Двадцатый век – время глобальных исторических перемен, на первом месте среди которых стоит Великая Октябрьская революция, повлекшая за собой социальные изменения мирового масштаба. Мир изменился и продолжает меняться. Это не может не отражаться на литературном процессе. Книга стала необходимее, чем когда-либо. Она – одно из мощнейших орудий – способна как защищать, так и разить наповал.

Всеволод Иванов, размышляя о литературе, записывает:

«Если думать, что сейчас все счастливы, то это ложь. Но, несомненно, что каждому хоть раз выпадает счастье. Умирать редко кому приятно. А так как войны, – при крупных идеалах, – неизбежны, то это счастье доступно многим. Я не говорю буквально о смерти, а о страданиях, которые, пожалуй, будут потяжелее смерти. Но эти страдания – после того, как они кончились, – кажутся человеку счастьем».

Любое искусство – будь то театр, живопись или литература – не может не быть условным. Это всего отчетливее прослеживается в книге. Бытует мнение, что писатель должен испытать те же страсти, которые испытывают его герои, увидеть воочию изображаемых им людей и природу. Это и так и не совсем так. До какой-то степени это правда, то есть стало правдой, когда вышел на первое место в искусстве реализм, пытающийся возможно точнее изобразить словами, кистью, резцом и человека и все то, что его окружает. Такое изображение стало возможным лишь после того, как жизнь человечества несколько унифицировалась и стала всесторонне изучаться.

Когда еще не было достаточно четких научных объяснений многим явлениям природы и тем процессам, что происходят в организме человека (впрочем, и до сих пор не до конца изученным), люди начали создавать мифы. Мифы повествовали о богах, героях, демонах и других существах, отражавших фантастические представления тогдашнего общества об окружающей его природной и социальной среде, а также о человеке как таковом.

Вот определение мифов, данное Всеволодом Ивановым: «Миф – концентрация особых чувств, качеств. Выполнение дотоле невыполнимого. Агасфер – миф о бесконечном продолжении жизни. Фауст – о бесконечном познании, Дон Жуан – о бесконечном наслаждении любовью, Тантал – о бесконечном пищевом наслаждении, Сизиф – о бесконечном труде…»

Но, переосмысливая мифы в своем творчестве, Всеволод Иванов придает им иное значение. Он видит в их основе необходимость борьбы с «обидами, наносимыми людям, человечеству». Он верит, что, «когда об этом научатся убедительно говорить, – мир будет изменен окончательно». Так, бесконечный труд Сизифа обращен Вс. Ивановым в труд, облагораживающий душу того, кого боги этим бессмысленным, по их мнению, трудом наказали.

А Агасфер, наказанный бессмертием, оставаясь столь же безнравственным, как и до наказания, не избавляется от страха смерти, хотя и тяготится вечной жизнью. Всякий раз, ощущая признаки одряхления, он стремится перевоплотиться в полного жизненных сил молодого человека, обрекая того на смерть, а сам продолжает свою, пусть и опостылевшую, жизнь. Но в случае с Ильей Ильичом Агасфер терпит поражение.

Действие рассказа «Агасфер» разворачивается во вполне реальной обстановке. Место действия – Москва периода Великой Отечественной войны. Все поступки героя рассказа – Ильи Ильича – логически осмыслены: он пишет сценарий, преисполнен

творческими замыслами. Агасфер – это и плод его собственной фантазии и таинственно перевоплощенный мифологический персонаж. Наш современник, по Вс. Иванову, не может не одержать победы над Агасфером, на совести которого многие злодеяния. Порукой тому – «меч свободы на нашей земле» и патриотизм, унаследованный от свободолюбивых наших предков.

За какой бы вид литературы – будь то роман или публицистические статьи – ни брался Вс. Иванов, он создавал множество вариантов. Так, к фантастическому циклу написано несколько предисловий, одно из которых, опирающееся на реальный факт увиденное им в одной из коктебельских бухт неведомое чудище, – вылилось в самостоятельный рассказ, помещенный в самом начале нашего сборника.

