1
Под утро температура воздуха резко понизилась. Будь у Алонова термометр, он увидел бы, что синий столбик опустился почти до нуля.
Просыпаясь, Алонов чувствовал, что и сам он, и все кругом него покрылось обильной росой. Ружье было холодное; на стволах скопилась влага. Только место на земле, защищенное и согретое телом спящего, оставалось сухим.
Небо предрассветно белело. На востоке сквозь слабые розоватые и зеленоватые тона просвечивала желтизна. С верхушек травы капало. Нужно быть осторожным! — сейчас тот, кто пойдет по траве, оставит след…
Сила росы удивила Алонова. Сегодня начинался его девятый день в степи. Первые ночи он проводил в роще с болотцем, два раза — прямо в степи. Там росы почти не было. Не помнил Алонов, чтобы была роса предыдущей ночью, когда он лежал на песке около высотки с песчаной вершинкой и под утро пошел к костру бандитов.
Алонов вспомнил, что все дни, кроме вчерашнего, были ветреные. Вчера — спокойствие. Вероятно, соображал Алонов, вблизи есть значительные зеркала озер или болот. Холодная ночь вернула на землю водяные пары вблизи от мест их появления. Он подумал, что ковыльные залежи, в которых вчера враги занимались непонятным делом, действительно казались свежее и зеленее, чем травы в степи, откуда он пришел следом за бандитами.
Чем же они вчера занимались? Куда бы ни отвлекалась мысль Алонова, в его сознании все связывалось с одной ни на секунду не утихающей заботой: разгадать цели шайки.
Алонов не страдал от свежего утреннего холода — он привык к ночевкам под открытым небом. Если тот, кто всю жизнь спал в кровати под одеялом, зябко ежится, выйдя за дверь теплого дома утром без верхней одежды, то совсем иначе относится к падению температуры человек привычный. Лишившись своей теплой куртки из-за встречи с бандитами, Алонов легко обходился без нее. Так солдат, начавший войну летом, куда легче втягивается в нарастающие невзгоды осенней кампании, чем боец из свежего пополнения.
Алонов довольно хорошо выспался — что-то помогло ему спокойно провести эту ночь, третью после встречи с бандитами. Первая ночь была теплее, но тогда ой окоченел, измученный кошмарами.
На уровне земли еще лежал сумрак. Алонов разрешил себе встать во весь рост и проделать привычную утреннюю гимнастику. Только сейчас он заметил, что пальцы правой руки слушаются плохо. Застыли, всю ночь пролежав на ружье…
Вольные движения окончательно согрели и ободрили Алонова. Он решил ждать света, не сходя с удобного и скрытного места в траве. На завтрак он уделил себе недоеденный кусок вчерашней куропатки и часть целой. Запивая безвкусное несоленое мясо водой из объемистой алюминиевой фляги, Алонов подумал, что все недостатки имеют свои достоинства. Ведь после мяса, приготовленного по правилам, всегда хочется пить.
«Еще бокалов жажда просит залить горячий жир котлет…» — мелькнули в памяти Алонова строчки звучных стихов. Он не знал, как дальше будет с водой, не знал, куда пойдет. Знал, что? будет делать, а как — покажет само дело. Очень важно не остаться с пустой флягой. Степная коза умеет бегать на водопой за несколько десятков километров, но пешеход привязан к источникам…
Было уже совсем светло — вот-вот покажется солнце! — когда Алонов заметил первого бандита. Один за другим не спеша враги поднимались из котловины. Передние подождали заднего, поговорили, закурили и тронулись. Опять туда же, опять на ковыльное плато. Значит, вчера они не кончили свою работу?
Впереди шел низкорослый, рядом с тем, усатым. За плечами всех четверых висели ружья в чехлах. На спинах были сильно опустевшие мешки.
Бандиты направлялись туда, где работали вчера, шли теми же местами, которые приметил Алонов.
Он выждал, когда они отошли подальше, вернулся к роднику, досыта напился и наполнил флягу. Солнце уже встало, когда он поднялся из впадины. Чувствовалось легкое движение воздуха. Ветерок потянул с юга. Слабенький, он усиливался, причесывая метелки ковылей. Сероватая гладь начинала едва-едва волноваться.
