Часть первая

1

— Эй, Нкайна, помоги брату нести антилопу! — крикнула старая Набетуну. Щурясь от яркого полуденного света, она смотрела на своего старшего сына Касанду, вышедшего из леса.

Касанда шел между рядов кокосовых и масляничных пальм, сгибаясь под тяжестью подстреленной им большой серой антилопы — топи. В одной руке он нес копье и лук, другой поддерживал добычу. Сбоку, свернув кольцом хвост и высунув от жары язык, бежал рыжий пес Мпутум.

Старая Набетуну заторопилась, вспомнив, что у нее не готов обед. Набетуну была очень худа, и черные щеки ее, украшенные татуировкой, глубоко ввалились.

Наполнив кожаный мешок длинными белыми кореньями маниоки, которые вымачивались несколько дней в яме с водой, Набетуну направилась к круглой, крытой травой хижине.

— Нкайна, иди встречай Касанду, лентяй! — сердито сказала Набетуну. — Иди сейчас же!

Из проема, служившего одновременно и дверью, и окном, и отверстием для выхода дыма, выскочил заспанный Нкайна и побежал навстречу брату.

Солнце висело прямо над головой, воздух дрожал от зноя. Деревня была безлюдна в этот час. Соседка Набетуну, Магуа, вышла из покривившейся хижины и, поддерживая привязанного к спине ребенка, направилась к Набетуну. Тело Магуа было выкрашено в красный цвет. Это говорило о том, что женщина недавно впервые стала матерью.

— Хороший охотник Касанда, — сказала Магуа, заискивающе улыбаясь и поглядывая на приближающегося юношу, — самый лучший в краале. Дай мне ноги топи, Набетуну.

И Набетуну, радовавшаяся, когда хвалили ее сына, пообещала подарить соседке ноги антилопы.

Касанда сбросил на землю добычу, передал брату копье и лук со стрелами. Он вытер листом потное лицо и сказал матери:

— Мясо топи надо провялить. Нкайна поможет тебе. Теперь будешь много дней сыта.

Топи было единственное животное, мясо которого колдуны — немезисы — разрешили Набетуну есть. Ни к какому другому мясу она не должна была прикасаться. Это было ее герундо — табу. Набетуну никогда не нарушала этого запрета. Деревянный бог Ена, стоявший в маленькой хижине, около леса, зорко следил за ней и немедленно покарал бы ее, вздумай она нарушить табу.

Набетуну с гордостью и любовью смотрела на своего старшего сына. Хотя ему не исполнилось еще и двадцати, он был уже самым храбрым и самым сильным в деревне. У кого еще были такие широкие и могучие плечи, такие быстрые и неутомимые ноги! И кто так, как он, любил свою мать, хотя и скрывал от всех: нехорошо, когда мужчина походит правом на женщину. Кроме того, Касанда был очень красив. В особенности нравилась Набетуну татуировка на лбу и на щеках около глаз, придававшая его лицу грозное выражение. Эту татуировку сделал ему отец, когда Касанда был еще совсем маленьким мальчиком. Волосы Касанды, высоко зачесанные и скрепленные глиной, всегда сохраняли приданную им форму.

С тех пор как отец Касанды умер, Касанда был старшим в семье. Он был одним из лучших охотников в селении, и сам Йонго назвал его храбрым, после того как Касанда, чтобы заслужить право называться воином, убил в единоборстве черную пантеру. А слово Йонго значило много, ибо Йонго был вождем племени батако, одного из племен, живущих в необъятном лесу, простирающемся от озера Тиву до Великой реки.

Набетуну заботливо осмотрела сына. Его черная кожа блестела на солнце. Вид у Касанды был бодрый и здоровый. Но его пагне, состоявшее из двух прикрепленных к поясу кусков синей материи, выделанной из коры дерева миомбо, обносилось и требовало замены.

— Хитрый был топи, — сказал Касанда брату. — Я гонялся за ним целый день. Дух леса Нгума охранял его. Помоги матери носить дрова.

Пес Мпутум ходил вокруг топи, ощетинившись, глухо ворча и искоса посматривая на двух тощих чужих собак, бросавших тоскливые взгляды на добычу его хозяина.

Набетуну принялась готовить сыну обед. А Касанда, ожидая, сел у входа в хижину и, взяв двухструнную бамбуковую маримбу с тыквой на конце, стал играть. Мягко звучала лесная гитара, и Касанда, укрывшись от солнца в тени хижины, пел песню охотника:

Услышав пение, пришел старый Имбонбо. На нем, кроме пагне, была еще полосатая матросская майка — предмет зависти соплеменников, Имбонбо побывал во многих отдаленных районах, участвуя в экспедициях европейцев. Он носил на голове их грузы. Много видел Имбонбо на своем веку необычайного и удивительного. Касанда любил его слушать, хотя и не всегда ему верил.

Имбонбо рассказывал об одноруких великанах, живущих на востоке от озера Тиву, одним ударом своего каменного кулака убивающих могучих слонов хумба-хумба, о людях с хвостами, страшных ниамниамах. Однажды Имбонбо рассказал о старухе Факу, у которой был такой длинный и сильный язык, что она могла задушить им человека. Факу долго преследовала Имбонбо, и он едва спасся, перелетев через лес с помощью привязанного к поясу волшебного крыла орла, подаренного ему колдуном-немезисом одноруких великанов. Этой истории слушатели не поверили, а кто-то даже сказал, что у старухи Факу язык был короче, чем у самого Имбонбо. С тех пор Имбонбо прозвали: Имбонбо Длинный Язык.

Имбонбо любил музыку, и, когда Касанда играл на маримбе, он всегда приходил.

— Хороший топи, — сказал Имбонбо, усаживаясь рядом с Касандой.

Касанда кивнул головой и продолжал играть.

— Когда я охотился в лесах Тиву, я подстрелил топи, который был в два раза больше этого, — продолжал Имбонбо. — Только у него было десять ног и он бегал быстрее стрелы.

— Как же ты все-таки убил его? — Касанда с улыбкой посмотрел на собеседника.

— Я зашел спереди и пустил стрелу навстречу топи. Если бы я пустил стрелу ему вслед, она бы никогда не догнала его. Очень быстрый десятиногий топи…

Имбонбо встал, попробовал поднять антилопу, но не смог.

— Легкий топи, — сказал он деловито. — Десятиногий был в три раза тяжелее. Я нес его на себе целую неделю. — Имбонбо обхватил пальцами обеих рук огромный узловатый бицепс собеседника. — Сильный ты, Касанда. Но лет двадцать назад я был сильнее тебя, как слон хумба-хумба сильнее буйвола. Я носил на голове столько груза, сколько весит толстый человек.

Глаза Касанды хитро сощурились.

— Не веришь? Спроси у кого хочешь. Я высох за эти годы. Ты тоже старый будешь. — Имбонбо обиженно замолчал.

— Хочешь мяса, Имбонбо? Приходи попозже — разделаем тушу. Тебе откуда отрезать?

— Да у меня дома есть… — проворчал Имбонбо. — Отрежь от спины.

Когда гость ушел, Касанда, пригнувшись, чтобы не попасть головой в черную струю дыма, поднимавшуюся из двери, вошел в хижину. Дым заполнял всю верхнюю часть жилья. Под крышей вялились подвешенные к перекладинам стебли сорго, из которого старая Набетуну приготовляла пиво. Здесь было почти темно. Лишь слабое пламя костра, разведенного между плоскими камнями недалеко от входа, освещало помещение.

Касанда лег у стены на шкуру буйвола и тотчас крепко заснул. Спустя полчаса его разбудил отчаянный лай собак и шум голосов.

Нкайна просунул голову в дверь и закричал:

— Вставай! Белые пришли!

В жизни племени это было событием: европейцы редко заглядывали в их селение, стоявшее в глубине леса.

Касанда вышел из хижины, прикрывая глаза ладонью от яркого солнца. Из леса со стороны реки двигалась группа людей. Впереди шли трое белых в штатской одежде, за ними отряд солдат-европейцев, потом носильщики-африканцы с тюками на головах.

Касанда стоял около топи и с интересом рассматривал нежданных гостей.

Белый, шагавший впереди, был, видимо, большой вождь в своей стране. Он был высок и тучен. Двое других белых, шедших позади, держались от него на почтительном расстоянии.

Заметив лежавшую на земле антилопу, белый подошел посмотреть на нее. Мпутум, не имевший представления о важности гостя, стал молча подкрадываться к нему сзади, но Касанда прикрикнул на него, и пес, поджав хвост, шмыгнул за хижину.

Подошли посмотреть на топи и остальные белые. Важный мзунгу проговорил что-то на непонятном языке, и переводчик сказал:

— Господин Элмсли спрашивает: это ты убил топи? Господин Элмсли — самый богатый человек в стране белых.

Касанда был явно польщен вниманием вождя иностранцев. Он приветливо улыбнулся и ответил:

— Это был осторожный топи. Я гонялся за ним целый день.

— За рога антилопы, — сказал белый, — я дам тебе два доллара.

Касанда улыбнулся еще шире и, желая доставить удовольствие гостю, сказал:

— Рога топи нельзя есть. Они ничего не стоят. Пусть вождь Элмсли возьмет их, если они ему нужны.

Но Элмсли решил, что африканец хитрит.

— Хорошо, — раздраженно сказал он, — я дам тебе пять долларов. Принеси потом рога в мою палатку.

— Рога топи ничего не стоят… — начал снова Касанда, но белый махнул рукой и сердито проговорил:

— Меня не обманешь! Пять долларов — хорошая цена.

