КАМЕННЫЙ ДУБ

Хмурый молчальник, опять бормочу втихомолку

                                        стихами:

Хочет и каменный дуб майской листвой

                                     прозвенеть.

Дремлет в чеканной броне под бореями бурными

                                           зиму;

Зеленью свежей весна в пологах темных сквозит.

Черную ветвь разгляди: под металлом скорченных

                                         листьев

Ржавой смеется тюрьме нежный и детский побег.

 

ЕВКСИН

Ласточки вьют свой уют под окошком;

Зяблик слетает к рассыпанным крошкам

В трапезной нашей. За дверью горят

В садике розы: давно ль еще, вешний,

Весь он белел алычой и черешней?

Лишь кипарисы все тот же обряд,

Смуглые, мерно склоняясь, творят.

Что там, в оправе лиловых гликиний,

Гладью сверкает алмазисто-синей?

Смотрит Евксин сквозь ресницы чинар,

Пестун лазурный Медеиных чар.

Я под окрайнюю сяду чинару —

Сонной мечтой убегающий парус

В миф провожать, в розовеющий пар.

 

СВЕТЛЯЧОК

Душно в комнате; не спится;

Думы праздно бьют тревогу.

Сонной влагой окропиться

Вежды жаркие не могут.

Сумраком не усыпленный,

Взор вперяется во мглу.

Что забрезжило в углу

Зорькой трепетно-зеленой?

Дух-волшебник ночи южной,

Светлячок к окну прильнул,

Словно в дом из тьмы наружной

Гость с лампадой заглянул;

Словно спутник снов бесплотный,

Миг свиданья упреждая,

Подал знак душе дремотной

Упорхнуть в дубравы рая.

 

ЗИМНЯЯ БУРЯ

Гнет и ломит ноша снега

     Кипарисы нежные,

И корчует вал с разбега

     Грабы побережные.

Все смесилось в тусклой хляби —

    Твердь и зыби вьюжные.

Кто вас губит, кто вас грабит,

     Вертограды южные?

И сквозь лязги волн и визги

     Племени Эолова

Зевс гремит и плещет брызги

     Плавленного олова.

Смертью ль мутные зеницы

     Водит над пучинами

Ветхий Кронос, бледнолицый,

     Треплющий сединами?

 

ДЕЛЬФИНЫ

Ветер, пахнущий снегом и цветами,

Налетел, засвистел в снастях и реях,

Вырываясь из узкого ущелья

На раздолье лазоревой равнины.

     Как Тритон, протрубил он клич веселья,

     Вздох весенний кавказского Борея,

     Вам, курносые, скользкие дельфины,

     Плясуны с крутогорбыми хребтами.

На гостины скликал вас, на веснины,

Стеклоокого табуны Нерея,

С силой рвущийся в устье из ущелья

Ветер, пахнущий снегом и цветами.

 

ПОЛДЕНЬ

В озера сходят небеса.

По бирюзе однообразной

Струятся россыпью алмазной

Развязанные пояса.

И мглятся зыбкой мглой леса,

Как тлеет пепл в жаровне праздной.

Колдует зной, котел кипит —

Двоится марево природы.

В гробу хрустальном дева спит,

Над нею латник держит щит:

Светилу дня так снятся воды,

Водам — полуденные своды,—

И дважды солнца лик слепит.

 

ЗЫХ

На Зыхе нет ни виноградной

В кистях лозы, ни инжиря:

Все выжег зной, все выпил жадный;

И в сакле я дремал прохладной

До половины сентября.

А перед саклею, горя

Сафирами восточной славы,

Текли Хвалынские струи.

И милы стали мне твои,

О Зых, возгорий плоских главы,

Твой остов высохшей змеи

Меж двух морей живой оправы,

И солнцем пахнущие травы,

И в белом камне колеи.

 

ФЛАМИНГО

Плоской чашей, розовой по краю,

Лотос белый зыблется над Нилом,

И чертят фламинго в синем небе

Дуги света розовей Авроры.

Этих красок юность помнят взоры,

Мать-Земля себя подобной Гебе

Видит в них, как в зеркале застылом,

Обрученной суженому Раю.

 

КОТ-ВОРОЖЕЙ

Два суженных зрачка — два темных обелиска,

Рассекших золото пылающего диска,—

В меня вперив, мой кот, как на заре Мемнон,

Из недр рокочущих изводит сладкий стон.

И сон, что семени в нем память сохранила,

Мне снится: отмели медлительного Нила

И в солнечном костре слепых от блеска дней

Священная чреда идущих в шаг теней

С повернутым ко мне и станом, и оплечьем,

И с профилем зверей на теле человечьем,

Подобья ястребов, шакалов, львиц, коров,

Какими в дол глядит полдневный мрак богов…

Очнись! Не Нил плескал, не сонный кот мурлыкал:

Размерно бормоча, ты чары сам накликал.

Ни пальм ленивых нет, ни друга мирных нег —

А печи жаркий глаз да за окошком снег.