В набросках к другому предисловию Всеволод Иванов пишет: «Первая тема историческая – индивидуализм и вытекающая из него внутренняя, а значит, и внешняя свобода, полное выявлений как умственного, так и чувственного „я“. Привычна легенда об эллинизме как о свободе, но ведь на самом деле эллинизм был узко догматичен, и наряду с Платоном существовали тысячи ретроградов, регулировавших жизнь, о которой мы имеем теперь ложное представление.

Вторая тема – завоевание свободы. Человек освободился настолько, насколько это ему по силам. Чувственная и умственная свобода. К чему она ведет? К счастью? А что такое счастье – если при индивидуалистической свободе все равно человек чувствует себя закованным?

Отказ от свободы, хотя формально человек называет себя свободным.

Новая догма. „Ни на сантиметр от закона“. Государственная, семейная, художественная догма: ясность отношений, узость жизни, даже в пище унифицированной <…>.

Третья тема – современная, – рассказы о счастье, достигнутом благодаря догме. Химера? А почему? Конечно, с точки зрения индивидуализма – химера. Но ведь люди действительно счастливы, выполнив должное».

Здесь под догмой и догматизмом Всеволод Иванов, по-видимому, разумеет не отрицательное их словопонимание. Он рассматривает догму как противовес эгоистическому индивидуализму. Догма в понимании Вс. Иванова означает неукоснительную приверженность обдуманно принятой философской концепции, неразрывно связывающей человека с ему подобными. Такое толкование определенного понятия, как и многое другое в творчестве Всеволода Иванова, нельзя не признать парадоксальным. Очевидно, его надо понимать так: догма догме рознь. Ведь понятие догматизма в общепринятом значении Всеволод Иванов ненавидел и дал ему резко сатирическое истолкование в образе законника Джелладина в «Эдесской святыне». Однако он осуждает и индивидуализм, отождествляя его с эгоистическим себялюбием. Так, в набросках к рассказу «Медная лампа» он пишет: «Лампа Аладдина (то есть те возможности, которые предоставляет лампа) – это и есть сущность индивидуализма. Когда я посмотрел на его проявления, то отнесся к нему с презрением. Он не дает счастья. Догматизм – пусть и узкий – приносит большее удовлетворение, чем все сочетания индивидуализма. И вот наконец мне, измученному индивидуализмом, опять попадает волшебная лампа. И я разбиваю ее. Она медная, но я с наслаждением ее расплющил, – хотя и плакал, делая это, и жалел, совершив. Но так для меня было лучше.

Характеру людей нашего времени более близко такое состояние, когда даже средний человек, попав в необыкновенное положение, будет чувствовать себя хорошо и совершенно нормально, найдя явленному ему „чуду“, пусть даже и неправильное, но материалистическое объяснение. Жизнь современных людей, преодоленные ими войны, показывают: наши герои способны выносить такое, что и не снилось прежним беллетристам».

Всеволод Иванов убежден, что «оптимизм, вероятно, столь же необходим человеку, как воздух». Он полагает, что без оптимизма фантазия так же вредна, как реализм без налета романтизма: «на моей обязанности поэта (писателя) лежит показать рабочий класс с самой лучшей, назовем это романтической, стороны… Человек родится для того, чтобы быть великим. Это – его жизненная задача. Другой нет. Он должен быть великаном в любви, в труде, в наслаждении природой, в поэзии, наконец! […] Кто не думает о будущем, тот презирает настоящее. А презирающий настоящее сам достоин презрения. Настоящее, вот эту трепетную, легкую жизнь надо любить. Да, легкую! Не потому, что ее легко нести, а потому, что ее легко порвать. Поэты своей животворящей фантазией могут и должны ее украсить и помочь сберечь […) В течение скоропреходящей жизни человек очень многое способен совершить, и все-таки жизнь очень хрупка, будучи в то же время и мощной. Ленин или, скажем, Петр Великий в течение одной своей жизни перестроили целую страну, – вот что такое жизнь!».

