Ленин учил нас когда-то, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, то есть смотреть и доносить... Если мы от чего-либо страдаем, то не от доносительства, а от недоносительства... Можно быть прекрасными друзьями, но если мы начинаем расходиться в политике, мы вынуждены не только рвать нашу дружбу, но идти далее - идти на доносительство.

Из выступления на XIV Съезде ВКП(б) члена ЦКК С.И. Гусева (Драбкина)

Политических судилищ такого масштаба в правление Брежнева ещё не видывали. В результате двух процессов над членами Социал-Христианского Союза к различным срокам заключения приговорили более двадцати человек. А ведь список осуждённых мог оказаться и длиннее: помимо «руководителей» и «рядовых» в деле социал-христианского подполья фигурировала весьма значительная группа «кандидатов» ВСХСОН. По данным КГБ таковых насчитывалось не менее тридцати человек, но в реальности было больше, ведь чекисты сумели вычислить далеко не всех.

Степень прикосновенности к подполью людей, именуемых кандидатами ВСХСОН, была различной. Часть из них, действительно, уже готовилась вступить в организацию, но не успела этого сделать. Другую часть кандидатов составляли те, кто лишь участвовал в беседах с членами Союза Освобождения Народа на соответствующие темы и получал от них запрещённую литературу: с Программой ВСХСОН кандидатов знакомили на последнем этапе подготовки, если выяснялось, что они подходили для дальнейшей работы и выражали готовность к ней.

Но в Советском Союзе для того, чтобы попасть за решётку, не обязательно было становится членом подпольной организации: иногда для этого хватало и контактов с «антисоветчиками». В стране десятилетиями культивировалось и поощрялось доносительство людей друг на друга. С первых лет существования СССР оно было юридически закреплено: статья, предусматривающая наказание за недонесение, появилась ещё в Уголовном Кодексе РСФСР 1922 года, а расцвет «стукачества», когда это поощряемое правящим режимом социальное бедствие приобрело массовый характер, пришёлся на тридцатые годы.

В сталинскую эпоху коммунистическая пропаганда объявила доносчиков - героями, а высшей доблестью провозгласила способность доносить на друзей и родственников, не щадя ни матери, ни отца. С 1934 года советские пионеры распевали «Песню о Павлике Морозове», на слова поэта Сергея Михалкова, прославляющую стукачество и указывающую юным ленинцам-сталинцам на образчик для подражания:

На таком вот «моральном кодексе» строители коммунизма в течение нескольких поколений и воспитывали подвластное им население.

Согласно введённой в 1962 году статье 88-1 УК РСФСР, недонесение о готовящемся «государственном преступлении» считалось самостоятельным преступлением и каралось лишением свободы. Поэтому первоначально в КГБ намеревались возбудить уголовные дела не только против социал-христиан, но и против кандидатов, намеченных для вступления в ВСХСОН, а также всех тех, кто так или иначе соприкасался с подпольной организацией, зная о её существовании. Но от этой затеи вынуждены были отказаться: и без того рекордное количество подсудимых грозило стать пугающе огромным...

Имелась, по всей вероятности, и ещё одна причина, затормозившая хватательный рефлекс КГБ. Дело в том, что среди кандидатов оказалось и несколько... близких родственников высокопоставленных работников и заслуженных членов КПСС. Так, например, кандидат ВСХСОН Дмитрий Фредерикс был родным племянником первого секретаря Союза композиторов РСФСР Д.Д. Шостаковича; кандидат ВСХСОН Сергей Кулаков - сыном начальника политотдела Ленинградской военно-морской базы и военно-морских учебных заведений Ленинграда, Героя Советского Союза, вице-адмирала Н.М. Кулакова; кандидат ВСХСОН Евгений Абрамов - сыном старого большевика, члена партии с 1916 года...

Каратели оказалось в весьма щекотливом положении: имя композитора Шостаковича было известно всей стране и далеко за её пределами. К тому же, помимо мировой славы, Дмитрий Дмитриевич в то время имел и весьма высокую номенклатурную должность в Союзе композиторов... А насколько влиятельным человеком в партийной номенклатуре Вооружённых Сил был вице-адмирал Кулаков говорит такой факт. К концу Второй Мировой войны Николай Михайлович Кулаков являлся начальником Главного политического управления ВМФ, то есть - вторым человеком в советской военно-морской иерархии. В начале 1980-х один из новейших больших противолодочных кораблей будет назван именем Кулакова (при том что флотоводцем вице-адмирал не был, а всю свою весьма непростую и противоречивую карьеру сделал исключительно по линии партийно-политической работы). Что касается старого большевика Петра Абрамова, то хотя он уже и не занимал высоких постов, всё же принадлежал к числу фигур знаковых: представителей «ленинской гвардии» к тому времени в живых оставалось не много - большинство погибло ещё в годы великой внутрипартийной бойни - поэтому уцелевшие ветераны РСДРП, формально символизировавшие связь брежневской элиты с революционными истоками, пользовались подчёркнутым вниманием кремлёвского руководства...

