Бывают очень странные совпадения. Когда изучаешь какую-то конкретную тему и вдруг нежданно-негаданно по ней со стороны сваливается обилие информации. Вообще, в мире, время от времени, случаются различные невероятные совпадения, которые трудно даже осмыслить. С Вами этого не бывало?

Послушайте об одной давней загадочной истории.

… 24 августа 1883 года очень известный американский корреспондент одной из самых популярнейших газет США «Чикаго трибюн» Уилбур Даркснер вынужден был заночевать в редакции, в своем кабинете. Утром он должен был сдать в набор статью о вреде строительства в городах небоскребов, чем газета намеревалась защитить свой город от поднимающегося бума возведения гигантских зданий. К полуночи статья была готова. Даркснер же решил остаться ночевать в редакции, поскольку транспортная жизнь в громадном городе уже замерла.

Ему приснился необычайнейший и ужасный, но очень красочный и впечатляющий сон. В далеких океанских просторах взорвался вулкан. Взрывом был уничтожен остров Кракатау, на котором он находился. Гигантская морская волна смыла несколько близлежащих морских островов и, достигнув побережья огромных и густонаселенных островов Суматры и Явы, обрушилась на цветущие прибрежные города. Земля полностью покрылась зловонной черно-серой грязью, в которой просматривались обломки зданий и судов. Трупы людей и животных устилали все побережье на много миль вглубь. Всю Землю заволокло серым пеплом, черным дымом и густой пылью. Наступил полумрак. Солнце имело необычный синий цвет, закаты ярко-пурпурными, а луна приобрела зеленый оттенок.

Сон был настолько реален и ярок, что ушлый журналист, проснувшись, сразу же записал его, отпечатав на пишущей машинке. Он использовал различные красочные сюжеты, где-либо услышанные или подсмотренные, при подготовке своих статей, пользующихся у читателей повышенным спросом. Сунув напечатанное в какую-то папку на своем столе, Даркснер благополучно отбыл домой досыпать и вообще денек отдохнуть от напряженной работы.

На беду текст попал в папку с надписью «Срочно в номер», всегда лежавшую на письменном столе журналиста, из которой редактора забирали материалы для печати и в его отсутствие. Пробежав глазами статьи о вреде небоскребов и сенсационного взрыва (все географические названия были реальными), редактор, конечно же, выбрал вторую и немедленно подписал ее в номер, сразу утроив тираж газеты.

Газета была раскуплена мгновенно. Многие американские газеты, сделав ссылку на «Чикаго трибюн» перепечатали сенсационную статью матерого журналистского волка.

Каков же был скандал, когда выяснилось, что никакой вулкан, ни Кракатау и ни иной другой не взрывался. Возмущенными толпами в трехэтажном здании редакции «Чикаго трибюн» были выбиты все стекла. Редактор, мгновенно уволив Даркснера, вынужден был скрываться и с ужасом ожидал судебных исков со многими нулями, в возмещение причиненного морального ущерба. Газета два дня не выходила вообще.

И какова же была настоящая и невиданная сенсация, когда через два дня вулкан Кракатау, действительно, рванул. Да, рванул так, что затмил своими страшными и ужасающими подробностями даже газетный вымысел, порожденный сном незадачливого журналиста.

Цунами, порожденное гигантским взрывом, у берегов Явы и Суматры достигло тридцати пяти метров. Звук взрыва оказался самым громким за все существование планеты Земля, а жуткий грохот последовавшего извержения был слышен даже на острове Мадагаскар, расположенном почти в пяти тысячах километров от Кракатау. Все побережье Зондского пролива было снесено и разрушено. Энергия взрыва была эквивалентна энергии 100 000 атомных бомб, сброшенной на Хиросиму. По различным данным погибло от сорока до трехсот тысяч человек….

Газета «Чикаго трибюн» несколько месяцев выходила удвоенным тиражом, а восстановленному в правах журналисту присвоили несколько американских премий и титулов, в числе которых были «Человек года» и «Мистер Удача»….

Конечно, мой случай несравним с приведенным выше и все же… Находясь в отпуске лежу в саду, покачиваясь в гамаке и читаю книгу. Книга называется «Разведка боем. Записки полкового разведчика», автор А. М. Соболев. Интерес к этой книге не случаен. В ней описываются боевые действия разведгрупп 1 гвардейской танковой армии генерала Катукова.

Именно в этой армии, в дивизионной разведке 44 гвардейской танковой дивизии служил мой дед. Его воинское звание сержант. В Польше, при штурме фортификационных сооружений Мезерицкого укрепрайона крупнокалиберной пулей из немецкого пулемета ему оторвало большую часть коленной чашечки. После чего он был комиссован из армии и вернулся домой на Смоленщину.

Воевать он начал в сентябре 1941 под Вязьмой. Закончил… Вот я и пытаюсь установить, когда он закончил и за что получил орден Красной Звезды. В детстве его рассказы я слушал, к сожалению, вполуха. Как «языка» брали — да, интересно, а остальное…. Сейчас я пытаюсь восполнить эти пробелы, читаю различную мемуарную литературу. Вдруг где-нибудь и мелькнет его фамилия….

Звонит мобильный телефон. Смотрю на номер — это звонит Старик.

— Ты где? — спрашивает он. Судя по голосу, Старик в крайнем возбуждении.

— На даче.

— Давай, подъезжай ко мне, — почти кричит Старик, — мне тут такое попалось!

Пока я соображаю, как бы отвертеться от поездки — жара, ехать в город не очень хочется, он будто читает мои мысли….

— Или нет, — говорит он, — я сейчас сам подъеду — так будет быстрее.

— Ну, давай, — говорю. А сам думаю, — что еще за срочность? Похоже, пришел конец беззаботному лежанию в тени яблони и сейчас придется отправляться на какие-нибудь раскопки….

Подъежает его джип. Старик выходит из машины. В руках у него зеленая полупрозрачная папочка с какими-то бумагами.

Садимся на скамеечку в тени винограда. Ему просто не терпится поделиться со мной чем-то важным. Без всякого предисловия, он отщелкивает кнопочку на папке осторожно достает оттуда потрепанный лист бумаги и бережно кладет его на скамейку. Я протягиваю за ним руку.

— Э-э-эй, — кричит он, — осторожно только.

Я беру бумагу с величайшей аккуратностью. Это бланк заполненный немецким готическим шрифтом. Истертый на сгибах, кое-где, до дыр.

В левом верхнем углу бланка жирным шрифтом отпечатаны две больших эсэсовских молнии. В верхнем правом — черный немецкий орел с зажатой в когтях свастикой. Остальное, кроме некоторых цифр мне непонятно.

— Я уже забыл, когда читал Гете в подлиннике, — пытаюсь пошутить я.

Но Старик серьезен. Он осторожно отбирает у меня бумагу и кладет ее на краешек скамейки.

— Вот перевод, — коротко говорит он и достает из папки другую бумагу.

Канцелярия ГАУ Восточная Пруссия

Особо секретно (3 экз).

Экз. № 2

12.01.1945 г. Кенигсберг

ПРИКАЗ № 23/17-ос

1. Обербургомистру Кенигсберга доктору К. Вилю подготовить для эвакуации и сдать по описи ценности Московского зала Королевского замка командиру 3 танковой дивизии СС «Мертвая голова» Г. Беккеру.

2. Командиру 3 танковой дивизии СС «Мертвая голова» бригадефюреру СС, генерал-майору войск СС Г. Беккеру обеспечить вывоз ценностей морским путем в порт Данциг на крейсере «Эмден». Складировать указанные ценности, до особого распоряжения, в объект «Халльсдафф» укрепрайона «Мезериц». Обеспечить их охрану.

Хайль Гитлер!

Гауляйтер-Президент Восточной Пруссии

Рейхскомиссар Украины и Галиции

СС-Оберстгруппенфюрер и генерал-оберст полиции Э. Кох

— Так, — говорю я медленно, — бумага, конечно, весьма интересная… Где взял?

— Хде узяу, хде узяу — купиу? — отвечает Старик фразой из какого-то белорусского анекдота. Видно, что его распирает довольство и гордость.

И это, действительно, так. Старик скупает различные старые бумаги, фотографии, удостоверения и прочие раритеты, связанные, в основном, с армией и карательными органами различных государств.

На мой вопрос: зачем это тебе? — Улыбается и говорит: мне не пригодится — сыновья подрастают. Им не понадобится — государству сдам — в музей… Это же живая история, без прикрас….

— Это приказ об эвакуации Янтарной комнаты, — говорит он гордо, не дожидаясь следующего моего вопроса.

Я смотрю на перевод еще раз и пожимаю плечами.

— Здесь нет упоминания о Янтарной комнате, — говорю я.

— Правильно, — Старик невозмутим, — но здесь говорится о ценностях Московского зала из Королевского замка Кенигсберга.

— И, что?

— А то, что янтарная комната хранилась в Московском зале замка. Вместе с сокровищами, вывезенными немцами из Свято-Успенского монастыря Киевско-Печерской лавры и другими ценностями, награбленными в музеях СССР. Московский зал является самым большим помещением замка, его длина 83 метра. А Московским он назван потому, что там прусские короли принимали Петра I, любившего простор….

— Подожди… Подожди… Но ведь писали, что Янтарную комнату вывозили на лайнере «Вильгельм Густлоф»….

— …Пущенным на дно, вместе с шестью тысячами немецких подводников, советской подводной лодкой С-13, — продолжил Старик, — под командованием Александра Маринеско. Это было предположение, не основанное на документах. А это подлинный документ….

И он любовно касается рукой ветхого бланка.

— Ну, допустим, — спокойно говорю я, — это настоящий след Янтарной комнаты… И ты поедешь в Германию искать какой-то мифический объект…, — я смотрю в переведенную бумагу, — «Халльсдафф»?

— В Польшу, — невозмутимо поправляет Старик, — и мы.

Он выделяет последнее слово.

— Что — мы? — переспрашиваю я.

— Мы поедем, — уточняет Старик, — в Польшу. Укрепрайон «Мезериц» находится теперь на ее территории.

— Если ты думаешь, что я буду тратить свой отпуск, — медленно тяну я, — то ты зря на это рассчитываешь. И ты знаешь мою позицию по Янтарной комнате. Все эти версии….

— Это совершенно новая, нигде ранее не встречавшаяся версия, — торопливо частит мой партнер, — и она солидно подкреплена… А ты, просто проветришься. Чем плохо побывать недельку в Польше. Все расходы я беру на себя. Мы поедем на моем джипе….

— Постой, постой… Мы еще никуда не едем… И, по-твоему — чем плохо побывать в польской тюрьме? На мой взгляд, она мало чем отличается от нашей….

— При чем тут тюрьма?

— Ну, да. Мы съездим, полюбуемся на Янтарную комнату и мирно возвратимся обратно… Без всякой добычи?

— Да, — твердо говорит Старик, — во всяком случае, Янтарная комната не будет нашей добычей. Мы возвратим ее истинным владельцам….

— И с каких это пор ты стал таким меценатом? — иронизирую я, — что-то в этом качестве я тебя не припомню.

— Зато мы впишем навечно в историю свои имена, — гордо говорит Старик, — это будет самое яркое событие начала этого столетия. Представляешь? Янтарная комната, которой посвящены тысячи книг, которую искали десятки государств и несчитанное количество любителей и профессионалов.

— Ну, ну, — шутливо подзадориваю я собеседника.

— Генрих Шлиман, откопавший Трою… Лорд Карнарвон и Говард Картер — гробница Тутанхамона… Артур Эванс — Кносский дворец… Рус Луилье — Паленке….

— А, если серьезно? — заканчиваю я нашу пикировку.

— А, если серьезно — то надо собираться и ехать. Другого такого шанса не представится.

— Ну, хоть день дашь на раздумье? — спрашиваю я.

— День на сборы дам… А, скорее, даже два… Нужно утрясти некоторые организационные и технические вопросы.

— Хорошо. Что требуется от меня?

— Пока ничего. Свяжусь с партнерами из Польши, а завтра обсудим детали.

— Заметано, — вздыхаю я.

Старик вглядывается в свою бесценную бумагу и не спешит ее убирать.

— Есть только один нюанс, — мнется он, — который меня несколько тревожит….

— Какой? — настораживаюсь я.

— Понимаешь, в этом документе машинисткой допущена одна подозрительная опечатка… А, немцы — они ведь такие педанты — опечаток быть не должно… К тому же, такие секретные бумаги печатали у них мужчины… Конечно, в такой суматохе….

— Покажи, где?

— Вот, — палец Старика тыкает в название должности Э. Коха, — смотри, напечатаны лишние буквы «s» и «t» — SS-Oberstgruppenfuerher und der General-oberst der Polizei. Надо обергруппенфюрер, а напечатано оберстгруппенфюрер. Может это и не столь….

— Все правильно, — прерываю я его, — было у немцев в их организации СС и такое звание для некоторых высших чинов рейха — оберстгруппенфюрер СС. В переводе — это генерал-полковник. И Эрих Кох имел это звание. Выше было только звание рейхсфюрера СС. Его носил только один человек — Генрих Гиммлер.

— Точно? — с облегчением вздыхает Старик, — ты уверен?

— На все сто. У меня есть энциклопедия по этой части.

— Ну, прям, камень с души свалился, думал уже лоханулся с этой покупкой… И есть здесь еще один нюансик….

— Многовато для такой маленькой бумажки, — усмехаюсь я.

— Понимаешь, кроме гауляйтера Восточной Пруссии, он подписывается еще и в качестве рейхскомиссара Украины и Галиции… А эти территории были освобождены нашими еще к осени сорок четвертого….

— Тут я не уверен, — задумываюсь я. — Но представь, на эти должности Коха назначил сам Гитлер, который до конца верил в свою победу. Снять Коха с должности рейхскомиссара, временно утраченных, как считал Гитлер, территорий — значит признать свое поражение. А это — нонсенс. Так думали и многие оголтелые нацисты, верящие до последнего момента в гений фюрера и чудо-оружие.

Некоторое время Старик размышляет, почесывая свою щеку.

— Пожалуй, ты прав, — говорит он раздумчиво, — назначение состоялось, а война еще продолжается.

— Конечно, я загляну, на всякий случай в энциклопедию, проверю, — добавляю я, — но в принципе есть почти стопроцентная уверенность, что все правильно.

— Смотри дальше, — произносит Старик и выкладывает из папки еще стопку листков бумаги с текстом.

Начинаю читать.

«Неразгаданные тайны второй Мировой. „Логово дождевого червя“.

По материалам: www.trackers.su

Предлагаем записки участника Великой Отечественной войны о загадочных подземных укреплениях, затерянных в лесах Северо-Западной Польши и обозначавшихся на картах вермахта как „Regenwurmlager“ — „Лагерь дождевого червя“. Этот бетонированный и сверхукрепленный подземный город остается и до наших дней одной из терра инкогнита XX века.

В начале 60-х годов мне, военному прокурору, довелось по срочному делу выехать из Вроцлава через Волув, Глогув, Зеленую Гуру и Мендзижеч в Кеньшицу. Этот затерянный в складках рельефа северо-западной Польши небольшой населенный пункт, казалось был вовсе забыт. Вокруг угрюмые, труднопроходимые лесные массивы, малые речки и озера, старые минные поля, надолбы, прозванные „зубами дракона“, и рвы зарастающих чертополохом прорванных нами укрепрайонов вермахта. Бетон, колючая проволока, замшелые развалины — все это остатки мощного оборонительного вала, когда-то имевшего целью „прикрыть“ фатерланд в случае, если война покатится вспять. У немцев Мендзижеч именовался Мезерицем. Укрепрайон, вбиравший и Кеньщицу — „Мезерицким“…. В Кеньщице мне доводилось бывать и ранее. Приезжему жизнь этой деревеньки почти не заметна: покой, тишина, воздух напоен ароматами ближнего леса. Здесь, на малоизвестном миру пятачке Европы, военные поговаривали о тайне лесного озера Кшива, расположенного где-то рядом, в окладе глухого хвойного бора. Но никаких подробностей. Скорее — слухи, домыслы…

Помню, по старой, местами просевшей мощеной дороге едем на „Победе“ в расположение одной из бригад связи Северной группы войск. Пятибатальонная бригада располагалась в бывшем немецком военном городке, скрытым от любопытного глаза в зеленом бору. Когда-то именно это место и было обозначено на картах вермахта топонимом „Regenwurmlager“ — „Лагерь дождевого червя“.

Водитель, ефрейтор Владимир Чернов, сверлит проселок глазами и одновременно прислушивается к работе карбюратора недавно возвращенной из капремонта легковушки. Слева песчаный откос, поросший ельником. Ели и сосны, кажется, везде одинаковые, но здесь они выглядят угрюмо.

Вынужденная остановка. Угадываю вблизи обочины большую лещину. Оставляю ефрейтора у задранного капота и не спеша поднимаюсь по осыпному песку. Конец июля — пора сбора лесных орехов. Обходя куст, неожиданно натыкаюсь на старую могилу: почерневший деревянный католический крест, на котором висит эсэсовская каска, покрытая густой паутиной трещин; у основания креста — белая керамическая банка с засохшими полевыми цветами. В негустой траве угадываю оплывший бруствер окопа, почерневшие стреляные гильзы от немецкого станкового пулемета „MG“. Отсюда, вероятно, хорошо когда-то простреливалась эта дорога… Возвращаюсь к машине. Снизу Чернов машет мне руками, указывает на откос. Еще несколько шагов, и я вижу торчащие из песка укладки старых минометных мин. Их как будто растащило талыми водами, дождями, ветром: стабилизаторы затянуло песком, головки взрывателей торчат снаружи. Только задень… Опасное место в тихом лесу.

Минут через десять пути показалась сложенная из огромных валунов стена бывшего лагеря. Метрах в ста от нее, возле дороги, похожий на бетонный дот, серый двухметровый купол какого-то инженерного сооружения. По другую сторону — развалины, очевидно, особняка. На стене, как бы отрезающей проезжую дорогу от военного городка, почти не видно следов от пуль и осколков. По рассказам местных жителей, затяжных боев здесь не было, немцы не выдержали натиска. Когда им стало ясно, что гарнизон (два полка, школа дивизии СС „Мертвая голова“ и части обеспечения) может попасть в окружение, он срочно эвакуировался. Трудно себе представить, как можно было за несколько часов почти целой дивизии ускользнуть из этой природной западни. И куда?

Если единственная дорога, по которой мы едем, была уже перехвачена танками 44-й гвардейской танковой бригады Первой гвардейской танковой армии генерала М. Е. Катукова. Первым „таранил“ и нашел брешь в минных полях укрепрайона танковый батальон гвардии майора Алексея Карабанова, посмертно — Героя Советского Союза. Вот где-то здесь он и сгорел в своей израненной машине в последних числах января сорок пятого… Кеньшицкий гарнизон запомнился мне таким: за каменной стеной — линейки казарменных строений, плац, спортплощадки, столовая, чуть дальше — штаб, учебные классы, ангары для техники и средства связи. Имевшая важное значение бригада входила в состав элитных сил, обеспечивавших Генеральному штабу управление войсками на внушительном пространстве европейского театра военных действий. С севера к лагерю и подступает озеро Кшива, по величине сравнимое, например, с Череменецким, что под Санкт-Петербургом или подмосковным Долгим. Изумительное по красоте, кеньшицкое лесное озеро повсюду окружено знаками тайны, которой, кажется, здесь пропитан даже воздух. С 1945 и почти до конца пятидесятых годов место это находилось по сути дела лишь под присмотром управления безопасности города Мендзижеч — где, как говорят, по службе его курировал польский офицер по фамилии Телютко — да командира дислоцированного где-то рядом польского артиллерийского полка. При их непосредственном участии и была осуществлена временная передача территории бывшего немецкого военного городка нашей бригаде связи. Удобный городок полностью отвечал предъявляемым требованиям и, казалось, был весь как на ладони…

Вместе с тем осмотрительное командование бригады решило тогда же не нарушать правил расквартирования войск и распорядилось провести в гарнизоне и окрест тщательную инженерно-саперную разведку. Вот тут-то и начались открытия, поразившие воображение даже бывалых фронтовиков, еще проходивших в ту пору службу. Начнем с того, что вблизи озера, в железобетонном коробе был обнаружен заизолированный выход подземного силового кабеля, приборные замеры на жилах которого показали наличие промышленного тока напряжением в 380 вольт. Вскоре внимание саперов привлек бетонный колодец, который проглатывал воду, низвергавшуюся с высоты. Тогда же разведка доложила, что, возможно, подземная силовая коммуникация идет со стороны Мендзижеча. Однако здесь не исключалось и наличие скрытой автономной электростанции, и еще то, что ее турбины вращала вода, падающая в колодец. Говорили, что озеро каким-то образом соединено с окружающими водоемами, а их здесь немало. Проверить эти предположения саперам бригады оказалось не под силу.

Части СС, находившиеся в Лагере в роковые для них дни сорок пятого, как в воду канули. Поскольку обойти озеро по периметру из-за непроходимости лесного массива было невозможно, и я, пользуясь воскресным днем, попросил командира одной из рот капитана Гамова показать мне местность с воды. Сели в лодчонку и, поочередно меняясь на веслах и делая короткие остановки, за несколько часов обогнули озеро; мы шли в непосредственной близости от берега. С восточной стороны озера возвышались несколько мощных, уже поросших подлеском, холмов-терриконов. Местами в них угадывались артиллерийские капониры, обращенные фронтом на восток и юг. Удалось заметить и два, похожих на лужи, маленьких озерка. Рядом возвышались щитки с надписями на двух языках: „Опасно! Мины!“

— Терриконы видите? Как египетские пирамиды. Внутри них разные потайные ходы, лазы. Через них из-под земли наши радиорелейщики при обустройстве гарнизона доставали облицовочные плиты. Говорили, что „там“ настоящие галереи. А что касается этих лужиц, то по оценке саперов это и есть затопленные входы в подземный город, — сказал Гамов и продолжал:

— Рекомендую посмотреть еще одну загадку — остров посреди озера. Несколько лет назад часовые маловысотного поста заметили, что этот остров на самом деле не остров в обычном понимании. Он плавает, точнее, медленно дрейфует, стоя как будто на якоре. Я осмотрелся. Плавающий остров порос елями и ивняком. Площадь его не превышала пятидесяти квадратных метров, и, казалось, он действительно медленно и тяжело покачивается на черной воде тихого водоема.

У лесного озера было и явно искусственное, юго-западное и южное продолжение, напоминающее аппендикс. Здесь шест уходил в глубину на два-три метра, вода была относительно прозрачной, но буйно растущие и напоминающие папоротник водоросли совершенно закрывали дно. Посреди этого залива сумрачно возвышалась серая железобетонная башня, явно имевшая когда-то специальное назначение. Глядя на нее, я вспомнил воздухозаборники московского метро, сопутствующие его глубоким тоннелям. В узкое окошко было видно, что и внутри бетонной башни стоит вода.

Сомнений не было: где-то подо мной подземное сооружение, которое зачем-то потребовалось возводить именно здесь, в глухих местах под Мендзижечем. Но знакомство с „Лагерем дождевого червя“ на этом не кончилось. Во время все той же инженерной разведки саперы выявили замаскированный под холм вход в тоннель. Уже в первом приближении стало ясно, что это серьезное сооружение, к тому же, вероятно, с разного рода ловушками, включая минные. Говорили, что как-то подвыпивший старшина на своем мотоцикле решил на спор проехаться по таинственному тоннелю. Больше лихача якобы не видели. Надо было все эти факты проверить, уточнить, и я обратился к командованию бригады.

Оказалось, что саперы и связисты бригады в составе специальной группы не только спускались в него, но удалялись от входа на расстояние не менее десятка километров. Правда, никто в нем не пропадал. Итог — обнаружили несколько ранее неизвестных входов. По понятным причинам информация об этой необычной экспедиции осталась конфиденциальной….»

Читаю другие листочки. Во мне нарастает волна удивления.

«…Здесь, в недрах великопольского края, расположено самое обширное фортификационное сооружение в мире — „Лагерь дождевого червя“. Сооружалось оно более десяти лет сначала инженерами рейхсвера, а потом специалистами вермахта…

Зрелище не для слабонервных, когда в лесных сумерках из смотровых щелей старых дотов и бронеколпаков выбираются, копошась и попискивая, летучие мыши. Рукокрылые твари решили, что эти многоэтажные подземелья люди построили для них, и обосновались там давно и надежно. Здесь, неподалеку от польского города Мендзыжеч, обитает самая большая в Европе колония нетопырей — десятки тысяч. Но речь не о них, хотя военная разведка и выбрала в виде своей эмблемы силуэт летучей мыши…

Об этой местности ходили, ходят и долго еще будут ходить легенды — одна мрачнее другой.

Рассказывает один из первопроходцев здешних катакомб, полковник Александр Лискин: „Вблизи Лесного озера в железобетонном коробе был обнаружен заизолированный выход подземного силового кабеля, приборные замеры на жилах которого показали наличие промышленного тока напряжением 380 вольт. Вскоре внимание саперов привлек бетонный колодец, который проглатывал воду, низвергавшуюся с высоты…“.

Что бы там ни говорили, бесспорно одно: в мире нет более обширного и более разветвленного подземного укрепрайона, чем тот, который был прорыт в речном треугольнике Верта — Обра — Одер более полувека назад. До 1945 года эти земли входили в состав Германии. После крушения „третьего рейха“ вернулись к Польше. Только тогда в сверхсекретное подземелье спустились советские специалисты. Спустились, поразились протяженности тоннелей и ушли. Никому не хотелось затеряться, взорваться, исчезнуть в гигантских бетонных катакомбах, уходивших на десятки (!) километров к северу, югу и западу. Никто не мог сказать, с какой целью были проложены в них двупутные узкоколейки, куда и зачем убегали электропоезда по бесконечным тоннелям с бесчисленными ответвлениями, тупиками, что перевозили они на своих платформах, кто был пассажирами. Однако доподлинно известно, что Гитлер по меньшей мере дважды побывал в этом подземном железобетонном царстве, закодированном под названием „RL“ — „Reqenwurmlaqer“ — „Лагерь дождевого червя“.

Зачем?

Под знаком этого вопроса проходит любое исследование загадочного объекта. Зачем было сооружено гигантское подземелье? Зачем проложены в нем сотни километров электрифицированных железных дорог?! И еще добрая дюжина всевозможных „зачем?“ и „почему?“.

Лишь в восьмидесятые годы была проведена углубленная инженерно-саперная разведка лагеря силами советских войск, которые располагались в этом районе Польши.

Вот что рассказывал потом один из участников подземной экспедиции, техник-капитан Черепанов: „В одном из дотов мы по стальным винтовым лестницам спустились глубоко под землю. При свете кислотных фонарей вошли в подземное метро. Это было именно метро, так как по дну тоннеля проходила железнодорожная колея. Потолок был без признаков копоти. По стенам — аккуратная расшивка кабелей. Вероятно, локомотив здесь двигала электроэнергия.

Группа вошла в тоннель не в начале. Вход в него находился где-то под Лесным озером. Вся трасса устремлялась на запад — к реке Одер. Почти сразу обнаружили подземный крематорий. Возможно, именно в его печах сгорели останки строителей подземелья.

Медленно, с соблюдением мер предосторожности поисковая группа двигалась по тоннелю в направлении современной Германии. Вскоре бросили считать тоннельные ответвления — их обнаружили десятки. И вправо, и влево. Но большая часть ответвлений была аккуратно замурована. Возможно, это были подходы к неизвестным объектам, в том числе к частям подземного города…

В тоннеле было сухо — признак хорошей гидроизоляции. Казалось, с другой, неведомой стороны вот-вот покажутся огни поезда или большого грузового автомобиля.

Группа двигалась медленно и через несколько часов пребывания под землей стала терять ощущение реально пройденного…

Исследование законсервированного подземного города, проложенного под лесами, полями и речками, — задача для специалистов иного уровня. Этот иной уровень требовал больших сил, средств и времени. По нашим оценкам, подземка могла тянуться на десятки километров и „нырять“ под Одер. Куда дальше и где ее конечная станция — трудно было даже предположить. Вскоре старший группы принял решение возвратиться…“

Разумеется, без плана-схемы раскрыть тайны „Лагеря дождевого червя“ невозможно. Что же касается замурованных тупиков, то специалисты считают, что там под охраной минных ловушек могут храниться и образцы секретной по тому времени военной техники, и ценности, вывезенные из музеев оккупированных стран.

В рассказе техника-капитана Черепанова вызывает сомнение только одно — подземный крематорий, в котором, возможно, сжигали тела строителей. Дело в том, что строили это фортификационное чудо не пленные рабы, а профессионалы высокого класса из строительной армии Тодта: инженеры-маркшейдеры, гидротехники, железнодорожники, бетонщики, электрики… Каждый отвечал за свой объект или небольшой участок работ, и никто из них не мог даже представить общие масштабы укрепрайона. Люди Тодта применили все технические новинки XX века, дополнив их опытом зодчих средневековых замков по части всевозможных ловушек и смертельных сюрпризов для непрошеных визитеров. Недаром фамилия их шефа была созвучна слову „смерть“. Помимо полов-перевертышей, лазутчиков поджидали здесь и шнуровые заряды, взрывы которых заваливали тоннели, заживо погребая под тоннами песка вражеских диверсантов.

Наверное, даже дивизию СС, занимавшую этот район, и ту выбрали по устрашающему названию — „Тоден копф“ — „Мертвая голова“.

Тем не менее ничто не может устрашить самодеятельных исследователей „нор дождевого червя“. На свой страх и риск они отправляются в лабиринт Тодта, надеясь на ошеломляющие открытия и счастливое возвращение.

Мы с польским журналистом Кшиштофом Пилявским тоже не стали исключением. И местный старожил — бывший танкист, а ныне таксист — по имени Юзеф, захватив с собой люминесцентный фонарь, взялся сводить нас к одному из двадцати двух подземных вокзалов. Все они обозначались когда-то мужскими и женскими именами: „Дора“, „Марта“, „Эмма“, „Берта“… Ближайший к Мендзыжечу — „Хенрик“. Наш гид утверждал, что именно к его перрону прибывал из Берлина Гитлер, чтобы отсюда отправиться — уже наземным путем — в полевую ставку под Растенбургом — „Вольфшанце“. В этом есть своя логика: подземный путь из Берлина позволял скрытно покидать рейхсканцелярию. Да и до „Волчьего логова“ отсюда всего лишь несколько часов езды на машине.

…Юзеф гонит свой „полонез“ по неширокому шоссе на юго-запад от города. В деревушке Калава сворачиваем в сторону бункера „Шарнхорст“. Это один из опорных пунктов оборонительной системы Поморского вала. А места в округе — идиллические и никак не вяжутся с военными терминами: холмистые перелески, маки во ржи, лебеди в озерцах, аисты на крышах, соснячки, горящие изнутри солнцем, косули бродят… Господь творил эту землю с умилением. Антихрист с не меньшим усердием прокладывал в ее недрах свои бетонные пути…

Живописный холм с нестарым дубом на вершине был увенчан двумя стальными бронеколпаками. Их массивные сглаженные цилиндры с прорезями походили на тевтонские рыцарские шлемы, „забытые“ под сенью дубовой кроны.

Западный склон холма обрывался бетонной стеной в полтора человеческих роста, в которую была врезана броневая гермодверь в треть обычной двери и несколько воздухозаборных отверстий, закрытых опять же бронированными жалюзи. Жабры подземного монстра… Над входом надпись, набрызганная краской: „Welcome to hell!“ — „Добро пожаловать в ад!“

Под пристальным оком пулеметной амбразуры флангового боя подходим к броневой дверце и открываем ее длинным специальным ключом. Тяжелая, но хорошо смазанная дверь легко распахивается, и в грудь смотрит еще одна бойница — фронтального боя. „Вошел без пропуска — получи автоматную очередь“, — говорит ее пустой, немигающий взгляд. Такова камера входного тамбура. Когда-то ее пол предательски проваливался, и незваный гость летел в колодец, как это практиковалось в средневековых замках. Теперь он надежно закреплен.

Мы сворачиваем в узкий боковой коридорчик, который ведет внутрь бункера, но через несколько шагов прерывается главным газовым шлюзом. Выходим из него и попадаем в блок-пост, где караул проверял когда-то документы всех входящих и держал под прицелом входную гермодверь. Только после этого можно войти в коридор, ведущий в боевые казематы, прикрытые бронекуполами. В одном из них до сих пор стоит ржавый скорострельный гранатомет, в другом размещалась огнеметная установка, в третьем — тяжелые пулеметы… Здесь же „каюта“ командира — „фюрер-раум“, перископные выгородки, радиорубка, хранилище карт, туалеты и умывальник, а также замаскированный запасной выход.

Этажом ниже — склады расходных боеприпасов, цистерна с огнесмесью, камера входной ловушки, она же карцер, спальный отсек для дежурной смены, фильтро-вентиляционная выгородка. Здесь же и вход в преисподнюю: широкий — метра четыре в диаметре — бетонный колодец отвесно уходит вниз на глубину десятиэтажного дома. Луч фонаря высвечивает на дне шахты воду. Бетонная лестница спускается вдоль шахты крутыми узкими маршами.

— Тут сто пятьдесят ступенек, — сообщает Юзеф.

Мы идем за ним с замиранием сердца: что внизу? А внизу, на глубине 45 метров, высокосводный зал, похожий на неф старинного собора, разве что собранный из арочного железобетона. Шахта, вдоль которой вилась лестница, обрывается здесь для того, чтобы продолжиться еще глубже, но уже как колодец, почти до краев заполненный водой. Есть ли дно у него? И для чего вздымается нависающая над ним шахта аж до казематного этажа? Юзеф не знает. Но он ведет нас к другому колодцу, более узкому, прикрытому крышкой люка. Это источник питьевой воды. Можно хоть сейчас зачерпнуть…

Оглядываю своды здешнего аида. Что видели они, что творилось под ними? Этот зал служил гарнизону „Шарнхорста“ военным городком с тыловой базой. Здесь в главный тоннель, как притоки в русло, „впадали“ двухъярусные бетонные ангары. В них размещались две казармы на сто человек, лазарет, кухня, склады с продовольствием и амуницией, электростанция, топливохранилище. Сюда же через шлюзовую противогазовую камеру подкатывали и вагонеточные поезда по ветке, уходящей к магистральному тоннелю на вокзал „Хенрик“.

— Пойдем на вокзал? — спрашивает наш провожатый.

Юзеф ныряет в невысокий и неширокий коридор, и мы за ним. Пешеходная потерна кажется бесконечной, идем по ней ускоренным шагом уже четверть часа, а света в конце тоннеля не видно. Да и не будет здесь никакого света, как, впрочем, и во всех остальных „норах дождевого червя“.

