Устроившись на диване, я рассеянно тыкал кнопки пульта. Почти по всем программам шли сериалы. Ничего больше не показывали, даже новостей будто никаких не было – только какая-то бессмысленная тягомотина…

Довольно трудно было понять или даже вообразить себе, что же такое случилось с этим миром за то время, пока я был без сознания. Во всяком случае, телевизор оказался в этом смысле совершенно бесполезен. Однако то, что изменения происходят, и более того – ускоряются, было очевидно.

– Допустим, граждане теперь у нас стали доверчивы, как дети. Вроде не так уж плохо звучит… Но с какой стати они тебе верят, если сами, как ты говоришь, врут без запинки и только этим и занимаются? – спросил я Кеглю.

– Наоборот, – возразил Виталик, – вовсе не как дети. Как раз ничего детского в них и не осталось – никакой непосредственности… Они совсем не доверчивые – это что-то другое. Да, они иногда могут лгать без запинки, только для чего им все это на самом деле нужно, они, кажется, и понятия не имеют. Словно просто играют – кто кого переврет… Безо всякой задней мысли. Вернее, нет… задняя мысль все же присутствует. Видимо, какая-то своя причина для вранья у всех имеется – иногда корыстная, иногда нет, иногда совсем непонятная, – но сама эта причина, как будто условная… неживая какая-то, словно по инерции все происходит. Но если я, например, несу какую-нибудь околесицу – просто говорю, что первое в голову взбредет, но убежденно, – то они верят. Всему… Словно у них эти «батарейки» сели, о которых мы с тобой как-то говорили… Как будто какая-то программа, по которой они жили, вдруг дала сбой. То есть она пока еще действует, но очень слабо… И сбоев все больше и больше. Вот они и живут по привычке, а привычка постепенно угасает. Я же тебе говорил вроде… – Он помолчал. – Я раньше об этом не задумывался, но теперь…

– Ну? – нетерпеливо окликнул его я.

– Мне кажется, что «правда», как мы ее ощущаем, сама по себе не существует. Она словно должна быть еще «чем-то» наполнена, чтобы правдой стать. И если этого «наполнения» нет, то неважно – правду ты говоришь или ложь, – все кажется ложью. Но есть, видно, и обратная сторона, как это ни странно… Я имею в виду, что если ложь «искренняя» или «вдохновенная», что ли… то заранее уже нельзя сказать – ложь это или нет. Понимаешь, о чем я?

Я кивнул, правда, не очень уверенно: Кегля тут без меня, очевидно, здорово мозги себе выкрутить успел…

– В общем, очень неприятные у меня мысли от всего этого, – добавил он. – Даже страшно становится…

– А мы? – задал я сильно беспокоящий меня вопрос. – Мы-то как? Мы тоже становимся такими или что?

– Не думаю, – обнадежил меня Кегля. – Иногда мне кажется, что я тоже на это поддаюсь… Да, наверно, я немного от них нахватался, но… Все же я так себя не веду, – покачал он головой.

– А я?

– Ты? – Он посмотрел на меня прищурившись. – Да кто тебя разберет…

Ирка сидела в кресле, болтая ногой, и скучающе поглядывала на нас. Будто бы и не было нашего последнего разговора, когда она рыдала о своем погибшем возлюбленном. Она тоже заметно изменилась. Когда мы с Кеглей заявились, Ирка сухо напомнила, что я обещал на ней жениться и купить ей шубу. Я только рассеянно кивнул, и она тут же потеряла ко мне всякий интерес.

– В общем, если все так и дальше пойдет, то… что бы ты там ни думал, а конец света до нас доберется… – заключил-таки Виталик.

Я ухмыльнулся… Как иначе мог «здравомыслящий» человек реагировать на подобные заявления? Однако в данной ситуации мои здоровые рефлексы меня явно подводили…

– Что тут смешного? – поднял брови Кегля. – Допустим, мы с тобой остаемся в здравом уме: разве нам это чем-то поможет? От этого только хуже, по-моему.

– Ничего смешного, – согласился я. – Однако вспомни: стоило мне пошутить, как доктор все карты слил про свои бредовые махинации. Значит, есть в этом резон…

Я хотел лишь подбодрить Кеглю, но он, похоже, совершенно утратил чувство юмора.

