Атаман Семёнов родился в семье зажиточного казака в Забайкалье в станице Куранжа. Окончил Оренбургское военное училище и в чине хорунжего начал военную службу в 1911 г. Участник первой мировой войны на Кавказском фронте. В дни двоевластия делегатом с фронта Семёнов прибыл в Петроград на казачий съезд. В июле 1917 г. А.Ф. Керенский назначает его комиссаром Временного правительства и поручает ему, Дутову, Калмыкову, Унгерну набрать новые казачьи отряды для войны с немцами. Семёнов Г.М. для формирования добровольческих частей выехал в родное Забайкалье. Но произошла Октябрьская революция, и деньги, выданные Керенским, Семёнов потратил на формирование войск для борьбы с Советской властью. Организовал отряд и первое, что сделал Семёнов, захватив станцию Маньчжурию, — уничтожил там Совет рабочих депутатов. Когда из Читы запросили: правда ли, что все члены Совета повешены, он по телеграфу разъяснил; «Не повешены, а расстреляны». А вслед за телеграммой прислал в Читу опломбированный вагон с их изуродованными телами.
После белочешского мятежа и падения Советской власти Семёнов обосновался в Чите вместе с пришедшими сюда японцами. В царской армии Семёнов был есаулом, а тут взял да и объявил себя генералом, командующим отдельной Восточно-Сибирской армией, отказался признать власть адмирала Колчака. А.В. Колчак издал приказ о предании Семёнова военно-полевому суду за «государственную измену», приказал генералу Волкову выступить из Иркутска и «привести в повиновение всех неповинующихся верховной власти, действуя по законам военного времени». Но японцы уже «нежно любили» атамана, оберегали его и поэтому заявили, что они не допустят военных действий в районе расположения их частей.
В апреле 1918 г. Семёнов установил в Забайкалье режим военной диктатуры, а в январе 1919 г. создал в Чите правительство и объявил себя атаманом Забайкальского казачества. Когда не стало своей армии у Верховного правителя Колчака, Семёнов потребовал назначить его главнокомандующим всеми силами Забайкалья и Дальнего Востока. Колчак предложил Семёнову сдать «экзамен». Он послал ему телеграмму, чтобы тот занял Иркутск. Семёнов ответил, что «оздоровить» Иркутский округ он сможет лишь тогда, когда ему подчинятся все вооруженные силы Дальнего Востока. Колчак вынужден был подписать приказ о присвоении самозванцу звания генерал-лейтенанта и назначить его главнокомандующим всеми вооружёнными силами на востоке страны. В порыве благодарности Семёнов хотел выручить Колчака и послал к Иркутску свои войска. Однако войска под командованием генерала Скиптерова были разбиты восставшими рабочими и солдатами и бежали в Забайкалье, а сам Верховный правитель вместе с золотым эшелоном попал в руки восставших и через месяц был расстрелян.
В Забайкалье Семёнов наладил такой конвейер смерти, до которого германские фашисты додумались только через четверть века. Повсюду действовали карательные отряды, выискивая и уничтожая сторонников Советской власти и сочувствующих ей. Он организовал 11 стационарных застенков. Фабрики смерти работали в Чите (в гостинице «Селкет», в домах Бадмаева, Берда), на станциях Макковеево, Даурия, в Нерчинске, в сёлах Нерчинский Завод, Онон-Борзя и других. В одном только Макковеевском застенке было расстреляно, зарублено, сожжено и утоплено пять тысяч человек. А вот какие зверские пытки применяли семёновские палачи: пороли, посыпали солью и снова пороли, поджаривали и пороли, отбивали шомполами мускулы, а кровь от порки сливали в рот избиваемому, отсекали шашками пальцы, руки и ноги, на дыбе выворачивали руки из суставов, снимали с живых скальпы, вбивали под ногти гвозди, накачивали в желудок воду, зарывали живыми в землю, сжигали на кострах, морили голодом, морозили на снегу.
Самый точный портрет атамана Семёнова оставил встречавшийся с ним английский полковник Джон Уорд, отряд которого охранял Колчака. «Семёнов, — писал он, — человек среднего роста, с широкими четырехугольными плечами, огромной голо вой, объем которой еще больше увеличивается плоским монгольским лицом, откуда на вас глядят два ясных, блестящих глаза, скорее принадлежащих животному, чем человеку. Вся поза у него… подозрительная, тревожная, решительная, похожая на тигра, готового прыгнуть, растерзать, разорвать…».
«В сентябре ко мне явился также Семёнов, оказавшийся впоследствии убийцей, грабителем и самым беспутным негодяем, — пишет американский генерал Гревс, — Семёнов финансировался Японией и не имел никаких убеждений, кроме сознания необходимости поступать по указке Японии. Он всегда оставался в поле зрения японских войск, он поступал так потому, что не мог бы продержаться в Сибири и недели, если бы не опирался на поддержку Японии».
В январе 1920 г. Колчак передал Семёнову всю полноту военной и государственной власти, но части Народно-революционной армии Дальневосточной республики (НРА ДВР) и партизаны Забайкалья изгнали Семёнова в ноябре 1920 г. С остатками своей армии атаман отступил в Приморье, где потерпел окончательное поражение и бежал в Китай. После бегства Семёнова его имя много лет не сходило со страниц иностранных газет. Франция отказала палачу Забайкалья во въезде в Париж, в Шанхай его не пустили. Удалось Семёнову приехать в США, но там он был арестован. Его обвинили в убийстве американских женщин в 1918 г. из числа сотрудниц технической миссии, но он был выпущен под залог. Когда Семёнову удалось уйти от суда, он поселился в Маньчжурии. Бывший «командующий» купил бумажную фабрику и стал фабрикантом.
