Я считаю, что заслужил присвоения мне, как минимум, Ордена Британской Империи.

Закончив с процедурами относительно моей личности, другой полицейский пригласил меня следовать с ним. Из кабинета-лаборатории он провёл меня в коридор, вдоль которого располагались одинаковые пронумерованные двери с глазком. Я понял, что меня хотят препроводить в камеру предварительного заключения (КПЗ). Полицейский остановился у двери, вставил ключ и открыл замок.

— Пожалуйста, сними свои туфли и оставь их здесь, — вежливо обратился он ко мне со странной просьбой, перед тем как открыть дверь.

— Что сделать? — переспросил я, полагая, что неверно понял его.

— Разуйся и оставь свою обувь здесь, — указал он, в качестве примера, на пару поношенных кроссовок, брошенных у соседней двери.

— Зачем? Мои туфли чистые, — указал я ему на свои вполне изящные туфли.

— Просто сними их и оставь здесь, — устало повторил он просьбу, отказавшись объяснять.

Очевидно, ему приходилось это делать по несколько раз на день.

Я проделал унизительную процедуру, и остался в носках.

— Спасибо, — буркнул сопровождающий, и открыл передо мной дверь камеры.

К этому моменту у меня созрела острая потребность побыть одному, и я охотно вошёл в ограниченное камерное пространство. Дверь закрылась, ключ провернулся в замке с неприятным металлическим звуком. Наступила тишина. Я стоял разутый посреди камеры, и пытался сосредоточиться, трезво оценить текущую ситуацию и определить для себя приемлемую позицию. Мне вскоре предстояло ответить на многие неудобные вопросы и дать объяснения по всем изъятым у меня документам.

Небольшая одноместная камера со спальным местом, унитазом и умывальником, оказалась чистой и без отвратительных запахов. Прохладный кондиционированный воздух с лёгким звуком поступал в помещение, обеспечивая мне комфортные температурные условия для размышления. Я разлёгся на матраце, приняв более удобную позу, и сразу же определил, что меня отвлекает от конструктивного мышления (как говорил Михаил Горбачёв).

Мои мысли продолжали беспорядочно прокручивать события в аэропорту. Я пытал себя; где и какую главную ошибку я допустил, как мне следовало действовать там, чтобы избежать такого позорного провала? Ещё я обнаружил, что образ неожиданно возникшего на моем пути шефа безопасности с французским именем — Питер Плетчете, вызывал у меня жгучую неприязнь. И это чувство озлобленности также мешало мне привести моё внутреннее состояние в равновесие.

Мои мысли непослушно возвращались к этому суетливому немолодому типу, и я невольно поносил его сочной русско-английской бранью и убийственными пожеланиями. За ним, назойливо возникали образы недоумков в форме, роющихся в моих вещах и размахивающих теннисной ракеткой… Я, мысленно махал кулаками после драки. Моё внутреннее возмущённое состояние не позволяло мне воспользоваться предоставленным уединением и покоем. Я утратил контроль над своими отрицательными эмоциями, они просто переполняли меня.

Наконец, камерную тишину нарушил возникший в коридоре шум борьбы, ругани и проклятий. Мимо моей камеры волокли нового арестанта. Его сопротивление и громкая брань пришлись мне по душе. Я признал, что такая необузданная, отчаянная активность очень гармонирует моему внутреннему неспокойному состоянию. Неосознанно вскочив с полки, я кинулся к двери с намерением застучать кулаками и ногами в запертую дверь и заорать в унисон невидимому товарищу: Stop to treat him like a shit!..

Но меня приостановило некое предательское благоразумие. Я воздержался от такого проявления своей солидарности. Лишь бросился на пол и стал отжиматься на руках, выплёскивая из себя переполнившую меня, злость поражения, бессилия и хронического невезения. Я проделывал привычное для себя упражнение с особым дьявольским наслаждением, подбадриваемый криками из коридора, и мог бы продолжать эти телодвижения гораздо более сотни раз. Однако я угас. Вернулся в вертикальное положение и с удовольствием отдышался, шагая туда-сюда от двери к стене. Камера была переполнена моей тяжёлой энергией. Я упал обратно на полку. Сердце продолжало интенсивно стучать, перекликаясь с грохотом, который создавал буйный арестант, стучавший обутыми ногами уже в запертую дверь. В голове немного просветлело.

Произошла некая переоценка ценностей, и я стал рассматривать свой новый статус более спокойно. Мне следовало избавиться от параноидально-истерических настроений, все мои шпионские хлопоты остались за пределами этих стен, можно расслабиться. Решил, что сейчас мне не хватает бумаги для письма и пишущей ручки. Я снова поднялся и нажал кнопку вызова. Вскоре послышались шаги приближающегося полицейского, затем металлический шум засова на двери. Дверное окошко отворилось, и равнодушная физиономия полицейского вопросительно взглянула на меня.

— Мне нужна ручка и несколько листов бумаги для письма, — заявил я.

— Это всё? — спокойно спросил он.

— Пока всё.

— Одну минуту, — ответил он, и закрыл окошко.

Я не был уверен, что он исполнит мою просьбу. Но спустя несколько минут, снова послышались шаги, окошко открылось, и он подал мне в камеру всё, о чём я просил.

— Enjoy mate! — по-приятельски буркнул он, и скрылся за закрытым окошком.

Решив, что мне следует подготовиться к предстоящим допросам, я приступил к письменному изложению своих целей, мотивов и пожеланий.

Беспорядочные мысли требовали срочной материализации на бумаге, а местный примитивный язык ограничивал мои возможности. Расположившись на спальной полке, я, не задумываясь, кому это может быть адресовано, приступил к изложению.

Обвиняя меня, прошу учесть все обстоятельства.

Я бы не прибегнул к пользованию поддельным паспортом, если бы меня, как гражданина Украины, не ограничивали в естественном праве свободно перемещаться по миру и выбирать место проживания.

