Сразу за пограничными столбами, разделяющими Российскую империю с Великим княжеством Финляндским, с неба повалил крупный снег. Он был таким мягким и пушистым, что путники, особенно женщины, поначалу ему обрадовались. Экипажи шли друг за другом, впереди ехали Захарка с Ингрид, за ними Петрашка с Сильвией, и замыкали небольшую кавалькаду Буалок с Аннушкой, таращившей глаза по сторонам. Она впервые в жизни покинула родительский дом и все вокруг ей было в новинку. Но вскоре хлопья снега покрыли одежду плотным покрывалом, они налипали на лицо, старались попасть за шиворот. И стало холодно. Буалок вытащил из походной саквы теплую бурку и укрыл ею свою супругу, успевшую превратиться в снежную бабу с алыми щеками и карими глазами. Дорогу окружали непроходимые леса, состоящие больше из хвойных деревьев, по бокам блестели озерца болотной воды, а в глубине чащи виднелись буреломы из сухостоя. Как только экипажи проехали деревянный мостик через очередное топкое место, кавалер закрутил головой в разные стороны, не снимая руки с эфеса шпаги.

— Что ты там увидел? — спросила его Аннушка, собравшаяся было от однообразия пейзажа предаться сну. — Ты сам говорил, что места эти глухие и вряд ли кто нам встретится на пути.

— В том-то и дело, что здесь почти как на Кавказе, не знаешь, из-за какого куста на тебя прыгнут, — пробурчал себе под нос Буалок, но вслух сказал совсем другое. — Скоро должен быть поворот, а за ним недалеко и до харчевни, где мы отогреемся и хорошо пообедаем.

— Я и без обеда не замерзла, — засмеялась Аннушка. — Мне с тобой, любимый, тепло и уютно.

Кавалер улыбнулся и перебрал вожжи в руках, он испытывал точно такое же чувство к своей казачке, ставшей нежданно-негаданно ему женой. До желанного поворота оставалось недалеко, когда из лесу донесся ружейный выстрел. Буалок видел, как Захарка резко натянул постромки, пытаясь остепенить испуганную лошадь, но та уже понесла, грозя вывернуться из оглобель. Она успела отвыкнуть от ружейной пальбы и от диких выкриков у себя на зеленых лугах с горами на горизонте, за время пути превратившись из боевого скакуна в послушную рабочую скотину.

— Стай-ять, чтоб тебя… — закричал Захарка, эхо от его голоса разнеслось далеко окрест. — Куда ты разогналась!..

За экипажем среднего брата сорвалась в галоп и коляска Петрашки с Сильвией, а за ними устремился возок Буалка. Француз намотал на руку конец вожжей и выдернул из-за спины пистолет, не переставая шарить глазами между стволами деревьев.

— Так я и думал, — пробормотал он, путая русские слова с французскими. — Еще кучер Ингрид в тот раз предупреждал, что это место гиблое…

— Тогда почему мы поехали этой дорогой? — нашаривая за сидением ружье, отозвалась Аннушка, она успела научиться понимать своего мужа с полуслова.

— Другой дороги мы не знаем, — машинально ответил Буалок. Он покосился назад и увидев, чем занялась его жена, с восхищением воскликнул. — Какая ты молодец, я всю жизнь мечтал о такой смелой подруге.

Аннушка снисходительно усмехнулась и приткнула приклад к плечу, зорко выискивая цель среди деревьев.

Тем временем Захарка сумел справиться с лошадью и теперь она перешла в стремительный галоп. Коляски снова выстроились друг за другом, соблюдая нужную дистанцию. Но было уже поздно, навстречу путешественникам из-за поворота показались около десятка всадников, вооруженных до зубов. Они были одеты кто в русскую форму, кто в шведский армейский китель, а кто в саамскую кухлянку с откидным капюшоном. За спинами у них болтались ружья, а сбоку по обувке били ножны от длинных сабель, у некоторых за поясами торчали рукоятки пистолетов. С одного взгляда можно было распознать в них обыкновенную банду, промышлявшую разбоем на дорогах. Буалок покосился на сакву, в которую были спрятаны алмаз и другие драгоценности, в том числе подаренные Аннушке ее мамукой как приданное. На этот раз Софьюшка ничего не пожалела для своих детей, уступив им большую часть сокровищ, оставив в семейном сундуке лишь Панкратову с Аленушкиной долю, да выкуп за Марьюшку, младшую свою дочь с меньшим внуком Павлушкой. Но Буалок не собирался отдавать каким-то бандитам богатство, за которым проехал половину земного шара, тем более, что он отработал за него, принимая участие в боевых вылазках против армии самого Шамиля, грозного и непредсказуемого врага. Таких скользких противников в Европе не знали со времен крестовых походов на Византийскую империю и на Ближний Восток. Только там противник мог дать слово и не сдержать его, или притвориться мертвым, чтобы тут-же ударить кинжалом в спину. И такие приемы считались у них за честь. Кавалер снова устремил свой взгляд вперед, соображая, что предпримет его свояк Захарка. А тот уже осаживал терского скакуна, выхватывая одновременно из рук Ингрид ружье, поданное ему его супругой. Сама она тоже взвела курок на дуэльном пистолете. Рядом с коляской среднего брата пристраивался экипаж Петрашки, в руках которого блеснул тоже пистолет. За его спиной показалась Сильвия, водившая ружейным стволом по фигурам разбойников. Буалок усмехнулся, подобной прыти от бывшей своей невесты он не ожидал. На ходу изменив бег лошади, он остановил свой экипаж впритирку с коляской Петрашки и направил пистолет на всадника, едущего впереди остальных. По виду и по одежде это был главарь, на нем был почти новый зипун из овечьей кожи, на голове красовалась шведская треугольная шляпа, а на ногах американские ботфорты сверкали пуговицами по бокам. Аннушка прищурила один глаз и навела ружье на бандита, больше других заросшего диким волосом. Она была терской казачкой и знала, что мужчины в первую очередь станут целиться в главаря, чтобы обезглавить банду, поэтому выбрала другую цель.

— Без моей команды не стрелять, — предупредил Захарка. — Сначала узнаем, что они хотят, а потом поступим по ситуации.

— Разве не видно, зачем они нас останавливают? — посмотрел на своего брата Петрашка. — Это разбойники, а с ними разговор должен быть коротким.

— Я такого-же мнения, — поддержал его Буалок. — Захарка, ты, видно, запамятовал, как мы с тобой познакомились. Между прочим, как раз на этом месте.

— Я не спорю, но зачем нам проливать лишнюю кровь, — откликнулся тот. — Тем более, что здесь уже не Кавказ.

