Казак успел добежать до самой удобной позиции – вершины вывернутого с корнем дерева, вытащил из ножен кинжал и стал ждать. Глаза его быстро привыкли к темноте, они хорошо различали окружающие предметы, и когда впереди выросли два силуэта, Дарган сделал несколько шагов навстречу и резко выбросил руку вперед, ощутив, как затрепетала на острие живая плоть первой жертвы. Не дожидаясь конца агонии, он тут же перенес тяжесть тела на другую ногу. Лезвие выскользнуло из раны, но только для того, чтобы вновь воткнуться в расслабленную плоть другого человека. Оба бандита будто сломались пополам, забились на траве в предсмертных судорогах. Дарган уже приготовился оставить место поединка, когда почти рядом послышался хриплый человеческий голос:

– Хтось иде?

Казак понял, что выход из кельи отшельника не оставался без присмотра и с наступлением темноты. Ему повезло, что сумел выскочить из дома, успеть оценить обстановку и как следует поработать до момента встречи с наблюдателем. Теперь можно было не торопиться ни с ответом на вопрос, ни с решением судьбы третьего бандита, притаившегося на другом конце упавшего дерева, под его корнями. Он имел полное право даже пристрелить его, тем самым наказав за беспечность. Разбойники, услышав выстрел, просто посчитали бы, что это разведчики дают им знать о том, что заняли исходные позиции. Дарган так и сделал: отведя курок, он направил ствол пистолета туда, откуда прозвучал неловкий вопрос.

– А кого ты ждешь? – с издевкой спросил он.

– Михась, чи ты, чи ни?

Наблюдатель заволновался, в интонации его голоса проскользнули тревожные ноты, наконец он не выдержал и приподнялся над стволом дерева. Казак хладнокровно нажал на курок, подождав, пока затихнет возня, продвинулся по стволу до самых корней, носком сапога ковырнул бездыханное тело. Затем он перезарядил пистолет и поспешил на защиту временного жилища, в котором сейчас находилась его жена.

Разбойники успели обложить хворостом избушку со всех углов, они не решились начинать с крыши, посчитав, что та, проеденная плесенью, вряд ли загорится. Требовалось лишь поднести факелы, но бандиты медлили, сойдясь в кружок, они озадачились какой-то проблемой. Почуяв неладное, затопали копытами кони, привязанные к перилам крыльца.

Дарган подобрался так близко, что различал отдельные фразы, отдаленно напоминающие русскую речь, в них проскальзывали польские, украинские и белорусские слова, вместе составляющие некую общеславянскую смесь. Казак вдруг подумал о том, что лишь в сердце империи дух нации проявлял себя в полный рост – еще никто не сумел поставить на колени великую Русь, в один момент рождающую из своих недр партизанские ватаги. Ее могучая сила волнами растекалась далеко за пределы государства, заставляя скрипеть зубами многочисленных врагов. А вот здесь, на окраине страны, под самым боком у Европы, так же как перед азиатским подбрюшьем империи, сорвиголовы из представителей окраинных народов, начисто лишенные совести, собирались в стаи и грабили и своих, и чужих. Вот и сейчас братьям по крови хотелось лишь одного – вместе со шкурой содрать приличный барыш с одиноких путников, пополнив их душами счет своим грехам. Эта несправедливость вызывала у Даргана ответную реакцию, ему тоже не терпелось отправить разбойников на тот свет.

Но спешить, как бандиты, он не собирался. Дождавшись, когда они снова разбредутся по углам избушки, он выбрал момент и метнул кинжал в спину зазевавшегося поджигателя. Видимо, острие не попало между ребрами, а задело лопатку, разбойник огласил окрестности диким воплем, он кинулся к другу, на ходу заворачивая руку за спину. Второй бандит бросился было бежать, но вскоре опомнился, повалил вопящего товарища на землю. Дарган видел, как он поднял кинжал над головой, в лучах факела стараясь рассмотреть оружие получше.

Больше медлить было нельзя. Прицелившись, казак выстрелил не в того бандита, который склонился над раненым, а в его сообщника, в отдалении подносившего смоляную чурку к хворосту. Расчет оказался верным, оставшиеся в живых разбойники забыли обо всем и галопом помчались к лесу. За ними заковылял раненый, пробежав половину расстояния, он упал в траву, наконец-то выронив из рук факел.

Дарган направился к стене дома, чтобы подобрать кинжал, оружие было гурдинской работы, и разбрасываться им было бы непростительной ошибкой. Но кинжала нигде не оказалось, скорее всего, его забрал с собой тот бандит, в которого он не стал стрелять.

Дарган метнул по направлению к деревьям раскаленный взгляд, еще ни разу он не оставлял своего оружия врагу. Возле кучи хвороста, сваленного под стеной избушки, сыпала искрами еще одна чурка, он растерзал ее сапогом и отбросил головешку во тьму. Дарган успел заметить, как к третьему факелу потянулась Софи, выскочившая из-за угла, и в этот момент прогремел выстрел.

Казак замер на месте, стараясь угадать, в кого метил стрелявший, и вдруг увидел, как его жена повалилась ничком рядом с вязанкой хвороста. Но падала она совсем не так, как убитые или раненые, Софи просто постаралась обезопасить себя. Он бросился к раненому разбойнику, но того нигде не оказалось.

Новый залп заставил Даргана нырнуть за кочку, всмотреться в черноту перед собой. Звезды подсвечивали прохладный воздух, делая его призрачно-синим и зачерняя остальные предметы. Нужно было уподобиться кошке, чтобы что-то различить в этой кромешной тьме.

Казак пальцами растянул концы век и увидел какую-то тень, словно летевшую по воздуху, она быстро удалялась по направлению к просеке. Он вскинул пистолет и тут же со злостью пристукнул его рукояткой по коленке, вспомнив, что новый заряд не забивал. Дарган поднялся и скорым шагом пошел к жене, которая продолжала лежать на земле. Но как только он приблизился, она вскочила и бросилась ему на грудь.

