– Да, вы верно угадали, мистер, – Хенки тяжело вздохнул и сосредоточил взгляд на своих ладонях, уютно пристроенных на облаченном в кипенно-белый фартук чреве.

Пальцы, несмотря на внешнюю их неуклюжесть, он переплел, довольно замысловатым образом взяв в замок, и только два из них – оба больших – совершали взаимовращательное движение, как бы наматывая на себя или, наоборот, вытягивая из недр его существа нить рассказа. Сейчас, подойдя к довольно сложному моменту изложения, повергающему самого рассказчика в тяжкие раздумья, он замедлил вращение этих своих членов, что свидетельствовало о крайнем напряжении его душевных сил.

– Верно вы догадались, мистер, не ангелом-хранителем, вообще не ангелом оказался полковник Джозеф Кортни, а – прямо вам скажу – сукою – Хенки со значением посмотрел на собеседника.

Тот задумчиво рассматривал сырный крекер, выражая всем своим видом согласие со словами хозяина заведения.

– Потом в прессе было, – продолжил Хенки, – кое-что насчет того, что полковник имел на своем счету делишки, за которые его далеко не погладили бы по головке даже те – прости мне, Господи, такие слова – проститутки и прохиндеи, что обычно покрывают таких типов и делают из каждой попытки разобраться в их подноготной настоящий цирк. Коли вас, мистер, мотает по таким закоулкам, как наш «Транзит», у вас, наверное, нет иллюзий относительно этих героев из «Альф», «Омег» и Десанта? – Хенки слегка наклонился к собеседнику и понизил тон. – Не так уж далеко они ушли от наемников из Легиона. Тут и наркотики, что в гробах – вместо покойников, а то и в покойниках – вместо потрохов, и заказные убийства – под шумок, знаете. И ничего удивительного нет в том, что полковник уже давно и прочно висел на крючке у Папы.

Так вот всегда и бывает, мистер начинает человек с простого, как мыло, убийства, а там – приходится связываться с контрабандой оружия, дело осложняется растлением малолетних, потом ему уже надо врать на судах, еще шаг, другой – и начинает он в приличной компании за покерным столом карты передергивать.

И тут уж дальше идти, как говорится, – некуда… Так портятся порой неплохие люди.

Вот и получилось так, что с самой первой минуты этого проклятого рейса «Констеллейшн» оказался фактически полностью в руках человека Мафии. И, конечно, на таком посту ему были все карты в руки, какие бы хитрые системы защиты ни понавыдумывали господа там – в своих кабинетах… А чертов предатель, конечно, рассудил по-своему: Миссия – люди хорошо известные и безоружные – прямо-таки идеальные заложники. А его собственные подчиненные да команда «Констеллейшн» – совсем другой коленкор… Тут и на сопротивление нарваться недолго. А как заложники – прямо скажем – для дела материал третьесортный… Так что их Джозеф Кортни и определил сразу – в расход… И первое, что сделал, так это обеспечил, чтобы согнать их всех, словно баранов, в заранее подготовленный отсек радиационной защиты. Все там и собрались, кроме дежурного по кораблю, которому по уставу положено быть на своем посту, да Русти, которого Господь уберег – тот, в своем рефрижераторе запертый, ничего и не знал о том, что вокруг творится…

* * *

– Вы уверены, что здесь все? – уточнил полковник. – Весь экипаж? Кэп нервно огляделся.

– Нет дневального. И, как всегда, где-то ошивается боцман… Так зачем вы нас всех?..

– Момент, – прервал его Кортни, протискиваясь в проход. – Сейчас вам все станет ясно, – Добавил он уже из коридора.

И сталь гермодвери гильотиной отсекла его от сгрудившегося в отсеке народа. Последовавший взрыв петарды, прикрепленной к заглушке системы герметизации отсека, был почти не слышен в основном корпусе корабля, так же как дьявольский свист и шипение воздуха, покидавшего отсек радиационной защиты. Может быть, кто-то из запертых в стремительно лишающемся атмосферы стальном ящике и успел вдавить в стену кнопку аварийной сигнализации, но та, заботливо отключенная колонелем еще час назад, исправно промолчала.

Кортни промокнул платком чуть вспотевший лоб и, уже не заботясь о том, как он выглядит со стороны, бросился вниз – в стыковочный отсек, четко и по-спортивному преодолевая нагромождения искусственных препятствий, которыми были, с точки зрения профессионала-десантника, тесные проходы, коридоры и тамбуры корабля экстренной доставки «Констел-лейшн».

* * *

– Старый Джентльмен – там наверху – привередлив, и трагедию в нашей земной юдоли любит основательно замешать на чем-то уморительно смешном. И наоборот… И вот так получилось, мистер, – Хенки облокотился на прилавок, перенеся на него весь свой вес, – и вот так получилось, что, пока у его товарищей в разгерметизированном противорадиационном отсеке вскипала кровь в сосудах, рвались легкие и лопались глазные яблоки, Русти в темноте рефрижераторной камеры занимался тем, что поднимал и опускал на вытянутых руках попавшийся ему под руку подходящего размера и веса бочонок. Выломал его из противоперегрузочных фиксаторов и «качал» что есть мочи. Чтобы не замерзнуть к хренам…

Бочонок Русти действительно «качал» усердно. Немного согревшись, он вновь обрел способность связно мыслить и задался естественным вопросом: а в бочонке-то что? Вообще дубовый, на полсотни фунтов, в чеканных с рельефом обручах бочонок – не самый типичный груз из тех, что можно обнаружить в рефрижераторной камере космического корабля экстренной Доставки… Он нашарил в кармане зажигалку, затеплил малый огонек и попытался прочесть, что же понаписано в маркировке столь необычного груза. Результат превзошел все ожидания. В бочонке оказался особой выдержки коньяк, адресованный Дж. У. Финчли, Портсбург, Нимейя Кому что вез «Констеллейшн» на охваченную эпидемией планету. Кому – «Пепел», а вот Дж. У. Финчли заплатил за экстренную доставку ему еще и пяти галлонов отменного коньяка в именном бочонке.

– Бывают такие чудаки, – комментировал этот факт Хенки, – бывают. То им коньяки подавай прямо из Метрополии, из Еревана или, на худой конец, с Прерии, то устриц с Океании, то фиг его знает чего еще с другого конца света. Так что деликатесные товары занимают, мистер, не последнее место в космических перевозках. Самое смешное – так это то, что, доберись «Костеллейшн» до Нимейи без всяких приключений, из-за того бочонка крупные неприятности у старины Русти непременно бы вышли. Потому что – сами, наверное, знаете – хранение и перевозка этой выпивки при низких температурах напрочь лишают ее букета или чего-то там еще такого. Знатоки в этом разбираются. Видывал я таких – готовы весь вечер в веселой компании просидеть трезвыми, как сволочи, только потому, что коньяк на стол им подали из холодильника. А Русти при погрузке не обратил внимания на спецификацию и определил все продовольственные грузы – в бочках они там или в контейнерах – в холодильную камеру. Как пить дать, пришлось бы неустойку платить, да Бог, как говорится, миловал. Всего этого Русти, понятно, не знал. Да если бы и знал, то плевать ему было на это. Дело шло о том, чтобы выжить в камере этой подлой.

И действительно, речь шла о спасении жизни. Поэтому Русти, не задумываясь, решительным движением вышиб дубовую заглушку и приложился к содержимому бочонка. Алкоголь несколько прочистил его замутненные отчаянием мозги, и боцмана наконец осенило.

Ощупью проложив себе путь к узкой лестничке, ведущей в нижний ярус камеры, он добрался до выхода в стыковочный отсек. Как и двери камеры, соединяющие ее с коридором второго уровня, этот выход тоже отпирался лишь извне, однако, в отличие от них, был представлен дверью гильотинного типа, механизм запора которой располагался не в промежутке между титановыми стенками корпуса, а почти открыто – внутри камеры, будучи изолирован от влаги и других воздействий только легким пластиковым коробом.

Короб этот Русти снял довольно легко, слава Богу, предмет его мужской гордости – нож-универсал, на пари выигранный у стервоидного десантника, с которым боцман познакомился в довольно ужасненьком рейсе к Гринзее, был при нем (первый раз в жизни пригодившись по-настоящему), а вот, чтобы разобраться в электрической схеме сервопривода – в трепещущем свете время от времени пускаемой в дело зажигалки – ему потребовался чуть ли не час и несколько походов к заветному бочонку, содержимое которого он урывками закусывал подвернувшейся кстати палкой салями.

Так что на место действия, развернувшегося за треклятой дверью, Русти явился в полной форме – выпив и закусив.

* * *

– Как это вам легко представить, мистер, «Леди Игрек» состыковалась с осиротевшим «Констеллейшн» без малейших затруднений, – подойдя к этому месту своего рассказа, Хенки привычно и горестно заломил бровь – План Папы разворачивался без сучка и без задоринки. Вся неполная дюжина головорезов ждала своего выхода в переходнике ее стыковочного узла. Выход объявил Громила. Вы уже поняли, мистер, кто фигурировал под этим милым именем.

– Готово! – провозгласил колонель Кортни – В вашем распоряжении, ребята, двадцать одна минута на все про все. Очко Систему инактивировать невозможно. Можно только отсоединить, так что – торопитесь! Как говорится – кто не успел, тот опоздал.

– Вы, двое, – распорядился Клаус, – помогайте полковнику с контейнером, а вы – на корпус. Подстрахуйте Борова. Вы.

