По милости старика Абубекира Гадырова большие, неожиданно большие барыши свалились в карманы Леона Томбадзе, будто с неба, без проволочек, без яростных торгов, как-то совсем легко, просто. И все же Леона не тянуло съездить в тот же город к Гадырову еще раз и опять, под руководством Абубекира, сходить в старый город на свидание с особенным кажаром. Томбадзе поразмыслил, прочувствовал и, будучи по характеру склонен не к риску, а к привольной жизни, сказал себе: «Лучше меньше, но вернее, дорогой! Не суйся к людям, дел которых ты совсем не понимаешь и не хочешь понимать».

Между людьми ходят разные слухи, рассказы о разных случаях. Старый Гадыров, чтобы получить деньги на распутство, был готов, как видно, на все. Ай-ай-ай-ай!.. И по хребту Леона Ираклиевича пробегали холодные липкие лапки мохнатой черной сороконожки.

Однакоже, прибыв к себе в Н-к, Томбадзе не собирался итти к Брындыку, если вновь в его руках окажется металл. Хочешь — не хочешь. Леон раззадорился. Нужно поискать еще кого-нибудь, найти другие, лучшие каналы. Томбадзе решился откровенно поговорить с одним земляком, как Гадыров, но человеком другого склада.

…Магомет Ибрагимович Абакаров недавно женился на Римме Николаевне Туке, молодой женщине, считавшейся в Н-ке первой красавицей. Некая Аля Русанцева, девушка восторженная, начитанная, влюбленная, как это бывает у девушек, в свою красивую подругу и «переживавшая» первый неудачный брак Туке, чуть ли не со слезами спросила Римму:

— И как ты можешь собираться замуж за такого Квазимодо? Ты, такая прелесть!

— Милая, право же, ты глупа, — был ответ. — Он богатый, а с лица не воду пить. Поверь, я знаю, что делаю, и в твоих советах совершенно ни капельки не нуждаюсь.

Магомет Абакаров, по профессии зубной техник, был в армии не в медслужбе, а в строю. После войны он прибыл домой с отличным отзывом воинской части, полевая почта номер такой-то.

Демобилизовавшись, Абакаров зубным делом не занялся: отвык, отучился и мешали последствия контузии, как он объяснял. Оказавшись человеком без профессии, без специальности, Абакаров добился «места» — получил пивной ларек. Пивная кружка и водочная мерка в руках продавца действовали удачно, без обиды и к удовольствию потребителей; «без боли» — как до революции писали на своих вывесках зубные врачи. Об этом способе дохода говорила еще старая поговорка, родившаяся не в России, неведомо где и неведомо в каком веке. Быть может, она явилась на свет вскоре после изобретения пива. А пиво имеет многовековый возраст и пенилось с начала веков!

В дореволюционном Петербурге существовали пивные — биргалле — уютные заведения с кафельными полами под слоем свежих опилок, с мраморными столиками на железных ножках, с моченым горохом, крохотными ломтиками вяленой воблы и с крохотными же солеными бубликами на закуску. Но при чем поговорка? Хозяева биргалле содержали пивные заведения в аренде от заводов «Новая Бавария», «Старая Бавария» и других, а сами «жили пеной».

Что общего с пивным ларьком Абакарова? Лишь то, что люди с незапамятных времен плачут и смеются, радуются и горюют, в сущности, от одних и тех же причин. Но с оговоркой, тоже по старой пословице: «Каждому — свое».

Магомет Абакаров никогда ни о старых петербургских, ни о других биргалле не слыхал, по характеру — смеялся редко и скупо, но не горевал, торгуя водкой и пивом.

Стоя у прилавка абакаровского ларька перед запотевшей пивной кружкой, Леон Томбадзе откровенно беседовал с хозяином о своих делах. Их связывало не только землячество, но и общность взглядов. Томбадзе, например, не находил ничего предосудительного в том, что Магомет, его друг, машинально недоливает пиво за счет пены даже и своему человеку. У Магомета такое «место», он имеет право получить доход и с друга. Сам Магомет об этом даже не думает. На «чужого», на человека, который требовал долить пива до уровня, Томбадзе смотрел с презрением: ничтожество, голяк, гонится за копейками! Мало тебе, так закажи еще кружку или совеем не пей, босяк, если ты нищий! С таким же презрением Леон и Магомет относились к тем, кто требовал сдачи у кондуктора трамвая или у продавца папирос.

