В понедельник утром мы влились в массовый поток трудового люда. Честно намереваясь купить суточные проездные за обычные 4,60, мы узнали, что за эту цену такие билеты продаются только после девяти часов, а пока время повышенного спроса на транспорт, цена на один фунт дороже. Посетовав на эту новость, мы согласились, и оказались в переполненном вагоне метро.

В колледже мы предъявили свои приглашения секретарю, и она быстро отыскала нас в списках зачисленных. Другой сотрудник провел нас в полупустой класс и разъяснил вступительные правила, предполагающие тест для определения уровня знаний английского языка. Нас оставили за столом, озадаченных разнообразными грамматическими заморочками. Мне было трудно перестроиться и сосредоточиться на этих школьных задачках, однако пришлось выполнить формальность.

Экзаменатор бегло просмотрел наши работы, и определил, в какие классы нас следует направить. Поторговавшись с экзаменатором, сошлись на том, что нам лучше ходить в один класс. Получив имя преподавателя и номер аудитории, я перешёл к вопросу о нашем поселении. Оказалось, что ведавший этими вопросами человек, будет позднее, и мы сможем повидать его на следующей переменке.

Состав учащихся в нашем классе представлял многие национальности и разные возрасты. Немалую группу составляли азиаты. Сначала я не видел и не слышал никакой разницы между китайцами, корейцами и японцами, и мне показалось, что нас определили в китайскую группу. В этот же день приступил к обучению в нашей группе парень из Финляндии, и таким образом, мы поправили баланс в пользу Европы, присоединившись к немке, французу и швейцару. Преподавателем на первом уроке оказалась молодая индуска британского происхождения.

При формальном знакомстве с нами она заметила, что до кризиса 1998 года, в их школе преобладали студенты из России и Украины и наше появление она рассматривает, как симптом экономического выздоровления. Мне пришлось объяснить ей, что наше появление здесь, скорее признак усугубления кризиса в наших странах и в ближайшие пару лет оздоровления ожидать не следует. Наша тема об экономической ситуации привлекла внимание всей группы, мне пришлось отвечать на их вопросы. Особенно всех поразил мой доклад о девальвации национальной денежной единицы России и Украины и последствиях для населения. Японцы и корейцы тоже просепелявили о своих экономических бедах. Вопросы представителей Евросоюза отличались своим наивным представлением о нормах социальной защиты населения. Училка полушутя предположила, что ближайшие годы украинского неблагополучия я, вероятно, пересижу на их острове.

Управляющий колледжем, джентльмен среднего возраста с финской фамилией, определяя для нас место проживания, заметил, что ожидал нашего появления в пятницу. Я не стал объяснять ему, где и чем мы были заняты в пятницу. Получив от него адрес-маршрут, мы удалились.

С расположением нашего временного жилья нам не повезло. Надо было проехать центральной линией метро до станции Вонстэд (Wanstead), которая находилась в четвертой зоне Лондона. Такое расстояние предполагало существенные затраты времени и денег, и ставило под угрозу наше посещение школы.

Так и оказалось. Мы добирались около часа, и вышли в тихом жилом районе. Через дорогу от станции метро красовался старый паб с названием, как и у нашего колледжа — Георг. Выданный нам маршрут, предписывал нам противоположное от паба направление. Большой двухэтажный дом номер 7 на улице Грин-лайн оказался неподалёку от метро и паба. На наш звонок вышла женщина круглой формы, неопределённого возраста. Она с полуслова поняла, от кого мы, и, молча, провела нас на второй этаж, где указала на две комнаты, приготовленные для нас. Вручила нам ключи, и коротко сообщила о времени завтрака и ужина, оговоренных в условиях нашего проживания. Оставив нас, она вернулась на первый этаж. Мы осмотрели второй этаж дома и определили это, как семейную гостиницу из пяти комнат с общей ванной и туалетом. Других гостей мы пока не заметили. Решили выйти и прогуляться.

В этом районе было всё необходимое для тихого, благополучного проживания. Станция метро центральной линии, два паба, отделения нескольких банков и сеть мелких магазинов, ресторанов и закусочных. Это оказалось не очень далеко от Волтомстоу, где мы останавливались у земляков. Но проехать туда можно было только автобусом, извилистым маршрутом. Кроме прочего, мы нашли там агентство по трудоустройству и посетили его.

Секретарь, выслушав наши вопросы, провела нас в кабинет и передала сухой мадам, которая якобы может помочь нам. Узнав о нашей готовности трудиться, она без энтузиазма, думая о чем-то своём, попросила показать ей документы. Изучив наши паспорта, она поведала нам, что обычно их агентство сотрудничает с промышленными предприятиями и складами, которые регулярно нуждаются в дополнительных, временных работниках, за которыми и обращаются в их агентство. Но она сомневалась, что подобная неквалифицированная и низкооплачиваемая работа подойдёт нам. Это замечание мне особенно понравилось, и я про себя отметил её проницательность. Кроме того, продолжала она, на данный период их агентство пока ещё не перезаключило договор с партнёрами на этот год, и ситуация с услугами по трудоустройству прояснится лишь в феврале. А пока, вся страна фактически пребывает в состоянии после праздничного похмелья. Вручила нам свою визитную карточку и пожелала удачи, дав понять, что разговор окончен.

Обсуждая полученную информацию, мы неосознанно перешли на соседнюю улицу и оказались в просторном пабе. Дежуривший за стойкой парень, поинтересовался чего нам подать. Наименования пива нам ничего не говорили. Нас поняли и предложили опробовать ассортимент. Налив в бакалы понемногу различных сортов, он оставил нас решать важную задачу. Вернулись мы к нему просвещённые в пивном вопросе и с определённым заказом.

