Старшина Хромов вышел из палатки, старательно — не налетели бы москиты — заправил полотнище у входа, и когда кинул взгляд перед собой, то невольно остановился.

Долго ли он пробыл у командира? Десять минут. И за этот короткий срок из серого сумрака успело родиться многоцветное сияющее утро. Солнце взошло где-то за горами — его не было видно. Но свет сгустил синеву неба, зажег нестерпимым белым пламенем снеговые вершины гор, загнал туман в расщелины и окрасил в каждой по-своему: где в молочно-багровый, где в оранжевый, где в фиолетовый цвета. Зелень кустарника перед палаткой даже будто бы поблекла в столь яркой гамме.

— Ну, и красота! — не удержавшись, воскликнул Хромов. Вообще-то он не был склонен к громкому выражению чувств и потому, наверное, тут же оборвав себя, торопливее обычного зашагал по крутой каменистой тропинке вниз, где под скалами стояли машины. От командира старшина получил приказание отправить одну трехтонку на зимние квартиры — через пустыню в город.

Подъем еще не сыграли: шоферы спали в палатке возле машин. Хромов тихо («пусть люди доберут положенное») разыскал, разбудил ефрейтора Бориса Нечитайлова. Тот вскочил в одних трусах и спросонья замер, приложив руку к непокрытой голове.

— Оденетесь, — улыбнулся Хромов, — найдете солдата Сатарова и будете срочно готовить машину к рейсу.

— Слушаюсь, — видя, что старшина в хорошем настроении, теперь уже явно для смеха прищелкнул голыми пятками Нечитайлов. Он окончательно проснулся, понял, что раз его разбудили в необычное время, значит, предстоит выполнять необычное задание, и очень этому обрадовался.

Конечно, предстояло что-то из ряда вон выходящее; ведь Хромов сказал: «Дорога хоть вроде бы и знакомая... Но я сам поеду с вами».

После ухода старшины Нечитайлов быстро, как по тревоге, оделся, плеснул в лицо не успевшей остыть за ночь тепловатой воды и помчался будить Сатарова — всегдашнего своего спутника в дальних поездках.

Солдаты стрелкового подразделения располагались в горах, выше стоянки машин метров на семьсот. И вот, поднимаясь в гору, Борис задумался над тем, почему же старшина поедет с ними? Уж не потому ли, что ему, водителю Нечитайлову, после того ЧП не доверяют?

Воспоминание о чрезвычайном происшествии, виновником которого был он, как кнутом, хлестнуло Бориса.

Это случилось, когда часть только что выехала на учения в горы, на край пустыни. Ефрейтор Нечитайлов получил, как и сейчас, ответственное задание. Нужно было разведать, откуда удобнее подвозить воду: из колодца, затерявшегося в песках, или из родника, бьющего в предгорье.

Да, лучше бы не вспоминать!.. А вспоминается все в мельчайших деталях. Он помнит и какое белесое, выгоревшее от ранней жары небо было над головой, и как он скучал, глядя от нечего делать в это небо... Помнит, как прибежал Сатаров и позвал его к командиру. И как командир предупреждал о сложности поручения, говорил о необходимости быть бдительным, не упускать из внимания и мелочей... Помнит: они с Сатаровым, редчайшим знатоком здешних мест, поехали к колодцу. Ныряли, ныряли по пескам и... приехали к пустому. Он, Борис, едва не побил друга, который начал было объяснять, что так иногда бывает: через песчаное, море стремятся люди к спасительному острову — колодцу, а вода из колодца ушла, и гибнут люди от невыносимой, неутоленной жажды. Да, да, он тогда чуть не отколотил Сатарова, хотя и высоко ценил его умение по-всякому поводу рассказать какую-нибудь притчу. Да ведь притча притче рознь: что же хорошего в том, что люди гибнут... Словом, он страшно разозлился тогда. И со злости так вел машину, что она, словно загнанный конь, запалилась, стала...

Лучше не вспоминать!

С той поры, казалось, он успел загладить свою вину, отличной работой искупить проступок... В первую минуту, когда старшина Хромов сегодня разбудил его и приказал готовиться к рейсу, он искренне обрадовался: трудное задание — почетное задание. А сейчас вот идет — мелкие камешки выскальзывают из-под ног и скатываются с глухим шумом вниз, — и глухая тревога закрадывается в сердце: «Сам поеду с вами», — сказал старшина. Значит, что же? Не доверяют?