Элмсли сунул в руку растерявшегося Касанды пятидолларовую бумажку и пошел в сторону леса с одним из своих спутников. Солдаты и носильщики потянулись за ними. Третий белый, до этого стоявший в стороне, подошел к Касанде и весело сказал на языке кингвана, на котором говорят многие племена в округе:

— Хочешь поехать на рудник? Увидишь много интересного и, когда вернешься, будешь богатым человеком.

Вопрос был слишком неожиданным, и Касанда не знал, что ответить. Мзунгу засмеялся, хлопнул его по плечу и сказал:

— Подумай. Я зайду потом.

— Я подумаю… Отдай эту бумажку бване Элмсли. Я не могу брать деньги за рога, которые ничего не стоят. — Касанда протянул белому пять долларов.

Тот сунул их в карман и, ухмыльнувшись, зашагал прочь.

Это был вербовщик рабочей силы горнорудной корпорации Альбер Сантегью.

2

Белые ушли. К Касанде подошел немезис Ифофу, исполнявший при главе племени Йонго роль колдуна, лекаря и цирюльника.

— Йонго хочет, чтобы ты явился к нему, — строго сказал Ифофу. — Пойдем.

Касанда, оробев, шел за немезисом, размышляя, зачем он мог потребоваться вождю племени.

Ифофу шествовал важно. На руках и ногах его звенели медные и железные браслеты, многие из которых были могущественными талисманами. Колдун шел медленно и, как требовал этикет, сильно наклонялся то в одну, то в другую сторону, показывая этим, что украшений слишком много и ноги переставлять нелегко.

Вождь племени батако сидел у своей большой хижины на пяти положенных одна на другую леопардовых шкурах. Казалось, он не заметил подошедших. У ног Йонго его маленький сын с озабоченным видом грыз белую палочку сахарного тростника.

Тут были и два других немезиса. Один из них украшал руку вождя замысловатой татуировкой, делая особым ножом мелкие надрезы на коже и вставляя в ранки кусочки глины.

Глава племени был одет в длинную белую тогу, на ногах его были сандалии на толстой подошве. На правой руке Йонго был железный браслет — талисман, защищавший его от всех болезней. Талисман этот Йонго обменял у колдуна соседнего племени на пятьдесят тыквенных бутылок с пальмовым вином. По указанию своих немезисов, Йонго должен был, чтобы талисман не потерял своей силы, снимать браслет каждый раз, когда говорил с женщиной, курил трубку или брал в руки нож.

Давно уже Йонго был назначен властями колонии вождем, и племя было довольно его правлением.

Мудрым человеком был Йонго. Он исправно собирал и платил налоги, чтобы не вступать в конфликт с властями. При появлении поблизости вербовщиков лесозаготовительной компании все племя по команде Йонго уходило на «большую охоту». Поэтому все мужчины жили в селении, а не пропадали где-то на чужбине. Йонго вел с соседними племенами торговлю, выгодно продавал им сорго, маниоку и пальмовое вино и покупал у них соль, материю и другие товары. Он послал мальчиков учиться искусству кузнеца, заплатив за это чужому племени двадцать бивней хумба-хумба. Чтобы мальчики хорошо учились, он приказал им дать страшную клятву перед всемогущим Вуном — богом мщения, что они не будут там бездельничать. Ифофу наложил на них запрет охотиться, играть с приятелями и не подчиняться учителям.

Теперь племя торговало топорами, мотыгами и наконечниками для стрел и копий. Эта статья дохода племени тщательно скрывалась от слуг европейцев, изредка приходивших в лесной крааль за налогом. Йонго приказал всему племени сажать маниоку. С тех пор батако не знали голода. Не пожелавших есть маниоку он выгнал на неделю из крааля в лес.

Соседние племена завидовали и считали племя Йонго очень богатым.

Касанда молча остановился в нескольких шагах от вождя, который, видимо, размышлял над чем-то очень важным. Неподалеку трудились жены Йонго. Младшей из них было не более двенадцати лет. Женщины вскапывали мотыгами землю для посева сорго. В этих местах не было ни волов, ни лошадей — скот погибал от неизлечимой болезни наганы, которую переносили мухи цеце, и землю обрабатывать приходилось вручную.

Наконец Йонго строго взглянул на стоявшего перед ним Касанду.

— Ты разговаривал с белыми, что они у тебя спрашивали?

Касанда передал разговор, и Йонго задумался. Он думал так долго, что тень Касанды успела передвинуться на целый палец. Касанда не шевелился, боясь нарушить ход мыслей мудрого человека. Наконец Йонго спросил:

— Не знаешь, зачем они приехали к нам?

— Нет, — сказал Касанда, и ему стало стыдно, что он не может ответить на вопрос главы племени.

— Иди, — проговорил Йонго, хмурясь, — и если узнаешь что-нибудь о белых, сообщи мне.

Касанда повернулся и пошел, высоко поднимая колени, чтобы не показывать вождю своих подошв. Касанда был вежлив и уважал старших.

Он возвращался домой, размышляя о цели приезда незваных гостем. На опушке леса солдаты уже ставили большую хижину из белой материи. Материи было так много, что ее хватило бы на одежду всему племени.

Трое белых пересекали узкую долину, сжатую покатыми лесистыми склонами. Они часто останавливались и что-то говорили друг другу.

Набетуну и Нкайна вялили мясо топи. На четырех вбитых в землю кольях лежала бамбуковая решетка. На ней на крючках в дыму костра висели тонкие ломти мяса. Нкайна поддерживал огонь, стараясь, чтобы пламя не поднималось высоко. Набетуну поворачивала ломти с помощью длинной палки. Когда мясо становилось совсем сухим и твердым, она снимала его и вешала новую порцию.

3

В просторной палатке сидели двое и пили виски с содовой водой. Элмсли, большой и грузный, полулежал в плетеном кресле. Его собеседник мсье Беккерс, человек лет тридцати пяти, с красным, обожженным тропическим солнцем лицом, сидел на ящике.

— Если вам этот участок подходит, мистер Элмсли, — говорил Беккерс, — то мы предоставляем его в ваше распоряжение. По-моему, это неплохое место для каучуковой плантации. Документы оформим потом.

— Место замечательное, — согласился Элмсли. — Бразильская гевея здесь хорошо привьется.

— Мы дадим вам половину долины, начиная от селения до самой реки.

— А почему половину? Я же говорил вам: мне нужна большая плантация! Послушайте, Беккерс, — сказал Элмсли раздраженно, — неужели вы думаете, что меня посылали бы в эти дебри из-за какого-то клочка земли? Я хочу, чтобы наша плантация занимала всю эту долину. Всю, вы понимаете? Если вы не можете ее нам предоставить, я решу этот вопрос и без вас.

— Но здесь же селение и поля этого племени.

— Вы говорите так, Беккерс, словно не знаете, как решаются эти дела здесь, в колонии. Переселите их в другое место в конце концов! Разве мало земли вокруг? Им все равно, где жить.

Беккерс выпустил струю сизого дыма и, искоса посматривая на Элмсли, проговорил:

— Это трудно сделать, мистер Элмсли. Туземцы будут сопротивляться. Им некуда идти, вокруг земли других племен.

— Зачем же вы везли меня сюда?

— Я полагаю, мистер Элмсли, что мне удастся уладить этот вопрос, — сказал Беккерс, стараясь не смотреть на собеседника. — Ваши пожелания будут выполнены, но для меня это будет связано с некоторыми неприятностями. Лично для меня, как администратора, вы понимаете? Придется обращаться к высшему начальству.

Элмсли зло плюнул. В переводе на деловой язык эти слова означали для него, Элмсли, новые расходы. Беккерс совсем обобрал его. Каждый день все новые требования. Лучше, пожалуй, было бы не связываться с ним.

— Ну хорошо, — сказал сердито Элмсли, — я оплачу ваши личные неприятности. Сколько вы хотите? Но я надеюсь, что это будут последние претензии ко мне…

У Элмсли явно испортилось настроение.

Откинув полу палатки, вошли переводчик и Йонго. За ними появились два старейшины, надевшие по случаю этого визита головные уборы из шкуры леопарда. Увидев стариков, Беккерс нетерпеливо махнул рукой. Переводчик, привыкший к знакам своего хозяина, злобно зашипел на советников Йонго и бесцеремонно вытолкал их на улицу. Йонго сделал вид, что не заметил изгнания своей свиты.

Элмсли, предчувствуя неприятный разговор, вышел из палатки. Он платил деньги, а остальное его не касалось. Пусть Беккерс сам разговаривает с этим вождем.

Йонго с достоинством сел на ящик, настороженно посматривая на белого.

— По приказу администрации, — начал Беккерс, стараясь придать своему голосу побольше твердости, — здесь должна быть разбита каучуковая плантация. Твое племя занимает эту землю незаконно. Оно должно переселиться в другое место.

На лице Йонго не отразилось никаких чувств. Он спокойно сказал:

— Эта земля всегда была наша. Отцы наших отцов владели ею.

— Незаконно владели, — возразил Беккерс. — У вас есть документ на право владения землей?

У Йонго не было документа. Но, уверенный в своей правоте, он упрямо ответил:

— Мы жили в этом лесу, когда белые еще не появлялись в Стране Живой Воды. Мы не уйдем отсюда.

— Ты дурак, Йонго! Мы тебя назначили вождем, мы и уволим тебя. Ты знаешь, что такое солдаты? Вам лучше всего переселиться к подножию горы Кедачумви и не ссориться с властями.

— Вокруг Кедачумви болота, там нельзя жить. Мы не уйдем. Здесь наши хижины, наши поля, наши пальмы, наши могилы.