Только тут замечаю, как продрог в этом стылом подземелье: температура здесь постоянная что летом, что зимой — 10 градусов. При мысли, под какой толщей земли тянется наша щель-тропа, и вовсе становится не по себе. Низкий свод и узкие стены сжимают душу — выберемся ли отсюда? А если обрушится бетонное перекрытие, а если хлынет вода? Ведь более полувека все эти конструкции не знали ни ухода, ни ремонта, а ведь они сдерживают и давление недр, и напор воды…

Когда на кончике языка уже завертелось: „Может, вернемся?“ — узкий ход наконец влился в широкий транспортный тоннель. Бетонные плиты составляли здесь подобие перрона. Это и был вокзал „Хенрик“ — заброшенный, пыльный, темный… Сразу же вспомнились те станции берлинского метрополитена, которые до недавних лет пребывали в подобном же запустении, поскольку находились под стеной, рассекавшей Берлин на восточную и западную части. Их было видно из окон голубых экспрессов — эти каверны застывшего на полвека времени… Теперь, стоя на перроне „Хенрика“, нетрудно было поверить, что рельсы этой ржавой двупутки добегают и до берлинского метро.

— Вон туда уехал ваш старшина на мотоцикле, — махнул Юзеф рукой в темный зев магистрального тоннеля.

— Как же он втащил сюда мотоцикл?

— А тут в полутора километрах есть село Высокое. Там въезд под землю. А теперь заглянем к нетопырям…

Мы сворачиваем в боковой ход.

Вскоре под ногами захлюпали лужи — по краям пешеходной дорожки тянулись водоотводные канавки, идеальные поилки для летучих мышей. Луч фонаря прыгнул вверх, и над нашими головами зашевелилась большая живая гроздь из костлявокрылых полуптиц-полузверьков. Холодные мурашки побежали по спине — экая пакость, однако! Даром что полезная — комаров жрет.

Говорят, души погибших моряков вселяются в чаек. Тогда души эсэсовцев должны вселяться в летучих мышей. И судя по количеству гнездившихся под бетонными сводами нетопырей — тут вся дивизия „Мертвая голова“, бесследно исчезнувшая в 1945-м в мезерицком подземелье.

Мезерицкий укрепленный район. Инженеры строительной армии Тодта превратили в военные объекты и реки, и озера. До сих пор в здешних лесах можно наткнуться на непонятного назначения шлюзы, гидрозатворы, каналы, водосбросы.

Лет десять назад полковник Лискин вместе с командиром одной из рот Мендзыжечского гарнизона капитаном Гамовым обследовали самое большое здешнее озеро.

„Сели в лодчонку, — делится своими впечатлениями Александр Лискин, — и, поочередно меняясь на веслах, за несколько часов обогнули озеро. Мы шли в непосредственной близости от берега…“.

А возводить его понадобилось именно затем, зачем был создан весь укрепрайон: чтобы навесить мощный замок на главную стратегическую ось Европы — Москва — Варшава — Берлин — Париж. За сотню километров от сердца Германии и был создан этот бронежелезобетонный щит.

Китайцы построили свою Великую стену, дабы прикрыть границы Поднебесной империи от вторжения кочевников. Немцы сделали почти то же самое, воздвигнув Восточный вал — Ostwall, с той лишь разницей, что проложили свою „стену“ под землей. Сооружать ее они начали еще в 1927 году и только через десять лет закончили первую очередь. Полагая отсидеться за этим „неприступным“ валом, гитлеровские стратеги двинулись отсюда сначала на Варшаву, а потом на Москву, оставив в тылу захваченный Париж. Итог великого похода на Восток известен.

В зиму сорок пятого бойцы генерала Гусаковского проломили этот „непроходимый“ рубеж и двинулись напрямую к Одеру.

По игре исторического случая, именно на той черте, по которой проходят подземные коридоры, остановились орды Чингисхана и повернули обратно.

В послевоенные времена в районе „Лагеря дождевого червя“ дислоцировались советская бригада правительственной связи и другие части Северной группы войск. За все эти годы была произведена только частичная инженерная разведка подземного „метрополитена“. На большее не хватило средств, да и людьми рисковать не хотели: кто мог поручиться, что на подземных трассах не выставлены мины? Поэтому без лишних сомнений броневые двери, ведущие в глубь таинственного сооружения, были заварены автогеном.

И кто знает, какие запасы взрывчатых веществ и военного снаряжения таятся в замурованных тупиках подземного лабиринта? И что вообще хранится там со времен эсэсовской „Мертвой головы“? И почему чеченских боевиков арестовывают неподалеку от входов в это таинственное и мрачное подземелье?»

ссылка http://sovsekretno.ru/2001/07/6.html

— Вот так — так, — ахаю я после прочтения, — ну и дела!

— Что впечатляет? — Старик прямо лучится довольством.

— Не только то, что ты думаешь.

Я кладу листочки в сторону иду к гамаку и прношу оттуда книгу.

— Смотри! — как раз до твоего звонка и приезда я читал эту книгу.

Старик недоуменно вертит ее в руках, листает. Поднимает на меня непонимающие глаза?

— И, что? — спрашивает он.

— То, что в этой книге есть как раз про Мезерицкий укрепрайон. Я искал здесь следы своего деда.

— Какого деда.

— Потом расскажу, — отмахиваюсь я, — сейчас это не важно. Важно это удивительное совпадение. Мы оба, независимо друг от друга, но в одно и то же время получили сведения о Межерицком укрепрайоне….

— Что ты говоришь! — восклицает Старик. — Да ведь это знамение! Экспедиция будет удачной. А ты еще отказывался ехать….

— Я не отказывался… Но суть не в том. Давай я займусь дополнительным сбором материалов по данной теме, а — ты, когда порешаешь свои оргтехвопросы, назначай сбор и будем обсуждать детали. Надо добыть подробные карты той местности и прочее и прочее и прочее.

— Договорились, — удовлетворенно говорит Старик, — у тебя водички, холодненькой не найдется?….

На следующий день встречаемся и обговариваем детали.

Оказывается километров в восьмидесяти севернее района нашей конечной цели, в польском городе Сквежине, проживает родственник партнера Старика по бизнесу. Он обещает полную техническую поддержку, в том числе поисковой техникой.

Прекрасно. Теперь не придется ломать голову, как объяснять нашим и польским пограничникам и таможенникам наличие электронного поискового оборудования.

— Возьмем только моего «японца», умеющего обнаруживать пустоты — говорит Старик, — металлодетекторы там бесполезны. Весь бетон пронизан железной арматурой и будет сплошной фоновый шум. Они понадобятся нам, в основном, на предмет обнаружения мин.

— Полностью согласен, — говорю я, — судя по описаниям людей, там побывавших, этого опасного добра там хватает.

Поедем на джипе Старика. Официальная цель — туризм.

— Слушай, — спохватываюсь я, — а, с чего это этот родственник твоего партнера будет нам помогать? Ты обозначил ему цель? И, может, пообещал уже пол-Янтарной комнаты?…

Оба смеемся.

— Нет, — отсмеявшись, говорит Старик, — здесь будет баш на баш. Этот родственник является внуком польского офицера, погибшего недалеко от Минска, под Раковом, в начале июля 1920 года, в ходе наступления Западного фронта Красной Армии против войск Пилсудского.

— И?

— И мы окажем ему всяческое содействие в поисках останков его деда. Он желает вывезти их на родину и захоронить в фамильном склепе, которому уже почти двести лет. Старинный шляхетский род….

— Понятно, — соглашаюсь я, — тогда возражений не имею.

Не обходим стороной и трудности межъязыкового общения. Некоторые польские слова и фразы я знаю, но….

— А, как с языком? — спрашиваю я Старика, — пан муве по польску?

И тут он меня потрясает, выдавая сразу несколько тирад на языке, знакомом мне по обилию звонких и жужжащих звуков.

Я лишь развожу руками. Впрочем, у нас многие знают польский язык, особенно в западных областях, где проживают преимущественно католики. И не зря у нас государственным праздником является и 25 декабря — День Рождества Христова по календарю католической конфессии.

Дополнительно добытые по теме материалы не впечатляли. В основном это пересказы первых двух текстов, добавляющие некоторые подробности, иногда не очень правдоподобные.

Старик вслух читает одну из таких статей.

«…Были найдены замаскированные входы в подземные сооружения, которые выводили к просторному тоннелю диаметром за три метра. По его дну пролегали рельсы, а по стенам, как в метро, висели жгуты кабелей. Тоннель уходил на запад. Когда его принялись исследовать, то обнаружилось множество боковых тоннелей и замурованных входов в какие-то подземные сооружения, назначение которых так и осталось неизвестным.

Леонид БУДАРИН»

Один из пологих спусков в это таинственное метро был специально рассчитан для въезда в него на армейских джипах. А расстояние между рельсами учитывало колею автомобиля. И военнослужащие не отказали себе в удовольствии прокатиться по тоннелю в сторону Германии километров двадцать. Хотя на большее не решились. Начало же тоннеля, по прикидкам, находится аккурат под озером Кшива.

Приплывавшие на плавающий остров любители рыбной ловли в ясные дни видели на дне озера сквозь многометровую толщу воды огромный задраенный люк.

Местные жители утверждают, что строительство этого грандиозного подземного сооружения немцы начали еще в двадцатых годах, а закончили к началу Второй мировой войны, благо в то время эта территория принадлежала Германии, а не Польше, как теперь. Многие уверены, что принимал объект лично Гитлер, прикативший сюда на поезде таинственного метро.

Советский гарнизон покинул Кеньшицкий военный городок лишь в 1992 году. За несколько десятилетий пребывания в нем так и не были сделаны серьезные попытки разгадать тайну озера Кшива?

Откладывает листок в сторону и хмыкает.

— Так уже и для джипов трасса предусмотрена, — с неудовольствием замечает он, — которых у немцев тогда не было. Следующими будут подлодки и бронекатера, для которых в тоннели специально закачивалась вода… А там и минивертолеты не за горами… И летающие тарелки….

Протягиваю Старику справку по дивизии «Мертвая голова». Он внимательно читает.

«МЕРТВАЯ ГОЛОВА», дивизия СС. Сформирована 1.11.1939 теодором Эйке в Дахау из 3 полков частей «Мертвая голова» с включением офицеров из частей усиления СС и хаймвера СС Данциг….

…С марта 1940 действовала на Западе. Солдаты дивизии прославились не только своей выдающейся стойкостью и презрением к смерти, но и крайне жестоким отношением к пленным.

В апр. 1941 переформирована в мотопехотную дивизию СС «Мертвая голова»(SS-Infanterie-Division «Totenkopf»), в ее составе к этому моменту числилось 18754 чел.

С июня 1941 действовала на советско-германском фронте в составе группы армий «Север».

В сент. 1941 участвовала в отражении наступления совеиских войск в районе Ильменя.

В февр. — апр. 1942 дивизия вела тяжелейшие бои в Демянском котле: именно она приняла на себя основной удар… В ряде боев дивизия выдерживала удары нескольких советских корпусов. Однако и потери были огромны — более половины своего состава.

В ноб. 1942 переведена на Запад — на отдых и пополнение.

9.11.1942 переформирована в моторизованную дивизию СС «Мертвая голова» (SS-Panzer-Grenadier-Division «Totenkopf»).

В марте 1943 — вновь отправлена на Восток, где вошла в состав II танкового корпуса СС. Участвовала в боях под Харьковом.

В июле 1943 участвовала в Курской битве.

21.10.1943 переформирована в 3 танковую дивизию СС «Мертвая голова» (3 SS-Panzer— Division «Totenkopf»).

После поражения на Курской дуге направлена в Польшу, особенно отличилась в оборонительных боях в районе Варшавы….

…В марте 1945 сражалась в районе озера Балатон, а после разгрома отступила в Австрию.

9.05.1945 сдалась американским войскам в районе Вены.

За время боев 47 военнослужащих дивизии были награждены рыцарским крестом Железного креста.

У солдат и офицеров дивизии на правой петлице, вместо стандартных рун СС было изображение черепа со скрещенными костями. Кроме того, они носили манжетные ленты либо с изображением того же черепа со скрещенными костями, либо с надписью «Totenkopf».

Командиры: обергруппенфюрер СС, генерал войск СС Теодор Эйке (1.11.1939– 7.7.1941; бригадефюрер СС, генерал-майор войск СС Маттиас Клейнхейстеркамп (7.7-18.7.1941); группенфюрер СС, генерал-лейтенант войск СС Георг Кепплер (18.7-19.9.1941); обергруппенфюрер СС, генерал войск СС Теодор Эйке (19.9.1941-26.2.1943); группенфюрер СС генерал-лейтенант войск СС Герман Присс (26.2.-27.41943); бригадефюрер СС, генерал-майор войск Макс Симон (15.5-22.10.1943); группенфюрер СС генерал-лейтенант войск СС Герман Присс (22.10.1943-20.6.1944) бригадефюрер СС, генерал-майор войск СС Гельмут Беккер (21.6.1944-8.5.1945).

— Все сходится, — удовлетворенно произносит Старик, — вот он — Г. Беккер, командир 3 танковой дивизии СС «Мертвая голова». Однако сколько сменилось командиров… И в Польшу направлена….

— Да, — говорю я, — Гельмут Беккер, будучи оберфюрером СС, был одним из немногих эсэсовцев, награжденных высшей наградой рейха — Рыцарским крестом с дубовыми листьями.

— Оберфюрером СС? — удивленно переспрашивает Старик, — первый раз слышу это звание.

— Это звание шло за штандартенфюрером (полковником) СС, но перед бригадефюрером (генерал-майором) СС, — разъясняю я.

— А почему все они имеют по два звания, тот же Беккер: и бригадефюрер СС и генерал-майор войск СС?

— Есть организация СС (от слова Schutzstaffel — охранные отряды) с иеерархией в 24 звания: от обершютце (низшее) до рейхсфюрера СС Гиммлера, возглавлявшего ее. И есть войска СС, где присваивались армейские звания. Знаю, что самым низшим было штурмман СС (рядовой), которое вроде приравнивалось к званию ефрейтор в войсках вермахта….

— Сколько всяких тонкостей напридумывали эти немцы, — говорит Старик. — Ладно — главное, пока мы на правильном пути, пошли дальше….

— Мы стоим на верном пути! — вдруг патетически провозглашаю я.

Старик удивленно смотрит на меня.

— Мы стоим на верном пути! — с той же интонацией повторяю я.

Удивление Старика нарастает.

— Мы стоим на верном пути!

После третьего моего восклицания Стрик уже немного в замешетельстве. Он, с участливым выражением — мол, не перегрелся ли, ты, часом, открывает рот, но я его опережаю и громко кричу.

— Мы стоим! — здесь я притормаживаю и назидательнейшим тоном произношу, — А, надо — идти!

Старик балдеет, ему нравятся такие примочки.

Долго и от души смеемся. Стараемся такие отдушины делать почаще — ремесло кладоискателя, местами, дело нервенное.

— Удивительнее всего, — отмечаю я, — что в очень обстоятельной книге «Инженерные войска в боях за Советскую родину» об этих укреплениях ничего не упоминается. А ведь инженерным силам и саперам там самое место, где посмотреть, да покопаться….

— Может, засекречено было сразу после войны, — предполагает Старик.

— Вполне возможно, — соглашаюсь я.

Обсуждаем проект дальше. Называем его «Дождевым червем». Уточняем еще ко-какие тонкости….

Все. Детали и мелочи обговорены. Маршрут намечен. Минск-Брест-Варшава-Познань-Сквежина.

Не буду утомлять читателя подробностями нашей поездки. тем более, что ничего особо интересного в пути не произошло. Скажу лишь, что дорога, по которой мы ехали, не хуже наших по покрытию и гораздо лучше по сервису.

Ехать в джипе по такой дороге — одно удовольствие. И я, сменивший до своей первой, не самой лучшей, иномарки, несколько моделей «Жигулей», начиная от «копейки», прекрасно это ощущаю.

Говорю о своих впечатлениях Старику.

Он ошарашивает меня своим ответом.

— Один из директоров компании «Дженерал моторс», — с хитрой ухмылкой вещает он, — сказал так: «Завод, который делает автомобили за 5 тысяч долларов, и они, при этом, еще могут и ездить — это очень хороший завод».

Смеемся. Погода стоит чудесная. Солнце с легкой облачностью….

«Skwierzyna» — гласит указатель перед въездом в город типично немецкого облика.

— Сквежина, — буднично говорит Старик, — сейчас надо найти нашего заботливого внука….

Заботливый внук оказывается очень улыбчивым толстым и бородатым поляком, одетым в джинсы и пеструю рубашку, типа распашонки. На вид ему под пятьдесят.

Старик раскидывает руки и двигается к поляку с намерением дружеских объятий.

О, ще…, — начинает он и спотыкается на этом слове, видя реакцию толстяка.

— О, только не это, — бородач умоляюще выставляет вперед руки, ладонями вперед, он вполне сносно говорит по-русски, — только не это….

Старик останавливается в недоумении, с дурацки разведенными руками и приклеенной улыбкой. Я тоже не понимаю, в чем дело. Поляк боится мужских объятий? Считает, что за этим последует обязательный и долгоиграющий брежневский поцелуй?

Толстяк сразу же развеивает наши сомнения. Он сам обнимает Старика и довольно увесисто хлопает его по спине.

— Понимаете, шановные панове, — возмущенно произносит он, — весьма обидно постоянно слушать предположения о возможной гибели своей родины.

Мы со Стариком недоуменно переглядываемся.

Бородатый толстяк спешит ко мне и дружески похлопывает по моим плечам, слегка обнимая руками.

— Судите сами, — объясняет поляк для тех, кто не понял или сидел в последнем ряду, — отчего-то каждый из граждан бывших советских республик начинает общение с нами, поляками, именно этой фразой: О, ще польска еще не сгинела? Но почему это моя Польша должна погибнуть? Мне это непонятно и удивительно….

Я украдкой смотрю на Старика и, по его несколько смятенному виду, угадываю, что он собирался поприветствовать встречающего, аккурат этим бравым предложением.

— Даже туркмен приезжал весной, заключать договор о поставке газового оборудования, — продолжает обидчиво поляк и тот: О, шшчэ, пульска ашчэ нэ сгынэла, — передразнил он неведомого посланца великого туркменбаши. — А, с чего бы Польша должна гибнуть? Наоборот….

Я смущенно кривлю губы в улыбке. Как раз это словосочетание было и моей нехитрой домашней заготовкой — порадовать поляка познаниями в польском языке. А, тут — вон оно что….

Вспоминаю сразу же и откуда оно всплыло и запомнилось. Во времена моей молодости по телевизору шли очень популярные польские сериалы: «Четыре танкиста и собака» и «На каждом километре». В первом отчаянные польские солдаты громили немцев. А, во втором — отважный польский разведчик (поручик или капитан Клосс) дурил и водил за нос тех же немцев. А наши солдаты всегда приветствовали своих польских союзников, именно этой фразой. Тогда Польша, действительно, была полностью оккупирована и находилась на краю гибели. Вот она и приклеилась, эта фразочка. Естественно, жизнерадостному толстяку вопрос: «жива ли Польша?» и обиден и непонятен. Тем более, что наши бывшие совки, оказывается, всегда с него и начинают общение….

Несмотря на свой весьма легкомысленный вид, бородач страшно деловит. У него уже все готово к нашему приезду. Некоторое время они со Стариком оживленно щебечут на польском языке, с обилием шипящих и свистящих звуков, а потом ударяют по рукам.

— Вшистко едно пшепадать, бешт тэго дъябла! — азартно говорит Старик.

Поляк просто расплывается в улыбке.

Не ручаюсь за точность воспроизведения фразы, но смысл ее, в переводе на русский такой: «А, все равно пропадать, черт возьми!»

Мы быстро загружаем в джип оборудование, сверяясь со своим списком, чтобы не упустить чего-нибудь нужного. Едем мы, судя по всему, в изрядную глухомань и не хотелось бы возвращаться за какой-то необходимой мелочью. К тому же, возвращение у нас считается очень плохой приметой.

Перекладывая в джип два акваланга улыбчивый толстяк, что-то говорит, качая головой. Я улавливаю только слово «дайвинг».

Да, дайвингом нам, конечно, приходилось заниматься. Причем, иногда в самых суровых условиях….

При погрузке новеньких металлодетекторов фирмы «Minelab», вновь происходит оживленный обмен мнениями.

— Minen…, — слышу я пояснения Старика.

Толстяк вновь расцветает улыбкой, но уже несколько недоверчивой.

По-моему, он прекрасно понимает, чем мы собираемся заниматься. Не в деталях, конечно. Надо только надеяться, что он не выдаст нас местной дефензиве, или, как она у них сейчас называется. Тем более, что его услужливость говорит о расчете на наше ответное взаимопонимание к его вопросу.

Радуют многофункциональные аккумуляторные фонари. Их можно подзаряжать от генератора джипа.

Ну, похоже, все. Раскланиваемся с гостеприимным поляком и стартуем к месту непосредственной цели. Через полтора часа мы уже недалеко от нее.

Пересекаем довольно большую реку Obra (не путать с Одрой) и сразу въезжаем в аккуратный городок, дорожный знак на въезде гласит: «MIEDZYSZECZ».

— Вот и Мендзыжеч, — говорит Старик.

Останавливаемся и фотографирумся возле знака.

— Почему Мендзыжеч, — спрашиваю я, — ведь латинской буквы N в названии нет?

— Таковы особенности фонетики польского языка, — важно отвечает Старик.

— Что-нибудь будем покупать?

— Если только карту, какую подробную с указанием фортификационных сооружений Мезерицкого укрепрайона.

— Думаешь таковые имеются?

— Отчего же нет, — убежденно произносит Старик, — у нас вон воссоздали Линию Сталина. От туристов теперь отбою нет. Так, что там уже такого особенного — ты ведь бывал?

— Да, — говорю, — но все равно людям интересно — доты, траншеи….

— Ну вот. А здесь, судя по описаниям — целые подземные города, многоэтажные доты, своя железная дорога. Сам Гитлер по ней из Берлина прибывал. Наверняка такой комплекс отгрохали… Или, хотя бы начали….

Но на вопросы Старика владельцы маленьких магазинчиков и киосков, торгующих газетами, журналами и прочей полиграфической продукцией, лишь недоуменно поводили плечами.

Старик немедленно приходит в возбуждение.

— Просто удивительно, — говорит он, — такое впечатление, что мы не туда попали. Сейчас посмотрим.

Достает карту. Рассматриваем вдвоем. Карта очень подробная, полукилометровка, правда, на польском языке. Старик скачал ее из Интернета и распечатал.

— Вот «Miedzyszecz», — тыкает он пальцем в карту, — другого тут нет… Вот целых три Кеньшицы — одна называется «Keszyca Kolonia»… Скорее всего, она нам и нужна. Заметь слово Колония — значит, жили чужие, стоял советский гарнизон.

— Согласен, — киваю я головой.

— Правда, тут целая куча маленьких озер, соединенных воедино…, — всматривается в карту Старик, — штук пятнадцать, наверное… И на некоторых написано «Stav»… То есть, это, видимо, система искусственных водоемов… Вероятно, созданных с оборонительными целями и входящими в общую систему укрепрайона.

— Пожалуй, так, — соглашаюсь я, — и вокруг этих ставов или прудов обозначены сплошные леса, в которых и находятся доты и прочие инженерные сооружения… Но, заметь — никаких островов на них не значится.

— Возможно островок крошечный. Все. Вперед, — решительно говорит Старик.

Он выходит из машины и что-то спрашивает у молодого мужчины, торгующего под крытым навесом фруктами и овощами.

Мужчина показывает рукой вначале вперед по улице, а потом — направо.

Старик садится в джип.

— Все ясно, — оповещает он, — прямо по этой улице и метров через триста свернуть направо. Дальше все время прямо и упремся в деревню Кеньшица Колония.

Минут через сорок мы подъезжаем к искомой деревне. Перед въездом знак на польском языке «Keszyca Kolonia». Дальше стоит высокий, метра на три, крест с распятием. Въезжаем в деревню.

Старик заходит в первый же дом, окруженный аккуратным, крашеным в синий цвет, забором и палисадником с разнообразными цветами. Слышится собачий лай, а затем голоса на польском языке.

Старик возвращается в сильнейшем недоумении.

— Ты, знаешь? — произносит он, — здесь рыболовецкое хозяйство. В прудах разводят рыбу… Никаких укреплений здесь нет… Местные говорят — может дальше в лесах за ставками и есть. Но дорог туда нет. На джипе напрямую не проедем.

— Н-да, — тяну я неопределенно, — начало поисков что-то не вдохновляет. Как это местные не слыхали о таких мощных укреплениях… Не может такого быть. Или просто не хотят говорить….

— Чего тут скрывать-то, — Старик явно обескуражен, — что будем делать? Есть предложения?

— Все ссылаются на Кеньшицы. Давай сначала посетим две других Кеньшицы, — предлагаю я, — что там нам скажут… А потом будем держать совет.

— Разумно, — соглашается Старик.

Мы снова рассматриваем карту. Прямых дорог нет. Придется возвращаться в Мендзыжеч.

Возвращаемся в исходную точку. Едем по главной улице городка до самого выезда.

Старик вновь расспрашивает о дороге. Бородатый дедок в соломенном канотье объясняет с помощью жестов.

— Будешь штурманом, — возвращаясь говорит Старик, — смотри внимательно. Километра через четыре будет деревня Нетоперек, а в ней надо свернуть направо — будет дорога на обе Кеньшицы. Вряд ли там будет указатель.

Километров через шесть показалась деревня. «Nietoperek» гласил дорожный знак.

Где-то посередине деревни мы сворачиваем на первый же правый поворот и движемся по дороге. Все дороги, пока асфальтированные, хотя местами и потрепанные.

Километров через восемь мы подъезжаем к искомой деревне. Непременный большущий деревянный крест с распятием и дорожный знак «Keszyca».

Я столь подробно описываю наш путь, потому что, возможно, кому-то захочется побывать в этих местах. И ввиду того, что большая часть прочитанного нами об этом укрепрайоне, нашей экспедицией не подтвердилась.

Впрочем, вполне возможно, что мы попали не в то место и побывали не там, где побывали авторы интернетовских и других публикаций о загадочных подземельях Мезерицкого укрепрайона. Авторы очень подробно описывают увиденные ими чудеса, но забывают указать к ним дорогу.

Одно можно сказать с уверенностью — озера с названием Кшива и, с якобы плавучим островом, в тех местах нет. О таком озере не знают жители всех посещенных нами деревень и самого Мендзыжеча. Нет его и на подробнейшей карте этого района….

— Кеньшица, — с удовлетворением произносит Старик, — прибыли по расписанию….

Джип останавливается при виде первого же обитателя деревни. Им оказывается пожилая женщина. Старик выходит из машины и вступает с ней в переговоры. Говорят они минут пятнадцать, а затем двигаются вперед по улице. Заходят в один из домов.

Через некоторое время женщина выходит. Через пару минут выходит и Старик. Его сопровождает высокий худой подросток, лет пятнадцати, в джинсах и черной рубашке.

Садятся в джип.

— Это наш проводник, — говорит мне Старик по-русски, — он обошелся нам в тридцать евро. Не слабые здесь ставки услуг гидов….

— Казик, — произносит парнишка ломающимся баском и протягивает мне руку.

Я бормочу что-то неразборчивое и жму его руку. Неясно, как я должен представляться, надо спросить у Старика.

— Давай, Казимеж, — по-польски говорит Старик, — показывай — куда ехать.

Подросток тыкает рукой вперед. Мы проезжаем деревню и едем дальше. Дорога по-прежнему асфальтированная. Километров через шесть виднеются какие-то полуразрушенные строения. За ними стеной темнеет лес.

Подъезжаем. Дорожных указателей нет, хотя по карте здесь значится населенный пункт, вторая Кеньшица. Похоже здесь действительно был воинский городок. Угадываются остатки КПП (контрольно-пропускной пункт), высятся руины трех длинных трехэтажных казарм, одноэтажной столовой, котельной, водокачки, проглядывается бетон строевого плаца… Но никакого забора нет, хотя местами торчат бетонные столбы.

Джип медленно переваливается через кучи мусора и куски кирпичей. Останавливаемся посередине плаца.

— Куда дальше? — спрашивает Старик проводника.

Тот машет рукой на темнеющий лес, выходит из машины и прощально машет нам рукой.

— Погоди, — говорит Старик, — покажи где входить и прочее… Я заплачу.

Он достает пятидесятиевровую купюру и машет ей. Подросток останавливается и нерешительно возвращается. Затем они довольно долго быстро говорят по-польски.

Подросток с явным сожалением бросает взгляд на банкноту, но поворачивается и бредет назад.

— Что он тебе сказал? — спрашиваю Старика, — о чем так долго говорили.

— Отказался наотрез, — произносит Старик, — говорит очень нехорошее здесь место. Местные сюда не ходят. В лесу мин полно, стрельбу слышали иногда, по ночам призраки бродят в немецких шинелях и касках. Пропащее место. И власти сюда не заглядывают.

Садимся, совещаемся. Решили пообедать и налегке, с двумя миноискателями (металлодетекторами), «японцем» и лопатой, идти в лес — искать доты и подземелья.

После легкого походного обеда идем с указанным снаряжением к лесу. Машину ставим на сигнализацию. Проходим среди каких-то бугров, поросших кустарниками и молодыми деревьями. Впереди возвышенность.

Забираемся на продолговатый приземистый холм и с его вершины видим озеро. Оно длинное и узкое, шириной не более сорока метров. Берега лесистые. А настоящий густой лес, оказывается, начинается только за ним.

Старик достает маленький, но очень мощный (увеличение в восемьдесят крат) бинокль и внимательно осматривает окрестности. Затем пердает бинокль мне.

Озеро имеет форму сапога, как и Аппенинский полуостров, на котором расположена Италия, но, более длинного и с более загнутым и узким носом. Это мы видели и на карте. Налево оно тянется довольно далеко, на несколько километров. И виднеется, впадающая в озеро речонка или ручей. Направо же похоже есть перемычка, по которой можно подойти к лесу. А, возможно, это и мост.

Переглядываемся со Стариком. У него такое же мнение. Идем в том направлении. Выходим на полузаросшую тропу и движемся по ней. Метров через триста подходим к перемычке. Сразу за ней тропа почти исчезает и дальше стеной стоит лес. Сама же перемычка имеет какой-то странноватый вид. Похоже, что она искуственного происхождения.

Так случается — посмотришь на холм, вроде холм, как холм — обычное природное образование. Но интуиция, основанная, вероятно, на практике, подсказывает, что холм этот не простой. Либо он скрывает старинные руины. Либо это древний курган. Или могильник. И в девяти из десяти случаях, так оно и оказывается….

Старик расчехляет металлодетектор и начинает прозванивать с начала перемычки. Примерно на середине детектор басовито гудит.

Старик многозначительно смотрит на меня. Я киваю головой в знак согласия — внизу, под землей, находится очень большая масса металла. Идем дальше.

Вот и лес. Какой-то необычный лес, скажу я вам. И скажу дальше — почему.

В него тянется несколько полузаросших троп, но все они перекрыты двумя плотными изгородями с колючей проволокой. На проволоке висят несколько белых табличек на двух языках.

«Ahtung — minen!» — я понимаю, а остальные с польского переводит Старик: «Осторожно — мины!», «Вход строго запрещен», «Опасная зона».

Вглядываемся — проволока довольно свежая, почти без ржавого налета. Значит поставили, максимум, несколько лет назад.

Мы не ищем обходных путей, понимая, что это бесполезно. Старик быстро возвращается к машине, уносит один металлодетектор и приносит специальные саперные кусачки с длиннющими ручками. Проход в обоих рядах колючки делаем далеко в стороне, чтобы не бросался сразу в глаза. Кусачки режут проволоку запросто, как травянистые былинки.

Я обрезаю несколько веток деревьев и делаю вешки. Старик прозванивает почву детектором, а я втыкаю в землю вешки, через каждые два метра, с двух сторон — это наша безопасная тропа. Лес пока редкий. Кое-где звенит и гудит с различной тональностью, но мы, конечно, не копаем.

Мы опять поднимаемся на пологий холм. И здесь лес становится, буквально, непроходимым. Старик удивленно смотрит на меня и пожимает плечами.

— Ну и дебри! — восклицает он.

Я пораженно молчу. Настоящая тайга. Сплошной бурелом.

Такой лес я видел лишь один раз в жизни. В районе Вуктыла (примерно центр, тогда еще Коми АССР) наша студенческая стройбригада наткнулась на такой лес. Мы не прошли там и двадцати метров, даже с бензопилами….

Поражает обилие громадных камней. Причем, камни без всяких следов мха, многие с тусклым блеском, будто только что вынутые из русла реки. Деревья лежат беспорядочными грудами, в основном громадные ели. Стоящие ели — то очень приземистые, то высокие, с голыми стволами и какими-то карикатурными верхушками.

Кое-где торчат тощие березки. Стволы у них перекручены самым причудливым образом. Такие стволы я видел у карликовых березок (кажется их называют карельскими) опять же в Коми, только значительно севернее, за полярным кругом. Местность та была гиблой с причудливым названием Долина Хальмер-Ю. Местные называли ее еще Долиной Смерти. В ней не было абсолютно никакой жизни, кроме некоторой чахлой растительности, в виде ягеля, который не ели даже всегда голодные олени. Ученые считали, что это геопатогенная зона….

— Ты ничего не чувствуешь? — отрывает меня от воспоминаний, ставший хрипловатым, голос Старика.

— Чувствую, — говорю я.

Действительно, появляется какое-то необъяснимое ощущение нарастания страха. Хочется бежать от этого места. Нарастает паническое настроение. Вероятно, то же, происходит и со Стариком.

Я закрываю глаза и громко, вслух, считаю. То же проделывает и Старик. Мы стараемся попадать в тон друг другу. Это старый проверенный прием восстановления психики, которую зацепило сильнейшим стрессом….

Где-то, на сороковом счете, паника начинает отступать. Прекращаем счет и открываем глаза. Вокруг ничего не изменилось. Все тот же безмолвный лес. Не слышно даже привычного пения птиц.

Присаживаемся на поваленный ствол.

— Что? — спрашивает Старик.

Я пожимаю плечами. Ощущения уже нормальные.

— Скорее всего — геопатогенка, — говорю я, — смотри какие березы….

— Да, я уже обратил внимание, — произносит Старик, — только уж очень сильная геопатогенка….

Различные аномальные зоны попадаются и у нас в Беларуси. Как правило, они бывают возле необычных природных образований. Сильно петляющее русло реки, например. Какие-то покореженные холмы. Причудливые порожистые овраги. Странные, почти неживые леса с чахлой растительностью. Признаком этого является множество необычно искривленых стволов берез и сосен.

Иногда наличие геопатогенной аномальной зоны выдают, так называемые «ведьмины круги». Когда какие-то, не очень известные грибы, обычно беловатого или сероватого цвета растут в лесу или на поляне правильными концетрическими кругами. И тогда грибник или охотник, наткнувшийся на них и начинающий их рассматривать, обычно теряет ориентировку и начинает беспричинно блудить даже в самом знакомом лесу. Я с этим явлением сталкивался. Главное здесь — не глазеть на эти круги, а быстренько убираться прочь подобру-поздорову….

— Какие будут предложения, — спрашивает Старик.

— …было переться за девятьсот километров! — отвечаю я его любимой фразой.

— Будем пробиваться, — соглашается Старик.

Решаем пробираться верхом — по стволам деревьев. Навьючиваем на себя наш нехитрый скарб и начинаем, со взаимной подстраховкой, лезть по лежащим над землей стволам к вершине продолговатой пологой возвышенности.

