— И да воссияет Свет в сердцах ваших, всегда, ныне и присно-оо…

Экзарх Оккам перевёл дух, передавая партию хору.

Солнечные лучи падали на алтарь через высокое стрельчатое окно, ориентированное на восток, образуя на покрытой парчой поверхности золотистый полумесяц. Блики света играли на покрытых золотом кубках, вспыхивая разноцветными огнями в глубинах граней драгоценных камней, придавая службе какую-то неземную красоту и легкость.

Обычно он отдыхал душой именно в эти моменты, словно растворяясь в сиянии света, ощущая всем сердцем близость Наару, и исполняясь веры в то, что они действительно не забыли свой народ изгнанников-скитальцев.

Однако, сейчас экзарх ощущал только тяжесть служебного хитона, давящего на плечи, ноющую ломоту в пояснице и покалывание в ногах от долгого стояния.

Он устало потер рукой слезящиеся от дыма благовоний глаза. Ему удалось подремать всего пару часов, до начала ранней службы, а ночь отняла огромное количество сил.

Кроме того, на сердце словно лежал камень, он не мог отделаться от ощущения смутной, неясной тревоги, охватившей его после вчерашнего разговора с братом Склифом.

События, произошедшие позже, лишь укрепили это чувство и теперь его беспокойство перерастало в стойкое предчувствие опасности, источник которой он затруднялся определить, что лишь усиливало внутреннюю тревогу.

Служба подошла к концу, сослужащий ему брат Джошуа вышел на амвон, чтобы раздать благословения потянувшимся к нему немногочисленным молящимся.

Отец Оккам с облегчением стянул с себя тяжелые служебные одеяния, оставшись в легком подряснике, на который накинул свою обычную повседневную тунику.

За его спиной раздалось осторожное покашливание.

— Чего тебе, Томас? — дреней вопросительно посмотрел на молодого служку, уставившегося на него синими, как небо глазами.

— Ваше попечительство, — веснушчатый мальчишка широко улыбался щербатым ртом, — Вам просили передать, что архиепископ хочет вас видеть.

Отец Оккам вздохнул. — Хорошо, Томас, спасибо. Я немедленно отправлюсь к его высокопреосвященству.

Предстоящая встреча его отнюдь не порадовала. Едва ли предстоятель стал бы вызывать его с самого утра, чтобы сообщить что-то приятное.

Секретарь архиепископа встретил его понимающим взглядом и кивком головы предложил подождать в кресле. Странно, что в это время у его высокопреосвященства были еще посетители.

Попечительский совет? Встреча с меценатами? Высокопоставленное духовное чадо?

Время тянулось медленно, экзарх рассеянно наблюдал за тем, как секретарь перебирает бумаги на столе, делая на них какие о быстрые пометки пером и сортируя их на несколько стопок.

Наконец, дверь, ведущая в личные покои архиепископа Бенедикта отворилась, и на пороге возник незнакомый экзарху высокий, изысканно одетый человек, с тонкими чертами лица, аккуратно завитыми волосами каштанового цвета и остроконечной рыжеватой бородкой.

Мельком глянув на поднявшегося с кресла дренея, он едва заметно кивнул ему, снял с вешалки тёмно-серый плащ, и накинув его на плечи на ходу, стремительно удалился по коридору.

Оккам бросил вопросительный взгляд на секретаря, который, пожав плечами, чуть заметно развел руками и кивнул в сторону кабинета.

Экзарх постучал. — Благословите, Ваше Высокопреосвященство!

— Свет да осенит вас… Входите, отец экзарх!

Архиепископ Бенедикт в белых одеяниях, с прямой, как шпиль собора спиной, восседал на краешке высокого стула за широким столом из красного дерева.

Лицо его хмурилось, но было ли это выражение связано с появлением экзарха, или же являлось последствием разговора с предыдущим посетителем, оставалось для дренея неясным.

Внимательный взгляд глубоко посаженных тёмных глаз архиепископа задержался на фигуре экзарха.

— Ваше высокопреосвященство, — повторил Оккам, наклоняя голову в поклоне.

Архиепископ кивнул, указывая бледной жилистой рукой на стул напротив.

Сведя тонкие пальцы домиком он пристально изучал дренея, глядя на него поверх них.

— Как вы себя чувствуете, отец Оккам? — осведомился архиепископ, чуть подавшись вперёд.

— Благодарю, ваше высокопреосвященство, — дреней кашлянул, — Благодарение Свету, вашими молитвами, моё здоровье по-прежнему крепко.

Владыка Бенедикт покивал головой. — Рад видеть, — заметил он, — Что служение Свету вдали от родных мест не умалило ни вашей физической крепости, ни ревности духа. Впрочем, — архиепископ улыбнулся уголками губ, — Сила Света действует повсеместно, и столь же неизменна, как и основы нашей веры.

Отец Оккам склонил голову в знак согласия, гадая про себя, что могла означать эта преамбула.

— И одним из краеугольных камней этой веры, отец экзарх, как вы и сами неустанно напоминаете об этом в своих блестящих проповедях, является послушание, — продолжал архиепископ, не сводя с дренея внимательного взгляда. — Именно послушание дает нам возможность познания пути, ведущего к состоянию полной свободы духа, свободы от власти демонов и порождений Бездны.

— Воистину так, — отец Оккам поднял взгляд и встретился глазами с архиепископом.

