На тех же санках Будкин отвез Служкина в больницу, и там ему наложили гипс. С тех пор Служкин сидел дома, а в школе началась третья четверть.

Проснувшись, как обычно, после обеда, Служкин в мятой майке и драном трико, босиком, небритый, непричесанный, валялся на диване и от скуки пихал костылем в живот Пуджика, развалившегося на полу. В прихожей затрещал звонок. Служкин вскочил, подсмыкнул штаны и шустро попрыгал открывать. За дверью стояли занесенные снегом Маша Большакова и Люся Митрофанова. Служкин обомлел.

— Виктор Сергеевич, нас Роза Борисовна прислала! — затараторила Люська. — Она просила узнать, выйдете ли вы на работу в феврале!..

— Нет, — сказал Служкин и тотчас спохватился: — Да что же это я!.. Вы заходите, девочки, немедленно!.. — Обретая напор, он взял Машу за рукав шубки. — Заходите!.. Это я растерялся — то не было ни шиша, то луку мешок... Митрофанова, залетай!

Маша вошла неуверенно, нехотя, а Люська любопытно озиралась.

— Раздевайтесь, будем чай пить, — объявил Служкин. Маша хотела возразить, но он закричал: — Нет-нет! Вода дырочку найдет! — И ловко упрыгал на костылях в кухню.

Девочки вошли в кухню, смущенно оправляя кофточки и юбки. Люська из-за Машиного плеча зыркала по сторонам, вертя головой.

— Вранье на третьей парте написано, что у меня на кухне календарь с лесбиянками висит, — сказал ей Служкин. — Рассаживайтесь.

Он неловко поднял чайник, оперевшись на костыль всей тяжестью.

— Давайте, я вам помогу, — тихо сказала Маша и, не глядя на Служкина, обеими руками перехватила у него чайник.

— И не читала я, что там написано на третьей парте! — возмутилась Люська, усаживаясь. — Больно надо еще...

Служкин облегченно свалился на табуретку, вытянул ногу в гипсовом сапоге и костылем незаметно задвинул за холодильник стоящую на полу пустую банку из-под сливы в крепленом вине. Страдая, он несколько раз навещал подвал и проделал в алкогольно-финансовых планах Будкина внушительные прорехи.

— Вы извините меня за мой вид затрапезный, — вспомнил он.

— Ерунда, — улыбнулась Маша, тоже присаживаясь за стол.

— Ну, что там в школе новенького? Рассказывайте, — велел Служкин.

Маша задумалась и пожала плечами.

— Пока вы болели, ваш кабинет обокрали! — выпалила Люська и уставилась на Служкина так, будто с ним от этого известия должен был случиться паралич.

— Что сперли? — поинтересовался Служкин.

— Глобус!

Служкин покачнулся, прижал ладонь к сердцу, закрыл глаза и тихо спросил:

— А карту Мадагаскара? А портрет Лаперуза? А жемчужину моей коллекции — кусок подлинного полевого шпата?

— Не-ет, — виновато сказала Люська.

— Ну тогда ладно, — ожив, быстро успокоился Служкин.

— Виктор Сергеевич, — осторожно спросила Маша, — а как вы ногу сломали?

— Градусов говорит, что вы пьяный с берега упали, — добавила Люська. Она пила чай из блюдца, поднимая его к губам и дуя.

— Поклеп это, — отрекся Служкин. — Просто я ключи дома забыл.

— Ну и что?

— Как что? Дверь заперта, а войти надо. Ну, я вспомнил детство в Шао-Лине, решил дверь ногой выбить. Разбежался, прыгнул, да силы не рассчитал. Дверь высадил, пролетел через всю квартиру, проломил стену и рухнул вниз с четвертого этажа. Нога пополам.

Люська обожглась чаем.

— Врете вы все, — с досадой сказала она, вытирая губы. — Непонятно даже, как вы такой учителем стали...

— А я и не учитель, — пожал плечами Служкин.

— А кто вы по образованию?

— Сложно объяснить. Вообще-то я окончил Подводно-партизанскую академию по специальности «сатураторщик», но диплом вот защищал по теме «Педагогические проблемы дутья в маленькие отверстия».

