Литератор Забубеннов написал очередной юмористический рассказ, поставил точку и обратился к жене:
— Вот послушай, Клава, что получилось.
Жена включила стиральную машину.
— Подожди, оставь это. Ты сейчас со смеху умрешь. Только держись за меня, а то упадешь и разобьешь что-нибудь в комнате — статуэтку или хрустальную вазу за тридцать пять рублей. Так вот, один тип полюбил девушку и женился на ней и в нее же влюбился его друг, тоже человек.
— И так ясно, что не козел, — угрюмо замечает жена.
— Глупая, так в этом и весь юмор, — разъяснил Забубеннов, — а ты не понимаешь. Да не хватайся ты за утюг, еще весь вечер впереди.
— Мне еще надо сбегать в магазин, купить салат и сметану. Сегодня придет Селезнев, твой друг. Он любит салат со сметаной. Может, ты сходишь?
— Послушай лучше, что будет дальше…
Забубеннов с особой интонацией в голосе прочитывает место, где жена героя уходит к его другу:
«— Итак, я покидаю тебя, Федор. Прощай! Но почему ты не удерживаешь меня, бесчувственный чурбан?
— Но я же прошу тебя, останься, — умоляет муж.
— Что? Остаться с таким чудовищем? Никогда! Василий лучше, чище тебя.
«Как будто я в бане не моюсь», — подумал Федор…» Забубеннов поднимает голову, чтобы проследить за реакцией жены. Клавдия держится за мужа, но не смеется.
— Пойду выбью ковер, — говорит она, — а то Селезнев задохнется от пыли.
— Тебе в самом деле не смешно? — обижается Забубеннов. — Или ты притворяешься? Небось, когда Селезнев рассказывал анекдот, так ты чуть челюсть не вывихнула.
— Отстань, — начинает сердиться Клавдия, — лучше бы полочку в ванной прибил.
— Да, но когда меня напечатают, так сразу интерес проявляешь — сколько заплатят?
— Заплатят? За все время получил каких-то три рубля. Наверное, в стенгазете напечатали. Пишешь какую-то ерунду. В жизни так не бывает, — жена, хлюпая, как плохо заводящийся мотор, начинает смеяться.
— Ну, что ты смеешься! — взрывается муж, — тебе что, смешинка в рот попала?
— Ну, вот и пойми его, — говорит жена, — то ему смейся, то не смейся. Отстань от меня. Мне еще нужно розетку отремонтировать. Чего доброго, стукнет тебя током. Одно, правда, хорошо — писать больше не будешь…
В прихожей раздается звонок. Входит Селезнев с цветами в руках.
— Привет! — говорит он, — что это вы такие злые?
— Да вот, юмористический рассказ читаю жене. Проходи.
— Не обижайся, старик, — решительно заявляет Селезнев, — я пришел за Клавдией. Люблю я ее. В общем, уходит она ко мне.
— Как это уходит, ты это серьезно? — растерялся Забубеннов.
— Вполне. Замучил ты ее своими рассказами.
— Это правда, Клава, ты уходишь?
— Правда, — сквозь слезы отвечает жена.
— Вот видишь, а ты говорила, что в жизни так не бывает. Все в рассказе как в жизни и есть. Но, если хочешь, все брошу, только не покидай меня.
— Все говорят, что бросят, а — пишут. А Селезнев не пишет и не курит. Что же мне делать, может, сообщить на работу, чтобы приняли меры? Как, начальник у вас не пишущий?
— Нет, только подписывает. Но я же, Клава, обещаю…
— Ну, ладно, — смягчается Клавдия, — чтобы это было в последний раз. А сейчас иди прибей полочку.