— Как ваш архипастырь и предстоятель буреградской церкви, я вынужден спросить вас, отец экзарх, что именно и для чего побудило вас, без моего ведома, самочинно увлечь дюжину клириков минувшей ночью, подвергая опасности не только самого себя, но и жизни вверенных вам служителей Света? — взгляд архиепископа сделался колючим, в голосе послышалась сталь.

Отец Оккам вздохнул.

— Прошу прощения, владыка, я, безусловно должен был известить вас и испросить вашего благословения, но, к моему глубокому сожалению, обстоятельства были таковы, что дело не терпело отлагательств. Брат Склиф…

— Брат Склиф! — архиепископ откинулся на спинку стула.

— Именно… — дреней чувствовал себя неловко, — По стечению обстоятельств, я оказался в курсе произошедшего чрезвычайного происшествия в Старом Городе и, учитывая его массовость и потенциальный риск, взял на себя ответственность за принятие экстренного решения…

Архиепископ покачал головой. — Насколько я понимаю, — заметил он, — Речь идёт о массовом отравлении молодых горожан в одном из мест сборищ тех заблудших душ, которые забыли о путях Света.

Экзарх снова вздохнул. — На тот момент, ваше высокопреосвященство, мои мысли были более поглощены спасением их тел, нежели чем наставлением на истинный путь их душ.

— И это, разумеется, похвально, — мягко сказал архиепископ, — Безусловно, ваше рвение — это признак истинного служителя Света. Однако, всякое дело познается по плодам. Итогом вашего самочинного благодеяния стала спасенная девица, которую сейчас опекают наши сестры, да просветит её Свет. Но знаете ли вы, отец экзарх, что, буквально, сразу после вашего возвращения в Собор обратились за помощью из ставки командования? Что в городской тюрьме разразился не то бунт, не то вооруженный захват, в пандаренском квартале — вспышка пожара, в город были стянуты войска, а количество раненных королевских стражников и солдат оказалось сопоставимо с боевой операцией? Что сегодня я вынужден отчитываться перед полковником Хаммондом Клэем о причинах, по которым более половины штата кафедральных клириков оказались выведены из строя, с истощенными ресурсами, а я об этом узнаю последним! Вы знакомы с полковником Клэем, экзарх? Он вполне способен расценить непредоставление помощи в подобной ситуации, как саботаж, со всеми вытекающими последствиями, по закону военного времени. Вы поставили меня в крайне щекотливое, если не сказать — опасное положение, отец экзарх!

— Простите, ваше высокопрэосвящэнство, — покрасневший дреней от волнения начал говорить с сильным акцентом, — Это цэликом и полностью моя вина! Я готов лично прэдстать и отвэчать пэред ставкой…

Архиепископ взирал на поникшего экзарха со смесью сожаления и строгости во взгляде.

— Боюсь, от вашего предстояния будет мало пользы, — вздохнул он, — Однако, по трагическому для всех стечению обстоятельств, полковнику сейчас не до тюремного бунта. У города проблема посерьёзнее — этой ночью при загадочных обстоятельствах скоропостижно скончался главнокомандующий Буреграда, генерал Джонатан Маркус.

Отцу Оккаму это имя мало что говорило, однако высокий чин покойного не мог не вызвать у него удивлённо-недоверчивого возгласа.

Архиепископ кивнул. — Печальное известие и весьма тревожное. Генерал был опытнейшим военачальником и надежной опорой нашего молодого монарха, да осияет его Свет… Последствия его смерти для города и королевства могут быть… непредсказуемы. Вы меня понимаете, отец экзарх? Именно сейчас, как никогда, нам необходимо сплотиться, твердо держась основ нашей веры, и, в первую очередь — послушания. Вы понимаете, Оккам?

Дреней утвердительно кивнул. — Я приложу для этого все усилия, ваше высокопреосвященство!

Архиепископ пожевал губами. — Нам предстоит непростое время, отец Оккам, — сказал он, — Возможно, потребуется мобилизация всех наших ресурсов. Кстати, у меня для вас есть и приятная новость.

Он взял со стола свиток пергамента со сломанной печатью, развернул его и подал дренею.

Отец Оккам пробежал глазами каллиграфические строки, выведенные, по-видимому, штатным канцелярским писцом.

— Благодарность за проявленное мужество и мастерство выпускницы школы? — с удивлением прочитал он вслух.

Архиепископ, слегка улыбаясь, кивнул.

— Гномка Лика… — экзарх нахмурился. — Она же должна была…

— Что? — вопросительно приподнял брови архиепископ.

— Н-нэт, ничего… — отец Оккам вздохнул и вымученно улыбнулся, — Я волнуюсь за неё, ваше высокопреосвященство. У городской службы целителей последнее время слишком большая нагрузка…

Архиепископ развел руками. — Насколько я помню, это была ваша идея, отец экзарх — посылать туда на послушания наших учащихся. Но вы, действительно, правы, городской службе необходимо усилить штат. Брату Склифу… понадобится помощь. Нужно рассмотреть возможности резерва.

Отец Оккам кашлянул. — Раз уж мы заговорили об этом, владыка, есть еще кое-что, о чем меня просил Аргуин.

— Да? — архиепископ едва заметно нахмурился.

