В сельской медицине кадровый голод. Проблема системная, на одном энтузиазме и за счет добровольцев ее не решить, не те времена. Требуется еще и материальная заинтересованность. Как всякая уважающая себя организация, решаем использовать дешевую рабочую силу, труд гастарбайтеров. Нет, я ничего не имею против, среди выходцев из Средней Азии попадается немало толковых, грамотных специалистов. Но один едва не свел меня с ума. Грань, которая отделяет человека от безумия, достаточно тонкая, и на днях мне показалось, что я эту грань переступил.

Взяли на работу одного гражданина Узбекистана. Так и не запомнил его имени. Человек с интересной биографией. Родом из Ферганы, учился в Ташкенте. Служил еще в советской армии. Последнее место работы в каком-то отдаленном поселке Республики Саха. Документы в порядке, диплом, разрешение на работу. Кроме основной специальности – хирург, имеет еще сертификат анестезиолога и терапевта. Универсал. Узбек-оленевод. Плохо говорит по-русски, даже умудряется писать с акцентом. Вместо стандартно-протокольного описания обстоятельств травмы: «Избит неизвестными» пишет в истории болезни: «Вчера били его». Ну да и ладно, водку пить вместе с ним никто не собирается.

С утра в отделении на повестке один из основных вопросов: кто идет в операционную? Обычно решение принимается с помощью монетки. Но узбек вызвался сам:

– Я работал много, я умей наркос давать, я могу ити.

Думаю, черт с тобой, иди, в случае чего не я брал тебя на работу, не мне отвечать. Пока он чего-то творил в операционной под присмотром анестезистки, я на всякий случай посидел в оперблоке, попил чаю с медсестрами. Но вроде узбек с индукцией анестезии справился, и я ушел к себе. Операция шла пять часов, кишечная непроходимость, резекция кишки. После операции больного будить в операционной не стал, молодец, привозит спящего в реанимацию, передает мне. Мужичок лет пятидесяти крепко спит. Ставлю параметры вентиляции легких, частота, поддержка, проверяю, объем выдоха нормальный, все в порядке. Можно заняться другими делами. Больной начинает просыпаться, перевожу на самостоятельное дыхание. Мужик открывает глаза и говорит:

– Слушайте, мне трубка во рту мешает, пожалуйста, уберите.

Голос глуховат, но слова произносит четко. Увидев говорящего, ну, например, кота, я бы удивился меньше. Говорящих котов я в прошлом видал, эко диво, но накануне я не пил. Но человек с трубкой в трахее разговаривать не может. Все, думаю, началось… Молча выхожу из палаты и в коридоре встречаю одного из врачей. Он задержался на работе после дежурства по причине наличия бутылки «Джонни Уокера».

– Слушай, там человек на трубе, на ИВЛ, разговаривает. Посмотри, может, чего со мной.

Доктор смотрит на меня с сочувствием, типа закусывать надо, но со мной идет. Убеждается, что больной на ИВЛ действительно разговаривает. Трубка в трахее, девятый номер, манжетка надута. Доктор произносит только одно слово «охуеть» и бежит в ординаторскую допивать виски. Спрашиваю у мужика, мешает ли трубка? Да, говорит, мешает. Ладно, человек в сознании, дышит сам, вытаскиваю трубку.

Как мужик выжил, умудрился не задохнуться и не утонуть в своем дерьме при наличии кишечного зонда Эбота, я не понял. Конец трубки был в ротовой полости, а манжета раздута так, что стала размером с кулак и затампонировала мужику всю глотку. Почему она не лопнула – непонятно. Спасло чудо. Очень эластичная манжета у трубок китайской фирмы «Суюн». Подходящее название для фирмы, производящей трубки, зонды, катетеры и прочие предметы, которые засовываются внутрь организма. Кричу, где этот мудак?

Прибегает узбек. Смотрит на извлеченную трубку. Оправывается:

– Я кишка нос соваль, из нос тек каль, каль тек, я чистиль, чистиль, трубка выпаль, я ставиль трубка на место.

– Молодец, хорошо, а теперь ты идешь на х… и можешь жаловаться, работать здесь ты больше не будешь. И не надо меня обвинять в отсутствии толерантности, в нелюбви к жителям Средней Азии.