Бабульки принимали мои дары и уважительно называли меня «сэр».

Вернувшись из домашних условий в коммунальную среду, я сразу же получил тему. Одна из русских соседок подсказала мне о необходимости переговорить с хозяином дома, и озадачить его просьбами о стиральной машине, дополнительном холодильнике и телевизоре…

Беженцы желают улучшения условий их содержания на острове!

Я не возражал, но заметил, что не знаю этого хозяина, и понятия не имею, как с ним связаться.

Мне вручили его домашний телефон с именем, и выразили надежду на скорые положительные перемены в быту.

На мой звонок к хозяину дома, ответила женщина, и охотно позвала к телефону нужного мистера.

Я коротко представился, сообщив адрес, и передал ему пожелания жильцов. Тот отреагировал вполне положительно, обещал подумать, и начал что-то объяснять мне о правилах пользования телевизором. Меня спрашивали: кто будет платить ежегодно 100 фунтов за телевизионные смотрины? Я не совсем понял, за что? Решили обсудить всё при встрече.

Гадая, о какой ещё плате упоминал хозяин, я вспомнил, как тяжко в нашей коммуне собирали по одному фунту на моющие и прочие необходимые кухонные средства. Про себя я предположил, что народ не поймёт и не поверит, что за обычное благо — пользование телевизором, надо кому-то платить. До встречи с хозяином решил не говорить им об этом.

К моему облегчению, когда хозяин посетил наш дом, некоторые из жильцов-беженцев были дома и приняли участие в изложении своих жалоб на условия бесплатного проживания. Хозяин пришёл с женой, которая, судя по её осведомленности, была в курсе текущих хозяйственных дел. Они не оспаривали наши требования о дополнительном холодильнике, стиральной машинке и телевизоре. Но заметили, что обычно каждый сам себя обеспечивает телевизором и прочими видео-аудио игрушками и отвечает за оплату предоставленных телевизионных услуг.

Хозяин, заметив, что я не понимаю, о чем идёт речь, стал терпеливо разъяснять мне особенности британского общественного телевещания.

— В целях поддержания общественного телевидения, независимого от рекламодателей и прочих жирных котов, а так же и самого государства, все пользователи теле приёмников вынуждены платить по 100 фунтов в год.

— То есть, если я желаю смотреть пять скучных телеканалов, принимаемых с помощью простой телеантенны, я должен заплатить кому-то 100 фунтов? — удивился я.

— Да. На эти деньги и содержится общественное телевидение. И это вполне доступная для всех сумма, которую можно выплачивать частями в течение года.

— Но почему именно с телезрителей собирают средства на содержание общественного телевидения? Правильнее было бы взимать с торговцев телевизоров. Они продают свой товар в основном благодаря наличию телевизионного эфира, вот пусть и поддерживают, — внёс я своё контр предложение.

— Торговцы, наверняка, тоже платят свои налоги, — успокоил он меня. — Однако, предоставив вам в пользование телевизор, я хотел бы убедиться, что вы теперь знаете о правилах и готовы самостоятельно исполнять правила. Я, как собственник дома, платить за пользование вами телевизора не намерен.

— Хорошо… Я все понял. Объясню соседям, — согласился я. — А пока, хорошо бы дополнительный холодильник и стиральную машину. Надеюсь, за пользование таковыми, нам не надо ничего платить? — съязвил я.

— Нет, вы не будете платить даже за потребляемые вами электроэнергию и воду. За вас платит государство, — ответил он, ясно намекнув на нашу паразитическую суть.

Поблагодарив за участие в общественных вопросах, они покинули дом, пообещав доставить и установить бытовую технику в ближайшие дни.

Интересующимся соседям я коротко передал суть наших переговоров, и по их реакции понял, что британскую норму — содержать общественное телевидение, никто серьёзно не воспринял. Некоторые вообще не поверили в таковое и, вероятно, заподозрили меня в корыстном намерении поиметь с них 100 фунтов.

Позднее, совмещая работу с обсуждением жизненно важных вопросов с пролетариями всех стран, я завёл разговор о странных поборах за право смотреть телевизор. Англичан рядом не было, и мы могли вволю обмениваться впечатлениями об изобретательности британских властей стричь подданных и временно задержавшихся на острове. Грек охотно поведал мне, как они с братом, проживая здесь, не принимали это правило всерьёз.

Какая-то служба неоднократно присылала на их адрес странные почтовые призывы к жильцам, в которых подробно разъяснились всевозможные способы оплаты 100 фунтов, если в доме есть телевизор… Если же по данному адресу телевизора не было, то эти призывы можно проигнорировать. Греки так и делали. Но телевизор смотрели. При этом, телеантенну, торчащую на крыше дома, они и не думали прятать.

