Великий жулик

На заводском Урале пугачёвщина обернулась гражданской войной, когда крестьяне взяли вилы и пошли против рабочих. Поэтому Пугачёв решил отступить с Урала в крестьянский мир Поволжья. Он думал, что бунт, который обещает всех сделать казаками, в деревнях обретёт новые силы. Но крестьянский мир смотрел на бунт сквозь прищур и жил себе на уме. И об этом Пугачёва предупредило явление купца Астафия Долгополова.

Под крепостью Осой башкиры привели к Емельяну помятого мужичонку с бегающими глазами. Поплевав на ладонь, мужичонка загладил волосы на лысину и сказал, что зовут его Иван Иванов, он московский купец и посланец от царевича Павла, то есть – от сына покойного императора Петра Фёдорыча. Мужичонка привёз Пугачёву гостинцы от царевича: шляпу, казацкие сапоги и два дешёвых самоцветика, исцарапанные ножом, когда их выковыривали из офицерских запонок. Иван Иванов сообщил, что сын Павел оченно готов помочь войсками, токмо для этого батюшке Петру Фёдорычу надо спервоначалу отдать долги. К примеру, заплатить ржевскому купцу Астафию Долгополову. В 1762 году от Петра Фёдорыча ему причиталось 700 рублёв, щас наросло уже 1500, но это ещё по-божески.

Иван Иванов, конечно, и был Долгополовым. Двенадцать лет назад он поставил фураж ко двору Петра III. Однако императора убили, а новые царедворцы отдавать долги покойного не собирались: большая политика послала к чёрту маленького человека. Потеря денег обрушила дела купчишки Долгополова. И он рассудил, что самозванец отдаст долги царя охотнее, чем царица.

Пугачёв вытаращил глаза: перед ним тоже был самозванец! Только не бунтовщик, как он сам, а жулик. Два самозванца смотрели друг на друга, зная, кто они такие, но шоу должно было продолжаться. Денег Емельяну, конечно, было жалко, а казнить жулика он не мог – это означало бы признание в самозванстве. И Пугачёв взял Долгополова с собой.

Купец боялся разбойных рож пугачёвцев, но корысть одолевала страх. Рвать когти Долгополов надумал лишь после казанского разгрома, когда окончательно понял, что из Пугачёва денег ему не выжать. Под городом Цивильском Долгополов при всём народе объявил, что царю-батюшке надо послать его за царевичем. «Злодей, слыша оные слова, знал, что посылать к его высочеству не есть дело возможное», но как ущучить мошенника? Пугачёв, ухмыляясь, кинул Долгополову 50 рублей на дорогу и отпустил с миром. Долгополов обыграл Пугачёва, хотя ничего и не выиграл.

Но ушлому купцу нос разъело. Он решил повторить авантюру, только теперь уже с Екатериной. Высунув язык, он настрочил письмо графу Григорию Орлову, в котором сообщил, что 324 яицких казака в войске Пугачёва за сто рублей платы каждому из них согласны скрутить Емельяна и выдать государыне. Понятно, что этот заговор Долгополов «сочинил из своей головы». Но план опять сработал.

Граф Орлов выдернул Астафия Долгополова в Царское Село и представил государыне. Купец бил челом, чтобы спрятать хитрые глаза. И Екатерина поверила прохиндею! Она приказала выдать золотыми империалами 32 400 рублей гвардейскому капитану Галахову, который возглавит «секретную экспедицию» и вместе с Долгополовым поедет в Царицын встречаться с яицкими заговорщиками.

Миссия Галахова добралась до Саратова, разорённого недавно ушедшими бунтовщиками. При виде дымящихся развалин Галахов заробел, и Долгополов тут же уломал капитана дать ему, Астафию, 3100 рублей и отпустить догонять бунт в одиночку. Галахов всё-таки навязал купцу двух казаков – и отпустил. Едва Долгополов отъехал на сотню вёрст, над Волгой просвистела весть, что Пугачёва схватили. Миссия Долгополова лишилась смысла. Купец не стал раздумывать и дал дёру с деньгами царицы.

Он вернулся домой в город Ржев как ни в чём не бывало. Где он был – никто не ведал. А кто он таков, Долгополов не признался ни Екатерине, ни Орлову, ни Галахову. Осмотревшись, купец принялся раздавать долги. Но кредиторов смутили новенькие и блестящие империалы. Кредиторы донесли о них ржевскому воеводе. Воевода посадил Долгополова под замок и сообщил в столицу. Тут всё и открылось.

Долгополова привезли в Москву и бросили в каземат. Восемь раз палач грел в печи клещи для пытки, но узник всё равно не признавался – орал в муках и врал, хотя предавать ему было совершенно некого. Следствие «установило истину без участия обвиняемого». 10 января 1775 года на Болотной площади Долгополову показали, как отрубают голову Пугачёву, а потом его самого высекли кнутом и сослали на каторгу. До самой смерти он в кандалах строил дамбу в Рогервике вместе с Салаватом.

Долгополов встретил Пугачёва на пороге крестьянского мира Поволжья. У этого мира были свои ценности: собственность и власть. И здесь каждый был за себя, поэтому крестьянский бунт своей главной целью ставил месть за ущерб и борьбу за барыш. То, ради чего великий жулик Долгополов обманул и самозванца, и царицу.

 

Булгария

Казак Емельян Пугачёв не верил в крестьян. Он повёл свою орду на Казань, ибо рассчитывал, что татары заменят ему неистовых башкир, – и ошибся. Татары, конечно, почитали пророка, подобно башкирам, но жили они, как русские крестьяне. Ко времени пугачёвщины Волга давным-давно была рекой земледельческой.

Всё началось ещё в VII веке, когда тюрки-хазары, правнуки гуннов, вышли из Тюркского каганата и основали в низовьях Волги и Дона Хазарский каганат. Его столицами стали два города из саманного кирпича: Итиль на Волге и Саркел на Дону. Из Дагестана в Хазарию проник иудаизм. Хазары-мусульмане затеяли усобицу с иудаистами, но потерпели поражение и откочевали из степей вверх по Волге на север, в леса на устье Камы.

Здесь пришлые хазары смешались с местными финно-угорскими народами, и родилась новая нация – булгары. Вожди булгар назывались эльтеберами. Дружины эльтеберов обороняли свои земли от хазарских набегов. Наконец великий эльтебер Алмуш объединил булгар в государство Волжская Булгария. В 922 году Алмуш принял подданство далёкого Багдада, и халиф быстро отучил Хазарию грабить булгар. Но вместе с зыбким подданством пришёл прочный ислам, и Алмуш стал Джафаром.

Булгария ловко оседлала богатый Волго-Камский торговый путь. Земледелие, торговля и ремёсла оказались выгоднее войн и кочевья. Булгария, расцветая, начала застраиваться глинобитными городами. Столицей страны стал многолюдный город Булгар. Оставив Великую Степь, народ пастбищ превратился в народ пашен.

Солнце пророка было благосклонно к булгарам. В 965 году киевский князь Святослав сокрушил «неразумных хазар». Булгария оказалась хозяйкой всей Волги. Владимир, другой киевский князь, долго хмурил брови, раздумывая, идти ли в поход на Булгарию, и решил: брать дань надо лишь с тех, кто обут в лапти, а кто в сапогах – те ничего не дадут. С Булгарией Руси лучше жить в мире, как двум сёстрам.

«Чёрная палата» города Булгар

Булгары прокладывали каналы, орошая поля, и строили мечети, восхваляя Аллаха. Поля Булгарии простирались от нынешней Елабуги на Каме до нынешней Самары на Волге. Северную границу стерёг городок Казан, прародитель нынешней Казани. Три десятка холмов, что сейчас лежат под луговыми травами Татарстана, – это былые города Булгарии. А татары и теперь часто называют себя булгарами.

Чёрное время настало в XIII веке, когда Булгарию накрыла тень Чингизхана. Поначалу всё выглядело не страшно: монголы возвращались с речки Калки, где разбили русских князей, а булгары встретили их на Самарской Луке и разгромили. Монголы ушли. Но неукротимый хан Батый собрал силы, вернулся и дважды перепахал Булгарию вдоль и поперёк. В 1240 году залитая кровью Булгария стала частью Улуса Джучи.

Зелёная и тёплая Булгария была смарагдом в короне монгольского дракона. Несколько лет белокрылые юрты Батыя укрывались в тени жёлтокирпичных руин города Булгар. Потом Батый перенёс ставку вниз по Волге в новый город Сарай.

Северные славяне были холопами монголов, а булгары стали их садоводами. Булгария потихоньку возродилась. В шумных и ласковых лесах Волги, так непохожих на суровые степи монгольского Орхона, нефритовые сердца чингизидов становились нежными, как груди гурий. Булгарские князья, данники монголов, возделывали райские сады для вечных кочевников. И наконец монгольские ханы задумались: а кто же здесь бог?

Город Булгар в Татарстане сейчас возводится заново: строители кладут современные кирпичи на остатки древних фундаментов. Археологи в ужасе, но для бытового сознания мусульман руины – неуважение к предкам. Из Булгара сотворят средневековый город-новодел. Однако он прояснит изначальный образ Волги: не луковки церквей и колокольни с крестами, а купола мечетей и минареты с полумесяцами

В 1313 году из Хорезма в Сарай приехал хан Узбек, зарезал соперника и воцарился над Золотой Ордой. Мир вне Орды мало интересовал хана, зато в Орде он заложил новую столицу – потерянный ныне город Сарай аль-Джедид. Хан отменил баскаков и утвердил ислам: «обесерменился» – записали русские летописцы. Узбек стал зваться Султан Гийас ад-Дин Мухаммед, а на частокол Нового Сарая насадили 120 отрезанных голов чингизидов, не пожелавших веры пророка. Знать Орды поехала на обрезание к прибывшим шейхам багдадского халифа, а чернь приняла мусульманство от мулл Волжской Булгарии. Булгария воспрянула духом.

Восточный мавзолей города Булгар

Но ислам отменил Ясу – закон Чингиза, и без Ясы Золотая Орда в конце концов развалилась на части в междоусобной войне между разными ханами и улусами. На Куликовом поле русские разбили темника Мамая, потом хан Тохтамыш взял Москву и разбил русских, а потом Тохтамыша в сече на речке Кондурче разбил Тамерлан.

Кондурча, на которой ревела великая битва, протекает недалеко от города Булгар – былого и современного. Армия Тамерлана прошла от Волги до Яика и вытоптала всю Булгарию. Булгар был разрушен и превратился в тихую деревню погорельцев на окраине огромного скопища развалин. Но израненная Волжская Булгария избавилась от Орды – и выжила земледелием.

 

Башня Сююмбике

История не заметила, как ордынцы-скотоводы вдруг превратились в татар-земледельцев. А их породил брак побеждённых булгар и победителей-монголов. Татары и русские как нации оказались братьями по отцу-ордынцу.

Под ударом Тамерлана Орда раскололась на куски – на татарские ханства. Татары средней Волги, считавшие себя наследниками булгар, ушли подальше от беспокойной Великой Степи – за Каму, где стоял небольшой и надёжный городок Казан. Но вернуть к власти потомков булгарских эльтеберов казанским татарам не удалось: в 1438 году ханский престол в Казани захватил ордынец и чингизид Улу-Мухаммед.

Татары – люди хозяйственные и работящие. Казанское ханство быстро окрепло и подчинило себе земли окрестных инородцев – эрзи, мокши, чувашей, черемисов и вотяков. С Москвой Казань не ссорилась, пока в игру не вступил Крым. Крымское ханство отделилось от Улуса Джучи ещё до походов Тамерлана и общего развала. Уйти из Золотой Орды крымских татар подначивали многие: и генуэзцы, которые понастроили в Крыму крепостей, и турки, которые точили ятаганы на богатства генуэзцев. Крымские татары основали своё ханство, но не удержали свободы после развала Орды.

Башня Сююмбике – «символический амортизатор». Такие феномены, как эта башня, и такие мифы, как миф о царице Сююм, позволяют народу принять новые правила жизни, не чувствуя себя предателем идентичности. Потому что народ не предаёт свою идентичность, а просто меняет государственность

Турция столетиями спорила с Русью за северные побережья Чёрного моря и Каспия. В 1475 году Османская империя переправила войска через Керченский пролив и овладела Крымом. Генуэзцы бросили крепости и отступили, а Крымское ханство со столицей в Бахчисарае попало в кабалу Турции – Блистательной Порты. Султаны посадили в Бахчисарае верных ханов из династии Гиреев и начали приглядываться к Казани. В 1521 году османы наконец-то дотянулись до средней Волги: руками крымцев они свергли в Казани ордынскую династию Улу-Мухаммеда и возвели на престол крымскую династию Гиреев. После этого начались серьёзные стычки между русскими и татарами. Но шайтан этого раздора прятался в Крыму.

Конец интригам положил Иван Грозный. Русские начали готовиться к большой войне. Летом 1551 года на островке под боком у Казани за четыре недели русские скатали из брёвен крепость Свияжск: базу для штурма татарской столицы. На следующий год русская армия под командованием самого царя собралась идти на Казань. Однако крымский хан задумал повернуть русских с полпути обратно и направил своё войско на Москву, рассчитывая застать её пустой. Но русские, как водится, долго запрягали, а крымчаки слишком спешили: войско крымского хана напоролось сразу на всю московскую рать. Хан потерпел поражение и укатился в Бахчисарай.

Башня Сююмбике

Под прикрытием Свияжска русские переправились за Волгу, разбили войско татар и осадили крепость Казани. Ставка Грозного располагалась на Арском поле: через 222 года здесь встанет и Пугачёв. Осада велась по всем правилам военного искусства. Против башен татарской крепости русские построили свои осадные башни – туры, рвы завалили землёй, под стены подвели подкопы. 30 сентября 1552 года в подкопе взорвали мощную мину. Стена казанской крепости обвалилась. Армия Грозного пошла на штурм. Командовал штурмом князь Андрей Курбский.

В осеннем небе над ревущей Казанью краснопёрый московский кречет бился с крылатым белым барсом татар. Русские прорубились через пролом и ворвались в крепость. И крепость стала кратером вулкана, который извергался кровью. Ханская гвардия с кривыми саблями сражалась на грудах мертвецов. В гаремах наложницы убивали друг друга кинжалами. В мечети засверкали мечи имама Кул-Шарифа и его юных учеников – шакирдов. Израненный барс рухнул с небес в Волгу. Казань пала.

Потом в память о Казанском взятии зодчий Постник Яковлев построит собор на Красной площади в Москве, а в Казани на руинах крепости он возведёт кремль. Этот кремль станут бомбардировать батареи Пугачёва, и в дымах пожаров мятежники будут видеть острый шпиль башни Сююмбике – лебединой песни казанского непокорства.

Реальная ханша Сююмбике прожила вполне благополучную жизнь, но татары знают правду. Царь Грозный был пленён красотой ханши и решил жениться, но царица Сююм сказала ему: сначала построй за семь дней башню. И Грозный за неделю воздвиг семиярусную шатровую громаду. А Сююм взошла на самый верх и сбросилась с высоты. Она разбилась о Казань, как лебедь о скалу, потому что татары не хотели быть русскими. И не захотят, пока в Казани стоит башня Сююмбике.

 

Волга – нерусская река

Казанское ханство было наследием булгар: это их ценности земледелия отформатировали обломок развалившейся Орды в осёдлое государство пахарей, садоводов, торговцев и ремесленников. А ядро Улуса Джучи – Волжская, она же Большая Орда, – без булгарской традиции деградировало обратно к кочевью, как при Джучи. Волжские ханы не собрали державу из степной пыли и сразу попали в цепкие лапы Крыма. В 1459 году из Большой Орды убежал хан Махмуд. В солончаковых низовьях Волги, на курганах давно погибшей Хазарии, он основал маленькое Астраханское ханство. Но и оно тоже вскоре угодило в зависимость от хозяев Бахчисарая. Крым контролировал Волгу от устья русской Оки до камышовых пустошей дельты.

Какое, казалось бы, дело далёкому Крыму до Волги? А дело было в борьбе за моря – Чёрное, Азовское и Каспийское. Турки не хотели пускать сюда русских. И они использовали ордынское родство татар: руками Бахчисарая Турция нацелила в спину Руси пушки волжских ханств. Если Русь сунется к морям – пушки выпалят. Поэтому, сказавши «Казань», Грозному надо было говорить «Астрахань». И в 1556 году небольшой русский отряд приблизился к Астрахани, чтобы вступить в переговоры. Однако хан Дервиш-Али, перепуганный разгромом Казани, принял отряд за целую армию и удрал в Азов к туркам. Астрахань стала русской без боя. Иван Грозный отнял у крымцев всю Волгу до устья – отсёк руки Турции.

Но всё равно даже во времена Пугачёва никакой поэт не воскликнул бы: «Волга – русская река!». Волга была рекой инородцев: вотяков, черемисов, эрзи, мокши, чувашей, татар, калмыков. Конечно, русских здесь тоже было немало, да и сами инородцы во многом обрусели, однако к русским Пугачёв бы не пошёл. Он пошёл к татарам. Волга помнила яростные бунты татар времён покорения Грозным. Пугачёв посчитал, что татары до сих пор не растратили свою ярость, как не растратили её башкиры, потому что все они оставались мусульманами. Казань была такой же русской крепостью в землях инородцев, как Уфа и Оренбург. Под Казанью Пугачёв надеялся найти такой же гневный народ, как в Башкирии.

Однако в Поволжье была своя история веры. Государство пошло в поход на иноверцев в 1731 году, когда в Свияжске под Казанью была учреждена Комиссия новокрещенных дел – имперская крестильная машина. Она перемалывала всех: и мусульман, и язычников. Потом чиновники Комиссии отчитывались, что обратили в православие 400 тысяч человек. По масштабам Большое Крещение XVIII века не уступало Большому Террору XX века. И всё это аукнулось в пугачёвщину.

Карета Екатерины из музея в Казани

Крестоносцы шли по Волге с огнём и мечом. Они сжигали священные рощи язычников и мечети мусульман, брали в заложники детей, волокли в казематы непокорных. Во главе Комиссии встал свирепый казанский епископ Лука Конашевич, а в Сибири его поддержал тобольский епископ Сильвестр Гловацкий. В Казани сопротивление крестоносцам организовал Иштеряк-абыз. В 1741 году казанские татары выбросили русских солдат из своей слободы за озеро Нижний Кабан. Тогда епископ Лука нанял воров, и они запалили Казанскую семинарию. Пожар сожрал половину Казани, но не тронул татарскую слободу, и епископ обвинил в поджоге татар. Императрица Елизавета приказала снести все мечети до последней. За два года из 536 мечетей Поволжья Конашевич разрушил 418.

Первыми не выдержали, конечно, башкиры. Рвение Конашевича и Гловацкого закончилось бунтом Батырши. Российские власти, одумавшись, стащили фанатиков с кафедр, но Комиссия продолжала бурлить проектами. Этот пыл остудила Екатерина: в 1764 году она упразднила Комиссию. Однако всё Поволжье уже наполнили озлобленные «новокрещены».

Мечеть Марджани в Казани

В 1767 году к причалу Адмиралтейской слободы Казани пришвартовалась многовёсельная галера «Тверь» с косыми «латинскими» парусами. Это государыня Екатерина плыла по Волге, как плавал и Пётр I, чтобы познакомиться с жизнью подданных. Подданные на руках донесли золочёную карету государыни до особняка купца Михляева: в этом доме останавливался и Пётр. Потом и Пугачёв надумает занять этот дом, но опоздает – добры молодцы мятежники уже разграбят царские покои.

В Казани Екатерина встретилась с делегацией местных «махометан» – и увидела не бритоголовых бородатых разбойников в полосатых халатах, а добродетельных боголюбивых мужей с рукописными книгами. Изумлённая арабской учёностью и красочной восточной лестью, Екатерина дозволила татарам снова строить мечети. И казанские татары тотчас заложили новую мечеть на берегу озера Нижний Кабан. В XIX веке её назовут именем мудреца Шигабутдина Марджани. А в XVIII веке эта мечеть поставила крест на исламе как на двигателе пугачёвского бунта.

 

«Заступленье божье»

В конце июня 1774 года мятежники Пугачёва подожгли разорённый Ижевский завод и двинулись дальше по Казанскому тракту. Пугачёв был весел: непонятные угрюмые заводы остались позади, а впереди была знакомая Емельяну Казань, где однажды он уже сумел переломить свою судьбу. Сладкий розовый воздух Татарии распирал богатырскую грудь.

В селе Агрыз Пугачёв отпраздновал своё тезоименитство, то есть именины царя Петра Фёдорыча. Войско перепилось татарской бузы, а Емельян в угаре щедрости расшвырял товарищам все деньги из казны. Потом в селе Терси, в вотчине казнённого башкирами Юсуфа Тевкелева, хмельной Пугачёв приглядел себе новую жёнку – краснощёкую крепостную девку Юсуфа. Емельян оставил её на десерт: отослал на пристань Котловку, где рассчитывал встречать свой флот.

С того загула окрестные места будут славиться пугачёвскими кладами. Те купцы Вятки и Елабуги, чьи начальные капиталы ковались кистенём на лесной дороге, как один станут клясться, что нашли пугачёвский клад и с него завели своё дело. А Пугачёв летним утром 1774 года чесал пятернёй трещавшую с бодуна башку и размышлял, как же ему пополнить казну, лихо растраченную в удалой гульбе?

Камень с пугачёвского клада из музея города Киров

Впереди на Казанском тракте стояло большое и богатое село Елабуга. Надо его ограбить: откуда же ещё взять деньги-то? Село защищала старенькая, но вполне надёжная крепостица, однако для мятежников она не была препятствием. Препятствием было то, что село считалось дворцовым. Елабуга принадлежала государыне Екатерине – то есть и государю Петру Фёдорычу тоже. Грабить своё же добро Пугачёв никак не мог: это означало бы, что он не хозяин, а самозванец.

Мятежники разбили лагерь неподалёку от Елабуги, и Пугачёв послал в село ультиматум: вы мне – деньги, я вам – безопасность. Жители покряхтели, поскребли бороды в задумчивости и полезли в подклеты откапывать спрятанные кубышки. Емельян был доволен выкупом и своё обещание сдержал. «Злодей орда», гомоня, без разбоя протекла сквозь крепость Елабуги по главной улочке и укатилась дальше на Казань.

Но за такие расчёты с ворами начальство спустило бы с жителей три шкуры. Ведь ещё полгода назад жители Елабуги, стреляя с поленниц как с баррикад, отбили 12 приступов местных бунтовщиков. Толпы крестьян, вооружённых косами, вилами и увесистыми цепами, два месяца кружили по снегам вокруг Елабуги. В схватках с воинскими командами в мягкие татарские сугробы легла тысяча мятежников. А сейчас, значит, такая бравая и верная престолу Елабуга малодушно сдалась? И купцы-хитрецы придумали себе оправдание: «заступленье божье».

За околицей Елабуги на высоком мысу над Камой стояли руины древней булгарской цитадели – Чёртово городище. При Пугачёве там возвышались ещё три башни. Татары верили, что эту твердыню воздвиг сам Искандер Зуль-Корнеин, то есть Александр Македонский. Разрушил её, конечно, беспощадный Тамерлан. А русские рассказывали предание, что Иван Грозный, взяв Казань, поплыл по Волге и Каме в Соликамск, остановился поглядеть на Чёртово городище и вдруг разболелся так, что слёг. Якобы от того царского стана под булгарскими руинами и пошла русская Елабуга. Царя же исцелил образ Трёх Святителей. Иоанн повернул обратно в Москву, а чудесную икону даровал Елабуге. Икона хранилась в Покровской церкви.

