Война внесла в жизнь нашего небольшого коллектива советских сотрудников и дипломатов новое содержание и новый ритм, подчинив себе все наши мысли и дела. У каждого из нас появились дополнительные служебные обязанности и повседневные заботы. Теперь трудиться приходилось куда больше, а обстановка день ото дня становилась сложнее, чем раньше.

Как работник консульского отдела посольства, я ежедневно принимал по разным вопросам советских граждан и иностранцев, занимался делами, связанными с зашитой интересов местных и командированных в Японию советских граждан, оформлял прием в гражданство СССР, согласовывал визовые вопросы и ежемесячно готовил сотни виз японским рыбакам, рабочим нефтяных и угольных предприятий на Северном Сахалине. Кроме того, на консульский отдел, в штате которого были один-два работника, всегда возлагались обязанности по нотариату и легализации, регистрации актов гражданского состояния, получению разрешений на поездки по стране, переговорам о продовольственном и промтоварном снабжении советской колонии, выколачиванию у властей горючих и смазочных материалов, отправке и эвакуации сотрудников советских учреждений и их семей. Существовала масса других поручений, которые и упомнить не представляется возможным: это обязанности по школе, по пожарной охране зданий и территории, строительство посольского бомбоубежища и многое, многое другое.

Все перечисленные обязанности обычно делились между заведующим консульским отделом и мной, а когда его не было или он отбывал по консульским делам в Китай, Корею или Маньчжурию, я становился тем незаменимым и всем нужным человеком, без которого повседневная жизнь посольского коллектива была бы немыслимой. Время от времени по поручению советского посла я также выезжал за пределы Японии, чтобы решать консульские вопросы непосредственно на месте.

Не меньше, а иногда больше, чем я, нес служебных обязанностей каждый из оставшихся в посольстве сотрудников. Особенно много работали дипломаты, занимавшие руководящие должности. Работали по многу часов в сутки, трудились самозабвенно и с большой ответственностью за порученное дело. Тяжелая война нашего народа с немецкими захватчиками, враждебная к нам обстановка в Японии еще сильнее подстегивали каждого из нас, дисциплинировали в труде и быту. Все мы отдавали отчет в том, что нам оказано большое доверие – нести службу за рубежами нашей страны, отстаивать ее интересы, доступными нам средствами защищать Родину от происков врагов. Мы гордились этим и не щадили сил, чтобы выполнить стоящие перед нами задачи. Мы все напряженно следили за мужественной борьбой советского народа и его героической армии против злейшего врага человечества – немецкого фашизма, старались во всем быть достойными беспримерного подвига солдат на фронте.

Подходила к концу первая военная зима 1941/42 г. Несмотря на чрезвычайную занятость, перед нами, молодыми японоведами, стояла задача изучать страну, японский и английский языки, повышать свой профессиональный уровень. Каждый старался выкроить время, чтобы возможно чаще бывать в городе, узнавать последние новости. Изучавшие японский язык в свободное от служебных занятий время заходили в книжные лавочки, смотрели в кино военную хронику, иногда даже посещали театр юмористического рассказа.

Японцы любят световую рекламу, широко пользуются стенными плакатами, газетой «больших иероглифов», именуемых в Китае «дацзыбао». В годы войны часто можно было видеть, как свободные от работы японцы часами простаивали перед зданием редакции «Асахи», где световое табло сообщало последние военные новости. Иностранцы с интересом наблюдали за этой стихийно собиравшейся толпой, следили за ее реакцией на последние новости. Известия с советско-германского фронта появлялись крайне редко, однако интерес к ним всегда был огромный.

Контакты советского посольства с японскими учреждениями и частными лицами во время войны были весьма ограниченны. Японские руководители настойчиво требовали, чтобы все сношения советского посольства и консульского отдела осуществлялись только через русскую секцию министерства иностранных дел Японии. Что касается личных контактов с японцами, их не допускали японские органы безопасности.

По долгу службы мне чаще других приходилось иметь дело с японскими учреждениями и полицией. Как представитель советского посольства, я старался в таких случаях проявлять необходимые такт и терпение, не повышать голоса и не хлопать дверью, даже когда сталкивался с грубостью чиновников или когда переговоры заходили в тупик. Следуя японским национальным обычаям, я раскланивался и уходил, а на другой день снова возвращался и поднимал интересовавшие посольство проблемы. После нескольких таких посещений некоторые вопросы удавалось решить, но многие оставались нерешенными.

В целом отношение японских официальных лиц к советским учреждениям и их представителям в первые месяцы и годы войны было недружелюбным, а иногда и прямо-таки издевательским. Замаскированная и открытая враждебность, которая стала основным элементом отношений японских властей, осложняла нашу жизнь и деятельность.

Выше упоминалось, что налеты авиации США на Японию вызвали необходимость строительства на территорий нашего посольства бомбоубежища. С ведома МИДа СССР было направлено соответствующее письмо в японский МИД. Типовой проект убежища был разработан в Москве, а прибывший в Токио инженер сделал привязку проекта к территории посольства. Руководство японского МИДа отнеслось к нашей просьбе с неодобрением, заявив, что ни одно иностранное посольство, в том числе немецкое и итальянское, с подобной просьбой к ним не обращалось. После двух-трех бесед с ответственным работником европейского отдела МИДа Японии, протекавших в обстановке открытой неприязни, нам наконец была указана строительная фирма, выделены материалы, согласованы стоимость и сроки строительства.

По договоренности убежище должны были построить к 1 января 1943 г. Однако проходили месяцы, а строительство не начиналось. Минул год после подачи нашей заявки, а дело совсем не двигалось. Под различными предлогами фирма] срывала работы: то не было нужных материалов или специалистов, то нам заявляли о несоответствии первоначального проекта и расчетов на месте. В ходе строительства неизвестно откуда появились сточные воды, обнаружился труднопроходимый каменистый пласт, возникли десятки других препятствий. В результате вместо запланированных шести месяцев убежище строилось более двух лет. Работы шли и в период, когда уже начались массовые воздушные налеты на Токио.

Перед самым окончанием строительства японские рабочие вдруг не вышли на работу. Нам объяснили, что они якобы не хотят строить убежище для посольства страны, правительство которой нелояльно к японскому народу. Было нетрудно понять, что этот саботаж организован самими официальными властями, надеявшимися таким способом оказать на нас определенное давление. Позднее от рабочих нам стало известно, что власти просто вынудили их не выходить на работу, изобразив это как забастовку. Истинная подоплека провокации видна хотя бы из того, что с начала войны забастовки в Японии были строжайше запрещены. После первого крупного налета на Токио в ноябре 1944 г. коллективу советских сотрудников пришлось достраивать убежище своими силами.

Или вот еще один пример. В. начале 1943 г. наше посольство обратилось в японский МИД с просьбой о предоставлении надежного места для эвакуации семей работников советских учреждений в Токио. Формально это ходатайство не было отклонено, его просто отложили. Мотивируя затяжку с ответом, чиновники японского МИДа приводили в оправдание такой «веский» довод: войну на Тихом океане развязали англичане и американцы, поэтому японцы не обязаны брать на себя ответственность за безопасность советских дипломатов и членов их семей. Решение вопроса об эвакуации затянулось почти на два года. Место эвакуации дважды менялось, условия проживания там эвакуированных семей были тяжелыми, поездки туда работников посольства были сопряжены со множеством трудностей.

Одной из самых острых для нас была проблема продовольственная. Нам и членам возвратившихся в Токио семей приходилось довольствоваться продуктами, выдававшимися по карточной системе. Рестораны, столовые и закусочные в подавляющем большинстве были закрыты, а те, которые еще функционировали, обслуживали только официально прикрепленных лиц. В общепринятом смысле «черного рынка» в Токио не существовало. Если и велась нелегальная торговля, нам она была не доступна. Закупать продукты в деревне мы не могли, поскольку нам не разрешали выезжать из города за пределы 25-мильной зоны, а крестьянам запрещалось под страхом сурового наказания продавать продукты на сторону.

Сами японцы испытывали во время войны невероятные трудности с продовольствием, поэтому держать в голоде дипломатический корпус власти считали в порядке вещей. Нормы выдачи продуктов были скудными, к тому же отпускали их с большим запозданием, то и дело один продукт заменяли другим. Все мы, иностранцы, с трудом привыкали к специфическому японскому рациону. В Японии обычно вместо хлеба употребляют рис, а во время войны еще и с изрядной примесью бобов, гаоляна, чумизы, вместо круп – овощи. Японцы мало едят мяса и много продуктов моря (рыбы, осьминогов, моллюсков, крабов, морских водорослей), а недостаток в жирах покрывают соевой и другими приправами. Несколько лучше обстояло с фруктами, да и то по преимуществу в летние месяцы.

Но трудности возникали не только из-за того, что продуктов не хватало: сама система их распределения была плохой. Япония не знала государственного обеспечения продовольственными и промышленными товарами, снабжение велось через частных поставщиков, которые далеко не всегда работали четко. Поскольку иностранцев, в том числе японцев, находившихся в Москве и Куйбышеве, Советское правительство обеспечивало достаточно хорошо, мы требовали того же от японских властей. Это вызывало крайнее раздражение у чиновников, ведавших снабжением. Переговоры с японскими властями о нормальном снабжении велись с первых дней войны и до самого ее конца.

Вспоминается такой случай. Как-то консульский отдел обратился с жалобой на низкое качество поставляемого посольству мяса, так как советскому посольству по указанию японского МИДа отпускалось мясо только самого низкого сорта. Немедленно последовало разъяснение, что Япония не является животноводческой страной, поэтому мяса очень мало. Можно было сколько угодно возмущаться, но от этого ничего не менялось. В то же время немцы и итальянцы получали преимущественно высшие сорта мяса.

Чем дольше шла война, тем хуже и хуже становилось наше положение. Мы уже подумывали обратиться к советским властям с просьбой о доставке из Советского Союза самых необходимых продуктов. Нас беспокоило прежде всего то, что у нас не было запасов на чрезвычайный случай и любое новое осложнение в японо-советских отношениях грозило голодом всему коллективу посольства. Кстати, когда это и произошло в августе 1945 г., японские чиновники совершенно прекратили снабжать нас продуктами. Мы все же воздерживались от просьбы присылать нам продукты, хотя и знали, что, как ни трудно в нашей стране с продовольствием, Советское правительство изыщет все необходимое для своих дипломатов в Токио.

Недружественное отношение к нам со стороны японских властей проявлялось даже в мелочах. Так, японские органы снабжения ежемесячно выделяли персоналу посольства всего 50 кусочков японского туалетного мыла, которое мы добросовестно делили между собой. Конечно, на месяц мыла не хватало. Когда стали просить увеличить норму, то чиновник пояснил, что 10 кусочков предназначено послу, еще 10 – двум советникам, остальные 30 – для десяти дипломатов. Мы пытались доказать, что рядовые сотрудники и члены их семей тоже нуждаются в мыле, и просили это учесть при определении нормы. Чиновник снабжения только улыбался в ответ и с издевкой говорил, что мыло распределяется «по социалистическому принципу – по важности занимаемого положения». Японское население мыла не получало совсем.

Чтобы не быть зависимым от капризов японских властей, посольство вынуждено было многое из того, что было необходимо для жизни и работы, привозить из Советского Союза: запасные части для автомашин, пишущие машинки, приемники, вентиляторы, краску для стеклографа, бумагу, чернила, ленту и многое другое. Однажды в связи с разрушением сети освещения был доставлен в Токио генератор-движок для аварийного освещения посольства. Для приема гостей время от времени привозили представительские продукты, необходимое количество винных, кондитерских и табачных изделий. В связи с таким положением перевозимый нашими дипкурьерами «дипломатический» багаж нередко достигал нескольких сот килограммов, что, естественно, вызывало у соответствующих японских властей недоумение.

