Особый интерес представляют клады, принадлежавшие какому-либо известному ордену, монастырю или другому подобному кооперативному товариществу, а также клады, связанные с именами известных исторических лиц — таких, к примеру, как легендарный правитель ацтеков Монтесума или африканский вождь Лобенгула, хан Батый или император Наполеон. Разбросанные по всему свету, эти спрятанные до лучших времен сокровища — одни уже немало столетий, другие с недавних пор — словно магнит притягивают к себе кладоискателей всех мастей.

Именно о таких знаменитых кладах, об их истории и попытках отыскать их в прошлом и в наши дни, о многочисленных знаках вопроса, стоящих и возникающих на этом пути, читатель прочитает на следующих страницах.

 

1. КЛАД ТАМПЛИЕРОВ

Рассказ о поисках легендарного клада тамплиеров мы начнем с любопытного письма, присланного одной француженкой в «Клуб искателей сокровищ» (есть и такое, притом довольно многолюдное, объединение):

«Прадед моего мужа, француз, офицер наполеоновской армии, будучи ранен в 1012 году, остался на жительство в Польше. Его сын за участие в восстании против царя сослан в Сибирь, где в свою очередь обзавелся семьей и приобрел хорошее положение в обществе. Мой муж, внук этого ссыльного, родился в Сибири… Он вспоминает, что еще мальчиком, лет четырнадцати, роясь как-то в библиотеке деда, нашел старый французский молитвенник. Внутри был вложен листок со следующим текстом: «Под старинным замком Вальде-Круа находятся сокровища ордена тамплиеров. Иди и ищи. Святой и Истина укажут тебе дорогу».

Муж бережно хранил в своей памяти эти слова; молитвенник И листок пропали в последующие бурные годы; во время русской революции семья вернулась в Польшу, а в 1939 году муж тайно отправился продолжать борьбу с фашизмом в рядах французской армии.

После демобилизации, в 1948 году, он испытывал только одно желание: найти где-нибудь в тихом уголке Франции заброшенную ферму, восстановить ее и провести там остаток своих дней.

Случай привел его в Валькроэ, покинутое поместье со старым, изрядно разрушенным замком в почти безлюдных горах Верхнего Вара. Привлеченные окружающей обстановкой, мы стали хозяевами замка и принялись за дело — ужасно тяжелое дело — восстановление.

Мало-помалу некоторые любопытные особенности архитектуры и истории замка заставили мужа вспомнить слова, читанные им в Сибири, и мы начали подозревать, что замок Валькроэ, где мы находимся, это тот самый Валь-де-Круа, что указан на листке из молитвенника.

Валькроэ действительно старинный замок тамплиеров. В его часовенке висит картина, изображающая св. Целестина, коленопреклоненного перед неким видением. В центре начертано: «verita» (истина).

Так соединились Святой и Истина в старинном замке тамплиеров…

Когда муж понял это, ему захотелось узнать как можно больше, и он вручил план замка на рассмотрение специалистам. Специалисты обследовали весь лабиринт подземелий, залов и тайников, подземную тюрьму, кладбище и… никаких сокровищ!»

Письмо заканчивается сетованиями на злосчастную судьбу, не жалующую искателей кладов.

…В наши дни путешественники, приехавшие в Валькроэ, чтобы познакомиться со старым замком, могут увидеть темные сводчатые переходы, истертые, обвалившиеся ступени, руины башен, все в каких-то подтеках, зеленых пятнах мха, лестницы, тупики, подземелья, каждую минуту грозящие обвалом. А кругом — леса, и поблизости ни одной проезжей дороги…

И здесь, в этой глуши, ютятся старик и старуха. Они живут как отшельники. У них нет ни детей, ни близких, ни даже соседей. Они давно забыли, что значит вкусно и досыта поесть. Их одежда свидетельствует о крайней бедности. Они истратили все свое скромное состояние на бессмысленные поиски, запустили хозяйство, которое сами же налаживали с нечеловеческим упорством, и остались к старости на грани нищеты.

Однако они еще надеются на сказочное обогащение, они одержимы грезами о сундуках с золотыми монетами, о тайниках, в которых их ждут усыпанные камнями браслеты, колье, драгоценные регалии.

День и ночь думают они о богатстве: они убеждены, что Святой и Истина помогут им его найти. Никакие доводы не могут вернуть этих несчастных к нормальной жизни. А ведь они вели ее много лет.