— Этой ночью мы столкнулись с проблемой распространения в городе отравляющего дурмана, известного, как «демоново колено». Некая организация добавляет его в курительные смеси и распространяет по всему Буреграду. Единственным доступным антидотом является растение Asphyxius Simplus, в народе именуемый удавником. У городской службы острая проблема с ресурсами, и я обещал…

Показалось ему, или нет, что архиепископ кинул быстрый тревожный взгляд на входную дверь?

— Об этом не может быть и речи, — архиепископ отрицательно покачал головой, — Вы же сами только что сказали, экзарх, что данный ресурс является уникальным, а, следовательно, в условиях стремительно развивающейся эпидемии — стратегическим. Мы не можем распоряжаться им без учёта возможных последствий, особенно сейчас.

— Но, владыка, наших запасов достаточно, чтобы…

— Это не обсуждается, отец экзарх, — архиепископ Бенедикт поднялся со стула, давая понять, что аудиенция подошла к концу.

— Да, ваше высокопреосвященство, — скрепя сердце, ответил Оккам, также поднимаясь и склоняя голову, чтобы принять благословение.

Архиепископ покачал головой. — Вижу, что в глубине души вы не согласны с моими словами. Однако, со временем вы поймёте, что задача предстоятеля — не только решать сиюминутные задачи, но и уметь видеть перспективу…

Шум, доносящийся из коридора оборвал архиепископа на полуслове. Голоса раздавались всё громче, и, поневоле прислушивающийся к ним экзарх, уловил возмущенный женский молодой голос, и знакомый ему срывающийся фальцет секретаря. Архиепископ нахмурился и протянул уже руку к звонку, стоящему на его столе, когда дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появилось сразу несколько человек.

Невысокий, плотный брат ордена Кассий выглядел раскрасневшимся, и нервно утирал пот со лба.

Из-за его плеча выглядывал округлившимися глазами секретарь, а между ними находилась юная дренейка, доставленная непосредственно Оккамом в Собор этой ночью.

Дренейка выглядела взъерошенной и возбужденной, яркие зеленые глаза её сверкали; засунув руки в карманы кожаного с металлическими заклепками жилета, он с вызовом уставилась на опешивших иерархов, в немом изумлении взиравших на эту картину.

Первым опомнился архиепископ.

— Что здесь происходит?! — вопросил он.

— Вашвысокопресщесво… — низенький человечек отдувался и обильно потел, — Эта подопечная отказывается от лечения и опеки! Она требует, чтобы её немедленно отпустили, а, поскольку у нас нет никаких данных о её попечителях…

— Я сама себе попечительница! — перебила его дренейка, мотнув головой с парой изящных рожек, — Я здорова и не собираюсь лежать в этой вашей палате и пить всякие дурацкие микстуры! Я свободная дренейка в свободном городе, и протестую против того, чтобы меня тут удерживали!

Архиепископ, вздёрнув брови, взирал на дренейку, как на неведомого удивительного зверька.

Секретарь, будучи еще более бледным, чем обычно, корчил Оккаму страшные рожи.

— Насколько я понимаю, — произнёс ледяным тоном архиепископ, — Это и есть та самая пострадавшая девица, которую вы, отец экзарх, этой ночью передали на попечение сёстрам?

— Эти ваши сёстры — глупые наседки! — вмешалась дренейка, прежде чем Оккам успел открыть рот, — Они всё время толкуют про Наару, что они нас не забыли и повторяют одно и то же! Аркенон порос! Крона кай крестор!

— Элисия! — отец Оккам, наконец, пришёл в себя, — Как ты разговариваешь с владыкой!

— Меня зовут не Элисия! — отрезала дренейка, — Это не моё имя, его придумали в приюте, когда меня туда отдали! Меня зовут Оппай!

Экзарх прикрыл на секунду глаза. «Только бы владыка не знал, что это означает на эредарском!» — мысленно взмолился он.

— Вашэ высокопреосвящэнство, — заговорил он, — Я приношу свои извинения за это юное дитя, и немедленно свяжусь с сёстрами приюта, для установления ответственных опекунов…

Архиепископ покивал. — Будьте так любезны, отец экзарх, — сказал он. — И в следующий раз прошу вас помнить, то, о чём мы с вами говорили.

Оккам почти силой вытолкнул из кабинета Элисию вместе с её провожатым и секретарем.

Дренейка гордо вскинула голову и показала брату Кассию язык.

* * *

Лика проснулась оттого, что яркий луч солнца бил ей прямо в глаза.

Она села на кровати, сонно жмурясь, и, потянувшись, с удивлением обнаружила, что находится не в своей привычной ученической келье, а в просторном помещении, с рядами одинаковых деревянных коек, и окнами, выходящими прямо в хорошо знакомый ей тенистый дворик. Кроме того, запах, стоявший в помещении также безошибочно подсказал ей, что где-то неподалеку находится кухня, на которой мог готовиться только борщ, и только одной единственной знакомой ей пандаренкой. Она соскочила с кровати, обнаружив свою тунику висящей на её спинке, выстиранной и выглаженной. Лика охватила волна теплой благодарности к Мирте, успевшей с раннего утра позаботиться и о ней.

Слабый стон, раздавшийся с кровати напротив, привлёк её внимание.

Лилиан выглядела гораздо лучше, чем ночью, но все равно была очень бледна. Массивная повязка на её груди, выглядевшая неуклюжей, была темно бурой от крови. Лика подошла поближе и склонилась над пострадавшей.

