Образующая нация должна быть погашена.

Ю.В. Андропов.

13 мая 1982 года в Москве, прямо на улице, неожиданно арестовали Леонида Ивановича Бородина...

Видимой причины для этого повторного ареста не было. Отсидев по делу ВСХСОН шесть лет и выйдя из Владимирской тюрьмы ещё в 1973-м, Бородин долго скитался по «большой зоне» в поисках работы: за девять лет - шестнадцать переездов! Лишь в конце семидесятых ему удалось перебраться в столицу и устроиться сторожем и дворником Антиохийского подворья: на большее бывший директор школы, судимый по 70-й статье, рассчитывать не мог...

Одно время Л.И. Бородин выпускал самиздатовский журнал «Московский сборник» (в 1975 году вышло три номера) - без выпадов против режима, но на христианской и патриотической позиции. Сборник был объявлен «антисоветским», а сам редактор-издатель вызван в КГБ для «последнего предупреждения»... Дальнейшее издание пришлось прекратить.

«На момент ареста, - вспоминал впоследствии Л.И. Бородин, - за мной не числилось ничего, что могло бы подпадать под действие даже такой безразмерной статьи, как знаменитая 70-я. Ни организаций, ни самиздата, ни «агитации и пропаганды»... Я вовсе не боролся с властью, это она боролась со мной как с безнадёжно инородным существом...»

Однако в КГБ не могли не видеть, что Бородин не переставал «вращаться в кругах русистов», «высказывать мысли» и, наконец - самое опасное - писать!

Уже много лет Леонид Иванович с увлечением отдавался литературной работе. Он написал несколько повестей. Но, не имея возможности печатать свои произведения на Родине, публиковал их за рубежом. Помимо прозы - были и стихи. Впрочем, сам Бородин всегда очень критически подходил к собственному творчеству и с присущей ему скромностью воздерживался именовать себя титулами писателя и поэта...

Конечно, чистое совпадение, но незадолго до второго ареста Бородина страницы русских эмигрантских изданий облетело анонимное стихотворение, посвящённое героям Белого движения - «Психическая атака». Вместо авторской подписи - пояснение: «написано неизвестным узником Владимирской тюрьмы...» Никто из читателей тогда не знал, что автор этих строк - Леонид Бородин:

Следствие по делу Бородина длилось больше года, но реальных результатов не дало. Пунктов обвинения, выдвинутых против писателя, набралось много, а вот их уровень - вплоть до... отправки в 1978 году поздравительной телеграммы А.И. Солженицыну ко дню рождения!

Правда, объявились «свидетели», которые показали, что Бородин давал им читать запрещённые книги и проводил с ними «разлагающие» разговоры... В ходе следствия обвинительные показания против Бородина дали также Анатолий Иванов (Скуратов) и Геннадий Шиманов. Эти, в частности, заявили, что Леонид Бородин не отрёкся от своих убеждений члена ВСХСОН. На суде Шиманов частично откажется от своих слов, однако во внимание это уже не примут.

Составленное в КГБ обвинительное заключение получилось явно надуманным... Было ясно, что участь подследственного решена заранее - чекисты стремились упрятать его в концлагерь не за конкретное «противоправное» действие, а как потенциально опасного носителя «диверсионной идеологии русизма».

В защиту Леонида Бородина выступили писатель Георгий Владимов и член-корреспондент Академии наук СССР Игорь Шафаревич, но их заявления на имя судьи Богданова на «суде» - не огласят. (Кстати, оба защитника и сами были у КГБ «на очереди»: у Владимова уже проводили обыск, а всемирно известного математика, «русиста» Шафаревича - подумывали арестовывать вслед за Бородиным). Не огласят на «суде» и заявления В.Н. Осипова, опровергающие показания Иванова (Скуратова) будто бы на его, Осипова, квартире и в его присутствии Бородин излагал «террористические» взгляды.

«Суд» над писателем проходил с 16 по 19 мая 1983 года. Никого из его друзей на слушание дела не допустили: зал судебных заседаний набили курсантами КГБ. Не пустили в зал и свидетелей защиты.

Поэтесса Белла Ахмадулина выразила желание выступить в качестве свидетельницы и охарактеризовать подсудимого как писателя и человека. Из всех собратьев по перу Белла Ахатовна оказалось единственной, кто заявил о готовности пойти на суд, чтобы лично защищать там русского писателя Бородина.

Вся так называемая «патриотическая» писательская братия - предпочла остаться в стороне... То, что в новоэмигрантских бестселлерах именовали «русской партией в КПСС» - никак себя не проявило, хотя Георгий Владимов и его жена, Наталья Кузнецова, обращались с просьбами помочь Бородину - к тем, кому общественное мнение приписывало роль негласных лидеров системных патриотов... В ответ отмахивались и отмалчивались, что ясно подчёркивало всю эфемерность утверждений о наличии каких-то «русских» сил в коммунистической верхушке и её окружении...

Ахмадулиной выступить на суде не дали. Сначала поэтессу, действительно, включили в список свидетелей, но когда она собиралась ехать на «суд», оказалось, что в списке её нет...

Вынесенный Леониду Бородину приговор мог потрясти даже видавших виды людей: по откровенно натянутому обвинению в «антисоветской пропаганде» писателя приговорили к десяти годам заключения в колонии особого режима и пяти годам ссылки. К такому наказанию в СССР в то время приговаривали убийц, совершивших преступление при отягчающих обстоятельствах.

После объявления приговора - по сути «смертного» для больного сорокапятилетнего писателя - Леонид Иванович найдёт в себе мужество крикнуть плачущей дочери: «Не сметь плакать, смотри, он (прокурор) жиреет от твоих слёз!»

«Приговор Бородину, - писала редакция эмигрантского журнала “Посев”, - вынесенный 19-го мая в Москве, потрясает своей жестокостью. Особенно, когда понимаешь - за что. За “Повесть странного времени”, проникнутую поисками национального примирения, ощущением общенациональной вины за происшедшую с Россией трагедию. За “Год чуда и печали” - книгу, светящуюся нравственной красотой. За “Третью правду”, где поиски, начатые автором в первой книге, подняты на такой зрелый уровень художественного творчества, что невольно чувствуешь гордость за раскрывшийся новый талант в русской литературе».

Арест Леонида Бородина и жестокая расправа над ним как бы ознаменовали новый этап в истории страны: 10 ноября 1982 года умер Брежнев, во главе партии и Советского Союза встал давно рвавшийся на вершину власти Андропов, вынашивающий планы реформ, направленных на предотвращение краха коммунистической системы.

Организованная в 1980-1983 годах всесоюзная «зачистка» политической оппозиции являлась одним из условий проведения грядущих преобразований - к 1984 году в СССР на свободе почти не осталось открыто действующих оппозиционеров. А те известные КГБ инакомыслящие, кого к этому времени не отправили в тюрьмы и лагеря, фактически находились под домашним арестом или круглосуточным наблюдением. В то время, когда следователи ГБ занимались фальсификацией «дела» писателя Бородина, в самый день празднования 63-летия «Великого Октября», 7 ноября 1982 года, их коллеги в белых халатах добили в новошахтинской психушке пламенного русского поэта Валентина Соколова...

Готовясь к реформам, правящая элита избавлялась от политических конкурентов, которые при благоприятных обстоятельствах могли встать во главе массовых оппозиционных движений. И борьбу с потенциальными лидерами «русизма», их изоляцию чекисты считали одной из важнейших задач. «Образующая нация должна быть погашена», - именно так, по свидетельству бывшего помощника Андропова по экономике, члена ЦК КПСС А.И. Вольского, новый генсек формулировал одно из условий задуманных им реформ.

Через семь дней после расправы над Леонидом Бородиным из Советского Союза в Германию был выдворен, вместе с семьёй, один из его друзей и собратьев по литературному творчеству - писатель Георгий Николаевич Владимов, чьи «антисоветские» произведения - роман «Три минуты молчания» (1969) и повесть «Верный Руслан» (1975) - пользовались огромным успехом у читателей по обе стороны «железного занавеса».

«Я готов покинуть Россию - писал Георгий Владимов в заявлении Юрию Андропову. - Быть вынужденным к этому - больно и обидно для нас, свою любовь к ней мы доказали уже тем, с каким терпением сносили гонения, преследования, унижения нас самих и нашего жилища. Я не покинул свою страну добровольно в трудные для неё годы и надеюсь, в меру своих сил и способностей, ещё послужить ей, живя за рубежом - до поры, когда мы сможем вернуться».

К кругам «русистов» Владимов не принадлежал. Но к числу людей порядочных и честных - принадлежал, несомненно. В первых же интервью, данных на Западе, он откровенно заявит, что с приходом к власти Андропова «главным объектом гонений» в СССР сделались - сторонники русского национального возрождения...

В силу этой политики кремлёвского руководства, направленной на «погашение образующей нации» и был повторно осуждён Л.И. Бородин. И именно в силу этой политики андроповцы затянули и сорвали советско-французскую договорённость об освобождении И.В. Огурцова.

* * *

Вторая половина восьмидесятых годов прошлого столетия стала временем бурных перемен в Советском Союзе. Несколько десятилетий геноцида, политического террора, идеологического диктата, беспрестанной лжи и «командно-административного» правления привели страну к полному духовному, политическому и экономическому краху.

Кризис системы остро ощущался уже в 1970-е годы, но тогда коммунистический режим спасли резко подскочившие цены на нефть и природа: в северных районах Западной Сибири советские геологи нашли огромные запасы нефти и газа... Распродажа природных ресурсов страны иностранным державам на несколько лет приостановила обвал советских экономики и тоталитарного строя, но не могла его предотвратить. Тем более что с начала восьмидесятых спасительная нефть вновь стала стремительно дешеветь. Парадоксально: огромные нефтегазовые запасы в конце XX - начале XXI веков стали не только основным богатством страны, но и настоящим бедствием для её народа, так как превратились в экономическую основу существования антинацонального режима и со временем сделали второстепенными все другие отрасли производства.

В середине 1980-х Советский Союз безнадёжно отставал от стран Запада по уровню технологий и уровню жизни. Партийная бюрократия выжимала из страны последние соки на дорогостоящую и непопулярную войну за советизацию Афганистана, в котором, казалось, Советская Армия увязла уже навсегда...

Партийная пропаганда всё ещё кричала о «преимуществах социализма», о «неустанной заботе партии о благе народа» и продолжала зомбировать людей обещаниями... А народ, вконец обнищавший, измученный в бесконечных очередях, всё более изнемогал от удушливой атмосферы несвободы, катастрофической нехватки продовольственных и промышленных товаров, всеобщего дефицита, «блата», воровства, взяточничества, всепронизывающей коррупции, корни которой уходили в самые недра партийно-государственного аппарата.

На этом фоне народной бедности и бесправия особенно омерзительными выглядели многочисленные привилегии, которыми окружили себя номенклатура и её семьи - роскошные госдачи и закрытые охотничьи хозяйства, служебные автомобили, загранкомандировки, спецмагазины, спецполиклиники, спецсанатории, спецателье и тому подобные спецкормушки...

В воздухе витало всеобщее недовольство коммунистическим правлением, грозившее рано или поздно привести к восстанию. Угрожающе для КПСС усилилось и брожение в «странах социалистического лагеря», где коммунисты с каждым годом утрачивали свои позиции.

Всё это привело к началу процесса, получившего название «перестройки». «Мало кто знал, - пишет бывший первый заместитель председателя КГБ СССР генерал армии Ф.Д. Бобков, - что автором перестройки был вовсе не Горбачёв - её стратегическую основу разрабатывал Ю.В. Андропов».

Целью авторов перестройки было сохранение пошатнувшейся власти партийной бюрократии путём перехвата назревающего антикоммунистического восстания и проведения глубокой трансформации системы, подобной новой экономической политике (НЭП), к которой большевики были вынуждены прибегнуть в 1920-х годах. Осуществить свои планы Андропов не успел: он умер 9 февраля 1984 года, ненадолго пережив Брежнева. Потому практическое их осуществление легло на плечи более молодого исполнителя - андроповского выдвиженца Михаила Горбачёва, в марте 1985-го продвинутого по инициативе и при содействии КГБ на пост нового руководителя партии и страны.

Когда осенью 1990 года в иностранной печати появятся сенсационные сообщения о том, что перестройка в СССР на самом деле является широко спланированной операцией коммунистических спецслужб, а Горбачёв - их ставленником, западное общество будет шокировано... Станет известно и о причастности Кремля и Лубянки к организации «бархатных революций» конца 1980-х годов в Восточной Европе, о чём расскажет чешский диссидент Яну Румл, назначенный в 1990 году министром внутренних дел Чехии и получивший доступ к секретным архивам StB. (Именно «бархатный» результат восточно-европейского эксперимента убедит чекистов, что перехват освободительного процесса и удержание власти партноменклатурой - будут возможны и в Советском Союзе. По сути, Восточная Европа с её «революциями» стала испытательным полигоном, где КГБ отрабатывал элементы того процесса, который уже во всю подготавливался в СССР.)

Но Свободный мир, к тому времени уже безнадёжно больной горбаманией, предпочтёт закрывать глаза на все подобные открытия: стереотип «молодой советской демократии» и образ её лидера будут - не без помощи коммунистической пропаганды и журналистской агентуры - давить на массовое общественное сознание Запада. К тому же, к осени 1990 года партийные реформаторы и чекисты, спасая себя, уже так активно работали на ослабление и развал Второй мировой державы, что в этом интересы Запада целиком совпали с интересами верхушки КПСС-КГБ...

Один из главных «прорабов перестройки», член Политбюро, председатель Идеологической комиссии ЦК КПСС В.А. Медведев признаёт: «Благодаря политике перестройки, демократизации и гласности в первые годы открылась возможность предотвратить общественный взрыв огромной разрушительной силы, перевести его в режим регулируемой реакции... Однако... крупных потрясений избежать не удалось... С коренными преобразованиями мы опоздали на 10-20 лет».

«Общественный взрыв...» Вот чего больше всего страшилась партноменклатура! Не крылатых ракет НАТО, не беснующихся под портретами Мао Цзэдуна орд на восточных границах, а народного восстания... «Огромной разрушительной силы...» Но то, что было «разрушительно» для тоталитарного режима партийной бюрократии - являлось спасительным для народа!

Теперь вчерашние носители пыжиковых шапок, бывшие политбюровцы, признаются, что не сумели спасти советско-коммунистическую систему, ибо с перехватом-то они запоздали, вовремя не смогли разглядеть тенденции, аж лет на двадцать просчитались...

Двадцать лет - это середина шестидесятых, то самое время, когда исчерпанность коммунистической системы сумел чётко увидеть ВСХСОН, оказавшийся стратегически дальновиднее, чем вся многомиллионная партийная машина тоталитарного режима...

Внешняя сторона перестройки хорошо известна. В массовом сознании она связывалась с деятельностью Горбачёва, неуклюжими попытками экономических преобразований, анекдотичной компанией по борьбе с пьянством, появлением «неформальных» организаций и однобокой «гласности» (отнюдь не свободы слова!). Но главная, потаенная суть перестройки оставалась невидимой и непонятной для сотен миллионов втянутых в политический водоворот людей.

В то время как на улицах городов Советского Союза бушевали митинги и демонстрации, а в «горячих точках» уже лилась кровь, коммунистическая бюрократия тайно и спешно конвертировала свою неограниченную власть в баснословные капиталы. На счета «совместных предприятий» и зарубежных банков, открытые по каналам Первого Главного Управления (ПГУ) КГБ, широкой рекой утекали из страны средства от разворовываемой номенклатурой «всенародной собственности». В преддверии краха системы «разведчики» ПГУ по заданию партийной верхушки создавали коммерческие фирмы и банки, куда упрятывались миллионы рублей и долларов. Руководили фирмами законспирированные офицеры КГБ. Вконец политически обанкротившаяся коммунистическая верхушка готовила новый рубеж для неизбежного скорого бегства из партийных кабинетов...

* * *

Казалось бы, «новое политическое мышление» и гласность должны были отразиться и на судьбе узников политических концлагерей. Но перестройка бушевала уже который год, а главный политический узник страны, Игорь Огурцов, как и другие политические заключённые и ссыльные, оставался в неволе.

Попытки мировой общественности добиться облегчения участи политзаключённых в Советском Союзе и, в частности, освобождения лидера социал-христианского союза не прекращались. В период с 1983 по 1987 годы включительно Сенат и Конгресс США многократно возвращались к вопросу о судьбе основателя ВСХСОН, выработав и приняв за это время не менее шести резолюций, в которых выдвигалось требование к советскому руководству об освобождении Игоря Огурцова и предоставления ему возможности эмигрировать на Запад, не отказываясь от своих взглядов. Так резолюция № 294, принятая Сенатом США 27 июня 1984 года, гласила:

«Резолюция выражает мнение Сената о том, что правительство Советского Союза должно дать разрешение на освобождение Игоря В. Огурцова из ссылки и выдать ему разрешение эмигрировать на Запад без отказа от своих убеждений.

Принимая во внимание, что Советский Союз подписал заключительный акт конференции по безопасности и сотрудничества в Европе, а также подписал всеобщую декларацию прав человека;

Принимая во внимание, что Игорь Огурцов - основатель религиозно-политической оппозиционной группы в Союзе Советских Социалистических Республик, известной под названием Всероссийского Социал-Христианского Союза Освобождения Народа (ВСХСОН) был судим в конце ноября - начале декабря 1967 года с тремя другими руководителями ВСХСОНа и был признан виновным по статье 64 уголовного кодекса РСФСР и приговорён к пятнадцати годам заключения в тюрьме и пяти годам ссылки;

Принимая во внимание, что по последним сведениям здоровье Игоря Огурцова в плохом состоянии, он ослабел от плохого питания, у него высокое кровяное давление, болезнь печени, плохое зрение, и он теряет зубы (его мать пишет, что он выглядит, как живые мощи);

Принимая во внимание, что Игорю Огурцову была предложена виза на выезд для него и его родителей при условии, что он подпишет заявление о помиловании, отказавшись от своих убеждений;

Принимая во внимание, что подпись под таким документом скомпрометировала бы его принципиальные убеждения, учитывая, что его арест был незаконным;

Принимая во внимание, что Игорь Огурцов очень хочет эмигрировать в любую страну на Западе, которая примет его и его родителей, и

Принимая во внимание, что Игорь Огурцов является единственным членом ВСХСОН, который продолжает ещё пребывать в заключении:

Решено, что согласно с мнением Сената, президент непосредственно или через Государственный Департамент должен -

1) продолжать выражать при каждом удобном случае, с наибольшей, по возможности, настойчивостью протест против насильственной ссылки Игоря Огурцова и жестокого обращения с ним; и

2) настаивать на том, чтобы правительство Советского Союза

A) обеспечило бы его соответствующей медицинской помощью;

B) выпустило бы немедленно Игоря Огурцова из ссылки; и

C) приняло бы от Игоря Огурцова заявление на получение выездной визы и позволил бы ему эмигрировать на Запад, не заставляя его отказаться от своих убеждений, согласно с заключительным актом Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе и со Всеобщей декларацией прав человека».

Секция 2. Государственный секретарь должен вручить копию настоящей резолюции президенту с просьбой, чтобы он, в свою очередь, передал её послу Союза Советских Социалистических Республик в Соединённых Штатах и президенту Союза Советских Социалистических Республик (т.е. Председателю Президиума Верховного Совета СССР - И.И.)».

Известно, что вопрос об освобождении И.В. Огурцова затрагивался в 1986 году на одной из встреч нового главы коммунистической партии и советского государства Михаила Горбачёва с представителями США. Советский руководитель отвечал, что он лично возьмёт это дело под свой контроль. Но шли дни, недели, месяцы...

В феврале 1986-го в интервью газете «Юманите» Горбачёв заявил: «Насчёт политзаключённых. У нас их нет. За убеждения у нас не судят...»

Последний генсек КПСС лгал, как и все советские вожди. Согласно секретной записке, направленной Горбачёву председателем КГБ В. Чебриковым и генеральным прокурором СССР А. Рекунковым, на 15 января 1987 года по политическим статьям (70 и 190-1) отбывали наказания:

- в исправительно-трудовых учреждениях - 233 человека,

- в ссылках - 55,

- в психиатрических «больницах» специального типа - 96,

- находились под следствием - 21.

Кроме того, ещё ряд лиц, обвинённых в «незаконном приобщении детей к религии» и в других «антиобщественных проявлениях в среде верующих», отбывали наказание по статье 142-й.

Но это было ещё не всё. Дело в том, что часть политзаключённых намеренно была осуждена не по политическим, а по уголовным статьям, как в своё время это случилось, например, с художником Юлием Рыбаковым, осуждённым якобы «за хулиганство» (на самом деле - за изображение антисоветских надписей) или с поэтом Валентином Соколовым. Последнему, при очередном аресте, участковый прямо объявил: «Больше ты у нас за политика не пройдёшь. Будешь сидеть по уголовной...» Разумеется, в вышеприведённую статистику такие люди не вошли.