Ефрейтор Нечитайлов отнюдь не любезно разбудил солдата Сатарова. Но тот не обратил внимания на дурное настроение товарища.

— Умный человек берет пищу в дорогу в собственном курджуме, — похлопав себя по животу, хитро прищурился он. — Сначала позавтракаем, да? — и свернул к кухне.

Однако удвоенная по приказанию старшины порция вкусной жирной каши не улучшила положения: Борис оставался мрачным и во время завтрака, и снаряжая машину, и трогаясь в путь.

Но молчать долго, когда под боком отличные собеседники, оказалось выше сил Бориса. Сначала он адресовался к старшине с вопросами делового характера. Хромов отвечал сдержанно. Борис не ошибся, подозревая, что старшина не отпустил его одного в связи с незабытым ЧП. Да, у командира с Хромовым шел разговор об этом случае. Шел он примерно в таком духе: Нечитайлов — водитель отличный, но человек невыдержанный. Глаз за ним нужен да глаз! Не недоверие, не опека, а неустанная проверка. Понятно, не ради одной проверки поедет с Нечитайловым старшина. Но будет и проверять... Так решили.

Хромов проверял сейчас и самого себя. Он любил Бориса — земляка, односельчанина, выросшего, словно младший братишка, на глазах, непоседливого парня — и потому считал, что к нему надо быть особенно требовательным. На вопросы Бориса Хромов отвечал сухо, несколько раз напомнил:

— Больше внимания, товарищ водитель!

Хотя в душе любовался, с каким искусством вел тот машину в первозданном каменном хаосе.

Наконец, они выбрались на ровную дорогу в предгорье. Старшина сверился по карте, прикинул, сколько времени они будут ехать до поворота на равнину. Около часа. Он смежил веки, собираясь вздремнуть.

— Знаешь, Нечитайлов, вот тут за горами... — совершенно некстати подал голос Сатаров.

— Перерыв в разговоре, — одернул его Борис.

— Да вы мне не мешаете. — Хромов не хотел стеснять солдат.

Но они все же замолчали.

Пока ехали вдоль горного хребта и на дорогу из непрогреваемых солнцем ущелий веяло прохладой, можно было на славу отдохнуть. Старшина даже всхрапывал по временам. Сатаров откинулся назад, закрыл глаза, губы раздвинул в блаженной улыбке и тоже замер.

Борис, чуть гордый тем, что может обеспечить покой товарищу и командиру, уже перестал мучиться вопросом, почему же старшина едет с ними. Едет — значит едет. Его, шофера, дело — так вести машину, чтобы, раз люди спят, их не качнуло и чтобы, проснувшись, они могли сказать: «Ого, куда мы маханули».

Но вот дорога резко свернула. Солнце ударило в лица, заставив Бориса на миг зажмуриться, а его спящих спутников открыть глаза. Хромов взглянул на часы, на карту и заговорил словами самому неведомых стихов:

— Вперед, вперед, все ближе к цели!

Сатаров же, не поняв, что он целый час проспал, будто продолжая неторопливое повествование, произнес:

— ...Тут, за горами, — долина Белого Потока...

— До чего же человеку неймется рассказать свою байку, — засмеялся Борис. — Где «тут, за горами?» Мы от них уже час, как свернули, друг. Проспал царство небесное!..

— На байки вы, я вижу, Нечитайлов, больший специалист... Ну, какой час? — сказал Хромов, заметив, что Сатаров смущенно заерзал на сиденье. — А о долине Белого Потока я что-то слыхал. Да запамятовал. Вы, может, расскажете, Сатаров?

— Песня, сказка о долине Белого Потока есть, — смущаясь теперь уже оттого, что он все еще несвободно говорит по-русски, сказал Сатаров.

— Ну, вот и расскажите!

— Сказок, присказок у них больше, чем песку в пустыне. И он все знает! — посчитал своим долгом засвидетельствовать Борис.

По просьбе спутников Сатаров рассказал им старую легенду.

Несколько сот лет назад не знала земля места богаче и плодороднее, чем долина Белого Потока. Здесь росли пальмы и виноград, хлопок и рис. Рос тростник, сердцевина которого была слаще меда... Белый Поток — бурливая, полноводная река, протекавшая по долине, несла сказочное плодородие земле.

Люди дивились силе и щедрости воды, ее неутомимой работе.

