КПК вместо УПК

Из показаний кандидата в члены ЦК КПСС, первого секретаря Бухарского обкома КП Узбекистана И. Джаббарова:

"…Я знал, что арестованы Худайбердиев, Осетров, Айтмуратов, Есин и другие крупные руководители, которым давал взятки. Естественно, сильно переживал, боялся разоблачения и ареста… Я был делегатом XIX партконференции, приехал в Москву в составе делегации Узбекистана. После статьи в "Огоньке" – "Противостояние", написанной руководителями следственной группы Гдляном и Ивановым, я был сильно расстроен и подавлен, так как не исключал, что речь шла в том числе и обо мне, как взяточнике. Когда и на конференции был поднят вопрос, что в зале находятся взяточники, это было для меня большой неожиданностью. Я был готов к тому, что этот вопрос мог возникнуть где-либо на другом уровне, но на партконференции этого не ожидал…"

Тем более не ожидал такого поворота событий Соломенцев. Скандал на высшем партийном форуме затрагивал его непосредственно. Ведь именно в возглавляемом им Комитете Партийного Контроля сосредоточивалась вся информация о коррупции многих должностных лиц, которые тем не менее с правом решающего голоса восседали в зале Кремлёвского Дворца Съездов. Он мог оказаться в весьма щекотливом положении при разрешении возникшей ситуации. Но внешне выглядел невозмутимо. Бывал и не в таких переделках. Куда только не бросала судьба кадрового партработника: второй секретарь Челябинского обкома КПСС, первый секретарь Карагандинского обкома партии, второй секретарь ЦК КП Казахстана, первый секретарь Ростовского обкома, секретарь ЦК КПСС, Председатель Совета Министров РСФСР. Дважды Герой Социалистического Труда, кавалер орденов Ленина, Трудового Красного Знамени и других наград. С 1971 года бессменно входил в состав Политбюро ЦК КПСС.

Почётное кресло Председателя КПК Соломенцев занял в 1983 году при Андропове. Для 70-летиего функционера это обеспечивало не только власть, но и возможность пребывать на этом посту пожизненно. Его предшественник А. Пельше сохранял председательское кресло до 84-х лет, пока не был захоронен в Кремлёвской стене. Да и обязанности необременительные. Надо лишь чётко отражать интересы верхов, стоящих над Законом. Как известно, законы писаны для рядовых граждан и обязательны только для них. Для номенклатуры же существуют парткомиссии райкомов, горкомов, обкомов, ЦК КП республик и высшая инстанция партийного правосудия – Комитет Партийного Контроля при ЦК КПСС. Тут тебе и дознание, и следствие, и суд – всё в одном лице. Конечно, задачи КПК были различны в зависимости от направленности и нюансов политики очередного вождя и покорной ему партийной верхушки. Скажем, способствовать проведению репрессий 30-50-х годов, а во второй половине 80-х помогать реабилитации невинно осуждённых; следить за неукоснительным выполнением требований Хрущёва «догнать и перегнать Америку» путём выполнения 2-3 планов по мясу, зерну, шерсти, а потом наказывать тех, кому за счёт приписок и других махинаций удалось эти требования выполнить; частично вести борьбу с коррупцией и одновременно преследовать тех, кто осмелился досягнуть на интересы сановных мздоимцев… Но при всех вариациях политической конъюнктуры неизменной оставалась одна задача: зорко стоять на страже корпоративных интересов коммунистической номенклатуры и беспрекословно выполнять любой приказ её верхушки.

Конечно, от ошибок никто не гарантирован. Допускал их и Пельше. Так, в 1977 году КПК исключил из КПСС Председателя Совета Национальностей Верховного Совета СССР Насреддинову за получение ею крупных взяток, которые были доказаны следствием, проверены в судебных процессах. Но вмешался Брежнев, устроил нагоняй. Решение пришлось отменить. Через несколько лет в связи с расследованием коррупции в Краснодарском крае Пельше также не проявил дальновидности и не сумел вовремя погасить скандал. Только после вмешательства Брежнева расследование было остановлено, Медунов ушёл от ответственности, а заместитель Генерального прокурора СССР по следствию Найдёнов лишился своей должности. Но Брежнев прощал своим подчинённым неумышленные промахи, потому они на карьере Пельше не отразились.

Соломенцев в своё время поддержал избрание Горбачёва Генсеком и считал себя вправе рассчитывать на ответное понимание. Ему импонировала политика Горбачёва и в части свёртывания борьбы с коррупцией, особенно в верхних эшелонах власти. Соломенцев способствовал этому процессу не только по долгу службы, выполняя те или иные поручения, но и по своим убеждениям. Не допуская таких промахов, как Пельше, он был предельно осторожен: не делал ни одного лишнего шага, пока не только позиция Генсека, членов Политбюро, но и других влиятельных руководителей не прояснена окончательно. И лишь тогда действовал решительно и просто. В частности, если это касалось разгрома дел о коррупции, применялась обычная схема: следователей обвиняли в нарушениях соцзаконности, против них возбуждали уголовное дело, а в дальнейшем, в зависимости от их поведения, либо увольняли со службы, либо судили. Уголовное же дело о коррупции передавали послушным, исполнительным работникам, и они спускали его на тормозах, за что и поощрялись.

В точном соответствии с этой схемой было разгромлено так называемое «золотое дело». В 1986 году на заседании КПК рассматривался вопрос о помощнике Брежнева Г. Бровине. Он сам того заслужил: покаялся в Верховном суде страны в получении взятки, даже возвратил полученную сумму. Истинные коммунисты так не поступают. Его исключили из КПСС, и в тот же день Бровин был арестован. Но разве в КПК могли тогда предполагать, что следственная группа прокуратуры во главе с А. Нагорнюком начнёт копать глубже. Эти ребята собрали со всей страны уголовные дела по расхищению золота в золотодобывающей промышленности, оттуда потянулись нити в ЦК КПСС. Стали подбираться и к другим махинациям, которые крёстные отцы со Старой площади творили с валютой, золотым запасом, алмазами. Конечно, не только для себя старались, ещё и братские тоталитарные режимы поддерживали, кормили компартии по всему миру. Против Нагорняка и следователей его группы мигом возбудили уголовное дело о «нарушениях законности», они были изгнаны из прокуратуры. Расследование преступлений Бровина и других соратников по «золотому делу» передали следователю по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР В. Галкину. От беседы с ним у Соломенцева осталось приятное впечатление: пожелания начальства тот понимал с полуслова. И впрямь, через полгода от «золотого дела» даже пыли не осталось: все материалы разбросали по разным архивам, а Бровина в назидание другим осудили: дабы не болтал лишнего…

В том же 1987 году пришлось ударить по рукам и не в меру прытким товарищам с Украины. Прокурор Одесской области В. Зимарин и некоторые его коллеги из МВД и КГБ, похоже, поверили в перестройку, начали всерьёз вести борьбу с коррупцией. Особенно разворошили службу ОБХСС, от работников которой потянулись преступные нити на более высокие этажи власти. Арестовали начальника ОБХСС Одессы А. Малышева, а ведь того с детских лет опекал сам Гейдар Алиев. Одним словом, пришлось вмешаться. Прокуроров, следователей, оперативников поувольняли, Малышева освободили и восстановили в прежней должности, дело о коррупции прекратили. А с помощью «Литературной газеты» так расписали «преследования» Малышева и других мздоимцев, – аж слезу прошибало. В завершение в январе 1988 года провели заседание КПК по этому делу и раструбили о том во многих газетах: пусть все знают, что КПК твёрдо стоит на страже соцзаконности и никому не позволит её нарушить, преследовать честных коммунистов-руководителей!

Много подобных «заслуг» было на счету у Председателя КПК, и тем не менее Соломенцев начал чувствовать, что его положение стало пошатываться. Уже отчётливо прослеживалась линия Горбачёва на постепенную замену всех тех, кто помогал ему прийти к власти, на более молодых, гибких, изворотливых, более преданных ему лично. Он видел, что всё большую силу набирали Лукьянов, Разумовский и другие функционеры их типа…

В президиуме XIX партконференции он и А. Громыко были самыми старшими не только по возрасту (75 и 79 лет), но и по стажу пребывания в Политбюро. Нет, вовсе не случайно именно в их адрес на партконференции звучит критика с партийных низов. Соломенцеву, опытному аппаратчику, этот приём был хорошо известен: звучал сигнал того, что уже готовится замена.

А тут ещё некстати этот скандал с делегатами-взяточниками. Правда, товарищи по партии Разумовский и Сухарев пришли на помощь, бодро солгав конференции, что уголовные дела в отношении каких-либо делегатов не возбуждались, достоверной информацией о взяточничестве этих лиц ни ЦК КПСС, ни прокуратура не располагает. После чего было принято решение поручить КПК и прокуратуре разобраться во всей этой истории. Но Соломенцев хорошо понимал, что в зависимости от дальнейших событий эта ситуация может ускорить его отставку. Да и в условиях гласности работать он не привык. Прежде он бы выполнил поручение конференции в два счёта по уже отработанной методике: следственную группу бы разогнали, дело похоронили и всё было бы шито-крыто. А когда к скандалу приковано всеобщее внимание и любой его шаг может стать достоянием общественности? Ох, и времена пошли…

Соломенцев предложил Сухареву ещё раз тщательно проверить материалы уголовного дела в отношении делегатов конференции, а также Усманходжаева и Салимова и представить в КПК подробное заключение. В свою очередь Генеральный прокурор поручил эту работу группе подчинённых прокуроров. После тщательной проверки были подготовлены заключения в отношении Усманходжаева, Салимова и делегатов XIX партконференции Могильниченко, Смирнова, Джаббарова, Раджабова. 13 июля 1988 года эти шесть заключений за подписью Сухарева были направлены Соломенцеву. В документах отмечалось, что Усманходжаевым получено взяток на 2 миллиона рублей, Салимовым на 497 000 рублей, Смирновым – на 376 000 рублей, Могильниченко – на 90 000 рублей, Джаббаровым – на 77 000 рублей, Раджабовым – на 38 000 рублей, а также о фактах дачи ими взяток другим должностным лицам. В отношении Смирнова Генеральный прокурор отметил, что география его преступной деятельности не ограничивалась одним Узбекистаном: «…Прокуратурой Союза ССР расследуется и уголовное дело о взяточничестве некоторых должностных лиц Таджикской ССР. По этому делу с 14 марта 1988 года содержится под стражей и бывший первый секретарь Кулябского обкома КП Таджикистана С. Хасанов. В своих письменных заявлениях и на допросах он сообщил о многочисленных фактах получения взяток, а также о даче взяток вышестоящим работникам, в том числе и Смирнову. Он пояснил, что летом 1980-1981 годов вручил Смирнову взятку в размере 5 000 руб. В действиях Смирнова содержится состав преступлений, предусмотренных ст.ст. 173 УК РСФСР, 152 УК Узбекской ССР, 186 УК Таджикской ССР».

Все заключения Сухарев завершил традиционной для того времени фразой: «Сообщается в порядке информации и решения вопроса о привлечении к партийной и уголовной ответственности».

Как же отреагировало высшее руководство на очередную информацию прокуратуры о взяточничестве Смирнова и других функционеров? В своей обычной манере. Уже 20 июля 1988 года, спустя неделю после того, как эти документы легли на стол Соломенцева, в «Правде» была опубликована информация ТАСС: «Для участия в работе XI съезда Компартии Эквадора из Москвы в Кито выехала делегация КПСС во главе с кандидатом в члены ЦК КПСС, вторым секретарём ЦК Компартии Молдавии В. И. Смирновым». Поделившись ценным опытом с коммунистами Эквадора, Виктор Ильич благополучно вернулся в Кишинёв, где продолжал руководство республикой. Напрасно переживали на партконференции и другие взяточники. Гром не грянул, всё осталось по-прежнему. Джаббаров продолжал руководить Бухарской областью, Раджабов – Самаркандской, Салимов – Ташкентским институтом ирригации и механизации сельского хозяйства, а Могильниченко в ЦК КПСС занимался, как и прежде, подбором и расстановкой кадров по всей стране и одновременно, как секретарь парткома ЦК, направлял деятельность партячейки на Старой площади. Не у дел оставался лишь пенсионер Усманходжаев, обставляя пока две шикарные московские квартиры, которые ему выделили товарищи по партии и соучастники по взяткам.

