Никогда не забыть мне одной встречи с известным колхозным ученым, народным академиком Терентием Семеновичем Мальцевым. Вообще-то я много раз встречался с ним, написал о нем книгу, но та встреча запомнилась больше других. Говорили мы об урожае. И это совершенно естественно: с чего бы ни начался разговор с Терентием Семеновичем, он неизменно приведет к урожаю, к тому делу, которому Терентий Семенович посвятил всю свою жизнь.

— Зона-то наша сильно обширна, — говорил Терентий Семенович. — В Сибири и Северном Казахстане яровой пшеницы размещается не меньше половины всех ее посевов по стране — до двадцати миллионов гектаров. Только яровой пшеницы! — подчеркнул он. — Найдите такой надежный прием, который поднял урожайность пшеницы хотя бы только на один центнер с гектара, сколько бы получилось добавки в государственные закрома?

Голубые глаза Терентия Семеновича смотрят на меня, лукаво искрятся, ждут ответа.

Подсчитываю в уме, называю результат: прибавится 120 миллионов пудов пшеницы.

— Вот видите! — воскликнул Терентий Семенович. — А допустите малейший промах в агротехнике, убавьте урожай на центнер — вот и выпало из государственного закрома сто двадцать миллионов пудов хлеба. Или не сумей убрать урожай вовремя да качественно, — а это у нас, к сожалению, случается, — вот и потерял сотни миллионов пудов пшеницы. И какой пшеницы!

В Сибири и Северном Казахстане выращивается большое количество так называемой сильной пшеницы, богатой клейковиной. Мука из такой пшеницы считается улучшителем: без ее добавок не испечь пышного хлеба из других сортов, возделываемых, скажем, на юге страны, не изготовить и макарон типа спагетти. Поэтому большое количество сильной пшеницы вывозится отсюда в другие районы страны, за границу.

— Наша зона теперь стала, конечно, самой главной хлебной кладовой страны, — продолжал Терентий Семенович. — Конечно, Украина иной год сдает государству тоже до миллиарда пудов хлеба, но она сама почти весь этот миллиард и потребляет на свои нужды. Сибирь продает государству, как правило, тоже миллиард пудов зерна, но на свои нужды расходует не больше двадцати процентов, а все остальное остается в государственном резервном амбаре. Ну, и Казахстан в этот резервный амбар поставляет тоже не меньше. Так что главная хлебная кладовая государства — у нас! И нам, конечно, надо особенно заботиться, чтобы эта кладовая с каждым годом пополнялась. Тем более что резервы повышения урожайности полей у нас тут особенно велики. Сравните урожаи по отдельным районам и областям — вот и увидите эти резервы. Их можно взять без большого труда, без дополнительных капитальных затрат, лишь правильно применяя известную уже агротехнику. А если эту агротехнику продолжать совершенствовать да поискать новые приемы, тогда в нашем резерве будет дополнительно не центнер зерна с гектара, а пять — десять, а то и больше!

При каждой встрече с Терентием Семеновичем я, разумеется, расспрашивал его о новинках в агротехнических приемах, обо всем том, что могло сказаться на росте урожаев. Спросил об этом и сейчас.

— Резервы большие, очень большие, — повторил Терентий Семенович. — Возьмите хотя бы улучшение сортов зерновых культур. Или минеральные удобрения, которых пока что нам дают очень мало. А сколько дополнительного хлеба можно получить за счет сокращения потерь при уборке урожая! Но, конечно, самый главный резерв — в изучении человеком природы-матушки, ее секретов. Человек излишне самоуверен, когда речь заходит о покорении природы. У нас частенько говорят и пишут, конечно, что надо покорить природу, воевать с нею. А правильно ли это? Надо ли нам ополчаться на нее? На ту самую природу, которая и человека создала, и кормит и поит его, помогает дальнейшему его совершенствованию?

Терентий Семенович опустил голову на грудь, о чем-то призадумался. А подняв голову, заговорил вдруг как-то по-особенному вдохновенно, доверительно:

— Не воевать надо с природой, а дружить! Внимательно изучать ее тайны, ее повадки, иначе говоря — получше понять ее законы, вести дела с нею на основе, как теперь принято говорить, полного взаимопонимания. Пора уже понять, что только в дружбе с природой можно получить от земли больше, чем мы получаем. Силой тут ничего не добьешься, разве что испортишь все дело.

— А как же тогда понимать высказывание Мичурина о том, что нельзя ждать милостей от природы, что их нужно именно взять?

— Это высказывание правильное, — ответил мне Терентий Семенович. — Ждать милости, сидя сложа руки, бесполезно, конечно. Так я понимаю Ивана Владимировича. Сам-то он не воевал с природой, а познав ее законы, создавал при ее же помощи те сорта и растения, которые могли лучше родить, лучше размножаться. А что значит взять милости природы? Это опять же, конечно, сначала познать ее законы, а не выступать в роли грабителя. Возьмите простой пример: приезжали мужики на жительство в Сибирь, выбирали самый подходящий участок земли, начинали распахивать его, засевать и делали это до тех пор, пока земля переставала хорошо родить. Тогда мужик забрасывал этот участок, принимался обрабатывать другой, благо земли свободной тогда было много. Такой порядок использования земли ученые даже назвали системой земледелия — переложной системой. И ведь что удивительно — безо всякой помощи человека природа восстанавливала плодородие выпаханного участка, в почве накапливалось органическое вещество. А если бы человек помог природе в этой работе по восстановлению плодородия! Как бы тогда все было хорошо! Без войны с природой мы могли бы брать от нее столько, сколько нужно нам…

Примолк на короткое время, вроде собираясь с мыслями, потом продолжил так же вдохновенно:

— У нас, конечно, с природой сложились несколько иные отношения, иное взаимопонимание. Мы не ждем милостей от природы, но, конечно, и не воюем с нею… Хотя в общем-то воюем, но… как бы это пояснее выразить… Сравнить можно с игрой в шахматы. Да, правильно! — еще больше оживился Терентий Семенович. — Шахматисты борются, но не воюют же, а, сражаясь, взаимно обогащаются. Вот представьте себе шахматную доску с множеством клеток-полей. За доской сидят двое — Человек и Природа. При этом белыми фигурами всегда играет Природа, за ней право первого хода: она определяет начало весны, приносит суховеи, дожди, заморозки. Это все коварные ходы Природы. И, чтобы в этих условиях не проиграть, Человек должен уметь правильно ответить на любой ее ход. В распоряжении Человека, как у шахматиста, множество вариантов, но всякий раз он должен находить единственно правильный! Только тогда он выиграет, будет с максимальным урожаем!

Конечно, — после небольшой паузы продолжал Терентий Семенович, — Природа то ли из любви к Человеку, то ли из-за халатности, — тут он улыбнулся, — иногда делает и слабые ходы, посылает в помощь Человеку обильные дожди в самое нужное время, и тогда Человек легко выигрывает. И очень часто, конечно, спешит провозгласить: несмотря на капризы Природы, я то-то и то-то сделал, так-то и так-то сходил, — словом, хвастлив Человек иногда бывает, излишне самоуверен. А ведь он не имеет права рассчитывать на постоянные подачки, он все время должен играть в полную силу своих знаний и опыта. И вот что особенно надо усвоить: у каждого шахматиста есть свое излюбленное начало, свой стиль игры. Кто играет с одним и тем же противником, тот, конечно, все это может намотать себе на ус, и тогда выигрыш более обеспечен. У нашей сибирской природы тоже есть свои излюбленные ходы, некоторые из них очень коварные. Пожалуй, самый сильный ход Природы — это ход засухой. Из каждых пяти партий… то есть из каждых пяти лет, конечно, — усмехнулся Терентий Семенович, увлекшись шахматной терминологией, — из пяти партий в двух, а чаще в трех она применяет этот самый опасный ход. Поэтому нам, живущим в Сибири, обязательно надо знать защиту против этого хода. Остальные ходы Природы тоже полны коварства, но на многие из них мы нашли уже наилучшие ответы. Тут и передовые приемы агротехники, и оптимальные сроки сева. А вот засуха — это, конечно, сложнее… И еще один ход Природы силен — это ход сорняками! Правда, опытные хлеборобы и против этого хода нашли уже защиту, но многие, к сожалению, очень многие при таком ходе Природы часто теряются и в конечном счете проигрывают. А вот от засухи… Я всю жизнь ищу наиболее правильный ответ именно на этот коварный ход Природы.

Да, всю свою жизнь Терентий Семенович посвятил этому. И теперь можно смело утверждать, что он нашел достаточно надежный ответ на ход Природы засухой, потому что за последние десять лет колхоз, в котором работает Терентий Мальцев, снимает урожаи не ниже 18–20 центнеров с гектара, а в 1973 году получил на круг по 27 центнеров! И я хорошо знал, что именно в засушливые годы на некоторых полях Терентий Семенович получает урожай выше, чем в благоприятные по осадкам. Я напомнил об этом.

Терентий Семенович улыбнулся.

— Так это же на чистых парах! В засуху мы берем с них хлеба больше, чем в нормальный год. Но этому есть свои объяснения. Вообще же, как мне кажется, мы нашли наиболее надежный ответ против засухи. Это — безотвальная обработка почвы и правильный севооборот с обязательным полем чистого пара!

А вот теперь давайте попробуем разобраться с урожайными делами других хозяйств Сибири и Северного Казахстана.

 

ХОД ПРИРОДЫ — ЗАСУХА…

По проселочной дороге мчались две машины, оставляя позади густой хвост пыли. Она оседала медленно, лениво… По обеим сторонам дороги убранные и не убранные еще поля пшеницы. Она очень низенькая, колос у нее мелконький, и все растения от жары и пыли потемнели, поскучнели…

В головной машине рядом с шофером сидел рослый, плечистый человек с очень строгим лицом, в очках с золотой оправой. Он следил за пробегавшими полями, плотно сжав свои тонкие губы. Но вот он спросил:

— Неужели у вас везде такие плохие хлеба?

— Засуха, — негромко ответил сидевший позади секретарь Омского обкома партии. — Все районы охватила…

Высокий гость из Москвы весь день провел на полях области. Побывал в самых южных районах, граничащих с землями Северного Казахстана, а теперь держал путь в центральные, лесостепные районы области.

— Все же засуха очень сильной была, — повторил секретарь обкома. — Даже старожилы не помнят такой сильной.

Казалось, высокий гость из Москвы удовлетворен этим объяснением. Он не задает больше вопросов, его строгие глаза теперь устремлены в сторону показавшейся защитной лесной полосы с высокими, стройными березами.

— Замечательные березы, — одобрительно произнес он, и его строгие глаза сразу как-то подобрели. — Наверное, лет двадцать, как посажены березки-то? — обернулся он к секретарю обкома.

Тот в свою очередь глянул на соседа — директора совхоза «Боевой». Директор понял этот взгляд, заспешил:

— Да, около двадцати… — Проведя правой рукой по гладко выбритой голове, добавил: — Наш главный агроном Климанов начинал их сажать, а он в совхозе уже двадцать лет.

— Как зовут вашего агронома? — поинтересовался москвич.

— Николай Михайлович Климанов, — ответил директор. — И жена его, Мария Терентьевна, в совхозе с момента окончания института. Она у нас семеноводством занимается.

— Это отлично, когда агроном в одном хозяйстве двадцать лет, — совсем мягко заговорил москвич. — Это замечательно! Но только… А плоды где? — теперь уже строже глянул он на директора. — Урожай где? — Он перевел взгляд на секретаря обкома.