— Не подчиняешься приказу районного комиссара? Ты ответишь за бунт.

Йонго поднялся и, ни слова не сказав, вышел. Беккерс хотел было окликнуть его, но раздумал. Йонго, хотя и назначен администрацией колонии, был наследственным вождем. Он был горд и упрям. С ним не договориться.

4

Прошло несколько дней. Лагерь пришельцев по-прежнему белел на опушке леса. Ушел только катер, на котором прибыли по реке белые, и увез с собой господина Элмсли: он не хотел, чтобы злые языки говорили, что он принимает участие в захвате чужих земель.

На другой день после отъезда Элмсли Беккерс явился к Йонго в сопровождении солдат. Йонго, сидевший на пяти леопардовых шкурах, даже не поднялся.

— От имени администрации колонии я требую, чтобы твое племя переселилось в другое место. Через два часа мои солдаты займут селение.

— Я слышал, что ты сказал, — проговорил Йонго, и в глазах его вспыхнули злые огоньки. — Иди, я буду думать.

Как только Беккерс и солдаты ушли, Йонго созвал старейшин и сообщил им о намерениях мзунгу. И старейшины единогласно решили не подчиняться несправедливым требованиям. Двести воинов смогут защитить свои хижины от тридцати солдат. Бросить свои поля равносильно смерти.

— Я пошлю сейчас пятьдесят воинов в лес к лагерю солдат, — говорил Йонго. — Если они нападут на нас, воины захватят их палатки и заберут запасы их пищи.

Все согласились с Йонго. Спустя полчаса пятьдесят воинов, вооруженных луками, уже ползли к лесу через поле сорго.

Йонго приказал выкопать во всех хижинах ямы, чтобы дети и женщины могли прятаться в них от пуль. Каждый воин также выкопал себе окопчик на краю селения против вражеского лагеря.

Когда появились солдаты, воины уже были готовы к битве. Подойдя к селению шагов на двести, солдаты дали залп. Пули не причинили никому вреда.

Йонго лежал рядом с Касандой, наблюдая через густую траву за противником и держа в руках тяжелое старинное ружье — единственное ружье племени.

Из леса выбежали воины и бросились к палаткам белых. Солдаты, заметив этот маневр, побежали назад к лагерю. Воины снова отступили в лес, уводя с собой двух раненых.

Солдатам не удалось очистить опушку леса, где стоял лагерь. Воины Йонго, укрывшись за деревьями, встретили их градом стрел. Солдаты снова стали стрелять по селению, но скоро стрельба прекратилась: белые берегли патроны.

Беккерс просчитался, ожидая, что племя отступит перед солдатами. Йонго спутал все его расчеты. Надо было или заставить африканцев покориться, или отступить. Стоять в бездействий рядом с восставшим племенем опасно. Нужно были найти выход из создавшегося положения, И Беккерс придумал…

5

Наступила ночь, Йонго позвал Касанду вместе с другими воинами и поручил им следить за тем, чтобы солдаты не напали неожиданно на селение.

Воины отправились к лагерю поодиночке. Касанда полз по полю. Молодое сорго было влажным от росы. Лагерь спал. Касанда увидел невдалеке торчавшую из травы винтовку. Это был один из передовых постов врага.

Долго лежал Касанда, вглядываясь в темноту ночи. Но вот послышались приглушенные голоса. Он приподнялся и увидел, что из палатки вышли четверо с ящиками на плечах и скрылись в лесу. Касанда хотел ползти вслед за ними, но, сделав несколько движений, остановился: из травы показалась голова часового. Люди с грузами вскоре скрылись в темноте.

Подождав немного, Касанда пополз обратно. Добравшись до селения, он побежал к хижине Йонго.

Йонго сидел перед огнем, зажженным в круглом, искусно сложенном очаге, на мужской половине хижины и лакомился вареным сорго, смешанным с кислыми муравьями — башикуе. Касанда, волнуясь, рассказал ему о четырех солдатах, ушедших в лес.

— Спрячься в лесу, напротив лагеря мзунгу, — сказал Йонго, — и когда солдаты вернутся, постарайся узнать, куда они ходили. Будь осторожен. Иди!

И Касанда отправился на опушку леса. Он просидел там до рассвета, но четыре человека не вернулись.

Утром мзунгу возобновили атаку на селение, оставив часть солдат для защиты лагеря. Но их усилия были напрасны: батако сидели в своих ямах и, когда белые подходили слишком близко, отгоняли их стрелами. Лишь несколько человек из селения были легко ранены. Убедившись, что позиции африканцев не взять, солдаты возвратились в лагерь.

6

В следующую ночь Касанда с несколькими воинами отправился в засаду, чтобы выследить четверых солдат, ушедших с грузами, и попытаться схватить их.

Воины бесшумно прошли сквозь пальмовую рощу и через поле сорго. В лесу они разделились, и каждый занял свой пост.

Касанда уселся меж воздушных корней унаки.

С черного приблизившегося неба светили звезды. Было холодно. Касанда вздрагивал от прикосновения к телу мокрых листьев. Над головой раздался жалобный крик птицы-вдовы, и вновь все стихло. Из леса бесшумно вышли две гиены. Они остановились недалеко от Касанды. Большие уши их слегка шевелились. Гиены трусливы, и Касанда не обратил на них внимания. Звери направились к селению в поисках пищи. Далеко за рекой заревел вышедший на охоту лев, и все живое замерло, прислушиваясь к этим грозным звукам. Над полем, словно синие фонарики, проплыли большие жуки-светляки. Селение уснуло. Смолкли собаки. Палатки белели в темноте ночи.

Касанда терпеливо сидел, обхватив руками колени. Дремота все сильнее охватывала его, но он не сдавался, пощипывая себя за руку. Вдруг ему показалось, что кто-то тихо приближается. Так тихо могли ходить только хорошие охотники. Касанда насторожился и вскоре услышал шаги и приглушенные голоса слева, справа и позади себя. Людей было много, очень много, и они уже были совсем рядом с ним. Касанда слышал теперь даже отдельные слова. Люди говорили на языке племени вакилу. Но зачем они здесь?

Касанда вспомнил про солдат, ушедших в лес с ящиками. Это они привели их сюда! Европейцы послали в ящиках подарки вакилу, чтобы те напали на батако.

Рядом раздались яростные крики: это воины батако вступили в бон с вакилу. Нужно было немедленно сообщить Йонго об опасности. Касанда побежал через поле. Несколько стрел угрожающе пропели над ним. Одна из них ободрала кожу на его плече. Касанда закричал изо всех сил, чтобы предупредить племя и дать ему время приготовиться к бою. Стрелы свистели вокруг, но он, не оглядываясь, мчался сквозь ночную тьму.

7

Вбежав в селение, Касанда бросился к хижине Йонго, не переставая кричать:

— Вакилу! Вакилу! Вакилу! Напали!

Из многих хижин уже выскакивали люди с копьями в руках, бежали по селению.

Касанда в темноте налетел на Йонго.

— Где вакилу? — спросил глава племени. — Ты их сам видел?

Касанда принялся было рассказывать о том, что произошло, но в это время на селение посыпался град стрел, затрещали выстрелы.

Поднялся невообразимый шум. Кричали мужчины, плакали женщины и дети, блеяли козы, выли собаки, и, заглушая все, гремели боевые барабаны. Йонго, требовавшего, чтобы мужчины собрались около него, почти не было слышно.

На селение обрушился поток горящих стрел. Хижины превращались в яркие костры. Пламя лизало черное небо. В зареве пожара обитатели селения были хорошо видны нападавшим. Вакилу и солдаты поражали своих противников, оставаясь в темноте.

Касанда мчался по селению, передавая приказание Йонго собираться на большой круг, где заседал всегда совет племени. Увидев мать и Нкайну, которые несли имущество и тащили на ремнях двух упиравшихся коз, Касанда передал им распоряжение Йонго и побежал дальше.

Вскоре племя собралось на площади, прячась от пуль за не горевшими еще хижинами.

Нужно было покинуть пылающее селение, Йонго приказал мужчинам разбиться на две группы. Одна из них должна была прорвать цепь противника и вывести за собой женщин и детей, другой поручалось прикрыть отступление.

Йонго отдавал приказания без паники, ровным громким голосом, и это действовало на всех успокаивающе.

Йонго подал сигнал, выстрелив из ружья, и все племя с криком устремилось к лесу.

8

Касанда был в ударной группе. Пустив наугад несколько стрел, он побежал вместе со всеми, выставив перед собой копье. Но, к удивлению Касанды, они не встретили противника. Вакилу разбежались, не желая принимать удара. Но, невидимые, они следовали по полю за батако неотступно. Огни выстрелов то и дело вспыхивали в темноте ночи. Вопли раненых сливались с криками нападавших.

Несколько вакилу, вклинившись в последние ряды батако, схватили троих воинов. Батако делали тщетные попытки освободиться. Большая часть племени уже отступила, лишь несколько человек продолжали отбивать атаки врагов. Вакилу, обезоружив троих батако, потащили их к селению. В этот момент из темноты выскочил Йонго и, словно лев, защищающий своих детей, бросился на противников, размахивая ружьем, как дубиной. Растерявшиеся было батако вступили в борьбу. Схватка продолжалась несколько минут. Вакилу, узнав по властным выкрикам и командам, подаваемым Йонго, что перед ними вождь племени, накинулись на него. Подбежало еще несколько вакилу. Они бросились на Йонго, стараясь повалить его. Йонго стоял на земле твердо. Ярость удесятеряла его силы. Он скорее убил бы себя, чем сдался врагам. Батако отчаянно защищали своего вождя, но их было слишком мало. Враги навалились на Йонго со всех сторон. Он упал. Вакилу закричали, торжествуя победу, но Йонго снова встал на ноги, подняв на себе четверых, вцепившихся в него мертвой хваткой. Он напряг все силы, сделал несколько шагов вперед и вдруг, разбросав противников, вырвался из их кольца, яростно размахивая ружьем. Вакилу стали обстреливать отступающих батако. Одна из стрел попала в шею Йонго. Он покачнулся, но верные воины подхватили его под руки.