Дело это, в общем-то нехитрое, цепляешься за многочисленные торчащие вверх сухие и полусухие сучья, поддерживаешь, где необходимо товарища и осторожно ступаешь ногами по верху лежащих стволов.

Иногда они лежат сплошным настилом. Но это-то и плохо. Надо глядеть в оба, чтобы не было гнилых и прогнивших стволов. Рухнешь вниз на землю, а аккурат там и окажется мина. Подбадриваем друг друга тем, что вывески о минах — «страшилки» для любознательных туристов, вроде нас. Уж перед дотами наши их наверняка обезвредили — иначе, как наступать. По минам далеко не понаступаешь.

Позже выяснилось, что советские войска обошли этот укрепрайон с двух сторон — в лоб не полези. И немцы сами оставили укрепления, боясь окружения. Так что мины, все-таки, скорее, были….

Вот и верхняя часть длинной холмистой гряды. Она действительно ощетинилась дотами. В пределах видимости мы насчитали их шесть штук. Выглядели они не очень устрашающе. Заросшие деревьями, кустарником, травой и мхом сплюснутые купола и островерхие терриконы. Лес подступает к ним вплотную. Вероятно, он вырос уже после войны. За дотами также растет лес.

Доты щерятся заваренными и заложенными бетоном многочисленными амбразурами. Идем мимо, прозванивая почву металлодетектором. Есть отдельные электронные сполохи. Но не похоже, чтобы здесь происходило сражение, иначе пули и снарядные осколки звенели бы непрерывно.

Пока ничего не раскапываем, просто вешкой я фиксирую, на всякий случай, наиболее сильные сигналы. Кто из знает, эти мины — какой сигнал они дают? Мы ни разу их еще не выкапывали. Впрочем, говорю это только за себя. Старик в своей, гораздо более обширной практике, возможно и сталкивался с этими подлыми сюрпризами для кладоискателей.

Удалось до сумерек обойти только четыре дота. Ни в один из них доступа нет. В трех случаях признаков входа в дот вообще не наблюдается — то ли он полностью завален, то ли находится где-то далеко в стороне.

Вход в последний дот расположен с тыла и тщательно замурован. Причем не кирпичной кладкой, которую можно легко расковырять, а прочнейшим бетоном. Он единственный и выглядит, как островерхий округлый террикон. Размеры его впечатляют: у основания, вросшего в землю, диаметр — порядка семи метров. Со всех сторон в нем, на разных уровнях находятся отверстия различных амбразур. Вероятно, орудий в нем не было, судя по размерам амбразур. Дот был, скорее всего, предназначен для плотного, подавляющего пехоту, пулеметного огня и снайперского обстрела отдельных целей.

Здесь нас вновь внезапно обдает волной беспричинного страха, но ощущения не так сильны, как перед входом в лес. И она скоротечна.

Я зарисовываю в походный блокнот расположение дотов, стараясь соблюдать масштаб и детали.

Такую систему укреплений мы встретили впервые. У нас в Беларуси тоже хватает укрепрайонов, но они построены по совершенно иному принципу….

Ну да, нечего мне рассуждать на эту тему — я не знаток фортификации и военного дела.

Поскольку быстро темнеет, возвращаемся назад тем же путем. В темноте здесь однозначно не полазишь. И мин никаких не надо — ноги поломаешь, а то и шею свернешь в этих буреломных нагромождениях….

Джип на месте. Обычный обмен впечатлениями. Рассуждения на тему, что может быть внутри дотов. Планирование на завтра. Все это во время ужина.

Вновь изучаем карту. Полукилометровка на польском языке, издания 2004 года. Ну, нет на ней озер с названием Кшива. Кеньшиц — целых три, а Кшив в округе нет. И похожих названий нет. И островов не наблюдается….

Крепкий сон прямо в машине, с включенной, на всякий случай сигнализацией. В зомби в немецких шинелях и касках мы, безусловно, не верим, но…. Места глухие и прямо скажем, неприятные.

Да. Совсем забыл. Мобильники здесь бесполезны — сигнала нет….

Утро какое-то унылое. Странное сочетание солнца и клочковатого серого тумана, клубящегося над озером и возле леса.

Несмотря на включенный на ночь Стариком легкий режим проветривания, стекла в джипе изнутри запотели. На улице по-прежнему тишина. Пения птиц не слышно. Что за странное место….

День, однако, принес удивительные открытия.

Началось все с того, что Старик неожиданно предложил покопаться на перемычке, где прибор выдал басовитое гудение.

Я считал это напрасной тратой времени. Ну, что может быть интересного в земле между двумя частями озерца? Разве мост какой был, да танк туда провалилился, а потом заплыл землей со временем. Судя по тональности сигнала это соответствовало, как раз массе танка. А зачем нам танк?

Но возражать не стал. У нас было принято — если нет железного «контро», значит, предложение проходит….

Копание отняло у нас массу времени, так как подбирались мы к искомому объекту с крайней осторожностью, остерегаясь мин и других опасных сюрпризов. Прошли уже почти метр в глубину и метр в окружности. Гудение прибора и не усиливалось и не ослабевало.

— Дзыннь, — лопата зацепила за металл….

Раскопки отняли еще час. В результате мы откопали бетонное кольцо, диаметром ровно в восемьдесят сантиметров и высотой в сорок пять сантиметров. Верх кольца был закрыт ровным толстым броневым листом, приваренным к четырем арматурным концам, вылезающим прямо из бетонного окончания кольца. Арматурины были толщиной в палец. Броневой лист, точнее плита, пригнана к краям кольца очень плотно.

— С дуба падают листья ясеня, — ахнул Старик.

— …Ничего себе, ничего себе, — докончил я.

Мы молча уставились друг на друга.

— Версии? — коротко рыкнул Старик.

— Это и есть тот плавучий остров, с которого идет ход в подземный эсэсовский госпиталь с теплыми женскими телами, — с ходу выдал я.

— Не пойдет, — не принял шутки мой партнер, — и по описанию не подходит, да и бред это, насчет подземного госпиталя….

— Давай свою, — кротко произнес я.

— Версии пока нет, но эта штука точно куда-то ведет.

— Куда она может вести? Тут до дотов еще метров 120–130.

— Посмотрим?

— Посмотрим.

Старик возвращается к джипу и приходит с портативной электродрелью, титановым долотом и небольшим молотом. Специальное сверло, шутя вгрызается в ржавый металл арматуры. Минут десять-двенадцать работает электродрель. Затем несколько ударов по рассверленным остаткам крепежа титановым долотом, с помощью молота и броневая плита освобождена. Вдвоем мы сдвигаем ее в сторону. Одним концом она падает на землю, а другой упирается в верх бетонного кольца.

Снизу открывается полое пространство и совсем внизу виден аккуратный люк, окрашенный в черный цвет. К нему прикреплено колесо, размером чуть поменьше рулевого колеса автомобиля.

Старик смотрит на меня. Я киваю головой. Иногда мы обходимся без слов.

Он ложится грудью на бетонное кольцо и пытается двумя руками провернуть колесо. Хотя силища у него не маленькая — ничего не получается.

— Слушай, а в какую сторону его крутить, — он поднимается с кольца и отряхивает грудь, — помнишь в подводных лодках такие же? Куда их крутят?

— Черт его зна…, — осекаюсь я, совсем не к месту поминая нечистого, — никогда не был на подводных лодках.

— Я тоже не был, но в фильмах же показывают, как крутят такие колеса, — не сдается Старик, — давай — вспоминай.

Не вспоминается. Ни мне, ни ему.

— Знаешь, что, — говорю я, — оно, наверное, слегка приржавело, давай стукнем по нему молотом. Ржавчина собьется от удара и покрутишь его в разные стороны….

Старик дважды несильно бьет молотом по колесу и вновь пытается крутить его.

— Поддается, — пыхтит он, — против часовой стрелки пошла, зараза….

Люк, звякнув запорами, падает вниз и повисает на петлях. Мы напряженно всматриваемся в темноту. Протягиваю Старику фонарь.

— Вода, — разочарованно пыхтит он и выпрямляется, — на, смотри.

Я беру фонарь. Действительно, внизу колышется, обрамленная стенками трубы, черная вода с маслянистыми разводами. Разочарованно вздыхаю.

Сидим и молчим минут пять.

— А, акваланги у нас на что, — неожиданно говорит Старик, ни к кому не обращаясь.

— Шутишь, что ли, — ворчу я, — я туда не полезу ни за какие коврижки… Хоть пять янтарных комнат на дне… Ты сам подумай….

— А, что думать? Труба куда-то же ведет, надо нырнуть и посмотреть….

— Я туда не полезу….

— Вот заладил — не полезу, не полезу…, — безнадежным тоном говорит Старик, — я полезу….

Снова молчим какое-то время.

— И, кто там может быть? — продолжает Старик нейтральным тоном, — Акула? Спрут? Барракуда?… Ну, рак, какой, в крайнем случае. Да и то — их здесь нет… Ты какую-нибудь живность здесь видел? Хоть бабочку, хоть кузнечика….

— Не видел, — говорю я угрюмо, — ты меня не уговаривай….

— Я себя уговариваю… Эх! Вшистко едно пшепадать….

И он отправляется к джипу. Приносит оттуда сумку с аквалангами и прорезиненными черными костюмами. Одевается. Вешает на пояс с одной стороны специальный десантный нож с набором различных функций. Этот нож может противоположной зазубренной частью пилить даже металл. С другой стороны подвешивает фонарик….

Я слежу за его приготовлениями с безучастным видом.

— Да, не смотри ты на меня, как на потенциального покойника, — свирепеет Старик, — нутром чую, что не простая это труба….

— Слушай, — говорю, — если ты серьезно — то и я полезу. Почем билет в клуб самоубийц?

— Двоим сразу нельзя, — с явным сожалением произносит Старик, — один должен оставаться на подстраховке.

Он привязывает к поясу конец длинного и тонкого нейлонового фала, а барабан со стопором и намотанным на него фалом протягивает мне.

— Если я дерну вот так, — он дергает за конец фала один раз длинно и три раза коротко, — постарайся вытянуть меня назад. Или, если я не подам никаких сигналов в течение пятнадцати минут — тоже вытягивай. Если я дерну длинно три раза, значит все в порядке. В каждом баллоне — на полтора часа. Всего три. Воздуха мне хватит надолго… Вытащишь, если что….

Я с сомнением смотрю на его могучую фигуру.

— Все, — говорит Старик обреченно, — полез. Я внизу высмотрел металлическую лестницу, приваренную к трубе, по ней пока и полезу.

Он натягивает маску и сует ласты сзади за пояс, берет в руку фонарь. Залазит задом в бетонное кольцо и становится на обрамление нижнего люка.

— Придерживай за фал, — произносит он и начинает спускаться вниз.

Я быстро прикрепляю барабан с фалом к черенку лопаты и перебрасываю лопату поперек бетонного кольца. Подтравливаю фал вручную. Он на какое-то время застывает, а затем начинает быстро разматываться….

Я смотрю на часы. Проходит уже двенадцать минут. Размышляю, как же реально оказать помощь, если Старик попадет в беду.

Пятнадцать минут.

Беру черенок лопаты наперевес двумя руками и начинаю тащить к себе, одновременно наматывая фал на черенок. Не поддается. Тащу сильнее….

Неожиданно следуют три длинных рывка фала.

Что такое? Значит, все в порядке?

Слегка дергаю за фал, как бы требуя подтверждения.

В ответ три длинных рывка.

— Фу, — бормочу я, — вроде все нормально….

Старик возвращается ровно через тридцать семь минут.

Стягивает маску. Лицо бледное, как алебастр, но улыбающееся.

— Натерпелся страху, — смущенно признается он.

— Ну — что там? — мне не терпится.

Старик садится на край бетонного кольца и, не торопясь, обстоятельно, рассказывает….

И вот мы собираемся под воду вдвоем. Старик упаковывает в водонепроницаемый мешок своего «японца». Я укладываю в такой же мешок два многофункциональных аккумуляторных фонаря, Походный блокнот, рулетку, несколько плиток шоколада, маленькую фляжку со спиртом, спички, таблетки сухого спирта для разжигания огня и прочие мелочи необходимые в экстремальной обстановке и поисковой работе.

Первым спускается Старик. Я жду когда его голова скрывается под водой и лезу следом. Под водой очень темно. Включаю герметичный фонарик. Луч света вырывает ржавые ступеньки, уходящие вниз. Они сделаны из толстой арматуры и сварены в виде лестницы, прикрепленной к стенке трубы.

Перебирая руками по арматуринам, двигаюсь вниз. Это несложно, поскольку в моем поясе упакованы тяжелые свинцовые пластины, сами тянущие под воду. Стенки трубы покрыты толстым слоем белесой слизи.

И хотя Старик возвратился в первый раз благополучно, меня не отпускает чувство страха перед неизвестностью, таящейся в далекой глубине. Правильнее сказать, мне жутковато. К чувству дискомфорта сухопутного существа, оказавшегося под водой, добавляется ощущение клаустрофобии — боязни закрытого пространства в тесноватой трубе. Стоит немая тишина, прерываемая лишь шелестом пузырьков, выделяющихся из акваланга.

Ширина между ступеньками составляет около сорока сантиметров. Считаю их для того, чтобы определять пройденное расстояние, а также с целью отвлечения от мрачных мыслей…

На тридцать второй ступеньке нога упирается в твердую поверхность. Так, значит, глубина вниз — около двенадцати метров. Свечу вокруг фонариком — слева темнеет овальное отверстие. Его размеры по высоте раза в два больше. Ширина приблизительно такая же. Других ответвлений от вертикальной трубы не обнаруживаю.

Лезу в овал. Впереди, уже достаточно далеко, мелькает свет фонарика Старика. Спешу следом. Попробовать одеть ласты и плыть? Во-первых, особо не размахнешься, а во-вторых, наверное, поднимется муть от резких движений. Иду, сильно согнувшись.

Стрелка компаса показывает прямо на запад. Значит, движемся к дотам. Считаю шаги и посматриваю по сторонам, подсвечивая фонарем. Боковых ответвлений нет. Вода слегка мутная, никаких подводных обитателей, не говоря уже о рыбах, не видно.

На двухсот восьмом шаге часть головы неожиданно оказывается над водой. С каждым шагом поверхность воды уходит вниз, и вскоре я уже стою рядом со Стариком на сухом участке овальной бетонной трубы. Он меня поджидает и сообщает, что в первый раз дошел только досюда. Потому что дальше коридор еще более расширяется, и начинаются ответвления в разные стороны.

Мы снимаем акваланги и укладываем их в сумку. Черные прорезиненные костюмы не снимаем. Их специальная подкладка позволяет и не замерзать и не потеть чрезмерно.

— Судя по всему, — вполголоса произносит Старик, — труба, или как ее называть, постепенно поднималась вверх и уровень воды, соответственно опустился.

— Вероятно, первоначально, она на всем протяжении была сухой, — делюсь своими соображениями я, — и использовалась, как запасной выход или вход. Но со временем, вода постепенно проникла через различные неплотности и полностью ее затопила.

Старик немного размышляет, а затем утвердительно кивает головой, соглашаясь с моим мнением.

Я, тем временем, делаю первые зарисовки маршрута в походном блокноте, с обозначением приблизительных расстояний.

Двигаемся дальше. Фонари включены. Сумку с аквалангом берем с собой — вдруг впереди еще будут водные преграды. По моим расчетам, мы где-то метрах в восьмидесяти от вершины гряды. Стрелка компаса по-прежнему смотрит на запад, отклонившись севернее лишь на полделения.

Метров через двадцать овальная труба приводит нас в довольно обширный тоннель. В высоту он немногим более двух метров. Свод овальный. Ширина, порядка трех с половиной метров. Обычно мы делаем точные замеры рулеткой, но сейчас не до этого.

Но никаких признаков железнодорожной колеи нет. Зато слева по стене тоннеля, на высоте головы, начинается кабельная электрическая проводка. На потолке, через каждые пять метров, висят электролампы, затянутые густой металлической сеткой.

Справа чернеет узкое боковое ответвление. Свечу фонариком — ход заложен довольно свежей кирпичной кладкой. Ну, свежей — может сильно сказано, но уж никак не времен войны.

Старик подзывает меня взмахом руки. С его стороны тоже, только несколькими метрами дальше, также боковое ответвление. И так же заложено аккуратной кирпичной кладкой.

Никаких летучих мышей и прочих нетопырей не видно. Нет и следов их естественной деятельности. Абсолютно никаких живых организмов — даже вездесущих муравьев и комаров. И угнетающая всеобъемлющая тишина.

Не торопясь идем дальше. Справа вновь боковой ход, уже более широкий, свечу туда фонарем и….

Яркий луч света пропадает вдали, уткнувшись в плавный поворот. Сигнализирую Старику. Пока он подходит, набрасываю очередные зарисовки в походный блокнот.

— Давай иследуем — что там, — шепотом предлагает Старик.

Согласно киваю головой. Идем гуськом, так как по-другому — тесновато. Проходим плавный поворот налево и вновь, через метров десять, упираемся в кирпичную кладку.

Внимательно осматриваем, освещая фонарями. Разломать ее, в общем-то, несложно с нашими инструментами. Но….

Во-первых, инстументов у нас с собой нет.

И, во-вторых, целесообразнее идти по главному ходу, пока нет препятствий.

Возвращаемся. Продолжаем движение по главному тоннелю. То справа, то слева попадаются замурованные боковые ответвления. Метров через шестьдесят упираемся в бетонную перегородку, с узкой бронированной дверью посередине. Никаких запоров на ней не видно. Скорее всего, она открывалась набором цифр, скрытых в черной металлической коробочке, вмурованной в бетон сбоку от двери. Всего лишь пять цифр, от 0 до 4, виднеются на черных кнопочках и одна кнопка побольше без цифры.

Открыть эту дверь нашими усилиями невозможно, даже, если бы мы случайно угадали набор цифр — электричества здесь все равно нет. Дверь же, судя по отсутствию всяких ручек, открывается электроприводом.

Придется возвращаться назад, брать необходимые инструменты и попытаться разобрать намеченную кладку.

Бредем назад. Через десяток метров Старик внимательно осматривает замурованный боковой ход, находящийся справа. Подзывает меня. Тыкает пальцем в кладку.

Вглядываюсь. Да, кладочка здесь слабенькая, с широкими щелями, углубив которые, можно расшатать кирпичи и вытащить их.

Работаем попеременно — то саперным топориком, то ножами, и, минут через двадцать, проделываем в кладке отверстие, в которое можно протиснуться.

Поочередно пролазим через него. Идем по узкому и низкому ходу гуськом и согнувшись. Метров через тридцать подходим к бетонному расширению, типа тамбура. В тамбуре шесть бетонных ступеней, которые ведут к круглому люку с колесиком посередине. Сверху в люке находятся глазок, дающий отблеск стекла, снизу отверстие, диаметром сантиметров шесть, закрытое изнутри стальной заслонкой.

Переглядываемся. Первое отверстие, несомненно, смотровой глазок. А, второе, с большой долей вероятности — амбразура для стрельбы по непрошенным гостям.

Вне всякого сомнения, в данном случае мы относимся к категории непрошенных гостей. Не шарахнут ли по нам из амбразуры, если попытаемся открыть люк? Я легонько стучу топориком по люку. Он отвечает типичным броневым гудением. Ждем, плотно прижавшись к боковой стенке тамбура. Все тихо.

Старик берется за колесико и смотрит на меня. Я киваю головой. Он пробует крутить в разные стороны и колесико поддается вращению против часовой стрелки.

Осторожно открываем люк и поочередно в него пролазим. Мы оказываемся внутри железобетонного дота….

Даже изнутри дот поражает своими громадными габаритами. Возможно потому, что он абсолютно пуст. Прямоугольное помещение размерами, четыре на шесть метров и в высоту метра два, не содержало никакого имущества. Зажженые в режиме дневного света наши фонари отчетливо высветили его серую бетонную внутренность.

Длинную сужающуюся к выходу амбразуру для артиллерийского орудия закрывает стальная заслонка, похоже, наглухо заваренная, поскольку через нее не проникает ни лучика дневного света. Пол весь почему-то стальной.

Но перед амбразурой лежит полукруглый железобетонный постамент, из которого посередине выступает толстенная стальная ось. Бока постамента, вплоть до передней стенки обрамлены полукруглыми желобами, которые также отсвечивают сталью. Видимо здесь раньше стояла неслабая пушка, что-то типа крепостной, и желоба служили для ее отката после выстрела. Сразу оговорюсь — специалист в этом деле я никакой. И это мои, чисто умозрительные рассуждения.

Сбоку постамента из груды бетонной мешанины торчат четыре направляющих, в виде тонких двутавровых балок, заканчивающихся каркасом. Что-то, похожее на подъемное устройство.

Перед постаментом, чуть левее, стоит высокое металлическое креслице. Спинка и сиденье у него высверлены специальными круглыми отверстиями. Чтобы артиллерист не потел, что ли? Креслице можно было вращать вокруг своей оси. Тем самым, видимо, регулировалась и его высота.

Правее постамента и чуть вперед высится, точно такое же, но еще более высокое, креслице. Перед ним на ножке подставка, типа нотного пюпитра. На подставке чернеют несколько кнопок, снизу торчат обрывки проводов. Пульт управления? Чем?

Сверху перед креслицем свисает круглая стальная трубка, диаметром пару сантиметров. Конец ее изуродован. Остатки стереотрубы или перископа?

Рядом со вторым креслицем громоздится четырехярусный металлический стеллаж, длиной метра два. Стеллаж для боеприпасов?

С боков и сзади на стенках дота, на разном уровне, три квадратных отверстия, забранные стальными решетками. Принудительная вентиляция?

На потолке висят две небольшие выпуклые густые металлические сетки. Это, пожалуй, электрическое освещение.

Помимо того круглого люка, через который мы проникли в дот, внутри было еще три люка.

Квадратный люк в заднем правом, от амбразуры, углу был намертво заварен. Вход в помещение, где спят, едят и справляют прочие житейские дела защитники дота?

Один круглый люк, со следами крепления крышки, находится в заднем левом углу. Другой, тоже круглый, с висящей стальной крышкой чернеет на потолке, посередине задней стены дота. С пола по стенке к нему протянулась лесенка из толстых прутьев, окрашенных черной краской.

Старик кивает на нее головой и поднимает с пола свой фонарь. Он лезет вверх первым, я за ним. Краска на лесенке не несет на себе следов частых перемещений — машинально отмечаю я.

Вверху мы попадаем внутрь стального бронеколпака. Это определяю я, постучав по стенке саперным топориком, со множеством различных загогулин для производства разных саперных дел. Стенка отзывается мощным басовитым гулом. Бронеколпак имеет форму сплюснутого с боков гриба. Изнутри его размеры, где-то в районе: три на четыре метра.

Здесь только две узких амбразуры для крупнокалиберных пулеметов. Одна лобовая и одна боковая. Они закрыты стальными заслонками, но через узкое перекрестье горизонтальных и вертикальных щелей амбразур (вероятно обзорных) пробиваются лучи света.

Того же типа креслица перед каждой амбразурой. Старик забирается в близлежащее к нему креслице и начинает внимательно исследовать рабочее место пулеметчика.

Я лезу в креслице перед лобовой амбразурой. Справа на оси возвышается маленький штурвальчик с рукояткой вверху. Ага, вот почему только два пулемета…. Бронеколпак может вращаться с помощью этого штурвальчика и перекрывать любые сектора обстрела со всех сторон.

На стенке висит двухярусная полочка. На ней громоздятся черные эбонитовые обломки каких-то аппаратов. Освещаю фонарем. Остатки телефонного аппарата. Значит, дот был телефонизирован. Зацепляю пальцами сломанные посередине широкие плотные наушники. Ну, это-то понятно — при стрельбе необходимо закрывать уши. Если в стальном колпаке работают сразу два крупнокалиберных пулемета — можно представить какой грохот и лязг здесь стоят. А если в бронеколпак угодит снаряд извне? Пожалуй, моментально и оглохнешь.

Пытаюсь прокрутить штурвальчик. Ничего не получается. Видимо, поворотный механизм заклинен. Либо неисправно гидроприводное устройство механизма.

Наконец, приникаю к смотровым щелям. Если бы не выросший густой лес, вся местность была бы видна, как на ладони. Но и так — сквозь верхушки елей хорошо просматривается озеро, а правее видны развалины военного городка и наш, сиротливо стоящий, джип. Обзор для стрелка выбран прекрасный — любая точка фронтальной плоскости простреливалась.

Замеряю через щель толщину брони. Очень не слабо — 120 миллиметров! Чем возьмешь такую толщину? «Дорой», что ли? Или «Карлом»? Какие там у немцев еще были сверхкрупнокалиберные осадные пушки?

Машу Старику рукой на предмет обмена местами.

Из боковой амбразуры виден только дот в виде островерхого округлого террикона. Похоже, тот, который мы видели снаружи. Ну и лес, естественно, и прилегающие окрестности. Ничего интересного.

Старик также пытается прокрутить штурвальчик. Но и его сил не хватает….

Вновь спускаемся вниз.

В круглый люк с оторванной крышкой, ведущий вниз, я лезу первым. По металлической лесенке спускаемся в весьма захламленную комнату.

Помещение небольшое, примерно два на три метра. Здесь очевидно произошел взрыв. Включаем режим дневного освещения на обоих аккумуляторных фонарях. Становится совсем светло, хорошо видны все детали.

Бетонные стены и потолок иссечены беспорядочными неровными шрамами. Это, вероятно, следы осколков, образовавшихся при взрыве. На полу густой и плотный слой мусора: куски бетона, кирпичей, рваные ошметки металла, изломанные деревянные дощечки темного зеленоватого цвета. Я присматриваюсь к одной из них, поднимаю и показываю Старику.

На ней изображен череп со скрещенными костями и змеится черная надпись на немецком языке: 3 SS-Panzer— Division «Totenkopf».

— Вот она и дивизия «Мертвая голова», — ликующе говорит Старик, — это кусок какого-то ящика из имущества дивизии.

Я согласно киваю головой.

Продолжаем осмотр. Но больше ничего интересного не попадается.

У стены, противоположной лесенке, по которой мы спустились, стоит искореженная металлическая конструкция. Это явно фрагменты небольшого лифтового устройства или электроподъемника. Рядом на стене остатки электрощита с рубильником и тремя кнопками внизу. Торчат куски кабеля и разноцветных проводов.

Металлические направляющие выгнуты взрывом как распустившийся цветок. Их остатки торчат из потолка, в котором также видны контуры заваленного сверху проема. Искореженная платформа, размером, примерно 1 м х 0,5 м свисает к полу. В углу валяется оторванная крышка люка.

Осматриваемся. Для складского помещения эта комната мала. Значит….

Переглядываемся. Старик расчехляет и включает своего «японца». Прозваниваем стены. За одной из них полость. Но никаких следов проема или люка на ней не находим.

Прозваниваем пол. И под полом очень обширная пустота. Пытаемся разобрать проем, ведущий вниз, откуда выходят направляющие подъемника. Бесполезно. Здесь нужен сварочный аппарат и бетонобойное устройство.

Придется искать входы в эти пустоты из каких-то других помещений. Впрочем, приходим к выводу, что искать нужно вход только в нижнюю пустоту. Судя по всему, там находится просторное складское помещение. Поиски люка в полу ни к чему не привели. Да, его и не должно здесь быть. Если внизу склад, то не через люк же заносили туда его содержимое. А хранить там могли разное: бочки, ящики, мешки и прочее, что бывает на складах. Через вертикальные люки это не затащишь. Значит должен быть нормальный вход, типа двери.

Получается, что помещение, в котором мы находимся — промежуточное. Что-то вроде щитовой, откуда управляли подъемным устройством.

Присаживаемся на корточки и тихо совещаемся. Тишина вокруг, буквально, могильная — сюда не доносится ни звука. Вначале мы очень возбуждены. Склад — значит, вполне могут храниться ценности, вывезенные из Кенигсберга. В том числе — страшно даже подумать — и Янтарная комната….

Затем пыл поостывает. Наверху железобетонный дот со стальным бронеколпаком в навершии, в котором, судя по размерам амбразур, стояло артиллерийское орудие и два крупнокалиберных пулемета. Внизу склад. Дот и склад соединены электроподъемником.

Что, предположительно, может находиться на складе?

Правильно. Ящики с орудийными снарядами и патронами, а также необходимые запасы продовольствия. Консервы, вода, сухари и прочее, что понадобится защитникам дота при длительной осаде его противником.

И все же некоторая надежда, на иное содержимое складского помещения есть….

Догадываетесь?

Совершенно, верно. Это дощечка с надписью 3 SS-Panzer— Division «Totenkopf». Именно она вселяет в нас надежду, что на складе могут храниться и иные предметы и вещи. Ведь не будут специально для эсэсовской, пусть и элитной, танковой дивизии делать специальные артиллерийские и танковые снаряды и патроны, а также какие-то особые продовольственные запасы.

И вряд ли танковая дивизия бросит свои танки и осядет в подземных казематах для защиты Мезерицкого укрепрайона. Лишилась всех танков? Нет, она еще была вполне боеспособной и позже принимала участие в большом контрнаступлении немецких войск в Венгрии, в районе озера Балатон. В марте 1945 года. В последнем немецком наступлении, из которого Гитлер и его генералы хотели сделать Красной Армии вторые Арденны….

Наличие маркированной дощечки свидетельствовало о том, что какое-то имущество складировалось здесь в таре, принадлежащей эсэсовской дивизии «Мертвая голова». Что могло содержаться в маркированных ящиках интендантской службы дивизии? Что складировалось в подземельях укрепрайона? Временно? Постоянно?

На эти жгучие вопросы нам еще предстояло ответить….

Красивое солнечное утро. Лишь над озером колышатся клочки тумана, ближе к лесу сбивающиеся в сероватые комки.

Сегодня решающий день. Опускаю все наши четырехдневные скитания по необъятным раскидистым подземельям Мезерицкого укрепрайона. Без преувеличения — это трехуровневый (а, может и больше) подземный …. Трудно подобрать название. Город — не город, гарнизон — не гарнизон…. Короче — оборонительный комплекс. Железобетонные доты, жилые и технические помещения, склады, бесчисленные тоннели, проходы, лазы, колодцы, подземные коммуникации в виде вентиляционных шахт и ходов….

Как раз через вентиляционный ход мы и проникли в искомый склад, поскольку стальная дверь, ведущая в него извне, была завалена (возможно взрывом), а сверху из щитовой, туда проникнуть было невозможно, вследствие взрыва. Составив подробную, в масштабе, схему подземного лабиринта, мы просто вычислили, откуда в него можно подобраться….

… Двойная вентиляционная решетка с грохотом падает куда-то вниз. Я проползаю еще полметра и свечу фонарем вниз.

— Ну, что там? — нетерпеливо спрашивает сзади Старик. Комплекция у него значительно мощнее моей и ему труднее передвигаться и действовать в этих катакомбах.

— То, что доктор прописал, — неуклюже шучу я от радости. — Склад… Именно, он — родимый….

— Спуститься можно?

— Можно. Надо только развернуться….

Ползем назад, вперед ногами, до крошечного помещеньица, где сходятся пять вентиляционных ходов. Разворачиваемся. Я защелкиваю карабинчиком на груди, подмышками, прочную пластиковую ленту, которой привязан прочный нейлоновый шнур. Старик защелкивает у себя на поясе катушку, на которую намотан этот шнур. Стопорное устройство позволяет потихоньку вытравливать его длину.

Но, как оказалось, далеко вниз спускаться не пришлось. Высота склада была всего около двух метров… Старику я просто подставил пустой снарядный ящик.

И вот мы внизу. Помещение большое, в форме квадрата и все заставлено стеллажами. Измерить его затруднительно — стеллажи расположены не только горизонтально входной двери, но кое-где и вертикально. Все сделано очень аккуратно и вероятно продуманно. На вид, метров двести квадратных, не меньше. Проходы между стеллажами узкие.

Включаем фонари на функцию дневного света и начинаем медленно его исследовать. Выражаем опасения насчет возможного заминирования.

На стойках стеллажей висят металлические таблички с надписями по-немецки. На первом стеллаже стоят громоздкие ящики темно-зеленого цвета с маркировкой и надписями на немецком языке. Маленьким ломиком осторожно вскрываем его. Слышится ужасный скрип — гвозди уже изрядно проржавели, хотя, на наш взгляд, в складском помещении сухо.

Сверху под дощечками лежит плотная черная вощеная, на ощупь жирная, бумага. Осторожно ее убираем. Под ней в три ряда по четыре штуки, в каждом ряду лежат округлые предметы, завернутые в промасленный пергамент.

— Снаряды? — пытаюсь угадать я.

— Снаряды не заворачивают, — произносит хрипло знающий толк в этих вещах Старик.

Достает одну штуку и осторожно разворачивает.

Нашим глазам предстает круглый рубчатый и, конечно, пустой немецкий солдатский термос.

Разочарованы. Пропускаем, подобные первому, ящики….

Опускаю дальнейшие поиски, на которые мы потратили два дня. Янтарной комнаты и иных сокровищ Третьего рейха мы здесь не обнаружили. Но….

Больше всего здесь было ящиков с боеприпасами. Узкие и тяжелые ящики хранили различные снаряды. Помимо своего калибра они разнились еще и разноцветными каемками в торцах: красные, оранжевые, черные, зеленые, желтые. Вероятно, это были знаки различия снарядов по их функциям. То есть, допустим, осколочные, зажигательные, бронебойные, фугасные и прочие, какие там еще бывают.

Много было ящиков со скрученными пулеметными лентами. Судя по размерам, они были весьма крупного калибра. каждая лента была упакована в отдельный цинк с ручкой и продолговатым четырехугольным отверстием вверху.

Обычные патроны хранились тоже в запаянных зеленых цинковых коробках с черной маркировкой, в которой крупными цифрами различался калибр. Вес каждого цинка был килограммов пятнадцать.

Других боеприпасов не было, за исключением, пожалуй одной курьезной и одной непонятной находки.

— Смотри-ка, ящики с мылом какой-то идиот поставил среди боеприпасов, — удивился я вытягивая из очередного ящика продолговатый желтоватый брусок хозяйственного мыла с клеймом посередине.

Старик присмотрелся и понюхал кусок.

— Это взрывчатка, тол, — сказал он коротко.

Я едва не выронил кусок из руки… С величайшей осторожностью положил его на край стеллажа.

— Тол?

— Ну, да, — подтвердил Старик, — только бояться нечего — без детонатора он не взорвется. Когда мы жили на Кавказе, я в детстве столько выплавил его из снарядов и бомб… Только мины не трогали, боялись. А тол продавали рыбакам….

Еще одной находкой, так нами и не определенной, явились два ящика, наполненные круглыми медными трубками. Трубки были толщиной в палец, примерно десятисантиметровой длины и запаяны с двух концов. Вскрывать мы их не стали — вдруг какие-нибудь взрыватели. Если все здесь рванет….

Ящиков с продовольствием было, пожалуй, поменьше. Не буду всего перечислять. Консервные банки и плоские жестянки различных размеров составляли большую часть их содержимого. Причем, ящики были с очень широкими щелями, чтобы было сразу видно, что в них находится. Тушенка, рыбные консервы и сгущенка — выбор был небогат.