Не одни они были ослеплены блеском легендарных сокровищ тамплиеров. В списках искателей клада — авантюристы, ученые…

Шести миллионам христиан и четырем миллионам мусульман стоили жизни крестовые, походы. Европейское рыцарство устремилось на захват городов и земель в Малой Азии, Сирии и Северной Африке. Короли стремились расширить свои владения. Духовенство — обратить в христианскую веру мусульман, увеличить свою власть и доходы.

Четыре крестовых похода 1096, 1147 и 1202 годов были безуспешными. И все же кое-кому они принесли почести и богатство. В этом воочию убедились парижане в 1306 году.

Тысячные толпы высыпали на улицу города, чтобы посмотреть на въезд в Париж Великого магистра ордена тамплиеров Жака де Молэ. Несмотря на свои шестьдесят с лишним лет, Жак де Молэ, облаченный в белый плащ с красным крестом на плече, твердо сидел в роскошном восточном седле. В таких же плащах были шестьдесят сопровождавших его рыцарей — члены капитула ордена. За ними следовали повозки, окруженные восемьюдесятью рыцарями, еще не удостоенными высших степеней, но в роскошных доспехах работы прославленных мастеров Дамаска, Толедо, Милана.

Рыцарей сопровождали служители в темных плащах с капюшонами, оруженосцы, лучники, слуги, которым, казалось, нет числа. Затем шли повозки с золотом в окованных железом сундуках. Серебро везли в кожаных тюках, навьюченных на мулов. Процессию завершали священники в черных балахонах и убранные во все черное лошади, запряженные в черный катафалк.

На катафалке везли просмоленный гроб, шлем и щит с гербом графов де Боже.

В этот день Великий магистр Жак де Молэ, направляясь в свою новую резиденцию — замок Тампль, перевозил вместе с казной ордена также прах своего предшественника, Великого магистра Гийома де Боже.

Тампль, построенный в 1222 году, считался неприступной крепостью. Глубокий ров окружал высокую стену с семью зубчатыми башнями из огромных каменных глыб. К одной из башен вел окованный железом подъемный мост. Толстые цепи могли во мгновение ока поднять тяжелую платформу моста и поставить ее вертикально перед воротами из потемневшего дуба.

Хитроумная система рычагов и канатов помогала открывать и закрывать ворота. Как дверцы мышеловки, поднимались и опускались многопудовые кованые решетки, устроенные в проездной арке на случай, если нападающий проломит массивные створы ворот. Внутри, вдоль стен замка, тянулись казармы и конюшни, способные вместить целое войско. Посреди крепостного двора расстилался плац для воинских упражнений, колодезь и маленький садик с лекарственными растениями. Над ними высились собор и могучая главная башня высотой с двенадцатиэтажный дом и со стенами толщиной в восемь метров. Главная башня — резиденция Великого магистра — не была связана ни с одним из зданий замка. Подъемный мост вел с крыши одной из казарм прямо к поднятым высоко над землей дверям. За ними в сводчатом зале жил Великий магистр.

Сам Филипп Красивый, французский король, не имел власти внутри стен Тампля. Великий магистр давал отчет о своих действиях лишь капитулу ордена, да и то, если находил это нужным.

Местом заседаний капитула служила церковь с толстыми стенами и похожими на бойницы окнами. Две колокольни, зажавшие вход, почти не отличались от крепостных башен и могли выдержать многодневную осаду.

Внутри полутемная церковь разделялась колоннами на три сводчатых коридора или, как их тогда называли, «корабля», вытянутых с запада на восток, В восточной части находился алтарь, окруженный статуями святых, а за ним — дубовая скамья в форме подковы. Члены капитула восседали на ней во время своих собраний, окруженных глубочайшей тайной.

Посреди главного корабля была винтовая лестница, она вела в подземную церковь — «крипту», служившую усыпальницей для многих предшественников Жака де Молэ. Их хоронили в полу под массивными каменными плитами. Здесь, рядом с местом, где со временем должен был закончить жизненный путь сам Жак де Молэ, и был захоронен привезенный из Палестины гроб его предшественника и друга — Великого магистра де Боже.

Что касается казны, то она хранилась в нескольких ярусах подземелья, под башней Великого магистра. О размерах этой казны знали только Жак де Молэ и Великий казначей ордена.

«Золото — великолепная вещь. Имея золото, можно сделать все, что ты хочешь. Можно даже обеспечить душе место в раю», — говорили в средние века.

Богатства тамплиеров были сказочными, хотя они и называли себя «бедным рыцарством Христовым из храма Соломонова».

