Оба подельника вернулись тогда, когда в окнах горожан принялись вспыхивать огни, а трудовой люд заторопился занять рабочие места на уцелевших фабриках с заводами, еще не отнятых у него государством и новыми русскими. И постарались отойти ко сну, устроившись среди книжных с тряпочными навалов. Но в этот день сон обошел их стороной, каждый прокручивал в уме встречу с Пулипером и подсчитывал ожидаемый навар. Его должно было получиться много.

Обоих из дремотного состояния вывело громкое ворчание хозяйки с несогласным рычанием пса, Эльфрида Павловна, не слишком заботясь о тишине в квартире, загремела сто лет не чищенной посудой, пинками наддавая плошки, попадающиеся под ноги. Коца приоткрыл глаза, покосился на зевнувшего подельника, пора было вставать и приниматься за пристройство богатства, упавшего с неба. Наверное, об этом думал и Микки Маус, он первым делом потянулся к телефону, торчащему на столе между тарелок с объедками. На том конце провода долго никто не отвечал, валютчик огладил помятую одежду, взгромоздился на колченогий стул. Перекупщик, бросив трубку на рычаги, снова накрутил нужные цифры, и опять длинные гудки заспешили в ухо непрерывной цепочкой. Микки Маус нервно поддернул рукав пальто, взглянул на часы.

— Не может быть, чтобы Пулипер куда-то ушел в такую рань, — он раздумчиво почесал унылый нос. — Мы знакомы с ним какой год, он до одиннадцати дня никуда не вылезал.

— А сколько сейчас времени? — заерзал валютчик на стуле.

— Половина десятого.

— Он перед вызовом в областное Управление милиции назначил мне встречу в восемь часов утра. Вся сделка прошла минут за пятнадцать.

— Такие исключения он позволял себе редко, просто не хотел упускать добычу из рук, он, кстати, предупредил и меня после того похода в Управление, чтобы я поменьше доставал его звонками. Посоветовал вообще залечь на дно до лучших времен.

Микки Маус снова наклонился над аппаратом, он проделывал это до тех пор, пока из кухни не выглянула Эльфрида Павловна и не отвязалась теперь на него:

— Что ты ломаешь с утра телефон, а кто его будет ремонтировать? — гаркнула она прокуренным басом. — Одна уже покопалась в компьютере, ссыкушка из Латвии, до сих пор не могу настроиться на свой емайл.

— Дафна, что-ли? Из Международной студенческой организации противников пуска Волгодонской атомной станции, — не удивился Микки Маус.

— Она самая, другие люди как люди, а этой все было надо. Предоставляешь ночлег, любезничаешь с ними, балуешь чаем с кофе, они же норовят раскурочить все, к чему притронутся.

— Эльфрида Павловна, нам просто необходимо позвонить одному человеку. А его нет дома.

— Тогда звякни Цфасману, он в курсе всех ростовских событий, может, твой абонент давно в Израиле. Он еврей?

— Да.

— Номер Цфасмана знаешь? В этой стране надежда только на круговую поруку.

— Конечно.

Эльфрида Павловна мотнула грязным подолом халата, нестиранного со дня приобретения, и снова загремела кастрюлями. За нею ушла собака по кличке Плюх, покрытая свалявшейся шерстью, но с умными глазами. Подельник прижал трубку к уху, но то, что сообщили через мгновение, заставило его лицо удивленно вытянуться. Он тревожно покосился на Коцу, отставив аппарат в сторону, пересел к валютчику поближе.

— Что там еще? — спросил тот, внутренне напрягаясь.

— Почти ничего, если не считать того факта, что Пулипер действительно надумал уехать из России, — ответил Микки Маус, проводя ладонью по усам. — Нет его ни в Ростове, ни в Москве, и неизвестно, где он сейчас.

— Куда же он мог деться?

— Если сам Цфасман не в курсе, то я тем более, но пределы России он покинул, однозначно, — перекупщик собрал губы куриной гузкой. — Нумизмат, скорее всего, решился на этот шаг после посещения Управления милиции, перед которым встречался с ним и ты.

— Красиво.

Коца сжал пальцы в кулаки, внутреннее напряжение переросло в беспокойство, он подумал о том, что богатство, добытое с таким трудом, теперь сбагрить будет практически невозможно. Во первых, нужно искать надежных новых клиентов, во вторых, тратить драгоценное время, подвергаясь опасности быть в любой момент пришитыми отморозками из многочисленных бандитских группировок. Или менты, не менее алчные, закроют на долгие годы в тесные боксы Богатяновского санатория. В голове пронеслась мысль, что затея, продуманная до мелочей, имеет все шансы оказаться в числе никчемных. То есть, рушились мечты о собственном светлом будущем.