И тут стальная дверь за его спиной с дьявольским шипением стала отъезжать в сторону. Эффект был не-предусмотрен сценарием.

Клаус резко обернулся, вскинув перед собой ствол. Если бы глаза вырвавшегося из рефрижератора Русти не были застланы чудовищным – и справедливым, надо сказать, – гневом, то, прежде чем приступить к активным военным действиям, кроме этого дула «беретты», он успел бы заметить еще, по меньшей мере, четыре направленных на него ствола и тогда бы уж никаких действий вообще предпринимать он не стал. Но, на беду, он был настолько пьян, обморожен и разгневан, что действовал строго по инструкции.

«И можете, ребята, представить, как я обалдел, – рассказывал он завороженно вперившимся в него завсегдатаям заведения старины Хенки, – когда вместо дуралея Роба я вижу перед собой колонеля Кортни и чуть не дюжину гнуснейших харь, каких только природа понаделала, пока Бог был в отлучке. Ну так и смотрим, как бараны, – я на них, они – на меня. Ну, у меня с мороза, однако, реакция была что у твоего хоккеиста – да и то, если рассудить здраво я хоть на вид и не Рэмбо, а десятерых таких вот дегенератов все-таки стою».

Если рассудить здраво, то уже через пару секунд после своего драматического появления на сцене Русти полагалось быть изрешеченным почище, чем дуршлаг его любимой бабушки, с помощью которого он в далеком детстве изображал на потолке и стенах детской звездное небо. Однако неведомо откуда – из того же далекого детства, по всей видимости – взявшаяся отличная сноровка бросила его, сгруппировавшегося в довольно увесистый комок, под ноги нетвердо державшемуся на скользком стальном полу Клаусу. На ногах Клаус правда, устоял, но вот оружия своего лишился. Чертова «беретта», вышибленная из его рук, закрутилась по полу, а сам он, влекомый за правое предплечье и левое ухо твердыми ручищами Русти, превратился в живой щит, на миг продливший так нужное этому последнему мгновение растерянности бандитов Кроме того, Русти подошвой тяжелого походного ботинка въехал в предохранительное стекло «общей тревоги», и весь корабль наполнился истошным воем сирен и квакающим улюлюканьем разнообразных сигнализаторов, предназначенных для того, чтобы довести до самого тупого члена экипажа тот факт, что с «Констеллейшн» приключилась очередная беда.

И тут началось. Как в кинопостановке, одновременно отдернулись в разные стороны двери запасных ходов первой и четвертой аварийных систем, и в них ошалевшим взглядам нападавших предстали два работающих вовсю ствола один – парализатора повышенной мощности, которым довольно умело орудовал Федеральный Следователь, и второй – табельного «узи» дневального Роба.

Пятеро бандитов выбыли из игры сразу – двое без малейших надежд в нее вернуться заново, «узи» есть «узи». Остальные, подняв руки, начали бьло нестройно тесниться к стене.

Игра была проиграна. И тут…

«Да, Русти, – всегда вставлял в этот драматический момент рассказа своего приятеля о звездном часе его похождений старина Хенки, – десятка этих уродов ты безусловно, стоишь, но, дьявол побери, что тебе, Русти, было делать, когда пришел одиннадцатый?»

В этом месте Русти, по сценарию, всегда с досадой ставил недопитую кружку на стойку.

«Да никакой не одиннадцатый бандюга все под откос пустит! Снова ты путаешь, Хенки! – воскликнул он в сердцах – Все дело порушила чертова сонливая падла!»

«Чертова сонливая падла», наконец пронзавшая зенки после почти двух суток здорового сна, никому решительно на борту «Констетлейшн» незнакомая яркая блондинка лет двадцати с небольшим, с зубной Щеткой в зубах, появилась из-за спины Федерального Следователя, была мгновенно ухвачена за шею колонелем Кортни и обращена в заложницу посредством вставления в ее ушную раковину дула писготета.

Русти, словно играя с противником в какую-то идиотскую карточную игру, демонстративно выставил перед собой зло огрызавшегося Клауса похоже, он пытался этой картой побить внезапно вылезшею на свет Божий «козырную даму» полковника. Но тот твердо знал ставки игры и спокойно кивнул парню слева от себя, а бандит, не моргнув глазом, разрядил «дуру» в спину своего – теперь уже бывшего шефа.

– Падла, – проронил Клаус и отдал Богу душу. Русти спас бронежилет бандита, позволивший себя пробить только по одному разу.

Блондинка укусила полковника и заорала благим матом – в помощь аварийной сирене. Колонель сдал ее на руки ближайшему из своей команды – тому, что помог ему решить проблему с Клаусом, – и переложил пистолет в другую руку.

– Сэр?! – обратился он к Федеральному Следователю.

Все решали доли секунды, тысячные, может, даже миллионные: многого ли стоила в получившемся раскладе бестолковая крашеная блондинка? Это – по сравнению с таким количеством «Пепла», которым можно было спасти или уничтожить население Федеральной Колонии? И все-таки реакция Кая была приторможена как раз на эту злосчастную долю секунды: он так и не вспомнил никогда потом – никто не может вспомнить таких вещей уже через секунду после того, как они произошли, – как кто-то из бандитов успел вскинуть свой ствол.

Дальнейшее определила следующая идиотская случайность: выстрел пробил панель противометеоритной защиты – сразу за спиной Роба (пуля, верно, прошила его плечо).

Русти, оказывается, немного преувеличивал прочность проклятой железки: несколько кубометров ярко-красной, мгновенно застывающей пены выхлестнуло в отсек, прежде чем кто-либо из «игроков» успел сдвинуться с места.

– Ребята, как у вас там? – спросил по рации Боров.

* * *

«Так, из-за проклятой шлюхи они нас всех и скрутили, – пояснял Русти в этом месте и подкреплялся любимым «Будвайзером». – Всегда, честно говоря, знал, что нет на земле иных бед, чем от баб, но так, как нас доктор Ульцер задницей в лужу посадила, так старину Русти в жизни никто не сажал».

Что и говорить, удовольствия в этом не было никакого: у банды еще оставалось в запасе с десяток минут, а пассажиры «Констеллейшн» были согнаны в стыковочный отсек, где присоединились к Каю и Русти, которым удалось-таки вовремя уклониться от струй идиотской замазки, и к Робу, застрявшему в ней, словно муха в кексе. Все – кроме утратившего подвижность Роба – были энергично повернуты носом к стенке и небрежно обысканы. С Русти тут приключилась запинка.

– Руку, руку с пупка убери! – распорядился взявший на себя командование колонель Кортни и сам походя рванул ворот боцману, затем завернул ему руку за спину, и на пол – ко всеобщему вниманию собравшихся – грянулась обычная магнитная карточка – из тех, что постоянно болтаются по карманам у делового народа.

– Нет!.. Нельзя!!. – попытался воспротивиться Русти изъятию у него этого сокровища и даже цапнул за палец бандита, завладевшего-таки «Магниткой», не хуже, чем давешняя блондинка – полковника. Схлопотал поддых и в зубы, и продолжил клясть татей уже с Франко-португальским прононсом: в нос и отчаянно шепелявя. Чем только дьявольски заинтересовал полковника. Тот взял услужливо протянутую ему находку и секунду задумчиво рассматривал ее, досадливо морщась: возможно, агрессивная баба до того, как получить укорот, впрыснула-таки ему в укус какой-то сугубо специфический, исключительно бестолковыми стервами выделяемый яд.

– Вали на корпус, – распорядился он одной из уцелевших «шестерок». – Поддержишь Борова. И пусть он разберется с этим – до того, как мы отвалим от этой посудины, – колонель небрежно бросил подручному столь дорогой для Русти красивый кусочек пластика.

– Может, на борту есть еще что-то стоящее… Вот пусть Боров и разберется, покуда ему делать нефига. Бандит схватил карточку и поспешно рванул в тамбур. На секунду в переходном отсеке только и были слышны завывания сигнала тревоги да ругательства раненого Роба, пытавшегося высвободиться из герметизирующей пены. Да еще Боров по рации осведомлялся – который уж раз – «как там у вас, ребята?»

Колонель подошел к влипшему в пену Робу, который не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, и с видимым удовольствием избавился от источника досаждавшего ему шума, разрядив в него осиротевший пистолет покойного Клауса – благо «пушка» валялась под ногами.

Белокурая дура ужасно завизжала второй раз.

– Все в порядке, – успокоил Борова колонель – Принимай человека – но только одного у нас здесь убыль в личном составе. Так что считай – твоя доля возросла. Вдвоем справитесь? А ты и ты, – это относилось уже к тем из присутствующих, что нервно поигрывали своими стволами, – марш в пассажирский отсек – одного черта тут не хватает все-таки. Объявите по интеркому, что мы стравим давление во всем корабле. Вылезет как миленький – колонель снова поморщился, глянул на укушенную ладонь и, зло зыркнув на отчаянно отбивавшуюся от изо всех сил удерживающего ее бандита пленницу добавил.

– Угомони ее наконец, парень! А вы, – он повернулся к основной массе пленников, – пожалуйте сюда господа.

С иронической услужливостью он отворил перед ними гермодверь мини-тамбура отделяемого отсека.

– По крайней мере, господин Федеральный Следователь, вы не покидаете вверенный вам Груз – добавил он вслед Каю.

Тот согнулся в три погибели и вслед за Русти полез в стальной ящик, не обернувшись на язвительное замечание. Драматических эффектов люди Управления не ценили, и Кай Санди не был среди них исключением.