Как потом писал Семёнов в своих воспоминаниях, в 1927 г. он обратился к маршалу Чжан Цзолиню с предложением «начать работу по созданию единого антикоммунистического фронта в Китае».
После смерти генералов Хорвата и Дитерихса Семёнов претендовал на роль единоличного вождя контрреволюции на Дальнем Востоке. После оккупации Японией Маньчжурии в 1931 г., по заданию японских генералов Танака и Араки, Семёнов принимал участие в разработке планов вооруженного нападения на СССР и предназначался японцам в качестве главы буферного государства, которое должно было быть образовано после вторжения на территорию Дальнего Востока.
На Токийском процессе один из составителей плана войны, генерал Томинаго, показал: «Наш план нападения на СССР предусматривал более широкое, чем до войны, использование русских белогвардейцев в качестве агентов для разведки, переводчиками и проводниками при штабах и соединениях японской армии».
В Маньчжурии под руководством Семёнова были открыты специальные школы по подготовке провокаторов и шпионов из детей эмигрантов. Много таких шпионов задержали на аргунских и даурских заставах до войны и особенно в годы Великой Отечественной войны. Семёнов же гордился, что все они были воспитанниками его школ. По некоторым данным, во время событий на Халхин-Голе белогвардейские войска во главе с Семёновым находились в составе японских войск и насчитывали 16 тысяч всадников.
В годы Великой Отечественной войны были сформированы специальные казачьи части — пять казачьих полков, два отдельных дивизиона, одна отдельная сотня. Они входили в Захинганский казачий корпус, командиром которого был А.П. Бакшеев. В августе 1945 г. автору, сержанту 275 стрелковой дивизии, во время короткого боя за станцию Якеши пришлось принимать капитуляцию трехреченских казаков, сдавшихся без боя после поспешного отхода японских частей. Было изъято у них 30 боевых знамен, хранившихся со времен старой русской армии. Среди этих знамен оказался и георгиевский штандарт, полученный 1-м Читинским полком Забайкальского казачьего округа, отличившимся в боях с японцами в войне 1904–1905 гг.
Город Дальний, заложенный русскими людьми, был центром японской военщины и белой эмиграции. Здесь, в селении Сяцзе-Хедзи, в двухэтажном особняке жил Г.М. Семёнов. Особняк был похож на тюрьму: зарешеченные окна, массивные двери.
Возмездие наступило в августе 1945 г. Среди ночи к селению Сяцзе-Хедзи подошли два военных бронетранспортера. Солдаты разыскали особняк атамана и затаились. Перед утром в одном из окон вспыхнул свет, а в саду мелькнула тень человека. Неизвестного взяли и привели к командиру. Он оказался личным шофером атамана; советские войска наступали, и через час Семёнов должен был уехать в Шанхай.
Шофер по приказу советского командира постучал четыре раза в окно. Через несколько минут щелкнула дверная щеколда. В то же мгновение руки атамана были связаны, а в глазах его застыли удивление и испуг. Придя в себя, он смог лишь сказать: «Не знаю, как вас и называть: господами — нельзя, товарищами — не имею права».
«Семёнов, — пишет генерал А.А. Яманов, — грузный, с нафабренными усами, он с выражением покорности и смирения рассказывал все, как „на духу“».
В конце августа 1946 г. в Москве состоялся необычный судебный процесс. Обвиняемыми были восемь русских эмигрантов, арестованных советскими властями осенью 1945 г. в Маньчжурии. Атаман Григорий Михайлович Семёнов и двое его сподвижников — генерал-лейтенант Алексей Проклович Бакшеев и генерал-майор Лев Филиппович Власьевский; «вождь» Российского фашистского союза в Маньчжурии Константин Владимирович Родзаевский и его секретарь Лев Павлович Охтин: начальник эмигрантской организации из Восточной Маньчжурии — «Монархического объединения» — Борис Николаевич Щепунов, Иван Андрианович Михайлов — в прошлом министр финансов в Омском правительстве Колчака, являвшийся советником японской военной разведки в Маньчжурии. И, наконец, князь Николай Александрович Ухтомский — в гражданскую войну служил в кавалерии и успешно сражался с красными войсками под Казанью, а в годы эмиграции был газетным репортером.
Все восемь подсудимых признали себя виновными в государственных преступлениях: диверсиях, терроризме, вооруженной борьбе против СССР. Сознались и в том, что все они были платными японскими шпионами.
Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила: Г.М. Семёнова как «злейшего врага советского народа и активного пособника японских агрессоров, по вине которого истреблены десятки тысяч советских людей, на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года к смертной казни через повешение с конфискацией всего принадлежащего ему имущества»; К.В. Родзаевского, А.П. Башкеева, Л.Ф. Власьевского, Б.Н. Шепунова, И.А. Михайлова — к расстрелу с конфискацией всего принадлежащего им имущества; Ухтомского Н.А., Охтина Л.П. соответственно к 20 и 15 годам ИТЛ с конфискацией всего принадлежащего им имущества.
Приговоры в отношении первых шести подсудимых были приведены в исполнение 30 августа 1946 г.