– О, месье, они не уходят, – с тревогой прошептала она. – Их так много.

– Ты не ранена? – привлек он спутницу к себе.

– Нет, пуля пролетел мимо.

– Их теперь стало меньше, чем было, – сбрасывая напряжение, встряхнул плечами Дарган. – Успокойся, как только рассветет, мы снова тронемся в путь.

– В путь? – переспросила она. – Но там бандит!

– Они больше не посмеют напасть, мы дали им хороший урок. Мужичок из хутора говорил, что от этой избушки до другого поселения ехать совсем немного, а там, глядишь, начнутся поля. Простор.

– Ты говорил, что в России нет разбойник, – усмехнулась жена.

– В России никто никогда никому не был нужен, а это разные вещи.

Не успел Дарган ответить, как пуля вжикнула над головами собеседников и вошла в бревно в стене дома, а уже потом из леса прилетел сухой звук ружейного выстрела. Вероятно, один из бандитов был настолько мстительным, что решил во что бы то ни стало уничтожить путников, оказавших столь активное и умелое сопротивление. Дарган подхватил жену за талию и повлек ее к входу в избушку.

– Зайди в дом и закройся изнутри, – уже в коридоре скороговоркой приказал он. – Ни на что не отзывайся, пустишь только меня, когда услышишь мой голос.

– А ты, мон херос? – встрепенулась она.

– Ты же сама сказала, что в лесу бандиты. Их надо уничтожить, иначе мы и правда отсюда не выберемся.

– Я не хочу дом, я здесь, – спутница указала на коридор.

– Чем ты будешь защищаться? У них ружья.

– Мон пистоль, – она сунула руку за доски и вытащила оттуда пистолет.

– Откуда?… – удивился было казак, но тут же все понял. – Ты обыскала того разбойника, который лежит за деревом?

– Ви, месье д'Арган, вот еще пистоль, вот сабля.

Девушка поочередно выдергивала оружие из-за дверного проема и, негромко им постукивая, складывала на крыльце. Последними поверх этой кучи легли кожаные кошельки с пыжами и пулями.

– Там золото, мало, – она махнула рукой в сторону леса и брезгливо поджала губы.

Дарган не знал, что делать, он подумал о том, что редкая станичная скуреха решилась бы на безрассудный шаг – ночью, когда вокруг стреляют, подкрасться к убитым, снять с них оружие и затащить его в избушку. Переступив с ноги на ногу, он смог лишь промычать:

– Ладно, любая ты моя, я в долгу не останусь.

Стараясь не хрустнуть веткой, Дарган змеем скользил вдоль деревьев. Он хорошо запомнил то место, откуда раздался выстрел, знал наверняка, что бандиты вряд ли предпримут новую попытку нападения, опасаясь засады. Они предпочтут переждать, а уже утром, когда будет светло, поймать путников на какой-либо оплошности.

Где-то рядом послышался говорок ручейка, горло казака продрал сухой ком, он вспомнил, что с тех пор, как они с женой подъехали к келье отшельника, прикоснулся к баклажке один раз, когда в перерывах между нападениями им удалось перекусить. Дарган подумал, что надо бы набрать воды и для спутницы, зачерпнул пригоршней влагу, ощутил, как прокатилась по телу живительная прохлада. Он наклонился и стал пить воду как лошадь – всасывая ее в себя струями.

Между кронами деревьев просыпались звезды, от их свечения ручей казался свитым из бесконечных серебряных веревочек. Внимание хорунжего привлек темный силуэт у ручья, он присмотрелся и узнал разбойника, раненного им в спину и так и не сумевшего оторвать лицо от воды. Пистолета с кинжалом при нем не нашлось, значит, стрелял бандит, которого Дарган не тронул.

Издалека послышалась какая-то возня, через некоторое время этот шум повторился. Или по лесу пробирался крупный зверь, или казаку повезло, удалось неожиданно обнаружить стоянку разбойников. Он перехватил ружье и сунулся в темноту, шел осторожно, высоко отрывая подошвы от земли. Идти пришлось долго, но хорунжий все-таки увидел, что на другой стороне просеки возле костерка кружком расселись пятеро ловцов удачи – вероятно, сюда подошли бандиты, оставленные в засаде. Разбойник в оборванном сюртуке поигрывал казачьим кинжалом. Несмотря на снова увеличившееся количество бандитов, сердце у Даргана радостно забилось, ведь этот кинжал для него являлся частью жизни. Казак притаился за кустарником, проверил оружие, готовясь к броску.

– Як не смогли? – донесся до него возмущенный голос одного из разбойников. – Их приихало тильки двое – солдат та с ним кралева у шальварах.

– А где був ты, у засади? – огрызнулся сидящий напротив бандит. – Сам бы в ту драку и влиз.

– Може, путников не двое? Мы зустричали с того конца, а до них привалили з другого.

– Може и так.

– С другого конца нес вахту Збышек.

– А де вин?

– Хтось его… Почти всех положили.

– Кажись, з солдатом не дивчина, а хлопец, я у няе пистоль падсматрэл.

– Яка разница, все равно двое…

Один из разбойников начал разливать вино по кружкам. Выждав момент, когда члены банды опрокидывали их в рот, Дарган в несколько прыжков приблизился к костру, в упор разрядил ружье в бандита в рваном сюртуке и, не давая опомниться, выстрелил из пистолета в того, который был в засаде. Затем он выхватил шашку и со свистом махнул ею перед лицом третьего противника, решившего принять вызов.

Это был рослый мужчина с усами и аккуратной бородкой, в руках у него оказалась французская шпага с рукоятью, отливавшей серебром. Одет он был в атласную рубашку с широкими рукавами, на ногах топорщились ботфорты выше колен. С первого взгляда стало понятно, что родословная этого рыцаря большой дороги корнями уходила не в мужицкую беспросветность. Он так ловко управлялся со шпагой, что Дарган едва успевал отбивать удары, стальное острие тряслось перед его глазами змеиным жалом, не давая возможности оценить обстановку. А осмотреться не мешало бы, потому что двое бандитов, растворившихся во тьме, в любой момент могли возвратиться.