Однажды днём в их дом постучали какие-то служивые люди. Дверь открыл брат рассказчика и честно ответил на странный вопрос посетителей.

— Телевидение смотрите?

— Конечно, смотрим, — лениво-снисходительно ответил грек и приготовился к скучным опросам, какой-то социальной или религиозной организации.

— По нашим данным, вы не платили сборы за пользование телевидением. Вам, как пользователям, игнорирующим правила, придётся заплатить штраф 1000 фунтов, — флегматично пробубнил один из визитеров. И стал заполнять какой-то бланк.

Грек толком не понял, чего им надо. Лишь позднее, рассмотрев содержание оставленной копии, он возмутился коварству и размеру претензий к гостям из Греции. А он-то принял их за безобидных свидетелей Иеговы.

Далее последовали повестки в суд и суетливые визиты хозяина дома, советовавшего жильцам не упрямиться, а явиться в суд со своими аргументами.

В суде им позволили изложить причины, по которым они игнорировали предложения выполнять правила пользования британским общественным телевидением. Ответчик аргументировал тем, что ни в Греции, ни в какой либо иной стране ему не приходилось платить за приём теле или радио эфира. Для того это и транслируется, чтобы люди покупали телевизоры и смотрели телепередачи. Ему и в голову не могло прийти о подобном нелепом обязательстве телезрителя.

На все это ему ответили, что речь идёт не о каком-то коммерческом, греческом или американском телевидении, а о Британском Общественном Телевещании! А так же, напомнили о неоднократно приходящих на его адрес письменных разъяснениях-предложениях, которые он сознательно игнорировал. Выплату штрафа в одну тысячу фунтов допускали частями. Не исключался и отказ от уплаты такового, но тогда предполагались менее приятные альтернативы; лишение свободы или бесплатные общественные работы определённой продолжительности. Ответчик, понял, что попал в цепкие лапы судебной бюрократической системы, и с досадой согласился на выплату штрафа.

Мой сотрудник из Греции советовал мне не игнорировать их предложение платить за телеэфир. Якобы он встречал на улице служивых с прибором, с помощью которого они определяют наличие телеприёмника в доме. Незаметно размещённая теле антенна едва ли обеспечит спокойный просмотр программ ВВС (British Broadcasting Corporation).

Сетуя на коварство британских капканов для иностранцев, грек таки признал тот факт, что они нас на остров не приглашали. А, работая здесь на фабрике за 5,5 фунтов в час, он зарабатывает не меньше, чем его отец в Греции, много лет возглавляющий отделение местного банка.

В течение рабочей ночи мы обсудили и прочие местные особенности. Признали их человечное и хорошо организованное отношение к бездомным животным. Кстати, об этом мы в основном знали из еженедельных телепрограмм, в которых показывали частные ветеринарные клиники и подробно рассказывали об медицинских услугах для животных. Из этой же телепередачи я, к своему удивлению, узнал о процедурах распределения-усыновления животных из приютов среди людей, желающих взять животное к себе в семью, о возможной социальной помощи, компенсирующей расходы «усыновителей» на содержание животного, и об общественном контроле за обращением с «усыновлёнными» животными.

Сеть магазинчиков по всей стране, торгующих вещами б/у, как правило, работают под вывеской каких-нибудь общественных организаций, собирающих средства на содержание и поддержание кого-то или чего-то. К примеру, People's Dispensary for Sick Animals (Народная Бесплатная Аптека для Больных Животных) или Общество по борьбе с сердечнососудистыми заболеваниями и тому подобные богоугодные движения. Мы пока не могли внести ощутимого материального взноса в подобное гуманитарное движение, но некое санитарное участие в общественной жизни мы принимали.

Иногда по вечерам, курсируя от паба к пабу, в рамках программы изучения английской культуры и живого языка, мы обнаруживали под закрытыми дверями таких магазинчиков, мешки с народными подношениями. Случалось и так, что мы прихватывали мешок-другой, а дома выбирали что-нибудь для себя, и что-то оставляли на кухне для соседей.

Если в доме собиралась невостребованная одёжка, я паковал это в мешок и заносил в один из подобных магазинов на соседней Бедфорд Роуд. Обычно работающие там бабульки добровольцы, хранители добрых английских традиций, с благодарностью принимали мои дары и уважительно называли меня «сэр». Они бывали особо любезны со мной, если я ещё и вылавливал из их книжной корзины интересные для себя книжки по 10–20 пенсов за штуку и вносил в их общественную кассу, хотя и невеликую, но наличную контрибуцию.

