Все говорят: разве это сложно – играть на бирже? Где бы нам только добыть время, и главное – деньги – чтобы заняться таким приятным и увлекательным делом, позволяющим из одной суммы – в рублях – делать ещё большую сумму, подтверждающую и закрепляющую статус и положение в обществе? Только оказываются эти все в результате не у дел, жалуясь судьбе и зализывая душевные раны всеми доступными способами, включая самые непристойные. Ещё куда ни шло – тихо утопиться в ванной давно заложенной и проигранной на бирже квартиры, чтобы пришедшие за долгом кредиторы получили неприятный сюрприз и головную боль на несколько ближайших месяцев. Квартиру они, конечно же, заберут, перемыв вам все кости и заодно внутренности, но хоть какая-то месть за так неудачно кончившуюся жизнь ударит их запоздалой молнией и подпортит победную наступательную статистику.

Совсем же другое дело: бросаться под поезд. Ну подумайте сами: разве эстетично будет оказаться размазанным по рельсам на протяжении нескольких десятков метров, показывая всему миру свою внутреннюю нищету и убожество, заодно с кровавыми красными потрохами?! Ни один из родственников и знакомых, безусловно, не одобрит такого способа рассчитаться с незаладившейся жизнью, тем более что ещё не факт: что ваша попытка закончится успешно.

Статистика ведь ясно говорит о ненадёжности подобного способа, приводящего при неудаче к совершенно противоположным результатам. Вы хотели уйти – красиво и свободно? – но вместо этого вы ещё больше привяжетесь к мерзкому не оценившему вас по достоинству миру той койкой в больничной палате, куда вас в конце концов спихнут уставшие от долгого общения врачи и близкие, или же инвалидным креслом, выбраться из которого вряд ли когда-нибудь сможете. Разве вам это надо?

Так что надёжнее всего – яд. Или лучше: настоящее полноценное снотворное, лошадиная доза которого обеспечит вам вполне комфортную доставку на тот свет, а окружающие по достоинству оценят силу и самообладание человека, решившего подвести баланс своей неудачной жизни.

В сочетании с той же ванной – нет лучшего способа! Вы наливаете тёплую воду, медленно заполняете блестящую белую ёмкость, параллельно заглатывая и запивая жидкостью одну таблетку за другой, пока не настанет время сбрасывать больше уже ненужные вещи. Тогда вы устанавливаете рядом стульчик и вешаете на него старую рубашку и тренировочные, включаете любимейшую музыку – у каждого свою – и тихо погружаетесь в вечный беспробудный сон, который никогда уже не закончится.

Что вы сказали там – на задней парте? К чему я это всё рассказываю? Но ведь любой, покусившийся на такое дело, всегда должен быть готов к самому мерзкому развитию событий, и если он не способен выдержать потерю всего, то лучше ему не соваться туда. В окружающей жизни можно найти много достойных профессий, где даже без всяких мозгов удастся построить приличную карьеру. Тем более что и не во всякой деятельности эти мозги окажутся востребованы: для многих ведь работа сводится к заранее определённым механическим операциям, которые смогла бы проделать любая обезьяна. Обезьяна только не знает: что такое работа и долг перед обществом, а также необходимость содержать и поддерживать семью и государство, со всеми социальными институтами и иерархиями. Обезьяна – она бы ведь рехнулась, если бы узнала, каким сложным и протяжённым был путь получаемой ею ежедневно связки бананов к ней в клетку, сколько разных факторов влияло на размер этой связки, и к каким последствиям, например, привёл бы решительный отказ данной обезьяны и её сородичей по всему миру эти бананы есть. Плохой аппетит, мерзкое состояние духа – а продавцы бананов уже подсчитывают убытки, транспортные фирмы сокращают сотрудников, оптовики отказываются от услуг транспортных судов, тихо ржавеющих в гавани, а крестьяне закапывают урожай в землю, не давая ему сгнить на брошенных покинутых плантациях.

Но к счастью такого не бывает: за состоянием духа этой обезьяны, а также всех остальных обезьян по всему миру ведётся постоянное наблюдение, в случае же необходимости делаются разумные корректировки, пробуждающие у глупых животных аппетит: пусть даже придётся отступить от разумных, опробованных временем рецептов и приготовить, к примеру, бананы в копчёном или солёном виде. Главное же: после этого бананы так и улетают с прилавков, давая всем лишь радость и оставляя в стороне негативные эмоции, способные лишь отпугнуть и разладить хорошо поставленное дело.

Так что: кто способен подняться над такой обезьяной и ощутить всю сложность мира – милости прошу на мои курсы. Лекции по биржевой торговле – которые я читаю последние несколько лет в рамках экономического блока известных на всю страну учебных курсов – давно получили заслуженную славу и признание. Теперь уже не мне приходится заботиться о заполнении аудитории и призывать слушателей к вниманию – ничего подобного! Не сумевшие выдержать и адекватно воспринять предлагаемый материал вряд ли смогут рассчитывать на высокую отметку по окончании, а самые нерадивые горько пожалеют: что припёрлись сюда вообще. Это в школе несчастный оболтус и бездельник мог рассчитывать, что боязливые сердобольные учителя в последний момент поставят вместо заслуженных «двоек» надутый вымученный «трояк» и перетащат-таки его в следующий класс. Здесь же: никто не заставит меня проделать подобную процедуру, лишившись частицы самоуважения, но выполнив формальный план.

И я не буду иметь ничего против: если некоторые сразу после вступительной лекции забудут сюда дорогу. Разумный процент от заплаченной изначально суммы они смогут после получить обратно, но мне, по крайней мере, не будет стыдно за оставшихся, согласных вместе проделать неблизкий путь. Я ни за кого не цепляюсь и никого не держу: дверь всегда незаперта…

Что же касается оставшихся: поздравляю вас! Вы уже прошли первое испытание и не последовали за теми двумя молодыми людьми: они, вероятно, рассчитывали найти тут приятную компанию таких же юных оболтусов, как они сами, но что же встретили в реальности? Немолодого, но очень злого и подвижного, живого преподавателя, совершенно не настроенного развлекаться, но готового спустить три шкуры со всех, кто попробует отлынивать и халтурить. Получить у меня высший балл – мечта многих и многих бывших слушателей, так и не доросшая до реальности, как не дорастают почти всегда наши желания до наших возможностей: максимум два-три счастливчика из собравшихся здесь сорока с лишним человек смогут дотянуться до желанной вершины, но уж за них-то я буду спокоен. Ни одно высшее образование не даёт гарантию успеха и процветания в этой жизни, мой же курс – во всяком случае для сумеющих реализовать на практике его важнейшие выводы и заключения – единственный способ разбогатеть без больших связей и откровенного криминала.

Вначале же – для раскачки – я хотел бы рассказать вам предысторию. Путь наверх – почти всегда долгий и тернистый, сопровождающийся остановками и падениями, и лишь собравший в кулак всю волю и желание способен пройти его до конца. Особенно если начало оказалось таким сложным и утомительным, и явно не располагало к поздним безоговорочным победам.

Ещё когда мальчишкой в далёком уральском городке я получал подзатыльники от вечно пьяного папаши: уже тогда я представлял себе совсем другое будущее. Я был в мечтах великим стратегом и организатором, по моим командам тысячи людей двигались в строго определённом направлении и совершали строго определённые действия, реализуя заранее заданную программу. Цели у программ были, разумеется, высокие и благородные: превратить, к примеру, в цветущий сад огромную помойку на окраине города, или освоить сухие и почти безжизненные пространства Сахары. Мысленно я представлял себе бесконечные линии трубопроводов, тянущихся от опреснительных установок на морском побережье и гонящих вдаль массы живительной влаги, благодаря которой бескрайние пространства заполняются зеленеющими полями и садами, полными ягод и фруктов.

Я даже придумал, как я освоил бы Марс: колонии вырабатывающих кислород микроорганизмов должны были при поддержке могучих электростанций – разогревающих почву и атмосферу планеты – подогреть и уплотнить воздух, а другие уже бактерии – переваривая обычный марсианский грунт – создали бы первичную начальную почву, где уже расселились бы полноценные зелёные растения, со временем превратившие бы Марс в удобный и уютный дом для человечества.

Однако потом я случайно выяснил стоимость опреснения воды: фрукты и ягоды в Сахаре становились просто золотыми, и даже на нашем недешёвом городском рынке наверняка были намного доступнее. Стоимость полёта на Марс – всего лишь с разведочной миссией – равнялась половине годового бюджета страны, а вместо существовавшей на окраине городка помойки наверняка создали бы новое место для хранения мусора – совершенно на другой уже территории, так что вряд ли целесообразно было устраивать подобную перетасовку. И именно тогда я понял, что главное – это деньги.

Глядя на приползавшего каждый день на бровях папашу, я ясно и быстро осознал: с этой стороны мне ничего не светит. При его невысокой зарплате, получаемой на местном заводике и регулярно пропиваемой в компании таких же алкашей и забулдыг – после чего происходили обязательные домашние скандалы с дикими воплями и мелкими потасовками – вряд ли я мог рассчитывать на богатое наследство, тем более что и мать также была весьма далека от современных бизнес-леди. Работая обычным почтальоном в самом заштатном отделении связи, она тянула в одиночку понемногу рассыпавшееся домашнее хозяйство, уже не надеясь на исправление недалёкого слабого мужа. Так что когда я впервые поделился с нею своими планами осчастливить человечество: она лишь тупо посмотрела в мои глаза и ничего не ответила. И стало ясно, что выбираться из далёкой глуши и становиться всеобщим благодетелем мне предстоит самому, не имея абсолютно никакой помощи и поддержки.

Однако я не сдался: уже тогда, двенадцатилетним мальчишкой я дал что-то вроде клятвы самому себе, что никогда не смирюсь со скорбным убогим положением, и, пока не выкарабкаюсь отсюда, не позволю себе ни минуты отдыха. Также следовало подумать о стартовом капитале, поскольку с одними лишь драными штанами и двумя наборами сменного белья вряд ли можно было рассчитывать на быстрый значительный успех.

