1

Утром поднялся рано, вышел на улицу. Солнце только что всплыло над лесом, и его лучи заскользили по зелени нашего огорода, ласкали кота Барсика, растянувшегося на скамейке возле дома. В ближнем лесу все еще заливался соловей. Он и ночью не дремал, и теперь продолжает насвистывать гимн весне.

На моих часах десять минут девятого. Но это время омское, здесь-то, в родной деревне, пока шестой час…

Вчера мы приехали сюда поздно уже, и вот первое утро в родных краях. Середина мая, а черемуха уже отцвела, набирает цвет сирень: вот-вот появятся первые бутончики. А сирени у нашего дома — много.

Мне уже говорили, что весна в этом году здесь необычайно ранняя и май на редкость теплый и солнечный. Вчера вечером термометр, что висит у окна нашего соседа — Василия Андреевича Бойкова, показывал больше двадцати…

Оглядываюсь кругом, ищу «что-нибудь новенькое». В былые годы, когда была жива мать, она в письмах сообщала мне о всех новинках, и я знал, что и где строится, кто как живет, кто как работает. И, приезжая в родные места, лишь своими глазами смотрел на то, о чем уже в общем-то знал. А теперь не стало этого надежного информатора…

Но новинки есть… Из нашего огорода хорошо виден длинный, высокий сарай. В прошлом году управляющий отделением совхоза Иван Павлович Петров своими силами, или, как принято говорить, хозяйственным способом, возвел на бугорке этот сарай, точнее — склад под зерно. Собирали его из старых крестьянских амбаров, но полы настлали новые. В прошлом году он все лето стоял без крыши — не было кровельного материала. И уже осенью, когда я собрался в Калинин, управляющий попросил замолвить там словечко насчет крыши для этого склада. Стройка-то внеплановая, поэтому никаких материалов не было выделено. Я заходил в трест «Свинопром», которому подчиняется наш совхоз, его руководители уважительно отнеслись к просьбе писателя: дали распоряжение об отпуске нашему совхозу тысячи листов шифера. Правда, из брака. Я был, конечно, доволен этим неожиданным подарком. Управляющий тоже.

И вот теперь вижу «плоды трудов своих». Зерновой склад под шиферной крышей, правда, очень пестрой — то белые листы, то зеленые. Но шифером покрыто примерно две трети крыши, остальное закрывают обыкновенной дранкой. Конечно, и в прошлом году можно было использовать дранку, но это дорого, к тому же требует много людского труда и кровельных гвоздей. А в хозяйстве очень мало людей и нет гвоздей.

Пошагал к складу. Не могу уразуметь, почему шифера не хватило на всю крышу. Ведь просили тысячу листов, и дали столько… Подойдя ближе, понял: брак есть брак… Кругом склада разбросано много обломков шифера.

Никаких других новых построек в нашем селе Верескунове я не обнаружил, если не считать того, что сосед наш обнес свою усадьбу новой оградой.

Пошагал в соседнюю деревню Верляйское, благо до нее всего метров триста. Да и на этом небольшом расстоянии стоят два дома: один построен в пятидесятых годах, а второй — четырехквартирный — возведен уже совхозом года четыре назад.

Верляйское начиналось с длинного дома Орловых. Он уже старый, трухлявый. Возводили его, на моей еще памяти, из старых построек. И когда-то в этом доме было весьма оживленно. У Орлова росло человек семь детей, все здоровые, красивые, любители повеселиться. В двадцатые годы возле этого дома устраивались танцы и пляски. Здесь же была и площадка для игры в бабки. Теперь этот большой дом на зиму заколачивается.

Когда проходил мимо дома Орловых, отчетливо вспомнил такой же весенний день давнего уже 1931 года. Тогда у этого дома собрались на сходку крестьяне наших обеих деревень. Решался важный для наших мужиков вопрос. Дело в том, что в преддверии той весны крестьяне деревни Верляйское организовали колхоз, назвав его «Свободный труд». А в нашем Верескуново было всего восемь крестьянских хозяйств. Организовать свой колхоз не имело смысла — слишком мал. Но наши мужики считались работящими, поэтому их сманивали в свой колхоз соседи — и в Верляйское, и в Карякино.

Хорошо помню, как долго мужики нашей деревни решали, в какую сторону податься Тогда уже не обсуждали, идти или не входить в колхоз. Все было ясно. А вот к кому в спутники пойти? Некоторые предлагали в карякинский «Великий Октябрь». При этом упирали на то, что председателем там Алексей Платонович Веселов — герой гражданской войны, буденновец, единственный в то время человек в районе, награжденный орденом Красного Знамени. Под такой «рукой», как говорили некоторые, жить будет надежней.

Но другие возражали. Все знали, что Веселов хотя и пользуется авторитетом, но хозяин ненадежный, свое хозяйство ведет неважно, к тому же любит выпить. Забегая вперед, скажу: так оно и оказалось. Помимо выпивки Веселов увлекался ездой на конях, что естественно для буденновца. И загнал не одного коня. Колхоз тогда буквально разорился на покупке выездных жеребцов.

А когда наконец решили вступить в «Свободный труд», верляйсковские мужики задумали проучить наших: коли долго выбирали, то принимать в колхоз будем не всех сразу, а каждого в отдельности. Значит, каждому надо было писать свое заявление…

Ох, и заволновались же наши мужики! Все окружающие деревни работали уже колхозом. И в этих условиях, как тогда рассуждали наши, всяко может обернуться. Тем более что несколько семей в нашей деревне были отнесены к зажиточным, хотя никто из них наемным трудом и не пользовался. Вдруг откажут? И останешься единоличником. Тогда и землю выделят где-то на самом краю. Да и выделят ли?

И вот у дома Орловых сходка. Председатель сходки Михаил Кузнецов объявил, что сначала заявления будут рассмотрены на комитете бедноты. И члены комитета отправились в соседнюю избу — к Цветковым.

Оставшиеся как-то сразу попритихли. Красноречиво молчали наши верескуновские: решалась-то их судьба… Куда девался задор тех, кто вчера еще у себя в деревне кричали: «А плевал я на верляйсковский колхоз! Не примут — и не надо, жили без верляйсковских, да еще получше!» Теперь и самый боевой из наших — дядя Гриша — помалкивал.

Но вот возвращаются члены комитеты бедноты. Кузнецов оглядел притихших мужиков, несколько торжественно зачитал рекомендацию комитета: принять в колхоз всех, кто подал заявление. Так судьба свела наши деревни. Правда, много позднее в одном колхозе оказались и деревня Карякино, и еще несколько соседних.

Вблизи дома Орловых стоит другой, сильно почерневший. С оконными глазницами без стекол и даже без рам. Еще колхоз перевез сюда этот дом для клуба. В нем когда-то выступала местная художественная самодеятельность — учителя были зачинщиками, регулярно демонстрировались кинофильмы. Но теперь все это в прошлом. Третий год нет ни кино, ни каких-либо выступлений. Дом заброшен…

Надо сказать, что в годы коллективизации в наших двух деревнях насчитывалось более двухсот жителей. Теперь же менее сорока.

Поредело Верляйское. Много пустырей на месте бывших усадеб, много и домов, которые открываются только летом.

А пока на моем пути самый заселенный дом в деревне. Он, правда, и самый просторный. В нем когда-то жил Ефим Михайлович Громов, по прозвищу Старшина. Он действительно избирался старшиной, хотя и был совершенно неграмотным человеком. Теперь в этом доме живет семья Ястребовых.

Помнится, что до колхоза Ястребовы были едва ли не самыми бедными в деревне, жили в маленьком темном домишке. Хозяйка семьи осталась без мужа с четырьмя детьми. К моменту организации колхоза дети уже подросли, работали в артели. Один из сыновей — Павел долгое время был в бригадирах. Но, как и многие другие бригадиры колхозов, пристрастился к выпивке. В его семье росло три сына, но он оставил свою семью, сошелся с другой женщиной, ушел из колхоза и скитался по всяким работам, пока не оказался в числе строителей Межколхозстроя. И если теперь в районе много жалоб на качество строительства, то тут есть доля вины и Павла Ястребова, потому что он и там был бригадиром.

В отличие от отца сын Николай вырос трезвым парнем, работает в совхозе электриком. Его жена — секретарь сельсовета. У них два сына — маленькие, правда, но все же смена растет. С ними живет и мать Николая — очень трудолюбивая женщина, на долю которой досталось много всяких невзгод. Пока живет тут и младший брат Николая — Анатолий с семьей, но он устроился на работу в райцентре, куда каждый день катает на мотоцикле.

Вот семья-то Николая и занимает теперь самый лучший, самый просторный дом в Верляйском.

По соседству с домом я увидел новую постройку, вроде сарая: широкие ворота на две половины.

Как раз из дома вышел Николай Ястребов, направился к сараю, открыл половинку ворот, и солнечные лучи брызнули по крылу белоснежной машины…

Я подошел ближе. В гараже стояли «Жигули». В прошлом году Николай просил меня посодействовать в приобретении машины. Правда, просил он «Москвича». Я пробовал посодействовать: все же Николай — работник отменный, в совхозе считается одним из дисциплинированных, да и, как видно, всерьез закрепился в деревне. В районе обещали учесть заявку Ястребова. И вот… Машина новая и гараж новый, только что возведен.

— Доволен покупкой?

В ответ Николай лишь улыбнулся: чего, мол, спрашивать? Мечтал давно, и вот мечта осуществилась.

— Очень хорошая, — сказал он, распахивая вторую половину ворот гаража. — Правда, дороговато. Пришлось взять кредит. Но отработаем!

В этом, конечно, нет сомнения. Оно в другом: часто ли доведется Николаю ездить на своей машине? Дороги здесь очень уж плохие. Вчера на «газике» еле пробрались.

— Должны же и дороги построить, — возразил Николай. — В постановлении и про дороги хорошо сказано.

Это он о решении партии и правительства по Нечерноземной зоне. Да, там есть и о дорогах. И, думается, не с дорог ли надо начинать осуществление грандиозной программы по преобразованию этой зоны?

Как раз в это время послышался грохот трактора «Беларусь». Он тянул на прицепе тележку, в которой десятка полтора молочных фляг. Как и в прошлом году, молоко в райцентр возят на тракторе, потому что на машине не проехать. А ведь трактор-то в этом случае загружен менее чем на треть… Да и нужен он хозяйству — посевная в разгаре. Но… Нет дорог. В этот же день выяснилось, что еще один трактор занят подвозкой печеного хлеба. И везет-то он чуть больше двухсот килограммов, но… на машине не проехать.