На стене, над пивной стойкой висел огромный портрет короля Георга, очень похожего на царя Николая II. Весь интерьер воспроизводил атмосферу века девятнадцатого. Мебель и стены — дерево темного цвета, полки книжных шкафов заполнены старыми книгами, деревянная лестница вела на второй этаж, где также было какое-то пространство для посетителей. Нам поднесли пиво, и мы приступили к анализу текущей ситуации.

На ближайшие две недели мы были обеспечены жильем, питанием и визой на месяц. За этот короткий благоприятный период надо было что-то предпринять и плавно влиться в жизнь острова. Конкретных предложений не поступило, мы заказали ещё по пинте и просто убили время до ужина.

Вернувшись, домой, мы встретили там хозяина, хлопотавшего на кухне. Познакомились. Этот оказался разговорчивей, чем его жена. От него мы узнали, что благодаря их семейному гостиничному бизнесу, он имеет свое непоколебимое представление об иностранцах и их пагубном влиянии на остров. В его доме когда-то проживал даже украинец, правда, этот пришёлся ему по душе. Он даже запомнил его имя и название украинского деликатеса, которым тот угощал его. Слово «сало» он произнес с таким мощным ударением на окончание, что мы не сразу поняли, о чём он говорит. Однако, при всех его добрых впечатлениях об украинском постояльце и его национальном продукте питания, сам факт засилья иностранцев возмущал его.

К fuck'n foreigners (ё… е иностранцы) он в первую очередь, причислял шотландцев, которые по-английски нормально говорить не могут. Затем, валлийцев, которые все с рождения страдают умственной отсталостью. И, конечно же, ирландцев — фанатичных католиков-террористов. Так, лаконично квалифицировал англичанин своих неполноценных соседей по Великой Британии.

Несмотря на его воинствующее отношение к иностранцам, мы — двое из Украины, его постояльцы, были восприняты им, как вполне терпимое явление. Он с удовольствием отметил ослабление Киевского Динамо, попавшего в одну группу с Ливерпулем, и снисходительно признал этот украинский клуб, как футбольный. Он даже поинтересовался, будем ли мы продолжать свою учёбу, то есть проживать у него, или ограничимся двумя неделями? От него мы также узнали, что сейчас в его доме проживают командированный доктор из Глазго и студентка из Испании, которые появятся позднее. Накрыв для нас стол, он ушёл в свою комнату с большим телевизором, следить за национальными спортивными событиями.

Наша зависимость от общественного транспорта вынудила нас купить недельные проездные билеты за 26 фунтов. По утрам мы спускались в метро, заполнявшееся людьми, спешащими на службу, и, как многие, ехали в центр до станции Оксфорд круг. Назвать их несчастными по их виду нельзя, внешне они выглядели благополучнее, чем пассажиры киевского метро. Но автоматизм, с которым они входили в вагоны, отгораживались газетами в пути и выходили на нужной станции, вызывал у меня глубокую подземную грусть. Это настроение усугублялось звуками механического голоса, объявляющего названия станций и постоянными напоминаниями при открывании дверей вагонов. Mind the gap. Mind the gap. Mind the gap..

Во второй половине дня, особенно в центре Лондона, обстановка в метро становилась человечней. Появлялись подземные музыканты, туристы и прочие бездельники, заблудившиеся в пространстве, запутавшиеся в национальностях и дезориентированные сексуально. Африканские линзово-голубоглазые блондины, полу женские мужички, демонстративно взаимно ласковые парочки лесбиянок и уткнувшиеся в газеты клерки.

Еще при спуске на эскалаторе мы обратили внимание на мужика уважительного возраста с фигурой любителя пива. Его мужицкая, плохо выбритая физиономия была вульгарно и неумело украшена косметикой, на плече висела женская, дешёвая сумочка. Сойдя на перрон, мы прошли с ним к одному направлению поездов. Совершенно неженственный дядя неуклюже шагал в женских туфельках на каблучках и очень нуждался в кавалере, который поддерживал бы его под руку. Оно было отчаянно одиноко. Тесноватая в талии, короткая юбка из кожзаменителя и чёрные, уже повреждённые, колготы, подчёркивающие мощные мужские ноги, неустойчивая походка. Всё отчаянно кричало о потерянности и одиночестве. Субъект, похоже, незадолго перед выходом из дома решил попробовать эту жизнь по-женски, и получалось это у него неловко. На мой первый взгляд, он нуждался в помощи. Представляя его в Киевском метрополитене, я предвидел брезгливо-презрительное внимание правильного большинства, возможно, оскорбительные выкрики-замечания и, наконец, неизбежное задержание, как нарушителя общественного порядка, с традиционными избиениями и унижениями в милицейском участке. Здесь на него никто не обращал внимания, его замечали только туристы, которые видели в нем некую местную национальную особенность. Особенность в этом случае заключалась не в странном выходе дезориентированного мужика, а в том, что в этом городе он может свободно позволить себе такой эксперимент-поиск, в терпимости и тактичности окружающих его сограждан.

Молодёжная цыганская бригада с баяном, медленно и шумно прошествовала вдоль вагона, выпрашивая у пассажиров мелочь. Некоторые что-то давали, большинство не видели и не слышали их. Попрошайничество иногда перерастало в наглое требование, но и на это никто никак не реагировал, во всяком случае, внешне. Дядька в короткой юбке был свой человек в этом вагоне. Цыганский ансамбль песни и пляски — незваные чужаки, которых тактично терпели.

