Много сказано уже было и написано о том, почему поэты живут именно так, как сказал Стасик: мало и хуёво. Казалось бы, трудно сказать что-то новое по данной теме. Но я смогу. Я прямо и сразу назову трех главных врагов любого поэта и попутно еще развею миф, что враги поэта – власти.
Начну с мифа. Поэтам самим удобнее, чтобы их врагами считались власти. Даже с Пушкиным ту же историю притянули, мол, царь хотел иметь Наталью Николаевну Гончарову и из-за этого унижал всячески наше всё и чуть ли не сам подстроил дуэль нашего всё с Дантесом. Но это не так. Да, Наталья Николаевна действительно это желание вызывала у всех современников – иметь ее, но ведь Пушкин и сам это знал, когда брал ее в жены. Тут что-то не так. Царь ни при чем. Власти поэту не враги. Они, можно сказать, поэту только лучше делают. Отправляют в ссылку в имение – а там у поэта тут же начинается Болдинская осень. За неимением имения могут выслать из страны – а там у поэта тут же Нобелевская премия. Власти поэту помогают стать большим поэтом. Даже в случае с Гумилевым и Мандельштамом, Хармсом и Клюевым – то есть такими поэтами, которых власти физически сгубили, ни за что ни про что, суки, замочили, – это все равно верно. Некоторым поэтам преследования со стороны царей и царьков помогают написать свои лучшие тексты. Некоторым помогают стать не просто поэтами, а героями. А герой должен умереть, это догма. Ну а некоторым, есть и такие, расправа помогает дойти до наших дней, то есть мы знаем их сегодня потому, что их расстреляли, сослали и так далее. Многие ли знают, что был такой поэт – Павел Васильев? А ведь, когда он был живой, многие думали, что он будет круче Есенина. До того как Сталин его замочил, поэт написал:
Что скажешь, читатель? Ведь за одно это уже можно поэта считать таковым. А упоминают Васильева потому, что Сталин сволочь. Но Сталин – это не главное. Сволочь не может быть главной. То есть может, но не вечно. А поэт остается главным навечно.
А Сергей Клычков? Когда случилась революция, он так поверил в это все, он написал даже, что «самым торжественным, самым прекрасным праздником теперь будет праздник Любви, к зверю, птице и человеку!». Вот человек. А что мы знаем о нем? Что его погубил Сталин? Но разве может коротышка погубить великана? Да, может. Но не навсегда. Все равно люди будут помнить великана, а коротышку забудут. Может, не сразу они это сделают. Но раньше или позже это случится. Поэты – это жертвы, которые всегда переживают своих палачей.
Ну и, конечно, всем поэтам, и тем, кто в ссылке увидел вдруг, что за окном не просто осень, а Болдинская осень, и тем, кто, присев на чемодан, думал, как потратить лучше Нобелевку, и тем, кто, как Клычков и Васильев, сохранились как бабочки в янтаре потому только, что Сталин закатал их в янтарь, – всем им, всем поэтам, власти оказывают самую главную услугу. Они помогают им пострадать. А страдания для поэта – как героин для наркомана. Это главное. Первым делом самолеты. Ну, а девушки? Ну, что девушки… Потом.
Когда я был маленький, я удивлялся – откуда может взяться оливковое масло? То есть как его делают? Ну, понятно, как томатный сок делают, – сожми помидор в руке, и вот тебе сок, на руке и на лице. Виноградинки потверже, но у моего деда, винодела, был такой пресс специальный, дед называл его давилкой, он давил в ней осенью ягоды, чтобы сделать вино. Но оливковые косточки, удивлялся я маленький, они же такие твердые. Сколько ни сжимай их в руке или даже в виноградной давилке – не выжмешь ни капли. Но потом дед объяснил. Он сказал – нужна давилка побольше, потяжелей. Тогда можно выдавить даже из самых твердых косточек – масло. Вот и с поэтами так. Нужна давилка побольше, потяжелей, чтобы из поэтов полилось драгоценное масло, стихи. Вот и вся функция Сталина – он просто давилка, он выдавливал стихи из поэтов. Мы обязаны Сталину Хармсом. Факт.
Умные поэты – хоть, как было сказано выше, поэты близки к музыкантам и потому бывают глупы, – так вот, самые умные поэты всегда понимали все это. Вот Пастернак, например. Не терял время на глупости, делом своим занимался, писал. А вот Мандельштам, когда написал «Мы живем, под собою не чуя страны», прочитал Пастернаку. И умный Борис Леонидович говорит:
– То, что вы мне прочли, Ося, это не литературный акт, это акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал.