Но однажды в горах, откуда Белый Поток низвергался в долину, раздался страшный грохот. Потемнело небо. Поползли друг на друга могучие скалы. Сдвинулись с места горы и преградили путь воде. Ушла она куда-то в глубину каменных великанов, и плодородная долина превратилась в сухую, бесплодную пустыню.

А на том месте, где раньше Белый Поток начинал спускаться в долину, кто-то нашел прозрачные, словно воздух, камни. Старики говорили, что это священные камни, оставленные Белым Потоком как залог его непременного возвращения к своему старому руслу.

Но когда это произойдет, легенда не говорит, — закончил свое повествование Сатаров.

— Совсем не говорит? — требовательно спросил Борис.

— Совсем! — как эхо, откликнулся Сатаров.

— К легенде вашей, товарищ Сатаров, жители долины, наверное, уже конец сочинили. Построили там водохранилище или канал. Не пропадать же доброй земле!.. — заключил Хромов.

— Канал — хорошо! Нет канала в долине. Нет воды — нет риса, нет сладкий тростник! — замотал головой Сатаров.

— Что же там теперь сеют? Люди-то там живут? Колхоз-то там есть? — заинтересованный действительностью больше, чем легендой, выспрашивал Хромов.

— Люди есть. Колхоз есть. Баранов пасут, — пояснил Сатаров.

— Значит, животноводческий, — вмешался Борис. — А не загибаешь ли ты, друг? Овец растить тоже вода нужна.

«Конечно, вода для всего нужна, — мысленно продолжал рассуждать он. — Вода и для машины нужна. И для нас куда больше требуется ее в такую жару... Хорошо, что мы запаслись вдосталь», И, придерживая руль локтем, водитель потянулся за фляжкой, пристроенной им над спинкой сиденья.

— Пить на остановке! Остановка запланирована... — Хромов взглянул на часы, пошевелил губами, что-то подсчитывая: — запланирована через два часа.

Нечитайлов покорно положил обе руки обратно на руль. Пить ему сразу захотелось с невероятной силой. Как это только терпят Сатаров и сам Хромов? От раскаленного песчаного моря, по которому неслась машина, зной поднимался тяжелыми волнами, затоплял кабину, мгновенно высушивал пот на лицах, спирал дыхание.

«Чего ради ждать два часа? Почему не глотнуть разок?» — в душе возмущался Борис, отлично зная, что пить нельзя. Но он, как часто с ним бывало, встречая сопротивление своим желаниям, начинал злиться и, злясь, терял здравый смысл и, пожалуй, даже власть над собой. Поэтому, чтобы ненароком не нагрубить старшине, он покрепче сжал зубы.

А Хромов и сам что-то хмурился, молчал.

Один Сатаров наслаждался жизнью. Словно бы и мало радости было в жаре, в пустынном ландшафте — сером, как песок, небе и сером, как небо, песке, — а солдат считал все это прекрасным и старался обратить внимание заскучавших спутников на все милое его сердцу.

— Саксаул, — толкал он под бок Нечитайлова.

— Ну? Не видал я его, что ли?..

— Саксаул понимать надо, — философствовал Сатаров. — Саксаул пески держит. Саксаул плов готовить можно.

— Угостил бы я тебя тем пловом. Дерево ж...

— Дерево саксаул сруби, костер положи. Джейрана застрели, — Сатаров указал на вымахнувшее на гребень бархана грациозное животное. — Котел положи. Плов получится, тебя палкой не отгонишь...

— Хитер, — Борис облизал пересохшие губы. — А рис ты из той долины захватил, где теперь его не сеют. Так, что ли?

Сатаров только было раскрыл рот для ответа, как старшина хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Вспомнил! Все время вот вертелось, покоя не давало... А сейчас вспомнил. Я, оказывается, читал о долине Белого Потока. Экспедиция там работала. Ценные ископаемые искала. Нашли флюорит... Это такие прозрачные, прозрачней стекла, камни. Правильно вы сказали, Сатаров, как воздух. В оптике незаменимы. Для прицельной установки, например, идут...

Поговорили о флюорите. Вернее, старшина рассказал солдатам обо всем прочитанном им о геологической экспедиции. Борису понравилось даже само название: флюорит.

«Прозрачный, как воздух, камень... И каких только диковинок нет на свете! — думал он. — И до всего-то люди докапываются». Он даже слегка позавидовал осведомленности Хромова и Сатарова. Причем поэтический рассказ приятеля ему пришелся больше по вкусу, чем суховатый, книжный — старшины.