Я искренне делал всё возможное, что бы эта страна оценила и приняла меня официально, так же, как это уже сделали бабушки. То есть, присвоили мне титул «сэра» со всеми причитающимися пожизненными социальными благами.

В конце рабочей ночи к нам присоединился ещё один работник — Роби, как он представился. Несмотря на его подданство Её Величеству, выглядел он неуверенно скромно и носил заметные внешние признаки любви к алкоголю. Оказавшись рядом со мной, он пожаловался на заносчивость молодой бригадирши, отстранившей его от выполняемой работы и пославшей к нам. Роби понял, что его присутствие просто притомило коллег-соотечественников, и они сослали его на сторону, в компанию иностранных работников.

Коротко и небрежно остриженные светлые волосы с лёгкой проседью, клетчатая тёплая рубашка на выпуск, вылинявшие, не совсем чистые, джинсы и грубые, похожие на армейские, чёрные ботинки. Внешне — обычный британский парень из рабочих. Но особенно его выдавал невнятный, непохожий на местный, говор человека, не обременённого образованием. Речь Роби гармонировала с его внешностью. Вероятно, он давно уже не представлялся, как Роберт. Просто Роби. При всей его готовности к приятельскому общению, он действительно быстро притомлял невнятным произношением и нелогичной сменой тем. Из разговора с ним я узнал, что он родом из Шотландии, а занесло его когда-то на юг Англии, в связи с какой-то работой.

Он часто отмечал недружелюбие и самовлюблённость англичан, особенно в экономически благополучной части Англии — Лондон и далее на юг. Роби звучал, как иммигрант, — ограничен в своих возможностях и привязан к социальному дну.

Он увлечённо и подробно поведал мне о кормушках для бездомных и безработных в Саутхэмптоне и о каких-то прочих малопонятных для меня способах выживания.

Я слушал его больше из вежливости и любопытства к нему, как новому человеку. Какой-либо полезной для себя информации из услышанного, я не почерпнул. Да и едва ли, меня всё это интересовало, в моём положении — искателя полит убежища и претендента на титул сэра.

В один из нерабочих вечеров я один зашёл в паб, где было поменьше народу и потише, в целях просмотра футбольного матча. В этот вечер Динамо Киев, в своём полу распроданном ослабшем составе, играли против Ливерпуля в матче Лиги Чемпионов. Матч проходил в Ливерпуле, и в Саутхэмптоне особого внимания у английских болельщиков не вызывал.

Я взял пинту пива и скромно присел за свободный стол с хорошим обзором большого настенного экрана. Дезорганизованный украинский клуб неуклюже отбивался от атак Ливерпуля, привычных играть в марте месяце. Присутствующие зрители, потребляя пиво, лениво наблюдали за малоинтересной игрой, в ожидании открытия счёта. Я с сожалением вспоминал, как интересно выступали Динамовцы в Лиге Чемпионов в 97 и 98 годах и добирались до четверти финала. В 2000 году это уже были просто козлы отпущения. Теперь, этот около футбольный клуб купи-продай, принадлежащий двум братанам иудеям, впрочем, как и некоторые облэнерго и другие хлебные куски бывшего госимущества. В том английском пабе мне очень хотелось, чтобы украинский клуб заиграл, как раньше, и показал равную интересную игру. Но укрчуда не случилось. Скоро Ливерпуль открыл счёт. Присутствующие спокойно восприняли это, как должное. Я допил пиво и ушёл бродить по улицам.

Однажды, на кухне в нашем доме я встретил афганца среднего возраста, который зашёл в гости к одному из наших соседей. Они в одной группе в колледже язык изучали. Меня представили ему, как русского, и я приготовился к претензиям за советскую оккупацию Афганистана. Но тот обрадовался мне и заговорил на хорошем русском. Оказалось, он не один год прожил в России в качестве студента и беженца. Поведал мне о потере многих родственников в Афганистане, о своей некогда небедной семье, и полной неопределенности в настоящее время. Заговорив о подработках на хлеб насущный, я неожиданно для себя, узнал, что он подрабатывает здесь, обучая любителей большому теннису. Он охотно поведал о своих спортивных успехах в прошлом, об его участии в национальной теннисной сборной Афганистана…

Я с трудом представил себе какой-либо теннис в современном Афганистане, и перешёл к конкретным вопросам о его теннисных подработках здесь. Разговорчивость собеседника как рукой сняло. Он уклончиво заговорил о многочисленных формальностях и сложностях; какие-то лицензии и прочая фигня, якобы необходимые для спарингования с любителями тенниса.