Не прошло и трех минут, как последний из боевиков втолкнул в отсек последнего из пассажиров сжимая в затянутом в черную кожу кулаке ручку своего так и оставшегося его неизменной принадлежностью титанового кейса, перед набившимся в полузатопленном дурацким пенопластиком отсеке народом предстал полковник медслужбы Маддер – смертельно бледный, но по-прежнему абсолютно невозмутимый.

– В гальюн забился, сука! – доложил боевик, вытаскивая из пристегнутых к поясу гермокостюма ножен десантный виброштык и намереваясь отсадить кисть Колдуна, затруднявшую отнятие черного чемоданчика. – И табличку вывесил «Неисправно. Ремонт»! Хитер, зар-р-раза! А кейс не отдает. Ключ проглотил, кажется. Или в сортир спустил – не признается.

– Вам это не пригодится, – не повышая тона, но необыкновенно доходчивым, сверлящим голосом сообщил колонелю Колдун. – Без этого, – он деликатно постучал пальцем свободной руки по своему впалому виску.

– Интересный подвернулся кораблик, – отметил колонель, жестом показывая боевику, что не стоит «портить товар».

Тот понятливо, энергичным толчком отправил пленника вслед за Каем Чертов чемоданчик больно пришелся по коленке коренастой брюнетке. Та непарламентски прошлась насчет манер новейшего времени и последней дала втолкнуть себя в тамбур контейнера.

С дьявольским мявом, вымахнув неведомо откуда, вскочив по дороге на плечо одного из татей и располосовав на ходу когтями физиономию другому, через отсек пронеслась верная Марго и отважно кинулась в темный проем – разделить судьбу своего хозяина. И гермодверь захлопнулась за девятью заложниками. За десятью.

* * *

– Готовы, ребята? – спросил с корпуса Бишоп – Петер закрепил лебедку на корпусе. Начинаю отводить затвор.

– Готово, – спокойно отозвался колонель, задраивая гермозапор разгрузочного тамбура суперконтейнера. – Действуй по счету «три» – и побыстрее в контейнере – девять рыл и кошка, а кислород им не подведен. Еще задохнутся.

– А-а а экипаж? – чуть растерянно осведомился Боров – Ведь договорились брать их.

– Не управимся. Нас слишком мало, – сухо оборвал его полковник.

Боров заткнулся. Можно было подумать, что масштаб предстоящей мокрухи потряс его. Но это было не совсем так.

Колонель энергично скомандовал своим.

– Задвинуть шлемы! В укрытие!

Налетчики, выполняя приказ, торопливо полезли в пассажирский отсек Никто и не подумал оттаскивать за собой обездвиженных зарядами парализатора подельников. На той войне, на которую они нанялись, не было раненых – только живые и покойники. Доля выигрыша, что приходилась на покойников, доставалась живым. До срабатывания панели самоуничтожения Груза оставались считанные минуты.

Послушно и надрывно – по счету «три» – взвыли сервомоторы силовой лебедки, и титановая «лапа», не без натуги срывая замки, отодвинула подвижную плиту корпуса в сторону. С мгновенно затихшим звонким шипением воздух покинул отсек. Тускло мерцающая звездами бездна разверзлась в расширяющейся щели покореженного корпуса. И в эту щель пороховые ускорители, укрепленные Кортни, вытолкнули гигантский сундук без надписей на боках. На миг движение стальной туши контейнера замедлилось последние – на точечной сварке – крепления прочно удерживали панель с зарядами самоуничтожения на его задней стенке. Принайтованная к стенам дока панель сопротивлялась напору ускорителей как могла. В отсеке творился ад кромешный. Пламя упиралось в стены. Горел пластик горели скафандры погибших, горела их плоть. А потом – одно за другим, со звонким, бьющим по ушам звуком, пронзившим весь корпус корабля, крепления лопнули, и громадный закопченный стальной параллелепипед, словно снаряд из пушки, вырвался из искалеченного тела «Констеллейшн» в пустоту и мрак.

* * *

– Я чувствую себя лягушкой в мяче, – хмуро констатировал Жан Лемье слое понимание ситуации, сложившейся в тесной железной коробке, освещенной изнутри только фонариком, который до поры бесполезно болтался на поясе Федерального Следователя. Впрочем, лучше бы он погасил его в зеленоватом свете галогеновой лампочки и без того далеко не радостные физиономии пленников выглядели совсем уж жутко.

Исключение составлял, пожалуй, только сам Лемье – его лицо выражало стремление всеми силами утешить и успокоить свою четвероногую спутницу. Это не давало ему впасть в отчаяние.

Впрочем, еще физиономия доктора Маддера не выражала никаких эмоций. Но тем она и была особенно жутка. Колдун хранил напряженное молчание.

Толчки и неожиданные подвижки на какое-то время стихли.

– Становится душно, – проронила в наступившей тишине удачно заклинившаяся между опорными скобами по-боевому настроенная брюнетка. – Я готова была отдать Богу душу на Нимейе при исполнении своего долга, но вот так – на манер сардины в банке – нет. Господь несправедлив! И все из-за того, что на корабле оказалась кошка!

– Ушпокойтешь, мишшь Ульцер – попытался утешить ее Русти – Ешшли бы они хотели умершвищщь нас, то они бы наш прошшто рашштреляли.

– Мисс Ульцер не нуждается в успокоении, – ледяным тоном сообщила давешняя блондинка, пытаясь даже в сложившейся обстановке поправить что-то в своей прическе – Я совершенно спокойна. И оставьте в покое бедное животное – это же глупое существо.

В металлический бок контейнера что-то с силой. Ударило, и он загудел – низко и угрожающе. Все замолкли.

– Эшто как? – недоуменно уставился Русти на брюнетку – Ражве вы не Генриетта Ульцер.

– При крещении меня нарекли Эльзою Шарбогард, – просветила его собеседница. – А фрейлейн Ульцер находится визави профессора Лемье.

В стену контейнера опять что-то бабахнуло раза четыре подряд, что помешало фрейлейн с надлежащим достоинством представиться честному народу, набившемуся в тамбур.

– Так какого ше дьявола вы шебя за нее выдавали? И еще пошелилищщь в ее бокше? – возмутился Русти, словно именно в этом крылся источник обрушившихся на «Констеллеишн» бед.

– И вообще, – теперь он уставился на прихорашивающуюся фройлен, – кой шерт принеш ваш в штыковочную в шамыи неподходящий момент?

– Фрейлейн, видите ли, терпеть не может розового цвета, – взяла на себя инициативу Эльза с невыговариваемой фамилией – А мне на это ровным счетом наплевать. Вот я и заняла четвертый бокс, а фрейлейн Ульцер – пятый. Там все – хаки. Я и не думала называться чужим именем, вы просто.

– А в самом деле – начал Кай, прервался на секунду из-за очередного «бум-м-м-м!!!» в стенку и продолжил, – зачем вам понадобилось врываться в стыковочную, когда там шла стрельба?

– Со страху, – пояснила белокурая Генриетта. – Я только что смыла ночную витаминную маску и начала чистить зубы. Когда заорала эта ваша тревога и все начало пищать, квакать, мигать светом, я и кинулась по направлению этих как там они у вас называются – ну, такие стрелы по всем переходам, которые загораются и гаснут.

– Нишего умнее вы шделать не могли! – раздосадованно зашепелявил Русти. – Проблешковые укажатели покажывают направление на отшек, из которого подан шигнал оповещ-щ-щения. Это – не для паш-шажиров! Это для охраны! А вам по инштрукции полагалось жакрепиться в противоперегружочном уштрой-тве – на лежанке на вашей то ешть, и ждать дальнейших рашпоряжений!

– Все равно я оказалась бы здесь, – расстроенно возразила доктор Ульцер.

– Это еще как шкажать! – зло встрепенулся Русти.

– Боже, что они с нами делают! – охнула Эльза.

И было от чего – пол камеры (он же пототок, или любая из стен, в условиях невесомости) дернулся, поехал куда-то в сторону, и чертову каталажку стало к тому же закручивать вокруг ее оси.

– Это были магнитные присоски, – прикинул док Сандерс – Эти удары по корпусу. Бандиты нас заарканили и теперь буксируют к своей посудине.

– Дышать уже почти нечем. Скорее бы пришвартовали и выпустили – наивно прощебетала скисающая на глазах белокурая Генриетта.

– Вы думаете, в заложниках у этих бандюг нам будет значительно лучше? – подал наконец голос кто-то из близнецов-альбиносов – Бедного боцмана отделали по первое число. Боюсь, что и всем нам, грешным, достанется прикладом в зубы.

– Кстати – «Меня зациклило на «кстати», – подумал Кай, – кстати, Русти, за что это вы вздумали бороться, как лев? Что там было – на вашей Магнитке? Копия бортовою журнала? Ведомости зартаты за десять лет? Страховой полис?

Задавал он эти вопросы больше для того, чтобы отвлечь себя от мысли об устройстве самоуничтожения. Которое должно было вот-вот сработать. И сделать свое дело. Или нет.

Русти рассеянно приоткрыл расквашенный рот и вдруг, выпучив глаза, захихикал. Довольно по-идиотски. Принимая во внимание обстоятельства, можно было подумать, что нервы у бедняги не выдержали.

– «Ш-шпиллер» – выдавил он сквозь мученическое прихихикивание – «Шпиллер»

«Понимаете, – говорил Русти много позже своим внимательным слушателям в заведении Хенка, – как стали меня обыскивать эти, – тут эпитеты, характеризующие людеи Папы, варьировали – так меня и осенило».

