Лика не помнила, как оказалась внизу, на первом этаже, в каморке, предназначенной для привратника-консьержа. Здесь была кровать, на которую Пых бережно уложил неподвижное тело гнома. Лохматая пандаренка-консьержка, испуганно прикрывая лапой рот, робко топталась в дверях, не зная, что ей делать.

— Лика, — шаман осторожно коснулся её, — Мы ничего не сможем тут поделать…

Гномка не слышала его. Она смотрела в лицо Штепселя и не могла, не хотела верить, что произошло непоправимое. Только не с ним и не сейчас! Дреней, кажется, говорил что-то ещё, но она, уже и не видя теперь толком ничего из-за застилавших глаза слёз, протянула руки и возложила их на голову гнома.

Слова молитв вспыхнули в её сознании, но в них не было нужды; её боль, её жажда жизни, желание помочь и спасти словно выплескивались из неё наружу, казалось, сердце, переполненное чувствами, пульсирующими толчками направляло их, подобно импульсам света через сосуды, к рукам и кончикам пальцев, и оттуда — к холодному телу под её пальцами.

С каждым тактом сердечного ритма, с каждым вдохом, она чувствовала, как всё холоднее делается вокруг и словно погружалась в темноту, всё глубже и глубже, куда не доносились звуки внешнего мира, где не было ничего, кроме бесконечной пустоты, раскинувшейся перед неё бездонной пропастью с мириадами звёзд, светивших в глубине её крохотными искорками.

Она уже не чувствовала холодного тела под своими руками, как и самих рук; она вообще ничего не чувствовала, паря где-то в невесомости, словно бесплотная мысль, вспышка сознания, солнечный зайчик, затерявшийся в просторах Вселенной.

Она не помнила, ни того, кто она, ни откуда, как давно она здесь находится; казалось, ни прошлого не будущего тут не существовало, и ничто не имело смысла, потому что его не существовало тоже.

Наверное, она бы просто бесследно растворилась в этом безграничном Ничто, влившись в него, вместе с бесконечным множеством таких же хаотичных атомов, но мысль, всё еще хранившая свою форму, неясная и нечёткая, все еще определяла её бытие. Словно тонкий лучик сознания, словно едва заметная дорожка света на ряби волн. Она следовала по ней, и, постепенно, эта дорожка делалась ярче и четче, материальнее, если тут вообще существовало понятие материи.

Теперь это уже была не только и не столько мысль, сколько образ, даже серия образов, окружавших её. Некоторые из них были ей смутно знакомы, где-то в глубине подсознания она чувствовала, что знает эту маленькую гномку, смотревшую на неё, раскрыв глаза и держащую палец во рту, а также окружавших её гномов, людей и прочих существ.

Вот этот пожилой гном с курчавой белой бородой, трубкой в зубах, мастерящий что-то за верстаком. Румяная гномка в переднике, с полотенцем, перекинутым через плечо и кувшином молока в руках. Пандарен, жующий траву. Два смешных брата-коротыша, подталкивающих друг-друга локтями и ссорящихся. Человек-волк, глядящий на неё серьёзно и грустно.

Высокий дреней, ритмично ударяющий в узкий высокий барабан, стоящий перед ним.

«Мы все упавшие с небес. Мы все проросшие из трав. Бредем по маякам сердец. По трепету страниц и глав…»

Она не сразу осознала, что слышит слова, наложенные на Ритм.

«И каждый шаг будто снова с нуля, как во сне, в заколдованном царстве…»

Тихая, звенящая мелодия и приглушенный напев постепенно возвращали к ней сознание.

«Но мы счастливы — у нас есть земля — прекрасный повод для странствий…»

Она стояла на тропе, словно сотканной из мерцающих лучей, переливающихся всеми оттенками цвета, и при этом выглядящей ослепительно белой.

Перед ней стоял (или сидел?) — парил шаман, которого она сперва приняла за отца Оккама.

— Пых? — неуверенно произнесла (или подумала?) Лика.

— Сестра Лика, — голос шамана, казалось, раздавался отовсюду, и в то же время шел откуда-то изнутри её самой, — Ты далеко зашла. Тебе нужно вернуться.

Она упрямо покачала головой. — Нет! Я должна найти Штепселя! Я должна… найти Яна!

— У него свой путь. Ты не можешь последовать за ним сейчас. Слишком рано для тебя.

— Нет! — Лика чувствовала, как её охватывает буря эмоций, словно яркий вихрь, взметающий вокруг неё алые, чёрные и огненные всполохи, — Я должна спасти его! Это моя вина! Он… Он… Он тоже уходит слишком рано!

— Ты не можешь знать, — голос шамана то затихал до едва слышного, то усиливался, словно раскаты грома, — Даже Наару не дано знать судеб жизненных путей созданий Света…

— Пожалуйста, — Лика чувствовала, что тонет в иссиня-чёрной пучине отчаяния, проваливаясь в бездну, — Я должна увидеть его! Во имя Света!

Внезапно, она снова оказалась на тропе, только теперь она была еще выше, хотя и не могла бы объяснить, отчего складывалось такое впечатление.

Шаман исчез, только где-то на задворках её сознания всё еще звучала мелодия его песни.

Она стояла на вершине холма, окруженная синевой неба. Перед ней расстилалась равнина, через которую вдаль убегала дорога, берущая начало от призрачной тропы у её ног и теряющаяся где-то вдали, в облаке света. Рядом с ней стоял гном, которого она сначала не узнала. Он рассмеялся, и тогда она воскликнула: — Ян! Ты живой!

Он улыбнулся, но, когда она попыталась обнять его, её руки прошли сквозь пустоту.

— Значит, ты умер… — прошептала она.

— Но я же здесь, — возразил гном, — И ты тоже! И я никогда еще не чувствовал себя настолько живым!

Лика покачала головой. — Мы оба умерли? — спросила она недоверчиво.

Штепсель улыбнулся. — Мы оба находимся в пути, — сказал он, — Только сейчас они ведут нас в разные стороны. Мне нужно идти вперёд, а тебе — возвращаться.

— Но я не хочу, — прошептала Лика, — Я бы хотела остаться здесь, с тобой.

Гном кивнул. — Я буду ждать тебя, — пообещал он, — Но твое время еще не пришло. Вспомни, ведь у тебя остались родители, близкие, друзья. И кто-то же должен спасать жизни!

— Спасать, — Лику кольнули эти слова, — Я не смогла спасти тебя!

Штепсель покачал головой. — Ты сделала, что могла, и даже больше того, — серьезно сказал он, — А это и есть главное. Делай, что должно, и будь что будет.

— Значит, — Лика не находила слов, — Мы больше не увидимся? Там, где… Куда я возвращусь?

Гном снова улыбнулся. — Смотря чем ты будешь глядеть, — сказал он, — Зорко лишь сердце. Теперь я это понимаю.

Он наклонился к Лике и ей показалось, что она ощутила прикосновение его губ к её лбу.

«И если светлою улыбкой слеза — о ней скажем, как о богатстве…»

В следующий миг фигура гнома оказалась уже далеко внизу, на дороге, стремительно уменьшаясь в размерах.

Она следила за ним, пока он не уменьшился до размеров сверкающей точки. Ей показалось, что перед тем, как исчезнуть в яркой вспышке, он помахал ей рукой.

«И к тому ж у нас есть небеса — прекрасный повод для странствий…»

Облако света на горизонте стало расти, белый свет, исходящий от него был настолько яркий, что резал глаза.

Она отвернулась, не выдержав, прикрывая глаза рукой, когда же снова убрала руку, перед ней простиралась призрачная тропа, по которой она пришла.

Вздохнув, Лика шагнула по ней.

Она переставляла ноги, не уверенная в том, идёт ли она, или плывёт над поверхностью. Музыка и песня делались всё громче.

Звёзды неожиданно приблизились к ней, и закружились вокруг в стремительном хороводе.

* * *

— Ваше сиятельство!

— А?!

Граф Ремингтон Риджвелл вздрогнул, стиснув руками высокие подлокотники кресла, в котором задремал. Оплывшая свеча почти догорела, фитиль искрился и шипел.

— Вы просили разбудить вас в шесть часов, ваше сиятельство, — камердинер, склонившись, поставил на резной столик рядом с ним чашку из тонкого стекла с темным горячим напитком с резким запахом.

— Да… Хорошо, благодарю тебя, Жак. Ступай.

Граф поморгал, прогоняя остатки сна, поднес к губам чашку и отхлебнул. Горячий цикорий обжёг губы. Что же ему снилось? Он смутно помнил обрывки сновидений, какие-то бредовые кошмары, нелепые до абсурда. Ему не хотелось вспоминать, но было неприятно сознавать, что каждую ночь его мучают сны, суть которых ускользает от него, повторяясь снова и снова. Было в этом что-то угрожающее. «Надо бы сходить к придворному психологу», — в который раз подумал он.

Но не сейчас, с этим можно подождать, сегодня — решающий день! После можно будет отдохнуть и расслабиться. Он подошёл к окну и раздвинул шторы. На улице стоял туман, не слишком густой, однако достаточный для того, чтобы вызвать у канцлера необъяснимый приступ тоски. Он не любил сырость.

— Проклятая погода, — пробормотал он, — Проклятый город, проклятые люди.

