Готовы на подвиг,Лев Ошанин
Готовы на муки,
Готовы на радость победных огней,
На голод, на холод могильных камней,
Готовы на все
Ради завтрашних дней!
Зеленый «зрачок» радиоприемника загорелся. Комната Лизюкова наполнилась бравурным маршем. Вот музыка стала постепенно стихать, раздался ликующий голос диктора, говорившего на немецком языке:
— Солдаты! За семнадцать дней вы прошли Бельгию и Францию, храбро штурмовали бесчисленные укрепления, с ходу форсировали реку Маас, прорвали неприступную «линию Мажино»! Я призывал сражаться, и вы никогда не колебались. Будем готовиться к новым походам. Да здравствует великая Германия и наш фюрер Адольф Гитлер!
Короткую паузу заключила женщина:
— Мы передавали обращение генерала Гудериана к однополчанам.
Александр Ильич выключил радиоприемник. Придвинул к себе стопку чистых листов бумаги, приготовленных накануне для текста предстоящего выступления перед командирами, политработниками. Секретарь партийного комитета полка, входящего в состав бригады, сразу после успешного завершения недавних тактических учений с боевой стрельбой обратился к комбригу с поручением:
— Коммунисты интересуются положением в Европе, особенно во Франции. Просят вас сделать доклад…
Не первое предложение такого рода для Лизюкова за последнее время. Его уже неоднократно приглашали в другие части, соединения, в военные училища, а также на заводы, фабрики, в институты, учреждения. Во многих коллективах хотели подробнее знать о том, как складывается международная обстановка, почему некоторые страны в Европе стали жертвами фашистской агрессии. Таких «почему» было тогда немало. Очень непросто становилось на них отвечать.
Тяжелым, холодным камнем давило на сознание то, что сейчас происходило во Франции. Несмотря на мужественное сопротивление отдельных французских соединении и частей, в течение нескольких недель одна из европейских держав превратилась в порабощенную страну. Правительство, бросив армию, предав свой народ, бежало из столицы. Париж объявлен «открытым», то есть необороняемым, городом. Размеры разразившейся национальной катастрофы казались для здравого рассудка фантастическими; наступил материальный, моральный, экономический и политический крах. Десять миллионов человек, четвертая часть населения Франции, бродили по дорогам в поисках пристанища…
Может быть, среди них и те, с кем сравнительно недавно встречался, беседовал Лизюков, побывавший в этой стране в составе советской военной делегации спустя год после заключения между СССР и Францией двухстороннего договора о взаимной помощи, точнее помощи, обусловленной различными оговорками, малоприемлемыми для Страны Советов. Тем не менее это был важный международный документ, сближавший в той сложной обстановке две страны.
Где теперь подвижный, обходительный полковник Моршаль? Словно наяву, вставали в памяти те весенние дни…
Первомайский парад в Москве. Яркие солнечные блики на шероховатой броне танка с надписью на башне «Киров». Кругом свежая зелень, цветы. Дудко в который раз запускает и глушит мощный двигатель. Все в порядке, но механик-водитель очень волнуется. Вместе с комбригом ему предстоит испытание. Не на учениях, полигоне, танкодроме, в привычных условиях, а перед столицей Родины, можно сказать, перед всей страной. Кроме того, еще иностранцы смотрят на удивительное зрелище. Стало быть, выступать придется перед всем миром.
Замысел Александра Ильича, одобренный старшими начальниками, заключался в том, чтобы преподнести москвичам и гостям столицы первомайский подарок: показать, на что способны советские танки в маневренности и скорости.
Затих четкий шаг стрелковых батальонов. Скрылись за спуском от собора Василия Блаженного к Замоскворечью тускло поблескивающие ряды касок. Опустела Красная площадь.
— Пора, Федя. Вперед! — приказал комбриг.
Стальная крепость рванулась с места. Гулко загрохотала по брусчатке. Словно по ниточке прочертила линию своего одиночного маршрута мимо удивленно замерших трибун, мимо величественного Мавзолея В. И. Ленина. В считанные секунды она прошла через площадь и исчезла, оставив за собой легкий синеватый дымок.
Присутствовавший на том параде писатель А. Кривицкий позднее напишет: «Это было потрясающе! Площадь загремела аплодисментами. Группа иностранных военных атташе задвигалась, заволновалась. В открытой башне этого танка стоял Лизюков».