Но мы не ослабляли натиск, используя прежде всего рычаги гласности. Выступили перед коллективами ТАСС, Гостелерадио СССР, ряда центральных газет. В начале августа 1988 года в телепрограмме «Взгляд» сообщили, как после конференции уже дважды проверялись материалы дела, но вывод один и тот же: имеются все основания для привлечения ряда делегатов конференции к уголовной ответственности. Кстати, это было последним нашим выступлением в этой популярной программе: вплоть до закрытия самого «Взгляда» вход туда нам был запрещён по распоряжению из ЦК.

В эти же бурные летние дни состоялась встреча руководителя следственной группы с Лукьяновым. Инициативу проявили мы. Анатолий Иванович прежде избегал всяческих личных контактов с нами, но на сей раз согласился и назначил время. Но принял только одного Гдляна. Беседовали более полутора часов. Фактически в очередной раз прояснилась позиция. Анатолий Иванович в совершенстве владел искусством использовать и кнут, и пряник. Он пространно рассуждал о презумпции невиновности, о нежелательности сообщать какие-либо сведения о ходе следствия в средствах массовой информации и демонстрировать изъятые партийные миллионы, о недопустимости представлять дело так, будто с коррупцией борется лишь одна данная следственная группа, тогда как этим важным делом занято руководство страны, ЦК КПСС, все правоохранительные органы. Произнесено было множество и других мало чего значащих слов. Единственно конкретным в этом разговоре было заявление Лукьянова о том, что он выйдет с предложением наградить Гдляна, Иванова и других следователей группы высокими правительственными наградами. Только вот есть одно условие. И какое бы вы думали? Ну, конечно, завершить расследование в ближайшие месяцы. Иными словами: сверните дело – получите ордена и медали.

А Соломенцев нервничал. И было отчего. 23 октября 1988 года Усманходжаев в заявлении Генеральному прокурору в числе своих московских взяткополучателей назвал и Соломенцева, которому передал 100 000 рублей. На последующих допросах Усманходжаев уточнил обстоятельства дачи взяток. Первый случай имел место в ноябре 1983 года после его утверждения первым секретарём ЦК КП Узбекистана. Он подготовил портфель-дипломат, куда положил 50 000 руб., книги и альбомы об Узбекистане. Дипломат вручил Соломенцеву в его кабинете. В 1984 году он передал Соломенцеву аналогичный дипломат с 50 000 руб., книгами, программой торжества в связи с 60-летием Узбекской ССР и приглашением посетить республику.

О мотивах дачи этих взяток Усманходжаев рассказал на допросе 1 ноября 1988 году заместителю Генерального прокурора Васильеву: «…Соломенцеву М. С. я передал две суммы по 50 000 руб. каждая. Я знал, что в КПК много материалов по нашим делам, поэтому, передавая деньги Соломенцеву, рассчитывал на поддержку нас в КПК… И эту поддержку я чувствовал. Однажды проверяли Кашкадарьинскую область и, по-моему, это было при Гаипове Р. Было много недостатков в работе, и этот вопрос хотели рассмотреть в ЦК КПСС, но я просил передать в республику, и материалы были переданы в ЦК КП Узбекистана. Потом проводилась проверка работы медицинских дошкольных учреждений, и тоже было много недостатков. По моей просьбе материалы также не были рассмотрены в ЦК КПСС, а переданы в республику… Последний раз меня пригласили Соломенцев и Густов по записке Прокуратуры СССР и беседовали со мной. Я отказался, что фактов взяточничества не было, и написал объяснение…»

Кстати, эти встречи с Усманходжаевым и другими лицами, подлежащими привлечению к уголовной ответственности, убедили Соломенцева лишь в одном: если их арестуют, то они долго не продержатся, выдав всех. Не было в них большевистской стойкости. От предчувствия беды на душе Соломенцева было муторно.

Где же выход?

Его нашёл Лукьянов, продемонстрировав, заметим, что по части лицемерия и коварства он даст сто очков старым партийным кадрам, вроде Соломенцева.

В Политбюро была направлена докладная записка, которую, помимо Лукьянова, подписали Соломенцев и Разумовский. В ней предлагалось дать согласие на привлечение к уголовной ответственности члена ЦК КПСС Усманходжаева, кандидатов в члены ЦК КПСС Смирнова, Салимова, Джаббарова, а также Раджабова. О Могильниченко, кстати, в этом документе даже не упоминалось, и вот почему: Константин Николаевич, как заместитель заведующего отделом оргпартработы ЦК КПСС, был «ключом» к самому Лигачёву, тогда ещё весьма могущественному. Одновременно предлагалось отстранить нашу группу от расследования: дескать, раз Гдлян и Иванов так настойчиво требовали привлечения этих лиц к уголовной ответственности, значит, они и их группа не смогут объективно провести расследование. А потому, нужно создать самостоятельную следственную группу, в основном из работников КГБ, частично подключив к ним специалистов Прокуратуры СССР и Главной военной прокуратуры. Ей и поручить расследование. О том, как согласуется само послание в Политбюро и содержащиеся в нём предложения с требованиями Уголовно-процессуального кодекса – естественно, и речи быть не могло: какой там ещё УПК, когда есть КПК.

Ай да Анатолий Иванович, каков ловкач – Соломенцев даже духом воспрянул. Ну, конечно же, главное ведь не доказательства по делу, а то, в чьих они руках, кто ведёт расследование. Передать дело офицерам КГБ и ГВП, людям послушным и покладистым – это же с гарантией развалить его. Предполагалось определить новой «независимой» – Соломенцеву очень уж понравилось это словечко у Лукьянова – группе дислокацию на Лубянке, ибо само место внушало некоторый трепет даже законникам со Старой площади. А согласие на привлечение Усманходжаева, Смирнова и других лиц к уголовной ответственности, при передаче дела другим,– так это для отвода глаз. Новая группа несколько месяцев будет только изучать материалы дела, потом потихоньку дезавуирует доказательства, поставит их под сомнение и доложит руководству. А там и общественность через полгода-год можно будет успокоить, мол, независимая группа тщательно, скрупулёзно во всём разобралась и пришла совсем к иным выводам. Потом за преследование честных партийных кадров можно будет привлечь к ответственности и не в меру ретивых следователей, чтобы другим неповадно было.

Политбюро одобрило докладную записку Лукьянова, Соломенцева и Разумовского. Теперь главный партийный судья мог быть спокоен.

И даже когда в 1988 году на сентябрьском Пленуме ЦК КПСС Соломенцева тихо освободили от обязанностей председателя КПК и члена Политбюро, Михаил Сергеевич не корил судьбу. А за что, в самом деле? Ему назначили персональную пенсию, сохранили дачу, служебную автомашину и другие привилегии. Даже правительственной связью, так называемой «первой кремлёвкой», установленной у него дома, Соломенцев продолжал пользоваться ещё три года подряд, вплоть до приостановления деятельности КПСС. Конечно, хотелось бы местечко в кремлёвской стене, но раз уж пошли такие времена, выходит, не сподобился…

 

Чай с лимоном

Отставка Соломенцева вовсе не означала, что теперь вместо КПК начнёт действовать УПК. Взамен Михаила Сергеевича Председателем Комитета Партийного Контроля при ЦК КПСС был назначен, по кремлёвской терминологии – «избран», другой верный ленинец Пуго. Борис Карлович принадлежал к той плеяде политиков, на которых делал ставку Горбачёв. Относительно молодой (51 год), исполнительный, крайне осторожный, льстивый, с мягкими вкрадчивыми манерами. Биография типична для аппаратчика-коммуниста. Прошёл все ступени комсомольско-партийной лестницы, служил в «вооружённом отряде партии» – КГБ, союзном и латышском.

Пуго никогда не сомневался в законности бесцеремонного вмешательства партаппарата в правосудие, тем более, когда оно осуществлялось Генсеком, Политбюро, секретарями ЦК. Он был твёрдо убеждён, что их указания безусловно выше требований Закона. Характерен, скажем, такой пример. 15 ноября 1988 года на открытом заседании депутатской комиссии Роя Медведева Пуго давал пояснения по «делу следователей». К тому времени в обществе уже выработалась устойчивая аллергия к вмешательству партаппарата во все сферы жизни, особенно в дела правосудия. Даже Генеральный прокурор Сухарев клятвенно заверял с трибуны Съезда народных депутатов СССР: «Никаких препятствий со стороны ЦК КПСС в возбуждении дел, расследовании, аресте людей не было и нет…» Афишировать партийное руководство правосудием считалось ещё дурным тоном. Но главный партийный судья не высказал ни тени сомнения в обоснованности и законности вмешательства ЦК в расследование «узбекско-кремлёвского» дела. Более того, он даже огласил упоминавшуюся выше докладную записку, подписанную Лукьяновым, Соломенцевым, Разумовским, на основании которой Политбюро приняло решение по уголовному делу. Пуго считал это совершенно естественным. Вовсе не случайно из Председателя КПК при ЦК КПСС получился такой же исполнительный и гуттаперчевый Министр внутренних дел СССР, тоже при ЦК КПСС, а в августе 1991 года – член ГКЧП того же ЦК КПСС.

Все наши попытки встретиться с новым Председателем КПК, заявить о своей позиции, о вопиющей незаконности принятого в Политбюро решения оказались тщетными. Пуго решительно отвергал любые аргументы и требовал неукоснительно выполнять партийные указания.

13 сентября 1988 года, вслед за решением Политбюро, Президиум Верховного Совета – дал согласие на привлечение к уголовной ответственности депутатов Верховного Совета СССР Усманходжаева, Смирнова, Джаббарова, Раджабова. Салимов к тому времени оставался лишь депутатом Верховного Совета Узбекистана. Но даже эти четыре документа на официальных бланках Президиума ВС СССР с огромной гербовой печатью и за подписью Громыко не давали уверенности в успешном продолжении следствия. Четверо из них как ни в чём не бывало продолжали заниматься прежней «руководящей и направляющей» деятельностью, никого не вывели из состава ЦК КПСС на сентябрьском Пленуме. Нам было предложено сдать все материалы уголовного дела в отношении этих лиц вновь создаваемой следственной группе. Порой казалось, что на расследовании дела будет окончательно поставлен крест. Вновь, в который уже раз, мы обратились к Горбачёву, во второй половине сентября 1988 года:

«…14 сентября 1988 г. Генеральный прокурор СССР т. Сухарев А. Я. сообщил, что дано согласие на привлечение к уголовной ответственности за взяточничество бывшего первого секретаря ЦК КП Узбекистана Усманходжаева И. Б. и Председателя Президиума Верховного Совета республики Салимова А. У., первых секретарей Бухарского и Самаркандского обкомов партии Джаббарова И. и Раджабова Н., а также второго секретаря ЦК КП Молдавии Смирнова В. И.

В то же время, наряду с положительным решением этого принципиального вопроса дано ничем не оправданное и противоречащее закону указание о выделении уголовного дела в отношении этих лиц в отдельное производство и ведения самостоятельного следствия в отрыве от основного дела. Причём для его расследования создаётся новая следственная группа из работников КГБ, военной прокуратуры и Прокуратуры СССР, совершенно не знакомых со сложившейся обстановкой в республике, региональными особенностями, тактикой и методикой следствия.

Принятое решение является явным недоверием к 150 членам нашей следственной группы, которые пять лет честно и добросовестно исполняли свой служебный долг по борьбе с организованной преступностью. Они незаслуженно попали под подозрение в необъективности и некомпетентности. С этим, естественно, нельзя согласиться, поскольку достигнутые ими конкретные результаты говорят сами за себя.

Остаётся неразрешённым вопрос и о законности разделения единого уголовного дела с нашим фактическим отстранением от дальнейшего расследования, что является грубейшим нарушением требований статей 20 и 26 УПК РСФСР.

Искусственное, по чьей-то субъективной воле, расчленение дела на стадии предварительного следствия непременно приведёт к дезорганизации чётко отлаженной в течение 5 лет работы следственной группы и воспрепятствует выполнению требований закона о всесторонности, полноте и объективности расследования. Подобная практика раздробления уголовного дела на части является наилучшим способом развала следствия. Подобных примеров по стране немало.