Уехать бы отсюда, куда-нибудь в тёплые и солнечные края, где море, пальмы и шоколадные мулатки. Собственно, он и сам не понимал, что его здесь держит. Точнее, не понимала та его часть, которая рвалась отсюда. Но была и другая, скрупулезно отсчитывающая каждый час, каждую заработанную монету. Деньги. Его отец оставил его с матерью и сестрой практически нищими, растранжирив львиную часть материнского приданного вместе с собственным родовым замком. Фактически, фамилия Риджвелл была его единственным наследством. И он сумел выкарабкаться из той долговой ямы, в которой беспечно оставил их его развесёлый папаша, буквально по кирпичикам воссоздавая былое состояние. Верой и правдой служа сначала его величеству Вардану, а теперь вот — его сыну. Если бы Антуан унаследовал хотя бы малую часть достоинств отца! Или, по крайней мере, следовал советам, к которым прислушивался сам Вардан.

Ремингтон покачал головой. Кое-кому сначала показалось раздольем новая налоговая политика и реформы. Однако, чем дальше, тем больше высшее дворянство и знать начали лишаться своих привилегий, льгот, а затем и доходов. О, он хорошо понимал возмущение и негодование этого напыщенного двофрийского тана-коротышки Митраса. Кому, как не ему было знать, насколько упали доходы с рент, как повысились налоговые сборы и во сколько раз обесценились активы.

Но повлиять на короля, при всей его инфантильности, порой было невероятно сложно. В этом отношении он в полном объёме унаследовал семейное упрямство Принцев. И тогда-то он в первый раз подумал об альтернативе. Сначала он рассматривал возможность смены двора. Под предлогом дипломатической миссии отправился в Дарнасус, где провел несколько месяцев, присматриваясь к местной знати и порядкам. Но эльфы показались ему слишком надменными и закрытыми, их династические древа и роды уходили в тысячелетия; у простого смертного, даже его социального статуса, не было ни малейшего шанса влиться в элиту одной из древнейших рас.

Однако, его интерес и любопытство не прошли незамеченными. Незадолго до отплытия их миссии он был приглашен на приватный ужин к экс-королю Гиль» Нэйаса, лорду Хенну, и после трапезы в неофициальной обстановке и произошел тот памятный разговор, который круто изменил его политические приоритеты. Лорд Хенн оказался обаятельнейшим собеседником с необычайной харизмой и тонким вкусом. Они понимали друг друга с полуслова. Это был настоящий монарх, в классическом понимании Риджвеллом этого слова. А полученная им в качестве знака дружбы и признательности статуэтка гиль» нэйасского ворона из фамильной коллекции Седогриффов, украшенная рубинами, стоимостью в добрых полмиллиона золотых, убеждала его в этом сильнее всяких прочих аргументов.

Собственно, разговор ни к чему не обязывал его; их дружеское общение продолжилось и после, в переписке. Лорд Хенн живо интересовался новостями и внимательно следил за политической жизнью Буреграда, экономикой и прочими событиями. Между тем, юный король всё более раздражал Ремингтона своими утопическими прожектами, требовавшими дополнительных расходов и дотаций из казны, пополнять которую он планировал исключительно за счёт добровольных пожертвований дворянства, руководствуясь каким-то идиотским учением, вычитанным им в древней панадаренской рукописи, во время одной из своих поездок на этот, так полюбившийся ему материк.

Королевский суперинтендант, лорд Борлос Вишлок был тоже не в восторге от курса, взятого королём и ломал голову над тем, как сводить концы бюджета с концами.

Лорду Ремингтону не стоило особого труда обрести в нём потенциального союзника, в особенности после нескольких обедов, сопровождавшихся обильными возлияниями и сервировкой из лучших погребов Риджвелла. Просто удивительно было, сколько был способен сожрать и выпить этот, на первый взгляд, скромных размеров человек.

Он упомянул об этом, невзначай, в одном из своих писем за океан, и вскоре получил ответ, в котором лорд Хенн выражал свою искреннюю симпатию лорду Вишлоку и присылал денежный перевод, чтобы его друзья выпили за его здоровье. Присланных денег хватило, чтобы два месяца поить лорда Вишлока самыми изысканными винами практически ежедневно.

К тому моменту ведение счетов практически полностью контролировалось Ремингтоном.

А еще через несколько дней после получения письма, в ворота его резиденции постучался человек, который представился другом короля Седогриффа, и передал лорду Риджвеллу другое письмо, запечатанное личным перстнем лорда Хенна. С этого момента Джардет Черный Коготь, или Коготь, как его называли в переписке стал частым гостем королевского канцлера. Приходил он, правда, всегда тайно, и на то были основания. Единственным человеком, которого Ремингтон опасался в королевстве, был Матиас Шоу, глава королевской службы безопасности и учрежденной им же Тайной Канцелярии.

Этот человек вызывал у него порой панический страх, особенно, когда, вдруг, ни с того ни с сего, начинал пялиться на него в упор посреди заседания Совета, ухмыляясь и мерзко щурясь.

Он успокаивал себя тем, что подобного поведения Шоу придерживался и с другими, но все же не мог избавиться от страха полностью. Когда Джардет изложил ему план, он долго колебался. С одной стороны, он осознавал риски и понимал, что ждет его в случае провала. С другой — план был, действительно, хорош и имел неплохие шансы на успех, а, самое главное, не требовал активных действий, и вел к смене власти без дворцовых переворотов и путчей.

В его основе лежал психологический расчет и выверенная тактика, загонявшая Антуана в кризисный тупик, причем, отчасти, созданный его же собственными руками. От графа требовалось лишь провести кое-какие манипуляции с бюджетом, да направить мысли короля в нужное русло, фактически, подтолкнув его к тому, чего он и сам хотел.

И всё шло хорошо, до того момента, правда, когда лорд Вишлок, этот бурдюк с вином, в один прекрасный день ни с того ни с его протрезвев, обнаружил некоторые расхождения в счетах и не нашел ничего лучшего, как устроить Ремингтону форменный демарш. Пришлось пригрозить ему весьма серьёзно, детально объяснив, что может грозить королевскому суперинтенданту в случае открытия всех махинаций, имевших место как с его ведома, так и без. Живописав в красках его встречу с Шоу в застенках пыточной тайной канцелярии, Риджвеллу удалось добиться от Вишлока обещания молчать, подкрепив оное еще дополнительной порцией вина. Однако, конфликт явно негативно сказался на состоянии здоровья королевского суперинтенданта, что, безусловно, не ускользнуло от внимания Матиаса Шоу.

Ремингтон нервничал, писал Хенну тревожные письма, а тот, как назло, замолчал. Он уже собирался плюнуть на всё это, уйти в отставку и уехать в поместье, прочь, когда Коготь неожиданно объявился и сообщил ему, поблескивая глазами, что «в ближайшее время всё завертится» и «Шоу будет не до вас».

И всё завертелось…

Когда весть о внезапной смерти генерала Джонатана Маркуса охватила двор, граф был на грани срыва. Он хорошо знал Маркуса, они были почти дружны, и теперь он с ужасом начинал осознавать, во что ввязался, и что обратного пути уже не будет.

Далее события стали катиться как снежный ком — бунт в тюрьме, нападения гноллов, ультиматум дворфов. Он хотел, чтобы это скорее кончилось, утешало лишь одно — Шоу и правда на время, казалось, забыл о нём. Однако, этот лис явно что-то подозревал, иначе бы не устроил обыск в его резиденции во время его отсутствия. Разумеется, он ничего не смог найти, но вряд ли его это в чем-то убедило. Приходилось действовать, и действовать быстро. Однако, все попытки повлиять на короля в отношении начальника тайной канцелярии потерпели неудачу.

«Лорд Шоу», — сказал тогда Антуан, серьёзно глядя на канцлера, — «Старинный друг моего отца и всей нашей семьи. Я отчасти разделяю вашу точку зрения граф на то, что во многом его методы устарели и нуждаются в коррекции, но вместе с тем глубоко убеждён, что им движет исключительно забота о благе государства».

Что оставалось сказать графу?

Однако, ему неожиданно исключительно повезло с другой стороны — король сам заговорил с ним о возможном отречении, заведя разговор издалека. Он долго вспоминал отца, впадая в своё излюбленное почти маниакальное самоедство и без конца сравнивая себя с ним, потом с жаром заговорил о монашеском пути, о уникальных монастырях пандарийского материка, о путях Света и еще прочем, что Ремингтон понимал уже с трудом. Но ему удалось выделить главную мысль — король устал от ответственности, особенно перед лицом последствий, к которым привела его политика (не без участия в этом Ремингтона). Тогда то и зашла речь о лорде Хенне и его трагической судьбе.

Антуан загорелся мыслью о возможном приглашении лорда Хенна ко двору в качестве советника-консультанта, а потом и вовсе, как бы шутя, предположил вероятность его замещения лордом Хенном на государственном посту.

Это был очень щепетильный момент. Ремингтон буквально затаил тогда дыхание, боясь спугнуть мысль. «Ваше величество», — сказал он, — «Вы — единственный наследник престола по праву, и ваша обязанность — продолжать дело вашего отца, дабы быть достойным представителем рода Принцев». Это подействовало на короля как масло, подлитое в огонь. Он вскочил, забегал по тронному залу и обрушился на Ремингтона с упреками. Граф абсолютно верно рассчитал укол в его болевую точку. Постоянное сравнивание себя с отцом, к тому же, не в свою пользу, доводило короля до исступления.