Четыре фигуры бандитов, за которыми Алонов наблюдал в бинокль, были довольно далеко. Движения споро идущих людей четко выделялись на ровной поверхности степи.
Удобно для скрытного наблюдения, но плохо, очень плохо для незаметного преследования…
Алонов сидел, сплетая из ковыля длинные косы. Он связал несколько больших венков, нарочно растрепанных, с торчащими во все стороны концами. Ему хотелось не только замаскироваться под цвет местности, но и скрыть самую форму человеческого тела.
Выше и выше поднималось солнце, заметнее и заметнее крепчал ветер — добрый, хороший ветер степей. Алонов знал, что сегодня ветра хватит до вечера.
Вот травы начали волноваться, переливаясь, струясь, меняя тона окраски и рельеф местности.
«Степь привыкли сравнивать с морем», — думал Алонов. Сам он не верил в правильность такого сравнения. Он видел море лишь один раз, и то — Московское море. Но воды? в том месте было достаточно для наблюдений. Тяжелая, несжимаемая влага единой массой отвечает напору ветра, накапливает силу и распределяет ее.
Не то с травами — любимая Алоновым степь иначе беседует с ветрами. Это понятно — травы упруги. Каждый стебель самостоятелен и имеет силу свою, иную, чем сосед. И верхушки стоят на разной высоте.
Опутав себя венками, Алонов двинулся в погоню. Он пригнулся, ружье нес низко. Бинокль в левой руке был наготове.
А ветер давил и давил на травы. Там невидимый шквал прокладывал извилистые дороги, спеша по которым бежали метелки травы. Здесь, танцуя, мчались прозрачные смерчи, и под их прыжками ложились и вновь поднимались высокие залежи диких злаков. И струились, и извивались. Разве можно в травах, играющих с ветром, рассмотреть человека, который не хочет быть замеченным!
Враги останавливались — и Алонов замирал на месте: он увидел, что почему-то сегодня бандиты были начеку.
Алонов ждал, что, дойдя до вчерашней своей границы, враги возобновят работу в нетронутой ими части ковыльного плато. Кажется, здесь… Но бандиты не остановились. Через четверть часа Алонов понял, что ошибся: враги продолжали идти. Ни разу ни один из них не нагнулся. Во время коротких остановок никто, казалось, не обращал внимания на почву у себя под ногами. Они шли группой, не рассыпаясь, как вчера, явно стремясь к какой-то новой цели…
«Они опять знают куда идут. Эти места им больше не нужны», — думал Алонов.
2
Он отдавал должное своим врагам. Это были люди незаурядной энергии и силы. Бандиты делали короткие остановки и вновь шли широко, быстро. А ходить в заросшей хорошими травами степи не так легко.
Трудно было и Алонову. Он делал короткие перебежки. Все его внимание было сосредоточено на одном — не быть случайно замеченным, если кто-нибудь из врагов обернется.
Солнце дошло уже до середины неба, когда Алонов заметил, что фигуры врагов начали постепенно укорачиваться. Они уходили куда-то вниз. Так бывает, когда наблюдатель удален от движущегося объекта наблюдения, а уровень местности плавно понижается.
Враги исчезали за линией горизонта. Алонов спешил. Над травой оставались одни головы. Вот за лохматой чертой ставшего близким горизонта точки исчезли совсем.
Алонов торопился достигнуть обманчивой границы, где прямо за волнующейся массой травы начиналось голубое небо с клочками гонимых ветром мимо солнца беленьких облаков-бычков.
И вот постепенно над этой, такой близкой линией, что, казалось, сейчас достанешь рукой, начали вставать дымчатые, округло мягкие очертания неясных светлых и темных пятен. Наконец и горизонт отошел в недосягаемую даль. В той дали что-то удивительно светилось, мерцало металлом и возвышалось, сливаясь с небом. А ближе повсюду сверкали зеркала чистых вод.
Не видя бандитов, Алонов стремился вперед, бежал не скрываясь. Опутанный сеткой травяных венков, он был похож на фантастического духа степей.
Ему открывалось удивительнейшее и прекраснейшее зрелище. Он понял, где находится. Там, на востоке, была отнюдь не пустыня. То, что вдали сливалось с небом, было большим каналом — и более ничем.