— Какая разница, алчность у людей одинакова в любом уголке земли…

Договорить Буалок не успел, главарь, ехавший впереди банды, остановил свою лошадь и крикнул:

— Эй, кто там в колясках, соберите все ценные вещи, которые имеются при вас, и пусть кто-то один принесет их сюда и положит к ногам моей лошади, — он обернулся назад и загоготал грубым смехом, его тут-же поддержали члены банды. — Да побыстрее.

— Господа, пожалейте ваших женщин, в противном случае мы не пощадим никого, — дополнил речь своего товарища второй разбойник, стоявший сбоку от него. — Если вы поступите так, как мы вам советуем, то продолжите путь без лишних проблем.

Захарка решил прощупать разбойников, он похлопал себя руками по карманам и по бокам:

— А если у нас ничего нет, кроме небольшой суммы денег? — спросил он. — Что вы с нами сделаете?

— Тогда мы заберем ваши коляски вместе с лошадьми и вашу одежду. Они нам тоже пригодятся, — еще громче заржал главарь, и добавил. — Но вас мы отпустим, за поворотом дороги харчевня и вы в ней сможете найти временный приют. Мы не убийцы, а всего лишь романтики с большого тракта.

— Вы иуды и ничем не отличаетесь от кавказских абреков, — с сильным французским акцентом по русски звонко крикнула Сильвия. — Пропустите нас, или вам всем не поздоровится.

Бандиты взорвались дружным смехом, видимо, их развеселила угроза слабой женщины, пусть даже она держала в своих руках заряженное ружье.

— Абреки нам родные братья, — отозвался кто-то из них. — А тебя, милая, мы первую пошлем по кругу, услаждать наши тела и души.

После этих слов Захарка понял, что теряет драгоценное время, никто не собирался оставлять их живыми, как никто из бандитов не думал отказываться от поживы на середине пути через глухой лес. Он быстро наклонился в сторону Петрашки и негромко заговорил:

— Братука, бери на мушку того душегуба, что скалится с левой стороны от главаря, а Буалку подскажи, чтобы он взял на себя правого, — он оглянулся на свою жену и на других женщин. — Наши супружницы пусть палят по всей ихней стае, в нее легче попасть.

— Мы так и сделаем, — оторвалась на мгновение Ингрид от мешочка с пулями и порохом. — Не доставаться же нам этим вонючим козлам.

— Понял, Захарка, значит, главаря банды ты берешь на себя, — покручивая как бы машинально в руках пистолет, согласился и Петрашка. — Тогда подавай сигнал, чтобы мы ударили залпом. Так звончее и надежнее.

Тем временем главарь перестал смеяться и тронул коня за поводья, намереваясь подъехать к путникам поближе. Он был уверен, что господа в цивильной одежде, сидящие в колясках вместе со своими женами, не окажут никакого сопротивления, как это было не раз с другими, подобными им. Они напуганы развязным видом неустрашимых разбойников и оружием в их руках. Наверное, он так и думал. Но он просчитался, противники попались ему достойные, превосходившие членов банды в силе и ловкости, а так-же в умении вести боевые действия. Как только его лошадь сделала несколько шагов, Захарка крикнул болотной птицей, чем привел головорезов в некоторое замешательство. Путники вскинули ружья и пистолеты и одновременно нажали на курки. Прозвучал залп, похожий на гром от пушечной канонады, он прокатился по лесу и вернулся обратно, усиленный в несколько раз. Трое разбойников, стоявших впереди банды, попадали с седел на землю, началась паника, усиленная тем, что еще трое бандитов позади главарей закричали жуткими голосами. Они схватились кто за лицо, кто за грудь, заваливаясь на своих сообщников, оказавшихся рядом с ними. Лошади под раненными взвизгнули и поднялись на дыбы, пытаясь сбросить седоков под копыта, но те цеплялись скрюченными пальцами за гривы или за одежду товарищей, чем наводили на них еще большего смятения. Визгливое ржание животных вместе с криками и руганью разбойников, дополненное бряцанием оружия, соединилось с громом от выстрелов, эти звуки заложили уши всем участникам стычки. Ничего не было слышно, как никто не знал в первые моменты, что делать дальше. Захарка с Петрашкой и Буалком ожидали, что разбойники пустятся в бегство, так поступали абреки на Кавказе, когда осознавали, что добиться успеха от внезапности нападения не удалось. Но эти бандиты лишь крутились на месте, стараясь оценить обстановку и нанести встречный удар. Разрозненные их ответные выстрелы не нанесли путникам никакого ущерба, они лишь пощекотали нервы. И все равно, медлить было нельзя ни минуты. Захарка кинулся к задку коляски, чтобы отвязать запасного коня и вскочить ему на спину. И вдруг заметил, что Ингрид деловито заталкивает очередной заряд в дуло пистолета. Этим же занимались Сильвия с Аннушкой, в то время, как их мужья доставали из-под сидений шашки с кинжалами.

— Петрашка и Буалок, садитесь на коней, — громким голосом отдал Захарка приказ, уверенный в том, что женщины успеют сделать по одному выстрелу, пока они приготовятся к конной атаке.

Так и получилось, как только брат с зятем взобрались на спины терским рысакам, так прозвучал еще один дружный залп. Теперь Аннушка подала сигнал, когда женщинам нажимать на курки. Снова кто-то из разбойников упал на землю, а кто-то закачался в седле, стараясь на нем удержаться. Оставшиеся в живых головорезы завернули морды лошадям и поскакали в лес. Им вслед раздался оглушительный казачий посвист, разрезавший воздух на пласты не хуже выстрелов.

Захарка вытер пот с лица и посмотрел на дорогу, на которой раскидались в различных позах разбойники. Некоторые из них были еще живы, они не стремились отползти в кусты, а лишь тихонько стонали. Женщины отводили глаза, им было жалко своих врагов, обещавших совсем недавно пустить их по кругу. Противоречивость их поступков в сочетании с проявленной смелостью вызывали к ним чувство благодарности. Захарка не знал, как в таких случаях поступать, он оглянулся на Петрашку с Буалком, но те тоже не были настроены проявлять к своим подругам всякие нежности. Они давно зачерствели душами, находясь в постоянном напряжении, они стали настоящими казаками, для которых свобода и честь были дороже всего. Петрашка ковырнул носком ботинка главаря в овчинном зипуне и усмехнулся в светлые усы:

— Прав ты оказался, Захарка, здорово мы их разделали, — он с уважением взглянул на среднего брата. — Я так понимаю, что мы сыграли на опережении.