Они добрались до опушки леса. Здесь собралось все племя. Могучие деревья защищали людей от пуль и стрел. Всю ночь уходило племя от преследователей, продираясь сквозь заросли, в кровь раздирая тела об острые, твердые колючки. Наконец остановились на берегу болотца, тускло поблескивавшего в темноте. Враги отстали.

Касанда нашел мать и брата. Набетуну держала на длинном ремне одну из коз, другую Нкайна потерял во время бегства. Набетуну была обвешана кожаными мешочками с сорго и мукой маниоки. В руках у Нкайны были тыквенная бутыль с пальмовым вином, две глиняные посудины и несколько свернутых шкур. Это было все их имущество. Пес Мпутум подошел и потерся о ногу Касанды, как бы сообщая о своем присутствии.

Два воина подвели к воде раненого Йонго. Из троих немезисов до болотца добрался лишь один Ифофу. Ифофу на глазах у всех совершил поразительную операцию, которой научил знахаря его дед-немезис. Он расширил ножом рану на шее Йонго и извлек зазубренный наконечник стрелы. Чтобы остановить кровь, он прижег сосуды раскаленной железной палочкой. Затем по его распоряжению воины наловили огромных черных муравьев. Ифофу, произнося заклинания, сажал их по одному на разрез. Муравьи впивались в рану и миллиметр за миллиметром стягивали ее края. Часа через два раны не было. Остался лишь небольшой красный шрам. В заключение Ифофу сжег на огне в жертву богу Чамбе живую курицу. Но, несмотря на блестящую операцию, через неделю Йонго все же скончался.

Воины вырыли две могилы, чтобы сбить с толку злых духов. Духи, враждебные человеку, не должны были знать, в какой из них лежит тело Йонго. Вождя похоронили головой к селению, предварительно положив с ним заряженное ружье: кто знает, с каким зверем придется встретиться ему в далеком пути? Зажарили козу, и старейшины, усевшись вокруг могилы, в последний раз поели вместе со своим вождем. Они выкопали в могиле небольшую ямку, положили туда лучший кусок мяса и вылили бутылку пальмового вина. Далекий путь предстоит Йонго, и он должен подкрепиться, чтобы веселее было идти… Затем, по древнему обычаю, воины высекли Ифофу за то, что плохо лечил вождя и не смог умилостивить великого Чамбе. Немезис должен был кричать как можно громче, чтобы умерший тоже мог его слышать. Ифофу не заставлял себя просить: он кричал на весь лес, и Йонго должен был быть доволен.

 

Часть вторая

1

Батако поселились у подножия Кедачумви на земле, никому не принадлежащей. Вокруг простирались болота. Тяжелые испарения насыщали воздух. Высокие деревья с густой листвой почти не пропускали света. В этих местах было много мух цеце, приносящих смерть людям. Не случайно пустовала здесь земля. Но делать было нечего, и племя осело в этом мрачном лесу.

Касанда получил свой участок и вместе с Нкайной с утра до ночи рубил деревья, расчищая землю для посева маиса и маниоки. Касанда валил деревья быстрее всех. Когда топор его слишком нагревался от частых ударов, он брал другой, и работа ни на минуту не прекращалась.

Батако знали, что сонная болезнь, приносимая мухой цеце, проявляется через несколько недель, и со страхом думали об этом. Человек, заболевший сонной болезнью, обречен. Несколько лет назад соседнее племя целиком вымерло от сонной болезни. И батако могла постичь та же учесть. Оставаться здесь было опасно.

Вновь избранный вождь Мпеси не отличался ни умом, ни храбростью и не знал, что предпринять. Он послал Касанду и Нкайну, который должен был скоро стать воином, посмотреть, не ушли ли белые с их земли.

Лишь к вечеру второго дня добрались Касанда с Нкайной до родных мест. Они переночевали в дупле большой кайи, выгнав оттуда змею габуну, и рано утром осторожно подобрались к опушке леса. Там, где когда-то стояло их селение, сейчас не было ни пальм, ни хижин. Лишь по-прежнему белели палатки. Около леса ходили огромные хумба-хумба с погонщиками на спине. Слоны поднимали тяжелые стволы деревьев, которые валили африканцы, и относили их в центр поля.

Братья молча пошли обратно. Племя никогда больше не вернется сюда: хитрые белые прочно завладели их землей.

2

Альбер Сантегью, вербовщик рабочей силы горнорудной корпорации, четвертый день вместе с тремя солдатами пробирался через лес к новому селению батако. Сантегью был человек железного здоровья. Больше двадцати лет занимался он вербовкой, с тех самых пор, как ему удалось ускользнуть из рук сыскной полиции на родине, в Антверпене. Впрочем, имя его звучало тогда несколько иначе, но до этого сейчас никому не было дела: Сантегью был хорошим вербовщиком. Он забирался в такую глушь, куда еще не проникали другие. Компания требовала все больше и больше рабочих, особенно для урановых рудников в Тинковелью.

Сантегью истекал потом. Вокруг него поднималась стена экваториального леса. В горячем зеленом сумраке полыхали цветы — красные, розовые, синие, желтые, вверху и внизу, на пнях, корнях и стволах поваленных гигантов. Воздух был полон их ароматом, перемешанным с тяжелым запахом гнили. Под ногами лежал метровый слой опавших листьев. Ноги глубоко вдавливались в этот ковер, под которым скрывались иногда болотца и топи. Сантегью шагал под неумолчный птичий концерт. С ветвей постоянно доносился треск, стрекот и скрежет, издаваемый миллионами насекомых. Иногда звук этот всплескивался с огромной силой. Слышался ровный странный звук — гудение, скрип. Это мириады невидимых насекомых грызли, пережевывали мертвые листья, стволы и падаль. Ни минуты тишины в необъятном зеленом океане.

Сантегью отпугнул криком маленького лесного крокодила, Крокодил юркнул в болотце. Сумрак сгущался, хотя солнце, заволакиваемое тучами, подходило к зениту. Скоро совсем стемнело. Сантегью не удивился. Такое бывает здесь два раза в день. В воздухе чувствовалась какая-то неясная тревога. Все вокруг притихло, смолк звонкий птичий хор, прекратились крики обезьян. В полной темноте Сантегью остановил свой маленький отряд, приказал развернуть палатку. Едва они это сделали, как колоссальной силы удар потряс лес, и ослепительный белый свет метнулся по черным зарослям. Темное небо вспыхнуло огненными ломаными трещинами. На заросли опрокинулся океан воды. Вода ломала ветви, сбивала листья, заполняла низины. В белых вспышках, пронизывающих лес, видны были серебряные листья, серебряные колонны стволов, серебряные столбы воды.

Внезапно поток иссяк. Сантегью взглянул на часы. Ровно двадцать минут! Все кончилось! Слышен только ровный скрежещущий, стрекочущий звук. Это миллионы насекомых вновь бросились уничтожать все, что упало и умерло.

Сантегью приказал сложить палатку, выковырял из кожи ладони двух впившихся клещей, сбросил с сапога десяток пиявок и, ступая по грязи, отправился в путь.

Утром он со своим отрядом вошел в селение у подножия Кедачумви, и то, что увидел, встревожило его.

Около хижин, под солнцем, лежали неподвижные, словно заснувшие люди. Сантегью хорошо знал эти широко открытые тусклые глаза, эти исхудалые тела, почти скелеты, больных сонной болезнью. Многие, сейчас еще здоровые с виду, уже носят в себе болезнь и не годны для работы. Дирекцию не проведешь, она не станет платить деньги за человека, который скоро умрет. Нужно было бы прийти сюда месяца два назад.

Не желая терять ни минуты, Сантегью нашел вождя племени, договорился с ним о вознаграждении за каждого завербованного. Собирать жителей селения было не нужно — они пришли сами. Сантегью обратился к батако с речью на их языке кингвана, стараясь расположить к себе слушателей.

— С вами поступили несправедливо, — говорил он, — и вы должны жаловаться. Я знаю, батако жили на этой земле с тех пор, как великий Чамбе создал мир. Когда я приеду в столицу, я все расскажу там. Вам вернут землю. Только это будет не скоро. А сейчас, кто хочет отправиться работать на рудник, пусть подойдет ко мне. На руднике работают только утром, пока не жарко. Каждый получает отдельную большую хижину, сделанную из камня. Всем дают много сорго, маниоки, и мяса, и, конечно, деньги. У вас будет вот такое пагне, как у меня. — Он показал на свои брюки, и многие слушатели заулыбались и одобрительно закивали головами. — Вы можете взять с собой ваши семьи. Вас повезут туда на машинах, но вы должны дойти до Кииму.

Последние слова вызвали некоторое разочарование.

Идти месяц через экваториальный лес до Кииму, города на берегу Великой реки, тяжело. И все же половина мужчин решила попытать счастья.