И вот только тогда Ремингтон решился. «Мой король», — продолжил он, — «Я высказал свою мысль, как верный слуга вашего отца и вашего величества. Теперь позвольте сказать вам, как другу, боле того — как сыну. Если ваше призвание зовет вас идти собственной стезёй — не слушайте никого, даже меня. Идите навстречу ему, по зову своего сердца, и да пребудет с вами свет Наару». Последнюю фразу он запомнил на проповедях архиепископа, которые специально посещал ради такого повода.

Эти слова произвели неизгладимый эффект на короля. Он замер в растерянности, потом подбежал к канцлеру, крепко стиснул его в объятиях и расцеловал. «Благодарю вас, граф, за вашу искренность», — сказал он со слезами, — «Вы единственный, кто осмелился сказать мне правду! Я не забуду ваших слов».

После этого разговора в сердце графа вспыхнула надежда, окончательной же уверенностью она стала накануне вечером, когда король вызвал его к себе для разговора.

«Граф Ремингтон Риджвелл», — торжественно сказал он, — «После смерти отца вы, фактически, заменили его мне, потому я прошу у вас вашего благословения — я намерен объявить народу о своём отречении в пользу лорда Хенна завтра, в полдень!»

«Свет да благословит вас, ваше величество», — отвечал Риджвелл, еще не веря в свою удачу, — «Я поддержу вас в любых ваших начинаниях!»

«В таком случае, я прошу вас, провести сегодня вечером заседание Совета, посвященное проблемам, которые стоят перед городом. Я же намерен навестить могилу отца и посетить архиепископа перед тем, как сделать официальное объявление».

«Разумеется, ваше величество».

Совет прошёл несколько скомкано. Вопреки ожиданиям Ремингтона, устранения короля от участия в Совете было воспринято тревожно. Ему не удалось добиться от членов Совета единодушия относительно предпринимаемых действий, в частности, в отношении лорда Матиаса. Казалось, генерал Хаммонд Клэй прислушивался к его доводам, но прямо поддержать его призыв к аресту главы службы королевской безопасности никто не решился. Ремингтон запаниковал, опасаясь, что информация о его инициативе может дойти до Шоу а там и до короля, и обернуться против него непредвиденными последствиями и ругал себя за поспешность. Каково же было его облегчение, когда до него дошли слухи о перехвате кареты ведомства тайной канцелярии военными Клэя! Он понял, что генерал начал действовать, и, окрыленный неожиданной поддержкой силового ведомства, собственноручно подписал приказ об аресте Шоу.

Теперь оставалось только надеяться на расторопность королевской стражи и действия военных.

Граф снова поднёс чашку к губам и обнаружил, что кофе совсем остыл. Он бросил взгляд на часы — была половина седьмого. Пора было отправляться в Замок на утреннюю встречу с королём.

* * *

Антуан Принц сидел в кабинете отца за рабочим столом. Собственно, это теперь был уже его кабинет, но он до сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что отца больше нет. Особенно здесь, в просторной и светлой комнате с высокими потолками, массивным палисандровым столом и старинными вазами, которые Вардан привёз из Дарнасуса, когда Антуан был еще совсем ребенком.

Здесь всё напоминало об отце, тут прошло детство юного короля, и он хорошо помнил каждую завитушку на ковре, на котором часто просиживал часами напролёт, пока отец работал с бумагами. Антуан подавил вздох. Он повертел в руках бумагу, чернила на которой еще не просохли. Не хватало подписи. Обмакнув перо в чернильницу он занёс его над документом. Перо подрагивало в руке, чернильная капля упала на страницу. Король покачал головой, отложил перо и принялся тщательно промокать пятно мягкой бумагой.

Дверь в кабинет бесшумно отворилась и на пороге возник камердинер.

— Граф Ремингтон Риджвелл! — возвестил он торжественно.

Антуан слегка поморщился. Несмотря на все усилия, ему так и не удалось отучить старого слугу от излишнего официоза.

— Пусть войдёт уже, — раздраженно бросил он, застывшему в почтительном поклоне камердинеру.

Канцлер, очевидно, провёл полубессонную ночь, это было заметно по набрякшим мешкам и глубоко залегшим теням под его глазами. Приветствовав короля, он занял свое место в кресле напротив.

— Как прошло заседание Совета, Ремингтон? — устало спросил Антуан.

Граф наклонил седеющую голову. — Продуктивно, ваше величество. Нам удалось прийти к консенсусу по поводу тактики действий, и путей решения стоящих перед городом проблем.

— Как было воспринято моё отсутствие? — поинтересовался король.

— Я бы сказал — с пониманием, ваше величество, — отозвался Ремингтон, — В это непростое время никто не может упрекнуть вас в недостатке усилий, прилагаемых вами для блага государства.

Антуан покивал головой. — Что ж, — сказал он, — Тем лучше.

Он поднял со стола лист бумаги, лежащий перед ним. — Вот официальный документ, подтверждающий моё отречение, — негромко сказал он, Правда, он еще не подписан…

— Вам нет нужды торопиться, ваше величество, подписать можно позже, да и документ этот имеет ценность, большей частью, для архивов. Так сказать, история.

— Ты прав, Ремингтон, — кивнул головой Антуан, — Я тоже решил не торопиться. И не только с подписанием документа — я передумал отрекаться от престола.

При этих словах он взглянул на канцлера в упор и не мог не отметить выражения паники, мелькнувшее на секунду в глазах графа.

— Ваше величество, — произнёс тот, — Что побудило вас к столь резкой перемене образа мыслей?

Антуан пожал плечами. — Я не хочу передавать королевство, к укреплению и процветанию которого мой отец приложил столько усилий, в руки чужого короля, пусть даже и мудрого, и опытного, — сказал он. — За свои неудачи я должен отвечать сам и делить с моим народом последствия своих недальновидных шагов.

Ремингтон сглотнул. В голове его лихорадочно вертелся вихрь мыслей. «Какая муха укусила мальчишку?!»

— Ваше величество, — произнёс он вслух, — Позволю себе заметить, что в данный момент, когда вы уже приняли решение, а лорд Хенн должен в скором времени пристать со своей флотилией к нашим берегам, подобная смена приоритетов сама по себе уже является недальновидностью…

— А почему вас так беспокоит прибытие лорда Хенна, граф? — тихо поинтересовался Антуан, — Вы уже что-то пообещали ему?

— Что вы, ваше величество, разумеется нет! Просто…

— Просто вы написали ему очень длинное и содержательное письмо, господин канцлер, а теперь вдруг выясняется, что большая часть чернил и бумаги оказались потрачены зря, — произнёс за его спиной насмешливый голос.

Граф застыл, словно окаменев. Ему не было нужды оборачиваться, чтобы узнать, кому принадлежит голос. В последнее время он слышал его слишком часто, даже когда вокруг никого не было.

Он открыл было рот, чтобы обратиться к королю, но так и замер, увидев, как Антуан крутит в руках письмо, написанное его почерком. Кровь отхлынула от его лица. Письма означали конец всему. Каким образом этот демон Шоу умудрился завладеть ими?!

— Граф Ремингтон, — тихо сказал Антуан, — Я доверял вам больше, чем себе, видел в вас отца и друга. А вы подталкивали меня к сдаче города и королевства, интригуя за моей спиной.

— Ваше величество, — прошептал бледный, как полотно Ремингтон.

— Нет, граф. Молчите! Я не хочу ничего слышать. Не стоит растаптывать остатки уважения, которое я к вам питал еще более отвратительной ложью, или унизительными оправданиями.

Канцлер потерянно молчал.

— Как вы могли, — горько прошептал король, — И ради чего!

— С позволения вашего величества, — вмешался Матиас, хлопая в ладоши.

— Сопроводите господина канцлера в мой кабинет, — распорядился он двоим появившимся людям мрачного вида в черных плащах. — Мы продолжим беседу позже, граф, — добавил он, обращаясь к Ремингтону.

Оставшись наедине с Шоу, король обхватил голову руками о опёрся локтями на стол.

— Как же так, Матиас? — грустно спросил он, — Как же так?

— Увы, ваше величество, — Шоу слегка пожал плечами, — Люди подвержены слабостям и порокам. К сожалению, никто из нас не является исключением.

— Я не верил до последнего, — тихо сказал Антуан, — Даже когда ты показал мне письма.

— Знаю, ваше величество. Потому-то я и предложил вам объявить об отказе от отречения, глядя ему в глаза.

— Ты был прав, Матиас. Когда я сказал ему это я прочитал в его глазах разочарование, страх и ненависть. Все эти годы они медленно росли в его сердце, а я не замечал этого.

— Для этого, ваше величество, и существует наша служба.

— А ты — знал? Антуан поднял глаза на начальника службы безопасности.

Матиас неопределенно помахал рукой. — Разумеется, кое-какие подозрения были. Кроме того, следить за всеми и подозревать худшее — моя работа.

Антуан вздохнул. — Не хотел бы я такую работу, как у тебя Матиас, — сказал он.

— А я бы не хотел вашу, — откликнулся с улыбкой Шоу.

— Да, — задумчиво согласился Антуан. Лицо его вдруг потемнело. — А Маркус? — спросил он, — Его смерть тоже была не случайна? И Ремингтон знал об этом?

Шоу развёл руками. — В том, что генерала убили, сомневаться уже не приходится, — ответил он, — Знал ли об этом канцлер, наверняка утверждать не берусь, но, полагаю, что после пары часов беседы в кабинетах тайной канцелярии он даст ответы на все, интересующие вопросы.

