Ольга решительно встала на карниз. Ветки какого-то могучего дерева не известной ей породы прятали Ольги-ны противозаконные действия от возможных свидетелей.
Пройти надо было шагов пять, не больше. И вот она уже оказалась на чужом балконе, в чужой квартире, где пахло чем-то старым, старинным, каким-то вроде одеколоном, но таким, какого теперь не продают. И еще пылью, и еще то ли книгами, то ли старой одеждой.
Квартира состояла из двух комнат. Одна большая, почти огромная, а вторая совсем маленькая, и Ольга догадалась, что именно здесь и жил этот Виталий Ромашкин. На стенах висели вырезки из газет с лицами футболистов из команды «Рост-сельмаш», на диване валялась сломанная электрогитара, а из-под дивана высовывались гантели. По виду, как ни странно, этими снарядами пользовались достаточно регулярно. Три килограмма — ну что ж, в самый раз.
Однако ей не то надо было тут искать! А что?..
По правде говоря, в чужой квартире она чувствовала себя ужасно. Ну представьте, как бы чувствовали себя вы! Войди сюда сейчас милиционер... Да детская колония ей была бы обеспечена!
Но раз уж пришла, раз уж решилась на это беззаконие, так делай. Или уходи!
И со всей возможной тщательностью, но не трогая ни единой вещи, Ольга стала осматривать комнату Ромашкина, а потом и вторую, в которой жила его мама.
А еще эта комната была, наверное, общая, потому что здесь стояли телевизор и холодильник... Но ничего, что как-то говорило бы о Наде Моровой, ни там, ни там не нашлось.
Вот теперь уж точно, что пора уматывать. Ольга пошла было на балкон, а потом спохватилась — да зачем это надо? Аккуратно выйти через дверь. И ждать.
Однако не тут-то было!
Не проходят даром незаконные действия. Не сходят они с рук! Иногда наказание обрушивается на тебя быстро, иногда оно ждет месяцами, а то и годами.
Бывает же, что наказание вообще является мгновенно, как летящая пуля! Именно так случилось и сейчас. Ольга подходила к двери, когда вдруг услышала, как с той стороны кто-то вставляет ключ.
Раздумывать было некогда. Совершенно!
В один бесшумный прыжок она оказалась в ро-машкинской комнате, вторым прыжком нырнула под диван, слегка потревожив гантели, которые едва слышно, однако недовольно брякнули.
Но Ольга поспорить могла бы: Ромашкин не слышал этого звука, потому что сам в это время производил множество звуков, снимая в прихожей кроссовки. И затем Ольга услышала, как он шлепает по линолеуму босыми ступнями.
Плюхнулся на диван и стал что-то пить — то ли принес это с собой, то ли по пути прихватил из холодильника.
И столько спокойствия, спокойной умиротворенности было в этом питье, что Ольга вдруг поняла: да не делал этот мальчишка ничего плохого. Абсолютно ничегохоньки!
И до ужаса глупым казалось ее теперешнее положение. Что же теперь предпринять? Как отсюда выбраться? Ведь это же полный кошмар, если ее тут застукают! Уж не говоря о том, что ей очень скоро надо на репетицию. А дальше — представление!
Вот тебе и «представление»...
Но ситуация опять вдруг резко поменялась. Кончив пить, Ромашкин поставил бутылку на пол — это была вода «Колокольчик», одна, кстати, из самых вкусных. И Ольга тем более решила, что ни в чем Ромашкин не виноват.
Тут она услышала, как Виталий набирает номер на самом простом допотопном телефоне с диском, который у них стоял в большой комнате на холодильнике.
— Сергей Евдокимович! — услышала вдруг Ольга. — Это я звоню... Все глухо, Сергей Евдокимович, — тут, видать, он послушал, чего ему говорит Висюлькин. — Да нет, не в том смысле. Она жива, конечно. Но только плачет и кричит. Я так тоже не могу, Сергей Евдокимович! — опять он слушал Висюлькина. — А сколько еще? Сколько-сколько?! Не-а, это невозможно! — тут Ромашкин тяжело вздохнул: — Тогда в день по пятьдесят баксов... Ну и как хотите! Я ее отпускаю!.. — и после паузы: — Только деньги вперед!.. Да не бойтесь, просидит, сколько скажете. А потом... да я ее такосвобожу, что никто ничего не узнает, а сама Надька мне всю жизнь благодарна будет!