На улучшение дела с дорогами надеется не только Николай Ястребов, но и руководители совхоза, и медики, которым в трудную минуту особенно не по себе: как доставить больного в райцентр?

Николай принялся мыть машину. Оказывается, вчера он все же покатал сыновей и жену по полевым дорожкам, доезжал и до озера.

Все же отрадно: вот Ястребов, в прошлом из самой бедной семьи, а первым в нашей округе купил легковую машину, да еще какую! И живет в лучшем доме.

Шагаю дальше. Про каждый дом, про каждую семью можно бы писать отдельные рассказы. Может, когда-то и напишу. Но сейчас-то лишь выборочно расскажу о некоторых.

Вот еще один просторный дом. Он тут выше всех. Позади дома большой сад — яблонь несколько десятков. Дом этот своими руками соорудил его хозяин Петр Матвеевич Громов. Он был плотником и вместе с братом Тимофеем построил тут в округе едва ли не половину всех домов. В том числе и наш — в Верескунове.

Сам Петр Матвеевич был малограмотным, но семью воспитал хорошо. А семья у него была большая — пятеро сыновей, дочки… Конечно, трудно было содержать такую большую семью, хотя и прирабатывал плотницким делом. И случилось в те годы редкое для этих мест событие. У Петра Матвеевича куча детей, а у его родной сестры, вышедшей замуж в соседнюю деревню Мишнево, — ни одного ребенка. И она обратилась с просьбой: уступи одного, усыновим, вырастим… И Петр Матвеевич уступил. Долго в семье советовались: кого же из пяти? Отдали Михаила.

Хороших сыновей вырастил Петр Матвеевич. Все они стали военными, офицерами. А один из них, Иван, мой годок и друг детства, стал Героем Советского Союза. Отличился он в войне с Японией.

Хорошо воспитали и Михаила. Тот пошел по «мужицкой» линии, сначала работал в своем хозяйстве, а потом его избрали председателем колхоза имени Мичурина в своей же деревне, и он несколько десятков лет возглавлял родной колхоз — до ухода на пенсию. И вывел это хозяйство в число самых передовых в районе. Лишь колхоз «Молдино», о котором речь позднее, опережал мичуринцев, да и то не по всем показателям.

Петра Матвеевича и его жену похоронили, но дом не пустует: летом наезжают сюда дети, внуки, правнуки.

Наискосок от Громовых, через дорогу, дом Пожарковых. Когда-то на этом месте стоял красивый двухэтажный особняк. Жил в нем самый богатый в округе человек — Щеголев, занимался торговлей. И была у Щеголевых дочка Ниночка… Сама по себе красивенькая девочка, но и одевали ее отменно. И никогда не забыть мне одного события…

Я со своей бабушкой Марьей стоял возле дома в Верескунове, когда, разбрызгивая дорожную грязь, пара сильных коней, впряженных в тарантас, пронесла мимо нас самого Щеголева и его дочь Ниночку. В волосах у Ниночки два розовых шелковых банта, платьице воздушное, личико улыбающееся…

Завороженно глядел я вслед промчавшемуся тарантасу, любовался розовыми бантами на голове Ниночки. Как видно, это не ускользнуло от внимания бабушки. Погладив меня по растрепанным волосам, ласково так проговорила:

— Вот, Ленюшка, учись хорошо! Выучишься на писаря — Ниночку в жены возьмешь…

И хотя будущий жених учился лишь в первом классе, слова бабушки произвели впечатление. Я хорошо помню, как глянул на свои босые грязные ноги, на штанишки, сшитые из холста и еле державшиеся на тощей фигурке, на такую же, из холста сшитую, рубашку, естественно, без единой пуговички, так как при лазанье по деревьям все они были растеряны. И несбыточной сказкой показались мне смелые предположения бабушки Марьи.

Правда, одно условие, поставленное бабушкой, я все же выполнил — стал писарем. Но после того Ниночку видел редко. Вскоре Щеголевы уехали из Верляйского. Половину двухэтажного дома продали местному жителю Пожаркову. Из оставленной двухэтажной половины дома Пожарков соорудил одноэтажный. Он стоит и сейчас.

А в конце деревни увидел еще один гараж, как и у Николая Ястребова. Его достраивал Василий Нилович Соловьев. А пока его ярко-красный «запорожец» стоял у дровяника.

Василий Нилович местный житель. В юности был веселым парнем, хорошо играл на гармошке, в художественной самодеятельности всегда исполнял комические роли. А потом всю жизнь шофером — и на войне, и в колхозе, а затем и в совхозе. Теперь он на пенсии.

В детстве и юности ему досталась не очень сладкая доля — вместе с другими братьями и сестрами рос без отца. Но трудолюбив был Василий Нилович, а насчет выпивки весьма осторожен. Потому-то у него и домик отличный, и сад хороший, и пчелы на пасеке, и корову он держит, а вот теперь и своя легковая машина. Все закономерно. И дети у него работящие, все хорошо живут, часто навещают отца с матерью. О них-то и заговорил Василий Нилович.

— Хоть когда встречу своих по-человечески, — улыбнулся он, протягивая жесткую руку. — Да и самому когда куда надо съездить… Я же всю жизнь шофер, отвык ногами ходить.

— А дороги? — напомнил я.

— Так я, пожалуй, по любой дороге проеду, — усмехнулся Василий Нилович. — Помните, как тогда ехали?

Однажды он вез меня на грузовике от райцентра до деревни. Никто в те дни не мог проехать к нам на машине, а он ездил. Помнится, тогда именно он сказал: «По такой дороге ни один городской шофер не проедет…»

Видимо, это обстоятельство вносило некоторое успокоение в его сердце.

Возвращаясь, еще раз пересчитал дома в Верляйском. Получилось 22. А ведь было более 30… Но не только это печалит. Еще в прошлый приезд в сельсовете мне говорили, что постоянных жителей в Верляйском — 23 человека. Трудоспособных же только трое. А ребятишек двое, оба у Николая Ястребова.

Даже в уютном, хорошо отстроенном домике Марии Васильевны Соколовой, матери-героини, воспитавшей десятерых детей, теперь живут только двое — она сама и ее сын. И лишь летом в этом доме всегда шумно и весело: съезжаются со всех сторон дети и внуки.

Я хорошо знал мужа Марии Васильевны — Василия Соколова. Тот мечтал о работе только на земле, любил землю. Сказалось тут, видимо, и то, что сам он вырос на хуторе, ему довелось немало корчевать пней и кустарников, отвоевывая пашню. Давно еще, вскоре после войны, беседовал я с ним. И он радовался: семья большая! Будет кому работать на земле, продолжить его крестьянское дело. Но… Пожалуй, только младший сын может закрепиться в деревне — он уже механизатор. Да и сама хозяйка Мария Васильевна продолжает трудиться — разносит почту по трем деревням.

И вот опять наше Верескуново. По числу домов оно держится на довоенном уровне. Но что касается работников, то и тут дело неважно: если не считать учителей, то трудоспособного населения всего три человека. Это на десять-то домов… А ребятишек — один…

А между тем в нашей деревушке — контора отделения совхоза, почта, сельсовет медпункт, магазин, пекарня… Впрочем, пекарни уже нет. Это я узнал, когда к открытию магазина отправился за хлебом.

Лет десять, как в нашей деревне открыт магазинчик. Небольшой, словно из сказки, — на курьих ножках. В него, кроме продавца, могло втиснуться не более пяти покупателей. А вот теперь, оказывается, магазин перевели в бывшую пекарню. Это уже довольно просторное помещение, вполне приличное. Я поздравил продавца Нюру с новосельем. Она, полная, круглолицая, розовощекая, широко улыбнулась:

— Теперь хоть есть где товар разложить…

Но когда я попросил буханку хлеба, она несколько смутилась.

— Подождали бы до вечера… Привезут свежего. А этот… — Она взяла с полки буханку хлеба, постучала ею по прилавку. — Как железо. Ножом его не разрезать, только топором…

Подошли покупатели — старушки, сразу включились в разговор о хлебе: плохой стал — и передержанный, и некачественный. И все потому, что закрыли свою пекарню, теперь хлеб возят с разъезда Торфяное. А оттуда шлют сюда хлеб, который остался нераспроданным на месте — для работников торфопредприятия. К тому же и возят хлеб через день. Просят меня «похлопотать». И не только насчет качества черного хлеба, но и насчет булочек.

Знакомые мотивы… Торговая сеть все еще, как видно, не усвоила, что и люди села не прочь полакомиться белым хлебом. Не странно ли — производители этих самых булок не могут купить их в сельском магазине? Как выяснилось, кое-кто из наших белый хлеб заказывает через случайных попутчиков или возчику почты из райцентра. Но это, как сказала одна старушка, только для местного начальства. Рядовым жителям никто не окажет такой услуги. Самим же идти за белым хлебом в райцентр далековато — больше десяти километров…

Забегая вперед, скажу, — когда начал разбираться с хлебными делами, то просто ужаснулся: есть населенные пункты, и не малые — целые бригады, куда хлеб доставляется один или два раза в неделю. Подобное «снабжение» имеет место в колхозе имени Калинина. Даже в передовом хозяйстве района — колхозе «Молдино», выращивающем самые высокие урожаи, следовательно, и поставляющем государству наибольшее количество зерна, хлебом торгуют с перебоями. В районной газете сообщалось, что там иногда по три-четыре дня не продают хлеба колхозникам.

Дико все это. Было время, когда колхозники не нуждались в печеном хлебе, получали на трудодни зерно, размалывали его, сами пекли хлеб и булки. Но давно уже нет выдач зерна на трудодни, большая часть колхозов перешла в совхозы, а торговлю хлебом наладить не могут. В самом деле, разве не обидно труженикам полей — хлеборобы, а доброго хлеба нет. В райцентре продают весьма приличный хлеб, всегда есть булки, а вот селяне продолжают оставаться на черном хлебе, к тому же и низкого качества.