Пользуясь поддельным паспортом, я не преследовал цели причинить кому-либо материальный или моральный ущерб. Паспорт служил мне лишь как необходимый документ-инструмент для трудоустройства и путешествий.

Я предпринимал всё, что мог, для смены своего унизительного статуса — «Искателя политического убежища», но мне было отказано. Не желая и далее оставаться в положении паразита, лишённого права легально работать в стране и свободно покидать и возвращаться в страну, я стал пользоваться чужим паспортом.

К сожалению, покидая Великобританию, на моём пути оказался некий мистер Плетчете, который накинулся на меня подобно сторожевой собаки, и не позволил мне оставить остров. Он решил, что мой акцент слишком тяжёл для полётов через Атлантический океан, и мне следует задержаться в Англии. Этим, он лишь нарушил мои планы и создал дополнительные хлопоты этой стране. Я посылаю ему свои искренние пожелания утратить нюх и энергию. И что б ему… побольше задержать людей, практикующих вуду!

Во время моего пребывания в Великобритании я, как и тысячи мне подобных иностранцев, работал и платил налоги. Факт потребности Великобритании в иностранной рабсиле — очевиден. Так же очевидно и то, что страна предпочитает эксплуатировать нелегальных работников, лишённых всяких человеческих прав и не обременяющих социальную систему страны. Лицемерно борясь с нелегальными мигрантами, система лишь обеспечивает своих граждан занятостью в миграционных и прочих службах, и постоянно обновляет армию дешёвых нелегальных рабочих в стране. Поддерживая необходимое количество иностранных работников, власти своевременно избавляются от чужеродной рабсилы, не позволив пришельцам ассимилироваться и претендовать на социальные блага.

Адаптировавшихся и склонных к ассимиляции, иностранных работников, принудительно депортируют, контролируя поступление в страну новых козлов отпущения. (You treat as if we're shit on your shoes…)

Власти Великобритании постоянно говорят о международной организованной преступности, специализирующейся на нелегальной миграции, и лицемерно жалуются, — какой ущерб причиняется экономике королевства от такой преступной деятельности.

Общеизвестен факт, что в сфере нелегальной миграции обращаются огромные денежные средства. Вам стоит лишь изменить правила въезда иностранцев в страну и урегулировать порядок их временного пребывания, и тогда поток платежей от потенциальных нелегалов преступным дельцам существенно сократится. Иностранцы, желающие посетить Великобританию, обратятся со своими деньгами и документами в консульства.

Однако британские власти установили для граждан, определённых стран, унизительные и труднопреодолимые визовые режимы. В большинстве случаях, с просителей виз лишь взимаются консульские денежные сборы и отказывают им в выдаче виз. Поэтому, для граждан таких стран, как Украина, вопрос въезда в Великобританию решается нелегальным путём.

Услуги по перевозке нелегалов — в спросе, организованная преступность совершенствуется. Великобритания бесперебойно обеспечивается дешёвой рабсилой, и в королевстве приживаются и развиваются позорные рабовладельческие традиции.

При всём моём уважении к вашей стране, я убедился в том, что официальная Великобритания, относится к православным славянским народам, как к чуждому, экзотическому, варварскому явлению. Вся ваша официальная политика, идеология, религия и культура проникнуты скрытой настороженностью и враждебностью к наивным православным славянам.

Желаю вам гармоничной ассимиляции с народами Азии и Африки!

Перечитав свою объяснительную записку и кое-где поправив, я с досадой признал, что звучит это отчаянно, сумбурно и наивно. Однако решил сохранить.

Прошло часа два-три, как меня оставили здесь одного, и я стал гадать, когда обо мне снова вспомнят и как долго ещё продержат в этой камере?

Вскоре дверь камеры открыли.

— Мистер Иванов? — уточнил, на всякий случай, полицейский.

— Да, — коротко ответил я.

— Выходи, — скомандовал тот.

Я сложил исписанные листы бумаги, упаковал их в карман, и вышел в коридор. Мои туфли ждали меня у двери. Я обулся, и полицейский повёл меня по коридору обратно в приёмное отделение. У какой-то двери он просил меня остановиться. Приоткрыл дверь, доложил кому-то о моём прибытии, и жестом пригласил меня войти в помещение.

Я бегло оглядел присутствующих, и машинально пожелал всем доброго дня. В небольшой комнате с казённой мебелью заседала некая комиссия. Среди всех я узнал лишь грузного полицейского, который забирал нас из аэропорта. Он восседал за столом, как председательствующий. Остальные — гражданские, незнакомые мне люди, рассеянно кивнули в ответ на моё приветствие, и стали внимательно осматривать меня.

— Присаживайтесь, — указал мне полицейский на свободный стул.

Я уселся. Кроме полицейского за столом, напротив меня, сидели двое мужчин среднего возраста и одна пожилая женщина.

— Это представители миграционной службы, — снова обратился ко мне полицейский, и указал на женщину и мужчину, который помоложе. Я взглянул на них.

Бесцеремонно рассматривая меня, они едва заметно кивнули головами в ответ на мой взгляд. Я встретился взглядом с женщиной в очках. Лишь холодное, служебное внимание, ничего более я не почувствовал.

— А это твой адвокат, — полицейский указал на другого мужчину, что постарше. — Тебе положена защита. Если хочешь, чтобы твои интересы представлял кто-то иной, можешь сделать заявление, — безразличным тоном объяснял мне полицейский.

Адвокат оторвался от бумаг и ожидающе посмотрел на меня поверх очков. Я лишь пожал плечами.

— Хорошо, — продолжал полицейский. — Если никто не возражает, тогда проведём допрос задержанного, — объявил он, и взял со стола прозрачный пластиковый пакет с аудио кассетой. Показав всем, что пакет запечатан, он вскрыл его и достал кассету.

— Допрос будет записываться, — пробубнил он, и вставил кассету в магнитофон, стоящий перед ним на столе. Микрофон был направлен в центр комнаты.

Включив запись, полицейский более разборчивым и официальным тоном сделал вступление;

— Полицейское отделение города Кроули, графство Саррэй. Двадцатое июня две тысячи первый год. Допрашивается задержанный мистер Иванов. На допросе присутствуют…

Вдруг, я заметил в руках женщины из миграционного ведомства свою записную тетрадь. Пока полицейский выполнял процессуальные формальности, она перелистывала страницы и внимательно просматривала записи, сделанные мною от руки. Туда я записывал новые английские слова и фразы, встречающиеся мне при чтении книг и почерпнутые из разговоров. Меня удивило, что мои лингвистические шпаргалки так заинтересовали её. Насколько я знал, едва ли какая-нибудь запись в этой тетради могла бы оказать им содействие по моему делу. Хотя, некоторые фразеологические примеры могли им дать некоторое представление о моих интересах и настроениях. Я отметил, что бесцеремонность этой мадам вызвала у меня чувство ревности и неприязни. Появилось желание сказать ей что-нибудь язвительное. На языке вертелись нечто-то подобное; я вижу, вам нравится шарить в личных вещах иммигрантов… Сдержался я лишь из уважения к её возрасту.

Закончив с формальностями, полицейский стал задавать мне вопросы.

— Ваше полное имя?

— Сергей Иванов.

— Это настоящее имя?

— Да.

— Гражданство?

— Украина.

— При тебе были найдены удостоверение личности и водительская лицензия штата Флорида, США. Эти документы подлинные?

— Да.

— А студенческий билет Саутхемптон колледжа на имя Стыцькофф, с твоей фотографией — поддельный?

— Нет. Тоже подлинный.

— Почему тогда другая фамилия?

— Под этой фамилией я попросил политическое убежище в вашей стране.

— То есть, при обращении за политическим убежищем, ты сообщил ложные данные?

— Да.

— Какое гражданство ты указал, когда просил политическое убежище? — встрял мужик из миграционной службы.

— Белорусское.

— Почему не указал своё подлинное имя и гражданство? — подключилась его коллега, оторвавшись от моей тетради.

— Так мне советовали в адвокатской конторе, — ответил я ей.

Чиновники миграционного ведомства обменялись взглядами.

— Не объяснишь ли нам, почему ты просил убежище с вымышленным именем и гражданством? — продолжила женщина.

— Мне сказали, что просить политическое убежище, как гражданин Украины — означает верный и быстрый отказ и депортация.

Женщина недоумённо пожала плечами, выразив удивление.

— В каком состоянии твоё беженское дело сейчас? — снова возник миграционный работник.

— Мне отказали в предоставлении убежища в связи с нарушением срока подачи документов в миграционную службу. Адвокатская контора, которая оказывала мне услуги, уверяет, что всё было выполнено своевременно.

— Имеешь ли ты какие-нибудь документы, подтверждающие твоё украинское гражданство? — продолжал он копать.

— У меня есть паспорт гражданина Украины, по которому я въехал в Великобританию.

Следующего вопроса от миграционных чиновников не последовало. Женщина снова уткнулась в мою тетрадь. Как в свою. Старая бюрократическая сука!

— Итак, тебе отказали в предоставлении политического убежища, и ты решил покинуть Великобританию по поддельному паспорту? — снова продолжил полицейский, не задав ожидаемого вопроса о моём украинском паспорте.

— Верно. Я считал, что окажу немалую услугу этой стране, съехав отсюда.

Тётка от миграционной службы снова взглянула на меня колючим, изучающим взглядом поверх очков, но ничего не сказала.

— Расскажи, откуда у тебя паспорт Нидерландов? — перешёл к сути дела полицейский.

— Купил, — просто ответил я, и вызвал у тётки гримасу удивления и возмущёния.

— Подробней, пожалуйста. Когда, где и у кого ты купил этот паспорт? — оживился председательствующий полицейский.

— Однажды, в одном из пабов, в Лондоне, у меня возник разговор со случайными собеседниками… — начал импровизировать я. — Они, как обычно, спрашивали меня об СССР, о жизни в современной Украине, о моих английских впечатлениях. Заговорив о сложностях выживания в Англии и социальных ограничениях для граждан Украины, они посоветовали мне просто сменить гражданство и действовать в более комфортном качестве. Так, возник разговор о возможности использовать паспорт страны Европейского союза.

Я заметил, как миграционная тётка стала рассматривать меня. В её взгляде появилось внимание и настороженность. Она явно не верила мне. Я ожидал, что она задаст вопрос, и приостановил свой рассказ.

— Продолжай, — вполне дружелюбно возник полицейский, — расскажи о своих случайных собеседниках; в каком пабе вы встретились, сколько их было, кто они, и как дальше складывались ваши отношения?

— Это был паб Георг, что находится через перекрёсток у станции метро Вонстэд, в восточном Лондоне. Двое, мужчин среднего возраста. Судя по их костюмам, языку и вопросам, которые их интересовали, это были англичане, лондонцы, вероятно, работники какого-нибудь агентства по трудоустройству или продажи недвижимости.

Расставаясь, они предложили мне оставить им мой телефон, на случай, если они смогут что-то сделать для меня.

— У тебя есть их телефоны, имена? — продолжал полицейский.

— Нет. Это была одностороння связь. Далее, я имел дело лишь с одним из них, он назвался Томом, — пришлось мне короткое имя одного из сегодняшних полицейских, игравшегося моей теннисной ракеткой.

— Просто Том? Полное имя он не называл? — пристал председательствующий.

— По-моему, Томас Мор, — попробовал я имя английского деятеля шестнадцатого века. Никто, из присутствующих, не упрекнул меня в издевательстве. (Томас Мор (Thomas More, 1478–1535, London) — английский мыслитель, один из самых известных гуманистов, основоположник утопического социализма, друг Эразма Роттердамского, автор книги «Утопия».)

Полицейский лишь что-то помечал в своей шпаргалке.

Я припомнил, что один из корпусов в жилом комплексе Барбикан, в Лодоне, был обозначен именем Томаса Мора.

— Пожалуйста, произнеси его фамилию по буквам, заинтересовался полицейский.

— Thomas More, — исполнил я просьбу, наблюдая реакцию миграционной лэди, изучающей мой конспект.

— Как всё происходило далее? — продолжил полицейский.

— Спустя несколько дней, после нашей встречи в пабе, Том позвонил мне и спросил, хотел бы я иметь голландский паспорт? Я ответил, что не против. Он сказал, что такой будет стоить мне тысячу триста фунтов, и если я согласен, то понадобится моя фотография. Я обещал подумать. Как мы договорились, он позвонил мне на следующий день. Я приготовил фото. Встретились в том же пабе. Он объяснил мне, что паспорт будет подлинный и действительный ещё достаточно продолжительный срок, более трёх лет. В нём лишь будет заменена фотография. Просил сказать мои приблизительные данные; возраст, рост, цвет глаз. Как скоро это будет готово не сказал. Об оплате вперёд не спрашивал. Меня всё устраивало.

Тётя, с моей тетрадкой в руках, внимательно слушала и продолжала смотреть на меня, как свирепая тёща на блудного зятя. Вероятно, ей бы больше понравилось, если бы в качестве сообщников я указал организованную преступную группу россиян, бывших сотрудников КГБ, или, в крайнем случае, уголовников албанцев. Но говорить такое про двух англичан, с внешностью клерков… Возмутительно!

— После этой встречи я не слышал о нём около месяца, — продолжал я.

— Как тебе показалось, эти люди занимались этим профессионально? — поинтересовался полицейский.

— Нет. Уверен, что это у них отдельный случай со мной. Вероятно, они лишь знали, кто может сделать такой паспорт. А наш разговор подтолкнул их поучаствовать в качестве посредников и что-то заработать на этом.

— Понятно. И как, далее всё происходило? — вернул меня к теме заинтересовавшийся полицейский.

— Прошло, около месяца, после нашей встречи, и он снова позвонил и сообщил мне, что паспорт готов, и я могу увидеть его. Встречались мы всегда в одном месте — в пабе Георг. Там он показал мне паспорт с моей фотографией, сделано было вполне качественно. Деньги были при мне, и я купил это. Обменявшись, мы там посидели ещё какое-то время в том же пабе. Пили пиво и разговаривали. После этого я больше не встречался с ним.

— О чём вы разговаривали в ту встречу? — поинтересовался полицейский.

— Том уверял меня, что это действительный документ, выданный гражданину Нидерландов, в нём лишь заменена фотография. Что теперь я могу трудоустраиваться и путешествовать в пределах ЕС. Советовал мне обзавестись Национальным Номером Страхования и прочими документами на это имя.

— Сколько банковских счетов ты открыл на этот паспорт? — продолжал полицейский.

— Лишь один.

— Получал ли ты, или пытался получить банковские кредиты по этому паспорту.

— Нет.

— Подумай. Мы будем проверять, — призвал меня полицейский.

— Я не нуждался в кредитах. И паспорт приобрёл лишь в целях трудоустройства и путешествий.

— У кого-нибудь ещё есть вопросы? — обратился к присутствующим полицейский.

Миграционная мадам подала знак.

— Вы семейный? — спросила она.

— Холост, — коротко отрезал я.

— Вы гэй? — удивила она меня неожиданным вопросом.

— Нет, я натурал. А к чему это? — с дерзким тоном отреагировал я на её гнусный вопрос.

— Нам надо это знать, — строго и неохотно ответила она.

Больше никто не изъявил желания задавать мне вопросы. Полицейский выключил магнитофон.

— Я бы хотел поговорить с мистером Ивановым, — обратился адвокат к полицейскому.

— Пожалуйста. Ожидайте в комнате для свиданий. Его сейчас доставят, — ответил полицейский, и пригласил адвоката подписать какие-то бумаги.

— Нам необходимо сфотографировать задержанного, — возник чиновник миграционной службы.

— Пожалуйста, — кивнул в мою сторону полицейский.

Чиновник со строгой гримасой попросил меня встать у стены. Достал из сумки Полароид и ослепил меня вспышкой. Затем, попросил повернуться и сфотографировал мой профиль.

— Спасибо, — буркнул он, и уложил фотоаппарат обратно в сумку.

— Пожалуйста, — ответил я.

Благодаря таким как я, ты имеешь непыльную работу, — подумал я, наблюдая за ним. Его старшая коллега и фотограф, с кислыми физиономиями, поспешили покинуть помещение. Им явно пришлась не по душе служебная встреча с иностранцем, цинично злоупотреблявшим английским гостеприимством.

Меня провели в другую комнату, где сидел за столом, ожидавший меня адвокат. Он жестом указал мне на стул. Я присел.

— Нашей фирме поручили представлять твои интересы, — начал он, и вручил мне карточку.

Goodall Barnett James Solicitors

30 Grand Parade,

Brighton, E. Sussex,

BN2 9QA.

Tel: 01 273 684 666

Fax: 01 273 686 644

Я, молча, принял, взглянул и положил карточку в карман рубашки.

— На что я могу рассчитывать? — поинтересовался я.

— Думаю, какое-то, не очень продолжительное время, тебе придётся посидеть, — ответил он.

— Как долго?

— Им понадобится время, чтобы установить твою личность. У тебя оказалось много документов на разные имена. Их также интересует, не натворил ли ты чего, применяя эти документы. Сам понимаешь, пока всё будет выясняться, они будут держать тебя под арестом.

— После всего, депортируют?

— Скорее всего. Поэтому, лучше предоставить им настоящий паспорт, тем скорее они отправят тебя домой. Если паспорта нет, или не желаешь предъявлять таковой, сообщи свои паспортные данные. Они сделают запрос в ваше посольство в целях выдачи тебе временного удостоверения личности. Я думаю, в твоём положении лучше всего посодействовать им в установлении твоей личности и согласиться на добровольную депортацию. Твой попутчик заявил, что он гэй, и не желает возвращаться в Украину. Но мы советовали ему отказаться от такого плана. Очевидно, что он — не гэй. И они легко это определят. Как следствие, ему откажут в предоставлении убежища и депортируют. А до этого продержат закрытым. Пустая трата времени.

— А я советовал ему срочно связаться с сэром Элтоном Джоном и просить его быть поручителем.

— Сергей, не шути так. Возможно, твой приятель принял твой «мудрый совет» совершенно серьёзно, — не оценил мою шутку адвокат.

— Интересно, как они смогут определить, что он не гэй, если он таки заявит о таковом? — поинтересовался я.

— Они пригласят настоящего гомика, который посмотрит на него, обнюхает, и легко разоблачит самозванца, — уверенно заявил адвокат.

— У вашего эксперта-голубка, оказавшегося в одной клетке с Владимиром, могут возникнуть нежные чувства. Они поворкуют, снюхаются, вступят в интимный сговор, и эксперт выдаст субъективное заключение. Сердцу не прикажешь!

— Вернёмся к твоему делу, — снова не восприняли мой юмор.

— Итак, депортации мне не избежать, и лучшее, что можно сделать — это ускорить процедуру депортации, чтобы не задерживаться в заключении, — подвёл я итог, тяжело вздохнув.

— Совершенно верно, Сергей! Проверки и подготовка временного удостоверения личности могут занять месяц или два. Поэтому, чтобы иметь законное основание содержать тебя всё это время под стражей, они, вероятно, подадут твоё дело о поддельном паспорте в суд, чтобы тебя осудили к лишению свободы.

— Какие у вас наказания за применение поддельных документов? — обеспокоился я.

— До девяти месяцев лишения свободы в тюрьмах общего режима. При положительном поведении, в заключении содержат лишь половину назначенного срока, а затем, условно освобождают. Но тебя не выпустят, а депортируют.

— Всё ясно. Начинаю понимать, как чувствовал себя Нельсон Мандела, — комментировал я.

И про себя подумал; в Украине за это — до трёх с половиной лет лишения свободы. И туберкулёз гарантирован!

— Если ты выдашь им свой действительный паспорт, я думаю, они не станут тебя задерживать здесь, а поскорей депортируют. Тюрьмы переполнены!

— Всё понял. Спасибо. Я подумаю о паспорте.

— Тогда, на сегодня всё. Завтра тебе предъявят обвинение. Без этого они не могут долго держать тебя под арестом. Завтра я не смогу участвовать, вместо меня будет кто-нибудь из моих коллег. Кажется, всё. Если желаешь о чём-то заявить…

— Пока, ничего не желаю. Я здесь кое-что объяснил письменно, — достал я из кармана исписанные листы и передал ему, — возможно, это поможет вам понять, какую потерю понесёт Англия, депортировав меня.

— Хорошо. Я потом прочитаю, — вложил он мои записи в папку с прочими бумагами, и стал собираться.

За мной пришёл полицейский.

— Пойдём, приятель, — буркнул он.

Мы шли обратно к моей камере. Предполагалось, что до завтрашнего дня меня больше не будут беспокоить. Хотелось бы как-то отвлечься от текущих мыслей. Я знал, что не смогу уснуть. Радио осталось среди всех вещей. Попросить какое-то чтиво? Едва ли я смогу сосредоточиться.

— Здесь кормят? — спросил я сопровождавшего.

— Обязательно! Сейчас принесут, — чётко ответил тот.

Перед входом в камеру, он напомнил мне о моих туфлях.

— Ты забыл снять туфли, — тихо сказал он.

Я не сразу понял, о чём это он, и вопросительно взглянул на него.

— Обувь, — вяло указал он на мои туфли.

— Я не собираюсь стучать в дверь, — ответил я и прошёл в открытую камеру.

— Hope so, — буркнул тот, и захлопнул за мной дверь.

Чтобы собраться и привести себя в норму, я снова упёрся руками в пол и отжался.

— Ограниченное пространство компенсируется избытком времени, — бодро подумал я.

Не успел я отдышаться и решить, чем себя занять, как окошко двери открылось, и появилась женщина в форме.

— Еда, — с вопросительной интонацией сообщила она.

— Да. Пожалуйста, — ответил я, и подошёл к двери.

Мне подали небольшой горячий запечатанный контейнер из фольги. Я принял.

— Чай или кофе?

— Чай.

Подали пластиковый стакан с горячей водой и пакетики чая и сахара. Окошко захлопнулось.

Я осторожно попробовал горячее содержимое контейнера. Это оказалось нечто, заготовленное на какой-то местной фабрике пищевых полуфабрикатов, сделанное из продуктов длительного хранения. Вероятно, какое-то время, пробывшее в замороженном ожидании. Часть этого я как-то съел, и признал, что принял немалую дозу консервантов. Запивая, съеденное чаем, я решил, что больше пользы будет, если я здесь поголодаю.

Спустя полчаса, дежурная снова заглянула в моё окошко, чтобы забрать останки обеда, и я попросил её принести мне побольше воды.

Вечером движение за дверью поутихло. Вероятно, все разошлись по домам, остались лишь пару дежурных. Всё та же женщина в форме, время от времени заглядывала в окошко и предлагала чай и кофе. Я заказывал чай.

Ночью всё стихло. Мне не спалось на новом месте. Одолевали назойливые мысли о предстоящем заключении на неопределённый срок и о перспективах, связанных с возвращением на родину. И то и другое казалось мне сложно прогнозируемым, и не обещало ничего хорошего. Картина моего ближайшего будущего получалась мрачноватая. Я утешал себя мыслью, что период вынужденной изоляции и ограничений я смогу использовать для трезвой самооценки и анализа накопившихся человеческих отношений и связей. Мне давно следовало провести инвентаризацию и чистку. Моя суть была перегружена бесполезными мыслями и эмоциями, связанными с людьми и ценностями, которые давно стали для меня чуждыми. Следовало честно признать многие неприятные факты, сделать честную оценку самому себе и тем, на кого я ещё продолжал глупо надеяться.

Попивая воду и сбрасывая неспокойную энергию, периодически отжимаясь от пола, я всё более осознавал, как много я накопил в себе различных шлаков, потребляя мусорную консервированную пищу массового потребления. То же самое можно было сказать и о ненужных человеческих отношениях, которыми я безвольно оброс.

Я убеждал себя, что случившийся провал — в немалой степени, — благо для меня. Всё, что случается — к лучшему. Это мне урок и подсказка: цель и направление были выбраны неверно. Срочно требуется аварийная остановка, чистка и восстановление собственной сути.

Ближе к утру мне удавалось проваливаться в чуткий сон. Вскоре, послышались звуки нового рабочего дня. Я мысленно приготовился к продолжению испытаний. С удовольствием, пользуясь предоставленным мне умывальником с неограниченной водой, я умыл небритую физиономию и ополоснулся по пояс. Обтираясь казённым полотенцем-салфеткой, я предположил, что от меня уже попахивает, как от БОМЖа. Вид и несвежий запах моей измятой рубашки подтверждал мои подозрения о собственном санитарном состоянии.

Из предложенного мне завтрака, я потребил лишь чай.

Наконец, ближе к середине дня, меня провели в небольшой зал судебных заседаний при полицейском участке. Сопровождающий меня полицейский указал мне на скамью, огороженную невысоким деревянным барьером. Я присел и оглядел присутствующих. Полицейский остался стоять у входа в мой сектор, подобно телохранителю. За длинным столом на возвышении восседали двое пожилых мужчин, и чуть в сторонке от них, — молодая, чёрная как ночь, несуразно выряженная девица. Впереди меня расположилась ещё одна молодая рыжеватая девушка. Она обернулась и поприветствовала меня кивком головы. Я понял, что она сегодня представляет мои интересы.

Один из мужчин встал и объявил о предварительном слушании дела в отношении мистера Иванова; о предъявлении мне обвинения и избрании меры пресечения.

— Надеюсь, мистер Иванов понимает общую суть рассматриваемых вопросов, и не настаивает на предоставлении ему переводчика, — обратился он ко мне, и все присутствующие вопросительно взглянули на меня, как на пациента перед операцией. Девушка-адвокат мимикой обозначила мне этот вопрос, как пустую формальность, из-за которой не стоит откладывать слушание. И я согласился, на рассмотрение без переводчика.

Председательствующий коротко изложил суть моего проступка, и охотно передал слово представителю обвинения. Это оказалась сидящая в сторонке чёрная дама неопределённого возраста. Она встала и впилась в меня взглядом. Вытаращив глазища и включив гримасу гневного осуждения, она стала пугать присутствующих неким маньяком без определённого имени, гражданства, места жительства и целей пребывания в объединённом королевстве.

— Считаю, что мерой пресеченья для этого субъекта должен оставаться арест. По имеющимся данным, его подлинное гражданство и сама личность пока не установлены. Этот человек не имеет постоянного места жительства или собственности в стране. В качестве его поручителя, на данный момент, тоже никто не объявился. И самое важное, этот человек имеет опыт применения поддельных документов, в различных целях, — отчеканила чёрная.

Во время своей короткой, гневной речи мы встретились с ней взглядами. Меня удивила её искренняя свирепость. Я лишь мимикой выразил ей своё удивление и вопрос; чего это ты так взбесилась? К чему эта театральная нетерпимость к безобидному нарушителю закона?

Как мне показалось, моя бессловесная реакция на её речь, была воспринята ею, как возмутительная дерзость. Сев на своё место, она продолжала смотреть на меня, как удав на кролика.

Одета она была в некое подобие летнего делового костюма, который, выглядел на ней совершенно нелепо. Разглядывая её, я представлял себе реакцию присутствующих, если бы я, заявив о желании задать вопрос представителю обвинения, спросил её; а вы сами-то, каннибализмом и вуду не балуетесь? Боюсь, вы, со своими неукротимыми животными инстинктами и эмоциональностью, поопасней меня будете.

На моём небритом лице блуждала улыбка. Чёрный обвинитель с глубокими африканскими корнями, продолжала поедать меня, немытого и помятого, своими глазищами.

Мой молодой рыжий адвокат, в свою очередь заявила, что никакой опасности для общества я вовсе не представляю. И в качестве меры пресечения до суда, можно применить денежный залог, а возможно, и поручители найдутся.

У меня мелькнула мысль, что надо бы как-то связаться с Нельсоном Манделой. Этот человек поймёт меня и, возможно, выступит в качестве поручителя.

Посовещавшись на месте и руководствуясь тем, что я человек без установленного имени, определённого места жительства и склонный к путешествиям, они решили оставить меня под арестом.

Вся эта процедура заняла минут двадцать. Из зала суда полицейский провёл меня в комнату свиданий. Там меня ожидала моя защитница.

— Добрый день, мистер Иванов. Я Эллис Робинсон! — протянула она мне руку.

— Добрый, — обменялись мы рукопожатиями.

— Мне очень интересно иметь с вами дело, мистер Иванов, — бодро начала она. — Я читала ваши объяснения и мнения. Очень любопытно!

— Спасибо, — ответил я. — Чего мне ожидать далее?

— Как вы поняли, вас оставляют под арестом. Вскоре, вас переведут в ближайшую тюрьму общего режима. Там вы будете находиться до суда, обычно это около месяца. Возможно, до суда миграционная служба депортируют вас, если будут подготовлены необходимые для этого документы. Ходатайствовать, в вашем случае, об освобождении вас под залог, полагаю, бесполезно. Слишком много неопределённостей с вашей личностью. Мой коллега, с которым вы встречались вчера, постарается посетить вас сегодня. Какие-нибудь вопросы, поручения, пожелания? — закончила она.

— Каковы условия пребывания в тюрьме? — лишь поинтересовался я.

— Гораздо лучше, чем здесь, в полицейском участке. Там в камере телевизор, можно взять с собой радио, магнитофон. Возможность общаться, посещать спортивный зал, библиотеку, учебные занятия по разным предметам… — бодро успокаивала меня Эллис.

Наспех исполнив свои функции защитника, Эллис распрощалась и покинула меня.

Вернувшись в свою камеру, я крепко задумался о том, что местная исправительная система цепко взяла меня в оборот. Я стал соображать, следует ли мне связаться с товарищем в Чикаго, и попросить его переслать мне мой паспорт, для скорейшей депортации? Решил, что лучше предоставить им все необходимые данные для обращения в посольство Украины с просьбой выписать мне временный документ. В течение месяца украинская бюрократическая машина документально подтвердит моё гражданство и личность, а местные избавятся от меня, выслав в Украину.

Прошло пару часов. Полицейский открыл дверь и пригласил меня на выход. Я не спрашивал, куда и зачем? Оказалось, в комнате свиданий меня поджидал вчерашний адвокат. Как я понял, у него были какие-то дела в этом полицейском участке, и он попутно решил повидать меня.

— Добрый день, Сергей, — приветствовал он меня приятельским тоном, как человек, который неплохо знает меня.

— Добрый, — присел я за стол, и приступил к изложению своих соображений о паспорте.

— Хорошо, — одобрил он мою готовность к скорейшей депортации. — Я передам миграционной службе, что ты нуждаешься во временном документе, и готов предоставить свои паспортные данные для обращения в ваше посольство. Что ещё я могу сделать для тебя?

— Дайте сообразить. Столько всего передумал за эти сутки…

— Тогда позволь мне задать тебе личный вопрос? Это может понадобиться и по делу.

— Пожалуйста.

— Мы с интересом прочитали твою записку, и теперь я имею некоторое представление о тебе. Объясни мне свои мотивы прибытия в Англию, и как ты в течение двух лет чувствовал себя здесь, будучи в унизительном положении беженца? Ведь тебе приходилось существовать в условиях экстремально ограниченных возможностей. Жить на 30 фунтов в неделю в комнатке социального дома, с непредсказуемыми соседями, подрабатывать на низкооплачиваемых работах, где позволят. Я не могу понять, что тебя может привлекать в таком существовании? Ведь у себя на родине, в Украине, ты мог бы реализоваться и жить более полноценной жизнью.

— На родине, я — пустое место. Здесь меня хотя бы водители замечают на пешеходных переходах. Здесь бездомным животным больше внимания и средств уделяют, чем людям в Украине. Здесь, хотя бы воспитанная, пусть, не всегда искренняя, вежливость и уважение к человеку и закону, — уже легче существовать. Кстати, знаете какова суть работы украинских адвокатов? Это посредничество в передаче взяток от клиента — должностному лицу.

— Я понял, что ты имеешь в виду. Но так не может продолжаться бесконечно. Беспорядок переходного периода когда-то закончится, — предположил адвокат.

— Украина десять лет, как самостоятельное государство и уже очевиден, факт неспособности этого государства управлять, и положительно развивать страну. Государство предпочло дикий, совершенно бесчеловечный капитализм, и навязало эти отношения населению. К примеру, моя мать, проработавшая почти сорок лет на государственном предприятии, теперь получает пенсию — 25 фунтов в месяц!

— Ну, это ты уже фантазируешь, Сергей! — вставил замечание адвокат.

— Пятьдесят семей завладели восьмьюдесятью процентами всех национальных богатств, — продолжал я, игнорируя сомнения слушателя, ибо знал, что объяснять им украинские реалии — бесполезно.

— Эта свора получила от Советского Союза страну с огромными территориальными, индустриальными, научными и культурными потенциалами, образованным населением. Но вот уже десять лет они только и делают, что грабят страну и насилуют население. Власти всех уровней — напрочь коррумпированы и утратили всякое доверие народа. В условиях современной агрессивной глобализации, Украина оказалась объектом спорных отношений между США и Россией в их борьбе за сферы влияния. Такое государство — слабое звено в мировом прядке, и обречено на исчезновение.

— Возможно, народ удачно переизберёт президента, и в стране наступят положительные перемены? — приостановил меня адвокат вопросом-предположением.

— Уверен, что при существующем порядке в этой стране, порядочный человек к власти не придёт. Этот процесс хаоса, деградации государства и народа предусмотрен новым мировым порядком и управляется извне. Кучму сменит очередной член какого-нибудь масонского ордена со своей командой мародёров.

Взгляните на двух украинских президентов и их окружения. Факт деградации украинского президентства — очевиден.

Первый президент — Леонид Кравчук, подло обманул надежды народа на построение социально справедливого и благополучного общества. Компартийные функционеры похотливо набросились на страну, прикрывая свои корыстные мотивы дешёвыми национальными лозунгами. Роль первого президента в формировании социальной гнусности в стране очевидна. Он положил начало мафиозно-бюрократическому режиму правления и способствовал зарождению и укреплению в стране наихудших форм капитализма!

С приходом второго — Леонида Кучмы, украинские власти мутировали в откровенную уголовщину, и не брезговали никакими способами обогащения.