— Если бы мы открыли огонь раньше, то еще неизвестно, кто кого ковырял бы сейчас носком ботинка, — снисходительно ухмыльнулся средний брат. — Я почувствовал, что здесь будет не как у нас на Кавказе, а по другому. Здешний народ не потревоженный, он какой-то полусонный и брать его можно как наших фазанов по осени, когда они от нагулянного жира еле задницами ворочают.

— У нас бы все произошло за минуты, абреки постреляли бы нас из засады и давно поделили бы добычу между собой, — согласился с ним Петрашка.

К братьям подошел Буалок, похмыкав себе в усы, он хитро сощурился и привычно картавя подвел под их рассуждениями черту:

— Прошу прощения, господа казаки, я считаю, что здесь сработала наша готовность дать врагу отпор в любой момент. В прошлый раз мы с Захаркой и с кучером его жены Ингрид едва справились с пятерыми разбойниками, потратив на них почти полдня, — он подмигнул обоим собеседникам. — Не зря мы с вами столько времени гонялись за шамилевыми бандами. Абреки чему-то научили и нас.

От экипажей, перегораживавших по прежнему проезжую часть дороги, прилетел нетерпеливый голос Аннушки, который поддержали возмущенные возгласы Ингрид с Сильвией:

— Вы скоро там управитесь, господа казаки? Пора двигаться дальше, пока солнце еще не село и не закрылась придорожная харчевня…

Красные черепичные крыши города Стокгольма, столицы Шведского королевства, возникли на горизонте сразу, как только экипажи друг за другом выскочили из леса. Ингрид прижала руки к груди и устремила взор вперед, по ее миловидному лицу с аккуратным носиком побежали тени от внутренних переживаний. Захарка слегка потянул вожжи на себя, сбавляя ход, он подумал о том, что надо было бы обсудить с братом и свояком план дальнейших действий, иначе можно наломать много дров. После того, как Виленс Карлсон, бывший жених его супруги, был арестован стражей короля Швеции, прошло немало времени, и где он находился сейчас, оставалось только гадать. Этого кавалерийского офицера схватили прямо в зале приемов родового замка Свендгренов на острове Святого Духа. Тогда он попытался доказать свое право на руку и сердце Ингрид. А когда у него это не получилось, то решил пустить в ход оружие, и если бы не гвардейцы короля Бернадота, вряд ли обошлось бы без крови.

— Ингрид, прежде чем мы погрузимся на катер и отплывем на остров Святого Духа, я хотел бы кое-что уяснить, — обернулся к молодой женщине Захарка. — Я подумал о том, что после будет поздно решать какие-то дела, потому что твои родители не позволят нам возобновлять ссору с герцогом Виленсом Карлсоном.

— Ты плохо знаешь моих родителей, они с самого начала были против моей дружбы с Виленсом, и почти сразу прониклись уважением к тебе, — отрешилась от своих мыслей Ингрид. — Но скажи мне, дорогой мой супруг, что тебя тревожит сейчас, когда на горизонте показался наш дом?

— Я хотел бы знать, где живет этот кавалерийский офицер, чтобы не тратить времени даром, а начать поиски сокровищ немедленно, — внутренне подобрался собеседник. — Кажется, мы с тобой давно пришли к мнению, что они могут находиться у него, потому что в то время его отец служил в наполеоновской гвардии и мог быть причастен к ограблению месье Месмезона в его собственном особняке во французском городке Обревиль.

— Это еще надо доказать, — задумчиво проговорила Ингрид. — А во вторых, вряд ли Карлсон захочет признаться в том, что является их семейной тайной.

— Прости, я не понял, о чем ты хочешь намекнуть?

— Я знаю твой характер, Захар, и характер твоего младшего брата Питера с месье Буало, нашим общим родственником. Вы ворветесь к Карлсонам и начнете терзать, вполне возможно, ни в чем не повинных людей, — натянуто улыбнулась молодая женщина, стараясь как можно мягче обойти угловатую тему. — А прежде чем это делать, надо узнать, действительно ли старший из их семьи совершил кражу, а уже потом вешать на Карлсонов всех собак.

— Ты хочешь защитить своего бывшего друга детства, — печально усмехнулся в усы Захарка. — Ведь вы с ним одной крови.

— Ни в коем случае, — раздраженно повернулась к нему супруга. — Но в Шведском королевстве существует закон, по которому человек считается виновным только тогда, когда обвинение против него доказано.

— Вот и попытаемся выяснить, так ли это на самом деле, не вмешивая в эту историю твоих родителей с остальными родственниками.

Некоторое время в салоне экипажа с поднятым верхом стояла тишина, нарушаемая лишь шуршанием колес по дороге, мощенной диким камнем, да стуком дождевых капель о плотную ткань. Затем Ингрид провела по лицу рукой, затянутой в длинную перчатку, и с усилием проговорила:

— Я не могу сказать с уверенностью, где сейчас находится их семья, потому что они владеют родовым замком недалеко от городка Упсала, и дворцом в центре Стокгольма. Наступает осень, за нею не за горами холода со снежными зимами, и герцоги могли переехать поближе к королевской резиденции.

— Мы побываем и там, и там, — заверил жену Захарка.

— Хорошо, как только мы въедем в Стокгольм, я покажу тебе дом, в котором живут Карлсоны, — сдалась наконец Ингрид. — Но мне будет неприятно знать о нечистоплотности семьи моего друга детства, в том числе и его самого, если подтвердятся ваши с Буало догадки.

— Почему? — унимая чувство ревности, спросил Захарка.

— Потому что я не желаю иметь пятно позора на своей репутации и опускаться в глазах нашего общества.

— Но ты отвергла руку и сердце Виленса Карлсона, и сделала это при всех.

— В данном случае это никакой роли не играет…

Сразу за Рыцарским домом в центре города взору путешественников открылся великолепный трех этажный дворец, построенный в скандинавском стиле. Он представлял из себя особняк с узкими окнами, с портиками и с лепниной под крышей и над парадным подъездом. С покатой черепичной крышей, над которой возносились вверх черные трубы. Экипажи подкатили к обочине тротуара, выложенного тесанным камнем, и остановились напротив здания. Захарка раскрыл зонтик и выскочил из коляски, к нему подошли Петрашка с Буалком. Не сговариваясь, будто все давно было известно, все трое направились к массивным дверям с металлическим кольцом на них. На стук открыла консьержка в белом кружевном переднике поверх коричневого платья, в деревянных башмаках и в белой шапочке на пышных волосах, завязанных на затылке в узел. Захарка с трудом заучивал неудобные шведские слова, поэтому он заговорил на французском языке, знакомом ему с детства. Но консьержка знала по французски столько же слов, сколько он по шведски. Скоро между ними наступила неловкая пауза. Обоих выручила Ингрид, которая после короткого диалога со служанкой повернулась к мужу и сообщила:

— Его Высочества герцоги Карлсоны находятся в собственном замке близ городка Упсала, никаких распоряжений ни на какой счет они в этом доме никому не оставляли.