— И что прикажешь теперь делать? — он неприязненно покосился на подельника.

— Что ты сразу на меня? — зыркнул на него Микки Маус. — Я, что-ли, уговорил Пулипера уехать отсюда?

— Не ты, но идея оприходовать пастуха принадлежала вам.

— Тебя никто силой не заставлял идти на грабеж.

Перекупщик сердито засопел, разногласия грозили перейти в настоящую ссору, последствия которой оказались бы непредсказуемыми. Оба прекрасно это осознавали, но волнения от часов, проведенных на износе, и ночь без сна взбудоражили нервы до предела. К тому же, подозрительный характер Коцы не давал возможности все спокойно разложить по полочкам, уж больно складно подельник приобщал его к тайному клану теневых дельцов. До этого случая он жил только своими проблемами. Оставалось одно, или поверить друг другу безгранично, или забрать свою долю и свалить из квартиры, пока ходят трамваи. Валютчик, заставив себя успокоиться, пришел к первому убеждению, совладать одному с сокровищами показалось нереальным.

— Хорошо, пусть будет так, — вздохнув, повернулся он к Микки Маусу. — Давай попросим у хозяйки, чтобы она напоила нас чаем, и начнем принимать нужные решения.

— Давно бы так, — собеседник тоже перевел дух. — У меня одна мыслишка уже зародилась.

— Поделись.

— Нужно зайти на центральный рынок и переговорить с Чохом, скупщиком старинных орденов с монетами. Подсказать ему ненавязчиво, что один клиент предложил царские цацки в отличном состоянии, но требуется толковый оценщик.

— Он сразу поймет, о ком идет речь, среди менял давно гуляет легенда о мужике, раскопавшем клад Стеньки Разина.

— Гуляет, кто спорит, — пощипал перекупщик пальцами кончики усов. Подумав, сдержанно добавил — Кроме того, информация через Чоха, полагаю, дошла до чеченцев.

— Тогда с чего предлагаешь.

— Я решил так, если он трясется за свою жопу, то его легко можно купить. Пулипера же он не предал.

— Факт не проверенный, вдруг этот Чох сексот от уголовки из Управления.

— Тогда остается одно, выходить через Каталу на серьезных людей в Москве, он часто наезжает туда.

— Почему с теми людьми ты не познакомился раньше?

— Потому что был не тот размах, я числился у Пулипера, как ты и остальные, лишь на подхвате, — Микки Маус криво усмехнулся, откинулся назад. — А сейчас представилась возможность предложить кое-что из интересного.

— Ну… давай попробуем.

До Нового года оставалось чуть больше половины дня, оттепель размягчила снег на улицах, заставила подтаять на обочинах дорог толстые наледи, она же опустила на город пасмурную погоду. Оба подельника, выйдя из квартиры в нескольких кварталах от центрального рынка, заспешили к основным воротам, решив, что предпраздничная внутри базара толкотня не принесет ничего хорошего. Кроме того, место Каталы находилось сразу за поворотом на главный проход. Коца зорко осматривался вокруг, он понимал, что слежку за ними никто не собирался отменять. Крутилась назойливая мысль о том, что мало кто из валютчиков решился в такой день выйти на работу, возникала опасность заторчать с сокровищами еще на несколько томительно-неясных дней. Снова появилось желание забрать свою долю и рвануть в богатую столицу, сдерживало лишь то обстоятельство, что он не знал более-менее весомого скупщика раритетов как в родном городе, так и в Москве, этот тесный мирок, скрытый от посторонних глаз, был ему не знаком. Решил, если с Каталой не получится дельного разговора, постараться самому прощупать менял, близких по духу.

— Как ты думаешь, Катала сегодня будет работать? — обратился он к подельнику, спешащему рядом. — Праздник на носу.

— Катала есть Катала, — ответил Микки Маус с одышкой. — Родную жену за лишний рубль под клиента подложит.

— О, как ты о друге.

— На рынке друзей не может быть, здесь балом правит капитал. Катала — хороший товарищ по работе.

Коца, сплюнув под ноги, прищурился на ларек, за которым договаривался с пастухом о выкупе у него драгоценностей, они как раз проходили мимо златоглавого собора, но расстояние до торговой точки было еще приличным. И вдруг ему показалось, что мужик торчит на своем месте, не решаясь, как и прежде, переходить через трамвайные пути. Валютчик, задержав непроизвольно шаг, зорко огляделся по сторонам.

— Не может быть, — вырвалось у него само собой. — Тогда где его черти носили все это время.

— Ты про кого говоришь? — насторожился Микки Маус.

— Про мужика-деревенщину, — Коца снова сплюнул на рельсы. — Посмотри на автобусную остановку, видишь за ларьком человека в длинном брезентовом плаще?