Однако этот строгий взгляд совсем не смутил директора.

— А вот за этой самой защитной полосой и плоды можно посмотреть, — ответил он. — Наша земля оттуда начинается. А это — поля соседей…

Скоро головная машина нырнула под сень развесистых берез защитной полосы. Вблизи березы казались поскучневшими, их листочки сильно припудрены пылью. Но за березами показалось… просторное поле рослой, веселой пшеницы.

— Вот же хлеба! — живо воскликнул москвич.

Машина остановилась. Высокий гость поспешно вышел из нее, быстро зашагал к пшеничному полю.

Директор совхоза нагнал его, заговорил торопливо, словно боялся, что не успеет всего высказать:

— Это не самая лучшая у нас… Есть и погуще.

Москвич остановился у кромки пшеничного поля, обеими руками обхватил стебли пшеницы, свел их вместе. Крупные колосья сразу ощетинились, словно бы обиделись на такую бесцеремонность.

Секретарь обкома и другие товарищи, вышедшие из второй машины, молча любовались гордо стоящей пшеницей.

— А теперь, Григорий Федорович, — повернулся москвич к директору совхоза, — рассказывайте… — Он отпустил пшеничные стебли, они разомкнулись и, плавно покачиваясь, быстро успокоились. — Расскажите, почему при общем бедствии в области с урожаями здесь выросла отличная пшеница? Выкладывайте все секреты, — улыбнулся он.

Григорий Федорович смутился, ответил не сразу. Сначала провел широкой ладонью по бритой голове, наконец заговорил:

— У нас агроном достаточно опытный… Все же двадцать лет в совхозе, в одном хозяйстве. Поля он хорошо изучил, самые надежные приемы применяет. В нашем хозяйстве урожаи всегда повыше, чем у соседей…

— Нет, нет, вы не просто об урожаях вообще, — перебил его москвич. — На других ваших полях, которые вы сами нам показывали, тоже не очень-то густо намолачивают — центнеров по десять, не больше. А здесь сколько будет?

— Мы определили по двадцать одному центнеру с гектара.

— Вот видите! В чем же секрет? Почему не на всех полях так?

Григорий Федорович как-то виновато посмотрел на секретаря обкома, опять заговорил об опытности их агрономов. По всему было видно, что ему не хочется выдавать какой-то важный секрет, потому он и мнется, уходит от прямого ответа.

Но москвич все точнее и конкретнее ставит вопросы. И наконец задает такой, на который ответить общими словами, как это делал Григорий Федорович до сих пор, нельзя. Он спросил:

— Что на этом поле сеяли в прошлом году?

Григорий Федорович смущен совершенно. Глаза его смотрят в сторону, на лесную полосу. Он снова погладил ладонью свою бритую, коричневую от загара голову и наконец сокрушенно произнес:

— Неудобно говорить, но здесь был чистый пар. Нынче по чистому пару пшеницу сеяли…

— Что ж тут неудобного? — усмехнулся москвич.

— Так фактически чистые-то пары в нашей области запрещены. — Григорий Федорович глянул на секретаря обкома.

— Как и в других областях Сибири, у нас направление на пропашную систему земледелия, — ответил секретарь обкома. — Ставка на занятые пары…

— А еще есть у вас посевы по чистым парам? — спросил москвич.

— Есть… У нас на каждом отделении по одному полю севооборота отведено под чистые пары, и нынче по парам сеяли около девятисот гектаров.

— А на остальных отделениях урожай по парам каков?

— Самая хорошая пшеница на Южном отделении, — ответил директор. — Там думаем намолотить побольше тридцати центнеров с гектара.

— Так это же как на Кубани! — воскликнул другой москвич — заместитель министра сельского хозяйства.

А Григорий Федорович словно бы хочет снять впечатление, произведенное его сообщением об урожае по чистым парам. Он говорит, что чистые пары особенно резко выделяются урожаями только в засушливый год, когда же погодные условия благоприятны для урожая, тогда разница в намолотах по пару и хорошей зяби не так заметна.

— Но все же есть, — возражает ему секретарь обкома.

— Центнеров на пять-шесть с гектара, — это и в самый лучший год бывает, — соглашается Григорий Федорович. — А вот нынче на парах урожай в три раза выше, чем на самой лучшей зяби, потому что лето сильно засушливое.

А москвич, повернувшись к секретарю обкома, строго выговаривает:

— Почему же чистые пары под запретом? Как их можно запрещать, особенно тем хозяйствам, которые умеют выращивать вот такие урожаи даже в засуху? — кивнул он на присмиревшую пшеницу. — Разве можно выбрасывать такое сильное оружие из своего арсенала? Ведь последствие пара сказывается на урожае не один год. Так ведь? — повернулся он к директору.

Григорий Федорович, как видно, совсем осмелел. Протянув руку в сторону пшеницы, воскликнул:

— Вы только посмотрите! Ни единой соринки на полосе! А это же гарантия высокого урожая и в будущем году, и в последующие.

На лице секретаря обкома недоумение. Видимо, ему в диковинку получать нечто вроде выговора от москвича за чистые пары. Ведь они в те годы действительно были под запретом! И не только в их зоне, но и во всей стране. Он счел нужным напомнить об этом высокому гостю. Но теперь уже тот ушел от решительного ответа.

— У нас кое-где пары превращали в место для разведения сорняков, — сердито выговаривал он. — Нарастает на них всякая трава, по ней скот пускают пастись и рады, что выход нашли. А сорняки успевают обсемениться, засоряют поле. Кому нужны такие пары? С такими надо нещадно бороться!

Секретарь обкома промолчал. А москвич попросил директора совхоза учесть урожай по каждому паровому полю отдельно и результаты обмолота сообщить ему в Москву.

Директор совхоза «Боевой» Григорий Федорович Иванов выполнил это поручение — сообщил в Москву результаты. Копия этого сообщения хранится и у меня. Поле, на котором были высокие гости, дало урожай пшеницы почти по 24 центнера с гектара. Еще более урожайным оказалось паровое поле Южного отделения — там намолотили по 33,2 центнера пшеницы с гектара!

И это в особенно засушливый год, когда в Омской области средний намолот хлебов не достиг и семи центнеров с гектара, когда и в других областях Сибири (исключая Курганскую) урожай был не выше.

Специалисты располагают уймой фактов, подтверждающих со всей очевидностью, что в засушливые годы урожай по чистым парам в три-четыре раза и даже больше превышает намолот, полученный с посевов по зяби и весновспашке. Значит, против самого коварного хода Природы — засухи — найдена надежная защита. Но ведь действительно в те годы, о которых шла речь, чистые пары в Сибири и Казахстане (как, впрочем, и в других зонах) были, мягко выражаясь, «не в моде». И только самые смелые и упорные люди, такие, как Терентий Семенович Мальцев, Николай Михайлович Климанов (с ним читателя я еще познакомлю), осмеливались оставлять под чистыми парами какое-то количество земли. И всегда выигрывали на этом!

Преимущество чистых паров можно показать и на более крупных примерах.

В первое пятилетие массового освоения целины (1954–1958 годы) самый высокий урожай собрали алтайские хлеборобы — в среднем по 11,7 центнера с гектара. А вот Курганская область за те годы получила лишь по 7, 9 центнера. Тогда это не вызывало недоумения, потому что все в Сибири знали: алтайские черноземы нельзя сравнивать с курганскими солонцами, которых здесь предостаточно.

Но последующее развитие земледелия в этих областях пошло разными путями. На Алтае широко внедряли так называемую пропашную систему, без чистых паров, но с большими площадями пропашных культур, особенно кукурузы. А в Курганской области придерживались мальцевских приемов агротехники и мальцевских севооборотов, в которых первое поле проходило паровую обработку, то есть сохраняли чистые пары. И если в годы восьмой пятилетки на Алтае под чистыми парами было занято менее пяти процентов пашни, то у курганцев примерно пятнадцать процентов. И вот как выглядят урожаи за восьмую пятилетку. В Курганской области в среднем по 16,3 центнера с гектара — выше, чем в любой другой области Сибири. В Алтайском же крае урожай за восьмую пятилетку оказался почти в два раза ниже, чем в Курганской.

Пример наглядный и весьма убедительный!

Следует отметить, что за несколько лет в Алтайском крае по примеру Т. С. Мальцева решительно изменили систему земледелия. Теперь там все колхозы и совхозы имеют в севообороте чистые пары (до 15 процентов пашни). Перешли они и на безотвальную обработку почвы. И думается, что их высокие урожаи за последние три года связаны в первую очередь именно с этим обстоятельством, чему можно только радоваться. То же самое произошло и в северных областях Казахстана. Там до последнего времени под чистыми парами было занято до 14–20 процентов пашни. Зато и урожаи значительно увеличились.

В этих условиях, казалось бы, нет необходимости заводить разговор о роли чистых паров. Но, к сожалению, приходится разговор этот вести. И вот почему.

В последние годы в Сибири и Северном Казахстане природные условия складывались весьма благоприятно для урожая. Явление это для названной зоны не совсем обычное. Сорок лет живу я в Сибири, но помню лишь три случая, когда по два года подряд для урожая создавались хорошие погодные условия. Чаще же всего благоприятные для урожая годы чередовались с засухами. А тут подряд четыре года сравнительно высокие урожаи хлебов. В Омской области они составили около 15 центнеров с гектара, на Алтае в 1972 году достигли рекордного показателя — 20 центнеров!

Как мне кажется, эти-то благоприятные годы породили у некоторых руководителей весьма благодушное настроение. Кое-кто уже склонен утверждать, что теперь об урожае нечего особенно беспокоиться, все теперь, мол, в наших руках, все ясно.

Бесспорно то, что в последние годы сибирские и казахстанские земледельцы сделали немало для повышения урожайности полей. Во многих хозяйствах были освоены правильные севообороты с полем чистого пара, внедрены наиболее прогрессивные приемы обработки почвы и посева, многие поля обрабатываются теперь, как правило, по-мальцевски — безотвальными и плоскорезными орудиями. Все это конечно же сказалось на росте урожаев.

Но никак нельзя забывать, что погода в Сибири капризна, что обязательно будут и засушливые годы. Разве можно забыть то, что в 1969 году многие хозяйства этой зоны собрали с гектара лишь по 3–5 центнеров зерна? А такие годы могут повториться, обязательно повторятся! Нельзя забывать и того, что и в самые благоприятные годы, какими были 1972-й и 1973-й, разница в урожаях по отдельным районам, скажем, Омской области составляла до 10 центнеров с гектара, а по отдельным хозяйствам она еще значительней. Следовательно, резервы роста урожайности здесь огромны, надо умело, с учетом опыта передовых, побыстрее ставить их на службу народу.

К сожалению, приходится наблюдать, как в ряде мест начали уже пренебрегать правильными севооборотами, чистыми парами. Мне не раз доводилось быть свидетелем того, как весной, которая предвещала засушливое лето, некоторые руководящие товарищи говорили:

— Лето обещают засушливое, надо увеличить посевные площади, тогда выйдем из затруднения за счет общего валового сбора зерна.

В годы же, когда весна предвещала благоприятные условия для урожая, те же товарищи говорили уже так:

— Год обещает быть урожайным, надо как можно больше засеять зерновыми, чтобы увеличить валовой сбор зерна.