— Сестра Лилиан! — позвала она, — Вы меня слышите?

Девушка открыла глаза, встретилась взглядом с гномкой и утвердительно дважды сомкнула веки.

— Пить… — еле слышно прошептала она.

— Сейчас, сейчас!

От волнения, Лика не сразу заметила стоявший рядом на деревянной тумбочке ковшик с водой. Она поднесла его к губам целительницы, одновременно поддерживая её за плечи и стараясь немного приподнять тяжелую для неё девушку.

Лилиан сделала глоток и тут же закашлялась, упав на подушки, едва не повалив вместе с собой маленькую гномку и расплескав при этом воду. На губах её появились пузыри розовой пены.

Лика ахнула и беспомощно застыла, не зная, что делать. К счастью, приступ кашля длился всего несколько секунд, потом целительница затихла, прикрыв глаза. Лика постояла еще немного, наблюдая за ней, чтобы убедиться, что она дышит. Скрипнула дверь и на пороге появилась Мирта, с тазом воды в руках, от которой шёл пар, и сверкающими белизной полотенцами, перекинутыми через плечо.

Увидев гномку, стоящую рядом с Лилиан, она чуть не выронила таз.

— Лика! — пандаренка поставила свою ношу на соседнюю тумбочку и, всё-таки, всплеснула лапами.

— Тебе нужно лежать и восстанавливать силы! Чао рассказал мне…

— Мирта! — перебила её Лика, бросаясь навстречу, обнимая её и зарываясь лицом в теплый мех пандаренки, — Так здорово, что ты здесь, и я — тоже.

— Конечно, я здесь, — фыркнула Мирта, — Где же мне еще, по-твоему быть? Кто-то же должен кормить вас и стирать ваши одеяния, пока вы заняты спасением жизней. Она лукаво усмехнулась, гладя лапой гномку по голове.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, со мной всё нормально, — гномка подозрительно шмыгнула носом, — Только голова немного кружится…

— Тебе надо поесть, — заметила Мирта, извлекая откуда-то из кармана передника ломоть ноздреватого хлеба с румяной корочкой, — Вот, это я сегодня утром пекла.

Лика впилась зубами в хлеб, который показался ей самой вкусной едой, которую она когда-либо пробовала. Пандаренка покачала головой, улыбаясь, наблюдая за ней.

— Сейчас будем обедать, — сказала она, — Только закончу с перевязкой.

— Я помогу! — Лика поспешно проглотила кусок и спрятала остатки в карман.

Мирта кивнула, погружая одно из полотенец в воду и аккуратно отжимая его.

— Только не вздумай использовать свои силы, — предупредила она.

Вода в тазу оказалась не обычной, а отваром из каких-то листьев.

Наблюдая, как Мирта сначала смачивает им старую повязку, потом кладёт на неё влажное горячее полотенце, Лика с грустью подумала о том, что её сил хватает совсем ненадолго, и, очевидно, ей еще очень многому предстоит учиться.

Когда они снимали старые пропитанные кровью бинты, Лилиан снова застонала, но пандаренка положила ей лапу на голову и принялась что-то приговаривать на своём языке, из которого Лика не понимала ни слова, но речь звучала размеренно и убаюкивающе, так что Лилиан постепенно успокоилась и снова заснула.

Рана выглядела ужасно, но, хотя бы, уже не кровила.

Мирта покачала головой. — Нужен опытный целитель, — вздохнула она, — Если она не получит необходимой помощи ближайшее время, останутся шрамы и рубцы. Для девушки её возраста это беда.

— Отец Оккам, — начало было Лика, но Мирта махнула лапой.

— Соборные клирики, конечно, хороши, но здесь нужен особый специалист. Боюсь, в Буреграде таких не найти… Ладно, я уверена, брат Склиф сможет что-нибудь придумать.

— Что ж, — она подняла таз с остатками отвара и грязными бинтами, — Я отнесу это на кухню и возьму лекарства для нашего второго пациента. С ним должно быть попроще.

— Второго? — Лика недоуменно огляделась по сторонам.

— А таурена-то ты и не приметила, — рассмеялась Мирта, указывая лапой в сторону койки, на которой, как показалось Лике, лежала груда старых матрацев.

Присмотревшись, она обнаружила, что под кучей тряпья на кровати угадывались очертания огромного тела, а то, что она приняла за пару шерстяных одеял, оказалось косматой гривой огромной головы быка, частично выглядывающей из-под одеял.

— Он…спит? — понизив голос до шёпота спросила Лика.

Мирта кивнула. — Чао усыпил его еще в тюрьме, а потом ему дали снотворное, правда, я не уверена насколько ему хватит выбранной дозы. Мы ориентировались на порцию для мушана… Ну, я пошла.

Лика рассеянно кивнула, не сводя глаз с размеренно поднимающейся и опускающейся горы одеял на кровати.

Когда, спустя четверть часа, она вышла на крыльцо, её охватило ощущение удивительного покоя, словно она снова была дома. Ставший уже родным двор в сени густых деревьев, дворфы, расположившиеся в тени, чопперы, припаркованные неподалеку от крыльца…

Лика поискала взглядом Атуин, но его нигде не было видно. Тем временем, её появление не прошло незамеченным для братьев, которые приветствовали её радостными возгласами.