Перекупщик долго всматривался в том направлении, в котором указал собеседник, они успели дойти до широкой лестницы на небольшую площадь перед рынком. Пастух, кажется, тоже узнал в молодом мужчине, проходившем вдоль церковного забора, знакомого валютчика, он подался вперед. Коца, сойдя с рельсов на обочину, рывком притянул подельника к себе:

— Это он, я уверен, что очередная порция царских погремушек тоже при нем, — он внимательно всмотрелся в темные зрачки Микки Мауса. — Что будем делать?

— А как поступает парень, когда к нему на свидание приходит девушка?

— Нашел девушку с заброшенной фермы. Я по серьезному.

— Тогда на ловца и зверь бежит, правда, не ко времени, — прищурился Микки Маус сочувственно. — Надо идти, дорогой, и не просто идти, а с деньгами, чтобы мужик ничего не заподозрил. Иначе нарвемся на вселенский скандал.

— Но я ничего с собой не брал, а крупные деньги остались у любовницы, — валютчик провел рукавом пальто под шапкой, вытирая выступивший пот. — Даже не знаю, дома ли она сейчас.

— Но ты понимаешь, что может произойти! — откачнулся Микки Маус назад. — Все планы из-за этого пастуха в один момент рухнут в тартарары.

— А у тебя нельзя перехватить?

— Я бы первым предложил тебе помощь, но большой суммой не располагаю, я рассчитывал, как и ты, на солидного нумизмата, в надежде подороже перепродать выкупленное, в том числе у менял. А во сколько ты укладывался в прошлые разы?

Коца вжался подбородком в воротник пальто, говорить, какую цену он на самом деле отстегнул пастуху, не хотелось, тогда сразу станет ясно, сколько денег перекочевало в его карманы при сделке с Пулипером, во время которой присутствовал и подельник. На базаре никто из менял не признался бы тоже, это являлось тайной, на которой каждый старался сделать бабки.

— У Каталы перезанять не сумеешь? — он вместо ответа с надеждой поднял глаза.

— Тебе должно быть известно, как на рынке относятся к займам, — перекупщик, понявший смятение валютчика, отвел взгляд в сторону. — Или накручивают процент выше носа, или подводишь клиента и вы выкупаете изделия пополам, чтобы была уверенность, что это не кидалово. — Микки Маус повернулся снова, стало видно, как не хочется ему выворачиваться наизнанку. — Коца, я действительно не смогу тебе помочь, денег у меня много никогда не было. Вот такой я еврей, который не вписывается в твои представления о нас.

— Замнем для ясности, — валютчик, через минуту размышлений, махнул рукой. — Ты пойдешь со мной, или отправишься на аудиенцию к Катале?

— Как решишь, так и будет, я не желаю, чтобы ты думал обо мне плохо, — подельник переступил с ноги на ногу. — В конце концов, клиента мы раскрутили твоего, участия твоего в этом деле тоже больше. Поверь мне, я умею быть благодарным.

— Вдвоем нам делать с мужиком нечего. Иди улаживать проблему с Каталой, а я попробую договориться сам.

— Встретимся на квартире у Эльфриды Павловны, — наклонил Микки Маус в знак согласия голову. — Ни за что не переживай, все будет в лучшем виде.

Валютчик краем глаза увидел, что пастух уже спешит ему навстречу, вид у него был растерянный и одновременно запуганный. Коца, покрутив незаметно шеей вокруг, подцепил его под руку, быстро потащил опять к автобусной остановке:

— Сматываемся отсюда, иначе на пятки начнут наступать не только менты, но и отморозки, — наклонился он к уху, заросшему седым волосом. — Ты давно приехал?

— Вчера еще, ранним утречком, — признался мужик, послушно засеменив рядом. — Страху натерпелся такого, одному богу ведомо, сподобился у тех и у энтих побывать.

— А чего не возвратился домой?

— Я и говорю, что из отделения выпустили аж в самые потемки, какие междугородние автобусы, когда городские перестали ходить. В подвале заночевал, — пастух поддернул сопли, запахнул длинную полу жесткого плаща. — Думал, конец мне пришел, бандиты едва не замочили, а утром чуть пацанва палками не пришибла. Собак натравливали.

— И у бандитов побывать успел? — Коца пристально всмотрелся в попутчика. — А как они выглядели, чурки или русские?

— Ты слушаешь, или мух ротом ловишь? Сказал уже, что пришлось побывать у тех и у энтих, — мужик обиженно засопел. — Русаки, один белобрысый с маленькими глазками, навроде поросенка. Затолкали в машину и завезли хрен знает куда, если бы в квартиру заволокли, там бы и оставили. С божьей помощью вырвался. А тут как раз милиция, из огня да в полымя.