Касанда стоял рядом с вербовщиком, стараясь не пропустить ни одного слова. Он был взволнован. Вот когда он посмотрит мир, о котором пока только слышал! А пройти через необъятный лес не то что бродить вокруг деревни. Это будет интересный поход. Никто не знает, что встретят они в пути, каких людей и зверей, сколько придется испытать приключений. Может быть, они увидят даже великанов, о которых говорил Имбонбо Длинный Язык. Никто из соплеменников не пересекал еще лес. Касанде хотелось совершить это заманчивое путешествие.

Когда Сантегью начал запись, Касанда первый подошел к нему.

Каждый из завербованных поставил отпечаток пальца на общем контракте. Никто из батако не умел читать. По контракту завербованный обязывался отработать в рудниках горнорудной корпорации пять лет. Договор этот скрепил вождь племени, приложив к нему большой палец, смазанный чернилами. Касанда, обративший на себя внимание Сантегью, получил копию этого документа. Он должен был вручить его агенту компании в Кииму. А дальше обо всем позаботится компания.

Батако сейчас не имели лодок, и поэтому не могли воспользоваться рекой. Нужно было идти, избрав кратчайшее расстояние.

Касанда сообщил матери и Нкайне, что он берет их с собой на рудник.

Через три дня ранним утром около двухсот человек выступили в поход. Вместе с мужчинами отправились и их семьи. По обычаю, для удачи посыпали на тропу немного муки и хлебных крошек. Отряд растянулся цепочкой и двинулся на юго-запад. Густой утренний туман скрывал только что появившееся солнце. Кусты и древовидные папоротники были покрыты крупными каплями росы. Касанда как обладатель важной бумаги, выданной вербовщиком, был старшим в отряде и немало гордился этим. Он шел впереди.

Сначала двигались по тропинке, проложенной племенем. Слева и справа — озерца и лужи, заросшие яркими цветами. Иногда попадались трясины, то черные, пузырящиеся и покрытые зеленой риской, то заросшие сочной изумрудной травой. Горе тому, кто не заметит западни! Засосет трясина человека.

Постепенно болот стало меньше, лес стал гуще, надвинулся со всех сторон, могучий, оплетенный лианами. Плотные кроны почти не пропускали света. Над подлеском к солнцу поднимались четыре этажа деревьев. Лишь самым высоким из них — семидесятиметровым великанам — уже ничто не мешало пользоваться солнцем. Внизу диковинные деревья воевали друг с другом за свет и пространство. Смоковницы-«душители» сплетали свои ветви с ветвями соседей и медленно умерщвляли их. Огромные лианы в ногу толщиной обвивались вокруг деревьев, сжимая их в смертельных объятьях. В этом вихре зелени шел настоящим бой за жизнь.

Касанда шел впереди, тяжелым топором прорубая дорогу. Деревья становились все мощнее. Воздушные корни загораживали путь. Приходилось протискиваться между ними. Постепенно стена зелени стала почти сплошной. Истекая потом, Касанда рубил и рубил, медленно двигаясь по дну зеленого океана на юго-запад.

За час до ливня остановились на отдых, чтобы успеть приготовить обед. Едва закончили есть, как совсем стемнело. Хлынули ужасающие потоки воды. От удара грома все вздрогнули. Нестерпимо яркая молния где-то рядом поразила огромную кайю. Кайя повалилась с шумом и грохотом, ломая более мелкие деревья, обрывая лианы. Туча птиц поднялась в воздух. В путанице лиан появились, словно души умерших, холодные голубые шары. Они медленно скользили среди воющей, грохочущей, беснующейся стихии, меж низвергающихся, ломающих все на своем пути, мощных потоков воды, огибая лианы, ветви, стволы.

Все попрятались, закрылись шкурами, тюками. Смертоносные шары проплыли над затаившимися, шепчущими молитвы людьми. И вдруг всплеск ослепительного синего пламени. Взрыв потряс, оглушил людей, сломал, кинул в сторону, срезав на корню, столетнее дерево… Грохот, треск ломаемых ветвей и стволов, вопли испуганных обезьян, прыгающих на соседние деревья.

Касанда с интересом смотрел из-под шкуры буйвола на ярость и неистовую силу разбушевавшейся стихии.

Могучая молния, могучая вода, могучий таинственный синий шар.

Тучи ушли, и вновь в высоте среди ветвей засверкало солнце, запели птицы, деловито застучал дятел.

День за днем шел отряд сквозь буйный, благоухающий цветами и смердящий падалью и гнилью великий лес. С верхних этажей слышался оглушительный птичий концерт, между деревьями величественно проплывали, мерцали в неровном свете ярко-красные, темно-синие, желтые облака огромных бабочек. Иногда с ветвей на отряд смотрели круглые глаза леопарда.

Все шло хорошо, пока однажды не пришло первое несчастье. Заболел Нкайна. Утром он не мог подняться. Касанда понял: сонная болезнь. Нкайна дрожал. Лицо его кривилось в гримасах боли. Он смотрел на Касанду, стараясь найти в глазах брата утешение. Может быть, все пройдет? Но Касанда не хотел лгать. Он знал: Нкайна обречен, и никто не поможет ему теперь. Набетуну стояла рядом. По ее морщинистому лицу катились слезы.

Когда отряд собрался выходить, Нкайна сделал отчаянную попытку встать на ноги и не смог. Глаза его смотрели на брата: неужели его оставят в лесу одного? Набетуну тоже глядела на Касанду: ведь он, командир отряда, не бросит брата на съедение зверям?

Но Касанда и не собирался оставлять брата. Он принялся за дело: вырезал из шкуры буйвола широкий ремень, сшил его концы, затем, повесив ремень через плечо, посадил в него брата, так что Нкайна оказался у него за спиной. Касанде пришлось нести, кроме того, еще оружие и шкуры. Но он был сильным. Он мог нести еще столько же.

Батако питались побегами бамбука, листьями и плодами. Иногда удавалось подстрелить больших, похожих на кур птиц, обезьяну или антилопу. Но охотиться было некогда, хотя лес кишел зверями и птицами. Люди шли целыми днями, почти не останавливаясь.

На восьмой день пути решили отдохнуть. Взяв лук и копье, Касанда отправился на охоту. Мпутум весело бежал впереди, закрутив рыжий хвост и высунув от жары язык. Сквозь толщу ветвей на дно зеленого океана пробивались солнечные лучи. Деревья заросли мхом и зеленой слизью. Касанда шел, вглядываясь в заросли. На пне, освещенном солнцем, шевелился клубок змей. По стволу поднимался огромный питон, расписанный золотыми иероглифами.

Касанда ступил на цветущую маленькую полянку и вдруг почувствовал, что проваливается в теплую жидкую грязь. Встревоженные жабы выскакивали на берег. Серая змейка с шипением уползла в заросли. Падая, Касанда ухватился за спускающуюся к земле петлю лианы. С большим трудом он вытянул тело из трясины, подняв на себе тонну жидкой грязи. Касанда долго сбрасывал с себя пиявок.

Теперь он стал осматривать каждый клочок земли, прежде чем ступить на него. Бежавшая впереди собака остановилась, глухо зарычала. Шерсть на ней встала дыбом. В нескольких шагах Касанда увидел огромного черного нжину — «лесного человека». Он стоял на коротких ногах, держась одной рукой за ветвь, другой упираясь в землю, и смотрел на Касанду тяжелым, злым взглядом.

Касанда попятился. Эти огромные волосатые руки могли разорвать человека на части, сломать его, как тростинку. Благоразумнее было бы отступить. Но пыл охотника толкал Касанду на бой. Да и нельзя было упускать такого зверя. Касанда сделал шаг вперед и пустил стрелу. Она до половины вонзилась в грудь зверя. Нжина заревел, сломал конец стрелы и бросился на Касанду. Касанда взмахнул копьем, но рука зверя молниеносным движением схватила древко оружия, а другая протянулась к охотнику. Раздался лай, и рыжий рычащий комок вцепился в кривую ногу нжины. Нжина резко повернулся, выпустив оружие, и отшвырнул собаку. В это же мгновение Касанда ударил его копьем. Зверь грохнулся на землю с оглушительным ревом. Рассвирепевший Мпутум стал рвать его зубами. Но нжина лежал неподвижно: он был мертв.

Касанда поднял свою добычу, весившую не менее двух рослых мужчин, и пошел к стоянке. Когда он появился в лагере, люди встали и молча смотрели на него. В их глазах Касанда прочел вопрос: как поступит он со своей добычей? Касанда положил зверя на землю, неторопливо вытер листом потное лицо и, повернувшись к племени, громко сказал:

— Пусть разрубят мясо. Каждый получит свою долю.

К вечеру, когда собрались все, обнаружилось, что один охотник не вернулся. Утром его пытались разыскать, но человек исчез бесследно. Только джунгли знали о его судьбе.

3

В отряде, день за днем двигавшемся на юго-запад, все больше и больше появлялось больных сонной болезнью. Они пытались идти с отрядом, но для них уже не было спасения. Страшная болезнь, попавшая в кровь, медленно убивала их. И постепенно один за другим они отставали, садились отдохнуть и уже не догоняли отряд.

Касанда упорно вел свой отряд, стараясь быстрее вывести людей из великого леса. Теперь они двигались по старой полузаросшей тропе. В течение столетий, с тех пор как белые появились в Стране Живой Воды, по этой тропе работорговцы вели караваны своих чернокожих пленников к морю. То там, то здесь белели человеческие кости, лежали ржавые остатки кандалов. Люди бросали косые взгляды на останки своих предков и прибавляли шаг.

На четырнадцатый день пути отряд добрался до реки, текущей на запад. Люди пошли вдоль песчаного берега, отыскивая брод. По течению плыли зеленые острова плавучих растений. Сросшиеся корнями папирусы и амбач образовали плотные площадки, способные выдержать тяжесть человека. Большие фламинго разгуливали по плавучим полянкам.

