Много лет спустя я ехал ночью в московском метро. Людей было мало. Хорошо. Весной. Я почти засыпал. И вдруг в вагон вошла компания молодых людей. Парни и девушки. Они смеялись и были синие. Они вместе учились, потому что обращались друг к другу по фамилии. Так делают однокашники. И только к одному из парней все обращались: Макс. И вдруг один раз назвали его фамилию. Это была фамилия Зямы. Девичья фамилия Зямы, школьная фамилия Земфиры. Сердце мое забилось, я сразу проснулся. Я стал подслушивать их разговор. Молодые люди учились в МГУ – это следовало из их разговора. Еще из их разговора следовало, что скоро сессия. И все в шутку просили Макса, чтобы его мама, Земфира Ивановна, доцент, поставила всем зачет-автомат по семейной психологии. Земфира Ивановна – это была Зяма Гиппиус. Передо мной был Максимка.

Я смотрел на него. Смотрел во все глаза. Он даже вопросительно посмотрел на меня в ответ. Он не понимал, почему этот небритый, нетрезвый, плохой человек так смотрит на него. Может быть, думал Максимка, он хочет попросить милостыню?

Но я просил не милостыню. Я просил у него прощения, как тогда, много лет назад, за то, что расстанусь с ним скоро и больше не смогу ему помочь. Теперь я смотрел на этого огромного парня и вспоминал, каким он был червячком, и как я его мыл, и кормил, и он сжимал своей ручкой бутылку, и урчал, а когда у него был жар, я взял его к себе, и он пропотел и успокоился, и уснул, и мы с иерофантами пели ему колыбельную демонов.

Я был рад видеть, что он вырос и больше ему не нужна моя помощь. Теперь я сам мог бы попросить у него помощи. Но я не попросил. Через три остановки они вышли. Я остался.

Вот тогда все и кончилось, окончательно. Больше эти герои в этом тексте не появятся никогда. Прощай, Максимка.