На занятиях языка мы проводили все меньше времени. Моего земляка, как неуспевающего, перевели в другой класс. А в мой класс постоянно поступали новые азиаты, язык которым давался с трудом, и проблемы у нас с ними были совершенно разные. На мой педагогический взгляд, не следовало бы обучать китайцев, японцев и корейцев в одной группе с европейцами, так как у азиатов свои, труднопреодолимые сложности произношения многих звуков чужого им языка. С ними надо работать отдельно. Нам же, от этих уроков нужно было лишь интенсивное, по возможности интересное, общение, учительская корректировка и пополнение словарного запаса. Разговоры с азиатами требовали особого режима, ибо понимание их, требовало от собеседника повышенного внимания и терпения.

Приятельские разговоры с молодой немкой, французом и швейцаром носили поверхностный приятельский характер и не требовали ежедневной регулярности. Не имело смысла посвящать их в свои поиски и впечатления, а также интересоваться их планами. Мы были выходцами из различных социальных условий, по-разному воспринимали законы и понятия о справедливости и выживании. Это были по-своему наивные ребята.

Рослый финский парень отличался нездоровым рвением в изучении языка и ощутимой настороженностью ко мне. Я объяснял его прохладное отношение к себе историей Российско-Финских отношений и не делал каких-либо шагов навстречу.

Не знаю, как воспринимали меня азиаты, но эти девушки, трудно определяемого возраста, всегда приветствовали меня с уважительными поклонами и приветливыми улыбками. Более того, мои шутки-замечания о британских капканах, повсюду расставленных для иностранцев, неизменно вызывали у них дружный смех и одобрение.

Учителя тактично замечали, что мои представления о стране пока еще поверхностны и типичны для большинства иностранцев. Заверяли меня, что при более тщательном ознакомлении с их традициями, моё отношение к этой стране и людям изменится. Появляясь на уроке после одно, двух дневного отсутствия, индусская учительница всегда спрашивала, где я пропадал, и что интересного могу рассказать группе. Я щедро делился интересными, на мой взгляд, фразами, почерпнутыми из случайных бесед в пабах. Намекал на преимущества изучения языка в условиях реальной жизни и тоскливость надуманных школьных игр-упражнений, которыми иногда заполнялись уроки. Но я понимал, что это их работа, к тому же, непыльная, и на эти школьные услуги есть спрос. А работу им дают, постоянно прибывающие из разных стран студенты (и лже студенты).

Эксплуатируя свои проездные билеты, мы ежедневно проезжали десятки миль в метро и на автобусах.

Станция Уимблдон находилась в противоположном от нашего проживания конце Лондона, и, возвращаясь оттуда, мы фактически пересекли весь город по диагонали. На теннисном стадионе в январе было пустынно и тихо. Где-то в глубине территории велись строительные работы. Вход в музей, соседствующий с магазинами, торгующими теннисной экипировкой и сувенирами, был свободен. Посетителей было немного, цены на всё, выше средне лондонских. Мой попутчик, восхищавшийся этим теннисным турниром и всем, что связано с ним. Он рассматривал свой визит туда, как поход по святым местам. Но даже он ограничился лишь осмотром предоставленных зимним туристам достопримечательностей. Приобретение же чего-либо там было обременительно. Лишь посетили заведение общественного питания на обратном пути к метро.

Каждый вечер, до и после ужина, мы посещали паб Георга, что по соседству с нашим домом. По вечерам там всегда было людно, особенно в конце недели. Иногда приходилось усаживаться поблизости с другими посетителями, что приводило к случайным знакомствам и разговорам. Все наши отношения с этими пивными приятелями и приятельницами ограничивались сказанным и выпитым в пабе. Приходилось сквозь шум и дым паба вникать в небрежно произносимые шутки и вопросы, продираться сквозь дебри новых слов и выражений, отвечать им и наблюдать их настроения и реакции. Продолжения, все эти пивные дружбы не имели. Одной из причин тому было отсутствие у нас своего телефона и постоянного адреса.

Так, каждый день, в вагонах подземки, со второго яруса автобуса, в классе колледжа и пивных пабах познавалась новая среда, накапливались впечатления во всей своей пестроте. Созревало и крепло чувство симпатии к чужим людям и ощущение комфорта в их безразличном окружении. Растущее чувство одиночества и неприкаянности компенсировалось ощущением свободы быть самим собой. Угнетала лишь мысль о бюрократических формальностях, предписывающих мне массу ограничений, как пришельцу из страны-лепрозория. Это недоразумение и прочие сложности материального характера я надеялся как-нибудь преодолеть.

За несколько дней, до окончания учебы мы задумали открыть банковские счета, которые могли понадобиться нам в обозримом будущем. Как я выяснил, для этого требовался убедительный документ, удостоверяющий личность и документальное подтверждение настоящего адреса проживания. Всё это у нас было. Когда же мы стали обращаться с этим вопросом в банки, нетрудно было заметить, что причиной отказов было наше гражданство. В нескольких банках нас выслушали, посмотрели на наши паспорта с вилообразным государственным символом, и, ссылаясь на наши кратковременные визы и прочие причины, вежливо и сочувственно отказывались от нас, как возможных клиентов. В их формальные отговорки можно было бы наивно поверить, если бы я их услышал один раз в одном месте. Но, обойдя в течение часа несколько банков, я мог наблюдать кисло-вежливую реакцию клерков, которые ссылались на смехотворные причины, или требовали предоставить совершенно невозможные дополнительные бумаги. Как их и натаскивали, все они, ну очень, сожалели и сочувствовали нам. Это были профессиональные формы служебного этикета, а, в сущности, все их вежливые советы означали: Fuck off, stupid aliens!

