Квартира Павловых, к счастью, не была провалена во время декабрьских и январских «ликвидации» большевистского подполья Петроградским охранным отделением. Мария Георгиевна и Дмитрий Александрович, узнав об арестах, удвоили осторожность, кое-что наплели соседям о многочисленных провинциальных родственниках, которые часто заходят на огонек к гостеприимным петроградцам. Степенный модельщик Ижорского завода, одевавшийся зимой в солидное пальто и дорогую шапку или черную шляпу с широкими полями, как у известного писателя Максима Горького, да и внешне похожий на него, не вызывал подозрения дворника, исправно служившего агентом полиции.

Его супруга Мария Георгиевна, так же всегда аккуратно одетая, скорее по-интеллигентному, чем по-рабочему, с чуть печальными глазами на привлекательном лице, снискала особое почтение соседей всегдашней приветливостью и вежливостью. Кто мог догадаться, что этой милой молодой женщине партия большевиков поручила хранить печать Бюро ЦК и партийный архив? Квартира Павловых оставалась местом самых конспиративных встреч и заседаний Русского Бюро ЦК и Петербургского комитета.

На внеочередное заседание сходились осторожно, многократно проверяясь. Собраться могли далеко не в полном составе, но обсудить неотложные дела и решить, что делать в ближайшие дни, необходимо было хотя бы нескольким активным и боевым партийцам. В рабочих массах их называли «комитетчики» и оберегали от охранки и провокаторов. Сегодня пришли секретарь Петербургского комитета Петр Антонович Залуцкий, Иван Дмитриевич Чугурин — член ПК и секретарь Выборгского районного комитета, Александр Касторович Скороходов член ПК, Нарвского и Московского районных комитетов, Кирилл Иванович Шутко и его жена Нина Фердинандовна Агаджанова, член Русского Бюро Александр Гаврилович Шляпников и Александр Николаевич Винокуров, член ПК и Невского районного комитета.

На дальних подступах осмотревшись, к дому подходили открыто, не таясь, словно собираясь на вечеринку с блинами. Звонок в дверь давали не условный, как на конспиративной встрече, а один и отрывистый. Открывала дверь хозяйка, Мария Георгиевна, которая для многих из них была просто Маша.

Ровно в восемь секретарь Залуцкий оглядел всех собравшихся, поднялся со своего стула и сказал, что больше ждать некого — значит, не смогли прийти. Предложил начать.

Дмитрий Александрович для вида — если зайдет кто из соседей или случайный человек — поставил на стол кипящий самовар, расставил тонкие стаканы с блюдцами и розетками для варенья, водрузил в центр стола вазочку с сухарями, другую — с мелко наколотым сахаром. Когда налили чай в стаканы получилось очень по-семейному. Но разговор пошел отнюдь не о семейных делах.

Чрезвычайно мягкий, милый, всегда печальный и озабоченный, Залуцкий предложил на сей раз не вести протокола, а просто обсудить ситуацию, складывающуюся в столице. Слово взял Шляпников. Усы и полнота заметно прибавляли ему солидности. Он начал сразу о существе дела.

— День 10 февраля, которое мы назначили для забастовки в пику гвоздевцам, призвавшим поддержать рабочим выступлением, то есть демонстрацией, открытие Государственной думы 14-го, — негромко, словно размышляя вслух, сказал Шляпников, — оказался весьма неудачным. Мы не учли, что этот день совпадает с пятницей на масленой неделе, когда многих рабочих отпускают уже к обеду. За успех можно считать уже и то, что на многих предприятиях прошли короткие митинги в память двухлетней годовщины суда над большевистскими депутатами… В то же время 14-го, когда мы призвали рабочих идти не к Думе, а на улицы с антивоенными лозунгами, события приняли более широкий размах, чем мы ожидали. Они начались уже 13-го, когда за Московской заставой забастовало несколько фабрик с числом рабочих около двух тысяч. Задор и боевитость демонстрантов были необыкновенными. Когда появилась полиция, рабочие стали бросать в нее палки, куски сколотого с тротуара льда и прочее. Но это была только прелюдия… Товарищ Залуцкий расскажет сейчас, как протекали события в Петрограде 14-го, а потом мы подумаем, на что необходимо сделать упор в будущем.

Не вставая из-за стола, секретарь ПК деловито принялся перечислять факты, показывающие рост революционных настроений рабочих.

— Четырнадцатого числа, — тихо и печально начал он, — бастовало, по нашим сведениям, свыше полусотни предприятий, в забастовке приняло участие около восьмидесяти пяти тысяч человек…

— Ого! — одобрительно сказал кто-то за столом. «Гости» забыли даже о чае. Залуцкий продолжал:

— Антивоенные демонстрации, как политический стержень происходящего, состоялись не менее чем в трех местах города. Массы рабочих вместе со студентами и курсистками просочились на Невский и взбудоражили весь проспект. Здесь тоже состоялись демонстрации. Носили красный флаг, пели «Варшавянку» и «Марсельезу». Полиция, как обычно, пустила в ход нагайки, арестовала человек тридцать. Очень важным итогом стало то, что на призыв меньшевиков-гвоздевцев поддержать Государственную думу собралось лишь около пятисот человек, главным образом любопытной шатающейся публики, а отнюдь не рабочих…

— А вы обратили внимание, — использовал паузу Шляпников, — что в воззвании генерала Хабалова, главнокомандующего Петроградским военным округом, по поводу 14 февраля говорилось о том, что столица находится на военном положении и всякое неповиновение властям будет караться по законам военного времени?