Ковыльный покров исчез на краю плато. Так же, как лесной массив окружен кустарниками, здесь еще тянулся на несколько десятков метров утончающийся дерновый слой. Он обрывался на круче откоса, остановленный осыпью песка с торчащими плитами старого камня. Хватаясь корнями за сыпучий песок, по обрыву сползали чахлые кусты.
Граница ковыльного плато напоминала уже знакомый Алонову северный рубеж этого куска степи. «Вероятно, — подумал он, — где-то слева глубокая впадина-ров тоже выходит к затопленной низменности».
В его сознании ковыльное плато, избранное врагами для загадочных действий, представилось чем-то вроде бастиона, выдвинутого степью к югу. Степь покрыла это укрепление слоем плодородной почвы и вырастила благородные травы, которые своими корнями закрепили победу степи и умножили ее плодородие бессознательным самопожертвованием. А росу, оживлявшую растения, принесла не природа, а недавняя работа людей, способных на самопожертвование сознательное.
Край ковыльного плато поднимался над расположенной к востоку низменностью всего на двадцать — тридцать метров. Для степи это очень большая высота. И Алонов обозревал широчайшие просторы. Он видел изгибы рельефа, рощицы молоденьких деревьев, заросли кустов и пятна песков на гривах, еще сопротивляющиеся напору растительности.
Все неровности, складки рельефа не были бы так заметны, если бы повсюду между ними, в каждом понижении, не блистала вода. Вода подчеркивала, оживляла, придавала пейзажу изумительную привлекательность. Это она дала всему пейзажу вид богатства и силы.
Перед Алоновым был самый дальний край колоссального водохранилища. Водохранилище извивалось, расчленялось, и единство вод угадывалось только рассудком. Однако же каждая капля воды во всех молодых озерах была частью целого и прислана сюда для определенной цели.
Внизу круча обрыва переходила в ровное подножие с почти не ощутимой для глаза покатостью к воде. Там и расположилась шайка бандитов.
Замаскировавшись, Алонов видел в бинокль, как четыре маленькие, даже в стеклах бинокля, фигуры копошились около берега узкого залива, вернее языка озера, врезавшегося между двумя кустистыми гривами. Враги ходили к воде, возвращались.
Алонов не мог различить, что они делают, и впервые в жизни подумал, что пора бы уже сменить старый бинокль на более совершенный, более мощный. До врагов было километра полтора.
Две фигуры остались на месте, а две другие, как большие насекомые, поползли по берегу озера-залива. Алонов видел, как медленно они движутся, с постоянными перерывами. Он смотрел сверху вниз, поэтому не мог различить на фоне земли их движений. Ему казалось — они перемещаются не скорее, чем вчера. Неужели и там они что-то ищут, находят, собирают? Если бы только можно было подойти еще немного ближе! Но ниже земля не могла предложить никакой маскировки своему защитнику. Попытка спуститься с откоса на глазах у врагов была бессмыслицей.
Алонов сгорал от нетерпения. Человеку нелегко отказываться от однажды сложившихся мнений. Вчера Алонов решительно отверг гипотезу о сборе чего-то в ковыльных зарослях. Сейчас она возрождалась сама собой. Алонову вновь казалась правдоподобной его начальная и единственная версия. Действия врагов как бы возвращали его мысли на сутки назад.
Две фигуры, похожие на трудолюбивых муравьев, всё ползли и ползли по берегу. Две другие были неподвижны. Время тянулось нестерпимо медленно.
Сегодня воздух был чист, солнце ясное и теплое. Ветер должен был рябить воду, но Алонов видел лишь переливы света на ее далекой поверхности.
Вероятно, двое бандитов, оставшихся на берегу, спали, так как Алонов не сумел уловить ни одного движения.
Солнце начало перемещаться в западную часть неба, когда двое врагов, занимавшихся сбором, почти одновременно двинулись обратно.
Вернувшись, бандиты устроились рядом со спавшими. Их всех прикрыла длинная тень от проходившего облака. В это время рядом с шайкой вспыхнуло яркое пламя. Алонов отчетливо рассмотрел через бинокль высокий язык огня. Тень от облака сдвинулась — и пламя исчезло в солнечном свете.
Вскоре бандиты зашевелились, затоптались на месте, как казалось Алонову, — собирали свои вещи. Затем они пошли — вправо по отношению к месту, которое занимал Алонов.