Валютчик, затащив собеседника снова за ларек, быстро обозрел всю прибазарную площадь. Тощая фигура Микки Мауса скрылась в створе главных ворот, из дверей продуктового магазина рядом с законным местом работы показался хитрожопый Жан Копенгаген. Коца про себя отметил, что сексота все-таки приставили, успел вдруг засечь, как двое накачанных парней в спортивных костюмах продираются по их следу сквозь предпраздничную толпу. Придется открывать огонь на поражение, если надумают запихивать в машину, как пастуха перед этим. Нащупав за пазухой пистолет, он переложил его во внешний карман пальто.

— Ты что это? — забеспокоился мужик.

— Для подстраховки, — не стал валютчик вдаваться в подробности. Теперь предстояло не только раскрутить клиента, но и достойно выбраться из переделки, сохранив свою и пастухову жизни. Перекупщик был прав, когда сказал, что мужика пугать нельзя ни в коем случае. — Ты снова что-то привез?

— А как же, все как положено, в том же порядке.

Клиент полез было за узелком, но Коца остановил его, он мучительно соображал, как поступить по умному, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Прятать мужика здесь, чтобы смотаться за деньгами, заодно пристроив сверток с драгоценностями под матрацем у любовницы, выглядело не только рискованно, но и бессмысленно. Бандиты во второй раз не выпустят его из своих лап, к тому же, менты тоже ищут скотника, как их самих с подельником и те, и другие. Тащиться же в дальний микрорайон города, означало привести за собой очередной хвост, подставив под удар любимую женщину с дочерью. Получался замкнутый круг, разорвать который не представлялось возможным, не покидало, ко всему, неприятное чувство от того, что ограбленный пациент опять приперся к своим грабителям за помощью и защитой. Валютчик снял перчатки, помассировал виски, выход просматривался только один.

— Сейчас ты пойдешь за мной, не отставая ни на шаг, — уперся он в надбровные дуги пастуха, нависшие над глазами. — Я попытаюсь поймать частника, мы заскакиваем в машину и рвем отсюда когти. Понял?

— Чего не понять, когда кругом разбойничья заваруха, — надвинул мужик шапку поглубже, он снова безгранично доверял благородному своему благодетелю. — Приказывай, мы завсегда на готове.

— При малейшей опасности беги сломя голову в любую подворотню, если оторвешься, уезжай на свой хутор, чтобы твоим духом здесь больше не пахло.

— Это почему же? На дворе у нас демократия, куда хочу, туда и заворачиваю, — заартачился неожиданно пастух. — С чего это ты на меня, я из своего угла теперь носа не имею права высунуть?

— Ты уже один раз высунул, — валютчик непримиримо сверкнул глазами, он преследовал запретом одну цель, чтобы мужик не сразу обнаружил пропажу сундука в пустом доме на заброшенном хуторе. — Ты хочешь, чтобы тебя здесь замочили?

— Не хочу, но и приезжать в город мне никто не указ.

Чертыхнувшись, Коца нащупал в кармане пистолет, выглянул из-за стены ларька. Оба спортсмена, не сводя с торговой точки пристальных взоров, притаптывали снежную жижу на посадочной площадке напротив. Они всем своим видом показывали, что ловить их жертвам нечего. Валютчик снова процедил зрачками площадь перед входом в базар, Жан Копенгаген не терял времени даром, обслуживая на прикормленном месте какого-то клиента. Больше ни один человек не вызвал подозрений. Коца, кивнув пастуху, чтобы тот следовал за ним, перемахнул невысокое чугунное ограждение, запетлял зайцем между рядами машин на автостоянке, он старался, чтобы ларек перекрывал отморозкам видимость. Мужик прилежно хлюпал тяжелыми бахилами сзади. Добежав до противоположной стороны, валютчик проделал такой же фортель с ограждением, спрыгнул с бетонного выступа на трамвайные пути. Дорога через соборную площадь на автобусную остановку была открыта. Не останавливаясь и не оглядываясь, он быстрым шагом направился вдоль церковного забора, когда вырвался из толпы на перепендикулярной улице, то пошарил глазами в поисках подходящего частника. Юркий жигуленок с натертым нюхом тут-же притормозил возле. Коца залез в салон, пастух сзади нетерпеливо подтолкнул в спину.

— Силен, ходок, — проворчал Коца, когда машина тронулась. — Как привязанный.

— А как же, с детства приучены за стадом ходить, — довольно ухмыльнулся сосед. — Это ваши городские шага лишнего ступить боятся, а мы что, мы люди простые.

