Зима настала суровая. Морозы стояли трескучие. Захарка сидел дома.

Скучно одному. В комнате тепло, светло, а на улице почему-то холодище. Ну, что за жизнь такая? Ни ты ни к кому, ни к тебе никто. Когда эти морозы кончатся?

— Что ты всё нудишься, ходишь из угла в угол, — сказала Захарке бабушка. — Поиграл бы с котом или сказки почитал.

— Я только на полчасика, три раза с горки скачусь — и домой. Пусти на улицу! — пристал он к бабушке.

— Хочешь обморозиться? Все школьники сидят дома, а тебе на полчасика. Вон и радио передаёт: мороз сорок пять градусов.

— Не все школьники сидят дома, а только до пятого класса, — поправил внук бабушку.

— Смотри-ка, пятиклассник нашёлся. Сначала второй закончи.

Как ни упрашивал Захарка бабушку, уговорить не мог. А дедушка Прохор сидел и помалкивал.

— Не вздыхай, не пущу, — непреклонно сказала бабушка.

Дедушка ушёл поить корову. А когда вернулся, снимая шубу, вдруг сказал Захарке:

— Ну, паря, сидишь дома и не знаешь, что к нам во двор прилетела огромная стая плакунчиков.

— Каких плакунчиков? — Захарка подскочил к деду, обхватил его руками, но тут же и отпустил. Дедушкина шуба была такая холодная, что у Захарки сразу замёрзли руки.

— Красивые плакунчики. — Дедушка снял шерстяной шарф, вытер им глаза и лицо. Лицо у него от тепла стало мокрое, будто только что умылся. — Так и порхают по штакетнику, попискивают. Да такие нарядные!

Захарка быстро надел валенки, пальто и шапку: собрался посмотреть плакунчиков. Хотел уже бежать, но остановился и вопросительно взглянул на бабушку.

— Не ходи, Захарка, — сказала она. — Смеётся дед. А тебе, старый, пора бы уже остепениться. Выдумывает, ребёнка совращает. Он мне и так покою не даёт.

— Чего это я совращаю? Сходи сама посмотри. Такие нарядные, красивые. Так и порхают, так и порхают. Дате я, на что старый да закалённый, а и то поймал, — Дед сел на табурет и начал тереть руки.

— Покати, дедуля! — пристал к нему Захарка.

— Отпустил я их. Они тепла боятся, не хотят в тепло идти.

— Не ходи, Захарка, — снова сказала бабушка. — Выдумывает всё дед.

— Пусть сбегает, посмотрит. Мотет, хоть одного поймает, — хитровато подмигнул Захарке дед. — Сбегай!

Захарка не стал ждать, пока бабушка остановит его, выскочил на улицу. Стал на крыльце, озирается, но ни одного плакунчика не увидел. «Улетели», — чуть не заплакал с досады.

На улице было пустынно и холодно. Густой туман окутал избы и деревья. Провода, ветки берёз, штакетник — всё покрылось толстым слоем инея. Солнце, большое и еле заметное, висело низко, и Захарке показалось, что оно лежит на крыше сарая.

«Куда они могли улететь?» Захарка соскочил с крыльца, обошёл двор, заглянул в огород — нет плакунчиков. Залез по сугробу на крышу сарая, снова всё осмотрел, но плакунчиков не увидел.

«Хоть бы одного найти!» Он прыгнул с крыши и увяз в сугробе. Снег сыпучий, будто песок сахарный, но такой холоднющий, что у Захарки в один миг руки окоченели, будто иголками кто стал колоть. Дохнул слабый ветерок — нос и щёки враз одеревенели. Пока он выбрался из сугроба, их защипало так больно, что Захарка прикрыл лицо руками.

«Ух, холодище», — припустил Захарка домой. Вскочил в избу, трёт руками щёки, покрякивает, но молчит. Только искоса поглядывает на деда.

— Ну что, поймал плакунчика? — улыбается дед.

— Ни одного, — покачал головой Захарка.

— Ну, а хоть видел?

— Помолчи, старый, не видишь, что малец, бедный, чуть не плачет. Давай, Захарка, я тебе руки и щёки гусиным жиром смажу, — обняла внука бабушка.

— А ты не балуй парня, — сказал дедушка, а потом снова спросил Захарку: — Так что молчишь? Видел плакунчиков?

— Нее-ет ни-ка-а-ких плакунчи-иков! — Захарка протянул бабушке руки: — Смажь быстрее жиром.

Вечером, когда мама пришла с работы, Захарка тихо спросил у неё:

— Мама, а какие такие плакунчики?

Мама, обнимая сына, улыбнулась и сказала:

— Когда человек плачет, про него говорят, что он поймал плакунчика. А ты что, плакал?

— Почти нет. Дедушка посылал меня во двор ловить плакунчиков. Но я не поймал ни одного, — сказал Захарка.

Ещё пять дней стояли лютые морозы. Захарка сидел дома, играл с котом Вавилой, читал сказки, но на улицу больше не просился.