Осенило его честно говоря, немного позже. Именно сейчас – в предбаннике суперконтейнера.

– «Шпиллер» – бессмысленно повторял Русти – «Щпиллер».

* * *

– Хорошая работа, Черник! – похвалил Петера Боров – Пролезай в причальный узел и подсоедини воздухопровод к патрубкам. Не хотелось бы потерять заложников. Я приму ребят с корабля.

Он, неудобно задрав голову, убедился, что ярко-оранжевая фигурка напарника скрылась в башенке стыковочного устройства «Леди Игрек», и осведомился по рации.

– Ну как там у вас, ребята?

– Выходим в стыковочную – чуть сдавленным голосом – время поджимало – отозвался Кортни – У тебя все готово? Без сюрпризов?

– У меня-то – готово. А вот вы-то, ребята, свое дело помните? – строго парировал столь нелепое подозрение Боров – Программа на возвращение в бортовой компьютер загружена? Или за двадцать суток полета там у вас еще, как говорится, конь не валялся?

Тон папаши-покровителя очень шел ему, скрадывая даже полную неуместность заданного вопроса. Этим приемом Боров часто пользовался и всегда – с гарантированным успехом.

– Не беспокойся, – заверил его колонель, – покатим домой как на рельсах

– Ну что ж, – вздохнул Боров и отключил прием – не стоило слушать то, что пойдет в эфир теперь. – Мне очень жаль, ребята, что ваша гнедая сломала ногу.

Он отжал кнопку выносного пульта, и лапа лебедки обратным ходом задвинула подвижной плитой корпуса проем, пропустивший через себя трехсоттонный контейнер с «Пеплом». Взглянул на часы до срабатывания зарядов оставалось меньше двух минут. Он не стал смотреть, как на поверхности металла начали появляться вмятины от выпущенных изнутри пуль. Игра была сыграна. Оставалось зачистить мелочи.

Боров запустил ранцевый двигатель, и к тому моменту, когда он преодолел небольшую бездну, отделявшую его от шлюзов «Леди», «Констеллейшн» тряхнуло изнутри. Часть выхлопа взрыва, сорвав какие-то заглушки, ударила в пустоту, закрутив угловатую тушу корабля вокруг оси – выжженную скорлупу обитаемых и грузовых отсеков и не шибко пострадавший блок силовой установки и двигателей. Ничего живого уже не было в этой, покрывшейся цветами побежалости руине.

* * *

– Ну как там? – спросил Петер, довертывая вентиль патрубка воздухопровода и кивнув на стенку разгрузочного тамбура суперконтейнера.

– Зашевелились. А то я уж думал, что приморили мы заложничков. Как там ребята?

– Посмотри сам, – Боров кивнул на проем люка и, подождав, пока Черник, подтянувшись за фал, направит себя туда, выстрелил ему под стык шлема с воротником скафандра. Черник дрыгнул ножками и продолжил свое движение в открытый Космос уже обмякшей куклой, мертвой, как дверная ручка.

Боров, констатировав, что работа и тут сделана чисто – вся кровь осталась в скафандре и не придется тратить время на отмывание тамбура и гермокостюма, задраил шлюз, включил сервопривод и проследил за тем, чтобы переходник суперконтейнера был герметично поджат к шлюзу «Леди». Потом окончательно подровнял давление в системе воздухопроводов и, не торопясь впускать пленников в корабль, поднялся в рубку – пора было заняться предполетной подготовкой. Он даже не стал выглядывать в иллюминатор, чтобы бросить последний взгляд на ставший братской могилой разбойников и их жертв остов «Констеллейшн» и болтающегося в стороне от него – отправленного в «автономное плавание» Петера. Все это было уже в прошлом. Останки и обломки могли теперь годы и годы продолжать свое бесконечное падение в фиолетовое зарево огненных океанов Фомальгаута – Эрику Бишопу предстояла другая дорога.

* * *

Мечтательно вздохнув, Эрни снял шлем. Торопиться больше не имело смысла. Настало время продумывать каждый шаг если он не оступится сейчас, то впереди – только приятные заботы о том, как распорядиться той горой баксов, что теперь безраздельно принадлежит только ему – Эрику Бишопу по кличке Боров. Кому-то может не нравиться такая кличка, а вот по нему – в самый раз… Ведь унижает она вовсе не его – человека, шестой год работающего на Папу, – а тех, кому придется теперь лизать его в пояс и ниже: «Боров приказал», «Боров заказал», «Боров – то, Боров – это»… «Извольте приготовить для господина Борова чистую салфетку – только льняную, никакой синтетики! – и не забудьте подтереть ему задницу…» Вот так будет теперь!

Бишоп вздохнул еще раз – чуть менее мечтательно. Конечно, если Папа и не приказал открытым текстом «зачистить» «Леди» после выполнения операции, то подразумевал это. Во всяком случае – останется ему, Борову, за это благодарен и не забудет пропорционально увеличить его долю. Неплохо было бы «пробросить» на этом деле и самого Ядовитого Франческо, но эти пустые мечтания слишком опасны. – Боров мгновенно откинул их в сторону, – мимо Папы не проскочишь. Впрочем, в рукаве у него неплохой козырь, о котором Папа и не догадывается: дурень Чикидара и клад Рыжих! Только бы не проколоться на какой-нибудь идиотской мелочи. Будет обидно. Поэтому – осторожность и еще раз осторожность! Особенно при работе с заложниками – их без малого десяток, а он – бедный, маленький Боров – один на всю «Леди». Так что в отсек к ним – ни ногой. Уж он-то знает, каким хитрым и находчивым может оказаться человеческое отродье… А пока – пусть помаринуются при «Пепле». Это полезно.

Он снова вздохнул, на этот раз тяжело, и стал стягивать с себя гермокостюм. Какая-то дребедень шлепнулась на пол из остававшегося расстегнутым наколенного кармана, когда он начал закреплять скафандр в держателях. Та самая мелочь, на которой ему предстояло проколоться: магнитная карточка. Та, что через покойника Петера передал ему покойник Кортни. Надо глянуть, что их заинтересовало там…

Проходя через «бытовку», Боров сполоснул лицо холодной водой и протер лосьоном – отменную дрянь держал у себя на борту Чики. Прихватил из холодильника банку «Карлсберга» и, поднявшись в рубку, поудобнее устроился в командирском кресле. Отхлебнув пива, сунул карточку в щель вспомогательного терминала. Дисплей сообщил ему, что на карточке «сидит» единственный, средних размеров файл: «Шпиллер» – игровая программа. Пожав плечами, Боров на пробу запустил игрушку. На экран вылез колоритный, прекрасно сработанный мультипликаторами старый дед и затрещал симпатичной потертой колодой карт.

– Сыгранем, братишка? – предложил он низким басом.

– В другой раз, папаша, – с ироничной брезгливостью ответил Боров, отключил терминал, вытащил из него карточку и, не глядя, бросил ее в мусороприемничек по правую руку от командирского кресла. После чего перевел взгляд на главный экран.

С экрана ему ухмылялся старый картежник.

* * *

– Нехорошо бросать, коли уж начал, – попенял он Борову. – Партию-другую – и порядок! Как только твоя возьмет, так и быть, отопру тебе твой компутер… Начали?

Боров был достаточно грамотен, чтобы понять, на что он нарвался. Когда главный терминал начинает вот так шутить, это означает, что бортовому компьютеру – крышка. Вирус. Очередной! Подлыми безмозглыми скотами сочиненный вирус, который не «взяла» старенькая защита ворованного софтверва, что установил на «мозгах» своей «Леди» экономный сукин сын Чикидара.

Ставшими враз непослушными пальцами он начал набивать на кейборде команду на загрузку маршрутной программы – экран главного терминала «икнул», но и не подумал очиститься.

– Напрасно ты это… – с укоризной посетовал чертов фантом с колодой. – Пара сетов – и готово! Не обижай старика Шпилли. А то – расстроюсь и снесу вам весь «винт» к едрене кочерыжке.

«Винт» на «бортовике» «Леди» был, конечно, чисто виртуальный – подвижных частей корабельная электроника избегала, но вот угроза стереть все хранящиеся на нем программы представлялась Борову вполне реальной. Подумав, он ткнул пальцем в Y – йес, мол, согласен…

– Это ты зря. – успокоил его старый картежник. – Старина Шпилли и с голоса команды принимает… Сдаю, значит, сдвинь… Курсорчиком, курсорчиком…

Через четыре часа Боров поднялся из кресла и стал долго и ожесточенно бить ногами ни в чем не повинный мусороприемник, в недрах которого бултыхалась коварная Магнитка и пара еще Чики оставленных окурков. Потом сел на ручку кресла штурмана и обхватил голову руками. В карты ему сегодня не везло. И, получается, не только в карты, черт побери!!!

Мобилизовав все свои не слишком обширные знания в области программирования и вычислительной техники, Бишоп угробил еще половину рабочего дня на попытки сладить со злокозненным Шпили. Тот меланхолично перетасовывал на экране свою колоду, периодически нахально предлагая перекинуться еще парочку сетов то в «Покер», то в «Канасту». И намекал, что готов «отпереть машинку», но только после того, как его партнер одержит над ним, Шпилли, честную победу…

Борьба была бессмысленна. Собственные навигационные знания Борова позволяли ему более или менее толково оперировать полетными программами, но именно к ним и закрывал доступ чертов вирус. Что до навигации вручную – тут познания Эрни равнялись нулю. Оставалось одно – думать.

