8:30, где-то за Кольцевой. Архитектору удалось выбраться из мрачного службистского кабинета лишь под предлогом «в туалет» – через окно и по пожарной лестнице.
Стояло мирное утро на грани весны и зимы. Граждане выстраивались в очереди к маршруткам, которые ещё не подъехали, и супермаркетам, которые ещё не открылись. Добравшись до автобусной остановки с более-менее внятным табло, архитектор сообразил, что увезли его из Останкино почему-то на юго-запад, да ещё и за город. Значит, Дима его к себе специально вызвал? Как это вообще у них работает?
Да какая разница! Архитектора охватило чувство могучей беззаботности. Ну, не нашёл пока работу – мало ли, чай с голоду не помру. Ну, переночевал в каталажке у товарища начальника – и то хлеб, будет о чём рассказать. Переживать, в общем, нечего.
Неподалёку от себя архитектор приметил группу школьников, которые ждали тот же автобус, бурно шутя и перемигиваясь. Из из беседы стало понятно, что уроки они сегодня прогуливают (как там говорили в наше время? пробивают) и едут в город, чтобы хорошо развлечься. Архитектор долго и со странным блаженством вслушивался в дребедень, которую они несли. Я же сам совсем только что был таким же. И всегда таким буду. Ребята, я с вами!
10:30, Юго-Западный административный округ, Беляево. – Это тот самый негр, – сказал полушёпотом Васёк. – Слышали про него?
Парни сидели в африканском кабаке возле Университета дружбы народов. Тянуло кальянным дымом, перед каждым стояло по кружке пива. Пить старались помедленнее.
– Да ладно не слышали. Этот мужик раньше русским был, шахтёром каким-то, а потом сюда приехал и негром стал. И вроде так ему даже лучше.
– Портье не того негра разбудил, – заметил Тимыч.
Темнокожий распорядитель зала возвышался у барной стойки, похожий на египетское божество с папируса. Он демонстрировал спокойствие – как если бы он рекламировал спокойствие в старом журнале.
– Но разговаривать с ним лучше не надо, – добавил Васёк. – Он голову морочит.
– А как он негром-то стал? – спросил Тимыч. – Как Майкл Джексон?
– Да нет, просто, говорят, грязью лицо намазал, а отмыться не смог.
– Явно без чёрной магии не обошлось. Африка. У них есть такие порошки…
– А ведьмы как летают – швабра веником вперёд или назад направлена? – спросил Лёха.
– В смысле? – удивился Тимыч?
– В смысле хватит городить херню. Русский шахтёр, видите ли, стал негром, благодаря чёрной магии.
– Но есть же ведь что-то. Нечистая сила.
– Это ты в церкви расскажешь, когда тебя отпевать будут. Я верю в науку, – гордо отчеканил Лёха.
Но всё же и он, и остальные с уважением смотрели на степенного и величественного иностранца-соотечественника. В нём было что-то, чему так хотелось подражать, но было совсем непонятно, как это сделать.
Даже молчаливый Дрон перевёл объектив видеокамеры-рукавички с пивных пузырьков на лик незнакомца, тем самым фиксируя свои лучшие к нему чувства.
– Чё за ботва? – нарушил тишину Шурик, вернувшийся из туалета.
12:00, Западный административный округ, выход из метро «Юго-Западная». Он настаивал, чтобы жена разрешила встретить её прямо во Внуково, но она пошла в отказ, а он взял и согласился встретить её с маршрутки из аэропорта – теперь ругал себя за это. Она пролетела тысячи километров из этой своей маленькой и мятежной страны, а теперь одна трясётся с чемоданом в скрипящей «Газели». Впрочем груз там явно легче, чем был на пути туда: когда созванивались, она рассказывала, что у родственников дела идут всё хуже и хуже, так что она сердобольно оставила у них половину багажа – не обменяют, так сами поносят.
Он переминался с ноги на ногу и, по старой привычке матерился под нос по-шахтёрски. Даже когда теплеет, африканцу в Москве холодно.
И вдруг глаза нашли, на чём отдохнуть: прямо перед носом сжались в объятии маленькая девушка и белобрысый нервный парень. Она облизнула палец и принялась что-то оттирать у него с лица.
Этот жест был искренним и свежим – таким, что он неожиданно рассентиментальничался и захотел как можно скорее обнять жену, да так, чтобы не оставалось пространства для вдоха.
Пока он об этом думал, те двое скрылись в метро.
14:00, Северо-Западный административный округ, платформа метро «Щукинская». – Не оттёролось, – сказала Оля и снова вцепилась в Пашину щёку.
– Пигментное пятно. Скоро стану пигмеем, – ответил он.