 

ПОДРАЖАНИЕ ЯПОНСКОМУ

Голых веток оснежен излом.

    Круглый месяц на дне

        Голубом.

Ворон на ветке во сне

Снег отряхает крылом.

 

NOTTURNO

[1]

Ропот воли в сумраке полей

Мусикийских темных чар милей.

Пес провыл, и поезд прогремел.

Ветр вздохнул,и воздух онемел.

Лишь вода текучая журчит.

Тайна звездоустая молчит.

В черных складках ночи сладко мне

Невидимкой реять в тишине,

Не своей тоскою тосковать,

Трепет сердца с дрожью звезд сливать.

 

ЗЕМЛЯ

Повсюду гость и чужанин,

И с Музой века безземелен,

Скворешниц вольных гражданин,

Беспочвенно я запределен,

И по-иному луг мне зелен,

Журчит иначе студенец

Под сенницей лесных молелен,

Чем жнице ль, пастушку ль овец,

Микулам, сельским уроженцам,

Поднявшим ралами поля…

Но и скитальцам, отщепенцам

Ты мать родимая, Земля.

И в одиночестве, в пустыне,

В смарагдовой твоей раине,

Едва склонюсь к тебе, дремля,—

Ты шепчешь, сонный мох стеля,

О колыбеле, о святыне.

 

СЕРЕБРЯНЫЙ БОР

 

Запев

И рад бы я в зеленый рай…

Смеется Муза: «Поиграй

     Там на рожке пастушьем

В лад ветерку и ручейку.

Мудрил ты на своем веку,

     Дружил и с простодушьем».

И рад бы в рай; да, знать, лихи

На сыне города грехи —

    Не выпустят на волю

Из плена каменных столиц

Навстречу ветру, гаму птиц

     И зыблемому полю.

 

1

Бор над оползнями красный:

За излучиной реки,

Отлагающей пески,

Кругозор голубо-ясный,

Перелески да лески.

Вот могильник зеленеет

Стародавней татарвы;

Церковь тут и там белеет,

И в тумане розовеет,

Блеща, марево Москвы,

Край исконный мой и кровный,

Серединный, подмосковный,

Мне Причудливо ты нов,

Словно отзвук детских снов

Об Индее баснословной.

 

2

Лес опрокинут в реке.

Веспер в ночном челноке

Выплыл — и вспыхнул алмаз

Где-то в бездонной реке.

Видел я в жизни не раз

В сей вечереющий час,

Как выплывал он и гас,

Веспер на сонной реке:

Что же в старинной тоске

Слезы струятся из глаз?

Словно приснилось лицо

Милой моей вдалеке;

Словно кольца на руке

Верное ищет кольцо.

 

3

Ловлю в реке тускнеющей

    Жемчужно-бледный знак,

Лишь в небе пламенеющий

    Затеплится маяк.

Уж сумраки древесные

    Слились в вечерней мгле,

И призраки небесные

    Склонили взор к земле;

И быль воскресла маревом,

    И вновь пловца зовет

Любовь обетным заревом —

   И вновь Леандр плывет.

 

4

В какой гармонии Природа

Легчайшей поступью харит

Обряд дневного хоровода

Пред оком видящим творит!

Как нежно с тенью свет мирит,

Прозрачный сумрак цветом красит!

В каких венцах, одна, горит,

Когда цвета вещей погасит!

 

5

Заплаканный восход уныло я встречал.

Зардев по краю, бор дичился, и молчал,

И прятал меж стволов испуганные тени.

Семья берез, развив зеленой мрежей сени,

Роняла капли слез при качке ветерка,

Сияла зеркалом предчувственным река…

Но клики первых птиц не раньше прозвучали,

Чем, брызнув золотом сквозь облако печали,

Укравшее зарю,— беспечно-горячи,

В развороженный лес ударили лучи,

 

6

Уязвило жарким жалом утро бор.

Под глухим нашло забралом утро бор.

По стволам янтарных сосен рдеет жар:

Опоясало кораллом утро бор.

Под зелеными шатрами красный пир:

Упоило светом алым утро бор.

Огласило буйным бубном, медью труб

И ликующим кимвалом утро бор.

 

7

И чудо невзначай в дубраве подглядишь,

Вот час: вечерняя прозолотилась тишь.

Лиловые стволы повиты сном и страхом.

А на прогалине, дымясь летучим прахом,

Сияет хрисолит огнистых двух полос:

То след от солнечных промчавшихся колес.

Вот ветвь червонная — не та ли, что Энея

Вела чрез темный дол?— волшебно пламенея,

Хвостатым светочем висит во мгле чащоб.

А там и Лучница возносит ясный лоб

Над бахромой ветвей, и стали кущи белы,

Где первые легли серебряные стрелы.

Но ласки лунные таит ревниво бор.

Мне памятен олень, добыча ловчих свор:

Что видел, не скажу, пугливый соглядатай;

Собак я днем боюсь, как Актеон рогатый.