Валютчик, не обращая внимания на вновь посыпавшийся словесный поток, отвернулся к окну и задумался, он не мог прикинуть, в каком месте оставить клиента, чтобы не таскать его за собой. Спокойствия в подъезде дома любовницы тоже никто не обещал, к тому же, хотелось убедиться, все ли в порядке и на собственной квартире. Там за время отсутствия вольны были похозяйничать кто угодно угодно. И пусть он с некоторых пор особых заначек старался не держать, но и отдавать того, что отложил на черный день, не собирался. Наконец, простая мысль решила прорезаться сама, и Коца, как только жигуленок поравнялся с супермаркетом на Северном жилом массиве, попросил водителя остановиться. Он подтолкнул клиента в плечо, указав на небольшой скверик перед входом:

— Видишь разноцветные лавочки? Присаживайся на любую и жди меня.

— А ты куда? — беспокойно оглянулся на него мужик. — Может, и я с тобой?

— Со мной нельзя, хозяева будут против, — объяснил ситуацию Коца, не переставая подпихивать его в бок. — Я только деньги возьму, и сразу обратно.

— Где возьмешь?

— Какая тебе разница… отсюда пара кварталов.

— А когда вернешься? — не прекращал деревенский мужик терзать подозрениями.

— Минут пятнадцать… Что ты как неродной?

Пастух неторопливо потянул на себя ручку дверцы, вылез наружу и остановился на обочине, валютчик, махнув рукой, чтобы он проследовал к лавочкам, дал водителю знак трогаться. Когда подкатили к нужному дому, внимательно обследовал пространство перед ним, оно было чистым. Он перекрестился и, взбежав по лестнице на площадку между этажами, нажал на кнопку звонка. За дверью послышались аккуратные шаги.

Горячие объятия расслабляли, не давая возможности держать себя в руках, женщина, соскучившаяся по ласкам, терлась пушистым зверьком о грудь, захватывала шею губами, распечатывая вмиг зардевшиеся щеки. Но тревога за сокровища, отвоеванные с таким трудом, не позволяла размягчаться ни на секунду, мысль о том, что все еще впереди, заставила оторвать от себя гибкие руки и отодвинуть подругу на расстояние:

— Скоро все закончится, и тогда я к тебе приду, если согласишься, насовсем, — прикоснулся Коца ответным поцелуем к податливым губам. — А сейчас прошу тебя, пройди, пожалуйста, на кухню и займись там чем-нибудь, я должен раздеться и перетарить кое-что из вещей, принесенных с собой. Меня уже ждут.

Молодая женщина с сожалением причмокнула, послушно дернула на себя приоткрытую дверь кухни. Дочери дома не было, наверное, она играла с детьми во дворе. Валютчик, пройдя в спальню, перевернул на кровати матрац, нащупав рубец, запустил под него ладонь и подтащил пальцами наружу плотный пакет с пачками денег. Выбросив на пол несколько тугих квадратиков, затолкал заначку обратно, аккуратно заправив концы простыни, распихал упаковки по карманам, на ходу располовинив одну на две равные части. Уже при выходе за порог привлек к себе мягкое женское тело, откинув распущенные волосы, всосался в распухшие от волнения алые губы, проталкивая одновременно за отворот халата хрустящие разноцветные банкноты. И заскакал по лестнице вниз, не оглядываясь и не сожалея о возможности еще раз насладиться удовольствием от общения с любимым человеком.

Пастух дожидался валютчика там, где ему было указано, Коца, поманив его за собой, зашел в подсобные помещения супермаркета и забежал в туалет. Закрыв дверь на шпингалет, шлепнул пачками денег по тумбочке сбоку раковины — времени на обмен репликами уже не оставалось. Мужик тоже решил нарушить негласный этикет, он, вытащив из-за пазухи неизменный кусок плотной материи, дернул его за концы, пристроил рядом с банковскими упаковками. Такого полотна у него имелось, скорее всего, вагон и маленькая тележка. Коца разбросал концы платка в стороны, снова в свете электрической лампочки под невысоким потолком запылали бенгальскими россыпями генеральские звезды с кольцами, подвесками и колье, усыпанными драгоценными каменьями. И в который раз от этой красоты в груди образовался прохладный пузырек, продолживший растекаться по всему животу, по рукам и ногам, до кончиков пальцев. Во рту моментально пересохло, подумалось, что над полным сундуком сокровищ на квартире у пожилой еврейки чувства были бледнее, наверное, усталость укатала не только их, но и укоротила остроту зрения, взвинтив до предела лишь нервы. Валютчик потрогал каждую из вещей, чтобы успеть насладиться светлым сиянием, ведь раритеты могли просто перейти из сумки в сумку, так и не порадовав временного их обладателя отточенностью граней, а чахнуть над ними продолжат люди с большими состояниями.