Меня это задело за живое, я заглатил возникшую задачу с уязвленным самолюбием и раздраженным любопытством. Надо отдать им должное, они не посылали нас грубо и открыто, а рекомендовали другой, не свой банк. Кроме того, наблюдая и слушая их, невольно обретаешь какой-то опыт, и в следующий банк приходишь более подготовленным.

Рабочий день заканчивался, в большинстве банках, в которых мы побывали, посетителей уже почти не было, нас быстренько принимали и доброжелательно провожали. На улице, по соседству с нашим пивным пабом Георг, располагались несколько разных банков, неподалёку один от другого, и это позволило нам пройти от одного к другому, как нас и посылали. К отделению Barclays Bank мы пришли минут за 20 до закрытия, переполненные вежливыми отказами, и с почти исчерпанным терпением. В других отделениях этого банка мы уже бывали, поэтому в этот зашли с чувством состязательности и неприязни к банковским клеркам. Я уже созрел для проявления накопившегося сарказма. Но в этом сонном, опустевшем отделении банка мы встретили тётю пенсионного возраста, которая, устало, выслушала мою заученную и отредактированную просьбу и с сомнением взглянула на часы. Посетовав на нашу запоздавшую просьбу, она всё же пригласила нас к своему рабочему столу. Я уже знал, что она сейчас попросит предъявить, и какие вопросы задаст. Мне было уже физически противно слышать это снова, и я постарался опередить её инициативу. Как только она присела у компьютера, я разложил перед ней наши раскрытые паспорта, давая понять, что всё приготовлено, и мы долго её не задержим. Взглянув на документы, ей всё же захотелось рассмотреть это более тщательно. Внешняя обложка нашего загранпаспорта, по воле какого-то высокого госчиновника, была обозначена вилообразным национальным символом и надписями по-украински (щоб ніхто чужий не зміг прочитати!):

ПАСПОРТ.

УКРАIНА.

У тёти созревали вопросы, и я поспешил ответить на них.

— Украина, это республика бывшего СССР.

Банковская тётя отвлеклась от паспортов и взглянула на нас поверх очков с обнадеживающим материнским вниманием. Затем, открыла первую страницу и стала изучать её содержание. Обнаружив там понятные ей записи на английском языке, её лицо просветлело.

— Серхий? — прочитала она вслух и вполне дружелюбно взглянула на меня.

— Совершенно верно, — отозвался я, и предусмотрительно выложил на стол предоставленные колледжем письма, содержащие наш временный адрес проживания, цель пребывания в Лондоне и телефоны для справок. Но тётя лишь бросила взгляд на предложенные ей письма и стала далее листать паспорт в поисках прочей, понятной ей информации. Я мысленно поблагодарил её, за то, что она не спросила о значении символа, украшавшего мой паспорт. Ибо я не имел понятия, что это означает. Обнаружив студенческую визу на шесть месяцев, она не успокоилась и перелистнула страницу. Там она нашла отметки миграционной службы о дате въезда, смазанный штамп о разрешении работать и допустимый срок пребывания в стране, который истекал через 20 дней. Вопрос легко читался на её лице.

— Зачем вам здесь банковский счёт, если через две недели пора уезжать домой? — вполне терпимо и обнадёживающе прозвучало её любопытство.

— Счёт необходим нам для осуществления денежных переводов. Мы планируем продолжить нашу учёбу здесь, а для этого требуется внести оплату.

От паспортов её внимание обратилось к письмам колледжа. Бегло прочитав их, она, озабоченно, снова взглянула на часы. Рабочий день уже несколько минут как закончился. Она была близка к тому, чтобы отложить эту украинскую головную боль на завтра и вежливо, сославшись на время, послать нас с нашими паспортами и сомнительными просьбами. Однако, тётя, напомнив кому-то из своих коллег о времени, попросила их закрыть двери банка. А сама, сосредоточившись на письмах колледжа, взялась за телефон. Я понял, что она собирается связаться с колледжем. Набрав номер, она спокойно ожидала ответа, словно никуда не спешила, и ей самой было интересно разобраться в нашем деле. Долго никто не отвечал. По сути дела, решение нашего вопроса зависело от ответа из колледжа.

— Видимо, сегодня уже слишком поздно, — проговорила она сама себе. Но вдруг, кто-то подоспел к телефону на другом конце. Тётя ободрительно подмигнула нам и приступила к делу.

— Добрый вечер. Вас беспокоят из Барклиз банк, здесь к нам обратились двое ваших студентов с просьбой открыть им счета, но из вашего письма я вижу, что учиться им осталось лишь три дня… Да, их имена… Пожалуйста.

На другом конце обратились к поиску нас в списках учащихся. В этом вопросе я был уверен. В течение минуты наше студенческое существование положительно подтвердилось.

— Да в том-то и дело, осталось два дня учёбы и две недели находиться в стране. Но они говорят, что намерены учиться у вас и далее, а для этого им необходимо получить деньги и оплатить учёбу и проживание, — процитировали мою легенду. Я, молча, одобрительно кивал головой, полагая, что услышанное понравится представителю колледжа. Я не мог слышать сказанного на другом конце, но по выражению лица и интонации, с которой тётя распрощалась, понял, что она получила положительный ответ на свой запрос.