Касанда, шедший впереди, заметил звериную тропу.

— Хумба-хумба прошел недавно, — сказал он, указывая на большие круглые следы слона. — Надо догнать. Отряду нужно мясо.

Касанда пошевелил плечами, усаживая на место сползавшего с ремня Нкайну, и оглядел осунувшиеся лица людей: он хотел убедиться, готовы ли они вступить в бой с таким огромным зверем. Воины молча смотрели на Касанду. Охота на хумбу-хумбу таила в себе большую опасность, но Касанда знал — ни один из воинов не скажет, что он боится.

— Пусть сорок охотников оставят здесь все свои вещи, кроме оружия, — проговорил Касанда. — Мы догоним хумбу-хумбу. Ветер дует в нашу сторону, и мы подойдем к нему близко. Остальные пойдут вслед за нами.

Спустя несколько минут они бежали по следам слона с копьями в руках. Когда солнце склонялось к вершинам деревьев, Касанда подал знак остановиться. Впереди на небольшой поляне стоял огромный хумба-хумба с кривыми розовыми бивнями и, обрывая хоботом плоды лианы инобоунга, отправлял их в рот. Пережевывая плоды, он пыхтел от удовольствия, щурил маленькие глазки и медленно раскачивался.

— Хумба-хумба, отбившийся от стада, очень злой, — прошептал охотник по имени Нгава. В глазах его был страх.

— Надо выбрать место для боя, — сказал Касанда, не обращая внимания на слова Нгавы. — Когда много больших деревьев, легче уклоняться от ударов. Пусть половина охотников обойдет хумбу-хумбу и гонит его сюда.

Пока одни охотники обходили слона, другие стали забираться на деревья. Касанда рассердился и знаками потребовал, чтобы часть из них спустилась на землю. Нельзя выпускать зверя из живого кольца.

4

Вскоре послышались крики загонщиков. Слон двигался медленно, настороженно осматриваясь. Ни одни сучок не хрустнул под его огромными ногами.

Когда слон оказался под высоким деревом, на ветвях которого притаились охотники, в его большую спину вонзилось несколько стрел. Хумба-хумба грозно затрубил и, подняв тяжелый хобот, бросился на охотника, высунувшего из-за дерева курчавую голову. Тот помчался, петляя между деревьями. Хумба-хумба то и дело застревал между стволами. Стрелы сыпались на него и сверху и снизу, но он упорно преследовал намеченную жертву, не обращая внимания на других. Касанда стоял за стволом смоковницы, сжимая длинное копье из сандалового дерева, и готовился нанести удар. Нужно было вплотную подойти к зверю и вонзить в него копье как можно глубже.

Из-за ствола дерева выскочил Нгава и ударил пробегавшего мимо него слона копьем. Но, видно, ослабела рука Нгавы: копье лишь скользнуло по ребру животного. Хумба-хумба обернулся так быстро, что Нгава не успел даже отпрыгнуть. Тяжелый хобот свалил его с ног, и серая гора пронеслась над ним. Почти в то же мгновение рядом с хумбой-хумбой вырос Касанда. Взмах, и копье глубоко ушло в большое тело зверя. Касанда рванул копье, расширяя зазубренным наконечником рану. В этот момент многоопытный Имбонбо спокойно вышел из-за дерева и рубанул слона длинным ножом по сухожилиям задних ног. Слон, издав глухой стон, сел. Охотники окружили его, Через несколько минут все было кончено.

Голодные люди принялись резать тугое мясо. Касанда, опираясь на копье, молча смотрел на возвышавшуюся перед ним гору пищи. Теперь хватит ее до конца пути. Жаль только, что Нкайна уже не может есть.

Люди ходили вокруг поверженного слона, выбирая лучшие куски, разводили костры.

Касанда тоже стал готовить обед. Он вырезал кусок толстого зеленого бамбука, налил туда воды и положил мясо. Пока в бамбуковом сосуде есть вода, он не загорится на костре…

Один из охотников предостерегающе вскрикнул. Касанда увидел маленьких людей, вышедших на поляну. В руках у пигмеев были луки и стрелы. Они ожесточенно кричали. Касанда знал, что стрелы пигмеев отравлены, Он встал и, не взяв оружия, пошел с несколькими охотниками навстречу маленьким людям. В кустах он заметил много прячущихся воинов. Их лица были возбуждены. Натянув луки, пигмеи целились в подходивших. В любой момент отравленная стрела могла вонзиться в грудь Касанды или его товарищей Он шел неторопливо, стараясь не показывать страха. Воины Касанды шли за ним, сбившись в плотную группу.

Касанда остановился перед пришельцами. У пигмеев была светло-красная кожа и на груди росли мелкие пучки рыжеватых вьющихся волос. На курчавых головах ото лба к затылку выбрито по три узкие полосы. На кисти левой руки у каждого между указательным и большим пальцами — кожаным мешочек для защиты от случайного ранения отравленном стрелой при натяжении лука.

— Вы убили хумбу-хумбу на нашей земле, — сказал маленький человек, по-видимому, их вождь. — Он поэтому наш.

— Хумба-хумба убил двух моих воинов, — ответил Касанда. — Он пришел сюда с реки. Там не ваша земля.

— Все, что находится в нашем лесу, принадлежит нам, — заявил маленький человек.

Касанда подумал, что столкновение не сулит его племени ничего хорошего, и сказал:

— Если зверь принадлежит вам, то вы должны заплатить нам за работу, так как мы охотились за ним целый день. Возьмите бивни и отдайте нам тушу.

Уступчивость Касанды смягчила маленького человека. Он подумал немного и ответил:

— Нам тоже нужно мясо. Мы даем вам половину туши.

Согласие было достигнуто.

Маленькие люди ушли, когда стемнело, унося свою долю мяса.

Ночь охотники провели у костров. Остальная часть отряда пришла утром. Набетуну едва двигалась. За эти дни она состарилась на несколько лет. Нкайну, который теперь стал совсем легким, принесли четыре человека. Они сделали это из уважения к своему начальнику.

Но собака Касанды не пришла с ними: ее съели ночью, воспользовавшись отсутствием хозяина.

5

На двадцать шестой день пути в полдень племя вышло к Великой реке. С высоких холмов люди смотрели на широкий поток, пробивавший себе путь в белом скалистом ложе, с наслаждением ощущали на лицах дуновение прохладного ветерка. Эти мутные, коричневые воды означали конец тяжелому пути через лес. Впереди их ждала новая, неизведанная еще жизнь.

Касанда стоял, прислонившись к дереву. Он был теперь один. Два дня назад во время перехода Набетуну упала и больше не встала. Касанда долго сидел около нее. Потом, поняв, что это конец, закопал тело и заложил могилу камнями. И за четыре дня до этого скончался Нкайна.

Касанда тяжело было вспоминать, что в последние дни он, занятый отрядом, почти не заботился о матери. Но мать в эти последние дни думала лишь о нем. Когда Набетуну упала там, в лесу, слабеющей рукой достала она из кожаного мешочка и молча отдала Касанде маленькую монету — все, что осталось у нее от долгой трудовой жизни. Касанда не мог простить себе, что он, усталый, кричал на больного Нкайну, который ворочался за спиной, мешая ему идти. Но горевать было некогда. Путь еще не окончен. Касанда осмотрел отряд. Из двухсот с лишним человек, выступивших в поход, осталось меньше половины. Ни детей, ни стариков — все они лежали там, в лесу.

Касанда стал спускаться к реке. За ним двинулись остальные. К вечеру отряд вошел в Кииму. Большой крааль поразил Касанду. По пыльным узким улицам мчались сверкающие лаком машины, о которых он раньше только слышал. Одна из них едва не наехала на него. Касанда еле успел отпрыгнуть в сторону.

Вскоре они предстали перед пожилым агентом с рыжими усиками, а через два часа были уже в поезде.

Рано утром показался город. Касанда смотрел как зачарованный на белую от пены реку, мчавшую в глубоком ущелье свои воды. Река ревела и грохотала. Зажатая с боков мрачными серыми скалами, она мчалась по пробитому в граните крутому ложу, прыгая через камни и взметая брызги в лучах утреннего солнца. Касанда не слышал, что кричал ему сосед, указывавший вниз, в узкое ущелье.

От города ехали на баржах, потом снова на поезде и наконец на грузовиках. Машины шли по скучной, однообразной саванне, покрытой сухой, выжженной солнцем травой. Несколько раз грузовики останавливали вооруженные люди, и агенты компании предъявляли им пропуска. Солдаты пересчитывали сидевших в грузовиках африканцев.

Было за полдень, когда они въехали в ворота лагеря, обнесенного колючей проволокой.

На огромной территории рядами стояли бараки. Машины остановились у огороженного высоким забором карантина.

Вновь прибывших встретил пожилой неприветливый африканец. Он повел их к длинному темному бараку с единственным выходом, служившим одновременно и окном.

Появился доктор-европеец в белом халате и сел за стол под навесом. Фельдшер-африканец поставил на стол микроскоп.

— Доктор, доктор! — шептали африканцы, с опаской поглядывая на белого. Фельдшер, усевшись за стол, открыл толстую книгу. Доктор подозвал одного из прибывших, сделал прокол на его пальце, снял каплю крови и стал рассматривать ее в микроскоп. Он одобрительно кивнул, фельдшер записал имя прибывшего в книгу. Африканец приложил палец, смоченный в чернилах, против своей строчки. Фельдшер сообщил ему, что он принят на работу в рудники горнорудной корпорации.