Следует подчеркнуть, что само уголовное дело представляет чрезвычайную сложность в организации его расследования, стратегии и тактике. Чётко прослеживается полная взаимосвязь как обвиняемых между собой, так и подлежащих привлечению к уголовной ответственности лиц с ними. Одновременно производится исследование тысяч эпизодов взяточничества. Как показала практика, свободное владение обстановкой и материалами дела происходит не ранее, чем через шесть месяцев, а то и более, после включения лиц в следственную бригаду…

Так в состоянии ли вести успешно самостоятельное следствие по существу посторонние лица, не знающие указанных выше особенностей? Даже если в новую следственную группу будут включены весьма квалифицированные в профессиональном отношении, честные и принципиальные следователи, то, во-первых, им потребуется много месяцев на изучение большого объёма материалов, а во-вторых, и в этом нет ни малейшего сомнения, коэффициент полезного действия у них будет крайне низок…»

Обратим внимание читателя, что в нашем послании Горбачёву ни словом не упоминается преступное решение Политбюро: так, отдельными намёками. Внешне всё выглядело так, будто рядовые члены КПСС обжалуют перед партийным лидером необоснованные указания коммуниста Сухарева. Чушь это всё, конечно, но таковы были неписаные правила, с которыми следовало считаться, чтобы решить какой-то вопрос. И такими, не писанными ни в каком законе правилами обставлялась вся деятельность партийной верхушки. Когда, к примеру, в 1977 году сдавали в архив дело уже упоминавшейся Насреддиновой, то в незаконном постановлении о приостановлении следствия не значилось: «По указанию Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева…», а была совсем другая формулировка: «Уголовное дело в отношении Насреддиновой Ядгар Садыковны приостановить до особых указаний». Конечно, без ссылки на какую-либо статью УПК, но и про указание Брежнева – ни гу-гу.

Так и в нашем случае. Сухарев не скрывал, что не он, а ЦК КПСС принимал решение по уголовному делу, не скрывали это и в ЦК. Но письменно Сухарев никогда бы не дал указаний с формулировкой вроде: «На основании указаний Генерального секретаря… или на основании решения Политбюро… возбудить, прекратить, выделить, приостановить следствие…» Он обязан был давать указание во исполнение принятого наверху решения от своего имени, и в случае чего ответственным за ситуацию становился именно он. Такие взаимоотношения, кстати, утвердились не только в партийном руководстве правоохранительной деятельностью, но и во всех других сферах нашей жизни. И читатели сами могли бы привести не одну сотню подобных примеров.

Как и следовало ожидать, никакой реакции со стороны Горбачёва на наше послание не последовало. Коварный и осторожный Михаил Сергеевин привык загребать жар чужими руками, не оставлять следов, держаться в стороне. С тем, чтобы в нужный момент сделать очередной безошибочный, с его точки зрения, ход. Как раз в это самое время он готовился занять пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, что произошло в ноябре 1988 года, к реформе избирательной системы. Мы понимали, что очередной скандал вокруг расследуемого нами дела был бы ему не на пользу. Наша записка несколько сковывала руки Горбачёву. Ведь если бы нас за непослушание с шумом отстранили бы от расследования дела о коррупции, то даже малосведущие в политике граждане напрямую связали бы это с конфликтом на XIX партконференции…

Между тем Сухарев выполнял партийный вердикт последовательно и методично. В здании комитета на Лубянке были выделены кабинеты для новой «независимой» следственной группы. Она должна была состоять из 30 человек, две трети из которых служили в аппарате КГБ. В кабинеты таскали импортные печатные машинки, компьютеры, множительную технику, установили даже правительственную связь. Проработав многие годы в Прокуратуре страны, мы обо всём таком только слышали, но в глаза не видели.

Так как в соответствии со ст. 126 УПК РСФСР дела о коррупции гражданских лиц неподследственны работникам КГБ и военной прокуратуры, то в состав группы включили несколько человек из союзной прокуратуры. Теперь «независимая» группа приобрела статус следственной группы прокуратуры СССР, а её руководителем стал заместитель начальника Главного следственного управления В. Титов. Фактически же руководили следствием Председатель КГБ Чебриков и его заместители.

В докладной Лукьянова, Соломенцева и Разумовского предлагалось «усилить прокурорский надзор за следствием», что в переводе с партийно-чиновничьего на нормальный человеческий язык означает замену надзирающих прокуроров. Поэтому заместитель Генерального прокурора СССР по следствию Катусев был отстранён от надзора за расследованием дела. И даже не потому, что ему не доверяли в ЦК КПСС. Отнюдь. Катусев считался исполнительным работником, был на хорошем счету. Правда, изредка и робко пытался возражать против неприкрытого произвола партийных органов. Поэтому нужен был человек, начисто лишённый каких бы то ни было представлений о совести и профессиональной чести. И такого Сухарев нашёл, остановив выбор на своём заместителе Васильеве. Бывший прокурор Ленинграда, лишь полгода как переведённый в Москву, исповедовал лишь один жизненный принцип: «Готов выполнить любое указание любого правительства». Первый заместитель Генерального прокурора Васильев остался верен себе и в августе 1991 года, когда безропотно кинулся лизать сапоги самозваному ГКЧП, разослав в местные прокуратуры требование неукоснительной поддержки хунты.

Теперь оставалось немного: заставить руководство следственной группы «добровольно» передать в распоряжение новой «независимой» группы материалы уголовного дела в отношении Усманходжаева, Салимова, Смирнова, Джаббарова, Раджабова, а также в отношении всех иных московских коррупционеров. Но мы заявили твёрдо: расчленение дела считаем незаконным, никаких постановлений по этому поводу выносить не будем, «независимую» следственную группу КГБ не признаём и никаких следственных документов ей не передадим.

Каждое утро начиналось со звонка Васильева, который требовал выполнить указания Сухарева. Мы отказывались. Затем к руководству вызвали начальника следственной части Каракозова. Тот возвращался из Сухаревского кабинета измотанный, пил лекарства и принимался за нас. Наутро всё начиналось сначала.

Нелепость происходящего усугублялась тем обстоятельством, что в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом Сухарев мог отстранить нас от ведения следствия и передать его другой следственной группе, тем более, она уже была сформирована. Оставалось только вынести соответствующее постановление. Но его-то Сухарев писать очень не хотел, так как прекрасно понимал, что творит произвол, что может разразиться новый публичный скандал, который серьёзно затронет его интересы. Вот почему беззаконие творилось тихо – уговорами, угрозами, устными указаниями, только – чтоб никаких документов.

В конце концов мы тоже вынуждены были пойти на компромисс. Начали передачу материалов в отношении Усманходжаева, Смирнова и других. Но, во-первых, передавали их не новой следственной группе, которую отказывались признавать, а лично Васильеву. Во-вторых, передавали не оригиналы документов, а копии. В-третьих, не выносили при этом никаких постановлений. Юридически, таким образом, расчленения дела о коррупции, чего так настойчиво добивался ловкий Лукьянов со товарищи, всё-таки не произошло.

Мы твёрдо заявили Сухареву, что не допустим незаконного раздробления дела, и если он предпримет силовые методы, то придадим огласке материалы следствия. Предупредили Генерального прокурора о том, что многие документы уголовного дела надёжно укрыты, что было чистейшей правдой. Не скрывали и того, что держим в курсе происходящего многих известных журналистов.

В самый разгар этих событий одного из руководителей следственной группы вызвали в Отдел административных органов ЦК КПСС к А. Павлову. Не было никаких сомнений: предстоит очередная проработка. И вдруг – радушная встреча, широкая улыбка, чай с лимоном и: «Тельман Хоренович! Мы знаем вас только с положительной стороны. Вы проделали большую работу в Узбекистане. Центральный комитет рекомендует вас на пост прокурора Армении. Сегодня в этой республике трудное положение, надо помочь. Ваш опыт очень там пригодится… С вами желает переговорить по этому поводу первый секретарь ЦК Компартии Армении Сурен Гургенович Арутюнян. Он скоро подойдёт сюда. Ваше выдвижение согласовано на всех уровнях, Михаил Сергеевич согласен. Так что слово за вами.»

В тот же день состоялся обстоятельный разговор с Арутюняном: о трудном положении в Армении после карабахских событий, после резни в Сумгаите; о коррупции в республике, от которой устали люди, и борьбу с которой следовало бы активизировать; о том, что на посту прокурора Армении нужен человек, пользующийся в республике таким уважением, как Гдлян. Подтвердил Сурен Гургенович и информацию Павлова о том, что это выдвижение согласовано с Горбачёвым, не возражает и Сухарев.

Постоянная конфронтация с руководством Прокуратуры СССР и партаппаратом со Старой площади была столь привычной для нас, что новая ситуация всерьёз озадачивала. Арутюнян убеждал, что инициатива исходит от него, что он намерен подобрать квалифицированную команду в республике. Как мы позднее убедились, его намерения были вполне искренни. Но почему согласен Сухарев, конфликт с которым в последнее время достиг крайней отметки? Почему, наконец, такое радушие в ЦК? Что это – покупка должностью? Партийный кнут сменяет сладкий партийный пряник? Но это было бы предательством по отношению к следственной группе. Насколько совместима и работа прокурором республики и руководство группой? Если это совместимо, то в любом случае необходимо обдумать предложение. На том и расстались.

Между прочим, это было уже второе подобное предложение. В 1984 г. пост прокурора Узбекистана хотел пожаловать Гдляну не кто иной, как Усманходжаев. Причём гарантировал поддержку Могильниченко и Лигачёва. Но тогда было совершенно очевидно, что предлагалась «взятка должностью» в обмен на прекращение разоблачений партийно-мафиозного аппарата. В 1988 г. аналогичная ситуация уже не была столь однозначной.

Должность старшего следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР приравнивается к должности прокурора области. Потолок в звании – Государственный советник юстиции 3 класса (генерал-майор). Кстати, уже много месяцев на столе у Сухарева лежало представление в Президиум Верховного Совета о присвоении Гдляну этого классного чина, но Сухарев, понятно, бумагу не подписывал.

Пост прокурора союзной республики несколькими ступенями выше, предполагал звание Государственного советника юстиции 2 класса (генерал-лейтенант), членство в ЦК компартии республики, депутатский мандат.

Обсудили ситуацию на собрании актива группы и пришли к выводу: дать согласие занять пост Прокурора Армении при условии, что Гдлян останется и руководителем следственной группы до полного завершения расследования по делу о коррупции. Арутюнян не возражал против такого совмещения обязанностей. Да и следствие только выиграло бы: повышение служебного статуса руководителя группы обеспечивало дополнительные возможности в проведении расследования. Кроме того, появлялась реальная возможность активизировать правоохранительные органы Армении в борьбе с местными мафиозными кланами, а через их изобличение и преступные связи вновь выйти на московских мздоимцев. Зайти, так сказать, с другого фланга и расширить географию расследования, укрепить доказательственную базу. Повышение в должности Гдляна ко всему прочему означало бы пусть косвенное, но признание нашей правоты в скандальной ситуации на XIX партконференции. Короче, согласие было дано, но при условии, что уголовное дело о коррупции до его завершения останется в производстве Гдляна. Это условие в ЦК приняли. Как-то подозрительно быстро согласился и Сухарев. Нет, что-то было тут не то…

 

Усманходжаев даёт показания

В 45-м номере «Огонька» за 1988 год читаем: «Комитету Партийного Контроля при ЦК КПСС и Генеральному прокурору СССР было поручено провести тщательную проверку представленных в президиум XIX партконференции материалов. И вот, спустя почти четыре месяца, стали известны первые её результаты.

Как сообщил нашему корреспонденту заведующий общим отделом ЦК Компартии Узбекистана К. Таиров, 19 октября состоялось заседание Бюро ЦК КП Узбекистана, заслушавшее вопрос о первом секретаре Бухарского обкома партии Исмаиле Джаббарове и первом секретаре Самаркандского обкома партии Назире Раджабове – делегатах XIX партконференции. Решением Бюро ЦК Компартии Узбекистана за злоупотребление служебным положением в корыстных целях по прежней работе И. Джаббаров и Н. Раджабов освобождены от занимаемых должностей, как скомпрометировавшие себя.

В тот же день они были задержаны работниками Прокуратуры СССР, а затем им было предъявлено обвинение во взяточничестве. Нам остаётся лишь добавить, что степень виновности Джаббарова и Раджабова выяснится в ходе следствия и суда.

Кроме того, Прокуратурой СССР были арестованы бывший первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана И. Усманходжаев и бывший Председатель Президиума Верховного Совета Узбекской ССР А. Салимов и им предъявлены аналогичные обвинения».