Учитывая высокое служебное положение или общественный статус вышеназванных лиц, лишение свободы их близких родственников - да ещё по скандальной «антисоветской» статье - больно ударило бы по престижу самой коммунистической верхушки и ещё более увеличило бы размеры и без того громкого дела... Поэтому в партийных верхах решили не возбуждать уголовных дел против кандидатов ВСХСОН. Всех их, изрядно припугнув на следствии лагерными сроками по статье о недонесении, в конце концов, решили привлечь только в качестве свидетелей. Тем более что в СССР давно изобрели и широко практиковали множество способов внесудебной расправы над свободомыслящими.

Ведь для того, чтобы исковеркать жизнь любому человеку, чекистам не обязательно истязать его за ограждением из колючей проволоки: человека можно было уволить с работы, исключить из ВУЗа, лишить возможности заниматься профессиональной деятельностью; можно отказывать ему в приёме на любую мало-мальски приличную работу, изгнать из жилищного кооператива, не давать прописки, закрыть возможность выезда за границу или наоборот - вынудить уехать из страны...

В дополнение к подобным полуофициальным мерам внесудебной расправы могли применяться и совсем уж неофициальные: для негласной травли политически неугодных людей - неосуждённых и несудимых - в 1960-е годы в КГБ специально разработали так называемый метод массированного психологического воздействия. Цель этого метода - «создавать невыносимые условия существования объекта»... У человека, подвергнутого массированному психологическому воздействию могли, например, ни с того ни с сего происходить неприятности на работе, в семье, портиться отношения с друзьями и коллегами; на него нападали «хулиганы» на улице, в дом к нему забирались «воры», в оконные стёкла его квартиры летели камни и т.д., и т.п. Всё это должно было приводить «объект разработки» к нервным срывам и глубочайшей депрессии, а власти и КГБ оказывались якобы ни при чём...

Конечно, внесудебные репрессии - мелочь по сравнению с убийственным тюремным сроком Игоря Огурцова или лагерным заключением его соратников. Но ведь и причастность людей, называемых кандидатами ВСХСОН, к подполью - недонесение! - была почти символической. За эту-то символическую причастность десятки человек из окружения социал-христиан подверглись отнюдь не символическим гонениям, главным образом, связанным с исключением из высших учебных заведений и негласным запретом на профессии.

В связи с делом ВСХСОН из высших учебных заведений были исключены студенты Евгений Андреев, Давид Балаян, братья Владимир и Николай Мицко и другие... Для многих из них возможность получения высшего образования и дальнейшая профессиональная карьера навсегда закрывались.

Среди исключённых из ВУЗов оказались и студенты исторического факультета Ленинградского университета Евгений Абрамов и Александр Осипович. Вскоре после второго судебного процесса над социал-христианами оба они обосновались на Соловецких островах, где тогда ещё только начинал работу местный музей. Нет, для вчерашних кандидатов ВСХСОН это не была «добровольная ссылка». Скорее - попытка получить некоторую свободу самореализации: работать по специальности, заниматься историей, а заодно и находиться подальше от глаз КГБ. Соловки подходили для этого идеально: место, где каждый камень дышал историй, но в то же время «глухое»; специалистов-историков, желающих ехать в соловецкую неблагоустроенность, чтобы с нуля поднимать там новый музей, находилось не много... Недоучившихся историков на эту работу приняли охотно. И не пожалели: изгнанные из университета студенты оказались отличными специалистами, с энтузиазмом ездили в экспедиции, собирали книги и материалы, проделывали огромную работу на первом, самом сложном, этапе становления Соловецкого историко-архитектурного и природного музея-заповедника.