— Нет, Матиас, — король покачал головой, — Кем бы он не стал сейчас, когда-то он был верным другом моего отца и искренне служил нашей семье и королевству. Я не хочу, чтобы эта служба имела такой отвратительный конец. Ты говорил, что заговор раскрыт, а главный его участник обезврежен. Я не стану применять к Риджвеллу кары за то, что не устраивал его, как монарх. Однако, в городе, который он предал, ему отныне нет места. Пусть забирает все свои деньги и состояние и отправляется в свое поместье в Альтерак. Это всё.

— Хорошо, ваше величество, — Шоу поклонился.

— Погоди, — Антуан окликнул его, когда тот направлялся к двери, — А… Лорд Хенн… Ведь он тоже был другом моего отца…

По лицу Матиаса Шоу скользнуло странное выражение.

— Возможно, у него было не совсем верное представление о том, что здесь творилось, — сказал он, — Как вам известно, ваше величество, порой королей играет свита.

— Ты ведь показал мне все письма, которые нашлись у того воргена? — спросил король, внимательно глядя на Шоу.

— Разумеется, ваше величество, — подтвердил Шоу, смотря на Антуана ясным взглядом.

— Благодарю тебя, Матиас.

— Рад служить вам, мой король.

* * *

Ранним рассветом, на покачивающейся на волнах палубе, мужчина в плаще вглядывался в подзорную трубу. Радостный возглас вырвался из его груди, когда он смог, наконец, разглядеть зубцы белых крепостных стен Буреграда.

Словно опьяненный, спустился он в каюту, ликуя и чувствуя необычайный подъем духа.

Сверкающая белизной рубашка висела на деревянных распорках, предусмотрительно захваченных с собой из Дарнасуса. Серебряные запонки сверкали на столике. Чтобы унять охватившее его волнение, лорд Хенн плеснул в кубок немного вина.

В тот момент, когда он подносил его к губам, черный хрустальный шар на подставке вдруг ожил, разразившись вибрирующим гулом и ярким свечением.

— Коготь, — прошептал Хенн, улыбаясь и беря в руки шар.

Изображение знакомой фигуры в черном плаще возникло почти мгновенно.

— Ну, наконец-то! — вырвалось у Хенна, — Почему так долго не выходил на связь?! Корабль будет в порту через пару часов!

— Не торопитесь, мой лорд, — речь воргена звучала приглушенно, несколько невнятно. Он прятал лицо под капюшоном, словно не решаясь посмотреть лорду в глаза.

— Не торопиться? О чем ты?! Что еще стряслось? Отвечай, демоны тебя раздери!

Ворген поднял голову и откинул капюшон. На лорда Хенна смотрело смутно знакомое ему худое лицо с каштановыми волосами и рыжеватой с сединой бородкой.

— Что?! Кто это? — он отшатнулся.

— Доброго утра, лорд Хенн, — приветствовал воргена Матиас Шоу, — Надеюсь, качка не слишком утомила вас? Впрочем, я слышал, что морские путешествия чрезвычайно полезны.

Лорд Хенн смотрел на человека с нарастающим гневом и отчаянием, не произнося ни слова.

— Видите ли, лорд Хенн, — как ни в чем не бывало продолжал человек, — К сожалению, старина Коготь отправился в края вечной охоты, а лорд Риджвелл занят сбором личных вещей — хотя, надо заметить, король разрешил ему взять с собой лишь весьма ограниченное их количество, поэтому я взял на себя смелость приветствовать вас. Надеюсь, вы не расстроились.

— Шоу, — выдавил, наконец, из себя Хенн, — Откуда ты…

— Пустяки, ваша светлость! — Матиас лучезарно улыбнулся, — В конце концов, прогресс науки и магии ведь не стоит на месте? Кстати, как там у вас погода в Дарнасе? У нас вот сыро, знаете ли… О, да я смотрю, вы играете в шахматы! Может быть, как-нибудь сыграем партейку?

За спиной Шоу послышался какой-то шум. Он обернулся и нахмурился. — Прошу прощения, ваша светлость — работа! Молодежь, знаете ли, даже допросить толком без меня не могут… Будем рады видеть вас в Буреграде в любое время — приезжайте, встретим по-королевски! И, подмигнув на прощание, рыжебородый человек с лисьим лицом исчез, оставив после себя в глубине шара лишь клубящийся туман.

«Приветствуем вас в зоне покрытия буреградской сети магических башен! Пожалуйста, оцените качество связи…»

С яростным воплем, лорд Хенн запустил хрустальный шар в угол каюты, где он, ударившись о стену, с грохотом брызнул взрывом осколков.

Привлеченный шумом в каюту засунул голову слуга.

— Ваша светлость?

— Передай капитану, чтобы разворачивал корабль, — срывающимся голосом процедил Хенн.

— Простите, ваша светлость?

— Скажи, чтоб разворачивал корабль, идиот!!

Испуганный слуга исчез.

Подойдя к койке, лорд Хенн бессильно опустился на неё и, подняв голову, исторг вопль ярости.

* * *

— Может, хватит уже жевать?!

Верховный тан Митрас Железногор неприязненно уставился на зеленоватое лицо гоблина, с невозмутимым видом двигавшего челюстью.

— Тан Митрас… — грузный дворф, полулежавший в громоздком кресле причудливой конструкции укоризненно взглянул на него, — Прошу вас, соблюдайте корректность в присутствии нашего гостя.

— Корректность… — проворчал верховный тан, подавляя острое желание сплюнуть прямо на пол, — Не верю я ни на грош этому прохиндею! Мало того, что он представитель другой фракции, что само по себе уже подозрительно, так он ещё, с его слов, представляет интересы королевской службы безопасности! Будто мало нам без него проблем и есть о чем говорить с теми, кто, возможно, стоял за этим отравлением! Тебя, Элмор, разве это не настораживает?

Гриманд Элмор, старейшина буреградской общины, с достоинством оправил свою роскошную золотистую бороду, покоящуюся на его коленях.

— Меня многое настораживает, Митрас. И, не в последнюю очередь, ваши туманные договоренности с тем незнакомым мне человеком, которого ты называешь Когтем.

Митрас дёрнулся и выразительно зашевелил бровями, косясь на гоблина.

— Может, воздержимся от обсуждения наших внутриклановых дел в присутствии посторонних? — многозначительно осведомился дворф.

Элмор махнул рукой, с массивным золотым перстнем, украшенным светло-зеленым камнем.

— Он в курсе, если уж на то пошло.

— То-то мне его рожа знакома, — вполголоса пробормотал Тулман Кремниевый Утёс, наклоняясь к уху Ульфира Железноборода, — Бороду дам на отсечение, что видел его ночью в том клоповнике, где скрывался тот тип.

Ульфир задумчиво покивал, не сводя пристального взгляда с гоблина, который, казалось, не замечал ни этих самых взглядов, ни резких реплик в свой адрес, непринужденно развалившись за столом и беспрестанно что-то пережевывая.

— Может, вам принести каких-нибудь закусок, уважаемый Рензик? — осведомился Гриманд Элмор, — Или хотите чего-нибудь выпить?

— Не-а, — голос гоблина был немного визгливым и неприятно пронзительным, — Мне норм!

— Тогда перестань жевать! — буркнул тан, демонстративно не замечая выразительного покашливания старейшины, — Это раздражает и выглядит неуважительно по отношению к нам!

Гоблин уставился на него нахальным взглядом светло-зеленых глаз. Пожав плечами, вытащил изо рта кусок бесформенной черной массы и, сплюнув, прилепил его на стол перед собой.

— Курить бросаю, — пояснил он в ответ на уставившиеся со всех сторон на него негодующие дворфийские физиономии, — Доктор велел жевать, вот и жую!

Тан Митрас Железногор открыл было рот, но в это время скрипнула входная дверь холла, и в зале ратуши в сопровождении двух кряжистых дворфов с ружьями, появился высокий худой человек с каштановыми волосами, узкой рыжеватой бородкой и усами.

— Господин Шоу, — Гриманд Элмор кивнул ему, указав рукой на пустовавший рядом с ним стул, — Прошу извинить, что не поднимаюсь, чтобы приветствовать вас, моё состояние всё ещё оставляет желать лучшего…

— Не стоит беспокоиться, почтенный старейшина Элмор, — отвечал Шоу, отвешивая дворфу легкий, но почтительный поклон, — Я чрезвычайно ценю ваше внимание и благодарен вам и господам танам, согласившимся на эту встречу!

Он обвёл быстрым взглядом всех присутствующих, на секунду задержавшись на гоблине.

Тот мигнул, незаметно выскользнул из-за стола и исчез за дверью, прихватив с собой и успевший застыть комок смолы.

— Не торопитесь с благодарностями, господин Шоу, — пробурчал Митрас Железногор, — Мы согласились на встречу только по настоянию нашего старейшины, чей голос не можем игнорировать, но это вовсе не означает, что мы готовы идти на какие-либо компромиссы!

— В самом деле? — мягко спросил Шоу, улыбаясь, — А судя по лицам других танов этого не скажешь! Однако, я попросил о встрече вовсе не для того, чтобы предлагать вам компромисс, — добавил он, предупреждая реплику вскинувшегося верховного тана, — Уверен, достопочтенные таны разберутся между собой без моих наблюдений.

— Мы слушаем вас, господин Шоу, — промолвил Гриманд Элмор, знаком призывая всех к тишине.