После праздника Александра Ильича вызвали в штаб и коротко уведомили:
— Вы включены в состав советской военной делегации, отправляющейся во Францию.
— Когда выезжать?
— Сообщим дополнительно…
У него на рабочем столе в кабинете лежала только-только начатая рукопись статьи для журнала «Техника и вооружение». Редакция, читатели высоко оценили предыдущие выступления командира бригады: «Танкетки, их устройство и боевое назначение», «Танки и средства борьбы с ними», «Танки и их развитие». В последнем автор говорил о роли и значении бронетанковых войск в современных условиях, спорил с теми, кто по старинке не желал видеть в них возрастающих, но пока еще скрытых возможностей для решительной победы над сильным, технически оснащенным противником.
Возражая своим оппонентам, Лизюков подчеркивал в статье «Танки и их развитие»: «Во всех случаях боя танки могут действовать или в составе пехоты и конницы, пли в составе мотомехчастей, или выполнять самостоятельные задачи, которыми обеспечивается общая цель боя».
Редакция просила в очередной статье развить данную мысль, показать, какие последствия вытекают из этого для личного состава, и прежде всего для командиров подразделений, частей. Приняв предложение, Александр Ильич с увлечением взялся за дело. В библиотеке ему подобрали немало статей, брошюр, книг. Среди них были издания зарубежных авторов: Г. Гудериана «Внимание— танки!»; де Голля «За профессиональную армию». Хотелось поскорее заняться анализом собранных материалов, поразмышлять над опытом недавних тактических учений: отдельная тяжелая танковая бригада имени Кирова на них отличилась.
И вот неожиданная задача. Теперь придется потерпеть. Поездка ответственная…
Полковник Моршаль — само обаяние. Приветливая улыбка не исчезает с его красивого, холеного лица. Владелец бюро по обслуживанию военных делегаций в Вердене искушен в своем деле, знает, кого как принимать, как поступить и что сказать в любой ситуации. С пылкой, почти юношеской влюбленностью он говорит о Франции, о ее сердце— Париже:
— Месье, мы стоим на мосту через Сену. Вон там открывается вид на площадь Конкорд, где во время нашей Великой революции стояла гильотина, прозванная народом национальным лезвием. Здесь открывается панорама Бурбонского дворца, в котором расположено Национальное собрание… Пожалуйста, тверже ставьте ноги на эти камни. Они взяты из Бастилии. Пусть каждый наступает на символы мрачной тюрьмы и чувствует, как он свободен!
Слушая витиеватую речь, Лизюков с радостным удивлением оглядывал достопримечательности города: собор Парижской богоматери, окутанный синеватой дымкой Версаль, Триумфальную арку, знамена, колышущиеся под сводами Дворца инвалидов.
У могилы Неизвестного солдата Моршаль задержал группу красных командиров подольше.
— Вот, — патетически произнес полковник, — перед вами алтарь нашего патриотизма. Здесь погребены останки воина, сражавшегося и погибшего под Верденом!
Кто-то негромко заметил:
— Вашего земляка, месье.
— Да, господа, верденцы гордятся этим!
Полковник был убежден в том, что весь мир должен любить не только Верден, но и Францию, что человечество никогда не допустит, чтобы над ее просторами разразилась военная гроза. Он не замечал тех, кто уже тогда толкал страну к недалекой катастрофе, хотя они и не думали прятаться. С одним из таких людей довелось встретиться советской военной делегации. Неопрятный тип с выправкой старого служаки представился корреспондентом журнала «Же сюи парту», близкого по своему направлению к местной фашистской организации «Круа де фе» («Боевые кресты»).
— Наше издание является пронемецким, — пояснил журналист. — Мы стоим за сотрудничество с Германией.
У нас с ней один общий враг — большевизм. Я с нетерпением жду, когда начнется война против Советов. Только такая война имеет для нас смысл!
Яснее не скажешь. Хотя тип говорил по-французски, глаза его горели стрекопытовской ненавистью к своему народу, к приезжим.
— Не обращайте внимания, господа, — старался сгладить этот антисоветский выпад Моршаль. — У кагуляров (фашистов. — А. И.) все наоборот.