— Спроси у нее, пожалуйста, Виленс тоже живет в том же замке? — посмотрел Захарка на свою жену. — Если он здесь, то Буалок мог бы прямо сейчас начать переговоры о возвращении раритетов на свою родину.

— Я уже высказывала свое мнение, что говорить с ним на такие темы было бы глупо, — пожала плечами Ингрид. — Но мне самой интересно, что случилось с ним после его ареста королевскими гвардейцами.

Молодая женщина снова вступила в разговор со служанкой, постукивающей деревянными башмаками по дверному порогу и кидающей заинтересованные взгляды на всех троих мужчин. Она словно задалась целью привлечь к себе внимание, видимо, суровая погода в здешних краях компенсировалась горячей любовью местных жителей. Ингрид отступила чуть назад и перевела:

— После инцидента в замке Свендгренов, Виленс Карлсон, владелец этого роскошного особняка, был арестован и провел два месяца под домашним арестом в родовом гнезде, где находится и сейчас по причине обиды на короля Бернадота.

Мужчины переглянулись и отошли от дверей, затем сделали легкий поклон в сторону плутоватой консьержки, тут-же присевшей в вежливом книксене, и снова собрались в кружок.

— Его надо заманить и поступить с ним так, чтобы он признался сам, — подал первым идею Петрашка. — А потом заставить принести сокровища в означенное нами место, пригрозив, что если он этого не сделает, то мы поведем разговор по другому.

— Так он и разбежался расстаться с ними, это не наш с тобой Кавказ, Петрашка, где все намного проще, — задумчиво усмехнулся Захарка. — Тут надо крепко пораскинуть мозгами, прежде чем решиться навести шороху, иначе недолго и в шведскую тюрьму угодить, — он с уважением посмотрел на Ингрид и добавил. — Права моя женушка, вряд ли этот Виленс в чем либо признается.

— Я тоже так считаю, потому что это будет пахнуть большими семейными потрясениями, которые могут зацепить весь их рыцарский род, — пожал плечами Буалок. — В Европе на первом месте стоит закон и кто его нарушит, независимо от занимаемого положения, тот рискует ответить по всей его строгости.

— Что предлагаешь ты? — повернулся к нему Захарка.

— Выход один, надо проникнуть в замок Карлсонов и завладеть сокровищами, если они находятся у них. А потом представить добытое всему шведскому обществу как вещественное доказательство.

— А если этих сокровищ там нет и никогда не было? — вмешалась в разговор Ингрид. — Тогда что вы собираетесь делать?

Буалок оглянулся на розовощекую консьержку, по прежнему стоявшую в проеме раскрытых дверей, по его мужественному лицу пробежала лукавая ухмылка:

— Мне кажется, господа казаки, что судьба идет нам навстречу, и начать операцию мы имеем возможность прямо сейчас, — мягким голосом заговорил он. — Вот только не знаю, как отнесутся к нашим действиям наши жены.

— Наша сестра Аннушка точно выдерет на тебе все волосы, — Захарка, разгадавший намек свояка, со смехом проследил дальнейший ход событий. — Но твоя идея, Буалок, верная, ее необходимо опробовать, пока есть возможность.

Ингрид, стоявшая немного в стороне, усмехнулась своим мыслям и снова придвинулась к мужскому сообществу, на порозовевшем ее лице все четче проступало откровенное любопытство, смешанное с женским коварством. Кажется, задача разузнать про судьбу раритетов любыми способами, начала захватывать и ее.

— Господа казаки, а если этой проблемой вместо вас займусь я сама? Тем более, в юности я не раз бывала не только в этом доме, но и в родовом замке Карлсонов, — с интересом спросила она. — Мне знаком там каждый поворот коридоров и расположение всех комнат, а это уже половина успеха. Как вы к этому отнесетесь, и в первую очередь мой любимый муж?

Захарка с удивлением приподнял было брови, но сразу насупился и опустил голову. Намек на то, что супруге понадобится встретиться с бывшим ее женихом, вызвал в нем чувство ревности и протеста. Двое других собеседника тоже не знали, что на это сказать. Наконец Буалок вздохнул и сделал заключение.

— Другого выхода у нас нет, разве что брать штурмом замок этих герцогов, и перерыть там все в поисках драгоценностей…

Карета с рыцарскими гербами на дверях, запряженная четверкой прекрасных лошадей, катила по дороге, ведущей в небольшой городок Упсала. Кучер изредка помахивал длинным кнутовищем, чтобы животные не сбавляли ход. Вокруг простирались холмистые равнины, укрытые первым снегом. Было прохладно. В салоне сидела молодая женщина, закутанная в длинный темный плащ и с меховой шапочкой на распущенных светлых волосах. На лице ее с голубыми глазами лежала печать целеустремленности. Это была Ингрид. Карету сопровождали три всадника в плащах, в камзолах под ними с начищенными пуговицами, в шляпах и в серых панталонах в обтяжку ниже колен. Дальше шли чулки, а на ногах у них были крепкие ботинки. Со стороны все трое представляли из себя личную охрану госпожи, на самом деле это ехали Захарка, Петрашка и Буалок, ставший с братьями одним целым. Прежде чем отправиться в родовой замок Карлсонов, заговорщики проделали немалую работу. Они заставили Ингрид написать письмо, в котором молодая женщина извинялась перед Виленсом за свое поведение при инциденте во время ее помолвки со своим женихом, и не помнить зла, считая ее по прежнему своим другом. Ведь сердцу не прикажешь, а разбрасываться друзьями детства означало бы обречь себя на одиночество. Через две недели пришел ответ, в котором уже кавалерийский офицер просил у нее прощения за свой недостойный поступок, и приглашал посетить его родовое гнездо, теперь уже не в качестве невесты, а с обыкновенным дружеским визитом. Он будет рад принять ее у себя и расспросить о делах и задумках на будущее новой ее семьи. Формальности были соблюдены, да и у Виленса, судя по письму, еще сохранялось рыцарское достоинство по отношению к даме, отвергнувшей его руку и сердце, и он был готов выступать в роли друга. Дело оставалось за малым, выведать у кавалериста семейную тайну, связанную со службой его отца во Франции, во время которой были похищены святыни французов. Если старший из Карлсонов действительно был причастен к этому преступлению и святыни находились в рыцарском замке, то нужно было изъять их любыми путями и отправить на родину Буалка. А если это являлось всего лишь домыслом, то продолжить поиски сокровищ уже в другом направлении. Ведь на Мэйми, сестре Виленса, в тот вечер могли оказаться драгоценности, принадлежащие роду самих Карлсонов, никак не связанные с кладом, раскопанным Дарганом Даргановым, отцом обоих братьев, принявшим на себя как бы по наследству и часть той вины.