— Высокочтимые таны! — Матиас Шоу развёл руками, — От лица его королевского величества я уполномочен принести вам свои соболезнования по поводу произошедших прискорбных случаев, подвергшего угрозе жизнь и здоровье представителей искренне уважаемого и ценимого нами братского народа. Его величество Антуан Принц желает старейшине Гриманду Элмору и другим пострадавшим скорейшего выздоровления. Наши лучшие целители всегда к вашим услугам.

На бородатых лицах дворфов было написано недоверие и кое-где проскальзывали ухмылки.

Шоу улыбнулся про себя.

— Кроме того, — продолжал он, — От своего лица, как главы службы королевской безопасности, могу сообщить, что виновные в этом преступлении уже понесли заслуженное наказание. Организатор этой провокации был ликвидирован мною лично во время проводимой спецоперации.

— Гладко говоришь, — насмешливо проговорил Тулман Кремниевый Утёс, — Да только ведь ликвидировать можно кого угодно, и списать всё что угодно — мёртвые, как известно, возражают редко.

— Ваша проницательность делает вам честь, достопочтенный Тулман, — кивнул Шоу, — Но прошу вас не спешить с выводами. У вас будет возможность убедиться в искренности моих слов, уверяю вас.

Однако, прежде всего, хочу предупредить вас, что то, что я собираюсь сказать вам сейчас является строго конфиденциальной секретной информацией, и не должно покинуть пределы этой ратуши.

Ликвидированный мною преступник оказался не просто отравителем, но активным участником заговора против правящего монарха, его величества Антуана Принца. Это было установлено по имевшимся у него при себе неким письмам, из которых следует, что он состоял в активной переписке с неким, возможно, небезызвестным вам лордом Хенном, которому предлагал свои услуги в качестве посредника между ним и троном.

— Джардет Черный Коготь, — продолжал Шоу, делая вид, что не замечает взглядов, которыми начали обмениваться дворфы, — Рассчитывал найти сторонников и поддержку в лице лидеров различных диаспор, о чем, опять-таки, свидетельствуют найденные у него документы, а также признания, полученные в ходе допросов его сообщников. Есть основания предполагать, что кое-кому из присутствующих здесь танов знаком этот человек.

— Это ложь! — воскликнул побагровевший Митрас Железногор, — Это не может быть правдой!

— Остальные таны тоже так думают? — Матиас Шоу внимательно оглядывал присутствовавших дворфов, — Может быть, кто-то что-то припоминает?

— Этот человек был здесь, Матиас, — неторопливо проговорил доселе молчавший Брохман Бочкопуз, — Да угомонись, Митрас! Яснее ясного, что ему это прекрасно известно! Нет смысла это отрицать. Он предлагал нам свои услуги в лечении Элмора, и действительно, оказал Болнеру неоценимую помощь… Но вот то, что ты говоришь про заговор и лорда Хенна — это какой-то вздор, я ничего подобного не слышал. А вы, почтенные таны?

— Чушь! — поспешно сказал Митрас Железногор, — Первый раз слышу!

Остальные таны качали головами и вторили верховному тану на разные голоса.

— Однако, — вкрадчиво сказал Матиас Шоу, — Почтенный тан забыл упомянуть о еще одной услуге, которую оказал вам господин Джардет — вы знаете, о чем я. Об одной таверне, про которую он нашептал вам, предположив, что в ней вы сможете найти кое-кого, с запасом того самого ядовитого зелья…

Ульфир и Тулман переглянулись.

— Бедняга Сандал, — вздохнул Шоу, — Он так и не дождался в тот вечер своего шефа. Тот прислал вместо себя ребят, которые взяли на себя черную работу.

— Мы не понимаем, о чем ты говоришь, Матиас! — выдавил Митрас Железногор. Он пытался сохранить остатки спокойствия, но выступившие на лбу капли пота и побелевшие костяшки пальцев, сжимавшие трубку выдавали его внутреннее напряжение.

— Понимаете, прекрасно понимаете, — усмехнулся Шоу, — За исключением, разве что, достопочтенного старейшины Элмора, в силу своего тяжелого состояния на тот момент не имевшего возможности присутствовать на вашей сходке и высказать свое мнение.

Видите ли, почтенные таны, — продолжал он, — Ваше состояние на тот момент, безусловно можно понять, как острую болезненную реакцию на имевшие место провокации. Власти Буреграда тоже понесли тяжелую, невосполнимую потерю в лице генерала Маркуса. И сейчас, когда мы взяли ситуацию под контроль, мы ждем от вас принятия взвешенных решений, и разумных действий. Триумвират, безусловно, разделил бы ваше негодование по поводу оставшегося безнаказанного покушения на жизнь старейшины, однако был бы в высшей степени разочарован, узнай он о вашем даже косвенном участии в государственном перевороте. И не просто в перевороте — а в попытке повлиять на взаимоотношения фракций в Альянсе. Это было бы очень, очень неразумным поступком в их глазах, не так ли, тан Элмор?

— Да уж, — промолвил дворф, буравя взглядом понурившихся танов и багровеющего Митраса Железногора.

Матиас кивнул. — Это всё, что я хотел вам сказать, почтенные таны, — улыбнулся он, — Я надеюсь, вы сделаете правильные выводы из моих слов. И ещё, — его улыбка сделалась еще дружелюбнее, — Как мне стало известно, информация о перебоях поставок в нашем городе просочилась кое-каким представителям клана Громовых Молотов и Черного Железа. И те, и другие уже готовят свои пакеты предложений по обеспечению совместных поставок. Клан Черного Железа готов предоставить свои цеха, а Громовые Молоты — обеспечить логистику. Информация проверена, источники сомнений не вызывают. Считайте этот инсайд моим личным авансом в развитие дальнейшего плодотворного сотрудничества с кланом Бронзобородов.

С этими словами, поклонившись онемевшим дворфийским танам, Шоу вышел из ратуши.

— Что ж, — нарушил первым затянувшееся после его ухода молчание Гриманд Элмор, — Вы, ребята, точно уверены, что ничего не хотите мне рассказать?

Матиас Шоу шагал по вымощенной камнями мостовой, подставляя лицо лучам восходящего солнца. Вынырнувший из какой-то подворотни гоблин тенью следовал за ним.

— Кажется, здесь проблем больше не будет, Рензик, — сказал Шоу удовлетворенно улыбаясь.

Гоблин хихикнул. — Ну, еще бы! Эти ребята при одном упоминании о Триумвирате наложили в свои дворфийские штаны! А когда вы намекнули им про контракты с другими кланами, того толстяка Бочкопуза чуть удар не хватил! Однако, быстро же кланы пронюхали о ситуации в Буреграде!

— Сомневаюсь, что они пронюхали, — задумчиво сказал Шоу, — Но исключать, конечно, ничего нельзя.

Рензик вытаращил глаза и захихикал еще громче. — Браво, шеф! Так вы взяли их на понт!

Матиас усмехнулся, щурясь на солнце, словно сытый кот.

— Дворфы, — сказал он, — Они же как дети!

* * *

Бесформенные пятна, мелькающие перед ней слились в единый монолит. Белый потолок над её головой.

Лика обнаружила, что лежит в постели, укрытая одеялом. Она повернула голову, испытав при этом легкое головокружение. Справа от неё возникла несколько расплывчатая фигура дренея.

— Пых? — неуверенно произнесла она.

Но это был не шаман.

— С возвращением, дитя, — проговорил отец Оккам, наклоняясь к ней.

— Ваше попечительство, — Лика приподнялась, облокотившись на подушки, — Я думала, что это Пых… Она огляделась. — Как давно я здесь? — спросила она.

— Тебя принесли ночью, — отозвался Оккам, — Сейчас почти полдень. Как ты себя чувствуешь?

— Вроде ничего, — Лика покрутила головой, — Немного кружится…

— Это бывает. Ты потеряла много сил и вообще могла не вернуться.

— Да, я знаю, — Лика вдруг помрачнела. — Штепсель, — сказала она тихо, — Я не смогла его спасти.

— В том нет твоей вины, дитя, — вздохнул экзарх, — Даже самым искусным целителям было бы не под силу совершить то, что ты пыталась сделать. Против того заклятья, которое поразило его, большая часть обычных методов бессильна. Кроме того, — тихо добавил он, — Порой мы совершаем ошибки, пытаясь спасти тех, кто нам больше всего дорог. Именно перед лицом потери близких целитель почти всегда оказывается бессилен. Это — цена, которую нам приходится платить.

— Это я привела его туда, — выдавила Лика.

Дреней помолчал. — Не кори себя. Как бы ты ни поступала, всегда есть вероятность ошибки, которая может оказаться роковой. Не ошибается лишь тот, кто не делает ничего вовсе. Осознание этого и умение извлечь опыт из пережитого — вот истинное знание, которого ты не обретешь ни в одной книге.

Лика подняла глаза.

— А если я ошибусь снова? — спросила она, — И еще, и еще? Сколько потерь может понадобиться для того, чтобы научиться принимать правильные решения, действовать безошибочно, не теряя никого?

Отец Оккам тяжело вздохнул.

— На этот вопрос нет ответа, — тихо сказал он, — Каждый проходит этот путь в одиночку, и только Свет, озаряющий твой сердце будет единственным верным указателем. Мы все нуждаемся в нём, ибо блуждаем в потёмках.

Лика прикрыла глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы.

Дреней сжал её пальцы в своей ладони. — Тебе нужен отдых, — сказал он, — А когда наберешься сил, у тебя будут каникулы — сможешь съездить навестить родителей.