Иногда, глядя в микроскоп, доктор неодобрительно качал головой. Фельдшер ставил людей, вызвавших неудовольствие доктора, в отдельную группу. Они не прикладывали палец к толстой книге и робко ожидали решения своей судьбы. В их числе оказался и Имбонбо Длинный Язык.

Касандой доктор остался доволен. Он весело похлопал его по плечу, попробовал упругость больших бицепсов. Касанда почувствовал к доктору симпатию и, осмелев, спросил:

— А нам дадут хижины, такие, как у белых? Бвана вербовщик обещал, как только мы приедем сюда, нам каждому дадут по такой хижине.

Услышав эти слова, все насторожились, но доктор лишь махнул рукой и не ответил.

Осмотр окончился. Принятых на работу повели в бараки карантина. Остальным фельдшер объявил, что у них сонная болезнь и компания не будет заключать с ними контракт. Их отвезут на машине в больницу. Они могут не беспокоиться, там никто не сделает им плохого.

Когда грузовик с больными остановился в огороженной невысоким забором зоне, Имбонбо осмотрелся и все понял. Их привезли сюда умирать. Он уже видел однажды такую зону. Здесь были собраны больные сонной болезнью, чтобы они не передавали заразу другим. Если муха цеце укусит такого больного, находящегося среди здоровых, она заразит еще десятерых.

— Уходить из зоны запрещается. Кормить будут, — сказал на прощание рудничный фельдшер.

Имбонбо прошелся по зоне. Здесь жила смерть. Больные сидели, лежали, ползли куда-то в бреду. Многие спали. Вокруг кишели крысы, мухи. У одного больного муравьи съели плечо до кости. Он спал. Некоторые, видимо, уже умерли. Двое конголезцев несли на носилках труп женщины. Больных никто не лечил. Лекарства были слишком дороги. Единственный фельдшер раздавал пищу.

Имбонбо стал строить шалаш. Пока были силы. Бежать некуда. Да и зачем? Через полгода все кончится.

 

Часть третья

1

Давно уже работал Касанда на урановом руднике в Тинковелью. С утра до ночи бросал он лопатой черно-зеленую землю — уранинит — на ленту транспортера, и тело его всегда ныло от непосильного труда. Но здесь было еще не плохо. Те из соплеменников, которые работали на обогатительной фабрике, ходили уже словно тени. Уранинит причинял страдания и смерть тем, кто с ним близко соприкасался.

Все работавшие с Касандой боялись своего надсмотрщика Ксири — парня с берегов озера Тиву, вечно пьяного, драчуна и подхалима, — и старались задобрить его подарками. Ксири брал их с величайшим пренебрежением. Лишь Касанда не дарил ничего. Он даже осмеливался задавать Ксири разные вопросы, словно равный равному.

Как только Касанда появился на руднике, он прежде всего осведомился у Ксири, не знает ли господин надсмотрщик, когда им дадут по каменной хижине, как обещал вербовщик.

Ксири даже подумал, что Касанда издевается над ним. Но рабочий смотрел на него так серьезно, что надсмотрщик решил: парень не в своем уме. Когда их взгляды встречались, Касанда никогда не опускал глаз, как это делали другие. Он был уверен, что Ксири любит его за усердную работу: ведь он никогда не сидел без дела. А у Ксири чесались руки «проучить» Касанду, так как он подозревал, и не без основания, что остальные рабочие думают, что он побаивается Касанды. Он и действительно не решался ударить черного Геркулеса. Могучие руки с огромными узловатыми мышцами невольно внушали ему уважение.

Надсмотрщик придирался к Касанде за каждый пустяк, ставил его на самые тяжелые работы. И Касанда постепенно возненавидел своего мучителя. Их взаимная неприязнь росла с каждым днем. Однажды, когда Ксири, усмехаясь, заставил Касанду разбивать в обеденное время большой камень, Касанда возмутился и отказался выполнять ненужную работу.

Рабочие смотрели на них, и Ксири почувствовал, что, если он не предпримет решительных мер по подавлению мятежа, авторитет его рухнет. Оскалив зубы, он шагнул к Касанде и хлестнул его плетью по лицу. Касанда попятился, зацепился за ком земли, упал. Плеть Ксири засвистела над ним. Вся злость надсмотрщика против непокорного рабочего излилась в этих ударах.

Оглушенный вначале неожиданным нападением, Касанда пришел в бешенство. Он вскочил, и его кувалда мелькнула в воздухе. Не успей Ксири вовремя отскочить, голова его была бы разбита.

Прибежали охранники. Но разъяренный Касанда не хотел сдаваться. Он выбил кувалдой винтовку из рук одного из них. Опрокинул кулаком другого. Но Ксири кинул в глаза Касанды горсть песку. Охранники сбили его с ног, упали на землю вместе с ним. Справиться даже с ослепленным Касандой было не просто. Одни из противников от удара ногой вылетел в воздух из кучи тел. Второй хрипел, схваченный за горло железной рукой. Но тут к охранникам подоспели свежие силы. Они били Касанду ногами, прикладами, пока он не перестал двигаться.

— Будет уважать теперь надсмотрщика, — сказал Ксири.

2

Добыча руды шла открытым способом. С утра до ночи вгрызались люди в землю, расширяя и углубляя огромный котлован. Рабочих-европейцев было немного. Они работали на машинах, жили в отдельном поселке, получали в десять раз больше, чем африканцы. И даже те немногие местные жители, которым выпала редкая удача стать машинистами, механиками, получали гораздо меньше европейцев.

В бараке Касанды появился коренастый африканец лет тридцати. Это был слесарь по ремонту рудничных механизмов. Он показался Касанде озлобленным человеком. Но первое впечатление скоро рассеялось. Анака — так звали слесаря — оказался приветливым и разговорчивым парнем. Он не был похож на большинство горняков — неграмотных, не видевших ничего, кроме рудника и своей деревни. Анака бывал в далеких городах и даже мог говорить и читать по-французски. Однажды в воскресенье в руках Анаки появилась газета. Целый час он читал ее, и Касанда смотрел на него с благоговением.

— И вы все понимаете? — Касанда не мог заставить себя сказать ученому человеку «ты».

Анака улыбнулся, заметив эту перемену.

— Я учился в школе. — И он рассказал Касанде, о чем пишут газеты. — Африканцы воюют сейчас за свободу, за изгнание плантаторов, их солдат и полицейских. За то, чтобы отнять у капиталистов фабрики, заводы и вот эти урановые рудники, отдать все народу. Но мзунгу не хотят уходить и привезли новых солдат. Идут жестокие бои.

— Бои? А мы здесь работаем на мзунгу, — сказал Касанда зло. — Выходит, мы против народа?

Анака внимательно посмотрел на него и ничего не ответил.

3

Касанда часто задумывался. Почему они покорно подчиняются завоевателям, которых уже выгнали из многих городов? Почему он сам целыми днями добывает для них руду? Почему не убежит? Может быть, повстанцам нужна его помощь? Беглецов, правда, ловят и наказывают «за нарушение контракта», но разве он, Касанда, трус?

Ксири замечал на себе пристальные, стерегущие взгляды Касанды. Тревогу надсмотрщика усиливало и то, что рабочие часто шептались и загадочно поглядывали на него.

Как-то вечером Ксири отправился в «черный городок». Было темно. Сквозь рваные низкие тучи светили звезды. Ксири шел по безлюдному полю, думая о горячем ужине.

От резкого крика он остановился. В двух шагах от него стоял Касанда. С земли поднялось еще несколько человек.

Ксири не мог бежать, страх сковал его ноги. Сзади раздались крадущиеся шаги. Ксири хотел обернуться, но в этот момент кто-то сжал ему руки и грубая ладонь зажала рот. Люди подняли его и понесли. Ксири старался вырваться, но сильные руки крепко держали его. Минут через десять люди остановились и бросили Ксири на землю.

— Ты узнал нас? — спросил Касанда. — Мы хотим поговорить с тобой. Ты продался врагам, ты бьешь своих братьев. Завтра ты уже никого не будешь бить.

Ксири поднялся. Он стоял в кругу молчаливых, мрачных людей. Двое рабочих копали в стороне могилу. В тишине был слышен лязг лопат о землю. Безразличные ко всему звезды смотрели с высоты.

— У меня трое детей, — сказал тихо Ксири. — Они умрут без меня. — И он вдруг заплакал. Он не знал жалости к другим и не очень рассчитывал на нее.

Рабочие кончили копать.

Два человека, схватив Ксири за руки, подвели его к яме.

— Ложись, — сказал одни из рабочих. — На траве останется твоя кровь. Тебя будут искать.

Ксири в ужасе попятился от могилы. Он несвязно заговорил, глотая слезы:

— Касанда, Гвара, да благословят вас предки… дети умрут… Касанда!..

— Испугался! — сказал один из рабочих.

Касанда чувствовал в глубине души отвращение к тому, что они собирались сделать. Его злоба прошла.

Унижение Ксири вызывало в нем лишь презрение. Не он был виной тому, что происходило на руднике. Кроме того, завтра, а может быть, даже сегодня охрана станет искать Ксири, и начнутся аресты. Самое же главное, им сразу дадут нового надсмотрщика. Но Касанда не хотел проявлять слабости в присутствии товарищей.

А Ксири все молил о пощаде. Касанда видел, что сомнения овладели и другими.

— Может быть, он больше не будет драться? — сказал нерешительна Гвара — самый молодой из них.

Рабочие стали шептаться. Увидев это, Ксири начал причитать еще жалобнее. Рабочие окружили надсмотрщика.

— Мы решили тебя убить, — сказал Касанда.