Другие ящики содержали пакеты и мешки с крупами, макаронами, пиленым сахаром, мукой, сухофруктами, шоколадом, кофе. И здесь также была необычная находка. Несколько картонных ящиков были наполнены ровными прямоугольными пергаментными брикетиками, похожими на современные сухих супов.

Старик развернул один из них. Принюхался.

— Масло, — с сомнением сказал он, — сливочное масло. Не может такого быть — столько лет прошло… Чтобы оно сохранилось….

— Может, — убежденно произнес я, — немцы уже тогда использовали химию на всю катушку и изготавливали различную синтетику и ее производные. Синтетический бензин, например. Эрзац-продукты. Эрзац-обмундирование.

— Точно, — согласился Старик, — это эрзац-масло, вернее эрзац-маргарин, потому и не испортился за столько лет.

Спиртных напитков, во вском случае в бутылках, мы не нашли.

Наконец мы добрались до запасов с обмундированием….

Но, забегая вперед, чтобы не тратить время читателя на перечисление всего найденного на складе, скажу коротко.

Там было много чего еще. Двухсотлитровые бочки, герметично закрытые, в которых что-то булькало (дизтопливо или бензин). Мешки с цементом. Банки с краской. Металлические десятилитровые канистры, из которых резко пахло спиртом (попробовать не рискнули). Различные медикаменты. И еще целая куча всяких полезных вещей, могущих послужить осажденному на длительный срок подземному гарнизону.

Самые интересные находки нас ждали в ящиках с обмундированием. Они стояли на последнем стеллаже возле самой входной двери, замурованной извне. И главное — эти ящики все имели специальную, знакомую уже, маркировку «3 SS-Panzer— Division „Totenkopf“». То есть третья танковая дивизия «Мертвая голова».

Невскрытые три ящика содержали новенькие немецкие противогазы. Следующие невскрытые 7–8 ящиков нас весьма удивили.

— Трусы, что ли? — Старик вертел в руках, так и сяк, некую песочного цвета вещь, наподобие мужских трусов, — так длинноватые, как у баскетболистов. И на хрена на них карманы?

Но обнаружив в следующих ящиках такого же цвета мундиры, вроде легких френчей с накладными карманами и кепи с большими козырьками, догадались:

— Это же шорты! А все вместе, форма для жарких мест.

И, действительно, уже дома, мы убедились, что войска СС имели и специальный вариант тропической формы, которая использовалась, как в Африке, так и на южном фронте в войне с СССР.

Все остальные ящики были уже вскрытыми, но до конца не опустошенными.

Здесь нас также ждали загадочные находки.

Несколько металлических коробок, наполненных маленькими цифрами из белого металла (от 1 до 17), имевшими специальные усики для крепления. Последующие домашние изыскания показали, что это литеры, крепившиеся на погоны, именно в частях дивизии «Мертвая голова» для обозначения нумерации батальонов.

Одну коробку кладем в сумку.

Еще одна красивая металлическая коробочка с готическим шрифтом. Мы открывали ее с надеждой на какой-нибудь редкий орден Третьего рейха.

— Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами, — тотчас загадал Старик, — а, может, и с бриллиантами….

Но там оказалось около десятка абсолютно непонятных приспособлений.

В коробочке лежали, упакованные в ватных гнездах, металлические пластинки, размером менее одного сантиметра, с небольшой ручкой, утыканные острыми крохотными иголочками. Что это?

Никаких вразумительных версий построить не удалось — иголочки были расположены хаотично и ничего не напоминали. Коробочку забираем с собой.

В черной коробке из плотного картона были уложены маленькие коробочки из серого и темно-синего сафьяна.

— Уже лучше, — пробормотал Старик, открывая серую коробочку.

В коробочке сверкнула золотом фашистская свастика, на середине которой был прикреплен круглый венок с эсэсовскими рунами (молниями внутри), зацепленным колечком к трапецевидной разноцветной орденской ленточке. На обратной стороне свастики стояла цифра 25.

В темно-синих коробочках лежали такие же свастики, только серебряные и с цифрой 12 позади.

— Явно эсэсовские ордена, — обрадовался Старик, — ни разу на клубе (так он называет место сбора коллекционеров в ДК железнодорожников) не встречал. Вот и золотишком разжились, да еще и раритетным….

Позже выяснилось, что это эсэсовские награды за службу в СС. Первый знак отличия — за 25 службы, а второй — за 12. И, увы, золотым первый знак не был, а всего лишь позолоченным. Хотя и очень редким.

Коробка отправляется в сумку.

Длинная коробочка — что-то вроде большого пенала. Старик сдвигает крышку. Внутри, в обшитых черным бархатом гнездах, стоят золотые овальные знаки. Всего их восемь штук и два гнезда пустых. Вынимаем, каждый по знаку. Рассматриваем.

Знак представляет собой овальный круг с венком из чеканных дубовых листьев. Вниз острием, вертикально, венок пересекает эсэсовский кинжал. На острие кинжала вычеканен человеческий череп, у рукоятки — свастика на круглом основании. Лезвие кинжала обвивают змеиные туловища с головами — всего пять голов. Знак сияет золотом в свете фонарей. Очень красив. На обратной стороне вычеканена римская цифра I и по венку змеится готическая надпись на немецком языке.

Высказываем предположение, что им награждались за особые заслуги солдаты и офицеры дивизии «Мертвая голова» (ведь на кинжале их символ — мертвая голова).

Впоследствии оказалось не так. Это был нагрудный знак «За борьбу с партизанами», вручавшийся в качестве награды эсэсовцам (а в конце войны и солдатам и офицерам вермахта). Он имел три степени: I степень — позолоченый (к сожалению знак оказался не золотым, как мы считали), им награждали за сто дней боев с партизанами, II степень — посеребренный (за 50 дней боев) и III степень — бронзовый (за 20 дней боев). Найденные нами знаки были редкими.

Во втором вскрытом ящике, на дне, вперемежку валялись пуговицы, пряжки ремней и кокарды на верхнюю тулью эсэсовской фуражки.

Пуговицы были большими и маленькими, металлическими, окрашенными в светлозеленый цвет. На них был изображен череп.

Пряжки были латунными и прямоугольными. Наверху изображен орел с рапростертыми крыльями, опиравшийся на круг, со свастикой внутри. Второй большой круг, шедший от середины крыльев, содержал готическую надпись: «Unsere Ehre ist die Treue».

Дома нам ее ее перевели: «Наша честь — верность». Оказалось, что это эсэсовский девиз.

Кокарды представляли собой изображение орла с распущенными перьями, повернувшего голову налево и держащего когтями знак в виде круга со свастикой внутри. Он был вышит серебряными нитями на такой же формы плотном черном подбое.

Позже выяснилось, что этот знак крепился не на тулье фуражки, а на левом рукаве эсэсовской формы, вместо неудобной, носившейся ранее красной повязки со свастикой.

Все это было ссыпано в целлофановый пакет и убрано в сумку.

В следующем вскрытом ящике на дне валялось две картонных коробки. В них оказались, завернутые, попарно, в плотную бумагу, эсэсовские офицерские петлицы. Их было всего сорок пар.

Каждая пара содержала две петлицы на плотной черной материи. На одной были изображены эсэсовские руны, в виде двух серебряных зигзагообразных молний, на другой четыре серебряных четырехугольных шишечки по углам петлицы и две серебряных полоски внизу. Петлицы соответствовали эсэсовскому званию оберштурмбанфюрера СС (соответствует званию подполковника вермахта).

Никаких других петлиц не было, равно как не нашли мы и эсэсовских погон.

Четвертый вскрытый ящик содержал наши самые ценные находки.

В плоских, обтянутых черной кожей футлярах, лежали наградные эсэсовские кинжалы с ножнами.

Старик аж присвистнул, открыв первый футляр. На нижней стороне футляра был пристегнут кинжал, на верхней — ножны.

Кинжал был красив какой-то строгой, с мистическим оттенком, красотой. Сталь клинка прямо холодила кровь. Рукоятка черная, слегка округлая, посередине изображена эсэсовская эмблема орла с распростертыми крыльями, держащего в когтях круг со свастикой. На другой стороне медальон с рунами (молниями) СС. Рукоятка сверху и снизу отделана серебром. На клинке выгравирована уже знакомая надпись: «Unsere Ehre ist die Treue».

Ножны изготовлены из серого металла, кончик украшен серебром. Вверху специальная серебряная защелка, фиксирующая кинжал в ножнах. К ней прикреплена коричневая кожаная петля (или, как ее назвать) для крепления к поясному ремню. Рядом пристегнут разноцветный темляк.

Старик в полном восхищении. Говорит почему-то шепотом:

— На клубе (так он называет клуб ДК железнодорожников, где собираются коллекционеры) один мужик продавал такой кинжал, только с царапинами на ножнах и рукоятке, за шесть тысяч зеленых….

— И, что? — спрашиваю я тоже шепотом.

— Никто не купил, — говорит он, — хотя по каталогу он стоит в четыре раза дороже. Да и подделок все боятся. Сейчас все, что хочешь, изготовить можно. А здесь же оригиналы.

И он принимается щелкать портативным цифровым фотоаппаратом. Сверкает вспышка, зловеще оттеняя холодный кинжальный блеск.

— Для доказательства подлинности, — поясняет он, снимая все вокруг.

Кладет камеру в карман и вздыхает.

— У нас и коллекционеров-то таких серьезных нет… Сколько ж их здесь?

Футляров оказывается шесть штук.

— Тысяч сто пятьдесят за них можно получить, — произносит Старик. — Только как продать? Только в Германии или в России. В Германии оторвут с руками… Есть любители нацистской символики, особенно СС….

— А, как провезти? — спрашиваю я.

— Провезти такую мелочь не проблема, вместе с поставляемым оборудованием можно… Да и продать — не проблема. Ухватят только так. Это же «кинжалы чести», их выпускали с 1936 года… Настоящая проблема — предложить. Как их выставить на продажу?

— Может через Интернет? — предлагаю я.

— Посмотрим, — с сомнением говорит Старик. — Главное они у нас есть….

И здесь, в определении кинжалов, оказалась ошибка. Но ошибка в преуменьшении их ценности.

На деле это оказались вообще редчайшие вещи. Их выпуск был начат в 1933, а прекращен в 1936 году. Кинжал образца 1936 года, по форме был таким же, но с клеймом «RZM», а орел на рукоятке был не из серебра, а из алюминия. Ножны стали красить в черный цвет и подвешивались они на цепочке из восмиугольных пластинок, а не на ремешке из кожи.

Больше никаких ценных находок на этом складе найдено не было. За исключением, пожалуй, нескольких десятков черных треугольных вымпелов, с белыми окружностями посередине, в которые были вписаны символы СС, в виде двух зигзагообразных рун (молний). Вероятно они крепились на танках дивизии «Мертвая голова».

Вечером произошло традиционное обсуждение результатов поиска. Выводы были следующими.

Первое. Здесь действительно была на постое одна из частей дивизии «Мертвая голова». Судя по найденному имуществу, часть была интендантской. Очень вероятно, что, исполняя приказ гауляйтера Восточной Пруссии Э. Коха, эта часть перевезла сюда ценности Московского зала Королевского замка Кенигсберга, в том числе и знаменитый Янтарный кабинет.

Второе. Подземные укрепления явно были покинуты в спешке, интенданты бросили даже часть своего имущества. Наступать в лоб здесь было сложно. Скорее всего, произошел охват этой части укрепрайона советскими войсками, и все находившиеся в нем воинские подразделения в панике бежали в сторону Германии, опасаясь окружения и уничтожения. А к эсэсовцам наши солдаты были вообще беспощадны. Надо поискать достоверную информацию об этом военном эпизоде.

Третье. Вполне возможно, что ценности замка (или часть их) до сих пор находятся в одном из подземных тайников Мезерицкого укрепрайона.

Четвертое. Принято решение обыскать все доступные подземные фортификации и коммуникации укрепрайона. При необходимости закупить в городе дополнительное оборудование для вскрытия замурованных пустот. Что-то типа отбойных молотков.

Решение принималось в полемике.

— Вроде мы ехали сюда на пару недель, — осторожно возражал я. — Можно ведь приехать еще раз в следующем году.

— За год может все измениться, — настаивал Старик. — Польские власти могут вплотную заняться Мезерицким укрепрайоном. Видишь сколько публикаций появилось на эту тему.

— Мы и так уже прилично заработали, — говорил я, имея в виду наши ценные находки.

— О чем ты говоришь! Это чепуха, по сравнению…, — вновь воодушевлялся Старик, — представь, что мы найдем Янтарную комнату….

И вновь пошла сладостная песня о наших именах в истории, разных там лордах и знаменитых археологах….

Я сдался.

— Ты смотри сколько там продовольствия разного, — обрадованно шутил Старик, — здесь не один год можно продержаться. Прямо и переселимся туда, поближе к непосредственному месту работы….

Вечером, после ужина Старик вновь возвратился к коробочке с непонятными игольчатыми устройствами. Он раскрыл коробочку, и мы стали крутить их в руках, прикидывая их таинственное предназначение. Четыре крохотных металлических пластинки с тонкими ручками из блестящего металла, утыканные коротенькими, очень острыми иголками, числом от восьми до одиннадцати. Все пластинки одинакового размера, но, по количеству иголок, были разными. Для чего же они?

— Что за хреновины? — Старик, «в задуменни», как говорят у нас на Беларуси, чешет за ухом.

— Шкундрики, — коротко говорю я.

— Что? Какие шкундрики? — уставился на меня Старик.

— А, вот, послушай одну байку.

И я, придав своему лицу таинственное выражение, начинаю:

— Едут в поезде, в купе, четыре мужика. Как водится выставили на стол, каждый, что имел. Выпивают, закусывают. Вдруг один бьет себя по лбу и восклицает: как же я про шкундрика-то забыл? Наливает полстакана водки, открывает свой портфель и сует туда стакан — буль-буль-буль — стакан пуст. Трое остальных мужиков настороженно переглядываются — не перепил ли парнишка? Тот, тем временем, кладет на кусок хлеба дольку колбасы и кусочек сыра и вновь сует в портфель — хрусь-хрусь-хрусь — хлеба, как не бывало. Мужик спокойно закрывает портфель и говорит: — схожу-ка в тамбур, перекурю… хорошо, что шкундрик хоть курить бросил. Выходит. Мужики вновь переглядываются. — Щенок, что ли? — говорит один неуверенно. — Ну, да, — ехидно замечает другой, — и водку хлещет и курить бросил…. — А, давайте посмотрим, — предлагает третий. Открыли портфель. Смотрят… А там, и в самом деле, шкундрик сидит….

Старик несколько секунд безмолвствует, переваривая непонятку, затем скатывается с камня, на котором сидел, и оглушительно хохочет, придерживаясь за живот.

— Ну, ты даешь! — отсмеявшись, восклицает он, — разве можно так — без всякого предупреждения… Так ведь и загнуться от смеха можно….

— Смех продлевает жизнь, — назидательно говорю я штампованную фразу….

Догадаться тогда о назначении игольчатых предметов так и не удалось, несмотря на наше богатое, обросшее опытом разгадок необъяснимого, воображение. Впоследствии, путем тщательных поисков, выяснилось, что эти приспособления служили для нанесения татуировок в виде обозначения групп крови. Они наносились эсэсовцам на левую руку выше локтя, у самого плеча и имели вид латинских букв по названию группы крови. Раненым, без анализов, сразу оказывалась соответствующая помощь.

Но, кстати, по этим татуировкам наши контрразведчики и сотрудники спецслужб союзников опознавали среди пленных солдат и офицеров эсэсовских частей. Так что они сослужили своим владельцам и плохую службу….

На следующий день мы продолжили свои поиски.

…Ни Янтарного кабинета, ни иных ценностей Кенигсбергского королевского замка мы так и не нашли. А, закончилась эта история весьма неожиданно и опасно….

Последущие изыскания мы начали с того самого бокового хода, который мы обнаружили в первый же день, и который через два десятка метров был заложен кирпичной кладкой.

Разбирать ее особого труда не представило. Кладка была довольно свежей и небрежной, с большими прослойками не очень крепкого раствора. Мы начали сверху и не спеша, тихо переговариваясь, снимали кирпич за кирпичом, складывая их в стороне вертикальным штабелем. горела дневным светом только одна наша лампа.

За кладкой располагался тоннель метра три шириной, по видимой нам стене которого тянулись кабеля и провода. На сводчатом потолке была видна мощная электрическая лампочка, забранная в густую металлическую сетку. Ни железнодорожной колеи, ни узкоколейки в тоннеле не было.

— Сердце мне вещует, — произнес Старик голосом Вицина из кинофильма «Земля Санникова», — что не простой это тоннель, ох не простой….

Я лишь хмыкнул одобрительно.

Когда мы дошли уже почти до середины кладки, чуткий Старик вдруг зашипел: — Т-с-с-с, — и предупредительно положил мне руку на плечо.

Мы прислушались. С левой стороны тоннеля явственно доносился мерный топот многих десятков людей….

— Вот тебе и призраки в немецких шинелях и касках…, — прошептал Старик. Губы у него тряслись.

Он мгновенно потушил фонарь. Топот явно приближался. Меня начала трясти нервная дрожь. В проделанный пролом было видно, как по стенке мазнул луч мощного фонаря, а затем начал метаться по тоннелю в такт чьим-то шагам.

Мы застыли на месте, прижавшись к стенкам хода, по обеим сторонам пролома.

Топот раздавался уже совсем рядом….

Мимо нас шла целая колонна людей. Впереди шел приземистый мощный мужчина в камуфляже с автоматом АКМ под мышкой и с фонарем в руке. Лицо и прочие детали были неразличимы в отблесках света его фонаря.

За ним, по два человека в ряд, шагали люди небольшого роста. Блики фонарей (а показался еще и луч фонаря сзади) позволяли рассмотреть азитские черты лица идущих. Их было много, не менее шестидесяти человек.

Замыкал шествие верзила в камуфляже, с фонарем и автоматом. Луч фонаря мазнул по моим глазам. Я тотчас пригнулся, но видимо был все же замечен. Старик также присел. Яркий свет заметался по краям пролома и потолку нашего хода.

— Матка боска! — рявкнул голос и еще что-то очень быстро по-польски.

Колонна, судя по топоту побежала вперед.

— Тп-тп-тп-тп-тп, — автомат был с глушителем и очередь прозвучала так, как будто кто-то громко пришлепывал губами.

— Ф-р-р-р-р, — прошелестела вверху над нами автоматная очередь.

— Цвень, дзву, вжах, пкт, — пули щелкали в бетон и большинство из них рикошетировало на повороте нашего хода.

Мы бросились назад, буквально на карачках.

— Тп-тп-тп-тп-тп-тп, — вновь ударила автоматная очередь с повторением прочих звуков.

За поворотом мы легли на пол, боясь при продвижении быть пораженными рикошетом.

Однако невидимый противник больше не стрелял. И не светил фонарем, видимо опасаясь ответных выстрелов.

— Ползем, — громко прошептал Старик, — еще гранату швырнет….

Я представил, что может натворить осколочная граната в условиях замкнутого пространства и покрылся холодным потом….

Вероятно, если бы проводили соревнования по ползанию на короткие дистанции, то наш результат в тот день был бы рекордным. На наше счастье нас не преследовали. Колонна удалилась по тоннелю, ведущему в сторону территории Германии.

В тот же день, соблюдая всяческие предосторожности, мы собрали все свои вещи и наиболее ценные находки и отправились восвояси. А, точнее, сначала в Сквежину — к нашему гостеприимному бородатому поляку, дабы вернуть полученное от него снаряжение….

По нашему, общему со Стариком, мнению, тоннель, виденный нами в пролом, являлся каналом нелегальной переправки мигрантов из Юго-Восточной Азии в Германию. А оттуда — по всей Западной Европе. Посредством его нелегальные мигранты переправлялись через границу. Возможна была и контабанда различных грузов, в том числе и наркотиков.

Судя по количеству мигрантов и примененному сразу оружию, за этим стояла мощная транснациональная преступная организация. Вероятно, свежие кирпичные кладки, перегородившие многие подземные ходы, были делом их рук….

И уж наверняка, они пошлют своих людей тщательно прочесать район, где проникли чужие, то есть мы со Стариком. С единственной целью — найти и уничтожить возможный источник информации о творящихся под землей темных делишках. То есть нас со Стариком.

И нам вовсе не улыбалось закончить свою жизнь в этом мрачном и неприветливом краю, на дне странного лесного озера.

 

Смертельное наследие пещеры Лос-Тайос

(часть 1)

Вместо предисловия

Хочу заранее принести свои извинения читателю за возможные неточности и нестыковки в описании нашей экспедиции за океан. Ее материалы столь обширны и удивительны, они содержат столько открытий и загадок, что послужат основанием к написанию отдельной книги. Здесь же приводятся ее первоначальные наброски, своеобразный краткий отчет об этой самой странной и поразительной экспедиции.

— Есть серьезный разговор…, — с этими словами Старик открывает свой внушительных размеров кейс и брякает об стол квадратной литровой бутылкой какого-то экзотического напитка.

Экзотика бросается в глаза уже ее внешним оформлением: пробка бутылки исполнена в виде здоровенного сомбреро золотистого цвета. Следом на столе появляется плоская жестяная банка консервированной ветчины и пузатая стеклянная банка миниатюрных маринованных огурчиков. Пока Старик занимается вскрытием этой незамысловатой закуски, я с интересом рассматриваю красочную бутылочную этикетку. На ней изображен усатый мужик индейской внешности в громадном красном сомбреро и с гитарой в руках. Он сидит с весьма задумчивым видом, подпирая спиной здоровенный зеленый кактус. «Sierra Tequila Gold» гласит надпись на бутылке.

Это меня сразу же пугает. В прошлый раз, перед поездкой в Мезерицкий укрепрайон на поиски Янтарного кабинета, Старик потчевал меня польской «Выборовой». А укрепрайон, откуда мы едва унесли ноги, хотя и с богатой добычей, находился на территории Польши. Позапрошлый раз запомнился украинской перцовой «Горилкой». Тогда мы ездили на раскопки скифского кургана на Херсонщину. Теперь текила — знаменитая кактусовая водка. Традиция, однако. Значит, Мексика?

Осторожно скашиваю глаза на Старика. Он уже закончил с подготовкой закуски и шарит взглядом в поисках стаканов. Вид у него невозмутимый и страшно деловой. Второй плохой признак… Мы находимся на кухне, в моей квартире. Я достаю из шкафчика широкие приземистые и очень тяжелые стаканы для виски и вопросительно смотрю на своего партнера — подойдут ли? Шут его знает, из каких стаканов следует пить текилу, может тоже есть своя специфика поглощения этого крепкого напитка? Про церемонию употребления прославленного кактусового пойла я вообще-то наслышан и даже участвовал в этом загадочном ритуале. Сначала следует насыпать соли на левую руку, причем, по одной версии на локоть, а по другой — на запястье, затем лизнуть соль языком и пить водку неторопливым, но одним глотком, пропуская жгучую жидкость по поверхности языка. В качестве первичной закуси — лучше всего ломтик лимона, так как вкус у текилы какой-то самогонно-овощной. Лично мне не по нраву. Но, дареному коню… К тому же законы гостеприимства не позволяют хаять принесенные спиртные напитки, даже, если вы абсолютный трезвенник.

Старик поощрительно кивает головой — подойдут, мол. Наливаю на три пальца — вновь одобрительный кивок. Выпиваем без всяких ритуальных таинств и молча закусываем, чем Бог послал. Я присовокупил к нашему нехитрому застолью несколько пунцовых помидоров и пару луковиц сиреневатого цвета, говорят, они не такие горькие и их можно грызть целиком, не разрезывая на колечки.

— Что за погода нынче на Североамериканском континенте? — я с хрустом впиваюсь зубами в луковицу, и этот коварный вопрос — мой пробный камень на предмет «серьезного разговора».

— Слушай, давай, обсудим после третьей, — Старик отправляет в рот очередной крохотный огурчик и тянет руку за бутылкой.

— Согласен, — двигаю свой стакан поближе к нему, а сам зорко наблюдаю, не станет ли наливать мне побольше, дабы сломить волю к сопротивлению очередной замышляемой моим верным напарником авантюре.

Нет, все идет по-честному, на три пальца и вровень. После третьей — это будет примерно грамм по двести семьдесят на брата, глаз на это дело у меня наметанный. При такой дозе захмелеешь не особенно, но при подобной закуске мозг все же утратит обычную осторожность в оценке окружающих явлений и поступающей информации. Хитер, Старик! Но и я не так прост, и с самого начала задаю себе посылку не поддаваться ни на какие посулы и заманчивые предложения типа легкой прогулки по мексиканским лесам и горам, с фотографированием собственных персон на фоне знаменитых атцекских пирамид. Всего и делов-то — приготовить емкие и прочные баулы под золотую и серебряную утварь, устилающую окрестности древних развалин индейских городов. Знаем, проходили уже и неоднократно…

Тем временем, третий рубеж преодолен, но Старик начинать не торопится. Хрустит и хрустит себе огурчиками, благо, банка размеров немаленьких. Я же налегаю больше на ветчину, мясная закуска более гасит воздействие коварного мексиканского алкоголя. Возможно, кактус содержит и некие дурманящие вещества, это тоже надлежит учитывать. Поэтому открываю бутылку «Кока-колы» и стараюсь ослабить крепость выпитого пенистым, придающим бодрости, коричневатым снадобьем. Хотя, в принципе, я являюсь противником разбавления крепких спиртосодержащих напитков и считаю полнейшей глупостью, когда, например, виски разбавляют содовой и к тому же бросают в него кусочки льда. Не всякие заморские примочки следует принимать на ура и брать в свой обиход. И так кругом уже сплошные «о-кей», чуждое нам «зафакивание» и прочие «вау». У нас, славян, свои добрые и старые традиции, особенно, по части пития, где, кажется, мы впереди планеты всей. Но каждому, как говорится, свое… И все же пора переходить к сути визита Старика, он уже тянется разлить по четвертой.

— Итак, Мексика? — я беру в руку наполненный стакан, но выпивать не тороплюсь.

— Буде здрав, боярин! — гудит Старик фразой Ивана Грозного из фильма «Иван Васильевич меняет профессию» и наши стаканы издают приглушенно-стеклянный характерный стук.

Американцы и здесь привносят свои вычурные вкусы. Наши стаканы звенят звонко и радостно, придавая лихость процедуре опорожнения питейных сосудов и особую праздничность нашим хмельным посиделкам. Что-то, типа салюта или, на манер торжественного колокольного звона. По ком звонит колокол? Это Хемингуэй, являвшийся, как известно, мастаком по части пития, взял наверняка от нас, но никак не от американцев. С этой мыслью я и опустошаю свой стакан, стараясь не дать себе расслабиться.

— Не угадал…, — Старик тащит из банки очередной огурчик и щурит глаза от предстоящего удовольствия его хрустящей погибели, — это Южная Америка!

— Южная Америка? — я не скрываю своего удивления, — а, как же текила? Ее родина Мексика и…

— А еще конкретнее — Эквадор! — не дает мне сосредоточиться Старик, — что-нибудь знаешь об этом государстве?

Я пожимаю плечами. Эквадор? Нет, он никогда не был объектом моего внимания. Я о нем почти ничего не знаю. Ну, разве только то, что он действительно находится на южноамериканском континенте, а живут там вроде индейцы или их потомки, смешавшиеся с европейскими завоевателями.

— Это крохотное государство в северо-западной части Южной Америки, — конкретизирует мой приятель, почти не добавляя этим сообщением мои скудные знания.

Я немедленно отправился в свой кабинет за Большим географическим словарем. Так, что тут у нас об Эквадоре? Информации оказалось не очень много, но…

— Ничего себе — крохотное, — вскричал я, — да площадь Эквадора на восемьдесят тысяч километров больше, чем площадь территории нашей родной Беларуси!

— Да? — удивился Старик, — а я смотрел на карте — так там такой клочок… На территории той же Бразилии, к примеру, несколько десятков Эквадоров поместятся.

— Сравнил… Бразилия — одна из крупнейших стран мира.

— А, что там еще об Эквадоре написано?

Я зачитал ему текст небольшой по объему статьи, из которой следовало, что население Эквадора составляет свыше одиннадцати миллионов человек и состоит преимущественно из индейцев, а также метисов, мулатов и креолов. В древности там проживали многочисленные племена индейцев, в пятнадцатом веке эта территория была завоевана инками, а в шестнадцатом испанскими конкистадорами. Государственный язык испанский, государственный строй республика, климат тропический, ну и так далее.

— Да, — озадаченно произнес Старик, — она и по населению почти на два миллиона поболей нашего.

— Слушай, а кто такие метисы, мулаты и креолы, — полюбопытствовал я, — когда читал приключенческие книжки, знал, но это было в далеком детстве и не помню уже.

— Метисы, — авторитетно начал Старик, — это точно потомки смешанных браков индейцев и европейцев, большей частью испанцев и португальцев. Мулаты, кажется, являются потомками негров и европейцев. А, вот креолы… Хрен его знает, тоже не помню. У тебя же полно всяких словарей, давай, глянем.

Большой энциклопедический словарь определил креолов, как «потомков первых испанских и португальских поселенцев в Латинской Америке».

— Послушай-ка, — спохватился я, — а чего мы, собственно, занялись изучением этого Эквадора. Странно: приходишь с бутылкой мексиканского пойла, заговариваешь об Эквадоре, а к чему все это?

— Я просто не знал, что пьют в этом самом Эквадоре, — стал смущенно оправдываться Старик, — из всех американских алкогольных напитков мне известны только виски да текила. Виски глушат штатовцы. Текила, вроде, ближе…

— Но, почему Эквадор? Собираешься туда съездить?

— Понимаешь…, — Старик, как всегда начал издалека, — есть возможность быстро и, главное, неплохо заработать… Это древнеиндейское государство славится своими золотыми кладами. Еще до новой эры индейцы научились добывать золото и серебро и изготавливать из них золотые драгоценности и предметы обихода. А серебро и сейчас там практически не считается драгоценным металлом, настолько его там много. Кроме того, там существуют россыпи различных драгоценных камней…

— Клады! С этого бы и начинал… А, знаешь ли ты, как свирепы и безжалостны тамошние тонтон-макуты? И что тюрьмами там служат простые земляные, но очень глубокие ямы, к тому же, кишащие ядовитыми змеями и крысами?

— Ну, тонтон-макуты это совсем из другой оперы, — блеснул своими знаниями Старик, — это на Гаити. И то в далеком прошлом, когда там правил какой-то генерал-диктатор. А, тюрьмы там наверняка обычные, сейчас всюду цивилизация, защита прав человека и прочее. И, вообще, причем здесь тюрьмы? Мы не собираемся нарушать эквадорские законы и попадать за это в местную каталажку.

— Мы? — возмутился я, — вот, причем здесь я — объясни мне, пожалуйста. Собираешься грабить индейские могилы, так это занятие не для меня! Я не намерен участвовать в этих грязных делишках…

— Да, почему, вдруг, могилы? — рассердился Старик, — ты же выслушай меня сначала. И до конца. Потом будешь возмущаться, если будут на то причины.

— Ну, давай, — покорно согласился я, — только плесни еще по одной, чтобы слушать было интереснее.

— Виталия Андреевича ты знаешь, — утвердительно произнес Старик, после того, как мы опорожнили очередные стаканы.

— Знаю, конечно, — подтвердил я, закусывая аппетитным ломтиком помидора.

Виталий Андреевич был нашим общим знакомым по увлечению кладоискательством, несколько раз мы выезжали с ним и в совместные экспедиции.

— А, знаешь ли ты, что он внезапно разбогател?

— Да, нет, мы не настолько близки с ним, и вообще я уже давно его не видел.

— Месяц назад он открыл свой собственный антикварный магазин, купил новую квартиру и начал строительство загородного особняка.

— Наткнулся на легендарные радзивилловские сокровища, — усмехнулся я.

— В том то и дело, что нет. Это не клад. Точнее, клад, но не из наших мест и имеет не совсем кладное происхождение.

— Из Эквадора?

— Да. Богатство свалилось на Виталия Андреевича после его возвращения из туристической поездки в Эквадор. А, может, вовсе и не туристической… Так вот, вчера я взял пару пузырей его любимой водочки «Nemiroff на бруньках», мы неплохо вечером в его лавке посидели, и я расколол его вчистую. Ты же знаешь, принять на грудь он любит и чрезвычайно…

— Что есть, то есть, — подтвердил я заинтересованно и тут же добавил с сомнением, — и он тебе все рассказал? Что-то на него не похоже.

Виталий Андреевич по своей натуре был весьма скуповатым человеком, и я не припомню случая, чтобы он рассказывал о своих, даже не очень значительных находках и, тем более, не выдавал мест своих изысканий.

— Не похоже, — согласился Старик, — однако, здесь он расслабился. Возможно, под влиянием неожиданного успеха и привалившего богатства. Ну, и водочка, соответственно, повлияла.

— И что же он тебе поведал?

— Не только поведал, но и собственноручно записал, — с этими словами Старик выудил из своего портмоне сложенный вдвое клочок бумажки и протянул мне.

На неровно оторванной четвертушке формата А-4 было неровными скачущими буквами написано название некого населенного пункта, состоящего из четырех слов и фамилия человека, судя по его имени и фамилии — француза.

— И…, — я отдал листок своему собутыльнику и изобразил на своем лице большой вопросительный знак.

— Это человек, у которого Виталий Андреевич приобрел большую партию старинных золотых изделий доколумбовой эпохи.

Далее, со слов Старика, ему была рассказана следующая история. Виталий Андреевич, будучи, якобы, в туристической поездке в Эквадоре (что слабо сообразуется с его натурой), познакомился там с одним французом-коллекционером, который за смешные деньги продал ему целую кучу золотых украшений, а также предметов культа и обихода индейского происхождения. Француз пояснил, что большую часть из них он нашел сам, а остальные скупил у местного населения, которое активно занимается раскопками древних индейских городов и захоронений. Возвратившись на родину, Виталий Андреевич быстро распродал приобретенное на одном из российских интернет-аукционов, наварив на этом сумасшедшие проценты.

— О конкретных суммах речь не шла, — пояснил Старик в ответ на вопросительно поднятые мной брови, — этого с Виталия Андреевича не вытянешь, даже если влить в него целую бочку водки, ты же знаешь. Однако… Открыть антикварный магазин, купить новую трехкомнатную квартиру и затеять строительство особняка… И это в условиях кризиса, в том числе и всемирного… Сам понимаешь — деньги получены хорошие.

— М-да-ааа, — в моем голосе звучало неприкрытое сомнение, — и ты ему полностью поверил?

— Ну, не полностью… Но в Эквадоре-то он был? Был. Это факт. При всем его скупердяйстве — отправиться не куда-нибудь в Крым, а за океан? Француз тоже, похоже, существует. Ну и главное — материальные следы, появившиеся после его поездки. Вещественные доказательства, как говорят юристы — в наличии.

— Меня беспокоит не это, — заметил я, подчеркнув словосочетание «не это».