— А как же экзамены? — Лика растерянно взглянула на экзарха сквозь слёзы.

— Я обо всём договорился, — успокоил её он, — Свой самый главный экзамен ты уже сдала. Что выбирать дальше и каким следовать путём — зависит от тебя. Если захочешь, сможешь учиться дальше, я переговорю с его высокопреосвященством ректором, и тебя зачислят на бюджет — будешь получать стипендию. Если нет — думаю, ты без труда найдешь работу в любом месте, даже у себя в Гномбурге, или Сталеграде. А захочешь — сможешь остаться в целительской службе. Тем более, что им потребуются новые кадры.

— Как это? — Лика настороженно взглянула на дренея.

— В своё время ты всё узнаешь, — сказал отец Оккам, — А сейчас — спи, тебе надо отдыхать!

— Но я хочу знать, — слабо запротестовала Лика, погружаясь в сон.

Дождавшись, когда гномка заснёт окончательно, дреней аккуратно поправил подушки и одеяло, коснулся ладонью её лба и тихонько вышел из палаты.

— Присматривайте за ней внимательно, сестра, — обратился он к ожидавшей его пухленькой дворфийке, — Она бывает иногда… Очень активной. А ей требуется полноценный отдых.

— Хорошо, ваше попечительство, — кивнула дворфийка, — Благословите!

— Свет да осенит тебя, дитя…

* * *

Буреградский Собор Света был полон народа.

Стоя на возвышении за деревянной кафедрой, покрытой расшитой золотом и серебром парчой, король Антуан, почувствовал, как его охватывает волнение.

Глядя на колеблющееся перед ним море голов, он особенно остро ощутил в этот момент свою ответственность за вверенный ему народ. «Они верят в меня», — подумал он, — «Видят во мне единственную опору и надежду в это непростое время. И ведь даже не подозревают, что еще совсем недавно я готов был отречься от них, вверив их в руки чужого им короля».

Теперь, после того, как Матиас Шоу раскрыл перед ним со всей беспощадной неопровержимостью имевший место заговор, после признания Ремингтона Риджвелла, он чувствовал жгучий стыд и угрызения совести. «Отец бы никогда не поддался на такую провокацию», — горько подумал он.

Но теперь, помимо раскаяния, он ощущал еще и гнев. «Больше», — мысленно поклялся он себе в очередной раз, — «Я не позволю никому посягнуть на моё наследие и влиять на мои решения!»

В наступившей тишине он торжественно сложил руки в молитвенном приветствии.

— Бартья и сёстры, — начал он, — В эти непростые для нашего города времена, я хочу обратиться к вам со словами благодарности…

Стоявший в нескольких шагах позади него лорд Матиас Шоу наклонился к уху архиепископа Бенедикта. — Примите мою искреннюю благодарность, ваше высокопреосвященство, — прошептал он, — За ваши святые молитвы о благе нашего государства и благополучии монарха.

Архиепископ глянул на него искоса из-под тяжелой высокой тиары.

— Вы же агностик, мастер Шоу, — заметил он, — С каких пор вы стали верить в силу молитв?

Шоу пожал плечами. — Почему бы и нет, — едва заметно усмехнулся он, — В конце концов, вы же постоянно говорите, что Свет способен просветить даже самую заблудшую душу…

Старик бросил на него проницательный взгляд черных глаз.

— То есть, вы всё-таки, допускаете возможность её наличия у себя? — поинтересовался он с ноткой сарказма.

Матиас беззвучно засмеялся. — Между прочим, — произнёс он, глядя в сторону сосредоточенно внимавшего королевской речи Гриманда Элмора, облаченного в белые одежды по случаю торжественного служения, — Мне удалось убедить господина суперинтенданта в необходимости снижения тарифной ставки по налогообложению доходов духовных организаций, а также целесообразности увеличения субсидий на содержание религиозных заведений.

Архиепископ благосклонно покивал головой. — Я всегда знал, что глубоко внутри вы глубоко благочестивый человек, мастер Шоу, — сказал он, — Я буду молиться о вас.

Шоу склонил голову. — Счастлив слышать это, владыка, — произнёс он смиренно, — Если, в свою очередь, вам понадобится связаться со мной, вы знаете, как это сделать.

Архиепископ кивнул. — Должен заметить, — сказал он, — Что эти ваши магические шары, при определенном подходе и с молитвой Свету, разумеется, могут служить благим целям.

— Разумеется, владыка.

— А теперь, братья и сёстры, я прошу вас объединить духовные усилия в едином молитвенном порыве во время молебна, который проведут архиепископ Бенедикт и сослужащий ему брат Гриманд, — объявил Антуан.

Подойдя к архиепископу он склонил голову. — Благодарю вас, владыка, что дали мне возможность обратиться к народу с вашей кафедры.

— Ваша воля — закон для меня, ваше величество, — отвечал архиепископ, касаясь рукой головы Антуана, — Вы хорошо говорили.

Взволнованный и раскрасневшийся Антуан вопросительно посмотрел на Шоу.

Начальник королевской службы безопасности подмигнул монарху и украдкой показал одобрительно выставленный большой палец.

* * *

Следующим утром Лику навестили братья, выглядевшие в белых накидках, которые их заставили надеть бдительные сёстры особенно забавно.

Они уселись на стулья и рассказывали ей последние новости. Беспорядки в дворфийском квартале утихли на следующий же день. Король объявил о новом экономическом курсе, а архиепископ Бенедикт произнёс с амвона проникновенную проповедь. Войска генерала Клэя патрулируют западные земли и угроза гноллов перестала существовать. В «Буреградском Вестнике» напечатали статью про целительскую службу и её вклад в борьбе с эпидемией, особенно подчеркивая роль архиепископа Бенедикта.

Лика слушала и кивала.

Вилли достал из-за пазухи несколько пахучих яблок.

— Из Гольденшира, — подмигнул он, — Мы хотели целую корзину тебе принести, но эти твои местные сёстры не разрешили. Говорят, у нас еда какая-то неправильная.

— Угу. Да ты не слушай их подруга, — поддержал его Билли, — Натуральное-то — самое оно! Ты, если чего, только шепни — мы тебе что хошь пронесём! Пива хочешь?

— А что происходит в Бараках? — спросила Лика, — Отец Оккам говорил, что кто-то уходит.

Братья переглянулись. — А ты не знаешь? — спохватился Вилли, — Так брат Склиф же того…

Он замолчал, получив пинок ногой от брата. — Ну, в общем, он тебе сам всё расскажет, — заторопился Билли, — Ты давай, выздоравливай тут и возвращайся!

Приходили Чао и Мирта. Пандаренка охала и ахала, качая головой и приговаривая, что гномка слишком похудела. Лика обратила внимание, что и сама Мирта как-то осунулась и выглядела не такой жизнерадостной и улыбчивой, как обычно.

— Что с тобой? — спросила она её, улучив момент, когда Чао вышел за дверь, — Ты какая-то сама не своя.

Мирта отвернулась. — Это пройдёт, — тихо сказала она, — Просто последнее время мы все были немного на нервах.

— Ты ведь из-за Склифа так переживала, да? — Лика не отступалась, — Так теперь же всё хорошо, так ведь?

Мирта поглядела на встревоженное лицо гномки.

— Конечно хорошо, — улыбнулась она, поглаживая её своей мягкой лапой, — Всё будет хорошо, как же иначе?

Чао в это время беседовал с отцом Оккамом.

— Как она? — спросил он, — Уже столько времени, а она все еще находится в постели.

Дреней кивнул. — У неё необычайно сильный характер и воля, — проговорил он, — Возможно, именно благодаря им ей вообще удалось вернуться. Но ей пришлось пережить слишком многое за последние дни, неудивительно, что организму требуется время для реабилитации.

— Что с ней будет дальше? — негромко спросил пандарен.

Экзарх пожал плечами. — В ней есть потенциал и, безусловно, талант. Но только от неё зависит, как она ими распорядится. Если не сломается под грузом пережитого, и захочет учиться дальше, возможно сможет достичь многого.

— Да, — задумчиво сказал пандарен, — Другой вопрос, нужно ли ей это?

Отец Оккам кивнул. — Это решать ей, — сказал он.

Наконец, ей разрешили подниматься и даже выходить на прогулку в сад. Лику уже начинало тяготить вынужденное бездействие и порой её подмывало сбежать, но, в то же время, она ловила себя на том, что ей не хочется покидать эти палаты, где можно было просто отдыхать, ни о чем не думая и не беспокоясь, будучи окруженной заботой и вниманием. Время здесь словно застыло и всё, что происходило с ней до поступления сюда, казалось сном, местами очень пугающим, и она пока не готова была в него возвращаться.

Её навестили Лилиан и Зеборий, который, несмотря на все усилия сестёр, так и не расстался со своим бочноком.

Даже Гракх приходил к ней, и, хотя его не пускали в палаты, он махал ей огромной ручищей в окно, стоя в парке.

Именно здесь, в парке, на одной из лавочек, подобных той, где происходила беседа с Джардетом она встретилась с братом Склифом. Ветер гнал по дорожкам желтые и оранжевые листья, небо хмурилось, и она уже собиралась возвращаться в палату, когда, подняв взгляд от земли, неожиданно встретилась глазами с воргеном.

От неожиданности она опешила, раскрыв рот, не зная, что сказать и покраснела.

— Рад видеть, что ты почти поправилась, Лика, — негромко сказал ворген.