— Вы везунчики, ребята. Кто-то оказался в офисе колледжа в такое время, и вас там знают. Я полагаю, звонить по вашему адресу и беспокоить людей мы не будем, — не то спросила, не то решила она, и обратилась к компьютеру. Ожидая пока загрузится нужная программа, тётя, уже по-приятельски, снова вернулась к нам с неожиданным вопросом.

— Вы же знаете про Раису Горбачёву?

— Да, жаль. Оказалось, она давно болела, лечилась, боролась… — вежливо поддержал я тему, достаточно отдалённую от нашего гражданства и зыбкого статуса пребывания здесь.

Тем временем, она повернула монитор так, чтобы мы могли видеть и начала вводить наши данные.

— Следите, чтобы я правильно написала ваши русские имена и фамилии. Или это украинские?

— Русские! — отозвались мы. Гражданство украинское, а национальность русская. Таков результат политического перераздела, — поддержал я её доброе любопытство и сверхурочное внимание к нам.

— А действительно ли, Раиса и Михаил Горбачёвы были популярны в Советском Союзе? — отвлеклась она от нашего банковского дела.

— Да, действительно, гораздо популярнее, чем все предыдущие генсеки, ответил я.

«Ублюдок от КПСС. Объект влияния мировой мафии» — подумал я про себя.

— Что означает «генсек»? — спросила меня тётя.

— Это генеральный секретарь коммунистической партии, — просветил я собеседницу.

— А Раиса тоже была популярна? — доставала она меня.

— Иногда, более чем её Михаил, — вежливо отвечал я.

«Тщеславная сука, непонятной национальности, которая влияла на него более, чем многомиллионное население СССР» — подумал я.

Тётя удовлетворенно закивала головой и вернулась к делу.

«Мудак в шляпе, без войны сдал на растерзание мировой мафии целую империю, можно сказать — цивилизацию! Какие мотивы могли быть у этого урода, что он так легко пошёл на поводу у глобальных кукловодов? Тщеславие? Корысть? Глупость? Безволие?

При разумном подходе, да с имевшимися научно-техническими потенциалами, Империю Зла ещё можно и нужно было реставрировать и превратить в Империю Разумного Социализма с очень даже человеческим лицом…» — мысленно отвлёкся я от происходящего в банке.

«Теперь это — всего лишь огромные территории с потешными «суверенными» государствами, которые, руками местных похотливых марионеточных правительств успешно превращаются в сырьевую базу для жирующих стран Запада. Территория бывшего СССР нещадно очищается от населения. Применяются все средства геноцида! Особенно жалко наблюдать людей старших поколений. Они просто не способны осознать и приспособиться к такому потоку перемен и социальной гнусности. Демократия называется!..»

Закончив с паспортными данными, перешли к адресам и паролям. Я же, продолжал думать о Горбачеве.

«В то время, когда я самоотверженно тратил свои молодые годы в Советской Армии, в строгой изоляции тупо крутил авиа шурупы и гайки, бережно сохраняя и обслуживая материально-техническую базу истребительной авиации ПВО Советского Союза, сельский болтун Мишка водил руками в качестве секретаря Ставропольского крайкома КПСС.

Спустя тринадцать лет, этот деятель легко сдаст всю материально-техническую базу СССР. За предательское послушание, мировое правительство щедро отблагодарит компартийную иудушку.

Этого маниакального болтуна смехотворно превратят в Лауреата Нобелевской премии мира (1990), отметят многими иностранными наградами и премиями, в том числе высшей наградой Германии — Большой крест ордена «За заслуги» особой степени за вклад в обеспечение германского единства (1999). Это трепло в шляпе — лидер общественно-политического движения «Гражданский форум», Президент MWD (Men's World Day) (с ноября 2000 г.). О масштабах денежных вознаграждений можно лишь гадать!

Я же, оказался неполноценным гражданином Украины, неприкаянным, но наблюдательным туристом.

Такой новый мировой порядок меня не устраивал!»

В общей сложности, мы задержали нашу, по-матерински добрую и любопытную тётеньку, не менее чем на полчаса. И вышли из закрытого для посетителей банка, с номерами счетов и инструкциями о скорой почтовой доставке нам карточек и персональных кодов к ним. Кроме того, мы вынесли с собой положительное чувство маленькой победы в бюрократическом марафоне. Это чувство усиливалось ещё и тем, что результат был, достигнут на чужом поле, в крайне стеснённых для нас условиях. Это укрепляло надежду на возможное мирное сосуществование с этими людьми на их острове. Обретённый в этот день опыт общения с местной бюрократией, предсказывал мне их повышенную подозрительность и упрямое нежелание иметь с нами дело. Я положительно и реально оценил их безотказную вежливость и упорство, с которым они постоянно намекают на кратковременность нашего пребывания здесь, и рекомендуют нам соблюдать дистанцию в отношениях с ними.

Придя, домой мы поимели закрепление полученного нами урока. Хозяин, встретил нас сообщением о том, что недавно звонил некто, назвавшийся братом одного из нас. Он выразил удивление, что кто-то звонит по этому номеру и спрашивает о квартирантах. Особенно странным ему показалось дерзкое обещание звонившего, проделать это снова, немного позже. Мы успокоили его объяснениями о том, что это был действительно родной брат, находящийся в Бруклине, который обещает прислать нам деньги для дальнейшего обучения. Перспектива нашего дальнейшего проживания в его гостином доме переключила хозяина на другие, более снисходительные интонации и он не объявил нам об ограничении на пользование его домашним телефоном. Накрывая для нас стол, он по-приятельски поведал нам возмутительную историю о том, как сегодня налоговая инспекция проверяла его сестру — коренную жительницу Лондона! Его сестра, англичанка(!) содержит скромный мелкий бизнес торгуя цветами. И она сделала справедливое замечание проверявшим ее мытарям, указав им на уличных торговцев цветами и прочей мелочью, постоянно промышлявших на той же улице. Она, как честный плательщик налогов, поинтересовалась, а платят ли эти иностранные барыги налоги и проверяют ли у них документы? И чиновники ответили ей, что однажды уже обращались к этим людям, но те, к сожалению… совершенно не говорят по-английски. Поэтому, они решили оставить этих субъектов для коллег из миграционной службы.