Я решил обратиться в народный контроль. Иван Михайлович Соколов — председатель районного комитета народного контроля — поручил проверить качество хлеба, выпекаемого на Торфяном. Мы скоро заметили и плоды этого вмешательства: хлеб стал лучше, и более свежий. И белого хлеба иногда стали привозить, но так мало, что Нюра вынуждена выдавать батоны по списку: кому не досталось в один привоз, продаст из следующего.

Когда же я сам сходил на Торфяное, поговорил о качестве хлеба с торговыми работниками, то услышал неожиданное:

— И такой-то не следовало бы завозить…

— Почему же так?

— А потому, что все равно почти весь хлеб скоту идет.

Тут приоткрылась еще одна проблема. В ее актуальности я убедился буквально через час, когда возвращался в свою деревню и вблизи Верляйского встретил знакомую старушку. В большой сетке она несла шесть буханок черного хлеба. Я знал, что жила она одна, родственники к ней еще не приехали, потому и спросил:

— Тетя Марья, зачем вам столько хлеба? Или соседям прихватили?

— Каким соседям? — не поняла меня тетка Марья. Поотдышавшись, добавила: — Замучилась я с этим хлебом… Поросеночка взяла, курочки есть, а кормить-то их чем?.. Бывалочи, зернушка давали колхозникам, а теперь как быть?.. Вот и таскаешь… — Она перекинула сетку на другое плечо и, еще больше сгорбившись, пошагала дальше.

Пока шел до дома, встретил еще четырех старушек. И каждая несла пять-шесть буханок хлеба… И я уже не спрашивал, почему так много.

Зашел в сельсовет, уточнил, сколько в какой деревне проживает людей постоянно. А в магазине узнал, сколько продается хлеба. И вот какая картина открылась: в трех деревнях, обслуживаемых нашим магазином, постоянно проживает 93 человека; в среднем за день они покупают 180–200 буханок хлеба. Это зимой. Летом до 250, не считая белых батонов, которые иногда привозят. Словом, две буханки на душу.

— Так многие наш-то хлеб не едят, — уточнила продавщица. — Из района привозят. Шоферы, трактористы, да и так кто поедет, себе на еду-то больше оттуда хлеб привозят…

Она сообщила, что некоторые семьи, состоящие из трех человек, берут в магазине ежедневно по десять буханок хлеба.

— К зиме ближе расход хлеба увеличивается.

— Почему же? Ведь дачники к тому времени уедут.

— А потому, что скот уже не пасется, во дворе кормить надо…

Выходит, правы пекари с Торфяного? Действительно, большая часть печеного хлеба, продаваемого магазином, идет на корм скоту и птице. Но когда я поговорил на сей счет с некоторыми жителями, они задавали вопрос:

— А что же делать? Скот-то держать разрешают, а где купить кормов?

Значит, и они правы? В самом деле: где купить зерна для птицы, комбикормов для скота? В местных магазинах, да и в райцентре корма для скота и птицы не продают.

Можно бы, в значительной мере, дело поправить тем, что помочь местным жителям в заготовке сена. Вовремя выделять участки сенокосные, помогать в уборке. Но здесь давно уже заведен порядок, по которому заготовка кормов для личного скота разрешается только после того, как колхоз или совхоз выполнит план заготовки сена. Но такое случается редко. На моей памяти в Удомельском районе, да и в целом по Калининской области, план заготовки кормов никогда еще не выполнялся. В этих условиях рассчитывать на сено для своего скота фактически не приходится. Правда, тем работникам, которые заняты на заготовке кормов для общественного стада, в порядке натуроплаты выделяется часть сена, но ведь не все могут его заработать, да и выдачи его невелики.

Между прочим, многие высказывали свою совершенно справедливую, на мой взгляд, досаду: получается так, что, скажем, железнодорожники, жители райцентра, заготовку кормов для своего скота ведут своевременно — то ли в придорожной зоне, то ли в лесах государственного значения. Им ежегодно отводятся участки. Только колхозники и рабочие совхозов не получают такого права. Справедливо ли это?

А один из тех, кто держит скот, говорил и более грустное:

— Нужда заставляет другой раз или красть корма, или покупать краденое…

Да, некоторые кладовщики Заготзерна продают комбикорма по сходной цене сельским жителям. Конечно, иногда попадаются на этом, но далеко не все.

В прошлом году один из моих земляков решил расстаться со своей коровой. Я начал отговаривать его: зачем же лишаться коровы? Ведь пока что без подсобного хозяйства на селе прожить трудно. В сельских магазинах мясом не торгуют, молоком тоже. За все минувшее лето в наш магазин завезли однажды несколько десятков банок мясных консервов, да и те по коммерческой цене, в два раза превышающей государственную. Их, правда, быстро раскупили, но не местные жители, а приезжие дачники. А при своей корове жизнь, как говорится, по-привольней. Но в ответ было сказано:

— Совестно скармливать столько хлеба корове. Все же видят это, вот и начинает меня совесть заедать… Да и с ворами, которые государственными комбикормами торгуют, совестно дело иметь. Лучше уж не грешить…

Все это вместе взятое и привело к тому, что скота в личной собственности колхозников и рабочих совхозов становится все меньше и меньше. В том же Верляйском осталось всего три коровы… Правда, свиней и кур держат, но кормят их в основном печеным хлебом.

А ведь ясно: кто лишился своего скота, тот первый кандидат на уход из села. Так оно практически и получается. Я мог бы назвать много имен местных жителей, которые сначала вынужденно расстались со своим скотом, а затем и уехали из деревни. Так что тут есть о чем подумать ведомству торговли, нашим планирующим органам, да и не только им. Затронутая проблема имеет самое прямое отношение к закреплению кадров на селе.

 

2

По всему чувствуется, что деревушки наши живут в ожидании важных перемен. Все ведь знают о постановлении партии и правительства по дальнейшему развитию сельского хозяйства Нечерноземной зоны и потому надеются на появление новых построек — производственных, жилых, культурно-бытовых, новых высокопроизводительных машин. Сильно обезлюдевшие в последние годы деревушки наши надеются и на приток молодых сил. И понять их можно: с теми людскими силами, что остались в здешних селах, сложные задачи, поставленные перед тружениками сельского хозяйства, трудно решить.

От нас до деревни Гайново километров пять. В недавнем прошлом на этом промежутке действовало три самостоятельных колхоза — со своими правлениями, специалистами, бригадами и фермами. Теперь здесь одна производственная бригада, в которой трудоспособных всего… 7 человек.

Летом заболела телятница, легла в больницу. И некому, совершенно некому было смотреть за телятами, кормить их. Сам бригадир бегал на ферму, что-то там делал. Но ведь под его присмотром земли трех бывших колхозов…

В летние дни я часто встречался со своим старым приятелем Григорием Сергеевичем Семеновым из деревни Гайново. Когда хожу рыбачить, то пользуюсь его лодкой.

Деревня Гайново расположена на очень красивом месте — на берегу озера, вблизи большой проезжей дороги, и от райцентра в пяти километрах. Казалось, почему бы не жить здесь людям? Все природные дары, так сказать, под рукой: и огороды у воды, значит, и в засуху все прекрасно растет, и рыба рядом, и дрова близко. И ягоды, и грибы — все под рукой. Но близко и райцентр, и торфопредприятие, и железная дорога. И большая часть колхозников в свое время переквалифицировалась в рабочих. Вот и Григорий Сергеевич давно уже работает на железной дороге, в ремонтной бригаде, ездит туда на мотоцикле, имеет два выходных дня в неделю. Разумеется, он в большей степени, чем рабочие совхоза или колхозники, пользуется дарами местной природы.

А вот его сестра стала животноводом, доила коров, ухаживала за телятами. Ее муж выучился на тракториста. Казалось, чего бы не жить этой семье? Но жизнь не удалась, потому что «хозяин» все пропивал… Недавно они разошлись. Он уехал куда-то, и она тоже решила уехать. Трудно ей здесь с двумя детьми — на ферме с раннего утра до ночи. Разумеется, коров доила руками: для двадцати животных машину не приспособишь. Да иной раз и пасти их приходилось самой — не было пастуха. И вот продан домишко, и совхоз потерял беззаветного работника. Вместе с ней покинули Гайново и ее две дочери — последние ребятишки этой деревни…

Ликвидировалась и ферма: некому доить коров. Часть их сразу сдали на мясо, остальных перевели в другую бригаду.

А между тем, думается мне, если бы руководители совхоза были поближе к людям, знали бы их настрой, следили бы за их житьем-бытьем, смогли бы удержать прекрасную работницу в своем хозяйстве. В этом убежден и Григорий Сергеевич. Он говорит:

— Да если бы и с нами, которые из деревни перешли на производство, поговорили по-человечески, так многие вернулись бы в совхоз… Заработки здесь теперь не хуже, чем на производстве.

Но, выходит, некому поговорить по-человечески?

В 1973 году ко мне заявилась делегация женщин из деревни Верляйское. Просили замолвить словечко насчет воды. Лето было жаркое, все колодцы пересохли. И речка тоже.

За питьевой водой нужно ходить или на озеро, — а это почти два километра, — или к школе, где пробурена скважина. Но и до школы не менее километра, а большая часть жителей пенсионеры, старухи.

Пошел я к председателю райисполкома. Он пригласил директора совхоза. А тот сказал:

— Так в этой деревне почти одни пенсионеры остались…

Выходит, у руководителя хозяйства никакой заботушки о бывших тружениках, отдавших всю жизнь артельному хозяйству, а потом и совхозу. Так кому же после такой «заботы» охота доживать здесь до пенсии? Я уже не говорю о том, что и сейчас совхоз держится в значительной мере на пенсионерах: и на поле, и на фермах их больше, чем трудоспособных работников.

Под нажимом начальства Юрий Федорович Андреев — так зовут директора совхоза «Прожектор» — дал слово в 1974 году провести в Верляйское воду от скважины у школы, поставить в деревне две колонки.

Но напрасно ждали в Верляйском этой воды. И в 1975 году обещание не выполнено… А ведь можно бы организовать подвозку воды за плату. Тем более что многие все равно нанимают пенсионерку Татьяну Пожаркову, она приносит по ведерку-другому самым престарелым и дачникам. А дать бы ей лошадку, — они в совхозе есть, — она снабжала бы водой всех. Но это считается роскошью…

На что же тогда надеются руководители хозяйства?

Трудно сказать. Скорей всего на то, что районные организации изыщут рабочую силу. Так-то спокойней, чем заботиться об улучшении жизненных условий постоянным жителям.