Площадь, на которой сошлись дуэлянты, тоже оказалась маленькой. Казак, привыкший рубить с плеча направо и налево, то и дело цеплял ветви кустов концом шашки. А противник напирал, он прекрасно владел своим оружием, которое было предназначено в первую очередь для нанесения колющего удара. Разбойник вибрировал острием шпаги, отливающим паутиной в ночи, словно пытался загипнотизировать врага, он приближался к цели непреклонно, чтобы нанести единственный смертельный укол. Когда за спиной Даргана раздался шум, и он сделал резкий шаг в сторону, жало шпаги прошло в вершке от груди. И тут же сбоку сверкнула еще одна молния – бандит, находящийся сзади, на первый раз опоздал с броском, но не ретировался, а снова занял позицию.

Дарган собрал волю в кулак. Выдернув из-за пояса дорожный нож, он метнул его не в разбойника, стоящего напротив, а в того, который мог атаковать сзади. Тот завалился навзничь с проткнутым горлом и забился в предсмертных судорогах. Казак обрушил стальную карусель на противника в ботфортах и заметил, как тот поспешно отклонился, невольно приподнимая острие шпаги. Хорунжий ударил по клинку снизу и вышиб его из рук противника. Шпага упавшей звездой сверкнула в пламени костра и пропала в ночи. Бандит сунулся было к сабле убитого товарища и нарвался на страшный удар, разваливший его лицо пополам.

Дарган огляделся, но никого рядом не заметил. У пятого врага чутье оказалось получше, далеко в лесу раздавался треск ломаемых сучьев. Скорее всего, он сразу бросился к лошадям и теперь отмерял версты в известном одному ему направлении.

Дарган не помнил, сколько прошло времени. Он пришел в себя и обнаружил, что сидит возле догорающего костра. Вокруг валялись трупы разбойников, отблескивали рукоятки сабель и пистолетов, где-то рядом отфыркивались лошади. Подбросив хвороста на угли, казак протер глаза. Пора было возвращаться в избушку отшельника. Собрав оружие, он направился к лошадям и неожиданно наступил на какой-то гибкий предмет с блестящим концом.

Дарган поднял шпагу и долго ощупывал ее серебряный эфес, усыпанный драгоценными камнями. В голове казака пронеслась мысль, что такому подарку Софьюшка обрадуется. Он погрузил оружие на одного из коней, затем намотал на руку уздечки остальных и вскочил в седло.

Вскоре в просвете между деревьями показалась просека, идущая мимо кельи отшельника, а еще через несколько моментов в свете занимающейся зари на крыльце обрисовалась фигурка Софи.

Такой красивой он ее еще никогда не видел. Дарган не сумел бы толком описать ни картину, возникшую посреди непроходимых дебрей, ни охватившие его чувства. А полотно продолжало наливаться живыми красками. Волосы женщины приподнимал утренний ветерок, ее лицо дышало одухотворенностью и внутренним убеждением, большие губы говорили о чувственности их обладательницы, огромные голубые глаза излучали столько энергии, что ее с лихвой хватило бы на добрый десяток жизней.

Дарган впитывал это зрелище всей своей сущностью и млел оттого, что остался жив, что эта женщина принадлежит ему и что впереди целая жизнь. Он опять возвращался с добычей. Лихой казак из богом забытой станицы, затерявшейся на южной окраине Российской империи, в который раз доказал свое превосходство над врагами.

На широких площадях древнего Новгорода шла бойкая торговля товарами, привезенными из разных стран. Гундосили южане, заросшие черными бородами, предлагая заморские сладости, словно отбрехивались от покупателей заносчивые светло-русые европейцы в коротких одеждах, выглядывающие из мастерских и лавок с разным инструментом, русские торговцы и татары, принявшие православие, на все голоса зазывали к кадкам с соленьями и вареньями, к окорокам и салу, к блинам и пирогам, сочившимся маслом.

Гудел свободолюбивый Новгород, как и тысячу лет назад, бахвалился булыжными и деревянными мостовыми, несмотря на то что сами новгородцы давно перемешались с окружившими их народами и народностями, даже черты лица у них раздались вширь, а не остались узкими. Но дух Руси по-прежнему витал над городом, заставляя груди вздыматься, а взгляд делаться орлиным. Куда там азиатам с горскими племенами, дальше цены на товар ничего не видящими, у новогородцев взор летел в вечность и цель усматривал высокую.

Подъехав к лабазу посолиднее, Дарган, по-прежнему одетый в солдатский мундир, остановил коня и спросил у хозяина:

– Скажи, уважаемый, где находится усадьба князя Скаргина?

– Какая усадьба? – рассыпался смехом лабазник. – У Скаргина и дома-то приличного не осталось, все пустил в карточный расход или пропил. Вон их избушка, в тупике напротив, – он ткнул пальцем за спину Даргана. – А раньше дворец держали, что на том конце площади.

Казак посмотрел в одну сторону, затем в другую, куда показал торгаш. Его спутница с интересом прислушивалась к разговору, она тоже уставилась на великолепный дворец с колоннами, украшавший площадь.

Он был построен в стиле барокко, модном до недавнего времени, когда в Европе его сменил облегченный ампир. Здание это выделялось башнями, портиками, основательными колоннами и массивной лепниной под крышей. С балконов свешивались разноцветные головки цветов, в продолговатых окнах виднелись пышные парчовые занавески. Даже медный колокольчик у парадного подъезда был начищен до такой степени, что издали светился золотой звездочкой.

– А ты, видно, издалека? – повел покатыми плечами новгородец. – Табун лошадей у тебя вон какой, да и девка не чета нашим – в штанах, да еще и при ванзейской шпаге.

– А тебе какое дело? – насупился Дарган. – Или заранее на все цену заготовил?

