Седьмого марта в детском садике устраивали утренник в честь Восьмого марта. Служкин пришел один — Надя не смогла.

Небольшой зал на втором этаже садика был уже заполнен бабками и мамами в шубах. Поскольку мест не хватало, воспитательница отправила Служкина, как единственного пришедшего на утренник папу, за скамейкой. Служкин приволок скамейку — длинную, как пожарная лестница, — и поставил ее так, чтобы отсечь ею зрительскую часть зала. Он первым уселся на эту скамейку и оглянулся, разыскивая взглядом Лену Анфимову. Лена стояла у стенки среди тех, кому не досталось места. Служкин махнул ей рукой. Здороваясь со знакомыми, Лена пробралась через плотно заставленные ряды и села рядом со Служкиным.

— Привет, — сказал Служкин. — С праздником тебя. И кстати, с прошедшим днем рождения.

— Ты даже помнишь? — улыбнулась польщенная Лена.

— Конечно, у меня отличная память, — похвастался Служкин. — К тому же все записано.

— Как у тебя дела? — спросила Лена, спуская на плечи шаль.

— Да так себе. Как обычно. Горе со щами, счастье с прыщами.

— Ты уж расскажи, — засмеялась Лена.

— Рассказывать долго, особенно если учесть, что нечего. Вроде ерунда одна, а вроде и лопатой не перекидаешь. Ногу вот сломал.

— Поэтому тебя долго не было видно, да? Я хотела у Нади спросить, да постеснялась, больно она у тебя строгая... Как нога, хорошо срослась?

— Какое там!.. — Служкин безнадежно махнул рукой. — Отрезали к чертовой матери на фиг, как Мересьеву... Кстати, угадай загадку про него: кто такой — ползет, ползет, шишку съест, опять ползет?..

— Дорогие наши мамы! — прервала Служкина воспитательница, выгоняя в зал табунок детишек и выстраивая их. — И дорогой папа, — добавила она, посмотрев на Служкина.

Женщины в зале дружно засмеялись.

— Это мой папа, Витя! — крикнула Тата.

— Сегодня ваши дети приготовили вам выступление и подарки!

— Й-и!.. — за пианино взвизгнула, как лошадь, музруководительница так, что Служкин вздрогнул, и ударила по клавишам.

Детишки и воспитательница нестройно запели. Точнее, сперва запела воспитательница, потом начали неуверенно подключаться дети. Мамы, растрогавшись, притихли, только в углу какая-то бабка бубнила: «Раньше молоко было двадцать семь копеек, булка белая — восемнадцать, булка черная — четырнадцать...»

Утренник начался. Дети хором старательно читали стихи, громче всех с выражением орала воспитательница. Потом стихи стали читать поодиночке: кто звонко тараторил, кто невразумительно мычал. Воспитательница шепотом на весь зал подсказывала слова забывчивым. Андрюша рассказал свое четверостишие, глядя в пол, почти беззвучно. Лена виновато пожаловалась Служкину:

— Он дома хорошо читал, а на людях стесняется...

Тата тоже едва слышно, тоненько прочла:

В стихах также упоминались «весенние деньки», «звонкая капель» и прочее, что выдавало детсадовскую самопальность этих опусов.

— Значит, Витя, ты не знаешь про двенадцатое число? — тихо спросила Лена.

— А что было двенадцатого? Драка или революция?

— Ирида Антоновна умерла.

— Чекушка?..

Служкин долго молчал, глядя, как смешно танцуют дети под барабанные аккорды изношенного пианино — парами, с приседаниями, уперев руки в бока.

— Нет, я не знал, — сказал Служкин. — Я вообще ее после школы не видел... Чем она занималась на пенсии?..

— Летом на даче копалась, зимой на рынке рассаду продавала.

— Ну и ну... — Служкин покачал головой. — А я к ней даже в гости не ходил... Слышал, что наши собирались, а не пошел... Виноват я перед ней...

— Да все мы виноваты, — заметила Лена. — Чего уж там...

Утренник заканчивался. Воспитательница снова построила детишек.