– О чем ты говоришь! – раздраженно воскликнул Виталик. – Это просто случайность. Да и какое это имеет значение, если для них тут ничего смешного нет, если для них все это – реальность…

Кегля запнулся на последнем слове и смолк: очевидно, это понятие в последнее время слишком уж сильно себя дискредитировало.

А я подумал о том, что суть юмора не так уж и проста, как кажется в свете нашего легкомысленного восприятия этого увеселительного «продукта». Ведь понимание юмора вовсе не равнозначно пониманию причин его воздействия, наоборот – всерьез мы совершенно не в состоянии понять, почему что-то смешно, а что-то нет. Мы просто искренне радуемся чему-то, а чему – не способны даже объяснить вразумительно. Возможно, того загадочного «наполнения», о котором вещал Кегля, в юморе еще и побольше, чем в «правде»…

– Значит, чего-то тут не хватает, в этой реальности, – глубокомысленно констатировал я.

– Так ты, наконец, заметил! – криво усмехнулся Кегля. – Ну, слава богу…

– В той тоже что-то не так, – добавил я.

– Знаю, – кивнул он.

– Возможно, их больше, чем две.

– С чего ты взял? – насторожился Виталик.

Я напомнил, как повстречался со своими киллерами на «неопознанной территории», а потом вкратце, стараясь не задевать его чувств, изложил содержание последнего разговора с Ольгой. В заключение я привел в пример две неудачные попытки «освоения» банковских ячеек.

– Логично, – не особенно охотно согласился он. – И сколько тогда их может быть? Три?

Я пожал плечами.

– Может быть и тридцать три. Почему нет?

– Потому, что тогда бы мы встречались намного реже… Ведь это же ты?.. – подозрительно покосился он на меня.

– Не знаю, – покачал я головой. – В прошлый раз у тебя тут все попроще было…

– Но я-то тоже это заметил, – недоверчиво усмехнулся Кегля. – Ты мне голову не морочь…

– Хорошо, – согласился я, – не будем усложнять… Давай лучше попробуем сопоставить все это с родословной медальонов – ведь с них все началось…

– Это понятно, только что еще за родословная?

– Их происхождение… В каждом случае – со мной, с тобой и с Насимом.

– С Насимом?

– Я своими глазами видел две одинаковых фотографии: на одной из них Насим с медальоном на шее, на другой ты… Старик, который всучил Насиму медальон, – тут же на месте отдал Богу душу… То есть в каком-то смысле можно сказать, что Насим стал его наследником. Правильно?

– Ну, я бы не рискнул делать такие произвольные выводы… Я понимаю – на войну можно многое списать – но уж если твой Насим забрал золотой медальон у умирающего старика, то честнее было бы назвать это мародерством…

– Ты идиот, Кегля! – разозлился я. – Ты что, думаешь, мы туда наживаться поехали? Ты за кого меня принимаешь?

– Ну не ты же взял этот медальон… а Насим… – хладнокровно парировал Кегля. – Я же тебя ни в чем не обвиняю.

– Если бы Насим повел себя как мародер, он бы тут же перестал быть моим другом и получил бы от меня по морде… А если бы я не был русским, вообще пошел бы под трибунал…

– Ну ладно, извини. Я не хотел никого обидеть, – скорчил виноватую мину Виталик. – Я же не знаю, что там у вас в Африке за порядки.

– Но меня-то ты знаешь! – фыркнул я. Виталик промолчал. – Кроме того, ты и сам получил точно такой же медальон, из рук того же самого старика…

– Я?! – выпучил глаза Виталик. – Ах да… Точно… Ты же говорил, – вспомнил он. – Но это ведь не я – это тот, другой, с которым вы вместе воевали…

– Я с ним не воевал, – вздохнул я. – Но с ним вместе воевал мой двойник из этой реальности. И у него тоже каким-то образом оказался медальон… Этот медальон достался по наследству уже мне, но я его, к сожалению, упустил.

– Тебе его действительно отдали как наследнику? – удивился Кегля.

– Нет… В данном случае я забрал его сам.

– Забрал… – обличительно сощурился Виталик. – У трупа… Значит, говоришь, дал бы своему дружку французу по морде за такие дела…

– Кегля! – взмолился я. – Не мешай ты Божий дар с яичницей! И откуда в тебе столько сарказма, наркоман хренов! По-твоему, мне нужно было медальон ментам оставить? Чтобы они его на складе похоронили или сбагрили по-тихому какому-нибудь скупщику?