– Да мы на чужое не падки, – засмеялся мужик. – А с лошадьми не к Скаргиным идти надо, они ими никогда не занимались.

– Нет, лошади не продаются.

Казак завернул кабардинца в тупик, на который указал лабазник, и проехал к аккуратному домику с высоким крыльцом. На ступеньках сидел мужчина в возрасте, с седой окладистой бородой, в руках у него была тонкая трость немецкой работы.

– Доброго здоровья, – обратился к нему Дарган. – Где мне увидеть хозяина?

– Я хозяин, Матвей Иванович Скаргин, – приподнялся мужчина, приложил ладонь ко лбу, прикрытому длинными волосами. – А вы кто будете?

– Путники мы, из самого городу Парижу, – казак решил открыться сразу.

– Воин, значит. Добили, стало быть, супостата?

– Наполеона уже сослали на остров Эльба, это от Франции совсем недалеко.

Мужчина оперся на трость, скрипнув хромовыми сапогами, кольнул путешественников острым взглядом из-под густых бровей.

– Разорил меня француз. Холопья из последнего подмосковного имения разбежались, сперва в партизаны подались, а потом и вовсе в вольные края, – со вздохом признался он. – Землицу пришлось продать, а потом и усадебку заложить.

– Нам люди говорили.

– А что еще набрехали?

– Что вы в карты проигрались.

– Хотелось вернуться к прежнему положению, а получилось наоборот, – не стал отпираться мужчина. – Проигрался, пропился. Да, было дело, а теперь в этом домике век доживаем.

– А дети у вас есть? – как бы между прочим поинтересовался Дарган.

Он ехал в Новгород с намерением вернуть сокровища их владельцу, но теперь возникли сомнения в том, стоит ли это делать.

– Дети чуть ли не по миру пошли. Один на базаре торговлей занимается, а второй в Нарве толмачеством с немецкого промышляет, – мужчина откинул волосы со лба, разоткровенничался: – Мы бы поднялись, да супостаты выгребли из подмосковного имения фамильные драгоценности. Вот и живем по-мещански!… А ведь еще Иван Грозный произвел нашего пращура в княжеский титул.

– А сейчас вы не пьете? – Дарган пристально всмотрелся в худощавое лицо собеседника.

– С этой бедой я справился сам, – тоже присматриваясь к путникам, ответил тот с твердыми нотами в голосе.

– Тогда у нас к вам дело.

На крыльцо вышла миловидная, хорошо одетая женщина в кокошнике, из-под подола ее длинного платья выглядывали носки праздничных сафьяновых туфель. Всем своим видом она как бы старалась показать, что дух древнего рода умирать в этой семье не торопится. Оглянувшись на хозяйку, мужчина вскинул окладистую бороду и сказал:

– Серьезные дела на улице не решаются, пожалуйте в наши хоромы, дорогие путники.

Они сидели в уютной горнице на дубовых стульях за дубовым столом, возле печки возилась хозяйка, так и не переодевшаяся во что попроще. Большие глиняные тарелки с дымящимися щами и кусками мяса одна за другой появлялись перед гостями, рядом ложились черные ломти хлеба и деревянные ложки с разноцветным орнаментом. От вкусного варева путников прошиб обильный пот, Софи наворачивала еду за обе щеки. Глядя на нее, Дарган улыбался своим мыслям, уверенность сквозила в каждом его движении.

Наконец с едой было покончено, и потекла неторопливая беседа о том о сем. Хозяин, несмотря на постигшее его несчастье, здравого смысла и любопытства нисколько не потерял, его интересовали подробности битвы за Париж, нынешний уклад жизни французов.

– Бывал и я в столице Европы, – сказал он. – Дома и дворцы там сплошь из розового туфа. Еще юнцом батюшка посылал учиться разным премудростям в ихней Сорбонне. Мода такая пошла со времен Петра Великого – и говорить, и делать все по-французски, – разоткровенничался он. – Хорошо, конечно, но сия метода для России не подходит. Если вдруг допустить, что французы нас одолели бы, то через сотню лет они стали бы одинаковыми с нами. Чужеземной плетью нашего обуха не перешибешь, русский дух войнами да игом закален. – Собеседник хитро прищурил глаза. – Зато с делами житейскими они, может, еще лучше нашего управились бы, неисповедимы пути человечьи, особенно при чужом добре.

– Да и мне понравилось их бережное отношение к хозяйству. Я бы и у нас доверил им какое-нито занятие, – привалившись спиной к гладким бревнам стены, высказал свое мнение Дарган. – Но жить там я бы не стал – кругом одни камни.

– В том-то и дело, что взгляд наш ничем не ограничен, отсюда все наши беды.

– Ви говорить по-французски? – спросила у хозяина Софи, молчавшая до сей поры.

– Ви, мадам, – встрепенулся тот, переходя на ее родной язык. – Я сразу догадался, что вы парижанка, у нас таких… стройных не сыщешь.

– Мерси боку за комплимент, да, я из Парижа. И все-таки, если зрение раскрепостить, то можно увидеть Бога. Не так ли?

– Истинная правда, потому Русь и зовется святой. Но одновременно можно не узреть вообще ничего, потому что мир сам по себе противоречив.

– Согласна, философия штука – прекрасная, когда за спиной нет никаких забот. Но, пардон, я хотела бы уяснить для себя еще один вопрос, – пряча улыбку, потеребила в руках платочек Софи. Она поняла, о чем намекнул собеседник. – Со своим мужем я еду жить на его родину, в станицу на Кавказе.

– Это очень далеко, – поцокал языком собеседник. – И места там, простите, совсем дикие.

– Я буду благодарна, если вы прямо ответите на вопрос: Россия – это страна разбойников?

– Почему вы так решили?

– За дорогу нас уже несколько раз пытались ограбить.

– Разве во Франции было не так?

– Там было… по-другому.