— А что?

— То, что он так легко сдал источник своего быстрого обогащения. Ну, не в его это манере… Почему он не захотел съездить туда еще разок и еще разок резко обогатиться? А потом и еще. Вместо этого, он бесплатно… Бесплатно ведь?

— Ну, да, — сказал Старик, — не считая трех бутылок дорогой водки и закуски. Но это, конечно, мелочи. Фактически — бесплатно.

— Вот, — продолжил я, — вместо того, чтобы потихоньку наживаться самому, раз это так легко и быстро, Виталий Андреевич вручает тебе, ни с того ни сего, такой роскошный подарок.

— Я об этом думал, — признал Старик, — но, знаешь, по-моему, он всю жизнь стремился разбогатеть, это произошло, и он просто обалдел… Он достиг, чего хотел и большего ему не нужно. Ну и алкоголь свое влияние оказал, безусловно. Он же рассказал мне о своем дельце в самом конце, когда мы были уже на бровях… И потом — мне кажется, когда я уходил, он уже сожалел о рассказанном. Так мне показалось.

— И все-таки, мне кажется, тут что-то не то. Не знаю что, но выглядит эта история очень и очень странно, если не сказать большего.

— С утра я залез в Интернет, — продолжил Старик, — и заглянул на эти аукционы. Все эти антикварные вещицы уходят мгновенно и по бешеным ценам. На форумах же идет базар, что скупают их московские и питерские дельцы для дальнейшей перепродажи новым русским богатеям в их частные коллекции. И, мол, честным коллекционерам не выдержать конкуренции по причине вбрасывания крупного бабла и надо что-то предпринимать, чтобы остановить творящийся беспредел.

— Бешеные цены? — задумчиво пробормотал я, — ну, например?

— Золотая статуэтка ламы, вполне возможно принадлежавшая Виталию Андреевичу, ушла за семнадцать тысяч зеленых, при первоначальной цене шесть тысяч.

Я только присвистнул. Таких кладов на территории Беларуси сразу и не припомнить.

— Нам нужно побывать у этого француза, — как уже о чем-то решенном, подытожил Старик, — уверен это реальная личность и реально, то, что именно он, продал Виталию Андреевичу старинные индейские сокровища.

— Почему нам? — возмутился я, — у меня, кстати, на носу отпуск, и я хочу провести его в родных белорусских лесах, в поисках боровиков, подосиновиков и прочих лисичек.

— Вот и проведешь свой отпуск в тропиках…

— Да, я ни за какие…

— Полностью за мой счет, — ласково добавил Старик, — даже с выплатой командировочных. Независимо от результата. А в случае успеха — все пополам. А грибов и там полно, полазишь в свое удовольствие, если захочешь.

— Да, какие там грибы… В джунглях, да в тропиках!

— Я читал, что грибов существует тысячи различных видов. И растут они повсюду вплоть до Антарктиды.

— Мне нужны только наши: красивые знакомые и съедобные грибы, а не какие-то субтропические уроды — слабо защищался я.

— Ты же их все равно не ешь, — в голосе Старика звучала укоризна, — для тебя же сам процесс важен…

Это было верно. Грибов я почти не ел, исключительно, разве что, за рюмкой. Подцепить вилкой маринованный грибок в застолье сам по себе красивый жест, а еще и вкуснятина и, говорят, пользительно для организма. Лисички скупает у нас вся Европа и не зря эти желтенькие грибочки не бывают червивыми, а дикие животные жуют их для лечения различных недугов. В Японию идут тонны сморчков и строчков, которые во всем мире считаются ядовитыми, а у нас условно съедобными. Потомки самураев, оказывается, нашли в них массу полезных микроэлементов и добавляют в лекарства. Ну и так далее. Про грибы я много чего знаю и могу прочесть длиннющую лекцию об их природе, свойствах, местах и времени произрастания и прочее и прочее. А важен для меня действительно сам процесс тихой грибной охоты.

— Отдохнем, понежимся на южном солнышке, расширим круг наших познаний…, — уверенно дожимал Старик, — никогда не были в Южной Америке, по Амазонке поплаваем…

— Амазонка гораздо южнее, в Бразилии, — я потянулся за словарем.

— Не надо, эти карты еще намозолят нам глаза — Старик удержал мою руку, — давай лучше накатим еще по одной. За успех нашего, он подчеркнул это слово, предприятия.

— Давай! — почти сдался я, — только учти, просто выпьем, а не за успех нашего (и я намеренно выделил это слово) предприятия, Я еще не решил, составлю ли я тебе компанию в этой очередной авантюре, а то и в далеких туземных застенках.

— Чудненько! — засуетился Старик, наполняя стаканы, — кстати, у меня и еще одна бутылочка припасена…

И он ласково похлопал по боку своего внушительного кейса.

— Нет, хорош! Будет уже занадто. А что занадто, то не здрово, — процитировал я подхваченную в Польше, при поездке в Мезерицкий укрепрайон, пословицу.

— Нет, так нет! Ну, будьмо?

— Твое здоровье.

Сухой стук стаканов, и очередная порция кактусового алкоголя скользнула по желудку теплой волной. Закусили последним помидором. Немного помолчали, обдумывая сказанное. Тема казалась незаконченной, и я ее продолжил.

— А когда надо ехать? — вопрос прозвучал нейтрально, еще не подтверждая моего участия в столь дальнем вояже.

— Ровно через месяц, — оживился Старик, правомерно считая, что раз уже пошли детали, то его задача в принципе решена. — Пока там сезон муссонных дождей, тропические ливни, в джунгли не сунуться — сплошное болото. Лететь нужно на самолете, через Франкфурт-на-Майне до Кито. Это столица Эквадора.

— Хорошо. Допустим, мы отправились в Эквадор. Положим, нашли этого загадочного француза. Предположим даже, что приобрели индейское золото в драгоценностях и изделиях. Как нам его вывезти оттуда и ввезти сюда? Таможня даст добро, по-твоему?

— Нет, таможня, конечно, добро не даст. Ни та, ни другая, — невозмутимо произнес Старик, — но надежный способ все же есть.

— Виталий Андреевич поделился?

— Увы! Здесь его расколоть не удалось. Пытался, но он держался, как Мальчиш-Кибальчиш на допросе у ненавистных врагов.

— Тогда, как же?

— Мы покупаем там битую машину на аукционе, загружаем ее в контейнер и отправляем через океан в портовый город Клайпеду. Предварительно напичкав ее нашими старинными золотыми поделками. Из Клайпеды контейнеровозом — в Минск.

— Думаешь, мытники не знают такого способа?

— Знают, в принципе. Но эквадорским таможенникам мы просто заплатим…

— И уж тогда точно сядем!

— Нет. Эквадор одна из самых коррупционных стран в мире. Там берут взятки абсолютно все и за всё, что угодно. Никаких проблем не будет, я уже наводил справки.

— Ну, а наши?

— Нашу таможню совершенно не интересуют битые автомобили. Их никогда не досматривают, есть вещи поинтереснее. Да и для любой таможни главное, чтобы не вывезли ценности, а к ввозу относятся достаточно спокойно — все же достояние государства прирастает, а не убывает. К тому же мы не просто сложим наши безделушки в пакетах на сиденье и в багажник, а спрячем и замаскируем их.

— Каким образом?

— Вещи кладутся в предназначенные полости, в нашем случае в бескамерные автомобильные шины, пороги, топливный бак, и заливаются жидкой смесью полиуретана, или как там называется эта специальная пластмассовая масса, у меня записано. Затем полиуретан застывает и все готово. Он обладает специфическим свойством задерживать даже рентгеновские лучи, которые просто вязнут и гаснут в этом полимере. Золото становится невидимым.

— Мг-м-м-м… Любопытно. А, как его потом извлечь?

— Проще простого. Полимерная упаковка поджигается и почти мгновенно сгорает, не достигая температуры плавления золота.

— Я смотрю, ты хорошо изучил вопрос.

— Еще бы! — отвечает Старик, не подозревая никакого подвоха, — пришлось серьезно поработать над проблемкой.

— Интересно, как это можно после такой дозы, выпитой им с Виталием Андреевичем, за одну ночь проработать все вопросы, вплоть до контрабандной тематики. Да при этом выглядеть относительно свежим…, — но это я про себя, Старика не обязательно посвящать во все мои сомнения.

На этом мы заканчиваем обсуждение, и Старик звонит по мобильнику, вызывая такси.

— Да, чуть не забыл, — он притормаживает у двери, почти уже выходя, и лезет в свой поистине необъятный кейс, — это тебе.

И вручает мне небольшую картонную коробку.

— Что это? — я в недоумении.

— Аудиоплейер и к нему аудиокассеты с курсом ускоренного изучения испанского языка. Воткнул в ухо наушник и спи себе, а через три недели будешь свободно шпрехать по-испански. Правда, на бытовом уровне, но нам и этого вполне хватит.

Я только скептически хмыкнул в ответ на это сообщение. Если бы языки можно было изучать во сне, все бы вокруг уже давно и «шпрехали» и «спикали». И у школьников и студентов не было бы никаких проблем с успеваемостью по инъязу. Помню, как сам мучился с временными формами глаголов в университете.

— Ну, приятных сновидений, — Старик не реагирует на мой скепсис и протягивает на прощание свою руку.

Я двумя руками трясу его запястье и закрываю дверь.

Хитер Старик! Эти замечания по поводу муссонных дождей, Франкфурт-на-Майне, способ доставки предполагаемой добычи и припасенная загодя программа обучения испанскому языку свидетельствовала о заранее проведенной подготовке. Нет, не вчера он пил с Виталием Андреевичем и не вчера родился замысел заокеанской поездки за индейскими сокровищами… Все было уже продумано, взвешено и изучено. Амазонка! Крохотное государство Эквадор! Пиджачком прикидывался… Да он изучил уже все его подробнейшие карты и скачал всю нужную информацию из Интернета. И провел, блестящую (с его точки зрения) вербовку своего постоянного напарника, в том числе и путем, якобы, моего участия в исследовании подброшенной темы. Но не буду его разочаровывать, тем более что я вполне добросовестно клюнул заброшенную приманку и даже наполовину успел ее заглотить, прежде чем понял неладное.

Таким образом, расстались мы вполне довольные друг другом, еще не подозревая, сколь опасным и необычным будет наше очередное путешествие.

Месяц пролетел мгновенно. Не буду рассказывать о нашей подготовке к вояжу на другой континент, ее, как таковой, в общем-то, и не было. С собой решили взять только личные вещи, все остальное, если понадобится, закупим на месте. Пошарил по справочникам и по Интернету в поисках нужных знаний, чтобы быть готовым к новизне совершенно иных мест. Почитал о джунглях и маленечко ужаснулся их безлюдности, непроходимости и свирепости обитателей сельвы. Ну, да в джунгли нам ни к чему, быстренько сделаем свой гешефт и назад.

Удивительно, но мой скепсис в отношении изучения иностранных языков во сне не оправдался. Через три недели я действительно довольно бегло говорил по-испански, правда, на простейшие темы, но все же. Иногда мы со Стариком практиковались в этом на улице, вызывая некоторое удивление прохожих, поскольку наш облик не очень-то соответствовал южной испаноподобной внешности… Вот только поймут ли наш испанский настоящие испаноязычные граждане?

Лишь в аэропорту, после прохождения таможенного и пограничного контроля, до меня полностью вдруг дошло какую опасную авантюру мы затеяли. Ринуться на край света за какими-то мифическими древними сокровищами? Только по причине россказней пьяного кладоискателя, которые, как известно, подобно рыбакам и охотникам, склонны существенно преувеличивать свои достижения и находки? И лишь на основании бумажки с несколькими словами, даже корявость и прыгучесть почерка которых навевали серьезные сомнения в истинности изложенного? Бред! Но было уже поздно, мы взлетели.

Сам полет, как до Франкфурта-на-Майне, так и до Кито прошел спокойно и ничем особым не запомнился. Над Атлантическим океаном была почти стопроцентная облачность и лишь изредка сквозь прорехи облаков виднелась темно-серая масса океанской толщи. Южноамериканский континент мы пересекали уже под вечер, и внизу, в лучах заходящего солнца зеленели десятками различных оттенков сплошные заросли джунглей, прорезаемые лишь крайне извилистыми линиями рек.

Зато Анды нас поразили. Даже с высоты десяти тысяч метров величественные горные хребты, увенчанные сверкающими снежными шапками и тускло блистающими длинными языками ледников, вызывали нечто благоговейное перед мощью дикой природы. Облака, окрашенные багровым цветом уже зашедшего за горизонт солнца, плавали где-то далеко внизу, в предгорьях, и казались порождением буйной фантазии художника-фантаста.

А вот и столица Эквадора — город Кито. С борта самолета он напоминает длинную толстую и пеструю змею, покрытую миллионами ярких разноцветных светлячков и ползущую по черному ущелью, с двух сторон окруженному гористыми вершинами. Красотища!

Из справочников мы знали, что Кито (полное название Сан-Франсиско де Кито) основан в 1534 г. на руинах древних построек инков и находится в ущелье между горными массивами на перепаде высот от 2500 до 3000 м. Его протяженность около сорока километров в длину и лишь пять километров в ширину. Город называют столицей «вечной весны», поскольку погода здесь удивительно комфортна круглый год.

Ну и еще много чего мы знали, запасясь всеми возможными сведениями об Эквадоре. Теперь предстояло ощутить все прелести здешнего мира всей полнотой своей души и прочувствовать все опасности этих экзотических мест на своей собственной шкуре.

Пятизвездочный отель Мариотт, расположенный на широком авеню, на так называемой части нового города, поразил своим шикарным внешним видом и роскошью убранства и обслуживания. Поднимаясь в номер на громадном лифте, в сопровождении лифтера и носильщика нашего немудреного багажа, я все же высказал Старику свое мнение о ненужности столь больших трат на проживание. Мол, могли бы и поскромнее обставить свой быт — приехали ведь не шиковать, а работать. На что получил реплику о кратковременности нашего здесь проживания (всего-то двое суток), обеспечения нашей максимальной безопасности (поворовывают здесь сударь, а иногда даже и убивают), а также крохотности той бреши в кармане Старика столь незначительными денежными средствами.

Ладно, проехали. Тем более ворчал я для «порядку», на деле будучи весьма довольным редкой возможностью пожить по-буржуйски.

Ужинать в ресторан не пошли и откушали прямо в номере из собственных запасов, из коих наиболее привлекательными была родная кристалловская водочка высочайшей очистки под названием «Хлебное вино» и настоящее деревенское, с крупными прожилками, сало. Вид с террасы балкона был также превосходным — поодаль внизу лежал старый город с многочисленными подсвеченными соборами, церквями (только их в столице около сотни) и прочими сакральными объектами. Лепота! Как сказал бы незабвенный Иван Васильевич колоритным баритоном Юрия Яковлева.

Утром попили местного пива (оказавшегося, кстати, очень неплохим) и по совету портье двинулись пешочком в старый город. Там, якобы, масса красивейших достопримечательностей и цены в магазинах гораздо ниже, нежели в здешних бутиках и сувенирных магазинах. Несмотря на высокогорье, дышалось легко, а яркое солнце не создавало ожидаемого дискомфорта (кепи с длинным козырьком). Единственно незаметно обгорели руки, оголенные почти до плеч, но это уже мелочи.

Неспешно поднимаясь вверх по узенькой крутой улочке, неожиданно попали в настоящий эвкалиптовый лес. Позже мы узнали, что это парк Ла Аламеда. Сфотографировали друг друга у величественной статуи Симона Боливара и здесь же едва отбились от целой толпы гидов, предлагающих туристам всевозможные завлекательные маршруты и развлечения.

Конечно, нам хотелось побывать на знаменитом «нулевом меридиане». Там находится комплекс Митад дель Мундо (Середина Мира), расположенный ровненько на линии экватора и можно постоять одновременно в южном и северном полушариях и за считанные секунды совершить кругосветное путешествие. Мы решили непременно посетить это действительно исключительное место, но только по завершении всех дел, при отбытии в родные пенаты.

И сам город очарователен. Новенькие сверкающие небоскребы из стекла и бетона с громадной броской рекламной атрибутикой. А напротив — симпатичные одноэтажные или двухэтажные домишки колониальной архитектуры с красными плоскими крышами. И многочисленные зеленые скверики с пальмами и апельсиновыми деревьями, в тени которых сидят и лежат индейцы в пончо и шляпах. Все это упирается в подножья окружающих Кито остроконечных вершин, за которыми виднеются величественные заснеженные купола вулканов. Немногочисленные облака, продирающиеся сквозь горные вершины, кажется, плывут прямо над улицами города.

Не буду, однако, рассказывать о дальнейших впечатлениях, ибо это не главное, что привело нас сюда. Тем более что при современном развитии средств информатики сегодня всякий желающий может побывать виртуально в любом уголке земного шара и даже в космосе.

Скажу лишь, что мы закупили все необходимое снаряжение по части необходимой одежды, обуви и некоторых технических приспособлений. Из коих самыми важными были портативные рации и спутниковый навигатор.

Не забуду упомянуть и об оружии, на приобретение которого было потрачено полдня. Естественно, без взяток так быстро получить мы его не смогли бы. Но здесь взятки брали абсолютно все, за любое малозначительное действие, или бездействие, за каждую самую пустяковую бумажку. Собственно, по-моему, взятками эти подношения в этих краях и не считались — так, вознаграждение за внимание, за услугу, за должность и прочее. Вначале лицензия на добычу кайманов, в количестве трех голов, было получено в министерстве охраны природы. Затем наша тропа прошла через полицейский участок, где было получено разрешение на приобретение огнестрельного гладкоствольного оружия.

Финальной частью было посещение оружейного магазина в старом городе, которое стоило нам нервов. Хозяин сразу же попытался всучить нам какие-то весьма подозрительные с виду ружья, похожие больше на древние аркебузы или мушкеты. Но продавались эти старинные пищали по цене хороших гранатометов. Хотя магазинные полки кишели современным охотничьим оружием многих стран мира, а на витрине висели даже российские «тулки». При этом в ответ на наши возмущенные возгласы он заявил, что выданное нам полицейское разрешение позволяет продать только такой класс оружия, дабы мы не смогли причинить большого ущерба окружающей среде. Но ружья, мол, нормальные, с хорошим центральным боем.

Взятка здесь вопроса не решила, и мы уже собрались уходить несолоно хлебавши и поискать более сговорчивых оружейников. В самом деле, такими дробовиками трудно убить даже комара, по причине неподъемности тяжеленной зброи, а уж стрелять-то они точно неспособны.

Однако хозяин лавки развеял наши сомнения самым экстравагантным способом. Он поманил нас рукой куда-то внутрь двора. Думая, что он предложит нам что-то стоящее с черного хода, мы двинулись следом. Однако во дворе он поднял эту аркебузу вверх и саданул по верхушке ближайшей пальмы. Эффект был поразительным — широченные исполосованные дробью листья ворохом посыпались вниз. И грохот, что и говорить, был приличным. Следующим, загнанным в ствол, патроном он вполне серьезно пытался шарахнуть по стае индюков, чинно слонявшихся по двору, которых грохот ничуть не испугал (видимо уже привыкли). Но здесь Старик, предвидя большие накладные расходы, этому действу решительно воспротивился.

Хозяин еще раз поклялся всеми существующими католическими святыми, что лучшего оружия нам в славном городе Кито, не найти, а современного никто не продаст, здесь с этим очень строго. Делать нечего, мы ударили по рукам и попросили пару штук упаковать потщательнее, чтобы не пугать прохожих по дороге в наш Мариотт и сам персонал отеля.

Следующей нашей целью был заброшенный в джунглях городишко со звучным названием Пуэрто-Франсиско-де-Орельяна и встреча с неким субъектом по имени Пьер Касьен. Именно эти слова были начертаны неверной от принятой солидной дозы алкоголя рукой Виталия Андреевича на неровно оторванной четвертушке формата А-4.

Оказалось, что туда также можно попасть без труда — обычным рейсовым самолетом. Пока дела складываются превосходно. Однако не надо забывать, что так выразился и один человечек, сверзившийся случайно со сто второго этажа Эмпайр Стейт Билдинга, и пролетающий в чарующем свободном падении мимо пятидесятого этажа…

Город Пуэрто-Франсиско-де-Орельяна оказался обычной смесью строений старинного колониального стиля, а также современных дорогих вилл, банков, офисов, бутиков, непременных сувенирных магазинов и отелей. Последним, правда, было далеко до приютившего нас на пару дней Мариотта, но жить в них было можно. И лабиринт узких, выложенных булыжником улиц, с классическими зданиями из камня и необожжённого кирпича.

Удивительно, но сами жители города почему-то именовали его кратко и, на наш взгляд уничижительно — Эль Кока. Остановились мы в гостинице, высокопарно именуемой «Отель Эксельсинор», но по своему обслуживанию и комфортности, немногим лучше наших «готелей» в районных городках.

Возле отеля нам встретился местный полицейский, который нами почему-то заинтересовался. Надо было видеть, как он несет свое брюхастое тело, одетое в мятый поношенный мундир. Так у нас ходят только гаишники. Ну еще, пожалуй, аксакалы на востоке (но те — заслуженно). Он проверил наши документы и поинтересовался целью приезда. Туристическая версия ответа его, кажется, не очень убедила…

Неужели на наших лицах застыла порочная печать алчности? Пристально вгляделся в отражение своей физиономии с помощью большущего зеркала в фойе отеля. Да, нет — ничего этакого. Типичная славянско-туристическая внешность. «Облико моралле», как однажды выразился один из российских комиков. Старик приметил мои манипуляции с зеркальным отражением и понимающе ухмыльнулся.

Искомый француз оказался в городе личностью известной, портье к которому мы обратились за справкой, сразу же дал нам его адрес. Вообще, как давно я подметил, гостиничные портье являются самыми осведомленными людьми во многих, даже самых неожиданных вопросах.

Например, в Стокгольме мы наткнулись на очень странный памятник — на лужайке лежит друг на дружке кучка шаров на небольшом постаменте. Каждый шарик диаметром сантиметров тридцать. Мы его сфотографировали и стали строить догадки, что это за памятник такой. Долго строили различные версии: от «этими ядрами был потоплен вражеский флагман и выиграно решающее морское сражение» до «в память об изобретении шарикоподшипника». Поспрошали у прохожих — никто не знает. Это раздуло наш спортивный интерес, и мы продолжили расспросы. Не знали в близлежащих офисах и магазинах. Не знал уличный зазывала, приглашающий совершить туры по Скандинавии. Наконец, не знал и проходивший мимо полицейский. Ну и загадочка! И лишь портье нашего отеля, на случайный вопрос Старика о происхождении такого странного памятника, мгновенно дал верный ответ. Оказалось, что на той лужайке проходили соревнования под старинных викингов — кто дальше зашвырнет этот шар… А от отеля до того самого места, между прочим, было расстояние около километра.

Исполнив необходимые обряды гостиничного устройства, мы вызвали, с помощью того же портье, такси и двинулись в гости к Пьеру Касьену, загадочному незнакомцу, якобы, нежданно-негаданно обогатившему нашего приятеля.

Француз жил в собственном особняке колониальной архитектуры — может и небольшом по североамериканским или западноевропейским масштабам, но по меркам нашей страны, очень даже приличных размеров. Одиночеством и болезнью повеяло с самого порога… Но не буду о грустном, его и так впереди прилично. Главное мы, несмотря на мой скептицизм, таки добрались в нужное место и человек, к которому мы пришли не был мифическим или просто порожденным воспаленным алкоголем головушкой незабвенного Виталия Андреевича.

И все же без грустного не обойтись. Вид у нашего француза был просто ужасным. Несмотря на рост (выше среднего), весу в нем было не больше, чем в самой истощенной голодовками подиумной топ-модели. Его желтоватая кожа была просто прозрачной, сквозь нее просвечивались не только кровеносные сосуды всех форм и размеров, но и кости. И двигался он сродни киношным привидениям. Живыми оставались только глаза — большие, черные, умные и слегка настороженные.

Общий язык мы нашли сразу. Узнав, что мы из Беларуси, Пьер (так он сразу попросил его именовать), даже похорошел остатками румянца на худющем болезненном лице и стал жать нам руки. Мы прошли в большой зал, обставленный стариной мебелью какого-то хорошего темного дерева, и расположились в удобных креслах, рядом с, хорошей ручной работы, письменным столом. Его стены были обшиты панелями такой же древесины.

На стенах, без видимой упорядоченности, висели самые разнообразные предметы, большей частью различное старинное холодное оружие.

Из выпивки нам были предложены несколько марок французского, естественно, коньяка в тяжелых темных бутылках (думаю, урожая годов пятидесятых прошлого века), от которого мы, опять же естественно, не отказались.

Радушие хозяина объяснилось сразу же. Пьер оказался нашим земляком. Вернее будет сказать, что предки француза были литвинами чистейшей воды и проживали с незапамятных времен на территории Беларуси, носившей тогда название Великого княжества Литовского.

История оказалась интересной и заслуживает приведения ее здесь, правда, в сокращенном виде. Далекие предки Пьера Касьена происходили из старинного шляхетского рода с Пинщины, имели свой родовой герб и носили фамилию Касьянские. Один из них, Янош Касьянский, оказался неисправимым романтиком и, во время наполеоновского нашествия на Россию, возомнил себя спасителем отечества (земли Великого княжества Литовского были присоединены к Российской империи в 1792 году) и вступил со своей челядью в армию Наполеона. А точнее в польский корпус маршала князя Юзефа Антония Понятовского, входившего в состав французской армии.

Как не удивительно, пинский шляхтич прошел невредимым почти всю тяжелейшую русскую кампанию и был легко ранен лишь под Вильно, в стычке с русскими казаками. После этого он попал сначала в Париж, а затем, после второго и окончательного разгрома вновь созданной наполеоновской армии, выехал на жительство в Испанию, где и обосновался окончательно в городе Овьедо. Его сын возвратился в Париж в конце XIX века и получил французское гражданство. Ну и далее все Касьены-Касьянские проживали в Париже

Пьер Касьен, являлся таким образом, потомком в восьмом поколении того самого патриота-пинчанина. А в Эквадор он прибыл шестнадцать лет назад в поисках инкских сокровищ.

Далее я передаю наше общение прямой речью. При этом следует учесть, что я не являюсь знатоком испанского (на котором мы говорили) или французкого (на котором мог изъясняться Пьер) языков, поэтому мое изложение может показаться искушенному читателю чрезмерно сухим.

— Вы, конечно, удивлены, отчего я с вами так откровенен? — Пьер в очередной раз наполнил наши стаканы пахучим французским напитком поразительно тонкого вкуса.

— Н-ну…, — разноголосо и одновременно протянули мы со Стариком и засмеялись, взглянув друг на друга.

— Все очень просто. Во-первых, жить мне осталось считанные дни. Во-вторых, мы с вами, можно сказать, одной крови. И, наконец, в третьих, у меня никого не осталось… Ни родных, ни близких… Нет даже никаких наследников. В случае моей смерти все мое имущество должно перейти этому государству. Эквадору. Я полагаю, что это несправедливо, я начинал в этой стране с французским капиталом и здесь вложил все свои средства. По этим причинам вы для меня нежданный и счастливый случай, и я все, или почти все, хочу оставить вам.

— Это для нас весьма неожиданно, — пробормотал Старик, — мы приехали, чтобы купить у вас некоторые индейские предметы доколумбового периода. По рекомендации нашего друга Виталия Андреевича, который побывал у вас ранее.

— Деньги мне уже не нужны, — грустно сказал француз, да у меня их уже и не осталось — всё ушло на лечение моей болезни.

— Как она называется? — осторожно спросил я. — Кажется, абсолютно неизлечимых болезней на Земле уже не осталось.

— Никто не знает, ни как она называется, ни ее симптомов, ни способов ее лечения. Эта болезнь не зафиксирована в медицинских анналах. Мой организм, мое тело, все его члены просто тают. Я умираю от истощения, хотя никаких достаточных поводов и оснований для этого нет. Но можете не волноваться, она совершенно не заразна, иначе бы меня здесь давно изолировали.

— Где же вы ее подхватили, то есть… где могли заразиться? — Старик также старался тщательно выбирать выражения, чтобы ненароком не обидеть собеседника.

— Скорее всего, там, — Пьер махнул рукой куда-то на северо-запад, — хотя, не исключено, что меня отравил мой слуга, которого я недавно выгнал…

— Слуга? — поразился я, — но в вашем доме не замечаются следы его присутствия, а кроме того, в таком случае надо ведь заявить в…

— Об этом потом, — поморщился француз, а сейчас я хочу предложить вам сделку.

— Мы готовы вас выслушать, — Старик обменялся со мной взглядом.

— Как я уже говорил, денег у меня уже не осталось, оба банковские счета почти пусты. Дом и имущество я продать уже просто не успею… Но я ревностный, если можно так выразиться, католик. И последним и единственным моим желанием является похоронить меня здесь, на католическом кладбище при храме Святого Антония. Я в этом городе чужак и мне, как говорится, там это не светит. Но здесь берут все, даже служители бога, и за деньги, которых у меня, к сожалению, не осталось, можно решить любой вопрос. Итак, первое условие — обещайте, что вы обеспечите мои похороны в соответствии с моим пожеланием.

— Обещаем! — дружно и вполне искренне произнесли мы.

— Деньги на ваши похороны у нас найдутся, можете в этом не сомневаться — уверенно добавил Старик.

— Слава Христу…, — облегченно сказал француз, — давайте же за это выпьем.

За что было предложено выпить, мы со Стариком не совсем поняли — ну не за похороны же еще живого человека… Но синхронно подняли свои стаканы и глотнули по глотку пахучего напитка. Тем более что чокаться нам не приходилось, эту славянскую традицию француз в своем питейном арсенале не унаследовал.

— Поклянитесь мне в этом на кресте, — француз достал из-под рубашки массивный золотой католический крестик и вопросительно глянул на нас поочередно, — чтобы я мог спокойно умереть.

Мы неуверенно переглянулись.

— Я не знаю, как там у вас православных это делается… Вы вообще-то верующие?

Старик кивнул головой утвердительно, а я напротив — отрицательно.

— У нас при этом, осеняют себя крестным знамением, — добавил мой напарник, целовать чужой крест ему (как, впрочем, и мне) явно не хотелось.

— Валяйте, как у вас принято…, махнул рукой Пьер, которому даже простой взмах давался с трудом.

Что мы и сделали, креститься умел и я.

— Завтра же я составлю завещание, по которому все мое имущество перейдет вам. Но не это главное…

— А что? — по старой кладоискательской привычке Старик инстинктивно навострил уши, в готовности проглотить и переварить любую, даже кажущуюся незначительной, информацию.

— Главное — содержимое пещеры Лос-Тайос…, — при этих словах француз, казалось, совсем обессилел, и его голова в некотором забытьи склонилась на грудь.

Лос-Тайос… Какой кладоискатель не знает этих магических слов? Конечно, были подкованы по этой части и мы со Стариком. Хотя, если откровенно, ни он, ни я в эти легенды не верили.

Для тех, кто их никогда не слышал, вот вкратце их содержание.

Согласно легендам это самое загадочное и неисследованное место не только в джунглях Эквадора, но и на всем земном шаре.

Уже давно до ученых доходили слухи о подземных туннелях, расположенных в Лос-Тайосе, на границе Перу и Эквадора в невероятно труднодоступном месте.

Общее представление даст эта информация, скачанная с одного из многочисленных интернет-сайтов, повествующих о загадочной системе туннелей и пещер.

«… В июне 1965 г. в Эквадоре аргентинским исследователем Хуаном Морицом в провинции Морона-Сантьяго, в пределах территории, оконтуриваемой городами Галаквиза — Сан-Антонио — Йопи, обнаружена и нанесена на карту никому не известная система подземных тоннелей и вентиляционных шахт общей протяженностью в сотни километров. Вход в систему тоннелей выглядит, как аккуратный вырез в скальных породах размером с амбарные ворота. Спуск на последовательно расположенные горизонтальные платформы приводит на глубину 230 м. Здесь находятся тоннели прямоугольного сечения, изменяющейся ширины с поворотами под углом 90 градусов. Стены гладкие, будто покрыты глазурью или отполированы. Строго периодично расположены вентиляционные шахты диаметром около 70 см и помещения размером с концертный зал. Обнаружено, что в центре одного из них размещаются сооружение вроде стола и семь „тронов“ из неизвестного материала, похожего на пластик. Рядом с „тронным“ местом обнаружены литые из золота большие фигуры ископаемых ящеров, слонов, крокодилов, львов, верблюдов, бизонов, медведей, обезьян, волков, ягуаров и даже крабов и улиток. В этом же зале находится „библиотека“ из нескольких тысяч металлических тисненых пластин размером 96×48 см с какими-то значками. Каждая пластина особым образом проштампована. X. Мориц нашел также каменный „амулет“ (11×6 см) с изображением фигурки человека, стоящего на глобусе.

Тоннели и залы изобилуют грудами золотых изделий (диски, пластины, огромные „ожерелья“) с различными рисунками и символами. Встречаются изображения динозавров, вырезанные на стенах. На пластинах встречаются изображения пирамид, сложенных из блоков. А символ пирамиды соседствует с летающими (не ползающими!) в небе змеями. Таких изображений найдены сотни. На некоторых пластинках отражены астрономические понятия и идеи космических путешествий.

Без сомнения, открытие, сделанное X. Морицом, в некоторой степени приоткрывает завесу того, кто сооружал тоннели, их уровень знаний и ориентировочно — эпоху, когда это происходило (они видели динозавров)…».

В 1976 г. туда, якобы, направилась совместная англо-эквадорская экспедиция…

«…Спустившись в закрытую зарослями дыру у подножия холма, исследователи очутились в широком туннеле, пол и стены которого были выложены из прекрасно обработанных и отполированных каменных блоков, испещренных изображениями различных животных: слонов, обезьян, крокодилов и даже динозавров. Художник запечатлел их в движении — они словно стремились к некой определенной точке…

Попадались и геометрические рисунки, например, квадрат со скругленными углами, внутри которого была сделана какая-то надпись, а также группы фигур, расположенных в определенном порядке. Возможно, они представляли собой шифр или систему вычислений. Присутствовали в туннеле также колодцы и вентиляционные каналы, было похоже, что здесь некогда жили люди.

Вскоре путь экспедиции преградила стена. Пришлось свернуть налево, в узкий проход. Приблизительно через километр ученые снова оказались в тупике, однако проводник из местных слегка надавил рукой на невидимую „кнопку“ — и стена разъехалась в разные стороны. За ней открылась просторная пещера высотой около 5 м. Если пол в коридоре был засыпан мусором и пометом, то тут не было ни малейших следов грязи и пыли. Стены пещеры, как и в коридоре, покрывали изображения животных и квадраты, замкнутые в цепочку.

Посреди зала стоял стол, окруженный стульями. Мебель казалась изготовленной из камня, но на ощупь материал скорее походил на пластик. Стулья явно предназначались для людей очень высокого роста — высота их спинок составляла более 2 м.