Однако помимо научной и экскурсионной деятельности молодых музейщиков продолжали волновать и другие вопросы. Они перепечатывали на пишущей машинке стихи поэтов Серебряного века, прозу Солженицына, проявляли непоощряемый начальством и опасный в те годы интерес к истории Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН)... Всё это в итоге обернулось для них увольнением... Абрамов вернулся в Ленинград, Осипович - в Архангельск, где стал тренером по шахматам в детско-юношеской спортивной школе. Но местный КГБ не оставлял его в покое. С тренерской работы пришлось уйти, работал оператором котельной, дворником... В конце концов, А. Осипович уехал в США...

Трагически сложилась и судьба физика Дмитрия Всеволодовича Фредерикса. Среди кандидатов ВСХСОН Д.В. Фредерикс был, пожалуй, самым старшим по возрасту - ему исполнилось почти сорок - и к середине шестидесятых он уже вполне состоялся в своей профессии: окончил институт и аспирантуру, некоторое время работал в ленинградском Физико-техническом институте, где под руководством академика Б.П. Константинова занимался поисками антивещества, в начале шестидесятых увлёкся физикой полупроводников и взялся за разработку первых в Советском Союзе полупроводниковых микросхем, к 1967 году возглавлял экспериментальную лабораторию по разработке полупроводниковых приборов на Ленинградском объединении «Светлана».

Чекистам стало известно, что Фредерикс имел контакты с ВСХСОН, получал от подпольщиков «антисоветские» издания и... был ознакомлен с Программой организации. Последнее обстоятельство позволило КГБ раздуть дело, и тогда, надо полагать, физику припомнили всё: и баронский титул предков, и то, что при царе дед его был генерал-губернатором Нижнего Новгорода...

Фредерикса уволили с работы, лишили возможности заниматься физикой, устроиться работать по специальности не давали. И учёный «с волчьим билетом» пошёл на Октябрьскую железную дорогу простым механиком рефрижераторной секции... Можно сказать, что Дмитрий Всеволодович отчасти повторил трагическую судьбу своего отца, Всеволода Константиновича - выдающегося учёного, репрессированного в 1937-м, якобы за участие в «антисоветской подпольной организации»...

А вот студенту Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии Александру Чиркову, в отличие от других кандидатов ВСХСОН, удалось избежать исключения из ВУЗа. Возможно, благодаря тому, что один из подпольщиков, Анатолий Сударев, незадолго до собственного ареста успел предупредить «своего» кандидата о возможном скором вызове в КГБ и проинструктировать о линии поведения - какие факты признавать можно, какие нельзя... На допросе в Большом доме Чирков держался соответственно, так что, к большому неудовольствию следователя, последнему даже пришлось переделывать заранее написанный (!) протокол допроса. О своём знакомстве с Программой ВСХСОН, допрашиваемый не упомянул, и это его спасло.

Правда, без рассмотрения персонального дела на закрытом партийном бюро института не обошлось. Но вот что поразительно: большинство преподавателей и коллег отнеслись к попавшему в зубы КГБ студенту с явным сочувствием... Партбюро приняло решение студента не исключать, «взять на поруки»... Более того, опального, но талантливого старшекурсника чуть ли не демонстративно принял под своё покровительство профессор Василий Васильевич Меркурьев - народный артист и любимец миллионов зрителей. Профессор предложил Чиркову поработать с его студентами, даже намеревался устроить его в аспирантуру, и молодой выпускник около года преподавал актёрское мастерство на курсе Меркурьева.

Умонастроения и нравы в театральном явно отличались от нравов близкого к партийным верхам, заидеологизированного ЛГУ. Впрочем, печальных последствий и в этом случае избежать не удалось: в аспирантуру Александр Чирков, конечно, не попал, работать по специальности ему тоже не позволили: по окончании института вместо диплома режиссёра - выдали актёрский... Все попытки получить режиссёрский диплом и заняться режиссурой - о чём он мечтал и к чему себя готовил - натыкались на грубые административные препоны: в Советском Союзе путь в профессию для него был закрыт...

Внесудебные расправы коснулись не только кандидатов ВСХСОН, но в отдельных случаях даже и тех, кто имел к социал-христианам совсем уж косвенное отношение. Так, 17 июня 1968 года был исключён из партии «за утрату политической бдительности» преподаватель исторического факультета Ленинградского университета Юрий Давидович Марголис. Ещё через три недели историка и вовсе уволили из ЛГУ - якобы в связи с неизбранием по конкурсу... На самом деле «вина» Марголиса состояла в его дружеских отношениях с коллегой по университету - Николаем Викторовичем Ивановым, ассистентом кафедры истории искусства и... активным участником ВСХСОН.