– У вас шпаги, у нас – дреколье. Вот и вся разница. Вы сказали, что торопитесь на родину мужа, – хозяин прямо посмотрел в глаза собеседнице. – На первых порах вам будет очень трудно.

– А потом?

– Со временем вы подпадете под влияние местных обычаев и примете их или вернетесь назад.

Заметив, что на лицо спутницы упала тень озабоченности, Дарган вытащил из-под стола брошенную под ноги дорожную сумку, развязал тесемки.

– Я уже говорил, что у нас к вам дело, – взглянул он на хозяина дома.

– Весьма любопытно, – встрепенулся тот, разворачиваясь к нему. – Какое же?

Дарган освободил ларец от мешковины, поставил его на середину столешницы и заметил, как округлились глаза у собеседника, а в уголках век начали собираться слезы.

– Дарьюшка, посмотри, – после долгого молчания позвал он. – Господь оказался милостив и к нам, он решил нас простить за наши прегрешения.

За спиной мужчины раздался придушенный возглас, хозяйка застыла с прижатыми к груди ладонями, она словно увидела сон наяву. В горнице повисла тишина, нарушаемая лишь пением птиц за окнами, никто из присутствующих не решался первым прикоснуться к шкатулке. Дарган потому, что миссию свою посчитал выполненной, хозяева же опасались увидеть один только воздух внутри этого символа былого величия.

– Открой, – с придыханием попросила женщина своего супруга.

Тот неловко потянулся к ларцу, пробежался пальцами по крышке с уголками, окованными медью. Потом вдруг встал, прошел к старинному шкафу с посудой, вытащил из китайской фарфоровой кружки небольшой ключик.

– Замочек поломал я, когда наткнулся на шкатулку, – упредил мужчину Дарган. – Надо же было посмотреть, что там внутри.

– Без сомнений, иначе вы бы нас не нашли, – согласился Скаргин. – Там должна лежать грамотка с печатями.

– Я оставил все как было.

Дарган сказал о том, что иностранные монеты он из шкатулки выбрал и жена успешно их продала, ведь среди других сокровищ они смотрелись чужеродными. Меж тем хозяин все-таки поковырялся зачем-то ключом в замочке и только потом открыл крышку. Скаргины припали к содержимому шкатулки, выкладывая на столешницу изделие за изделием. Когда последняя из вещей заняла свое место, хозяин дома вытер вспотевший лоб и слепым взором уставился на Даргана.

– Это фамильные сокровища князей Скаргиных, ведущих род свой от столбового боярина Скарги. Вот грамота, которая подтверждает сказанное мною, их прямым потомком, – он поднял со дна ларца древнюю бумагу, развернул ее перед собой. – Все драгоценности до единой в целости и сохранности. Сударь, вы имеете право требовать от меня что угодно, я навеки ваш раб.

– Ничего нам не надо, – расслабленно улыбнулся Дарган. – Дай Бог, чтобы больше в Россию никогда не приходили такие гости, жадные до нашего добра.

Его собеседник, вновь обретший сокровища и почву под ногами, с нескрываемым уважением посмотрел на простого солдата, сидящего перед ним, склонил голову на грудь.

– Пусть ваши слова дойдут до Господа, кланяюсь вам в ноги.

Когда первое волнение улеглось, за столом вновь возник возбужденный разговор, вернее, не переставая говорил хозяин этого небольшого домика. Он перетряхивал цепи, перемеривал кольца с перстнями, поясняя, кому из его предков принадлежало то или иное украшение. Как только он дошел до ожерелья из крупного жемчуга, его супруга не выдержала и надела сокровище на себя.

– Вы знаете, кто носил это ожерелье? – с пафосом провозгласила она. – Оно принадлежало жене великого князя Ивана Третьего, константинопольской гречанке Софье Палеолог. Когда Новгород был присоединен к Руси, Софья самолично одарила им прапрабабушку моего супруга за ее красоту и незаурядный ум.

– Именно так, – подтвердил хозяин. – Посмотрите, между средиземноморскими жемчужинами нанизаны камни – рубины, сапфиры, аметисты, а посередине украшения достойное место занимает алмаз из короны последнего из Палеологов – царя Константина, дяди Софьи. Много раз его хотели огранить в бриллиант, но никто из Скаргиных так и не решился этого сделать. Хватило бы одного этого камня, чтобы выкупить родовой особняк, утраченный мною столь позорно.

– А этот женский перстень принадлежал безродной саамке – жене Петра Великого Екатерине Первой, она подарила его придворной фрейлине Скаргиной уже после смерти мужа, – жена хозяина примерила на средний палец левой руки красивый перстень с крупным изумрудом и с упреком добавила: – Высмотрел наш Петр в саамских ярангах себе невесту, да еще и в русские царицы ее произвел.

– Катька была не саамкой, а чухонкой, – не согласился с ней супруг.

– Чистая саамка, – топнула ногой женщина. – Самка беспородная. Своих самцов, закутанных в шкуры, да шведских ландринистых кобелей в чулках с башмаками ей было мало, так она нашего в ботфортах подхватила.

– Кстати, этот перстень похож на мужской, врученный другому моему предку императрицей Анной Иоанновной, – отмахнувшись от жены, хозяин подцепил из груды большую печатку с темным камнем и вензелями по бокам. – Дело в том, что оба изделия делались одним мастером, придворным ювелиром французского происхождения Франсуа Фабрегоном. Вы не представляете, какую сумму предлагали мне за обе эти вещи.

За окнами начало темнеть, Дарган со спутницей, разморенные сытным обедом и благодушной обстановкой, и не заметили, как на них накатила дрема. Пускаться в дорогу расхотелось, они бы с удовольствием провели ночь под крышей этого уютного домика. Впрочем, хозяева и сами не выпустили бы их, они так обрадовались возвращению драгоценностей, что не знали, как отблагодарить нежданных гостей. Но лошади, привязанные возле крыльца, были голодны и хотели пить, а трава и вода были лишь за городом, на сочных лугах у прохладного Волхова. Дарган встряхнулся, приподнялся со стула.