В стенах виднелись углубления, ведущие, должно быть, в другие „комнаты“ или туннели, но вход туда загораживали каменные плиты, сдвинуть которые было невозможно. Проводник сумел открыть лишь одну из этих „дверей“. За ней оказалась еще одна пещера, по стенам которой висели полки из неизвестного материала, мягкого и прохладного на ощупь, но с острыми краями. Это помещение напоминало то ли книжный магазин, то ли библиотеку, а то и читальный зал. Оказалось, такое сравнение не зря пришло в головы исследователям: в глубине полок были спрятаны книги! Они представляли собой толстые, не менее 400 страниц, фолианты, но самое удивительное — листы их состояли из чистого золота! Они были разделены на квадраты со скругленными углами, заключавшие в себе, по-видимому, отдельные отрезки информации: группы из символов и человеческих фигур с лучами над головой, имевших по 3–5 пальцев на руках. Похожие символы вырезаны на загадочном предмете, хранящемся в музее церкви Богоматери Исцелительницы в г. Куэнка. Говорят, его тоже привезли из Лос-Тайоса.

На обложках фолиантов был рисунок из четырех больших квадратов с надписью в середине. Очевидно, каждая книга имела свое название. Их отдали специалистам по древним языкам, которые и по сей день безуспешно пытаются расшифровать тексты…».

Таковы сказочки, в которые мы со Стариком, конечно же не верили по многим соображениям. Но сейчас не время и не место устраивать по этому поводу диспут и приводить свои «contro».

И когда наш Пьер очнулся, мы выразили ему, в очень мягкой форме сомнения по этому поводу. Мол, да легенды бесспорно красивы, завлекательны, но ненаучны-с, абсолютно, ненаучны-с. А посему обсуждение этой темы бесперспективно и представляет собой напрасную трату драгоценного времени.

— А я и не говорю об этих мифах…, — неожиданно усмехнулся француз, — их все знают. Кто верит, кто не верит. Но речь совершенно о другом.

Мы со Стариком состроили на своих физиономиях заинтересованность, каковую обычно проявляют хищные животные, включая домашних кошек и собак, на двигающиеся незнакомые предметы.

— Да есть легендарный Лос-Тайос, где собраны всякие небылицы, — невозмутимо продолжил наш гостеприимный хозяин. — Но эти мифы запущены с единственной целью — сбить со следа различных настырных исследователей и кладоискателей. Многие искали эти легендарные пещеры, но нашли совершенно иное.

— Но все-таки нашли? — не удержался Старик.

— Да. Но история и результаты этих поисков таковы. Когда в 1969 году аргентинский ученый венгерского происхождения Хуан Морич во главе отряда из семнадцати человек прошел через джунгли от реки Рио-Сантьяго (восточная провинция Эквадора — Морона Сантьяго) до пещер Куэ-вас-де-лос-Тайос, они в самом деле натолкнулись на одну искусственную пещеру. Вот что он писал в своем отчете.

С этими словами француз достал из ящика стола какую-то пухлую папку, достал из нее несколько листков бумаги и прочел:

— «…Протиснувшись через узкий проход, промытый водой, мы неожиданно очутились в огромном зале высотой не менее 80 метров. Стены внутри были гладкими, как бы отполированными, а на полу имелись ступени…».

Мы со Стариком переглянулись — отполированные стены?

— Начало, как видите, интригующее, — саркастически произнес Пьер, — Морич назвал ее «пещерой верховного жреца». Но в ней не было никаких сокровищ, кроме метрового слоя птичьего помета, да обычных для карстовых пещер сталактитов и сталагмитов.

По словам инженера-топографа Августина Паладинеса из Национального управления по геологии и горному делу, эта и другие пещеры на востоке страны, безусловно, возникли естественным путем.

Это мнение разделяют многие геологи. Так, к примеру, западногерманский исследователь пещер, физик Д-р Герберт В. Франке усматривает в «системе туннелей» типичное русло пересохшей подземной реки. И в ФРГ, в Швабских Альпах можно найти похожие полости в зоне распространения формации юрских известняков. Ксендз монашеского Ордена жозефинцев, профессор археологии Католического университета Кито Поррас, который более чем за четверть века открыл, по меньшей мере, дюжину пещер на востоке Эквадора, не обнаружил в них ни малейшего следа деятельности разумных существ.

— «…Абсолютно ничего, никаких обработанных камней, никакой пещерной живописи, ни глиняных черепков, ни даже копоти на стенах…», — прочел он с другого листка.

Мы со Стариком вновь переглянулись, но уже разочарованно.

— Наконец, в археологическом музее Кито нет ни одного экспоната, который был бы найден в известняковых пещерах востока страны, — француз забил последний гвоздь в крышку гроба этой легенды. — А некоторые просто делаю на этом бизнес. Наверняка вам известный Эрих фон Дэникен получил свыше трех миллионов марок за якобы раскрытые им в своих книгах пещерные тайны.

— И все-таки есть Лос-Тайос или же это миф чистейшей воды? — спросил я несколько сбитый с толку этим повествованием.

— Повторюсь, есть легендарный Лос-Тайос, где собраны всякие сказки и небылицы, — невозмутимо продолжил наш гостеприимный хозяин. — Эти мифы ведут свое начало с древних времен, в них есть доля правды. Другие же запущены с целью просто запутать следы или пустить по ложному следу различные экспедиции научных исследователей, а также авантюристов и кладоискателей. Но существует и подлинный Лос-Тайос, созданный не воображением, а руками поколений древних индейских племен. Предметы, отданные мной вашему приятелю, принесены мной именно оттуда.

Мы затаили дыхание. Это уже было серьезно.

— Для начала, имейте в виду, что я попросил его вернуться сюда, или же кого-то прислать, чтобы я мог отдать секрет в чьи-то надежные руки. У меня нет здесь ни друзей, ни близких знакомых. Не осталось их во Франции. По некоторым причинам я вел очень замкнутый образ жизни.

Ай, да Виталий Андреевич! Ай, да мастер паутинных интриг! А мы-то думали — по пьянке и от чистого щедрого сердца.

— Хочу отметить, — продолжал тем временем Пьер, — что доиспанские культуры Эквадора, Перу и Боливии из всех металлов знали только золото. Ну, еще серебро. Но добывали и использовали преимущественно золото, из которого изготавливали различные ритуальные предметы и фигурки. Вначале — исключительно для своих многочисленных богов, завоевывая их благосклонность по различным вопросам золотыми дарами. Затем использовали для украшения храмов и жилищ.

— С какого века местные племена занимались добычей золота? — не удержался я.

— Справедливый вопрос, но на него вам никто не ответит. Мои личные исследования упираются в XI век. Но следы древней чавинской культуры обнаружены еще во втором веке до новой эры. Тогда металлов еще не знали, процветала керамика.

— Вероятно, первыми золотодобытчиками были инки, — заметил Старик.

— Нет, — твердо произнес француз, — золото и медь добывали задолго до них. И потом правильно следует называть «инка», именно так назывались эти индейские племена, а не «инки». Инка основали свою империю в XIII веке в Центральной части Анд в долине реки Мараньон на территории современного Перу. Но затем двинулись по обеим сторонам горной цепи Анд на север и на юг, подчиняя или вытесняя другие народы. И вот тогда-то индейское племя хивари, проживавшее в Андах на границе современных Эквадора и Колумбии впервые решило откупиться от захватчиков ритуальными золотыми изделиями.

— И у них это получилось, — сказал я, читавший или слышавший где-то подобную легенду.

— И у них это получилось, — повторил за мной Пьер, — они приветствовали инка, как представителей богов и несли им многочисленные золотые дары. Благо золото в тех краях встречалось повсеместно в виде крупных самородков прямо на поверхности многочисленных каменистых осыпей. Инка приняли почести и дары и обошли стороной земли хивари. Кстати, вы не против, если мы будем общаться до тех пор, пока не выясним все наши вопросы? Время для меня очень дорого, я боюсь не успеть.

— И не поставим все точки над «и», — продолжил я.

— Хоть до утра, — бодро поддержал нас Старик, выразительно поглядывая на бутылки с коньяком.

— Да, да, наливайте, конечно, — зоркие глаза француза подметили красноречивый взгляд моего компаньона, — только мне больше не надо — опасаюсь заснуть.

Старик плеснул приличные порции в два стакана, и мы взяли их в руки, потихоньку потягивая из них и наслаждаясь ароматной жидкостью.

— И тогда люди хивари, чтобы избежать истребления или порабощения и в дальнейшем, решили построить громадную тайную сокровищницу, которую наполнить золотыми ритуальными вещицами про запас. Золото валялось прямо под ногами, и все люди племени принялись за работу.

— Выходит предметы, которые вы дали нашему другу, взяты непосредственно из той сокровищницы? — Старик даже отставил свой стакан в сторону.

— Да, — подтвердил наш гостеприимный хозяин, — но это еще только начало истории. Слушайте дальше. Местом для сокровищницы была избрана практически недоступная естественная пещера в жерле потухшего вулкана. Гора с вулканом называлась Лас Тайя, что в переводе с местного языка означало — Спящее чудовище.

— Так вот откуда пошло это легендарное название Лос-Тайос, — воскликнул я.

— Именно, — отметил француз, — только, как говорят у вас в России, «слышали звон, да не знают, где он». Современные легенды перенесли Лас Тайя совсем в другое место, а затем родились мифы о целой системе запутанных туннелей, скрытой в них золотой библиотеке и прочая чушь.

Он внезапно закашлялся и прикрыл рот ладонями.

— Спуститься в сокровищницу можно было только через длинный извилистый каменный колодец по лестнице, сплетенной из прочнейших лиан, — откашлявшись, продолжил Пьер. — Шли годы, и сокровищница наполнялась разнообразными золотыми предметами, а также наиболее крупными и чистыми самородками, один из которых я вам сейчас покажу.

С этими словами француз вышел и возвратился лишь минут через десять. В его руке тускло желтел крупный камень величиной с гусиное яйцо. В другой руке находился весьма вместительный пакет из плотной пергаментной бумаги.

— Любуйтесь! — Он протянул нам самородок.

— Килограмма на три потянет, не меньше, — определил Старик, покачивая камень в ладони.

Затем его подержал я. Камень, казалось, испускал тепло и желтоватый призрачный свет, и у меня от такого зрелища застучало сердце.

— И это еще не самый крупный, — заметил Пьер, наслаждаясь нашей реакцией.

Мы положили камень на столик на виду и дружно подняли свои стаканы.

— За успех нашего предприятия! — прочел я в прищуренных глазах Старика и поддержал тост, опрокинув содержимое до дна. То же сделал и мой напарник. Хозяин с доброй улыбкой следил за нашим незамысловатым и красноречивым ритуалом.

— А вот изделие мастеров народа хивари, — француз достал какой-то предмет из пакета.

Мы не смогли сдержать своего восхищения, обозначив его звуками «ого-о-о-о» и просто «о-о-о». Даже смешно стало. Прям, как Людоедка Эллочка при виде заморского ситечка, которое протягивал ей Остап Бендер в обмен на вожделенный стул.

Это была золотая чаша для питья в форме равностороннего треугольника со сглаженными углами. Изящный треугольный лепесток поддерживали своими мордочками вытянутые в струнку стройные парнокопытные животные — то ли косули, то ли ламы, то ли газели — я не знаток в этом деле. Их задние копытца упирались в края второй округлой чаши в виде заглубленного блюдца. Чёрт возьми, как трудно все-таки описывать прекрасное — трижды переделывал, и все равно не удалось создать на бумаге образ изумительнейшего творения древних ювелиров. Мы смотрели на него несколько минут, буквально не дыша, как завороженные.

— Предлагаю продолжить наш разговор, — с этими словами Пьер положил чашу на столик.

Мы едва оторвали от нее глаза и согласно кивнули головами.

— Еще дважды племя хивари откупалось от экспансии инка ритуальным золотом, — тихо произнес француз, — но нравы тогда были очень жестокие. Следующий верховный вождь инка решил: зачем нам брать по частям, если можно взять все сразу. Воины инка были прекрасными охотниками и следопытами. Вождь сделал вид, что согласен на очередное подношение, а сам направил вслед за пошедшими к сокровищнице хивари своих лучших соглядатаев. И они узнали путь к сокровищнице. Племя хивари было почти полностью истреблено, а его остатки были вытеснены на другую сторону горной цепи. Сокровищница перешла к инка со всем своим богатым содержимым, и они стали, в свою очередь, пополнять ее другими золотыми трофеями, а также собственными ювелирными поделками из драгоценного металла. Вот образец их ювелирного мастерства.

Нашим взорам предстало нечто вроде кинжала с закругленным внизу лезвием. Изделие было из золота с красноватым оттенком, а рукоять, которую венчало изображение морской раковины, была сплошь инкрустирована крупными зелеными изумрудами. Лезвие было широким, обоюдоострым и отточено, как бритва, но не имело посередине привычных канавок для стока крови. Вид этого странного оружия подспудно внушал какое-то чувство ужаса.

— Это ритуальный нож инка, — пояснил Пьер, — когда совершались человеческие жертвоприношения, им вскрывалась грудная клетка жертвы, и оттуда вырезалось сердце.

Красноватый блеск золота, напоминающий цвет крови, как бы красноречиво свидетельствовал в пользу этих страшных подробностей.

— Вам, конечно, известна судьба верховного вождя инка Атауальпы?

— Да, — уверенно сказал Старик, — он был схвачен испанскими конкистадорами и предложил в качестве выкупа за себя: заполнить до потолка помещение, в котором его держали на цепях, золотом, а соседнее помещение серебром. И его подданные это сделали. Но коварные испанцы, вот только не припомню, кто ими командовал…

— Маркиз дон Франсиско Писсаро. — блеснул я своими знаниями, — Он высадился на побережье Перу с отрядом в составе ста пяти пехотинцев и шестидесяти двух всадников в 1532 году. Армия Атауальпы была разбита в битве при Кахамарке, в ходе которой испанцами было истреблено свыше пяти тысяч инка.

И я выжидательно посмотрел на своего компаньона — мол, продолжай.

— Писсаро опасался потерпеть поражение, если выпустит Атауальпу, — подхватил он тотчас же, — поэтому сфальсифицировав суд, который приговорил пленника к сожжению. Но и здесь испанцы обманули — верховный вождь был задушен с помощь гарроты.

— Что ж, в общем и целом — все правильно, — одобрил француз, — но есть и еще кое-что…

Он зябко потер свои ладони и продолжил: — Я занимался в свое время археографией, это моя специальность. Рылся в архивах Овьедского католического монастыря и наткнулся на удивительный старинный документ. Я вам все покажу. Отныне у меня нет от вас секретов.

— А что такое археография? — спросил Старик.

— Это наука о методике издания письменных исторических источников.

— Этот документ касается конкистадорских завоеваний? — спросил, в свою очередь, я.

— Я вам сейчас все покажу. Отныне мы одна команда.

С этими словами Пьер подошел к стене и надавил ладонью на массивную шляпку гвоздя, на котором висел какой-то старинный морской кортик. Деревянная панель бесшумно сдвинулась в сторону и открыла современный металлический сейф. После коротких манипуляций с кнопками, дверца сейфа была открыта, и француз извлек оттуда пожелтевшую и покореженную временем папку и аккуратно положил ее на столик перед нами.

— Вот смотрите.

Мы со Стариком уставились на непонятную нам надпись, исполненную витиеватым почерком с жирными завитушками и на незнакомом языке: Pizarro (Francisco) Marquis. Cortes (H.) Copia delle lettere del Prefetto (Hernando Cortes) della India, la Nuova Spagna detta.

— Что это?

— Копия доклада Франсиско Писсаро о плененении Атауальпы, — торжественно произнес француз, на старо-испанском языке.

— Невероятно! — мы со Стариком дружно ахнули.

— Согласен. — усмехнулся Пьер. — Тем более что сам доклад так и не был найден историками.

— Но кто мог снять его копию? И зачем?

— Я исследовал и этот вопрос. В середине XVI века король Испании поручил инквизиции расследовать дело о хищении золота испанскими капитанами, перевозившими на кораблях добычу из Нового Света. Монастырь в Овьедо был одним из центров зловещей и вездесущей инквизиции. Там и были сняты копии с многих документов, касающихся разграбления испанцами индейских сокровищ. В ходе следствия выяснилось, что далеко не вся богатейшая добыча попадала в королевскую казну. Часть оседала у самих конкистадоров, часть разворовывали капитаны и экипажи испанских кораблей, а часть расхищалась королевскими чиновниками, учитывавшими награбленные сокровища и помещавшие их в казну. Но не будем сейчас касаться этого вопроса…

— И все же, — азартно произнес Старик, — известна ли хотя бы примерная стоимость вывезенного?

— Есть различные расчеты, — пояснил наш гостеприимный хозяин, — увы, все они разнятся и иногда на целый порядок.

Он немного помолчал.

— Но, чтобы вы могли представить масштабы разграбления золотых запасов индейских племен, я приведу вам пару цифр. Так, король своей грамотой Торговому Дому Севильи от 21 января 1534 года приказал, чтобы 100 000 кастельяно золота и 5 000 марок серебра, в виде сосудов, блюд и других предметов, привезённых Писарро в Испанию, отдать на чеканку монет, «…кроме вещей удивительных и малого веса» — это дословная цитата из грамоты. Кое-что испанцы все-таки оставляли себе в качестве коллекционных предметов.

— Кастельяно?

— Это старинная золотая испанская монета, чеканка которой прекратилась в 1497 году с началом чеканки новой монеты — песо. С того времени её вес стал в Испании единицей измерения золотых слитков и золотого песка.

— И каков же ее вес?

— Около пяти граммов. Точнее — 4,7 грамма.

Старик выудил из своего кармана калькулятор, с которым не расставался никогда, и быстро произвел необходимые вычисления.

— Четыреста семьдесят килограммов золота, — тотчас объявил он, — Не хило! Да еще серебро… Кстати, что такое марка серебра?

— Это весовая единица, имевшая хождение в Западной Европе, применявшаяся в разных странах с IX века. Испанская марка серебра составляла около 230,4 грамма.

Старик вновь защелкал кнопками калькулятора.

— Тысяча сто пятьдесят два килограмма…, — пробормотал он, а затем, переварив, видимо, полученные цифры, вскричал, — полтонны чистейшего высокопробного золота и больше тонны серебра! Да еще оставленные без переплавки коллекционные изделия! Недурственная добыча! И это только за один раз, из одного источника! Плюс, наверняка, треть осела в карманах расхитителей, не дойдя до казны.

— Ну, вот, — усмехнулся француз, — теперь вы имеете некоторое представление о размахе испанских приобретений в Новом Свете.

— Еще бы!

— Но как могла сохраниться копия доклада, оставшись незамеченной историками и исследователями? — я не смог удержаться от этого вопроса, будучи, по натуре, скептиком.

— Дело в том, что я обнаружил ее в месте, для нее совершенно неподходящем. Она содержалась в обширнейшем монастырском архиве в разделе «Кодикология, XIX век».

— Кодикология? — вновь какой-то непонятный термин.

— Именно. Кодикология — это очень узкая наука об истории изготовления рукописей. Кому интересна эта специфическая научная дисциплина? Да еще работы XIX века? Да еще в монастыре, коих в Испании сотни…

— Но как она туда попала?

— Либо по небрежности архивистов, — задумчиво промолвил Пьер, либо… Но скорее, ее спрятал кто-то специально, но не успел вынести из архива и воспользоваться… Однако вернемся к нашим баранам! Точнее к Атауальпе… И к самому Писарро, который все же был наказан Провидением за свое коварство и закончил свою жизнь досрочно.

И француз подробно поведал нам печальную историю, иезуитским способом, захваченного конкистадорами верховного инкского вождя.

По свидетельству другого испанского конкистадора Франсиско де Чавеса — Франсиско Писарро осуществил пленение Атауальпы, споив сначала его и его полководцев вином, отравленным моносульфидом мышьяка, что совершенно упростило задачу захвата в плен верховного правителя, а самим испанцам не было оказано никакого существенного сопротивления.

Желая быть выпущенным на свободу, Атауальпа предложил Писарро заполнить помещение, в котором его держали в цепях, до самого потолка золотом. Видя некоторое замешательство своего пленителя (на деле Писарро был чрезвычайно удивлен таким количеством золота), Атауальпа решил, что выкуп недостаточен и пообещал, что вдобавок заполнит соседнее помещении серебром. Когда Писарро наконец пришёл в себя, он лукаво возразил, что второе помещение меньше, чем первое, но Атауальпа пообещал заполнить второе дважды. На протяжении более чем трёх месяцев инки собирали золото и серебро и приносили его в Кахамарку, где томился их вождь. Понадобилось еще более месяца, чтобы переплавить все золотые и серебряные изделия. Все эти сокровища составили так называемый «Выкуп Атауальпы». Так как испанцы чувствовали, что после освобождения Атауальпы они, вероятно, потерпят поражение, то после получения выкупа они обвинили правителя инков в организации восстания и убийстве собственного брата Уаскара. Суд приговорил высшего вождя инка к смерти через сожжение. Однако Атауальпе было обещано сменить вид казни на удушение, если тот перед смертью примет католичество, и Атауальпа согласился на это, чтобы сохранить древние обычаи захоронения инкских вождей.

Десятки тонн золотых и серебряных изделий, полученных в качестве выкупа, были переплавлены в слитки и отправлены в Испанию. Но это было только начало неслыханного в истории грабежа…

И все же, по утверждению Пьера, до самой главной инкской сокровищницы грабители не добрались. Главным аргументом являлось ее посещение самим французом, который полагал, что собранные там золотые поделки являются самым крупным в истории человечества кладом.

Что же касается убийцы, в прямом смысле, Атауальпы — его также покарала судьба.

В 1538 году между Писарро, назначенным губернатором захваченных территорий, и его сподвижником Альмагро возник конфликт по поводу распределения полномочий и дележа добычи. В завязавшемся военном конфликте, Писарро одержал верх над соперником в битве при Салинасе, после чего казнил бывшего сподвижника. Однако затем группа недовольных во главе с сыном казненного Альмагро организовала против Писарро заговор, в результате которого он был убит. Воскресным утром 26 июня 1541 года Писарро принимал в своем дворце гостей. Неожиданно в дом ворвалось около двадцати человек, вооруженных мечами, копьями, кинжалами и мушкетами. Гости в панике разбежались, некоторые из них выпрыгивали прямо из окон дворца губернатора… Писарро защищал свою жизнь в спальне, отбиваясь от нападающих мечом и кинжалом. Он дрался отчаянно, зарубил одного из противников, но силы были явно неравны, и вскоре покоритель инкской империи упал замертво от множества нанесенных ран.

Признав, что судьба обошлась с конкистадором круто, но вполне справедливо, мы закончили обсуждение этой темы.

Удивительна и загадочна история самого завоевания индейских племен. Захват империи с населением в восемь миллионов человек, из которых почти половину составляли воины, отрядом конкистадоров в составе ста шестидесяти восьми пехотинцев и всадников, не имеет никакого мало-мальски вразумительного объяснения.

Ссылки на то, что не знавшие в бою страха индейцы, якобы испугались невиданных ими ранее лошадей и мушкетного огня, просто смехотворны.

При таком соотношении сил, испанцам не помогло бы ничто: ни металлические доспехи, делавшие их неуклюжими в ближнем бою, ни военная выучка, ни их более современное, но крайне медленно перезаряжающееся оружие. Отважные и проворные индейцы просто задавили бы их своей численностью. Даже на равнинах, не говоря уже о засадах в хорошо знакомых им джунглях и на узких горных тропах. Да еще с применением отравленных ядом стрел и другого оружия.

Более разумным кажется то объяснение, что местное население приняло захватчиков за потомков богов из древних легенд и безропотно им покорилось. Вера оказалась сильнейшим фактором столкновения двух таких различных миров. Ну и, конечно, война без правил — постоянное коварство предприимчивых пришельцев.

 

Смертельное наследие пещеры Лос-Тайос 2

Меж тем, на дворе была уже глухая, по-тропически беспросветная, ночь. Спать же совершенно не хотелось, и подогретые кладоискательским азартом и добротным французским напитком, мы продолжили наши изыскательские проблемы. Француз также разгорячился и даже слегка порозовел лицом, только и розовость эта была болезненной, подобно лихорадочному румянцу больного тяжелым недугом.

— Сейчас о самом главном — вашем маршруте.

Вслед за этим он вновь открыл дверцу сейфа и достал оттуда плотный пакет, который открыл с величайшей осторожностью. Его содержимым была карта на старинной ломкой бумаге, нарисованная от руки, но с пометками, носящими следы современной шариковой ручки темно-синего цвета.

Наши стаканы и бутылки отодвинуты в сторону, и карта, вновь с превеликими предосторожностями, была расстелена на столе. Рядом с ней лег кусок обычной километровки, видимо, отражающей подробную топографию все той же местности. Правда, схожесть карт была почти нулевой, за исключений схематично изображенных на древней бумаге горных хребтов Анд, с похожей горной цепью на современной карте.

— Вот цель вашего конечного маршрута, — невесть откуда взявшейся крохотной металлической указкой француз ткнул в километровку рядом с одной из горных вершин, северо-восточнее от вулкана Каямбе.

Мы со Стариком присмотрелись к этому месту. Кроме крохотной точки, оставленной все той же темно-синей пастой шариковой ручки, никаких других ориентиров не было.

— Вы говорили, что гора с потухшим вулканом называется Лас Тайя…, — нерешительно заметил Старик, — а здесь ничего не обозначено… Судя по карте, это просто западный склон Анд, поросший лесами.

— Да. Этой горы на карте действительно нет, — подтвердил француз, — у нее совершенно плоская усеченная вершина, внутри которой скрыто жерло потухшего вулкана. Более того, она не видна даже из космоса, поэтому современные топографы и не смогли обозначить ее на карте.

— Не видна из космоса? — в голосе Старика сквозило недоверие, — но с помощью современной оптической техники со спутников различаются даже номерные автомобильные знаки…

— Она не видна по той причине, что постоянно скрыта сплошной облачностью, — спокойно пояснил Пьер. — В самой середине жерла вулкана находится сероводородное озеро с аммиачными примесями, которые постоянно испаряются, создавая сплошные облака. Кроме того, со склонов горы с обеих сторон извергаются десятка три водопадов, создающие вокруг горы водяную пыль и туман. Так и висит эта завеса круглосуточно, мешая рассмотреть какие-либо подробности земного рельефа. Сама природа позаботилась о сохранении в неприкосновенности сокровищницы инка.

— Но, если верить карте, это место совсем рядом с Кито, — тут прорвался и мой скепсис, — неужели наземные экспедиции не исследовали эти места?

— Вулкан находится примерно в ста десяти километрах от столицы, — француз по-прежнему был спокоен, точен и немногословен, — но эта местность крайне труднодоступна даже для профессиональных альпинистов.

Вот как! Мы со Стариком переглянулись, альпинисты из нас были никакие. Как же мы туда тогда пройдем?

— Дело в том, что по своей структуре эта гора напоминает слоеный торт, имеющий форму усеченного конуса. Когда-то в далеком прошлом извергающиеся потоки лавы покрыли тот конус своеобразными исполинскими кольцами. Эти кольца застывшей лавы абсолютно гладкие, на них не за что зацепиться. А угол восхождения вообще отрицательный, снизу невозможно даже забросить веревку с крюком на верх такого кольца. А если и исхитришься это сделать, то зацепиться не за что. Почва там почти не задерживается, а чахлая растительность на немногих ее участках то и дело сползает вместе с этой почвой ввиду постоянной влажности. Частые оползни привычное явление в этих гибельных местах.

— Но на карте обозначен лес, — встрял Старик.

— Лес действительно есть, но только в самом низу, а также на высоте свыше четырех километров, там, где течет множество ручьев и низвергаются водопады.

— Я не совсем понял, зачем нам тогда в горах моторная лодка? — этот вопрос опять мой.

— К заветному месту вы двинетесь из этого города, вверх по реке Напа.

— Но зачем? От Кито ведь рукой подать. А здесь даже по прямой километров под четыреста. Да еще по непроходимым джунглям. Возвратимся в столицу, а оттуда…

— А оттуда вы к Лас Тайя никак не попадете, — насмешливо произнес француз. — Сплошные горные вершины, пропасти, никаких дорог и рек.

— На вертолете…, — робко начал Старик в мою поддержку, поскольку в джунгли ему лезть тоже не хотелось.

— Вертолеты на такую высоту не забираются, цепляться винтами не за что, — парировал Пьер, — а легкий самолет не подойдет по причине сплошной облачности и туманов. Сесть ему негде. Правда, на парашютах он вас сбросить может — только куда?

М-м-да, задачка. Француз, похоже, кругом прав. К тому же ему виднее, как добираться до места, он ведь там уже побывал.

— Но река Напо туда тоже не доходит, — Старик уже успел изучить всю карту.

— Верно, — согласился француз, — дальше вы поплывете по ее притоку, вот он на карте — безымянный. А еще дальше по еще одному крохотному притоку, который на карте даже не обозначен.

— Дикий край, — вздохнул Старик, — и это всего в сотне километров от столицы крупного цивилизованного государства.

— В долине реки Амазонки и в труднодоступных местах сельвы и горных пиков еще полно таких мест, — усмехнулся Пьер. — Да и на земном шарике хватает. Хотите сказать, что в России таких мест нет?

Мы не стали напоминать, что к России наша республика не имеет уже отношения, разве только, что мы строим вместе союзное государство. Будем считать, что с современной картой и прокладкой по ней маршрута закончено. Более подробно поизучаем ее дома, то бишь в своей гостинице. Перейдем к древностям.

Далее француз дал подробнейшие пояснения к каждой линии, каждому значку и каждой пометке на старинной рукописной карте. Вопросов по ней у нас пока не было, но, тем не менее, он заявил, что подготовит для нас особую письменную инструкцию наших действий на завершающем этапе. С тем мы и разошлись уже под самое утро.

Немного вздремнув, мы поизучали полученные карты и решили вновь отправиться к Пьеру за дальнейшим обсуждением проблем подготовки к предстоящему плаванию и походу.

Поэтому ближе к полудню мы снова посетили француза, выяснили последние непонятки и разночтения в картах и определили день нашего отплытия. Пьер вручил нам дополнительно написанную собственноручно инструкцию по преодолению последнего этапа наших поисков и дал нам какой-то темный пузырек из-под лекарства.

— Что там? — спросил Старик.

— Семена бругмансии, — коротко ответил француз, — вход в туннель можно найти только с помощью этого растения. Здесь все написано, вам остается лишь точно следовать инструкции. Не потеряйте их, иначе экспедиция завершится крахом.

Старик бережно засунул пузырек в барсетку, где хранил свои и мои документы.

— А это копия моего завещания, — Пьер протянул листок бумаги с машинописным текстом, скрепленным большой круглой печатью и тремя подписями, — как я и говорил, все мое имущество завещано вам. Оригинал завещания будет храниться у моего нотариуса. Его координаты внизу под текстом.

Завещание отправилось вслед за пузырьком, читать его при живом французе, из соображений этики мы не стали.

Мы расселись по прежним местам и продолжили обсуждение.

— Наверное, у вас появились некоторые вопросы, — хозяин вновь извлек бутылки с благородным французским напитком и расставил стаканы.

— Испанцы знали о существовании сокровищницы? — первым начал Старик.

— Несомненно. Но найти ее так и не смогли.

— Откуда такая уверенность?

— Судя по некоторым документам, главным разногласием между Писарро и казненным им Альмагро и была эта тайная пещера. Они не смогли поделить между собой еще ненайденные сокровища. Подручные Писарро запытали до смерти несколько десятков индейцев, но лишь один из них оказался слабым и выдал заветный маршрут. Но снаряженная туда испанская экспедиция потерпела крах.

— Это достоверно?

— Еще бы, — усмехнулся француз, — я сам видел их останки. И вы их также увидите.

— И что послужило причиной их гибели?

— Я думаю, что испанцы погибли от ядовитых испарений. Вода в озере ярко-изумрудного цвета.

— А как же индейцы пробирались к сокровищнице мимо этого ядовитого озера?

— Теперь у них уже этого не спросишь, — философски ответил Пьер. — Возможно, они преодолевали этот опасный участок бегом, задержав дыхание. А может быть, изготавливали что-то типа защитных масок…

— А теперь я бы хотел, чтобы вы записали или запомнили примерный перечень того, что вам необходимо взять в экспедицию, чтобы благополучно добраться до места.

Старик немедленно вытащил свой рабочий блокнот, который, как правило, всегда носил при себе и изготовился записывать.

Список оказался приличным по объему и начинался с моторной лодки. Наш французский наставник оказался человеком весьма предусмотрительным в этом плане. Казалось, он учел все, что может быть полезным в любой ситуации, вплоть до разовых аварийных ракет с разноцветными дымами и мази от укусов насекомых. Теперь мы уже не удивились включению в этот список противогазов. Впрочем, тащить это нам не на своем горбу, а в моторку взлезет достаточно всякого добра.

День закончился нашим возвращением в отель.

Мы намеренно, в целях безопасности, взяли один номер на двоих. Он не являлся люксовым, но все необходимое здесь было: туалет, телевизор, холодильник, печь СВЧ и даже зачем-то, керосиновая лампа на старинном бронзовом основании. Для красоты, наверное, решили мы и ошиблись. И верх технического совершенства — возможность прямо из номера подключиться к интернету по Wi-Fi, используя свой портативный компьютер.

Наступал вечер, и мы сидели за столом, изучая полученные от француза карты. Да, координаты и топографическая обстановка на них все-таки сходились. Но как добраться до места, отмеченного кружочком с крестиком посередине? По нашим прикидкам отсюда до него было километров триста семьдесят. По прямой. Расстояние по нашим временам пустяковое. Но впереди — сплошной лесной массив, изрезанный ниточками многочисленных рек.

Вы бывали когда-нибудь в заброшенных таежных лесах? Полное бездорожье, сплошной бурелом, коряги, ямы, кочки… Иногда, для того чтобы преодолеть всего лишь километр этой заросшей чащобы, требуется полдня, после чего валишься под какой-нибудь могучий кедр совершенно обессиленным.

Но по сравнению с джунглями — это просто прогулка по заросшему травой полю. Помимо того, что джунгли сами по себе являются серьезным препятствием, здесь в изобилии водится всякая ядовитая нечисть. На суше ядовитые муравьи льютури, летучие гигантские муравьи-листорезы, ядовитые жабы, лягушки и пауки, свыше двухсот тридцати видов змей… Ягуары и пумы, у которых начинается брачный период и тогда они становятся крайне агрессивными. Да что там говорить — даже стая обычных обезьян (а в лесу они кишат), может забить вас плодами деревьев и сучьями, если вы им чем-то не понравитесь. А в воде кайманы (до шести метров длиной), анаконды (до девяти метров длиной) и маленькие прожорливые пираньи, способные в пять минут оставить от забредшего в реку быка только скелет. Впечатляет?

— Где взять проводника? — Старик был крайне озабочен, — без местного сопровождающего в джунгли нечего и соваться. Не давать же объявление в газету? Да и сомневаюсь я, что здесь издаются газеты…

Я с ним был вполне солидарен насчет джунглей. Более того, я считал, что и с проводником мы обречены там на неминуемую гибель от водившейся в жутких непроходимых зарослях всяких суперядовитых тварей. И ступив под густой полог неведомой растительности, мы обрекали себя на иной отсчет наших жизненных часов. Именно, часов. Наша жизнь будет измеряться уже этими скоротечными отрезками времени, как у русских пехотных офицеров на Восточном фронте в Первую мировую войну, средняя продолжительность жизни которых равнялась четырнадцати часам.