Создается и такое впечатление, что некоторые руководители — и их не так уж мало — озабочены лишь тем, как получше устроить приезжего работника. Ему и квартира в новом доме, и все другое, доступное для хозяйства. А вот о тех, кто ниоткуда не приезжал, а всю жизнь трудится на родной земле, заботы как-то поменьше: этот, мол, ко всему привык, все уже пережил.

К слову сказать, наш брат литератор и журналист тоже любит писать о приехавших откуда-то, именно об их достижениях в труде. А вот о тех, кто не уезжал из родного села, мы пишем реже, полагая, видимо, что свой-то житель и так обязан хорошо работать.

Конечно, приезжему (часто все-таки или сбежавшему от трудностей или ищущему «длинные рубли») надо оказать уважение, устроить его. Это вполне естественно. Но при этом никак нельзя, просто грешно, ставить заботу о своих коренных тружениках на второй план, не оказывать им помощи и в жилье, и в ремонте дома, и в снабжении той же водой и хлебом. Все же на них держится дело-то. Честь им и слава!

А теперь поговорим о приезжих…

В Удомельском районе почти все колхозы и совхозы нуждаются в приезжих, без них уже не обойтись. Давно уже здесь заведен порядок, по которому к каждой районной организации прикреплен какой-то колхоз или совхоз. В порядке шефства они посылают в закрепленное хозяйство своих рабочих, помогают чем могут.

Каждое утро к восьми часам в райцентре шумно, людно, много машин, примчавших из колхозов и совхозов за своими шефами, которые собираются в заранее определенное место.

Так делается и в других местах, скажем, в Сибири. Но там людей направляют в колхоз или совхоз на длительный срок, они включаются в состав постоянных бригад и работают там, так сказать, по крестьянскому распорядку дня.

А вот здесь шефы приезжают лишь на день, вечером их увозят обратно. Независимо от расстояния — десять ли километров, тридцать ли… Конечно, при хороших дорогах эти километры не расстояние, но при здешних…

Вот как помогают шефы, скажем, третьему отделению совхоза «Прожектор». В хозяйство они приезжают, как правило, часам к девяти, если дорога нормальная. Численность приезжих не постоянна, поэтому управляющий отделением каждый раз должен распределять по участкам. Затем их развозят к месту работы. И получается так, что к работе они приступают не ранее десяти часов утра. До этого часа, в ожидании шефов, часто не работают и свои. А в четыре дня шефы уже кончают трудиться, им к пяти надо быть дома, в райцентре. Но покинули шефы поле — рассыпались и звенья, созданные с их участием на уборке урожая или сенокосе, практически прекращается работа в совхозе. И это в летний-то день, который, как раньше говаривали, год кормит.

Шефская помощь колхозам и совхозам стала здесь своеобразной формой трудповинности. Скажем, на заводе имени Гусева, который шефствует над совхозом «Прожектор», каждому рабочему определено число дней в году, которые он обязан отработать в подшефном хозяйстве. Знает ли он работу на поле, значения не имеет, побывай определенное количество дней в подшефном хозяйстве, и ты, как говорится, выполнил свой гражданский долг. Попал, скажем, в дождливый день, в поле не работал, но и этот день идет в зачет.

Много раз видел я работу шефов. Случается, что приезжают бывшие колхозники, которые крестьянские работы выполняют хорошо, умело. Но чаще-то это девчушки или пареньки, которые и у себя-то в райцентре никакой черновой работы не выполняли, даже вилы в руках не умеют держать, не говоря уже о более сложном деле. Зато отдыхать в тени деревьев, под стогом ли — ох, как охочи! Подойдет время обеда — и, считай, конец рабочему дню… Но управляющий знает: пошуми на шефов, — обидятся, своему начальству пожалуются, гляди и совсем не станут приезжать…

Отдача от такой шефской помощи, скажем прямо, очень невелика. В прошлом году в областной газете сообщалось, что в некоторых районах шефы по законным расценкам заработали в среднем менее 40 копеек в день. Значит, и установленные нормы они выполнили не более чем на пятнадцать — двадцать процентов. Грустные цифры!

Правда, однажды я наблюдал за работой приезжих в нашем же совхозе. В тот день подобралась группа шефов — мужчин, которые метали сено. Так вот, они в тот день заработали по четыре-пять рублей. Правда, уехали с поля не в четыре часа, как обычно, а значительно позднее. Но… это отдельные эпизоды. В целом же помощь невелика. Как говорится, помогать, так уж помогать! Выделить на месяц или на какой-то определенный срок таких людей, которые действительно могут помочь подшефному хозяйству. И, думается, жить им следовало бы там, на месте, чтобы в полной мере включиться в общий ритм работы местных бригад. В этом случае и людей с производства отвлекалось бы меньше, и пользы подшефным было бы больше, да и шефы заработали бы прилично. То есть все оказались бы в выигрыше.

Помимо всего прочего, участие шефов в повседневной жизни подшефного хозяйства помогло бы налаживанию культурно-просветительной работы на селе, что крайне важно. И транспорт колхозов и совхозов работал бы по своему прямому назначению. А то на нашем отделении совхоза на ходу всего одна машина, и половину времени она занята тем, что привозит и отвозит шефов. А их иной день и приезжает всего четыре-пять человек. Но из-за недостатка транспорта даже товары в магазины на селе доставляются с большими перебоями.

Несколько слов необходимо сказать и о строителях «Межколхозстроя». Вроде бы своим званием они прикипели к колхозному производству, но в работе они уже горожане: в разгар строительного сезона трудятся по восемь часов в день, используют два выходных в неделю. Не считая ненастных дней и дней, когда простаивают из-за недостатка строительных материалов, что, к сожалению, случается довольно часто. Не отсюда ли берет начало и разгульная жизнь многих строителей?

В самом деле, грустно наблюдать, когда в горячую летнюю пору селяне стремятся «ухватить» время, работают чуть не весь световой день. А вот те, кто призван обслуживать селян, помогать им, все еще напоминают посторонних «дядей». Руководители колхозов давно предлагают, чтобы строители на селе в летний сезон работали побольше восьми часов да с одним выходным в неделю. Позднее, осенью или зимой, можно предоставить отгул или оплатить сверхурочные, а то ведь теряется очень много драгоценного времени. Да и сами строители хорошо знают: за час работы летом они делают в два-три раза больше, чем зимой.

А ведь и мастерские Сельхозтехники, ее склады с запчастями и материалами, тоже отдыхают два дня в неделю.

Так не настала ли пора, чтобы все, кто обязан обслуживать сельское хозяйство, работал бы применительно к принятому в колхозах и совхозах распорядку? А как же иначе?

Ну, а главное, понятно, создание своих постоянных кадров в каждом хозяйстве.

Однако руководители совхоза «Прожектор», соглашаясь с этой в общем-то бесспорной мыслью, говорят, что в совхозе труднее, чем в колхозах, создавать устойчивые кадры. Для меня такое суждение неожиданно. Но и доводы, высказанные руководителями совхоза, убедительны.

Вот главный: давненько уже совхозу не выделяют средств на жилищное и культурно-бытовое строительство.

— Нам, конечно, приятно читать, — говорит управляющий отделением Иван Павлович Петров, — что где-то в нашей области строят в совхозах жилые дома с городскими удобствами, клубы, бани, но у нас-то ничего такого не строят…

Он да и директор совхоза говорили, что в колхозах легче решать вопросы строительства, там сами имеют право определить: что именно надо строить. В совхозе же все зависит от планирования сверху: дадут денег — строим, не дадут — нет. И пока нашему совхозу почти ничего не дают.

Сходная картина и в ряде других совхозов района: мало выделяется средств на культурно-бытовое строительство, да и на производственное тоже. К тому же местные совхозы не всегда имеют прибыль, значит, не могут вести строительство за счет фондов материального поощрения.

Я думал, что так только в Удомельском районе. Но и в соседнем Вышневолоцком примерно такая же картина. В совхозе «Смычка» беседовал с директором Виктором Николаевичем Евграфовым. Когда спросил, что больше всего заботит руководителей хозяйства, он не задумываясь бросил:

— Жилищное строительство!

И нарисовал такую картину: до сих пор специалисты совхоза живут на частных квартирах, потому что область не выделяет средств на жилищное строительство. И в 1975 году на эти цели не ассигновано ни копейки. Недостаток жилья тормозит создание постоянных кадров в хозяйстве.

— Наш совхоз-то стоит на большой дороге, — загорячился Виктор Николаевич. — Было бы жилье — людей набрали бы полную потребность, многие просятся к нам: места-то у нас больно красивые, а главное — дороги хорошие. На большом тракте стоим, к нам люди пошли бы с удовольствием, но где им жить?..

Выходит, проблема местных совхозов, так сказать, общая.

Сам я по опыту работы совхозник. Довелось участвовать в создании совхозов Сибири. Теперь там настоящие городки. Навещаю иногда те первые сибирские совхозы, любуюсь ими, да и нельзя не любоваться! Это уже не деревни. Там много домов с городскими удобствами, есть клубы, спортивные залы.

Потому-то я с пристальным вниманием следил за жизнью совхозов в родных местах — в Калининской области. И здесь есть старые совхозы, созданные в двадцатых и тридцатых годах, в большинстве они хорошо отстроены. Но основная масса совхозов создавалась в последнее десятилетие на базе отстающих колхозов. И в Удомельском районе было создано шесть таких совхозов

Мне казалось, что перевод отстающих колхозов на совхозные рельсы должен ознаменоваться прежде всего новым строительством. В первые годы после организации это чувствовалось. Скажем, в совхозе «Прожектор», куда входит и наша деревня, на центральной усадьбе возникла улица новых домов, они сильно отличались от обычных крестьянских и отделкой, и планировкой, поэтому не пустовали. Кое-что было возведено и из производственных помещений, но, честно говоря, очень не много. А затем тихо стало на строительных площадках…

С грустью приходится отмечать, что новые совхозы района по строительству отстали от колхозов. В колхозах каждый год что-то строится, а в совхозах — увы… очень мало. Некоторые колхозы района сооружают механизированные комплексы для скота, а в совхозах перебиваются в старых помещениях, оставшихся от колхозов. Вот и на третьем отделении совхоза «Прожектор» за последние десять лет построено всего два дома да одна шоха — так здесь называют склад, где ведется подработка зерна. Но эта шоха лишь заменила бывшее колхозное гумно, которое по размерам было не меньше, но его почему-то развалили, хотя оно могло служить многие годы, потому что стояло на каменном фундаменте и на кирпичных столбах.