Бандиты добрались до длинной и довольно высокой гривы, разделявшей два узких озера-залива. Удаляющиеся фигуры замелькали в кустах. У начала перешейка кустарники были редкие, с плешинами полян. Алонов не мог найти окончания этой гривы. Оно терялось, конечно, в очертаниях других складок.
Алонов обыскивал пространство биноклем, чтобы понять, не могут ли совсем уйти враги куда-то через гриву. Нет, очень далеко впереди была открытая вода.
Дальше на этой гриве кусты густели, кое-где виднелись хоть и невысокие, но все же деревца. Вода блестела. Чем более удалялись враги, тем заметнее Алонов терял преимущества относительной высоты своего поста.
Вот враги окончательно затерялись. Алонов решил, что может спуститься вниз без риска обнаружить себя.
Он заранее наметил направление и помчался вниз по круче громадными прыжками. Ему казалось — он летит.
Он мгновенно оказался внизу и продолжал мчаться дальше, как на крыльях. Алонов был уверен, что теперь-то поймет, какой работой занималась шайка. Он решил бежать, пока хватит дыхания. А дыхание у него было здоровое, молодое, и он легко преодолел те километра полтора, которые отделяли его от места последней остановки бандитов.
Он увидел, что для своего отдыха враги выбрали сухое место метрах в полутораста от воды. Песок здесь был плотный, иловатый, смешанный с частицами лёсса. Его покрывала редкая сетка низкой осоки. Над осокой возвышались гнутые лопасти лопухов на толстых, ломких стеблях.
Место стоянки бандитов четко обозначалось сходящимися и расходящимися следами сапог, раздавленными листьями мать-и-мачехи.
Алонов сейчас же нашел место вспышки огня. Скорчившиеся лопухи свидетельствовали о силе пламени. Осталось немного пепла. Нагнувшись, Алонов обследовал песок под обожженными листьями. Он поднял кусок чего-то, похожего на обрывок черной, скорченной кожи. Кусок издавал острый запах горелого целлулоида. Исследователь Арсеньев, перед которым Алонов преклонялся всей душой, всегда брал с собой целлулоид для разведения костров…
Бандиты не разводили костра — они просто сожгли что-то…
Времени для размышлений не было ни секунды. Алонов побежал к озеру.
Берег носил явные следы изменений уровня воды. И высшая точка подъема, и все отметки понижений были записаны на плотном песке ступенчатыми бороздами.
Камыш кое-где заходил в воду островками. Тростник рос молоденький. Было сразу видно, что он, молодой житель молодых вод, еще не успел развить мощной корневой системы, чтобы начать свое извечное наступление на открытую воду.
Не так далеко бесстрашно плавала стайка мелких уток нырковой породы, несколько черных водяных куриц-лысух с белыми наростами на лбу и остроносая гагара.
Это они, обнаружив новую воду, притащили на себе первые семена камыша и водяных трав — свой бессознательный подарок молодым водоемам.
Вода в озере была совершенно пресная и свежая; оно постоянно сообщалось с общей системой резервного водохранилища канала.
Не нужно было родиться следопытом, наделенным особым даром, или провести на охоте всю жизнь, как Дерсу Узала, чтобы найти на берегах этого узкого озера или залива отпечатки ног тех, кто только что занимался здесь своим загадочным делом. Плотный илистый песок хранил довольно четкие отпечатки подошв. Алонов пошел по следу. Нагнувшись, он вглядывался, но не в следы, а рядом, стараясь найти разгадку. Ведь следовало искать в непосредственной близости — здесь, буквально под рукой.
Он шел среди лопухов и осоки. Там, где они росли чаще, он раздвигал их руками. Но, несмотря на то, что под редким покровом всюду был виден голый и гладкий слой почвы, Алонов ничего не мог найти. В ковыльной степи, где дерн сплелся слоем толщиной двадцать сантиметров, где всё — корни и щетка растительности, неуспех был естественен, особенно для того, кто не знал, чего ищет. Но здесь!
И вот — ничего, ни одного следа вырванного корня, сорванного растения! Даже ни одного прикосновения руки…
Скудная растительность ничего не говорила неудачливому следопыту, но ничего и не скрывала. Единственное, что заметил Алонов, — следы ног врага везде прошли выше границы наиболее высокого стояния озерных вод. Для этого не стоило искать!..