Александр Касторович Скороходов, один из авторитетнейших большевиков в Нарвском и Московском районах, долго протирал очки в железной оправе. Его гладко выбритое лицо выражало крайнюю задумчивость. Он, казалось, не слышал вопроса, но первый отреагировал на него.

— Очевидно, царские сатрапы ввели уже перманентное военное положение в Петрограде, но температуру общественного движения они не снизили. Теперь уже рабочие меньше боятся казаков, арестов, дух сопротивления охватил массы… Близится 23 февраля, Международный день работниц. Я предлагаю перед этим днем усилить нашу агитацию на заводах и фабриках, в рабочих казармах. Особенно среди работниц, в различных кружках женщин — образовательных и других. Нам всем бы накануне отправиться к женщинам-работницам и рассказать о наших лозунгах против войны, эксплуатации, голода и разрухи…

— Правильно, — поддержали его.

— Давайте, я тоже пойду к товарищам женщинам… — вызвалась хозяйка. И поведу наших активисток!

— Не вздумайте, Маша! — твердо сказал Шляпников. — Партия поручила вам очень важное дело — содержание конспиративной квартиры, где могут спокойно собираться члены комитетов. Не хватало еще, чтобы вы после своего выступления притащили сюда за собой «хвост»! У нас и так было в декабре и январе слишком много провалов. Ясно, что работает провокатор. Мы его выследим, но пока надо держаться особенно конспиративно. Этому нас всегда учит Ильич!

Мария Георгиевна закусила губу, но промолчала.

— А что-нибудь новое есть от Ульянова? — спросил Винокуров.

— Вы же знаете, товарищи, что сношения Ильича с Петроградом, как он сам писал, архиплохи и невыносимо медленны. Переписка идет только через Стокгольм, британская и французская цензура просто свирепствуют… Последнее письмо я получил от Владимира Ильича еще в Скандинавии, датированное октябрем месяцем. Он беспокоится о правильной конспиративной переписке. Ильич писал, что две трети связей в каждом городе должны быть с рабочими, чтобы они писали сами, и сами овладевали конспиративной перепиской… сами приготовили себе одного-двух «наследников» на случай провала. Не доверять этого одной интеллигенции, подчеркнул Ильич, одной! Это могут и должны делать руководящие в комитетах рабочие, а без этого нельзя установить цельность и преемственность работы, и это главное… И внимательно держать руку на пульсе событий…

Шляпников немного подумал и добавил:

— Я считаю, что в канун двадцать третьего все должны пойти в рабочие массы и призвать к забастовке и демонстрациям в этот день…

Александр Гаврилович заметил умоляющий взгляд Марии Георгиевны и еще раз повторил:

— Из присутствующих — все… кроме Маши Павловой!

— Забастовки, митинги, демонстрации — вот что сейчас поколеблет самодержавие и еще больше сплотит рабочий класс, — заметил Кирилл Шутко, интеллигентный, приятный на вид бывший студент Московского высшего технического училища, много раз арестовывавшийся и совсем недавно бежавший из иркутской ссылки. Товарищ Михаил — такова была его партийная кличка. Шутко до 1910 года работал в Москве. Теперь он нелегально проживал в Петрограде и имел вид вполне обеспеченного буржуа, при галстуке и в добротном костюме. Это обличье было ему особенно необходимо, так как он жил в одном из центральных районов столицы.

— Мы уже поручили нашему товарищу из Выборгского райкома, рабочему завода «Эриксон» Каюрову выступить перед работниками в Лесном накануне 23 февраля.

— Пусть он будет там побойчее! — сжала свой розовый кулачок Мария Георгиевна. — Женщины не любят вялых и сонных!..

Комитетчики одобрительно засмеялись.

— Вася, он бойкий! — сказал сквозь смех Залуцкий. — Кого хочешь из женщин распропагандирует!..

Когда отсмеялись, Шляпников опять погладил свой ус и подытожил:

— На Путиловский надо дать директиву: подготовить общую забастовку на заводе, а затем поднять всю Нарвскую заставу… Товарищ Скороходов ответственный, как член ПК, Нарвского и Московского районных комитетов… Кирилл Иванович пойдет на Ижорский завод, соберет там митинг и поможет местным партийцам организовать стачку. Нашим товарищам большевикам во все организации дать сигнал, чтобы любой конфликт в одном цеху доводили до стачки всего завода… Соберемся теперь в следующий раз в зависимости от событий. Расходиться отсюда будем дружно, как идут из гостей. А тебе, хозяйка, спасибо за чаек!