Этот пример непатриотичной пассивности дармоедов чиновников и наглости, понаехавших в Лондон fuck'n foreigners, вероятно подпортил настроение нашему хозяину. А нежданный звонок на его домашний телефон (прямо в крепость!) другого иностранца, спрашивающего о каком-то Андрее, усугубил его мрачные патриотические чувства.

В поддержку серьёзной темы и его абсолютной правоты, я поведал ему о цыганском ансамбле песни и пляски, промышлявшем сегодня в метро. Сам того не ожидая, я вызвал у него агрессивный интерес к цыганскому вопросу.

— А ты подал им мелочь? — совершенно серьезно поставил он мне вопрос, как будто от моего ответа зависело будущее британской империи и наше дальнейшее проживание в его доме.

— Нет, я, как и многие пассажиры, не подал им, — поспешил я успокоить хозяина.

— Вот это правильно! Но надо было ещё и полицию вызвать, чтобы навели порядок в общественном транспорте. Иначе, скоро нашим метро будет опасно пользоваться, — проинструктировал он меня на будущее.

— Хорошо, в следующий раз я обязательно так и сделаю, — примирительно обещал я.

Поужинав, мой приятель остался в прихожей у телефона, ожидая, когда снова позвонит его брат, а я ушёл в свою комнату. Приблизительно через час, он поднялся ко мне и рассказал, как его затянувшийся телефонный разговор был прерван хозяином, напомнившим ему, что это частный, домашний, а не публичный телефон. После чего, унес телефонный аппарат в свою комнату. Где, пока ещё нет иностранцев.

На следующий день, после занятий в колледже, мы решили отыскать одно место, о котором нам говорила наша польская попутчица по автобусу. Где-то в районе станции метро Хаммерсмит, предполагалась некая доска объявлений, вокруг которой ежедневно тусуются польско-украинские соискатели места под тусклым солнцем.

Район Хаммерсмит оказался коммерческим, оживленным местом, в котором отыскать нечто подобное было очень сложно. Мы просто пошли по улице, показавшейся нам центральной, посещая магазины, интересовавшие нас. В одном из магазинов мы услышали польское семейство, горячо обсуждавшее вопрос; покупать или подождать. Подгадав подходящий момент, мы обратились к ним со своим вопросом о разыскиваемом месте. Те дружно подтвердили, что мы в квартале от него. Получив точное направление, мы отправились туда.

На углу, у продовольственного магазинчика, что почти напротив старой церкви, похожей на польский католический костёл, мы заметили небольшое собрание людей. Приблизившись к ним, мы увидели объявления, выставленные за стеклянной витриной продовольственной лавки. Видимо, хозяева лавки, за какую-то плату принимали частные объявления и выставляли их на оговоренный срок.

Большинство объявлений были наспех, от руки написаны, польским, русским и редко английским языком. Почти во всех объявлениях, для связи указывались номера мобильных телефонов. Просмотрев их, можно было подумать, что в Лондоне недостаток в работниках и это вселяло надежду на упрощённую процедуру трудоустройства. Кроме того, некоторые объявления предлагали жилое пространство в аренду или спрашивали о таковом, что также интересовало нас. Мы стали записывать телефоны. Но чем внимательнее я вникал в форму и содержание этих объявлений, тем больше я сомневался в них. Почти все они не внушали мне доверия. Пока мы конспектировали призывы и предложения, порой нацарапанные на исковерканном русском языке, к нам подкатил тип похмельного вида и на польском языке предложил комнату в аренду. Я, на всякий бездомный случай, поинтересовался о цене и прочих условиях. Из его объяснений я понял, что он готов прямо сейчас предоставить нам комнату в доме, за которую хотел по 35 фунтов в неделю, с каждого. Я пытался выяснить, во сколько он оценивает саму комнату, но тот упорно называл мне цену за одного проживающего, при этом не мог конкретно ответить, сколько же там предполагается жильцов. Вероятно, эту комнату он уже кому-то сдаёт, но какое-то свободное пространство, позволяющее разместить еще пару спальных мест, не даёт, ему покоя и он пришёл сюда, чтобы предложить «комнату в аренду». Разговор с этим арендодателем быстро утомил меня. Оказалось, от него ещё и не так просто отвязаться.

С некоторыми записями с доски объявлений и чувством брезгливости от бестолкового разговора с полупьяным поляком, мы удалились в сторонку, чтобы обдумать все это. Рядом с нами оказалась пара молодых людей, обсуждавших те же вопросы на русском языке. В коротком разговоре с ними, мы ещё более убедились в сомнительности всего предлагаемого здесь. Как они объяснили нам, жильё, предлагаемое подобными типами, не иначе, как бесплатно предоставленное им, как беженцам. Там, вероятно, проживает не только он, но чтобы получить дополнительный левый доход, он выходит сюда в поисках квартирантов. Возможно, при показе этой комнаты и получении платы за неделю, жилье покажется сносным временным вариантом. Но к вечеру на эту квартиру сбегутся ещё несколько таких же жильцов, с которыми придётся бок о бок делить комнату. Говорить же с кем-то о расторжении отношений и возврате денег…

Прозвонив по некоторым телефонам из объявлений, нам удалось связаться и услышать что-то вразумительное лишь от одного человека. Он достаточно уверенно предлагал работу на ферме, где-то вдалеке от Лондона, но за существенное вознаграждение ему, как устроителю нашей занятости.

Для начала, договорились встретиться и обговорить всё детально.

На станции Хаммерсмит находится конечная автобусная остановка многих маршрутов. И нам пришла в голову туристическая мысль, проехать оттуда до места нашего проживания — станции Вонстэд, автобусом, что составляло путь через добрую половину Лондона. Ознакомившись с картой и маршрутами автобусов, стало ясно, что потребуется сделать несколько пересадок. За консультацией о выборе рационального маршрута мы обратились к диспетчеру. Занятой мужчина в форме городской автобусной компании охотно выслушал мою просьбу. Уверенный, что сейчас легко укажет нам простой и быстрый путь с единственной пересадкой в метро, он разложил перед нами карту, и показал, какой линией метро нам следует воспользоваться.

— Мы знаем этот маршрут, но нам хотелось бы проехать автобусом, — удивил я его.

— Автобусом?! Вы представляете себе, какое это расстояние и сколько времени займет такая поездка во второй половине дня?

— Мы представляем, и время у нас есть.

Диспетчер посмотрел на нас внимательней, убедился, что перед ним иностранцы, случай тяжелый. Вздохнув, взял фломастер и обратился к карте. Он составлял наш автобусный маршрут минут десять, вычерчивая на карте направления от остановки к остановке, на которых нам следовало пересаживаться, прописывая названия остановок и номера автобусов. Несколько раз ему приходилось обращаться к своим коллегам, и те подсказывали ему. Наблюдая за этим процессом, я понял, какую глупость мы затеяли, мне было неловко, что мы нагрузили занятого человека своей совершенно дурацкой просьбой. Я был готов к тому, что его терпение сейчас иссякнет и он пошлёт нас подальше от себя, на станцию метро, откуда можно просто и гораздо быстрее добраться до нужного нам места. И я бы не удивился, если бы он послал нас, я бы еще и извинился перед ним. Но он терпеливо разрабатывал заданный ему маршрут и вполне вежливо разъяснял нам, где следует перейти к другим автобусным остановкам и как их найти. Это был типичный пример британской терпимости по отношению к различным формам отклонений и странностей.

Автобусный маршрут, который мы выпросили, оказался интересным лишь до станции Стрэдфорд. Дальше, было бы разумнее пересесть на метро и не мучить себя ездой в полных автобусах, тем более что в тех районах смотреть не на что. На метро следовало бы перейти ещё где-нибудь во второй зоне, выехав из центра. Но мы уперто продирались сквозь перегруженные улицы Лондона какими-то извилистыми маршрутами, созерцая все вокруг со второго этажа автобуса. Дорога заняла не один час, и, добравшись до дома, мы согласились с тем, что надо было послушать диспетчера и воспользоваться метро.

За входной дверью дома постоянно лежала пачка всякой корреспонденции. По количеству и разнообразию приходящей почты можно было догадаться, что многое доставляется для постояльцев, давно съехавших с этого адреса. Мы не знали, кто и как заботится об этом, поэтому, ожидая письма из банка, проверяли почту сами.

За два дня до нашего отъезда отсюда мы получили письма с банковскими карточками и разъяснением, что персональные коды для пользования ими нам пришлют в ближайшие дни. Назревала нестыковка по времени.

В пятницу мы посетили наш колледж в последний раз. А проживание и питание оставалось в нашем распоряжении до понедельника. В колледже, завершение нашей оплаченной двухнедельной учебы было оформлено без проволочек, и предложений продолжать отношения. В классе, мне и еще кому-то из группы, вручили сертификаты о прослушанных уроках английского языка, с чём поздравили. А я, перед всем классом поклялся сделать себе по этому случаю цветную татуировку, на долгую и добрую память о колледже. Учительница ответила, что им будет не хватать моего иностранного сарказма с забавным русским акцентом.

А если серьёзно, то нам следовало бы задуматься о нашем следующем шаге. Если бы в колледже кто-нибудь подсказал нам о возможности продлить наши студенческие визы путем оплаты дальнейшей учёбы и обращения с этим в миграционную службу, всё наше дальнейшее пребывание на острове обрело бы совершенно иной статус и содержание. Но этого не случилось, и мы покинули колледж, даже не ведая о такой возможности. Вне колледжа мы также вовремя не встретили никого, кто бы подсказал нам возможные пути продления нашего легального пребывания в стране. Так мы оказались на ложном пути.

На встречу с типом, предлагавшим нам работу на ферме, мы подъехали на станцию метро Восточный Актон. В этот день была отвратная погода, ветрено и с кратковременными атаками мокрого снега, который тут же таял. Пришлось немного подождать. Приехал он на машине, с ним была, по всем внешним признакам, украинская подружка. Она осталась в машине, а он вышел к нам. По всему было видно, что он здесь уже не один год. Мы познакомились, и задали свои вопросы. Стас твердо настаивал на оплате его услуг в размере 160 фунтов с каждого, что, по его утверждению, составляет минимальный недельный заработок на той ферме. Описание самой работы и условий проживания там, звучали невнятно и не вызывали у меня положительного энтузиазма. Наши предложения рассчитаться с ним в процессе работы, если таковая сложится, категорически отвергались им. Мне все это не нравилось, и я был склонен, отказался от его услуг. Его подруга уже дважды высовывалась из машины и со стервозной интонацией диктатора поторапливала своего приятеля. Остановились на том, что в воскресенье рано утром он везёт туда одного работника, может взять и нас, и уже там, на месте принять решение. Познакомившись с новым местом и работодателем, можно будет отказаться и вернуться с ним в Лондон. Или же, заплатив ему, остаться там. Обещали позвонить ему, и разошлись.