Пришельцы древние из солнечной земли,

Любезны кошки мне, и — помнится — влекли

В повозке Вакховой меня младенцем тигры,

Я с пардами делил в раю невинном игры.

Подалее ж уйдем, о Муза, от охот

И чар лесных под кров, где ужин, свет и кот.

 

8

Какою ленью дышит лес,

Зеленовейный и воздушный.

Дреме полуденной послушный,

Слагая луга жаркий вес,

Войди под лиственный навес

Отдохновительно-радушный

И в облаке ее завес

Усни с Дриадой равнодушной.

 

9

Осенний дышит пар и хвоей, и теплом.

Чрез желтый папортник, плаун и бурелом

Ступаю сторожко. Едва шуршат вершины.

Луч бродит ощупью, и лоснится крушины

Коварной гроздие; и, пышно разодет

В листву румяную, кичится бересклет

Красой оранжевых и розовых подвесок.

Лиловым вереском дымится перелесок.

А сосны, как палат незыблемых столпы,

В угрюмо-сизые стеснилися толпы,

Лучу воинственным багрянцем отвечают

И, равнодушные, ущерб времен встречают.

 

10

      Творит природа свой закон

   И знает срок суровости и неге,

      Себе верна в цветах и в снеге,

                В беге

   Несущих злак и плод, ущерб и сон

                Времен…

   А человек — всё недоволен он.

   Мгновенье замедляет иль торопит,

Ветр хочет упредить иль облак удержать,

      Обиду в горьких сотах копит;

На пиршестве богов пришедший возлежать —

Тоску по скудости в нектарных кубках топит.

      Не буду же грустить о том,

   Что летним подошел конец усладам;

      Мирюсь в душе с извечным ладом —

                 С хладом,

   С ударившим в свой колокол постом,—

                 С листом,

   Пестреющим в лесу еще густом.

 

Прощальная

Песню спеть — не хитрая наука,

Если в сердце песня запоет.

Божий мир весь полон света, звука:

Человек угрюмо прочь идет.

А когда б, как на лужайке дети,

Он вмешался в общий хор без слов,

И его в свои поймало б сети

Солнышко, веселый рыболов.

В полном сердце песня бы запела,

Как растет весною мурава,

И душа, что, вдовствуя, немела,

Золотые родила б слова.

 

ОСЕНЬ

Поля порожнего

Вдовое пожниво;

Раменье ржавое;

Гроздье кровавое;

Бурые ворохи;

Шепоты, шорохи;

В ветошах осени

Царственной — просини,

В нищенских — яркие;

Синью сквозь жаркие

Клены сходящий хлад —

   Смерти возврат.

 

РУБКА ЛЕСА

Пел «Свете тихий»,— длясь,— в парчах осенних

                                         день.

По рыжим пожнивам тянулась наша тень,

Когда из смуглых рощ отзвучием металла

Убийца звонкая далече прозвучала.

И вскоре нас покрыл сквозной зеленый кров

Огнистым проливнем закапанных дубов,

Узорчатый шатер ветвей перекрученных,

Наитье пращуров, секире обреченных;

Радушно старые кивали нам челом,

Из вещих шелестов слагая свой псалом;

Но стыд нам запрещал с доверием взаимным

Возлечь на мягкий мох к столам гостеприимным,

Где незапамятных струился мед гостин

В ковши червонные из солнечных братин.

 

ВЕСЫ

Какой прозрачный блеск! Печаль и тишина…

Как будто над землей незримая жена,

Весы хрустальные склоняя с поднебесья,

Лелеет хрупкое мгновенье равновесья;

Но каждый желтый лист, слетающий с древес,

На чашу золота слагая легкий вес,

Грозит перекачнуть к могиле хладной света

Дары Прощальные исполненного лета.

 

НОЧНЫЕ ЗОВЫ

О том, как светят нивы,

Дымясь при ветерке,

И лунные извивы

Колышатся в реке,

О том, как в слезном блеске

В сквозистый никнут пар

Алмазные подвески

Полуночных тиар,—

Я мог бы петь, и Муза

Из слитных голосов

Вселенского союза

Доносит хрупкий зов

То шороха и треска

И вздоха в тростниках,

То шелеста и плеска

На блещущих песках.

Я мог бы петь, как в прятки

Играет с Ночью Бог,

Свои звездам загадки

Загадывать бы мог.

Но тем ли сердце живо,

Пока обречено

Отдельного порыва,

Стуча, ковать звено?

К чему с душой ночною

Шептаться стал бы я,

Пока дремлю дневною

Дремотой бытия?

Сонливца смерть разбудит

И с ночью день сольет,

И, песней став, забудет

Душа, о чем поет.

Уйми же, Муза, трепет

Восторженной души,

Настойчивый свой лепет

Забвеньем заглуши!

И не зови к слиянью

Отторженную грудь;

Дай смертному сознанью

Кольцо свое сомкнуть.