Люська проглотила это, не моргнув и глазом. Маша опустила голову и покусывала губы, уши ее покраснели.

— Как же вы географию учить-то попали? — удивилась Люська.

— Это история романтическая... — вздохнул Служкин.

— Расскажите, — предложила Люська. — Вы здорово рассказываете.

— Язык Златоуста, да мыслей негусто... — Служкин поскреб затылок. — Ну-у, у одного моего друга младший брат учится в вашей параллели. Как-то я рассматривал у него школьные фотографии и увидел одну девочку. Тут же влюбился, конечно. Познакомиться — стесняюсь. Решил устроиться в ее класс учителем. Все меня отговаривали: мол, девчонка стремная, последнего разбора, а я уперся. Пришел в вашу школу, спрашиваю, какие учителя в девятые классы требуются? Мне отвечают: на географию. Так я и стал географом.

— А кто та девушка? — с подозрением спросила Люська.

— Ты.

— Так и знала. — Люська фыркнула.

— Нам, наверное, пора... — мягко и виновато предположила Маша.

— Куда? — испугавшись, спохватился Служкин. — Ну, пойдемте, например, в комнату, покажу вам чего-нибудь интересное...

— А у вас телефон есть? — спросила Люська, вытаращив глаза.

Они переместились в комнату, где Служкин усадил девочек на диван. Люська сразу поставила себе на колени телефонный аппарат и, прижав плечом к уху трубку, принялась быстро крутить диск.

— А покажите свою жену, — робко попросила Маша.

Служкин подумал и вытащил из шкафа увесистый фолиант семейного альбома. С ним в руках он плюхнулся на диван рядом с Машей.

— Алло, Ленка? — заорала Люська. — Знаешь, откуда я звоню?..

— Вообще-то семейные альбомы однообразны... — Служкин начал без интереса листать толстые страницы. — Невеста из сдобного теста, жених — на свободе псих... Регистрация, цветы, кольца, тещин иудин поцелуй, прочая фигня... Ну пьянка, естественно, застолье, как в период застоя... Свидетели наставляют в добродетели... Тамада над столами реет... Короче, все как надо. А потом свадебное путешествие: молодая пара в туче дыма и пара... Тут пауза — бац! — и ребенок родился. Голыш во всех видах, теща сюсюкается, молодые родители, все зачморенные... В общем, смотреть нечего.

— Ну, покажите свои студенческие фотографии, — предложила Маша. — Времен Подводно-партизанской академии.

— Танька, ты? — орала в это время Люська. — А я от Виктора Сергеича звоню!.. Он ногу сломал!.. С Машкой!..

Служкин достал другой альбом и начал показывать другие фотографии — маленькие, черно-белые, мутные. Он указывал пальцем на незнакомые Маше лица — молодые, смеющиеся — и рассказывал про друзей, оживляясь и улыбаясь воспоминаниям, а Маша послушно вглядывалась в снимки, чуть нагибаясь над альбомом и сдувая с глаз падающую челку.

— Что-то, Виктор Сергеевич, вы со всеми своими друзьями расстались, — наконец осторожно заметила Маша.

— Ну да, — подумав, согласился Служкин и закрыл альбом. — Видишь ли, Маша... По-моему, нужно меняться, чтобы стать человеком, и нужно быть неизменным, чтобы оставаться им. Я вот каким был тогда, в университете, таким и остался сейчас... А друзья... Друзья переменились — вместе со временем, вместе с обстоятельствами...

— Нинка, ты? — орала Митрофанова. — Нинка, ты чего делаешь? Ничего?..

— Одни мои друзья бизнесом занялись, другие — спились. Кое-кто в столицу подался, а некоторые — даже за океан. А я после университета домой поехал. В Пермь, в глухую провинцию, на самый край географии. Ведь все мы чего-то ищем и все чего-то находим.

— А вы нашли здесь, что искали?

— Видишь ли, Маша, в чем парадокс... Находишь только тогда, когда не знаешь, что ищешь. А понимаешь, что нашел, чаще всего только тогда, когда уже потерял.