Пастернак только поэтому и не попал в давилку для косточек – умный был. Но Осип не послушал совета Бориса. Он отправился на битву со Сталиным. Это была битва чижа с птерозавром. Птерозавр, правда, так и не узнал, что битва была. Он в тот день плохо выспался, снились кошмары, как будто он скоро вымрет, проснулся разбитым, полетел без настроения как-то. А в это время навстречу птерозавру летел чиж, летел с отчаянным боевым криком «ура». А летающий ящер не выспался, ну и зевнул. Вот и кончилась битва. Чиж проебал все, но стал героем. И кто знает, что потом было? Может быть, именно в этот день и началось вымирание птерозавров? Может быть, динозавр отравился чижом? Потому что тот и в животе у него еще какое-то время орал свой крик боевой, нелепый, рифмованный? Да, так и было. Спросите любого биолога в мятом свитере. Птерозавры вымерли, потому их вытеснили птицы. Проглоченные ими птицы их вытеснили.
Есенин не был умный. Поэтому он даже дружил с чекистом Блюмкиным. Многие до сих пор удивляются – как же так, Есенин и Блюмкин, как они могли дружить? Но в этом нет ничего удивительного. Во-первых, оба любили выпить и женщин – классическое двоеборье. Но главное – оба они были преступники. Блюмкин убил посла Мирбаха и еще очень много других людей. Есенин никого, кроме себя, не убил (да и то оспаривается), но он тоже был преступником. Поэт – всегда преступник, потому что нарушает главный закон: что надо жить по-человечески. Поэт живет не по-человечески. Поэтому живет мало и хуёво, как емко заключил Стасик Усиевич. Конечно, два преступника дружили – Есенин и Блюмкин. Рыбак рыбака, и так далее. Блюмкин однажды даже познакомил Есенина с Троцким, и Есенин страшно этим знакомством гордился, сказал даже, что считает Троцкого «идеальным, законченным типом человека». Ну, да, Есенин не был умным, поэты близки к музыкантам. Что же касается Троцкого, то его действительно можно принять за тип человека – только не «законченный», а точнее будет сказать – конченый, и не идеальный, конечно, а просто типический. На смерть Есенина Троцкий, блеснув пенсне, черкнул статейку: «Умер поэт. Сорвалось в обрыв незащищенное человеческое дитя. Да здравствует поэзия!» Как вам это нравится, читатель: «Сорвалось в обрыв незащищенное дитя»? Это говорит человек, который придумал две вещи красного цвета – Красную армию и красный террор. По делу получил ледорубом в буденовку в Мехико. А Есенин попал в давилку, но масло вытекло, драгоценное масло осталось.
Поэты мало живут – нет, это ни хуя не трагедия. Трагедия – это то, что я не могу назвать сейчас всех поэтов, не могу привести полный список. У меня даже есть преимущество – о некоторых поэтах, уж совсем неизвестных, мне рассказал Гоголь и дал почитать их неизданные тексты. Но были ведь и такие, о которых даже террор узнать не помог, которых даже Гоголь не знает, о чем, кстати, он всегда сожалел. Я не смогу назвать их имена, и никто не может, и никто не узнает, что они были на свете и принесли свою жертву, максимальную жертву. Сволочи, какие же мы все сволочи, мы даже хуже, чем Троцкий. Герои все просрали. А мы все забыли. Кто же мы после этого. Пидарасы мы все.
Да, герой должен умереть, чтобы его признали героем. Вдруг читатель спросит, почему? Откуда взялась эта догма? Отвечу. Потому что это правильно. Потому что это догма, блять! Запишите в тетрадки. Хороший герой – это мертвый герой. Он получает бессмертие в обмен на жизнь. Все честно. Живой герой – это не герой, это его эмбрион. Вампилов утонул – его Сарафанов и Зилов, наоборот, всплыли. Шпаликов повесился – но до сих пор шагает по Москве, и даже стоит при входе во ВГИК, гляньте. Клычкова убили, но, когда он стоял у сосны и ждал пули в затылок, я уверен, он улыбался. Потому что он думал: я умру, но никуда не денется любовь. К зверю, птице и человеку.
Все честно, все правильно.