К середине XIX века от трёх булгарских башен останется только стенка из плитняка. Елабужский купец Иван Шишкин, отец великого художника Ивана Шишкина, восстановит одну башню древней цитадели, встроив в неё эту уцелевшую стенку. В таком виде этот памятник дойдёт и до XXI века.

А чудесная икона Ивана Грозного спасла Елабугу в 1708 году, когда батыр Алдар перевёл башкир через Каму и направился захватывать Казань. Войско Алдара окружило селение. Но вдруг над крепостью поднялись клубы чёрного дыма, хотя ничего в Елабуге не горело, и ветер бросил дым на башкир. Испуганный Алдар отступился от Елабуги.

Башня «Чёртова городища» в Елабуге

И вот нынеча, – пылко рассказывали елабужцы царским следователям, когда с пугачёвщиной было покончено, – икона опять явила чудо! Емелька Пугачёв, вор и антихрист, подошёл к Елабуге, обратил «кровожадные свои взоры» на село – но «невзвидел его»! Ослеп начисто. Потому его орда и прошла сквозь Елабугу, не заметив города. А откупных денех никаких нихто самозванцу не платил, этого ни-ни! Опровергнуть Трёх Святителей власть не осмелилась. Икона-то есть? Есть. Чудотворная? Чудотворная. Получается, всё так и было. Заначка и смекалка, крестьянские доблести, уберегли Елабугу и от разорения мятежников, и от кары властей.

 

Трижды мятежный

У Елабуги был двойник: дворцовое село Сарапул. Оно стояло на Каме в сотне вёрст выше по течению, в сосновых борах, где тогда водились сказочные белые белки. Жить уделом государыни было вполне сытно: бунтовать село и не думало. Но, как назло, мятеж протащил сквозь Сарапул чуть ли не всех своих вожаков.

В декабре 1773 года Каму по тонкому льду преодолел отряд полковника Караная Муратова. Бревенчатая крепостица Сарапула не смогла бы отстреляться от башкир из трёх пушчонок, поэтому начальство сбежало, а жители открыли ворота и сняли шапки. Каранай въехал в крепость, мрачно оглядел народ с седла и велел грузить пушки в сани, однако никакого другого вреда жителям не причинил.

Но Сарапул напрасно перевёл дух. Едва бураны замели следы башкир на камском льду, с другой стороны явились мятежники во главе с попом Данилой Шитовым. Данила служил в селе Николо-Берёзовка в том храме, где стояла икона Николая Чудотворца, которая двести лет назад окликнула барку Строгановых, а потом «просила» Ивана Грозного вернуть её обратно. Поп Данила сам захотел разобраться, что за бунт вздыбил державу, и осенью 1773 года со своего амвона ушёл под Уфу к Ваньке Чике. Чика растолковал попу, где правда. Данила вернулся в Николо-Берёзовку, собрал войско и двинулся по окрестным сёлам насаждать божью волю. Он чистил ряды християн: раскольников прогонял обратно в раскол, с новокрещенов срывал кресты, надетые силой, и, конечно, принимал от народа присягу Пугачёву. За отказ от присяги Шитов едва не казнил собственного брата, но помешала храбрая племянница: девка бросилась на дядюшку с ржавой саблей.

От такого чуда, как поп-бунтовщик, Сарапул обомлел и сдался мятежникам во второй раз. Шитов оставил в селе гарнизон атамана Власова и отправился дальше. В щедром и богатом селе атаман Власов не устоял перед бабами, брагой и чужим добром. Притихшие жители Сарапула сквозь щели в заборах смотрели на загулы Власова, а потом, когда атаман отправился в баньку, подпёрли дверь баньки батожком и заткнули трубу тряпкой. Власов угорел и уронил голову в кадушку.

Шитов примчался разбираться с погубителями, а Сарапул поднял бунт против бунтовщиков. Попа стащили с коня, повязали кушаками и кинули в подвал церкви. Из Казани в Сарапул пришла команда подполковника Алексея Обернибесова. По дороге Обернибесов разгромил мятежников у Елабуги. Пленного попа Данилу подполковник отправил на суд в Казань. Через пару недель конвой привёз бунтовщика Шитова обратно в Сарапул с указанием повесить. И попа повесили над селом на Старцевой горе.

Впрочем, бунт не оставлял Сарапул в покое. В начале марта 1774 года на камском льду снова показались башкиры. Это был отряд Салавата Юлаева. Обернибесов занял оборону. Карабинеры и гусары дважды сшибались с батырами на околице Сарапула, и Салават отступил. За спасение Сарапула Обернибесова произвели в полковники. Потом его отправили в Башкирию, но он ещё вернётся к Сарапулу.

Громовым летом 1774 года неподалёку от Сарапула прошумело войско Пугачёва. Емельян не пожелал свернуть с Казанского тракта и послал в Сарапул атамана Сухарева. Атаман потребовал, чтобы его встретили с хлебом-солью. Сарапул в третий раз подчинился бунту. Крестьянский здравый смысл нашёптывал жителям: не прите на рожон, авось пронесёт тучу мороком. Но не пронесло.

Старый Сарапул застроен прекрасными особняками в стиле модерн, но все они изуродованы разрухой. Модерн – не столько мода, сколько амбиция. Желание хозяина показать, что его образованность и прогрессивность не уступают его капиталам. Поэтому модерну разруха страшнее вдвойне: это не только бедность, но ещё и потеря морали

Варнаки Сухарева отыскали в селе тех, кто морил в бане атамана Власова и вязал попа Данилу Шитова. Пленников вытолкали на Старцеву гору и повесили. Висельники на Старцевой горе заменили Сарапулу флаги победителей. Но Сухарев угодил в ту же западню сладкой жизни богатого села, что и Власов. И вскоре новый атаман пил, рылся в чужих сундуках и лапал девок. Жители Сарапула уже готовили батожок, чтобы снова подпереть дверь у баньки. Их остановил пугачёвский флот, который грозно проплыл по Каме мимо Сарапула.

На помощь Сарапулу из глубин Башкирии спешил полковник Обернибесов. Он форсировал Каму и возле деревни Бедьки сцепился с пугачёвским флотом. С камского яра полетели ядра из пушек Обернибесова, перед мятежными барками поперёк реки вырос частокол водяных столбов. Пугачёвские бурлаки затопили свои барки. А в Сарапуле жители услыхали канонаду и кинулись на пьяного атамана Сухарева. Его потащили, конечно же, на Старцеву гору – и подняли на виселицу. Когда из Казани прибыли войска, их встретили благовестом. И командир отряда отрапортовал в Казань, что «злодейский начальник издох». Трижды мятежный Сарапул, избежав разорения, выкрутился из всех передряг.

 

Месть и корысть

Из Елабуги Пугачёв шёл в Казань. На Казанском тракте в селе Мамадыш у храма толпился народ, ожидая самозванца. Пономарь трезвонил с колокольни, а поп приготовил распятье, чтобы благословить Пугачёва. Тихую и широкую реку Вятку огромная толпа мятежников переплыла на лодках, на плотах и попросту саженками.

Село Мамадыш стояло на землях кряшен. Это был странный народ – татары-христиане. Кряшены ревниво отделяли себя от похожих нагайбаков, потому что православие приняли очень-очень давно: ещё в Булгарии, ещё до Золотой Орды. На речке Кирмень неподалёку от Мамадыша кряшены почитали древний «ханнар зират» – ханское кладбище. Здесь под камнями, покрытыми арабской вязью, спали булгарские эльтеберы, которые привели кряшен ко Христу во времена князя Владимира.

На молебне в храме Мамадыша Емельян разглядывал лица кряшен, смуглые и нерусские, и думал, что зря он рассчитывал на татар. Татары не заменят ему башкир. Татары давно уже стали земледельцами и ныне ничем не отличаются от русских крестьян. Эти вот даже хрещёные. Дело не в нации и не в вере, а в образе жизни.

По образу жизни башкиры походили на своих врагов казаков, поэтому борьба башкир за веру и традицию оказалась единородна с борьбой казаков за равенство и справедливость. Ценности башкир легко конвертировались в ценности казаков – и наоборот. Мятеж породнил казаков и башкир ненавистью к общему врагу, который попирал эти ценности, – к Российской империи. Скотоводство башкир не нуждалось в Российской империи, так как не нуждалось в границах и в рабах. Скотоводству хватило бы Улуса Джучи.

А земледелие было немыслимо без империи: она защищала границы полей и принуждала рабов к работе. И главными ценностями земледелия стали власть и собственность. Собственность означала право на поля, а власть означала право на рабов. Этих ценностей держались все земледельцы – и дворяне, и крестьяне. И все они нуждались в Российской империи, где эти ценности стояли во главе угла и были защищены всей силой державы.

Пугачёв понимал: против государства крестьяне не пойдут. Но они пойдут против дворян, в пользу которых государство перераспределило собственность и власть. Крестьяне убьют барина – ради ценности власти, и ограбят барское имение – ради ценности собственности. Но потом они остановятся: всё, цель достигнута. Под Мамадышем Пугачёв понял, что жители Поволжья – земледельцы. Не важно, русские они или инородцы, крещёные или нет, – они крестьяне. Они бунтуют, чтобы ограбить барина, и от барских закромов далеко не отлучаются. Им нет дела до общего царя, их интерес – личная месть и личная корысть.

«Ханнан зират» близ города Мамадыш – кладбище эльтеберов

Кряшенам эту истину предъявил здешний бунтовщик Гаврила Лихачёв. Он подался в разбой ещё весною, но потом сообразил: в одиночку его удел – тощие деревни по Вятке, а вот с войском Пугачёва он прорвётся прямиком к амбарам толстопузой Казани. Гаврила с бандой явился в Мамадыш, дождался мятежников и присягнул самозванцу, чтобы Емельян взял его в поход на Казань. Пугачёв взял Лихачёва и не обманул его: отдал Казань на грабёж своему воинству. А вот Гаврила обманул Емельяна: не пошёл вместе с царём от Казани дальше за Волгу, а сбежал обратно домой. Мятеж за пределами своей округи крестьянам был непонятен и не нужен.

Гаврила Лихачёв и его подельники вовсе не были трусами. Когда Казань оправилась и выслала на Мамадыш драгунскую команду майора Неклюдова, Гаврила заступил майору дорогу на поле возле Рыбной Слободы. Паля из двух пушек, четыре сотни лихачёвцев напали на команду майора. Драгуны ответили контратакой и вмяли в пашню 70 мужиков – только тогда мятежники разбежались.

Нынешним потомкам булгар древность их рода важней его сути, поэтому они всё смешивают воедино: православные церкви кряшен, минареты над священными источниками и языческое почитание деревьев на «Ханнар зирате» – кладбище эльтеберов

Но Гаврила не утихомирился. Он укрылся в лесах за Вяткой и начал собирать новый отряд. Разгром Емельяна Гаврилу ничуть не смутил. У Пугачёва своё поле, у Лихачёва – своё, и друг другу они – сторона. Так рассуждали все крестьяне. Для казаков и башкир бунт был как военный поход: все вместе идут докуда смогут. А для крестьян бунт был как жатва: каждый идёт один до конца своей борозды.

Уржумский майор Еленёв выследил, где угнездился разбойник Гаврила, гроза вятских деревень. Августовской ночью команда Еленёва пробралась опушкой соснового бора и обрушилась на стан мятежников. Гаврила не успел сбежать: пуля свалила его в угли костра. Майор вывез труп Лихачёва к Казанскому тракту и повесил на дереве в назидание проезжающим.

В пугачёвщину таких историй случилось много. Отряды мятежных крестьян охотились за своей корыстью, а потому перестали отличаться от разбойничьих шаек. И заканчивали они по-разбойничьи: на придорожных берёзах.

 

Пожар Казани

На верхушке лета 1774 года 20-тысячная орда Пугачёва прямой наводкой двигалась на Казань. Этот час всё-таки пробил. Уфа, Оренбург, Екатеринбург, Челяба, Троицк – далёкие окраины, а вот Казань… Она воочию видела государей. Емельян прорвался к ней сквозь беды, бураны и артогонь. И теперь спор с империей пошёл уже глаза в глаза.

В тридцати верстах от Казани дорогу мятежникам попыталась преградить команда полковника Толстова. У деревни Высокие Горы 150 солдат полковника столпились вокруг единственной пушки, но Пугачёв снёс этот заслон, даже не заметив его.

Огромная и богатая Казань давно была городом русским, а не татарским. После Ивана Грозного татар отселили за озеро Нижний Кабан в Старо-Татарскую слободу. На высоком мысу, за которым речка Казанка впадает в Волгу, на руинах ханской твердыни встал могучий многобашенный русский кремль. От кремля веером раскинулся город, распяленный на трёх осях: речка Казанка, Арская дорога и цепочка длинных озёр.

Старая Казань читается по улицам XXI века, будто судьба по линиям ладони. Казань столична сразу по-московски и по-питерски. Ряды высоких старых домов плотно сдвинуты, а длинные набережные – словно «першпективы» Петербурга. Но холмы и фигурные храмы – точно в Москве. Выразительность Казани изысканная, мавританская, колониальная. Декор её причудлив и непрерывен, как арабская вязь, и песней муэдзина звучит эпичный древнерусский кремль, неожиданно проросший острыми вертикалями тонких минаретов мечети Кул-Шариф. Это самый причудливый кремль России, он похож на сказочный город Леденец.

Губернская Казань, подавляя мятежи, рассылала войска по всему Заволжью, а вот защитить себя саму ей оказалось нечем. Губернатор Яков фон Брант, старый бюрократ, не знал, как обратить перья в пушки, а чернила в порох. Князь Фёдор Щербатов, который после смерти генерала Бибикова командовал всеми войсками, собранными против Пугачёва, неожиданно для себя обнаружил, что никем и ничем он не командует.

Оборону города возглавил 30-летний генерал Павел Потёмкин, троюродный брат великого фаворита. Он прибыл в Казань руководить Секретной комиссией, которую учредили, чтобы судить мятежников, но первым делом ему пришлось спасти город от своих будущих подсудимых. Потом Потёмкин ещё будет приводить в русское подданство Крым и Грузию, но сейчас он приготовился к гибели и написал письмо-завещание. По всей Казани против полчищ Пугачёва Потёмкин наскрёб только десять пушек и две тысячи защитников: солдат-«инвалидов», корабельщиков с верфи, туберкулёзных рабочих суконной мануфактуры и гимназистов.

На заставах Казани защитники наскоро соорудили четыре земляных редута с батареями, но армия Пугачёва просто сдвинула их в сторону. Тысячи разбойников вошли в огромный город. Кто из жителей не надеялся уцелеть дома, те убежали в кремль. Остальных ждали грабежи и поругания. Крестьяне дорвались до чужих амбаров, но бывалые мятежники, уже познавшие победы и беды, не отягощали себя громоздкой добычей: они взламывали винные погреба, срывали с икон жемчужные цаты и насиловали баб. Казань загорелась сразу с нескольких концов.

Пугачёвский пожар Казани 1774 года не уступает наполеоновскому пожару Москвы 1812 года. Европа вздрогнула, когда над Россией вдруг поднялся такой столб пламени. Неужели этот Везувий разжёг не титан, а простой казак? А простой казак ехал на коне вокруг казанского кремля – последнего оплота обороны. Андрей Овчинников, «граф Панин», верный друг Пугачёва, уже впустую постоял у Спасской башни с ультиматумом: казаки кричали и стреляли по воротам из пистолетов, но защитники кремля отказались обсуждать вопрос о капитуляции. Теперь Пугачёв намечал направления штурмовых ударов своих войсковых колонн.

Казанским кремлём, словно задвинутым в небо, бунтовщики собирались овладеть с приступа. Над дымным озером Казани поднимались лишь колокольни храмов. Шатры кремлёвских башен облепили люди, которые ползли наверх за воздухом. Пугачёв и его атаманы кашляли, вытирая мокрые рожи бараньими шапками. Нет, надо было подождать, пока город выгорит. Брать крепость в таком пекле невозможно.

Спасская башня Казанского кремля

Пугачёв скомандовал войску отход. Он, конечно, не знал, что промедление, вызванное пожаром, спасёт защитников Казани и погубит его самого, как через 38 лет пожар Москвы погубит Наполеона. Пугачёв вернулся на стан у речки Ноксы. Точнее, на стан от стен казанского кремля вернулся государь Пётр Фёдорыч. И здесь его ожидало потрясение. Возле его царского шатра стояла простая телега, а в телеге сидели две девочки, мальчик и перепуганная баба. Это были найденные мятежниками в Казани жена и дети донского казака Емельяна Пугачёва.

 

Юность Петра Фёдорыча

Сотни глаз смотрели на самозванца и казачку в телеге. Как Емельян выкрутится? Неужто отречётся? И Емельян нашёл выход. Он не отрёкся от жены и детей – он отрёкся от себя. Он сказал, что вот эта баба, Софья, – жена донца Емельяна Пугачёва, а донец Пугачёв, царство ему небесное, принял мученическую смерть за него, за царя Петра Фёдорыча. Если глядеть из будущего, то Пугачёв сказал чистую правду.

Емельян Пугачёв родился в 1742 году на Дону, в станице Зимовейской, в семье казака Ивана Пугачёва. Пугачами назвали филинов. У Емельяна были сёстры Ульяна и Федосья и брат Дементий. Во время бунта власти арестуют Дементия, перетряхнут его жизнь, проверяя, не связан ли он с мятежниками, – и отпустят на волю, но прикажут носить фамилию Иванов.

В 17 лет Емельян ушёл служить в армию, как и положено казаку. Он воевал в Пруссии в войсках графа Чернышёва и на Балканах в войсках графа Панина. Имена и титулы своих командиров Пугачёв потом даст своим сподвижникам – Ваньке Чике и Андрею Овчинникову. Казаком Емельян был в меру умным и в меру храбрым: ничем не отличался от других таких же донских вояк, стриженных «под горшок».

В 1762 году, когда Емельян был в отпуске, отец присмотрел ему жену – казачку Соню Недюжеву из соседней станицы. Емельян не спорил, женился. Вскоре у него родился сын Трофим, а потом – дочери Аграфена и Христина.

Иван Пугачёв умер, Софья Пугачёва жила в доме свёкра вместе с детьми и свекровью. Когда черти собьют Емельяна с пути, обедневшая Софья продаст мужнину хату. Новые хозяева раскатят её на брёвна и увезут из Зимовейской. Но в декабре 1773 года власти выкупят эти брёвна, привезут в станицу обратно, отстроят дом Пугачёвых заново – и сожгут. Потом прикажут перепахать двор Пугачёвых, огородить тыном и оставить в назидание потомкам навеки пустырём. Империя была жестока, но моральна, и ей очень важны были такие символические акты возмездия.

С той же воспитательной целью власти зимой 1773 года арестуют Софью с детьми, отправят в Казань и поселят на хорошей квартире под умеренным присмотром. Пускай все люди видят семью бунтовщика – и разносят слух, что Пугачёв не Пётр III.

От горящей Казани Пугачёв увезёт свою семью в обозе, и будет возить, пока не потеряет при последнем разгроме. Ни в чём не повинную Софью и детей Пугачёва власти отправят в заключение в крепость Корела, и Софья будет делить каземат с Устиньей Кузнецовой, яицкой женой своего мужа. А из Корелы не выйдет уже никто. Последней в 1833 году тихо скончается старушка Христина Пугачёва, которая проживёт в тюрьме 58 лет.

Царские следователи будут рыться в судьбе Пугачёва, пытаясь найти корни его самозванства, но так ничего и не отыщут. Казак Пугачёв на службе прошёл от Одера до Бендер и «насмотрелся порядку»: узнал, как и чем живут люди в Европе и Азии. Но Российская империя в целом и казачий Дон в частности не были самым печальным зрелищем мира, даже наоборот – превосходили многие другие области и страны по уровню жизни. С чего же тогда случилось озверение Пугачёва?

Он не был смутьяном и жил не бедно. Да, однажды он проворонил коня у командира, получил плетей и был разжалован из ординарцев, – но это горе не беда. Другой раз по пьянке он хвастанул, что Пётр I – его крестный отец, но хвастовство – не самозванство. За честную службу Емельян получил медаль и чин хорунжего – младшего офицера.

В 1770 году Пугачёв простыл, разболелся и решил подавать в отставку. В Зимовейской лекаря не имелось, и Емельян поехал в столицу Войска Донского – в Черкасск. Там он потолкался на атаманском подворье, расспрашивая, какая нужна бумага для увольнения по хвори, и добрые люди присоветовали поправляться у родни, а не в лазарете, где и коня замордуют. Емельян отправился на лечение не домой в Зимовейскую, а в Таганрог к сестре Федосье. Поехал бы домой – может, ничего бы и не стряслось.

Станица Зимовейская не доживёт до XXI века. В 1774 году её переименуют в Потёмкинскую, после Гражданской войны – в Пугачёвскую, а в 1951 году над ней сомкнутся волны Цимлянского водохранилища.

Дворец атаманов Войска Донского в станице Старочеркасской

Федосья, сестра Емельяна, была замужем за бедным казаком Павловым. А Павлов задумал перебраться на Терек: тамошние казаки, по слухам, жили богато, царица их любила. Надо бы сходить на Кавказ и посмотреть, что там и как. Самая короткая дорога до Терека начиналась с донского левобережья. Емельян решил проводить шурина и перевёз его в лодке на левый берег Дона, вот и всё. И всё! Но за это в России осуждали на смерть: «ибо положена казнь таковым, кто дерзнёт переправлять кого за Дон».

 

«Игнат-казаки»

В 1765 году власть решила усилить казаков Терека переселенцами с Дона, так что ничего крамольного шурин Пугачёва не замышлял. Столицей Терека был Кизляр. Долгая кружная дорога из Черкасска вела вверх по Дону, потом волоком до Царицына, потом вниз по Волге и берегом Каспия до устья Терека, наконец – вверх по Тереку до Кизляра. Ходить напрямую было категорически запрещено, потому что прямой путь шёл через реку Кубань.

На Кубани жили кубанские казаки, заклятые враги России. Общение с ними приравнивалось к измене Родине и каралось смертью. А пугачёвский шурин всё равно попёр короткой дорогой через Кубань – авось не поймают. Это очень по-русски – совершать глупость и надеяться на авось. Но авось не сработал. Шурина поймали. И Пугачёв оказался пособником предателя.

Дурная слава Кубани началась с восстания Кондратия Булавина. В 1707 году император Пётр попрал вековой закон «с Дона выдачи нет» и отправил на Дон за беглыми холопами войско князя Долгорукого. Донцы восстали. В Черкасске новым атаманом выбрали Булавина, который предлагал Тихому Дону построить свою казачью державу от Запорожья до Азова и Саратова. Но уже через год Булавина убили заговорщики, а петровские полки разгромили отряды донских мятежников поодиночке.

Сподвижник Булавина атаман Игнат Некрасов по приказу Кондратия Афанасьевича попытался соединить мятежный Дон с мятежной Камой батыра Алдара. Но между казаками и башкирами намертво встал город Саратов. Его защитники разбили войско Игната. Возвращаться на Дон, где уже разгромили Булавина, Игнат не мог, а потому увёл своих людей на реку Кубань, которая принадлежала не России, а крымскому хану.

Под защитой крымского хана и турецкого султана казаки-некрасовцы стали жить русской казачьей республикой. Сначала они поселились на впадении в Кубань реки Лабы, потом перенесли свои станицы на Тамань, которая в те времена была островом: одним рукавом Кубань впадала в Азовское море, другим – в Чёрное.