— Конечно, из любви к отечеству, — добавил Александр Ильич.
— Вот именно, — ослепительно улыбнулся полковник, по глаза его смотрели невесело.
Французы, в своем большинстве не заинтересованные в развязывании второй мировой войны, были настороже. Они хорошо понимали, куда клонят коричневые молодчики, что только сотрудничество с СССР, честное и постоянное, способно связать руки агрессорам и их пособникам. Тому немало доказательств видели и члены советской военной делегации.
В соответствии с программой она посетила Амьенский район, где произошло одно из первых сражений с участием сотен танков и авиации, о котором горячо спорили товарищи Лизюкова еще в академии и о котором он сам неоднократно писал в своих статьях и брошюрах.
Александр Ильич с нетерпением ожидал этого дня, чтобы воочию убедиться в правильности собственных представлений, выводов, чтобы из непосредственных впечатлений, если это необходимо, извлечь уроки на будущее. Надежды не оправдались. Не только в музее, но и на самом амьенском поле полковник Моршаль не сообщил ничего нового для советских военных специалистов. Еще раз повторил высказывания Людендорфа о том, что массовое применение танков англичанами и французами в какие-то два-три часа опрокинуло почти семь немецких дивизий, обратило их в паническое бегство.
— Этот день, — многозначительно подчеркнул Моршаль, — будет постоянно напоминать о бессмертной славе нашего оружия. Для Германии он останется днем траура.
Прошлое, как крепкое бургундское вино, пьянило полковника. Как будто с тех пор обстановка осталась неизменной, Немецкая армия усиленно готовилась взять реванш, открыто форсировалось производство вооружений: танков, самолетов, артиллерии. Когда об этом деликатно напомнили Моршалю, полковник весело парировал:
— Щит из бетона, стали и автоматического оружия надежно прикрывает грудь Франции. Только безумцы способны его атаковать!
Речь шла об известной «линии Мажино». Широко разрекламированная, она предстала перед делегацией почти сплошной стеной из железобетона с бесчисленными, хорошо замаскированными под окружающую местность, закрывающимися амбразурами для орудий, гранатометов, пулеметов, огнеметов, зенитных установок. Не окрестности на многие километры простреливались прицельным огнем, подступы были опутаны многими рядами колючей проволоки и заминированы. Целые подземные поселки соединялись между собой узкоколейными железными дорогами, чтобы обеспечивать их защитников всем необходимым.
— Здесь, месье, истечет кровью любая наступающая армия, — гордо подвел итоги осмотра укреплений Моршаль.
Мысль о том, что «линию Мажино» можно обойти, причем без особого труда, казалась ему совершенно противоестественной. Не менее противоестественными ему казались танковые части и соединения. По мнению полковника, стальные крепости гораздо целесообразнее применять в составе пехотных частей и соединений. Узнав о том, что Александр Ильич командует танковой бригадой, Моршаль искренне посочувствовал ему:
— Вам, дорогой мой, наверняка очень плохо спится от бесконечных забот об этой технике.
— Совсем наоборот, — отшутился Лизюков. — Не замечаю, как мелькают дни и недели. Влюблен в броневое дело, как вы в Верден.
— Загадочный человек, — удивился полковник. — Откройте свой секрет.
Спустя три дня делегации показывали занятие по вождению танков. Блестевшие свежей краской, но старенькие танки «рено» преодолевали различные препятствия и заграждения. Машины на довольно малой скорости весьма осторожно переваливали через гребни эскарпов, утюжили окопы, траншеи, не спеша, словно принюхиваясь к чему-то, сползали в ров.
— Не торопятся, — заметил кто-то из членов делегации.
— Месье, не хотите размяться? — любезно предложил Моршаль. — К вашим услугам могу остановить любой танк. Есть желающие?
— Могу вам доставить удовольствие. Прокачу с ветерком! — весело отозвался Александр Ильич.
Отступать полковнику было некуда. Он зычно распорядился:
— Анри, уступите место за рычагами!
Лизюков внимательно осмотрел машину. Она, конечно, уступала Т-35. Тем сильнее хотелось опробовать систему управления. Сделав пробный круг по танкодрому, чтобы проверить, как «рено» послушен рычагам и передачам, Александр Ильич повел стальную крепость через препятствия и заграждения. От рубежа к рубежу машина двигалась все быстрее. Наблюдавшие эту картину французские офицеры, сержанты, солдаты с азартом кричали:
— Давай, давай!