Сегодня мужик предлагал звезду и знак святого Владимира первой степени. Звезда представляла из себя размеченный прямыми лучами восьмиугольник, с той лишь разницей, что углы выглядели не острыми, а как бы сглаженными. Старинное золото совместно с живописной эмалью и серебряным поверху шитьем богато переливалось даже в измятых лучах современной лампочки Ильича. Точно так же полоскал языками глубокого пламени знак ввиде креста с древним двуглавым орлом в центре круга. Рядом отливала серебром ромбовидная медаль “За труды и храбрость при взятее Праги”, отчеканенная в 1794 году, по другую сторону звезды лежала овальная медаль “За храбрость, оказанную при взятее Очакова” в 1788 году. Под ними извивалась толстой змеей золотая цепочка со звеньями ввиде корон с маленькими бриллиантами в крестиках над ними, с алыми рубинами по бокам и синими сапфирами по низу. Цепочка заканчивалась массивным замком в форме гремучей змеи, разинувшей пасть. На кольце покачивался на середине с боку на бок крупный необработанный алмаз. Под ювелирными изделиями снова поблескивала россыпь золотых монет разного достоинства, искрились ближе к краю подвески из крупного жемчуга с темно-зелеными изумрудинами между матово-белыми зернами, изумительной красоты колье из множества различных драгоценных камней, вправленных в золотые гнезда. Они манили неземным светом, заставляя чувствовать себя как на дне Средиземного моря среди коралловых рифов с экзотическими рыбками между ними. Тяжелый мужской перстень, украшенный черным агатом с бриллиантом в три карата, окружали несколько женских перстеньков ажурного плетения. И такая сила, такая мощь исходила от всего этого богатства, что грудь невольно вздымалась выше, а фигура начинала самостоятельно распрямляться. Валютчик в который раз внутренне охнул, переступил с ноги на ногу, и опять его состояние не осталось не замеченным мужиком, по прежнему доверявшему лишь своей интуиции. Облизав потрескавшиеся губы, покрытые белым налетом, он смял лицо в довольной улыбке:

— Я и говорю, красота писанная. Будем торговаться, или мне заворачивать оглобли?

— Ну ничего тебя не берет, — возврващаясь в действительность, захмыкал валютчик. — Забыл, что у меня с собой пушка?

— Не забыл. Но ты не из этих… как их называешь, не из отмороженных, — пастух быстренько ужал плечи. — Иначе я бы не подошел к тебе на кнутовище.

— Уговорил, давай торговаться, — Коца откинул уголок тряпки, ковырнул ногтем маленькую кучку золота, прятавшуюся под ним. — А что это ты еще прихватил?

— Хорошая вещичка, кисеюшка такая, — мужик моментально подался вперед. — Кольчужка, сотканная из золотых проволочек.

— Для чего она предназначена?

— Без понятиев, но вещь нужная.

— В хозяйстве пригодится? Накидал, что под руку попало, — валютчик снисходительно посмотрел на клиента. — Называй свою цену, коммерсант.

— Не-е, мы так не договаривались, сначала назови ты, а я прикину, подойдет, или нет.

Минут через пятнадцать в дверь нетерпеливо постучали, пастух накрыл ладонями тряпку с сокровищами, вильнул глазами по углам туалета, Коца сунул руку в карман. Но стучавшим оказался подсобный рабочий, за ним в нужник забежала кладовщица, оба окинули незнакомых им людей такими взглядами, что место сделки пришлось срочно менять. Торг продолжили в конце длинного и темного коридора, зато он завершился намного быстрее. Коца, перед выходом на улицу начал осторожно прощупывать пастуха на предмет очередного приезда.

— Теперь не скоро, дочка с зятем и внучком съедут сразу после Нового года, а у меня делов по хозяйству невпроворот. Боровков надо кастрировать, а там шерсть с овец состригать, — забурчал довольный сделкой пастух, запахивая полы овчинного полушубка а за ним брезентового плаща. — Ближе к женским праздникам, когда они снова напомнят о себе либо письмом, либо телеграммой, мол, накупились, растратились.

— И деньги закончились, — поддакнул валютчик, — А там Дон-батюшка разольется, а по половодью какая езда.

— А что нам половодье, мы живем на высоком берегу, — не согласился собеседник. — В станицу Раздорскую если, за припасами, и то, ловчее до Усть-Донецкой на перекладных.

— Значит, расстаемся надолго. Не получится ли так, что если помощь дочери покажется маленькой, ты соберешься ехать, а кругом праздники. И я тоже не предупрежденный, как в этот раз.

— Давай-ка договоримся вот как, если надумаю обратно, отсчитай на любой неделе опять среду. До полудня как пить дать доберусь, — остановился мужик на выходе из помещений. — Но ты чтобы ворочал делами на своем месте, возле входа в магазин.