6 ноября 1942 г. советское посольство по традиции устроило прием в честь 25-й годовщины Октябрьской революции. Нечего и говорить, с каким трудом мы собрали необходимый запас продуктов для угощения. Список гостей был минимальным и едва насчитывал 250 человек, включая приглашенных жен. Каково же было наше возмущение, когда в посольство вдруг прибыл сотрудник японского МИДа и без зазрения совести начал «корректировать» список приглашенных. Местных советских граждан он потребовал не приглашать вовсе. Это было грубым вмешательством в наши дела, нарушением международных правил и дипломатического протокола. Естественно, мы отклонили домогательства представителя МИДа и готовились к встрече гостей. К нашему удивлению, по разосланным нами пригласительным билетам пришли совершенно другие, неизвестные нам люди. Выставить их мы, конечно не могли, но намеченная программа праздничного приема была наполовину сорвана. Более того, явившийся в посольство старший полицейский района Адзабу «просил» пригласить на русское хлебосольство нескольких рядовых полицейских, чтобы они могли покушать и выпить русской водки. Это было типичным для поведения японских властей в годы войны.

Если в Токио и существовал какой-то статус для иностранных дипломатов, то для нас, советских людей, он всегда был максимально урезанным. Нас легко обходили во всех преимуществах, предоставлявшихся иностранным дипломатам. Зато не было конца многочисленным ограничениям и придиркам, граничащим с попыткой унизить достоинство официальных представителей Советского государства. Особенно власти преследовали шоферов посольства.

При плохо налаженном в годы войны регулировании уличного движения в городах Японии, особенно во время затемнения, когда пешеходы и велосипедисты не соблюдали никаких правил, не обращали внимания на световые сигналы, переходили и переезжали улицы и площади в любом удобном для них месте, даже самым опытным водителям трудно было избежать дорожных происшествий. За все отвечал водитель, но особенно строго спрашивали с советских шоферов. Попала под колеса собака или кошка, наскочил на машину уставший велосипедист – тут же возникал инцидент. Полицейским составлялся протокол, немедленно отбирались права, а нередко кончалось тем, что наш водитель вынужден был покинуть страну. Короче говоря, каждом дорожном происшествии ответственность несла одна сторона – наши водители.

Формальным придиркам не было конца. Например, когда в Японию приезжал из Москвы опытный водитель 1-го класса, его обязывали на японском языке по семь-восемь раз сдавать экзамены по правилам уличного движения. Проходили месяцы командировки, а наш шофер изучал японские правила, будучи недопущенным к вождению. Сколько консульские работники посольства ни возражали против такой практики, все оставалось по-прежнему. Еще больше препятствий было для дипломатов, желавших самостоятельно пользоваться машиной. Нас, рядовых сотрудников и дипломатов, часто выручал самый обыкновенный велосипед. Особенно досадным было то, что эти унизительные исключения относились только к нам – советским представителям. Торговый представитель Г. К. Львов, человек весьма уважаемый и убеленный сединой, предпочитал ходить в городе пешком или разрешал своему водителю двигаться со скоростью 10-12 км в час.

Больше всего неприятностей нам причиняла полиция. Ее гласные и переодетые сотрудники вели себя бесцеремонно. Под видом «обеспечения мер безопасности» они допускали откровенную дискриминацию советских учреждений и их представителей. Эта дискриминация проявлялась во всем, начиная от задержания посетителей у ворот советского посольства и до демонстративного преследования наших машин и людей по всему Токио.

Казалось бы, приведенные факты слишком мелки, чтобы судить по ним о взаимоотношениях. Но ведь именно такие мелочи составляли весьма существенную часть нашего быта, наглядно показывали атмосферу недружелюбия и враждебности, в которой нам приходилось жить и работать.