…Детективную литературу, как это на первый взгляд ни покажется странным, Всеволод Иванов относил, к явлению оптимистическому. Он считал, что добро, для того, чтобы оно восторжествовало, необходимо сталкивать со злом. Само собой разумеется, имеется в виду талантливая, литература – «не ниже Конан Дойла».

Сыщик, как и общество, поставлен в такое положение, где нет выбора: если преступник не будет найден, – не осуществится необходимое возмездие. И вот он, рискуя жизнью, все же пускается на розыски, преступника и находит его: Особенность оптимизма состоит по мнению Всеволода Иванова, в том, что, впав в уныние, оптимист способен, быстро успокоиться, так как он умеет наводить светлые стороны в том, что только, что казалось ему безысходно мрачным. Наслаждение жизнью отличается у Оптимиста не только стойкостью, но и благородством – «не мне одному». Всеволод Иванов умозаключает: если поиски преступника или, скажем, сокровищ заменить поисками истинно человеческих чувств, таких, как любовь, справедливость, красота, то и в произведениях Чехова можно найти элементы приключенческой литературы. Поиски эти у Чехова неизменно приводят к торжеству, пусть иногда и печальному, правды,

Всеволод Иванов видит в человеке два разряда чувств: одни из них удовлетворяются обыденной жизнью, другие возносятся над ней, устремляясь к обобщенной человечности. Он негодует по поводу того, что честь для многих его современников – отвлеченное понятие, над которым они способны даже поиронизировать.

Сам он стремится показать в герое его морально устойчивый духовный мир. В своих произведениях он сталкивает оптимизм с безнравственностью и дает возможность торжествовать морально, чистому оптимизму…

«Добро – вещь тяжелая, сапоги из свинца. Но зато в них можно идти на большой глубине. К страшной тайне. Зло делать легко. Наслаждение от зла и добра одинаково. Так что само по себе наслаждение ничего не стоит». Вс. Иванов считает, что только то наслаждение истинное, которое является результатом с честью выполненной, полезной для общества деятельности. Он утверждает: «Вечно только благородное и доброе – пусть это иногда лишь мираж. Иные миражи – тверже гор. Горы рассыпаются, превращаются в песок, а мираж по-прежнему царит над ними. И разве это не прекрасно?».

По мнению Всеволода Иванова, «Мир должен быть ясным и простым, чтобы здоровый человек мог спокойно бороться со злом во имя добра. Поэтому нам приятно угадывать загадки, будущее, узнавать тайны, любить людей, отгадывающих тайны и умело избегающих опасности. Удовлетворение любопытства таинственными рассказами и романами вовсе не так плохо».

В конце концов все перипетии жизни можно ведь свести к теме поисков или открытия тайн. Человеком владеет безудержное любопытство – особенно в молодости. Любопытство не только в том, чтобы увидеть что-то, но главным образом испытать. Отсюда стремление разгадать загадки: что было и что последует? Что таится в прошлом? Чем чревато будущее? Всеволод Иванов считает, что сама жизнь неиссякаемо фантастична, нужно только уметь эту фантастику разглядеть и убедительно показать читателю.

«Стали ли люди богаче воображением?» – вопрошает он и дает вполне категоричный ответ: «…вот тут-то, я думаю, есть у нас большие достижения – воображением мы стали богаче, шире, объемнее. Шаль только, что это плохо используется нашими художниками»..

В предлагаемом читателям сборнике повести и рассказы даны не в хронологической последовательности их написания, а объединенными в циклы по жанровому принципу. Под каждым произведением стоит дата его написания. Срок немалый: от 1924 по 1956 год. Всеволод Иванов принадлежал к когорте писателей, не застывающих на раз и навсегда найденной форме самовыражения. Он находился в постоянном поиске, что легко прослеживается при сравнении стилевых изменений в произведениях, которые написаны в разные периоды, на протяжении более 30 лет.