Что же вынудило партийные верхи пойти на компромисс и отдать проверенных товарищей в руки следствия? Если коротко, то верная тактика, гласность, поддержка общественного мнения. И ещё, не смейтесь,– молва. Да, именно слухи. Поговаривали, что четыре делегата партконференции, заподозренные в коррупции, это высшие чины в партийной иерархии власти. Назывались фамилии Лигачёва, Соломенцева, Капитонова, Алиева, Громыко и других высокопоставленных особ. Эта информация в обзорах и справках КГБ регулярно ложилась на стол руководителей партии и страны. Время шло, и по мере того, как затягивался вопрос о делегатах-взяточниках, слухи обрастали самыми фантастическими иногда подробностями, В октябре 1988 года нас вызвал к себе Сухарев. Сказал прямо: идут нездоровые слухи по поводу делегатов конференции, в ЦК КПСС серьёзно озабочены тем, что мы затягиваем привлечение этих лиц к уголовной ответственности. Вот те на! Оказывается, Гдлян с Ивановым тянут волынку. Пришлось напомнить Генеральному прокурору, что постановления о взятии под стражу Смирнова, Усманходжаева, Джаббарова, Раджабова были вынесены им на следующий день после получения согласия Президиума Верховного Совета СССР. Передали их Васильеву, а когда он отказался санкционировать арест, то это постановление передали лично ему – Сухареву, и уже несколько недель ждём его решения. Но с Александра Яковлевича – как с гуся вода: «Нас просят ускорить решение вопроса с Усманходжаевым, Салимовым, Джаббаровым и Раджабовым. Со Смирновым просили подождать, о нём и не заикайтесь. Ну, вы же понимаете, почему».

Лёд тронулся, ибо устами Сухарева глаголило высшее кремлёвское руководство. В течение нескольких дней передопрашивались все подследственные, составлялись новые справки, хотя никакой необходимости в этом не было: доказательства виновности, как следовало ожидать, сомнений не вызывали. Подготовлены постановления о заключении под стражу. Но Сухарев побывал в ЦК и распорядился: постановлений на арест не выносить, ограничиться задержанием подозреваемых на трое суток. Как так? Это что же, в расчёте на то, что если в течении 72 часов не последует признания задержанных, то их придётся освободить? Мы с начальником следственной части Каракозовым долго пытались доказать Сухареву – это просто глупость. Генеральному прокурору СССР, кандидату юридических наук зачитывали статью 122-ю УПК РСФСР и объясняли, при каких обстоятельствах применяется задержание. Речь идёт ведь не о карманнике, застигнутом на месте происшествия, а о первом секретаре ЦК крупной республики, у которого 2 миллиона полученных взяток, и о других крупных функционерах, доказательства о коррупции которых не вызывают сомнений. Для применения такой временной меры, как задержание, нет никаких оснований, перечисленных в законе, зато для заключения под стражу на период расследования – их более чем достаточно.

Конечно же, Сухарев сам прекрасно понимал всю абсурдность своего распоряжения, но не отменил его. Причина упрямства скоро стала нам известна: новация сия, как позднее сообщил нам Сухарев, принадлежала секретарю ЦК КПСС, доктору юридических наук, крупному специалисту в области советского государственного строительства товарищу Лукьянову. А с начальством, как известно, не спорят. С лёгкой руки Анатолия Ивановича подобная порочная практика стала применятся всё чаще. И когда в августе 1991 года Верховный Совет СССР санкционировал привлечение Лукьянова к уголовной ответственности и арест, его, как мелкого воришку, также сначала задержали по ст. 122 УПК РСФСР и лишь через трое суток арестовали.

Руководить операцией по задержанию подозреваемого поручили Гдляну. В Узбекистан прибыли со всеми возможными предосторожностями. В Ташкенте остановились не как обычно в гостинице, а на конспиративной квартире КГБ. Обычный жилой дом, привычно грязный подъезд, обшарпанная дверь. Здесь мы вдвоём пробыли двое суток. Вечерами к нам приезжали председатель республиканского КГБ В. Головин, его заместитель В. Камалов, сотрудники 3-го управления КГБ Узбекистана. Им поступила команда Чебрикова оказать содействие следствию в задержании четырёх взяточников. Все они находились под контролем и наружным наблюдением.

Принятые меры предосторожности вовсе не были лишними. Наши приезды в Узбекистан в последние два года, как правило, сопровождались какими-либо серьёзными акциями – арестами функционеров, изъятием крупных ценностей, и мафиози давно подметили эту закономерность. А после скандала на партконференции направление следующего удара было очевидно, так что неосторожные действия могли попросту привести к необратимым последствиям, например, самоубийствам, о которых мы уже рассказывали.

Начались и первые неувязки. Прибывшие в Ташкент следователи госбезопасности из состава «независимой» следственной группы проинформировали своих коллег в Узбекистане, что по решению Политбюро группа Гдляна отстранена от расследования, и дальше этим делом будут заниматься они. Отказались выполнять и наши распоряжения. Неосведомлённое в московских интригах руководство республиканского КГБ встало в тупик: с кем иметь дело, чьи команды выполнять. Пришлось по ВЧ связываться с Васильевым и Сухаревым, которые не очень твёрдо, но подтвердили, что руководителем операции назначен Гдлян. С Лубянки же цыкнули на «независимых», дескать, разбираться будем в Москве, а сейчас совместными усилиями нужно провести задержание.

Только разобрались с этими дрязгами, как случилось почти ЧП: вечером 18 октября наружная служба… потеряла Усманходжаева. Он был у родственников в Ферганской долине, и мы регулярно получали информацию о его поведении. И вдруг Усманходжаев выехал в сторону Андижана и исчез из поля зрения оперативников… Операция была намечена на 19 октября 1988 года. В этот день Президиум Верховного Совета УзССР должен был рассмотреть представление заместителя Генерального прокурора – о даче согласия на привлечение к уголовной ответственности депутата Верховного Совета республики Салимова. В этот же день должно было состояться заседание бюро ЦК КП Узбекистана. На нём предстояло рассмотреть информацию Прокуратуры СССР в отношении Джаббарова и Раджабова и решить вопрос об их освобождении от занимаемых должностей. Без такого решения, хотя это и не предусмотрено никаким законом, не только подступиться к действующему первому секретарю обкома партии, но даже вызвать его на допрос было делом совершенно невозможным. Предполагалось задержать их после заседания прямо в здании ЦК. Одновременно с ними должны были быть задержаны Усманходжаев и Салимов, где бы они в тот момент ни находились. В служебных кабинетах, по месту жительства сразу бы начались обыски. Во второй половине дня 19 октября из Москвы в Ташкент должен был прибыть спецсамолет МВД с охраной. На нём задержанных предполагалось этапировать в Москву.

Все подозреваемые знали о том, что 13 сентября 1988 года Президиум Верховного Совета СССР дал согласие на привлечение к уголовной ответственности Смирнова, Усманходжаева, Джаббарова и Раджабова. Но время шло, а ничего не менялось. Они надеялись на лучшее и не без оснований: ведь все были выдвиженцами Лигачёва. Несколько проще было с секретарями обкомов. Уже немало их коллег сменили кожаные кресла на тюремные камеры. И не будь они делегатами XIX «исторической» партконференции, серьёзных проблем с задержанием Раджабова и Джаббарова не возникло бы. Но и эти двое могли быть спокойны. Даже после их освобождения от должностей на заседании Бюро ЦК они не предполагали возможности немедленного задержания. Ведь формально Джаббарова и Раджабова избирали на их посты на областных партконференциях. Следовательно, после решения Бюро ЦК предстояло ещё собрать такие конференции и уже там оформить их отставку. Так что впереди у них время ещё было.

Нет, вовсе это не так просто – задержать высокопоставленных взяточников. Будь у следователя вагон доказательств, они могут оказаться никому не нужны, поскольку речь идёт о касте неприкасаемых.

Утром 19 октября мы прибыли в штаб группы. Беспокоила «пропажа» Усманходжаева, но он вскоре нашёлся: вылетал, оказывается, из Андижана в Москву. Далее всё уже шло по плану. Президиум Верховного Совета УзССР дал согласие на привлечение к ответственности Салимова. Несколько затянулось заседание Бюро ЦК. Вопрос о Джаббарове и Раджабове слушался не первым, но зато и рассматривался быстро. Оба отрицали причастность к коррупции, но поддержки не нашли. Решением Бюро ЦК оба были освобождены от занимаемых должностей и покинули зал. Кстати, среди членов Бюро был и председатель КГБ Головин. В самый последний момент он попросил задержание произвести не в здании ЦК – дескать, пойдут разговоры, а позже, когда отставные сановники укатят на служебных автомашинах. Спорить не стали, обоих задержали тихо на ташкентских улицах. В здании института задержали Салимова. Одновременно в своей московской квартире был задержан Усманходжаев. Начались их первые допросы в качестве подозреваемых. Спецсамолетом Салимова, Джаббарова и Раджабова под конвоем доставили в Москву. Они и Усманходжаев были водворены в следственный изолятор № 4 МВД СССР, более известный под названием «Матросская тишина», где уже содержалось большинство подследственных.

Местная мафия была в шоке: арестовали двух первых лиц республики и двух действующих первых секретарей обкомов. Представители феодал-коммунистической знати на всякий случай перепрятывали награбленное, инструктировали соучастников, что делать, если… Началось которое уже по счёту массовое перемещение капиталов по всей республике и за её пределами.

Между тем конфронтация следственной группы с коррумпированной кремлёвской властью выходила на новый виток Сухарев запретил нам двоим, руководителям группы, допрашивать четверых задержанных. Очередное вопиющее нарушение УПК. К каждому следователю группы во время допросов подозреваемых был приставлен работник КГБ. Мы рассудили так: раз начальство даёт свои указания только устно, боясь их хоть как-то задокументировать в соответствии с законом, то такие незаконные распоряжения исполнению не подлежат. Мы сами начали допрашивать подследственных. Особенно бурным было раскаяние Усманходжаева. В его показаниях запестрели фамилии союзных министров, руководителей правоохранительных органов, секретарей ЦК КПСС, членов Политбюро… Сухарев схватился за голову. Уж теперь-то он точно может схлопотать на всю катушку от руководства страны. Его личные встречи и многочасовые беседы с бывшим первым секретарём ЦК КП Узбекистана не дали ожидаемого результата. Генеральному прокурору удалось лишь убедить Усманходжаева – Боже упаси, не упоминать больше о двух взятках по 30 000 рублей Лигачёву. Как уж там умолял преступника Генеральный прокурор великой державы, неизвестно, но взяточник милостиво согласился. В остальном же Усманходжаев упорствовал. Вот что он, в частности, рассказывал на допросе 1 ноября 1988 года заместителю Генерального прокурора Васильеву:

«…Романову Г. В. – секретарю ЦК КПСС я дал 10 000 рублей. Мне пришлось бывать у него два раза. В республике шло строительство, надо было много вопросов решать по размещению предприятий по производству микрокондиционеров. Я обращался в Госплан, но эти вопросы не решались. Мы обратились к Романову. По его намёку я понял, что надо дать деньги. В очередной приезд я приготовил дипломат, куда положил альбом, проспекты и деньги в сумме 10 000 руб. Во время встречи с ним я передал дипломат с содержимым, сказал, что здесь альбомы, книги. После передачи денег вопросы с ним были решены в пользу республики. Эти вопросы входили в его компетенцию. Других фактов передачи денег Романову не было.

Гришину В. В. – первому секретарю Московского горкома партии я передал деньги в сумме 30 000 рублей. Я обращался к нему с просьбой выделить московских строителей для выполнения работ в г. Ташкенте, где шло строительство жилья. Гришин отказал, сославшись, что строителей не хватает, в Москве нужно много рабочих. Я понял, что надо дать деньги. Я подготовил дипломат, куда положил книги, буклеты и деньги в сумме 30 000 рублей, и в очередной раз при посещении Гришина передал ему в кабинете. После этого была оказана помощь, были выделены строители, и в Ташкенте был построен большой жилмассив. Этот факт имел место в 1984 году. До передачи денег мы с Гришиным были знакомы, отношения были хорошие.

Рекункову А. М. – Генеральному прокурору СССР. В протоколе допроса от 26 октября 1988 года я дал подробные показания по фактам передачи денег Рекункову. Он получил от меня 100 000 рублей. Первый раз я передал ему в Юрмале, где он отдыхал, 50 000 рублей и просил поддержать по «хлопковым» делам. Я просил ускорить их рассмотрение и посмотреть внимательно. Он пообещал. На следующий день во время прогулки я догнал его на лестнице и вручил ему чёрную папку с деньгами в сумме 50 000 рублей. При этом сказал: «Наши просьбы учтите, это подарок Вам». Папку он в моём присутствии не открывал. Второй раз он был у нас в Ташкенте на активе. Мы ездили с ним по полям, во дворце смотрели новый фильм об Усмане Юсупове, ужинали на даче. Он должен был в тот вечер в 9 час. 30 мин. улететь в Москву. По окончании ужина я передал ему дипломат, в котором были деньги в сумме 50 000 рублей, альбомы, буклеты. Об этом я сказал ему, но сумму не назвал…

Сороке О. В. – заместителю Генерального прокурора СССР я передал деньги в сумме 30 000 рублей. Он приезжал в Ташкент, когда я был уже первым секретарём ЦК КП Узбекистана. Они изучали хлопковые дела, работу органов. Он заходил ко мне в кабинет вместе с Каракозовым Г. П., прокурором республики Бутурлиным, министром внутренних дел УзССР Ибрагимовым. Когда все вышли, Сорока остался со мной, и я передал ему пакет с деньгами в сумме 20 000 рублей. Я просил внимательно посмотреть все наши дела, побыстрей их завершить. Я думал ускорить их, что за год-полтора можно всё закончить, не предполагал, что так долго будет расследование. Личного интереса я не преследовал. Деньги я положил в два конверта и передал их Сороке. Он положил один конверт с деньгами в левый карман пиджака, второй – во внутренний.