— Как самочувствие, сестричка? — Вилли заглянул ей в глаза с некоторой тревогой, — Вчера, когда Чао принёс тебя, ты была совсем никакая — я уж испугался, что что-то случилось!

— Что с ней будет! — усмехнулся брат, — Лика — кремень девчонка! Настоящая бурреганка!

— Гномка, — сердито поправила его Лика, — Я — гномка! Слышать не хочу этих дурацких названий!

Буреградское толерантное наименование её расы неприятно напомнило ей о Штепселе, но сейчас ей не хотелось думать ни о нём, ни о Шпакле.

— Смотри-ка, — хмыкнул Билли, — Уже характер прорезывается! Вот что значит боевая школа!

— А где Чао? — спросила Лика, желая перевести разговор на другую тему.

Братья разом посерьёзнели. — Уехал в квартал к пандаренам, — нехотя буркнул Билли.

— Вызов? — Лика переводила взгляд с одного брата на другого.

— Не совсем, — Вилли вздохнул, — Понимаешь, когда мы приехали туда вчера, там творился какой-то хаос. Само-собой, не обошлось без спайса, но понять, кто там был под травой, а кто — нет, было попросту невозможно — все носятся, галдят чего-то на своём языке, дети путаются под ногами, короче — бардак!

Какой-то пандарен чуть на нас не набросился, ну, Билли пришлось двинуть ему разок для острастки, тот в рёв, другие набежали; стражи-то, как всегда, там днём с огнём не сыщешь, хорошо, Склиф появился вовремя.

— Брат Склиф? — Лика удивилась, — А я-то думала, он торопился к тюрьме, и еще удивлялась, почему его там не было видно…

Билли пожал плечами. — Короче, он что-то им там прорычал на ихнем, и они сразу притихли. Склиф велел нам ехать к вам, а сам опять куда-то исчез. Вроде как, искал кого-то.

Лика призадумалась. Получалось, что брат Склиф отсутствовал не только в тюрьме, но и в пандаренском квартале; что же, в таком случае, еще могло совершиться этой ночью, что потребовало непременного присутствия воргена?

— Ну вот, — продолжал между тем Вилли, — А утром выяснилось, что в пандаренском квартале ночью произошел пожар. Чао, как услышал, так сам не свой стал — завёл Атуин и уехал, никому ничего не сказав.

— Переживает за сородичей, — вздохнул Билли, — У них же там, почитай, каждый друг-другу родственником приходится в каком-нибудь колене.

Внимание Лики тем временем привлекла фигура дренея, появившаяся из-за угла дома. Дреней направлялся в их сторону, и, по мере приближения, Лика узнавала знакомые черты шамана, запомнившиеся ей еще со времени их первого знакомства: разноцветные косички бороды, кожаная куртка-безрукавка, перехваченные тесьмой длинные седоватые волосы, и обилие плетеных украшений на руках.

— Гляньте-ка, — усмехнулся Билли, — Давненько не видались, Пых! Какими судьбами?

Шаман обменялся с дворфами рукопожатиями, склонил голову перед Ликой и на секунду задержал на её лице внимательный взгляд глубоких мерцающих глаз, цвет которых было трудно определить.

Ей показалось, что он чуть заметно подмигнул ей, словно намекая на что-то, известное только им обоим.

— Как прошла ночь? — спросил он.

— Замечательно! — Вилли сплюнул, — Стоило этому медноголовому пожелать нам доброй ночи, и нам не пришлось сомкнуть глаз до утра…

— Да, здорово нас помотали, — вздохнул Билли, — А теперь еще у нас в бараках этот тауренский вождь… Кстати, Лика, как он?

Лика неопределенно пожала плечами. — Он всё время спит, — сказала она, — Раны множественные, но Мирта говорит, что все они не опасные и жизненно важные органы не задеты. Всё, что ему пока нужно — это покой и сон.

— Ага, — проворчал Билли, — А еще, когда он проснется, потребует жратвы… И будет замечательно, если он не разнесёт половину бараков.

— Сочувствую вашему нелегкому труду, — произнёс дреней, — Собственно, если я могу быть чем-то полезен…

— Забери к себе таурена? — предложил Билли.

Пых усмехнулся. — Думаю, он неплохо бы вписался в нашу группу. Нам как раз не хватает хорошего ударника на больших барабанах… Но я имел в виду более скромные задачи, например, такие, как эта.

С этими словами, шаман снял с плеча сумку и вытащил из неё несколько пучков трав, перехваченных жгутами.

— Вот, это — все запасы удавника, которые мне далось достать, — сказал он, — С настоем, к сожалению, помочь не получилось.

— И за это спасибо! — покачал головой Вилли, принимая от Пыха пучки трав.

— Кстати… — шаман помедлил, — По поводу Элисии — той девочки-дренейки, которую забрал отец Оккам…

— Она, должно быть, в Соборе, — заметила Лика, — Там хорошие условия и очень добрые сёстры!

— Если честно, именно это-то меня и беспокоит, — вздохнул дреней, — Собственно, я собираюсь навестить её, а ещё я хотел бы повидаться с вашим Чао…

Билли махнул рукой. — Ищи его в пандаренском квартале! Но лично я бы не советовал тебе туда сейчас соваться.

Шаман покивал. — Что ж, я, пожалуй, пойду, — сказал он, — Нужно узнать, что там с Элисией. Она неплохая девочка… В глубине души.