Марголис являлся членом КПСС, и вопрос о его привлечении к деятельности Социал-Христианского Союза вообще не возникал: среди подпольщиков не было ни одного партийца. С Николаем Ивановым Юрия Давидовича связывали только личные приятельские отношения, хотя приятели и позволяли себе частенько вести откровенные беседы на политические темы. Решающим обстоятельством в судьбе Марголиса стало то, что он получал от Иванова литературу «антисоветского содержания»...

Во всей ситуации с кандидатами и близким окружением ВСХСОН самым показательным является тот факт, что несколько десятков людей, не принадлежавших к подполью, в какой-то степени знали или догадывались о его существовании, общались с его представителями, получали от них запрещённые книги, а некоторые даже успели прочесть Программу, но никто из них не побежал доносить в КГБ, не проболтался в разговорах с посторонними. Люди хранили тайну...

Даже если допустить, что часть кандидатов в будущем не пошла бы на риск связать свою судьбу с подпольной работой, уже одним своим молчанием они демонстрировали сочувствие и моральную поддержку подпольщикам. Это обстоятельство подчёркивало, что широкие слои населения одобрительно относятся к делу борьбы с правящим режимом. В СССР выросло новое поколение, воспринимавшее стукачество - как несмываемый позор. Говорили, что невеста сотрудника ЛИТМО Владимира Петрова бросила его, когда узнала, что её жених донёс на своих товарищей... В глазах нового поколения Павлики Морозовы перестали быть героями.

Партийному и гэбистскому руководству было над чем задуматься...

* * *

Говоря о людях, репрессированных в связи с причастностью к Социал-Христианскому Союзу, нельзя не упомянуть ещё одного громкого дела 1968 года - ленинградских юристов Юрия Гендлера, Николая Данилова и их соратников. Расправу над ними в определённой степени можно рассматривать как одно из последствий и своеобразное продолжение «дела ВСХСОН».

Собственно говоря, Ю. Гендлер и Н. Данилов прямого отношения к судебным процессам над подпольщиками не имели. Но, будучи профессиональными юристами, а главное - людьми, неравнодушными к совершаемой несправедливости, они посчитали своим профессиональным и человеческим долгом обратиться к генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко с письмом, в котором указали на грубые нарушения, допущенные в ходе процессов над социал-христианами. Перечислив замеченные ими конкретные нарушения законодательства и особо указав на фактическую засекреченность якобы «открытого суда» над семнадцатью членами ВСХСОН, Гендлер и Данилов писали:

«Такое положение представляется нам нарушением одного из основных принципов советского судопроизводства, принципа гласности, совершенно необходимого для любого политического судебного процесса. Примечательно, что в соседних залах слушаются уголовные дела с полным соблюдением гласности.

Мы не касаемся здесь вопроса о виновности или невиновности подсудимых, так как лишены возможности составить об этом своё мнение, но отсутствие или ограничение гласности и открытого доступа в зал судебных заседаний характерны для всех политических процессов последних лет в Ленинграде (дело Ронкина и др. в 1965 году, дело Огурцова и др. в 1967 году, настоящий процесс), что, учитывая прошлое нашей страны, не может не вызвать глубокой тревоги.

В связи с этим просим Вас через центральные органы печати или по любому из наших адресов ответить на вопросы:

- соответствует ли закону практика доступа на открытый судебный процесс только лиц со специальными пропусками и ближайших родственников подсудимых, и, если соответствует, то какая организация, в каком порядке и кому такие пропуска предоставляет?

- соответствует ли закону закрытие допуска на открытый процесс граждан, не обладающих пропусками и не являющихся родственниками подсудимых, при наличии в зале заседаний свободных мест?

- соответствует ли закону содержание обвиняемых под стражей без суда сроком более девяти месяцев?»

Копия этого обращения от 4 апреля 1968 года была направлена в редакцию газеты «Известия». Несомненно, его авторы понимали, что ответ по существу заданных в нём вопросов они вряд ли получат: весь процесс над ВСХСОН был образцом грубого произвола, да и не в традициях коммунистической бюрократии отвечать на неудобные вопросы. Несомненно, должны были они понимать и степень риска, которому подвергают себя, выступая с критикой репрессивной машины партии. И реакция этой машины не заставила себя долго ждать, тем более, что к авторам обращения у андроповского ведомства появились претензии и помимо эпизода с ВСХСОН...