В следующий приезд на другой год я передал Сороке дипломат чёрного цвета, в котором были деньги – 10 000 рублей. Мы жили вместе с ним в гостинице на Шелковичной, и я передал ему дипломат с деньгами. При этом сказал: «Олег Васильевич, это наши подарки Вам, книги, альбомы и ещё кое-что». Эту сумму я передал с той же целью…

Капитонову И.В. – я передавал деньги два раза по 50 000 рублей каждый раз. Первую сумму я передал после избрания меня первым секретарём ЦК КП Узбекистана. Я чувствовал его хорошее ко мне отношение, да и выдвижение меня на пост было не без его участия. Дача денег относится к ноябрю 1983 года, когда я вместе с Осетровым Т. Н. был в Москве. Я приготовил дипломат, куда положил деньги, книги, альбомы. При посещении Капитонова я поблагодарил его за доверие и оставил дипломат. Второй раз я передал ему таким же образом деньги в сумме 50 000 рублей в его кабинете в Москве. Это было в 1984 году в Москве, когда приглашал его на 60-летие республики. В дипломат я положил деньги в сумме 50 000 рублей, программу торжеств, пригласительные. Дипломат оставил в его кабинете. Через три дня он позвонил и поблагодарил меня за подарок…

Бутурлину А. В. – прокурору Узбекской ССР после его назначения у себя в кабинете я передал ему 15 000 рублей. Я просил его информировать о ходе следствия по делу, и он это делал. Я получил от него информацию, что арестованный по делу Худайбергенов М. даёт в отношении меня показания, что передавал мне крупные взятки. Председатель Бухарского облисполкома Асатов в суде заявил и обратился с письменным заявлением, в котором он сообщил, что давал мне взятки. Это заявление Бутурлин передал мне…»

На этом и последующих допросах Усманходжаев рассказывал о вручении 100 000 рублей Соломенцеву; 50 000 руб. Смирнову; 20 000 руб. Аболенцеву, замзавадмотделом ЦК КПСС; 50 000 руб. Чурбанову; 40 000 руб. Теребилову; 15 000 руб. Истомину, завсектором сельхозотдела ЦК КПСС; работникам орготдела ЦК КПСС Ишкову и Пономарёву – по 10 000 руб.; Могильниченко – 25 000 руб.; 40 000 руб. – Васильеву, министру мелиорации и водного хозяйства СССР; 50 000 руб. – Щёлокову. Не скрывал и своих подчинённых, от которых на протяжении ряда лет сам получал взятки. Усманходжаев изъявил желание выдать в доход государства ценности на сумму в 4,5 миллиона рублей. Сухарев метался. Он уже понимал, что дал маху, не расчленив волевым порядком дело ещё в сентябре и не передав принудительно наиболее опасную его часть «независимой» группе. Даже в случае скандала это было бы меньшим ударом по престижу кремлёвской верхушки. Дело о коррупции осталось единым, из «московского» последовательно превращаясь в «кремлёвское». Но ни одной обоснованной претензии Сухарев нам предъявить не мог. Ну хотя бы подследственные обратились с жалобой, появилась бы какая-никакая зацепка. Но они утверждали, что следователи ведут себя корректно, ни в чём не нарушают их прав.

Сухарев понимал, что козлом отпущения в этой щекотливой истории в любой момент предстояло стать именно ему. Он снова заметался по знакомым кабинетам на Старой площади. А её стратеги вдруг стали настойчиво напоминать о назначении Гдляна прокурором Армянской ССР. В Управлении кадров ежедневно напоминали о фотографиях для оформления личного дела и служебного удостоверения по новой должности. В Прокуратуре Союза каждый считал своим долгом поздравить с повышением. Засуетился Сухарев, обещал направить в Президиум Верховного Совета представление о присвоении Гдляну (через чин) сразу звания Государственного советника юстиции 2 класса. Партийному активу Армении было объявлено о том, кто назначается прокурором республики. В следственную часть потянулись со своими проблемами и жалобами жители Армении.

Для утверждения нового прокурора республики было проведено заседание Коллегии Прокуратуры. Сухарев заливался соловьём, на все лады расхваливая достоинства кандидата: принципиальный, компетентный, политически грамотный, твёрдо стоит на страже социалистической законности. В общем, следует утвердить. Рукопожатия, улыбки, поздравления. Правда, осталось ещё обсудить маленький вопрос: кому передать руководство следственной группой по делу о коррупции? Иванов, мол, ещё молод, не потянет, надо подыскать руководителя из числа более опытных и постарше.

– Но позвольте, мы же договорились, что и при назначении прокурором Армении уголовное дело до его завершения остаётся в моём производстве?

– Ну что вы, Тельман Хоренович, в Узбекистане нас не поймут. Сами посудите, дело по этой республике будет вести прокурор Армении. Так что дело придётся сдать.

– Если так, то я отказываюсь от назначения. Я дело на кресло не меняю…

Об упрямстве Гдляна, естественно, побежали докладывать на Старую площадь. А там просто руками развели: как это – отказываться от высокой должности, власти, всяческих благ и привилегий. Такого же просто быть не может…

Сухарев ещё какое-то время настаивал, грозил, что в противном случае никаких перспектив по службе у Гдляна больше не будет, а ему уже пора подумать о себе, о семье. И хотя никогда уже больше не придётся строптивому попить чайку с лимоном в уютном кабинете на Старой площади, несговорчивый следователь стоял на своём. Когда через несколько месяцев руководителей следственной группы стали клеймить как нарушителей закона, о выдвижении «преступника» Гдляна прокурором Армении почему-то никто не вспоминал.

Несостоявшийся республиканский прокурор спутал многие карты в, казалось бы, хитроумно задуманной комбинации, но обратный ход событиям придать уже было невозможно. «Независимую» следственную группу тихонечко расформировали в ноябре 1988 года, а к очередному Пленуму ЦК по требованию Пуго Сухарев направил информацию в отношении члена и двух кандидатов в члены ЦК КПСС Усманходжаева, Салимова и Джаббарова. Вот некоторые выдержки из этого документа: «…Все трое арестованных в своих заявлениях и на допросах подробно рассказали о совершении ими преступлений, выразившихся в систематическом получении взяток. Так, по Утверждению Усманходжаева, им было получено взяток на сумму более миллиона рублей. Салимов пояснил, что получил в виде взяток более 500 тыс. руб., Джаббаров – около 300 тыс. руб. Показания Усманходжаева, Салимова и Джаббарова при проверках находят своё объективное подтверждение в материалах следствия. Расследование преступной деятельности указанных обвиняемых продолжается».

На Пленуме ЦК 28 ноября 1988 года Усманходжаев, Салимов и Джаббаров были выведены из состава ЦК КПСС «как скомпрометировавшие себя». Казалось, в Кремле поставили на них крест. Как бы не так…

 

«Расследовать дотла»

В ноябре 1988 года Лукьянов стал первым заместителем Председателя Президиума Верховного Совета СССР, а его место секретаря ЦК КПСС, куратора правоохранительных органов занял член Политбюро Чебриков. В отличие от юриста Лукьянова Виктор Михайлович по образованию был инженером-металлургом. Родился в 1923 году в Днепропетровске, откуда родом была почти вся брежневская номенклатурная знать. С 1951 года на партийной работе. Из кресла второго секретаря Днепропетровского обкома компартии Украины пересел в Управление кадров КГБ СССР, который затем возглавил в 1982 г. Генерал армии, лауреат Государственной премии СССР. Два десятка лет член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, кавалер нескольких орденов Ленина, Трудового Красного Знамении других наград…

В своё время Чебриков активно проводил андроповский курс на усиление борьбы с организованной преступностью. Он был одним из инициаторов появления «бухарского дела», неоднократно, вместе с Рекунковым, докладывая наверх об успешных совместных акциях двух великих ведомств. По иронии судьбы именно секретарю ЦК Чебрикову и сменившему его на посту Председателя КГБ Крючкову и предстояло оказаться в числе могильщиков уголовного дела № 18/58115-83.

Проработавшие вместе два десятка лет Чебриков и Крючков понимали друг друга с полуслова. Это мы почувствовали сразу. Если раньше прослушивание наших кабинетов в Ташкенте и Москве осуществлялось лишь эпизодически, то с конца 1988 г. прослушивание и звукозапись служебных и домашних телефонов руководителей следственной группы стало постоянным. Продолжалось оно и после избрания нас двоих народными депутатами СССР, вплоть до августовского дня 1991 г ., после которого наши досье с визами Горбачёва были обнаружены при обыске в кремлёвском сейфе руководителя аппарата Президента СССР Болдина. Кстати, на протяжении всего этого времени мы располагали достоверной информацией о том, что наши телефоны прослушиваются.

Чебрикову не составляло никакого труда через руководство Прокуратуры добиться включения в состав кашей группы сотрудников госбезопасности А. Жучкова, И. Кудрякова, В. Карабанова, С. Бушуева и других во главе с полковником А. Духаниным. Конечно, было совершенно очевидно, чем будет заниматься этот «троянский конь» и какие можно ожидать последствия. Был заметно усилен и неприкрытый контроль КГБ за нашей деятельностью. Речь идёт не о предусмотренном законом прокурорском надзоре, который помимо Генерального прокурора и двух его заместителей Катусева и Васильева, осуществляли ещё 16 подчинённых им прокуроров, а о мелочной опеке, неправовом вмешательстве в следствие. В частности, к нашим следователям, осуществлявшим допросы Усманходжаева и Салимова, Васильев приставил «понятых» из числа работников КГБ. На каждый, например, допрос обвиняемого Усманходжаева в течение нескольких месяцев мы были обязаны получать разовое письменное разрешение Васильева, что было просто откровенным издевательством и произволом. С каждым новым протоколом допроса Васильев бежал в ЦК к Чебрикову, а Духанин – на доклад к Крючкову.

Всё это мы вынуждены были терпеть, чтобы не уступать в главном. Нужно было, например, на этом этапе решать-таки вопрос о привлечении к уголовной ответственности Смирнова и Могильниченко.

Бурно раскаиваясь в «Матросской тишине», новое её пополнение незамедлительно «заложило» своих московских покровителей. В собственноручных заявлениях и на допросах Усманходжаев, Салимов и Джаббаров рассказали о целом ряде эпизодов дачи ими взяток Смирнову. Их набралось полмиллиона. Не забыли товарищи по партии и Могильниченко.

Из показаний Усманходжаева 01.11.1988 г.:

«Могильниченко я передал 25 000 рублей. В 1984 году он приезжал к нам на XVI Пленум ЦК КП республики и я вручил ему на даче. Деньги завернул в бумагу, уложил вместе с книгами в дипломат, и передал. Первую сумму я передал 15 000 рублей. Через год примерно Могильниченко изучал работу республики с комиссией. По окончании проверки, после ужина, я передал ему дипломат, в котором было 10 000 рублей. Комиссией были отмечены недостатки, но в то же время указано, что есть сдвиги в работе. Я обращался, чтобы направили к нам больше кадров, и действительно, после передачи денег, к нам из разных республик прибыли кадры, которые хорошо работают по настоящее время».

Из показаний Джаббарова 28.11.1988 г.:

«В 1984 году примерно в апреле месяце в командировку к нам в область приехал Усманходжаев И. Б. вместе с Могильниченко К. Н. – зам. зав. отделом оргпартработы ЦК КПСС – с целью ознакомится с положением дел, последствиями землетрясений. После ужина я зашёл в номер гостиницы к Могильниченко, ещё раз поблагодарил его за помощь, при случае просил подсказать Усманходжаеву о том, что области Госпланом республики многие показатели сельского хозяйства запланированы нереально, чтобы планирующие органы эти вопросы рассмотрели объективно. Когда уходил, я на тумбочку положил завёрнутый пакет с деньгами в сумме 5 000 рублей. Сказал при этом: на некоторые расходы. Он возмутился: для чего это? Я молча немного постоял, когда он успокоился, попрощавшись, вышел из номера гостиницы. На следующий день провели совещание в обкоме партии по вопросам ликвидации последствий землетрясения.»