Машина мчалась между рябых барханов; и саксаул, и кустики верблюжьей колючки попадались все реже. Сатаров начал с беспокойством поглядывать по сторонам.

— Ветер был, — наконец, сказал он.

— Жаль, что его сейчас нету, — откликнулся Борис.

— Очень плохой ветер был. Дорогу песок засыпал.

— Где ты видишь? Дорога, как дорога. Не жалуюсь. Только скука берет. Еду, еду и никого, кроме тебя, не встретил. А ты мне уже надоел...

Сатаров улыбнулся шутке друга и тут же властно положил руку на руки водителя.

— Стой!

Борис и сам видел, что надо останавливаться: порядочный участок пути был занесен песком.

— Да, тут пробуксуешь до завтрашнего...

Сатаров опять-таки оказался прав: свежая рябь на барханах свидетельствовала о недавно пронесшейся буре. Буря нагнала песку на вообще-то неплохую грунтовую дорогу; первым путникам надо было ее расчищать. Хромов приказал вооружиться лопатами.

Солнце палило нещадно. Песок так раскалился, что жег ноги сквозь подошвы сапог. Поработали полчаса, и пропотевшие гимнастерки покрылись искрящейся соляной коркой.

Когда песчаный занос был ликвидирован, Хромов разрешил напиться и поесть. Борис от еды отказался и, хоть это было и не в первый раз на его глазах, с почтительным удивлением смотрел на Сатарова, который, поработав, не разомлел, от еды не устал — уписывал себе хлеб с вяленым мясом за обе щеки...

— Вот что значит местный житель! — Хромов также отметил завидную выносливость солдата. Подождав, пока тот закончит трапезу, он заключил: — Ну, поехали!

Ехали долго в молчании. От жары даже у Сатарова воспалились веки, потрескались губы. И, пожалуй, теперь бы старшина не остановил Нечитайлова, разрешил бы напиться... Даже больше: старшина поймал себя на мысли, что он разрешил бы задержаться, отдохнуть в тени.

Тень? Нигде ее нет ни клочка. Солнце в зените. И это лишь кажется, что песок — не песок, а озеро с прохладной водой...

— Вы знакомы, товарищи, с таким явлением, как мираж? — спросил Хромов и объяснил, что такое мираж.

Сатаров привел несколько примеров, когда мираж сбивал путников с направления, уводил в сторону от караванных троп...

«Все знает парень», — весь во власти какой-то сонной истомы, лениво думал Борис. Он слушал, молчал и вел машину просто по инерции — так его разморило.

И вдруг он впился взглядом вдаль, дернул Сатарова за рукав и воскликнул:

— А это как, по-твоему, не мираж?

На горизонте маячили два всадника.

Они пересекли дорогу, повидимому, не обращая внимания на приближающуюся машину или просто не заметив ее. Зато солдаты и старшина, никого за весь день не встретившие, с любопытством начали разглядывать их.

Всадники ехали стремя в стремя. Казалось, мирно беседовали. Уже можно было определить, что это мужчина и женщина. Он в белом костюме. Она в праздничном наряде: под солнцем переливался всеми цветами радуги шелк платья, сверкало шитье тюбетейки.

— Любезная парочка, — сказал Хромов.

— Разрешите тормознуть, товарищ старшина? А то ненароком помешаем, — ухмыльнулся Борис.

Нет, далеко не мирно беседовали эти случайно увиденные солдатами люди. Мужчина вдруг резко схватил за повод коня спутницы, попытался увлечь от дороги, — они ехали напролом по пескам. Женщина вырвала повод, повернула коня обратно... Руки мужчины вцепились в ее платье... Она стала вырываться.

— Гони! — крикнул Хромов Борису. — Надо помочь человеку.

— Что это? Может, местное явление? — растерянно спрашивал Борис у Сатарова.

Тот не замедлил с ответом. Полуприкрыв глаза тяжелыми темными веками, он спокойным тоном, будто рассказывая одну из своих бесчисленных сказок, произнес:

— В старое время так жен добывали. Увозили насильно. А теперь кому надо? Закон запрещает!

А мужчина тем временем стаскивал женщину с седла.

— Гони! — кричал Хромов.