Да-а... Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! А Ромашкин продолжал хвалиться:
— Она же меня не видала, понимаете? Ну, в смысле, что это я ее туда запер! Скажу: напали, опьянили. Когда очнулся, никого нет. И дальше я сперва решил в это дело не вмешиваться. Может, она какая-нибудь мафиозная кукла! Сидел на Дону, на Зеленом острове. А потом все же стал ее искать... И вот нашел!
Ну ничего себе! Оправдались самые худшие ее опасения. Ромашкин оказался подлецом!
Но для чего это понадобилось Висюлькину? Чем ему Надя помешала? Что она сделала?.. Неужели все-таки из-за газет? Но ведь тогда и Ольге надо опасаться!
Или же Висюлькин ничего про меня не знает?
А может, он Надьку спрятал, чтобы никто ее талант не перехватил? И сразу в Москву, к Алле Пугачевой!
Но в это как-то уж совсем не верилось.
Может, из-за денег? Чтобы выкуп получить?
Опять не то, потому что какой там с Надькиной мамы выкуп? Да и Висюлькин совсем не «выкупщик», не рэкетир то есть. Он может наврать чего-нибудь — это да. Но чтобы человека... похитить, девочку?
В это не верилось никак.
Стало быть, Надя что-то такое сумела про него узнать, что-то такое важное и — криминальное, что Висюлькин решился на столь жуткий шаг. Но что же это может быть? Лежа под диваном, не очень-то удобно размышлять над подобными вопросами.
Да и ни к чему. Надо немедленно хватать этого типа, воздействовать на него... может быть, даже Генкиными же методами. И немедленно спасать несчастную Надьку. А потом уж можно и с Ви-сюлькиным разобраться.
Так сказала себе Ольга, но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. В смысле, мало ли на что ты губу раскатал, еще совсем неизвестно, что у тебя из этого получится. Так вышло и с Ольгой. Причем по очень глупой причине: Ромашкин, после того как ему обещали по пятьдесят баксов в день за Надины мучения, после этого дико весь оживился, настроение круто рвануло в гору, как температура на градуснике у тяжелобольного. И Ромашкину, представьте себе, захотелось подзаняться спортом, силу свою богатырскую подкачнуть. Он сунулся под диван, за своими любимыми гантелями. А там...
Сперва Ромашкин ужасным голосом взвизгнул и отскочил словно ошпаренный. Но, видать, бандитское нутро сидело в этом молодом человеке с рождения. Он очень быстро сообразил, кто там притаился, и сообразил, что Ольга слышала его разговор с Висюлькиным.
#doc2fb_image_02000003.jpg
— А ну вылазь, шпионка поганая! — заорал Ромашкин каким-то совершенно нечеловеческим голосом.
Дальше Виталий Ромашкин действовал просто потрясающе... это если посмотреть со стороны. Но Ольга-то, к сожалению, испытала его действия на себе, на собственной шкуре!
— А ну вылазь, шпионка поганая! — заорал Ромашкин каким-то совершенно нечеловеческим голосом.
Потому что от человека такого голоса не ожидаешь. Вот появилось теперь словечко «отморозок» — у данных существ, наверное, может быть подобный ор.
— Может, ты милицию вызовешь? — ехидно поинтересовалась Ольга.
Она еще держалась вполне спокойно. По крайней мере, давала ему понять, что держится спокойно.
— Я и без милиции тебя, гадину...
И тут Ромашкин вдруг нырнул под диван да так ловко, что Ольга и ожидать не могла. Ведь этот парень был довольно-таки высок и казался нескладным... Нескоординированным, как говорят профессионалы.
Только большой ошибкой было бы считать его нескоординированным. Ромашкин так прыгнул, что Ольга и опомниться не успела. А юный бандит уже схватил ее за ноги и дернул изо всей силы. Ольга оказалась, во-первых, вырванной из-под дивана, а во-вторых, в каком-то полуобморочном состоянии. Оно продолжалось, впрочем, всего две или три секунды. Однако этого времени вполне хвати -
ло подлому Виталию, чтобы взгромоздиться на лежащую девочку, придавить коленками ее руки:
— Мразь! Шпионка!