– Я этого не говорил…

– Ладно, так ты будешь меня слушать или тебе это все не интересно?

– Я тебя слушаю.

– Так вот… учитывая то, что реальностей не две, а три (если, конечно, все на этом заканчивается), по идее и медальонов должно быть три: один Насима, другой твой и третий, видимо, мой – иначе как бы я в это дело вообще оказался замешан?

– Ты имеешь в виду, что твой «двойник» или, как теперь будет правильно – «тройник»?.. тоже у старика медальон забрал? То есть было три старика и трое «нас»?

– Думается мне, что старик был один. Я, конечно, не специалист в таких делах, но начало-то у всего этого должно быть какое-то… Мы же замечаем, как все изменилось, но только с тех пор, как старик медальоны роздал, – всегда так не могло быть, иначе и говорить было бы не о чем.

– А как же «я» в Африке оказался?

– Понятия не имею, – пожал я плечами. – А по-твоему, тут все непременно должно быть связано железной логикой? Это все же мистика, а не бином Ньютона.

– Мистика… – неприязненно поморщился Кегля.

– Виталик, я от этого тоже не в восторге, – заверил я его, – но, если мы мистику отбросим, у нас вообще ничего не останется. И, потом… вполне можно считать «твою» версию реальности просто запасной: старику понадобилось кому-то всучить третий медальон, он и подтянул тебя, с твоей виртуальной версией.

– Ладно, – согласился Виталик. – Но мощный старик…

– А то. Я тут, кстати, пообщался с одним специалистом, он надпись на медальоне перевел. Знаешь, что там написано?

– Три в одном флаконе? – ухмыльнулся Кегля.

– Я вижу, мистика тебя все-таки не особенно беспокоит, – заметил я.

– А чего они мне теперь-то сделают? И так все хуже некуда… – беззаботно пожал плечами Виталик.

– Кто – они? – поинтересовался я.

– Старики твои, с медальонами… Так что там написано-то было?

– «Весь мир в твоих руках», что-то в этом роде.

– Скромненько.

– В других обстоятельствах я бы, конечно, такому пафосу значения не придал: мало ли какие у этих шумеров мули были, да еще четыре тысячи лет назад… Но, учитывая, что действительно со всем миром что-то происходит, от этой надписи не отмахнешься.

– Ты хочешь сказать, что с этими побрякушками нам еще и весь мир обломился? То есть мы теперь тут рулим, что ли? – уточнил Кегля. – Только как-то не особенно заметно, что он теперь наш… Спасибо им, конечно, большое, но Александром Македонским я себя все равно не чувствую. Да и на что он теперь годится-то, в таком разодранном виде?

– Не думаю, что эти слова стоит понимать буквально, – успокоил я Виталика.

– А как их понимать?

– Ну, может, они имели в виду, что этот бардак, который теперь происходит, мы каким-то образом должны исправить, раз уж именно нам медальоны достались…

– Очень романтично, – фыркнул Кегля. – А каких-нибудь инструкций – как это сделать, они тебе не оставили?..

– Вот что, – отрезал я. – Во-первых, это только мои предположения. Можешь меня с ними куда-нибудь подальше послать и сидеть на заднице ровно, дожидаясь своего конца света, если тебе так больше нравится. Во-вторых, если мои предположения тебя чем-то не устраивают, я с удовольствием выслушаю твои.

– У меня нет никаких предположений, – признался Кегля. – Я вот только хотел спросить… А что с третьим-то медальоном?

– Должен быть у Насима. Во Франции. Но Насима убили.

– Нас тоже убили, – напомнил Виталик.

– Верно, – согласился я. – Надо бы еще раз во Францию позвонить… А с другой стороны, нам бы хоть свои-то найти…

– И что с ними делать?

– Не знаю. Старик этот был не то жрецом, не то колдуном… Там в Африке такие специалисты еще в ходу.

– Понятно… Так, может, с этого и начать? У нас, между прочим, такие специалисты с некоторых пор тоже в ходу.

– У нас я только шарлатанов встречал.

– Это ты думал, что они все шарлатаны. Теперь тоже так думаешь? Чем Африка-то лучше?

– Старик все равно умер…

– Можно родственников его найти, знакомых каких-нибудь. Наверняка они что-нибудь знают.