С этими словами он улыбнулся и, развернувшись, зашагал в направлении, откуда появился.

— Что-то я не совсем понял, — пробормотал Билли, — Зачем ему понадобился Чао?

— Лика! — брат Склиф в своем человеческом обличье стоял на крыльце.

Лику поразила необычайная бледность его лица и глубоко залегшие иссиня-черные круги под глазами.

Когда она подошла ближе, ей бросилась в глаза некоторая несвойственная нервозность в облике воргена, проявляющаяся в морщинах, прорезывающих лоб, суточной небритости и горящем взгляде воспаленных глаз.

— Почему ты здесь? — ворген, нахмурившись, глядел на неё, — Ты должна была вернуться в Собор!

— Я…я не помню, как оказалась тут, — призналась гномка, — Я уснула в чоппере, когда мы возвращались с Чао.

Ей пришла на ум мысль рассказать воргену о гноме, и о подслушанном ей накануне разговоре, но Слиф выглядел настолько усталым, что она решила, что сейчас не самый удачный момент.

— Возвращайся в школу, — ворген потёр рукой переносицу, — На сегодня у тебя выходной, отдохни и приведи себя в порядок, кроме того, у тебя, кажется, есть еще занятия?

— Но ведь… — Лике стало обидно, что минувшей ночью она ездила и работала наравне со всеми, а теперь её отправляют в школу, как обычную ученицу. А ведь именно она спасла накануне сестру Лилиан!

— Чао уехал, шеф! — подал голос Билли, — Вообще-то, помощь нам бы не помешала…

— Будет вам помощь, — отрезал ворген, — По распоряжению его высокопреосвященства ректора, штат городской целительской службы будет усилен в ближайшее время. Сегодня ожидается прибытие бывшего капеллана, небезызвестного вам отца Зебория…

— Зеборий?! — ахнул Вилли.

Билли расхохотался. — Его высокопреосвященство и вправду очень о нас печётся!

Однако, под мрачным взглядом брата Склифа, тут же посерьёзнел. — То есть, я хотел сказать — мужик-то он неплохой, — поправился он.

— Лика, — ворген повернулся к гномке, — После обеда отправишься в Собор!

— Не обсуждается, — прибавил он, заметив, что гномка раскрыла рот.

Развернувшись, он исчез в глубине дома.

Вилли сочувственно похлопал гномку по плечу. — Он не в духе, — утешил он её, — Да и прав, в общем-то — тебе сейчас нужно восстановить силы, а не мотаться по вызовам. Завтра придёшь.

Лика, набычившись, передернула плечами. Здесь все решали за неё, что ей лучше, а что — нет!

— Лично я бы на твоем месте был бы только рад, — вздохнул Билли, — Поесть и отдыхать — с удовольствием бы поменялся!

— А кто такой этот отец Зебо… как его? — спросила Лика.

— Зеборий! — Билли расплылся в широкой улыбке, — Настоящий капеллан, не то что этот рохля Сарно!

— Вы его знаете? — Лика с любопытством уставилась на дворфов.

— Ну, а то! — Билли рассмеялся, хлопнув себя по колену. — Он же, как-никак, наполовину дворф!

— Наполовину?

— Ну да! — Билли усмехнулся, — По отцу. Тот еще, говорят, был охотник!

Вилли махнул рукой. — Болтать, известно, горазды! Хорошая у них семья была, так, по крайней мере, Зеборий сам мне рассказывал. Жили они в Дунь-Мороке, отец охотой промышлял, это да. А Зеборий получил образование в Сталеграде, и служил там же. Потом по программе развития дворфо-человеческих отношений был переведен в Буреград, служил при Соборе.

— Служил? — переспросила Лика.

— Ну… дворф замялся, — Официально, он сейчас за штатом. Вроде как на покое, почетный целитель в Приюте Безумных.

— Конечно! — фыркнул Билли, — После того случая, архиепископ его за штат и вывел!

— Какого такого случая? — полюбопытствовала Лика.

— Ээ… — Билли нерешительно поглядел на брата, и махнул рукой. — Все равно ведь узнает, — сказал он. Так уж лучше от нас…

Лика, заинтригованная, переводила взгляд с одного брата на другого.

Вилли вздохнул. — Понимаешь, — начал он, — Мы тогда еще только начинали работать, молодые были. Вот, дают нам как-то вызов, в дворфийский квартал. Приезжаем, там дворфиха такая… — Вилли развёл руками, как бы обрисовывая размеры бочки средних размеров.

— Ну, спрашиваем у неё, что, значит, случилось. «Не у меня, — говорит, — у дочки хворь приключилась. Совсем плохо ей, значит». Смотрим: всё как полагается, дочка — копия мамы, разве что в обхвате еще пошире. «Поела, говорит, накануне, в гномском ресторанчике, живот вот прихватило, да так, что не разогнуться». Ну, у гномов известно чем кормят — ты уж, извини, Лика, но фастфуд у них сомнительный, прямо скажем. Видим с брательником, лежит деваха, стонет, за живот держится, бледная вся, осмотреть не дается толком. А тут мамаша еще над душами стоит, да требует, чтобы мы, значит, дочку спасали незамедлительно.