Обшаривая обе стороны следа, Алонов сделал не менее двухсот шагов. Его внимание утомилось бесплодностью поиска. Он вспомнил о бандитах. Он рисковал — враги могут уйти далеко, могут остановиться где-то на гриве, но могут и вернуться. Если они застанут его на открытом месте, это сразу даст им бесспорное преимущество. Они без всякой для себя опасности расстреляют его издали из винтовок.
Алонов заставил себя пройти еще немного — вон до той заросли лопухов, перед которой было голое пространство.
Красноватый песок с жирной примесью чешуек глины, часть которых прилетела с естественных мельниц великих азиатских хребтов, предложил вниманию наблюдателя ясные, литые отпечатки.
Почва говорила точным и живым языком.
«Он сделал два длинных шага и один короткий. Остановился. Переступил, широко расставив ноги. Смотри, места, где стояли его носки, вдавлены. Это значит, что он нагибался. Потом он опять, но лишь чуть-чуть переступил, выставил левую ногу на шаг вперед и в сторону. А его правая ступня оставила свой отпечаток сзади, почти под прямым углом к левой. Это значит, что так ему было удобно делать свое дело. То самое, за которым он не поленился явиться сюда… Ты теперь понимаешь, зачем он топтал меня?» — спрашивала земля.
Нет, он не понимал…
Чтобы понять, Алонов старался вообразить позу врага, посмотреть туда, куда мог быть обращен его взгляд. Но и среди лопухов, и на голых лысинах ничего не находилось.
Он пошел дальше, ступая в следы бандита. Может быть, так будет лучше, понятнее. Ноги Алонова, обутые в мягкие поршни, плотно обнимавшие ступни, не заполняли отпечатков, оставленных сапогами врага.
Сделав два шага, Алонов заметил, что враг опять останавливался, опять переступал, расставлял ноги и нагибался. Алонов двинулся дальше. Еще два шага — и то же самое. Алонов понимал, что именно эти остановки были нужны для той самой работы, над которой бандиты вчера изнывали от зари до зари, а здесь тоже потратили время.
Алонов опустился на четвереньки и пополз кругом того места, где бандит работал. Ничего… Он поднялся с чувством глубочайшего разочарования. Он бессилен, он неопытен, ненаблюдателен, недостаточно сметлив, умен, чтобы понять, хотя все дано ему в руки. Он взялся не за свое дело…
Вновь он сделал два шага до места следующей остановки бандита в больших сапогах, расставил ноги в его следах, нагнулся и достал рукой до земли. Так должен был нагнуться и бандит.
И Алонов заметил: с внутренней стороны следа от выставленной вперед левой ноги имелся еще один отпечаток, но очень неясный. Это казалось прикосновением одной подошвы, без каблука. С каким-то особым ощущением Алонов метнулся к месту следующей остановки. Там не левая, а правая нога выдвигалась вперед, но и здесь, тоже с внутренней стороны следа, был также и след носка, точно затаптывающего что-то…
Постоянное повторение одного и того же движения! В этом мог скрываться большой смысл…
Алонов, забыв об опасности быть на открытом месте, бросился на колени и принялся ладонями разгребать затоптанное местечко, которое было величиной с блюдечко. Его руки дрожали, но он заставил себя не спешить. Он лег на грудь и раздувал песок, стараясь расчистить место с осторожностью археолога, прикасающегося к пыли тысячелетий.
Обнаружились края круглой дырки. Точно такие, абсолютно правильные отверстия-входы в нору проделывает тарантул. Но ядовитый мохнатый паук гнездится значительно южнее… Скорее концом трости был продавлен склеенный глиной песок.
Алонов осторожно рыл пальцами, расширяя отверстие и углубляясь в него. Через несколько секунд на глубине семи, может быть и десяти, сантиметров он наткнулся на какой-то странный предмет.
Эта вещь была величиной с большой палец очень крупной мужской руки. С одного конца предмет был заметно раздут и обладал довольно правильной сферической выпуклостью, а с другой — срезан. Срез был плотно закупорен чем-то, что сливалось со стенками и было чуть вдавлено внутрь.
Когда вещь была еще в песке, Алонов заметил, что своим срезом она обращена вверх. Вещь напоминала степную тыкву-горлянку в миниатюре, вытянутую, с толстым горлышком, потемневшую от времени и копоти.