— А сейчас, дорогие мамы, — объявила она, — ребята подарят вам подарки, которые они сами смастерили!

Другая воспитательница быстро раздала детям аппликации, читая фамилии авторов на обратной стороне картонок.

— Ну, чего же вы стоите? — подзадорила детишек воспитательница. — Бегите, дарите мамам...

Дети сорвались с места и кинулись через зал. Мамы на задних рядах привстали, протягивая руки над плечами сидевших. Тата тоже помчалась к папе, но в толпе ее толкнули, и она шлепнулась на пол. Чья-то нога наступила на ее аппликацию. Тата торопливо подняла разорванную картонку и заревела.

Служкин подбежал к ней, обнял и унес на скамейку.

— По... порвали!.. — плакала Тата, утыкаясь носом ему в грудь.

— Ну что ты, что ты... — бормотал Служкин, поглаживая ее по спинке и расправляя смятый картон. — Ничего страшного... Мама и такому подарку очень обрадуется, честное слово!.. Ну хочешь, мы с тобой сегодня новую аппликацию склеим?..

Банты щекотали напряженные скулы Служкина.

— Товарищи мамы! — крикнула воспитательница в гомонящий зал. — Ведите детей в группу, сейчас у них будет обед и тихий час!

В раздевалке своей группы Тата — с опухшими глазами и красным носом — стащила праздничное платьишко и сказала:

— Папа, пусть за мной сегодня Надя придет...

— Мы вместе придем, — пообещал Служкин. — И на санках домой поедем.

Отправив Тату обедать, Служкин вышел на крылечко и закурил, поджидая Лену. Лена появилась нескоро. Она вела Андрюшу.

— Проводить вас? — спросил Служкин.

Втроем они медленно пошли к воротам садика.

— А у Чекасиной на похоронах наши были? — спросил Служкин.

— Были, почти все. Поживают нормально... Девчонки наши почти все замужем, кроме Наташи и Алки, у всех дети, у кого даже двое. Про мальчишек не знаю: в перчатках были, не видно, с кольцами или без, а спрашивать я постеснялась. Знаю, Васильев и Соколов женились, а Петров даже развестись успел. Дергаченко в аспирантуре, Васька военный, Сережка в милиции. Галимуллин — коммерсант, свои киоски имеет, огромный венок привез, машины достал...

— А Фундамент правда на Лебедевой женился?

— Правда. А Лисовский на Коньковой из «бэ»-класса.

— А Ветка была?

— Нет, ее тоже не было.

— То-то она мне ничего не говорила, — заметил Служкин.

В конце февраля прошла оттепель, но сейчас вновь навалились морозы и непогода. На улице мела метель. В небе в белом дыму шевелилось бледно-желтое солнце. Было слышно, как крупка хлещет по стеклам окон. Вдали, изгибаясь, вдоль витрин магазина скользили снежные столбы.

— А ты сама как? — наконец поинтересовался Служкин.

— Трудно, Витя, — просто ответила Лена. — Оля у меня заболела. Свекр что-то с Нового года остановиться не может, все поддатый через день... Мужу третий месяц зарплату не платят, обещают вообще отправить в бессрочный отпуск без содержания. Он даже на день рождения мне ничего не подарил — денег нет. Только на зарплату свекрови и живем... Андрюшу вот забрала, потому что сегодня в садике детям подарки выдавать будут, а я за него не заплатила. Вот и увожу, чтобы не видел, не ревел...

Служкин глубоко затягивался сигаретой, молчал.

— А я, Витя, опять беременная, — вдруг с веселостью отчаяния добавила Лена. — Мы с мужем все равно решили рожать третьего. Мне еще мальчика хочется...

Служкин все равно молчал, медленно и широко шагая рядом с Леной. Лена, видно, смутилась своей откровенности и неумело перевела разговор на другую тему:

— Весны очень хочется, надоели эти морозы... В оттепель как-то сразу расслабились, а тут опять стужа... Ладно уж, немного до весны остается, это, наверное, последние холода, и зима пройдет...

— Воистину пройдет, — сказал Служкин.