Казаков-некрасовцев прозвали «игнат-казаками». Игнат умер в 1737 году, но оставил кубанцам свои «заветы»: набор параметров изначальной идентичности – хоть при царе, хоть при султане. Казаки должны исполнять волю одного лишь казачьего круга. Должны говорить по-русски. Должны верить в Христа по обряду отцов. На войне с русскими некрасовцы должны стрелять поверх голов. «Игнат-казакам» нельзя пахать и торговать, можно служить и заниматься ремёслами. Нельзя нанимать в работу казаков. Нельзя жениться на мусульманках. И нельзя возвращаться в Россию при царе. «Игнат-казаки» и самодержавие навсегда остались заклятыми врагами.

Российская власть ненавидела некрасовцев до глубины души. Их пример означал, что Империя – не единственный формат, который господь бог придумал для России. Следовательно, кто против царя – не обязательно вор

Опыт Некрасова оказался для Пугачёва определяющим, ведь Емельян был самозванцем, но не самоубийцей: он рассчитывал, что в случае разгрома уйдёт сам и уведёт товарищей на Кубань. Не всякий бунт против царя завершается казнями, бывает и спасение, пример тому – «игнат-казаки». На реке Иргиз среди раскольников, тайно связанных со старообрядцами-некрасовцами, Пугачёв принял решение: «итти ему некрасовским путём».

Реконструкция казачьей крепости в городе Усть-Лабинск на Кубани

Однако Емельян сам поневоле и отрезал себе дорогу к отступлению. Екатерина так испугалась пугачёвщины, что поспешила завершить войну с Турцией: войска были нужны государыне на Волге против мятежников. Когда Пугачёв подступился к Казани, в Болгарии в деревушке Кючук-Кайнарджи граф Румянцев и визирь Мехмед Паша подписывали мирный договор, по которому Крым, Тамань и Кубань отходили России. Кубанцам надо было искать новую родину, а пугачёвцам стало просто некуда бежать.

Потом кубанцы-некрасовцы переберутся на Дунай и в Турцию, а на Кубань, усмирив Башкирию после пугачёвщины, приедет генерал Александр Суворов. На месте станиц «игнат-казаков» он будет строить царские «транжементы». И первой крепостью станет Усть-Лабинская – как раз там, где за семьдесят лет до этого обосновался Игнат Некрасов.

В Турции самая крупная община некрасовцев сложится на озере Майнос. Здесь «игнат-казаки» проживут больше ста лет. Только в 1911 году они потихоньку начнут возвращаться в Россию, но окончательно покинут Майнос лишь в 1962 году. Большинство некрасовцев по приглашению генсека Никиты Хрущёва переедет в СССР. Однако те из них, кто ни в чём не отступится от заветов Игната Некрасова, по приглашению президента Джона Кеннеди эмигрируют в США. Так вот получится, что президент Кеннеди тоже участвовал в бунте донских казаков против Петра I.

 

Россия параллельная

Русский авось и растяпа-шурин превратили честного казака Емельяна в преступника. Он скрывался то в степи, то в «камышах», то в своём же доме. По примеру шурина, он добрался до Моздока и пытался записаться в Терское казачье войско, но его не записывали. Он хотел явиться к начальству и всё объяснить, но его не допускали до атаманов. Его хватали и сажали под замок и в Черкасске, и в Моздоке, а он убегал и этим усугублял свою вину.

В конце концов, к 1771 году Пугачёв прослыл вором бесповоротно. Его мать арестовали, чтоб не приютила беглого сына, и она в 1772 году умерла в тюрьме. Емельяну требовалось начинать жить сначала, а для этого нужно было новое имя. В 1772 году появился законный способ выправить бумаги.

Емельян Пугачёв направился в Польшу, под Гомель, на реку Сож в раскольничий город Ветку – огромное скопище самопальных слобод и монастырей, где «живёт всякий зброд, откуда б кто ни пришол». Основали Ветку московские стрельцы, уцелевшие после разгрома их бунта молодым Петром I. В Польше Пётр не мог достать этих беглецов, а польские короли смотрели на Ветку вполне благосклонно. И вскоре Ветка разрослась, принимая всех изгнанников, в первую очередь – староверов.

По большому счёту, церковный раскол был не религиозным, а гражданским явлением. Канонически раскольники и никониане не отличались друг от друга. Но в среде раскольников не было крепостного права и помещичьего землевладения. Их общины управлялись не аристократами, а гражданскими лидерами – экономическими, вроде старшин, или политическими, вроде уставщиков

Российские государыни были недовольны этим гнездом ереси и смуты. В 1735 году императрица Анна Иоанновна послала на Ветку войско. Солдаты спалили все слободы и обители и угнали в Россию 40 тысяч раскольников. Однако Ветка воскресла из пепла. Тогда в 1764 году государыня Екатерина Алексеевна снова послала войска и опять разорила убежища. В том разгоне принимал участие и молодой казак Пугачёв. Конечно, он и предположить не мог, что ему самому придётся просить помощи у веткинских жителей.

Ветка возродилась и после разгрома 1764 года. Но через восемь лет Россия, Пруссия и Австрия захватили Польшу и разделили меж собой. Ветка досталась России. Её решили расселить. Раскольников Ветки погнали через фильтрационный пункт на Добрянском форпосте. Если раскольники выражали покорность, им выдавали документы и рассылали по городам и весям империи. Вот в этот поток и решил нырнуть Емельян Пугачёв, чтобы вынырнуть другим человеком.

В Ветке Пугачёв вошёл в параллельную Россию – в раскольничью. Здесь было своё хозяйство и дороги, свои законы и лидеры. Разветвлённый и могучий мир раскола жил под спудом империи, вездесущий и невидимый, как подземные воды. Пугачёв не был раскольником, но идеалы раскола оказались ему близки. Раскольники не признавали крепостного права, землю имели в общем владении и управляли собою сами. Ну, вылитые казаки, только не с саблями, а с крестами.

Раскольникам, выведенным с Ветки, государыня Екатерина назначила для проживания реку Иргиз в Поволжье. Старцы Ветки посоветовали Пугачёву идти на Иргиз, а для обустройства обратиться к тамошнему игумену Филарету: «он-де нам великий приятель». С Добрянского форпоста толпа веткинских раскольников пошагала под Саратов, в слободу Малыковку (нынешний город Вольск). Малыковка стояла на правом берегу Волги напротив устья Иргиза. В толпе раскольников шёл Емельян Пугачёв.

Река Иргиз в городе Пугачёв

Из слободы Малыковки раскольничья эстафета понесла Пугачёва вверх по Иргизу в жёлтую заволжскую степь – на Каменный Сырт в Мечетную Слободу. Здесь и стоял Средне-Никольский скит игумена Филарета. Через столетие Слобода превратится в город Николаевск, а в 1918 году комбриг Василий Чапаев переименует Николаевск в город Пугачёв.

В долгих беседах при лучине игумен Филарет многое рассказал и растолковал Емельяну. Филарет объяснил про «игнат-казаков», с которыми старцы поддерживали связь как с братьями-раскольниками. Рассказал о недавнем яицком бунте против «регулярства» – от Иргиза до Яика было недалеко. И в обители Филарета Емельян впервые подумал о том, что можно совместить яицкий бунт и кубанское убежище.

Потом на следствии дознаватели попытаются представить Пугачёва орудием злых староверов, замысливших обрушить никонианскую державу. Под пытками Пугачёв оговорит многих раскольников. Но «параллельная Россия» старообрядцев не враждовала с государством – своим гонителем.

Суд установит, что оговорённые Пугачёвым в бунте неповинны. Даже игумен Филарет в конце концов окажется Емельяну врагом и погибнет от его руки. Раскольники не подбивали Пугачёва на мятеж и не учили «похитить имя» государя. Они понимали, что России хватало Петров III и без Пугачёва.

 

Царя играют самозванцы

У императрицы Елизаветы, дочери Петра I, не было детей, но Елизавета мечтала продлить род Петра. И она задумала создать Петру наследника по всем правилам селекции: скрестить хорошую генеалогию с хорошим здоровьем. Государыня была уверена, что ей хватит долголетия воспитать правильного внука. Носителем хорошей генеалогии был сочтён шведский принц Карл Петер Ульрих, потомок Петра Великого по боковой линии. В 1742 году 14-летнего юнца перевезли из Германии в Россию и назвали Петром Фёдоровичем, Петром III. Когда Пётр дозрел до детородного возраста, царица Елизавета подобрала для его генеалогии хорошее здоровье: краснощёкую немецкую принцессу Софию Фредерику Августу. Ей было 16 лет. В 1745 году её тоже перевезли в Россию, назвали Екатериной Алексеевной и выдали замуж за Петра Фёдоровича.

Молодые супруги возненавидели друг друга. Они ведь были не кони, которых скрещивают для породы, а люди. Напоказ императрице Елизавете Петровне Пётр Фёдорович жил с любовницами, а Екатерина Алексеевна – с любовниками. Но Елизавета была настойчива. Не мытьём, так катаньем она выжимала из супругов дитятю. Наследника престола – будущего императора Павла I – Елизавета получила в 1754 году и потом отстала от молодых. Пётр Фёдорович и Екатерина Алексеевна с облегчением разошлись по разным покоям дворца и разным постелям. Они думали, что от них больше ничего не зависит: Елизавете Петровне всего 45 лет, она вырастит своего внука и отдаст ему престол, а родителям-производителям можно не беспокоиться.

Но в декабре 1761 года у Елизаветы Петровны вдруг хлынула горлом кровь, государыня уронила с колен наследника и умерла. Оторопевшая империя, не веря в случившееся, провозгласила императором Петра III. Его даже не сочли нужным короновать – лишь через 34 года, в 1796 году, император Павел I возложит корону на гроб своего несчастного отца.

Пётр III понимал, что трон – шаткий. Крепить его надо было реформами, угодными нации. Ими Пётр и занялся. Он дал купечеству новые права, а крестьян освободил от работ на монастыри и заводы. Раскольники наконец обрели «крест и бороду». В общем, у России не было причин для ропота, хотя, конечно, все изумились, когда Пётр III вдруг заключил мир с разбитой Пруссией. Этот мир лишил державу побед Семилетней войны, хотя победы были скорее обузой, чем наградой. А ещё Пётр III отменил для дворян обязательную службу в армии, и вместо дворян в армию решил отправить блестящих дворцовых лейб-гвардейцев. Гвардейцам эти планы очень не понравились. А нравилась гвардейцам императрица Екатерина.

Серебряный ковш – государственная награда за борьбу с пугачёвщиной

Пётр терпеть не мог свою жену. Она была любовницей артиллерийского капитана Григория Орлова. Пётр публично назвал её дурой и намекнул на развод. Екатерина поняла, что роль вдовы – для неё самая безопасная. И Григорий Орлов устроил всё, как надо. В июне 1762 года два гвардейских полка присягнули Екатерине, а Екатерина дерзко предъявила супругу ультиматум: отрекайся от престола. Упавший духом Пётр III сдался гвардейцам Орлова и подписал отречение. Низложенного императора перевезли во дворец в Ропшу, а через неделю он скоропостижно умер. Петра III похоронили не в Петропавловском соборе, как должно было сделать с прахом государя, а в Александро-Невской лавре. «Неправильное» место погребения словно бы намекало на то, что здесь погребён не царь.

Официально было объявлено, что Пётр III скончался «от прежестоких колик». Конечно, этому никто не поверил. Смерть Петра породила разные слухи. Говорили, что по приказу Алексея Орлова царя отравил врач, что царя на пиру убил офицер Барятинский, что царя задушил поручик Шванвич. Но ещё говорили, что царь сбежал, подсунув убийцам своего двойника.

Всё было странно с этим императором. Он странно царствовал и странно умер. И эта странность произвела великое множество самозванцев, которые сыграли Петра III самым добрым русским государем, погубленным злодеями. Даже царевич Димитрий не породил столько Лжедмитриев, сколько призраков породил Пётр III. Их у Петра III оказалось человек сорок.

Кем были самозванцы? Разорившимися купцами, беглыми солдатами, жуликами, сумасшедшими, проигравшимися офицерами, сектантами и пьяницами. Они затевали мелкие смуты и заканчивали, в основном, каторгой в Нерчинске. Были Петры в Курске, Чернигове, Брянске, Астрахани и Оренбурге. По три Петра шныряли вокруг Царицына и Воронежа. Петры появились в Албании, Италии и Голландии, а в Черногории фальшивый Пётр III процарствовал пять лет. Но удивительнее всего было то, что после казни на Болотной площади по России пошли самозванцы Емельяны Пугачёвы.

 

Волга-Яик-Кубань

Осенью 1772 года все мысли Пугачёва заняла идея повторить подвиг Игната Некрасова: поднять яицких казаков на бунт, а потом увести на Кубань. Зачем это надо было Емельяну? Царские следователи потом об этом у него не спрашивали, а сам он не сказал. Но, видимо, в душе любого казака сидел бес молодечества: а вот нарушу все правила и вырвусь на простор, где никто мне не господин!.. Жизнь у Пугачёва сложилась так, что, кроме беса, другого руководства у него не сыскалось.

Емельян упросил игумена Филарета послать его на Яик с каким-нибудь делом. Филарет отправил его купить рыбы в Яицком городке, а в попутчики дал крестьянина Семёна Филиппова. Пугачёв соврал Филиппову, что он купец. По пути Филиппов предложил Пугачёву остановиться ночевать на Таловом умёте – постоялом дворе. Хозяином умёта был «пахотный солдат» Степан Оболяев по прозвищу Ерёмина Курица. С Курицей Пугачёв и разговорился об уходе яицких казаков на Кубань. Курица заверил: дело доброе, казачки будут согласные. Он подсказал, что в Яицком городке обо всех этих делах Пугачёву надо советоваться с казаком Денисом Пьяновым – участником только что подавленного бунта. Крестьянин Филиппов услышал эти пересуды и подумал: ежели два дурака треплют языками, значит, это господь посылает ему заработок. Филиппов написал донос и с оказией отправил в Малыковку. За это ему заплатят 200 рублей.

А Пугачёв добрался до Яицкого городка и остановился в доме казака Дениса Пьянова, раскольника. Емельян умел разбалтывать собеседника, и ночью Пьянов и Пугачёв уже обсуждали побег на Кубань. Пьянов пояснял: казаки Яика и рады бы уйти, да нет денег на обустройство на новом месте. А Пугачёв ответил: денег даст «турский султан». «С какой стати?» – удивился Пьянов. «А с такой, что я – царь Пётр Фёдорыч», – брякнул Пугачёв. Это был его решающий шаг к бунту.

После гибели императора прошло десять лет, но умершие не старятся, и Пугачёв оказался ровесником Петра III. Он уговорился с Пьяновым, что призывать казаков он придёт на багренье в Рождество. А Пьянов пусть готовит новую смуту: распускает слух, что у него был царь Пётр Фёдорыч.

Князь Вяземский был чем-то вроде прикрытия для малыковских купцов-раскольников. Они превратили слободу в бойкое торжище, где ковали капиталы, продавая хлеб и рыбу с Иргиза. После пугачёвщины Малыковка стала городом Вольском, а в XIX веке застроилась прекрасными храмами и особняками. Вольск и сейчас – городок без шумихи, но с толстым кошелём. Богатство и скрытность завещали Вольску отцы-старообрядцы

Пугачёв доставил игумену Филарету воз с рыбой, за которой ездил на Яик, и вернулся в Малыковку. Эта слобода принадлежала князю Александру Вяземскому – будущему председателю особого суда, который станет судить изловленного бунтовщика Пугачёва. Умножая богатства князя, генерал-прокурора Сената, власть селила в Малыковке раскольников, выведенных из Польши. В контору по делам этих переселенцев и прилетел донос Семёна Филиппова. Пугачёва сцапали. Управитель «щол» его «подозрительным человеком» и отправил в Симбирск. Оттуда Пугачёва переслали в Казань.

А в Яицком городке Денис Пьянов будет рассказывать, что в его доме гостил царь Пётр Фёдорович. Кроме Пьянова, никто не будет знать, что царь и Пугачёв – один и тот же человек. Едва до Пьянова дойдёт весть об аресте Пугачёва, казак поймёт, что начальство ухватило за хвост новую крамолу, и тотчас даст дёру. Он укроется на Узенях и просидит там в скитах целый год: не выйдет к Пугачёву, когда тот окружит Оренбург, и не выйдет к властям, когда те разгромят Пугачёва. Он попадётся карателям лишь весной 1774 года, когда армия Пугачёва будет прорубаться через горные заводы к Волге, и умрёт в оренбургской тюрьме ещё до разгрома бунта.

Дело казака Пугачёва в Казани разобрали в январе 1773 года. Склонение к побегу на Кубань считалось государственной изменой, и такие грехи рассматривал сам губернатор Яков фон Брант. Сначала он решил, что Пугачёв – лютый злодей. Губернатора смутила спина Пугачёва, покрытая рубцами. Если рубцы оставил кнут, значит, Пугачёв – государственный преступник. Правда, сам Пугачёв клялся, что спину ему украсил командир, у которого Емельян упустил лошадь. Фон Бранту пришлось вызывать консультанта – палача. Палач осмотрел спину узника и как эксперт подтвердил: рубцы не от кнута, а от казачьей плети. Выходит, Пугачёв не рецидивист. То есть, казнить сразу его не следует, а надо ждать указа сверху.

Губернатор расслабился. Донесение о Пугачёве он послал в Сенат в марте. 3 июня 1773 года пришёл ответ от государыни: казака Емельку «как бродягу и привыкшего к продёрской жизни» сослать навечно в острог Пелым на северный Урал. Эта кара была даже почётной: в Пелыме полгода сидел Бирон и двадцать лет – Миних. Но Пугачёва в казанской тюрьме уже не было. Губернатор проворонил бурю.

 

Мертвец Общего Сырта

В тюрьме Пугачёв заболел, оковами ему «обломило руки и ноги». Емельяну заменили тяжёлые кандалы на лёгкие. С ними можно было ходить. Весной 1773 года в паре с другим заключённым – с купцом Дружининым – Пугачёва начали посылать на улицы Казани христарадничать: так держава кормила своих арестантов. Охраняли попрошаек два солдата. Неугомонный Пугачёв сразу организовал заговор.

Дружинина в тюрьме подкармливал сын. Емельян поручил парню купить для побега кибитку, а деньги на покупку Пугачёв вытряс из тюремной кружки для милостыни. В заговор Емельян втянул и одного из солдат конвоя: служивый оказался не прочь свинтить с опостылевшей службы домой.

31 мая 1773 года в Казани два кандальника и два охранника припёрлись в гости к попу пропивать милостыню. Всё было подстроено, чтобы накачать второго конвоира: батюшка был кумом Дружинину. Сын Дружинина подогнал к дому попа кибитку и влез на козлы. Заговорщики вытащили пьяного солдата из-за стола, запихали в повозку и полетели прочь из Казани. За городской заставой пьяный солдат очухался и удивился, что колымага едет до тюрьмы так долго. «Кривой дорогой везут», – засмеялся Пугачёв, блестя в темноте зубами, и турнул солдата из кибитки. Солдат упал в канаву, а кибитка растаяла в ночи.

Беглецы отъехали подальше и поскорей расстались. Солдат, помогавший в побеге, ушёл домой в Малороссию. Отец и сын Дружинины в кибитке укатили в родное село Алат, а Пугачёва они направили в село Сарсаз, где жил старообрядец Кандалинцов – хранитель тайной дороги раскольников.

Былой Таловый умёт, о котором писали Пушкин и Есенин, – ныне самое обычное степное село Таловое в Казахстане, на границе с Россией. Провинциальная бедность и привычная разруха. Здесь нет никакого напоминания о начале великого бунта, и никто уже не помнит ни о Пугачёве, ни о Пушкине с Есениным

Недоверчивый Кандалинцов три недели держал Емельяна в овине: наводил справки и пережидал суматоху, вызванную побегом. А потом запряг коня и по татарским урманам повёз Пугачёва с Камы в Яицкий городок к Денису Пьянову. Но Пьянова дома уже не было – он с зимы прятался на Узенях. Тогда Пугачёв упросил вожатого доставить его к Ерёминой Курице на Таловый умёт. Кандалинцов и тут не бросил Пугачёва: доставил на умёт. Через год власти найдут раскольника Кандалинцова и за помощь беглому каторжнику повесят.

В августе 1773 года из красно-сизого заката, что дымил над Общим Сыртом, на Таловый умёт вкатилась чёрная кибитка Емельяна Пугачёва. Ерёмина Курица уже знал, что в прошлый год у Дениса Пьянова Пугачёв назвал себя анпиратором. Курица принял Емельяна и разослал знакомым казакам призыв приходить к нему на умёт, где объявится царь.

Пока казаки собираются, Курица и Пугач решили съездить в Мечетную слободу к игумену Филарету. Пусть игумен даст писаря, без которого неграмотному царю «неможно». Заговорщики прикатили в скит, но игумену не нужна была смертельно опасная дружба с вором и самозванцем. Филарет свистнул по обители братию, и в трапезной чернецы набросились на Курицу и Пугачёва. Курица попался – а вот орёл улетел.

Судьба посмеётся над Курицей и Филаретом. Солдата Степана Оболяева по прозвищу Ерёмина Курица за помощь самозванцу сошлют в Кольский острог. Там мятежник благополучно проживёт ещё 29 лет. А вот раскольничьего игумена Филарета, который первым попытался остановить Пугачёва, отправят на дознание в Казань. Начальство не успеет разобрать дело игумена: летом 1774 года бунтовщики захватят город. Филарета, который сидел в каземате, мятежники сочтут за своего и с почестями отведут к Пугачёву. Тут и настанет игумену конец.

А осенью 1773 года после предательства Филарета Пугачёв прибежал на Таловый умёт один. Здесь, на опустевшем умёте, он встретил казаков, что приехали на зов уже арестованного Оболяева. Казаков было всего-то четверо. Они ждали, что им объявится царь. И Пугачёв объявился. Он сказал: «Теперь я пешей сизой орёл, подправьте орлу крылья». И казак Ванька Зарубин по прозвищу Чика отдал Емельяну спасённое знамя бунта.

Казаки Яика напрасно решили, что Пугачёв – жалкий изгнанник. Да, он был один, но в империи не было человека опаснее, чем Пугачёв. Он был точно диверсант. Он знал, как живут и воюют европейцы, азиаты и русские. Знал силу и слабости регулярной армии и казачьих войск. Знал тайную Россию раскольников и заграничную Россию Кубани и Ветки. Знал, как рубиться на саблях и как стрелять из пушки. Знал, как можно победить, и знал, как можно спастись при поражении. Он знал, как поднять бунт – самозванством. Знал, как перестроить Россию – на казачий лад. Знал, кто начнёт борьбу – обиженные яицкие казаки. Он ничего не боялся, и пути назад ему не было. Для империи он стал в одном лице и человеком, и Страшным Судом: убитый царь, оживший мертвец Общего Сырта.

 

Подлец страшнее полчищ

После того побега прошёл год. И теперь Пугачёв снова был в Казани, но уже не узником, а командиром армии. И его артиллерия громила кремль. От Гостиного двора, в казематах которого Емельян сидел в кандалах, одна батарея мятежников обстреливала ворота многоярусной Спасской башни. Другая батарея крушила стену кремля между Восточной и Консисторской башнями. Этой батареей командовал подпоручик Фёдор Минеев.

Тайницкая башня Казанского кремля

Усадьба помещиков Минеевых стояла в той же деревне Казанской губернии, что и усадьба помещиков Державиных. В конце 1773 года сама государыня назвала себя казанской помещицей и призвала защитить Казань от Пугачёва. Дворяне, воодушевлённые призывом, кинулись записываться в ополчение. Вступили в него и молодые офицеры: Фёдор Минеев – 27 лет, и Гаврила Державин – 30 лет. Но служба у них сложилась по-разному.

Минеев состоял в отряде секунд-майора Скрипицына. Отряд браво лупцевал крестьянские толпы под Сарапулом и Елабугой, но в июне 1774 года вдруг попал в ловушку в крепости Оса. Запертого в крепости Скрипицына окружили полчища самого Пугачёва. Майор подумал-подумал – и сдал свой отряд в плен. Потом офицеры опомнились и затеяли заговор: решили ударить Пугачёву в тыл. Они написали губернатору фон Бранту письмо. А подпоручик Минеев испугался этого послания. Если его покажут Пугачёву, то Пугачёв повесит всех, кто писал злосчастное донесение, – конечно, кроме того человека, кто принесёт письмо. Минеев взял письмо и отнёс самозванцу. Офицеров и Скрипицына Пугачёв повесил над Камой, а Минеева поставил командовать полком вместо секунд-майора. И Минеев оказался на стезе Шванвича – только Шванвич не предавал своих товарищей.

Башни Казанского Кремля – вовсе не свидетели легендарного штурма войсками Ивана Грозного. Нынешний Кремль построен позднее «казанского взятия». Главный ратный подвиг этого Кремля – оборона от Пугачёва

Минеев знал Казань лучше Пугачёва. Он провёл полк берегом реки Казанки и занял девичий монастырь. Отсюда удобно было стрелять по кремлю прямой наводкой. Однако на защиту храма против полка в одиночку бросился старик Нефёд Кудрявцев, столетний генерал казанского Адмиралтейства. Комиссаром на волжские верфи Кудрявцева назначил ещё Пётр I. Кудрявцев строил корабли и ходил в походы на Крым и Пруссию. Одряхлев, он опекал монастырский храм, в алтаре которого тихо сияла великая святыня России – икона Богоматери Казанской. Семь лет назад Кудрявцев под ручку подводил к этой иконе государыню Екатерину, а теперь кинулся на мятежников с клюкой. Удар сабли свалил старика-генерала. Подпоручик Минеев приказал вкатить пушки на окровавленную паперть. В тёмном алтаре с иконы капнула слеза Богородицы.

Девичий монастырь стоял на месте подворья стрельца Онучина. Оно сгорело в 1579 году. На пепелище стрелецкой дочке девочке Матрёше явилась Богоматерь и велела освободить из земли свой древний образ. Погорельцы выкопали из-под печки завёрнутую в рукав кафтана икону Богородицы. Её чудотворность сразу осознал казанский архиерей Гермоген и унёс находку в собор. Много позже Гермоген станет патриархом и в 1612 году в Московском кремле примет смерть от поляков, не покорившись захватчикам. А прогонит поляков ополчение Минина и Пожарского, которое будет держать над собой чудесную икону Казанской Богоматери.

Икона всегда жила в девичьем монастыре, построенном на месте обретения. Но Богородица Казанская, как и сестра её Богородица Табынская, никаким чудом не отозвалась на пугачёвщину, хотя мятежники толпились прямо под образами. Видимо, за бунтовщиками была своя жестокая правда. И святынь они не трогали.

Страшнее бунтовских полчищ для казанской иконы окажется подлец. В 1904 году вор Варфоломей Чайкин выкрадет образ из храма ради драгоценного оклада. Золото и жемчуга Чайкин обдерёт, а икону порубит топором и бестрепетно спалит в печке – уничтожит улику. Власти изловят Чайкина, и вор, проклятый народом, сгниёт на каторге.

А пушки подпоручика Минеева не смогут разбить старинную толстую стену казанского кремля. Пугачёв потерпит поражение и отступит от Казани, а Минеев останется в городе и сдастся властям. Однако на что ему было надеяться, если он предал офицеров, присягнул самозванцу и стрелял по кремлю из-под чудотворного образа девы Марии? Суд установит, что «сей нечестивец обещал злодею свои услуги», и присудит Минееву лишение дворянства и 12 тысяч ударов шпицрутенами: этого хватило бы на пять смертей. 10 января 1775 года в Москве на Болотной площади возле плахи, где только что казнили Пугачёва, солдаты забьют офицера Фёдора Минеева. А в Казани, наверное, о погубленной душе опять будет плакать Богородица.

 

На Арском поле

Стены кремля устояли под первой бомбардировкой мятежников, но второго обстрела они бы не выдержали. Казалось, Казань обречена. Вечером 12 июля Пугачёв отвёл свои силы за околицу города на Арское поле. Однако в пыли Арской дороги показались треуголки деташемента Михельсона.

Пугачёв знал, что Михельсон вышел из Уфы и спешит за ним вдогонку. Задержать деташемент должен был Бахтияр Канкаев. Бахтияр явился к Пугачёву в Мамадыше и теперь охранял арьергард армии мятежников.

Бахтияр примкнул к Емельяну, потому что больше ему было не к кому идти. Он поссорился с Салаватом, когда выхватил из его рук победу над Бирском. Потом он не пожелал подчиниться Каранаю Муратову, который на Агидели собирал войско для похода на Уфу. Бахтияру с его самолюбием оставалось только покинуть Башкирию. Но гонор подвёл Бахтияра и у Пугачёва. Оставленный в заслоне, он увидел на тракте каре Михельсона и понял, что такой противник его победит. Надменный Бахтияр не желал терпеть поражение – и уклонился от боя, пропустив деташемент к Казани.

Отряд Бахтияра, конечно, проиграл бы деташементу, но бой задержал бы Михельсона. Этой форы Пугачёву вполне хватило бы, чтобы снова атаковать и занять казанский кремль. А в кремле никакой деташемент мятежникам был не страшен. Если бы Пугачёв взял казанский кремль, то ещё неизвестно, в какую сторону бунт повернул бы оглобли.

Потом, уже после разгрома Пугачёва, Бахтияр надменно побрезгует помощью разбойника Гаврилы Лихачёва и у села Зюри будет разбит майором Неклюдовым. Бахтияр убежит через Каму в Башкирию, а там просто исчезнет без следа. Получится, что личную славу и общее дело Бахтияр Канкаев принёс в жертву своей гордыне.

20-тысячная орда Пугачёва стояла под Казанью на Арском поле – на лугах между речками Ноксой и Казанкой. Вдали дымил горящий город, а здесь мятежники пили добытое вино и закусывали казанскими разносолами, делили награбленное добро и примеряли обновы. Деташемент Михельсона врезался в эту идиллию, как страшное возмездие.

Пугачёвцы воевать не умели, но и не были пугливым стадом. Каждый хватал оружие, какое подворачивалось, – саблю, жердину, топор. Солдаты и драгуны Михельсона дрались с мужиками и казаками Пугачёва, как волки с собачьими сворами. По Арскому полю покатились колёса взорванных телег, полетели клочья растерзанных шатров. Закат угас, на поле стемнело. Под июльскими звездопадами тысячи смятённых бунтовщиков, путая своих и чужих, перебирались на правый берег речки Казанки, чтобы охолонуть и разобраться, что стряслось и кто посмел напасть.

А утром оказалось, что Михельсон отбил у Пугачёва Арское поле и тем самым загородил собою Казань. Емельян был в бешенстве. Он сгребал свои разбежавшиеся войска по всей округе, чтобы атаковать деташемент Михельсона и снова пробиться к Казани. А из кремля Михельсону прислали пополнение: лишь бы деташемент выстоял.

Казань XXI века бережлива к своему былому, но вот Арское поле она как-то потеряла. Там, где Грозный готовил полки для штурма ханской крепости, где Михельсон грудью закрыл израненный город от полчищ мятежников, теперь обычные улицы, дома, скверы, супермаркеты. Ярость былых оборон дышит лишь в пунцовых татарских закатах, страшных европейцу, как заклание барана на Курбан-байрам.

За два дня Пугачёв собрал за Казанкой 25 тысяч мятежников. 15 июля он перевёл войско через речку на Арское поле и ударил по деташементу Михельсона. «Наступали с таким отчаяньем, коего в лутчих войсках найтить», – записал Михельсон в своём походном журнале.

Варваринская церковь на Арском поле в Казани – свидетель битвы Пугачёва с Михельсоном

В самой серёдке лета в самой середине России заполыхала самая большая народная битва. Пушки трескались от жара. Перекалённые кремни крошились в ружейных замках. Сабли ломались о зубья вил. В кровавой слякоти раскисали лапти. За штыками волочились человеческие кишки. С неба падали оглушённые жаворонки.

Пугачёв почти смял деташемент, но в последнюю минуту полусотня рослых гренадеров начала швырять в мятежников гранаты. Драгуны ударили во фланг, и бунтовщики не выдержали: начали отступать, а потом побежали.

На Арском поле полегло две тысячи человек. Пугачёв потерял все пушки и 17 знамён. Погиб Иван Грязнов. Пропал Иван Белобородов. А в Казани, зажжённой пугачёвцами, сгорело 2200 домов. В общем, от города остался только кремль. Возмущённая до глубины души, Екатерина отправила губернатора Якова фон Бранта в отставку, и через три недели фон Брант умер от горя. А Михельсон был произведён в полковники.

 

Пугачёвское лукоморье

С кровавого Арского поля вместе с Пугачёвым ушли всего пять сотен казаков. Это были почти те же бойцы, что уходили за Емельяном после разгрома под Татищевой крепостью, после разгрома под Сакмарским городком, после разгрома под Троицкой крепостью… Всё повторялось.

Пугачёв отступил от Казани по Царёво-Кокшайской дороге, которая вела на Нижний Новгород и Москву. Погоня Михельсона отвязалась от беглецов лишь через тридцать вёрст, когда вокруг зашумели светлые, но дремучие рощи и дубравы черемисов.

Черемисами русские называли марийцев – волжских финно-угров. На левом берегу Волги жили луговые черемисы, на правом – горные. Тех и других кормили промыслы леса. Черемисы не поменяли таинственных богов своих чащ на Христа пахарей или Аллаха скотоводов. Пашни у черемисов были небольшие, а потому их народ не окрестьянился и не смешался с другими земледельческими народами.

Тихие и причудливые черемисские княжества мирно платили дань булгарам, потом ордынцам, а потом татарам. Когда Иван Грозный ополчился на Казань, горные черемисы помогли русским ратникам строить крепость Свияжск и постановили, что теперь они – подданные Московской Руси. А луговые черемисы подождали, пока Казань рухнет, и князь Мамич-Бердей вдруг объявил на волжском левобережье собственное лесное государство.

Мамич-Бердей надел доспехи из лосиных рогов, собрал войско, выстроил крепостицу на реке Меше и призвал из степи ногайцев, чтобы помогли отбиться от русских. Ногайцы не пришли, а русские пришли. Их полки разбили по лесам отряды Бердея и сожгли крепость на Меше. Бердея обманом взяли в плен, увезли в Москву и казнили.

Есть два «Пугачёвских дуба»: в национальном парке «Марий Чодра» и в городе Дубовка на Волге. Но почитают лишь дуб в «Марий Чодра». Почему? Потому что волжские казаки из Дубовки были православными, а марийцы-черемисы – язычниками

Луговые черемисы не унялись. Сын Бердея князь Качак снёсся с крымским ханом Девлет Гиреем и сибирским ханом Кучумом, и ханы пообещали поддержку. Но ханы были далеко, а Иван Грозный – близко. Русские снова проутюжили заповедные чащобы марийцев и на берегу Волги, в устье реки Кокшаги, возвели крепость Кокшайск.

Дуб Пугачёва в Национальном парке «Марий Чодра»

Под защитой Кокшайска воеводы начали собирать с инородцев ясак. Луговые черемисы восстали в третий раз. Теперь ими командовал внук Мамич-Бердея князь Джан-Гали, принявший ислам, чтобы задружиться с врагами Москвы. Джан-Гали почти отложил земли луговых черемисов от Руси, но всё же не сдюжил. Русские полки в третий раз прочесали марийскую глухомань. Джан-Гали бежал в Башкирию. Земли луговых черемисов московские воеводы приколотили к Руси на крепкий гвоздь Царёво-Кокшайской крепости, нынешнего города Йошкар-Ола. И марийцы больше не вспоминали о мечте Бердеева рода иметь свою державу. Войны утихли.

К Пугачёву под Казань пришло немало черемисов в войлочных шляпах с полями и в рубахах, подпоясанных длинными полотенцами. Через эти полотенца язычники-марийцы спускали зло из своих душ в землю, как электричество по громоотводам. И вот теперь, отступая по этим лесам, Пугачёв гадал: соберут ли черемисы для него такое же войско, как для Мамич-Бердея? С высоты седла Пугачёв рассматривал бедные деревушки и тощие поля меж осинников и понимал, что черемисы – не сила. Их мало. Им, людям Великого Леса, не понять казачью державу Великой Степи. Черемисы хотят, чтобы от них отцепились попы и помещики, а Москва им не нужна. В марийских лесах к Пугачёву присоединилось лишь пять сотен всадников.

У большого дуба дорога раздваивалась. Направо – на Царёво-Кокшайск, Нижний Новгород и Москву. В Нижнем Новогороде власти уже метались в панике, губернатор закрыл Макарьевскую ярмарку и собирал ополчение для отпора мятежникам. Но у Пугачёва не хватало войска, чтобы атаковать даже небольшой Царёво-Кокшайск, что уж говорить про штурм кремля Нижнего Новгорода. Идти на Москву Емельяну было пока не с кем. И он повернул налево – на Кокшайск и дальше через Волгу: к инородцам за подкреплением.

До XXI века марийцы останутся тихим лесным народом – единственным в Европе народом-язычником. Никому не мешая, шаманы-карды черемисов и сейчас проводят радения в молёбных рощах. И дуб, под которым раздумывал Пугачёв, до сих пор жив и почитаем. Он стоит в национальном парке «Марий Чодра». Кусты вокруг него обвязаны ленточками, но сам дуб – не священное дерево. Он – национальный памятник чужому бунту.

Памятный камень возле Пугачёвского дуба

Народ созидает памятники по своей идентичности. Именем Пугачёва рабочие горных заводов называли горы. Для крестьян «пугачёвскими» становились речки, деревни и урочища. У башкир имя Салавата врастало в скалы и пещеры. А у марийцев, лесных язычников, историческую память хранит удивительный дуб на сказочном Лукоморье.

 

Герой-разбойник

Вечером 17 июля отряд Пугачёва добрался до города Кокшайск на берегу Волги. Городок этот, по правде говоря, был деревня деревней: от крепости, построенной два века назад, здесь уже ничего не осталось. Власти Кокшайска удрали от Пугачёва, и мятежники всучили мятый Манифест подвернувшемуся отставному солдату Кораблёву. Из храма к Пугачёву выбежал поп с крестом для поцелуя, но Пугачёв молча проехал мимо. Лодок для переправы в Кокшайске тоже не нашлось. Все лодки на Волге порубили правительственные команды, чтобы бунт не переметнулся на правый берег, откуда до Москвы – прямая дорога. Отряд Пугачёва бросился в огромную ночную реку без плавсредств и «опрокинулся за Волгу», уповая на господа.

Пугачёв видел совсем не ту Волгу, к которой привыкли мы. Его Волга была огромной разбойной рекой в полудиком краю, где русские держались поближе к бревенчатым крепостям. Здесь на призывный свист из шумных лесов выходили инородцы с рогатинами, лиходеи с кистенями и разная чащобная нечисть

Кого бог помиловал, те выбрались на высокий крутояр, который сейчас зовут Пугачёвским взвозом. Замёрзшие на стрежне мятежники наскоро отжали портки, влезли на коней и поскакали к ближайшему большому селу Сундырь. Им было уже не до хлеба-соли. Разбив погреба купцов, пугачёвцы выкатили бочки с вином и подожгли церковь: кому пожар, кому погреться. Водка взбодрила. Огонь от храма и солнышко, взошедшее над Государевой горой, высушили одёжу. К Емельяну привели сержанта Чижова и шестерых солдат, которые рубили лодки на Волге, и Пугачёв приказал повесить служивых. Зато он помиловал Сундырь, хотя село не исполнило приказа поставить в войско Петра Фёдорыча 500 крестьян. Бог с ними, другие будут.

Пугачёв решал, куда идти дальше. Можно было двинуться на крупный город Чебоксары. Однако, по слухам, сейчас туда из Казани направлялся Михельсон, думая перехватить разбойников. К тому же год назад по Чебоксарам прокатился пожар, и поживиться там было нечем. И Пугачёв повернул на город Цивильск.

Обелиск в память о Пугачёве близ города Кокшайск

Здесь, на правобережье Волги, были плодородные земли чувашей. Чуваши как народ – дети булгар и марийцев. От булгар они унаследовали земледелие. Орда легко покорила чувашские княжества, а потом дань с чувашей собирала Казань. Когда татары и русские рассорились, чуваши восстали против казанских ханов и приняли подданство московских царей. Это произошло ещё до взятия Казани Грозным.

На землях чувашей русские построили свои крепости – Васильсурск, Ядрин, Чебоксары, Цивильск, Козьмодемьянск, Курмыш. Здесь, в междуречье Суры, Волги и Свияги, всего было если не в избытке, то в достатке: лесов, рек и лугов, лета и зимы, воли и неволи. И чуваши-земледельцы потихоньку превратились в обычных крестьян, которые от русских отличались разве что язычеством.

На мысу у слияния речек Большой и Малый Цивиль ещё в древности стоял городок Сюрп, где жил чувашский «сотенный князь». В 1589 году на его месте русские возвели крепость Цивильск. За столетие до Пугачёва её осаждали ватаги Степана Разина. За Волгой Пугачёв попал в мир, где главным героем был Стенька. От лиходеев Разина Цивильск уберегла икона Тихвинской Богоматери. Она заговорила. «Не сдавайтесь, – сказала икона защитникам города, – и Стенька непременно отступится». Так и вышло. В память о том, как Богоматерь укрепила дух горожан, жители Цивильска возвели Вознесенский монастырь. Там и хранилась чудотворная икона.

Пугачёв не стал входить в Цивильск. Он не любил жить в захваченных крепостях и городах, предпочитал простор и шатёр, как хан. В Цивильск Емельян послал казаков. Казаки повесили цивильского воеводу, разгромили Троицкий собор, лавки и питейный дом и раздали народу найденные запасы соли. Из Вознесенской обители они привезли Емельяну откуп – казну монастыря. Обитель благоразумно предпочла убыток разорению.

Признаваться в сделке с мятежником монахи, конечно, не захотят, и сочинят сказку о чуде. Якобы Богоматерь, чей образ заговорил во время разинской осады, встретила Емельяна на околице Цивильска и поразила слепотой. Прозрел Пугачёв только тогда, когда ушёл прочь от города. Монахи Цивильска поступят так же, как жители Елабуги. Но в Елабуге сказка уподобляла Емельяна башкиру-мятежнику, чужому и непонятному, а в Цивильске – родному и любимому герою-разбойнику.

Троицкий собор в городе Цивильск – свидетель пугачёвщины

Стенька – он грабил богатых, дарил свободу и вообще был молодец. Емельян казался повторением Стеньки. Это прибавляло бунту Пугачёва народных симпатий и привлекало крестьян, но разрушало организацию, размывало смысл мятежа. За Волгой миф об удалом Стеньке вытеснял старательно выстроенный Пугачёвым миф о справедливом царе Петре Фёдорыче и активировал совсем не те надежды.

 

Пугачёвщина без Пугачёва

Мятеж в Поволжье историки назовут «пугачёвщиной без Пугачёва». Бунты чувашей вспыхнули в четырёх десятках сёл от Волги до Суры, но вожаки народных бунтов и не подумали ехать к Емельяну за чинами полковников. Чуваши не нуждались в одобрении Пугачёва, потому что решали свои проблемы, а не пугачёвские. И бунтовали они против своих хозяев, а не против общих порядков империи. Самозванство Пугачёва их не удивляло: чувашам, недавним общинникам, оно казалось полностью «законным». У кого войско, тот и князь. По-русски – царь.

Орда Пугачёва пересекала Чувашию, окружённая гудящим роем местных бунтовщиков. Земли чувашей были хлебородны, и пахари здесь жили не бедно. Крестьян-богатеев называли коштанами. Чуваши знали: все нормальные коштаны хранят свои деньжищи в сорокаведёрных бочках, а выносят из дома на улицу в ореховых чашах. По мнению чувашей, Пугачёв умел находить клады, замурованные коштанами в печах: он простукивал печи так, что золото отзывалось звоном.

Конечно, богачей ненавидели, но не настолько, чтобы истреблять под корень всех коштанов поголовно. И классовая борьба в Чувашии больше походила на молодечество. Побеждал не правый, а бравый. Всех восхитил коштан Парпузан из деревни Ванькино. Его хотели казнить, а он попросил повесить его, когда накормит войско Пугачёва пельменями. Войско было большое – но и пельмени у Парпузана всё не иссякали. Пугачёв не дождался конца угощения, прыгнул в седло и, хохоча, ускакал, пощадив толстосума.

Камень на берегу реки Суры в память о переправе пугачёвцев

К реке Суре Пугачёв вышел в селе Ильина Гора. По легенде, у околицы села его встретил бабий отряд крепостной актрисы Настасьи Хлоповой. Неизвестно, существовала ли Настасья Хлопова в действительности, или она – просто крик народной души. Однако едва Пугачёв уподобился Стеньке, так сразу и превратился в романтического героя, который не может обойтись без страсти. Вот и возникло предание об актрисе Настасье. А кто такая крепостная актриса? Душа королевы, тело богини, участь рабыни. Настасья явилась Емельяну с пылающими очами и с кинжалом в руке: в Ильиной Горе она зарезала приказчика Якушкина и собрала баб бить бар. Вечером 19 июля 1774 года в церкви Ильиной Горы поп обвенчал Емельяна Пугачёва и Настасью Хлопову, казака и актрису, «императора Петра III и княгиню Владимирскую». Попа Емельян обещал произвести в «главные протопопы».

А утром после свадьбы мятежников потянуло окунуться с похмелья. Воинство разделось до исподнего и поплыло через реку Суру: на другом берегу за рощами белели колокольни большого села Курмыш. Его гарнизон, разинув рты, глазел на плывущих пугачёвцев, не думая отражать супостата. Потом граф Панин будет расследовать сдачу Курмыша мятежникам, но махнёт рукой на местных простаков и просто прикажет их вину «прикрыть знаменем» – то есть предать забвению «от греха подальше».

Если в мире есть «города-призраки», то в России – бывшие города. Албазин, Повенец, Кайгород, Туруханск, Радонеж, Колывань – каждое имя отзывается историческим эхом. В отзвуке Курмыша – гул пугачёвского куража

Курмыш был основан во времена Дмитрия Донского как крепость, опорный русский пункт в Поволжье. В 1445 году хан Улу-Мухаммед, основатель Казанского ханства, взял Курмыш и держал здесь в плену Великого князя Василия. Когда же на Суре появились крепости Алатырь и Ядрин, Курмыш превратился в обычное большое село.

Здесь у храма Пугачёв сел мокрым задом в комендантское кресло и начал суд над богатеями, которых согнали на площадь. Среди обречённых стоял старый помещик Бобоедов – смутьяны только что выкололи ему глаза. При нём Пугачёв увидел внучонка – и приказал ему сплясать народу для потехи. Забренчала бандура. Зарёванный испуганный мальчишка заплясал, лишь бы спасти дедушку. И это оказалось совсем невесело. Пугачёв, ругаясь, встал с кресла и приказал разогнать всех пленников по домам.

Покровская церковь в бывшем городе Курмыш – свидетель пугачёвщины

Пугачёв быстро осознал, что чуваши – те же крестьяне, с которыми, увы, ему каши не сварить. Они встречали бунт с ликованием, но искали в бунте лишь месть и корысть. Казачья держава им была ни к чему. Уже в Курмыше Емельян понял, что ему надо стремиться на нижнюю Волгу, где казаки.

А чуваши бунтовали до осени 1774 года. Они даже не заметили, что Пугачёв ушёл. Они были уверены, что Емельян где-то тут: живёт по избам казнённых богатеев – переходит из дома в дом, когда все деньги растратит, потому и нет его на одном месте. В Чувашии сохранилось множество древних курганов, которые пугачёвцы якобы насыпали для своих батарей или над могилами убитых товарищей. Местные жители показывают пугачёвские урочища и овраги. Конечно, пугачёвщина оставила тут немало кладов. В Чувашии даже было дерево, на котором Пугач жил как соловей-разбойник.

Зачастую рассказы о подвигах Пугача в Чувашии – не сказки. Просто чуваши называли Пугачами всех своих бунтовщиков, а их были толпы.

 

Храм и кереметь

Войско Пугачёва направилось в городок с былинным именем Алатырь.

Атаманом Курмыша Пугачёв оставил чуваша Ивана Яковлева. Яковлев нацепил саблю, собрал в Курмыше «толпу» и повёл её вниз по Суре брать городок Ядрин. Ядринскую крепость построили в 1590 году на впадении в Суру речки Урги. Ко времени пугачёвщины от крепости ничего не осталось, но горожане решили защищаться. Оборону Ядрина возглавили комиссар Лихутин и купец Василий Засыпкин. Их ополчение вышло на берег Суры и, паля из разномастных ружей, кто во что горазд, отбило мятежников, которые пытались форсировать реку на плотах и сажёнками.

Потом появится легенда, что купцы Ядрина победили хитростью. Будто бы они изъявили покорность и принялись помалу перевозить мятежников на лодках. А в городке их без шума душили, пока не передушили столько народу, что Яковлев приказал отступить. Государыня наградит шестерых купцов Ядрина серебряными ковшами, а Засыпкина – дворянством.

Алексеевская церковь в городе Ядрин – свидетель пугачёвщины

Однако Яковлев не отцепился от Ядрина: он засел в кустах на правом берегу Суры напротив городка. А в городок вошёл отряд секунд-майора Карла Меллина. Майор воевал в деташементе Михельсона. Михельсон из Чебоксар двинулся в Арзамас, чтобы преградить Пугачёву дорогу на Москву, а Меллина командировал на выручку Ядрина. Майор без рассуждений переправил свою команду из городка через Суру на правый берег.

Меллин атаковал бунтовщиков, погнал, и у деревни Сормы его драгуны схватили самого Ивана Яковлева. Майор не церемонился и сразу вздёрнул разбойника на дереве. Взлетая в петле, Яковлев крикнул: пусть перелесок, где он умирает, будет кереметью. И чуваши потом выполнили волю атамана. Перелесок Яковлева объявили божьим. Уже два с лишним века на праздник солнцеворота в Сорминскую кереметь чуваши приносят печёных лошадок.

Керемети – священные рощи язычников. Огороженные заборчиками, они шумели почти у каждой чувашской деревушки. В середине XVIII века Комиссия новокрещенных дел подняла на них топор: крестоносцы вырубили множество рощ, а вместо них построили около сотни церквей. Чуваши этого не простили. И пугачёвщина в Чувашии превратилась в войну за веру. Бунтовщики сжигали храмы и топили в болотах колокола. Казнённых священников оказалось вшестеро больше, чем казнённых дворян и коштанов. Чаще всего чуваши вешали попов на деревьях – так в кереметях развешивали на ветвях шкуры жертвенных баранов. Надевая петли на шеи попам, чуваши говорили: «Теперь прими нашу веру». Ещё два века после бунта чуваши почитали у деревни Тогач «дуб двенадцати попов».

Тихая Сура течёт среди лесов, лугов и облаков, и здесь пугачёвщина очень фактурно предстаёт поединком вер. В какой вечности правда: в неизменности христианства или в изменчивости язычества? Какая вера лучше вписана в ландшафт?

В церкви села Кожваж мятежники устроили «концлагерь» для попов: их свезли сюда на общую казнь. Попы сидели и ждали смерти. Спасла их воинская команда из крепости Козьмодемьянск. Поначалу Козьмодемьянск был осаждён отрядом чуваша Михопара, но отбился силами гарнизона и чудом иконы Владимирской Богоматери. Команда из Козьмодемьянска погналась за Михопаром – и по пути освободила смертников из Кожважа.

Священная Сорминская кереметь

Майор Карл Меллин, казнив Яковлева, занял село Курмыш, откуда Яковлев отправился в свой бесславный поход на Ядрин. Тотчас на Курмыш налетел отряд другого чувашского вожака – Михаила Негея. Меллин разбил это воинство, а самого Негея взял в плен и повесил.

Пугачёв тем временем вошёл в город Алатырь. Город был основан по приказу Грозного ещё во времена взятия Казани. Воевода Белокопытов бежал от Пугачёва, бросив Алатырь на старого прапорщика Сульдешева. Испуганные жители Алатыря встретили Петра Фёдорыча «с принадлежащею церемониею»: с благовестом и слезами, на коленях и с хлебом-солью.

Пугачёв назначил Сульдешева полковником. Старый хрыч принял присягу, но смолчал, что прячет в лесу огромную казну: 24 тыщи рублёв серебром. Деньги потерял воевода Белокопытов, а Сульдешев подобрал их и сберёг, не позарившись и на копейку. В Алатыре Пугачёв «вверг в ров погибели» два десятка местных дворян. Бунтовщики приволокли их в тюрьму к Сульдешеву, а старик ночью тихонько выпустил несчастных. За спасение дворян царский суд потом простит Сульдешеву присягу самозванцу.

В Алатыре Пугачёв решил наградить своих отличившихся бойцов, и местные мастера серебряных дел из монет с Петром I понаделали медалей. Заодно мастера попробовали сделать деньги с портретом Пугачёва. Для этого они использовали вышедшие из обращения медные монетки – шелеги. Получилось, что ко всем своим грехам в придачу Пугачёв оказался ещё и фальшивомонетчиком. Это в Российской империи каралось смертной казнью, и на следствии Пугачёв будет отпираться: «Манет никаких с своею мерскою харею никому делать не приказывал и оных не давал».

Отдохнув пару дней в Алатыре, Пугачёв повёл своё войско на Саранск.

 

Пугачёвская Палатка

Семитысячная орда бунтовщиков, гомоня, валила по тракту от Алатыря к городу Саранску. За рекой Сурой кончались земли чувашей и начинались земли другого финно-угорского народа Поволжья – эрзи.

Эрзянское княжество было современником Булгарии. Столица его находилась сначала в Рязани – Эрзяни, потом в Арзамасе – Эрзямасе. Князья эрзи назывались инязорами. Инязор Пургас потерпел поражение от русских, и эрзя потеряли свою государственность. На реке Инсар, притоке Алатыря, в 1641 году русские возвели Саранский острог. Ко времени Пугачёва Саранск был бойким торговым и ремесленным городком.

Эрзяне почитали Христа, однако их православие было дремучим, как их леса: с причудливыми суевериями, с наследием язычества, с выдумками раскольников. Лесной гений эрзи не воевал с христианством, а бурно преображал его. Эрзянами были легендарные отцы раскола – патриарх Никон и протопоп Аввакум. Мальчонкой увидел пугачёвщину эрзя «Кузька-бог» – мужицкий пророк Кузьма Пиляндин. В конце XVIII века он соединит обряды кереметей с обрядами храмов и создаст в Поволжье новую религию, в которую ухнут тысячи крестьян. Власть, ошалевшая от такой дерзости, в 1810 году сошлёт еретика «Кузьку-бога» в Сибирь.

Когда Пугачёв нацелился на Саранск, знать бежала из города и спряталась в Большом Мокшанском лесу. Простые жители встретили самозванца хлебом-солью у моста через реку Инсар. Пугачёв вступил в город 27 июля «в силе и славе». В Саранске ему досталось семь пушек и тридцать тысяч рублей: деньги Пугачёв щедро раскидал народу. Ему привели дворян – 62 человека, и Пугачёв без колебаний «произвёл подобные своему зверству варварствы»: отправил пленников на виселицу.

Пугачёвская Палатка в городе Саранск

В Саранске Емельян повёл себя как свинья. Он решил поселиться не в шатре за околицей, как обычно, а в городе, и выбрал дом воеводской вдовы Авдотьи Каменецкой. Хозяйке приказали устроить пир. На пиру Пугачёв упился и покидал в окно всю посуду. Когда на хозяйку нажаловалась служанка, Емельян повелел повесить вдову Авдотью на воротах её подворья. Бабу повесили. А Пугачёв на другой день куражился уже на обеде у архимандрита Александра: сам он сыпал деньги «на обитель», а его молодцы, заставив дворню петь тропари, грабили жилище иерея.

Небольшой каменный дом казнённой вдовы Авдотьи Каменецкой жители Саранска прозовут Пугачёвской Палаткой. С крыльца этой Палатки и прогремел главный указ Емельяна Пугачёва: именем царя Петра III отныне в Российской державе всем крестьянам – воля, всем дворянам – смерть!

Угроза гибели, разумеется, пугала дворян, однако втрое страшнее была угроза свободы для всего народа. В могучей империи даже всесильные фавориты не владели своей жизнью и своей судьбой, а тут какой-то мужик в каком-то Саранске крикнул такую обжигающую дерзость!..

Пугачёв крепился девять месяцев бунта – не дарил народу свободу. Свободой он награждал только тех, кто шёл за него воевать: таких верстали в казаки. Но в Саранске Пугачёва прижало. Он увяз в Поволжье накрепко. Инородцы не заменили ему башкир, потому что сплошь окрестьянились. А крестьяне не заменили ему казаков, потому что из бунта они выколачивали выгоду, а вовсе не боролись за свои права. И что делать?

Из ловушки Саранска имелся единственный выход: поднять на бунт всех крестьян. Но жадным и расчётливым мужикам для бунта требовалась самая соблазнительная приманка. Мотивы типа «земля – крестьянам» или «Кубань – казакам» тогда ещё не работали. Расплатиться за бунт с мужиками Пугачёв мог только закланием дворян. Грабь любого. Всё – твоё.

Дворян Пугачёв, конечно, не жалел. Его проект переустройства державы подразумевал замену дворянства новой элитой – казаками. Но казак отличался от мужика не столько саблей, сколько свободой. Обречь всех дворян на истребление означало обречь всех крестьян на свободу. И Пугачёв швырнул её народу. Свобода вовсе не была целью пугачёвского бунта, как борода – не цель церковного раскола. Свобода была способом войны, потому что давала крестьянам доступ к собственности дворян. А собственность – главная ценность крестьянской идентичности.

Манифест о свободе стал самым страшным указом Пугачёва. Читать его вслух было запрещено даже тем прокурорам, которые требовали у судей смертных приговоров для пугачёвцев. На полях сражений солдаты рылись в карманах убитых бунтовщиков не в поисках денег, а в поисках этого проклятого листка. Но причина страха перед манифестом была не в слове «свобода», от которого императрице якобы делалось дурно. Не делалось. Власть не поверила в вольтерьянство казака и легко считала корыстный смысл призыва: Пугачёв «обольщал крестьян описанными в скверных его бумагах выгодами, думая, что такие больше прилепят их к его богомерской роже». Речь шла о точном политическом расчёте самозванца, а вовсе не о правах человека.

 

Карсунская линия

У крыльца Пугачёвской Палатки в Саранске манифест о свободе, разинув рот, выслушал крестьянин Фирс Иванов, который привёл отряд из села Сурали. Потом Фирс протолкался через толпу, чтобы поговорить с царём-батюшкой. Государь собирался опохмелиться и вести своё войско на Пензу, а Фирс считал, что царю обязательно надо побить бар в Симбирске. Емельян не стал спорить: вручил Фирсу указ взять Симбирск и дал «два возу денег» для платы добровольцам. После Симбирска Фирс должен был идти на соединение с Емельяном в город Камышин. Ободрённый доверием, Фирс двинул свой отряд от Саранска к Симбирску по старой Карсунской линии.

Эту засечную черту почти полтора века назад соорудил воевода Богдан Хитрово. От Суры до Волги он протянул полосу непроходимых лесных завалов, которые прикрыли от ногайских набегов русские селения на землях эрзи и чувашей. Ко времени Пугачёва вместо срубленных деревьев давно уже вырос новый лес, но рвы и насыпи сохранились. Засечная черта завершалась крепостью Симбирск, которою воевода Хитрово возвёл на перешейке между Волгой и Свиягой, на древнем городище булгарского князя Сенбера. В засечную черту были встроены семь бревенчатых острожков. Главным считался Карсунский острог, оберегавший броды через речку Барыш.

Посёлок Карсун – он из числа многих скромных героев России. Он не гремел, отбиваясь от врага, и негромко погиб бы в обороне, да господь его упас. Но подлинное величие начинается с готовности умереть во имя долга без всяких почестей

Гарнизон обветшалого острожка решил обороняться. Солдаты зарядили ружья и вычистили допотопные затинные пищали. Когда Фирсово воинство заполонило улочки Карсуна, крепостица с зелёными замшелыми кровлями вдруг огрызнулась выстрелами из бойниц. Над трухлявыми шатрами башен реяло знамя с вензелем государыни. Крестьянское воинство потопталось на откосе рва, в котором среди ряски квакали лягушки, и Фирс решил, что овладеть богатым Симбирском важнее, чем тихим Карсуном.

По Карсунской линии Фирс Иванов повёл свою толпу к Симбирску, а ему навстречу из Симбирска решительно шагала команда коменданта Андрея Рычкова. Полковнику Рычкову было 34 года, и он был сыном академика Петра Рычкова. 27 августа в золотых рощах Заволжья команда Рычкова столкнулась с толпой Фирса. Мужики не заробели. Пальбой опустошив пульницы, мужики бросились в атаку с вилами наперевес. Солдаты подняли руки. Офицеров, которые махали шпагами, лапотники закололи. Вилы вонзились в грудь командира Рычкова. Убитых Фирс велел свалить в телегу и увезти на кладбище в Карсун, а сам направился дальше на Симбирск.

Город, полный сбежавших из своих усадеб дворян, трепетал. Старый деревянный кремль с пятью покосившимися башнями помнил штурмы Стеньки Разина и сейчас не выдержал бы осады. Да что там осада: в пугачёвщину Симбирск потерял уже двух комендантов, хотя враг ещё даже не подступался к городу!

Первым погибшим комендантом Симбирска был полковник Чернышёв. В октябре 1773 года он увёл в Оренбург отряд в 1100 солдат с 15 пушками, но попал в засаду мятежников под горой Маяк и вместе с офицерами умер на виселице в Бёрдах. Вместо Чернышёва Симбирску назначили комендантом Рычкова. После гибели Рычкова оборону города возглавил полковник Обернибесов, защитник Елабуги и Сарапула. Обернибесов решительно вывел гарнизон на околицу Симбирска и умело разбил Фирсовы толпы. Солдаты прогнали мужичьё в расписные леса на Карсунской линии.

Но крестьянин Фирс Иванов не переживал о разгроме: он же не был казаком, которому поражение позорно. Отброшенный от Симбирска, Фирс не пошёл ни в какой Камышин ни к какому царю: Фирсу и здеся была добрая добыча. Целый месяц его шайки хищничали по осенним рощам Карсунской линии между Барышем и Свиягой, а 10 октября Фирс всё же попал в плен. Через день в Симбирск в клетке привезли и пленного Емельяна Пугачёва.

Пугачёва посадили в подвал и продержали в городе три недели. Здесь на самозванца с кулаками набросился старенький академик Пётр Рычков. Генералы вели допросы, а местному художнику приказали намалевать портрет Пугача, но только настоящий – не парадный, как у вельмож, и не парсунный. И художник зорко всматривался в лицо прикованного к стене мятежника: рисовал портрет тщательно и безыскусно, будто географическую карту.

По легенде, в это время какие-то заговорщики рыли ход к подвалу, где сидел Емельян, чтобы освободить узника, но чуть-чуть не успели. Через столетие остатки этого подземного хода будет искать гимназист Володя Ульянов. Потом Владимир Ульянов станет главой нового государства, и это государство переименует Симбирск в Ульяновск.

Симбирский портрет Пугачёва в музее Ульяновска

А осенью 1774 года, пока Пугачёва били на допросах, бунтовщика и вора Фирса Иванова привезли в городок Карсун, положили на бревно и разрубили на куски. Голову его в мешке отослали на устрашение в родное село Сурали.

 

Коронованные

Для Российской империи Пугачёв стал опаснее турецкого султана, а мятеж стал главной заботой державы. 22 июля в Петербурге собрался государственный совет. Блистая орденами, вельможи принялись обсуждать меры по защите Москвы от Пугачёва. Самой Москвы!.. Такой угрозы не было со времён Лжедмитриев, но и тогда враг был орудием Речи Посполитой, а не голи перекатной. Государыня взяла перо и написала воззвание к москвичам: не отступайтесь от присяги!

Пожар Казани показал, что князь Фёдор Щербатов – командир армии, собранной против Пугачёва, – с порученным ему делом не справляется. «В жестоком сострадании о печальной сюдибине города Казани» Екатерина удалила князя Щербатова из войска, а вместо него командующим назначила генерала графа Петра Панина. Четыре года назад у крепости Бендеры под началом графа отважно сражался казак Емельян Пугачёв.

Графу Панину собрали новую армию: 18 полков, 18 гарнизонных батальонов, 11 эскадронов, 9 полевых команд и два дворянских корпуса. С турецкого фронта прибыл непобедимый генерал Александр Суворов. Граф Панин, раздухарившись, сообщил государыне, что он с радостью приемлет грех «пролития проклятой крови на себя и на чад своих».

Однако на театре военных действий всё обстояло не так благополучно, как в кабинетах. Отважный и самоотверженный Михельсон занял Арзамас и загородил путь на Москву. Пугачёв знал, что сквозь деташемент ему не прорваться, и пошёл из Саранска на Пензу. Михельсон двинулся из Арзамаса на Саранск, а из Курмыша на Пензу устремился секунд-майор Меллин.

Михельсон и Меллин гнались персонально за Пугачёвым, но они были не в силах справиться с бунтом в целом. Бунт принял чудовищные размеры: зачитанный в Саранске манифест взорвал крестьянский мир. Отряды восставших мужиков насчитывали тысячи бойцов с ружьями и пушками.

Власть не сразу осознала, в чём дело, какая сила бушует на Волге. В бою под городом Верхним Ломовым был убит один из мужицких атаманов, и в кармане его кафтана нашли манифест Пугачёва о всеобщей вольности крестьян и поголовном истреблении дворян. Дерзость целей мятежников и точность их ударов поразили власть как громом. Граф Панин назвал этот манифест «сильным и обласкательной подлости возмущением».

Боевая успенская церковь в Керенске потеряла и корону, и колокольню. А сам непокорный Керенск потерял и статус города, и название. Так нельзя. Это хуже пугачёвщины. Так нельзя

Манифест Пугачёва запустил цепную реакцию восстания: Пугачёв уже ушёл из Саранска, а бунт только разгорался всё ярче. В городке Инсар дворовый человек Пётр Евстафьев тоже сам себя короновал и объявил ещё одним Петром III. Вокруг нового самозванца сплотилась армия в три тысячи человек с десятком орудий. Армия второго Петра Третьего друг за другом брала мелкие городишки в полях от Саранска до Пензы: Краснослободск, Наровчат, Троицк, Темников. В августе 1774 года самозванец Евстафьев осадил небольшую Керенскую крепость.

Крепостица была построена в середине XVII века на впадении речки Керенки в речку Вад. Жители Керенска решили защищаться от самозванца. Оборону острожка возглавили Иван Енгалычев, предводитель дворянства, и Иван Персиков, «товарищ воеводы». Горожане подлатали укрепления и втащили на колокольню Успенской церкви две пушки.

Перестроенная церковь в селе Вадинск, бывшем городе Керенск

Может быть, жители Керенска думали, что им хватит пары выстрелов, дабы отогнать мятежников Евстафьева, но всё получилось по-настоящему. Самокоронованный царь три раза водил свою армию на приступ острожка. Атакующие подожгли башни крепостицы. Защитники расковали цепи только что пригнанных пленных турок и заставили пленников сражаться на стенах рядом с собою. Маленький острожек пылал и грохотал, сотрясая землю.

Потом государыня Екатерина отблагодарит Керенск честью: шатёр боевой колокольни увенчают большой золочёной короной. Успенская церковь простоит коронованной до прихода советской власти. Комсомольцы скинут корону, а город переименуют в Вадинск, чтобы не напоминал об Александре Керенском, премьер-министре Временного правительства.

Корона керенской церкви в музее Пензы

В пугачёвщину в пензенской округе Керенская крепость единственная не сдалась бунтовщикам, но спасать её пришлось самому графу Панину, главнокомандующему: он привёл под Керенск свою армию. Мятежники Евстафьева бежали к Царицыну на соединение с Пугачёвым. А граф Панин превратил крестьянские тракты Поволжья в «аппиевы дороги»: на десятки вёрст по обочинам тянулись ряды виселиц с казнёнными.

 

Юрьев день для Емельяна

От Саранска Пугачёв направился к Пензе. Пенза тогда напоминала Кунгур. Оба этих городка основали в 1663 году как крепости на границе с инородцами. В Пензе на берегу реки Суры стоял ветхий бревенчатый кремль, как и в Кунгуре на берегу Сылвы. В Пензе тоже службу нёс гарнизон, а жили купцы и ремесленники. Однако в пугачёвщину судьбы Пензы и Кунгура сложились по-разному. На Кунгур наступали чужаки-башкиры, а на Пензу – свои-русские, да ещё и во главе с самим Пугачёвым. В Кунгуре воевода сбежал, а купцы решили защищаться, в Пензе – наоборот: купцы задумали сдать город, а воевода не согласился капитулировать.

Воеводой был князь Андрей Всеволожский. Он знал, что Пугачёв взял за образец Игната Некрасова, а Пенза в 1717 году еле пережила «кубанский погром». Тогда «игнат-казаки» и крымские татары прорвались вглубь России. Воевода князь Мещерский едва отбил Пензу. И теперь Всеволожский следовал примеру Мещерского, как Пугачёв – примеру Некрасова.

Лучшие граждане Пензы – бургомистр Елизаров, командир гарнизона секунд-майор Герасимов и купец Кознов – встречали Пугачёва с народом под хоругвями. Пока Емельян принимал присягу, его атаманы штурмовали воеводский дом, откуда из окон отстреливался воевода Всеволожский с дюжиной дворян. Воеводский дом не сдался, и мятежники сожгли его к чёрту вместе с защитниками.

Пугачёв был доволен Пензой: он взял шесть пушек и тринадцать тысяч в медной монете. Бочки с деньгами заняли сорок телег. 1 августа купец Кознов устроил торжественный обед в честь Пугачёва. Загребая ложкой толчёный чеснок под уксусом, Емельян объявил, что в Пензе отныне все – казаки, но могут заниматься прежними делами. С паперти Преображенской церкви глашатаи Пугачёва читали манифест о свободе народа, а в это время купец Кознов от имени Петра III накарябал указ, что все батраки, которые работали у него по найму, теперь становятся евонными, купца Кознова, крепостными. Так купеческий, то есть крестьянский разум конвертировал чужую свободу в свою наживу. Вот тебе, Емельян, и Юрьев день.

«Пугачёвский камень» в городе Пенза

Пензенские крестьяне привели к Пугачёву на суд молодую помещицу, и Емельян забрал красивую бабу себе в обоз. Но Андрей Овчинников, старый друг Пугачёва, вытащил бабу из обоза и кнутом засёк насмерть. От имени всех мятежников он гневно обратился к Емельяну: «Мы-де не хотим на свете жить, чтоб ты наших злодеев, кои нас разоряли, с собою возил!». Оробевший Пугачёв развёл руками и поклонился.

В Пензе Емельян не задержался: он спешил на понизовую Волгу, к казакам. Гарнизонный командир Герасимов успел поверстать в войско Пугачёва двести новобранцев, и мятежники ушли, а через день в город вступил отряд майора Карла Меллина. Майор арестовал командира Герасимова и купца Кознова, которых Пугачёв произвёл в пензенские градоначальники. Герасимова суд потом разжалует, а вот как начальству наказать Кознова? Его публично объявят «недостойным гражданином».

В Пензе у Пугачёва случилась необычная встреча. К нему пробился молодой иконописец Иван Родионов и подарил своеручно написанный образ Богоматери. Растроганный Пугачёв произвёл иконописца в полковники – а богомаз оказался ярым воякой. Вместе с собой Иван увлёк и брата Ефима.

На бунт богомаза Ивана Родионова толкнуло обнищание монастырей. Оно началось в 1763 году после указа Екатерины о секуляризации монастырских имений. Свои дела Родионов решил поправить грабежом. Это, конечно, грех, однако на то и обитель, чтобы грехи отмаливать. Практичный крестьянский ум легко свёл веру и разбой.

Братья Родионовы быстро набрали войско в пять тысяч мужиков при пятнадцати пушках. Это войско с колокольным звоном принял к себе Казанский монастырь под Пензой, и к благословению Пугачёва братья присовокупили благословение архимандрита.

Отчаянные братья разорят городки Верхний и Нижний Ломовы, а потом под селом Загоскиным будут храбро биться с армией самого графа Панина. Разбитые, братья прибегут к Пугачёву в Саратов, и Емельян отрядит им ещё три сотни всадников. Родионовы вернутся под Пензу, наберут новую «толпу» и дважды попробуют взять Пензу приступом, а потом уйдут под Воронеж партизанить. Братьев изловят лишь в конце октября. Следователи даже не поверят, что один из лиходеев – иконописец. Суд приговорит бунтовщиков к четвертованию, но граф Панин заменит топор кнутом. В феврале 1775 года, через месяц после казни Пугачёва, на площади в Казани палачи кнутами забьют пензенских братьев-мятежников.

 

«Народ не воин»

Бунт становился однообразным. Все городишки похожи друг на друга: церковки с луковками и шатровыми колокольнями, пыльные площади, лавки, липы, старый мост через реку. Подлость присягающих купцов и ужас дворян, которых тащат на виселицу. Пугачёв видел, как ликует народ, которому кидают медяки, но понимал, что уже скоро сюда явятся царские войска и без усилий восстановят прежний порядок. Бунт словно бы крутился вхолостую.

Умножаясь крестьянами, армия Пугачёва превращалась в орду. На марше она выжирала всё вокруг, будто саранча. А в бою неопытный боец мог побежать от врага и увлечь за собой других – так, что лавина бегства снесла бы даже тех, кто готов был сражаться. Емельяна, человека военного, всё это стало раздражать. Потом он с презрением скажет: «русский народ не воин».

Пугачёв имел в виду не русских как нацию, потому что сам он был и русским, и воином. Он имел в виду крестьян. Пеших мужиков-мятежников, которые хотели влиться в его войско, Пугачёв начал прогонять домой. А при поражениях он уже бросал крестьян без всяких колебаний и уходил от преследователей с одними казаками.

Он рвался к нижней Волге, где жили казаки и калмыки: вот им-то нужна казачья держава. 4 августа 1774 года Пугачёв вышел к речке Медведице, которая впадала в Дон. Казачий мир был совсем близко, рукой подать.

На Медведице стоял городок Петровск, основанный по указу Петра I в 1698 году. Здешняя крепость охраняла переправу на тракте от Царицына к Москве. По кудрявым лиственным чащам вдоль тихой и ласковой речки шарились неугомонные разбойники, и восемь дубовых башен крепости держали брод через Медведицу под прицелом батарей.

В Петровске опять всё повторилось. Комендант крепости подполковник Зиминский сбежал. Солдаты открыли ворота мятежникам. В плен попал помощник воеводы майор Буткевич, он отказался присягать – и его казнили: разрубили на части. Повесили несколько изловленных бар, а вместе с ними – верных слуг и какого-то мальчонку. Казнь у пугачёвцев давно не считалась грехом: дворян истребляли с корнями. Это был принцип монголов – у врагов вырезать всех, кто выше колеса арбы.

Петровск находился недалеко от Саратова, крупного узла обороны. Саратов мог прислать отряд для защиты Петровска от Пугачёва, но саратовский комендант Бошняк решил не распылять силы своего гарнизона. Однако в Саратове в это время оказалась казачья команда гвардии поручика Гаврилы Державина, отправленная для защиты Малыковки. Рьяный молодой поручик уговаривал мудрого пожилого коменданта вывести гарнизон на тракт, ведущий к Петровску, и ударить по мятежникам. Комендант посоветовал поручику пойти на Волгу искупаться и остудить головушку.

Тогда Державин поскакал на Пугачёва в Петровск в одиночку, точнее, с казачьей сотней, и с разбега загнал свой отряд прямо в лапы мятежникам. Казаки остановились, окружённые пугачёвцами. Оробев, они сняли шапки и поклонились Пугачёву, который молча рассматривал это странное явление – не атаку и не капитуляцию. К своей гибели Державин не проявил того «поэтического любопытства», с каким он минувшей зимой вешал мужиков, а потому повернул коня и, бросив свой отряд, полетел обратно в Саратов. Но и там он тоже не задержался: увидев орду Пугачёва, будущий поэт решил созерцать битву за город с безопасного расстояния.

Мирная речка Медведица с лопухами и ряской. Купола храмов над тихими рощами города Петровска. Пыльные улицы. Вся Россия такая – и потому почти невообразима: невозможно поверить, что на этих пасторалях бушевали дикие страсти

В Петровске Пугачёву достались девять пушек и всего 41 рубль казны. В крепости к Емельяну приковылял старый прапорщик Иван Юматов. Он был в мундире и со шпагой, в трясущейся руке он держал рапорт о состоянии крепости. Рапорт был написан на имя государя Петра Фёдорыча. Прапорщик Юматов выжил из ума и действовал как автомат, по программе: прибыл государь – значит, надо отрапортовать; казнили старших офицеров – значит, надо командовать самому. Пугачёв произвёл Юматова в полковники, поручил ему заботы о крепости и увёл армию в Саратов.

Речка Медведица в городе Петровск

Через день в Петровск вступил деташемент секунд-майора Меллина. Прапорщик Юматов, старый дурень, и для Меллина тоже написал отчёт, под которым подписался полковником – так назначил Пугачёв. Карл Меллин всыпал хрычу плетей и посадил под стражу до суда. Ивана Юматова будут судить в день казни Пугачёва – 10 января 1775 года. Но приговор ему вынесут очень мягкий: «за гнусную по чину офицерскому робость, хотя строжайшего достоин наказания, за старостию лет, уменьшая оное, лишить его чинов». И всё. Власть не мстила до колеса арбы.

 

Самарская линия

После казанского разгрома Пугачёв передвигался по правому берегу Волги. Самару и Самарскую Луку он обошёл далеко стороной, хотя именно в Самаре его бунт одержал одну из самых важных побед. Правда, летом 1774 года для Пугачёва в Самаре уже всё закончилось.

Река Самара впадает в Волгу напротив Жигулёвских гор, и тамошние места с незапамятных времён давали убежище разному разбойному люду. Самарская Лука была русской Тортугой речных пиратов. По легенде, головорезы построили здесь собственный острог. Но митрополит Алексий – тот самый, что явился казакам Яика у острова Камынь, – предрёк лиходеям, что на месте пиратского укрепления будет стоять большая царская твердыня. Так и случилось. В 1586 году царские воеводы заложили на устье Самары мощную многобашенную крепость. Она была нужна для контроля над важнейшим речным путём державы – от Казани до Астрахани.

В 1736 году командир Оренбургской экспедиции Иван Кирилов основал на реке Самаре девять крепостей Самарской линии. Это казалось прорывом от Волги к Яику, а на самом деле было бегством Кирилова с дикого Яика в какую-никакую, но цивилизацию. От верхней крепости Самарской линии – Переволоцкой – через волок дорога протянулась к Татищевой крепости. Волга и Яик, Самара и Оренбург оказались связаны трактом. В пугачёвщину по нему прокатил лавину огня крестьянский генерал Илья Арапов.

Он был крепостным крестьянином, который осознал, что бунт – это не грабёж своего барина. Арапов был человеком, который дорос до понимания масштаба и смысла великого мятежа. В крестьянской среде Арапов оказался исключением, хотя кажется нормой. Но мужиков, подобных Илье Арапову, у Пугачёва больше не нашлось.

Вообще-то Арапов – это фамилия оренбургского помещика, хозяина Ильи. В 1771 году, в возрасте 33 лет, Илья Арапов, как Илья Муромец, слез с печи: забрал жену с тремя детьми и ушёл от барина неизвестно куда – лишь бы на волю. В конце ноября 1773 года он явился к Пугачёву в Бёрды и потребовал какого-нибудь поручения. Емельян дал ему несколько казаков, велел поехать в крепость Бузулук и добыть фураж. Арапов уехал. Этот мужик оказался решительнее любого казака: он сформировал собственный отряд и рванулся по крепостям Самарской линии ни много ни мало – к Волге. 25 декабря атаману Илье Арапову сдалась сама Самара.

Падение Самары тряхнуло империю больше, чем осада Оренбурга. Оренбург и Уфа – они далеко, а Илья Арапов распахнул бунту дверь туда, где чтили Стеньку Разина, – в пороховой погреб державы. Против дерзкого мужика вышел отряд премьер-майора Карла Муфеля. Перейдя Волгу по льду, солдаты и драгуны Муфеля ворвались в крепость Самары. Батареи стреляли вдоль улиц, сшибая крыши с домов, кони гусар прыгали через заборы. Порубив сотни мятежников, команда Муфеля выбила Арапова из города.

Но Арапов не думал бежать в Оренбург, он решил оборонять Самарскую линию. Отряд Карла Муфеля наступал вверх по реке Самаре, и крестьянский генерал сражался с ним за каждый «транжемент», оставляя драгунам лишь дымящиеся развалины. Премьер-майор еле допятил мужика до Переволоцкой крепости. Здесь мятежники прекратили сопротивление и ушли в недалёкую Татищеву крепость, где Пугачёв собирал силы для решающей битвы.

После пугачёвщины государыня озаботится тем, что на Самарской линии у державы слишком мало войск, и в 1780 году возле Тоцкой крепости будут учреждены «военные лагеря» – казармы и полигон XVIII века. Эти лагеря доживут до наших дней.

В 1954 году правительство СССР выберет Тоцкие лагеря для испытания атомной бомбы в условиях наземной войны. Сюда свезут 50 000 солдат и огромное количество военной техники. Войска начнут учения, а в воздухе над ними взорвут атомную бомбу по имени «Татьяна». Чудовищный гриб вырастет на высоту десяти километров. Сквозь него пролетят триста самолётов. По остекленевшей плеши радиоактивного эпицентра, рокоча дизелями, проедут шестьсот танков и шестьсот бронемашин. В окопах вокруг места взрыва будут стоять привезённые для опыта полусгоревшие, но живые коровы и лошади с вытекшими глазами. Не зная об ужасах облучения, с балкона наблюдательной башни на страшный взрыв в полевые бинокли будут смотреть маршалы Жуков, Будённый, Василевский, Рокоссовский и Конев, академики Курчатов и Харитон. Здесь, в пугачёвских степях, они увидят сатану, которого сами и вызвали из преисподней, – плазменный шар с давлением в триллионы атмосфер и температурой в 25 тысяч градусов.

А в далёком XVIII веке, 22 марта 1774 года, в битве под Татищевой крепостью отважный крестьянин Илья Арапов сложил буйну голову за государя Петра Фёдорыча.

 

Степан и Емельян

Самарская Лука – огромная излучина Волги. Здесь река ударяется в стену Жигулёвских гор и потом огибает вздыбленный кряж длинным путём с восточной стороны. Длина Луки 250 вёрст, а ширина перешейка – всего 2–3 версты. Лука – вековая вотчина волжских разбойников, казаков, чьим героем навеки стал Стенька Разин. По Стеньке будут мерить и Емельку, и даже Пушкин скажет, что Пугачёв – это Разин своей эпохи.

А общего у Степана и Емельяна и вправду немало. Оба они родились на Дону в станице Зимовейской, оба умерли на плахе на Болотной площади в Москве. Но разгульный Степан вплыл в историю России на расписном челне и с молодецким посвистом, а грозный Емельян вломился с канонадой повстанческих батарей. Емельян до самозванства был никем и ничем, а Стенька уже в двадцать лет надел шапку атамана. Гонора, спеси и самоуверенности у Степана Разина было куда больше, чем у Емельяна Пугачёва.

В 1665 году казачий Дон совсем разбуянился, позабыв, кто на Руси хозяин, и усмирять донскую вольницу царь Алексей Михайлович прислал войско воеводы князя Юрия Долгорукова. В долгие руки князя попал атаман Иван Разин, старший брат Стеньки. Иван Разин потерял голову, а Степан – веру в державу. Он не простил России гибель брата.

Самым отчаянным народом на Дону была «голытьба» – недавние беглые с Руси. В казаки их уже приняли, а хозяйством они ещё не обзавелись. Эти молодцы добывали добро в походах «за зипунами» – в грабительских набегах на купцов или врагов царя: турок, ляхов и калмыков. Но царские думные дьяки посчитали, что почём, и донесли государю: утешать тех, кого обидели казаки, царю выходит дороже, чем прекратить походы «за зипунами». И царь запретил казачьей «голытьбе» этот лихой промысел.

У старинного русского народовластия есть несколько образов. Вечевая республика, как в Новгороде и Пскове. Казачий круг, как на Дону и Яике. Или разбойничья вольница, как на Волге. Жигулёвские горы были крепостной стеной этой вольницы, а Молодецкий курган – цитаделью

А Стенька Разин плевал на заботы государя. В 1667 году он возглавил ватаги «голытьбы» и повёл лихоимцев на Волгу. Сарынь побежала на кичку от белокаменных лесистых круч Самарской Луки до сухих камышей Ахтубы. Войдя в раж, разбойники вытрясли добро из ладей самого патриарха Иоасафа, который плыл по Волге, и вот тогда московский царь осерчал всерьёз.

Молодецкий курган в Жигулёвских горах

Карать воров явился воевода Беклемишев, но воры поймали и казнили его самого, а потом сбежали с Волги на Яик в город Гурьев с толстопузым кирпичным кремлём. Перерезав гарнизон крепости, казаки зазимовали в Гурьеве. Весной под Гурьев пришли царские стрельцы. Стенькины ватаги прорубились от кремля к Яику, прыгнули в лодки-чайки и унеслись через Каспий к персам. Всё лето 1668 года Разин провёл в Персии и зазимовал во взятом городе Фарабаде. Но тут на казаков осерчал уже персидский шах.

Летом 1669 года застеленные коврами корабли Стеньки, волоча по волнам золотые кисти, поплыли по морю Хвалынскому из Персии в Россию. Возле города Баку у Свиного острова дорогу русским перегородил флот персидского шаха. Персы сковали свои суда цепями, чтобы окружить, сгрести в кучу и взять в плен Стенькины посудины. А хитрый Стенька велел атаковать флагманский корабль персов: флагман пошёл ко дну – и цепями потянул за собой весь флот. После такого позорного разгрома назревала полномасштабная война России и Персии. Казаки Стеньки – от греха подальше – сбежали с моря в Астрахань, где наврали с три короба воеводе Прозоровскому, чтобы пропустил их, и утекли домой на Дон.

Оковы Степана Разина в Войсковом соборе донских казаков

Стеньке такая жизнь понравилась больше казачьей службы, и в 1670 году он снова повёл огромную армию «голытьбы» на Волгу. Он кричал, что защищает царя, что с ним царевич и патриарх Никон. Бояре и воеводы – изменники царю: их, значит, надо грабить и резать. Буйные Стенькины полчища взяли Саратов и Самару, Астрахань и Царицын. Осечка вышла осенью под Симбирском: город отбился, а Стеньку ранили. Казаки вернулись домой на Дон и засели в Кагальницком городке.

Старшины Дона поняли, что им придётся расплачиваться за Стенькины художества, а потому собрали войско, штурмовали городок и схватили Стеньку. 6 июня 1671 года Разина четвертовали в Москве на Болотной площади, а его буйные друзья отбивались в Астрахани ещё до поздней осени.

И всё же между Разиным и Пугачёвым сходство только внешнее. Разин тоже казнил бояр, отменял неволю и вводил казачье самоуправление, но он принимал законы своего мира: его роль разбойника хотя и маргинальна, однако необходима для укрепления державы. Лихой Разин действовал внутри российского уклада и не покушался на общий порядок. А свирепый Пугачёв действовал вопреки всем законам. Так ведут себя захватчики, Лжедмитрии. Но Пугачёв не был и оккупантом. В истории России Пугачёву можно отыскать подобия, но нет аналога. Точнее, не было до большевиков.

 

Побоище и пепелище

Это место приглянулось ещё ордынцам: они заложили здесь город Увек. Его растоптали войска Тамерлана, и долина, окружённая холмами, опустела. Под глиняными развалинами лежали берестяные грамоты, написанные по-уйгурски. В 1590 году на заросших травой кирпичных россыпях князь Засекин выстроил русскую бревенчатую крепость – город Саратов. Саратов – от «Сары-тау», «Жёлтой горы»: так татары называли Соколовую гору.

Боевитый городок охранял степные промыслы: караваны чумаков – возчиков соли, кожевни при скотобойнях, рыбные торги и коптильни. У причалов качалась на привязях флотилия судов с пушками. Всякий мятеж волжской понизовой вольницы набрасывался на Саратов, как пьяница на вяленую воблу. Саратов жил бодро, без долгой тоски хлебопашцев.

Саратов и сейчас сохраняет эту бодрость. Непричёсанный, босой, как бурлак, он живёт на копейки и щурится на простор Волги. Его зелёные улицы покато сбегают к набережной, а облупленные особняки и «хрущёвки» покрыты горячей степной пылью. Саратов словно ждёт, почёсываясь сквозь дырявую тельняшку, когда же ему найдётся работа по призванию.

Пугачёв подошёл к Саратову 6 августа 1774 года. Города, в общем, не было: неделю назад его уничтожил пожар. Чтобы не сражаться за пепелища, жители отрядили к Пугачёву купца Фёдора Кобякова – договориться, как сдать город. Но Иван Бошняк, комендант погибшей крепости, не желал капитуляции. У Бошняка было три сотни солдат, одиннадцать закопчённых пушек и прозвище «пречестные усы». Он разорвал пугачёвский манифест, который принёс Кобяков, и приказал вместо крепостной куртины и вала укреплять рогатками склон Глебучева оврага.

С Соколовой горы ударили восемь пушек мятежников. Над чёрными остовами печей, уцелевших от сгоревших домов, заклубились тучи пепла. Пугачёвцы поскакали со склона с воплями и гиканьем. Солдаты и канониры Бошняка побросали ружья и орудийные фитили и подняли руки, упав на колени. Толстый Бошняк ругался и колотил трусов ножнами сабли. Только 66 человек из его гарнизона воткнули в дула мушкетов штыки, окружили командира и начали ретираду к Волге. Они пробились сквозь сумятицу к пристани, сели в судно и отчалили от саратовского берега.

Возле обгорелой колокольни Троицкого собора Пугачёв принял от горожан присягу. В сундуке в подвале колокольни казаки нашли казну Бошняка: 25 тыщ рублей. Мятежникам достались пять пушек, которые не успел заклепать комендант. В толпе городских жителей Емельян увидел давнего знакомца – отставного казака Якова Уфимцева. Прошлой осенью Пугачёв ограбил его на Яике: Уфимцев купил триста лошадей для гарнизона Саратова, а Емельян забрал их, но пообещал расплатиться, когда придёт в Саратов. Обещал он просто так, не думая выполнять обещанное. А теперь получилось красиво: Пугачёв по-барски отсыпал Уфимцеву три тыщи из казны Бошняка и произвёл Уфимцева в атаманы «Саратовской станицы».

Троицкий собор в Саратове – свидетель пугачёвщины

Пугачёву нечего было делать в сгоревшем городе, да ещё на хвосте висел деташемент Михельсона. 9 августа Пугачёв скомандовал выступление. Полчища мятежников потекли по берегу Волги прочь от Саратова. Параллельно войску по Волге плыли две барки – второй флот Емельяна.

Одна барка принадлежала конторе немецких колонистов, а другая – конторе соляных дел. Бурлаки с этих барок переметнулись на сторону бунта. Пугачёв посадил на суда экипажи и поставил пушки. Эти барки, плавучие батареи, крепко помогут Емельяну в перестрелке с крепостью Царицына, и Михельсон вынужден будет направить против них свои брандвахты. Суда Михельсона блокируют пугачёвский флот и вынудят к сдаче. В трюме одной из барок солдаты обнаружат шесть дворянских дочерей, которых спрятал здесь от расправы Пугачёва саратовский атаман Яков Уфимцев.

Уфимцев не стал спорить с бунтовщиками и согласился быть атаманом. Мятежники отыскали в городе и повесили почти сотню дворян, но кое-кого старый Уфимцев ухитрился укрыть и спасти. Когда Пугачёв ушёл, Уфимцев выставил караулы возле уцелевших складов, сжёг указ самозванца о своём назначении и сбежал на дальние хутора. Там он подождёт, пока законные власти заменят на виселицах Саратова дворян на мужиков, и тогда вернётся. Его будут судить и приговорят к смерти, но потом вспомнят о его добрых делах и пересудят: дадут 25 кнутов и отрежут ухо.

 

Один за всех

Стены и башни были нужны Саратову для защиты от калмыков, которые были опасными соседями, вечно падкими на всякие измены. В октябре 1773 года к калмыкам попал манифест Пугачёва: его тайком читали в крепости Ставрополь. Это был не нынешний город Ставрополь. Нынешний, второй «город креста», основан возле Кубани в 1777 году. А на Волге напротив Жигулёвских гор в 1737 году Татищев заложил первый Ставрополь – центр калмыцкого казачьего войска.

Этот город не доживёт до XXI века. В 1953 году волжскую пойму затопят воды строящегося Куйбышевского водохранилища, и Ставрополь перенесут на высокое место по соседству: город утратит историческую площадку. В 1964 году его переименуют в Тольятти – в честь лидера итальянских коммунистов, который имел несчастье помереть во время визита в СССР в пионерском лагере «Артек». Город утратит историческое имя. В 1966 году в Тольятти начнут возводить завод-гигант АвтоВАЗ, и город утратит исторический характер. А криминальные войны создадут городу новую легенду и сотрут из памяти старый Ставрополь-на-Волге.

Воззвание Пугачёва потрясло офицера Фёдора Дербетева. Дербетев был из рода калмыцких князей Дондуковых. С 17 лет он служил в калмыцком войске, созданном из крещёных степняков, и храбро воевал в Европе. Во время пугачёвщины Фёдору Дербетеву было 33 года.

Собрав три сотни товарищей, Дербетев увёл их из-под Ставрополя в Бёрды к Пугачёву. А Пугачёв поговорил с калмыком и отправил обратно – поднимать на бунт единородцев. В январе 1774 года Дербетев с отрядами вернулся на Волгу. В Самаре, захваченной Ильёй Араповым, он соединился с войском крестьянского генерала. Самара и Ставрополь стояли неподалёку, потому русские и калмыки, Арапов и Дербетев, действовали сообща.

Памятник Татищеву в городе Тольятти

Одним из отрядов Фёдора Дербетева командовала его «злая мать» – тайша Анна. Она сидела в седле, как ведьма на помеле, и наводила ужас на врагов и на друзей. Все, кроме сына, боялись этой скуластой надменной женщины в длинной красной безрукавке цэрдэг, надетой поверх кольчуги, и в квадратной меховой шапке халмаг с алой кистью и с околышем из соболя. Тонкой сильной рукой, все пальцы которой блистали серебряными кольцами, тайша Анна легко поднимала тяжёлый пистолет, стреляющий гранёной алмазной пулей прямо в сердце врагу.

Из Самары Арапова и Дербетева выбила команда премьер-майора Карла Муфеля. Но атаманы отступили только до первого «транжемента» Самарской линии. Здесь Дербетев уговорил Арапова предпринять обманный маневр, чтобы разорить Ставрополь.

В Ставрополе стоял гарнизон подполковника Аршеневского. Арапов повёл своё войско в притворную атаку на Самару, отбитую Муфелем, Аршеневский с командой бросился на подмогу премьер-майору, а Дербетев помчался к Ставрополю и ворвался в город. Это было 20 января 1774 года. Калмыки пронеслись по Ставрополю как Бич Божий: в петлях взвились 47 офицеров и чиновников. Закатив в сани шесть пушек, калмыки подожгли цейхгаузы и, не задерживаясь, ускакали в снежную степь.

Современный город Тольятти – не правопреемник старого Ставрополя-на-Волге. Утрачено всё: и место, и название, и образ. «Порвалась связь времён». У Тольятти своя история и свой миф, и даже местные бандюганы не перекликаются с пугачёвцами

Но эта победа уже ничего не меняла. В Самару пришла бригада генерала Павла Мансурова и двинулась в наступление вверх по Самарской линии. Калмыки Дербетева дрались вместе с мужиками Арапова. Мятежные «транжементы» не сдавались – они погибали один за другим.

В Сорочинской крепости бригада Мансурова слилась с корпусом князя Голицына, который наступал из Бугульмы. Бунтовщики попробовали зацепиться за деревню Пронкину под Сорочинской крепостью, но их прогнали. Они убежали в Татищеву крепость. Здесь Пугачёв собирал все силы для отпора. 22 марта грянул бой под Татищевой. Голицын, Мансуров и Фрейман, ломая ногти, разорвали войско бунтовщиков на куски. Илья Арапов погиб на рубеже. Пугачёв откатился под Оренбург.

Дербетев увёл остатки своего отряда в дебри Общего Сырта и два месяца укрывался по умётам меж Иргизом и Волгой. Потом казачья эстафета принесла ему приказ Пугачёва идти на соединение в Башкирию. Калмыки двинулись с Иргиза на Агидель – и возле крепости Бузулук нарвались на команду поручика Байкова. Его солдаты разбили измотанных калмыков в схватке на речке Грязнухе. Тайша Анна ускакала и исчезла в цветущих степях, а тяжело раненный Фёдор Дербетев попал в плен. Он не дал властям удовольствия казнить себя: отвернулся к стене тюрьмы и умер.

Фёдор Дербетев уверенно рифмуется с Салаватом Юлаевым. Оба молоды, оба свободны и богаты. Даже «злая мать» тайша Анна похожа на «злого отца» бая Юлая. А калмыки были таким же могучим и неистовым народом, как и башкиры. Но Пугачёв не успел разобраться и начать верную политику, а калмыцкого Кинзи рядом не нашлось. Под Татищевой крепостью Емельян опрометчиво рискнул Дербетевым – и в результате потерял для бунта не только человека, но и весь его народ.

 

Монголы без ига

Калмыки были теми же монголами. Во времена Ивана Грозного из Монголии вышла огромная конная орда кочевников и двинулась на северо-запад. Одна часть блуждающей орды осела в Джунгарской пустыне на границе китайских гор и казахских степей и образовала здесь Джунгарское ханство. Другая часть орды заняла верховья Иртыша. Этих пришельцев сибирские татары называли калмыками – «отделившимися».

Иртыш калмыкам вскоре разонравился. Они расселись по кибиткам и поехали дальше на запад. Казалось, что калмыков ведёт призрак Батыя. Кочевники прошли Барабинскими степями, преодолели Тобол, прошли степями Зауралья и по Яику выбрались на Общий Сырт. Около 1640 года контайша Хо-Урлюк вывел свой народ к Волге в районе Саратова. Так в XVII века в России внезапно случилось второе нашествие монголов.

В 1615 году калмыки приняли буддизм и душами теперь были в Лхасе, в послушании у Далай-ламы. Мудрец Зая-Пандита создал для калмыков «тодо бичиг» – «ясное письмо»: алфавит и письменность. Не исторические обиды, а вера и язык резко отделили калмыков от народов-соседей. Калмыки жили чужеродным анклавом и цапались со всеми – с Хивой и Бухарой, с татарами и башкирами, с казахами и русскими, с горцами Кавказа и казаками Дона.

Хо-Урлюк сплотил волжских калмыков в кочевое Торгоутское ханство, которое перемещалось туда-сюда через Волгу от турецкой Кубани до гиблых ногайских Рын-песков. На российской земле стояла священная калмыцкая гора Богдо, но гордые калмыки и не думали подчиняться русским царям.

Калмыцкий Хошеутовский хурул на нижней Волге. 1818 год

Чтобы цари отвязались, калмыки несколько раз принимали шерть – присягу, но об этом помнили только сами цари. Единственной настоящей клятвой калмыки считали шерть великого тайши Аюки, который в 1722 году встречался с Петром I и уговорился на дружбу. Хотя даже шертью Аюки калмыки особенно не заботились. Если была польза, они дружили хоть с кем: с Джунгарией или с Персией, с Китаем или с Оттоманской Портой.

Непостоянные, как ветер, калмыки сами решали за себя, как жить. В 1771 году тайша Убуши и князь Банбур задумали увести свой народ в опустевшую после разгрома Джунгарию. Калмыков подгоняли голод и бескормица. Две трети народа – 170 тысяч человек – сели в тридцать тысяч кибиток и поехали с Волги через Богдо, Узени, Общий Сырт и Яик в степи Казахстана и дальше к долине Джунгарские Ворота в горной цепи Алатау.

В те времена российской власти были нужны любые подданные, даже такие проблемные, как калмыки. Пресечь исход калмыков, загородить им переправы через Яик, власть обязала яицких казаков. А казаки увидели, что они нужны именно здесь и сейчас, и устроили начальству шантаж: или убирай ненавистное «регулярство», или не пойдём ловить калмыков. В итоге калмыки через пустую границу ушли в степи, а на Яик явились карательные войска генерала Фреймана. Грохот тех боёв и приманил Пугачёва.

Конечно, с бегством Убуши и Банбура калмыки в России не иссякли. К XIX веку их народ возродится. В 1822 году калмыки найдут способ ужиться с Россией: они выработают законы, по которым их кочевое ханство сможет существовать внутри вполне европейской империи. В результате Россия переведёт отношения с калмыками из Министерства иностранных дел в Министерство внутренних дел.

А при Пугачёве волжские степи оказались малолюдны. Поредевший народ калмыков возглавлял тогда Цэндэн-Доржа. В Саратове, где начинались кочевья калмыков, Пугачёв надел голубую калмыцкую шапку с красной кистью и отправил к Цэндэну казака-башкира Идеркая Баймекова – своего «министра международных отношений».

В жилах Цэндэна взыграла кровь степных грабителей. Цэндэн-Доржа охотно поддержал мятеж. Калмыки целовали Пугачёву «его мерскую руку, обнадёживая в верности». Цэндэн послал к бунтовщикам большой отряд полковника Дондукова. Хитрый Дондуков с трёхтысячным отрядом явился к станице Дубовке и вроде бы как влился в силы правительственного заслона, стоящего перед станицей на речке Пролейке. Но когда началось сражение, калмыки вероломно бросили свой рубеж обороны, и Пугачёв разметал по степи царские войска, преданные калмыками Дондукова.

Вместе с Пугачёвым калмыки дошли до Царицына, а оттуда Емельян отослал Дондукова обратно – сказать, чтобы Цэндэн по своим аймакам собирал новое войско. Но Пугачёву оно уже не пригодилось: через три дня мятежников разгромили в пух и прах, а Емельян бежал. Получилось, что настоящие монголы не смогли оказать значимую поддержку «новым монголам» – казачьему улусу Пугачёва.

 

Казаки-разбойники

От Саратова Пугачёв шёл берегом Волги и прошёл через большое село Золотое. Здесь местный мальчик в честь царя-батюшки ударил в колокола, и Пугачёв одарил сообразительного парнишку алым шёлковым кушаком. 11 августа орда Емельяна добралась до города Камышина.

Городок на речке Камышинке возник благодаря Стеньке. Камышинка, приток Волги, в верховьях близко сходится с рекой Иловлей, притоком Дона. Через перешеек пролегал казачий волок с Дона на Волгу. В 1667 году по этому волоку «за зипунами» пробрались разинцы. Власть решила поймать Стеньку на обратном пути и возвела у волока острожек, но Разин вернулся на Дон другой дорогой. А острожек со временем стал городом Камышином.

В Камышине дважды побывал Пётр I: он планировал прокопать по волоку канал – предтечу нынешнего Волгодона. Мятежным летом 1774 года на трассе задуманного канала астроном Георг Ловиц по заданию Академии наук будет вычислять координаты опорных точек. Учёного немца поймают бунтовщики Пугачёва. Неграмотный Емельян расценит работу Ловица как барскую придурь и прикажет повесить астронома «поближе к звёздам».

А для Камышина счастливые времена наступили в 1747 году, когда началась добыча соли на озере Эльтон. В городок пришли деньги богатых и щедрых солеторговцев. В 1768 году рачительный комендант Каспар Меллин соорудил в Камышине новый «транжемент» и занялся благоустройством города: вымостил улицы и спуски к пристаням на Волге.

Полковнику Меллину и выпало защищать Камышин от бунтовщиков. Пугачёв приказал готовить штурм. Жители города перепугались и решили сдаться. Они послали к Емельяну депутацию сержанта Абызова. Старый полковник Меллин написал астраханскому губернатору последнее грустное донесение: «Я остаюсь во обороне вовсе безнадёжен».

Оттиск печати Пугачёва в музее города Камышин

На подмогу гарнизону Меллина прискакала команда волжских казаков атамана Попова. Но казаки вдруг передумали драться. И в казачьем городке Камышине всё получилось, как на казачьем Яике: солдаты на бастионах заряжают пушки, а казаки открывают врагу ворота. Мятежники ворвались в «транжемент» и перекололи весь гарнизон пиками. Комендант Меллин погиб. Атаман Попов присягнул самозванцу.

В Камышине мятежники вылили в канавы сотню бочек водки. Ошалевшие казаки черпали шапками из луж, «пили нападкой» и в угаре разнесли городишко. А пугачёвцы уходили – их за пятки хватал деташемент Михельсона. Сержанта Абызова Пугачёв оставил комендантом залитого водкой и кровью Камышина, но сержант убежал и пристроился в арьергарде мятежников, где поспокойнее. Здесь уже был и трусоватый казачий атаман Попов. Потом оба изменника – атаман и сержант – всё равно попадут в плен: атамана повесят, а сержанта отдадут в солдаты.

Пугачёв добился своего: он добрался до казачьих земель, где ожидал найти новые силы для борьбы. Вот он идёт к Дубовке, столице волжского казачества. Но удовлетворения не было. Волжские казаки встречали Емельяна с ликованием, но сами мятежей не поднимали. В чём причина?

Причина была в том, что небольшое волжское войско морально разложилось. Ратного дела ему не нашлось: враги нападали редко. Казаки поливали бахчи и потихоньку пропитались крестьянскими ценностями: главное – богатство. А сытым и вольным мужикам с ружьями и пиками богатство проще всего добыть грабежом. И волжское войско занялось мелким рэкетом на бойких торговых дорогах Понизовья.

Кушак Пугачёва из села Золотое в музее Саратова

Волжские казаки встречали Пугачёва не как вождя огромного восстания, а как славного разбойничьего атамана, с которым «не приходится тужить». Для такого атамана не надо бить в набат и поднимать мятежи по станицам.

Пугачёв – не знал казаков-разбойников Волги, а власть знала их и не верила им. Поэтому в заслон перед Дубовкой был выставлен не волжский, а донской казачий полк полковника Фёдора Кутейникова в 350 сабель. Донцов поддерживала лёгкая полевая команда майора фон Дица в 500 штыков и трёхтысячный калмыцкий отряд полковника Дондукова.

16 августа на речке Пролейке близ Балыклеевской станицы заслон из царских войск остановил 20-тысячную армию Пугачёва. Едва загремел бой, изменники-калмыки отлетели в сторону, и мятежники ударили заслону в оголённый фланг. Майор фон Диц и его солдаты полегли в обороне, не отступив ни на шаг, а донские казаки дунули прочь от Пугачёва и удирали целые сутки, проскакав сто вёрст до самого Дона.

 

Не тот Федот

Станица Дубовка на Волге появилась благодаря «игнат-казакам».

В 1717 году крымский сераскир Бахты-Гирей затеял поход на Россию. Орду крымцев, ногайцев и черкесов повели беглые кубанские казаки Игната Некрасова. Орда прошла по волгодонскому волоку и вторглась вглубь России вверх по Волге на тысячу вёрст – о таком дерзком и глубоком прорыве не мог мечтать даже Карл XII. Набег крымцев разбился о стены маленького Рамзайского острожка – забытого ныне города-героя. Острожек Рамзай не сдался врагу и погиб в бою вместе со всеми своими жителями: так при Батые, поразив монголов, погиб «злой город» Козельск.

На Волге этот набег прозвали «Кубанским погромом». Были разорены все селения от Астрахани до Пензы. На невольничьи рынки Бахчисарая и Кафы ушли 18 тысяч русских пленников. Чтобы такого не повторилось, Пётр I приказал вдоль волгодонского волока вместо канала строить Царицынскую линию крепостей. Она состояла из «Петрова вала» длиной 60 вёрст, а в этот вал были вкопаны четыре мощных «транжемента» и 23 редута. «Петров вал» остановил кубанские набеги. Как военно-инженерное сооружение, «Петров вал» послужил и XX веку: прикрываясь им, в Гражданскую войну красные сражались с белыми, а в Отечественную – русские с немцами.

План Царицынской линии на мемориале «Петрова вала»

«Петрову валу» нужны были защитники. В 1732 году императрица Анна Иоанновна переселила в крепости Царицынской линии команды донских казаков и объявила их Волжским казачьим войском. Первым атаманом стал казак Макар Персидский. В 1734 году он подыскал место для столицы своего войска. Атаману приглянулась дубрава на волжском яру неподалёку от Водянского городища – заросших полынью курганов и насыпей ордынского города Бельджамен. Дубрава дала новой станице имя Дубовка.

За сорок лет правления клан Персидских обнаглел и заворовался. Это с ними, с ворами Персидскими, рассорится казак Фёдор Дубовский, которого за правдолюбие обвинят в поклёпе и навечно сошлют на Яик. В Илецком городке старик Дубовский увидит Пугачёва и узнает в нём Петра Фёдорыча, а Пугачёв сделает Дубовского атаманом Сакмарского городка. А на Волге под вороватыми атаманами Персидскими расшалились и казаки.

За два года до Пугачёва они уже имели одного анпиратора. Царём назвался тогда Федот Богомолов – беглый крепостной графа Воронцова. На реке Иловле он записался в волжское войско, поднял бучу и призвал казаков к походу на Дубовку. Власти быстро скрутили Богомолова и привезли в Царицын, но волжские молодцы пронюхали, где держат Федота, и кинулись его освобождать. Комендант Царицына полковник Цыплетев приказал солдатам палить в смутьянов из ружей. Когда горячие головы поостыли, на площади Царицына Федота высекли кнутом, а потом, вырвав ноздри и заклеймив, сослали самозванца в Сибирь. В дороге Федот помер.

На уровне вульгарного казённого пафоса историю России понимают как череду войн русских с иноземцами – монголами, немцами, поляками, шведами, французами, турками, японцами… Но подлинная, глубинная, сокровенная история России – это войны русских с русскими

Про Богомолова Пугачёв узнал в Яицком городке, когда объявил себя Петром III казаку Денису Пьянову. Пьянов припомнил слух про Федота из Царицына – а Пугачёв тотчас охотно подтвердил: да, это был я, токмо я утёк, а не скончался. Так для казаков-разбойников Волги Емельян стал новым Федотом: вторым шансом распотрошить дворян, купцов и собственных богатеев. Пугачёв, понятно, не возражал против грабежа, но бунт он затеял не для этого. Грабёж – доблесть мужика, а не казака.

Пугачёвский дуб в городе Дубовка

Атаман Персидский не стал совать башку под топор пугачёвщины: когда Пугачёв приблизился, Персидский поручил оборону Дубовки старшине Полякову и сбежал в Царицын. Но волжские казаки плевали на приказы Полякова. Старшина хотел поставить пушки в воротах станичной крепости – ему не дали. Хотел утопить порох в Волге – ему не позволили. Он послал Пугачёву письмо: дескать, в станице нет ни казаков, ни казны, ступай с богом мимо. Но казаки выехали к Пугачёву со знамёнами и зазвали к себе.

17 августа Пугачёв въехал в Дубовку и занял большой двухэтажный дом Персидских. Здесь, в Дубовке, всё казалось Емельяну родным: такие же, как на Дону, тополя, такие же пыльные улочки, плетни, подсолнухи, рыбачьи сети на вешалах. И эти облака над Волгой, и томное лето, и жёлтая степь… На площади станицы Пугачёв принял присягу. Казаки заставили поклониться самозванцу и старшину Полякова, однако Пугачёв не смягчился и отправил старшину на виселицу. В Дубовке в войско Емельяна вступили 250 волжских казаков. Из них Пугачёв сформировал Дубовский полк. Но волжане разбегутся в первом же бою. А для Емельяна тот бой станет последним.

Уняв пугачёвщину, Екатерина упразднит бесполезное казачье войско Волги, а станичников зашлёт к свирепым горцам на непокорный Кавказ.

 

Времена великих вольниц

Чудовищная Сталинградская битва так перепахала былой город Царицын, что от старины здесь ничего не осталось. Да и прежнее название города вытеснено громадой имени «Сталинград». Но всё равно нынешний мегаполис Волгоград – это ещё немножко и про Пугачёва.

Со времён Орды здесь было селение при перевозе, а перевоз устроили с передышкой на песчаной отмели посреди Волги. Татары называли отмель Жёлтым островом – Сары-Син. В 1589 году русские воеводы возвели на переправе острожек, названный по созвучию Царицын, хотя никаких цариц в этом острожке сроду не бывало. Но трижды бывал царь – Пётр I. В 1722 году он сам распланировал в Царицыне новый «транжемент», а жителям города подарил свой картуз и свою трость. Крепость, начерченная императором, будет защищать горожан от пугачёвцев.

Картуз и трость Петра I в музее Волгограда

Для бунта Царицын был воротами на Дон. Екатерина не верила, что казаки Волги удержат эти ворота, и потому в октябре 1773 года в Царицын пришли два донских полка. А летом 1774 года стало куда горячее. Власть перевела на Волгу ещё восемь донских полков. Чтобы донцы не забунтовали вместе с Пугачёвым, государыня переместила на Дон войска с закрытого турецкого фронта: семьи стали заложниками тех донских казаков, что на Волге охраняли Царицын. В Войске Донском сместили атамана Ефремова и поставила более надёжного атамана Сулина.

Донские казаки были самыми старшими и самыми авторитетными казаками России. Свою официальную историю они отсчитывали с 1570 года. История была трудной: с мятежами и битвами. Последней ссорой с Россией было восстание Кондратия Булавина. Но времена великих вольниц прошли. Империя нуждалась в казаках Дона, которые сдерживали Турцию и были большой силой при войнах в Европе.

Дон замирился с Петербургом: выторговал себе небывалые льготы и отстоял казачьи ценности. Но помогать другим казачьим войскам – вроде Яицкого – Дон не спешил. Идея Пугача была понятна: сделать всю Россию такой, какова Область Войска Донского. Но в чём же тогда будут привилегии Дона? В этом случае Дон уравняется с Россией. Казачья ценность равенства на деле подразумевала уравнение в правах с теми, кому лучше, а не с теми, кому хуже. Поэтому Тихому Дону Пугачёв был не нужен.

Донцы не хотели победы пугачёвцев, но сражаться с братьями-казаками тоже не хотели. Перед Царицыном несколько донских полков неохотно вышли на бой с мятежниками, получили от них по мордасам и тотчас ретировались в крепость с чувством исполненного долга. В плен к Пугачёву попал полковник Фёдор Кутейников.

В лагере бунтовщиков донские казаки Фёдор и Емельян сели в шатре за стол. Емельян свистнул жене Софье принести выпивку и закусь. Казаки потолковали начистоту. И Фёдор сказал, что от Дона бунту не будет ни войны, ни мира. На рассвете Емельян кликнул стражу и приказал полегоньку расстрелять друга Федю. Стража увела Кутейникова в соловьиный овраг. Выстрел оцарапал Кутейникову руку, а потом полковник влез в седло, опохмелился и ускакал в Царицын. А Емельян распрощался с мечтой о Доне.

21 августа 1774 года орда Пугачёва вошла в Царицын и окружила крепость. Защитники на бастионах «транжемента» лишь посмеивались. «Здорово, Емельян!» – весело крикнул Пугачёву кто-то из старых знакомых. Мятежники и казаки лихо перестреливались из пушек шесть часов, положив друг у друга немало народу. Но лазутчики шепнули Емельяну, что к Царицыну, пыля степным трактом, шагает упрямый деташемент Михельсона, и Пугачёв скомандовал уходить из Царицына.

В Сталинградскую битву от бомб Люфтваффе осыплется береговая круча Волги, а из неё вывалятся чугунные пушки, набитые старинным золотом. Конечно, бойцам Сталинграда будет не до этих нелепых сокровищ. Но останется легенда о том, что немец выбил из земли даже пугачёвские клады, но не сумел выбить русских солдат. А клады, скорее всего, были не пугачёвские, а стенькиной понизовой вольницы. Весной 1670 года в Царицыне целый месяц сидели молодцы Стеньки Разина.

Отступая от Царицына, пугачёвцы поймали и присоединили к себе несколько заплутавших команд донских казаков, но «на первом ночлеге донцы все человек по человеку ушли». За отречение от Пугачёва Войско Донское получит от властей щедрую награду: казачьи звания на Дону приравняют к офицерским. Отныне в Войске Донском чин полковника будет давать право на потомственное дворянство. Любому казаку Дона откроется прямой и свободный путь в элиту государства Российского.

 

«Саксоны»

Пугачёв отступил от Царицына на 30 вёрст и без боя занял небольшую, но ладную крепость с библейским названием Сарепта. В «транжементе» с шестью бастионами под защитой дюжины пушек стояли аккуратные дома, ратуша и новенькая кирха. Подобные городки Пугачёв уже видел в Европе.

На Волге ниже Саратова было немало таких пригожих селений. В них жили колонисты. В 1762 году государыня Екатерина призвала европейцев переезжать в её державу. Приехало 25 тысяч переселенцев: датчан, чехов, голландцев, немцев, шведов. Русские их всех называли немцами, как всех азиатов называли татарами. Власть дала «немцам» богатые земли по Волге и небывалые льготы, лишь бы гости остались насовсем. Так появилась сотня селений-колоний со своими администрациями, хозяйством, верой и языком.

Многообразие России кажется бесконечным. В слободе Сарепте – сейчас она в черте Волгограда – ясно, что Германия – тоже немножко Россия

Жить в России колонистам окажется так комфортно, что за полтора века их число увеличится в 16 раз – до 400 тысяч. В 1918 году немцы Поволжья создадут свою Автономную область с центром в городе Маркс. Страшной осенью 1941 года, когда загрохочет Великая Отечественная война, Сталин подло обвинит «русских немцев» в измене и вышвырнет с Волги в Казахстан, в Сибирь и на Алтай.

Кирха в колонии Сарепта. 1772 год

Пугачёв называл колонистов «саксонами». Для них у Емельяна сыскался толмач – поляк Ян Гомулка, бывший конфедерат, а потом слуга Державина. Под Петровском, когда Державин бросил своих казаков, его слуга попал в руки мятежников. Ян Гомулка перевёл манифест Пугачёва на немецкий язык и поехал по колониям оповещать о целях русского бунта.

Немецкие колонии были идеальными сельскими предприятиями XVIII века. Увы: создавая идеал, Екатерина не подумала о механизме его защиты – о способе протестовать. Рядовым колонистам некуда было жаловаться: их прагматичные начальники сразу скупили чиновников саратовского управления колониями. Для протеста работникам оставался только бунт.

Трудолюбивые немецкие парни бережно убрали мотыги в амбары, умылись и организованно явились к самозванцу герр Пугатчофф, хотя не собирались становиться казаками. Но справедливость – юбер аллес.

Потом царские следователи никак не смогут понять, что же общего было у цивилизованных европейских колонистов и русских дикарей. Изумлённо качая головами в париках, следователи запишут про Пугачёва: «по выходе из Саратова пошол он колонистами, но оные драки с ево толпою не делали». А Пугачёв впервые столкнулся с тем, что казачья ценность справедливости оказалась и главной ценностью крестьян, ведь «саксоны» были крестьянами. Это объяснялось тем, что «саксоны» были лично свободными. Свободные «саксоны» требовали справедливости так же, как свободные казаки.

Пугачёв понял: правильно он сделал в Саранске, когда объявил свободу всем мужикам, а не только тем, кто уже вступил в его войско. Жаль только, что трёх недель от Саранска до Сарепты не хватило, чтобы крестьянство всё поголовно поставило справедливость выше выгоды – то есть сменило свои двухвековые ценности, выстраданные рабами на пашнях.

Сарепту Пугачёв занял 17 августа 1774 года и простоял здесь сутки.

Эту колонию в 1765 году основали «моравские братья» старшины Петера Конрада Фриза. «Братья» исповедовали непротивление злу насилием и блюли евангельские идеалы. Речка Сарпа под Царицыном напомнила им ливанскую Сарепту, и «братья» назвали колонию именем из Ветхого Завета.

Когда пришёл Навуходоносор-Пугачёв, жители Сарепты спрятали нажитые богатства в подземельях под кирхой и ратушей: там их до сих пор ищут диггеры. Женщин, детей и стариков «братья» отправили на барке по Волге в Астрахань, а мужчины ушли пешком. Они благоразумно двигались степью, в стороне от тракта, и погоня бунтовщиков не изловила беженцев.

Пугачёв смотрел на новенькую кирху Сарепты и думал, чего он уже только не видел: скиты, кремли, калмыцкие хурулы, мечети, «транжементы», мавзолеи, заводы, чувашские керемети, остроги, караван-сараи, усадьбы… Всё это бесконечное многообразие невозможно отформатировать по единому казачьему образцу. Казачьи ценности прекрасны для всех, но казачий образ жизни годится только для казаков. И Пугачёв отдал Сарепту на грабёж.

 

Последний бой

Орда Пугачёва уходила вниз по Волге, и было ясно, что это отступление. Бунт себя исчерпал. Как дурную бесконечность, его нельзя было завершить – можно только прекратить. И Пугачёв рвался к Астрахани, к Каспию и на Кубань. А преследовал Пугачёва один лишь деташемент Михельсона. Посреди огромной приволжской степи Пугачёв и Михельсон наконец нашли друг друга. Им надо было ответить на тот вопрос, который был задан ещё на далёком Урале, на Лунной реке: кто кого? И судьба словно бы освободила пространство для ответа, для главной битвы.

Самодельный пугачёвский орден из музея Уфы

Пугачёв остановился за оврагом в трёх верстах от села Солодники. Здесь у царицынского купца Солёникова находилась «ватага» – рыбные ловы с кошами рыбаков. Эти рыбацкие лачуги и стали свидетелями последнего яростного спора империи и свободы.

У Емельяна было около 15 тысяч бойцов. Под сочным закатом он собрал войско на круг. Полковники объявили, как в битве надо действовать пехоте и коннице, артиллерии и обозу. А потом Емельян достал ворох орденов – снятых с убитых дворян или самодельных – и принялся награждать своих сподвижников. Андрей Овчинников превратился в «генерал-фельдмаршала и всех орденов кавалера». Казак Фёдор Чумаков, который был с Пугачёвым с первых дней бунта, стал «генерал-фельдцейхмейстер и обоих орденов кавалер». Ивана Творогова, что примкнул к бунту в Илецком городке, Пугачёв произвёл в «генерал-порутчики». Орденами и чинами Пугачёв осыпал едва ли не всех своих товарищей. На берегу Волги толпилось оборванное и бородатое войско разбойников – а блеск был словно в Зимнем дворце. Но чем причудливее звучали звания и титулы, тем отчаяннее звенела немая просьба Емельяна: «Не предайте, братцы!».

Его предали.

Верность сохранили только Андрей Овчинников и Кинзя Арсланов. А девять яицких казаков во главе с полковниками Ванькой Твороговым и Федькой Чумаковым задумали сдать Емельяна властям и этим выкупить прощение. Ночью Чумаков набрал беремя дров и ушёл в тёмноту, чтобы забить поленьями стволы пушек и лишить войско артиллерии.

Пугачёв звериным чутьём догадался: быть беде. В ночь перед битвой в своём шатре, прощаясь, Емельян надел на Дуняшу Невзорову, «маленькую разбойницу», пояс с золотыми червонцами и приказал девчушке наутро бежать домой, на Урал, в завод Сатку.

Утром 24 августа 1774 года вооружённая орда Пугачёва столпилась за цепочкой из 25 пушек. Через овраг в атаку на мятежников пошёл деташемент Михельсона: Чугуевский гусарский полк справа, Изюмский казачий полк слева, пехота в центре. У Михельсона было столько же пушек, сколько и у Пугачёва, но людей втрое меньше – пять тысяч.

Пугачёв мог бы победить, если бы его канониры скосили атакующих залпами картечи. Но пушки мятежников молчали. Емельян ждал грохота стрельбы, сжимал рукоять сабли, гусары Михельсона приближались, а пушки молчали. Изюмские казаки в синих бешметах и чугуевские гусары в пернатых шлемах промчались сквозь умолкшие батареи и врубились в ряды бунтовщиков. Началась бойня. Мятежники не выдержали и побежали из-под вражеских сабель и пик. Андрей Овчинников, верный друг Емельяна, с горсткой казаков ринулся на конницу Михельсона и упал, убитый. В белёсых к осени ковылях у Солёниковой ватаги полегло семь тысяч мужиков. Обоз раскатился по степи, а шесть тысяч мятежников сдались в плен.

Вечером в мирный городишко Чёрный Яр, оторвавшись от погони, прискакала сотня уцелевших беглецов, в их числе – Пугачёв и яицкие казаки-изменники. Изменники хотели сдать властям Пугачёва, но пока ещё не могли вылучить момент и скрутить его: Емельян умел держать саблю – отмахался бы, да и рядом с ним всегда был твёрдый, как булат, Кинзя Арсланов. Поэтому заговорщики не проявили себя и выжидали.

Поле той битвы не отмечено ни курганом, ни обелиском. Нация одержала здесь победу или же, наоборот, потерпела поражение? Правы или не правы были победители? Даже Волга этого не знает. И пока нет ответа, поле будет пустым и безымянным

Город Чёрный Яр Пугачёву не был нужен, нужны были лодки. Лодки нашлись. Ночью мятежники переправилась на калмыцкий берег Волги. С Емельяном были жена Софья и сын Трофим, а дочки достались Михельсону вместе с обозом. Бунтовщики потеряли и казну, и артиллерию, и даже телеги с «царицками» – походный гарем. Весь день беглецы пробирались по камышам через бесчисленные тёплые ерики, потом переплыли Ахтубу – двойник Волги, – а потом через пески Шкили ускакали на восток.

Поле последнего сражения Пугачёва и Михельсона

1 сентября 1774 года в Царицын с войском вошёл генерал Суворов. Он опоздал к разгрому бунта – и слава богу. Суворов написал в донесении: «ежели все были как господин Михельсон, разнеслось бы давно всё, как метеор». Честь победить Пугачёва по праву принадлежала Михельсону. А честь непобедимого Суворова заключалась в том, чтобы уклониться от победы над Пугачёвым.

 

Осенью на Узене

Сотня беглецов затерялась среди пожелтевших степей за Ахтубой. В Заволжье мятежники находились уже в безопасности. Пушки отгремели, пули отсвистели, топот погони утих, и теперь только степные жаворонки заливались в пустом синем небе. Беглецы добрались до багровой горы Богдо, священной горы калмыков. На ветру гора пела и курлыкала свирелями бесчисленных пещер. Впереди лежали пустыни Рын-песков.

Пугачёв думал, куда ему теперь идти. Можно в Казахстан к Аблай-хану. Можно в Джунгарию к калмыкам князя Банбура. Можно вернуться к башкирским шиханам, как звал Кинзя Арсланов. Можно в Персию, в Крым, в Турцию. Можно в Запорожскую Сечь. Можно в Сибирь. Но всё равно речь шла уже о спасении, а не о продолжении бунта.

Он проиграл. Хотя вовсе не потому, что казачья держава – химера. Победить можно и с химерой, была бы сила. А сила порождается суммой разных сообществ России, разных миров. Были казачий, рабочий, крестьянский миры. Были миры инородцев – татар, башкир, черемисов, чувашей, эрзи, калмыков, «саксонов». Были миры маргиналов – раскольников, нагайбаков, кряшен. Чтобы обрести силу, необходимую для победы, надо объединить эти миры общей ценностью.

Пугачёв яростно искал общую ценность для разных идентичностей России. Он думал, что возможность жить по идентичности и есть эта общая ценность. Но идентичности только разъединяли. А объединяла, увы, только идея империи, которая вне любой идентичности.

Былые мятежники определились: они уходят на Яик. Пугачёв возвращал казаков туда, откуда взял. Только так он мог избежать предательства. О заговоре он догадался, когда в последнем бою промолчали его пушки.

Идти на Яик от Богдо через гибельные Рын-пески было немыслимо. Беглецы решили выйти на дорогу. Они вернулись к Волге и, скрываясь, по левому берегу поднялись вверх до станицы, стоящей напротив Камышина. Здесь они раздобыли провиант и телеги, потому что даже Софья Пугачёва ехала верхом. Дальше тракт уводил на восток к Яику вдоль северного края солёного озера Эльтон. Белые солевые поля побережья растаяли в мареве за правым плечом. Впереди лежали реки Узени – Малый и Большой. Круг бунта замыкался. Опять Узени, опять яицкие казаки, и опять Емельян в их власти…

Река Большой Узень в селе Александров-Гай

Отряд форсировал Малый Узень и остановился на берегу Большого Узеня. Разведчик перебрался на левую сторону реки и закричал, что видит скит с бахчой. Емельян решил тоже сплавать за арбузами. В охрану ему вызвались казаки из числа заговорщиков. Пугачёв их не заподозрил – иначе бы и не доверился. Основной отряд и надёжный Кинзя остались на правом берегу Большого Узеня. На этих берегах – на правом и на левом – сейчас стоит село Александров-Гай.

Пугачёв и заговорщики переплыли реку, держа коней в поводу, вылезли на отмель, залезли в сёдла… Тропка до бахчи была протоптана в камышах. Двигались без спешки. И вдруг казак Федульев завопил: «Хватай Емелю!». Казак Бурнов, ехавший рядом с Пугачёвым, прыгнул на Емельяна и выбил из седла. Емельян упал, выронив саблю. Несколько казаков рухнули на него сверху, но Пугачёв расшвырял их, вырвался, взлетел на коня и поскакал вглубь камышей, надеясь укрыться. Казаки помчались на перехват. Они догнали Пугачёва, опять вышибли из седла на землю и связали.

Заговорщики побоялись возвращаться к своему отряду. Тем, кто остался на правом берегу Большого Узеня, они через реку прокричали, что связали Емельяна и повезут его в Яицкий городок, что бунт окончен, и они едут сдаваться, кто хочет – нехай догоняет. И многие из отряда потом догнали изменников. Но не все. Не предав друга, исчез в степях Кинзя Арсланов.

Пространства между нижней Волгой и нижним Яиком фантастичны, как на Венере. Почти пустыни, они всегда были обитаемы. Здесь над такырами мерцают призраки былых государств: Хазарского Каганата и Ногайской Орды, Астраханского ханства татар и Торгоутского ханства калмыков, Букеевской Орды казахов… И всем им заунывно поёт ветрами священная гора Большой Богдо

Империя не обманет тех, кто обманул Пугачёва. Их не казнят, а лишь сошлют в Прибалтику, и они тихо доживут свой век, кому сколько суждено.

По осенним степям Общего Сырта от Узеня к Яику бывшие мятежники везли обречённого Емельяна Пугачёва. Его не связывали, а держали в плену по-степному, по-казачьи: сажали только на усталых лошадей. На изнурённой лошади никуда не ускачешь, а пешком по степи не ходят.

14 сентября 1774 года на Бударинский форпост въехала толпа бородатых и оборванных казаков. Вместе с ними, точно равен им и свободен, в седле ехал и Емельян. Дозору заговорщики сказали, что Пугачёв ими «пойман и ведётца». А Емельян молча смотрел, как по небу над Яиком улетают на юг вольные птицы.

 

Дознание

В Яицком городке Пугачёва допрашивал чиновник секретной комиссии капитан-поручик Савва Маврин. Поначалу он относился к Пугачёву как к выродку, а потом вслушался в слова Пугачёва – и был поражён. Он написал Екатерине донесение, где сказал напрямую, что в бунте виноват вовсе не Пугачёв, а дворяне. Маврин первым увидел в пугачёвщине ту тропку, по которой до конца первым пройдёт Пушкин.

18 сентября в Яицкий городок из Царицына прибыл генерал Суворов, чтобы конвоировать арестованного Пугачёва в Симбирск. Пугачёву надели кандалы и посадили его, словно зверя, в железную клетку. Клетка, качаясь, стояла в телеге, а Суворов подолгу ехал рядом на коне и разговаривал с пленником. Суворов хотел понять, что за буран прокатился по его родине. Конвой Пугачёва состоял из 750 человек: гусар и гренадеров Суворова и казаков Мартемьяна Бородина. У конвоя было пять пушек.

Государыня не хотела поручать борьбу с бунтом знаменитому Суворову: это показало бы, что империя в панике и обращается к последним средствам. Суворов поехал на Волгу, когда бунт уже погибал. Послать Суворова «под занавес» было мудрым решением: Суворов знает, что такое война, и не польстится на дешёвую славу покорителя мужиков. Он будет милостив.

Так и получится. Страну, взрытую мятежом, Суворов будет успокаивать, а не усмирять. Поздней осенью 1774 года он прикатит в Уфу, выдаст себя за собственного адъютанта, чтобы избежать фанфар, и поселится в доме заводчика Демидова. Целый год Суворов будет налаживать дела в Башкирии, а потом поедет на Кубань, отданную турками, и примется сооружать «транжементы» вместо крепостей ушедших «игнат-казаков».

Возможно, Пугачёв никогда не сидел в пугачёвской башне Бутырского замка. Но людская молва не могла не свести Пугача и Бутырку. Очень уж многозначительно распорядилась история, сделав ровесниками главный бунт державы и главную тюрьму державы

В Симбирске Пугачёв попал к графу Петру Панину, командующему войсками, которые были собраны против мятежников. Граф изволил своей ручкой выдрать вору полбороды. Потом на площади Симбирска Пугачёва заставили каяться перед горожанами. Крепостной живописец нарисовал душераздирающую картину «Пугачёв устрашённый»: на ней к трепещущему и плачущему Пугачу из клубов дыма тянул руки дьявол.

Пугачёвская башня Бутырской тюрьмы

Допрашивал Пугачёва генерал Потёмкин, начальник Секретной комиссии из Казани. Пугачёва секли кнутами, и он под диктовку Потёмкина оговорил немало безвинных людей, особенно раскольников. Павел Потёмкин отказался увидеть в мятеже смысл и расчёт: «Всё производимо было случайно, по остервенению». Предвзятые выводы Потёмкина потом придётся перепроверять московским следователям.

Через три недели по снежному первопутку сани с клеткой Пугачёва поехали из Симбирска в Москву. В Москве Пугачёва сначала посадили на цепь в Монетном дворе на Охотном ряду, затем перевели в недостроенный Бутырский тюремный замок. Здесь его допрашивал сам Степан Шешковский, обер-секретарь Сената. У Шешковского было прозвище «кнутобойца», и государыня предупредила ретивого слугу, что Пугачёв должен дожить до суда: с пытками надо аккуратнее. Екатерина хотела «досконально узнать все кроющиеся плутни». Емельяну приказали, чтобы он «исторически говорил с начала». «Кнутобойца» сел за стол рядом с прикованным к стене Пугачёвым и собственноручно «писал день и ночь злодеев историю». Протоколы донесли слова Емельяна, но никакие «допросные листы» не донесут мёртвую тишину бутырских казематов, которая сменила живой гул Великой Степи.

Тех, кого Пугачёв оболгал под кнутом Потёмкина, доставили на очные ставки в Москву, расспросили и потом освободили с «оправдательным билетом». А вот на очных ставках с Ванькой Чикой и Максимом Шигаевым получилось нехорошо. Емельян, Ванька и Максим бесстыже сваливали вину друг на друга. Казаки врали, что верили, будто Пугачёв царь, а Пугачёв врал, что во всём был игрушкой в лапах у казаков. Что ж: мятежники тоже были не из булата откованы и очень хотели спастись от плахи.

Больше всего следователи боялись, что Емельян Пугачёв окажется наймитом иностранных держав. Дело в том, что в Париже бывший волжский колонист Ламер сообщил священнику русской миссии, будто Пугачёв – житель Очакова, который собирался поднять бунт колонистов и польских конфедератов в Царицыне и Саратове ещё в 1770 году. Якобы агент Пугачёва некий француз Каро вёл тайные переговоры в Италии, Голландии и Франции о военной поддержке бунта из-за рубежа. Эти страхи оказались напрасными. Следствие с облегчением установило, что Емельян не входил в сношения с чужими державами. Следователь заключил о Пугачёве: «Помощи ж и надежды ни на кого он, кроме его сволочи, не имел».

 

Смерть степного зверя

Суд над Пугачёвым начал заседать 31 декабря 1774 года. Это был честный суд, потому что преступлений подсудимого и так хватало на любой приговор. Судьями были 14 сенаторов, 11 вельмож, 6 министров и 4 члена Синода. Пугачёва привозили на заседания в кандалах и ставили перед судьями на колени. Руководил процессом князь Александр Вяземский. Связь с Екатериной была через князя Михаила Волконского.

Конечно, приговор Пугачёву вынесла императрица, и вынесла задолго до суда и даже до окончательного разгрома бунта. Екатерина присылала судьям свои указания, но потом эти письма были тщательно изъяты из всех архивов. Государыня сама боялась суда – суда Истории.

В смертном приговоре Пугачёву никто не сомневался. Екатерина сожалела лишь о том, что эта казнь во мнении Европы уравняет её Россию с Русью Ивана Грозного: «такова честь, которой мы удостоимся вследствие этой выходки преступного мальчишки». Единственным спорным вопросом был способ казни. Судьи решили: четвертовать Пугачёва. «Примеров такому наказанию ещё не было», – оторопело сообщил государыне князь Вяземский.

9 января 1775 года суд торжественно огласил приговор: казака Емельяна Пугачёва четвертовать, голову его насадить на кол, части тела разнести по городским заставам и положить на колёса, потом всё сжечь, а пепел развеять. Государыня смиренно поясняла: «В теперешнем случае казнь нужна, по несчастию, для блага империи». Члены Синода не подписали приговор – не по-христиански всё это, а церковь сняла с Пугачёва анафему, чтобы Емельян исповедался и причастился. Известие о казни Пугачёв встретил мужественно.

10 января, в тусклый зимний день, Москва собралась на Болотной площади. Здесь в окружении солдатского строя стоял новенький дощатый эшафот. Толпа во все глаза смотрела, как с Большого Москворецкого моста свернул длинный санный поезд. На огромных санях везли обычного мужика в тулупе. Стрижен в кружок, с короткой бородой… Неужели это – тот самый дьявол, который из пекла вознёсся едва ли не до небес? Тот сатанаил, что возгордился пред государыней и господом?

Кандалы Пугачёва в Историческом музее

Екатерина не хотела для вора ореола мученика и тайно распорядилась сначала отсечь Пугачёву голову, а потом рубить тело. Емельян и несколько мятежников друг за другом поднялись на эшафот. Стиснув в кулаках горящие свечи, бунтовщики выслушали приговор. Крестясь на все стороны, Пугачёв простился с народом. Конвоиры потащили его и повалили на плаху. Удар топора – и палач поднял за волосы голову Емельяна с вытаращенными глазами. На палача с руганью набросился московский обер-полицмейстер Архаров: голову надо было отсекать в последнюю очередь! Но это негодование было разыграно. И потом «пошла стукотня на прочих плахах».

Клетка Пугачёва в Историческом музее

Вслед за Емельяном четвертовали Афанасия Перфильева: казака-«ворона», которого граф Орлов подослал убить Пугачёва. Затем повесили Максима Шигаева, самого жалостливого из всех пугачёвцев. Повесили Казачьего сотника Тимофея Подурова, которого Емельян не выручил под Оренбургом, и «персиянина» Василия Торнова. Рядом с эшафотом были вкопаны столбы, к которым привязали осуждённых на кнут. Палачи до полусмерти избили 22 человека, в том числе Канзафара Усаева и жулика Афанасия Долгополова. Под шпицрутенами умер офицер Фёдор Минеев. На казни товарищей были обречены смотреть Ванька Чика и Каранай Муратов.

На следующий день останки Пугачёва и других казнённых, а также их плаха и сани, в которых их привезли на казнь, были сожжены дотла.

Но власти не были кровожадны. В целом, в России в пугачёвщину бунтовало сто тысяч человек. Погибло больше двух тысяч дворян. Но к смертной казни присудили всего 324 мятежника, и около восьми тысяч были высечены плетьми. 17 марта 1775 года Екатерина издала Указ, по которому всем, кого ещё не успели покарать, «убавили» наказание на порядок. А бунт и Емельяна Пугачёва предали «вечному забвению».

Москва – великая мечта и животный ужас любого русского мятежника. Свободным человеком Пугачёв в Москве не бывал. Став пленником, он испытал на себе, что означает «увидеть Москву и умереть»

Над современной Болотной площадью в Москве, где ничто уже не напоминает о былых казнях, в гомоне мегаполиса и в шуме XXI века по-прежнему беззвучно содрогается последний отчаянный крик Емельяна Пугачёва: «Прости, народ православный!». В чём каялся великий русский грешник? В своей дерзости? Или в своём поражении?

Он больше ничего не сказал, и тайну его покаяния до сих пор не знает никто. Что он думал, ведомо только степным буранам, вечно бегущим по Общему Сырту.

Догони и спроси.