Над закатами и розами — Остальное все равно — Над торжественными звездами Наше счастье зажжено. Счастье мучить или мучиться, Ревновать и забывать. Счастье нам от Бога данное, Счастье наше долгожданное, И другому не бывать. Все другое только музыка, Отраженье, колдовство — Или синее, холодное, Бесконечное, бесплодное Мировое торжество.

Глядя на огонь или дремля В опьяненьи полусонном — Слышишь, как летит земля С бесконечным, легким звоном. Слышишь, как растет трава, Как жаз-банд гремит в Париже И мутнеющая голова Опускается все ниже. Так и надо. Голову на грудь Под блаженный шорох моря или сада. Так и надо — навсегда уснуть, Больше ничего не надо.

Синий вечер, тихий ветер И (целуя руки эти) В небе, розовом до края, — Догорая, умирая… В небе, розовом до муки, — Плыли птицы или звезды И (целуя эти руки) Было рано или поздно — В небе, розовом до края, Тихо кануть в сумрак томный, Ничего, как жизнь, не зная, Ничего, как смерть, не помня.

Душа черства. И с каждым днем черствей. — Я гибну. Дай мне руку. Нет ответа. Еще я вслушиваюсь в шум ветвей. Еще люблю игру теней и света… Да, я еще живу. Но что мне в том, Когда я больше не имею власти Соединить в создании одном Прекрасного разрозненные части.

Не было измены. Только тишина. Вечная любовь, вечная весна. Только колыханье синеватых бус, Только поцелуя солоноватый вкус. И шумело только о любви моей Голубое море, словно соловей. Глубокое море у этих детских ног. И не было измены — видит Бог. Только грусть и нежность, нежность вся до дна. Вечная любовь, вечная весна.

Напрасно пролита кровь, И грусть, и верность напрасна — Мой ангел, моя любовь, И все-таки жизнь прекрасна. Деревья легко шумят, И чайки кружат над нами, Огромный морской закат Бросает косое пламя…

Перед тем, как умереть, Надо же глаза закрыть. Перед тем, как замолчать, Надо же поговорить. Звезды разбивают лед. Призраки встают со дна — Слишком быстро настает Слишком нежная весна. И касаясь торжества, Превращаясь в торжество, Рассыпаются слова И не значат ничего.

Я слышу — история и человечество, Я слышу — изгнание или отечество. Я в книгах читаю — добро, лицемерие, Надежда, отчаянье, вера, неверие. И вижу огромное, страшное, нежное, Насквозь ледяное, навек безнадежное. И вижу беспамятство или мучение, Где все, навсегда, потеряло значение. И вижу, вне времени и расстояния, — Над бедной землей неземное сияние.

Теплый ветер веет с юга, Умирает человек. Это вьюга, это вьюга, Это вьюга крутит снег. "Пожалей меня, подруга, Так ужасно умирать!" Только ветер веет с юга, Да и слов не разобрать. — Тот блажен, кто умирает, Тот блажен, кто обречен, В миг, когда он все теряет, Все приобретает он. "Пожалей меня, подруга!" И уже ни капли сил. Теплый ветер веет с юга, С белых камней и могил. Заметает быстро вьюга Все, что в мире ты любил.

Балтийское море дымилось И словно рвалось на закат, Балтийское солнце садилось За синий и дальний Кронштадт. И так широко освещало Тревожное море в дыму, Как будто еще обещало Какое-то счастье ему.

Черная кровь из открытых жил — И ангел, как птица, крылья сложил… Это было на слабом, весеннем льду В девятьсот двадцатом году. Дай мне руку, иначе я упаду — Так скользко на этом льду. Над широкой Невой догорал закат. Цепенели дворцы, чернели мосты — Это было тысячу лет назад, Так давно, что забыла ты.

Как в Грецию Байрон, о, без сожаленья, Сквозь звезды и розы, и тьму, На голос бессмысленно-сладкого пенья… — И ты не поможешь ему. Сквозь звезды, которые снятся влюбленным, И небо, где нет ничего, В холодную полночь — платком надушенным. — И ты не удержишь его. На голос бессмысленно-сладкого пенья, Как Байрон за бледным огнем, Сквозь полночь и розы, о, без сожаленья… — И ты позабудешь о нем.

Это только синий ладан, Это только сон во сне, Звезды над пустынным садом, Розы на твоем окне. Это то, что в мире этом Называется весной, Тишиной, прохладным светом Над прохладной глубиной. Взмахи черных весел шире, Чище сумрак голубой — Это то, что в этом мире Называется судьбой. То, что ничего не значит И не знает ни о чем — Только теплым морем плачет, Только парусом маячит Над обветренным плечом.

В сумраке счастья неверного Смутно горит торжество. Нет ничего достоверного В синем сияньи его. В пропасти холода нежного Нет ничего неизбежного, Вечного нет ничего. Сердце твое опечалили Небо, весна и вода. Легкие тучи растаяли, Легкая встала звезда. Легкие лодки отчалили В синюю даль навсегда.