После теракта он стал заметно беспокойнее, чем был прежде. И неуклюжесть вылезала наружу всё чаще: то и дело где-то пачкался, что-то задевал, куда-то наступал. Оля постоянно его страховала.
Ему было невдомёк, что за зверь был на его месте, когда они ввязались во всю эту историю со взрывом в департаменте. Ну да, никто не погиб (Огородничий был в каком-то другом месте, а в результате взрыва был смещен с поста – по всему району разбросало компрометирующие документы – и был заменён ещё большим подлецом), но как вообще в голову могло прийти, что таким образом можно что-то исправить в государственной машине? По ночам он часто не мог заснуть, думая, каким чудом он не взял на себя страшнейший из грехов.
К ним приближалась молодая ещё женщина аж с тремя детьми. Один висел у неё на животе, второго она держала на руках, третий был в миниатюрной сидячей коляске.
С удивлением Паша обнаружил, что образ облепленной детьми хрупкой женщины его умиляет. Оля тоже оглянулась вслед матери и посмотрела обратно на Пашу. Молчали.
– Когда-нибудь и мы с тобой – … – говорили их взоры. – Быть может, даже скоро.
Но пока что надо было дождаться на станции кого-то из друзей, чтобы выехать наконец за продуктами для вечеринки.
15:30, Северный административный округ, сетевая кофейня на ул. Правды. Развезя детей по местам назначения, она защла выпить кофе, и – как всегда, когда она оказывалась одна, её повело вспоминать бурную молодость.
Зачем-то переврали имя – и смотрела теперь на написанное на стакане «Кассандра» (хоть её имя звучало вовсе не похоже). Это, наверно, Саша? Или – Кася, на польский манер?
Перед глазами неслись наркотические и порнографические картинки из казалось бы уже давнего прошлого – все в молодости должны быть революционерами, а потом стать консерваторами? Это уж точно про меня, усмехнулась она.
Кто-то подмигнул ей. Она этого не видела, смотрела на кофейную толщу – но было очевидно: кто-то подмигивает. Огляделась: никого вокруг, кто мог бы это сделать. За столиками – погруженные в свои цифровые дела работники офисов.
Она так и не увидела, что за окном стоял седоватый кудрявый мужчина с повязкой на глазу – отсутствующим глазом он ей и подмигивал. Постоял какое-то время, да и пошёл куда-то по хлюпающей жиже.
Ей вдруг стало от этого эфемерного визита очень хорошо, нахлынул целый букет приятных ощущений. Она приподнялась над рутиной глупой кофейни – и увидела сразу всю свою жизнь. Ко всему удивлению, она строилась не на контрасте, а на гармонии.
Так ей было нужно запомнить это ощущение, что в голову пришла странная мысль снова написать что-нибудь в ЖЖ.
16:45, Северо-Восточный административный округ, неподалёку от входа на ВДНХ. – Всё у неё хорошо, – пришёл Охо к неожиданному выводу, оглядев старушку, торговавшую с рук фиолетовыми синтетическими кофточками.
Он бродил по городу, вглядываясь своим чутким глазом в людей – искал, может ли кому-то помочь.
Хрен его знает, что это за дар такой, на самом деле, но Охо, как ему представлялось, разумно посудил, что лучше его будет направить на добрые дела, ведь человеческие невзгоды и радости – это то немногое, что объективно существует, а значит и то, чем кому-то определённо следует заниматься.
(Выглядеть он старался солидно, сохранив свою слегка даже пижонистую внешность профессора, чтобы перевязанный глаз не делал из него попрошайку)
Заприметил в толпе старого знакомого – да, это он, таджик Фёдор, он же Фархад, когда-то делал у него, тогда преподавателя Зенкевича, ремонт.
Просканировал: верно, он. Только занимается теперь не штукатуркой вовсе, а курьером работает. Вот и спешит куда-то теперь с папкой документов под мышкой.
Ну спеши, спеши, добрый человек. Раньше ты меня боялся и хотел зарезать со страху, а теперь тебе всё равно. Блаженное, спасительное «всё равно».
18:00, Восточный административный округ, Измайловский парк. Доставив последнюю посылку, Фархад возвращался к метро, пути которого здесь пролегали по земле. За станцией располагался парк, и Фархад, вопреки обыкновению, решил там прогуляться.
Было тепло; неподалёку от входа в парк царила совершенно не зимняя картина: вокруг скамеек группировались пенсионеры и пели старые песни – иногда под баян, иногда даже с танцами.
Фархад остановился у одной из таких групп, загипнотизированный двумя старыми, подсушенными частушечниками.
Вспомнил, как в детстве соревновался с соседом в игре на флейте – кто сыграет быстрее и живее. Добыть бы инструмент и показать бы всем класс!