Борис жал что называется на всю железку. Но ехать по дороге дальше не имело смысла. Пересекши ее, всадники удалились метров на триста в зыбучие пески. Лошади и те шли медленно, потому что увязали при каждом шаге.

— Товарищ старшина, — предостерег Сатаров, — машина потонет. Одной женщине поможем, втроем горе получим: десять дней тащить надо будет.

Борис отлично понимал, что Сатаров опять прав: сверни с дороги — и машина забуксует, засядет в песчаном разливе. Не будь старшины, который занял совершенно иную позицию, с неприсущей ему горячностью крича «гони», он, Борис, пожалуй, положился бы на заключение друга — не ехать, раз не проехать. Повздыхали бы вместе: «Какие случаи среди белого дня случаются. И закон запрещает, а молодец свое гнет: тащит себе невесту. Бескультурье!» — и поехали бы мимо — решайте, мол, сами свои дела, наше, мол, дело сторона.

А сейчас старшина приказывал — повертывай в эту сторону! И все силы ефрейтора Нечитайлова обратились на выполнение приказания. Причем в голове пронеслась первая критическая мысль по адресу товарища: «Ишь, поэтическая душа, счет повел: одна женщина — троим десять дней работы...»

Но машину нельзя было провести по пескам.

— Стой! — крикнул Хромов. — Мы к ним пешими доберемся.

Он открыл дверцу и еще на ходу машины спрыгнул, побежал к борющимся, толкущимся на месте всадникам. Борис, отпихнув замешкавшегося Сатарова, бросился за старшиной.

Двести, триста метров — разве это расстояние для здоровых, молодых людей! Но и Хромову, и Нечитайлову, бегущему за командиром след в след, каждый шаг давался с невероятным трудом. Ноги вязли в песке, будто кто схватывал сапог так, что хоть оставляй его или вытаскивай обеими руками за ушки. Горячий воздух вставал невидимой, но вполне осязаемой стеной — не пускал дальше.

А женщина уже кричала, звала на помощь. Старшина и ефрейтор рвались вперед изо всех сил. Пот катил градом у них по лицам, и было до такой степени жарко, что озноб охватывал тело.

Если б время позволяло, сибиряк Нечитайлов непременно бы вспомнил, как он однажды в полую воду бежал, спасаясь от разбушевавшейся реки. Ноги вязли в снежном месиве, хоть вытаскивай валенки руками, а тело распалилось, несмотря на ледяной ветер... Как сейчас: жара, а озноб — даже зубы стучат...

Однако предаваться воспоминаниям было решительно некогда.

Человек в белом, видя, что военные приближаются, что с женщиной ему не удается сладить, решился на крайнюю меру. Он начал ожесточенно настегивать лошадей. Конь его спутницы под первыми ударами присел, потом прыгнул, взвихрив песок. В сером вихре мелькнуло что-то яркое: ни старшина, ни Борис не разобрали — что. Они следили взглядом за неожиданно помчавшимися лошадьми. Очевидно, те вырвались на твердую почву такыра и теперь быстро удалялись, нахлестываемые человеком в белом.

А где же его спутница?!

— Товарищ старшина! — прокричал, задыхаясь, Борис. — Ее сбросило... Сбросило...

В опадающем песчаном вихре обозначилось яркое пятно — платье сбитой на землю женщины. Она не поднималась. Жива ли?

Но когда старшина, а вслед за ним Борис приблизились вплотную, то увидели, что женщина не только жива, но и, пожалуй, невредима. Она сидела на корточках, выбирала из песка, складывая в тюбетейку, небольшие разноцветные камешки и была вся поглощена этим занятием.

— Хоть бы ты объяснила, красавица, что произошло?! — воскликнул озадаченный Борис. Он почитал себя и командира в некотором роде спасителями, а спасенная уделяла им ноль внимания — даже обидно!..

Женщина выпрямилась, повернулась и оказалась действительно красавицей, причем очень молоденькой: под тонкими гордыми бровями сияли два черных глаза, свежие губы могли поспорить с вишневым атласом тюбетейки, а зубы — с жемчугом ее узора. Ни растрепанные волосы, ни пыль, осевшая на влажный лоб и щеки, не портили прекрасного лица.

— Ну и ну! — присвистнул Борис и попятился.

— Что произошло? — повторил старшина вопрос, поведя рукой широко вокруг.

Всадник с лошадьми уже скрылся за барханом на горизонте. Солнце попрежнему палило пустынную, безмолвную равнину. И старшине даже на миг почудилось, что, может, ничего и не произошло.