Скоро впереди показались зубчатые стены старинного укрепления, возведенного на вершине заснеженного холма. По бокам высились массивные квадратные башни из дикого камня, построенные в немецком стиле эпохи крестоносцев, внутри громоздились жилые здания с островерхими крышами под красной черепицей. От ворот замка уже отъехали верховые в плащах, в шляпах с перьями и при шпагах, впереди на резвом скакуне гарцевал сам представитель рыцарского рода.

— Захарка, опусти шляпу пониже, чтобы Виленс тебя не узнал и мы не вступили в схватку прямо на этой пустынной дороге, — посоветовал Буалок своему свояку. — Этот герцог нас с Петрашкой в глаза не видел, а тебе может припомнить минуты своего унижения.

— Я хоть сейчас померился бы с ним силой, — сцепил зубы Захарка, до поездки с трудом внявший предложению супруги о ее встрече с бывшим другом детства. — Не верю я этому Виленсу, по моему, он способен только на подлости.

— Ты можешь ошибаться, все знают, что когда человек любит, он не помнит самого себя.

— Но у этого человека душа не может быть чистой, — не согласился Захарка, все-таки натягивая шляпу на лоб. — Я не увидел ее за его стеклянными глазами.

— Значит, нам надо готовиться к чему угодно, — подвел итог Петрашка, нашаривая под камзолом рукоятку пистолета. — Жаль, что казачьи шашки нам пришлось поменять на шведские палаши. К ним еще надо привыкнуть.

Всадники приближались очень быстро, вскоре они взяли карету в кольцо и, оттеснив троих слуг, сопровождающих ее, принудили кучера натянуть вожжи. Виленс уцепился за ручку дверцы, рванул на себя, и как только из салона показалась рука Ингрид, затянутая в перчатку, он схватил ее и принялся осыпать страстными поцелуями. Видимо, любовь, которую он испытывал к бывшей своей невесте, со временем только возросла. Молодая женщина чуть отстранилась назад, она испуганно вильнула глазами в сторону своего супруга. Захарка, наблюдавший за этой сценой, едва удержался, чтобы не пришпорить скакуна, и не налететь на наглеца хищным коршуном. Его ладонь привычно легла на рукоятку пистолета, заткнутого за пояс.

— Спокойно, дорогой мой родственник, я хочу тебя предупредить, что это только начало. Дальше будет еще интереснее, — осадил его Буалок. — Прошу не забывать, что ты сам не отказался провести этот эксперимент.

— Я говорил, что у этого Виленса за душой нет ничего, — с трудом заворочал языком Захарка. — Боюсь я, братцы, что без крови у нас не обойдется.

— Если заслужит, то пустим как хряку, решившему взобраться на хозяйский стол, — нахмурился Петрашка, оскорбленный за брата. — Не сомневайся, братука, он свое получит.

Между тем Виленс прямо из седла перебрался в салон кареты и крикнул кучеру, чтобы тот гнал до замка без остановки. Дверца захлопнулась, лошади рванули с места, за экипажем устремилось окружение хозяина, вооруженное ружьями и шпагами. Провожатые Ингрид пристроились позади кавалькады, которая затормозила только перед воротами крепости. Вся процессия въехала на просторный двор, кавалерийский офицер выпрыгнул из салона кареты и подал руку молодой женщине. Захарка заметил, что его жена непривычно зарделась, она беспокойно оглянулась на него и заторопилась вслед за бывшим другом детства, подхватившим ее под руку.

— Слуг госпожи Ингрид проводите на хозяйственный двор, — бросил через плечо Виленс. — Накормите их, а лошадям задайте овса.

До самого позднего вечера Захарка метался по комнатам в пристройках, придумывая, как бы проникнуть в замок, куда вход чужим слугам был заказан. Все было тщетно. Но Петрашка с Буалком времени даром не теряли, они разыскали нескольких мастеровых, сносно говорящих по французски и имеющих подруг среди обслуживающего персонала в покоях герцогов. Вскоре каждый шаг хозяев замка подпал под их полный контроль. Оказалось, что ближе к ночи ожидается грандиозный бал с прибытием на него многих родовитых особ, включая приближенных короля Жана Батиста Бернадота. Вероятно, о бале Виленс объявил всем заранее, решив посвятить его своей единственной любви. Он и слышать не хотел о том, чтобы после беседы отпустить Ингрид домой к мужу. Кавалер отвергал упреки в том, что удерживать замужнюю женщину в замке холостяка означает преступать законы целомудрия, тем самым наводя на нее тень супружеской неверности. Он настаивал, чтобы молодая женщина пробыла с ним всю ночь, объясняя это прощальной их встречей, после которой между ними уже ничего больше не останется. Они расстанутся всего лишь друзьями, навек разделенными браком, заключенным между нею и терским казаком. Ингрид чувствовала, что от его слов пахнет обманом, едва прикрытым льстивыми словами. Она видела, что от этого человека можно ожидать всего, но чувство долга перед делом, которому она отдалась со всей душой, заставляло ее медлить с отъездом из этого дома. Да и вырваться из цепких рук дьявола во плоти, как и подать нужный сигнал Захарке, не представлялось возможным. Активное сопротивление могло привести лишь к скорой развязке, грозящей непредсказуемыми последствиями не только ей, но и ее мужу с его единомышленниками.

Разговор происходил в одной из комнат, обставленной старинной мебелью эпохи Возрождения. Хозяин и гостья сидели на диване, обитом персидской тканью с причудливыми узорами по нему.

— Виленс, я уже пожалела, что приехала сюда, лучше было бы мне обойтись одним письмом, все объясняющим, — разыгрывая из себя особу, оскорбленную в лучших своих порывах, капризно поджимала губки Ингрид. Она не переставала отодвигаться от собеседника, ощущая кожей, что диван не бесконечен. — И как прикажешь мне объясняться перед своим мужем, когда я заявлюсь к нему после ночи, проведенной неизвестно где.

— А разве безродные люди, тем более казаки, обращают на это внимание? Мне кажется, им хватает того, что они сыты и довольны, — не спуская с нее сальных глаз, выговаривал кавалерийский офицер, успевший снять китель и накинуть на себя восточный халат. — Если бы было по другому, ты вряд ли бы осмелилась приехать сюда, дорогая Ингрид. Разве я не прав и разве не говорит этот приезд о том, что ты начинаешь разочаровываться в своем выборе?