1 и 2 августа 1968 года юрисконсультов Юрия Гендлера и Николая Данилова, а также химика Льва Квачевского и инженера Евгения Шашенкова арестовали. Предлог для ареста был надуманным, но подлинные причины - ясны... Во время обысков, проведённых в квартирах арестованных, чекисты обнаружили книги, рукописи и стихи «антисоветского» содержания...

В декабре в Ленинграде состоялся очередной политический процесс, на котором Гендлер хотя и признал себя виновным, однако наличие антисоветского умысла в своих действиях отрицал, утверждая, что руководствовался стремлением к демократизации и либерализации общественной жизни страны в соответствии с курсом XX и XXII съездов партии. Юрия Гендлера осудили на три года лишения свободы с содержанием в исправительно-трудовой колонии строгого режима.

С Николаем Даниловым расправились изощрённее: к нему у наследников Дзержинского имелись счёты особые. Дело в том, что по окончании юридического ВУЗа Н.Н. Данилов был направлен на работу... в Комитет Государственной Безопасности, где ему поручили заниматься вопросами реабилитации бывших политзаключённых. Вот там-то, по мере знакомства с делами репрессированных, перед Николаем Даниловым и предстали весь размах и ужас того кровавого террора, который творили в стране спецслужбы. Поначалу молодой следователь искренне верил, что КГБ - это уже не МГБ, что возврата к беззакониям сталинских лет не будет... Но со временем он убедился в обратном. Будучи человеком честным, мириться с этим не хотел, а такие люди в «органах» не приживались никогда. За публичное выражение несогласия с нападками Хрущёва на творчество поэта Евгения Евтушенко Данилов был уволен со службы и исключён из КПСС. И теперь ему, старшему лейтенанту КГБ, уволенному за несогласие с творимым беззаконием, недавние коллеги мстили с особой изощрённостью...

Для начала, следуя обычной практике внесудебных рас-прав, Данилова отчислили из московского Литературного института имени А.М. Горького, где он учился на заочном отделении... Но судить бывшего следователя КГБ в обычном порядке не решились, понимая, что профессиональный юрист, изнутри знакомый с грязными сторонами деятельности советских спецслужб и юстиции, на суде может вынести много сора из гэбистской избы. Без эксцессов не обойдётся...

В октябре 1968 года «медицинская экспертиза» объявила Николая Данилова и Евгения Шашенкова «психически больными». Поэтому судебное заседание по обвинению Данилова проходило... в отсутствии обвиняемого... Примечательно, что в качестве одного из свидетелей на этом «суде» выступал всё тот же «дежурный стукач» ленинградского УКГБ Александр Гидони - тот самый, что написал первый донос на ВСХСОН, а затем фигурировал на процессе по делу социал-христианского подполья... Гидони и на сей раз пел под дудку чекистов и всячески старался «утопить» отсутствовавшего в зале суда подсудимого, заявляя, что «такой умный преступник, как Данилов, вдвойне опасен для общества»...

Николая Данилова заперли в тюрьму особую - ленинградскую психиатрическую больницу специального типа, где наряду с психически больными содержались и здоровые люди - те, кого коммунистический режим считал своими врагами... Вот как описывает подобные «лечебные» учреждения один из узников, побывавших за их стенами:

«Спецбольница была окружена колючей проволокой и забором. На вышках дежурили часовые с автоматами. Внутри спецбольницы распоряжались так называемые «контролёры» - сержанты Внутренних войск МВД и под их командой - санитары, осуждённые уголовники, как правило, - убийцы. Когда, очень редко, у нас была прогулка в клетке, наподобие той, что устанавливают в зоопарке для зверей, в тюремном дворе, то часовые на вышках всегда целились в нас из своих автоматов. Садисты-врачи психконцлагеря приказывали ежедневно, по несколько раз в день, вводить заключённым лошадиные дозы ядохимикатов. От ядохимикатов одни заключённые быстро превращались в скелеты с трясущимися головами, другие умирали. Осуждённые уголовники - убийцы, служившие санитарами, регулярно избивали политзаключённых. Это был ад, который до сих пор снится мне по ночам».

В начале 1970-х Данилова выпишут из этой «больницы» с диагнозом «хроническая шизофрения». А такой диагноз означал, что в любую минуту КГБ мог вновь арестовать вчерашнего пациента психушки и упрятать за решётку - «долечиваться»...