— Обещать ничего не буду, — замялся валютчик, переступая за порог. Стремление мужика успеть как можно быстрее нажиться на обнаруженных им сокровищах теперь не входило в их с Микки Маусом планы. Чем позднее тот узнает о пропаже, тем больше уверенность, что основной клад они тоже сумеют раскопать и вывезти в надежное место. Сейчас первейшей задачей было пристроить поскорее богатства из привезенного сундука. — Ты видишь, что кругом творится? Отморозки с ментами проходу не стали давать, того и гляди на тот свет отправят. Я бы посоветовал тебе не спешить.

— Жрать-то они, конечно, не просят. Тут ты прав, — загундосил пастух, выдираясь из дверей вслед за ним. — Но и бестолку лежать никакого резону, по телевизору передают по всем каналам, что ценности требуют оборота.

— Все правильно, постарайся учесть одно, что если разбалуешь дочку, она с твоей шеи уже не слезет, пока не дознается, откуда пачки денег.

— Верно заметил, и тут палка об двух концах, — хлопнул мужик ладонями по бокам. — Она уже сейчас как хорошая ищейка, со следа не сходит.

— Мой тебе совет, ложись на дно и замирай до благоприятных дней, и не забывай, что у нас бандитский передел начался тоже. — валютчик, ставя точку в разговоре, протянул руку. — К нам носа месяца два-три не показывай, иначе не рад будешь, что родился.

— Так то оно так, но договор между нами пусть остается в силе, — пастух хитровато поморгал белесыми ресницами. — Ежели какая оказия, я сразу к тебе.

— Ну… как знаешь, — Коца, поняв, что лишние уговоры только добавят мужику подозрений, похмыкал в поднятый воротник пальто. — Ты куда сейчас?

— На автобус и до автовокзала.

— Возьми лучше частника, так надежнее.

— А ты знаешь, по сколько они просят? Я за такие деньги лучше пешком дотопаю.

В троллейбус они залезли вместе, но как только доехали до Нариманова, валютчик потрепал мужика за плечо и выскочил на остановке. Сунув руки в карманы, проводил взглядом рогатый транспорт с нескладным клиентом, ужавшимся на сидении, нырнул в лабиринты двух и трехэтажных хрущевок. Он решил, прежде, чем возвращаться на квартиру на проспекте Семашко, проверить замки на двери собственного жилища, в котором не показывался несколько дней, к тому же, драгоценности, вновь приобретенные у пастуха, вынуждали спрятать их понадежнее. Возвращаться к любовнице не стал по двум причинам, во первых, плохая примета, во вторых, он бы не сумел оттуда вырваться до окончания праздников. А сокровища, оставленные у мужеподобной Эльфриды Павловны, требовали безотлагательного по ним решения. Коца, покрутившись, как в прошлый раз, по коротким переулкам, зашел за дом напротив, осмотрел осторожно собственные двор и подъезд. Кажется, все было тихо, лишь сосед по лестничной площадке со сдвигом по фазе покачивался маятником вдоль фундамента. Коца быстрыми шагами пересек двор, вошел в вечно темный коридорчик, пропахший кошачьими испражнениями, он уже ступил было ногой на ступеньку короткой лесницы, когда голос соседа заставил притормозить.

— Санек, чего тебе? — обернулся валютчик к нему.

— А вас ограбили, — радостно сообщил бывший кандидат точных наук. — Мы замотали дверь на проволоку.

— О, как! Милиция приезжала?

— Никто не захотел сообщать, потому что возни много. Могут и самих привлечь.

— Кто грабил не заметил, может, в глазок подсмотрел?

— Не-е, я не в курсе. Но вытащили достаточно — телевизор, магнитофон, одежду, остались только холодильник с письменным столом, — кандидат нездорово гоготнул. — Наверное, в проеме застряли.

Больше спрашивать было не о чем, Коца, поблагодарив, взбежал по ступенькам, открутил от ручки двери проволоку. В квартире снова царил бардак, на полу валялись растрепанные книги, белели остатками фанерных днищ перевернутые кровать, диван и кресла, домушники отвинчивали даже гайку в основании настольной лампы, не говоря о картинах, оборванных с гвоздей. Значит, искали по наводке и целенаправленно, а потом оторвались, не найдя ценностей, на том, что мозолило глаза. Коца сумел отыскать в навале запасные ключи, проверив замки и отметив, что один из них, которым сто лет не пользовался, в целости и сохранности, притянул дверь к лудке, затем прошел на кухню, сунул руку за обшивку стенки, смастеренной своими руками. Сердце отозвалось радостью, заначка с золотом и деньгами оказалась нетронутой. Он включил свет, зашторив окна, развернул ее, тяжеленькую, на кухонном столе, потрогав вещи с небольшими сверточками, подцепил из внутреннего кармана пастухов узелок, пристроил, не заглядывая в него, между тихо звенящими ювелирными изделиями. Надежно упаковав, водворил прибавивший в весе сверток в тесную щель между фанерными листами. Зазвонил телефон, Коца снял трубку, подумав, что Микки Маус решил напомнить о себе, но на том конце провода, выждав пару секунд, отключились. В голове мелькнула мысль, что лишний раз не стоило подтверждать свое присутствие дома, но эта мысль как пришла, так и ушла. Помыв руки, он поставил чайник на газовую плиту, в холодильнике, как всегда, оставался кусок копченой колбасы с парой пачек плавленных сырков. Хлебом можно было разбить голову чемпиону мира по боксу, но на то он был и хлеб, что боялся воды. Коца, скинув пальто, попил горячего чаю, сразу ощутив, как оживились мускулы тела, потом засветил в комнате люстру, терпеливо принялся за уборку. Эта нудная работа была не в новинку.