Почему же совхозы оказались в таком трудном положении со строительством?

Завесу приоткрыл Виктор Николаевич Евграфов:

— Так это нам не повезло… В других местах возводятся крупные механизированные комплексы, поэтому все ассигнования направлены туда, а мы на голодном пайке, а то и вовсе без денег… Говорят: ждите, придет и ваш черед. Но боюсь, когда черед придет, в совхозе останутся одни пенсионеры…

В областных организациях подтвердили: да, линия взята на сооружение крупных механизированных комплексов. Поэтому в большинстве совхозов крупного строительства не ведется, все направлено на комплексы.

И тут невольно возникает вопрос: правильно ли это?

С одной стороны, вроде бы правильно: зачем распылять средства на множество совхозов, надо строить капитально сначала одни совхозы, затем другие.

Но… Давайте встанем на место руководителей совхозов, которые пока ждут очереди. Каково им-то? Планы производства с каждым годом увеличиваются, и это естественно, а выполнять их надо без соответствующего увеличения материальной и производственной базы. Правда, Виктор Николаевич Евграфов говорит, что с этим еще как-то можно смириться на пяток лет. Трудно будет, это ясно, но трудности не новые, как-нибудь преодолеем: для скота соорудим времянки, подлатаем старые помещения. А вот жилищное строительство остановить никак нельзя! Потому что если не будет пополнения рабочей силы, не будет возможности предоставить жилье даже специалистам, тогда дело совсем плохо.

Так говорили мне руководители и других совхозов, стоящих в очереди на строительство. А ведь таких пока в несколько раз больше, чем тех, у кого комплексы уже возводятся.

Я пробовал рассуждать так: ну, хорошо, нужны комплексы, это бесспорно. И в связи с этим неизбежно сдерживание строительства производственных помещений в других совхозах. Но на жилье и культурно-бытовое строительство этим совхозам можно бы выделить ассигнования?

— Нет, нельзя, — ответили мне. — Потому что где комплекс производственный, там и образцовые жилые поселки, со всеми культурными и бытовыми помещениями.

Тоже правильно. Комплекс есть комплекс.

Только вот беда-то: сооружаются эти комплексы в сроки, удлиненные против проектных в полтора-два раза. Значит, ассигнования на их строительство не осваиваются полностью. И в то же время застой на площадках десятков других совхозов.

Так как же быть?

Думается мне, что правы руководители совхозов, которые утверждают: комплексы надо сооружать, но в таком количестве, чтобы и другим хозяйствам можно было что-то строить, особенно жилье. Тогда в полной мере использовались бы годовые ассигнования на строительство и совхозы не отставали бы от колхозов в создании условий для своих рабочих. Тогда и с рабочей силой в совхозах было бы не хуже, чем в большинстве колхозов.

Но что же делается в колхозах?

Заглянем в «Расцвет».

 

3

Мне довелось ездить по селам и деревням многих районов страны. Я достаточно хорошо убедился: вид села или усадьбы совхоза — аттестат всего хозяйства. Если дома приличные, да если они обнесены красивыми оградками, да если при этом под окнами сад или палисадник с цветами и фруктовыми деревьями и все кругом прибрано, то можно безошибочно сказать: в этом хозяйстве дела идут хорошо! А если поселок имеет неопрятный вид, никаких тебе палисадников и цветов, никаких украшений на окнах или верандах, то тоже ясно — плохо работает это хозяйство.

Приезжая в колхоз «Расцвет», всегда любуюсь этими самыми палисадниками, и садами, и цветами. Почти к каждому дому пристроены застекленные веранды, усадьбы колхозников обнесены аккуратными изгородями из штакетника или из жердочек. Сразу видно, что живут здесь безбедно, что люди любят красоту. Значит любят, чтобы всякая работа была выполнена добротно.

А руководители колхоза постоянно заботятся о нуждах колхозников. Я давно в этом убедился. Помнится, руководители других колхозов все посмеивались над председателем «Расцвета» Александром Ильичом Ивановым: самый малюсенький колхоз в районе, а тоже нам, затеял строительство Дома культуры… Но Александр Ильич помалкивал себе да подгонял строителей. Знаю, сильно намучился он с рабочими из Межколхозстроя: медленно они строили. Правда, помог немного студенческий строительный отряд. И хотя долго шла эта стройка, никак лет пять или шесть, но Дом культуры есть! Один из лучших в районе. Впрочем, Домов культуры в Удомельском районе не так уж много. Получше и попросторней в колхозе «Молдино», о котором речь впереди, да еще в двух или трех хозяйствах.

Одновременно с Домом культуры здесь сооружали и детский комбинат. И опять шутили соседи: ребятишек-то в «Расцвете» раз-два — и обчелся, а тоже — комбинат…

Вроде и правы критики. В «Расцвете» всего 116 трудоспособных мужчин и женщин, но зато 127 пенсионеров. Кто же будет поставлять «клиентов» в детский комбинат?

Но комбинат в 1974 году вступил в строй, и теперь там с утра до ночи слышны детские голоса. А сколько благодарностей председателю от колхозников! Тем более что они знали: во всем районе такой комбинат есть еще только в «Молдино».

А председатель артели тем временем думал об облегчении труда животноводов, особенно доярок. И первым в районе начал возводить механизированный коровник на 200 коров. Здесь такие сооружения называют громко — механизированный комплекс. Но не надо улыбаться, по местным масштабам это действительно комплекс, потому что в районе много ферм с поголовьем в 50–70 коров. Главное-то тут в механизации, в улучшении условий труда людям. И этот комплекс в 1973 году тоже вступил в строй.

Первым в районе Александр Ильич начал возводить каменный шестнадцатиквартирный дом со всеми городскими удобствами: ванна, газ, горячая вода, канализация. К сожалению, опять долго возились с ним строители, но его уже заселили в основном молодые семьи. При этом своим, выросшим в родном колхозе, было предоставлено 12 квартир, а 4 — переселенцам из других мест: услышали они о добрых делах в колхозе, вот и перебрались. И хорошо работают.

А нынче, еще до поездки в «Расцвет», говорили мне об очередном «чудачестве» Александра Ильича — задумал строить среднюю школу. Уже и в область ездил, и в Москву писал, и здесь в районе все пороги оббил… Но кого учить-то?

При въезде на центральную усадьбу колхоза «Расцвет» увидел я очередную «новинку» — магазин современного типа, с огромными стеклянными окнами. В прошлом году на этом месте лишь фундамент возводился. На улицах появились и водоразборные колонки.

Александр Ильич оказался в конторе. Он рослый, плотно сколочен и потому занимал почти половину своего малюсенького кабинета. Протянул руку, улыбнулся:

— Недостатки наши хотите осветить?

— Если есть, то конечно…

— Они всегда есть, без них нет продвижения вперед, — снова улыбнулся он.

Надо сказать, что Александр Ильич из местных жителей и вот уже тридцать восемь лет руководит колхозом.

По всему чувствуется, что настроен отлично. Мне подумалось: это потому, что сегодня именно его колхоз первым в районе начал уборку ржи. Когда мы ехали сюда, то останавливались у комбайнов, и нам сказали, что намолот хороший. А ведь год-то не очень благоприятный — засушливый. Ну, а если хорош намолот, то, естественно, и настроение у всех отличное.

Но, оказывается, не только урожай радовал сегодня председателя.

— Будем с будущего года школу строить! — сообщил он. — Вчера в райкоме все окончательно утрясли.

— Среднюю?

— Мы просили среднюю, но нам доказали, что пока хватит восьмилетки, а там можно и пристроить. И это правильно. Словом, школа теперь будет!

Я сказал о том, что слышал: учеников-то не набрать.

— Будут и ученики! — решительно возразил Александр Ильич. Он достал из стола папку, из нее вынул три листка бумаги, на них столбиком фамилии, имена… — Вот тут у меня все теперешние и будущие школьники переписаны.

Сейчас в колхозных поселках лишь школы-трехлетки. Значит, с десяти лет родители вынуждены отправлять своих ребятишек в интернат — в райцентр. С таким положением не каждая семья охотно мирится, и именно из-за этого, как отмечает Александр Ильич, многие молодые семьи уезжают из деревни, колхозы теряют самых лучших работников.

В списках председателя значилось более 70 ребятишек. Конечно, маловато, но Александр Ильич настроен оптимистично:

— Пока школу строим, еще народятся, теперь каждый год более десяти ребятишек у нас прибавляется. Ну, и надеемся на приток со стороны. К нам многие просятся. Вот и решили еще один шестнадцатиквартирный дом строить. Чувствую, что сейчас в жилье, конечно благоустроенном на городской лад, все дело. Было бы сейчас двадцать квартир, все их заселили бы новыми жильцами. — Помолчав немного, заключил: — Я с ужасом думаю вот о чем: не будь у нас вот того, — он кивнул головой на окно, — нового дома, все бы эти шестнадцать семей уехали из колхоза. Вот дела-то какие.

Позднее мы ходили по колхозной усадьбе. Александр Ильич, стоя у нового дома, шутливо заметил:

— Здесь наш главный резерв, отсюда больше всего поставляется ребятишек в детский комбинат, потому и возвели его по соседству. И второй такой рядом построим.

Говорил он и о первоочередных планах производственного строительства: возвести еще один комплекс на двести коров, помещение для откорма скота, где основные трудовые процессы тоже будут механизированы.

— Помните, я жаловался вам, что нет ручных сенокосилок? — напомнил давний разговор Александр Ильич. — Так нынче у нас работали такие косилки. Ребятишки и парни просто в восторге от них!

В этой зоне нет обширных лугов, поэтому широкозахватные косилки не пустишь, особенно на естественных сенокосах. А самая лучшая трава растет в перелесках, вблизи кустарников. Александр Ильич и просил Сельхозтехнику купить для колхоза ручные сенокосилки с узким захватом, о которых он вычитал в каком-то журнале.