Так что начал я издалека. И чем только не пришлось мне заниматься в этот начальный стартовый период, стараясь преодолеть весь негатив и окружавшую меня непролазную нищету! Когда дворовые мальчишки играли на пустыре в войну, устраивая засады и пугая воплями случайных прохожих, я собирал газеты и металлолом. Странное это было зрелище в те времена: копающийся в помойке подросток – но ещё более странно я выглядел, когда впервые добрался до заветной калитки пункта приёма вторсырья и сгрузил на землю стопки с тщательно сложенной бумагой. Долго копавшийся в доставленном грузе служитель с подозрением посмотрел на меня, пока наконец не поставил бумагу на весы и не взвесил. Жалкие тридцать копеек выдал он мне после недолгих подсчётов: и это было оценкой моих двухнедельных трудов и унижений, осматривания помоек и подвалов и лишения всех традиционных радостей детской жизни!

Оскорбившись до глубины души, я выкинул весь собранный металлолом в находившийся рядом с домом пруд. Должно быть сильно удивлялись обитавшие там караси и лягушки устроенной мной бомбардировке: но если плохо было мне, то так же плохо должно было стать и кому-то другому. Так что, собрав жалкие монеты в кармане, а волю в кулак, я принялся искать новую сферу применения моим желаниям и талантам.

И почти сразу нашёл занятие, вполне устраивавшее меня в разных смыслах и направлениях. Маленький ларёчек недалеко от дома принимал от местных жителей разнообразные дары природы, собираемые в ближних и дальних окрестностях. Деньги выдавались тут же: и небольшая очередь, изредка прерывавшаяся санитарными днями и праздниками, ясно говорила о популярности и достаточной выгодности такого занятия, связанного также с прогулками на чистом свежем воздухе. Любой желающий мог пойти в лес и надрать там какую-нибудь лечебную ромашку или клевер, листья берёзы или горькую духмяную полынь, которую затем – после предварительной сушки – можно было принести к ларёчку, получив за них деньги. Принимались там также грибы и ягоды, но гораздо выгоднее оказалось идти вместе с ними на городской рынок, находившийся в центре города. Меня хоть и не подпускали к прилавкам, но уже торговавшие там бабки давали за приличные дары леса вдвое больше, чем работники в ларёчке. И довольно скоро передо мной встал другой вопрос: как сохранить и преумножить заработанное.

Если бы при случайном обыске моя родная мать наткнулась на с таким трудом добытые деньги: разразился бы скандал с последующей конфискацией. Отец поступил бы не лучше: он просто пропил бы так удачно подвернувшиеся разноцветные бумажки, в которые я превращал со временем заработанные в разных местах монеты. Выделенная мне личная комната – из-за явного убожества обстановки – почти не содержала тайных мест, и в конце концов в самом подходящем из них я и устроил склад. Дряблый, провонявший недетскими запахами десятилетий матрас и стал моим первым банком, которому я несколько лет подряд доверял всё самое ценное, что у меня было. Матрас стал самым родным для меня в мире существом: поздно ночью я включал тихо свет и доставал из потаённых глубин с таким трудом добытое и сохранённое, а потом раскладывал на груди и животе, и так и лежал, сознавая свои растущие могущество и силу.

Однако в любой реальности восходящий тренд всегда сменяется обвалом, а иногда и полным дефолтом, и именно так и случилось у меня: отправив меня в пионерский лагерь на месяц, родителям вдруг вздумалось сменить в моей каморке обстановку, в результате чего старый вонючий матрас оказался на помойке – на радость местным бомжам и собакам. Его даже не удосужились проверить и потрясти, так что собранные с таким трудом семьдесят или восемьдесят рублей пропали навсегда из поля моего зрения и привели к первому в моей жизни банкротству.

С высоты моего нынешнего положения можно было бы конечно посмеяться: потерять половину месячной зарплаты среднего жителя страны – разве это страшно? Однако какими ещё законными и легальными путями в подростковом болезненном возрасте мог я зарабатывать деньги? Криминал безусловно не привлекал меня, да и какие способы получения приличных незаконных денег могли процветать в нашей глуши в те отсталые времена? Наркотикам ещё было далеко до столь широкого распространения – как в окружающей нас нынче реальности, никому ещё не приходило в голову воровать железные рельсы или срезать вольно раскинувшиеся электрические провода, а торговля палёной водкой или сивухой быстро пресекалась, да и кто бы допустил в столько выгодную сферу одинокого нищего подростка? Лишь могучие семейные цыганские кланы позволяли себе вторжение на свободный привилегированный рынок, пользуясь для защиты в случае необходимости всеми возможными средствами. И лишь обычная поножовщина, хулиганство да мелкое воровство были широко представлены в списке повседневной уголовной хроники.

На какое-то время я расстроился и затаился: если уж даже отсталость и примитивность собственных родителей могли привести к таким печальным последствиям, то можно было представить себе: какие трудности ждали меня дальше. Обстановка в стране явно не благоприятствовала таким вольным устремлениям и желаниям, зажимая всех в твёрдый кулак. Лишь из фильмов про западную жизнь можно было узнать, что всё то, чего я так жаждал, существует где-то на свете, свободно и неподконтрольно живя по своим собственным законам. При любой возможности я просматривал все залетавшие в наш глухой угол фильмы, рассказывавшие о прелестях и трудностях западной жизни, пытаясь хоть так мысленно представить себе: что меня ждёт там. Даже не думая о самой возможности навсегда уехать отсюда, я всё-таки старался прикинуть – а справлюсь ли я с наверняка серьёзнейшими трудностями и препятствиями, которые я или любой другой должен преодолеть, чтобы прорваться в заветные места и стать тем, кем должен. Глядя с тоской на дрожавший экран в кинозале, я видел именно себя на заднем сиденье роллс-ройса, в компании с молодой красивой девушкой, слушавшей каждое моё слово и выполнявшей все мои желания, так же как и водитель: отгороженный от мягкого салона сплошной переборкой. Я вершил не только их судьбы, но и судьбы десятков тысяч людей, которых я мог выгнать в любой момент или наоборот – осчастливить одним простым лёгким приказом, и, в зависимости от настроения, делал и то и другое. Но я был добрым, и я почти всегда улучшал и облегчал их участь, сводившуюся к необходимости работать на меня, получая за это достойное воздаяние.

Но мечты хороши были лишь время от времени, позволяя скрасить гнетущее однообразие окружавшего меня тогда мира, в котором я почти случайно наткнулся на большое светлое пятно. Возобновив сбор лекарственных растений и прочих даров леса, я однажды познакомился в очереди с человеком, ставшим для меня учителем. Я говорю не про учёбу в обычном традиционном смысле, когда один человек даёт знание, а другой его просто получает – нет! – Марк Игоревич стал для меня учителем жизни, позволив дорасти до моего нынешнего положения и статуса.

Болтая с ним однажды об очередном – огорчительном для нас – понижении закупочных цен на некоторые широко распространённые и часто собираемые травы – я вдруг обнаружил в нём родственную душу, одиноко жившую в маленьком уральском городке на пенсию по инвалидности. Все родные Марка Игоревича давно оставили этот несчастливый мир, и ему приходилось в одиночку тянуть лямку, вспоминая былое давнее профессорство в далёком крупном городе.

Доктором экономических наук был когда-то незабвенный Марк Игоревич, и все винтики и шпунтики, державшие колымагу мировой экономики, были ему так же хорошо известны, как профессиональному водителю внутренности родной машины. Мысленно роясь в приводных ремнях и механизмах, он мог выдавать такие сногсшибательные выводы и оценки, что я лишь изумлённо открывал рот и просил объяснить. Вначале неохотно, но потом всё подробнее и раскованнее он вводил меня в курс мировой экономики, простыми доходчивыми словами рассказывая всё то, что наделённые высоким статусом старцы гордо произносят с трибуны, набивая себе при этом цену. В данном случае выпендрёжа не было никакого: маленький тихенький еврейчик с палочкой усталым голосом расписывал мне козни очередного президента или диктатора, приводившие к тем или иным пертурбациям на рынке, влиявшим на жителей всего мира. Стоило какому-нибудь арабскому принцу из маленькой нефтяной монархии утвердиться во власти, и в зависимости от его устремлений нефтяные цены уходили ввысь или опускались до предела: в зависимости от того, строил ли он себе новый дворец или удовлетворялся доставшимся по наследству. Климатические сдвиги или тяжёлые могучие ураганы также оказывали ясное воздействие на ситуацию: стоило попасть в прессу сообщениям о долгих затяжных дождях, поливавших в не самое удачное время Бразилию, и мой незабвенный учитель сразу же предсказал скорый дефицит кофе и его заметное вздорожание. Логика заключений, в принципе, была проста и понятна, вот только мало кто из встречавшихся мне тогда людей мог связать воедино неоднородную последовательность фактов, которые ещё и сами по себе были неочевидны и почти недоступны обычным непривилегированным людям.

Разве мог простой заурядный человек связать наступление диких африканских пчёл по американскому континенту с редкими продажами бананов в главном городском универсаме, куда – невзирая на удалённость универсама от плантаций – всё-таки добирались дохлые побитые плоды? Но как пояснял Марк Игоревич: африканские пчёлы гораздо активнее опыляли растения, в результате чего урожаи весьма заметно поднимались вверх, заставляя в свою очередь цены несколько снижаться, благодаря чему до наших краёв и умудрялись добираться жалкие почерневшие останки тропических фруктов.