Суммы, которую он просил за свои услуги, у нас уже не было. Мой приятель намерен был звонить брату в Бруклин и просить его перевести деньги через Вестерн Юнион. Он не видел иного выхода, как только согласиться и поработать на той ферме. На тот момент я не мог предложить ничего другого, лучшего, но и этот вариант мне не нравился. Во всяком случае, я чувствовал, что это не стоит этих денег.

Переговоры о пересылки 500 долларов прошли по-родственному гладко. В условленное время земляк перезвонил снова и получил от брата данные для получения денежного перевода. Деньги получали в конторе Вестерн Юнион где-то в центре, на Оксфорд Стрит. За 500 посланных долларов на руки выдали 350 фунтов, что было значительно лучше, чем, если бы мы меняли доллары на фунты. Однако следует учитывать стоимость самой услуги перевода денег.

С этими деньгами мы уже могли что-то предпринять. И самое верное было бы связаться с одним из множества в Лондоне колледжей, и снова, формально, стать учащимися. Затем отправить свои паспорта с ходатайством учебного заведения в миграционную службу. Но в этот день мы видели только один выход. Так, мы позвонили Стасу и договорились о встрече рано утром у станции метро Вонстэд, для ознакомительной поездки на ферму.

Погода непредсказуемо изменилась к лучшему. Пробилось солнышко и стих ветер. В конце недели в центре Лондона всегда бурное туристическо-торговое течение, и мы безвольно поплыли в нём. Оказались в районе Сохо, — некое подобие Амстердама. Мелкие магазины и прочие заведения сомнительного вида с признаками греховности, были по дневному скромно полу прикрыты в ожидании полнолуния и настоящих туристов. Оттуда мы вышли на Круг Пикадилли. Там какой-то полицейский одарил нас туристическим путеводителем по Лондону, и с его помощью мы перешли с шумной Пикадилли на Пэлл Мэлл. Указатели и туристическое течение вынесло нас в парк Святого Джэймса, где, для января месяца, было довольно зелено. Из парка вышли к Букингемскому дворцу. Там скопление туристов ожидало чего-то от королевской семьи и жадно фотографировало всё вокруг. По Бридж Воук направились к Темзе, и вышли к Биг Бену и Парламентскому дворцу, напротив которого несколько человек дежурили с плакатами, призывающими строго осудить и наказать, находящегося в Лондоне Пиночета.

У меня мелькнула мысль-надежда, что в скором будущем, в подобном положении окажутся и нынешние украинские правилы. (Мистер Пиночет, вероятно, оскорбился бы, услышав, с кем я его сравниваю.) Обошли здание парламента и оказались на набережной Темзы. Биг Бен пробил два часа. При всей моей неопределенности в Лондоне, сейчас мне не хотелось уезжать в глушь на неизвестную ферму. Этот город начинал нравиться, и хотелось попробовать найти своё место где-нибудь здесь. К примеру, в этом парламенте.

Той же Бридж Воук, а затем по Конститушн Хилл мы вышли к Хайд парк. Парковыми дорожками мы совершенно случайно набрели на стихийный митинг. Народу было немного. Выступающих и слушающих — почти поровну. За порядком наблюдали двое верховых полицейских, мужчина и женщина. Туристы, прибывающие на митинг, в первую очередь замечали полицейских на лошадях. Те стояли среди слушателей, поглядывали за происходящим, не вмешивались и не обращали внимания на фотографирующих их туристов. Выступавших было с десяток. Выдержав достаточное расстояние один от другого, они, стоя на стульях и прочих переносных трибунах, вещали о своём. У каждого была своя аудитория слушателей, которые переходили от одного оратора к другому в поисках чего-нибудь нового, более интересного или забавного.

Большинство ораторов оказались миссионерами, проповедующими какую-нибудь около религиозную доктрину. Почти все, в той или иной форме, напоминали и обращали внимание на безумие современного мира, быстроту развития событий и глобальных перемен к худшему. Призывали к переосмыслению, переоценке и готовности к скорой развязке. Некоторые вещали о более земных текущих вопросах. Критиковали социальную политику в стране, идиотизм отдельных политиков и предлагали слушателям свои проекты. Эти часто вызывали недружные аплодисменты или выкрики-дополнения к сказанному.

Я подумал себе, что надо бы подойти сюда со своей табуреткой, как только поднаторею в их языке, и прочитать серию лекций об Украине и происходящем там геноциде населения.

Из общения с ними в пабах, я понял, что об Украине они знают лишь Динамо Киев и Чернобыль. Но не имеют ни малейшего представления о том, в каком ужасном положении оказалось пятидесятимиллионное население этой страны и какие непросвещённые, безмерно корыстные моральные уроды прихватили там власть.

Это мероприятие в Хайд парке пришлось мне по душе, и я оставлял это место, уверенный, что ещё побываю здесь. Мысль о своей трибуне-табуретке, вселяла надежду на то, что есть страна с парком в центре города, где я могу, без утомительных бюрократических процедур, взобраться на табурет и выплеснуть накипевшее на душе, слушателям, пришедшим сюда по своей воле.