— Я хотел её там и оставить, — заметил Билли, — И так бы оно, глядишь и лучше было бы… Пожевала бы травки, а потом…

— Не перебивай! — возмутился Вилли, входя во вкус повествования, — Короче, почесали мы бороды (тогда они у нас еще были), да и поволокли её в Собор (бараков в те времена еще не построили). Приезжаем, а там нас как-раз отец Зеборий встречает. Как всегда, после кружечки.

Увидел нас с дворфикой и давай потешаться: «Что вы, говорит, остолопы, привезли мне. Её к сёстрам везти надо было, в повивальный корпус!»

Лика непонимающе нахмурилась. — То есть, она…

Билли кивнул. — Как есть, на сносях была! Пока Зеборий над нами смеялся, у ней схватки в полную силу начались — пришлось ему самому роды и принимать прямо там. Ну, девчонка родила парня крепенького, Зеборий сестёр позвал, возится там, значит, а мы во дворик — покурить.

Стоим, языками чешем, как же он сразу углядел-то, и как мы пропустили такое дело. А тут как-раз мамаша подкатывает, вся в мыле, пыхтит, как паровоз. «Где, говорит, девочка моя ненаглядная, я ей покушать домашнего принесла». Ну, мы и говорим ей, что так, мол, и так — девочка ваша в положении, стало быть, оказалась — поздравляем с внуком. А та, как услышала, аж взбеленилась!

«Быть, говорит, такого не может, и всё тут! Я, дескать, свою кровинушку холила и лелеяла, она у меня только книжки читает, а вы на неё такой поклёп возводите!» Ну, мы переглянулись, плечами пожали, да и отправили её к отцу Зеборию.

— А он? — Лика уже не знала, смеяться ей, или краснеть.

— А что он? Зеборий — мужик простой, открытым текстом ей сказал, что, значит, девочка ваша вовсе и не девочка уже давно, потому как маленькие дворфята сами по себе в животах не появляются, даже от гномской кухни!

— Ну, он это ей немного по-другому объяснял, — ухмыльнулся Билли, — В общем, выскочила она оттуда красная и злая вся. «Я, говорит, архиепископу буду жаловаться на вашу контору — забирали, мол, здорового ребёнка, а вернули с приплодом!»

Лика недоумённо воззрилась на братьев.

— Да клянусь! — Билли стукнул себя кулаком в грудь, — Мы сначала сами не поверили — думали, на эмоциях, всё такое. Так нет же! Она такую петицию накатала — на четырёх листах! Нам брат Склиф зачитывал потом избранные места…

— Брат Склиф?

— Так нас она тоже обвиняла! — Вилли хмыкнул, доставая папиросу, — Потом-то нам не до смеха уже было — целую комиссию собирали, официальный разбор проводили, все дела. Нас, конечно, Склиф выгородил, а вот Зеборию досталось по полной.

— Но… За что же?! — Лика непонимающе смотрела на дворфов.

Билли махнул рукой. — Официально — не нашёл подхода к матери пациентки, находившейся в тяжелой стрессовой ситуации, нарушение деонтологии и целительской этики. Ну, и у владыки Бенедикта на него зуб уже давно имелся, уж больно Зеборий на язык невоздержан бывал, да и заложить любил за бороду. Вот и ушли его, так сказать, по собственному ходатайству…

Пока Лика осмысливала услышанное, из бараков показалась Мирта, позвавшая их к столу.

Билли уже в нетерпении постукивал ложкой по столу, с вожделением глядя на большой чугунок, от которого исходил ароматный пар, когда хорошо знакомый писк кристалла раздался из-за пазухи его жилета.

— Да чтоб тебя! — выругался он, глядя на светящийся тревожно-бордовым цветом кристалл, — Поесть ведь не дадут!

Вилли, сокрушенно вздохнув, с обреченным видом распихивал по карманам хлебные корки.

— Может, успеете всё-таки? — сочувствующе предложила Мирта.

Билли покосился на дверь в коридор, ведущего к кабинету брата Склифа.

— Извини Мирта… Мы бы с радостью, конечно, но тут красный код, и Склиф этого не одобрит.

— Далеко? — подал голос Вилли.

— Ремесленный квартал, — вздохнул брат, — Похоже, опять отравление…

Ворча и переговариваясь между собой, дворфы покинули кухню.

Лика проводила их взглядом с оттенком сожаления — ей было всё-таки обидно, оттого, что её не берут с собой. Впрочем, поставленная перед ней Миртой миска аппетитно пахнущего борща заставила её отвлечься от внутренних переживаний.

Не успело за дверью смолкнуть тарахтенье чоппера, как снова послышался шум мотора, по звуку которого Лика безошибочно определила Атуин.

И, действительно, минутой позже, в холл ввалился Чао, перепачканный машинным маслом и копотью, распространяя вокруг себя запах гари.

При виде брата, Мирта всплеснула лапами. Пандарен устало сбросил кожаный жилет и полез под рукомойник, отфыркиваясь и тряся головой; Мирта принесла в ковшике еще теплой воды и свежее полотенце. «Когда она только успевает их наглаживать?» — пронеслось в голове у Лики.

— Ну, что там? — спросила пандаренка, тревожно глядя на Чао.

Тот вздохнул. — То же, что и с другими. Только табак был трубочный.

Мирта ахнула. — И… и сколько…

Чао покачал головой. — К счастью, то ли из-за другой текстуры и состава табака, то ли из-за особенностей физиологии нашей расы, воздействие спайса было не столь выраженным. Сначала наблюдалось возбуждение, агрессивность, необычное поведение — братья как-раз попали на эту фазу. Потом, как правило, крепкий глубокий сон. Возможно, всё бы и обошлось, если бы не злая случайность…

Чао помолчал. — Помнишь Сюэня? — спросил он Лику.

— Того пандарена, который нападал на нас с ножом? — Лика передернула плечами, — Такое не сразу забывается!

— Ну, речь не о нём, а о его бабке Лю, которую ты могла видеть тогда у них. Она, несмотря на свой преклонный возраст, держит торговую палатку в торговом квартале, где торгует травами, которые сама же и выращивает, в том числе и табаком.

Лика нахмурилась. — То есть…

Чао пожал плечами. — Случайность, или нет, но именно она, по-видимому, сама выкурила больше всех, и заснула с трубкой в зубах. Возможно, уголёк попал на пол, так, или иначе, с их комнатушки, по словам соседей и начался пожар…

Мирта в ужасе покачала головой.

Чао печально кивнул. — К счастью, его вовремя заметили, и сумели справиться до того, как огонь охватил весь дом, но несколько пандаренов получили ожоги, кое-кто наглотался дыма, а саму Лю едва успели вытащить из горящей кухни, с обгоревшей шерстью и без сознания. Я хотел забрать её сюда, но семья воспротивилась. Впрочем, там есть свои целители, хотя и не совсем традиционные, в понимании вашей школы.

Вздохнув в очередной раз, пандарен сел за стол и придвинул к себе миску с борщом, которую Мирта наполнила до краёв.

— А где Склиф? — спросил он, отламывая здоровенную краюху от каравая.

Мирта махнула лапой. — Звала уже два раза. Заперся в кабинете, надымил так, что наши туманы облаками покажутся.

— Хм, — Чао наморщил лоб, — Я так толком и не поговорил с ним с ночи….

Стук в дверь прервал его мысль. Прежде чем кто-либо успел ответить, дверь отворилась и на пороге появилась дренейка. Чем-то она напоминала Пыха, возможно, стилем одежды. Тот же кожаный жилет с металлическими цепочками и кольцами, те же цветные плетеные браслеты и кожаные ремешки на руках. Голые плечи были покрыты причудливыми татуировками, в виде эредарских рун и драконов.

Лика не сразу узнала её, чего нельзя было сказать о Чао, который при виде неожиданной гостьи, удивленно поднял брови.

— Алоха, — сказала дренейка, и уставилась на пандарена яркими зелёными глазами.

Чао склонил голову набок. — Если не ошибаюсь… — начал он.

— Я тебя помню! — перебила его зеленоглазая дренейка, — Это ведь ты меня звал во сне!

— Ты почти оставила этот мир, — серьезно сказал пандарен, — И уже перешла грань. Если бы не отец Оккам…

— Его я тоже помню! — тряхнула чёлкой дренейка, — Но именно ты был там со мною! И еще — Пых.

— Почему ты не в Соборе? — спросил Чао, — Ты потеряла много сил и тебе следовало бы…

— Там скучно! — не терпящим возражения тоном возразила ему дренейка, — И вообще, вся эта бесконечная болтовня про Наару и их Свет просто бесит!

Лику начинала раздражать эта вызывающая девица, постоянно перебивающая пандарена.

— Вообще-то, — заметила она, — Если бы не отец Оккам и не сила Света, ты бы сейчас вряд ли бы здесь стояла…

Дренейка наградила её полупрезрительным взглядом и проигнорировала её замечание.

Подойдя к пандарену, она остановилась, глядя ему в глаза снизу вверх, потом неожиданно приподнялась на цыпочки, обхватила за шею и чмокнула в нос.

Мирта расхохоталась, Чао, казалось, слега опешил, а дренейка, развернувшись, крутанула рогами и выскочила за дверь, слегка покраснев.

— Ну, Чао, — Мирта продолжала смеяться, — Кажется, у тебя появились поклонница!

Пандарен озадаченно потёр нос. — Такое чувство, что я уже где-то видел этот взгляд, — рассеянно сказал он, — Ох и глазищи! Он нахмурился, пытаясь вспомнить, но в этот момент кристалл, лежавший около него на столе вспыхнул оранжевым и запищал.

Пандарен вздохнул и с сожалением поглядел на остатки борща в миске.

— Что там? — Лика умоляюще глядела на пандрена.

Чао вгляделся в кристалл и на его морде появилось озадаченное выражение.

— Замок… пробормотал он, переводя на Мирту недоумевающий взгляд.

У Лики перехватило дыхание.

— Чао, — просительно прошептала она, умильно глядя на него, — Можно, я с тобой? Я могу повести Атуина, а ты в это время подремлешь…

Мирта покачала головой. — Тебе же надо быть в Соборе! — напомнила она.

Чао махнул лапой. — Она все-равно сделает по-своему, — философски сказал он.

— Ура! Спасибо, Чао! — Лика обняла пандарена и метнулась во двор.

— И чего тебе не сидится только, — покачал головой пандарен, усаживаясь рядом.

Лика усмехнулась, застегивая ремень шлема.

Атуин зарычал и покатился по улице, прочь от бараков.

Ворген, стоявший у окна, провожал его взглядом, крепко сжимая челюстями мундштук трубки.