Насквозь коррумпированная, криминальная власть, уже основательно защищённая конституцией и прочими экономическими и бюрократическими указами-инструкциями, подчинила себе терпеливое население страны, и превратили народ в быдло, а страну в кормушку. Украинская политическая элита, как они себя самовлюблённо называют, страдает синдромом «песочницы». Они продолжают играть в машинки и домики, как в детстве, только теперь они увлечены реальными дорогими игрушками — автомобили, недвижимое имущество… У них не хватает воли и разума ограничить своё корыстолюбие и направить энергию и предоставленную им власть на благо страны и народа.

Если бы меня спросили, кого я хотел бы видеть сейчас президентом Украины, я бы назвал боксёра Виталия Кличко. Он не менее образован, чем действующий пьяница и мародёр. И, в отличие от Кучмы, он положительно популярен во всём мире.

Если кандидатура боксёра на пост президента страны кому-то не нравится, то укажите мне порядочного человека среди украинских политиков. Там сплошь смердит!

А, по сути, Украине президент нужен, как рыбе велосипед. Этот институт — геморрой на заднице украинского народа.

— Я и мои коллеги с интересом прочитали твоё письменное обращение. Это оказалось познавательно для нас! Все просили задать тебе один вопрос; действительно ли ты считаешь, что англичане враждебны к славянам?

— Я имел в виду не людей и отношения на бытовом, человеческом уровне. Здесь, всё нормально. Народ вполне здраво оценивает и адекватно реагирует на различных пришельцев. Но народ далёк от многих нюансов внешне политической кухни. Речь идёт об официальной идеологии и внешней политике Великобритании, в которой очевидна враждебность к славянским народом. Официальная Великобритания гораздо лояльней относится к африканцам и азиатам, чем к славянам. Это факт!

— Это лишь следствие наших давних связей со многими африканскими и азиатскими странами. Наше колониальное наследие, — пожал плечами адвокат.

— Полагаю, ваша официальная неприязнь к православным славянам имеет глубокие, вековые корни, исходящие из религиозных разногласий между православием, католицизмом, протестантством.

— Возможно. У тебя есть ко мне конкретные вопросы, пожелания по твоему делу? — пропустил он начатую мной тему.

— Да, есть одно пожелание.

— Слушаю тебя, — приготовился он записывать.

— Я тут подумал. Коль уж я попал в объятия вашей системы, а вы представляете мои интересы, то я хотел бы поручить вам кое-что. Подайте, от моего имени, ходатайство. Я не знаю, к кому следует обращаться, возможно, к Её Величеству… О присвоении мне должного статуса, соответствующего моим трудовым и гуманитарным вкладам.

— Какого именно статуса? — уточнил адвокат.

— Ну, к примеру, титул сэра.

Адвокат лишь изобразил гримасу недоумения, но не стал перебивать меня.

— Если же таковое невозможно, тогда ходатайствуйте о представлении меня к награде, — продолжал я. — Думаю, что за время моего пребывания на острове, я сделал достаточно полезного для вашей страны. Я считаю, что заслужил присвоения мне, как минимум, Ордена Британской Империи.

— Сергей, ты хочешь заявить, что страдаешь психическим расстройством и просишь признать тебя невменяемым? Я правильно понял твоё поручение? — удивился адвокат.

— Вы меня обижаете! Я вовсе не хочу симулировать психическое расстройство. Я просто желаю, что бы ваша страна узнала о моих заслугах, и должным образом оценила мой вклад. Пока полиция будет устанавливать мою личность, тем временем, пусть другие ведомства рассмотрят моё ходатайство о награждении меня Орденом Британской Империи.

Кстати, мне интересно, если бы я сейчас заявил вам, что после двух лет проживания в Англии, я изменился настолько, что теперь чувствую себя гэем, и в этой связи попросил бы разрешения остаться здесь. Вы бы рассматривали такое заявление, как признак психического расстройства? Едва ли! Таковое у вас норма! Ибо в вашем парламенте добрая половина членов — гэи.

Адвокат не записывал моё пожелание. Ручка в его руке зависла над записной книжкой. Он, молча, слушал мои замечания и внимательно смотрел на меня, о чём-то соображая. Мне всегда было приятно иметь дела с вдумчивыми, внимательными людьми. Я вежливо ожидал его ответа на свои ценные предложения о присвоении мне ордена и замечания об их парламенте.

— Сергей, я очень занятой… Ты мне симпатичен, и по-своему, интересен, как человек. Но сейчас я здесь, и беседую с тобой исключительно с целью помочь тебе в связи с твоим арестом и возможным осуждением по уголовному делу, — в очередной раз вежливо отказали мне в моих устремлениях изменить этот мир к лучшему.

— Понятно. Жаль, что вы не хотите заняться этим важным вопросом, — вздохнул я.

— Извини. Я просто не могу заняться этим. Но я высоко ценю твоё удивительное чувство юмора.

— Спасибо и на том. Кстати, в ходатайстве, указывая мои заслуги, положительные и полезные для общества качества, вы могли бы отметить и моё чувство юмора, — вернулся я к своему пожеланию.

— Хорошо, Сергей, — стал он собирать бумаги в портфель, дав понять, что свидание окончено. — Если тебя действительно волнует вопрос о награждении… хотя бы, Орденом Британской Империи, можешь изложить письменно всё, что считаешь нужным по этому вопросу. Кто знает, возможно, что-то из этого, поможет нам по делу. Во всяком случае, я уверен, мне и моим коллегам будет очень интересно ознакомиться с твоими письменными предложениями о награде тебя орденом и присвоении титула, — оптимистично закончил он нашу встречу. На том и расстались.

Полицейский провёл меня обратно в камеру. Ожидать заслуженных наград.

Слава Богу, у этого англичанина хватило ума не обидеться на мои шутливые предложения о награждении. Хотя, возможно, он просто снисходительно воспринимает меня, как психически ненормального клиента-иностранца, — подумал я об адвокате.