Из показаний Раджабова 29.11.1988 г.:

«В апреле 1986 года в Узбекистан приехал Могильниченко. Поздно вечером мне позвонил Усманходжаев и сообщил, что завтра он вместе с Могильниченко поедет в Андижанскую область. Но так как дорога проходит через Наманганскую область, то мне необходимо их встретить… Я их встретил около 11 часов следующего дня. Сел к ним в машину. В машине я рассказал Могильниченко о внедрении в области бригадного подряда в сельском хозяйстве. Могильниченко попросил меня подготовить и передать ему справку об этом опыте…

В обкоме… я положил в конверт деньги в сумме 1000 рублей. Справку положил в обкомовский конверт и туда же конверт с деньгами… Когда расставались, Могильниченко отвёл меня в сторону от всех на 15– 20 метров . Так мы разговаривали примерно 10 минут. Он сказал: «Работай смело, и мы тебя поддержим». В конце разговора я передал Могильниченко конверт со справкой и деньгами… Потом я встречался с Могильниченко много раз, но разговора о деньгах между нами не было…»

Дезавуировать эти новые признания, подтверждённые другими косвенными доказательствами, было уже крайне сложно. Как же реагировала на них Прокуратура СССР и ЦК КПСС?

5 ноября 1988 г. на Пленуме ЦК КП Молдавии была удовлетворена просьба Смирнова об освобождении его от должности второго секретаря ЦК «по состоянию здоровья». В декабре 1988 г. с такой же формулировкой освободился от своих обязанностей и Могильниченко. Обоих торжественно, с почётом отправили на пенсию, а Могильниченко даже наградили медалью «За доблестный труд». Решением союзного Совмина – обоим были установлены персональные пенсии союзного значения. На ноябрьском ( 1988 г .) Пленуме Смирнова так и не вывели из состава Центрального Комитета. Впрочем, и на мартовском и апрельском Пленумах в 1989 г ., на которых Смирнов отсутствовал в связи с арестом, он также оставался кандидатом в члены ЦК КПСС.

В течение декабря 1988 г. неоднократно Сухарев давал указания подготовить новое постановление на арест Смирнова, всякий раз отменяя собственное распоряжение то ссылкой на Пуго, то на Чебрикова, то на безымянных «некоторых товарищей». Жаловался, что Смирнов ежедневно бывает в ЦК, добивается приёмов, убеждает всех, что он стал жертвой клеветы.

Почему же так упорствовала партийная верхушка? Ведь в Кремле не оспаривали объективность материалов уголовного дела в отношении Смирнова и Могильниченко. Их участие в работе XIX партконференции также уже не имело существенного значения после ареста делегатов Джаббарова и Раджабова. А суть в том, что арест Смирнова и Могильниченко означал прорыв следствия в святая святых – ЦК КПСС. Создавался прецедент привлечения к ответственности кураторов региональных мафиозных группировок, и наши противники понимали, что следствие в состоянии добраться и до функционеров самого высокого уровня. К тому же последние четыре года Смирнов был вторым секретарём ЦК КП Молдавии, а факты коррупции в этой республике также не были секретом. Вовсе не беспочвенными были опасения, что по следу Смирнова и Могильниченко наша группа проникнет в Молдавию, Туркмению, Таджикистан и другие республики, а оттуда нити вновь потянутся в Москву…

Вот почему кремлёвская верхушка выискивала любой предлог, лишь бы не пойти на опасный прецедент, увести Смирнова от ответственности. Большие надежды возлагались на Верховный суд СССР, рассматривавший дело Чурбанова. Ожидания оправдались: марионеточные судьи стремительно свернули слушание дела и поспешили уже 30 декабря 1988 г. вынести свой вердикт. Но покровителей мафии со Старой площади ждало разочарование: провокация в судебном процессе не дала результата. Население восприняло приговор не как образец законности, а совсем наоборот. Только тогда наконец-то, была дана санкция на арест Смирнова. Это произошло 11 января 1989 г. – через четыре года после того, как в ЦК КПСС поступила первая информация о его криминальных деяниях, и через четыре месяца после того, как Президиум Верховного Совета СССР дал согласие на привлечение к уголовной ответственности. Сухарев потребовал содержать Смирнова не в «Матросской тишине», а в следственном изоляторе КГБ в Лефортово, чтобы допросы Смирнова проводил Духанин, а другие следователи госбезопасности выявляли его криминальные связи в Молдавии и других республиках, закрепляли уже установленные эпизоды по Узбекистану и Таджикистану.

В январе 1989 г. были арестованы бывший первый секретарь Ферганского обкома КП Узбекистана, сват Усманходжаева Умаров и бывший первый секретарь Андижанского, затем Самаркандского обкомов партии Рахимов. Оба они рассказали о многочисленных фактах получения и дачи взяток, изъявили желание выдать нажитые преступным путём ценности в доход государства. Круг свидетелей обвинения московских мздоимцев расширялся.

Обострялась и конфронтация с партийной верхушкой. Всё более нагло вели себя внедрённые в группу кагэбешники. К примеру, мы в то время приступили к изъятию ценностей Усманходжаева, Сухарев и Васильев настояли на том, чтобы в группу по изъятию вошли следователи КГБ. Все свои усилия они направили не на отыскивание преступных капиталов, а на противодействие этому. В результате у Усманходжаева удалось изъять денег, облигаций, золота, ювелирных изделий всего на сумму около полутора миллионов рублей. Полковник Духанин отказывался выполнять указания руководства группы, представлять нам материалы дела, все вопросы решал только с Крючковым и Васильевым. На уже упоминавшейся февральской встрече у Чебрикова, где присутствовал Лукьянов и все руководители правоохранительных органов, Крючков открыто угрожал разоблачить нашу «антизаконную деятельность». В привлечении к уголовной ответственности Могильниченко и других столичных функционеров нам категорически отказали.

Дело № 18/58115-83 выходило из кабинетов прокуратуры и Старой площади, выплёскивалось на улицы. Реакцией общества на порочную правовую политику верхов и продажное правосудие стало выдвижение и избрание нас народными депутатами СССР. Дело шло к развязке.

Планы по дальнейшему расследованию были такие. Укрепив свои позиции на Съезде народных депутатов, мы по его окончании предполагали начать операцию по изъятию многомиллионных богатств покойного Рашидова и привлечь к уголовной ответственности ряд работников ЦК КПСС, доказательств виновности которых в коррупции было предостаточно: Могильниченко, Истомина, Ишкова, Пономарёва и других, а также руководителей союзных ведомств, таких как министр мелиорации и водного хозяйства Васильев, министр лёгкой промышленности Тарасов. Укрепив таким образом доказательственную базу, мы могли бы вплотную подойти к изъятию капиталов Брежнева. И лишь тогда, то есть не ранее чем через 9-10 месяцев, угроза изобличения действующих кремлёвских вождей становилась бы реальной.

Именно этого и опасалась коррумпированная верхушка КПСС. 24 марта 1989 г. Политбюро перешло в открытую атаку на следственную группу. А через два месяца с трибуны Съезда народных Депутатов СССР Лукьянов произнёс знаменательные слова о судьбе уголовного дела № 18/58115-83: «…Это дело должно быть расследовано дотла, до конца, куда бы ни вели его нити. Это – позиция Политбюро, это – позиция Президиума Верховного Совета…» Куда вели эти нити, читателю уже известно: к Лигачёву и Гришину, Романову и Алиеву, Соломенцеву и Капитонову, Могильниченко и Истомину, Тарасову и Васильеву, Теребилову и Рекункову, Сороке и Аболенцеву…

 

С грифом «совершенно секретно»

«Коммунистическая партия Советского Союза

(Из протокола № 151 заседания Политбюро ЦК КПСС от 24 марта 1989 года)

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

Совершенно секретно

№ П151/3

Т.т. Горбачёву, Рыжкову, Чебрикову,

Лукьянову, Пуго, Крючкову, Бакатину,

Кравцову, Сухареву, Теребилову, Павлову А.,

Ментешашвили

О записках членов Верховного суда

СССР, сотрудников КГБ СССР и письмах в ЦК

КПСС

Поручить т.т. Пуго Б. К. (Комитет партийного контроля при ЦК КПСС), Павлову А. С. (Государственно-правовой отдел ЦК КПСС), Ментешашвили Т. Я. (Президиум Верховного Совета СССР), Бобкову Ф. Д. (КГБ СССР), Побежимову А. С. (Прокуратура СССР), Гусеву С. И. (Верховный суд СССР), Шилову И. Ф. (МВД СССР), Губареву В. Т. (Минюст СССР) проверить факты, приведённые в записке членов Верховного суда СССР, сотрудников КГБ СССР и письмах в ЦК КПСС о нарушениях законности при расследовании дел о коррупции в Узбекской ССР, и о результатах доложить в ЦК КПСС».

Сухарев, сообщивший нам о создании комиссии ЦК во главе с Пуго, был явно не в себе: ведь в соответствии с Конституцией и действующим законодательством только он, Генеральный прокурор страны, был вправе вмешиваться в расследование, проверять материалы дела и любые сигналы о допущенных нарушениях, от кого бы эти сведения ни поступали. Более того, он был причастен к внезапному появлению в ЦК этих самых «данных о нарушениях законности». По предложению Чебрикова, именно он дал указание подобрать старые жалобы на следственную группу, уже неоднократно проверенные различными чинами прокуратуры и признанные необоснованными. Но теперь и они были пущены в ход. Генеральный прокурор предполагал, какой может быть реакция с нашей стороны, и не ошибся. Мы твёрдо заявили, что сотрудничать с антиконституционной комиссией ЦК КПСС не намерены. Сухарев долго уговаривал смирить гордыню, не цепляться за Конституцию и законы, а выполнить решение Политбюро. Дескать, вас уже не раз проверяли, у вас всё в полном порядке, зачем же волноваться, вступать в конфликт с руководством страны. Но мы стояли на своём: подчиняемся только закону – и баста. Прокурорский надзор – другое дело. Сейчас за деятельностью следствия осуществляют надзор два десятка прокуроров, если их недостаточно, то хоть к каждому следователю группы приставьте по прокурору, это ваше право. Но вмешательства ЦК мы терпеть не намерены.

Сухарев побежал жаловаться на несговорчивых подчинённых своим шефам. 6 апреля Гдляна вызвал к себе Пуго. Теперь уж он, как руководитель комиссии ЦК, приказал, чтобы мы представили на Старую площадь интересующие их материалы уголовного дела. Сообщил, как станет осуществляться проверка, в какой последовательности будут вызываться следователи для дачи объяснений.

Борис Карлович даже опешил, получив решительный отпор. Гдлян заявил, что Политбюро принимало уже немало преступных решений, и попросил предъявить любую правовую норму: статью Конституции, закона, другого нормативного акта, дающую право ЦК какой-либо партии вмешиваться в осуществление следствия и правосудия. «Антиконституционную комиссию ЦК КПСС мы не признаём,– сказал Гдлян,– ни один лист дела в ЦК предъявлен не будет, и ни один наш подчинённый, пока мы – руководители группы, не явится для дачи объяснений. Нас может проверять лишь Генеральный прокурор и подчинённые ему прокуроры. Закон даёт им такое право. А вот у Бориса Карловича такого права нет, ибо мы – следователи по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР, а не при ЦК КПСС.»

Теперь жаловаться на непослушных следователей побежал сам председатель комиссии. Уже на следующий день 7 апреля он направил в Политбюро записку следующего содержания:

«Секретно

Председатель Комитета

ЦК КПСС

партийного Контроля при ЦК КПСС

О ходе выполнения постановления Политбюро

Б. Пуго»

№ П151/3

6 апреля с.г. состоялось очередное заседание образованной ЦК КПСС комиссии по проверке фактов о нарушении социалистической законности при расследовании дел о коррупции в Узбекской ССР. На заседание были приглашены Генеральный прокурор СССР т. Сухарев А. Я., а также работники Прокуратуры СССР т.т. Каракозов Г. П., Гдлян Т. Х., и Верховного суда СССР т.т. Тихомирнов Р. Г., Замятин В. И.

Приглашённые были проинформированы о соответствующем постановлении ЦК КПСС и основных направлениях работы комиссии по его выполнению. В выступлениях членов комиссии и приглашённых подчёркивалась необходимость обеспечения объективного, основанного на законе расследования фактов; указывалось также, что лица, совершившие преступления, должны предстать перед судом и понести заслуженное наказание.