Но перечить возбужденному напарнику не стал, опасаясь вызвать еще большую активность и напористость, типа «быстро встаем и отправляемся туда немедленно!». Нет, поищем-ка лучше, не спеша, проводника, изучим подоскональней экологическую ситуацию, и поспрошаем местный народ на предмет выживаемости в тамошних окрестностях. Время лечит от всего. Глядишь, и пройдет у моего напарника желание отправляться в неведомую и крайне опасную даль. Особенно, если выяснится, что намедни парочку аборигенов схарчила стая пятиметровых крокодилов. А вообще, путники, осмелившиеся сунуть свой нос в сельву, являются традиционной и излюбленной пищей этих кровожадных бревнообразных чудищ, которые только и ждут добычу в засаде, прикидываясь мирными упавшими стволами деревьев.

А где еще можно вдоволь наслушаться подобных леденящих душу историй? Конечно же, в местном кабаке. Крепкие напитки способствуют даже самому скудному воображению. Послушайте-ка наших рыбаков и охотников у костерка, да, под водочку. Какой-нибудь среднеевропеец и загнется от страха, вкусив вместе с горячительным пойлом были о трехметровых сомах, заглатывающих рыбаков вместе с их лодками и диком злобном вепре, величиной с носорога.

— Действительно, — лицемерно и быстро подтвердил я, — газеты — это вряд ли, в этой глуши. Да и подходящей доски для объявлений нам тоже вроде не попадалось на глаза. Значит, надо идти в трактир. Только в живом общении с туземцами, под стук стаканов с текилой, можно произвести глубокую и надежную разведку особенностей тутошней природы и выведать адресок соответствующего специалиста по ее преодолению.

— Ну, текилу тут вряд ли отыщешь…, — раздумчиво буркнул Старик, но немедленно извлек свой бумажник и стал изучать его содержимое на предмет наличности.

Щелк. Внезапно погас свет, и обнаружилось, что в номере уже довольно темно. Мы выглянули в окошко. Та же картина. Но в домах потихоньку начало появляться освещение от различных источников света. Засветились и некоторые вывески. Так вот для чего здесь стоит керосиновая лампа.

Пришлось ее зажечь, поскольку тьма в этих широтах опускалась мгновенно. Старик же невозмутимо продолжил изучение своих финансов.

— Хватит даже на пару хороших попоек на Монмартре! — удовлетворенно возвестил он, — ну, что — двинули?

— Куда? — удивился я, — в этакую-то темень…

— Кабаки должны работать в любых условиях, — рассудительно заметил Старик, — даже, если весь мир перевернется. На то они и кабаки.

И он оказался прав. Словоохотливый портье пояснил, что вышла из строя подстанция, что здесь случается довольно часто и указал нам направление на ближайшее питейное заведение, подтвердив, что оно несомненно будет работать.

На улице было относительно тихо, и лишь где-то в центральной ее части бойко тарахтел какой-то движок.

Трактир, или как его по-здешнему называть, находился именно там, и никак себя специфически не обозначал, являя собой точно такую же приземистую каменно-глиняную постройку, как и прочие строения, хаотично разбросанные по многим городским улицам, не получившим еще современной застройки. Никакого аварийного уличного освещения не было и приходилось довольствоваться скудным светом звездно-лунного неба и светившимися полосками окон близлежащих домов. Впрочем, по приближении к сему питейному заведению, над его открытой настежь дверью обозначивалось и некое подобие вывески. На струганной двухметровой доске, окрашенной в грязно-желтый цвет, змеилась красная надпись «Anakonda», а сбоку над дверью горел настоящий электрический фонарь.

Стрекот движка усилился, и нам стала понятна природа электрического освещения не только снаружи, но и внутри салуна. Это работала простейшая дизель-генераторная установка для выработки электроэнергии.

Само помещение представляло собой длинный прямоугольный зал с полутора десятком столиков. При этом столики были современные пластмассовые, правда, уже весьма неопределенного цвета, а вот табуретки и скамьи были массивными и грубыми деревянными изделиями. Как и полагается в приличном заведении, барная стойка была дополнительно освещена и находилась в самом конце зала. Большинство столиков было занято весьма специфической публикой. По причудливости одеяний, смешению различных рас и свирепости рож некоторых их представителей — здесь вполне можно было снимать среднезатратный голливудский вестерн.

Музыкальное сопровождение осуществлял гитарист с унылым лицом пьяницы, мечтающего с утра опрокинуть пару стопок горячительного, одетый в синие джинсы, цветастую ковбойку навыпуск и что-то типа широкополого сомбреро. Не берусь судить о привлекательности сей музыки, но, по-моему, он тянул что-то тягучее в стиле кансьона или харабе, но никак не кантри.

Мы со Стариком заняли отдельный столик неподалеку от барной стойки и стали ожидать местного полового с меню, чтобы заказать чего-нибудь крепенького и выбрать закуску, хотя бы названием напоминающую что-то знакомое и безопасное. Вместо этого от стойки к нам бодро подковылял плотно-пузатый мужичонка, расовую принадлежность которого можно было определить, наверное, лишь «после литра выпитой…», как пел Высоцкий. Он сильно хромал на левую ногу, был одет в замызганное цветастое пончо, а его причастность к руководящему трактирному племени можно было определить лишь по плутоватым заплывшим глазкам и их хищному блеску при виде денежных купюр.

Тотчас же выяснилось, что по части текилы Старик был бесспорно прав — благородными напитками здесь и не пахло, да и выбора особого не было. Из четырех видов выпивки мы выбрали ту, что смотрелась визуально более респектабельно и, на всякий случай, предупредили хозяина о нашем самостоятельном умении открывать бутылки. Закуской послужила жареная рыба на внушительном металлическом подносе. Или, правильнее будет сказать — рыбка, поскольку оная напоминала наших килек, только донельзя отощавших.

Опорожнив по стаканчику оказавшегося отвратительным, с привкусом поджаренной кукурузы, напитка, мы начали осматриваться по сторонам. И сразу обнаружили ничем неприкрытый, откровенно настырный, интерес к нашим персонам со стороны обитателей трактира. На нас откровенно пялились со всех сторон. Причем, не отводя благонравно взгляды, при их встрече, а напротив, нагло осматривая нас с ног до головы и в упор. Приглушенный, а местами и не очень, шум, непременный спутник незатейливых питейных заведений, как нам показалось, несколько стих при нашем появлении. Мы со Стариком переглянулись — начало общения с туземным населением нам не понравилось.

— Впрочем, мерить чужой монастырь своим уставом…, — решили мы и налили по второму стаканчику маисового пойла. Рыбка, кстати, оказалась вполне подходящей закуской, хрустящей, наподобие наших картофельных чипсов, и столь же аппетитной и завлекательной.

— Дернем по третьей, — предложил Старик, разливая коричневатую, как сильно разбавленный чай, жидкость, — а потом попробуем пообщаться с местной публикой. Мне кажется, следует начать с трактирщика.

Однако местная публика сама выразила явное желание пообщаться с нами и, похоже, не самым учтивым образом. Уровень шума в трактире неожиданно возрос, и мы, успев, правда, опорожнить стаканы, подняли головы и увидели, что к нам направляется весьма колоритная личность. Это был негр худощавого телосложения и весьма приличного роста. Зарубежный писатель определил бы его рост стандартными для громил из боевиков шестью футами и сколькими-то там дюймами, а по-нашему, просто под два метра. Отличительными признаками являлось некоторое облысение лобной части головы, что для представителей этой расы крайняя редкость, и сплющенный грушевидный нос со значительным смещением вправо. Одет он был в какие-то красные штаны, наподобие кавалерийских галифе и распашонку ярко-желтого цвета — явно клоунский наряд.

— Проклятые гринго! — заголосил по-испански этот колоритный тип, подойдя к нам на расстояние полутора вытянутых рук.

Именно заголосил, ибо, несмотря на исполинский рост, в его речевом тембре преобладали высокие ноты «соль» и «ля». До Робертино Лоретти ему, конечно, было далеко, но с помощью соответствующей аппаратуры, да с применением дубль-диеза, он, пожалуй, потянул бы на пол-Витаса, издающего свои финальные рулады.

Мне показалось, что вся остальная публика также приподнялась со своих мест и изготовилась к атаке.

— Что вам нужно на нашей земле! Вы грязные…

Проговорить все свои проклятия негр попросту не успел.

— Будем прорываться с боем, — буркнул Старик сквозь зубы, — иначе затопчут…

Несмотря на приглушенность голоса, в его тональности явно прослушивалась нешуточная тревога и отсутствие надлежащего душевного равновесия.

Я встал рядом, ухватив правой рукой ножку здоровенного табурета (или как они тут называются) и духовно стал готовиться к прорыву.

Кулачище моего напарника взметнулось широчайшим хуком в деревенском исполнении и угодило визжавшему противнику где-то в район между лбом и виском. Старик вложил в свой удар все свои сто десять кэгэ, и эффект получился надлежащий.

Звук лопнувшей двуручной пилы — так примерно можно охарактеризовать короткий промежуток между этой испанской нотной разноголосицей и шумным бряканьем об пол длинного костистого тела негра. Теперь эта странно раскрашенная неподвижная колода, с широко раскинутыми, как сучья, руками, мало чем отличалась колером своего багрово-черного лица от замызганного пола, окрашенного неведомой кистью в такие же цвета.

Мне показалось, что столь энергичный выпад был воспринят окружающими с некоторым изумлением. Видно в местном обществе было принято сначала облаивать друг друга полуцензурным штилем, а уж затем пускать в ход кулаки и подходящие предметы обихода. Но Старик-то (впрочем, как и я) не знал этих особенностей туземных обычаев и начал боевые действия неожиданно и первым, без всякой прелюдии облаивания противника.

Затем мы тотчас сделали дружное рывковое движение по направлению к дверям, но…

Баталия, похоже, началась и закончилась лишь этим первым актом. Против нас, кажется, больше никто в этом кабаке не собирался применять словесные и физические акты агрессии. Остальная часть питейного сообщества уже старательно делала вид, что наше присутствие их ничуть не интересует.

Вокруг воцарилась мертвая тишина, и только тягучий звук последнего аккорда гитарных струн обозначил как бы концовку состоявшегося действа.

И тогда Старик произнес небольшую, но, на мой взгляд, пафосную и проникновенную речь.

— Buenos dias! — произнес он звучно, хотя и был уже глубокий вечер. — No somos grigos! Somos Belorussos!

И, поскольку реакция на нашу национальную принадлежность была нулевой, решительно добавил: — Rusos turistos!

Ну и далее в том же духе, четко при этом усердно обозначивая наши мирные цели, исключительно, в качестве туристов, прибывших лишь поглазеть на местные достопримечательности и попить местной водочки.

— Вива Че Гевара! — это было концовкой блестящей речи с воздетым вверх кулаком.

Последний лозунг вызвал слабое оживление, одобрительное кивание головами и помаленьку народ вернулся к своим обычным занятиям, уже не досаждая нам своей заинтересованностью. Негр очухался и, как нашкодившая кошка, тихо удалился за свой столик, за которым сидел также креол с внешностью и повадками отставного камердинера.

Однако наше установившееся душевное равновесие было нарушено приходом в кабак давешнего любознательного полицейского. Он торжественно внес свое тело в дверь, не потрудившись даже ее закрыть, и окинул зал взглядом взявшей след ищейки.

Битый негр почему-то оказался самым первым объектом его сыщицкого рвения. Полицейский походкой гаишника, тормознувшего машину, подошел к столику и уставился на чернокожего громилу. Тот выглядел явно уставшим и недовольным жизнью. У него уже явственно заплывал правый глаз, над которым пришелся могучий удар Старика.

— Что здесь произошло? — все полицейские задают этот вопрос одинаково — властно и отрывисто.

— Ничего…, — буркнул негр, бросив в нашу сторону кратковременный, но испепеляющий взгляд.

— А это — что? — толстый указательный палец полицейского почти уперся в оплывающий глаз потерпевшего.

— Споткнулся и ударился о край стола, — негромко выдавил из себя негр своим характерным голосистым сопрано-дискантом.

— Что-то этот стол ничем не напоминает мне предмета, способного на хороший хук.

Ого, у этого жирного копа еще и некоторое чувство юмора присутствует. Но чернокожему задире этот юмор ко двору не пришелся, и он угрюмо промолчал.

Тогда местный страж закона сделал очень нехороший прищур и навел его прямиком на наш столик.

Мы, однако, сделали вид людей, увлеченных сугубо выпивкой и только ей. Старик плеснул в стаканы по порции отдающего кукурузой пойла, и мы дружно к ним приложились, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Делать нечего, полицейский прошел к барной стойке, где подобострастно изогнувшимся хозяином ему сразу был вручен полный стакан какого-то местного зелья. Он его опрокинул без замаха и потянулся за следующим. Разумеется, бесплатно — за счет заведения, как и водится во взаимоотношениях между полицией и питейными заведениями.

Затем он еще раз окинул зал фальшиво-рассеянным взглядом, сфокусировался на нас, и вышел, вновь не делая труда прикрыть за собой входную дверь.

Налицо был сыгран какой-то спектакль, но что-то в нем явно не сложилось с финалом.

— Как тебе понравился сегодняшний вечер с его премиленькими наворотами? — поинтересовался у меня Старик по возвращении в отель.

— Безобразие, конечно… Но, кажется и у тебя напрочь отсутствуют некоторые тормозные центры, — попытался пошутить я.

Но состоявшийся нешуточный стресс не располагал к шуткам.

— Врубай блю-туз! — рассердился Старик. — Первое — внезапный интерес местной полиции к каким-то обычным туристам. Припомни, в каких это странах у нас когда-либо проверяли документы. Второе — попытка спровоцировать драку в этом кабаке совершенно нам незнакомым ниггером. И третье — по-твоему, эта полицейская тварь появилась в этот момент совершенно случайно?

Мы начали строить различные версии, но ни одна из них не подходила, ввиду полнейшей алогичности последующего поведения негра и не давала своей целостной картины. Логичным финалом было бы привлечение нас «по всей строгости» и заточение в кутузку. Да и вообще, чем мы могли привлечь такой неожиданный интерес в этом городке?

Почти весь следующий день мы занимались покупкой необходимого снаряжения и лишь ненадолго заглянули к нашему французу с целью уточнения некоторых технических вопросов. Но вечер неожиданно внес новую нервозность в наш быт. И мы ощущали ее все последующее время постоянно.

Опасаясь возможной прослушки, мы стояли на небольшом балкончике нашего номера, отбивались от москитов и горячо обсуждали все плохое, что пытается мешать нам жить в здешних краях.

Цвеньк! С этим звонким звучанием что-то впилось в деревянную перекладину оконной рамы. Мы дружно обернулись на этот звук и увидели крохотную оперенную стрелу, впившуюся в дерево и слегка вибрирующую оперением. Старик выдернул ее и с интересом стал рассматривать.

— Не думаю, что такой снайперской пулей кто-то хотел поразить нас обоих и сразу…, — с недоумением протянул он, — наверное, местные пионеры в охотников за скальпами играются… Ты смотри — острая какая зараза…

С этими словами он попробовал указательным пальцем острие стрелы. И здесь мне внезапно припомнились всякие истории про индейских охотников за черепами, вооруженных духовыми ружьями, пуляющими стрелками, замоченными в смертельном яде кураре.

— Стой! — заорал я, — Не трогай эту гадость! Брось ее!

Старик в испуге отшатнулся и выронил стрелу.

— Уходим с балкона!

Мы бросились в свой номер и закрыли балконную дверь.

— Что такое? — Старик смотрел на меня с явным удивлением. — Какая муха тебя укусила?

— Яд ку-ра-ре! — раздельно произнес я, тяжело дыша от волнения, — Даже самая мизерная доза его смертельна… Ты оцарапал палец?

Мы бросились разглядывать его палец, для мельчайших подробностей, под ярким светом фонарика и с помощью увеличительного стекла. К счастью палец был цел, никаких следов царапины на нем не было. Палец, тем не менее, был тщательно вымыт с мылом и обработан чистым спиртом. Казалось, все обошлось.

Но к утру, вся рука Старика полностью распухла, напоминая собой длинный и толстый батон докторской колбасы, а он стал испытывать весьма ощутимую тягучую боль. Мы изрядно струхнули, ожидая самых плохих последствий.

Местный лекарь, к которому нас направил портье, все же нас успокоил. Он выразился примерно так: если бы яд проник в кровь, синьор лежал бы уже в гробу, а так — ничего страшного, обойдется. Яд проник всего лишь под кожу и оказал свое воздействие только на ткани и мышцы.

Какой это яд, он сказать не смог, мол, всяких ядовитых тварей здесь многие сотни. И дал нам каких-то таблеток, которые нужно принимать через каждые два часа. Это было утешением, хотя и страшноватеньким. Что же это за яд, лишь прикосновение к которому, чуть не лишило жизни.

Но, действительно, уже к вечеру опухоль стала спадать. А боль и, возможно, страх перед последствиями Старик глушил старинным народным средством, сами понимаете каким. К ночи он стал совершенно хорош и обращался ко мне со страстными призывами встать на тропу войны с неизвестными покусителями на его драгоценную жизнь.

Наутро рука Старика обрела свой натуральный вид и он настолько ободрился, что не потребовалось даже опохмелки его измученному организму. Вначале мы пополемизировали насчет инцидента с отравленной стрелой и пришли к выводу, что это был просто акт устрашения. По нашим познаниям индейцы были прекрасными стрелками из духовых ружей и промахнуться, к примеру, в мощную фигуру Старика было просто невозможно. Хотели бы убить, не ждали бы нашего появления на балконе, да еще в вечернее время. Днем из любого окошка, метров с пяти, наверняка. Или из проезжавшей мимо автомашины — тормознул, фукнул в упор и по газам. Чего проще. Но возможен и вариант, что убить хотели только одного из нас, что ни говори, а яд-то был всамделишный. А затем совсем неожиданно стали обсуждать возможность взятия с собой нашего француза. Понятное дело, его участие сняло бы все проблемы поиска сокровищницы, но…

— А, если ему станет хуже? Что сворачивать экспедицию и возвращаться назад? — я был против участия Пьера.

Старик придерживался противоположного мнения, и приводил веские доводы в пользу этого.

— Да он еще нас с тобой переживет! — горячился он. — А нам потребуется чуток больше недели, чтобы возвратиться назад.

Но судьба не отвела нашему новому другу даже несчастной недели. Буквально через полчаса после этих слов к нам поднялся вездесущий портье и принес весть о кончине француза.

Два дня нам со Стариком потребовалось на похороны и выполнение его последней воли. Конечно, эта утрата была для нас болезненной во всех отношениях.

Но все было готово, и труба звала нас в поход. Единственно, что оставалось сделать — это найти проводника. Не потому что мы опасались за прохождение маршрута. Нет, здесь мы были старыми волчарами и сбиться с пути не боялись. Главной проблемой мы видели отсутствие в нашей экспедиционной команде специалиста по связям с общественностью. Проще говоря, толмача и знатока местных обычаев.

Про живущих в джунглях представителях индейских племен мы наслушались и начитались массу различных страшилок. От пожизненного рабства до прозаического людоедства. К тому же, с помощью бывалого проводника мы преодолевали бы опасности, связанные с местной флорой и фауной.

Как ни удивительно, но проводник объявился сам. По рекомендации того же гостиничного портье. Это был тамошний креол, похожий на камердинера, вольно или невольно составлявший компанию за одним столиком с речистым, но оказавшимся недрачливым, негром.

Нас подкупила его искренность. Креол сразу признался нам, что был слугой нашего француза (вот откуда внешность и повадки отставного камердинера) и был изгнан по подозрению в отравлении. И тут же поклялся на карманной библии, что к отравлению хозяина совершенно непричастен. Мы ему поверили. Как оказалось потом — зря. Но выбирать особо не приходилось, а время поджимало. К тому же наш постоянный источник знаний портье охарактеризовал его, как человека невредного и хорошо знающего здешние обычаи. Звали его Алозио.

Не буду полностью описывать наше путешествие до заветной тропы, ведущей к кратеру потухшего вулкана. В целом, страхи о джунглях, сельве и их свирепых обитателях не оправдались. Соблюдая простейшие правила безопасности, особенно в части потребления воды и пищи, а также меры предосторожности от назойливых вездесущих насекомых, можно путешествовать в этих краях месяцами. Но некоторые выдержки из дневника, который скрупулезно вел Старик, все же приведу.

Напа — левый приток Амазонки, длиной около двух тысяч километров. Нехилая речка, однако. Если сравнить ее со знакомыми нам реками, то Дон, например, будет поменьше почти на двести кэмэ, а полноводный Рейн почти на семьсот. А протекающий по Беларуси батюшка-Неман имеет длину всего лишь девятьсот тридцать семь километров. Сличайте.

Вся эквадорская Амазония занимает почти половину территории страны. Эта зона представляет собой жаркую и влажную сельву, труднодоступную, и потому не до конца изученную. Здесь мало крупных населенных пунктов, а природа осталась практически нетронутой.

Все наше речное путешествие заняло четыре дня. Вначале ширина реки составляла около четырех километров, а течение было плавным и несильным. Наш небольшой моторчик без труда тащил лодку против течения и ни разу не дал сбоев. Правый берег был высоким скалистым и обрывистым. В нем виднелись многочисленные рукотворные пещеры. То ли это были древние жилища, то ли не менее древние рудничные разработки — сложно определить. Но по вечерам из этих пещер вылетали целые тучи летучих мышей, издавая какой-то противный скрипучий шелест.

Левый берег был значительно ниже, покрыт известняковыми отложениями и глинистым песком. Временами мимо нас шла сплошная песчаная стена, высотой около трех метров, вся в черных точках ласточкиных гнезд-нор. Буквально десятки тысяч ласточек постоянно крутились в этих местах, проглатывая на лету насекомых, которых было повсюду бесчисленное множество.

По пути нам встретилось несколько десятков речных островов, поросших густым лесом. Как правило, на прилегающих к ним отмелям, торчали длинные черные морды здешних кайманов. Их длина была от двух до пяти метров, а вид весьма свирепым. Что касается знаменитых прожорливых пираний, мы их не видели, но и в воду лазить не осмеливались.

Немногочисленные селения на берегах реки состоят из лачуг, построенных из стволов небольших пальм и расщепленного бамбука, а крыши покрыты широкими пальмовыми листьями. Их обитатели одеты по-разному: от набедренных веревочек с фартуком впереди до цветастых пончо. Некоторые щеголяют во вполне современной одежде. К берегам возле селений не пристаем, а задержать нас никто не пытается, лишь провожают взглядами.

На следующий день пошли вообще умопомрачительные пейзажи. Мы шли мимо огромных обрывов разноцветного песчаника, преимущественно красного. Растительность была очень разнообразной и яркой. Местами река разбивалась на рукава и тогда мы плыли по одной из узких теснин, прямо под пологом леса. На деревьях сидели разноцветные попугаи, а над водой носились миллиарды цветастых красивых бабочек. Москиты и прочие комариные создания досаждали нам только при остановках на берегу. И никакие отпугивающие пшикалки их не пугали. Эти крохотные летающие твари досаждали более всего. Они пробивались сквозь любую защитную одежду и кусались неимоверно и очень болезненно.

Удалось подстрелить утку, которые здесь в великом множестве, так же как и дикие гуси. Обезьян также очень много. Разных цветов и размеров, но нам они не докучали. Наш проводник Алозио сказал, что они годятся в пищу, и местные жители ими не брезгуют. Может поэтому обезьяны к нам и не приближаются. Утку зажарили на костре — необыкновенна вкусна. Кроме того, наш креол походил по песчаному берегу и набрал множество небольших черепашьих яиц, которые оказались превосходными в запеченном виде. Хотя на мой взгляд, это нехитрое блюдо несколько портил какой-то масляной привкус.

К ночи мы вынуждены были пристать к небольшому островку и сразу же подверглись жесточайшей атаке очень свирепыми насекомыми. Эти крохотные крылатые твари кусались так, будто в тебя втыкали хорошую сапожную иглу, оставляя в местах укуса кровяные волдыри и вызывая нестерпимый зуд. Алозио называл их табана и предупредил, что если начать чесаться, то может образоваться долго незаживающая гноящаяся рана. От этих бесшумных стервятников нас спасли спальные мешки и противомоскитные сетки на голову.

Наутро из спальников можно было выливать пот. Вода в реке была очень теплой, и появился соблазн, хотя бы обмыться ей, стоя по колено. Тем более что кайманов видно не было, как и кровожадных пираний. Однако Алозио сказал, что здешние места изобилуют электрическим угрем, одного разряда которого достаточно, чтобы полностью парализовать человека. Еще более мерзкой рыбой является кандиру. Ее небольшое тело сплошь покрыто мелкими, направленными к хвосту зазубринами. Она всегда норовит скользнуть в естественные отверстия тела человека, а извлечь ее оттуда уже невозможно — препятствуют зазубрины. Спасение возможно лишь хирургическим путем, иначе мучительная смерть. А на песчаном дне реки обитают ядовитые скаты. После этих рассказов купаться сразу расхотелось, и с этого времени мы уже не расставались со спасательными жилетами. Хотя какой с них прок…

Новый день также оказался очень жарким. Табана и москиты исчезли, а их место заняли ужасно кусачие мухи, летавшие целыми роями. Пришлось надеть защитные комбинезоны, а головы спрятать под накомарниками. Это была настоящая парилка. В результате всех этих мер Старик, как он сказал, потерял в весе с десяток килограммов.

Один из участков реки мы проскочили на предельной скорости. Причиной этого было то, что, по словам нашего проводника, в здешних лесах проживало племя каннибалов. Они съедали не только случайных пленников и врагов, но и своих покойников. Нам со Стариком это показалось преувеличением, но рисковать мы не стали и молились про себя, чтобы мотор не заглох.

И все время нас не оставляло впечатление, что вслед за нами идет еще одна моторка. Не раз и не два, когда мы глушили свой мотор, вдали раздавался стрекот чужого, который сразу затихал. Однако Алозио объяснил, что это просто такое эхо, присущее джунглям. Однажды навстречу протарахтел катер с туристами, которые махали нам руками и радостно галдели.

Под вечер нас испугала речная выдра. Старик сидел на кормовой банке и чуть не сверзился в реку, когда она высунувшись из воды до плеч, залаяла ему почти в лицо. А затем целая троица этих зверьков начала преследовать нас и шипеть. У Старика чесались руки всадить в их шкуры хороший заряд, но креол сказал, что выдры это хорошо. Там, где обитают выдры, нет зубастых кайманов, которые смертельно боятся этих речных обитателей. Река сузилась до одного километра.

Что же касается птиц, то их пение и гомон стояли над нами все дни, а некоторые из них издавали зловещие крики ночью. Но как такового, птичьего пения (как у нас, например, соловьи, дрозды и прочие) мы не услышали. Только стрекот, свист, клекот и шипение.

На четвертый день стала видна горная цепь с многочисленными вершинами в снежных шапках. На низком правом берегу виднелись какие-то пальмовые лачуги, и несколько голых мужчин, при нашем приближении, высыпали на берег с луками. Здесь Алозио также предложил прибавить скорость. По его словам здесь проживало племя, совершенно не знавшее никакой цивилизации. Случайно попадавшие к ним индейцы из других племен сразу же попадали в пожизненное рабство. Однажды к ним забрели двое белых, кажется геологи — они тоже стали рабами. Их искали и даже послали специальную воинскую команду на двух катерах с пулеметами для вызволения несчастных. Вооруженные солдаты высадились на берег, но индейцы боя не приняли и ушли глубоко в непроходимые джунгли, оставив только пустые дома. Военные за ними не пошли, опасаясь засад и отравленных стрел. Пожили здесь несколько дней, разбив лагерь на берегу и пуляя по ночам в воздух осветительными ракетами, а затем сожгли хижины и убрались восвояси. Алозио знает эти подробности, поскольку был у них проводником.

Через час мы свернули в левый безымянный приток, а через пару часов еще в один приток, в него впадающий. Ширина его была не более шести-семи метров, а из воды торчали многочисленные камни. Здесь мы заглушили наш мотор, и дальше плыли очень медленно, отталкиваясь от дна и берегов шестами. К одиннадцати часам мы прибыли на обозначенное на карте место, где начиналась горная тропа, ведущая к потухшему вулкану.

— Все. Дальше мы идем одни, — решительно сказал Старик креолу, — жди нас здесь.

Мне показалось, что при этом Алозио злобно сверкнул глазами. Тем не менее, креол безмолвно подчинился и сразу же стал сооружать себе помост в тени деревьев. Мы же взвалили за спину рюкзаки и ружья и медленно двинулись по едва заметной тропе, протоптанной в стене джунглей дикими животными. Скорее всего, она вела к водопою. Именно эта тропа была обозначена на карте француза тонкой извилистой и прерывистой линией. Дорога забиралась круто вверх и иногда сквозь частокол деревьев мы видели впереди скрывающуюся в сплошном мареве облаков заветную конусообразную вершину, обрамленную блестящими в солнечных лучах черными лавовыми кольцами.

Пять часов трудного мучительного подъема по узкой каменистой горной тропе, с двумя привалами, вымотали нас окончательно. Разреженный воздух рвал легкие и заставлял заходиться сухим частым кашлем. И все же мы добрались до очередного перевала, где нас уже ждал неприятный сюрприз.

Тропа, обозначенная на карте, и по которой мы должны были подниматься дальше, была полностью засыпана громадной каменной осыпью. Крутой склон осыпи, казалось, шевелился как живой. Попытки ступить на нее и двигаться вверх оказались неудачными. Представьте себе, что вы стараетесь взойти наверх крутого и высокого песчаного бархана. Песок осыпается под ногами и скатывается вниз, а вы просто буксуете на месте, перемалывая ногами этот самый песок. То же самое. Только вместо песка мельчайшие острые камушки.

Только начинаешь движение, как вверху слышится отчетливое шуршание, свидетельствующее о том, что эта подвижная каменная гора в любой момент готова начать свое поступательное движение вперед и накрыть следующий участок вместе с тобой. Нечего было и думать, что ее удастся преодолеть. Тем более что впереди наверху весь склон был усыпан громадными шапками аналогичных каменистых осыпей, которые могли при малейшем нарушении баланса превратиться в исполинские оползни, сметающие все на своем обвальном пути. Покойный француз почему-то умолчал об этой опасности.

Бросив на землю подстилку, мы скинули рюкзаки и ружья и мешками свалились на нее. Где-то с полчаса так и лежали, не поднимаясь, и не разговаривая друг с другом.

— Приплыли? — наконец-то хрипло бросил Старик, вложив в это слово максимум вопросительной интонации.

— Похоже на то…, — уныло согласился я.

— Что будем делать?

— Дорогу осилит идущий, — проскрипел я в ответ.

— Ты предлагаешь двигаться дальше? — удивился Старик, — Что-то я тебя не узнаю.

— Проделать путь в одиннадцать тысяч километров и сдаться в паре-тройке кэмэ от цели? — вопросом на вопрос ответил я.

— Есть конкретные предложения?

— Надо поискать обход.

— Да разве можно продраться через этот сплошняк без бульдозера и динамита…, — Старик кивнул поочередно по обе стороны засыпанной тропы, где густой стеной стоял первобытный лес.

— И все же есть некоторые соображения.

— Излагай.

— Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет…

— Кончай эти дурацкие прибаутки! — раздраженно рявкнул мой напарник, — Или маленько на солнце перегрелся…

Да, нервы у нас были уже на пределе.

— Я к тому, что эта тропа водопойная, — вкрадчиво намекнул я.

— И что — захотелось водички из болотца напиться?

— Да нет. Просто животным все равно нужно пить. Значит…

— Значит, они будут искать обход по направлению к источнику воды, — радостно подхватил Старик.

На радостях он попытался наградить меня хлопком по спине своей увесистой дланью, но я сумел увернуться. Дальше мы достали свои фляги и вдосталь хлебнули тепловатой, но вкусной водички.

Отдохнув, мы попытались визуально определить дальнейшие следы животных, но следопыты из нас оказались хреновые. Каменистая почва желанных улик не оставила. С помощью навигатора мы зафиксировали наше положение, чтобы не заблудиться в джунглях и отметили точку вероятного прибытия. А затем двинулись по левой стороне от тропы, внимательно изучая все, даже самые крохотные, прорехи в сплошной серо-зеленой стене джунглей.

Есть! Это была почти неприметная тропка, уходящая вглубь, но явственно протоптанная копытами и лапами диких животных. Продираясь сквозь эту кишащую насекомыми чащу, мы растеряли остатки своих сил. Однако останавливаться было нельзя — вся эта ползущая, звенящая кусачая и кровососущая нечисть мгновенно облепила бы нас недвижных с ног до головы и можно бы было только успеть прочесть отходную молитву. Поэтому мы почти на карачках упрямо лезли вперед, обливаясь потом, и прислушиваясь к бешено стучащим сердцам. И были вознаграждены за это.

Внезапно стена джунглей распахнулась перед нами, остановив свое неумолимое движение перед блестящим лавовым кольцом. Оно уходило в обе стороны широкими гладкими полосами, круто обрывающимися вниз. Скинув рюкзаки, мы подползи к краю обрыва, и надолго затаили дыхание от открывшегося величественного зрелища.

Панорама казалась просто нереальной. Горные цепи простирались с юго-востока на северо-запад рваными зубчатыми обрывками. С двух сторон расстилалась обширные равнины, покрытые неровными зелеными, всех мыслимых оттенков, и коричневатыми пятнами. Местами в них проблескивали бусинки голубых озер и по очертаниям границ угадывались невидимые ниточки рек и ручьев.

В середине два узких горных хребта образовали здесь тесное ущелье. Далеко внизу в ущелье, укрытая почти вертикальными скальными отрогами, простиралась плоская долина, а в ней, как в селедочнице, лежал огромный город. По прямой до него было не более трех километров.

Вначале мы даже подумали, что он обитаемый. Однако присмотрелись и не заметили никаких признаков жизни. В бинокль были хорошо видны какие-то прямоугольные арки, сложенные из огромных плоских камней, приземистые двухэтажные дома с широкими террасами, сложенные из крупных каменных блоков, обломки круглых колонн, статуй и просто каменные, беспорядочно разбросанные глыбы. Все это было подернуто пестрой ряской зелени, облеплено тропическими растениями-паразитами. Город был окружен тесными стенами джунглей со всех сторон. Казалось, они пытались сжать и раздавить этот заброшенный росток древней цивилизации.

Но джунгли не смогли полностью задушить город своими тесными объятиями, поскольку его улицы и площади были выложены массивными каменными плитами, не дающими развернуться зеленому чудищу. Конечно, трава и некоторые деревца пробились и между плит, покрыли плоские крыши каменных зданий, а лианы опутали все своей затейливой паутиной.