А за счет чего можно весной увеличить посевную площадь, если план сева был составлен, исходя из наличия земельных угодий? Источник только один — сокращать площади под чистыми парами. В планах-то они обычно предусматриваются. И всякий раз, когда я слышу по радио или читаю в газетах, что такой-то район или такая-то область перевыполнила план весеннего сева, становится грустно: ведь это означает то, что потеснены чистые пары, подорваны в какой-то мере основы будущих урожаев.

В самом деле — что значит, если истощенное уже поле, предназначенное агрономом для отдыха, то есть под паровую обработку, все же засеять? Конечно, какой-то урожай соберут с него, но ведь потом-то это поле с каждым годом будет родить все хуже и хуже, с каждым годом будет засоряться все больше и больше. И потому общий недобор урожая с этого поля оказывается куда выше, чем тот, первый. Все это давно доказано многолетними опытами и практикой. Беда-то еще и в том, что, ликвидируя чистые пары, хозяйства тем самым нарушают чередование культур, ломают правильные севообороты. А они и до сих пор не освоены еще в доброй половине хозяйств…

Выступать в защиту чистых паров приходится еще и потому, что весной 1973 года во многих районах, особенно в Северном Казахстане, чистые пары сильно потеснили, чтобы перевыполнить план весеннего сева. К увеличению валовых сборов зерна это не привело, все области этой зоны снизили урожай зерновых в сравнении с 1972 годом. Бесспорно, что это и в последующие годы приведет к недобору хлеба. И тем не менее весной 1974 года во многих областях снова был перевыполнен план сева, снова потеснены чистые пары…

Создается впечатление, что некоторые товарищи не желают замечать высоких урожаев, снятых по чистому пару. Но вот несколько примеров из практики благоприятного 1973 года. В Омской области средний намолот зерна превысил 15 центнеров с гектара, в то время в совхозе «Комсомольский» паровые поля дали пшеницы от 28 до 36 центнеров с гектара, в совхозе «Сосновский» — от 30 до 36. Я приводил уже показатели урожаев по чистым парам в совхозе «Боевой» в условиях засушливого года. А вот в условиях благоприятного 1973 года, когда средний намолот зерна здесь составил 18 центнеров с гектара, с парового поля площадью 300 гектаров на отделении «Боровое» сняли яровой пшеницы по 31,4 центнера и с остальных паровых полей намолотили около 30 центнеров зерна с гектара.

Подобных примеров можно привести сколько угодно. И не только по Омской области. В Алтайском крае, где в 1973 году урожай зерновых в сравнении с 1972 годом снизился почти на 7 центнеров с гектара, с паровых полей взяли по 25–30, а местами до 40 центнеров зерна. Да, чистые пары в условиях Сибири — самый верный ответ Человека на ход Природы засухой. Но и этим далеко не исчерпывается роль чистых паров в делах урожайных.

 

ХОД ПРИРОДЫ — СОРНЯКИ

Сорняки тоже бедствие, часто не меньшее, чем засуха.

Но если продолжать пользоваться шахматной терминологией, сорняки — это не ход, придуманный Природой. Скорее это ошибки и небрежности Человека, хорошо используемые затем Природой. Когда поле засорено, то Природа сама решает, сделать ей ход, скажем, овсюгом, или сурепкой, или осотом и молочаем. Тут она полная хозяйка: не каждый год пускает в ход сурепку, в разное время выпускает овсюг. Но если поле свободно от сорняков, то Природа бессильна использовать ход сорняками.

Особенно сильно поля Сибири и Казахстана были засорены в начале шестидесятых годов. Вновь освоенные целинные земли к тому времени поизносились, так как их использовали без отдыха, без паровой обработки. А в те годы борьбу с сорняками можно было вести только с помощью паровой обработки, так как гербицидов почти не было. И сорняки буквально захватили некоторые поля. Помню, мы ездили по Северному Казахстану с Валентином Овечкиным и на некоторых массивах вели подсчет сорных и культурных растений. На иных получалась такая пропорция: на квадратном метре растений пшеницы насчитывалось 140, а растений овсюга — 400–500.

По мере освоения правильных севооборотов, с полем чистого пара, снижалась и засоренность полей. В последние годы в этом направлении проделана значительная работа и в Сибири, и в Северном Казахстане. Сошлюсь на пример упоминавшегося уже совхоза «Боевой».

Уже более четверти века наблюдаю я за работой агрономов этого хозяйства Николая Михайловича Климанова и его жены Марии Терентьевны (ныне оба они Заслуженные агрономы РСФСР). Урожаи здесь всегда выше, чем у соседей, заметно выделяются и среди передовых хозяйств области. И вот лет пятнадцать тому назад к этому совхозу прирезали земли двух соседних колхозов, в которых полеводство было сильно запущено. Сбор зерна с гектара в колхозах был всегда ниже, чем в совхозе, в два-три раза, поля сильно засорены. После этой прирезки поля совхоза «Боевой» расширились почти в два раза, на прирезках были организованы два новых отделения — «Ленинское» и «Боровое». Вот с того времени я и стал следить, как Климановы будут наводить порядок на этих прирезках.

Климанов начал с того, что в первый же год ввел на прирезках правильный севооборот, в котором первое поле — паровое. Агротехнику же применил ту, что хорошо оправдала себя в последние годы на полях совхоза. И вот первые результаты: через три-четыре года урожаи на прирезках увеличились почти в два раза! Но все же сборы зерна там были каждый год центнера на три-четыре ниже, чем на старых совхозных полях. И понять это просто: старые поля прошли уже два цикла правильного севооборота.

В один из моих приездов в совхоз «Боевой» Николай Михайлович Климанов показал бывшие прирезки, что раскинулись вдоль Полтавской дороги.

Слегка прихрамывая на правую ногу (последствия ранения на войне), Николай Михайлович шагал по этой самой Полтавской дороге и рассказывал историю поля, на котором буйно зеленела пшеница.

— Мы с вами много раз уже разговаривали о роли чистых паров в борьбе с сорняками, — начал он. — Вот это поле, — протянул он руку в сторону пшеницы, — наглядный пример… К нам эти земли перешли перед весной 1957 года. И после проведенного землеустройства это самое поле сложилось из нескольких различных участков, потому что в колхозе севообороты не были освоены. Все участки были с осени вспаханы на зябь. Но вспашка мелкая. Через колхозных бригадиров я разузнал историю каждого участка. И все они в один голос утверждали, что самые низкие урожаи колхоз собирал именно с полей вдоль Полтавской дороги. И вот весной сунулись мы со щупом в несколько мест этого поля и ужаснулись — так много оказалось тут семян овсюга. Ну, мы думали, что весной уничтожим овсюг уже хорошо известным приемом: будем провоцировать рост овсюга и уничтожать его всходы предпосевной обработкой. Поэтому поле засевали самым последним — уже в конце мая. Сеяли своими сортовыми семенами, все делали, как и на своих полях, но семян овсюга хватило и на лето. На каждом квадратном метре насчитывалось по пятьсот — шестьсот растений овсюга! Понимаете?

— Неужели пятьсот?.. Ведь если на квадратном метре вырастет пятьсот стеблей пшеницы, это же урожай не менее, как двадцать пять центнеров зерна?

— Очень правильно! — поддержал мои расчеты Климанов. — Но овсюг вытеснил пшеницу, и мы собрали тогда лишь около трех центнеров зерна с гектара.

— И решили поле пропаровать? — попытался я угадать дальнейшие события.

— Нет. Паровать нам было чего и без этого поля. Мы опять вспахали поле на зябь, провоцировали снова всходы овсюга весной. Помните, в нашей зоне пятьдесят восьмой год был очень урожайным?.. А на этом поле опять уродило мало, все заполнил овсюг — так много накопилось в земле семян этого сорняка. Не убавилось овсюга и в пятьдесят девятом году. Ну, короче говоря, за первые три года нашего уже хозяйничания на этой земле мы собрали вот на этом самом поле чуть побольше десяти центнеров зерна. Это за все три года, вместе взятые. И тут подошла очередь этого поля под паровую обработку. Ну, скажу прямо — обрабатывали на совесть! Несколько раз культивировали, чтобы уничтожить всходы овсюга и других сорняков, и смогли очистить землю. Урожай в шестьдесят первом году, уже по чистому пару, собрали хороший — по двадцать два центнера с гектара! Понимаете?.. За три года по зяби десять центнеров, а после одного года отдыха — двадцать два. А ведь помните, прошлый год не очень-то благоприятным был для урожая. Область взяла что-то около девяти центнеров с гектара…

— Значит, нынче здесь второй хлеб после чистого пара?

— Да, второй год пшеница. Сколько даст, по-вашему? — Николай Михайлович испытующе глянул на меня.

— Я определил — пятнадцать центнеров с гектара.

— Не меньше, — согласился Климанов.

Все это в те годы не было для меня большой новостью. Я знал, что многим передовым хозяйствам были прирезаны земли отстающих колхозов и опытные руководители делали примерно так, как и Климанов. Скажем, в Северолюбинском совхозе, где больше двадцати лет директорствовал Герой Социалистического Труда Константин Дмитриевич Никифоров, прирезки тоже не радовали, были сильно засорены. Как же начал наводить порядок Никифоров? А очень просто: в первый же год третью часть прирезок пустил под паровую обработку, на второй год — еще одну треть, и через три года фактически бросовые земли стали давать урожаи лишь чуть ниже, чем давно окультуренные совхозные поля.

Так получилось и в совхозе «Боевой». В 1973 году, когда средний урожай по совхозу составил 18 центнеров с гектара, разницы в урожаях на старых отделениях и на прирезках уже не было заметно. Больше того — самый высокий урожай пшеницы при посеве по чистому пару был собран именно на прирезках — на отделении «Боровое» — по 31, 4 центнера с каждого из 300 гектаров!

И тут невольно возникает уже другой вопрос: что же произошло со старыми землями, которые прошли три цикла правильного севооборота? Почему там хлеб родит не лучше, чем на прирезках?

С этими вопросами я обратился к Николаю Михайловичу Климанову при последней встрече с ним.

— А вина тут в чистых парах, — улыбнулся он. Видя недоумение на моем лице, пояснил: — На старых-то совхозных отделениях у нас был введен десятипольный севооборот, а на прирезках мы ввели семипольный. Значит, на старых под чистыми парами только десять процентов, а на прирезках — пятнадцать. Понятно?.. Там поле парует только через десять лет, а здесь через семь. Вот лишние-то пять процентов чистого пара и помогли прирезкам сравняться со старыми полями.

Николай Михайлович высказался вообще за семипольные севообороты для других хозяйств, где правильное чередование культур все еще не осуществлено. Тогда с сорняками быстрее сумеют справиться.

— Но с сорняками теперь успешно борются с помощью гербицидов, — заметил я.

— Конечно, гербициды помогают, — охотно согласился Климанов, — но… Лучше-то все же, когда с помощью агротехники это делается. Гербициды уничтожают все же выросшие уже сорняки, те, что высосали из почвы определенное количество влаги и питательных веществ. Понимаете?.. Есть и еще одно «но». В Сибири за последние годы посажено много полезащитных лесополос. Они сильно помогают урожаю. Но если на полях, обнесенных лесополосами, применять гербициды, то с лесополосами надо прощаться: они уничтожат их, особенно когда разбрасываются с самолета… Так что самый верный и, если хотите, самый дешевый и самый эффективный способ борьбы с сорняками — чистые пары! — заключил Николай Михайлович.

Но еще и сейчас широко распространено мнение, что чистые пары все же изживут себя, когда в землю можно будет вносить минеральные удобрения в полной потребности. Тогда, мол, полям не надо будет передышки для накопления питательных веществ в почве. Я напомнил об этом Климанову.

— Возможно, что так когда-то вопрос встанет, — раздумчиво заговорил Николай Михайлович. — Но, думается, произойдет это не так скоро. Особенно в нашей засушливой зоне. Пары-то у нас главное средство борьбы с засухой, земля, проходя паровую обработку, накапливает значительные запасы влаги впрок, потому и урожаи по пару всегда выше, чем по самой лучшей зяби. А удобрения минеральные хорошо показывают себя во влажной почве. К слову сказать, — заметно оживился Николай Михайлович, — именно в чистом пару минеральные удобрения особенно эффективны!

Он рассказал о результатах своих многолетних опытов по применению минеральных удобрений. Различные дозы их вносили и по зяби, и по весновспашке, и по парам. И вот результаты почти пятнадцатилетних опытов: при внесении минеральных удобрений по зяби обеспечивается прибавка урожая в два центнера зерна на каждый центнер удобрений, а при внесении центнера удобрений в чистом пару сбор зерна повышается, как правило, на четыре центнера.

— Так что и минеральные удобрения особо эффективны в чистом пару, — заключает Николай Михайлович. — Знаете, если весна сухая, — а у нас она чаще всего сухая, — то эффекта от внесения минеральных удобрений почти нет. И это понятно: недостает влаги в почве. Скажу больше: бывали в нашей практике случаи, когда минеральные удобрения снижали урожай. Да-да! Это при сильной засухе. Гранулы если оказываются рядом с семенами и из-за недостатка влаги медленно растворяются, то они нередко губят, травят семенное зерно. Понимаете? Так что в нашей зоне без чистых паров не обойтись! Если хотите, я вам приведу еще много других доводов в их пользу.

Природа продолжает довольно часто применять ход сорняками. Особенно в самые последние годы, когда на полях Сибири и Казахстана многие миллионы гектаров земли стали обрабатывать плоскорезами.

Здесь надо сделать небольшое отступление.

Последние годы в Сибири и Северном Казахстане широко внедряется безотвальная обработка почвы по методу колхозного ученого Т. С. Мальцева. Сам автор этой системы на своих полях осуществляет такие приемы: первое поле севооборота паровое — пашется безотвальными плугами на глубину 30–40 сантиметров, летом верхний слой почвы обрабатывается дисковыми лущильниками — по мере появления сорняков, а осенью снова перепахивается безотвальными плугами, но уже в поперечном направлении. Перед посевом опять применяются лущильники, и таким путем сорняки уничтожаются почти полностью. Затем в течение трех или четырех лет это поле уже не пашется, а лишь обрабатывается поверхностно — опять же дисковыми лущильниками, что способствует уничтожению появляющихся сорняков. Обнаружить сорную растительность на полях Т. С. Мальцева почти невозможно!

Такой метод обработки почвы вполне оправдал себя в лесостепных районах. Но практика показала, что в голой степи частое применение дисковых лущильников может привести к сильному распылению почвы и вызвать эрозию ее. Поэтому казахстанские ученые на основе теории Т. С. Мальцева о безотвальной обработке почвы разработали комплекс противоэрозионных мероприятий, В условиях степи очень важно сохранить стерню на поверхности поля. Она защищает землю от эрозии, способствует лучшему накоплению снега зимой. Осуществить это намерение помогло применение плоскорезных орудий, как это делается и в Канаде. В этом случае стерня и с нею верхний слой почвы практически не обрабатываются.

Но беда в том, что этим обстоятельством хорошо пользуются сорняки. Им тут раздолье. Осуществив плоскорезную обработку полей, агрономы скоро увидели, что сорняков на полях стало больше. И они забили тревогу. И эта тревога привела к тому, что, например, в Омской области за последние два-три года площадь плоскорезной обработки сократили почти в два раза — испугались сорняков…

Это не могло не взволновать всех, особенно тех, кто разрабатывал противоэрозийную агротехнику.

Я решил поинтересоваться: чем же заменили плоскорезную обработку те, кто от нее отказался?

В Омском управлении совхозов мне посоветовали побывать в совхозе «Комсомольский». Я уже знал о большом успехе коллектива этого хозяйства: за последние четыре года здесь средний урожай зерновых превысил 20 центнеров с гектара! Такого высокого, а главное — устойчивого урожая никто в области за эти четыре года не получал. В управлении меня предварили, что в «Комсомольском» применяют безотвальную обработку почвы.

И вот мы беседуем с директором совхоза Дмитрием Васильевичем Соловьевым. Я его знал и раньше, когда он работал главным инженером другого совхоза. А в этом директорствует уже семь лет. Хозяйство расположено на юге области, в степной зоне, но на его территории есть и березовые колки.

Я попросил Дмитрия Васильевича рассказать, как показала себя плоскорезная обработка почвы. Но он сразу же и озадачил меня:

— А плоскорезы мы не применяем. Точнее — применяли, но отказались от них. В нашей зоне в осенние месяцы, когда готовится зябь под будущий урожай, земля, как правило, сильно сухая, потому что влагу из нее забрал урожай. А сухая земля плохо поддается плоскорезу, выворачивается на поверхность большими глыбами, и нам после плоскорезов приходилось пускать другие орудия, чтобы как-то выровнять поверхность поля, разбить глыбы. Нет, от плоскорезов мы отказались, — повторил Дмитрий Васильевич. — Но обработка полей у нас все же безотвальная.

Из последующего рассказа Дмитрия Васильевича стало ясно, что в совхозе придерживаются типично мальцевской агротехники, но применяют ее творчески. Землю под зерновые культуры не пашут, производят лишь поверхностную обработку поля. Но если Т. С. Мальцев перед посевом пускает на поля дисковые лущильники, то здесь ограничиваются культиватором. При этом и культивацию, и посев выполняет один агрегат — сеялка-культиватор марки «СЗС-9». И только на полях, где появятся сорняки, — а это случается, когда после паровой обработки сеют по непаханому третий год, — впереди сеялки пускают дисковый лущильник.

Интересно отметить, что в совхозе «Комсомольский» и паровое поле не пашется, а обрабатывается лишь культиватором. Правда, как сказал Дмитрий Васильевич, за лето дается до пяти следов культиватора — по мере выпадания осадков и появления сорняков.

— Значит, у вас землю совсем не пашут? — удивился я.

— Под зерновые культуры не пашем, — ответил Дмитрий Васильевич. — Но поля, предназначенные под посев кукурузы, а также поля из-под многолетних трав распахиваем отвальными плугами, а это ежегодно около пяти тысяч гектаров. Так что через пять-шесть лет каждое поле подвергается вспашке.

Совхоз «Комсомольский», внедрив названную агротехнику, обеспечил получение дешевого зерна: центнер его здесь обходится в три рубля с небольшим.

И еще одна важная деталь: получая такие высокие для условий Сибири урожаи, совхоз почти не использует пока что минеральные удобрения. Скажем, в 1973 году в расчете на гектар пашни минеральных удобрений было внесено всего лишь… 4 килограмма.

Практический опыт совхоза «Комсомольский» оказался привлекательным для других хозяйств Омской области и в последние годы внедрен на многих тысячах гектаров. И везде достигнуты хорошие результаты.

Это лишний раз свидетельствует о том, что не может быть единого шаблонного агромероприятия, гарантирующего высокие урожаи зерновых культур! А плоскорезная обработка в последнее время становится шаблоном, ее пытаются внедрить во всех зонах — и в голой степи, и в лесостепной полосе. Дошло до того, что по настоянию казахстанских ученых промышленность прекратила выпуск дисковых лущильников, потому что, мол, они распыляют почву. А ведь дисковыми лущильниками пока что пользуются многие районы, вся Курганская область, где придерживаются мальцевских приемов агротехники и, к слову сказать, вот уже лет десять получают самые высокие урожаи зерновых среди областей Сибири и Северного Казахстана. Я знаю, что руководителям Курганской области пришлось добиваться выпуска лущильников специально только для их зоны. Здесь справедливо считают лущильник самым надежным орудием в борьбе с сорняками.

Заключая свой рассказ об урожае и принятой у них агротехнике, Дмитрий Васильевич Соловьев заметил:

— При нашей агротехнике в севообороте обязательно должно быть поле чистого пара. Иначе рассчитывать на повышение урожаев бесполезно.

Беспокойство Дмитрия Васильевича Соловьева о чистых парах имеет основания: в 1973 году по распоряжению треста площадь чистых паров в совхозе была сокращена весьма значительно. Вместо чистых паров появились так называемые занятые.

— А на занятые лучше бы и не смотреть, — с досадой произносит Соловьев. — Наросло столько сорняков, что пришлось эти посевы убирать не на зерно, а на сено и на силос…

В связи с этим разговор о чистых парах есть необходимость продолжить, потому что роль их не ограничивается только борьбой с засухой и сорняками.

 

ГИМН ЧИСТЫМ ПАРАМ

Очень хорошую книгу написал Федор Трофимович Моргун. Называется она «Думы о целине». Федор Трофимович был в числе первых покорителей казахстанской целины, одно время возглавлял совхоз, был и начальником Целинного краевого управления сельского хозяйства, и секретарем обкома партии. В своей книге он подробно рассказывает об освоении целины. И многие разделы книги — это гимн чистым парам! Автор рассматривает значение чистых паров со многих сторон — не только агротехнической, но и социальной. И со всех сторон чистые пары имеют решающее значение как для урожая, так и для настроя людей.

Мне хотелось лишь дополнить этот гимн чистым парам несколькими новыми строчками, тоже, на мой взгляд, очень важными.

В один из засушливых годов я отправился в упоминавшийся уже совхоз «Боевой». В тот год многие массивы в хозяйствах Омской области вообще не убирались, так как пшеница на них засохла на корню в жаркие дни июня — июля. А в «Боевом», как мне сказали, выращен вполне приличный урожай.

Подходя к току, я почувствовал биение пульса жатвы. То и дело подкатывают машины с зерном, на площадках шуршат сортировки, глухо погромыхивает элеватор, сооруженный на краю просторного тока. Значит, здесь есть урожай!

У ворохов зерна на асфальтированной площадке большая группа людей. Поначалу я подумал, что это студенты, но скоро понял ошибку — люди не очень молоды и одеты не по-студенчески. Издали еще узнал Николая Михайловича Климанова. Он без головного убора, льняные волосы порастрепались…

Подошел ближе. В пригоршнях Климанова увидел золотистые зерна пшеницы. Он держит их как-то особенно бережно, словно боится уронить и разбить. А когда закончил пояснения, не бросил зерна, а наклонился к вороху, бережно ссыпал их из пригоршни.

Выяснилось, что к Климанову приехали слушатели областной совпартшколы. Это уже четвертый поток за неделю…

Николай Михайлович рассказывал о нормах высева и подкреплял свои выводы опытами не только прошлых лет, но и этого года. Когда он сообщил, что в их совхозе на гектар высевается до двухсот килограммов пшеницы, один из приезжих высказал удивление:

— Кто же вам разрешает такие нормы? Везде считается нормой полтора центнера на гектар…

Николай Михайлович улыбнулся.

— Вы правы насчет нормы в полтора центнера. Так, к сожалению, многие и планируют. Но повышенные нормы разрешает урожай!

Он пояснил суть дела. В совхозе за основу берут не весовую норму семян, а количество всхожих зерен на квадратный метр площади. И потому если высевать крупные фракции семян, то весовая норма, естественно, должна быть повышена. Если же сеять мелкими зернами, то хватит и полтора центнера на гектар. Но сеять-то надо, как заметил Климанов, крупными фракциями, — тогда гарантируется более высокий урожай. И он рассказал об интереснейшем опыте этого года.

На одном поле на соседних участках была высеяна пшеница сорта «саратовская-29». В обоих случаях семян высеяно из расчета 550 всхожих зерен на квадратный метр. И посев произведен в один день — 27 мая. Но на одной части поля посеяны крупные фракции пшеницы, с весом 40,5 грамма в тысяче зерен, а на второй — более мелкие, тысяча зерен весила около 32 граммов. Следует заметить, и это подчеркнул Николай Михайлович, что практически во многих хозяйствах высеваются и более мелкие семена.

И вот урожай. На 144-гектарном участке, где высевались крупные фракции, получено в этом очень засушливом году по 17, 5 центнера пшеницы с гектара. А на втором участке, площадь которого 38 гектаров, намолочено лишь 11, 65 центнера с гектара.

— Понимаете, что тут получается? — спросил Климанов. — Каждый грамм дополнительного веса тысячи зерен дал прибавку урожая по семьдесят восемь килограммов на гектаре. Каждый грамм! — подчеркнул Николай Михайлович. — На основе этих опытов можно уверенно говорить о повышении урожаев при прочих равных условиях только за счет размера семенных зерен. Отсортируйте получше семена, отберите на посев самые крупные, поднимите вес тысячи зерен хотя бы на три грамма против обычного — и можете смело рассчитывать на два центнера прибавки урожая с каждого гектара. Без всяких дополнительных затрат.

Это сообщение сильно заинтересовало слушателей. Они попросили рассказать об опытах и по другим сортам.

Климанов достал из кармана свою книжечку.

— Вот результаты по наиболее распространенному в Сибири сорту пшеницы «мильтурум-553».

В руках у всех слушателей появились блокноты, книжечки, тетради. Да и как не записать такие цифры!

На участке в 188 гектаров были высеяны семена с весом тысячи зерен 34,9 грамма, а рядом, на 29-гектарном участке — с весом 29,7 грамма. Урожай на первом участке — 15,65 центнера с гектара, на втором — 11,26. И этот опыт в условиях нынешнего засушливого года.

— Как видите, — заключил Климанов, пряча свою книжечку, — здесь каждый грамм дополнительного веса семян дал прибавку урожая уже по восемьдесят четыре килограмма на гектар. К тому же надо учесть: когда сеем крупные зерна, то и вырастают в большинстве случаев более крупные. Так что помимо прибавки урожая непосредственно в этом году полученное крупное зерно несет в себе заведомую прибавку урожая и в будущем.

По тому, как слушатели реагировали на эти сообщения Климанова, можно догадаться, что все это для них ново и очень интересно.

Сразу раздалось несколько возгласов:

— А как научиться выращивать крупные зерна?

— При ранних посевах зерно вырастает, как правило, мелкое, — ответил Климанов. — Но особенно на качество зерна влияет качество земли. На истощенном и плохо обработанном поле зерна вырастут мелкие. Если, скажем, крупные зерна посеять по плохо обработанной зяби, то прибавка урожая в сравнении с посевом мелкими зернами будет, но вырастут зерна все же мелкие. Вот потому-то, — громче заговорил Климанов, — под семенные участки надо обязательно иметь хорошо обработанные чистые пары! Я вам называл нынешний результат; на паровом поле сеяли пшеницу с весом зерен около тридцати пяти граммов, но из этого урожая мы уже отобрали много пшеницы на семена с весом тысячи зерен по тридцать девять — сорок граммов. Так что, — улыбнулся Николай Михайлович, — когда будете в роли руководителей, не забывайте о роли чистых паров. Уже в самом зерне, выращенном на чистых парах и оставленном на семена, как бы заложена гарантированная прибавка урожая не менее чем по три-четыре центнера с гектара. Вообще пары во всех случаях оправдывают себя. В прошлом году, например, нас тоже прижали с чистыми парами, у нас их осталось только пять процентов. Но зерна они дали нам пятую часть всего урожая. Понимаете?

Слушатели попросили рассказать поподробней о роли чистых паров.

Николай Михайлович охотно исполнил эту просьбу. Сказал о роли чистых паров в борьбе с сорняками, с засухой, о том, что в паровых полях и минеральные удобрения в два раза эффективнее, чем на других предшественниках. И сообщил еще одно любопытное обстоятельство.

Каждый агроном знает, что полевая всхожесть семян всегда ниже лабораторной. Но Климанов несколько лет проверял полевую всхожесть семян на своих полях по разным предшественникам и вот что выяснил: при посеве пшеницы по чистому пару полевая всхожесть семян достигает, как правило, 90 процентов, но те же семена, высеянные по хорошей зяби, обеспечивают лишь 80 процентов всхожести, а будучи посеяны по весновспашке — не более 70 процентов.

— Одним словом, — еще раз подчеркнул Николай Михайлович, — с какой бы стороны ни рассматривать чистые поры в севообороте, они во всех случаях оправдывают себя, гарантируют высокий урожай.

Хочу напомнить, как мужественно в свое время защищал чистые пары колхозный ученый Терентий Семенович Мальцев. Система безотвальной обработки почвы, предложенная им, начинается с парового поля. «Ликвидировать пары, — писал он в одной из своих статей, — значит оставить себя беззащитными перед стихией в тяжелый год».

Но в распоряжении сибирских земледельцев есть много и других резервов повышения урожайности полей, увеличения сбора зерна. На некоторые из этих резервов необходимо обратить внимание.

 

РЕЗЕРВЫ

Я уже отмечал отрадный факт: за последние три-четыре года земледельцы Сибири достигли значительных успехов в повышении урожаев зерна. Но вместе с тем начинает тревожить и такое положение: многие передовые хозяйства и отдельные районы с урожаями уже, что называется, затоптались на месте. Для примера можно привести хотя бы и Курганскую область, которая, как уже отмечалось, собирает самые высокие урожаи зерна в Сибири. Достигнув 16–19 центнеров с гектара, урожаи больше уже не повышаются.

Что же произошло? Хлеборобы остановились на достигнутом, почивают на лаврах? Нет, этого никак не скажешь о трудолюбивых курганских земледельцах, которые много лет уже показывают пример наиболее правильного использования земли. Тогда что же?

Думается, многие передовые хозяйства уже исчерпали в основном возможности повышения урожаев за счет агротехнических приемов обработки почвы. Конечно, с каждым новым циклом освоения севооборотов плодородие полей будет несколько повышаться, но не столь стремительно, как хотелось бы и как того требуют интересы дела. Думается, дальнейшее значительное повышение урожаев связано прежде всего с удобрением полей, с внедрением новых, более урожайных сортов зерновых культур.

Хорошо известно, что зауральские и сибирские хлеборобы в расчете на гектар пашни минеральных удобрений получают много меньше, чем любая другая зона страны. К тому же основная часть получаемых удобрений идет здесь не под зерновые культуры, а под кукурузу на силос, под овощи и технические культуры.

Мне доводилось бывать на Кубани. В колхозе имени Ленина Курганинского района высокими урожаями отличается бригада Алексея Буркова. Но и минеральных удобрений там вносят в расчете на гектар пашни не менее семи центнеров. А в большинстве районов Сибири этот показатель не достигает и 30 килограммов…

Сейчас линия в химизации сельского хозяйства определена так: выделять больше минеральных удобрений тем зонам, где наиболее высока отдача урожаем. Конечно, это справедливо! Но вот вопрос: достаточно ли хорошо изучены у нас эти самые зоны? Многие сибиряки в этом сомневаются. Известно, что на Кубани, например, считается хорошо, если за центнер внесенных удобрений получена добавка зерна в два центнера. Но у сибирских земледельцев есть много примеров, когда окупаемость минеральных удобрений значительно выше.

Я уже приводил пример по совхозу «Боевой». При внесении минеральных удобрений в чистый пар каждый центнер их окупается минимум четырьмя центнерами добавочного зерна!

В Курганской области, где я часто бываю, о влиянии удобрений на урожай очень красноречиво свидетельствует опыт сортоиспытательных участков. Почти ежегодно они собирают с гектара на десять центнеров зерна больше, чем в среднем колхозы и совхозы области. При этом речь идет об урожаях немалых: начиная с 1969 года средний сбор зерна на сортоиспытательных участках достигает 30 центнеров с гектара! А секрет в том, что на участках и семена получше, и, в отличие от обычных хозяйств, здесь побольше вносят минеральных удобрений — до двух центнеров на гектар.

В Долматовском районе Курганской области четыре года велись эксперименты по эффективности минеральных удобрений. И вот результаты: при внесении азотных и фосфорных удобрений под яровую пшеницу в пределах до двух центнеров на гектар прибавка урожая составила до семи центнеров за центнер удобрений. А в Шадринском совхозе-техникуме, где много уже лет испытываются различные дозы удобрений, эффективность их оказалась даже выше, чем в Долматове. Надо сказать, что совхоз-техникум в отдельные годы получает с гектара более 30 центнеров зерна.

Я располагаю многими другими примерами, подтверждающими то, что в Зауралье и Западной Сибири окупаемость минеральных удобрений выше, чем во многих других зонах страны. Но тут уместно будет призвать на помощь сибирякам академика Д. Н. Прянишникова. Еще в 1928 году он приезжал в Зауралье, был на полях Шадринского района, знакомился с работой ряда хозяйств, в том числе и совхоза-техникума, и после этого написал в одной из статей следующее: «В качестве первоочередной зоны химизации по яровой пшенице выдвигается Зауралье».

Первоочередная зона химизации! А ведь академику Прянишникову можно верить! Он хорошо разбирался в удобрениях. Однако планирующие органы и до сих пор держат Зауралье и Сибирь фактически на голодном пайке.

В деле с минеральными удобрениями есть еще одна весьма щепетильная сторона… На Кубани говорят о том, что каждый рубль, затраченный на покупку минеральных удобрений, приносит не менее двух-трех рублей прибыли. Произвели такие подсчеты и сибиряки. Курганцы, например, считают, что у них каждый рубль, истраченный на удобрения, оборачивается четырьмя рублями прибыли. Выходит, что получающий больше удобрений имеет в сравнении с другими своеобразную «фору» в виде чистой прибыли, извлекаемой из удобрений. Это обстоятельство никак нельзя не учитывать хотя бы при установлении закупочных цен на зерно по зонам. Во всяком случае, пока что обиженными и обделенными оказались сибирские хлеборобы.

И еще об одной очень важной стороне урожайного дела.

Передовые хозяйства Сибири уже реально испытывают трудности, вызванные отсутствием подходящих сортов яровых пшениц. Сибирские селекционеры не могут пока порадовать хлеборобов новыми высокоурожайными сортами. Не случайно же сибирские поля все больше и больше занимают сорта, выведенные в Поволжье и для Поволжья. В связи с этим первый секретарь Курганского обкома Филипп Кириллович Князев однажды сказал мне так:

— Конечно, мы с большим уважением относимся к селекционерам Поволжья. Но их пшеницы у себя используем только потому, что нет подходящих местных сортов. Ведь Зауралье отличается от Поволжья суммой плюсовых температур, солнечной радиацией, континентальностью климата. И потому нам очень нужны свои сорта, которые не уступали бы знаменитым «безостой» и «мироновской».

На одном из давних уже межобластных совещаний выступал Т. С. Мальцев. Тогда он слезно просил сибирских селекционеров побыстрее создать для Сибири такие сорта яровых пшениц, которые не полегали бы и при урожае порядка 50–60 центнеров с гектара.

Почему именно Терентий Семенович первым забил тревогу, просит новые сорта пшениц? Да потому, что он уже ощутил на себе «удары судьбы». В его колхозе паровые поля могут родить по 50–60 центнеров пшеницы с гектара, для этого в почве достаточно всех необходимых питательных веществ и влаги. Но… не дают высоких урожаев его поля. Редкий год яровая пшеница на его паровых полях не полегает, и случается это только в сильную засуху. И именно в засушливые годы с паровых полей здесь намолачивают по 30–40 центнеров пшеницы. В благоприятные же годы, когда буйная пшеница рано полегает, урожай ее обычно лишь немногим превышает 20 центнеров. Иначе говоря, недобирается добрая половина урожая.

Сибирские хлеборобы надолго запомнили 1970 год. Тогда пшеница выросла отличная, но вот беда — самые лучшие массивы ее рано полегли, а это привело к резкому снижению урожая, да и очень сильно затруднило уборку хлебов. Известно, что рано полегшая пшеница и зерно дает плохое.

Именно в последние годы, когда повысились урожаи, сибирские хлеборобы почувствовали реальную опасность, вызванную отсутствием высокоурожайных, неполегаемых сортов пшеницы для Сибири. В равной степени это относится и к Северному Казахстану. Вот ведь перед какой проблемой встало сибирское земледелие: чем лучше будет ухожено поле под яровую пшеницу, тем больше опасений за урожай — если рано поляжет, большой недобор зерна.

Досадно, конечно, что сибирские селекционеры и ученые оказались в большом долгу перед хлеборобами. Разве не странно, скажем, и такое положение: в Сибири, где сравнительно короткое лето, возделываются сорта пшеницы с более длинным, чем в других зонах, вегетационным периодом.

Теперь нужны чрезвычайные меры по укреплению сельскохозяйственной науки в Сибири, по оказанию действенной помощи сибирским селекционерам в работе по выведению новых сортов зерновых культур.

И не только пшеницы — как яровой, так и озимой. Но и так называемых «серых хлебов» — ячменя, овса, вики и других.

Были годы, когда посевы этих самых «серых хлебов» в Сибири искусственно сводились почти на нет. Тогда-то ученые и прекратили работу по выведению новых сортов овса, ячменя, по усовершенствованию старых. Теперь положение изменилось. Площади под «серыми хлебами» расширяются, но рост их урожайности сдерживается отсутствием новых высокоурожайных сортов. Возделываемые сейчас сорта ячменя — «винер», овса — «победа» и «золотой дождь» — выведены многие десятки лет назад.

А ведь нельзя забывать, что теперь многие животноводческие совхозы, особенно свиноводческие, выращивают в основном эти самые «серые хлеба» — овес, ячмень. И им очень нужна помощь селекционеров.

Коли зашел разговор о «серых хлебах», то хотелось обратить внимание еще на один важный резерв увеличения производства зерна.

Известно, что в севообороте под «серые хлеба» выделяются наиболее истощенные поля. По пару возделывается обычно яровая пшеница, и вторым хлебом после пара идет тоже пшеница, а потом уж овес и ячмень. После уборки овса и ячменя поле идет обычно под паровую обработку. Иначе говоря, под «серые хлеба» отводятся самые худшие земли. И тем не менее урожай овса и ячменя ничуть не ниже, чем, скажем, яровой пшеницы не только в Сибири, но и в целом по стране.

А если бы создать этим культурам равные условия? Можно совершенно уверенно сказать, что «серые хлеба» дали бы урожай раза в полтора выше. Тут можно сослаться на некоторые факты.

В Сосновском совхозе в 1973 году заложили такой эксперимент: посеяли на втором отделении 150 гектаров ячменя по чистому пару. До этого ячмень по пару никогда не сеяли, так как пар всегда (и везде) отдается под пшеницу. И вот урожай — 36 центнеров с каждого гектара! Пшеница, высевавшаяся по пару, тоже хорошо уродила — в среднем около 24 центнеров, а на самом лучшем участке 29 центнеров, — то есть сильно уступила урожаю ячменя.

Уже отмечалось, что сибиряки получают минеральных удобрений недостаточно, потому «серым хлебам» их вообще не достается. А вот совхоз «Красная звезда» Курганской области хозяйство свиноводческое. Здесь мало сеют пшеницы, но зато много ячменя и овса. И потому имеют возможность часть удобрений дать и под «серые хлеба». Результат 1973 года: на поле, площадь которого 190 гектаров, ячмень высевался по зяби. И это поле было хорошо удобрено — фосфорных и азотных удобрений внесено в общей сложности 140 килограммов на гектар. И урожай ячменя — 49 центнеров с гектара!

Для наглядности назовем и урожай пшеницы. Она высевалась по чистому пару, получила те же нормы удобрений, что и ячмень, и дала тоже отлично — почти по 40 центнеров зерна с гектара.

А если бы и ячмень сеялся по пару? Такой вопрос я задал главному агроному совхоза Борису Васильевичу Синеву.

— Тогда ячмень дал бы минимум пятьдесят пять центнеров, — заверил Борис Васильевич.

Он припомнил случай, когда несколько лет тому назад они одно паровое поле заняли ячменем, и, несмотря на то что удобрений тогда не вносили, сбор ячменя превысил пятьдесят центнеров с гектара.

Думаю, что сибирские агрономы согласятся с таким выводом: при равных условиях «серые хлеба» дадут урожай примерно в полтора раза выше, чем пшеница яровая.

Отсюда и возникает вопрос: а почему бы не потеснить посевы яровой пшеницы, увеличив соответственно площади под овсом и ячменем?

Сразу же слышится гневное возражение: да разве можно допустить снижение площадей продовольственных культур?!

Но давайте обратимся к реальной жизни. Известно, что у нас в стране не хватает фуражного зерна («серых хлебов») для скота. И потому значительная часть урожая яровой пшеницы идет на корм скоту. А по своим кормовым достоинствам пшеница не всегда лучше того же ячменя. Так зачем же выращивать пшеницу на корм скоту, если на той же земле можно вырастить ячмень и овес, которые и более урожайны, и более дешевы?

Так что вопрос этот далеко не праздный. Решая его, никак нельзя забывать, что замена яровой пшеницы ячменем или овсом — это по крайней мере тонна добавочного зерна с каждого гектара.

Речь, разумеется, идет о замене пшеницы на тех площадях, с которых она сейчас расходуется на корм скоту.

До сих пор разговор шел об урожае, о резервах его роста. Но не менее важна проблема уборки взращенного урожая.

 

НЕ ТОТ ХЛЕБ, ЧТО НА ПОЛЯХ, А ТОТ, ЧТО В ЗАКРОМАХ

Это мудрое изречение часто приходит на память, особенно в последние годы, потому что с заметным ростом урожайности полей в Сибири и Северном Казахстане весьма заметны и потери взращенного уже хлеба. Последние четыре года были сравнительно благоприятными для урожая в этой зоне, но каждый год какая-то часть хлебов уходила под снег.

Не так уж трудно представить и размеры потерь урожая на тех массивах, которые убирались в преддверии зимы. Они огромны. Правда, у нас никто не подсчитывает эти потери, но думается — в отдельные годы они определяются сотнями миллионов пудов уже выращенного хлеба.

Никогда не забыть мне еще одной встречи.

У кромки обширного поля, устланного толстыми рядами скошенной пшеницы, стоит Кирилл Александрович Хорошун — директор Нижнеиртышского племзавода, что в Омской области. Стоит, склонив голову, заложив руки за спину, тонкие губы его плотно сжаты, клочковатые седые брови нахмурены, на лице горькая тоска…

Никак не осмелюсь заговорить с ним, хотя мы знакомы десятки лет.

Вот он пошагал по стерне, склонился над хлебным валком, обеими руками перевернул его, начал мять колосья…

— Нет, ничего не получится, — тяжело выдохнул он, бросив на валок пшеничные стебли. — Тут надо пятнадцать градусов тепла, чтобы просушить валок, а ведь октябрь на исходе, откуда ждать такого тепла?

Конечно, в конце октября ждать тепла бесполезно. Но, может быть, мороз выручит? Многие надеются на заморозки, мороз тоже ужимает влагу.

— Не очень выручает, — снова вздохнул Кирилл Александрович. Его клочковатые брови сердито задвигались. — Мы тоже на заморозки надеялись, пускаем комбайны только под утро, когда хоть немного подморозит, но потери очень большие. А это ведь хлеб…

Он снова склонился над валком, мял пшеничные колосья в одном месте, в другом.

— … Здесь же наросло больше двадцати центнеров с гектара… А вот как их взять?..

Нижнеиртышский племзавод давно уже славится высокими урожаями. Кирилл Александрович одним из первых в области внедрил весь комплекс мальцевской агротехники и теперь пожинал плоды. За последние десять лет самый высокий урожай зерновых получился именно в этом хозяйстве — почти по 15 центнеров с гектара! Это в среднем. А в лучшие годы сбор зерна превышает 20–22 центнера. За умение выращивать высокие урожаи Кирилл Александрович Хорошун удостоен звания Героя Социалистического Труда. Мне говорили, что и нынче самый высокий урожай в Саргатском районе вырастили именно нижнеиртышцы. Но убирается он трудно: в валках чуть не половина хлебов…

Секретарь парткома совхоза сказал мне, что вчера на бюро райкома партии очень сильно критиковали Хорошуна — за отставание на обмолоте валков. Требуют убирать их любыми средствами. А валки-то и так дважды уже переворачивали вручную, на эту работу мобилизовывали весь совхоз. Не без досады, как мне показалось, сказал:

— Если бы наш дед (так уважительно в районе и совхозе зовут Кирилла Александровича) пошел по пути других руководителей, то молотить бы осталось много меньше, но он отказывается обмолачивать сырые валки, потому что потери очень большие.

Вот и я решил сказать, что многие хозяйства молотят и такие валки, какой только что прощупывал Кирилл Александрович.

Он приподнял свои клочковатые брови. Его усталые глаза глядели на меня с упреком, и я невольно отвел свои.

— И у нас в районе молотят всякие, любой влажности, — устало произнес он. — Теряют не меньше половины урожая, вот беда-то в чем… Мы тоже пробуем убирать, потому что и на мороз не остается надежды. Сейчас я покажу вам нашу уборку…

Усталой походкой зашагал к машине, уселся за руль, нажал на стартер.

За первым же березовым колком по полю, устланному валками, ползали четыре комбайна. Двигались они медленно-медленно…

Хорошун остановил машину у соломенной копны, выйдя из машины, начал рыться в соломе и мякине.

— Видите, сколько зерна остается в колосьях и просто в мякине?

В его руке оказалось несколько совсем не вымолоченных колосьев.

Я высказал догадку, что, может, молотилка плохо отрегулирована.

— Так мы же молотим на два ряда…

И только тут я понял: комбайны идут парами — один вслед другому. Первый подбирает хлебный валок, пропускает его через молотилку и обмолоченную солому снова расстилает по полосе. А комбайн, идущий вслед за первым, подбирает эту массу и снова перемолачивает. Он-то и оставляет уже копны соломы.

К нашей пристроилась еще одна машина. Из нее вышел главный агроном совхоза. Сразу начал докладывать:

— Результаты обмолота, Кирилл Александрович, такие: после первого промолота получается около одиннадцати центнеров с гектара, и вторичный обмолот дает почти по семи центнеров…

— После этого в соломе и полове остается еще не менее четырех, — подвел итог Хорошун.

— Да, не меньше, — согласился агроном. — Но в других-то хозяйствах только на один раз обмолачивают. Вон за тем колком, — показал он, — как раз идет молотьба…

— Это я знаю, — вяло отмахнулся Хорошун. — Вчера представитель области требовал молотить валки любой влажности. Ему нужна сводка по обмолоту, а сколько при этом потеряем хлеба, ему наплевать, — начал вдруг горячиться Кирилл Александрович. — Была бы сводка об обмолоте, а про хлеб никто не спросит, хоть совсем не намолачивай зерна, никакого взыскания за это не будет. Но ведь речь идет о хлебе!

До этого я побывал в нескольких районах области и видел, что везде вели обмолот переувлажненных валков, пропуская массу лишь через один комбайн, то есть работали, как выразился Хорошун, на сводку, теряя не меньше половины выращенного хлеба.

Невольно возникал вопрос: а что делать в создавшихся условиях? Ждать хорошей погоды в ноябре? Потому руководители и стремились взять хоть часть урожая, чтобы не потерять весь. Но сразу же возникал и другой вопрос: а почему создалась такая трудная обстановка? Только ли погода виновата?

За сорок лет жизни в Сибири я повидал всяких уборочных — и легких (правда, очень редко), и трудных, и очень трудных. Но вот что особенно тревожит: наиболее обширные площади необмолоченных валков уходят под снег именно в последние годы. Это тем более странно, что ведь уборочных агрегатов с каждым годом все больше и больше, да и машины стали более мощными. За последние десять — двенадцать лет нагрузка на комбайн в Сибири сократилась примерно в два раза. В чем же дело? Я ехал к Хорошуну как к опытнейшему хлеборобу поговорить на эту тему. Но понял — ему не до теоретических рассуждений. И вот сам пытаюсь успокоить его: и в других хозяйствах много не обмолоченного еще хлеба.

— Нам от этого не легче, — бросил Хорошун. — А мне тяжко оттого, что я виновен в больших потерях хлеба. Лично я…

— Но зачем же так, Кирилл Александрович? — взмолился агроном. — Вашей особой вины не вижу…

— А я вижу, — упорствовал Хорошун. — Нынче в области была принята установка: сначала все хлеба уложить в валки, а затем всеми силами навалиться на обмолот. Ну, и я, как мальчишка, пошел на поводу у этой шаблонной установки. До этого-то, сам знаешь, мы всегда часть полей, особенно урожайных и чистых от сорняков, оставляли для прямого комбайнирования, и это всегда выручало нас: после дождя валки молотить нельзя неделю, а стоячий хлеб обдует ветерком, и через три-четыре часа его можно убирать… А когда все в валках, нет и возможности для маневра…

Кирилл Александрович примолк, наблюдая за приближающимися комбайнами.

— Надо еще медленней ходить комбайнам, — сказал он и, словно очнувшись от дум, продолжал: — Каждый год в районе мы первыми отмолачивались, а нынче я, старый дурак, поддался шаблону, все свалил в валки. У нас поля-то между колками, продуваются плохо, вот и засели… Никогда не прощу себе этого промаха!

— Так ведь вся страна убирает раздельным способом… — начал было агроном, но Хорошун перебил его сердито:

— Вот и ты не одернул меня, тоже оказался на поводу у шаблона. Вся страна… Она очень разная, страна-то… Одно дело Кубань — там косить хлеба начинают в июне, в самое жаркое время года. Пройдет дождь на валки — жаркое солнце за несколько часов просушит их. А мы осенью косим, когда дни прохладные и короткие уже. Значит, и подход к этому делу должен быть иным. Бойся, Андрей Михайлович, шаблонных установок, больше раздумывай о конкретных условиях. Даже в нашей области… В южных степных районах лесов нет, ветры продувают хорошо, а у нас леса…

Подошли комбайны. Хорошун жестом руки остановил их, попросил комбайнеров еще убавить скорость движения.

— А о раздельной уборке надо подумать пообстоятельней, — более спокойно продолжал Хорошун. — Мало того, что мы треть или даже половину нынешнего урожая теряем, но и будущий сильно подрываем. Эти вот поля на зябь уже не распашешь, а ты, агроном, хорошо знаешь: нормальная зябь дает урожай центнера на три-четыре выше, чем весновспашка. А мы и эти добавочные центнеры уже загубили… Нет, если останусь жив, такого промаха не допущу! Не меньше половины хлебов буду оставлять для прямого комбайнирования.

В середине дня посыпал мелкий дождик, вскоре он перешел в снег. Агроном по телефону доложил директору, что теперь намолот зерна сократился почти наполовину. Хорошун распорядился остановить комбайны.

— Как же так, Кирилл Александрович? — взмолился сидевший рядом секретарь парткома. — Завтра нам опять на бюро отчитываться…

— Не могу своими руками губить выросший хлеб, — бросил Хорошун.

— Так под снег же уйдет весь…

— Лучше уж под снег. Весной обмолотим, хоть корм скоту будет, а так загубим все. Знаешь, какой влажности идет зерно? Чуть не сорок процентов…

В начале ноября выпал уже настоящий снег, подведя, так сказать, черту под уборку урожая. Тогда, в 1970 году, в Сибири и Северном Казахстане под снег ушли сотни тысяч гектаров хлебов. Никто не подсчитывал, сколько потеряли в октябре — ноябре при обмолоте переувлажненных хлебных валков до снега. Думаю, что десятки миллионов пудов.

Больше тысячи гектаров с хлебными валками ушли под снег и у Хорошуна. Весной их обмолотили, получив более шестнадцати центнеров зерна с гектара. Правда, зерно это было пригодно лишь на корм скоту. И, выходит, потери зерна не менее тонны с гектара.

И в последующие годы, включая и 1973-й, в ряде районов Сибири и Северного Казахстана значительная часть хлебных валков уходила под снег. Снова огромные потери выращенного уже урожая…

Как тут не задать вопрос: правильно ли мы убираем свой урожай? Нет ли тут тактических и технологических просчетов?

Я, конечно, не берусь выносить категорических суждений на сей счет, но считаю крайне необходимым осветить некоторые стороны этого важнейшего вопроса.

Уборочные площади зерновых культур в Сибири и Северном Казахстане сейчас несколько ниже, чем были в 1955–1956 годах, так как теперь увеличились площади чистых паров и многолетних трав. И нагрузка на комбайн теперь сократилась примерно в два раза. В большинстве хозяйств она не превышает 200 гектаров. Казалось бы, что и страда теперь должна проходить в два раза быстрее. Но так, к сожалению, не получилось. В 1950–1955 годы в Сибири хлеба под снег не уходили, а теперь уходят.

Могут возразить: тогда урожаи были ниже. Это верно лишь отчасти. В 1950-м, 1954-м и 1956 годах сборы зерна с гектара в большинстве районов почти не уступали нынешним.

Что же изменилось за это время? Только одно — технология уборки урожая. Раньше зерновые убирались только прямым комбайнированием, теперь же раздельным способом: сначала скашиваются в валки, а затем уж обмолачиваются.

В условиях Сибири раздельная косовица впервые частично была применена в 1956 году. И уже тогда некоторые хозяйства, которые особенно преуспели в новой технологии уборки урожая, недобрали много хлеба: осень оказалась дождливой, много хлебных валков приросло к земле. Но новый способ уборки хлебов был сразу же признан прогрессивным и, следовательно, единственно возможным. Стали косить на свал все хлеба, в том числе и низкорослые, которые потом и не подбирали, так как колосья сквозь стерню проваливались на землю и подобрать их можно было разве что руками. Понадобилось специальное решение правительства, осуждающее шаблонный подход к применению раздельной уборки хлебов.

Почему же в те годы прямое комбайнирование заменили раздельной косовицей? Главный мотив: зерно при прямом комбайнировании поступает на тока с повышенной влажностью. Его надо сушить, а зерносушилок тогда было очень мало не только в колхозах и совхозах, но И на элеваторах. Поэтому на подработку и сушку влажного зерна (с помощью лопат) приходилось выделять много людей. А при раздельной косовице обещано было поступление от комбайнов сухого зерна.

Теоретически все это было обосновано убедительно: хлеб, пролежав в валках с неделю, хорошо просохнет, даже недозревшие зерна в колосе «дойдут».

Но вот беда — уборка в Сибири проходит в осенние месяцы, когда просыхание валков идет очень медленно. К тому же в эти месяцы довольно часты дожди. А выпал дождь на валки, то — тут очень прав Хорошун — им потребуется не меньше недели на просыхание.

А если опять дождь, то…

Так оно чаще всего и получается — дожди идут. И теперь валки убирают, не дожидаясь полного их просыхания (можно и не дождаться этого до снегов), поэтому и зерно от комбайнов очень часто поступает не менее влажное, чем было при прямом комбайнировании.

Я знакомился с бухгалтерскими отчетами совхозов Омской области и Алтайского края и убедился: расходы на подработку и сушку центнера зерна с внедрением раздельной уборки не снизились, а даже повысились. Выходит, самый главный довод в пользу раздельной уборки не оправдался. К этому надо добавить и следующее: в последние годы на хлебные элеваторы зерно поступает с большей влажностью, нежели раньше.

Этими своими рассуждениями я совсем недавно поделился с тем же Кириллом Александровичем Хорошуном. К слову сказать, теперь его совхоз убирает хлеба вовремя, потому что отказался от шаблонных рекомендаций и часть хлебов убирает прямым комбайнированием.

— Нам тогда казалось, — начал он, — что при раздельной уборке мы сильно выигрываем. Но… — Тут он развел руками. — Семьдесят третий год был на редкость удачным в смысле погоды — осень почти без дождей. На юге области многие рано управились с уборкой, но в других-то районах…

Об этом я знал. В южных районах Омской области в течение августа и сентября (редчайший случай!) не было дождей. И это помогло хлеборобам. Но в других районах погода была обычной, и хлеба молотили из валков до глубокой осени. А в соседней Курганской области их так и не сумели обмолотить полностью.

— Но, выходит, при хорошей погоде раздельная косовица себя оправдывает?

Кирилл Александрович скептически улыбнулся.

— Так в хорошую-то погоду и прямым комбайнированием убирать легко. Посудите сами: нагрузка на комбайн двести гектаров, значит, максимум за семнадцать-восемнадцать дней можно все убрать напрямую. А при раздельной уборке ни одно хозяйство в такой срок еще не укладывалось.

Но авторы раздельной уборки особенно упирали на то, что при этом способе зерновые культуры можно скашивать несколько раньше, чем при прямом комбайнировании, когда надо ждать полного созревания массива. И тем самым как бы выигрывать несколько дней в уборке. Не совсем дозрелый хлеб, уложенный в валки, «дойдет» при лёжке.

— Некоторый резон в этом есть, — согласился Хорошун. — Но опять лишь при расчете на хорошую погоду.

— А засоренные хлеба! — вспомнил я еще один довод в пользу раздельной косовицы. Все знают, что прямому комбайнированию особенно мешали сорняки, в частности осот и молочай. В момент уборки они еще зеленые и, попадая в молотилку, сильно увлажняли намолоченное зерно. А при скашивании на свал сорняки подсыхают в валках и почти не влияют уже на влажность зерна.

— Опять же, если погода хорошая, солнечная, — улыбнулся Хорошун. — При дожде сорняки не высохнут. Но вообще-то сорные хлеба лучше убирать раздельным способом. В этом мы убедились. Но вот дело-то в чем… Это ведь раньше, когда вводили раздельную уборку, большая часть хлебных массивов была сорной. Теперь же у нас, к примеру, совсем нет сорных хлебов. Да и в других хозяйствах их все меньше и меньше. Так что этот прием рассчитан на нерадивых хозяев, запустивших свои земли.

Метко подмечено! Но этим Хорошун сказал не самое главное. О главном он напомнил позднее:

— Вот вы говорили о возможности более раннего скашивания хлебов… Скажу вам прямо: здесь-то именно и таится самая большая опасность для урожая.

Вот ход его суждений на этот счет: состояние хлебов определяется на глазок. А глазомер у каждого агронома различен: одному может казаться, что хлебный массив уже в состоянии восковой спелости и его можно косить на свал, другой сочтет, что этот массив должен постоять еще денька три-четыре. А хлебные поля в Сибири просторны — от 400 до 600 гектаров каждое. Посмотришь с одного конца — вроде можно косить на свал, а другой край этого поля, может быть, еще зеленоват. Но если начнут косить с одного конца, то не устоять и другому: в тот же день все поле будет уложено в валки.

А тут еще шум поднимут: такое-то хозяйство уложило в валки половину хлебов! Развертывается соревнование, кто быстрее завершит косовицу. И тут уж некогда смотреть на состояние хлебов — валят, сколько смогут.

— Очень опасно разжигать соревнование во время косовицы на свал, — вздыхает Кирилл Александрович. — И сорта посеяны разные, и не все отсевались в один день, значит, и созревание хлебов различно. Тут-то нужен индивидуальный подход к каждому полю. А когда шумят: «Вали!» — то тут чаще всего губим урожай. При преждевременном скашивании пшеницы и других зерновых теряется и намолот, ухудшается и качество зерна. Я знаю, что в прошлые годы, особенно в семьдесят первом, много хлебов скосили раньше времени и зерно получилось щуплым.

Тут мне вспомнились жалобы заготовителей. Тогда мне дали даже справку по Щербакульскому району: почти половина сданного на элеватор хозяйствами этого района зерна имела очень низкую натуру, зерно оказалось щуплым, оно не успело налиться, так как хлеба были скошены слишком рано.

Помнится, тогда в областном управлении сельского хозяйства мы подсчитывали примерные потери урожая из-за преждевременного скашивания хлебов, потому что щуплое зерно сдавали не только хозяйства Щербакульского района. И недобор в том же Щербакульском районе вырисовывался в четвертую часть урожая. И щуплое зерно пригодно лишь на корм скоту.

Припомнилось мне и более далекое… Как-то вместе с писателем Валентином Овечкиным ездили по полям Омской области. И однажды, наблюдая за работой комбайна, подбирающего валки, обратили внимание на то, что при мощных валках зерно в бункер тянулось жиденькой струйкой.

— Комбайн не отрегулирован, плохо вымолачивает, — определил Овечкин.

Но он ошибся. Комбайнер, когда мы с ним начали беседовать, сердито выговаривал:

— Рано скосили это поле. Зерно не образовалось, вот теперь ни хлеба совхозу, ни заработка комбайнеру. Сами полюбуйтесь нашими валками.

Мы порылись и в валках. И верно, валок мощный, значит, хлеба стояли стеной, но колосья в большинстве пустые… Рановато скосили, — быть может, боролись за первое место в районе по косовице…

Валентин Овечкин тогда страшно возмущался таким, как он выражался, способом уничтожения урожая.

— Очень уж опасное это дело, — повторил Кирилл Александрович. — При прямом комбайнировании эти ошибки исключены, на зеленый хлеб никто комбайны не пустит.

В числе отрицательных последствий раздельной уборки Хорошун, как и в прошлый раз, назвал то, что теперь мало стали подготавливать ранней зяби, потому что хлеб в валках иной год лежит и месяц, и полтора. А мало ранней зяби — большой недобор будущего урожая.

— Отстаем от жизни, — бросил Хорошун. — Когда вводили раздельную уборку хлебов, была одна обстановка, теперь другая… Тогда лишь отдельные хозяйства имели свои мощные зерносушилки и сортировки, да и на элеваторах их было не так много. Теперь же все изменилось. Недавно я ездил в Сосновский совхоз, посмотрел их механизированные амбары. Вы бывали там?

Я тоже видел эти амбары, писал о них. В Сосновском совхозе убирают зерновых культур более 20 тысяч гектаров. А с подработкой и сушкой зерна успешно управляются два механизированных амбара. Каждый из них за сутки может отсортировать и просушить до тысячи тонн зерна, поступающего от комбайнов.

— В нашем механизированном амбаре мы тоже за сутки успеваем просушить и отсортировать все зерно, что намолотят все наши тридцать комбайнов, — замечает Хорошун. — Да теперь в любом колхозе или совхозе есть мощные сортировки и зерносушилки. Они справились бы с подработкой и сушкой зерна и при прямом комбайнировании.

Я выкладываю еще один довод в защиту раздельной косовицы. Утверждалось, что при обмолоте из валков производительность комбайна выше, чем при прямом комбайнировании.

— Если валок хорошо просох, то это правильно. А если влажный, что в наших условиях бывает чаще всего, то, пожалуй, наоборот, при прямом комбайн обмолотит большую площадь.

— Одним словом, вы за прямое комбайнирование?

— Я за то, чтобы этот вопрос решать не шаблонно, а с учетом конкретной обстановки. Где условия позволяют, зачем дважды возиться с хлебом — сначала в валки свалить, потом их подбирать? А где-то в степной зоне, например, определенную часть хлебов можно убирать и раздельно. Словом, надо все проверить, подсчитать. Я же твердо убежден: повсеместное применение только раздельной уборки нанесло очень большой ущерб. Его трудно подсчитать, но он огромен. Сколько хлеба недобрано только из валков, попавших в последние пять-шесть лет под снег. А сколько хлеба потеряно при вынужденном обмолоте сильно увлажненных валков? Это же страшные потери…

— Но я беседовал с многими механизаторами, и почти все они за раздельную косовицу, — заметил я.

Кирилл Александрович опять усмехнулся в ответ.

— Этот способ уборки только механизаторам и выгоден. Что вы улыбаетесь? Думаете, я неправ?.. За последние годы нагрузка на комбайн снизилась у нас примерно в два раза, а это ведь должно бы привести к сокращению сезонного заработка комбайнеров. Но этого не произошло. Комбайнеров выручила раздельная уборка: сначала он укладывает хлеб в валки, а эта работа хорошо оплачивается, а затем подбирает их и еще раз получает столько же, сколько получал за гектар и при прямом комбайнировании. Вот потому механизаторы за раздельный способ уборки. Вам не доводилось наблюдать такую картину — сегодня уложили пшеницу в валки, а завтра уже подбирают их?

Да, это я видел много раз. Иногда на свал косили совершенно созревшие и сухие хлеба, а на другой день (бывали случаи — в тот же день!) эти валки подбирали. А ведь при этом совершенно неизбежные потери зерна от осыпания.

— Вот видите! — воскликнул Хорошун. — Тонкая штука… Всяким делом надо умело руководить, направлять. И тут надо иметь в виду еще одно обстоятельство. Большую часть хлебов в последние годы в валки укладывают с помощью комбайнов. Само по себе это уже расточительство: мощная машина используется даже не вполсилы, а на пятую часть своей силы. И только потому, что мало у нас жаток. И вот что получается: подготовленный к уборке комбайн, скосив на свал двести — триста гектаров хлебов, уже в значительной мере изнашивается и свою главную работу — обмолот валков — проводит, как говорится, не в расцвете своих сил. Потому-то и выработка комбайнов на подборе валков не растет, остается весьма низкой.

Вот, оказывается, как много сторон у одного дела! А Кирилл Александрович снова повторяет, что надо разумно сочетать раздельную уборку с прямым комбайнированием. Скажем, оказались в хозяйстве сорные хлеба — все их скосить на свал, чтобы сорняки засохли в валках, не мешали нормальному вымолоту зерна. Выросли в засушливый год хлеба низкие — все их оставить для прямого комбайнирования. Ожидается дождливая осень — не спешить все хлеба укладывать в валки, готовиться к прямому комбайнированию. А в залесенной местности большую часть хлебов убирать напрямую.

— Словом, нужен творческий подход к делу, — заключает Кирилл Александрович. — И, как мне кажется, это соображение начинает постепенно брать верх. В прошлом году газеты сообщали, что и в Казахстане, и в Курганской области, да и в Тюменской многие массивы хлебов убирали напрямую. Да! — вдруг спохватился он. — Прошлой осенью я возвращался из Москвы и в Тюмени купил областную газету. В ней очень умная статья. Сейчас я найду ее…

Он полез в свой стол, достал несколько папок и в одной из них нашел газету, передал ее мне.

В «Тюменской правде» за 25 ноября 1973 года опубликована большая статья А. Нохрина, директора совхоза «Емуртлинский». Он рассказывает о том, как совхоз добился высоких урожаев и как они организовали уборку хлебов. Вот его суждение: «Вероятно, следует по-другому смотреть и на прямое комбайнирование. В истекшие годы удавалось раздельно убирать весь хлеб. И мы увлеклись, стали укладывать в валки даже тот, который вполне можно молотить на корню. Нынче в совхозе раздельную уборку сократили почти на треть и при прямом комбайнировании намолотили в среднем с гектара более тридцати центнеров. Из валков такого хлеба не смогли взять».

Тут следует заметить, что совхоз этот собрал в среднем с гектара по 25, 6 центнера зерна.

И дальше директор пишет: «Этот урок необходимо учесть еще и потому, что значительно поднялась культура земледелия, хлеба стали чище, ровнее. Это, а также установки для сушки зерна дают право на расширение прямого комбайнирования».

Выходит, директор совхоза «Емуртлинский» высказал в своей статье то, что говорил и Кирилл Александрович Хорошун.

— Очень правильно пишет мой собрат, — заметил Хорошун. — Надо же и вперед заглядывать. Через три-четыре года нагрузка на комбайн и в Сибири будет не выше ста — ста двадцати гектаров. Тогда при прямом комбайнировании весь хлеб можно убрать за восемь — десять дней. Зачем же рисковать, укладывая его в валки, а потом ждать у моря погоды? Пока-то не дождались и очень много хлеба потеряли…

Думается, очень прав Кирилл Александрович!

Конечно, могут быть предложены и другие способы уборки урожая в Сибири. Испытывается, например, и такой прием: с помощью комбайна скошенная хлебная масса сначала измельчается и затем отгружается на пункты переработки вороха — из него отбирается зерно, а все остальное остается на корм скоту. Но как бы то ни было, надо согласиться, что шаблонное применение раздельной уборки хлебов нанесло ущерб делу, привело к большому недобору выращенного урожая. И потому этот способ уборки хлебов должен быть критически пересмотрен. Ради повышения сборов зерна, ради его удешевления.

Словом, да здравствует творчество! Почет ему везде, но многократно — на хлебной ниве, чтоб не скудела, а возрождалась она и крепла, чтоб с каждым годом полнели наши закрома.