Нами предложено три основных цикла. Первый цикл – «Фантастика реальной жизни» – включает произведения, в которых описаны совершенно реальные события, увиденные Вс. Ивановым под особым углом зрения. Так, в повести «На Бородинском поле» происходит своеобразное совмещение временных пластов: героев повести – участников сражения при Бородине осенью 1941 года – не покидает мысль о том, какой славой овеяно это поле, они как бы слышат отзвуки битвы 1812 г. и даже, мысленным своим взором, видят предков, память о стойкости и героизме которых придает им силы в борьбе с ненавистным врагом…

В «Эдвеской святыне» показан фантастичный, с точки зрения современного человека, мир Багдада X века. Но повествование настолько насыщено подлинными реалиями, что читатель становится как бы участником событий, происходивших тысячу лет назад. Второй цикл – чистая фантастика. Но фантастика тут особого рода. Повествуя о необыкновенных происшествиях и переосмысливая мифы, Всеволод Иванов населяет свои рассказы людьми, со всей мощью проявляющими в необыкновенных обстоятельствах несокрушимую волю.

Третий цикл назван «Сатирическая фантастика». «Чудесные похождения портного Фокина» – раскованное, свободное фантазирование, в котором парадоксально переплелись фантастика, сатира, гротеск и совершенно точные реалии литературной жизни тогдашней России. Резко сатирически изображает Иванов ксендзов и жандармов в буржуазной Польше, фашиствующих молодчиков в Германии, русских белоэмигрантов в Париже.

В письме Федина Горькому читаем: «Говорят, что он (Вс. Иванов. – Т. И.) написал хорошую повесть – в необычном для него стиле и духе». Обозреватель «Комсомольской правды» находит: «…интересно еще частое кивание автора в сторону литературной современности с упоминанием собственных имен».

Думается, что некоторые имена и «кивания» сейчас уже требуют комментария. Так, например, понятие «попутчик». В критике 20-х годов этот термин широко употреблялся, противопоставляясь таким понятиям, как «пролетарские писатели» и «крестьянские писатели». Разумеется, термины эти были условными, но подобная условность неправомерно зачисляла в «попутчики» всех членов содружества «Серапионовы братья», в состав которого входили: К. Федин, М. Зощенко, Н. Тихонов, В. Каверин, Вс. Иванов, М. Слонимский, Н. Никитин, Л. Лунц, Б. Полонская, И. Груздев.

Прочно утвердились в литературе имена И. Бабеля, Б., Пильняка, К… Чуковского. А вот имя видного критика А. К. Вороненого, бывшего в 1921–1927 гг. редактором журнала «Красная новь», возглавлявшего издательство «Круг» и редактировавшего журнал «Прожектор», надо отметить особо, так же как и работавших с ним в «Прожекторе» Е. Зозулю и Л. Щмидта, а заодно пояснить, что «Прожектор» был печатным органом издательства «Правда». Алексей Максимович Горький, с которым Вс. Иванов был связан тесной, Дружбой, упоминается только по имени и отчеству, ибо степень его известности в литературных кругах была такова, что Другого Алексея Максимовича просто невозможно было себе представить.

«Странный случай в Теплом переулке» – одновременно и фантастика и пародий на научную фантастику. Не менее пародиен и «Сон о Петухе», с той только разницей, что фантастическая погоня за петухом происходит на улицах реальной, строящейся, преображающейся Москвы 30-х годов, которой Вс. Иванов явно любуется.

Любую фантазию можно употребить во зло людям или же, наоборот, во благо: Вс. Иванов мечтал придумать нечто столь фантастически необыкновенное, что способно было бы принести людям нескончаемое добро. По его мнению, такую же задачу ставил перед собой Велемир Хлебников, которого он относил к ярчайшим Представителям фантастического жанра в литературе, восторгаясь его искрометностью, жизнерадостностью.

Всеволод Иванов, утверждая, что истинное искусство всегда современно, горячо призывал писать и для будущего, приводя в пример того же Хлебникова, Иннокентия Анненского, которых не читали их современники, но прочитали потомки, признав их величие. Сам Всеволод Иванов, несомненно, принадлежит к той же плеяде, которая, любя то настоящее, в котором протекает жизнь, и работая для него, мыслями и мечтами своими прозревает будущее. Его фантазия воистину животворяща!

Тамара Иванова