На совещании выступил также т. Гдлян Т. Х. Его выступление носило бестактный, политически незрелый, юридически невыдержанный характер. Он утверждал, что создание комиссии ЦК КПСС «навязано аппаратом, является незаконным актом, ибо противоречит Конституции СССР, линии КПСС на создание в стране правового государства». По мнению т. Гдляна Т. Х., этот шаг предпринят специально для того, чтобы «развалить уголовные дела крупных взяточников Узбекистана и Москвы, не допустить их разоблачения», а также из-за опасения, что т. Гдлян Т. Х. может «всё сказать на Съезде народных депутатов».

«Действия ЦК вынуждают нас, – сказал далее т. Гдлян Т. Х., – назвать поимённо всех крупных взяточников из центра». Он упомянул как «подозреваемого» т. Теребилова В. И. – председателя Верховного суда СССР. Кого-либо ещё он не назвал, однако заявил, что намерен это сделать «только на приёме у товарища Горбачёва М. С.» При этом т. Гдлян Т. Х. обратился к председательствующему передать его просьбу Генеральному секретарю ЦК КПСС.

На вопрос членов комиссии, известно ли Генеральному прокурору о наличии компрометирующих материалов в Прокуратуре СССР на кого-либо из руководства страны, т. Гдлян Т. Х. отказался давать ответ. Тов. Сухарев А. Я. оставил вопрос также без комментариев.

Тов. Гдлян Т. Х. в категорическом, нажимном тоне требовал от членов комиссии не начинать проверку, ибо она «сорвёт следствие», высказался, что народ уже дошёл до кипения, что «произойдёт взрыв, за которым могут быть непредсказуемые последствия. Я – депутат, соберу народ! Буду говорить об этом публично». Тов. Гдлян Т. Х. заявил, что если проверка всё-таки начнётся, то «вся следственная группа, все 200 человек будут вынуждены сказать всему советскому народу о творящемся беззаконии».

Информируя об отношении т. Гдляна Т. Х. к постановлению ЦК КПСС, комиссия считает, что проверку следует вести по намеченному плану, не отвлекая при этом следственную группу от завершения уголовных дел.

Полагали бы необходимым поручить т. Сухареву А. Я. безотлагательно организовать объективную проверку утверждений т. Гдляна Т. Х. о получении взяток т. Теребиловым В. И., а при наличии соответствующих показаний – и по другим руководящим работникам с вынесением заключения об их обоснованности или отклонении.

Учитывая, что т. Гдлян Т. Х. с целью компрометации решения ЦК КПСС о проводимой проверке может обратиться в средства массовой информации с безответственными заявлениями, полагали бы целесообразным поручить Идеологическому отделу ЦК КПСС принять необходимые предупредительные меры.

Наверху откликнулись немедленно. 10 апреля 1989 года было принято постановление Политбюро № 152 «О записке т. Пуго Б. К. от 7 апреля 1989 г .» После бурного обсуждения «архитекторы перестройки» порешили, что пора кончать с этими экстремистами, для которых какие-то там законы выше постановлений Политбюро. Много, мол, стал себе позволять этот Гдлян! Надо резко активизировать работу комиссии. Заодно подключить к этой работе и Президиум Верховного Совета СССР: пусть партийная комиссия в дальнейшем представит свой компромат по следователям товарищу Лукьянову. И, конечно же, всем понравилось и безоговорочно было поддержано предложение Пуго, чтобы идеологический отдел ЦК КПСС обеспечил «необходимые предупредительные меры» против возможных выступлений Гдляна в средствах массовой информации. На деле это означало организацию информационной блокады следственной группы.

Во исполнение этого решения во все центральные средства массовой информации поступил из ЦК запрет на распространение любых наших заявлений, интервью, статей, а также любых других сведений, расходящихся с официальной линией. С этого времени и вплоть до известных событий в августе 1991 года действовали цензурные ограничения на любую позитивную информацию о работе следственной группы.

13 апреля 1989 года цековская комиссия направила Горбачёву отчёт о проделанной работе. Конечно, с грифом «секретно». Главные выводы: во-первых, группа Гдляна допускала массовые нарушения «социалистической законности», во-вторых, «действия т.т. Гдляна и Иванова и некоторых поддерживающих их лиц фактически ведут к компрометации КПСС, руководства партии и страны путём создания соответствующего общественного мнения». На этом документе Генсек наложил следующую резолюцию:

«Т.т. Сухареву А. Я. (созыв)

М. Горбачёв (подпись)/14 апреля 1989 г .»

Крючкову В. А.

Гусеву С. И.

Бакатину В. В. т.Лукьянову А.И. – контроль

Кравцову Б. В.

Кудрявцеву В. Н.

Яковлеву В. Ф.

Ознакомление с представленными материалами вызывает серьёзную озабоченность по поводу соблюдения соц. законности при расследовании уголовных дел по Узбекистану.

Прошу в 2-недельный срок тщательно разобраться по фактам, содержащимся в записке Комиссии, и выводы доложить Президиуму Верховного Совета СССР.

Указание Горбачёва окончательно определило создание параллельно с комиссией ЦК КПСС ещё и комиссии Президиума Верховного Совета СССР. Генеральный секретарь сам же и определил её основной состав, указанный в резолюции. Под руководством Лукьянова она должна была выдать своё заключение уже после завершения деятельности партийной комиссии. С этого времени цековские законники заметно активизировались. Зашустрили на Старую площадь внедрённые в группу следователи КГБ. Исполняя волю Лубянки, Рац, Духанин, Жучков, Карабанов, Харитонов, Панфилов, Цепоухов, Янковенко и другие живописали, как осенью 1988 года Гдлян и Иванов осмелились не выполнить решение ЦК о расчленении дела, не передали «независимой» группе КГБ следственные документы, какими методами они фабрикуют дела на честных партийцев. Подбирались старые жалобы мафиози и их близких, был инспирирован целый шквал жалоб от заинтересованных лиц из Узбекистана. А как бы в подтверждение «нарушений законности» по команде со Старой площади 24 апреля 1989 года Пленум Верховного суда СССР пересмотрел старое дело Гдляна по Эстонии, реабилитировал Хинта и его соучастников, хотя ранее те же члены Верховного суда страны неоднократно подтверждали обоснованность осуждения этих лиц. Пленум вынес «Частное определение» в адрес следствия, где откровенная ложь перемежалась с вольным толкованием тех или иных фактов, и более похожее на литературное творение, чем на юридический документ. Точку в этой истории поставила некоторое время спустя депутатская комиссия Съезда, которая, изучив материалы дела, пришла к выводу, что никаких нарушений закона Гдляном допущено не было и частное определение Верховного суда подлежит отмене.

С 26 апреля по 17 мая 1989 года всех подследственных из «Матросской тишины» стали вывозить в Лефортово, где Духанин и его подручные помогали «вспомнить» функционерам, что они «честные партийцы», а преступниками являются Гдлян, Иванов и «приближённые к ним следователи». Тем, кто не сразу ориентировался в происходящем, делали соответствующие уколы, помогающие освежить память. Шестилетний труд сотен следователей умельцами из КГБ сводился на нет. Оказалось, что в ЦК КПСС и других центральных ведомствах трудятся исключительно честные, порядочные люди, которых подследственные под угрозами и шантажом, оказывается, оговорили.

В начале мая 1989 года нас двоих отстранили от руководства группой, а затем и от расследования дела, а вслед разогнали и основной костяк группы – 70 наиболее квалифицированных и опытных следователей. Была сформирована новая следственная группа во главе с угробившим при Соломенцеве «золотое дело» Владимиром Галкиным, которого тут же повысили в должности. Именно о нём упоминал академик Сахаров, требовавший у Сухарева объяснений по поводу того, как Галкину удалось похоронить расследование о погромах в Сумгаите. Вскоре дело № 18/58115-83 перестало существовать как единое целое. Галкин разделил его на десятки самостоятельных дел. Более 90 процентов доказательств было поставлено под сомнение. Началось массовое освобождение из-под стражи «верных ленинцев». Материалы дела о коррупции были изъяты у нас насильно, переданы Галкину без оформления акта приёма-передачи, что позволило мошенникам от законности рассовывать по архивам либо уничтожать изобличающие высшую власть документы, ставить под сомнение любые действия предшественников. Своеобразно подбирались кандидаты на освобождение из тюрем. 22 мая был выпущен Смирнов, 30 мая – Осетров, чуть позже – Джаббаров, Раджабов, Умаров, Салимов, т.е. прежде всего делегаты XIX партконференции и лица, работавшие в ЦК КПСС. Остальные должны были ждать своей очереди.

Ну а для полного торжества так называемой «социалистической законности» руководство страны поставило задачу кардинально изменить общественное мнение, явно симпатизировавшее нашей группе, и любым путём доказать, что в ЦК КПСС, в союзных ведомствах нет и не может быть коррупции. С апреля 1989 года в средствах массовой информации началась беспрецедентная кампания шельмования «экстремистов, карьеристов, авантюристов», как нас тогда окрестили. Однако и этот поток лжи был не способен скрыть творимый властями произвол. Возмущение общественности нарастало. Поддерживало нас и большинство рядовых членов партии. Весьма своеобразной была реакция кремлёвских лидеров на эти настроения. В частности, в ответ на телеграмму группы народных депутатов СССР Горбачёву в связи с антиконституционным противодействием следствию, 29 апреля 1989 года Лукьянов принял её авторов Гавриила Попова, Сергея Станкевича, Аркадия Мурашова, Илью Заславского, Александра Кузьмина и заверил в том, что в ЦК не существует никакой комиссии по поводу расследуемого группой Гдляна уголовного дела.

Нагло соврать Анатолию Ивановичу было делом плёвым. Но уже на другой день его опроверг Пуго. 30 апреля 1989 года «Правда» опубликовала его заявление: «…Хочу проинформировать читателей «Правды», что для рассмотрения писем граждан, поступивших в связи с расследованием дел о коррупции в Узбекистане, создана Комиссия ЦК КПСС». Далее председатель Комитета Партийного Контроля перечислил «нарушения законности», допущенные Гдляном, Ивановым и их группой, о которых сообщается в многочисленных, якобы, письмах и жалобах граждан, фамилии которых не назывались. Жаль, мол, что в ЦК раньше не знали о нарушениях, давно бы навели порядок,– сетовал Пуго. А через месяц с трибуны Съезда народных депутатов СССР Лукьянов говорил прямо противоположное. Отвечая на вопрос, поступали ли в ЦК жалобы, сигналы, информация о злоупотреблениях группы Гдляна, Анатолий Иванович разоткровенничался: «Поступало довольно много. Я должен сказать, что мы на первом этапе очень верили этой группе… Когда этот процесс перешёл из количества в качество, тогда только была создана комиссия КПК при ЦК КПСС…»

О правомерности существования партийной комиссии по конкретному уголовному делу 3 мая 1989 года публично заявил и другой юрист – Горбачёв в Моссовете на встрече народных депутатов СССР с членами Политбюро.

Вот так и врали без зазрения совести, не заботясь даже о том, чтобы соблюсти хоть какие-то приличия. Впрочем, до приличий ли было, когда уходила почва из-под ног…

Правда, некоторые коррективы в свои планы кремлёвским вождям всё же пришлось вносить. Даже они стали осознавать нелепость и незаконность существования комиссии ЦК. Поэтому её тихо, без лишней огласки распустили. Но это вовсе не означало, что восторжествовал Закон. Эстафету продолжила комиссия Президиума Верховного Совета. Её возглавил на сей раз Сухарев, который в качестве председателя комиссии должен был проверить деятельность … Генерального прокурора СССР Сухарева и его подчинённых.

Оригинально, не правда ли? Добавим, что комиссия трудилась просто с космической скоростью. Уже 20 мая 1989 года во всех центральных изданиях, кроме «Крокодила», «Мурзилки» и «Пионерской правды», было опубликовано подготовленное на Старой площади заключение. Его, кроме Сухарева и Крючкова, подписали союзный министр юстиции Кравцов, министр внутренних дел Бакатин, первый заместитель председателя Верховного суда СССР Гусев, академик Кудрявцев и другие сановные юристы, обслуживающие ЦК КПСС. Буквально в считанные дни они установили, что следственная группа Гдляна годами чинила произвол с целью «искусственно расширить круг обвиняемых в коррупции ответственных работников», вплоть до, вы только подумайте, руководства партии!