Ольга резко подняла ноги и стукнула ими Ромашкина по спине. Это был по идее чувствительный удар. Однако юный бандит на него никак не отреагировал. Набрызгал на полотенце какой-то противно пахнущей жидкости... Ольга ударила его еще раз и еще... А страх пробирал ее буквально до костей. Она знала, что сейчас должно с ней произойти!
И это произошло. Ромашкин левой рукой прижал пахнущее ужасной химией полотенце Ольге к лицу, а правой схватил ее за горло... Он, конечно, только делал вид, что душит лежащую на полу девочку. Но ведь Ольга в своем припадке ужаса этого знать не могла и потому начала изо всей силы дышать, «запасаться воздухом». Уже на третьем вдохе в ушах у нее зазвенело. А потом она услышала сильные и медленные удары какого-то колокола... На самом деле это билось Олино сердце.
Потом она вообще перестала что-либо слышать. В глазах ее загорелось коричнево-красное небо, и потом все погасло. Вот как, подумала Ольга, я умерла!
Это было последнее, что она услышала, увидела, почувствовала.
Однако Ольга не умерла, слава богу. Потому что от эфира не умирают, а только впадают в бессознательное состояние. Того и добивался жуткий Ромашкин. Потом взвалил Ольгу на плечо, словно это был мешок, подошел к двери, прислушался... вроде никого. Высунулся — пусто. И тогда он побежал по лестнице, за собственным топотом не слыша, как...
А впрочем, не стоит раньше времени раскрывать один очень важный секрет. Пусть мы пока ничего не будем знать так же, как и сам Ромашкин.
Он добежал до первого этажа, спустился в подвал, на дверях которого висел замок.
Ромашкин быстро вынул ключ, отпер дверь, вошел в темное помещение, закрыл дверь и оказался в полной темноте. Однако парень отлично здесь ориентировался. Прошел через темноту, нащупал следующую дверь, которая герметически закрывалась при помощи специальных задвижек и толстой резиновой прокладки. Ромашкин прошел и через это помещение, оказался возле третьего, сюда можно было войти, лишь отперев железную дверь. Зайдя в эту третью комнату, Ромашкин нащупал выключатель — под потолком тускло зажглась лампочка. Стало видно крохотное помещение, и в нем — стул, стол, беленые бетонные стены.
Когда-то очень давно, когда наша страна готовилась к атомной войне с Америкой, во всех городах, чуть не в каждом доме стали строить атомные убежища. Строили их часто нелепо, часто кое-как, чтобы только перед начальством отчитаться.
Сейчас пленная Ольга оказалась в одном из таких убежищ.
Позже эти помещения были почти везде кем-то или чем-то заняты. А это пустовало... возможно, лишь пока.
Хитромудрый Ромашкин пронюхал об этом и использовал бомбоубежище в своих целях, заменив замок на входной двери. Что были у него за цели, мы не станем рассказывать. Как догадывается читатель, они были не слишком хорошие. Но ведь Ромашкин весь таков.
Ромашкин кое-как привалил Ольгу на стул, спиной и головой к стене, потом быстро написал куском штукатурки на голом столе: «Зря не ори, никто не услышит. Будешь себя хорошо вести, за тобой придут».
Затем он вышел из крохотной комнаты, в которой, по мысли строителей этого дикого сооружения, должны были находиться документы. Поэтому тут и железная дверь, и сейфовый замок, ключ от которого случайно попал в руки Ромашкина. Однако это опять не имеет к нашей истории никакого отношения.
Ромашкин вышел, запер железную дверь, затем — герметическую, которая должна была защищать помещение от радиации. Потом прошел первое темное помещение, которое просто было подвалом — огромным, с какими-то еще ходами, которых Ромашкин сам толком не знал, а мы с вами тем более.
Главное же здесь то, что Ольга находилась в совершенном каменном мешке. И слова Ромашкина про то, что криков ее никто не услышит, были, к сожалению, верны!
В принципе Ольгина жизнь теперь была полностью в руках ужасного Виталия Ромашкина. Он мог вообще не прийти никогда в этот подвал, и Ольга бы просто умерла там от голода, холода, а прежде всего от ужаса.