Голова с лысым черепом, — остатки волос сохранились только над ушами и сзади, — сидела на длинной сухой, морщинистой шее. Обтянутое пергаментной кожей лицо напоминало мумию Рамзеса.
По мнению газет последней германской империи, лицу господина профессора Отто Юлиуса Хаггера весьма напоминало лицо покойного фельдмаршала Мольтке, победителя австрийцев и французов, организатора новых прусско-германских армий. Впрочем, сходство ограничивалось только лицом, так как покойный фельдмаршал был слабого телосложения.
Сутуловатость спины несколько уменьшала громадный рост херра Хаггера. Длинные руки оканчивались тяжелыми кистями. Сухие, жесткие, крючковатые пальцы с крепкими выпуклыми ногтями были покрыты пучками волос. Светло-серые глаза сидели в глубоких орбитах, окруженные припухшими, лишенными ресниц веками. Пристально-неподвижный взгляд фиксировал Форрингтона из-под нависших щетинистых бровей.
— Херр Хаггер! Но я был уверен… Сообщали о вашей гибели в Штутгарте… — Форрингтон был взволнован.
Томас Макнилл неслышно отступил и спокойно наблюдал за двумя учеными. Контраст между свежим, плотным, бело-пушистым сангвиническим уроженцем острова и крупным, лысым, сухим, ширококостным немцем был разителен. Однако они были старыми знакомыми, если не друзьями.
Хаггер и Форрингтон встречались молодыми людьми на дополнительных специальных курсах лекций в германских университетах. Случайное знакомство закрепилось в дальнейшем встречами на научных съездах и на академических чтениях. Они переписывались. Библиотека и кабинеты Форрингтона в столице островной империи и дом Хаггера сначала в Иене, потом в Берлине были свидетелями бесед, но не споров. Несколько экспансивный Форрингтон не слишком любил возражения и ценил в Хаггере умного, скромного я чуткого собеседника, умеющего молчать и слушать. В сущности, именно эти ценные свойства профессора Хаггера служили основанием того, что можно было при желании назвать дружбой.
Да, это и была дружба. Как много значило для ученого возможность высказывания, быть понятым в тех вещах, которые для массы окружающих его людей, для семьи, для родных были чужды, скучны, неинтересны.
Была ли в их отношениях неискренность со стороны Отто Хаггера? Сэр Артур никогда не задавал себе такого вопроса. Связь, прерванная первой мировой войной, возобновилась через три года после заключения Версальского мира и порвалась, казалось, навсегда в осенние месяцы года, начавшего вторую мировую войну. О смерти Хаггера сообщили первые газеты, вышедшие в западных оккупированных зонах после крушения третьего Рейха.
Форрингтон сделал три шага вперед и руки ученых встретились.
Заглушенный, слабо вибрирующий, очень низкого гона звук пульсирующей жидкости доносился со стороны пирамидальной батареи.
— Так много лет и вы…
— Простите, сэр Артур, — мягко перебил Форрингтона Макнилл, — нам пора начинать!
— Дорогой друг и коллега, — проговорил Хаггер, нашу встречу мы отпразднуем демонстрацией того, над чем мы с мистером Макниллом работали эти годы. Heт лучшего судьи, как вы. Это будет доказательством реальности моего существования.
В последних словах была попытка шутки. Английская речь Хаггера звучала отчетливо, с легким гортанным немецким акцентом.
— Я уверен, что буду иметь возможность подробно рассказать вам о моей замечательной встрече с мистером Макниллом. О, да, да, и о пройденном вместе с ним пути.
Форрингтон молча наклонил голову.