И мечта председателя осуществилась! Девятнадцать таких косилок работает в колхозе. Летом я видел эти косилки в действии. Машина эта, можно сказать, в детском исполнении: с легко заводимым мотором, очень проста в управлении, захватывает рядок не более метра, пройдет вблизи любого кустарника. Смонтирована она вместе с небольшой тележкой, на которой можно возить сено или траву. В наборе и соответствующие грабли. Сам режущий аппарат легко снимается, и тогда можно прицеплять грабли или возить грузы. Словом, чудесная машина. Поставляет ее нам Чехословакия.

— Ребятишки очень полюбили эту машину, — повторяет Александр Ильич. — С ее помощью мы нынче обкосили буквально все перелески, и сена запасли на полтора года. Словом, надо больше строить! — заключил Александр Ильич, — Строить и механизировать! — уточнил он.

Да, здешние руководители проявляют должную заботу о быте людей, об облегчении их труда. После этого надо ли удивляться тому, что небольшой колхоз «Расцвет» действительно расцветает. По урожаям он соревнуется с лучшим в районе колхозом «Молдино» и уже не уступает ему. В 1974 году, например, здесь было намолочено более 19 центнеров зерна с гектара — лишь на центнер меньше, чем в «Молдине». И продуктивность скота высокая. Здесь самая лучшая в области овцеферма, лучшая в районе откормочная площадка для крупного рогатого скота. И хотя колхоз, в связи с большой программой строительства, вынужден прибегать к государственным ссудам, рассчитывается по ним аккуратно, просроченной задолженности не имеет.

Практический опыт этого хозяйства мог бы служить своеобразным эталоном для многих других колхозов. И пример этот в Удомельском районе не единичный. В колхозе «Молдино» накоплен не менее интересный опыт. О нем тоже хотелось рассказать.

 

4

Мне уже не раз доводилось писать о колхозе «Молдино», о его председателе Евгении Александровиче Петрове, который возглавляет этот колхоз вот уже сорок пять лет. И хотя я почти все знаю об этом хозяйстве — и его историю, и показатели работы за последние пятнадцать лет, и лучших людей, — но каждое лето навещаю «Молдино». Теперь меня не так сильно, как прежде, интересуют показатели производства, потому что заранее знаю, что они высокие и что молдинцы как были, так и остаются правофланговыми. А заезжаю сюда, чтобы взглянуть на колхозные поселки, увидеть, что изменилось за минувший год. Эти изменения и есть, как мне кажется, главный показатель, они лучше официальных сводок характеризуют состояние дел в хозяйстве.

Должен отметить, что Евгений Александрович Петров первым забил тревогу об утечке молодежи из села. И забил ее не тогда, когда это явление приняло массовый характер, а когда лишь наметилась тенденция. В отличие от большинства других колхозов района, в «Молдине» долгое время не испытывали затруднений с рабочими руками. Здесь всегда было много молодежи, коренные жители держались своих родных мест, колхоз вовремя справлялся со всеми полевыми работами, не прибегая к помощи со стороны. И в то время все это объясняли просто: молдинцы, мол, живут побогаче других, у них самая высокая оплата труда колхозников. Они первыми в районе внедрили бригадный хозрасчет, что способствовало правильному распределению заработка среди членов бригады — по вложенному труду.

Это верно. Но и тогда как-то не очень замечали другой стороны дела — особой заботы руководителей хозяйства о быте колхозников. А ведь в «Молдине» первыми начали действовать детские учреждения — ясли и садики. При этом давно еще было решено: детей колхозников воспитывать в детских яслях бесплатно, за счет артельных доходов.

Евгений, Александрович хорошо понимал, как важно участие родителей в воспитании своих детей. А ведь в большинстве хозяйств ребятишки уже после четвертого класса выходили из-под влияния родителей, жили в интернатах. После седьмого-восьмого класса — тем более. А вот Петров, посоветовавшись с колхозниками, выделил средства на постройку здания средней школы. В других колхозах и совхозах района средних школ нет. Через школу строилась воспитательная работа, прививалась любовь к родной земле, к родному хозяйству. Здесь школьники принимают очень активное участие в полевых работах. Нигде в других хозяйствах мне не доводилось наблюдать такой активности.

Правда, этому способствует и давно заведенный порядок, по которому те школьники, что выработают на колхозной работе определенный минимум, ежегодно, за счет хозяйства, ездят на экскурсии в Москву, Ленинград, Прибалтику и в другие места.

И все шло хорошо. Большая часть молодежи оставалась в колхозе, после службы в армии почти все ребята возвращались в родной колхоз. И вдруг… Петров заговорил о надвигавшейся беде:

— Богаче стали жить в деревне, вот молодежь и потянулась в город.

Мне такой вывод показался необоснованным. Ведь и писатели, и журналисты в те годы были совершенно убеждены, что если в каждом колхозе построить хороший клуб да обеспечить нормальный заработок колхозникам, то все деревенские проблемы будут успешно решены. Так писал и я, и писал, будучи совершенно убежден в правильности своих выводов.

В «Молдине» заработки колхозников тогда уже были выше, чем в совхозах, и Дом культуры был уже возведен самый большой в районе — прекрасное каменное двухэтажное здание со зрительным залом более чем на триста мест. Было тут кое-что и другое, о чем лишь мечтали в других колхозах: на усадьбе и в бригадных поселках установили водоразборные колонки, все дома электрифицированы, действовала прекрасная баня.

И вдруг тревога о молодежи. В чем же дело?

Руководители артели напряженно следили за развитием событий. Они развертывались стремительно. Вот из очередного выпуска средней школы осталось только трое, вот и после армии только каждый пятый задерживался… А вот уже и совсем никого не осталось после средней школы… Можно бы понять тех, кто поступил в высшие учебные заведения. Так нет же! В высшую школу редко кто определялся, сказывалось все же то, что учились в сельской школе, им с городскими выпускниками трудно соревноваться на экзаменах. Но уходили-то в повара, учились на продавца, в один год чуть не все девушки-выпускницы поступили на курсы дежурных по станции…

Что можно противопоставить этой стихии? Особенно когда она в разгаре, когда сила инерции играет колоссальную роль.

В те годы я пристально следил за действиями руководителей артели. Проблема-то была общая. Чаще обычного на заседаниях правления колхоза обсуждался вопрос о молодежи. И постепенно рождались все новые и новые меры по закреплению молодых. Вот принято решение: колхозникам, имеющим среднее образование, доначислять к их фактическому заработку по установленным нормам десять процентов — за образование! Вот уже при проводах ребят в армию устраиваются торжественные собрания, где будущему солдату от колхоза вручается чемодан с набором самого необходимого на службе в армии. Уходя в армию, каждый знал, что при возвращении в родной колхоз получит значительную денежную помощь, определенное количество продуктов — все это, разумеется, бесплатно. А тому, кто обзаводится семьей, в первую очередь выделяется квартира или выдается ссуда на строительство своего дома. Начали думать и о подготовке собственных кадров специалистов. В числе первых дочь председателя колхоза Таня (а все дети Е. А. Петрова работают в родном колхозе) едет в институт в качестве колхозного стипендиата — учиться на агронома. Так же поступает дочь колхозника Галя Молчанова. Другие дети колхозников стали заочно учиться — на инженера, на экономиста, на зоотехника, на бухгалтера, на культработника.

Нельзя сказать, что все эти меры круто повлияли на изменение настроя молодежи, но все же не остались безответными. Теперь колхоз полностью укомплектован кадрами специалистов — все они с высшим образованием и все дети своих колхозников. Больше ребят возвращается после армии в свой колхоз. И в целом у молдинцев положение с кадрами много лучше, чем в любом другом хозяйстве района. Здесь в редких случаях прибегают к помощи горожан, успевают вовремя управиться со всеми работами.

И Евгений Александрович, как и Александр Ильич Иванов, особую заботу проявляет о бытовых нуждах колхозников, в первую очередь об улучшении жилищных условий.

… Наша машина выскочила на последний пригорок, с которого хорошо просматривается центральный поселок колхоза «Молдино».

Выделяется двухэтажное здание Дома культуры, виден уже и двухэтажный каменный дом на краю поселка. Я был в нем три года назад, когда его заселяли. Это первые восемь квартир, оборудованных на городской лад, — с паровым отоплением, ваннами, газом. В нем просторные квартиры для колхозных специалистов и молодых колхозников.

Вообще, этот поселок — самый крупный в районе. Но в начале тридцатых годов, когда организовался колхоз, здесь насчитывалось менее сорока домов. Теперь же близко к двум сотням. Съехались сюда люди из других деревень и даже из других районов. Добрая слава колхоза «Молдино» и здесь сыграла свою роль. Дома здесь, как и в «Расцвете», добротные, возле всех — палисадники, фруктовые сады, все газифицированы и электрифицированы. Поселок раскинулся на берегу озера Молдино и вдоль вытекающей из него речки Молдинки.

Когда спускались с последнего перед усадьбой пригорка, неожиданно встретили Петрова. Он только что отошел от двухэтажного дома специалистов, о котором я упомянул.

Евгений Александрович, как и всегда, одет просто, даже несколько небрежно — на плечи наброшена обычная стеганка, на голове кепочка. Сразу предложил:

— Хотите посмотреть нашу стройку? — и протянул руку в сторону речки Молдинки, вдоль которой по левому уже ее берегу заложен новый жилой поселок.

Гляжу на рослого, с умными глазами Евгения Александровича, припоминаю прошлые наши встречи. Человек он государственного ума. Недаром же его постоянно избирают членом райкома партии, депутатом райсовета. Избирали и депутатом областного Совета, членом обкома партии, депутатом Верховного Совета РСФСР. Но всегда он оставался таким, как вот сейчас, — строгим на вид, добрым к людям, влюбленным в артельное хозяйство. Я проникся к нему глубоким уважением за деловитость, за здравость суждений, за умение видеть перспективу.

Мы зашагали к новому поселку. Несколько лет назад Евгений Александрович показал мне план этого нового поселка. На листке ватмана начертаны кубики домов… Планировалось возвести здесь, на картофельном поле, полтора десятка двухквартирных домов городского типа со всеми удобствами. И вот первые шесть домов уже построены, заселены. Дома одноэтажные, квартиры в них трехкомнатные, с ванной и всеми другими удобствами. В палисадниках первых четырех домов, заселенных в прошлые годы, множество цветов — георгины, гладиолусы. Красота!