Единственно, что он конкретно сказал, так это о местонахождении спортивного комплекса с теннисными кортами, где он это делает. Это место оказалось далековато в стороне от Саутхэмптона. Затем, как-то странно для бывшего профессионального теннисиста, он прервал спортивную тему и начал жаловаться на несправедливость, творящуюся в Британской миграционной службе. Якобы он знал массу примеров, когда пришельцы из среднеазиатских пост советских республик, называя себя афганцами, успешно получали здесь полит убежище. А он — настоящая жертва из Афганистана, уже который год пребывает в подвешенном состоянии ожидания.

Выговаривалось это на приличном русском языке с легко уловимой интонацией упрёка в адрес всех русских и прочих бывших советских. Словно мне вменяли факт моего рождения в СССР. Всё это становилось утомительно неинтересно и усугубляло моё ощущение неприкаянности.

Расстались мы по-приятельски, но мне вовсе не показалось, что я встретил человека, которого мне захочется повидать вновь.

Количество и разнообразие новых людей, повстречавшихся мне в этот период, было велико, но все они были чужими и безнадёжно озабоченными своими проблемами, впрочем, как и я сам. В большинстве случаев мы говорили на разных языках и о разном. Хотя, один, случайно повстречавшийся мне индус, некогда обучавшийся в России, заявил мне, что их санскрит и русский язык имеют много общих корней. Он с благодарностью отметил хорошее техническое образование, полученное им в российском институте, которое достойно оценили в Саутхэмптонском университете. И вообще, тепло отзывался обо всём русском.

В местном университете индус занимался научно-исследовательской работой в области астронавтики, и к тому же, делал он это легально.

Пожелав мне удачной реинкарнации, он исчез в своей университетской среде. Я же, пошёл далее своей дорогой, с надеждой когда-нибудь ещё повстречаться, возможно, в следующей, более удачной жизни.

Одной ночью, моим соседом по рабочему месту оказался неказистый студент с неопределённым акцентом. Представился он, как пришелец с острова Мальта. Осваивал он в местном колледже информационные технологии. Мы легко нашли, о чём поговорить, и приятно скоротали рабочую ночь. Мы даже договорились и встретились днём в перерыве между его уроками в колледже. Он охотно провёл меня в библиотеку колледжа, показал, как туда можно пройти, не будучи студентом, и как пользоваться бесплатным Интернетом.

Столов с компьютерами там было много. Студенты, и прочие служащие колледжа, и народ со стороны заходили, пользовали компьютеры и принтеры в своих целях. Движение там наблюдалось достаточно интенсивное, сама обстановка мне пришлась вполне по душе.

Кроме этого места, работающего с 9 до 17, он подсказал мне и о городской библиотеке, где так же можно было пользовать бесплатный Интернет, хотя и с некоторыми ограничениями во времени. Мальтийский студент открыл для меня ценные дополнительные источники информации и средства связи. Доступная электронная почта на острове — это уже не бутылки с писульками брошенными в океан на авось, а стационарный мостик, соединяющий меня со всеми материками. Этакое техническое средство утешение, пока у тебя утрачена связь с космосом.

Вероятно, нет страны в Европе, телефонная связь с которой дороже, чем с Украиной. К примеру, позвонить в США, Канаду или в Австралию, которые значительно дальше, оценивается в несколько раз дешевле.

Чем это объяснить?

Каждый раз, проходя мимо памятника героям членам экипажа теплохода Титаника, я вспоминал о чудо-пассажирке с затонувшего теплохода, подобранную в сентябре 1990 года. Экипаж норвежского рыболовного траулера встретил в Северной Атлантике молодую женщину на дрейфующем айсберге, выряженную в платье по моде начала двадцатого века. Оказавшись на борту траулера, она заявила о себе, что является пассажиркой… Титаника, спасшейся в ночь крушения.

Полу-обезумевшая, исхудавшая, но по-прежнему, молодая женщина, отказывалась верить, что со дня крушения Титаника прошло более 78 лет. Она предъявляла свой сохранившийся в сумочке билет пассажирки на имя Вини Коутс, и утверждала, что крушение теплохода случилось прошлой ночью.

Морские архивы в Англии подтвердили факт таковой пассажирки. Наблюдения врачей и прочих специалистов не обнаружили никаких расхождений в её изложении подробностей. Наблюдаемая, по всем фактам, действительно была пассажиркой Титаника, но затем, оказалась на льдине и, не осознавая того, задержалась на десятилетия в неком, необъяснимом для неё и нас, временном состоянии.

Я пытался представить себя, оказавшимся в подобном временном провале-скачке. Уверенно желал себе пропустить десятилетний период своей жизни в условиях украинской незалэжности, и мечтательно подбирал себе время и место, где я хотел бы оказаться в результате прыжка во времени.