Высокое белое здание, располагающееся в глубине парка Буреграда, возвышалось над зелёными кронами окружающих его деревьев. Экзарх Оккам остановился около резных ворот, за которыми начиналась утоптанная дорожка, ведущая к Приюту.
Среди разбитых клумб и газонов прогуливались обитатели уникального и самого необычного лечебного заведения Буреграда, не фигурировавшего ни в одной из официальных летописей или хроник города. Тут проходили курсы восстановительного лечения те из жителей, которые по каким-либо причинам, начинали сомневаться в собственной реальности, либо обнаруживали в себе новые, альтернативные личности, или, устав от окружающей их действительности уходили в свою, доступную только им.
Здесь можно было встретить представителей самых разных рас и народов и даже существ, как среди пациентов, так и среди лечащего состава, так что порой невозможно было провести грань между теми и другими.
Формально, Приют не являлся лицензированным лечебным учреждением города, и представлял собой, скорее стихийно организовавшуюся структуру с автономной системой управления и собственным фондом.
Основателем его являлся полумифический эльфийский монах Эль Ниньо, по городской легенде, один из первых представителей народа калдорай, посетивший Буреград в те дни, когда город лежал в руинах после нашествия полчищ орков. Вдохновленный красотой этого места, с которого открывался вид на морскую гавань с одной стороны, и бескрайние западные земли с другой, он посадил здесь семена деревьев, которые привез из родного Дарнасуса, тем самым положив начало городскому парку.
Будучи натурой не только творческой, но и деятельной, Эль Ниньо, упражняясь в медитации и созерцании, активно помогал местным, немногочисленным после отгремевшей войны жителям, делясь с ними своими знаниями и опытом. Искусство врачевания, которым он владел, привлекало к нему множество страждущих, а мудрые наставления и умение дать нужный совет высоко ценились немногочисленными поселенцами этих мест. Со временем, вокруг него сформировалось нечто вроде общины, которая впоследствии и стала орденом, получившим название Шаль-Тер Инь-Сан, что в переводе с древнеэльфийского означало «Пристанище разума».
Спустя годы, когда люди вернулись в свою разрушенную столицу, и город снова начал отстраиваться, орден содействовал им, чем заслужил благоволение правителя людей, и для ордена был построен отдельный замок, который и стал именоваться Приютом. Однако, позже, в возрождаемом королевстве вспыхнула смута, переросшая в гражданскую войну, унесшую жизни многих, в том числе — королевы, покровительствовавшей ордену. Опечаленный произошедшим и потрясенный людской жестокостью, эльфийский монах не захотел более поддерживать отношений с властями и внешним миром, и навсегда скрыл Приют за туманами, искажающими реальность. Отныне дорогу туда могли найти лишь те, чье внутреннее око могло прозревать сквозь видимую оболочку внешнего мира, либо же те, кто для кого реальность была относительна и зыбка.
Такова была легенда. Внешне же, Приют выглядел как вполне обычное здание старинного типа, высотою в несколько этажей, с белыми стенами. Близость моря и особое расположение приводили к тому, что здание было, действительно, частично скрыто туманом, а особая слава его обитателей делала Приют мало популярным среди горожан.
Обо всём этом экзарх размышлял, пока шел по дорожке ко входу в здание. Высокие двери бесшумно распахнулись перед ним. Просторный и светлый вестибюль производил смешанное впечатление — множество зеркал, располагавшихся повсюду, искажали реальность, и мешали определить истинные размеры холла. Среди десятков отражений дренея, смотревших на него со всех сторон, вокруг мелькали десятки, если не сотни других, выглядевших смутными, словно призрачными. Он и сам почувствовал себя неуверенно в этом странном и непонятном месте.
Мимо экзарха сновали пациенты и фигуры в белых халатах, но никто, казалось, не обращал на него внимания, словно он был чем-то нереальным. А, может, нереальными были они?
Кто-то тронул его за плечо.
Обернувшись, Оккам встретился взглядом с невысоким дренеем, с морщинистым лицом, облаченным в короткий кожаный жилет со множеством заклепок, поверх которого был накинут белый халат.
— Экзарх Оккам, если не ошибаюсь? — голос дренея был чуть хрипловатым.
Оккам склонил голову.
Дреней удовлетворенно кивнул. — Идёмте, ваше попечительство, я провожу вас.
Лицо дренея смутно казалось знакомым экзарху, но он не мог припомнить, где его видел.
— Мы знакомы? — спросил он на всякий случай.
Дреней сделал неопределенный жест рукой. — Буреград — небольшой город, — расплывчато ответил он, — Возможно, имя старого Пыха кому-то что-то да говорит.
— Этот белый халат, — снова заговорил Оккам, когда они поднимались по лестнице, — Означает принадлежность к ордену?
Пых покачал головой. — Здесь не существует понятия ордена в том смысле, в котором вы привыкли понимать, отец экзарх. Это — особенное место. Тут кто-то теряет себя, а кто-то — находит. Наша задача — помочь обрести равновесие ищущим. И те, кто преуспевает в этом, становятся Проводниками, балансирующими на грани реальностей… Белый халат — лишь символ просветления.
«Иными словами», — подумал экзарх, — «Все они тут не совсем нормальные».
Словно угадав его мысли, Пых усмехнулся.
— Иногда, — сказал он, — Мне снится, что я заперт в бесконечном пространстве со стеклянными перегородками, словно белка в колесе, совершающая бессмысленный бег. И в тот момент, когда я вижу этот сон, я уверен в его реальности. Так где же настоящий я?
Оккам пожал плечами. — Свет! — сказал он, — Нельзя забывать про Свет! Истинное знание доступно лишь разуму, просвещенному им. Иначе мы обречены блуждать в потемках.
Пых покачал головой. — Я не силён в теософских вопросах, — сказал он, — Для шамана реальность всегда относительна. Впрочем, — он хитро улыбнулся, — Возможно, в лице отца Зебория вы, экзарх, найдете достойного оппонента.
Они остановились у потемневшей двери, покрытой облупившейся краской. На позеленевшей от времени медной табличке крупным готическим шрифтом было выведено: «Зеборий».
Оккам повернулся к своему провожатому, чтобы поблагодарить его, но обнаружил, что тот исчез, словно растворившись в неярком свете мерцающих светильников.
Пожав плечами, дреней осторожно постучал в дверь. Тишина. Он постучал еще раз и прислушался. Непонятный шум, доносившийся из-за двери, сбивал его с толку. Наконец, постучав третий раз, экзарх нажал дверную ручку, издавшую скрип, и дверь неожиданно легко подалась, пропуская Оккама в полутемную келью.
Здесь стоял тяжелый сивушный запах. Неподалеку от входной двери у стены располагался топчан, рядом с которым высился пузатый бочонок и маленький столик с деревянной резной кружкой. На топчане, скрестив ноги, восседал невысокий старичок, которого можно было принять как за человека, так и за дворфа. Окладистая седая борода торчала в разные стороны воинственными клочьями, круглая лысина поблескивала капельками пота. Насупившись, старик не сводил сосредоточенного взгляда с крохотной модели гномской огнестрельной боевой машины, с жужжанием кружащейся по полу, по-видимому, и являвшейся источником шума, который экзарх слышал из-за двери. В руках у старика была зажата небольшая коробочка с рычажками и кнопками, посредством которой, очевидно, он управлял перемещениями машины.
Экзарх кашлянул, но это не произвело ни малейшего эффекта на увлеченного дворфа (или, всё-таки, человека?); казалось, он вообще не заметил появления в комнате постороннего.
— Крона кай крестор, — произнёс дреней традиционную форму приветствия, — Мир тебе, почтеннейший Зеборий!
С тем же успехом он мог обращаться к деревянному бочонку.
В некоторой растерянности, экзарх приблизился к топчану. — Отец Зеборий! — окликнул он старика, — Вы слышите меня?
Модель боевой машины все с тем же противным жужжанием описала круг и уткнулась в сапог экзарха.
Старик поднял глаза на дренея, и с интересом уставился на него, словно только что заметив его присутствие.
— Меня прислал его высокопреосвященство… — начал Оккам.
Старик с непроницаемым выражением лица снял со стола деревянную кружку и, отвернув у бочки невидимый экзарху краник, наполнил ее до краев темной жидкостью с резким запахом.
Так же молча поставил ее перед дренеем и устремил на него выжидательный взгляд.
— Благодарю вас, отец Зеборий, но я, пожалуй, воздержусь, — экзарх чувствовал себя сбитым с толку. — Я бы хотел обсудить с вами поручение владыки…
Старик продолжал смотреть на Оккама светлыми глазами, без единого намека на понимание, или мимику, только где-то в уголках глаз, казалось, затаилась усмешка.
— Его высокопреосвященство…
Боевая машина зажужжала и поползла по направлению к противоположной стене; доехав до середины комнаты, она остановилась и начала вращать башенкой.
Экзарх вздохнул. Он начинал понимать, почему архиепископ, напутствовав его на встречу с опальным священником, загадочно усмехался.
«Нам приходится считаться с мнением Склифа», — сказал он тогда Оккаму, — «А он настаивает на кандидатуре Зебория, как единственной достойной альтернативе. И, к сожалению, ваше попечительство, я вынужден возложить на вас эту миссию по проведению переговоров с нашим возлюбленным братом. В свое время я настоял на его выходе на покой, дабы укрепить его пошатнувшееся здоровье. Надеюсь, вы обрящете его в добром здравии.»
И вот теперь, стоя у топчана и наблюдая за сопевшим от натуги стариком, ожесточенно терзающим рычажки, отец Оккам испытывал определенные сомнения относительно надежд архиепископа.
Боевая машина, тем временем, развернув башню, открыла прицельный огонь по шеренге выстроившихся у окна пустых бочонков.
Очевидно, оставалось только покинуть келью впавшего в забытье старика, либо…
Еще раз вздохнув, экзарх взял в руки кружку и, досадуя на себя, поднес ее к губам. Глаза заслезились от едкого запаха браги. Зажмурившись, дреней несколькими долгими глотками осушил содержимое кружки и, со стуком поставив её на столик, осел на топчан, почувствовав звон в ушах.
Жужжание смолкло. Старик с интересом и явным одобрением смотрел на дренея.
— Зеборий! — представился он, протягивая дренею сухую жилистую ладонь.
— Ок-кам, — выдавил дреней, отвечая на неожиданно крепкое для субтильного телосложения старика рукопожатие.
— Ну, как там погода? — поинтересовался дворф, наполняя кружку повторно и прикладываясь к ней.
— С утра светило с-солнце, — задумчиво припомнил дреней.
— А что вообще в мире делается? — осведомился Зеборий, ставя на стол пустую кружку, и вытирая усы рукавом.
Экзарх задумался. Вопрос неожиданно показался ему весьма глубоким и многогранным.
— Гармонии в мире нет, — вздохнул он, — Наару нас никак не забудут… То есть, не вспомнят! То есть… Он сделал неопределенный жест рукой, пытаясь точнее сформулировать мысль.
Старик понимающе кивал и наполнял кружку.
* * *
— Нет, ты пойми! — горячился экзарх Оккам, стуча кулаком по столу, — Ты своё личное благо поставил выше блага общественного!
Зеборий упрямо мотал головой. — Неет — это ваше, то есть, его высокопреосвященство поставил личные амбиции выше моих принципов!
— Каких таких принципов? — удивился дреней.
— А таких! — наставительно подняв указательный палец вверх, отвечал Зеборий, выразительно поглядывая на пустую кружку, — Что каждый индивидуум имеет право на свободу самовыражения!
Дреней икнул, осмысливая сказанное.
— Алкоголизм, — глубокомысленно заметил он, — Это не самовыражение, а суть проявление духовной слабости и отсутствия веры в Свет…
— Сам ты алкоголик, — обиделся дворф, — А у меня это — перьфоманс!
Солнце уже клонилось к закату, когда у ворот внутреннего двора Собора зазвонил надвратный колокол. Дремавший в тени деревьев привратник поспешил, чтобы отворить калитку.
— Милостью Наару, я в-вернул заблудшего брата в лоно церкви, — торжественно сообщил ему пошатывающийся экзарх, обнимая за плечи едва достигающего его груди дворфа.
— Это, положим, еще вопрос, кто кого и куда вернул, — пыхтел тот, — Забирайте вашего дренея, пока его высокопреосвященство сюда не пожаловал собственной персоной…
Передав блаженно улыбавшегося экзарха в руки ошеломленного привратника, старый дворф почесал затылок, подслеповато озираясь по сторонам, взвалил на плечо потертый бочонок, и не спеша направился в сторону переулка, ведущего к Баракам Исцеления.
* * *
Лика с тревогой смотрела на бледное лицо брата Склифа, тёмные круги под его глазами и странный, нездоровый блеск в них. Она чувствовала, что происходит что-то странное.
«Он ведь, похоже, так и не поел сегодня», — мелькнула мысль в её голове.
Судя по недоуменно нахмурившемуся выражению морды Чао и вытянувшимся физиономиям дворфов, они разделяли её чувство.
— Мирта, покажи, пожалуйста, отцу Зеборию наши палаты и заодно подготовь для него отдельный кабинет, — упреждая их вопросы проговорил ворген, — Чао, отчитаешься о результатах инвентаризации. Двое из ларца… Ну, вы давно знакомы с Зеборием. Брат Склиф перевел взгляд на Лику и нахмурился, словно только что заметил её присутствие.
— А ты почему здесь?! Разве тебе не полагается сейчас быть на занятиях?
— Кхм, это моя вина, — вмешался Чао, — У Атуина с утра барахлил мотор, и я попросил Лику посмотреть его…
Ворген покачал головой. — Ты напрасно покрываешь её, Чао, — вздохнул он, — Его высокопреосвященство не станет тебя слушать, если встанет вопрос о её отчислении за прогулы и игнорирование указаний наставника. Боюсь, ты злоупотребляешь доверием отца Оккама, Лика.
Эти слова кольнули гномку, и она опустила глаза, чувствуя, что краснеет.
— А теперь прошу извинить, — брат Склиф слегка поклонился, — Меня ждут дела…
— Но как же обед?! — воскликнула Мирта, — Вы ведь даже не завтракали…
Она осеклась и замолчала под обратившимися на неё внезапно взглядами.
Лицо Склифа тронула слабая грустная улыбка.
— Извини, Мирта, — сказал он, — Я обязательно воздам должное твоей кухне, но позже. А сейчас мне нужно идти.
— Склиф! На пару слов… — Чао догнал воргена и начал что-то говорить ему на ходу. Лика заметила, как он вытащил платок из кармана жилета.
Отец Зеборий кашлянул. — Я понимаю, ребята, ваше недоумение, — сказал он, — Я и сам, признаться, не ожидал, что всё так обернётся. Собственно, никак не ожидал, да. Но у нас будет еще время потолковать. Склиф сказал, у вас есть пациентка, которой нужна помощь целителя?
Мирта, украдкой вытирая глаза кивнула и заторопилась вперёд, к двери, ведущей в палатное крыло.
Лика немного удивилась такой эмоциональности обычно весёлой и жизнерадостной пандаренки.
«В конце концов», — подумала она, — «Ворген ведь не ребёнок, чтобы так переживать из-за того, что он вовремя не поел… Хотя, возможно, для пандаренов это значимо, с их культом еды и всем, что с ним связано».
Таурен не последовал за ними; сев на крыльце, он подобрал оброненный Миртой нож и начал чистить картошку.
Лилиан лежала на кровати, казалось, в той же позе, в какой её оставила утром Лика.
Из-за прикрытых занавесок и полумрака в комнате её лицо выглядело постаревшим и осунувшимся. Хриплое дыхание вырывалось из груди девушки, прикрытой темно-бурой повязкой.
Зеборий нахмурился, подойдя ближе, покачал головой. — Когда меняли перевязку? — осведомился он, приподнимая одеяло.
— Сегодня утром, — ответила Мирта, косо поглядывая на дворфа.
Тот, казалось, проигнорировал её слова, и решительно взялся за бинты, прикрывавшие рану.
— Воды? — спросила Мирта, но Зеборий лишь отрицательно помотал головой, чем заслужил еще один неприязненный взгляд.
Извлекши из кармана складной нож, дворф проворно разрезал бинты, сбрасывая их прямо на пол. Пандаренка не утерпела и скрылась на кухне, откуда вернулась все-таки с тазом, полным воды, в сопровождении Чао.
Зеборий к тому времени снял последний слой.
Лика отвернулась. Кто-то из братьев (а, может, оба одновременно) втянул со свистом воздух сквозь зубы.
Рана выглядела ужасно — лохмотья кожи почернели и загноились, разодранные мышцы местами обнажали ребра. Лилиан застонала.
— Потерпи, потерпи, девочка, — пробормотал Зеборий, закрывая глаза.
Его сухонькие жилистые руки словно порхали над раной, как будто лепили что-то невидимое для глаз присутствующих.
— Сейчас, сейчас, — приговаривал Зеборий, — Будешь, как новенькая… Кстати, — он приоткрыл один глаз, — Размер груди у неё какой был? Дворфы недоуменно переглянулись.
— Ну… такой примерно, — задумчиво сказал Вилли, потрясая в воздухе растопыренными пятернями.
— Да не, — перебил его брат, — Поменьше…
— В общем, в таком деле и переборщить не грех, — рассудил Зеборий.
— А ну-ка вон отсюда оба! — вспылила Мирта, — И ты — тоже! — добавила она, обращаясь к Чао.
— А вы, — обернулась она к Зеборию, когда за пандареном и дворфами закрылась дверь, — Лечите её раны, а не пяльтесь, куда не попадя! И размер оставьте прежний!
— Легко вам, пандаренкам, говорить, — обиженно бормотал Зеборий.
Лика между тем, раскрыв рот, наблюдала за тем, как безжизненные и грязно-серые мышечные волокна, казалось, наливаются силой и красками, сначала делаясь ярко-красными, потом — розовыми, потом — покрываясь белой паутиной сухожилий, постепенно исчезающей под сначала полупрозрачной, а потом все более гладкой и ровной кожей. Еще несколько секунд, и от страшного вида увечья не осталось и следа, кроме тонкой розовой полоски на коже вдоль грудины.
Зеборий отступил на шаг назад и склонил голову набок, любуясь своей работой. Выглядел он довольным, но Лика обратила внимание, что пальцы его явственно дрожали, а на лысине выступил пот.
Мирта набросила одеяло на Лилиан и покачала головой, глядя на Зебория. — Даже не думала, что такое возможно, — призналась она.
Дворф самодовольно подмигнул ей. — Так-то, хозяюшка! — Есть еще порох в пороховницах… Ну, а теперь я бы не отказался подкрепиться…
Стон девушки оборвал его. Лилиан открыла глаза и теперь пыталась приподняться на локтях.
— Лилиан, дорогая! — Мирта склонилась над ней, — Как ты себя чувствуешь?
— Намного лучше, спасибо, — голос девушки обрел звучность и силу, — Сколько времени я тут нахожусь?
— И суток еще не прошло, — покачала головой пандаренка, — Ты попала в жуткую переделку.
Лицо Лилиан омрачилось. — Хоггер, — тихо произнесла она, — Я всегда знала… Чувствовала, что он придёт за мной. Это взгляд из-за прутьев решетки, он словно преследовал меня…
— Ну-ну, всё уже позади, — успокаивала её Мирта, поглаживая лапой по голове, — Этого монстра непременно схватят, и тюрьма ему больше уж точно не грозит.
Лилиан тряхнула головой, словно отгоняя страшное воспоминание.
— Надеюсь, — произнесла она тихо, — Теволтер мне всегда говорил, что гноллам неведомы чувства жалости и благодарности. А я ведь спорила с ним, доказывала, что разумные существа не отличаются от нас…
— В этом, девонька, ты, может, не так уж и ошибалась, — вздохнул Зеборий.
Лика неожиданно вспомнила про кобольда. Она совершенно забыла о нем, когда была в тюрьме в ночь нападения. Удалось ли ему спастись?
— Лилиан, — сказала она, — А что сталось со старым Фиксом?
Девушка нахмурила брови, припоминая. — Его освободили под расписку в тот же день, — ответила она, — За него был внесен залог, и он покинул тюрьму за пару часов до нападения.
Взгляд Лилиан задержался на гномке и та вдруг почувствовала, как вспыхнули её уши; она догадалась о чем пойдет речь.
— Ты здесь не при чём! — тихо произнесла Лилиан, — Среди людей ведь тоже достаточно отъявленных бандитов…
Но Лике было от этого не легче.
— Это ведь был Штепсель, да? — спросила она, не глядя в глаза девушке.
— Ты его знаешь? — удивилась та, — Да, он был во главе банды, напавшей на форт.
— Нападение на форт? — вмешался Зеборий, — Да о чём вы?! Я так понял, что девчонку помяли гноллы!
— Гноллы были заперты, — пояснила Лилиан, — Но кто-то предупредил их о готовящемся нападении, потому что в тот вечер они даже не буянили, и вели себя на удивление тихо. А Хоггер… Он не отходил от решетки и скалился, глядя на меня. Тогда я не придала всему этому значения, но когда гномы ворвались и начали сбивать замки с решеток, те не трогали их. Они действовали заодно!
— Но как этим малюткам удалось проникнуть через двойное оцепление? — недоуменно покачала головой Мирта, — Ведь форт окружен стеной и там тоже посты…
Лилиан пожала плечами. — Это была пятница, — напомнила она, — Теволтер к этому времени обычно уже напивался где-нибудь в таверне, поэтому караульные не слишком пунктуально сменяли друг друга. Вполне возможно, что на момент нападения там была пара стражников, вместо положенных шести. Учитывая, что гномов было около дюжины, захватить пост для них не составило большого труда. А когда они ворвались в караулку, использовали дымовые шашки, под прикрытием которых сумели быстро проникнуть в подземелье и освободить своих и гноллов. К тому же, — она грустно усмехнулась, — Ты плохо знаешь гномов, Мирта, если считаешь их «малютками». Этот их главарь, Штепсель, не уступит гноллу в силе и проворстве…
«И в коварстве и подлости» — подумал Лика, кусая губы.
Мирта вздохнула. — Ладно, — сказала она сердито, — Что бы там ни было, это всё позади. А сейчас есть более насущные заботы. Обед, например.
— Ты хотела сказать — ужин, — заметил Зеборий, кивая на сгустившиеся за окном сумерки.
Мирта махнула лапой. — Для тех, кто уже обедал, может, и ужин, — сказала она, кинув выразительный взгляд на Лику.
Лика только сейчас ощутила, что в животе у неё с самого утра не было ничего, кроме пары бокалов ликёра и нескольких засахаренных ягод, которыми её угощал редактор.
— Что ж, — радостно сказал Зеборий, — Подкрепиться, действительно, не мешало бы!
— Лилиан, я принесу тебе поесть сюда! — всполошилась пандаренка, глядя, как девушка пытается подняться с кровати. Однако, та отрицательно помотала головой. — Спасибо, Мирта. Но, мне кажется, я уже отлежала себе все бока.
— Ничего ей не сделается, — прогудел Зеборий, ухмыляясь, — Наоборот, сейчас полезнее будет двигаться!
Мирта поджала губы, но возражать не стала, лишь поддержала Лилиан, спустившую с кровати ноги.
— Лика, — сказала она, — Подай-ка сюда таз с водой. Целительство целительством, а гигиену никто не отменял. А ты, — добавила она, обращаясь к дворфу, — Мог бы пока подождать в холле.
— Старый дворф сделал своё дело, старый дворф может идти, — усмехнулся Зеборий, и, шутливо подмигнув Лике, исчез за дверью.
Лика впервые видела такое количество народу за столом в холле бараков.
Огромный таурен возвышался, словно башня, чинно и с достоинством орудуя ложкой. Рядом с ним сидел Чао, меланхолично крошащий хлеб в свою миску. Братья дворфы, оживленно гремя мисками, переговариваясь и смеясь, трунили над Зеборием, восседавшим чуть ли не в обнимку с пузатым бочонком и снисходительно ухмылявшемуся их шуткам в усы. Лилиан сидела рядом с Ликой, она ела мало, несмотря на хлопоты Мирты и уговоры «покушать еще немного». Сама пандаренка устроилась с краю, то и дело отбегая на кухню, проверить печь, помешать что-то в кастрюле, переставить тесто и невесть зачем ещё.
Улучив момент, Лика наклонилась к ней. — Мирта, — спросила она её тихо, — А куда пошёл брат Склиф? Уже ведь почти совсем стемнело! И его до сих пор нет…
Пандаренка как-то странно глянула на неё. — Я думаю, — сказала она, — Вам с Чао лучше знать.
— Нам? — Лика так удивилась, что нечаянно повысила голос. Мирта нахмурилась и, пробормотав что-то по поводу опары, сорвалась и скрылась на кухне.
Дворфы не обратили на это внимания, но от Лики не укрылся задумчивый взгляд из-под полуопущенных век пандарена, которым Чао проводил сестру.
— Эй, здоровяк! — окликнул таурена раскрасневшийся Билли, — Как тебе миртина стряпня? Небось, получше той баланды, которую на нарах хлебал? Дворф засмеялся и кинул в таурена коркой хлеба, метя ему в рог. Горбушка попала в ухо Чао, который как-раз в этот момент решил выпрямиться. Братья уже готовы были грянуть хохотом (хотя Лика не видела в этом решительно ничего смешного), когда Чао настороженно поднял лапу вверх.
На секунду возникла тишина.
— Только не говори, что это опять кристалл! — взмолился Вилли. — Дай хоть…
Тяжелый стук в дверь перебил дворфа на полуслове.
С кухни раздался грохот посуды и из коридора выглянула Мирта с полотенцем в лапах.
«Склиф! Наконец-то!» — с каким-то непонятным облегчением подумала Лика, когда скрипнула входная дверь.
Но на пороге стоял не ворген.
— Доброй трапезы, — проговорил знакомый гномке голос. Слегка пригнувшись, чтобы не задеть шлемом притолку, звеня доспехами, в холле возникла долговязая фигура капитана Сэмуэльсона.
Таурен привстал, едва не опрокинув при этом стол, но капитан лишь скользнул по нему равнодушным взглядом. Он снял шлем, сдержанно поклонился Мирте и оглядел присутствующих.
— Прошу простить за столь поздний визит, — отрывисто извинился он, — Мне нужно видеть брата Склифа.
Мирта чуть слышно ахнула.
— Эмм, — Чао выглядел несколько смущенным, — Дело в том, капитан, что брат Склиф отлучился по делам. Может быть, вы подождете его? Мы как-раз ужинаем, присоединяйтесь к нам!
— Благодарю за приглашение, — капитан снова поклонился, неловко крутя в руках шлем, — К сожалению, дело не терпит отлагательств. Я так понимаю, что в его отсутствие руководство целительской службой осуществляете вы, господин пандарен?
— Не совсем так, — Чао почесал нос, — Видите ли, господин капитан, у нас произошли небольшие кадровые перестановки… Официально, руководство службой теперь осуществляет отец Зеборий.
И пандарен указал лапой на дворфа, невозмутимо наливавшего в свою здоровенную деревянную кружку очередную порцию коричневого напитка из своего, казавшегося бездонным, бочонка.
— Зеборий? — капитан недоуменно нахмурил брови, вглядываясь в старика и вдруг ахнул, — Это вы?! Вы меня помните?
Дворф покосился на капитана, сдувая с кружки пену, так, что хлопья полетели во все стороны.
— Молодой Сэмуэльсон! Как же, как же, — усмехнулся он, — Как здоровье матушки?
— Благодарю вас, — с чувством ответил капитан, — Вашими стараниями, всё благополучно, жива-здорова.
— Ну и славно! — заключил дворф, делая глоток, — Что привело тебя под этот кров в столь поздний час, мальчуган?
«Мальчуган» слегка покраснел, лицо его приобрело серьезность и жесткость.
— Королевская стража нуждается в целительском эскорте, — отчеканил он, — Нам необходима поддержка в связи с выполнением, кхм, особого задания, — он покосился при этих словах на таурена, который сидел, опустив голову, глядя в тарелку.
— Опять секреты, — вздохнул Зеборий, — Всё не наиграетесь. Что, вот так срочно, на ночь глядя?
Сэмуэльсон молча кивнул. Дворф развел руками. — Сколько же целителей вам требуется? — спросил он, — Пары, надеюсь, хватит?
Капитан покачал головой. — Генерал говорил о четверых…
— Четверых! — Зеборий фыркнул в негодовании, расплескав содержимое кружки, — А чего уж тогда не дюжину?! Маркус там совсем умом тронулся, от побед в тавернах?
— Генрал Клэйн, с вашего позволения, сэр, — деревянным голосом сказал Сэмуэльсон.
— Клэйн? — изумился Зеборий, — А куда ж Маркус подевался?
— Почитай газеты, Зеборий, — перебил его пандарен, поднимаясь из-за стола, — Я полагаю, капитан, что мы с братьями постараемся справиться с поставленной перед вами задачей…
— А как же я? — пискнула Лика, не выдержав, — Я ведь тоже…
— Нет, — резко отрубил Чао, — Брат Склиф совершенно прав. Я и так позволил тебе уговорить меня сегодня утром. Хватит с тебя ночных дежурств — тебе давно пора в Собор. Тебя ждут занятия и, кроме того, тебе необходим полноценный отдых. Не обсуждается, — прибавил он, точь-в-точь, как ворген, глядя на недовольное лицо гномки, явно порывавшейся спорить.
— Извини, сестренка, но он прав, — добавил Билли, поднимаясь из-за стола одновременно с братом, — Тебе, действительно, пора отдохнуть. К тому же, дело, как я понимаю, не для девочек, верно, капитан?
Сэмуэльсон, поколебавшись, кивнул, хотя по глазам его было видно, что лично он ничего бы не имел против присутствия гномки, ради комплектации запрошенного начальством состава.
— Возвращайся в школу, Лика, — подала голос Мирта, — Иначе отец Оккам и вовсе запретит тебе приходить сюда.
— Оккам? Это тот дреней со смешным произношением? — вспомнил Зеборий, — Ну, лучше тебе его слушать, дочка, — поспешно прибавил он под гневным взглядом Мирты.
У Лики на глаза навернулись невольные слёзы. Чтобы не выглядеть глупо, она наклонила голову, стараясь не разреветься, и, молча выбравшись из-за стола, проследовала к двери. Чао сочувственно поглядел ей вслед. — Тебя проводить? — неуверенно окликнул гномку Вилли, но брат толкнул его локтем в бок, и он осёкся. — А чего я такого сказал? — недоумевающе спросил он, когда за Ликой закрылась дверь.
Выйдя на улицу и сделав несколько шагов, Лика остановилась. Шмыгнув носом, она уставилась на огромную полную луну, нависшую над ней. Собственно, она и сама осознавала справедливость доводов друзей, но ее душила обида оттого, что с ней обращаются как с несмышленой девчонкой, которую просто взяли и отправили спать, в то время, как у старших начинается самое интересное.
«И Мирта туда же», — с горечью подумала она, — «И даже Лилиан ничего не сказала в её поддержку, а ведь могла бы…»
В десятке метров от неё в свете луны блестели шлемы стражников, по-видимому, сопровождавших Сэмуэльсона. Слева под деревьями, накрытые холстиной стояли чопперы. Справа темным шатром возвышался купол Атуина. Лика подошла к нему и погладила его, как старого друга. «Он, по крайней мере, помнит, что я его ремонтировала», — совсем по-детски подумалось ей. Внезапно, её осенила мысль, от дерзости пробравшая холодом. «А что, если…»
Входная дверь скрипнула, озарив на несколько секунд золотым светом ступеньки крыльца, и затворилась.
— Брр, прохладно! — поёжился Билли, — Ну, теперь-то можно узнать, куда и зачем мы едем, капитан?
— Следуйте за нами, — вместо ответа распорядился Сэмуэльсон, — Я и мои люди поедем на лошадях.
— Так мы бы быстрее управились, — попробовал возразить Вилли, но капитан отрицательно покачал головой. — Нет. Спешка нам не нужна. Более того, прошу вас, по возможности, не привлекать внимания.
Билли фыркнул. — Это на Атуине-то?! Ну-ну…
— Полезайте в кузов, — сказал Чао, — Я поведу.
Спустя минуту, послышалось цоканье копыт лошадей, следом затарахтел мотор Атуина. Братья расположились поближе к кабине, Вилли держал в руках корзинку, наскоро собранную Миртой.
— И что за таинственность, — задумчиво сказал он, — На моей памяти такого не бывало, чтобы капитан стражи лично приходил в бараки. Билли пожал плечами. — Скоро узнаем, — сказал он.