Ксири вырвался из державших его рук и упал, обхватив ноги Касанды. Касанда не шевельнулся и продолжал:

— Но если ты обещаешь…

Ксири сел, задыхаясь от охвативших его чувств.

— …если ты поклянешься своей матерью, что никому не скажешь о сегодняшнем вечере и не будешь прислуживаться перед начальством и бить рабочих, мы отпустим тебя.

— Клянусь матерью, — тихо проговорил Ксири. — Если я нарушу свое слово, пусть эта клятва убьет меня!

Он лег на землю и заплакал тихими, счастливыми слезами, так, как плакал давно-давно, в детстве.

— Если донесешь, пощады не жди. Кроме нас, есть и другие. Закопай свою могилу.

И они ушли. А Ксири еще долго лежал у ямы, обессиленный и потрясенный.

4

Как-то вечером, окончив работу, Касанда забыл у транспортера лопату. Администрация удерживала стоимость пропавшего инструмента. Пришлось вернуться. Проходя мимо землечерпалок, Касанда наткнулся на троих рабочих, которые что-то делали, взобравшись на машины. Заметив его, рабочие убежали.

Что они натворили? Почему убежали? Касанда узнал африканцев из соседней бригады. Среди них был и слесарь Анака, тот самый, что рассказал ему о войне в Конго, о белых наемниках. Уже выходя из котлована, Касанда столкнулся с охранником — старым плюгавым доносчиком. А утром он узнал, что землечерпалки были поломаны. Новый надсмотрщик (Ксири перестал драться, и его сделали землекопом), таинственно улыбаясь, послал Касанду за инструментом.

Ничего не подозревая, Касанда вошел в темное здание склада и увидел перед собой четверых вооруженных охранников. Касанду отвели к самому директору рудника мсье Лавинье.

В кабинете стоял плюгавый охранник и что-то тихо говорил директору.

— Ты зачем поломал землечерпалки? — спросил Лавинье Касанду, не давая ему опомниться.

Касанда отказывался, но плюгавый настаивал, что видел его около механизмов.

На допросе в особом отделе полиции Касанда не выдал ни Анаки, ни его друзей.

Касанду отвели в тюрьму. На руднике был свой способ отделываться от неугодных африканцев. Сажали в тюрьму, не давали есть или кормили очень редко. Рано или поздно человек умирал.

В маленькой камере было темно. Когда дверь за Касандой закрылась, в темноте кто-то зашевелился и спросил:

— Ты кто?

— Касанда… А ты?

— Я Мониа.

Мониа рассказал Касанде, что попал сюда за побег и драку с охранником.

Касанда опустился рядом на каменный пол.

— Возьми там, в углу, рогожу, — сказал Мониа, — на ней спал один, вчера умер… Поесть нечего?

Под дверью, выходившей в коридор, была узенькая полоска света. Касанда принялся обследовать камеру, пытаясь найти трещину в стене или в полу и раскачать камень. Он дотянулся руками до низкого потолка, стал ощупывать доски, лежавшие сверху на прямоугольных балках. Он попросил Мониа помочь ему.

— Напрасно тратишь силы, — сказал устало Мониа. — Тот, который умер вчера, тоже пытался.

— Давай еще попробуем.

Мониа встал на четвереньки. Он делал так уже не раз, помогая тому, умершему, дотянуться до потолка.

— Становись мне на спину. Тише, я совсем ослаб.

Мониа закряхтел и едва не упал под тяжестью Касанды.

Касанда долго возился, ощупывая потолок. Мониа давал ему советы. Наконец Касанда нашел зазор между бревном и досками.

Когда полоска света под дверью погасла, Касанда, снова встав на спину Мониа, засунул пальцы в найденную мм щель. Повиснув на руках, Касанда поднял вверх ноги, уперся ими в доску и начал ударять в нее пяткой, пока доска не подалась слегка. Увлекшись, он сорвался и ударился спиной. Касанда долго лежал, не в силах шевельнуться от боли. Но через час он пришел в себя и повторил свои попытки. Теперь щель была шире. Касанда крепко ухватился за прямоугольную балку и, стараясь не очень сильно шуметь, долго бил пяткой в доску. В лицо летела пыль. Доска скрипела, но понемногу подавалась вверх.

Касанда протиснул тело в образовавшееся отверстие и оказался на чердаке. Он долго напряженно прислушивался. Ни звука не долетало снаружи.

Касанда опустил вниз руку, поднял Мониа на чердак. Затем осторожно выглянул из окошка. Завернувшись в одеяло, часовой спал, привалившись к дереву.

Когда Касанда и Мониа вылезли на крышу, им показалось, что железо под ними громыхает на весь рудник. Но часовой не шевелился.

Спрыгнув на землю, они побежали к колючей изгороди. Касанда пролез благополучно, но Мониа зацепился рубахой за проволоку и не мог освободиться. С вышки раздался крик часового, залаяли собаки. Касанда дернул Мониа за руку, и они бросились в саванну.

Касанда и Мониа бежали, пробираясь в высокой, покрытой холодной росой траве. Изредка они останавливались и прислушивались. Мониа скоро ослабел, и Касанда тащил его за руку.

Над далеким горизонтом поднялась луна, залила саванну голубоватым светом. Касанда увидел измученное лицо Мониа. Спутник не мог больше бежать. Решили отдохнуть.

— Нужно добраться до леса, — сказал Касанда.

— А далеко?

— Далеко.

В нескольких шагах от них раздалось рычание, и едва Касанда успел встать, как из травы выскочили три собаки. Одна из них бросилась ему на грудь. Зубы щелкнули у самого горла. Касанда отбросил пса кулаком с такой силон, что тот перевернулся в воздухе. Но две другие собаки кинулись на него одновременно. Касанда оступился, упал на спину, схватив собак за ошейники. Псы с рычаньем вцепились ему в руки. Первая собака, оправившись от удара, снова бросилась на него, вцепилась ему в плечо.

— Мониа! — кричал Касанда, пытаясь подняться с земли, — Мониа, где же ты?

Касанда услышал глухой звук удара и почувствовал, что одна из собак вздрогнула и обмякла. Он отбросил ее и увидел над собой фигуру Мониа с камнем в руке. Новый удар. Вторая собака упала в траву. Третья отскочила, принялась лаять.

Запустив в нее камнем, Касанда и Мониа побежали. Совсем близко послышался топот копыт. Показалась черная, поблескивающая полоса реки. Но всадники были уже близко. Впереди на длинной привязи бежали собаки. Заметив беглецов, преследователи открыли огонь, и Мониа упал. Касанда нагнулся над ним, поднял и побежал, пригибаясь к земле. Изо рта Мониа текла кровь.

— Брось меня, умираю я… — прошептал Мониа. — Ты беги…

Мониа захрипел и затих. Касанда положил его тело на траву и побежал под уклон к реке. Когда до воды оставалось не более десяти шагов, всадники — четверо африканцев и один белый — догнали его. Крупная лошадь сбила Касанду. Но он тотчас вскочил и бросился в заросли камыша, стал пробиваться к воде. Напрасно стреляли преследователи. Заросли скрывали беглеца.

Касанда вышел к реке. Прямо к нему тянулась лунная дорожка. Поднимался легкий туман. Нужно было плыть. Но позади на берегу стерегли люди с ружьями. Касанда выломал кусок тростника и нырнул. Он плыл, пока не стало горячо в груди.

Тогда, не поднимаясь на поверхность, он перевернулся на спину и, как часто это делал в детстве, пропихнул в рот сквозь сжатые губы конец трубки. Выставив другой конец над водой, он с силой продул его и жадно вздохнул. Несколько разом выходил к поверхности и вновь погружался в глубину.

Наконец Касанда достиг противоположного берега. Здесь в камышах он осмотрелся. Далеко вверх и вниз по течению переправлялись через реку всадники с собаками, и Касанда понял, что скрыться не удастся. За рекой простирается бескрайняя саванна. Собаки найдут его след, если он выйдет на берег, а сухие камыши преследователи подожгут. Каждая минута была дорога, и каждый неверный шаг мог стоить жизни.

Преследователи достигли середины реки. Что делать? И вдруг его осенила смелая мысль. Врагам в в голову не придет, что он, напуганный погоней, может вернуться обратно на ту сторону. Касанда осмотрел противоположный берег: кажется, никого!

Касанда нырнул и поплыл назад. Скоро он достиг берега. Врагов не было. На противоположной стороне в двух местах взметнулось желтое пламя. Значит, преследователи не знают, где он! Хотят поджарить его, ищут его там. Касанда едва не захохотал от радости. Он выбрался на тропу в траве, по которой пришел к реке, и двинулся в обратный путь.

Пройдя некоторое расстояние, он раздвинул высокую траву. Осторожно ступая, он удалялся все дальше от тропы. Одежда его прилипла к телу. Было холодно. Но Касанда ничего не замечал. Он был жив и свободен.

Пусть преследователи поищут его на той стороне! Может быть, они даже решат, что он сгорел! Нет, Касанду не так-то просто убить! И они еще услышат о нем. Он найдет тех, кто борется за свободу его страны.

Под утро Касанда снова вышел к берегу. Ветерок теребил седые космы тумана над рекой.

Касанда прислушался. Из-под воды доносились нежные звуки флейты. Откуда музыка? О, понятно. Это пунго — рыба-певунья. Невидимая рыба-флейта замолкала на несколько мгновений, и вновь раздавалась из-под воды тихая нежная мелодия.

Касанда постоял немного, послушал, улыбаясь. Потом решительно вошел в реку, переплыл ее и направился к темневшему вдали лесу.