Уборка затянулась до позднего вечера, когда осталось подмести пол, в дверь негромко постучали, Коца, покосившись на шторы на окнах, обратил внимание на то, что край одной завернулся, обнажив порядочный кусок рамы. Дело имело все шансы принять худой оборот, потому что никто не знал, что он находился здесь. Приятели, звонившие изредка, привыкли к его частым отлучкам к любовнице, а больше его жизнью никто не интересовался. Выключив свет, он прокрался на цыпочках к другому концу окна, отогнув угол, всмотрелся в темноту улицы. Показалось, что к стене прижималась чья-то тень. Новый стук в дверь заставил резко обернуться, он был негромким, но настойчивым. Валютчик, отпустив материю, пересек комнату, вдавился в дверной глазок, лампочка на площадке отсутствовала, из-за этого чернота подъезда оказалась непробиваемой. Коца, нащупав на вешалке пальто, вытащил из кармана пистолет, не снимая его с предохранителя, снова приник к оккуляру глазка. Если бы стучал сосед, он обязательно распахнул бы свою дверь, чтобы свет падал на лестничную площадку, или кто-то из жильцов тоже давно подал бы голос. Значит, на той стороне таился чужой. Коца, решив, если стук повторится еще раз, рывком дернуть ручку на себя, щелкнул выключателем и подобрался. Минут через пять по ступенькам задробили к выходу торопливые каблуки, по косяку саданул с ходу ногой не иначе молодой и спортивный, заслякал грязью на улице. Валютчик, шумно выдохнув, прислонился плечом к углу стены. И в этот момент на уровне головы раздался грохот кулаков по дереву, показалось, что дверь, заходившая ходуном, вот-вот сорвется с петель. Коца отпрыгнул озлобленным зверем в комнату, направил ствол пистолета на вход, подумал, что беспредельщиков намного больше, чем он предполагал. Задерживаться в квартире нельзя было ни в коем случае, отморозки из нескольких группировок давно вычислили и его убежище, и номер телефона, оставалось одно, принять бой возле собственной кровати. За окном послышался громкий разговор, в груди невольно всколыхнулась обида на то, что в этой стране нельзя найти спасения даже в своем жилище. А лудку уже выворачивали с корнем, валютчик, дождавшись, когда в образовавшемся проеме опять мелькнет чья-то пыжиковая шапка, снял пистолет с предохранителя, нажал на курок. Так-же хладнокровно он выстрелил еще раз. За ненадежной преградой громко вскрикнули, один раз, второй. Коца понял, что обе пули попали в цели, он, подскочив к окну, поймал на конец ствола неясные силуэты, глухие звуки стрельбы застряли в старых обоях на вечно мокрой штукатурке. Коца, метнувшись на кухню, выдернул заначку из тайника, запихнув ее во внутренний карман пальто, накинул его на себя, и сам сорвал дверь с петель. Больше брать здесь было нечего, документы пришлось из-за частых взломов квартиры перевезти к любовнице, как и почти всю наличку. Он, переступив через тела молодых парней, корчившиеся на полу, сбежал вниз и, не оглядываясь, помчался к углу следующего дома, путь предстоял теперь только один — на проспект Семашко, в затхлую конуру пожилой еврейки Эльфриды Павловны. В ней должен дожидаться его прихода Микки Маус, с которым он был повязан кровью, успевший, наверное, зачахнуть на полном драгоценностей сундуке. Пройдет совсем немного времени, валютчик вернется на старое место жительства, но только для того, чтобы продать хрущобу, прибавив копейки, вырученные за нее, к своим большим деньгам, которые будут обязательно. Для него дарить государству даже такую конуру считалось за падло, с паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок.

Он услышал уже за будкой газового конденсатора еще несколько глухих выстрелов, раздавшихся в подъезде их четырехэтажки, но они не произвели никакого впечатления. Он остался жив, он вырвался на свободу, и это было самым главным.