Аналогичная ситуация наблюдалась и в тюрьмах психиатрических: нередко политически неугодных людей упрятывали в «психушки» без предъявления соответствующих обвинений - их просто объявляли «психбольными». Поэтому подсчитать подлинное количество политических жертв советской карательной психиатрии весьма сложно. Известно, например, что в шести наиболее крупных психиатрических тюрьмах МВД - Благовещенской, Казанской, Ленинградской, Орловской, Сычевской, Черняховской - в 1986 году содержалось в заключении 5329 человек, и часть из этого числа являлась жертвами политического террора. А ведь подобных карательных заведений в Советском Союзе было немало, к тому же жертвы политического террора содержались не только в специальных тюремных учреждениях МВД, но и в психиатрических больницах обычного типа.

25 сентября 1986 года на заседании Политбюро ЦК КПСС партийные вожди под председательством Горбачёва в совершенно секретном порядке обсудили проблему политических заключённых. Председатель КГБ В. Чебриков, выступавший по этому вопросу, предложил выпустить на свободу тех, «кто заявил о своём отказе от враждебной деятельности». Но с условием, что такие лица выйдут на волю не все сразу, а частями и после освобождения за ними будет установлено наблюдение. Тех же политзаключённых, которые продолжают оставаться «на враждебных позициях» - оставить в тюрьмах и лагерях. Предложения Чебрикова члены Политбюро одобрили. Но с реализацией не слишком спешили...

«В стране уже что-то начиналось непредвиденное, - вспоминал об этом времени Леонид Бородин, - но мы, заключённые лагеря особого режима, так называемые политические рецидивисты, то есть неисправимые, то есть обречённые на умирание сроками и изоляцией, мы не знали, не верили, не надеялись... Нам было некогда верить или надеяться, мы были озабочены выживанием... Никто не соглашался на свободу в обмен на компромисс, каковой был до смешного прост - надо было обещать более никогда «не высовываться», только и всего...»

Было очевидно, что «прорабы перестройки» крайне не заинтересованы в освобождении непримиримых антикоммунистов: закалённые в тюрьмах и концлагерях люди, имевшие твёрдые убеждения и колоссальный опыт борьбы против партийной олигархии, в переломный момент крушения тоталитаризма могли оказаться слишком опасными для партии участниками политического процесса...

9 декабря 1986 года в Чистопольской тюрьме умер во время голодовки Анатолий Марченко, сорокавосьмилетний политзаключённый... Марченко требовал освобождения всех политических. В ответ чиновники МВД равнодушно отвечали: «Умирай! В СССР политических заключённых нет».

Возможно, эта трагическая смерть ускорила события. Да и сами коммунистические руководители начали понимать - дальше затягивать решение вопроса о судьбе политузников становится просто опасным. Так или иначе, но вскоре после гибели Марченко ситуация стала меняться.

13 февраля 1987 года газета «Известия», выполняя негласное поручение КГБ, сообщила, что около ста сорока человек, осуждённых за государственные преступления, обратились к властям с просьбой об освобождении, и по их заявлениям принято положительное решение, что «находится в полном соответствии с процессом демократизации и отвечает духу перестройки...»

В марте-апреле 1987-го в СССР началось постепенное освобождение политзаключённых. Правда, выпускали не всех и не по амнистии, а «в порядке частного помилования», с обязательным условием - написать прошение с обещанием впредь не вести «противоправной» деятельности, то есть не бороться против коммунистического режима. Некоторые соглашались и писали. Другие, считая такое соглашение отступничеством, отказывались. Этих последних - «непримиримых» - отправляли обратно в камеры, лагерные бараки и места ссылки - досиживать или умирать... Отказавшихся просить помилование выпустили позже. Маленькими группами они выходили из тюрем и лагерей с конца 1987-го.

Параллельно с закрытием политических концлагерей компартия занялась и ликвидацией (главным образом, заметанием следов) системы психиатрического ГУЛАГа. В 1988 году Министерство Внутренних Дел передало в ведение Министерства здравоохранения 16 психиатрических больниц специального типа, причём 5 из них вообще ликвидировали. С психиатрического учёта были сняты 776 000 пациентов. А когда в следующем 1989 году возник вопрос о принятии советского Всесоюзного общества психиатров во Всемирную психиатрическую ассоциацию (ВПА), с психиатрического учёта в СССР были в спешном порядке сняты - вдумайтесь в приведённые цифры - два миллиона человек. Чего же стоила вся так называемая «советская психиатрия», превращённая компартией и КГБ в настоящее орудие массового террора против населения страны!..

Последние политзаключённые в Советском Союзе были собраны в лагере «Пермь-35». Оттуда он вышли на свободу только в конце 1991 года, когда не стало уже и самой КПСС...