— Ты ошибаешься, мой друг, во первых, свой выбор я считаю правильным. А во вторых, как раз у казаков самые богатые родословные, потому что они живут замкнутыми общинами и пускают к себе из внешней среды только самое лучшее, — не соглашалась собеседница, стараясь не замечать откровенных оскорблений. — Я приехала к тебе потому, что детство прочно входит в сознание человека и забывать то, что там было, не хочется никому. Я чувствую себя виноватой перед тобой, ведь из-за меня у тебя случились крупные неприятности.

— Не будем об этом вспоминать, моя дорогая Ингрид, я по прежнему люблю тебя всем сердцем и не дождусь момента, когда смогу прижать тебя к своей груди и закружить в вальсе на музыку Штрауса-отца.

— Я слышала, что сыновья этого гениального австрийского композитора тоже пошли по его стопам, — ухватилась Ингрид за последние слова, обрадовавшись возможности переменить тему. — Говорят, австрияк держал их в жестких музыкальных рамках.

— Причем обоих сразу, они не уступают в талантах своему отцу и наставнику в одном лице.

Молодая женщина закинула за ухо пушистую прядь волос, по ее лицу тенью скользнула какая-то мысль, которая окончательно ее успокоила.

— Хорошо, Виленс, я согласна провести с тобой вечер на балу, но только в маске и старательно избегая знакомых людей и разговоров с ними, — как бы пошла она навстречу настойчивости кавалера. Ей все больше становился неприятен не только грубый его напор, но и внешний вид с неправильной формы головой и с холодными руками. Он был полной противоположностью ее возлюбленному с пылким взглядом и страстными губами. Она отодвинулась еще немного и с насмешкой посмотрела на собеседника. — Итак, в чем прикажешь мне выходить к высшему свету, который ты пригласил на бал без моего согласия на это? Я не взяла с собой ни одного платья, ни одной пары сносной обуви.

— Прости меня, моя дорогая Ингрид, за поспешность, но я предусмотрел все, — улыбнулся во весь свой большой рот Виленс. — В этом замке у тебя есть не только свои комнаты, но и свой гардероб, который я неустанно пополнял одеждами, сшитыми для тебя лучшими столичными портнихами и скорняками.

— Вот как! И зачем ты это делал?

— Я верил в то, что мы с тобой станем мужем и женой, — развел руками кавалер. — Но кто мог предполагать, что женщины даже в нашем заснеженном королевстве такие же ветреные, как в раскрепощенной на любовь Франции.

— В жизни у каждого из нас предначертана своя судьба, изменить которую удается немногим, — решительно остановила Ингрид его жест отчаяния. — У меня к тебе еще один вопрос, на мне нет ни одного украшения, потому что я не собиралась появляться среди придворной знати.

— Что касается украшений, то у тебя их полный сундук.

— Которые ты тоже собирал, готовясь к нашей с тобой свадьбе, — не удержалась от усмешки собеседница. — Создается впечатление, что все это подстроено заранее, и мне кажется, здесь есть какой-то умысел.

— Ни в коем случае, моя любовь, я не желаю тебе ничего плохого, — дернул веками кавалерийский офицер, водянистые глаза у него сами собой вильнули в сторону. Он усилием воли заставил себя успокоиться и признался еще раз. — Я действительно был уверен в том, что у нас будет свадьба, и собирал для тебя лучшее, что могло бы украсить твою жизнь в этом замке.

— Спасибо, Виленс, за заботу, ты меня заинтриговал. Я не отказалась бы взглянуть, что ты прячешь в своих сундуках.

— Немного позже я покажу свои богатства, и брошу их к твоим ногам, — рывком придвинулся к молодой женщине кавалер, взгляд у него стал бессмысленным. — Но у нас еще есть время и я хотел бы, чтобы ты стала моей.

— О, Виленс, ты переходишь все границы, — даже опешила Ингрид, правая рука у нее машинально потянулась к широкому поясу на платье, под который был засунут маленький острый нож. — Я попрошу тебя держать свои чувства в руках.

— Но ведь наша близость ничего уже не изменит, тем более, никто о ней не узнает, — ерзая по дивану, хрипло проговорил друг детства. — Я предлагаю нам обоим стать хотя бы любовниками, если ты еще не до конца разуверилась в своем казаке.

Молодая женщина, скрывая отвращение, уперлась ладонями в плечи разгоряченного страстями самца:

— Только не сейчас, Виленс, я совершенно к этому не готова, — воскликнула она. А он продолжал напирать, готовый сорвать с нее одежды и впиться жадными губами в ее тело. И тогда она заторопилась, боясь опоздать на доли мгновения, после которых призывы о помощи будут уже ненужными. — Успокойся, Виленс, прошу тебя!.. Я обещаю подумать над твоим предложением, но сегодняшний день пусть станет днем нашего с тобой примирения.

По тому, как искривилось бледное лицо герцога неприятной гримасой, она поняла, примирения между ними не наступит никогда. Этот человек не был способен прощать, как сказал Захар после первой стычки с ним, он рожден только для подлостей. Сейчас он в полной мере подтверждал это своим разнузданным поведением, от которого холодело под сердцем. И все-таки обещанием, данным ею, была достигнута передышка, широко поставленные глаза у Виленса начали обретать смысл. Он осмотрелся вокруг и, шумно вздохнув, откинулся на спинку дивана. Но Ингрид видела, что Виленс не собирался отступать от цели, он просто понял, что без упорной борьбы здесь не обойдется. А это могло привлечь ненужных свидетелей, что не входило в его планы, и кавалерийский офицер решил действовать не наскоком, привычным ему, а пойти другим путем. Чтобы отодвинуть очередной натиск еще дальше, Ингрид взмахнула длинными ресницами и напомнила:

— У нас впереди еще достаточно времени, Виленс. Кстати, ты обещал показать мне целый сундук драгоценностей, — она лукаво повела голубыми зрачками. — Так где же он, друг моего детства? Я хочу взглянуть на сокровища герцогов Карлсон и упиться сиянием благородных алмазов. Надеюсь, они не уступают по размерам бриллиантам в короне нашей королевы.

Наследник рыцарского рода покосился на собеседницу, с его лба и щек все еще не сошли красные пятна, а грудь бурно вздымалась. Наконец он перевел дыхание и кивнул неправильной формы головой, уверенный в том, что женщина, решившая сама приехать к нему, никуда теперь не денется. К тому же, упоминание о каком-то сравнении задело его ранимое самолюбие:

— Если ты хочешь взглянуть на то, чем обладает семья Карлсонов, и чем я могу осыпать тебя с ног до головы, то я предоставляю тебе такую возможность прямо сейчас. Благо, ходить далеко нам не придется, сокровища находятся в одной из комнат на этом этаже.