Сторонние зрители выделялись в толпе стариков, пугающей своей однородностью. Среди таких наблюдателей были стоявшие ровно напротив Фархада молодые мужчина и женщина, строго одетые, но выглядящие почему-то всё равно легкомысленно – то ли из-за того, что её волосы были сплетены в косу, то ли потому что у него наблюдалось лёгкое косоглазие.
Вдруг она широко, выразительно зевнула – чтобы скрыть смех, Фархаду пришлось присесть на корточки, спрятавшись за спинами двух бабушек.
20:30, Юго-Восточный административный округ, квартира на Волгоградском проспекте. Андрей опять засел за записи – теперь у него было меньше времени на литературу, но чем меньше он трудился, тем получалось продуктивнее. Соня же лежала на диване.
Встала, чтобы задвинуть наконец шторы, остановилась у окна, заприметив что-то во дворе.
Рыжий франтоватый мужчина лет тридцати пяти напряженно наводил фокус внушительного объектива на сидящую на ветви ворону. Или не ворону? Возможно, он фотографировал издалека окно в такой же, как у Сони и Андрея, квартире – картина скучная и прозаическая, подумаешь, пятиэтажка.
Соня всмотрелась в внешний вид фотографа. Явно иностранец, выдавали не то движения, не то черты лица.
Щёлкнул – ворона вспорхнула – и медленно, слегка вперевалку, зашагал дальше. Соня улыбнулась и задвинула шторы.
21:45, Южный административный округ, вагон метро над рекой. Саймон просматривал фотографии, сделанные за день – сегодня он просто ходил по городу, снимая все подряд, безо всякой аккуратности.
Больше всего понравилась одна из последних, снятая всего-то минут пятнадцать назад на Павелецком. Этих двоих он выхватил из толпы случайно, снял – и сразу забыл, что снял, переведя взгляд на что-то другое.
На немного синящей фотографии отпечатались мужчина лет тридцати и благородного вида пожилая женщина, очевидно, его мать. Он тащит на себе сумки, придерживает одной рукой чемодан на колесиках. Она держит его под руку.
Они остановились буквально на несколько секунд, чтобы взглянуть на указатель и понять, куда идти.
Но, как заметил Саймон, вопрос «Куда идти?» в их лицах имел глобальное значение – куда идти вообще? Странные, подумал англичанин, жители в этом городе – вопрос «куда идти?» не сходит с их уст, так невозмутимо соседствуя с заговорщическим блеском в глазах – тайком все отчетливо знают, куда идти, но из упрямства и нежелания смотреть на карту они готовы на любом пути проделать здоровенный крюк.
23:15, Центральный административный округ, зал ожидания экспресса в аэропорт на Павелецком вокзале. Табло просигнализировало, что очередной экспресс в аэропорт подан – и люди, схватив сумки, решительно повалили из зала ожидания на платформу. Поезд довезет их до Домодедово, а оттуда они разлетятся по пунктам назначения: Орли, Хитроу, Джей-Эф-Кей.
Навстречу – из блестящих красных вагонов – прёт ответная толпа. Загорелые, сытые, слегка раздражённые возвращением на родину. На их чемоданах мелькают аэропортовые бирки: Анталья, Хургада, Пхукет.
Некий мужчина помогает выбраться из поезда совсем юной девушке. Она приехала из далекого уральского городка на олимпиаду для абитуриентов, а он – её гостеприимный московский дядя, о чьей эксцентричности уже долгие годы так любит посудачить вся семья.
Дмитрий провожает свою мать Валентину Петровну на самолет в Индию. Он выглядит утомленным и самую малость даже злобным, но на самом деле так он скрывает радость, что наконец-то смог заработать на то, чтобы исполнить давнее желание матери, отправив её в долгое экзотическое путешествие.
Дядя останавливает племянницу, придержав её за локоть.
– Ты ведь впервые в Москве?
– Нет, была когда-то очень давно.
– Не считается. Сейчас торжественный момент!
Дядя останавливает девушку посреди платформы, обставляет её её же багажом и принимается фотографировать в полный рост.
Валентина Петровна вдруг резко останавливается, вцепившись в локоть сына.
– Мам, ну что ещё? – спрашивает Дмитрий.
Мать молча указывает на фотографа и модель.
Дмитрий отчётливо помнит, как выглядела его мать на фотографиях 50-летней давности – особенно на той, где она впервые приехала в Москву, смешная и растерянная. Разница с тем снимком из начала ХХ века, который он недавно нашел – минимальная. Разница с той фотографией, которую снимали прямо сейчас – и того меньше.
Он решительно повёл Валентину Петровну в вагон экспресса. Толпа смыла куда-то в город двойницу и её дядю – поди теперь докажи, что это вообще было.
– Совпадение, – Валентина Петровна раз за разом повторяла это слово. – Но совпадения ведь не бывают просто так?