Дожёвывая последний из доставшихся мне бананов, я с благодарностью думал об африканских диких пчёлах, которые в реальности оказывались совсем не добрыми мирными существами, а как раз наоборот: жестокими опасными насекомыми, портившими всем находившимся рядом повседневную жизнь. Но так уж было всегда: положительные качества – с одной стороны – компенсировались очевидными недостатками по другим направлениям, и умение лавировать и скользить между тенденциями – выбираясь в положительную зону – и стало главным, чему научил меня Марк Игоревич и чему собираюсь научить вас я: разумеется, тех, кто сможет это правильно воспринять.

На практике же для меня началось всё с наведения порядка в образе жизни. В том пятнадцатилетнем возрасте я уже слегка попивал и покуривал, чему явно способствовала, безусловно, прежде всего сама среда. При регулярно курящем и пьющем вплоть до запоев отце, а также умевшей поддержать компанию матери практически невозможно было уйти от настойчивых постоянных приглашений: и дома, и во дворе редко обходилось без постоянных возлияний в тесной компании приятелей и родственников, и лишь внятные советы моего учителя изменили ситуацию. «Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт!» – раздавалось постоянно, когда я в очередной раз отказывался от сигаретки или потного гранёного стакана, по традиции заполнявшегося наполовину прозрачной жидкостью. Немало испытаний мне пришлось выдержать во дворе, рассорившись почти со всеми друзьями и приятелями, не одобрявшими странных нововведений. Но в результате я почувствовал себя лучше: и уже оформившаяся целеустремлённость наложилась на силу молодого очистившегося от табака и алкоголя организма, и я почувствовал: что могу свернуть горы!

Однако сворачивать – как объяснил мне Марк Игоревич – ничего не надо. Да и кто бы позволил подростку из нищей доживавшей последние годы семьи совершить что-то значительное и серьёзное, если даже самые могущественные и умные люди в стране были связаны по рукам и ногам, оказываясь при отступлениях от правил в местах не самых благоприятных? Именно таким образом и сам мой учитель был выдворен из университета, проведя некоторое время на лесоповале, и лишь спустя время осев в нашем маленьком городке.

Именно он рассказал мне про биржу: место, где многочисленные люди крутят колесо судьбы, пытаясь повернуть его в нужную для себя сторону, и многочисленные желания и воли – постоянно сталкиваясь – и создают окончательный результат. Каждый из них ждёт и надеется лишь на положительный результат, получая в реальности достаточно случайную величину, которую можно всё-таки некоторыми усилиями подтянуть до определённого уровня: если знать как.

Хитро подмигнув, учитель спросил: а что у меня по математике? – когда же я заверил его, что начиная с первого класса никогда не опускался ниже «пяти», он вывалил на меня целый ворох интересных и занимательных гипотез и предположений, описывающих поведение главного индикатора судьбы.

Теоретико-вероятностная модель мира вполне легально сочеталась у него с воззрениями самых известных биржевых спекулянтов и воротил, преподносивших свои редкие находки как высшие проявления человеческого ума и интеллекта, далеко не всегда, правда, подтверждённые успешной практикой. Стоило одному из них, к примеру, представить процесс роста акций как волнообразное движение, заканчивающееся пиком в конце пятой волны и ниспадавшее затем почти до начального уровня, как все сразу же начинали искать в случайных флуктуациях соответствующую последовательность, причём – удивительное дело! – почти всегда находили её, в очередной раз убеждаясь в прозорливости гения. Касалось это, однако, лишь недалёкого хорошо видного прошлого, когда же с подобными установками они начинали подходить к ближайшему будущему: то оказывались в прогаре, предъявляя потом запоздалые претензии к уже ушедшему в иной мир фантазёру и манипулятору.

Неудачникам можно было, конечно, поплакаться в тряпочку, но настойчивых и упорных игроков ждали многочисленные системы и указания, любовно выложенные на прилавках и всегда готовые к практическому использованию: уровни спроса и предложения схлёстывались и переплетались с уровнями поддержки и сопротивления, непрерывные кривые загогулины вдруг местами резко обрывались – как длинные дождевые черви – и из образовывавшихся прорех высыпалась драгоценная прибыль, подъедаемая налетавшими со стороны голодными наглыми медведями. Помощь могла прийти лишь со стороны быков – тупых и неповоротливых, и так же как и я рвавшихся наверх, но куда им было оказывать сопротивление стремительным и мощным медвежьим лапам и когтям, рвавшим в клочья все результаты натужных долгих усилий.

Именно такое впечатление сохранилось у меня от той давней содержательной беседы, когда совершенно новый мир обнаружился там, где до того существовало лишь огромное белое пятно с неясными дымами и всполохами на горизонте. Марк Игоревич сразу указал мне направление движения и послал на нужную траекторию, по которой мне и предстояло в дальнейшем подниматься выше и выше, приближаясь к намеченной цели. Цель же у меня была не головная и абстрактная, а вполне реальная и конкретная: я захотел стать лучшим в мире биржевым игроком, способным влиять на судьбы этого убогого нищего мира.

Однако добиться этого в далёкой глуши было абсолютно невозможно: какая же биржевая торговля могла существовать в нашем маленьком городке с несколькими маленькими фабриками и заводиком, что-то тайно выпускавшим за высоким забором с натянутой поверху колючей проволокой? Лишь местный филиал областного политеха позволял получить в наших условиях высшее образование, перечень же выпускавшихся специалистов ограничивался инженерными кадрами, что вряд ли могло сильно помочь мне. Совсем другие сферы занимали мои мысли, и совсем другое образование требовалось мне: лишь одно из городских училищ готовило бухгалтеров на смену уходившим старым кадрам, но что могло даже это училище дать человеку с моими планами и задатками! Лишь университет или серьёзный финансовый вуз подходил мне для изучения основ и предпосылок моего будущего успеха и процветания, в которых уже тогда у меня не возникало сомнения. И лишь одно обстоятельство могло помешать мне в достижении цели: общественный строй, не позволявший вздохнуть свободно и давивший в корне любые слишком вольные инициативы.

По словам Марка Игоревича в специалистах такого профиля всё-таки существовала некоторая нужда, однако чрезвычайно сложно было попасть в те заповедные для обычных смертных места, обсиженные выходцами из определённых кругов. Лишь получавшие самое престижное экономическое образование и имевшие высочайшую протекцию могли работать в торговых представительствах государства в других странах, играя роль мелких винтиков в сложном огромном механизме, но результаты их порыва и усилий присваивались этим же государством, не давая им самим почти ничего. Подобная диспозиция никак не могла устроить меня: я ведь собирался сам получать добытые мною блага, пока же вопрос стоял по-другому: как из окружавшей меня нищеты и убожества выбраться в места самые удобные и благоприятные.

Я говорю, разумеется, о Москве: только здесь я мог хоть как-то рассчитывать на приближение к далёкой цели. Лишь пробившись к центру, я получил бы возможность находиться рядом с важнейшими событиями и делами, происходящими в стране, на что уже появились первые намёки и указания. Затеявшаяся перестройка давала мне пока ещё слабую надежду, которая спустя несколько лет превратилась в уверенность, застав меня уже в новом месте и в другом качестве.

Совершенно отдельного разговора заслуживает история о внедрении в самое сердце могучей и обильной родины, но я лишь вкратце остановлюсь на главных моментах. Так и не сумев поступить на экономический факультет областного университета, я провёл два года в армии, где – как ни удивительно это звучит – и смог решить актуальную на тот момент задачу. Удача уже порхала лёгкой пташкой у меня над головой, и именно она и направила меня в воинскую часть, занимавшуюся хозяйственными вопросами и располагавшуюся прямо под Москвой, где уже я сам взял инициативу в свои руки. Результатом стала скоропалительная женитьба, абсолютно неожиданная для всех кроме меня, случившаяся на третий день после долгожданного выстраданного дембеля, когда уже все разъехались по домам и предоставили мне возможность самому решить свою судьбу.

Даже родители невесты оказались в шоке от подобной быстроты и скоропалительности, сразу заподозрив случайную шальную беременность. Однако ничего такого и в помине не было: просто я сразу выставил понравившейся и удовлетворявшей нужным условиям девушке свои условия – отъезд на родину или свадьба – и ничего другого ей не оставалось, как пойти на поводу моих настойчивых желаний.

Оставленный на Урале дом давил на шею тяжёлым камнем, но я постарался отодвинуть от себя всё плохое и сосредоточиться на новой жизни. Окончательно спившийся отец сгинул в холодную ветреную зиму, не сумев в очередной раз добраться домой после бурных возлияний: он замёрз прямо на улице в мягком пушистом сугробе, не защитившем в этот раз от трескучих ночных морозов, и мать так и осталась одна в далёкой уральской квартире. Я даже не смог попасть тогда на похороны: из-за всеобщей спешки мне слишком поздно сообщили трагическое печальное известие, и лишь голый могильный холмик обнаружил я, бросив дела и спешно приехав в родной уральский город.

Дела же мои в столице постепенно шли на лад: открывавшиеся новые перспективы и возможности давали очень многое таким же молодым и целеустремлённым как я, хотя и заставили отказаться от получения высшего образования. Теперь мне приходилось вкалывать, разъезжая в качестве торгового представителя одного маленького кооператива, продававшего наконец прорвавшийся в страну ширпотреб.

Вообще говоря в подобных местах не брали на работу людей с улицы и без высшего образования, но куда им было противостоять моему желанию и напору: нахватавшись из случайных книг и журналов отрывочных сведений, я тем не менее чувствовал себя полностью готовым к повседневной коммерческой деятельности, широким потоком разлившейся по улицам и площадям. Это были уже не грибы и травы: мой вечно набитый дипломат наполняли теперь многочисленные бумаги – плотные прайс-листы, бланки договоров – и самое весомое содержимое: отдельные образцы поставляемых товаров. Куски ткани соседствовали с носками, а отдельные предметы женского белья могли бы навести жену на крамольную мысль об измене, если бы не официальные документы, полностью доказывавшие моё алиби: я был разъездным торговым агентом, снабжавшим многочисленные магазины и магазинчики самыми ходовыми тогда галантерейными и швейными товарами, и именно тогда и началась моя полноценная карьера.

Требовалось обернуться лисой и внушить недоверчивым клиентам, что без предлагаемых мною подштанников магазин прогорит и обанкротится? – и я пускал в ход ум и красноречие, скрывавшиеся до того где-то в подспудных тайниках. Именно такие и только такие подштанники выведут вашу фирму на надёжную дорогу к успеху и процветанию! – вещал я со всей доступной мне горячностью, не забывая также про остальные предметы из длинного наполнявшего прайс-листы перечня: выплачиваемая мне зарплата полностью определялась количеством проданных товаров, и именно о максимальном объёме следовало мне заботиться в первую очередь.

Шедшая в гору карьера могла бы осчастливить кого угодно: получаемых мною денег вполне хватало на семейную жизнь даже без зарплаты жены и её строгих родителей, но я мечтал о большем. Останавливаясь среди бешеной гонки, я утыкался где-нибудь в тихий угол и листал добываемые во всех возможных местах книги и брошюры по экономике: переводимые с английского мемуары биржевых спекулянтов и серьёзные научные исследования давали представление о происходящем в высоких сферах, куда я мечтал всё ещё прорваться, невзирая на расставленные повсюду заборы и препятствия.

Препятствия же обнаружились сразу, как только я переступил порог первой созданной тогда уже биржи. Священное для меня уже несколько лет слово перестало быть ругательным и постепенно входило в повседневный обиход, в особенности благодаря появлению широкой и яркой рекламы на телевидении. Стоило включить ящик: и сразу же вас огорошивало могучее вступление, на фоне которого разворачивались и складывались в определённую последовательность огромные сочные буквы, а утвердительный аккорд под занавес окончательно ставил победную точку – демонстрируя, кто теперь хозяин – вот только в реальности такими могучими редутами и траншеями от всех простых смертных было ограждено так возносимое учреждение, что даже и думать о попадании туда мне было уже слишком страшно.

Разве могли пустить в огромный павильон, утыканный белыми греческими колоннами, человека, не имевшего даже простых обычных жигулей, не говоря уж про собственную фирму и счёт с большим количеством нулей? Я же хотел торговать сам, не прибегая к чужой помощи и посредничеству, но за одно лишь это право требовали выложить столько денег, что лишь многолетняя непрерывная работа могла оправдать их и принести что-то дополнительно.

Заворачивая к зданию биржи, стоявшему в тесном переплетении маленьких московских улочек, я бродил кругами, бросая тоскливые взгляды на вечно наполненные светом окна: там продолжалась настоящая полноценная жизнь, бурные волны вздымались и опадали, не добрасывая до меня даже брызги, и мне оставалось ловить взглядом отдалённые так сильно знаки и сигналы.

И именно тогда я и принял историческое решение, благодаря которому и началась моя настоящая уже карьера и я и стою на высокой трибуне. Легальный путь был извилист и долог, но только так мне можно было пролезть сквозь игольное ушко, отбросив временно все карьерные планы и амбиции: став простым техническим работником биржи, я должен был ждать своего часа, набираясь опыта и знания новой предстоящей мне жизни.

Так я стал уборщиком на бирже: не самый напряжённый режим работы оставлял много свободного времени и пространства, которые я использовал с немалой пользой для себя. Основательно пройдясь со шваброй и тележкой с водой по назначенной мне территории, я тихо вкатывался в главный зал, где и священнодействовали за компьютерами облечённые высочайшими полномочиями: именно эти люди – трейдеры – и делали основную и главную на бирже работу, отдавая окончательные приказы. Внимательность и сосредоточенность не позволяли им отдохнуть или надолго отлучиться отсюда, и именно благодаря этому я и завёл первые связи и знакомства.

Сбегать за пачкой сигарет или банкой пепси-колы в стоявший неподалёку ларёк: на гораздо большее я согласен был пойти ради приобщения к мучавшей меня уже долгие годы мечте. Получая деньги за купленные товары, я жадно прислушивался к повседневному обыденному трёпу, проходившему в профессиональной сфере: меня уже не считали чужаком, особенно если я оказывался без фирменного рабочего костюма, безусловно отделявшего меня от высокой касты избранных. Стоя в добротном тёплом свитере среди более удачливых ровесников, я на самом деле не ощущал их превосходства, и лишь отработанные за долгие годы сидения за мониторами фразы и движения были мне пока недоступны и показывали: кто есть кто в этой жизни.

Вначале я всего лишь прислушивался: для приобщения к среде требовалось во всём ей соответствовать, так что помимо корпения над книгами и учебниками по вечерам я стал осваивать привычные здесь словечки и фразы. Деление всех торгующих на быков и медведей быстро направило меня на верный путь: мир становился глубже и обширнее, он прирастал новыми свойствами и измерениями, делавшими возможным движение не только по прямой, но и зигзагом, по диагонали, и именно такое движение могло дать наилучший результат, непредсказуемый с точки зрения обычной логики. Формальный традиционный подход далеко не всегда объяснял происходившие на бирже подъёмы и падения, заставляя знакомых мне трейдеров грубо ругаться или вертеть пальцем у виска, демонстрируя степень своего презрения происходящим. Они бы точно не стали разгонять до небес негодные дешёвые бумажки, годившиеся по их словам лишь на растопку печек и нагревание сосудов с едой, но именно такая рухлядь и взмывала время от времени ракетой в небеса, почти сразу обрушиваясь на нищую убогую землю. Вовремя закупленные, они могли дать хороший результат, если жадность не овладевала сознанием нагрузившегося: вслед за резким мощным взлётом происходило такое же масштабное падение, и сдуру вляпавшиеся долго потом ныли и зудели, дожидаясь удачного момента, чтобы впарить обнаружившуюся пакость новым доверчивым клиентам.

Однако общая тенденция загибалась явно кверху, и даже такая никому не нужная рвань находила рано или поздно новых покупателей: прошлая вершина становилась новым дном, и бесчисленные невидимые строители возводили на фундаменте старого новое здание, на многочисленных этажах которого находили себе пристанище все встречавшиеся здесь разновидности: шальные интрадейные спекулянты вполне мирно уживались с тяжеловесными долгосрочными инвесторами, а беспомощные новички находили такой же благожелательный приём, как и опытные прожжённые барыги, становясь для барыг удобной питательной средой.

Именно такими умными и пройдошистыми барыгами оказывались работавшие на бирже в многочисленных брокерских компаниях и конторах: лишь прошедшие самую суровую проверку могли рассчитывать на такую престижную и выгодную работу, что многократно усложняло моё положение. Я ведь не мог рассчитывать на чьё-либо весомое участие или помощь, без чего многие работавшие рядом просто не попали бы в узкий привилегированный круг. Дружественные или семейные связи – как и повсюду – многое решали в этих труднопроходимых джунглях, где дёрганье за каждую самую тонкую лиану вызывало длинную цепь шевелений и реакций, так что требовалось очень аккуратно переступать с ноги на ногу, стараясь никого не обидеть и не задеть. Напрасно потревоженные могли стать серьёзными противниками или даже врагами, что могло обернуться совсем уж трагическими последствиями. Господствовавшие нравы не считали чужую человеческую жизнь значительной ценностью, и случавшиеся по велению времени эксцессы иногда добирались и до нашей благополучной гавани. Странные непонятные покушения чередовались с угрожающими звонками активным сотрудникам или руководителям, после чего они исчезали на время или даже навсегда. Благополучно избежавшие опасности долго потом сторонились людей, уклоняясь от активного общения и не доверяя посторонним незнакомым людям. Однако на меня не распространялось такое ограничение: спустя некоторое время я был знаком уже с большинством работавших на бирже специалистов, иногда путавших меня с основными сотрудниками. Я уже внедрился в среду и вовсю осваивал привычный сленг, приучаясь также – пока виртуально – проводить распространённые на бирже сделки.

Абсолютно ничего сложного или незнакомого для меня уже не существовало в процессе биржевой торговли, а я всё ждал свой шанс, счастливый случай, способный перевернуть мир. И я его дождался! Однажды – хмурым днём поздней осенью – в одной из контор на рабочем месте оказался всего один активно работавший трейдер, почти сразу же после прибытия увезённый в больницу с приступом аппендицита, так что владелец конторы собирался уже закрывать заведение по техническим причинам. Но какие-то неотложные дела не пускали его: тоскливо оглядевшись по сторонам, он встретился со мной ищущим взглядом, определившим весь дальнейший ход событий. Я тут же подбежал к нему: регулярно попадаясь ему на глаза в течение длительного времени, я приучил его воспринимать себя как составную часть огромного сложного механизма, и ничего удивительного не было уже в том, что, задав пару вопросов, он пригласил меня за освободившийся так кстати монитор.

И я сразу же показал себя! Назначенные на продажу акции были тут же распределены лесенкой в устраивавшем клиента коридоре: они не спеша продавались, а я уже занимался следующим заказом, покупкой крупного увесистого пакета, где уже невозможно было обойтись без серьёзного технического анализа, к счастью, уже проведённого отсутствовавшими сотрудниками.

Определённые мною заявки вскоре уже мирно дожидались исполнения, а я пустился в свободное плаванье, оставленный на время уже не так волновавшимся руководителем фирмы. Он даже не подозревал – какой ураган вызвал своим опрометчивым решением, но мой единственный шанс заключался именно в том, чтобы показать: как я хочу и могу зарабатывать деньги на бирже, не связанный никакими рамками и ограничениями.

Как же я торговал в свой первый настоящий день на бирже! Металлы и одежда, кирпичи и акции так и летали по всему бескрайнему виртуальному пространству, находя тут же появлявшихся покупателей, сразу же предлагавших более выгодную цену, по которой я тут же и удовлетворял спрос. Я был наконец в родной стихии: стоя у штурвала могучего корабля, я сам управлял движением тяжёлой увесистой махины, послушно лавировавшей среди сумрачных свинцовых волн, почти не зарываясь в них и всё приближаясь к намеченной цели. Цель оставалась пока за горизонтом, но все вокруг знали о её существовании, и любое движение в правильном направлении воспринималось всеми вокруг восторженно позитивно, ещё больше разогревая и подстёгивая стоящего на мостике. Вся сила и ответственность находились теперь во мне, и я не мог не оправдать так неожиданно свалившееся на меня доверие: вспоминая потом уже отдельные конкретные сделки, проворачиваемые мною, я сам удивлялся спустившемуся на меня хладнокровию, победившему дикий азарт и немедленное желание пуститься во все тяжкие! Я полностью созрел для этого дела, что подтвердила сумма на счету, обнаруженная объявившимся спустя три часа руководителем: за промчавшееся галопом недолгое время сумма возросла почти на полпроцента, вызвав у директора фирмы резкий приступ энтузиазма и огромное удивление.

После подобных происшествий люди становятся героями: почти так случилось и со мною, с одним только неприятным исключением. Все видевшие меня до того лишь со шваброй в руках просто не могли поверить в возможность подобного перерождения, причины которого я усиленно пытался донести до общего сознания: а как иначе я мог пробиться к заветной цели, не имея соответствующего образования и связей, и лишь теоретически принимая участие в увлекательном общем процессе? Возникшая сразу же зависть портила мне жизнь и не давала вздохнуть свободно, занимаясь уже любимым долгожданным делом: показав на практике большие способности к биржевым спекуляциям, я сразу же был принят в штат и приступил к активной торговле. Сидя за личным, специально мне выделенным компьютером, я выполнял намеченные задания или пускался в свободное, ограниченное лишь предоставленной мне суммой плаванье: я уже почувствовал бушевавшую вокруг стихию и постепенно приспосабливался к ней, стараясь иногда и сам внести посильный ощутимый вклад.

Нанявшая меня контора входила лишь во второй или третий десяток брокерских контор по значимости, так что я и мои соратники не могли существенно влиять на рынок: лишь отдельные фишки взмывали вверх или грохались вниз по нашему настоятельному желанию. Объединившись с кем-нибудь из проверенных союзников, мы целенаправленно организовывали мощные резкие телодвижения, особенно когда никто не был на них настроен и ждал прямо противоположного. На это стоило посмотреть: за прыгавшими на экране цифрами я ясно видел корчащихся от злобы и невозможности что-то исправить мелких несчастных спекулянтов, чьи стопы-крючки я обрывал могучим крепким тралом, спускаемым с идущего в противоположную здравому смыслу сторону кораблю. Разве могли эти глупые буратины узнать, что за их нехитрой подготовкой давно ведётся целенаправленное наблюдение, по итогам которого и происходит неестественное, направляемое чужой волей движение, опустошающее их карманы и набивающее карманы нам и удачливым опытным барыгам? Но окружавшая нас реальность могла вести лишь к такому исходу: очень быстро бурливший во мне изначально энтузиазм сменился более холодным и трезвым пониманием происходящих процессов, и главное – умение слегка предвидеть и немного подталкивать идущие процессы – выходило на передний план, затмевая всё остальное.

Совсем не так, как я предполагал когда-то в юности, выглядела моя повседневная работа. Получив с утра рекомендации фирменных аналитиков, я усаживался перед расцвеченным яркими красками монитором: уже наполненная кофе чашка ждала меня на блюдечке рядом с клавиатурой, а я разминал мозги и прочищал тот внутренний вибрировавший глубоко канал, который и давал мне возможность возвышаться над всеми и делать часто невозможное.

А кто ведь мог обычными средствами предвидеть жуткое падение одной из перспективнейших «голубишек», без очевидных и видимых причин, открывшихся лишь несколько позже: устроившие сознательный обвал конторы настолько хорошо согласовали предстоящее наступление, что лишь немногие – такие же проницательные как я – сумели даже заработать на неожиданном резком движении. Ещё большую прибыль дало обратное движение к ясным намеченным вершинам, и специально выписанная мне премия подтвердила мой статус в фирме, одновременно создав мне дополнительные трудности. Сквозь поздравления и пожелания я ощущал еле видимые ядовитые эманации, истекавшие из приоткрытых змеиных пастей. Но разве я испугался? Ничего подобного: чувствуя высочайшую поддержку и признание, я в это время уже приступил к выработке своего метода: начитавшись соответствующей литературы, старавшейся найти смысл в хаотичных и более-менее случайных движениях акций, я думал уже про обобщение тех собственных поползновений и движений, которые вели к наилучшим результатам.

Чем же это было? Основывалось ли это на традиционном волновом подходе, дополняясь личными уже накопившимися наблюдениями, вытекало ли из анализа соотношения спроса и предложения, или же было синтезом двух-трёх различных методов и установок, сочленённых в одно целое? Многие хотели бы получить ответ на этот животрепещущий явно вопрос, но кто из присутствующих и внимающих мне знает: сколько это стоит? Сколько стоит талант, помноженный на великую жажду и стремление, возникшие ещё в глухие ничего не значащие годы, которые наконец осели комком в далёком прошлом? И сколько стоят великие прозрения, изредка посещающие лишь некоторых – немногих избранных – и далеко не всегда находящие должную оценку и поддержку?

Точно так же, как великие изобретатели и творцы прошлого, я позабыл тогда про бдительность: слегка расслабившись, я витал уже в высоких эмпиреях, разрабатывая собственную торговую стратегию, когда неожиданно – после двух или трёх неудачных дней на бирже – меня спустили на бедную убогую землю. Состоявшийся разговор с руководителем конторы – ещё недавно так превозносившим меня – имел уже другой характер: поставленные мне в вину ошибки и убытки всячески преувеличивались и округлялись в невыгодную для меня сторону, хотя кто другой при сложившихся тогда обстоятельствах удержался бы на краю пропасти? Выданная мне тут же трудовая книжка уже содержала пункт об увольнении по собственному желанию, подводя черту под моим первым так удачно начавшимся и так подло оборванным восхождением на высокую желанную вершину.

Однако я не растерялся: имея такую ценную для меня запись в книжке, подкреплённую серьёзнейшим уже опытом и положительными результатами, я тут же отправился на поиски нового пристанища. Благо что далеко для этого ходить не требовалось: все значительные конторы и без того сидели в том же помещении, другие же – менее серьёзные – имели с биржей прямые контакты, находясь все вместе в доступном мне справочнике.

Совсем нетрудно было пробежаться по нескольким десяткам уже слегка знакомых мне фирм и организаций: шапочное знакомство со многими брокерами давало мне заметное преимущество, и довольно быстро я уже трудился в том же качестве в новой маленькой фирме.

Являясь достаточно опытным торговцем, я специально выбрал не самую престижную контору: там должны были намного лучше считаться с достигнутыми мною уже успехами, и хотя объём выделенных мне средств не позволял существенно вмешиваться в течение событий, я получил гораздо большие полномочия.

Теперь мне не требовалось ежедневно отчитываться перед руководством за каждую проведённую операцию, оправдываясь за непредвиденные потери и концентрируясь на блестящих успехах и достижениях: в конце дня я распечатывал общий итог, нелегкий баланс моих многочисленных усилий, помогавший фирме подниматься выше и выше. Накопленный опыт вместе с тренированным чутьём не подводил меня и на новом месте: также как и раньше, я заканчивал в плюсе подавляющее большинство мелькавших молниями дней, за которыми терялось всё окружающее. Моя же семейная жизнь – и без того корчившаяся в последних судорогах – окончательно рассыпалась в прах: после постыдного увольнения я быстро собрал вещички и под косыми взглядами родителей жены покинул давно опостылевшую квартиру и супружескую жизнь. Постепенно расползавшийся по швам брак рухнул по причине полного расхождения интересов: меня абсолютно не занимали пустые обывательские фильмы, которые они все вместе – и жена в первую очередь – глотали в остававшееся свободное после работы время. Их же совершенно не заботили возникавшие в моей работе сложности: постоянные задержки допоздна с какого-то момента стали вызывать необоснованные ничем подозрения, выливавшиеся в постоянные скандалы и выяснения отношений, когда мне приходилось в одиночку противостоять злобной троице.

Сняв квартирку, я сразу зажил совершенно другой новой жизнью, почти полностью сосредотачивавшейся теперь на биржевых делах. Приходившая пожилая соседка обеспечивала меня за разумную плату едой и чистой одеждой, в остальном же мне почти не требовалась посторонняя помощь, и я мог с головой окунуться в каждодневные игры и спекуляции. Завязать мамонту хобот узлом, надавать ему по разлапистым ушам, заставить издать трубные звуки – что могло быть радостнее для такого поклонника вольного стиля торговли, когда каждую минуту я был готов подхватить возникавшую внезапно струю в хаотичном бурном море, максимально её продолжая и усиливая! Главное было соскочить вовремя с истончавшегося резкого порыва, чтобы не стать крайним в длинной цепочке переходов и превращений: судьба долгосрочного инвестора, с тоской следящего за усыханием родного депо, совершенно не устраивала как меня, так и руководство брокерской фирмы, и в случае неудачи я недрожащей рукой резал образовавшихся лосей.

Жалко ли мне было бедных глупых животных с влажным взглядом и пухлыми губами? Абсолютно не жалко: я хорошо понимал, что, резко перевернувшись, восстановлю большую часть потери или даже окажусь в выигрыше, так что я всегда смело бросал деньги в топку, разогревая или остужая понравившиеся мне фишки. А как я обожал распродажи: но не те – выдуманные ловкими магазинными торгашами, накрутившими вначале две цены, чтобы потом милостиво сбросить полторы и объявить во весь голос о почти благотворительной акции! Я говорю о распродажах от отчаяния, когда инвестору просто невозможно уже держать давно надоевшие и мало кому интересные фантики, которые он с размаху опускает на тридцать, сорок или пятьдесят процентов. Какая буря поднимается сразу вокруг, и сколько акул – до того снисходительно и насмешливо взиравших на какое-нибудь как бишь его «энерго» – вдруг выплывает из привычных глубин на бедное мелководье! И как же приятно бывает вырвать из-под самого носа такой аппетитный ма-аленький кусочек, который спустя пару недель уже может принести те же самые тридцать, сорок или пятьдесят процентов, заставив неудачников лишь жалко облизываться и кусать локти!

Или же такая бумага как Гамак: многие пытались оседлать сноровистое шустрое создание, и мало кому удалось преуспеть в нелёгком деле. Полёты же в этой – сообразно называемой конструкции – принесли мне немало приятных и радостных минут. Став гамаководом, нет – заслуженным гамаководом! – я сильно поднялся в глазах собственного руководства, а также заметно увеличивал личное депо, не забывая про главное правило в данной ситуации: именно постоянно клубящиеся слухи и откровения главных заинтересованных персонажей являются здесь основными двигателями, все же прочие факторы – включая лежащий в основе фундаментал – явно второстепенны.

Стоило мне взглянуть на бумагу, и – если возникало ощущение близости – то я сразу мог нарисовать её уровни сопротивления и поддержки: я чувствовал её колебания, её нерешительность, непостоянство в желаниях и настроениях, толкающее время от времени из одной крайности в другую. Соответствующие эпитеты приклеивал я тогда к начинавшей вести себя по-свински своевольнице: она становилась тогда откровенной «скотиной», подколодной «гадиной» или мерзкой «стервой», и так же как от женщины – отвечающей подобным эпитетам – от такой бумаги можно было ждать чего угодно.

Вы хотите знать: всегда ли мне везло в схватках с могучими и богатыми, наделёнными почти безграничными связями и деньгами конторами, контролировавшими основной процесс? Главное было – не оказаться у них на дороге, ведь тогда – учитывая разные потенциалы – меня бы быстро довели до банкротства и неизбежного уже окончательного увольнения. «Вы посмотрите, это он разорил такую-то фирму!» – кричали бы мне вслед при неудачнейшем для меня стечении обстоятельств, если бы вообще я смог физически пережить такой конфуз. Но однажды и на моей улице состоялся праздник, когда – совершенно неожиданно для себя и всего руководства – я смог поставить на колени одну из весьма значимых контор. Оказавшись в сложных обстоятельствах, контора по специальным каналам выяснила причину своих последних неудач: а именно устроенный мною вынос так невовремя зашорченных ими акций – и лишь вмешательство сильных покровителей спасло их от неожиданного банкротства. Тайные переговоры – с определением будущих откатов и преференций нашей фирме – добавили нам статуса и денег, а мне принесли известность уже в профессиональных кругах и репутацию грозы всех зарвавшихся легкомысленных трейдеров.

Продолжившиеся вскоре успехи позволили мне поднять и свой официальный статус: в качестве главного трейдера фирмы я занимал уже отдельный, пусть и крошечный кабинет, а все незанятые семейными заботами сотрудницы так и вились вокруг, намекая и провоцируя. Они наверняка думали, что у такого завидного – несмотря на некоторую уже тогда плешивость – жениха имеется огромный счёт в банке, шикарнейшая квартира в центральной части города и адекватная всему этому машина, в то время как на самом деле я продолжал снимать однокомнатную халупу на окраине, а на работу добирался при помощи метро. Я не вёл себя – как они предполагали – вызывающе скромно по каким-то своим внутренним причинам, сознательно умаляя свой статус: все зарабатываемые деньги я пускал в дело, собираясь как можно скорее обзавестись собственным уже жильём, без чего дальнейшая карьера и жизнь лишались надёжности и уверенности.

И ради этой самой надёжности я решил идти по самому проверенному пути: пообщавшись с тремя или четырьмя скользкими увёртливыми личностями, гордо называвшими себя частными маклерами, я решил иметь дело всё-таки с официальными, пусть и недешёвыми специалистами. Конторка – находившаяся неподалёку от основного места работы – в конце концов показалась мне наилучшим из всех возможных выборов, и предоставленный в моё распоряжение риэлтор – шустрая бойкая бабёнка, широко погоняв меня по закоулкам и окраинам великого города, наконец нашла устраивавший меня вариант. Тайное от всех переселение уже в собственное жильё – чтобы не соблазнять и не дразнить менее преуспевших – я провёл в выходные дни: столик с парой стульев, несколько книжных полок с наполнявшими их трудами по экономике и финансам, компьютер и кухонная мелочь составляли нажитое за три года богатство, легко и спокойно разместившееся в грузовой «газели», а после заполнившее неширокое пространство моей личной домашней обители.

Я не слишком тогда сильно праздновал: вынутые ради такого великого дела средства требовалось снова восстанавливать, тем более что квартира требовала ремонта и заполнения другими нужными предметами: целый год потом я был занят закупками мебели для кухни, оборудования для ванной и туалета, и обживанием привезённой наконец под занавес стенки. Дела двигались в нужную мне сторону, рынок рвался в небеса, не считаясь с обыденными бедами и несчастьями, и я весьма серьёзно выигрывал от этого: моё личное депо позволяло мне рассчитывать на покупку ещё одной однокомнатной квартиры или на обмен существующей на большие апартаменты, вот только я не собирался расширять своё присутствие в материальной жизни: мысль о разумном самоограничении в сфере вещественной помогала мне достигать больших успехов в сфере пусть и не духовной, но имеющей всё-таки к ней некоторое отношение. Оперирование абстрактными цифрами и отвлечёнными понятиями позволяло мне не считаться с тем, что вон та вон бензоколонка – с заоблачными ценами и двумя-тремя иномарками на приколе – принадлежит одной нефтяной компании, а расположенная неподалёку и вечно страдающая от пробок и заторов по причине излишней дешевизны – другой, ведь если и та, и другая бензоколонки существовали, значит они были кому-то нужны, и это было правильно.

Заходя в магазины, я мог частенько предвидеть те или иные движения цен, следовавших в фарватере мировых тенденций: ведь если выпадавший в Бразилии неожиданно град уничтожал плантации кофейных деревьев, то совершенно естественно любимые мною сорта кофе подскакивали почти до небес, так же как и небывалый урожай того же кофе гнал цены резко вниз. Последнее, правда, случалось намного реже: слишком уж многие интересы заплетались тяжёлым узлом вокруг хорошо знакомой упаковки: ведь помимо изначального производителя существовала длиннейшая цепь других задействованных персонажей, начиная со скупщиков, транспортировщиков и безусловно коррумпированных местных властей, продолжаясь переработчиками и заканчиваясь обычными торговцами и другими уже властями, также требовавшими своей доли. Усушка цен в одном месте могла элементарно компенсироваться вздутиями в других дислокациях, так что благоприятная изначально конъюнктура не всегда отражалась на ценниках в посещаемых мною обычно магазинах, заставляя ещё более критично воспринимать происходящее вокруг.

Но как ни гениально вёл я торговлю, как ни благоприятствовали мне обстоятельства, откликавшиеся часто на малейший зов, нашла и на меня чёрная полоса, явная компенсация за прошлые успехи и достижения. Выведя уже фирму – с которой я сотрудничал последние благословенные годы – в число самых богатых и преуспевающих, однажды я столкнулся с фатальным невезением, почти смертельной цепью жутких событий и обстоятельств, почти разоривших фирму и давших мне очередной резкий толчок. Я уже чувствовал себя почти богом, способным влиять на многие – если не все – инструменты и всегда оказываться на коне – могучем горячем жеребце, когда неожиданно жеребец понёс, а потом и вовсе выбил меня из седла. Та жуткая неделя, стоившая мне карьеры широко признанного и высокооплачиваемого трейдера, вошла теперь во все учебники и учебные курсы в качестве примера серьёзнейшего манипулирования рынком, разорив много физиков или здорово обесценив их депо, для меня же дело свелось к тому, что всё, что я делал в течение нескольких дней подряд, давало одни лишь серьёзнейшие убытки, заставив меня потерять концентрацию. Стоило мне подхватить набиравших высоту бумаг, как тут же они обрушивались вниз, заставляя – во избежание маржин-колла – избавляться от них с большим убытком. Та же история происходила и с шортами: явно перекупленные фишки – вместо законного движения вниз – совершали странный ничем не оправданный скачок ещё выше, так что я начинал уже терять веру в собственный разум. Разум оказался ни при чём: обнаружившиеся спустя месяц причины и обстоятельства расставили всё по местам, но только для меня это стало слабым утешением. Случившийся с руководителем фирмы разговор позволил мне всего лишь выйти из игры с незапятнанной суровыми записями трудовой книжкой: я уходил из фирмы и из трейдерской профессии сам, ясно сознавая провальное незавидное настоящее и тёмное неразличимое будущее, обеспеченный заработанными на бирже деньгами и бесценным долгим опытом.

Но впадал ли я после такого фиаско в свойственное многим состояние прострации, проявлявшееся в полном безделье и поглощении избыточного количества напитков? Ничего подобного: разобравшись в течение месяца в ошибках и промахах, я некоторое время занимался торговлей в качестве независимого вольного трейдера: надо мной больше не висело вечно недовольное, и при этом почти несостоятельное в профессии начальство, слишком зависимое в свою очередь от различных запретов и ограничений, и я мог торговать абсолютно свободно. Лишь мелкий размер собственного депо неприятно давил и не позволял развернуться в полную немалую силу: теперь я был уже не лошадью, не спеша волочившей телегу в нужном и правильном направлении, а комаром, мелкой мухой, приседавшей на широкий уработанный лошадиный круп и катившей в выбранную лошадью сторону. Слегка покусывая расслабившееся непарнокопытное, я нервно выжидал, готовый в любой момент сорваться и дать дёру – пока лошадь не махнула широким разлапистым хвостом или ездок не двинул мощным упругим кнутовищем – ясно ощущая в то же время преимущества нового положения. Теперь я легко мог проскочить между жерновами крутившейся постоянно деньговыжималки, к созданию и активной работе которой ещё только что имел прямое отношение: зная глубинный механизм конструкции, я хорошо различал приводные ремни и шестерёнки, винтики и рычаги, готовые в любой момент застопорить процесс и развернуть его в обратную сторону. Сидя дома за своим личным компьютером, я упивался любимым родным делом: числа появлялись и исчезали, создавая накатывавшиеся в одну или другую сторону волны, на гребни которых я усаживал своё маленькое скромное состояние, становившееся с каждым движением чуть больше и крупнее. Мне не нужен был больше никто: собственные ум и способности обеспечивали меня теперь большим серьёзным делом и приличными деньгами, и лишь официальный статус безработного слегка тяготил и не давал успокоиться.

Однако, как обнаружилось спустя лишь пару недель, меня не выкинули окончательно из мыслей и планов: пара звонков от хорошо знакомых трейдеров с просьбами дать свои рекомендации и оценки, позже полностью подтвердившиеся, привели к целой лавине подобных же просьб и предложений. Я охотно делился свежими впечатлениями от последних телодвижений бумаг, стараясь сохранить наработанные связи в профессиональной среде, не отторгнувшей меня в реальности. Я подумывал даже об открытии платных консультаций, что совершенно изменило бы мой статус, однако не доведённые до конца мысли и поползновения привели к совершенно другому результату: последовавшее приглашение на собеседование в одну из крупнейших брокерских контор страны закончилось моим назначением в качестве главного аналитика фирмы, подняв меня на недосягаемую прежде высоту.

И вот тут я наконец и почувствовал: что такое слава и величие! Стоило мне обронить пару небрежных фраз по адресу одной фишки, подкрепив их накорябанными на коленке графиками и построениями, и на следующий день меня цитировали уже на всех возможных каналах и использовали во всех мыслимых источниках, подкрепляя слова адекватными действиями. При совпадении прогноза с результатом так приятно было проходиться потом по форумам и чатам, выискивая среди мусора редкие скупые благодарности, но совсем по-другому происходило после моего попадания пальцем в небо, когда я толкал моих поклонников в царство лосей и маржин-коллов.

Сколько самой грубой и нецензурной брани вычищали тогда наши сотрудники из ящиков электронной почты, сразу переполнявшейся злобой и ненавистью: ещё немного, и она не выдержала бы могучего натиска и нажима, но проходило время, и волны спадали и накатывались уже равномерно и упорядоченно на наш высокий защищённый берег. Мы были недоступны для напрасного животного гнева, наносящего лишь мысленные виртуальные удары и повреждения, не задевающие самого главного: тел и кошельков. Разве мог кто-то – в складывавшихся условиях – гарантировать планомерный последовательный рост, приводивший и к соответствующему росту счёта и благосостояния? Так что совершенно логично и естественно было то, что мы объявляли лишь собственное видение рынка, скромно потупив взгляд и скрестив ножки. Почётное право выступать в СМИ в нашей компании принадлежало не мне: обладавший благообразной внешностью заместитель директора умел ещё и красиво изложить и с выгодностью преподнести вырабатывавшиеся совместно рекомендации. Лицо фирмы – было его лицо, меня же никто не изучал пристально: на широких цветных экранах, подставляющих человека под удар или делающих его наоборот известным и популярным. Много есть жаждущих пустой никчёмной славы – всего лишь за сам факт появления с той стороны экрана, которое доступно немногим избранным. Меня же никогда не привлекало беспричинное неоправданное самолюбование: я хотел всегда лишь полагающегося за заслуги и достижения, способные резко возвысить над всеми. Так что когда именно по заместителю директора оказался нанесён страшный карающий удар: я почти не удивился и лишь немного забеспокоился.

Вначале на несколько дней пропавший, а после найденный с переломанными верхними и нижними конечностями, заместитель директора так и не смог объяснить нам внятно причины случившегося несчастья: напавшие на него типы явно жаждали нанести тяжёлые увечья, не вдаваясь в детали и подробности. Не для того они, видно, были посланы, чтобы требовать от него каких-то слов и объяснений, и единственной реальной причиной могла стать служебная деятельность, оставившая кого-то у пустого разбитого корыта.

Но беспокоиться стоило, безусловно, не ему одному: являясь всего лишь яркой и популярной подсадной уткой – привлекающей новых клиентов долгими призывными криками – он не представлял из себя ничего в деле оценки и прогнозирования, чего, безусловно, напавшие просто не знали. Все мы на время затаились и напряглись, усилив охрану на проходной фирмы, хотя и понимая почти полную бессмысленность этого. И опасения полностью оправдались, заставив меня – после всего случившегося – совершить ещё один дикий головоломный кульбит.

До сих пор – как в самом страшном кошмаре – вспоминается мне этот жуткий позорный день, стоивший мне карьеры аналитика, последних остатков веры в человечество и целого набора перебитых переломанных костей. Я не буду демонстрировать вам сейчас до сих пор внятные следы преступления на моём теле, так же как не буду объяснять того, что преступники не были найдены, растворившись на чёрном могучем джипе с ясно видными номерами, оставив меня подыхать в мелком пригородном лесочке. Эти три девятки ясно говорили о неподвластности хозяина машины и заманившей меня в ловушку шикарной ухоженной потаскухи обычным законам и представлениям, так что я просто опишу то, что со мной случилось.

Торопясь как-то на работу, я шёл по хорошо знакомому переулку, спускавшемуся к реке с холма, когда из стоявшей впереди шикарной машины (а там останавливались на прикол только такие!) вышла весьма соблазнительно выглядящая азиатка. Ох уж эти азиатки: я совершенно забыл про их затаённые подлость и коварство, проявляющиеся так неожиданно и исподтишка. Попросив помочь в мелком неотложном деле, она заставила меня заглянуть в машину и наклониться: сидевшие наготове бандиты уже тянули ко мне мохнатые синие лапы, так что я даже не получил шанса выскочить и уйти из западни. Подготовленный заранее наркоз отключил мне сознание, и очнулся я только в лесу, надёжно связанный по рукам и ногам.

Несколько рёбер уже сильно и остро саднили от произведённых с ними операций, но главное дело бандиты приберегли до моего возвращения в этот не самый прекрасный мир. Общение совершалось на двух уровнях: не видимый мне человек со злобными интонациями в приятном бархатном голосе перечислял свои личные потери на фондовом рынке, совершённые якобы под моим легкомысленным влиянием, в то время как два или три мордоворота – особо не прятавшие лиц – окучивали моё тело с головы до пяток. В вину мне ставились потеря яхты, проигрыш некоего завода – обанкроченного за несусветные долги, скрывавшиеся до самого конца преступным руководством – и лишение в результате привычного образа жизни. Злобное желание вытрясти из меня каждую копейку ограничивалось тем, что вытрясать из меня – по его меркам – было практически нечего, так что вся ярость животного обращалась на моё бренное тело. «А можем – если хочешь – и в бетон закатать». Сдержанное ржание вокруг меня подтвердило, что в данном случае не исключался и такой вариант, однако судьба не решилась ставить на мне крест, и к моменту отбытия проигравшегося хозяина жизни и его банды – помимо многочисленных синяков и кровоподтёков – у меня появилось ещё несколько серьёзных переломов.

Взятое с меня обязательство никогда больше не работать финансовым аналитиком – «а иначе мы тебе череп раскроим!» – разорившийся мафиози подтвердил крепким увесистым пинком в незащищённое место, так что ещё какое-то время после отъезда машины я приходил в себя, отлёживаясь и распутывая верёвки. Несмотря на потерю большей части имущества, мафиози явно обладал огромными возможностями, и я никак не мог игнорировать грозное предупреждение. Пытаться же найти его с помощью милиции вряд ли имело смысл: он бы просто откупился, уничтожив потом меня и всех причастных к делу свидетелей, так что, добравшись до города и отлежав полтора месяца в больнице, я быстренько свернул дела в фирме и ушёл на покой, сославшись на последствия полученных травм и повреждений.

Но самое главное моё достояние – моя голова – оставалась в целости и сохранности. Сломанные рёбра, перебитая ключица, перешибленное запястье были лишь частью пробитой защиты перед внешним враждебным миром, который истекал слюной в желании проглотить меня и тихо переварить, но мой мозг, мой ум, мои способности были неподвластны ему. Я больше не имел ничего общего с тем мечтательным юнцом, который когда-то хотел осчастливить мир, но постепенно – через опыт и размышления – пришёл к выводу: осчастливить можно лишь себя и своих близких, доверенных судьбой. После же выхода из больницы – обнаружив полное отсутствие родных и дорогих себе людей – я по-настоящему уже заскучал. Это была настоящая депрессия, не скрашиваемая продолжавшимися более или менее удачными манипуляциями на бирже: я жил на те деньги, которые удавалось намыть на старых хорошо изученных приисках, подторговывая иногда и на валютном рынке. Мысль о диверсификации процесса зарабатывания денег давно беспокоила меня, но лишь расставшись с официальной должностью, я решился попробовать. Совершенно другие возможности – учитывая размер плеча – обещало новое незнакомое занятие, одновременно настораживая и пугая: ведь если незначительное колебание в нужную сторону могло просто озолотить меня, то такой же провал поставил бы крест на целом немаленьком депо, так что для начала я действовал очень осторожно. Прежде чем сделать ставку – загружая лишь десятую часть депо общепринятой здесь сотней плечей – я тщательно отслеживал глобальную ситуацию: здесь уже не годились одни лишь локальные или местные новости. Конфликты государств, упавшие или взлетевшие цены на сырьё или флуктуации ставки рефинансирования – и одна валюта взлетала по отношению к другим, или наоборот грохалась вниз с высокого обрыва. Мизерные обычно колебания превращались в ураган, на периферии которого без особого труда можно было наловить много спелых сочных плодов, если только могучие резкие струи не утягивали ближе к центру, где начинавшаяся болтанка расшвыривала накопленное во все стороны света, и только что обладавший приличными деньгами человек не выплёвывался как пустая мандариновая шкурка. Неоднократно слышанные истории о подобных несчастливцах делали меня максимально осторожным, и только при очевидных явных предпосылках вступал я в игру.

Выжать всю возможную выгоду, довести конкурентов до скоротечного банкротства, подчинить процесс себе: больше я не ставил таких грандиозных планов, ограничиваясь разумными надёжными показателями. Я плыл по вольной реке, не связанный никакими желаниями и обязательствами: как только река изменяла направление, я тотчас же делал соответствующую поправку, подстраиваясь под вновь прокладываемый курс, тянувший почти всегда вверх, к новым вершинам. Лонг с максимальным количеством плечей безусловно оказывался выгоднее тактического временного шорта, ведь если купленная бумага – по тем или иным причинам – неожиданно сползала вниз, то рано или поздно она обязательно возвращалась к прошлым опробованным вершинам, чего никак нельзя было сказать про шорт. Не вовремя зашорченная фишка пригоняла целое стадо лосей, тыкавшихся глупыми доверчивыми мордами в руки и требовавших постоянно новых и новых денег. Проценты капали независимо от того, рабочий был день или выходной, вымывая в депо длинную глубокую борозду, которую могли замазать лишь заметные правильные движения. Я не признавал необходимости переходить время от времени в кэш, сбрасывая все имевшиеся акции: мой метод предполагал плавное перетекание из реализовавших свой временный потенциал в явно недооценённые и находящиеся в преддверии подъёма активы. Какая польза могла состоять в хранении свободных средств на счету, когда они обязаны были совершать кругооборот, принося новые деньги? И здесь я подхожу к самому печальному и трагичному из всего, что довелось пережить мне за уже немаленькую жизнь: к потере депо.

Разве мог предполагать я – пройдя и миновав уже случившиеся трагические события – что когда-нибудь я буду говорить: «это не самое худшее, что было со мною»? Но входя в тот трагический январь с резервуарами, плотно набитыми мелким сурком, мелким же тельцем и прочими сильно недооценёнными фишками, я никак не мог предположить, что наяву встречусь с чем-либо подобным: трагические семь дней вертикального полёта вниз так сильно обкорнали долгие годы собираемое и накапливаемое депо, что в момент отскока практически нечего мне было спасать в упавшем на самое дно пропасти плоде. Из-за случившихся нескольких подряд маржин-коллов лишь жалкая шкурка оставалась от того мощного и сочного плода, что так долго рос и набирался силой на унавоженной чёрной почве, заставляя меня испытывать высокие светлые чувства. Гордость за созданное почти из ничего – державшая меня все последние годы и позволявшая верить в великую судьбу, ещё не до конца давшую о себе знать – получила удар под дых и отбросила копыта в сторону, и проснувшись на восьмой день утром, я сразу осознал: я стал никем.

Болтавшиеся на форексе мелкие незначительные суммы абсолютно не могли спасти ситуацию: не больше десятой части всех средств держал я в этом ненадёжном унылом месте, всё не дававшемся в руки и норовившем обнулить и без того мелкие накопления. Случавшиеся уже несколько раз серьёзнейшие просадки могли почти любого довести до неожиданного инфаркта, и только мой большой опыт помогал выбираться из паскуднейших ситуаций. Мой ангел-хранитель всё ещё витал где-то неподалёку за спиной, время от времени выныривая из облаков и вытаскивая меня из попадавшейся местами топкой вязкой трясины. Неожиданные – за пять минут – резкие сливы, хорошо организованные и ярко видные по почерку задёрги и атаки, ничем не оправданные топтания цен в узком коридоре: со всеми этими прелестями мне удавалось разбираться раньше, иногда теряя, но чаще используя резкие сильные движения. И тем трагичнее стал итог: к концу января я пришёл с сократившимся в десять раз депо и абсолютно туманными перспективами дальнейшей жизни и работы, потому что – даже при возобновлении благоприятного для меня тренда – жить на зарабатываемое стало уже практически невозможно.

Что бы вы сделали на моём месте? Да, вот вы: в переднем ряду, с таким уверенным и твёрдым взглядом, позволяющим думать, что в вашей жизни не случалось подобных происшествий. Потому что если бы вам дали такой удар в самое больное уязвимое место, то вы не находились бы сейчас здесь, готовясь узнать секреты трейдерского искусства: только надеющиеся на успех и никогда не получавшие смертельного нокаутирующего удара приходят сюда с великой целью и надеждой на будущее. Но даже в те жуткие дни надежда не бросала меня. У меня оставалась единственная возможность, и я решился на самый последний крайний шаг: я заложил квартиру.

И сразу после этого я воскрес: переведя деньги на счёт, я снова оказался в родной знакомой стихии, у которой выгрызал процент за процентом, стремясь к утраченным спокойствию и благополучию, ещё вчера окружавшим меня и бывшим моей родной средой. Теперь я боролся уже за выживание, соревнуясь с включившимся и громко тикавшим счётчиком, добавлявшим проценты к моему неожиданному долгу, поначалу совсем не так сильно пугавшему меня – всё ведь понеслось вскачь в гору, с которой недавно так внезапно скатилось по крутому склону глубоко вниз, где я совершенно ясно различал дно со всеми его выпуклостями и неровностями. Новая вершина ждала нас совсем близко от случившегося так некстати провала, и, нагрузившись всё теми же – любимейшими! – фишками, я готовился рассчитаться за все прошлые неудачи и прегрешения, когда совершенно новая сила вмешалась и порушила самые светлые планы: случайная простуда – из-за не самого здорового в последнее время образа жизни – переросла сначала в пневмонию, плавно перетёкшую в воспаление лёгких, и когда через три недели – бледный и дрожащий от слабости – я наконец добрался до дома и компьютера, то вряд ли мог уже что-то кардинально исправить.

Обновив исторические максимумы и постояв короткое время на вершине, фишки снова ринулись вниз – на этот раз с достигнутого так не вовремя Эвереста, лишив меня возможности рассчитаться с долгами и загнав в самый глухой тёмный угол. Остававшихся средств мне уже не хватало – и весьма серьёзно! – чтобы рассчитаться за квартиру с учётом накапавших, набежавших как тараканы процентов, продолжавших каждый день обкусывать слабеющую надежду. Поспешные хаотичные спекуляции на грани постоянного провала и крушения продолжали и затягивали агонию: я пытался что-то сделать на сползавшем в пучину рынке, лишённом к тому же многих возможностей и достоинств: случившаяся уже отмена шортов и большинства плечей превратила резвого прежде жеребца в полудохлую мерзкую клячу, выкидывавшую несмотря на убожество постоянные сомнительные коленца. Теперь рынок уподобился полноценному казино: сделанная случайно ставка могла за день принести десяток процентов, посрамив самых лучших аналитиков и прогнозистов, в то время как проверенные годами методики и стратегии кончались полным пшиком или даже уводили в минус, и потеряв за месяц ещё десяток процентов, я по-настоящему запаниковал. Что бы я стал делать, лишившись единственной заработанной ценности – своей собственной квартиры, и куда бы пошёл: с учётом маячивших за спиной прошлых неудач и неприятностей? И тогда я совершил последнюю ошибку: я сделал ставку на форекс.

Летавшие во все стороны света валюты – потеряв почву под ногами и поддавшись общей панике – позволяли самым опытным и удачливым многократно увеличивать обычную норму прибыли: теперь они были королями, пожинавшими плоды долгих скудных дней в играх по мелочам. За неделю теперь удваивали депо, раздевая случайных неопытных дилетантов, к которым, разумеется, я не имел никакого отношения. Однако после недели, проведённой в борьбе со зловредными долларами, йенами и прочими не поддающимися анализу фантиками, я с ужасом обнаружил дикое усыхание счёта: рассыпанный по разным валютам-корзинам, счёт не просматривался чётким ясным контуром, и лишь окончательное избавление от всех посторонних валют дало представление о масштабе наставшей катастрофы.

Вот так я и лишился квартиры: простым будничным днём пришедшие сотрудники банка вынесли мои немногочисленные пожитки на лестничную площадку, лишив меня всяких шансов на отыгрыш и спасение: я ведь не мог подключиться теперь к интернету, единственно возможному для меня способу приобщения к великой мировой затее. Великий трейдер стал бомжом, снимающим на остатки денег жалкую комнатку на окраине города, где даже не слышали о самой возможности всего того, чему я посвятил последние годы жизни. А начавшееся позже недомогание – уже с самым ценным достоянием, моей головой – превратила следующие месяцы в цепь блужданий во мраке с краткими выходами и просветлениями, и немалых трудов стоило мне выбраться обратно к свету…

Кто вы такие? И что вам надо? И что вы хватаете меня за руки? Уберите руки! Я – уборщик?! Ну да: я уборщик… А что я делаю на трибуне в качестве лектора? Пытаюсь рассказать всем желающим – как можно обмануть злую несчастливую судьбу и вырвать у неё кусок счастья, и чтобы доказать, что я гожусь на большее – чем мыть полы или расставлять стулья. И что не случайно я проделал такой сложный и долгий путь, который – когда-нибудь! – трансформируется в новый взлёт, и вы – уберите руки, наконец! – ещё сами будете умолять меня учить трейдерскому искусству, и уже не эта жалкая парта будет моей законной трибуной, а сотни тысяч и миллионы будут слушать и внимать каждому моему слову!

2009