Но женщина заговорила горячо и быстро. Наверное, рассказать ей надо было о многом. Она произнесла, сопровождая мимическими объяснениями, целую речь, из которой, хоть в ней и попадались отдельные знакомые слова, военные ровно ничего не поняли.

А Сатаров все еще продолжал лениво бежать к месту происшествия.

— Пойдем к машине, Борис, — сказал Хромов. — Здесь уже делать больше нечего.

— А как насчет камешков? Может, гражданочка их не все собрала? — откликнулся Нечитайлов, кладя в тюбетейку к другим таким же поднятый им полупрозрачный, будто молоком облитый, осколок.

Ни он, ни старшина не подозревали, что это и есть флюорит, не подозревали, что они сами стали участниками события, где быль чудесным образом переплеталась со старой сказкой.

Девушка прижала к груди, как сокровище, свою тюбетейку и закивала головой, показывая в сторону машины.

— Рядовой Сатаров, считайте, что вы опоздали в строй и заслужили наказание, — жестко сказал старшина доковылявшему наконец-то солдату.

И они все вместе двинулись обратно.

— Тепа, — шепотом резюмировал Борис, — первое взыскание схватил, отличник!

Сатаров растерянно заморгал, заикаясь, начал было переводить по слову то, что ему говорила девушка, но Хромов остановил.

— Выслушайте сначала весь рассказ. Потом передадите в общих чертах. И пошли быстрее! Мы замешкались, — обратился он к Борису, — на целый час.

— Нагоним, товарищ старшина, — заверил Борис. — Да неужто провозились час?

— Здесь... и там, когда расчищали дорогу. В общей сложности, — уточнил старшина.

Пока они добирались к машине, девушка рассказывала.

...Она из селения Соныаксай, куда приезжали в нынешнем году ученые из самой Москвы. Искали, собирали что-то. Она с подругами тоже нашла в горах диковинку.

— Вот, — девушка ласково, любуясь, погладила камешки, покоящиеся в тюбетейке.

Но нашла, когда ученые уже уехали. Надо догнать, показать, отдать! Председатель колхоза тоже сказал: «Надо, поезжай». Кстати в город собрался гостивший у них инструктор по хлопководству.

— А хлопок разве у них растет? — поинтересовался Хромов.

Нет, хлопком никогда их колхоз не занимался. Ошибочно инструктор заехал... С ним и отправилась она в город. В пути — срам и глупости — он начал говорить, что полюбил ее, что возьмет в жены, если она покажет сокровище, которое везет в город. «Пусть посылка следует по назначению», — отвечала она. Тут его словно бешеный шакал укусил: с дороги он потянул ее в пески, сказал, что знает караванную тропу. А она видит: никакой тропы нет, лошади увязают по брюхо... и, может, за тем вон барханом ей просто смерть...

— Очень могло быть! — вставил замечание Борис, которому нетерпелось утвердиться спасителем юной красавицы.

...Да, неизвестно, чем бы все кончилось, если б они не пришли на помощь... Увидев машину, но смекнув, наверное, что шофер не сунется в пески, «инструктор» обнаглел: схватил за повод ее коня, полоснул ножом по курджуму с драгоценной поклажей. Все рассыпалось... Но она все подобрала — не беда. Вот только кони...

— Не о конях толк, — горько сказал старшина. — Конокрада поймать легче, чем того, кого мы упустили... «Инструктора» этого самого...

— А что же, он?.. — задохнулся Борис от страшной догадки.

— Ничего мы, конечно, пока не знаем... Во всей этой истории разберутся люди поумнее нас с вами. Садитесь, поехали! — заключил старшина.

Борис не задавал больше вопросов, хотя, тревожные и острые, они вставали без счета в мозгу. Он вообще сразу примолк и даже Сатарову, который вознамерился сесть на свое прежнее место, рядом с водителем, жестом показал, чтобы он отправлялся в кузов.

Старшина дал девушке мешочек для камней, усадил ее в кабину. Хотел было сам садиться рядом, но передумал, обошел машину, стал на подножку со стороны шофера и, занося ногу в кузов, сказал Борису:

— Если что, я тебе постучу.

Борис согласно кивнул.

Доехали до города они без приключений.

Ну, а о том, как ловили «инструктора» по хлопководству, интересующегося ископаемыми, будет другой рассказ.