Чтобы не видеть больше гнусную рожу Шпилли – экран главного терминала не мог быть выключен ни при каких обстоятельствах, – Боров спустился в бытовой отсек, вынул из кладовки бутылку текилы и одним глотком ополовинил ее. Это основательно помогло его мыслительному процессу.

«На борту у меня почти полный десяток людей с «Констеллейшн», – прикинул он. – Не может быть, чтобы никто из них не фурычил в астронавигации. Даже новичок из провинциального училища должен уметь вручную дотянуть такую классную посудину, как «Леди», до Брошенной. А там уже пойдет другая игра.

Конечно, если дать им свободу, то непременно кто-то попытается подать SOS, но для того, чтобы врубить чертову подпространственную связь, надо привести в действие главный энергетический ресурс корабля. А он – точно так же, как навигационная система, – поставлен под управление с «бортовика». Другое дело, если среди этой компании найдется кто-то, кто сможет сладить со Шпилли. Например, та скотина, что подсунула дураку колонелю проклятую Магнитку. Ба! Действительно, он должен быть в тамбуре контейнера – вместе с остальными заложниками, этот дегенерат, что таскает по карманам такие вот подарочки. Тогда соотношение сил может радикально измениться. Но все равно мимо Брошенной они не проскочат – там как-никак главный запас топлива и все такое. Да и полетная программа составлена именно в расчете на транзит через Брошенную… Нет – шансы выкрутиться есть. Есть шансы. Военная хитрость – вот что требуется тебе сейчас, Эрни…»

Боров допил текилу, потратил с час на то, чтобы рассовать по надежным тайникам оружие, поколдовал с радиопередатчиком, сунул в наплечную кобуру «томпсон» попаршивее и пошел в стыковочный отсек – сдаваться.

* * *

– Вот так, не имея на руках даже перочинного ножичка, Русти положил на обе лопатки целую уймищу самых серьезных мужиков из всех, которые только брались чистить кораблики в нашем секторе, – не без гордости за своего постоянного клиента завершил Хенки эту драматическую часть своего рассказа. – Ну, конечно, дело не обошлось и без мистера Санди. Русти так и говорит, что без него у них все могло сорваться в любой момент, если бы не геройское его поведение – не Русти, в смысле, а Следователя. Напрасно вы усмехаетесь, мистер Русти этими, как их эпитетами просто так не бросается. Ежели он сказал мне, что Следователь проявил себя геройски, значит, так оно и было. Хотя я понимаю – храбрецом не каждому дано быть – мы люди грешные, иногда и в штаны наложим – взять хотя бы того парня с «Леди Игрек», с фамилией такой мудреной. Ведь как потом он Ржавому рассказывал, чудом тогда гибели избежал – когда ядерный энергоблок рванул. Только и спасло парня, что ножовка острая рядом случайно оказалась да флаер заправленный.

Флаер, как Боров и обещал, был и вправду заправлен.

Честя на всех ему известных диалектах и тупую пилу, которой за шесть – как потом ему казалось – минут до взрыва, обдирая в кровь пальцы, Чикидара еле-еле успел перепилить перемычку цепи дьявольски прочных наручников, и флаер, с кем-то переделанной панелью управления, в которой ключ зажигания почему-то оказался по другую сторону штурвала, и, само собой, лучшего друга детства – проклятого Борова, – Чики за минуту до взрыва поднял машину над землей и с трудом успел набрать хоть какое-то подобие крейсерской скорости.

А потом позади оглушающе шандарахнуло, и ударная волна догнала и легко, словно сухой лист, взметнула вверх хрупкий летательный аппарат Флаер перевернуло и подбросило так, что Чики чудом удалось выровнять и удержать в воздухе машину, которая на короткое время почувствовала себя стратосферным истребителем и попыталась вести себя соответственно.

И только потом, захлебываясь от сухого, раздирающего грудь кашля, Чикидара понял, что дышит разреженным воздухом планеты, которым, в общем-то, дышать не следовало бы – присутствие в атмосфере паров аммиака в сочетании с почти полным отсутствием влаги не очень благоприятно действовало на легкие. Да и кислорода в здешней атмосфере было маловато – процентов пятнадцать от силы, если не меньше. Вспомнив, что вот-вот с угрюмых, залитых фиолетовым, трепещущим сиянием небес посыплется выброшенная в них дьявольским взрывом начинка ядерного энергоблока, Чикидара судорожно задвинул фонарь кабины и как мог затянул рычаги герметизации. Потом потянул за ручку «бардачка», извлек оттуда кислородную маску – разумеется, на размер меньше, чем надо бы, как же иначе – и судорожно сделал глубокий вдох, просто прижимая загубник ко рту.

Жизнь вместе с воздухом постепенно возвращалась в его истерзанное тело, а мозг вроде бы возобновил нормальную мыслительную деятельность. Итак, если верить Эрни – хотя верить этой сволочи теперь, получается, нельзя, – Боров вернется сюда через день-два. За это время Чики должен выковырять клад Рыжих ОТТУДА, и тогда, Тогда надо будет думать, как выбраться живым из ситуации, когда, будучи держателем клада, он станет желанной мишенью как для людей Папы, так и для своего комрада.

А если Чики клад не выковыряет? Тогда Боров его уж точно пристрелит, зараза. С досады. Впрочем, скорее всего тогда пристреливать будет просто некого. Боров воображает, видно, что клад просто прикопан в укромном распадке между заброшенными могилами первопроходцев, – как бы не так. Более жуткого места, чем то, где Рыжих угораздило запрятать свой клад, и выдумать было трудно. УР он и есть УР.

Чики с ожесточением сплюнул густую, с кровью пополам, слюну и принялся мучительно соображать, как ему выпутаться из того дерьма, в которое его в очередной раз ввергла придурковатая фортуна.

Чикидара отвлекся от трансцендентных размышлений и посмотрел вниз. Там, за стеклом фонаря кабины, торопливо бежали назад невысокие холмы, покрытые где – тонким слоем снега, где – чахлыми побегами чего-то вроде пустынного багульника или иссиня-зелеными пластами ядовитого ленточного лишайника Короче – картина здешней природы глаз особо не радовала.

Угрюмая, прямо скажем, была картина Брошенная она и есть. Брошенная – чудовищно удаленная от родного Фомальгаута планета умудрялась отапливать свою атмосферу, отсасывая энергию магнитного поля быстро вращающейся звезды и сжигая ее в негаснущем, ионосферном разряде, заливавшем поверхность Брошенной мертвенным, вечно дрожащим светом. Феномен, до крайности интересовавший физиков и наблюдавшийся, правда, в совсем иных формах – еще только в проклятом Богом, загадочном Мире Молний. Сам же Фомальгаут, пронзительно-ледяной иглой вогнанный в здешний небосвод, только каким-то недобрым блеском отличался от еще нескольких, почти равных ему по яркости звезд, пробивавших своими лучами трепещущее в небе марево фиолетового плазменного пламени.

Как ни странно, светом этого скудного, неровного огня умудрялись перебиваться несколько десятков видов организмов, которые экзобиологи числили по графе «флора» Фауна же Брошенной была представлена только мифическими Пушистыми Призраками, завезенными якобы сюда с Шарады. Сам Чикидара ни одного из них никогда сроду не видел, за что только благодарил Бога – такая встреча считалась отменно дурным предзнаменованием.

Всего здесь было в обрез Край вечной магнитной бури и удушающе низкого содержания кислорода в атмосфере – достаточного, чтобы не отдать Богу душу сразу, но и не позволяющего протянуть долго. Чтобы такая жизнь и вовсе не казалась медом, букет газов, составлявших местную атмосферу, удачно дополняла солидная доза аммиака. Того из лишенных по какой-либо причине кислородной маски гостей Брошенной, кого слишком долго не могла вогнать в гроб хроническая гипоксия, добивала прогрессирующая эмфизема.

Что и говорить, райское это было местечко.

Тем не менее Империя воздвигла в этих неуютных краях несколько мощных, роботизированных производственных комплексов, содержать которые Директории оказалось не по силам, и теперь гигантские громады мертвых корпусов этих технологических монстров украшали самые неожиданные уголки здешнего ландшафта. Легенды о сохранившихся в их подземельях запасах дорогостоящего сырья, оружия или просто валюты, пережившей все пертурбации истории истекшего века – баксов Метрополии и строжайше запрещенных к обращению и потому особенно ценных самоумножающихся «листьев золотого дерева» из Мира Ку, – привлекали к ним авантюристов со всего Обитаемого Космоса. Ландшафт местами украшали остовы посадочных модулей кораблей кладоискателей и изыскателей, искавших здесь в былые времена упомянутые выше несметные сокровища, но нашедших только собственную гибель, – военное производство, даже поставленное на консервацию, умело защитить себя и свои секреты.

Плохая планета с дурной славой.

И вдобавок ко всему на ней Чикидару вот уже второй раз подряд пытались убить.

* * *

Все – и собственный здравый смысл, в первую очередь – предупреждали его, что связываться с компанией Оранжевого Сэма – просто изощренно-глупая разновидность самоубийства, но очередной взнос «Гартману и Уиндему» за аренду «Леди» было необходимо платить сейчас. Или уж не платить никогда больше. Конечно черта с два «Гартман и Уиндем» когда-нибудь еще увидят эту посудину в своем стойле. Да и не хотят они ее там видеть – вряд ли их явно липовая контора наскребет в своих закромах достаточно баксов, чтобы оплатить хотя бы месяц простоя судна такого класса (как и откуда оно попало в их распоряжение – вопрос темный) Чикидара знал, что с «Леди» он не расстанется. Однако переходить из категории систематических должников в таковую профессиональных угонщиков со всеми вытекающими из этого осложнениями ему вовсе не хотелось. Да и сделка, предложенная ему почтенным Самюэлом Кови, выглядела сперва вполне невинным космокаботажем. Если не считать что каботаж на орбите Брошенной преследовался на равне с прямой уголовщиной.

Впервые он почуял недоброе, когда поймал нацеленный на него, Чикидару, сумеречный взгляд Чорри – Рыжего Гиммлера – взгляд палача, оценивающего, какой длины веревку подобрать для клиента данного роста и веса, чтобы вышеупомянутый клиент ее не оборвал, но и не трепыхался в петле без дела битых полчаса. А когда тот как-то раз, не спуская с Чики этого, вызывающего озноб взгляда, еще и сотворил знакомый всем, кто более или менее хорошо знал Чорри Лумиса, жест словно снял невидимую паутину со своего узкого, на ацтекскую маску похожего лица. На долю секунды пальцы Чорри всегда задерживались на длинном – через веко и угол рта пересекающем все его лицо – шраме. Скверный был это жест. Ничего хорошего не предвещавший. Это было еще в самом начале полета. Холодок пробрал тогда спину Чикидары он совершенно неожиданно задумался над тем обстоятельством, что каждый из Рыжих оттрубил в свое время не один год за пультом управления космических судов самого разного пошиба и, случись чего, не моргнув глазом заменит его – Чики – в командирском кресле «Леди». И то, что коды запуска основных групп полетных программ этого суденышка знал только он сам – арендатор и командир-пилот, – могло обернуться только излишним пристрастием людей Оранжевого Сэма при допросе несчастного хранителя всех этих бес помощных секретов, если уж они решат взять его в оборот.

Еще хуже была только одна привычка Рыжего Гиммлера – поигрывать стальными шариками-подшипниками, что в изобилии водились у нею по карманам. С виду – безопасное чудачество. Но только не для тех кому посчастливилось словить такой шарик в висок лоб или затылок. Эту манеру Чорри Лумиса расправляться со своими жертвами хорошо знали в Секторе, и привычка его пассажира постоянно перекатывать между пальцами три-четыре увесистые поблескивающие сферы – черт его знает, как ему удавалось удерживать их в одной, пусть даже очень широкой ладони, – радости Чикидаре отнюдь не доставляла. Говаривали, что у Чорри неплохой талант гипнотизера, и у того, кто засматривался на перекатывание сверкающих шариков, потихоньку ум заходил за разум, что только облегчало Чорри дальнейшее. Разное говорили. Во всяком случае, в метании шариков Чорри тренировался систематически, переколотил на борту «Леди» массу предметов, к тому не предназначенных, и держал в состоянии постоянного ожидания удара своим снарядом несчастную Марго – числившуюся за ним невероятно рыжую и невероятно озлобленную кошку, доставлявшую Чикидаре все неприятности, которые только можно ожидать от такого рода зверя, помещенного на борт космического судна, и еще множество – совершенно неожиданных.

Косвенно опасения Чикидары подтверждало и то, что сразу после старта наглая рыжая свора стала вести себя на «Леди» по-хозяйски, не обращая на Чики больше внимания, чем он того заслуживал. Никто и не думал убирать со стола в кубрике остатки когда попало устраиваемых попоек и сеансов жратвы. Из не слишком обильных запасов Чики рыжие падлы брали все, что хотели и когда захотели. Притом всегда и все бросали на столе недоеденным и недопитым. Ни о каком дежурстве по кораблю или хотя бы по камбузу и речи не заходило.

Оранжевый Сэм почти всю дорогу сидел запершись с хитромудрым Чорри в самом комфортабельном – «для ОВП» – боксе «Леди», производил там немыслимое количество вонючих, в крошево разжеванных сигарных окурков и обмозговывал со своим верным пособником какие-то стратегические планы. Выходил он оттуда лишь раза два в день, когда то Стив Гогиа, то буйный Пот Стек начинали чистить морду невозмутимому Ингеборгу. К подобной неприятности флегматичного Йенса приводили его подобный компьютеру, вечно трезвый холодный аналитический ум да еще пристрастие к карточной игре.

Йене Ингеборг не был шулером – он просто очень хорошо умел играть. Почти так же, как палить из «дуры».

Йене никогда не мазал и почти никогда не проигрывал. В результате уже к середине полета почти по половине еще только в проекте означенной доли трех из шести Рыжих обратилось в долговые расписки, на него, Йенса, выписанные Стив и Пол этого вынести не могли и лезли в драку, а Лейшмановски – Польский Лис только ругался по-славянски и наливался черной злобой. Все больше и больше, что само по себе не предвещало ничего хорошего Сэм, обыкновенно, бил морды обеим сражающимся сторонам – так что в сумме Йенсу перепадала тройная доза этого воспитательного воздействия, – затем выпивал баночку «Гиннеса» и вновь уединялся с Рыжим Гиммлером. Созданию дружеской, раскованной атмосферы на борту «Леди» все это, само собой, способствовало мало.

В свободное от проигрывания Йенсу все новых и новых – виртуальных пока что – запасов валюты Пол неустанно тренировался в боевых искусствах Империи Зу, используя в качестве тренировочных снарядов все и всех, кто имел неосторожность попасться ему под руку и прилагал все усилия к тому, чтобы свести на нет запасы провианта и вина на борту. Вацлав осваивал шотландскую волынку, а Стив разъяснял всем кого мог за ставить себя слушать, что жизнь на этом свете была бы просто раем, если бы какой-то древний государь по имени Иосиф прожил хотя бы до тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года.

Другой страстью Стива было прихватывать по пути своих малопредсказуемых перемещений по судну все что плохо лежит. В нем сочеталась чисто патологическая клептомания и незаурядный талант карманника. На претензии, которые Чики, набравшись духу высказал по этому поводу самому Оранжевому Сэму, ему было велено не приставать к людям с придирками по поводу их маленьких слабостей. Что и пришлось принять к исполнению.

Чтобы «Леди» окончательно не превратитась в летучий свинарник, Чики пришлось взять на себя сверх навигаторских функций еще и обязанности дневального-подметалы. Когда он хотел толком без нервов, проглотить кусок пищи и запить его глотком кофе, ему приходилось запираться на камбузе. Невзгоды эти с ним делил похожий на бухгалтера из старых кинофильмов – плюгавый и очкастый – профессор Самуэлли – единственный не рыжий пассажир «Леди» в этом очаровательном рейсе.

Впрочем, трудно было сказать что-то определенное о цвете волос ученого мужа, которого неведомо для какой цели волокли с собой на дело люди Оранжевого Сэма, – настолько седыми были его уныло обвисшие серо-пегие усы. В разговоре с ним Чики не только такой сугубо интимной подробности, но и ничего путного вообще установить не удалось – настолько тот был запуган и молчалив. Так и провел он почти весь рейс на камбузе на пару с лысой молчаливой загадкой.

Со временем их молчаливые трапезы стала в качестве непременного участника разделять Марго. Здесь, на камбузе, она, как и Чики с профессором, могла хоть несколько минут чувствовать себя в безопасности, и это породило если не дружбу, то какой-то своего рода молчаливый союз между тремя изгоями.

И за себя, и за кошку, и за профессора Чики было обидно «Ну ладно, – говорил он себе – Мы с Самуэлли цветом не вышли, а животина за что страдает? А и то – если с другой стороны подойти – можно по думать, я виноват, что не уродился морковного или апельсинового окраса – все чаще думал он, судорожно глотая наскоро подогретую в микроволновке жратву. – Это прямо расовая сегрегация какая-то. По цвету ворса. Так и до геноцида недалеко».

До геноцида в отношении нерыжего населения «Леди» дело, однако, не доходило.

И это было еще одной загадкой этого рейса.

* * *

Обе загадки получили свое разрешение здесь – на Брошенной. Вон там – впереди, в сорока милях отсюда далеко за Большими Корпусами, где он должен встретиться с Боровом, начинались предгорья невысоких Северных гор.

Сказали тоже какие-то чудаки – гор. Уж скорее – холмов Или – сопок. Казалось бы, ничего страшного не было в очертаниях этих пологих холмов, простиравшихся там – у здешнего зыбкого горизонта, куда, свернув наконец с полузанесенного песком шоссе, погнал свой флайер Чики. Но для него принять такое решение было актом героизма. Потому что путь его вел к небольшому распадку, приютившемуся за лощинкой, пролегающей между двух заросших «каменным мхом» склонов. Тогда – о, как давно это было – когда пара вездеходов, на которых люди Оранжевого Сэма доставили его и вконец скисшего профессора Самуэлли к этому – не самому угрюмому на Брошенной – месту, он еще подобострастно хохотнул в ответ на замечание Пола, что здешняя местность смахивает на женскую грудь.

– Не на женский груд, а на коровий зад! – безжалостно оборвал наметившееся было взаимопонимание между конвоируемыми и конвоирующими мрачный Стив. – И вытряхивайтесь на грунт, суки. Приехали!

– Вы уж простите нашего друга, – с издевательской вежливостью добавил Чорри, – Стив у нас по отцу грузин и человек темпераментный. Как говаривал один древнеиудейский автор, «даже среди портовых грузчиков слывет большим грубияном».

Он снова «снял паутину» с изуродованной шрамом рожи и стал натягивать кислородную маску, которая превратила его и без того противный голос в карканье робота из мультфильмов.

– Так или иначе, – добавил он этим голосом, – ваша дорога, несчастные жлобы, к жизни и свободе ведет через этот самый задний проход Войцех, проинструктируй клиентов.

В тот день Чорри был в особо мерзком настроении сразу после посадки – не успели, кажется, отпереться затворы тамбуров – с «Леди» удрала Марго – предпочтя, видимо, верную гибель в заснеженной пустыне мучениям в руках такой паскуды, как ее хозяин Рыжие восприняли это как исключительно опасный, даже жуткий признак.

* * *

Долинку, вновь раскинувшуюся перед ним, Чикидара знал как свои пять пальцев Укрепленный Район – УР Охранная Зона Хотя и побывал в ней один только раз. Этого раза было вполне достаточно. И для того, чтобы навек невзлюбить Брошенную, и для того, чтобы так же навек приобрести аллергию к увлечению своей молодости. Когда-то никто не мог переиграть Чикидару на электронном поле брани. Польский Лис знал об этом.

– Ты, говорят, знаешь толк в электронных играх? – осведомился Лейшмановски, присаживаясь на явно искусственного происхождения каменный гриб у подножия выступающих из песка скал – а может, тоже остатков какого-то взорванного железобетонного заграждения.

За этими непонятными скалами простиралась узковатая лощинка, словно поросшая какой-то смесью здешнего сверхсухого кустарника и железной арматуры, торчащей из почвы. То тут, то там на корявом грунте виднелись гнусной окраски пятна – словно разводы ядовитой плесени. В наступавших сумерках стало заметно, что кое-где все это подсвечено откуда-то, словно из-под земли, каким-то зловещим сиянием. У Чи-кидары этот мрачный пейзаж не вызывал ни малейшего энтузиазма.

– Ну как? – спросил Войцех – Похоже?

– На что? – сдавленно спросил Чики

– На то, что ты привык видеть, нацепив шлем «дейта-сьюта». Профессор постарался, когда проектировал этот небольшой аттракцион. Вы ведь вдохновлялись чем-то в этом роде, Самуэлли?

Самуэлли только нервно дернул головой. Он горбился, будто ежась от ветерка, гонящего по сопкам зябкую поземку. Пальцы его нервно перебирали отвороты утепленной куртки, словно ища там что-то.

– И не думай что профессору не хватало воображения, – пояснит Лис. Ему хватало – ты в этом убедишься. До какого уровня ты проходишь типовую «виртуалку»? Здесь надо будет идти до конца. Если свернете с полпути… – он подкинул на руке хорошо подогнанный ручной бластер дальнего боя.

– И зачем вам все это нужно?! – растерянно спросил Чики. – Что это за место такое?

– Место это называется Третий Лабораторный Комплекс. Здесь на Брошенной одна компания с таким неприметным названием – «Дженерал Трендс» проводила по государственному заказу разные интересные исследования… Между прочим – на людях. Это – еще в те времена… А потом дело это прикрыли, лаборатории – законсервировали. Ты зря смотришь на пустырь этот свысока – там под землей с десяток этажей. На миллиарды оборудования. Уникальная информационно-поисковая система… Многое там подустарело, конечно… А кое-что – и нет. За это кое-что мы можем получить хорошие бабки… Беда одна – Комплекс не только законсервирован, но и хорошо заминирован. Вот от этой стены, рухнувшей, начинается Смерть УР… Ты мог не заметить – то, что валяется вдоль того вон э-э… ограждения, это не два мешка. Полтора года тому назад один из этих мешков назывался Алекс. О'Тул. А второй… Эй, Чорри, не помнишь, как звали второго?.. Короче – смелые были ребята. Но вот пришли сюда – и лежат… И долго пролежат. Земная органика здесь не разлагается, шакалы – не водятся… Это ваша, профессор, заслуга. Профессор Самуэлли, как ты мог заметить, – очень умный. Он не только доктор и профессор – он у нас и полковник еще… Самую совершенную охранную систему в мире сгондобил. Пропустит только того, чьи показатели биополя введены в компьютер… Правда, закавыка в том, что ни один из тех, под кого всю эту машинерию сооружали, до наших дней живым не добрался… Но мы еще умнее, чем господин профессор… Мы его на краю света сыскали и сюда привезли. Вот он тебя, дорогой, в Комплекс и поведет. Впереди себя. Погонит – скажем так… Ты уж поосторожнее будь. Потому что если не пройдешь, то вытаскивать тебя никто не станет – где застрянешь, там и будешь подыхать…

– И что же я должен буду оттуда вам вытащить? – поинтересовался Чикидара, которому, как и профессору становилось все более и более зябко и так же все меньше и меньше хотелось говорить…

– Вот когда дойдешь и когда выключишь всю эту музыку… тогда по радио получишь распоряжения… Раньше времени ничего тебе знать не полагается… Теперь вы, профессор, инструктируйте парня…

* * *

Заколдованная земля ни на йоту не изменилась с тех пор, как после прощального тычка стволом бластера, которым угостил его Польский Лис, Чикидара ступил на эту зыбкую твердь. Если уж быть совершенно точным, то не столько ступил, сколько шлепнулся, прижавшись как можно крепче к мерзлому грунту. Самуэлли, который принял то же положение несколькими секундами раньше, энергично ткнул его под ребра и зашипел:

– Вперед – ползите под прикрытием вон той трубы, к воронке… И не останавливайтесь ни на секунду… И не вздумайте поворачивать назад! Туда – видите те железные бочки? Быстрее, иначе вы сейчас и сами погибнете, и меня угробите!

Чикидаре достался очень беспокойный спутник и очень решительный проводник…

С профессором Самуэлли они забрались довольно далеко в глубь Охранной Зоны. Профессор оказался вовсе не таким уж вконец забитым интеллигентом, как это казалось Чикидаре после двух с лишним месяцев совместного полета на борту «Леди Игрек». Самуэлли оставался таким же молчаливым, но стал проявлять качества, продемонстрировать которые до того не позволяли обстоятельства он был довольно ловок, по-своему смел и как-то по-крестьянски смекалист. Он прекрасно понимал, что чем раньше он лишится своего невольного спутника, тем более долгий – и уже в одиночку – путь предстоит ему проделать по страшной земле Охранной Зоны, полагаясь только на себя самого. Поэтому он то и дело удерживал охваченного смелостью отчаяния Чики от очередного – «была не была!» – рывка, то и дело устраивал под прикрытием оплавленных обломков чего-то взорванного и полуразрушенного короткие привалы-рекогносцировки и на клочках кальки, разрисованных почти неразличимыми линиями и значками, по очереди извлекаемых из разных карманов комбинезона, прикидывал маршрут дальнейшего движения к цели. В эти минуты он становился даже близок Чикидаре. Во всяком случае, за несколько этих страшных часов Джон-Ахмед лучше узнал своего спутника, чем за многие и долгие сутки, в которые лениво укладывались их молчаливые трапезы и редкие шахматные партии на камбузе «Леди» под строгим, пылающим неусыпным рыжим пламенем взором Марго Хреновое это было место – хреновое место, заколдованная земля УР. То сторожевые лазеры постреливали в них, то невзрачными с виду облачками взрывались химические ловушки, то голографические призраки донимали как могли, то инфразвуковые «уколы» повергали в тоску и депрессию. Но профессор-полковник неплохо знал свое дело. Вовремя помешав Чикидаре наложить на себя руки, он продолжал настойчиво, сложным «противолодочным» зигзагом, гнать его вперед.

Они петляли, время от времени даже отступали вспять, но неуклонно приближались к приземистому пересеченному узкой горизонтальной щелью сооружению, которое на схеме профессора было обозначено как «горловина». Когда в эту щель, казалось бы, уже можно было безнаказанно заглянуть, Чикидара приподнял кислородную маску и, собрав в пересохшем рту остатки загустевшей слюны, смешанной с набившейся в респиратор пылью, сплюнул через левое плечо. Мучительно перекосившись, что должно было в сложившихся обстоятельствах изображать ироническую улыбку, он повернутся к Самуэлли.

– Тьфу! И еще раз – тьфу! Чтобы не сглазить. Кажется, мы уже почти на месте, док.

Вместо радости на лице профессора – насколько позволяла об этом судить великоватая для него маска – изобразилось нечто похожее на ужас.

– Чтоб вас черт побрал, капитан! – картонным голосом прокаркал он через съехавший набок раструб – Черт бы вас побрал, Джон-Ахмед! Нельзя говорить такого на этой земле. Вы подманиваете Смерть!

И как в воду глядел Костлявая сцапала профессора в двух шагах от горловины – в зарослях того, что издали казалось нагромождением разнокалиберной колючей проволоки. Впрочем, тоже весьма причудливой.

Гибели профессора предшествовал недобрый знак он задумался.

До этого он был уверен в себе – порой выжидал чего-то, замирая, что-то бормотал про себя, сверяясь с показаниями целой сбруи приборов, украшавшей его комбинезон, закидывал то вперед, то в разные стороны бусинки капсул-датчиков, а то и просто гайки или пуговицы. Иногда он цепенел, вжавшись в мерзлый грунт. Но никогда не терял уверенности в себе. Теперь же та часть его лица, которую Чикидара мог видеть из-под раструба маски, побледнела, зрачки за стеклами очков скосились куда-то вбок, пальцы стали – словно четки – перебирать шнуровку комбинезона.

– Память – удалось разобрать Чикидаре, прижавшемуся к земле чуть поодаль. – Господи, как подводит память.

Самуэлли жестом приказал спутнику подобраться поближе. Тому пришлось подзадержаться – снова над казавшимся безопасным клочком земли между ними поползла призрачная «сеть». Когда наваждение исчезло, Джон-Ахмед коротким рывком преодолел открытое пространство – только дважды невидимый лазерный луч «ужалил» землю рядом с его следом. Плюхнувшись в раздирающие своими колючками его одежду «заросли», рядом с Самуэлли, он понял, что профессор совсем плох – видно, подхватил-таки по дороге порцию какой-то, по его же собственной задумке бродящей здесь гадости. А может, нервы сдали под конец рокового маршрута.

– Слушайте меня внимательно капитан, – горячечно зашептал Самуэлли, словно кто-то мог их подслушать, – слушайте и не перебивайте… Память подводит меня… Здесь нельзя идти напрямую… Только по обходным траншеям – справа или слева… И – только один раз. Проход открывается на тридцать секунд – вот по этой комбинации…

Он содрал маску с посеревшей физиономии и глотал бедный кислородом воздух планеты, словно выброшенная на берег рыба.

– Мы… Мы не можем задерживаться, капитан… Система защиты уже активирована. Если… Если… О Господи – остается меньше четверти часа… Если за это время не будет набран код на… – профессор судорожно дернулся, пытаясь поглубже вздохнуть, – на внешней двери Горловины… врубится система защиты второй степени… И нас… нас с вами просто поджарит Джон-Ахмед… Высокочастотное поле… Здесь… Здесь нет защиты. Слушайте меня внимательно… У меня у меня нет уверенности… Идите левой траншеей… Тяните за собой фал… Если что-то…

– Нет! – зло ответил Чикидара и тоже содрал маску – Это вы, док, идите по левой траншее. И тяните фал! И если что-то с вами стрясется – клянусь, я из кожи вон вылезу, чтобы вас выручить! Но гнать меня вперед – как скотину на убой – я не позволю! Видит Бог – не позволю! В конце концов, вы сами придумали всю эту петрушку. Я на это не подписывался.

Ни у одного из них не было оружия – не так глупы были люди Оранжевого Сэма, чтобы дать своим пленникам – заложникам Судьбы – хоть малейший шанс на спасение. Но соотношение сил и без того было ясным Чикидара был вдвое моложе профессора и почти вдвое тяжелее Самуэлли еще пару раз глотнул воздух и криво усмехнулся.

– В конце концов, вы правы… – хрипло прокаркал он и, подчиняясь Судьбе, полез в окопчик.

Развязка наступила почти молниеносно едва Чики успел досчитать до двадцати, как фал судорожно задергался, а потом подозрительно ослаб Джон-Ахмед перекрестился и, стиснув зубы, по-пластунски пополз выполнять данное профессору обещание. Как ни странно, страшно ему почти не было. Должно быть, потому, что подсознательно он уже записал себя в покойники. Он не сомневался в том, что, выберись он из проклятой ложбинки живым, наградой ему будет пуля в лоб от Польского Лиса или увесистый стальной шарик в затылок – наповал – от Чорри.

Доползти до окопчика ему удалось без затруднений. Там он заклинился в ржавых зарослях и принялся вытягивать фал. То, что ему удалось вытащить, совсем недавно было рукой профессора Самуэлли. Точнее – частью его руки. Рот Чикидары заполнила горькая слюна, горло сжал спазм. Он, стараясь вжаться в мерзлый грунт, рывками, ругаясь худшими словами, подтянулся к тому месту, где окопчик заворачивал и открывал возможность увидеть – что же стало с профессором. Живым или мертвым.

Чикидара перешел в положение сидя и, осторожно наклонив корпус, выглянул в просвет траншеи. Профессор был на месте – скомканным кулем стыл в луже крови в дальнем торце окопа. А над ним на изготовку стоял «боевой паук» – робот типа «Свободный охотник-310». Такие стерегут обычно ядерные объекты на милых планетках вроде Харура.

Память не подвела профессора – левая траншея действительно была свободна от всяческих ловушек. Ему просто не повезло «Свободный охотник» на то свободный охотник и есть, что куда хочет, туда и идет. В пределах охраняемой зоны, разумеется. Вот он и забрел в оставленный без ловушек проход. Там и встретил старого хитреца. И поступил в точности согласно заложенной в нем коварной программе: кинжальным уколом плазмы обездвижил первого из двух объявившихся противников и стал ждать, пока на помощь тому придет второй. Как это водится у людей.

С этим он не ошибся – Чикидара приполз как миленький. Приполз и высунулся под удар. Промашка вышла с другим робот, как предусматривала его программа, выстрелил и прыгнул. Но выстрелил и прыгнул туда, где Чикидара должен был находиться по логике вещей. Но не туда, где тот оказался на самом деле. Это был известный конструктивный недостаток «охотников» – они были задуманы чуть умнее их «дичи». По всем правилам, управляющим поведением людей в таких вот диких ситуациях, Чикидара в долю секунды должен был шарахнуться назад, пытаясь укрыться за осыпающейся стенкой окопа, и уж никак не оставаться стоять столбом на месте, отвесив челюсть и выкатив глаза. По каковой причине «паук» вместо того, чтобы отправить Джона-Ахмеда прямой дорогой к праотцам, пребольно уделал его корпусом в плечо и на пару с ним обрушился на дно окопа.

Далее произошло нечто и вовсе уж дикое: Чикидара ухватил «паука» за заднюю пару конечностей, которой тот не мог причинить ему существенного вреда, – и с размаху хватил металлической тушкой о вколоченный в стену траншеи крепежный стальной рельс. Еще и еще раз!!!

Затем он отшвырнул металлическую погань как можно дальше от себя и сам рухнул навзничь, содрав с лица кислородную маску и тут же – после первого судорожного вздоха в «пустом» воздухе Безымянной – зашелся разрывающим легкие кашлем. Не без труда взяв себя в руки, он вновь натянул раструб маски на физиономию и завертел головой, пытаясь разобраться в обстановке.

Непривыкший к такому обращению «паук» валялся поодаль, хищно и сумбурно перебирая в воздухе членистыми лапами, и в корпусе его что-то искрило. А Самуэлли?! Чикидара повернулся в его сторону, и ему сделалось дурно: профессор был еще жив… Чики встал на четвереньки и подобрался к своему неудачливому партнеру. Неумело стал накладывать жгут…

Профессор-полковник застонал, слабыми жестами уцелевшей правой руки давая понять, чтобы Чикидара снял с его окровавленного лица респиратор. Поколебавшись долю секунды, тот просьбу эту выполнил. Задыхаясь и дико пуча единственный уцелевший глаз. Самуэлли выдавил из себя еле слышное:

– С-слушайте…

– Момент, – прервал его Чикидара, – я вколю вам стабилизатор… Д-держитесь…

– Г-глупости, – коснеющим языком вымолвил профессор. – Г-глупости… Это – конец… П-повторите шифр д – двери…

– «Арес», – машинально повторил Чикидара затверженный еще в начале их пути код. – «Арес», сто четырнадцать – пятьсот двадцать». Клад – в сейфе «Z» – на двенадцатом, подземном…

– В-все верно… – прошелестел профессор – Спуститесь в П-подземелье… Сейф вскроете плазменной горелкой. Там есть – в мастерских – на четвертом… Не бойтесь, не… не заминировано… И не вздумайте… Не вздумайте выбираться оттуда… Мы все равно обречены… Они… они нас не отпустят живыми… Просто не выходите оттуда… Там – узел связи… Вызывайте помощь… Ч-чтобы настроить Зону на свое биополе… Чтобы настроить… Надо… надо пройти на четыре уровня вниз… Там найдете «блок кодирования»… Там кресла такие, как… Похоже на кабинет дантиста Вы… вы сможете сами настроить… Там… Инструкции в компьютере… Код – тот же… «Арес» и цифры… Только…

Профессор смолк. Чикидара растерянно тряхнул его за то плечо, что пострадало поменьше, потом, сообразив, постарался поплотнее прижать к залитому кровью, сожженному лицу раструб кислородной маски. Самуэлли спазматически глотнул живительный кислород, слабым движением снова освободил губы и с трудом выговорил:

– В-вызывайте помощь… Все время… Это для вас – единственный способ спастись…

– Шифр… – стараясь говорить как можно доходчивей, спросил его Чикидара – Вы говорили, что инструкции по настройке пропуска через Зону. По настройке на индивидуальное биополе. Вы сказали – точно такой же код. как на главной двери, только… Только что?

Профессор снова пару раз с хрипом глотнул воздух и выдавил из себя:

– Дату… Надо ввести еще и дату текущего дня по Галактическому календарю. Прибавив к цифрам постоянного кода… И – обязательно… Обязательно вызывайте помощь… Вам ничего не грозит… Ну – лицензию отнимут… Зато останетесь жить…

– Сделаю, – заверил его Чикидара, неумело впрыскивая явно загибающемуся профессору наугад выбранную дозу фиксатора.

Самуэлли облегченно вздохнул:

– Все-таки я их…

И с непристойным словцом на устах испустил дух…

Убедившись, что профессору уже не нужна помощь, Чикидара прикрыл покойнику единственный уцелевший глаз, перекрестил его дрожащей рукой и, скрючившись в три погибели, помолился Богу – не католическому, не православному, не тому, которому служил Магомет, а просто так – Богу. Своими словами. Потом поднялся и, не боясь уже ничего, на плохо слушающихся ногах направился к двери в Подземелье.