– Никуда мы вас не отпустим, – в один голос воскликнули хозяева. – Сейчас будем ужинать, а потом пойдете отдыхать.

– Нам уезжать пора, да и лошади не кормлены, – пояснил казак.

– Мы сделаем все сами.

Скаргин направился было к двери, уже взялся за ручку и вдруг с дрожью в голосе спросил:

– Прошу простить, но я до сих пор не в силах взять в толк, – он переступил с ноги на ногу. – Объясните неразумному, почему вы не присвоили драгоценности себе, а вернули их нам? Кроме всего прочего, путь из-за этого вы проделали немалый.

Дарган покосился на спутницу и, пожав плечами, как-то обыденно сообщил:

– Кто знает… Наверное, насмотрелся в парижах, с каким уважением люди относятся друг к другу, как умеют беречь собственное добро. Хорошо бы и нам перенять их привычки.

Софи, опустившая было голову, вскинула ресницы, в глазах ее вспыхнула благодарность. Она порывисто обняла возлюбленного за плечи, гордая за свой правильный выбор.

И снова запылили под копытами лошадей бесконечные проселочные дороги необъятной России. Поначалу Дарган объезжал почтовые станции и пикеты с полосатыми шлагбаумами, торчащими перед въездом в населенные пункты, но чем дальше они углублялись в пространства огромной страны, тем меньше, казалось бы, оставалось у них повода для волнений.

Но Софи вдруг осознала, что здесь они действительно никому не нужны, то есть они могут пропасть, и никто пальцем не шевельнет для их поиска. Она, привыкшая ощущать на себе заботы родственников и даже посторонних людей, начала испытывать чувство страха. На одном из забытых богом перекрестков ее охватила паника, женщина сорвала с пояса спутника баклажку с вином, сделала несколько крупных глотков.

Дарган остановил коня.

– Что с тобой происходит? – внимательно присмотрелся он к ней. – Который день ты не находишь себе места.

– Нам далеко до станица? – судорожно дергая горлом, спросила она.

– До Москвы дня три езды, а от нее около месяца еще. Скажи спасибо, дождей нет и дороги подсушило, – похмыкал он в усы. – К уборке винограда как раз поспеем, если ничего не случится.

– О, мон дье!

Софи вцепилась в холку лошади, замотала головой. Она поняла, что и назад пути не будет, и впереди их ждет беспросветная даль, укрытая лесами, реками да изредка встречающимися деревнями с жителями, похожими на первобытных людей. Она устала, она никогда не уезжала от дома так далеко. Ей захотелось вскинуть голову и закричать в голос. Софи так и сделала бы, если бы не воспитание и не любовь к Даргану. Это большое чувство было сильнее всех остальных. Девушка собралась с силами и смогла-таки взять себя в руки, обратила на возлюбленного глаза, полные слез и нежности.

– Я люблю тебя, я всегда буду с тобой, – упрямо тряхнула она распущенными волосами. – Мы приедем в Москва?

– Если ты хочешь, – кивнул казак, понявший ее состояние. – Но после пожара ее, наверное, еще не отстроили, вряд ли тебе понравятся головешки. Разве что кремль, да и тот испоганили твои земляки.

– О кремле я много слышала, – встрепенулась она. – Едем скорее.

– Воля твоя.

Они пустили лошадей в галоп, Софи словно задалась целью разом поглотить все расстояние, отделявшее их от русской столицы, она давно перестала озираться по сторонам, нацелившись только вперед, и сейчас была похожа на птицу, которая, может, и взлетела бы в небеса, спела бы там песню, да запуталась в сетях любви, сама себе подрезав крылья.

Дарган молча скакал рядом, терпеливо ожидая, когда его жена пропитается Россией насквозь, как впитала она самого Даргана. А ждать он умел, недаром удачливый охотник дедука Евсей из всех станичных пацанов брал с собой только его. И еще он думал о том, что с этого момента они будут продвигаться только по наезженному тракту, на котором и людей побольше, и не так бросается в глаза пустота вокруг.

До Москвы оставался один переход. Они доскакали до очередной почтовой станции под вечер, когда смотритель зажег над входом масляный фонарь. Солнце уже закатилось, вечерняя мгла покрыла окрестности синим дымком. Управившись с лошадьми, Дарган со спутницей захватили поклажу и пошли к дому. В этот момент к станции на горячих жеребцах подъехали трое офицеров. Спешившись, они побросали поводья мужику, выскочившему встречать гостей, и раскованной походкой направились к двери. Кто-то должен был уступить дорогу.

– Пусть пройдут они, – почувствовав, что от офицеров кроме лошадиного пота тянет запахом спиртного, придержал жену Дарган. Он терпеть не мог хмельных скандалов.

– Пуркуа, месье д'Арган? – машинально выскочило вдруг из ее уст.

– Они пьяные.

– О, да здесь прозвучала французская речь! – затормозил у порога один из офицеров, голенастый и наглый, с подкрученными вверх усиками. – Пардон, мадемуазель, силь ву пле.

Он протянул руки в белых перчатках по направлению к входу, два его товарища с любопытством оглядели женщину с ног до головы, затем перевели пренебрежительные взгляды на Даргана, все еще одетого в солдатскую форму.

– Мерси боку, – спутница прошла вперед, потянула на себя дверную ручку.

– А этот тоже француз? – снимая головной убор и кидая в него перчатки, гоготнул полноватый офицер с Анной на груди. – Господа, не может быть, чтобы гвардейцы Наполеона стали переодеваться в форму русских солдат и сопровождать своих мадмуазелек в путешествии по Российской империи.

– Вот это мы их напугали, – поддержал товарища третий офицер с розовым шрамом через все лицо. – Теперь наполеоновская форма годится только на тряпки для чистки наших сапог.

– Что-то здесь не то. Вряд ли француженка, явно не из простых, доверит сопровождать себя простому пехотинцу, – посерьезнел полноватый офицер. – Господа, вам не кажется, что здесь налицо некое несоответствие?…

– А ты еще не понял? Мамзелька-то как раз из самых простых, она из… ла фам, решила покинуть парижский бордель и достаться одному мужчине, пусть даже русскому гренадеру.

Между тем первый из офицеров преградил дорогу Даргану, сунувшемуся было за спутницей. Сдергивая перчатки, он высокомерно поднял палец вверх.

– Считай, что ты свое дело сделал, болван, остальное доделаем мы, – сообщил он и обернулся к друзьям. – Я правильно сказал, господа?

Те поддержали его дружным смехом, подхватив казака под руки, оттащили в сторону и столкнули с дорожки. Софи обернулась на шум.

– Месье д'Арган, что там? – воскликнула она, намереваясь броситься на помощь.

Голенастый перехватил ее руку и развязно пояснил, не обращая никакого внимания на протест незнакомки:

– Мадемуазель, не стоит так волноваться, мы сумеем обслужить вас наилучшим образом.

– Это мой муж. – Софи с возмущением выдернула кисть из его ладони. – Так поступать у вас нет никакого права…

– Муж?! – оторопели офицеры, стоявшие возле Даргана. – Какой муж, мы не ослышались?

– Что ты сказала? – меж тем взъярился голенастый. – А ну повтори, парижская проститутка.

Софи отставила мешок с приданым, вскинула подбородок вверх.

– Я нет проститутка, ту сэ кушри, – с вызовом бросила она в лицо наглецу. – Так нет права.

– Ах ты, сучка, выскочила за простого обозника, и еще обзывает нас свиньями, – офицер занес ладонь для удара, он был взбешен настолько, что перестал владеть собой. – Да я тебя наизнанку выверну, половина Парижа у моих ног ползала.

– А ну стай-ять, ваше благородие, – гаркнул Дарган. Он выхватил из ножен шашку и, расшвыряв заслонявших путь офицеров, приблизился к голенастому. – Стай-ять, говорю, не ровен час голова с плеч покатится.

– Что-о?! – совсем ошалел тот.

Договорить ему не удалось, левой рукой Дарган подцепил его подбородок на мощный крюк, не дав долететь до земли, добавил рукояткой шашки и припечатал к земле. Двое других выдернули сабли и бросились на выручку товарища. Казак встретил их хорошо отработанным приемом. Концом шашки подцепив клинок, он сделал вращательное движение, вырвал его из пальцев одного из соперников и отбросил подальше. Полноватый офицер растерянно развел руками, но тот, на лице которого красовался шрам, тут же припал на одно колено, стараясь острием достать до груди Даргана. Казак отбил удар, сам нанес прямой под рукоятку, чтобы ладонь противника занемела.

Выпад достиг цели, кисть офицера потеряла подвижность, видно было, что он с трудом удержал саблю. Чтобы поставить точку, Дарган с силой полоснул лезвием снизу вверх, стараясь попасть посередине клинка. Он не имел права убивать, потому что перед ним были соотечественники, но считал своим долгом заставить опомниться зарвавшихся ловеласов. Клинок офицера вместе с его рукой описал дугу и врезал хозяина вдоль спины, заставив того изогнуться коромыслом.

– Месье д'Арган, назад, – крикнула жена.

Она продолжала стоять возле порога, скрестив ладони на груди, за ее спиной округлили глаза постояльцы почтовой станции, чуть поодаль с интересом наблюдал за дракой какой-то высокий господин в черном цилиндре.

– Месье…

Дарган раскрутился на месте и едва успел увернуться от бешеного высверка клинка. Оружие по инерции потянуло голенастого офицера вперед, он едва удержался на ногах, подставляясь под ответный удар. Казак повернул шашку плашмя и хладнокровно стукнул его по плечу, но винные пары окончательно затуманили голову офицера.

Он вылупил глаза и заорал, напирая всем корпусом:

– Изр-рублю, мужицкая сволочь, в капусту…

Отбив удар, Дарган моментально притерся плечом к противнику и бросил ему в лицо:

– Я офицер, ваше пьяное благородие, как бы за оскорбление не пришлось ответить.

– Какой офицер? – продолжал вращать зрачками голенастый. – Ты мужик, голь перекатная… Если бы ты был офицером, я бы вызвал тебя на дуэль.

– Я к вашим услугам. Хорунжий Дарганов, попрошу принести извинения.

– Ка-азак?! – отшатнулся гардемарин, видно было, как по щекам у него забегали беспокойные тени. Но он по-прежнему не помнил себя. – А когда это казачьи офицеры стали высшим светом в российской армии? Их место служить на кордонах, защищая нас от диких племен.

– Я офицер армии Его Величества императора Александра Первого, – твердо повторил Дарган.

– Вы, казаки, люди второго сорта, и дуэлей с вами не может быть.

– Да мне и самому противно с вами связываться, – казак, успевший дойти до белого каления, сплюнул офицеру на сапоги. – Мы вас тоже за людей не считаем.

– Ты что себе позволяешь! – оцепенел от неожиданности наглец, которому, видимо, никогда не приходилось сталкиваться с еще большей ответной наглостью. – Твоей мордой, казачья сволочь, я сейчас пройдусь по своим голенищам.

Он рывком дернулся назад, стараясь занести саблю над головой, но Дарган ударом кулака вторично послал его на землю. Затем он каблуком сапога с силой пристукнул по раскрытой руке противника и отбросил оружие, не преминув носком того же сапога крепко пихнуть противника под пах. Лицо Софи исказила страдальческая гримаса, она отвернулась, чтобы не видеть, как этот наглец принял позу внутриутробного плода.

Стоявший в сторонке незнакомец в цилиндре заложил руки за спину и удовлетворенно пофыркал губами. Казак оглянулся на все еще не опомнившихся друзей наглеца, всунул шашку в ножны и вернулся к брошенному мешку. Проходя мимо офицеров к двери почтовой станции с гостиницей, он бросил им, не поворачивая головы:

– Когда ваш товарищ придет в себя, передайте ему, что я не против дуэли, – он подтвердил сказанное взглядом, не обещающим ничего доброго, и добавил: – А также с вами, господа, коли вам жить надоело.

Выбежавшие за порог служки рассыпались как тараканы, освобождая вход внутрь здания, Дарган вместе со спутницей прошел между ними в прохладные сенцы, дорогу им подсвечивал сам хозяин почтовой станции.

Ночь прошла без приключений. Ранним утром протрезвившиеся офицеры вскочили на лошадей и поскакали своей дорогой. Они знали, что с казаками связываться опасно, где появился один лихой рубака, там может объявиться и сотня заросших буйным волосом конников в лохматых папахах.

Лишь высокий господин в черном цилиндре терпеливо дожидался появления Даргана с женой. Он занял место перед входом, оперся на трость с серебряным набалдашником. Когда они вышли, чтобы продолжить путь, незнакомец приподнял цилиндр и с легким поклоном обратился к Даргану:

– Прошу прощения, господин солдат. Вчера я присутствовал при вашей ссоре с пьяными офицерами, не делающими чести российской армии, и случайно услышал, что вы назвали себя хорунжим.

– Дальше что? – насупился казак.

– Меня заинтересовало то, что вы сопровождаете французскую женщину, – заторопился с пояснениями незнакомец. – Если вы едете из Парижа, то у меня к вам дело.

– Какое?

– Можно ли считать ваш вопрос подтверждением того, что вы из Парижа?

– А что вам это даст? – хмыкнул Дарган, а Софи с интересом разглядывала господина.

– Давайте отойдем в сторонку, – предложил тот. – Здесь не место для серьезного разговора.

Когда все трое прошли на просторный двор и присели на лавку, человек в цилиндре поставил трость между ногами, пытливо заглянул в глаза сначала женщине, а потом и казаку, присевшему рядом.

– Я располагаю сведениями, что до самой границы с Российской империей армейские патрульные отряды пытались задержать группу разбойников, состоящую из терских казаков и руководимую какой-то французской женщиной… – начал было он, но Дарган тут же перебил его.

– Это не к нам, – сказал он и приподнялся с лавки. – Мы не разбойники, и за нами никто не гнался.

– Постойте, я не все сказал, – господин положил руку на локоть собеседника. – Меня совершенно не интересует, кто кого и за что ловит.

– Тогда что же вам нужно? – казак жестким взглядом уперся в лицо незнакомца.

– Драгоценности, милейший, – с улыбкой развел руками тот. – Всего лишь изделия из золота с камнями, но не простые.

– Какие же? – стараясь быть спокойным, усмехнулся Дарган.

– Старинные вещи работы европейских ювелиров. Я хорошо заплачу, поверьте.

– Вынужден разочаровать вас, у нас нет никаких старинных изделий.

– Очень жаль, если это так, – поцокал языком господин. – В России никто не даст вам должной цены, конечно, кроме меня.

– Пардон, месье, ви хотеть сказать, что представляете исключение? – откровенно засмеялась Софи, до сей поры молча следившая за разговором.

– Ви, мадемуазель, – быстро перешел на французский язык незнакомец. – Наши воины начали возвращаться из похода, и я из Москвы специально выезжаю на эту почтовую станцию, чтобы перекупить трофейные драгоценности. Ведь пропьют православные воины, за бесценок отнесут в шинок. А меня проинформировали, что среди безделушек, попавших в их руки, имеется цепь кардинала, служившего мессы при короле Людовике Шестнадцатом.

– Зачем вам это, месье? – с издевкой в голосе спросила девушка.

– Я знаю прижившегося в России француза, он является дальним родственником того кардинала, – пояснил господин. – Когда до меня дошли слухи об этой вещи, я решил попытать счастья и, если повезет, помочь другу вернуть раритет на родину.

– Вы пользуетесь старыми слухами, – развела руками девушка. – У нас есть сведения, что кардинальская цепь давно заняла свое законное место в сокровищнице их святейшеств.

– По выговору вы парижанка и наверняка обладаете более подробной информацией, – в знак согласия кивнул незнакомец. – Но дело в том, что передаваемый по наследству раритет видели не больше месяца назад, по идее, все это время вы должны были находиться в пути, следовательно, быть не в курсе событий. Или, наоборот, полностью в курсе.

– Вы тоже неплохо говорите по-французски, – пропустив мимо ушей последнее предположение, прищурилась Софи.

Дарган недовольно дернул плечом, затянувшийся разговор начал его беспокоить.

– Я много лет прожил во Франции в качестве представителя одной торговой фирмы, – покосившись на казака, покрутил трость между коленей господин в цилиндре. – Мадемуазель, если позволите, последний вопрос, и на этом беседу мы закончим.

– Ради бога.

– На вашей ручке и на руке вашего спутника красуются перстни очень редкой работы. Они стоят больших денег.

– Здесь торг неуместен, – Софи гордо вскинула подбородок. – Этими перстнями нас благословили на супружескую жизнь две царственные особы – король Франции и император Российской империи.

– Не может бы-ыть! – откачнулся назад собеседник, достав носовой платок, он промокнул выступивший на лбу пот. – Прошу прощения, господа, тогда я просто ошибся, считайте все вопросы исчерпанными.

Дарган встал, жена последовала за ним. Когда они отдалились на приличное расстояние, женщина обернулась, насмешливо сморщила носик.

– И все-таки, кто вы на самом деле, месье? – с интересом спросила она.

– Увы, сказать этого я не могу. Догадайтесь сами, – притрагиваясь к цилиндру, негромко ответил незнакомец.

Девушка перевела Даргану смысл разговора и ответ этого господина на последний вопрос. Она ожидала, что муж встревожится, но он с облегчением перевел дыхание.

Казак подумал о том, что теперь можно будет ехать, ни от кого не прячась и никого не опасаясь.