Слушая повествование о поездке к Гадырову, Абакаров неодобрительно прицокивал:

— Ц-ц-ц-ц!.. Нехорошо! Это все равно, если я налью половину кружки. Раз пройдет, два пройдет, а потом — ц-ц-ц-ц!.. Такие дела нужно делать со своими, с надежными людьми. Слушай, друг…

Их прерывали посетители, но они не торопились. Длинные разговоры: перебирались все родственники, устанавливались степени родства, завязывался спор:

— Я же тебе говорю, у старого Акбара, сына Мустафы, был третий сын, кривой Ахмед.

— Нет, я тебе говорю…

— Да ты вспомни!

— Ты и сам покопайся в голове!

Наконец обоими было с возможной точностью установлено, что в мире существовал некий Сулейман, приходившийся Абакарову дядей по отцу в пятом колене. Этот дядя Сулейман живет в узбекском городе К-и, он умный, тонкий, как волос, человек. У Сулеймана в К-и или своя часовая лавочка, или он работает часовщиком в артели. Адрес у Магомета есть.

Прошлой осенью дядя Сулейман приезжал в Н-к и очень интересовался всяким золотом, покупал, где мог, купил у Магомета несколько вещей, кольца, браслет, две броши. Абакаров считал, что у Сулеймана должны быть знакомые, которые покупают золото. Он был убежден: Сулейман брал золото не для себя.

— А почему, Магомет? Он тоже и ювелир. Нам всегда нужно иметь немножко золота: бывает хорошая работа от верных людей. Почему не заработать?

— Нет, нет! Он давал понять. Верь! У меня есть нюх…

В словах Абакарова не было иронии над самим собой. А нос у него был действительно большой, искривленный вправо, горбатый.

— Но К-и очень далеко, — возразил Томбадзе.

— Почему далеко? Нужно подсчитать, оправдается ли поездка.

Приятели занялись сопоставлением цен на золото в дисках и в изделиях Ювелирторга с тем, сколько получалось за грамм вещей, купленных Сулейманом у Магомета, — деловая, увлекательная арифметика! Прохожие, спрашивавшие кружку, не мешали. Во время вынужденных перерывов являлись новые мысли.

Получалось, что Сулейман платил за грамм золота больше половины продажной цены госторговли. Золотоскупка же платила за золотой лом меньше трети. Брындык давал куда меньше Сулеймана. Расходы на дальнюю поездку могли оправдаться с лихвой, если в распоряжении Леона и Магомета окажется много золота.

Вечером Магомет Абакаров с трудом состряпал письмо дяде Сулейману в К-и. Между вступительными и заключительными приветствиями вписалось упоминание о покупках, которые Сулейман делал в Н-ке прошлой осенью. Это напоминание должно было послужить ключом для расшифровки вопросов в иносказательной форме: о возможных дальнейших покупках того же порядка, о возможных количествах, о цене. Следовал намек, что в случае положительного ответа дяде беспокоиться нечего. Желаемое к нему примчится само, как является во сне счастье к героям волшебных арабских сказок.

Нет в наше время ни сказочного Востока, ни волшебства, увы! Да и были ли они в жизни, не в сказках?

…Дядя Сулейман мог бы и не торопиться с ответом. Сейчас у Леона не было ни грамма золотого песка. Томбадзе жил в Н-ке, занимался своим ювелирным делом. Конечно его тянуло в С-и: и к золоту и к белокожей Нине.

Антонина Окунева тем временем успела из денег, полученных от Леона и Гавриила Окунева за золотой песок, отправить мужу, Александру Окуневу, причитающуюся ему часть.

Обещанные в ее телеграмме «тапки папе» с прочей неценной рухлядью она зашила в холст и отправила почтовой посылкой. Деньги были вложены в тапочки. «Свою» долю Антонина припрятала.

Деньги посылались посылкой из тех соображений, что почтовый перевод на такую сумму мог, по мнению Окунева, привлечь внимание.