Перед рвом, не останавливаясь и не сбавляя скорости, танк шумно выдохнул кудрявый клуб дыма. Окутанный им перелетел на другую сторону преграды.
На исходном положении раскрасневшийся от удовольствия Моршаль с восхищением говорил:
— Это был настоящий прыжок. Мы, господа, парили в облаке. Так вот в чем ваша загадка, месье. Вы — летающий танкист. Поздравляю!
Механик-водитель Анри протянул свою широкую ладонь Лизюкову для рукопожатия. Полковник перевел бесхитростный вопрос солдата:
— Анри интересуется, почему у вас, месье Лизюков, мозоли на руках как у рабочего? Вы же офицер.
— Потому, что я управляю танками не меньше любого механика-водителя в бригаде.
…Вернувшись из Франции, Александр Ильич обстоятельно изложил свои впечатления, трезво оценил сильные и слабые стороны действий войск на учениях в Амьенском районе. Поделился своими соображениями о структуре бронетанковых частей, соединений, еще раз обосновал свое мнение о том, что считает неоправданными меры по расформированию в Красной Армии танковых корпусов. В маневренной войне именно им может принадлежать будущее в разгроме врага.
Кроме того, Лизюков считал необходимым интенсивно совершенствовать тактическую и особенно техническую подготовку командных кадров стрелковых частей и соединений, приблизить ее к условиям реального современного боя, больше проводить двухсторонних войсковых учений с участием танков, бронеавтомобилей, бронепоездов. Наконец, офицер-новатор предлагал перестроить отдельные разделы программы специальной выучки старшего комсостава с таким расчетом, чтобы дать возможность каждому командиру глубоко осознать особое значение и необычную роль нового, по его мнению, исключительно перспективного рода войск.
В одной из статей, касающейся данной проблемы, комбриг писал: «Войсковой начальник должен быть подготовлен к руководству автоброневой частью настолько, чтобы в нужный момент правильно решить, где и как он ее применит».
Сразу после опубликования этой статьи редакция журнала «Техника и вооружение» получила немало откликов на нее. Читатели, а среди них было командиры, политработники, соглашались и спорили с автором, вносили свои предложения. Письмом откликнулся и младший брат Петр, уже ставший командиром артиллерийской батареи. Он не только поделился впечатлениями о содержании материала, но и с радостью поздравил Александра Ильича с награждением орденом Ленина. «Теперь у Лизюковых, — писал он, — два ордена (Петра накануне наградили орденом „Знак Почета“. — А. И.). Настоящий семейный праздник. Но чувствуешь, как наступаю тебе на пятки?»
В конце 1940 года Александра Ильича назначили заместителем командира 36-й танковой дивизии. Офицер-коммунист старался сделать все необходимое для повышения полевой выучки личного состава подразделений, частей соединения. Он хорошо понимал: военная гроза стоит на пороге Родины…
С тревожным чувством Александр Ильич восстанавливал в памяти самые важные события последних лет, впечатления, сохранившиеся от поездки во Францию. У него не было сомнений в том, что эта страна, ее вооруженные силы могли бы долго и упорно сопротивляться немецко-фашистскому нашествию, если бы не предательство правящих реакционных сил.
Успехи фашистских войск, считал Лизюков, но существу, объясняются не столько военной мощью Германии, которую, конечно, нельзя сбрасывать со счетов, сколько слабостью ее противников, точнее их коварством, стремлением направить Гитлера на восток, против СССР. Главное теперь — быть начеку, готовиться к схватке с сильным, опытным, технически оснащенным врагом. Вот о чем он расскажет коммунистам полка, интересующимся положением в Европе. Пусть каждое его слово зовет их к утроенной бдительности.
В те дни на самом деле в воздухе все сильнее пахло пороховой гарью. Немецкие дивизии сосредоточивались неподалеку от Бреста, в восточной Польше, как соединения, предназначенные для первого удара и дальнейшего развития наступления в направлении на Минск. Впрочем, подобное происходило по всей западной советской границе от Черного до Балтийского моря.