— Вот, обживаем новое место, — с некоторой торжественностью в голосе произнес Евгений Александрович. — Каждый год будем ставить по два-три таких дома. Это только здесь, — поспешил уточнить он. — В других деревнях тоже строим…

Евгений Александрович называет фамилии людей, поселившихся в новом поселке. В большинстве знакомые мне имена — специалисты, учителя, механизаторы. Но вот названо и незнакомое: Владимир Павлов, шофер.

— Это новичок у нас, — подтвердил Евгений Александрович. — Он приехал к нам из другого района, работник хороший, вот и решили дать ему благоустроенную квартиру… Вообще-то мы намечали в этом году поставить здесь еще один дом, но пришлось в первую очередь строить в Шептунове.

Любопытная деталь, характеризующая здешних руководителей. Женился молодой старательный тракторист в бригаде Шептуново. А дома своего он не имеет. Вот и решили срочно возвести новый дом в Шептунове — для молодоженов. Правда, тот дом, как вот и эти, двухквартирный, но и во вторую квартиру нашлись уже жильцы.

Евгений Александрович говорит, что их колхоз ежегодно пополняется несколькими семьями со стороны. Потому-то руководители хозяйства и жмут на жилищное строительство. Здесь жилые дома не пустуют. Думается, тут играет роль и добрая слава колхоза, и хорошие дороги, что тоже — заслуга местных руководителей. Ведь колхоз «Молдино» в стороне от железной дороги, в полусотне километров от райцентра. Но здесь давно взялись за дороги, колхоз приобрел экскаватор (пока единственный в районе), другие дорожные машины и с их помощью улучшает старые дороги, строит новые.

Евгений Александрович пошагал на площадку, где строители вели кладку стен. Кругом горы силикатного кирпича, различные трубы, сборные плиты для потолков.

— Здесь же кирпича и плит дома на три, — заметил я.

В ответ Евгений Александрович улыбнулся.

— По случаю достали в одной строительной организации… Знаете, как трудно теперь с силикатным кирпичом, да и с любыми строительными материалами?

Я это знал, многие говорили, что главная причина медленного строительства на селе — недостаток строительных материалов. Знал я и то, что в «Молдине» хозяева запасливые, работают с заглядом вперед.

Вскоре выяснилось, что председатель колхоза пришел побеседовать со строителями на такую тему: ввести и у них, как это принято на вчерашнем собрании полеводов, крестьянский распорядок дня.

Я знал, что к этому здесь прибегают в крайних случаях, когда скапливается много неотложных работ. Что такое крестьянский распорядок? Это выход на артельную работу в шесть утра и завершение дня — к семи вечера. И две-три недели без выходных. Они будут предоставлены позднее. Решается этот вопрос всякий раз на общем собрании колхозников. Вчера такое собрание состоялось и решение принято.

Но относилось оно к механизаторам и работникам полеводства. И теперь Евгений Александрович повел беседу на эту тему и со строителями.

— Так это можно, — охотно согласился один из каменщиков.

— Надо бы пораньше ввести такой порядок, — сказал другой, — а то лето-то быстро уйдет.

Евгений Александрович назвал и меры поощрения в связи с переходом на крестьянский распорядок. А когда возвращались со стройки, заметил, что они вынуждены отказаться от услуг Межколхозстроя, хотя до этого поддерживали с ним связь.

— Очень уж медленно работают и очень некачественно, — громче вдруг заговорил Петров. — Да и присутствие их представителей в колхозе нежелательно, — усмехнулся он. — Сильно пьют, наших могут соблазнить, и у нас есть не очень устойчивые. Но со своими-то мы справимся, а те нас не признают… Словом, решили попытаться своими силами строить, сколотили свою бригаду строителей, работают старательно.

Петров перечисляет, что они строят нынче, называет стройки будущего года: три-четыре двухквартирных дома, магазин, АТС, зерносклад, помещения для скота…

На обратном пути мы проходили мимо детского комбината, Евгений Александрович тяжело вздохнул:

— Вот ругаю себя — просчитались… Построили на пятьдесят мест, думали, хватит, а тут уже пятьдесят пять ребятишек и еще будут. Надо расширять… Мои внуки тоже здесь, — улыбнулся он. — Да вот один, в светлой рубашонке, — протянул он руку в сторону резвящихся ребятишек.

— Один внук-то здесь?

— Да нет, не один уже…

Сразу вспомнилось, как Евгений Александрович досадовал: мало в колхозе ребятишек. А теперь, выходит, положение исправляется? Что ж, отрадно слышать такое!

Я затронул давнюю проблему — о закреплении кадров на селе.

— Тут нам нужна большая помощь от тех, кто призван обслуживать сельское хозяйство, — горячо заговорил Евгений Александрович. — Мы со своей стороны стараемся делать все возможное, а вот наши благодетели… — Он широко развел руками.

Разговор о «благодетелях» был продолжен в конторе, куда зашел председатель, чтобы связаться с бригадами по телефону.

— Пора бы уравнять в снабжении промышленными товарами город и деревню, — начал Петров. — Наши женщины уже беспокоятся: скоро ребятам в школу, а где купить форменную одежду, наборы ученических принадлежностей? И в прошлом году пришлось в августе по десять — двадцать женщин в день отпускать в город, чтобы купили, что нужно, ребятишкам. Но у нас теперь хоть свой автобус есть, можем ездить за покупками, а в других-то колхозах автобусов нет, да и дороги плохие… Но разве это порядок? Ведь в конечном-то счете все ребятишки будут одеты в форму, все будут с портфельчиками и сумками, но зачем же создавать такие неудобства для сельских жителей?

Евгений Александрович выжидательно глядит на меня, словно я представитель этих самых благодетелей.

— Неужели нельзя все это приблизить к деревне? — снова спрашивает он. — Да и товары для взрослых… Что не идет в городе, то переправляют в деревню, самые устарелые моды. А ведь у нас молодежь-то интеллигентная, да и взрослые не то что десять лет назад. Нет, тут нужен порядок! — подчеркнул Петров.

Позвонил в бригаду, потом сам ответил на звонок. Продолжал:

— А разве для закрепления кадров механизаторов не имеет значения, как нас обеспечивают запасными частями для тракторов и машин?.. Огромное значение имеет! — воскликнул он. — Разве трактористу или комбайнеру, да и шоферу приятно стоять у замершей машины, когда нет нужных деталей? Мой сын Алька шофером несколько лет работал в нашем колхозе, и хорошо работал, вы даже в одном очерке о нем писали. А теперь ушел с машины, трудится на обычных работах, говорит, что тут спокойнее, а когда машина стоит из-за нехватки деталей, все нервы истреплешь.

Знакомая песня… Больше сорока лет назад я и сам начинал работать в совхозе, и с того времени недостаток запасных деталей — бич сельского хозяйства. Сорок лет с гаком!.. Не слишком ли затянулось решение этой проблемы? И здесь, и в Сибири я своими глазами видел десятки, даже сотни стоящих на приколе мощных тракторов, комбайнов, автомашин. И все из-за нехватки запасных частей. Неужели положение и теперь не улучшилось? Ведь есть правительственные решения, направленные на устранение этой сильно затянувшейся болезни.

— Нет, нисколько не улучшилось! — воскликнул Евгений Александрович. — Не улучшилось, — уже тише повторил он, — Я бы сказал — труднее стало в последние годы… У нас тракторы подносились; новых по нашим заявкам в полной потребности пока не дают, вот и мучимся… И теряем из-за этого механизаторов. А механизатор — главная сила на селе. Работает сам, значит, и семья его у нас, механизаторы-то народ в основном молодой.

Опять ответил на звонок. Оказывается, это был час для докладов бригадиров и для корректировки планов на завтра.

— И с другим снабжением плохо. Имею в виду продовольствие, — продолжал Евгений Александрович. — Много раз ездил к нашим кооператорам в районе. Не понимают они изменений в жизни, сильно отстают. Не только, конечно, районные, но и выше… Зачем, мол, масло завозить в деревню? Своих коров держат колхозники. Но ведь коров у колхозников все меньше и меньше, потому что с ними хлопот много. А что можно купить в нашем продовольственном магазине? Рыбные консервы. Масло не всегда, других молочных продуктов нет, колбас никогда не бывает, мяса тоже… Нет, — решительно пристукнул он по столу, — в снабжении селян надо уравнять с горожанами, иначе нельзя! У нас тут часто и с хлебом-то ЧП случается… Не хватает хлеба. Опять кооператоры не учли, что летом население наших деревень удваивается за счет дачников.

Думается мне, что эти претензии Петрова поддержат решительно все жители зоны. А ведь правильное решение этих вопросов — очень чувствительная помощь в работе по закреплению кадров на селе.

— А еще что влияет на создание постоянных кадров?

— Все влияет, — быстро ответил Петров. Но затем призадумался. — А еще вот что, — наконец выговорил он. — В закреплении кадров на селе большую роль играет бригадир. Знаете, часто решающую роль играет, потому что он ближе всех к людям, всегда с ними, и от его действий зависит настрой людей. А ведь с бригадирами, хотя бы и в нашем районе, положение тревожное.

Очень верно сказано! Мне сразу припомнились многие из тех, кто вырос в нашем колхозе, трудился с юных лет, собирался жить до конца дней своих, но все же куда-то уехал. Среди них братья Васильевы, Ястребовы, Соловьевы, Гавриленко, семья Синявиных… И уехали-то они не в город, а в соседние районы и области, занимаются там обычным сельским трудом. И почти все они, это я точно знал, уехали по одной причине: не сработались с местными руководителями или были плохо приняты ими, когда вернулись из армии. Было это и в колхозе, а потом и в совхозе.

Я и раньше знал, как велика роль руководителя среднего звена в закреплении кадров на селе. А в наше теперешнее время особенно.

Давайте порассуждаем. Что такое бригада колхоза или совхоза в наши дни? В недавнем прошлом это самостоятельный колхоз, в котором было свое правление, свои специалисты. К тому же в теперешней бригаде объем производства значительно больше, чем в бывшем колхозе, но у руководства бригадой лишь один человек — бригадир. В его распоряжении теперь различной техники куда больше, чем в бывшем колхозе, людей же стало значительно меньше, — значит, сложность управления возросла. И что особенно важно — бригадир остался главным воспитателем рядовых тружеников и механизаторов, в этом деле у него нет помощников. К бригадиру в первую очередь обращаются люди со своими повседневными нуждами — и насчет кормов, и насчет топлива, да мало ли нужд у селянина. И слово бригадира может поддержать, ободрить, но может и ранить…

Потому-то бригадир должен быть разносторонне подготовленным и для роли хозяина, и для роли воспитателя. Все знают: от бригадира прежде всего зависит успех в выполнении производственных заданий, спаянность коллектива бригады.