Повсюду виднелись руины более колоссальных сооружений. Посередине раскинулась широкая площадь, вымощенная все теми же массивными каменными плитами, в центре которой возвышалась огромная колонна из полированного черного камня. Поражала гигантская статуя полуобнаженного человека, стоящего в свободной позе наверху колонны. Левая рука его покоилась на бедре, а правая была вытянута вперед и указывала на север. Никакого оружия при человеке не было.

Мощные руины на правой стороне площади, судя по сохранившимся резным украшениям и причудливой лепке, могло быть ничем иным, как дворцом местного вождя. К нему вела широкая каменная лестница с выщербленными ступенями. Напротив дворца сохранились руины другого огромного здания. Очевидно, это когда-то был храм, поскольку его портики украшали остатки различных статуй, вероятно изображавших богов.

Что разрушило этот древний город, без сомнения один из центров какой-то индейской цивилизации? Извержение вулкана? Маловероятно. Были бы остатки лавы, пемзы и прочих вулканических выделений. Вражеское нашествие? Тоже не факт. Захватчики не могли нанести городским зданиям столь серьезные повреждения. Землетрясение? Вполне возможно. Хотя должны быть следы земных подвижек — земляные холмы, расщелины, сдвиги каменных, громоздящихся друг на друга, плит. Загадка, которую нам, увы, сейчас не разгадать.

Старик заснял эту великолепную панораму портативной цифровой видеокамерой, а я внес координаты древнего заброшенного города в наш навигатор.

Судя по всему, этот город сверху также не был виден — горные цепи надежно укрыли его своими узкими высокими и почти отвесными хребтами. Его можно было увидеть только между ними со стороны: с юго-востока и с северо-запада.

Однако на нас быстро опускалась тропическая ночь. Продолжая обсуждать увиденное, мы разожгли два костерка со стороны лесной чащобы для защиты от докучливых насекомых и пресмыкающихся и залезли в спальные мешки. Расположились мы на широкой лавовой полосе.

Ночь прошла спокойно. Утро окрасило величественную панораму в какой-то нереальный пепельно-розовый цвет. Мы быстро попили кофе, сжевали по сделанному наспех бутерброду и двинулись прямо по лавовой полосе на север, по направлению к отмеченной на карте и навигаторе точке. Идти было легко, но дышалось с трудом. Слева по-прежнему простиралась стена джунглей. По дороге пересекли несколько неглубоких ручьев с очень прозрачной и холодной водой. Они вытекали из джунглей и низвергались вниз, через край лавового кольца, сверкающими шумными водопадами.

К полудню мы почти обогнули гору с запада, и навигатор показал, что пора менять направление на северо-восток. К счастью нам вновь встретился ручей, исток которого, по-видимому, находился в нужном нам направлении. Его ширина была около трех метров, и эта лента воды ниспадала с края лавого потока с высоты около сорока метров. Мы сделали последний привал, пополнили наши запасы воды и плотно пообедали.

На всякий случай перезагрузили навигатор и вновь определили точку нашего финиша. Согласно показаниям умного прибора до нее оставалось всего лишь восемьсот семьдесят три метра.

Пора доставать инструкцию Пьера и точно следовать ее установлениям. Привожу ее полностью со стилем и орфографией оригинала.

«Напиток из бругмансии. Бругмансия — это „цветы крадущие разум“, так называют их индейцы. Растения встречаются в диком виде на островках, находящихся среди непроходимых болот в некоторых местах левого бассейна реки Амазонка. С помощью этого эликсира начинаешь видеть сквозь стены, сквозь землю. Принцип эхолота. Появляется эхолокация, как у летучих мышей.

Эти семена надо посадить в землю и постоянно обильно поливать, уже через два-три часа они дадут всходы, у которых быстро вырастут мясистые листья, а еще через два часа каждое растение взметнет яркосиреневый цветок на длинном стебле. Его нужно тотчас сорвать, пока не опали лепестки и заварить в горячей воде, не доводя ее до кипения. Настой будет готов уже через 5–7 минут, без цвета, но с сильным запахом ванили. Выпить, пока горячий, глотков десять.

Через минут пятнадцать появляется необычайные чувства. Человек начинает видеть мир в очень ярких ненатуральных красках, а все предметы будут иметь резкие очертания. Затем появится ощущение, будто ты испускаешь невидимые волны (ультразвуковые, инфракрасные, или м. б. типа рентгеновского излучения). Трудно объяснить на словах. Человек начинает видеть невидимую глазом окружающую структуру: пустоты, скрытые в стенах, в земле и, напротив, различные плотные сгустки материи.

Таким образом вы обнаружите скрытый заросший растительностью вход в колодец. Это стелющиеся очень прочные и быстрорастущие растения. Вход зарастает очень быстро, опутывается лианами и тщательно маскирует довольно узкое отверстие входа. Будучи переплетенным, легко выдерживает вес человека или животного. Вероятно, растения посажены древними индейцами именно с этой целью. Расчистите вход с помощью мачете. И спускайтесь вниз по прочной веревке. До дна около двенадцати метров. Затем вы попадете в длинный извилистый туннель со многими ответвлениями.

Несмотря на то, что его длина не превышает двухсот метров, для его преодоления потребуется значительное время, так как создатели сокровищницы и их преемники инка соорудили на этом пути ловушки, отравленные ядами участки и ложные ходы, ведущие в никуда. Ваше новое видение мира позволит избежать ловушек, подготовленных индейцами для непрошенных посетителей. В основном это хорошо замаскированные бездонные колодцы естественного происхождения, которые за многие века проточили подземные воды. Я примерно обозначил их на карте.

На вашем пути встретятся две обширных пещеры. В каждой из них имеется несколько проходов, в виде довольно узких нор. Лишь один из них ведет дальше к сокровищнице, остальные — ложные. Исходите при выборе дальнейшего пути из простой вещи: древний носильщик золотых изделий проходил по этому узкому и низкому ходу с поклажей. Прежде чем продолжать путь по избранному проходу следует осветить его фонарями, как можно глубже. Если впереди видно значительное сужение, то этот ход, скорее всего, ложный. Лежащие там человеческие кости также указывают на то, что этот проход — ловушка. Это останки неосторожно уклонившихся с маршрута индейцев проносивших золото. Не исключена также их принадлежность проникшим в туннель грабителям, попавшим в западню.

Есть места, где нора вначале сужается, но дальше просматривается ее расширение. Попытка протиснуться в этом месте дальше, приведет к попаданию в каменный мешок. Дальше хода фактически нет, а развернуться в нем невозможно, чтобы выползти назад. Невозможно оказать и помощь попавшему в эту коварную ловушку. Такого человека ждет медленная смерть от истощения.

Есть еще узкие участки проходов, пролезая через которые, человек наверняка будет вынужден касаться различных выступов и придерживаться за их поверхность руками. Они обработаны сильнейшими ядами. Прикосновение к таким поверхностям привело бы к мгновенной смерти, но за многие столетия ядовитая органика распалась и стала практически безвредной. Тем не менее, проходить такие участки следует с крайней осторожностью, полностью укутавшись в полиэтиленовые дождевики, руки должны быть в перчатках, все это надо по прибытии выбросить, а перед обратным путем надеть на себя новую защиту.

Преодолев весь путь, вы попадете в главную пещеру, являющуюся хранилищем сокровищ древних индейцев. Она представляет собой естественную каменную полость неправильной овальной формы, размером, примерно, 16×9×5 метров.

Среди невообразимого множества разновидностей золотых изделий встречаются запечатанные золотые сосуды прямоугольной формы в виде двойной совмещенной бутыли.

Я не удержался и распечатал один из них — отсюда, я полагаю и моя загадочная болезнь. Там сохранялся яд, предназначенный для непрошенных любопытных посетителей. Его смертельные свойства со временем ослабли, поэтому сразу он меня не убил, но продолжает убивать мой организм постепенно. Будьте крайне осторожны. И да хранит вас Господь.».

Чтение последних указаний покойного Пьера не прибавило нам оптимизма. Основные трудности и сопряженные с ними опасности были еще впереди. Сегодня семена уже не посадишь, так как нужный результат (распускание цветка) может быть достигнут только к позднему вечеру.

Чтобы не терять времени двинулись по руслу реки на северо-восток с включенным навигатором. С обеих сторон громоздились совершенно непроходимые джунгли. Вода в ручье была очень холодной, прозрачной и чистой. Идти было тяжело, поскольку дно ручья было усеяно крупными и мелкими камнями, а брести по воде приходилось по колено против течения. К тому же мы взбирались на гору. Останавливались через каждые сто метров и долго отдыхали.

К вечеру мы вышли к очередному лавовому кольцу. Ручей огибал его стороной и терялся где-то в зарослях джунглей. Навигатор показывал, что до нужной нам точки осталось всего лишь сорок восемь метров. Но нужно было сворачивать направо и пробиваться к ней через джунгли. Мы подобрали наиболее незаросший растительностью участок и вырубили мачете и топориком небольшую полянку на правом берегу ручья, чтобы устроить здесь ночлег.

Время до заката солнца еще было, и мы стали прорубать себе путь к искомой точке. Это было трудным занятием. Толстые стволы крупных деревьев приходилось огибать, поэтому пробитая в чащобе узенькая тропка петляла из стороны в сторону, невольно удлиняя наш путь. До сна мы прорубили всего лишь около пятнадцати метров.

Очередное утро началось с посадки семян бругмансии. Старик освободил пластмассовый контейнер из-под ветчины, насыпал туда земли, воткнул с десяток семян и обильно полил водой из фляги. Ручьевой водичкой поливать было опасно, ввиду ее низкой температуры, она могла погубить семена. Контейнер был оставлен на берегу ручья, а мы продолжили прорубаться к нашей цели. Этот тяжелый труд длился еще почти пять часов, на протяжении которых мы не забывали поливать наши всходы.

И вот, наконец, навигатор запищал, указывая на то, что мы достигли отмеченной точки. Над нами нависала козырьком громада лавового кольца, а вокруг по-прежнему вздымалась непроходимая стена леса. Джунгли не могли вплотную подобраться к этому кольцу, поскольку почва здесь была буквально каменной и, вдобавок покрыта гладкими лавовыми языками.

Как же нам попасть наверх? Высота была около семи метров, но казалась непреодолимой. Попытки забросить наверх веревку с трехлапым крюком ни к чему не привели. Острый крюк просто скользил по гладкой поверхности лавы. Тем временем наша бругмансия, как и писал француз, уже взметнула вверх несколько длинных стеблей, грозя выбросить цветки «крадущие разум». Времени было в обрез. Как же вверх забирались индейцы, да еще с тяжелой поклажей?

— Послушай, — произнес вдруг Старик, — а ведь здесь должно быть окончание горной тропы, по которой мы не смогли пройти из-за осыпи. Но ее следов почему-то нигде не видно…

— Значит, — задумчиво сказал, — я между показаниями навигатора и фактической точкой произошла какая-то разбежка. Впрочем, это естественно — точки на карте навигатора и на нашей километровке могут и не совпадать.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Старик.

— Нужно искать конец горной тропы. Он может находиться или впереди или сзади нас. Надо идти под козырьком лавового кольца и внимательно изучать край джунглей.

— Точно! — обрадовался Старик, сразу поняв суть моих слов, — ставлю вам «отл.», Ватсон. Вперед!

— А может надо назад?

— Нет, спинным мозгом чувствую — только вперед!

Чутье Старика не подкачало — буквально через два десятка метров мы обнаружили горную тропу, ведущую к расселине в лавовом кольце. А внизу лежал громадный обломок скалы. Вероятно, он вначале возвышался вверху утесом и лавовые потоки извергающегося вулкана огибали его с двух сторон. А затем, возможно, сильно разогревшись этот утес откололся от скалы и рухнул вниз, образовав вверху зияющую расселину. От обломка до края расселины было чуть более трех метров, которые следовало преодолеть.

Не мудрствуя лукаво, мы быстро свалили наземь две небольшие пальмочки, отрубили их верхушки, скрепили перекладинами, и у нас получилась превосходная крепкая лестница.

— Вперед и вверх, а там…! рявкнул неожиданно Старик, безуспешно пытаясь сымитировать хрипловатый голос Высоцкого, — ведь это наши горы! Они помогут нам!

Я рассмеялся в радостном возбуждении, и мы полезли наверх. Край расселины обрывался вниз, открывая внизу почти идеально круглое жерло потухшего вулкана. А посередине блестело ярко-изумрудным оттенком зеркало небольшого округлого озера, диаметром около семидесяти метров.

Сразу же запахло протухшими яйцами, верный признак сероводорода, и аммиаком.

— Пора надевать противогазы, — произнес я, — а то отравимся еще.

— Не думаю, — ответил Старик раздумчиво, — концентрация вредных веществ здесь ничтожно мала и нам не повредит. К тому же, как мы будем пить настой бругмансии?

— Мы? Нет, я думаю, это должен сделать один из нас, — возразил я. — Вдруг это зелье приведет к потере сознания? Тогда другой может оказать необходимую помощь.

— Согласен. Значит, бросаем жребий.

Выбор провидения пал на меня. Цветки в контейнере начали распускаться, и настой был быстро приготовлен в точном соответствии с инструкциями покойного француза.

Конечно, я страшно волновался. Глотнешь этого зелья, да сразу и загнешься. Кто знает, как оно действует на человека? Француз в этом деле — не показатель. Может та страшная болезнь, которая свела его в могилу, как раз и есть следствие приема настоя бругмансии? А вовсе не предполагаемый яд из золотого сосуда…

Я с тоской обвел взором окружающую панораму. Горные хребты с заснеженными вершинами, заросли джунглей внизу, висящее низко над сельвой багровое солнце… А впереди, в кратере потухшего вулкана, совершенно мертвый мир, над которым висела неподвижная тишина. Здесь не было видно ни птиц, ни даже вездесущих насекомых. И почти никакой растительности, за исключением темных пятен стелющейся внизу зелени, одно из которых, якобы, скрывало вход в сокровищницу…

Ей-богу, остро хотелось жить. Эх, была — не была!

И я короткими нервными глотками стал поглощать приготовленный напиток.

Минуты две-три я ничего не ощущал, лишь глупо пялился на Старика, а он на меня. Но затем в висках запульсировало, и я ощутил необычайный подъем душевных и физических сил. Мир кардинально изменился. Я стал слышать все звуки: пение невидимых птиц далеко в лесу, шум далеких водопадов, отдаленные крики обезьян, неожиданно шумное дыхание своего напарника. Окружающие предметы приобрели очень резкое очертание и чрезвычайно яркие краски. Обоняние коробило от пронзительного запаха тухлых яиц, аммиака и еще чего-то затхлого.

Но, главное, земля раскрыла мне все свои тайны. Каким-то невидимым зрением в моем мозгу стали распечатываться все подземные пустоты. Прямо под нами находилось русло древней подземной реки, размерами с туннель метрополитена. Вода в нем давно иссякла, как и во впадавших в него крупных ручьях, впившихся в мертвое ложе затейливыми извивами сучьев. В скальной породе, составлявшей основу горы, проступили разнообразные каменные мешки и каверны.

— Все в порядке, — сказал я Старику, — мне открылись все потаенные места. Пошли вперед.

Он кивнул головой, пристроил к уху портативную радиостанцию и натянул противогаз. То же самое сделал и я. Мы двинулись вниз к скрытому жерлу вулкана по узенькой извилистой тропинке, протоптанной людьми, змеящейся по склону кратера.

Еще на расстоянии с четверть километра от озера, нашим глазам предстало жутковатое зрелище. Вдоль тропы лежали очень белые человеческие кости и черепа. Целых скелетов не было, однако мы насчитали одиннадцать черепов, провожавших нас пустыми глазницами. Между костями можно было увидеть почти полностью источенные коррозией металлические предметы, точнее их жалкий прах. Лишь в одном из них можно было угадать кирасу. Вероятно, она была сделана из более качественного металла и была покрыта позолотой, которая сохранилась. По-видимому, она принадлежала знатному дворянину, предводителю этого маленького отряда. Без сомнения это были останки испанского отряда, двинувшегося на поиски индейской сокровищницы.

Мы спустились относительно ровную поверхность, укрывавшую жерло потухшего вулкана. И я даже шарахнулся назад, изрядно напугав спешившего вслед Старика. Дело в том, что передо мной разверзлась невидимая бездна засыпанного кратера вулкана. Приобретенная мной способность видеть пустоты, не смогла ни усмотреть дна этой округлой пропасти, ни измерить ее глубины. Я попытался отключить в своем мозгу дальнюю локацию и сосредоточиться на близлежащих пустотах и мне это удалось.

До блестевшего исполинским изумрудом озера осталось около семидесяти метров. Его поверхность была совершенно неподвижной — никаких волн, или даже ряби. Как Мертвое море в Израиле, на котором я когда-то побывал. Но озеро нас не интересовало, наоборот, от него следовало держаться подальше. Где-то здесь, справа должно быть место вертикального спуска в туннель, ведущий к главной пещере, где нас ждали неисчислимые сокровища. Именно это место было обозначено крестиком нашим французом.

Я сделал знак Старику оставаться на месте, а сам осторожно ступил на оплавленную каменистую поверхность. Там и сям зеленели островки зелени, саамы крупные из которых достигали размеров половины теннисного корта. Растения были ползучими и росли крупными пучками, разбрасывая вокруг свои длинные, как у спрута, щупальца. Их в свою очередь обвивали кольцами лианы, толщиной с большой палец руки. Листья этой удивительной растительности были частыми, круглыми и на вид очень жесткими. Все эти щупальца хаотично переплетались друг с другом и с лианами, и плотно закрывали каменистую поверхность довольно толстым ковром.

По понятным причинам я избегал ступать на эти зеленые ковры и медленно бродил между ними. Хоть и говорил покойный француз, что эта подстилка может выдержать вес человека и животного, проверять это утверждение на собственном примере я не хотел. Ахнешь в разверзшуюся пустоту и костей не соберешь. Перед глазами все еще стоял распахнутый бездонный зев вулканического жерла.

Стоп! Вот оно. Отверстие в земле. Или она. Скрытая внизу пустота. Или он. Вертикальный колодец, ведущий в туннель. Как ни назови — это было наверняка то, что мы искали.

— Есть! — закричал я Старику осипшим голосом, от волнения совершенно забыв, что кричать совсем не обязательно, у нас имеется радиофицированная связь.

— Понял! — тоже осипшим голосом и также криком откликнулся напарник.

Первым делом он извлек навигатор и отметил на нем найденную точку. Затем осторожно двинулся по направлению ко мне.

— Здесь вертикальная пустота, — ткнул я в центр зеленого пятна по правую руку от себя, — глубина больше десяти метров — то, о чем писал француз в своей инструкции.

— Что ж, не будем терять времени — прорубаем окно. Кто знает, сколько будет еще действовать настой бругмансии.

И вот мы уже внизу. Вверху светится бледное пятно пробитого нами окна. Здесь кромешная темнота, а впереди уходящий вдаль черный зев туннеля. Компас навигатора показывает направление строго на север, как раз по направлению к изумрудному озеру. Мы глубоко под землей. С внешним миром нас связывает лишь прочная нейлоновая веревка, привязанная к альпинистскому крюку, вбитому в расселину скальной породы. Есть еще возможность отказаться от дальнейшего продвижения к сокровищнице, на пути к которой изобилуют различные смертельные ловушки.

Включаем фонарики. Так и есть, судя по внешним признакам это не рукотворное сооружение. Много веков подряд вода ручья или небольшой реки проделала этот туннель, неустанно расширяя его с помощью мириад песчинок и мелких камушков. От этого кое-где своды кажутся полированными.

Открытые участки кожи чувствуют дуновение ветерка. Значит, туннель имеет и другие выходы наверх и, следовательно, вентилируется. Думаю, что здесь можно снять противогаз и говорю об этом Старику. Он согласен, но говорит, что сделает это первым, так как я являюсь ясновидящим и мною нельзя рисковать.

Противогаз Старика вначале осторожно приоткрывается снизу, где присоединен фильтр, он на некоторое время замирает в готовности вновь натянуть защитную резиновую маску, но затем снимает ее полностью. Несколько помедлив, то же самое делаю и я. Воздух чист и не содержит запахов аммиака и протухших яиц. Действительно, откуда здесь взяться ядовитым испарениям, они ведь поднимаются вверх.

Продолжаем выполнять инструкции покойного Пьера. Надеваем наглухо застегнутые полиэтиленовые дождевики, а на руки тонкие прорезиненные перчатки. Рюкзаки с припасами и оружие оставляем здесь. Диких зверей в здешних местах наверняка не водится, а против привидений или иных фантомов-обитателей подземелья, ружья бессильны. С собой берем навигатор, на котором наш путь будет отмечен до сантиметров, портативные рации, фонари и несколько легких складных и очень вместительных баулов. Это для золотых статуэток и прочих драгоценных изделий.

Запаслись мы и двухкилометровым мотком тончайшего полихлорвинилового шнура. Зачем? Нить Ариадны помните? То-то.

Смышленая дочурка критского царя Миноса, влюбившись в древнего авантюриста Тесея, заточенного в лабиринт на Крите, где обитал чудовищный Минотавр, даровала ему путь к спасению с помощью обыкновенного клубка нити. Правда, Тесей позже отплатил ей черной неблагодарностью, покинув спящую Ариадну на острове Наксос, но это уже совсем другая история.

А наш навигатор может отказать, например, вследствие того, что в его аккумуляторах иссякнет энергия. Или начнет колбасить из-за какой-нибудь подземной аномалии. Поди, выберись потом отсюда с индейским золотишком.

Первая ловушка поджидает нас уже через десяток метров. Туннель сужается и в месте сужения зияет невидимый глазу бездонный колодец, диаметром около метра. Перепрыгнуть его не составляет никакого труда, но это, если знаешь, что он здесь есть. На вид, внизу обычная каменистая крошка, прикрывающая ложе подземной реки, которой усыпано здесь все дно. Но ступишь на это место и полетел куда-то, в тартары. Спору нет, смерть легкая — подобно прыжку с небоскреба. Но мы проделали столь длинный путь вовсе не для того, чтобы окончить его в этой безымянной могиле.

Поднимаю вверх руку, что означает знак остановки и объясняю Старику ситуацию. Делай, как я. И старайся ступать только по моим следам. Он кивает головой. Легкий разбег и прыжок с солидным запасом, на всякий случай. Старик повторяет мои манипуляции.

Через метров пятнадцать туннель слегка поворачивает налево и приводит нас в обширную пещеру с высокими сводами. Как и писал француз, из нее ведет несколько выходов в виде отверстий в стенах. Но легко нахожу искомый с помощью своего эхолокационного зрения. Просто выбираю тот ход, в котором не вижу конца.

Как раз в этот момент сзади слышится какой-то непонятный шум. Как будто что-то осыпалось. А вслед за этим звук, похожий сдавленный вопль.

Мы замираем на месте и выключаем фонари. Почудилось? Так проходит несколько минут. Мы, по-прежнему, выжидаем. Стоит сплошная тишина. Значит, показалось. Или, возможно, осыпалась каменная крошка, кое-где прилипшая к стенам туннеля. А может игра звука, который в глубоких подземельях дает невероятное эхо даже от простого порыва ветра.

Поскольку никакого продолжения не следует, двигаемся дальше.

Не буду описывать наш дальнейший путь, по той простой причине, что очень плохо помню последовательность действий. Виновата ли коварная бругмансия, по утверждению древних индейцев, «крадущая разум» или то лихорадочное состояние, в котором мы находились на этом последнем этапе поиска… Не знаю…

Когда пытаешься вспоминать этот кошмарный путь, весь покрываешься холодным потом, а сердце в груди начинает бешено стучать. Очень неприятные ощущения. Это тоже одна из причин провала в памяти.

Легендарная индейская сокровищница поразила нас своей обыденностью. Никаких тебе ритуальных прибамбасов или торжественного оформления интерьера. Просто громадная пещера именно тех размеров, что указал бедняга француз. Ее дальняя стена, метров на пять шесть перед ней, почти до самого верхнего свода завалена различными золотыми изделиями.

Они не издавали того сверкающего и манящего блеска, как показывают в иных фильмах про искателей сокровищ. Тусклый желтоватый блеск… Даже не блеск, а скорее, отсвет лучей наших фонарей.

«Вот и сбылась мечта идиота…» — вспомнилось неожиданно выражение какого-то литературного или киношного героя. По-моему, незабвенного Остапа Бендера, завладевшего, наконец-то, вожделенным миллионом.

Здесь добра было не на миллионы, а на миллиарды. Естественно, серовато-зеленых североамериканских долларов. Кроме золотого завала у дальней стены, то там, то здесь высвечивались лежащие на каменистом полу здоровенные кучи золотых предметов. Как будто, кто-то уже пытался их сортировать.

Но, отчего-то не было того щенячьего восторга, который охватывает людей в подобных случаях. Мы просто стояли и молчали, тупо озирая эти несметные сокровища, и переводя лучи наших фонарей с одного места на другое.

Чего здесь только не было!

Эту фразу вынужден завершить восклицательным знаком, ибо содержимое старинного хранилища заслуживало того даже простой демонстрацией возможностей древнего ювелирного искусства.

Основную массу составляли изящные золотые фигурки животных, птиц, земноводных, рыб, насекомых. Медведи, бизоны, пантеры, ягуары, обезьяны, койоты… Неведомыми золотых дел мастерами в точности сохранялись пропорции этих диких животных, а выражение морд и их позы выдавали характерные повадки каждой особи. Не было ни одной фигурки в точности повторяющей другую, каждая была самостоятельным выражением замыслов неизвестного автора.

Неведомые сказочные животные носили признаки земных. К примеру, изготовившийся к полету змей с птичьими крыльями, или громадный паук с крокодильей мордой, или рыба с оскаленной пастью дикого вепря.

Вторым по количеству предметов были изделия с изображением солнца в различных вариантах. Причем подавляющая часть этих изображений венчали блюда, тарелки и прочие круглые и округлые вещицы, иногда очень больших размеров и массивные. На некоторых из них имелись цепочки непонятных слов. Удивляться этому не приходилось — почти все индейские племена проповедовали культ солнца.

Следующий массив составляли различного вида, формы и размеров божки. Фигурок и статуэток, изображавших реальных людей не было вообще. Все миниатюрные скульптурки были посвящены многочисленным божествам. Здесь пропорции, как правило, не соблюдались, а также существовало смешение божественных изваяний с реальными представителями земной фауны.

Были и сосуды различных форм и конфигураций. В том числе прямоугольной формы в виде двойной совмещенной бутыли, описанные французом, в которых, якобы, хранился смертельный яд, убивающий своим запахом. Мы до них не дотрагивались.

И совсем немного было ювелирных предметов, служащих украшениями. Сборные широкие золотые пояса, различного рода пряжки, гребни, нагрудники, что-то типа золотых ошейников, широкие орнаментированные браслеты — вот, пожалуй, и все. И, наконец, изящные вещицы неизвестного назначения.

Мы безмолвно обозревали все это золотое ювелирное великолепие довольно долго. Тяжкий труд многих поколений, говоря словами советских времен.

Безусловно, эти сокровища должны принадлежать потомкам древних индейцев. В данном случае мы должны оповестить каким-то образом о координатах и содержимом найденного хранилища правительство Эквадора. Пусть оно решает судьбу наследия многих индейских племен и народов. Это у нас сомнений не вызывало. Даже, если бы мы со Стариком были наиалчнейшими, без всякой совести, грабителями древностей — все равно все это не вывезешь за оставшийся отрезок жизненного пути.

Но бесспорно и то, что нам полагается очень солидное вознаграждение, размеров которого мы не представляли, не зная здешних законов.

И третье несомненное. Практика показала, что этого вознаграждения можно ждать всю оставшуюся жизнь из-за различных бюрократических рогаток и препонов.

Нет, нет, нет — мы хотим сегодня! Нет, нет, нет — мы хотим сейчас! Помните слова этой некогда популярной незатейливой песенки. В данном случае — это был наш гимн.

Мы со Стариком понимающе переглянулись.

— Берем только небольшие предметы, представляющие ювелирную ценность, — негромко произнес он.

Я согласно кивнул головой. И работа закипела…

Набитые золотом баулы казались неподъемными. Откуда только силы взялись их тащить. Но обратный путь, благодаря нашей путеводной нити, занял гораздо меньше времени.

Уже почти на выходе наш путь преградил зияющий провал. Это была самая первая ловушка. Она сработала. На кого? Значит, услышанный нами шум не был порождением какого-то подземного эха. За нами кто-то шел по следу. И этот кто-то просчитался и провалился в бездонный колодец. Скорее всего, этой жертвой был наш проводник креол. Кто еще мог последовать за нами?

Оживленно обсуждая эту тему, мы, раскачали наши баулы для придания им силы инерции и перебросили тяжеленную кладь через разверзнутый зев провала. Я посветил туда фонариком, но его луч дна не достал.

Во входном колодце мы вновь нацепили противогазы, и Старик кряхтя, налегке полез наверх, чтобы затем вытащить все наши пожитки. После этого должен был вылезти я.

Внезапно рация Старика донесла до меня какие-то крики и шум борьбы. Я всполошился и схватил одно из ружей, лихорадочно соображая лезть ли мне наверх сразу. Или же затаиться в туннеле, если мой напарник попал там в засаду и стал чьим-то пленником.

Ах ты сволочь!.. — пробормотала рация голосом Старика, — шпион хренов…

— Что случилось? — закричал я.

— Кое-кто пытался нас выследить, — сообщил Старик, — вылезешь — глянешь на этого субчика. И съездишь ему пару раз по мордасам. А сейчас я опускаю веревку с крюком, цепляй за нее поочередно наши вещи, а я буду тащить.

Выгрузка всех наших пожитков заняла минут двадцать. Все это время я гадал, кто же является нашим таинственным соглядатаем. Выходит, он не свалился в колодец и ему удалось спастись.

Но вот и я выбрался наверх. Немного поодаль от входа в колодец сидел на камнях человек в противогазе со связанными за спиной руками. Судя по одежде, это был наш проводник Алозио.

Старик подтвердил мою догадку.

— И что теперь с ним делать? — озабоченно спросил я.

— Пристрелим, да сбросим труп вниз, — безмятежно ответил мой напарник.

Мы кричали нарочито громко, хотя могли использовать рации. Наш короткий диалог предназначался для креола.

Пленник тихо завыл от ужаса. Конечно, мы не собирались убивать этого негодяя. Но и возвращаться в город вместе с ним было опасно — он мог нас выдать. Что-то следовало тут придумать. А пока мы решили допросить нашего бывшего проводника. Но сначала следовало покинуть опасную зону, где можно было отравиться испарениями. Вскоре мы оказались возле нашей пальмовой лестницы. Здесь и состоялся подробный допрос Алозио.

И вот что он нам рассказал.

В этом городишке со звучным названием Пуэрто-Франсиско-де-Орельяна была своя доморощенная мафия. Возглавлял ее, как раз тот полицейский, который проявил к нам столь пристальное внимание. Его имя Мастино. А его первым подручным являлся задиравшийся к нам в кабаке негр по имени Алессандро. Они знали, что француз промышляет древним золотишком, но не имели никакой информации об источнике его обогащения. Считали, что где-то в джунглях лежит заброшенный инкский город, и именно туда повадился француз за добычей. Выследить они его не смогли, как ни старались. Француз отправлялся всегда один и совершенно внезапно, иногда его моторка отплывала из города ночью.

Иностранцы в городе не задерживались, смотреть здесь нечего. Появлялись транзитом лишь организованные туристические группы, с тем, чтобы сразу же отплыть на катере или большой лодке по реке Напа. Это один из популярных туристических маршрутов. Наше появление, поэтому, сразу же привлекло внимание. К тому же до нас здесь останавливался также русский, который обделывал свои какие-то темные делишки с французом. И креол обрисовал нам его приметы, из которых выходило, что этим приезжим был наш незабвенный Виталий Андреевич.

За нами была установлена слежка. Портье также был одним из осведомителей полицейского. Ну, а ему, Алозио, было приказано навязаться нам в проводники и следовать за нами, даже, если с какого-то момента мы захотим продолжить путь одни. Негр Алессандро плыл в некотором отдалении на своей моторке, а затем последовал за нами пешком, вместе с Алозио.

— Значит ты тоже член этой банды? — грозно спросил Старик.

— Я лишь выполнял некоторые мелкие поручения, — скромно потупился пленник.

— Ничего себе мелкие! — возмутился я, — ты же специально был внедрен в дом к французу в качестве камердинера. Да и в слежке за нами основную работу выполнял тоже ты.

— Они могли меня убить, если бы я отказался это сделать, — только и нашелся что сказать этот лживый негодяй.

А мы-то поверили в его искренность, когда он признался нам, что был выгнан французом по подозрению в отравлении. Простаки…

— И где сейчас этот Алессандро? Он вооружен?

— Он был вооружен кольтом…

— Что значит был? Где он тебя спрашивают!

— Его забрали к себе злые духи гор, — шепотом произнес креол.

— Как забрали?

— Земля в туннеле разверзлась, и гора проглотила его целиком. А я успел убежать.

Так вот какой шум мы тогда слышали. Что ж, на счету этого мафиози, наверняка много нехороших дел — поделом ему…

— А кто выстрелил в нас отравленной стрелой? — вспомнил вдруг Старик.

— Он, Алессандро.

— Хотел убить кого-то из нас?

— Нет. Только ранить.

— Как это ранить, — взъярился Старик, — яд-то смертельный!

— Это яд древесной лягушки качамба. Он не убивает. Человек просто весь опухает на несколько дней. Потом все проходит…

— И зачем это ему понадобилось?

— Мастино приказал. Он хотел сам возглавить ваше преследование, но из Кито зачем-то приехал большой полицейский начальник, и все полицейские города должны были оставаться на месте. Вас нужно было задержать на несколько дней. Но Алессандро оказался неловким стрелком. Вы меня убьете?

— Посмотрим на твое поведение, — буркнул Старик.

— Клянусь, я все вам рассказал… Я не желал вам зла…

— Ты уже клялся один раз…

Я не буду описывать путь назад. Раз я пишу эти строки, он оказался благополучным.

Мы не могли допустить, чтобы креол возвратился назад. Сами понимаете, почему. Но не могли и умертвить его — это было бы преступлением. А мы перед законом всегда стремились быть честными. Догадались, каков был третий путь? Ну, конечно!

Да, мы демонстративно и шумно высадили его вблизи деревни, где проживало дикое племя, практикующее рабство. И дождались, сидя в нашей моторке на середине реки, пока не прибыли делегаты дикарей и не уволокли его с собой. Думаю, он заслужил такую жизнь.

В Кито мы купили на аукционе два подержанных «форда» и отправили их по морю в портовый город Клайпеду. Цель этой покупки, надеюсь, вам ясна.

Исполнили мы и свой гражданский долг, отправив из Минска на правительственный сайт Эквадора сообщение о сокровищнице и ее географических координатах.

Вот только почему-то, по прошествии столь длительного времени, никаких сообщений о сенсационной находке в недоступных горных местах этого южноамериканского государства так и не поступило. Молчит правительство Эквадора по этому поводу, молчат ученые-археологи, молчит, наконец, Интернет. Странно, не правда ли?

Об удивительных приключениях современных кладоискателей читайте по следующему адресу: