Насим позвонил поздним вечером: если бы он заговорил не по-французски, я бы, наверно, не узнал его – такой он был осипший.

– Насилу вырвался, – сообщил Насим и надолго закашлялся.

– Ты заболел? – озабоченно спросил я.

– Ерунда… Это все тропики. Какая-то местная лихорадка.

– Где ты?

– Здесь… У тебя.

Я даже обернулся, так «близко» это прозвучало.

– В отеле, – пояснил он и снова закашлялся.

– В каком?

– Хочу заглянуть к тебе в гости…

– Конечно.

– Завтра.

– Почему не сегодня?

– Я устал… Лучше завтра… Так ты готов со мной встретиться?

– Еще бы! – оживленно откликнулся я, хотя оживление это было скорее данью вежливости: слишком неоднозначно он расставлял ударения… Готов ли я, на самом деле? И к чему?..

– Я приду с миром, – успокоил он меня, – нам все равно нужно поговорить, прежде чем что-то решать.

– Буду рад тебя видеть, – на прощание сказал я, и это действительно было сказано искренне.

* * *

Далекие раскаты грома разбудили меня среди ночи. На стене плясали огненные сполохи. Подойдя к окну, я увидел багровое зарево, вздымавшееся над крышами. Трудно было понять, насколько далеко пожар, но он явно подбирался ближе – ветер сразу же принес запах гари, стоило мне открыть окно. Звуки, которые я принял за раскаты грома, были канонадой, так что на дождь рассчитывать не приходилось. Внизу, словно ущелье, зияла погруженная в кромешный мрак Кирочная. Я обернулся: копия Клее, ожившая в красноватых отблесках зарева, разъедала темноту своими ядовитыми красками. Только что она делала в спальне?

«Они не остановятся»… – мрачно подумал я и поймал себя на том, что рассуждаю в точности, как Кегля. И кто же такие эти «они», в конце-то концов?..

– Вставай! – потряс меня за плечо Виталик, и я с удивлением открыл глаза.

– Твой друг пришел, – сказал он.

* * *

– Прости… – выдохнул Насим, справившись, наконец, с мучительным приступом кашля. На нем был осенний плащ, несмотря на теплую погоду, и он наотрез отказался снимать его даже в комнате.

– Все-таки тебе нужно выпить чего-нибудь горячего… – озабоченно заметил я.

Насим раздраженно отмахнулся.

– Это я втянул тебя в эту историю… – сказал он сбивчиво, словно боялся не успеть до начала нового приступа.

Кегля и Ирка с видимым любопытством вслушивались в его французскую речь, но только я понимал, что он говорит, так что его последняя фраза никого, кроме меня, не застала врасплох.

– Ты?.. – только и сумел выдавить я.

Сумбурный круговорот моих мыслей, так долго вращавшихся вокруг болезненного вопроса: «Кто же все-таки эти ОНИ?» – застыл в благоговейном предвкушении: наконец-то передо мной сидел человек, готовый дать на него ответ… и даже взять на себя ответственность…

– В точности такое же выражение было у моего отца, когда он увидел у меня на шее медальон, – меланхолично улыбнулся Насим и снова кашлянул.

– Что он говорит? – нетерпеливо встрял Кегля: очевидно, выражение моего лица его тоже впечатлило.

– Да… Почему ты не переводишь? – поддержала его Ирка.

– Я все расскажу, – пообещал я. – Дайте мне сначала самому разобраться, – и отправил Ирку на кухню приготовить для Насима отвар, тем более что она хвалилась каким-то волшебным рецептом…

– Мой отец родом из тех мест. Он был одним из послушников. Понимаешь, о чем я? – продолжил Насим.

– Пока нет.

– Наш род принадлежал к касте жрецов. Я никогда ничего об этом не слышал. Знал только, что отец бежал из Сомали под предлогом религиозных преследований, хотя он никогда не был религиозен, сколько я помню… Там ведь силен ислам, но… В общем, он был атеистом и меня воспитывал в том же духе. Мать иногда пыталась как-то повлиять на него – она католичка, ты знаешь, – но он был тверд… После того как я приехал домой с медальоном на шее, отец сильно изменился. Он ничего мне не сказал, но с тех пор целыми днями молился, хотя, кажется, так и не принял никакого вероисповедания, так что ему было совершенно все равно, где молиться. Потом он заболел… Перед смертью отец рассказал мне, что это за медальон, но я ему не поверил… Я подумал, что он бредит… Но потом, когда начался весь этот кошмар, и я понял, что медальон с ним связан, я переменил свое мнение…

Насим снова закашлялся, и Кегля выжидательно взглянул на меня, очевидно, рассчитывая, что я хоть что-то перескажу ему, но я только помотал головой.

– Как я уже говорил, – продолжил Насим, – отец был послушником – одним из троих, кого готовили к ритуалу. Они жили в небольшом монастыре, в глухой деревушке. Монастырь этот простоял там тысячи лет. Он ничем не выделялся, не обладал какими-то богатствами, и, похоже, это была одна из причин такой невероятной долговечности, но совсем не главная… За последние несколько месяцев я убедился, что в этом мире нет никаких случайностей, просто некоторые закономерности человеку не разглядеть… В общем, их никто не беспокоил. Горстка людей, объединенных некой священной миссией и сакральной тайной, из века в век скромно исполняющих свой долг. Они никому не мешали и не кичились своей тайной, они лишь берегли ее. Но у этой горстки всегда была поддержка, я думаю – в инстанциях настолько высоких, что любые другие инстанции просто не имели над ней никакой власти…

Ирка, наконец, принесла свой отвар и подала кружку Насиму. Он сделал несколько маленьких глотков горячего питья, от которого по комнате распространился запах мяты, и кивнул Ирке с благодарностью.

Мне, конечно, не терпелось услышать продолжение истории, которую он так живописно излагал, но я себя сдерживал – слишком уж непосредственно она меня касалась, чтобы торопить события…

Насим заговорил снова:

– Все бы, возможно, так и продолжалось, но до деревушки добралась современная цивилизация, и люди, которые хранили тайну, попали под ее сокрушительное влияние: некоторые из них вдруг засомневались в самом существовании тайны – ведь только непосредственное участие в священном ритуале давало истинное знание тайны, а вовсе не рассуждения о ней. Даже те, кому выпало быть свидетелями и соучастниками ритуала, не обладали достоверным знанием тайны – они могли лишь доверять избранным… А постороннему взгляду ритуал вообще казался бессмысленным и зверским – настоящим безумием… Особенно с точки зрения цивилизованного человека.

Насим смолк, посмотрел на меня испытующе и выпил еще отвара: вроде бы это зелье действительно ему помогало.

– Кое-что я об этом слышал, – сказал я, – и точка зрения цивилизованного человека мне пока ближе…

– Понимаю… – кивнул он, – только это не решение вопроса…

– Продолжай, – сказал я.

– Ритуал был примитивно прост, – продолжил Насим. – Всякий раз, когда очередной хранитель печати чувствовал, что вскоре ему придется оставить этот мир, трое избранных воспитанников выстраивались возле ложа умирающего, и он бросал печать к их ногам. Воспитанники были вооружены ножами, и между ними завязывался бой. Кто выходил победителем – тот становился новым хранителем печати. Вот и все… Но в живых должен был остаться только один.

Насим снова смолк.

– Действительно, совсем не сложно, – криво ухмыльнулся я.

– Что, что, что?.. – навострил уши Кегля: кажется, я заговорил по-русски.

– Твой дубль сказал правду, – сообщил ему я. – Мы просто обязаны перебить друг друга.

– Обязаны?…

– Если хотим, чтобы все было как положено.

– Как положено? – снова потерянно откликнулся Кегля.

Теперь уже Насим вопросительно глядел на нас.

– Моему другу не нравятся эти правила, – пояснил я. – А мое мнение ты уже знаешь.

– Не забывайте о том, что у каждого из нас теперь имеется, по меньшей мере, три мнения на этот счет – они могут и не совпадать… – заметил Насим. – Кроме того, трудно даже представить, куда нас может завести в такой ситуации следование собственному мнению…

– Это я понимаю, – согласился я.

– Отец не сказал мне, что в ритуале участвуют больше, чем трое, – пояснил он. – Да он и не мог этого знать… Хотя, возможно, при соблюдении всех правил ритуала реальность не успевала распадаться: древние боги вполне могли удовлетвориться жертвоприношением и не требовать дополнительной платы, которую они взыскивают с нас теперь… Но это только мое предположение…

Я побывал в тех местах… Совсем недавно. Там уже никого не осталось. Но мне удалось отыскать одного из бывших жрецов – он рассказал про обряд кое-какие подробности, однако сам, по-моему, был настроен по отношению ко всему этому довольно скептически. Так что, кроме нас, теперь вообще никто не заинтересован в продолжении традиции. Но даже если бы это было и не так – печать все равно уже сделала свой выбор, и никто не может этот выбор отменить, – заключил Насим и невозмутимо потянулся за кружкой с отваром.

Нарочитая торжественность, с которой он преподносил свой эпический рассказ, настолько не вязалась с тем его образом, который хранился у меня в памяти, – образом насмешливого, непрошибаемого скептика, всегда готового поглумиться над чужими предрассудками, – что я сам невольно усмехнулся, сопоставив все это с его нынешней высокопарностью. И в самом деле, что мы тут обсуждаем с таким серьезным видом? Нашу «заинтересованность в продолжении традиции»? Да это же просто абсурд!

– Я сказал что-то смешное? – искренне удивился Насим.

– Извини, я просто не могу поверить во все это… До сих пор не могу, – развел я руками. – Понимаю, что никаких других, более правдоподобных объяснений нет, но поверить…

Насим понимающе кивнул:

– Знаешь, я ведь хотел предложить, чтобы ты убил меня… – неловко пожал он плечами. – Мне казалось – это наилучший выход, и я к нему вполне готов. Тем более что медальон неспроста оказался у меня, и ты тут совершенно не при чем…

– Да… – покачал я головой. – Здорово тебе досталось… Это как в Библии? За грехи отцов, да?

Он сразу же стал очень серьезным, и я понял, что ляпнул лишнее.

– Не забывай, что нас больше, чем трое, – заметил он мрачно. – И если мы не способны на хладнокровное убийство, то остальные настроены не так благодушно, уж можешь мне поверить.

– Знаю, – кивнул я.

– И еще неизвестно, что лучше… Насколько я понимаю, мы трое находимся под влиянием Энлиля, хотя и застряли в чужих владениях… А те трое, кто принадлежал этому миру, очевидно, все мертвы?

– Очевидно… Ты знаешь еще какие-то подробности? Что за Энлиль?

– Энлиль – шумерский бог ветра. А ветер веет, где хочет, как известно… Возможно, это наше преимущество.

– И кто остальные?

– Инанна и Энки. Инанна – богиня войны и плотской любви. Позднее ее называли Иштар.

– Что-то такое слышал…

– Энки – бог мудрости и повелитель вод.

– Мудрости? – удивился я: трудно было сопоставить окружавшую нас тут атмосферу с мудростью… Хотя сохранялся этот расплывчатый «водный мир» явно лучше других – возможно, в этом и заключалось проявление его мудрости…

– Ну, мы тоже не настолько ветрены, насколько можно было бы рассчитывать, – грустно усмехнулся Насим.

– Так что же натворил Этана? Или он вообще тут не при чем?.. Ты слышал о нем?

– Этана?.. – сразу же оживился Виталик, который снова успел заскучать от нашего французского.

– Не волнуйся, я все расскажу, – утешил его я.

Насим тоже взглянул на Кеглю с сочувствием, хотя и бессильным: по-русски он знал всего несколько слов, и, как водится, не самых нормативных.

– Конец эпоса об Этане здесь утрачен, – сказал он мне.

– Я в курсе, – кивнул я.

– Но не везде так. В одной из ветвей он сохранился. И мне удалось до него добраться.

– Думаю, я знаю, где именно он сохранился.

– Теперь там не до эпосов, – подтвердил мои предположения Насим. – Если ты читал начало, то я не буду тебе пересказывать…

– Читал.

– Если помнишь, орел отнес Этану на небо, где Этана пытался уговорить верховного бога – Ану, чтобы тот дал ему траву рождения. Однако Ану отказал Этане, потому что в книге судеб такие вещи, как рождение и смерть, строго охранялись договором, заключенным между старшими богами, которым Ану доверил сущее, удалившись от дел…

Но одной из главных богинь была Инанна – сестра Шамаша, с самого начала принявшего участие в делах Этаны. Этана был сильным и храбрым воином, поэтому Инанна благоволила к нему, и Этана уговорил богиню помочь ему. С согласия Инанны Шамаш передал царю печать, скрепляющую договор, и Этана обрел статус хранителя. Таким образом, он формально стал контролировать соблюдение договора и, очевидно, предполагал, что может себе позволить маленькое нарушение. Чисто по-человечески… Речь-то шла о ребенке, все-таки – благое дело… Во всяком случае, такое толкование эпоса мне удалось найти, – пояснил Насим. – Как ты понимаешь, в оригинале я не мог его осилить.

– Толкование вполне доступное, – оценил я. – И что же дальше?

– Дальше случилось то, что должно было случиться. У Этаны родился незаконный сын, если можно так выразиться. Это было нарушением договора. А боги, как я понял, оказались упертыми формалистами, и договор потерял силу. Чтобы восстановить его, Этане пришлось пойти на искупительную жертву, и он отдал свою жизнь в обмен на жизнь сына – так у них было положено… – Насим пожал плечами, словно извиняясь за догматичность богов.

– А печать?

– Печать он передал очередному хранителю. В эпосе сказано, что с тех пор всякий новый смертный хранитель обязан был доказать богам свою способность блюсти принципы договора, и эта способность подтверждалась принесением жертвы… Правда, никаких описаний ритуала там не было.

– И почему было не вернуть печать Шамашу? – искренне посетовал я. – Насколько меньше было бы теперь проблем…

– Об этом ничего не говорится, – флегматично пояснил Насим, – но у меня есть некоторые соображения.

– Какие?

– Ты никогда не думал о том, что, как только человек открывал для себя иное толкование какого-либо явления, «изгоняя» из него бога, обратного пути у человека уже не было?

– Ты материализм имеешь в виду?

– Естественно.

– Но здесь ведь совсем другое, – возразил я. – Боги-то остались.

– Принцип тот же, – невозмутимо заметил Насим.

– Еще что-нибудь было в эпосе?

– Новый хранитель печати с группой доверенных жрецов отправился в Мелухху…

– Это куда?

– Точно не известно, но так шумеры называли отдаленную страну, с которой вели морскую торговлю. Оттуда везли медь, ценную древесину и слоновую кость. Так что, вероятно, она находилась где-то в Африке или в Индии.

– Ну, вроде бы все, наконец, встало на свои места, – бодро заключил я. – По крайней мере формально… Так, говоришь, боги жуткие формалисты?

– Не совсем… – задумчиво покачал головой Насим. – А вернее, совсем не так. Просто для них форма и содержание – тождественны.

* * *

Насим поехал к себе в отель, пообещав созвониться со мной завтра, а я обещал до завтра «все-таки подумать над его предложением», несмотря на то что делать этого не собирался. Я уже давно понял, что в некоторых ситуациях, чем больше ты думаешь, тем меньше у тебя шансов сделать правильный выбор. Насим убеждал меня, что рано или поздно мне придется принять решение, только он не понимал, что решение я уже принял… Давно… Я не собирался никого убивать, тем более ради соблюдения каких-то нелепых, пусть даже божественных, формальностей. Если этот мир так омерзительно устроен, что ради соблюдения формальностей тут требуется приносить человеческие жертвы, стоило ли бороться за него и его пресловутую целостность? Пускай катится ко всем чертям!.. И если боги этого мира так щепетильны в своем формализме, пускай сделают себе новый, где не будет таких, как я, – отступников, не готовых следовать букве их нелепого закона…

Кажется, я снова был близок к шизофрении – я одновременно и злился на богов, и не верил в них. Что может быть нелепее?

– Занятная история… – довольно вяло отреагировал Кегля, когда я посвятил их с Иркой в бюрократические тайны мироздания. – Наверно, этих жрецов можно понять… Когда перед тобой выбор – выжить и заодно спасти мир или исчезнуть вместе с развалившимся миром… Вполне оправданная жестокость…

Он выглядел совершенно успокоенным. У меня даже закралось подозрение, что он опять где-то разжился наркотиками.

– Ты так считаешь? – недоверчиво переспросил я.

– Возможно, при других обстоятельствах эта история даже могла бы меня вдохновить…

– При каких?

– При каких?.. – Кегля ненадолго задумался. – Если бы… это было для меня естественно, – наконец заключил он, глядя на меня с некоторой растерянностью: видимо, ему и самому такой ответ показался слишком расплывчатым. Однако я его понимал…

– Вам надо бросить жребий и пойти удавиться, раз вы такие слабаки, – вполне уместно высказалась Ирка. Не знаю, насколько адекватно она воспринимала ситуацию, с учетом «ограниченности» ее восприятия, но, надо сказать, такая мысль меня тоже посещала… Сдается мне, восприятие Ирки сейчас больше всего смахивало на ее апатичное отношение к футболу, во всяком случае, всерьез она за исход «матча» не беспокоилась. Хотя и мы с Кеглей воспринимали ситуацию слишком уж теоретически, даже со скидкой на усталость от нее.

– А если бы в живых остался только ты и… другой ты? – внес новое теоретическое построение Кегля. – И у вас у обоих печати?.. Вам бы пришлось встретиться? Или это невозможно? Как бы тогда все утряслось?

– Понятия не имею, – признался я. – Думаю, этого не знает и Насим… Кстати, еще одна печать оказалась у его двойника. И он теперь тоже здесь.

– Где здесь? – иронически огляделся по сторонам Кегля: у него явно прибавилось духу после того, как мы решились саботировать древние традиции. По-моему, это что-то да значило…