— Бригадир — решающая фигура в колхозном производстве! — повторил Евгений Александрович. — Мы у себя всячески стараемся поддержать авторитет бригадиров, стремимся приучить их к большей самостоятельности при решении практических вопросов.

Он напомнил о роли бригадного хозрасчета.

Да, здесь хозрасчет играет большую роль. Мне не раз доводилось наблюдать, как бригадиры ревниво следили за успехами соседей.

Вот как здесь поставлено дело. Каждая комплексная бригада получает годовое задание по производству зерна, льна, картофеля, животноводческой и другой продукции. Это задание определяется, как правило, на основе фактических результатов, достигнутых бригадой за последние три года. Утверждается и план производственных затрат, определяется стоимость всей плановой продукции в денежном выражении. И если бригада выполнила установленный план денежных доходов, то члены бригады получают полностью всю начисленную по утвержденным в колхозе расценкам зарплату. Если же недовыполнила план, скажем на пять процентов, то и начисленная зарплата снижается на пять процентов. И, наоборот, перевыполнила план денежных доходов, скажем, на пятнадцать процентов, то сумма начислений по расценкам зарплаты увеличивается на пятнадцать процентов.

И еще: если план денежных доходов выполнен, а план сбора зерна и картофеля перевыполнен, то в распоряжении бригадира выделяется 30 процентов сверхпланового урожая.

При таком порядке заработок колхозников весьма различен. В передовых бригадах он на 20–30 процентов выше, чем в других.

— Но не только в заработках дело, — говорит Евгений Александрович. — Наш бригадный хозрасчет способствует развитию творческой инициативы колхозников, помогает воспитывать расторопных бригадиров. Ведь колхозники уважают руководителей серьезных, распорядительных. Это особенно заметно по окончании года, когда определятся результаты работы: где заработки окажутся выше, там и бригадиру уважение — с таким можно и дальше спокойно работать.

Он заметил, что, к примеру, бригада Захарова ежегодно перевыполняет план денежных доходов, потому там и заработки колхозников выше.

— Но Захарова уважают и за другое, — продолжает Евгений Александрович. — Человек он трезвый и сильно воюет с выпивохами. Но без ругани. Он не мастак ругаться, человек культурный. А провинившегося выставляет обычно на суд всей бригады во время наряда, и тут уж тому достанется!.. Правда, хорошо зная своих людей, Захаров умеет правильно их расставить. Выпивоху, не очень устойчивого против водки, с таким же в одном звене работать не пошлет. Да ведь и колхозники, в общем-то, уважают больше трезвых руководителей, — повторяет Евгений Александрович. — У нас в Покровском лет восемь назад бригадиром был Анатолий Павлович Ершов. Работал хорошо, но жена у него сильно ревнивая, и он сам попросился в рядовые. После него там побывало два бригадира, работали неплохо, но уступали Ершову в трезвости, и колхозники потребовали восстановить Ершова. И теперь под его руководством бригада круто зашагала в гору.

Евгений Александрович приводит много примеров, когда именно бригадир сыграл главную роль в закреплении колхозников. Вообще-то из «Молдина» теперь редко кто уезжает, но приезжают сюда больше. Вот и в этом году в колхоз влилось пять семей из соседнего района, а одна семья даже из города, правда, в недавнем прошлом своя же, молдинская. Года четыре назад молодая колхозница Антонина Новосельцева уехала в город, а нынче вернулась в колхоз, но уже с мужем — горожанином. Оба они неплохо начали работать.

Поздно вечером к председателю в кабинет зашел бригадир первой комплексной бригады Илья Васильевич Захаров, коренастый, с округлым лицом, с его полных губ никогда не сходила улыбка — то добрая, то шутливая, то язвительная.

Я знал, что Илья Васильевич Захаров по рождению сибиряк, но воевал он в этих местах, здесь и остался, завел семью, вырастил уже трех сыновей, заслужил два ордена за труд. Я спросил его: как надо воспитывать умелых бригадиров? Он ответил решительно:

— Бригадный хозрасчет воспитывает у нас бригадиров! Если бы в нашем колхозе не было бригадного хозрасчета, то и колхозников осталось бы не больше, чем у многих соседей.

Однако Илья Васильевич замечает, что даже у них, не говоря уж о других хозяйствах, где хозрасчет существует только на бумаге, нет еще достаточного доверия бригадирам. Он считает, что на практике не совсем правильно трактуется решение правительства о предоставлении права колхозам и совхозам планировать свое производство.

— В решении сказано: планировать снизу на основе плана-заказа государства. Но где начинаются низы-то? — улыбается Захаров. — Я, например, думаю, что с бригады, а председатель, — он глянул в сторону Евгения Александровича, — считает, что от него, от правления. В районе же понимают тоже по-своему: они, мол, главные плановики. А почему бы и бригадирам не устанавливать план производства продукции, а размещение культур, набор их доверить самим бригадам? Мы, конечно, когда нужно, все с агрономом обсоветовали бы, но хуже-то никак не сделали бы.

Он приводит пример, когда структура посевных площадей в их бригаде могла бы быть более разумной, с учетом конкретных особенностей каждого года. Тогда и валовые сборы продукции были бы выше. Но бригаде план посева по культурам доводится с точностью до гектара, и после этого бригадиру задумываться не о чем.

Я гляжу на председателя колхоза, жду его слова на этот счет, а он и сам обижается:

— В этом году мы составили свой план посева по культурам, конечно, с учетом плана-заказа государства, учли в нем и предложения бригад, но в районе все поломали, заставили поставить в наш план доведенные районом посевные площади по культурам. А секретарь райкома, когда я на другой день зашел к нему, только руками развел: «Нам область спустила план посева строго по культурам и никаких наших поправок не принимает».

Дальше, как говорится, идти некуда…

А ведь предложение бригадира Захарова, как мне кажется, заслуживает серьезного внимания. Помимо влияния его на урожай, оно имеет самое непосредственное отношение и к созданию постоянных кадров, в данном случае кадров руководителей и специалистов.

* * *

Утром первого сентября меня пригласили в школу, на первый звонок.

Вот уже несколько лет попадаю на этот первый звонок в школу, где некогда и сам учился.

Школа наша в стороне от деревни, примерно в километре. И школа добротная! Построена она еще до революции — просторное каменное двухэтажное здание. Кругом нее насажено много различных цветов, фруктовых деревьев. От школы к деревне Верляйское протянулась аллея елочек.

В моей памяти живы еще годы, когда вот так же первого сентября набиралось в первый класс по 40 учеников, когда здесь были классы 7а, 7б… Но с годами ряды первоклашек редели. И очень заметно. В 1974 году в первый класс поступило… трое. А нынче… всего один — Витя — сын Николая Ястребова.

И когда церемония «первого звонка» завершилась, — а проходила она на улице, — Екатерина Васильевна, директор школы, скомандовала:

— Мария Владимировна, ведите свои классы!

Учительница Мария Владимировна Сабинина повела всех пятерых питомцев. Столько учится теперь в первых трех классах…

Екатерина Васильевна сказала мне:

— А все же мы надеемся, что и в нашей школе будет людно, и в первых классах будет полный комплект.

И она надеется, что в эти края наедут молодые, полные сил, люди, потому что знает, что и здесь вот-вот начнется освоение «второй целины».

Да, все в мечтах, в надеждах. А это уже хорошо!

 

5

Я, разумеется, понимаю, что мечты директора школы Екатерины Васильевны, как и других моих земляков, основывались, так сказать, не на голом песке. Все они изучали решение партии и правительства о дальнейшем развитии сельского хозяйства Нечерноземной зоны и с нетерпением ждали начала осуществления этой величественной программы.

И вот в дни, когда началось широкое обсуждение и изучение решений XXV съезда КПСС, мне снова довелось встретиться с некоторыми своими земляками. И почти все, с кем беседовал, обращали внимание на то место «Основных направлений развития народного хозяйства СССР на 1976–1980 годы», где подчеркивалось: «Обеспечить высокие темпы развития сельского хозяйства в Нечерноземной зоне РСФСР».

За этими скупыми словами директивы скрывалось большое и довольно близкое будущее. И это будущее уже явственно вырисовывалось в том самом деле, которому в этом очерке уделено наибольшее внимание — в жилищном строительстве на селе.

Молдинский председатель Евгений Александрович Петров говорит, что они решили своими собственными силами возвести в 1976 году четыре двухквартирных дома, современный магазин, оборудовать автоматическую телефонную станцию.

На помощь моим землякам, если говорить несколько обобщенно, пришел город. Директор совхоза «Удомельский» Серафим Яковлевич Григорьев с гордостью показывал мне огромный, многоэтажный дом на центральной усадьбе хозяйства, возведение стен которого уже завершилось. Этот дом, в котором для совхоза предназначена чуть ли не сотня городских квартир, еще в начале зимы начали строить шефы, строители Калининской АЭС, и обещают сдать уже в этом, 1976 году.

Калининская атомная станция сама явится детищем десятой пятилетки. Работы по сооружению ее на берегу нашего озера Удомля развернулись немногим более года назад, но коллектив строителей, насчитывающий уже тысячи человек, начал оказывать заметную помощь колхозам и совхозам района.

— А совхозу «Труд» они же строят жилья в два раза больше, чем нам, — не без зависти повествует Серафим Яковлевич. Тут же добавляет: — И совхозу «Прожектор» они крепко помогут в строительстве.

Надо сказать, что Григорьев несколько лет назад был директором нашего совхоза «Прожектор», при нем началось там строительство первых жилых домиков, новых производственных помещений. Но потом, как уже сообщалось в этом очерке, строительство почти прекратилось. И не только из-за недостатка средств, главным образом потому, что нельзя было найти подрядчика. Теперь подрядчик есть. И весьма надежный!

А появятся новые дома в «Прожекторе», прибудут и новые жители, значит, прибавится и учеников в школах, о чем мечтает Екатерина Васильевна. Да и не только она.

И это хорошо, когда мечты строятся на реальной основе!