На первый взгляд можно было, пожалуй, вообразить, что странный предмет изготовлен руками человека. Нет, в нем было что-то, отвергающее такой поспешный вывод. Для человеческой работы форма предмета была недостаточно правильной. Конечно, он не побывал между центрами токарного станка. И не инструмент в руках человека оставил на его тусклой, шероховатой поверхности эти изгибающиеся продольные бороздки.
Алонов сжал удивительный предмет пальцами и почувствовал сильное, упругое сопротивление. Предмет казался сделанным не из металла, конечно, но из чего-то, похожего на пластическую массу. Алонов сдавил изо всех сил — прочное вещество и не думало поддаваться.
Алонов положил свою находку на приклад ружья, достал нож и попробовал надрезать это подобие странного плода. Острое лезвие качественной инструментальной стали скользнуло и оставило зарубку на полированном дереве приклада.
По-прежнему удерживая миниатюрную тыкву-горлянку на прикладе, Алонов взял нож в кулак и надавил рукояткой. Сжатая между твердым деревом и насечкой торца рукоятки ножа, жесткая оболочка странного плода лопнула вдоль по нескольким направлениям сразу. В ту же секунду из среза, будто пробка, выскочила круглая толстенькая пластинка.
Скорлупа не была толстой — вряд ли немногим более одного миллиметра. Упругий и прочный, но вместе с тем и жесткий материал, использованный для создания скорлупы, дал острозубчатые изломы. Алонову померещилось какое-то сходство с хитином, из которого устроены крылья больших жуков. Но эта оболочка была куда более прочной.
Внутри оказалось нечто вроде плотной, но мягкой кожистой сумки, служившей подслоем для оболочки. Держа эту сумку на ладони, Алонов разрезал ее вдоль ножом.
Сумка содержала склеенные между собой и уложенные рядами подобия зерен риса или пшеницы. Но эти зерна были раз в семь или в восемь толще и раза в четыре длиннее. Они лежали продольно, в три яруса, обращенные к срезу. Часть была вскрыта острым лезвием. Из них вспучилась буро-желтая, слизистая с прожилками масса.
С дрожью отвращения, непроизвольно вызываемой у человека прикосновением к чему-то мерзостно-грязному, Алонов отбросил гнусный плод и вытер о чистую землю ладони и клинок.
И только сейчас он вспомнил, где находится!..
Он не пошел дальше. Он бросился назад по своим и по чужим следам. Он останавливался в местах, где нога врага маскировала посев, без всяких предосторожностей раскапывал песок и доставал отвратительные предметы.
Но он помнил, что может раскрыть себя, и заравнивал места находок…
Алонов собрал десять или двенадцать штук — он не считал, высыпал из коробки табак прямо в карман, положил в нее свой сбор и запрятал коробку поглубже. Потом осмотрелся, прислушался и пустился бежать, будто за ним гнались. Забился в кусты на левом берегу залива, уселся поудобнее, свернул папиросу потолще, закурил. Нужно отдохнуть, овладеть собой, успокоиться.
Он сидел неподвижно, курил, размышлял. Он делал все движения курильщика, подносил папиросу ко рту, затягивался, выпускал дым. Но только когда самокрутка догорела до конца, почувствовал вкус и запах табака. Свернул еще одну папиросу.
Однако же найденная им отвратительная вещь была созданной природой с величайшим искусством. Лежа в мягкой земле, оболочка была способна выдержать громадное давление. Отвратительное содержимое защищало себя не только крепостью вещества скорлупы, но и удачной сводчатой формой брони. Алонов победил упругое сопротивление, зажав удивительную вещь между жестким деревом приклада и твердой рукояткой ножа. Он давил большой силой и на малую площадь. Ни копыто зверя, ни лемех плуга, ни колесо повозки или автомобиля, ни гусеница трактора не смогут победить такую оболочку, когда она скрылась в почве. Кожистый мешочек подкладки хорошо защищал мягкие, нежные зародыши. Крышечка была так подогнана, так пригнана, что ни жидкости, ни газы не могли проникнуть внутрь и нанести вред зачаткам хранящейся там жизни. А когда внутри разовьются силы, в назначенную минуту они сами вытолкнут хитрую преграду и явятся на свет для выполнения предначертания.