— Брат Склиф, — Лика чувствовала, что её переполняют противоречивые эмоции — она одновременно и ждала, и боялась этой встречи, — Я… Я хотела сказать…

Она запнулась. Ворген наблюдал за ней с легкой улыбкой. — Ты изменилась, Лика, — сказал он, — Но в одном осталась прежней — по-прежнему робеешь, когда видишь воргена.

Лика вздрогнула. — Я виновата перед вами, — прошептала она, опуская глаза, — Это из-за меня Штепсель кинулся на вас, и этот артефакт, медальон, то есть…

Она чувствовала стыд за то, что поверила той лжи, которой опутал её Джардет, за нелепый ночной взлом кабинета воргена, о котором он, конечно же, знал, за её сомнения.

— Твои сомнения были вполне оправданы, дитя, — сказал ворген, словно угадав её мысли, — Многие сомневались, включая и меня самого.

— Вы имеете в виду, когда были под действием яда и того проклятия? — спросила Лика, — И во время, и до него, — туманно ответил ворген, — Опыт приучил меня всегда сомневаться в себе и не доверять своей природе. Но ты с честью выдержала испытание, через которое тебе пришлось пройти и тебе не в чем винить себя сейчас.

— Но ведь… — Лике было трудно говорить, — Ведь если бы я не послушала Джардета, посоветовалась бы с Чао, или Зеборием и не поехала за вами в ту ночь, все могло бы ведь быть по-другому? И Штепсель был бы жив…

— Может быть — да, а может — нет, — мягко сказал ворген, — Ты делала то, что считала нужным и правильным в тот момент. Это и было единственным верным решением.

Лика вздохнула, и, наконец, решилась посмотреть брату Склифу прямо в глаза.

В них было понимание и грусть. И еще, где-то в глубине, затаилась боль.

Ворген опустился рядом с ней на лавку. — Я тоже поступал так, как считал правильным, сестра, — тихо сказал он, глядя вдаль, — И тоже ошибался. Мы все совершаем ошибки. Когда-то мои убеждения привели меня в ведомство господина Матиаса Шоу, и я искренне верил, что поступаю правильно. Верность, честь, отвага… Когда-то я искренне верил в этот девиз.

— Тот медальон, — внезапно вспомнила Лика, — Почему Джардет так хотел им завладеть?

Вместо ответа ворген достал из-за пазухи цепочку и с мелодичным щелчком откинул крышку медальона.

Лика увидела изображение профиля девушки в белом платье и небольшую прядь темных волос.

— Это… Это ваша возлюбленная? — вырвалось у неё и она тут же спохватилась, что ляпнула лишнее.

Брат Склиф задумчиво кивнул. — Ее звали Лорана, — промолвил он, — И мы оба были влюблены в неё.

— Мы? — поразилась Лика.

Ворген снова кивнул. — Я и Зардет. Это было честное соперничество, если можно было так сказать. Когда мне пришлось покинуть Гиль» Нэйас, я положился на него, что он будет заботиться о Лоре, до тех пор, пока я не вернусь, или рассудок не вернется к ней.

— Он говорил, что вы повздорили в ту ночь, — снова вмешалась Лика и ойкнула.

Но Склиф, казалось, не обратил на это внимания. — Да, — подтвердил он, ссутулясь, — Я был в ярости оттого, что они с братом пошли на этот шаг за моей спиной. Но, отчасти, они были правы. Я не мог помочь ей, и мне хватало смелости и сил признать это. Потребовались годы, прежде чем я смог найти путь.

— Какой путь? — Лика снова прикусила язык, но ворген, казалось, ждал этого вопроса.

— Путь борьбы со своей природой, — сказал он, — Мы оба с Зардетом искали его, движимые одной целью, но шли разными путями.

— И что вы сделали, когда нашли? Почему не вернулись за ней? — гномка смотрела на воргена широко раскрыв глаза.

— Я был уверен, что они забрали её с собой в Дарнасус, — отвечал Склиф, — Когда же выяснилось, что этого не произошло, все мои духовные усилия обернулись провалом — я впал в состояние ярости, еще худшей, чем само проклятье воргенов. Позднее, я узнал, что они мне солгали. Лорана умерла задолго до того, как последний корабль покинул берега Гиль» Нэйаса. И тогда я покинул свой народ навсегда.

Лика помолчала. — Но я все-равно не понимаю, — начала она.

Склиф усмехнулся. — Это тоже была ложь, — сказал он, — Зардет постарался сделать так, чтобы я в неё поверил, и не искал Лорану, полагая, что она мертва. Возможно, он рассчитывал, что ему удастся сделать это самому, но успеха, по-видимому, он не добился. И для того ему понадобился медальон — волосы Лораны, по его плану, могли бы помочь ему не только найти её, но приобрести частичную власть над её чувствами. Он не успел завладеть им в Дарнасусе, а потом надолго потерял мой след, до того самого дня, как встретил меня здесь, в Буреграде.

— Значит, Лорана…

Ворген медленно кивнул головой. — Возможно, жива до сих пор, — сказал он.

— И вы, — Лика внимательно посмотрела на брата Склифа, — Хотите попробовать найти её?

Ворген снова кивнул. — Я должен, — сказал он, — Разве ты на моем месте поступила бы иначе?

Лика задумалась. Внезапно, ей стала понятна причина, по которой Мирта была так печальна.

— Да, — тихо сказала она, — Наверное.

Ворген поднялся и Лика встала следом за ним. — Так вы больше не вернетесь в Буреград? — спросила она.

Брат Склиф грустно улыбнулся. — Неисповедимы пути Света, — сказал он.

* * *

Спустя несколько дней, когда она завтракала в палате, её посетил отец Оккам.

Сделав ей знак, чтобы она доедала, не торопясь, он присел на краешек стула, отвернувшись в окно, чтобы не смущать её.

— Что-то случилось? — спросила Лика, допивая еще тёплый настой из луноягод.

Дреней улыбнулся, загадочно и немного печально.

— И да, и нет, — сказал он, — Как ты отнесешься к небольшой прогулке по городу?

— По городу? Правда? А… куда? — Лика в недоумении глядела на экзарха.

— Скоро узнаешь, — отвечал дреней, поднимаясь со стула, — Приводи себя в порядок, переодевайся, нас ждут.

Гномка не заставила себя упрашивать и, уже через несколько минут выскочила в коридор, где, в её ожидании прохаживался экзарх.

— Идём, дитя, — промолвил он, увлекая её за собой.

Они вышли из сестринского корпуса, пересекли парк и остановились у ворот, где их поджидал Атуин.

— Чао! — обрадованно вскричала Лика, — И вы тоже здесь! Последние слова её были адресованы братьям.

Билли степенно кивнул. — А то как же! Соскучилась, поди, по нашей черепахе-то?

Он с любовью погладил борт телеги.

— Залезай, сестрёнка, — подал голос Вилли, — Прокатимся с ветерком!

Отец Оккам расположился впереди, рядом с Чао, Лика и дворфы — в кузове.

— А куда мы едем? — спросила Лика, сгорая от любопытства.

— Потерпи немного, — отвечал Билли, — Отец Оккам велел пока тебе не говорить.

Лика недоверчиво покрутила головой, но не стала спорить. — Кажется, я целую вечность тут не была, — проговорила она, разглядывая хорошо знакомую ей внутреннюю утварь Атуина.

— Всего-то пара недель прошло, — заметил Вилли.

Они выехали на набережную каналов, миновали торговый квартал и свернули в довольно узкий для Атуина переулок, который потом повёл круто вверх. Здесь ей еще не доводилось бывать, и она гадала про себя, что бы тут могло быть. Наконец, телега остановилась, дворфы выпрыгнули наружу, Вилли подал ей руку.

— Чем это так… — Лика запнулась, подыскивая подходящее слово, — Несёт?

Билли усмехнулся. — Известно, чем, — сказал он, — Дерьмом грифоньим!

— Чем-чем? — переспросила гномка, не вполне уверенная, что правильно поняла дворфа.

Вилли расхохотался. — Ты что, — спросил он, — Ни разу в жизни не была в грифонятнике?

— Н-нет, — Лика озадаченно помотала головой, — А что это?

— Ну, даешь, — сказал Билли, — Это ж станция, где грифонов держат! У вас что, в Гномбурге нет таких?

Лика отрицательно покачала головой. — Я что-то слышала про такие в Сталеграде, — сказала она, — Но никогда там не бывала.

— Ну, вот и случай представился, — подмигнул ей Вилли, — Идём!

У входа в высокое здание, напоминавшее башню их поджидала еще одна пара.

— Пых! — обрадованно воскликнула Лика, — А я всё думала, почему ты не приходишь!

— Прости, сестрица, — старый дреней смущённо потупился, — С этой молодёжью остатки памяти потеряешь! Всё собирался…

— Вообще-то, нас не пустили, — заметила Элисия, обнимая Лику, — Этот старикан, что дежурил у входа в эти ваши палаты узнал меня и заартачился, словно я демон какой. Я хотела высказать ему всё, что думаю о нём и ихних дурацких правилах, но Пых меня увёл.

Экзарх Оккам покачал головой. — Эля, Эля, — вздохнул он.

Они поднимались друг за другом гуськом по винтовой лестнице, и, по мере их продвижения, запах становился всё более резким. Дренейка, морщась, закрывала нос платком.

Лестница вывела их на обширную площадку с огромным окном во всю стену с одной стороны и зарешеченными огромными вольерами с другой.