Потребовала корректив и развязанная против опальных следователей кампания «информационного террора», которую на Олимпе власти посчитали недостаточно эффективной. В мае 1989 года персональная ответственность за этот важнейший участок партийной работы была возложена на подлинных мастеров дезинформации. В результате появился следующий документ.

«Коммунистическая партия Советского Союза

(Из протокола № 158 заседания/Политбюро ЦК КПСС/от 13 мая 1989 г .)

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

Совершенно секретно

№ П158/3

ЛИЧНО

Т.т. Горбачёву, Рыжкову, Зайкову,

Медведеву, Чебрикову, Лукьянову,

Разумовскому, Пуго, Крючкову,

Сухареву

О заявлениях и жалобах граждан относительно действий следователей Т. Х. Гдляна и Н. В. Иванова

1. Поручить т.т. Чебрикову В. М., Зайкову Л. Н., Лукьянову А. И., Разумовскому Г. П., Крючкову В. А., Пуго Б. К., Сухареву А. Я. провести работу по разъяснению ситуации, сложившейся вокруг расследования «узбекского дела».

Комиссии, возглавляемой т. Сухаревым А. Я., опубликовать до начала работы Съезда народных Депутатов СССР итоги проведённого ею расследования.

2. В связи с многочисленными заявлениями и жалобами граждан на злоупотребления в ходе проведения следственных действий и в целях обеспечения законности поручить Генеральному прокурору СССР рассмотреть вопрос об отстранении следователей Гдляна Т. Х. и Иванова Н. В. от ведения следствия по «узбекскому делу»…

Пропагандистская машина по разоблачению зловредных следователей набирала обороты. 30 мая бывший шеф КГБ Чебриков, сменивший Лукьянова на посту секретаря ЦК КПСС, направил в Политбюро первый письменный отчёт.

ЦК КПСС

О выполнении постановления ЦК КПСС

«О заявлениях и жалобах граждан относительно

действий следователей Т. Х. Гдляна и Н. В. Иванова»

(П158/3 от 13 мая 1989 г .)

В соответствии с поручением приняты необходимые меры по разъяснению ситуации, сложившейся вокруг расследования так называемого «узбекского дела», утверждению объективного подхода общественности к результатам работы следственной группы Прокуратуры СССР, возглавляемой Гдляном Т. Х. и Ивановым Н. В.

Специально созданной комиссией Президиума Верховного Совета СССР, состоящей из народных депутатов СССР, крупных учёных-юристов, представителей правоохранительных органов, проанализированы имеющиеся по этим вопросам материалы Прокуратуры СССР, КГБ СССР, Верховного суда СССР, а также письма и жалобы граждан в государственные и партийные органы. Осуществлены встречи и беседы членов комиссии с рядом работников следственной группы, в том числе с Гдляном Т. Х. и надзирающими прокурорами. Выводы и предложения комиссии Президиума Верховного Совета СССР опубликованы 20 мая текущего года в центральной прессе.

В дальнейшем были организованы выступления работников Прокуратуры СССР в трудовых коллективах, средствах массовой информации городов Москвы, Ленинграда, Зеленограда, Ташкента и других регионов страны. Опубликован ряд статей учёных-юристов, практических работников в союзной и республиканской печати, данная тематика освещалась по центральному радио и телевидению. Среди них, к примеру, статья «Только закон» обозревателя Ю. Феофанова от 21 мая, редакционное сообщение и заявление руководителей Эстонского НПО «Дезинтегратор» под общим названием «Кто как понимает гласность» в газете «Известия» от 23 мая, публикация О. Чайковской «Миф» в «Литературной газете» от 24 мая и подборка заявлений следователей Прокуратуры СССР и КГБ СССР, участвующих в работе следственной группы Гдляна Т. Х., в «Советской России» под рубрикой «Таковы факты» от 25 мая текущего года и другие. В них в основном раскрываются порочный стиль и методы работы Гдляна и Иванова по добыванию «доказательств» виновности в совершении преступлений рядом лиц, приводятся факты допущенных ими нарушений социалистической законности, вносятся конструктивные предложения по предупреждению подобных явлений.

По сообщению Прокуратуры СССР, в настоящее время по фактам нарушения законности в период расследования «узбекского дела» возбуждено уголовное дело, существенно изменён и укреплён состав следственной группы. Приказами Генерального прокурора СССР от 6 и 22 мая 1989 года Гдлян и Иванов отстранены от руководства группой и от расследования этого дела. За уклонение от передачи уголовных дел и других материалов для прокурорской проверки им объявлены строгие дисциплинарные взыскания».

Из КГБ и МВД, Прокуратуры и Верховного суда СССР, от заведующих отделами и секретарей ЦК КПСС потоком пошли в Политбюро отчёты о мероприятиях по разоблачению следственной группы. У кого-то из читателей это даже может вызвать недоумение. Ведь в традициях партаппарата было не оставлять следов своего незаконного вмешательства в работу правоохранительных органов, а тут столько документов лишь по одному уголовному делу. Хотя не для того же писались эти бумаги, чтобы общественность узнала, сколь любезны сердцам покровителей мафии писательница Ольга Чайковская и публицист Юрий Феофанов, и по сей день без зазрения совести рассуждающих на страницах популярных газет о чести, достоинстве и правовом государстве. И не для того, конечно, чтобы стала достоянием гласности грязная политическая кухня кремлёвских главарей империи. Руководство КПСС, вестимо, не помышляло об огласке этой информации. Неслучайно она имела грифы «секретно» и «совершенно секретно» и хранилась в так называемой «особой папке», которая может десятилетиями не раскрывать своих тайн. Документов по «делу Гдляна-Иванова» ко времени августовского путча скопилось в архиве ЦК КПСС два десятка томов. Дело в другом: покровители мафии нутром чуяли опасность, которую мы представляли для правящей касты. Неслучайно развязанная против нас кампания сравнима разве что с аналогичными акциями в отношении Сахарова и Ельцина. Те хоть, правда, в отличие от нас избежали уголовного преследования.

25 мая 1989 года Сухарев возбудил против неугодных следователей уголовное дело. Но Мандатная комиссия Съезда народных депутатов СССР не нашла оснований для лишения нас двоих депутатских мандатов. Противостояние затягивалось, а окончательного разгрома тысячетомного дела о коррупции так и не произошло. В одночасье развалить его при уникальном количестве доказательств виновности подследственных, изъятых у них огромных ценностях, было не так просто. Кое-кому, например, Усманходжаеву, пришлось отправиться на нары. Он дал показания о получении взяток на сумму свыше миллиона рублей. В показаниях лиц, дававших ему взятки, фигурируют два миллиона рублей. Почти на полтора миллиона рублей у него было изъято денег, облигаций, золотых монет, ювелирных изделий. Работу по проверке всех эпизодов группа завершить не успела. Осудили же Усманходжаева за получение им 50 тысяч рублей.

Чтобы выиграть время и как-то остудить не в меру возмущённую общественность, была создана уже третья по счёту комиссия. Теперь уже – Съезда народных депутатов СССР.

Ну а дальше кремлёвские покровители мафии начали действовать уже совершенно не маскируясь, как слоны в посудной лавке. Показательно, как отмывали Смирнова и Лигачёва.

19 мая 1989 года Коллегия Прокуратуры приняла решение продолжить расследование деятельности Смирнова и продлить содержание его под стражей. Но уже через три дня он был реабилитирован, по случаю чего Генеральный прокурор принёс ему публичные извинения. Следователи с Лубянки так грубо ломали смирновское дело, что это не могло не привлечь внимания депутатской комиссии. 1 августа 1989 года на заседании Верховного Совета СССР она потребовала, разумеется, безрезультатно, возобновления расследования по делу Смирнова.

О том, кто в стране хозяин, продемонстрировал и Лигачёв. Обидевшись на упоминание его фамилии в связи с расследуемым делом, он даже для видимости не стал обращаться в суд, а публично потребовал принятия мер Генеральным прокурором СССР.

И вот 20 сентября 1989 года состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором решали, брали Лигачёв и Смирнов взятки или не брали.

Коммунист Сухарев проинформировал старших товарищей по партии об обоснованном прекращении уголовного дела о взяточничестве Лигачёва и Смирнова, которые стали жертвами фальсификации следователей. Пытаясь скомпрометировать политическое руководство страны, Гдлян и Иванов «выколачивали показания на ответственных работников ЦК КПСС», поэтому, дескать, Усманходжаев и заявил о вручении им двух взяток Лигачёву по 30 000 рублей каждая. Кстати, перечислив далее лиц, которым тот давал показания по этому поводу, Сухарев, естественно, «забыл» упомянуть о своей нелегальной встрече с подследственным 28 октября 1989 года, после которой Усманходжаев заявил, что назвал Лигачёва «по ошибке».

Чего только не услышали от Генерального прокурора жрецы партийного правосудия. Оказывается, криминальные миллионы не такие уж преступные, их-де собирали «в виде отступного следователям» декхане. «Да, товарищи, действительно, я тоже задумался, попробуй собери 500 тысяч рублей, мы знаем, что это не так просто. А оказывается, что возможно», – на полном серьёзе убеждал Пленум Сухарев.

Выступивший вслед за ним член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Лигачёв поведал об укреплении руководящей роли партии во всех сферах жизни общества, в усилении борьбы с клеветниками и авантюристами, которые пытаются «вбить клин между партией и народом, между коммунистами и партийными комитетами, скомпрометировать принципиальных работников и протащить к власти своих людей».

Видимо, неслучайно на конспиративном языке мафии Егор Кузьмич именовался «доктором». Он ставил диагнозы решительно и чётко: «Прокуратура СССР установила, что события преступления не было. Это юридический термин. Что это значит, говоря иначе? Это злой умысел, это клевета и провокация… Два следователя принародно извергают потоки клеветы и демагогии на партию, на Политбюро, на аппарат ЦК и органы правосудия. И в течение длительного времени им это сходит с рук… Мы, члены ЦК, должны видеть, что шельмование коммунистов, представителей интеллигенции, писателей, учёных, руководителей как в центре, так и на местах стало распространённым преступлением перед личностью».

Уже очухавшийся от тюрьмы кандидат в члены ЦК Смирнов тоже сильно обижался. Не за себя – за партию. «Предметом постоянных грязных инсинуаций остаюсь я, став препятствием на их (Гдляна и Иванова) преступном пути, не пойдя на оговор честных людей и категорическим образом отвергнув сфабрикованные против меня чудовищные грязные обвинения. И сейчас ими всё делается, чтобы опять же, искажённо формируя общественное мнение, оставить меня, по выражению Иванова, «в закладе», шантажировать тем самым других и продолжать компрометировать аппарат ЦК, в целом партию».

Призвав к бескомпромиссной борьбе с Гдляном, Ивановым и им подобным, Виктор Ильич не удержался и от моральных сентенций: «Резко усиливающиеся за последнее время нападки на партию, её руководителей и представителей на местах вовсе не столь безобидны, как это кое-кому кажется. Тысячекратно повторённая ложь и особенно полуправда оставляют заметный след в умах и сердцах людей. Что же стоит за этим падением нравов?»

Действительно, что? Искать ответа на этот сакраментальный вопрос партийные судьи не стали, а единодушно порешили: Лигачёв и Смирнов взяток не брали. Ни в какой мере не усомнившись в правомерности принятия решения по уголовному делу на пленуме ЦК, кремлёвские деятели опубликовали уникальный по своему бесстыдству документ:

Постановление Пленума ЦК КПСС

от 20 сентября 1989 года

О сообщении Генерального прокурора СССР о рассмотрении заявления члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС Е. К.Лигачёва в ЦК КПСС и прокуратуру СССР

1. Пленум ЦК принимает к сведению сообщение Генерального прокурора СССР А. Я. Сухарева о рассмотрении заявления члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС Е. К.Лигачёва, адресованного в ЦК КПСС и Прокуратуру СССР. Проведённое в соответствии с законом Прокуратурой СССР расследование выдвинутых против Е. К.Лигачёва следователями Т. Х.Гдляном и Н. В.Ивановым утверждений о взяточничестве показало полную их несостоятельность. По заключению Прокуратуры СССР речь идёт об отсутствии самого события.

2. Пленум ЦК поручает Московскому горкому КПСС рассмотреть вопрос о партийной ответственности Т. Х.Гдляна и Н. В.Иванова в соответствии с выводами Прокуратуры СССР».

Лихо, не правда ли? Открыто, на весь мир продемонстрировали, что не суд, не прокуратура, не МВД являются правоохранительными инстанциями, а партаппарат – такое не снилось даже сталинскому правосудию и его апологету Андрею Януарьевичу Вышинскому.