— Так покажи их скорее, Виленс, чтобы я могла прийти в изумление и возгордиться от мысли, что у меня такой могущественный воздыхатель.

— Ну что-же, Ингрид, милости прошу, — кавалер встал и направился к двери. — Ты убедишься еще раз, что выбор тобой какого-то русского казака на роль супруга был неправильным.

Они пошли по длинному коридору со слугами, спешившими заскочить в ниши, молодая женщина все время старалась вспомнить, как выглядели сокровища, похищенные у месье Месмезона из городка Обревиль во Франции. О них неоднократно говорил Буало еще там, в станице Стодеревской, когда вечерами вся казачья семья собиралась за одним столом. Описывала изделия и Софьюшка, в отличие от своего мужа, сурового терского казака, быстро проникшаяся к своим невесткам любовью и доверием. Но сейчас Ингрид, к своему ужасу, помнила только о медальоне и кардинальской цепи очень большого веса. Кажется, на них были еще какие-то надписи, говорящие о их принадлежности к высшему французскому духовенству. И еще запомнилась диадема работы известного итальянского ювелира Николо Пазолини. Все остальные изделия, включая перстни, броши, колье и браслеты, не задержались формами в голове. Молодая женщина надеялась лишь на то, что неплохо разбиралась в украшениях, и на женскую интуицию, весьма редко ее подводившую.

Тем временем Виленс приблизился к одной из дверей в середине коридора и вставил массивный ключ в замок. Повернув его несколько раз, он взялся за ручку и вошел в затемненную комнату. На тумбочке возле порога стояла свеча в подсвечнике, рядом лежали спички. Кавалер зажег фитиль и двинулся вглубь помещения, туда, где громоздился на половину стены какой-то шкаф, отсвечивающий стеклами и полировкой. По бокам висели канделябры о нескольких рожках с маленькой скамеечкой под ними, чтобы удобно было дотягиваться. Когда вспыхнули все свечи, Ингрид отшатнулась назад и замерла в невольном напряжении. За стеклами на нескольких полочках лежали десятки золотых, платиновых и серебряных изделий различной величины и формы, почти все они были с драгоценными камнями, брызнувшими разноцветными искрами от пламени свечей. Радужное сияние заполнило внутренность шкафа, оно проникало сквозь стекла и плясало на их поверхности, создавая некий ореол, похожий на тот, который вспыхивает над грудой бриллиантов, когда на нее падает мощный солнечный свет. Скоро вся стена заискрилась цветными витражами, но не разделенными на куски, вставленными в рамы, как в Париже на соборе Нотр Дам, а словно парящими в воздухе, как висели когда-то над землей драгоценные сады Семирамиды, не сохраненные людьми. Зрелище было таким впечатляющим, что язык у молодой женщины присох к небу. Она забыла, зачем пришла сюда, глаза у нее разбежались, не зная, на чем остановиться. И только когда холодные пальцы спутника коснулись ее руки, она вздрогнула и попыталась собрать вновь свои мысли. А он заговорил:

— Я знаю, что Свендгрены держат семейные драгоценности в лакированном ларце, часть из них находится в спальнях женщин, в ящиках туалетных столиков. Твоя мама, Ингрид, когда я был маленьким, не раз демонстрировала их мне, — скрипучим голосом проявил Виленс осведомленность о богатствах в доме своей пассии. Он снисходительно пояснил. — Сокровища любят темноту, тогда камни напитываются космической энергией, и когда к ним прикасается луч солнца, они начинают соревноваться с ним в силе, которая заключена в них. Очень часто энергия драгоценных камней превосходит солнечную, особенно это касается бриллиантов, самых светобоязненных и светообильных из всех. Они залегают в земных недрах на большой глубине и извлекаются оттуда с огромным трудом.

— Виленс, я в восторге, — пытаясь снять напряжение, с придыханиями вымолвила Ингрид. — У меня нет слов, чтобы выразить свои чувства. Спасибо тебе, что просветил меня в этом вопросе, — она тряхнула длинными волнами волос, заставляя себя вернуться в действительность. — Скажи, а среди этих изделий есть очень редкие экземпляры?

— Здесь есть сокровища, которым нет цены, например, вот это бриллиантовое колье, которое принадлежало Жозефине, любовнице Наполеона Первого, — собеседник подошел к шкафу и открыл небольшим ключиком застекленные створки. Он взял с полочки колье, сотканное из бриллиантов по двадцать карат каждый и сверкавшее сумасшедшим блеском, расстегнув на нем золотые замочки, надел на шею Ингрид. — Ты можешь посмотреть на себя в зеркало, оно находится сбоку от тебя.

Молодая женщина осторожно повернулась туда, куда указал ей хозяин замка, она боялась, что не сможет удержаться от очередной волны восхищения и совсем забудет о том, зачем пришла сюда. Так и произошло, когда из глубины зеркала на нее взглянула прекрасная девушка с распущенными волосами, одевшаяся неземным светом с ног до головы. Этот свет подчеркивал миловидные линии правильного лица с аккуратным носиком и большими голубыми глазами, делая его похожим на лицо небесного создания кисти Рафаэля или богомаза Микеланджело. Оно все играло таинственными тенями, завораживая красотой и саму его обладательницу, и того, кто стоял за ее спиной. В какой-то момент Ингрид поняла, что может остаться в этой комнате навсегда, тем более, что глаза у кавалера вновь вспыхнули животной страстью. Она с усилием протянула руку к шее и прижала пальцами колье, продолжавшее полыхать безумными всполохами. Но любовь оказалась сильнее соблазна, перед взором молодой женщины уже вырисовывался образ ее возлюбленного, пылкого и страстного Захара, обещающего много лет взаимного влечения.

— Я люблю тебя… Я всю жизнь мечтал только о тебе, — услышала она вдруг голос, хриплый от возбуждения, за своими плечами, почувствовала прикосновение пальцев, подрагивавших от нетерпения. — Я готов на все, чтобы ты вернулась ко мне…

Но и голос показался скрипучим, и пальцы кололи холодом, от которого по телу побежали мурашки. Ингрид не раздумывая расстегнула на колье золотые замки и зажала его в своем кулаке. И тут-же исчез таинственный свет, лившийся из глубины зеркала, а бриллианты показались не настоящими, а похожими на обыкновенные стекляшки.

— Я впервые вижу подобную красоту, дорогой Виленс, — наигранно засмеялась она. — Но сейчас мне больше подошла бы массивная золотая цепь. Она придавила бы меня к земле и заставила бы думать земными мерками.

— Ты не желаешь взлететь к облакам? — недоверчиво спросил кавалер, снимая ладони с ее плеч. — Я же видел, как закружилась у тебя голова и как ты приподнялась над полом в сиянии бриллиантов, которые у тебя в руке.