Лика во все глаза смотрела на удивительных созданий, которых до этого считала мифическими существами из сказок — существ с телом льва и головой и крыльями орла.

— Грифоны! — прошептала она.

Сидевший в ближе всех стоявшей к ней клетке грифон поднял голову и издал громкий клекот.

— Оккам! Лика! — обернувшись, гномка встретилась взглядом с братом Склифом, одетым в серый балахон, с сумкой на плече.

— Здравствуй, Аргуин, — Оккам подошел к воргену и сжал обе его руки в приветствии, — Ты ведь не хотел покинуть нас, не попрощавшись?

Брат Склиф покачал головой и усмехнулся. — Судя по всему, мне бы это не удалось при любом раскладе, — сказал он, — Ты, пожалуй, Шоу фору дашь.

Дреней улыбнулся. — Не старайся быть более одиноким, чем ты есть, Аргуин, — тихо сказал он, — Твои друзья — это, быть может, самое важное, что у тебя есть.

Ворген пристально посмотрел в глаза экзарху, кивнул, и обнял его.

Братья подталкивая друг друга локтями, нерешительно топтались рядом.

Склиф шутливо столкнул их лбами. — Ну что, двое из ларца, — сказал он, — Смотрите, не расслабляйтесь тут без меня. Хотя с Зеборием я спокоен — за ним как за каменной стеной.

Братья сопели и, как показалось Лике, украдкой вытирали глаза.

— Вы же не насовсем улетаете, — вырвалось у неё.

Ворген присел и заглянул ей в глаза. — Будь сильной, Лика, — серьезно сказал он, — Ты — замечательная гномка, отважная и умная. У тебя есть талант. От тебя только зависит, как им распорядиться. Ты хорошо начала, и через многое прошла. Пусть Свет ведёт тебя.

Он обнял её, и она робко прижалась к его одежде, пахнущей табаком и шерстью.

Пых протянул Склифу хорошо знакомый Лике браслет, почти такой же, как у неё.

— На счастье, — негромко произнёс он.

Брат Склиф серьезно кивнул. — Спасибо, друг, — промолвил он, одевая браслет на запястье, — Присмотришь тут за моими?

Шаман покачал головой. — Они будут ждать тебя, — сказал он.

Элисия восторженно глядела на воргена. — Эх, вот бы мне с тобой, — вздохнула она.

— Эля! — одернул её шаман. Брат Склиф улыбнулся.

— Чао, — он повернулся к пандарену, прислонившемуся спиной к стене и, похоже, начинавшему задремывать.

— А? Ох, прости, Склиф, — он виновато поморгал, — Знаешь, на свежем воздухе так и тянет прикорнуть…

«Ничего себе — свежий!» — подумала Лика.

Ворген покачал головой. — Ты неисправим, — заметил он, — Пожалуй, без меня тебя и будить-то будет некому!

Судя по прояснившемуся выражению морды пандарена, такая перспектива его вполне устраивала.

— Обними за меня Мирту, — негромко произнёс брат Склиф. Пандарен молча кивнул.

— Ну, вот и всё, — несколько растерянно проговорил ворген, обводя взглядом собравшихся.

— Прошу внимания! — человек в кожаном жилете и высоких сапогах, с крючковатым носом и нечесаными спутанными волосами потеснил их, мусоля карандаш, — Кто из вас пассажир?

Брат Склиф поднял руку.

— Прошу вас встать здесь, мне необходимо провести соответствующие замеры, дабы удостовериться, что они соответствуют заявленным…Провожающих прошу отойти в сторонку!

Измерив рост воргена и, зачем-то, объем его талии, служитель записал данные в книжечку, потом пригласил Склифа встать на весы и долго щелкал гирьками. Потом взвесил сумку.

— На вас зарезервирован грифон семейства Gryphus Aureus, кличка «Тони», — сообщил он, — Расчетное время полёта — восемь часов, без учета перерывов на еду и отдых. Посадка в специально предусмотренных местах каждые два часа для оправления грифона. Справлять естественные потребности животного во время полета категорически воспрещается, за это предусмотрен штраф! Подробная карта полета находится в седельной сумке, вместе с ланчбоксом и буклетом со списком сувенирной продукции, которую вы можете приобрести в любом пункте аренды грифонов. Просьба не кормить животное вне специальных пунктов отдыха, у них очень чувствительная пищеварительная система.

Склиф кивал с серьезным видом.

— Будет клянчить — не обращайте внимания, — предупредил служитель, — Главное — не давайте слабину, иначе будет требовать еды всю дорогу, а потом маяться с расстройством желудка.

Он подошёл к клетке, оттащил в сторону скрепленную деревянными брусьями дверь и вывел оттуда величественного золотистого грифона.

Лика невольно залюбовалась этим могучим и вызывающим трепет созданием.

— Давай, давай, Тони, — приговаривал служитель.

Грифон остановился на расстоянии метра от Склифа и захлопал крыльями, недоверчиво косясь.

— Так… Возьмите вон там кусок мяса, — скомандовал служитель.

Ворген послушно выполнил указание.

— Теперь дайте ему… Только осторожно, смотрите, чтобы не оторвал руку!

Склиф, покачав головой, протянул грифону кусок мякоти, который тот, с неожиданной быстротой стремительно склюнул с его руки, которую ворген едва успел отдернуть.

— Прекрасно! Контакт налажен! — служитель довольно покивал. — Ну, теперь полезайте в седло!

Ухватившись за перья, ворген подпрыгнул и оказался на спине грифона.

— Так… Сели? Теперь пристегнитесь! Хорошо… На случай осадков там есть позади вас водонепроницаемый плащ! Нашли? Вот и ладно… Пошёл!

С этими словами служитель неожиданно хлопнул грифона по боку.

Издав громкий клекот, животное подскочило, одним прыжком преодолело расстояние до широкого окна, и, стремительно расправив крылья, воспарило вверх.

Словно завороженная, Лика наблюдала, как золотистый грифон и его всадник набирают высоту, и удаляются, постепенно уменьшаясь в размерах. Она провожала их взглядом, пока, наконец, они не превратились в золотистое пятнышко, исчезавшее за линией горизонта.

Внизу она простилась с Пыхом и Элисией. — Заходи к нам, как будешь совсем здорова, — сказала ей на прощание дренейка.

Шаман лишь стиснул ей ладонь и пристально посмотрел в глаза.

— Береги себя, — тихо сказал он.

Лика кивнула. — Я хотела тебя спросить, — сказала она, — Как ты нашел нас? Ну, там, в том доме…

Пых перевел взгляд на Элисию. — Её заслуга, — сказал он, — Уж не знаю, какие духи её вразумили побежать за мной, а не за вами, когда она заметила Склифа и вас, мчащих за ним на мотоцикле. Да…

Лика еще раз кивнула.

— Спасибо, — тихо сказала она, — Спасибо вам обоим.

* * *

На Буреградском вокзале царила такая же суета, как и в Гномбурге, когда, несколько месяцев назад, Лика впервые покидала родные края с сумкой с книгами и едой под мышкой.

Чао припарковал Атуин неподалёку от входа и теперь провожал гномку до поезда. — Вот и ты уезжаешь, — вздохнул он.

Лика обняла пандарена, зарывшись носом в теплую шерсть. — Я буду писать, — пообещала она, — К тому же, каникулы скоро закончатся.

— Ты уже определилась, будешь ли учиться дальше? — спросил пандарен.

— Еще не уверена, — призналась Лика, — Мне нужно всё обдумать.

Чао покивал головой. — В любом случае, желаю тебе удачи, — сказал он, — Нам будет тебя не хватать.

— Мне вас тоже, — Лика почувствовала, как глаза снова начинает пощипывать, — Обними за меня Мирту еще раз.

— Хорошо, — серьезно кивнул пандарен, — А ты кланяйся от нас родителям.

— Она не передумает? — без особой надежды спросила гномка.

Чао покачал головой. — Она уже взяла билеты. Послезавтра она отплывает.

— И ты её вот так отпускаешь? — упрекнула пандарена Лика.

Тот философски развел лапами. — Каждый из нас делает свой выбор и следует своему Дао. Брат Склиф сделал свой, ты — свой, она — свой. Кроме того, она едет не одна, Гракх будет её сопровождать.

— Правда? Вот здорово! Я не знала.

— Да. Говорит, что всегда мечтал познакомиться с яунголами, — Чао подмигнул Лике, а та рассмеялась в ответ.

— Ну, раз его так манят яунголы…

Поезд вылетел из тоннеля с пронзительным свистом и начал притормаживать у платформы. Дворфы, гномы, люди и прочие представители разных рас наперебой бросились к вагонам. Чао, загораживая Лику своим телом, прокладывал ей дорогу.

— Ну вот, — пропыхтел он, подавая ей сумку, — Подремлешь часок-другой и скоро будешь дома!

Лика еще раз обняла своего спутника.

— Так быстро, — сказала она, — Закончилась моя практика.

— Что-то заканчивается, что-то — начинается, — отозвался пандарен, кладя себе в пасть пучок любимой травы.

Поезд засвистел и, медленно набирая ход, покатился вдоль платформы.

Лика провожала взглядом фигурку медведя, махавшего ей лапой, пока поезд не свернул в туннель.

— Что-то заканчивается, что-то начинается, — повторила она.

Поезд издал пронзительный гудок и на полной скорости скрылся в туннеле.

*** Примечание: В заключительной главе использованы тексты песен Петра Зубарева («Повод для странствий»).