В комнате твоей Слышен шум ветвей, И глядит туда Белая звезда. Плачет соловей За твоим окном, И светло, как днем, В комнате твоей. Только тишина, Только синий лед, И навеки дна Не достанет лот. Самый зоркий глаз Не увидит дна, Самый чуткий слух Не услышит час — Где летит судьба, Тишина, весна Одного из двух, Одного из нас.

Увяданьем еле тронут Мир печальный и прекрасный, Паруса плывут и тонут. Голоса зовут и гаснут. Как звезда — фонарь качает. Без следа — в туман разлуки. Навсегда? — не отвечает, Лишь протягивает руки — Ближе к снегу, к белой пене, Ближе к звездам, ближе к дому… …И растут ночные тени, И скользят ночные тени По лицу уже чужому.

Прислушайся к дальнему пенью Эоловой арфы нежней — То море широкою тенью Ложится у серых камней. И голос летит из тумана: — Я все потерял и забыл, Печальная дочь океана, Зачем я тебя полюбил.

Начало небо меняться, Медленно месяц проплыл, Словно быстрее подняться У него не было сил. И розоватые звезды, На розоватой дали, Сквозь холодеющий воздух Ярче блеснугь не могли. И погасить их не смела, И не могла им помочь, Только тревожно шумела Черными ветками ночь.

Когда-нибудь и где-нибудь. Не все ль равно? Но розы упадут на грудь, Звезда блеснет в окно Когда-нибудь… Летит зеленая звезда Сквозь тишину. Летит зеленая звезда, Как ласточка к окну — В счастливый дом. И чье-то сердце навсегда Остановилось в нем.

Злой и грустной полоской рассвета, Угольком в догоревшей золе, Журавлем перелетным на этой Злой и грустной земле… Даже больше — кому это надо — Просиять сквозь холодную тьму… И деревья пустынного сада Широко шелестят — "Никому".

Закроешь глаза на мгновенье И вместе с прохладой вдохнешь Какое-то дальнее пенье, Какую-то смутную дрожь. И нет ни России, ни мира, И нет ни любви, ни обид — По синему царству эфира Свободное сердце летит.

Хорошо, что нет Царя. Хорошо, что нет России. Хорошо, что Бога нет. Только желтая заря, Только звезды ледяные, Только миллионы лет. Хорошо — что никого, Хорошо — что ничего, Так черно и так мертво, Что мертвее быть не может И чернее не бывать, Что никто нам не поможет И не надо помогать.

В тринадцатом году, еще не понимая, Что будет с нами, что нас ждет, — Шампанского бокалы подымая, Мы весело встречали — Новый Год. Как мы состарились! Проходят годы, Проходят годы — их не замечаем мы… Но этот воздух смерти и свободы И розы, и вино, и счастье той зимы Никто не позабыл, о, я уверен… Должно быть, сквозь свинцовый мрак, На мир, что навсегда потерян, Глаза умерших смотрят так.

Россия, Россия "рабоче-крестьянская" И как не отчаяться! — Едва началось твое счастье цыганское И вот уж кончается. Деревни голодные, степи бесплодные.. И лед твой не тронется — Едва поднялось твое солнце холодное И вот уже клонится.

Холодно бродить по свету, Холодней лежать в гробу. Помни это, помни это, Не кляни свою судьбу. Ты еще читаешь Блока, Ты еще глядишь в окно. Ты еще не знаешь срока — Все неясно, все жестоко, Все навек обречено. И, конечно, жизнь прекрасна, И, конечно, смерть страшна, Отвратительна, ужасна, Но всему одна цена. Помни это, помни это — Каплю жизни, каплю света… "Донна Анна! Нет ответа. Анна, Анна! Тишина".

По улицам рассеянно мы бродим, На женщин смотрим и в кафэ сидим, Но настоящих слов мы не находим, А приблизительных мы больше не хотим. И что же делать? В Петербург вернуться? Влюбиться? Или Опер взорвать? Иль просто — лечь в холодную кровать, Закрыть глаза и больше не проснуться…

Для чего, как на двери небесного рая, Нам на это прекрасное небо смотреть, Каждый миг умирая и вновь воскресая Для того, чтобы вновь умереть. Для чего этот легкий торжественный воздух Голубой средиземной зимы Обещает, что где-то — быть может, на звездах Будем счастливы мы. Утомительный день утомительно прожит, Голова тяжела, и над ней Розовеет закат — о, последний, быть может, — Все нежней, и нежней, и нежней…

Страсть? А если нет и страсти? Власть? А если нет и власти Даже над самим собой? Что же делать мне с тобой. Только не гляди на звезды, Не грусти и не влюбляйся, Не читай стихов певучих И за счастье не цепляйся — Счастья нет, мой бедный друг. Счастье выпало из рук, Камнем в море утонуло, Рыбкой золотой плеснуло, Льдинкой уплыло на юг. Счастья нет, и мы не дети. Вот и надо выбирать — Или жить, как все на свете, Или умирать.

Как грустно и все же как хочется жить, А в воздухе пахнет весной. И вновь мы готовы за счастье платить Какою угодно ценой. И люди кричат, экипажи летят, Сверкает огнями Конкорд — И розовый, нежный, парижский закат Широкою тенью простерт.

Так тихо гаснул этот день. Едва Блеснула медью чешуя канала, Сухая, пожелтевшая листва Предсмертным шорохом затрепетала. Мы плыли в узкой лодке по волнам, Нам было грустно, как всегда влюбленным, И этот бледно-синий вечер нам Казался существом одушевленным. Как будто говорил он: я не жду Ни счастия, ни солнечного света — На этот бедный лоб немного льду, Немного жалости на сердце это.

Грустно, друг. Все слаще, все нежнее Ветер с моря. Слабый звездный свет. Грустно, друг. И тем еще грустнее, Что надежды больше нет. Это уж не романтизм. Какая Там Шотландия! Взгляни: горит Между черных лип звезда большая И о смерти говорит. Пахнет розами. Спокойной ночи. Ветер с моря, руки на груди. И в последний раз в пустые очи Звезд бессмертных — погляди.

Не спится мне. Зажечь свечу? Да только спичек нет. Весь мир молчит, и я молчу, Гляжу на лунный свет. И думаю: как много глаз В такой же тишине. В такой же тихий, ясный час Устремлено к луне. Как скучно ей, должно быть, плыть Над головой у нас, Чужие окна серебрить И видеть столько глаз. Сто лет вперед, сто лет назад, А в мире все одно — Собаки лают, да глядят Мечтатели в окно.

Как лед наше бедное счастье растает, Растает как лед, словно камень утонет, Держи, если можешь, — оно улетает, Оно улетит, и никто не догонит.

Январский день. На берегу Невы Несется ветер, разрушеньем вея. Где Олечка Судейкина, увы! Ахматова, Паллада, Саломея? Все, кто блистал в тринадцатом году — Лишь призраки на петербургском льду. Вновь соловьи засвищут в тополях, И на закате, в Павловске иль Царском, Пройдет другая дама в соболях, Другой влюбленный в ментике гусарском… Но Всеволода Князева они Не вспомнят в дорогой ему тени.

Синеватое облако (Холодок у виска) Синеватое облако И еще облака… И старинная яблоня (Может быть, подождать?) Простодушная яблоня Зацветает опять. Все какое-то русское — (Улыбнись и нажми!) Это облако узкое, Словно лодка с детьми. И особенно синяя (С первым боем часов…) Безнадежная линия Бесконечных лесов.

В глубине, на самом дне сознанья, Как на дне колодца — самом дне — Отблеск нестерпимого сиянья Пролетает иногда во мне. Боже! И глаза я закрываю От невыносимого огня. Падаю в него… и понимаю, Что глядят соседи по трамваю Страшными глазами на меня.

Утро было как утро. Нам было довольно приятно. Чашки черного кофе были лилово-черны, Скатерть ярко бела, и на скатерти рюмки и пятна. Утро было как утро. Конечно, мы были пьяны. Англичане с соседнего столика что-то мычали — Что-то о испытаньях великой союзной страны. Кто-то сел за рояль и запел, и кого-то качали… Утро было как утро — розы дождливой весны Плыли в широком окне, ледяном океане печали.

Медленно и неуверенно Месяц встает над землей. Черные ветки качаются, Пахнет весной и травой. И отражается в озере, И холодеет на дне Небо, слегка декадентское, В бледно-зеленом огне. Все в этом мире по-прежнему. Месяц встает, как вставал, Пушкин именье закладывал Или жену ревновал. И ничего не исправила, Не помогла ничему, Смутная, чудная музыка, Слышная только ему.

От синих звезд, которым дела нет До глаз, на них глядящих с упованьем, От вечных звезд — ложится синий свет Над сумрачным земным существованьем. И сердце беспокоится. И в нем — О, никому на свете незаметный — Вдруг чудным загорается огнем Навстречу звездному лучу — ответный. И надо всем мне в мире дорогим Он холодно скользит к границе мира, Чтобы скреститься там с лучом другим, Как золотая тонкая рапира.

Даль грустна, ясна, холодна, темна, Холодна, ясна, грустна. Эта грусть, которая звезд полна, Эта грусть и есть весна. Голубеет лес, чернеет мост, Вечер тих и полон звезд. И кому страшна о смерти весть, Та, что в этой нежности есть? И кому нужна та, что так нежна, Что нежнее всего — весна?

Все розы, которые в мире цвели, И все соловьи, и все журавли, И в черном гробу восковая рука, И все паруса, и все облака, И все корабли, и все имена, И эта, забытая Богом, страна! Так черные ангелы медленно падали в мрак, Так черною тенью Титаник клонился ко дну, Так сердце твое оборвется когда-нибудь — так Сквозь розы и ночь, снега и весну…