— Я уже давно купаюсь в облаках, — усмехнулась молодая женщина, имея ввиду чувства к своему супругу. Она была довольна тем, что сумела заставить своего воздыхателя приоткрыть дверцы в сокровищницу герцогов Карлсон. Дело оставалось за малым, рассмотреть среди драгоценностей изделия, могущие принадлежать совсем другим людям. — Прости меня, Виленс, но я еще не все увидела в этом царстве соблазнов. Вполне возможно, что здесь таится драгоценность, цены которой и впрямь не назовешь.

— Ты в этом сомневаешься? — ухмыльнулся Виленс, не терявший надежды сразить наповал свою бывшую любовь. — Тогда обрати внимание на вот эту полку, здесь размещены сокровища, выполненные самыми искусными итальянскими ювелирами.

Ингрид быстро окинула взглядом изделия из золота, разложенные в таком порядке, что сияние от них заполняло всю нишу. Здесь были серьги с филигранно обточенными гранями, подвески с длинными алмазными пластинами, венецианские цепочки и флорентийские огромные перстни с гранатами и опалами. Красовались неапольские женские браслеты с вправленными в них кораллами и аквамаринами, римские заколки для волос с большими рубинами. В центре полки и по ее углам были разложены пять золотых диадем тоже с камнями, узких по краям, имеющих расширение только спереди. Гостья мучительно вспоминала, как выглядела диадема из коллекции работ Николо Пазолини, пропавшая из Парижского клада вместе с остальными раритетами. За ним охотился, кажется, весь мир. Но разум отказывался утруждать себя лишней работой, он был переполнен впечатлениями.

— А есть ли здесь диадема итальянского мастера Пазолини? — спросила она как бы между прочим. — Я столько слышала о ней, что невольно возникает желание прикоснуться к этой редкости.

— О какой диадеме ты хочешь узнать? — чуть подался вперед кавалер. — Их было несколько, вот эти две работы тоже рук великого ювелира. Где находятся остальные и сколько их всего, не знает никто.

Ингрид впилась глазами в изделия, на которые указал Виленс, они были такими божественно красивыми, что захватывало дух. Но точных параметров искомого раритета никто ей не говорил, а значит, высматривать его здесь было бесполезно. Она похолодела от мысли, что случайность, подаренная ей судьбой, может не принести никаких результатов. С другими изделиями была та же история, к тому же, лежавшие на полках вещи, неистово сверкавшие, стали походить на одно лицо. Прекрасное в своем множестве, но все-таки одно.

— А почему ты заинтересовалась работами именно этого мастера? — задал неожиданный вопрос хозяин замка, вид у него был настороженным.

— Я уже говорила о слухах, а они утверждают, что итальянец был неповторим, — как бы равнодушно пожала плечами молодая женщина. — Но если здесь нет самой красивой диадемы его работы, то остальные меня утомили одинаковым блеском.

Ингрид распрямилась, теперь мысли ее потекли в другом направлении. Она подумала о том, что надо устроить так, чтобы сюда проник Буало, который знал, зачем он исколесил половину света. Но как это сделать, она пока не представляла. Она еще раз окинула рассеянным взглядом весь шкаф, собираясь уходить из комнаты, и вдруг увидела внизу на самой дальней полке массивную золотую цепь, состоящую как бы из иконок или брошей, соединенных между собой. Цепь была сложена полукругом, внутри которого лежал медальон с божественным образом, покрытым разноцветной эмалью и усеянный крупными бриллиантами. Молодая женщина едва не выдала себя, устремившись в ту сторону, но вовремя сдержалась, снова взявшись рассматривать сокровища, одновременно продвигаясь в нужном направлении.

— И все-таки, кто рассказывал тебе, Ингрид, про диадемы от Николо Пазолини, и почему они заинтересовали тебя больше прочих раритетов, выполненных им тоже в единственном числе? — вышагивая следом за гостьей, настаивал на ответе Виленс. Чувствовалось, что этот вопрос для него был не праздным.

— Разве это так важно? — пожала плечами Ингрид. — Дорогой друг, ты должен уже знать, что если женщине что-либо понравится, она добудет это во чтобы то ни стало и обязательно нацепит на себя. — Она почти приблизилась к предмету своего пристального внимания, оставалось напрячь зрение и прочитать буквы, нанесенные вокруг медальона. — Ты со мной не согласен?

— Это известно всем, — хмыкнул в усы воздыхатель, он начал успокаиваться. — Должен заметить, что в нашем шкафу лежат две самые удачные диадемы работы Пазолини.

— Ты хочешь сказать, что остальные работы не столь эффектны? — наклонилась над цепью гостья, стараясь не пропустить ни одного слова. На медальоне вокруг святого образа было написано: «Бог хранит Францию». Она взяла тяжеленький раритет и перевернула его тыльной стороной. — Почему ты замолчал, Виленс?

На обороте тоже оказалась надпись, сделанная латинскими буквами: «Власть Господа беспредельна».

— А что ты желаешь еще от меня услышать? — заложил руки за спину собеседник. — Я сказал почти все.

— Разве?

— Ходит легенда, что ювелир сделал на заказ одной коронованной особе прекрасный экземпляр, расположив на нем драгоценные камни в виде древнего заклинания, — Виленс покачался с пяток на носки. — Но что это заклинание обозначает и куда подевалась сама диадема, никто до сих пор толком не знает.

Ингрид загадочно улыбнулась, повертела в руках раритет и вернула его на место:

— Когда мы вошли сюда и ты зажег свечи, я едва не улетела на небеса от этого великолепия, — призналась она. — В тот момент только вот такая цепь своей тяжестью могла приземлить меня и возвратить в действительность.

— А что в ней интересного? — вздернул подбородок кавалерийский офицер.

— Все, дорогой мой друг детства, — радостно сообщила Ингрид. — В ней заложена сама истина, которая правит не только обществом людей, но и целым миром.

И пока молодая женщина говорила эти слова, она поняла, что задумал человек, стоящий перед ней, и как нужно поступать дальше. Она подошла к нему и пряча в глубине зрачков огонек презрения, обхватила его шею гибкими руками:

— Кажется, ты устроил ради меня в своем замке светский бал и пригласил на него весь цвет нашего общества, — мягко сказала она, проводя ладонью по его щеке. — Знаешь, милый, я согласна примерить твои наряды, если ты исполнишь всего одну мою просьбу.

— Какую, Ингрид, я весь дрожу от ожидания, — с трудом выдавил из себя кавалер.

— Ты не будешь приставать ко мне. Я в свою очередь обещаю, что не оставлю тебя без своего внимания…