– Как ты себе это представляешь? Я этого старика всего раз в жизни видел, и он тут же умер. Я ни имени его не знаю, ни языка, ни национальности… Это невозможно…

– И времени у нас, по-моему, немного осталось, – уныло констатировал Виталик.

– Кстати, – вспомнил я, – серьезные изменения в реальности мы стали замечать совсем недавно, хотя после моего возвращения из Африки прошла уйма времени.

– И что?

– А то, что эти изменения по-настоящему начались или, по крайней мере, заметно усилились только тогда, когда мы, наконец, осознали, что что-то неладное творится. До этого я полгода отсидел в тюрьме, ни о чем таком даже не подозревая… Может, мы сами как-то на процесс влияем?

– Конечно влияем, – авторитетно заявил Кегля. – Ты что, про квантовую теорию не слышал? Присутствие наблюдателя влияет на результат эксперимента…

– Какого эксперимента?

– Любого.

Я промолчал, поскольку не был близко знаком с квантовой теорией, но решил, что погружаться в нее все равно не стану. Во всяком случае, в ближайшее время.

– Если реальностей три, – продолжил задумчиво Виталик, – то и нас с тобой не двое осталось…

– Логично, – кивнул я. – Вот почему Ирка медальон в тайнике нашла, а мой двойник его не признал…

– Точно, – согласился Кегля. – В этой реальности медальон же мне достался…

– Вот видишь, и ты у нас в мародеры угодил, – усмехнулся я.

Виталик поморщился, но ничего не сказал.

Я снова вспомнил о Тимыче: ведь, если мой двойник взял его в долю, значит, тут они были достаточно близки, и Тимыч мог что-нибудь знать о медальоне. Со слов Ирки, именно необычайные свойства медальона натолкнули моего двойника на мысль об ограблении… «Стоп… – сообразил я. – Так ведь он, наверно, хотел сделать все наоборот: обнести фирму там, „у меня“, обладая всей необходимой информацией, и вернуться сюда – с „чистыми“ деньгами. Вполне логичная комбинация, если знать, как пользоваться медальоном… Да видать не срослось…»

– Ты чего задумал? – поинтересовался Кегля.

– Пока ничего, – пожал я плечами и потянулся за телефонной трубкой: мобильный Тимыча я помнил.

На этот раз ответа я дождался:

– Здравствуй, Валя, – раздался в трубке неожиданно приветливый голос Гельмана. То, что приветливость эта была деланая, сомневаться я не стал, однако вездесущность моего любимого босса произвела на меня впечатление.

– Ты, Михалыч, в секретари подался? – насмешливо спросил я, хотя у меня кошки на душе скребли от неприятного предчувствия.

– А куда деваться, коли ты мою карьеру под откос пустил, – в тон мне откликнулся Гельман.

– Тимур где?

– Кончился твой Тимур, – спокойно сообщил Гельман. – И у тебя перспективы те же.

– Не сомневаюсь… – вздохнул я. – Деньги-то нашел?

– Так он знал? – встревожился Гельман, и, впервые за этот разговор, я почувствовал в его голосе действительно живую эмоцию.

– Это вряд ли, – поспешил заверить его я: вдруг с Тимычем не все так бесповоротно, как он мне тут втирает.

– Чего ж он тогда пальбу устроил? – буркнул Гельман.

– Какую пальбу? – нахмурился я, невольно провернув в голове кошмарную сцену хладнокровной расправы Тимыча над опергруппой капитана Смолина: похоже, эта мрачная «версия» моего прошлого все же не могла обрести в моем сознании чисто виртуального статуса… Несмотря на всю дьявольскую неуязвимость капитана.

– Двое моих ребят в больнице после свидания с твоим другом, – милостиво вернул меня в настоящее Гельман.

– А Тимыч?

– Они же не лохи. Он свою пулю тоже получил… Увидеться не хочешь?

– Со своей пулей?

– У тебя все еще есть шанс выжить, – не очень убедительно заверил меня Гельман.

– Подумаю на досуге.

– Упрямый ты… Все равно ведь достану.

– Да ты меня давно достал!

– Знакомые-то наши где? – помолчав, поинтересовался он. – Менты ведь, не иголка.

Значит, пока не всплыли… Не подвели камни Тимыча… – констатировал я про себя, однако легче мне от этого не стало.

– Теперь-то они тебе зачем? – вздохнул я и выключил трубку.

Весь вечер я прилежно пытался дозвониться Насиму во Францию, но там никто не подходил к телефону.