В первом крестовом походе в 1099 году был завоеван Иерусалим. Победе крестоносцев немало способствовали внутренние распри, разобщавшие мелких мусульманских властителей Северной Африки. Но невероятная жестокость, которую проявили рыцари Христовы при штурме города, сплотила весь мусульманский Восток.

Когда завоеватели создали в Палестине Иерусалимское королевство, борьба не прекратилась. Дороги королевства, по которым двигались на поклон к легендарным евангельским местам многочисленные толпы паломников, беспрерывно подвергались нападению воинственных степных кочевников. Многие богомольцы несли с собой деньги, и их судьба, разумеется, была не безразлична христианскому духовенству. Для защиты паломников, идущих в Иерусалим, и возник в 1119 году орден «бедных рыцарей», которым за их службу было обещано отпущение грехов и место в раю.

«Главное же их назначение состояло в том, чтобы они, по мере сил, охраняли пути и дороги на пользу паломникам, от коварства разбойников и от нападений», — говорится в старинной хронике.

Орден получил в свое владение полуразрушенный замок вблизи руин древнего храма, построенного некогда иудейским царем Соломоном. Отсюда название ордена «тамплиеры», или храмовники (от французского слова «тампль» — храм). Тамплиеры, подобно монахам, величали друг друга «братьями» и давали монашеский обет безбрачия, бедности, нестяжательства. Принимались в члены ордена только дворяне.

Первые тамплиеры, по словам современника, «носили светское платье, пользуясь теми одеждами, которые им жертвовал во имя спасения души народ». По-видимому, они искренне служили своему делу и вели суровую жизнь, полную опасностей и лишений.

Но через несколько десятков лет орден начал быстро богатеть. Оказывается, «защитники» сами занялись разбоем. Они начали с нападений на караваны арабских купцов, а вскоре переключились на тех самых паломников, защищать которых были призваны.

Насилия, убийства, шантаж, подделка завещаний — все шло в ход, чтобы пополнить казну «бедных братьев». Награбленное богатство позволило тамплиерам добиться особых прав. Земли орденских замков перестали облагаться налогами. Лица, поступающие в орден, теперь освобождались от ответственности за совершенные ранее проступки и преступления. Церкви ордена не платили церковных поборов. Вскоре под властью ордена оказываются не только земли на Востоке, но обширные владения в Европе. «Говорят, что владения их как по эту, так и по ту сторону моря до того велики, что нет уже в христианском мире области, которая не отдавала бы части своих владений упомянутым братьям. И, говорят, что по богатству они теперь равны королям», — писал один из летописцев еще за сто лет до событий, о которых мы собираемся рассказать.

Хроники того времени полны упоминаний о нападениях, совершенных тамплиерами на своих близких и дальних соседей, о грабежах на проезжих дорогах, о мучениях и пытках, которым тамплиеры подвергали захваченных ими людей, чтобы получить выкуп.

Один из законов тамплиеров гласил: «Никакое преступление, совершенное на пользу ордена, не является грехом». Священники ордена разрешали его членам самые страшные преступления.

В XIII веке орден становится крупнейшим ростовщиком Европы, Тамплиерам принадлежит сомнительная честь изобретения векселей — долговых обязательств, заменяющих деньги. Благодаря векселям золото еще быстрее стало накапливаться в подземельях орденских замков.

К концу XIII века во власть ордена попадает пять замков в Сирии, остров Кипр (который орден купил у английского короля Ричарда Львиное Сердце), двадцать семь замков в Испании и Португалии, двадцать пять феодальных владений в Англии. Поместья тамплиеров в Германии, Италии, Сицилии, Венгрии, Моравии, Богемии и Франции насчитывались сотнями.

Замки тамплиеров были роскошнее королевских дворцов. Не случайно английские короли, приезжавшие в Париж с визитом, останавливались со своей свитой не в королевской резиденции — Лувре, а в Тампле — замке парижских храмовников.

В народе стали расти самые невероятные слухи о роскоши, расточительстве надменных членов ордена, разврате и пьянстве тамплиеров. Выражение «пить, как тамплиер» вошло в поговорку. Слухи передавались вполголоса, потому что у ордена были всюду уши и длинные руки.

О таинственных церемониях, которые совершаются в орденских замках, говорили шепотом и озираясь. Говорили, что того, кто выдаст или случайно проболтается о тайнах ордена, ждет мучительная смерть в подземных узилищах орденских башен; говорили, что во время церемоний в орденской церкви магистр торжественно отрекается не только от власти папы, но и от самого Иисуса Христа. Что «истинным Богом» он считает некоего Бафомета, перед идолом которого храмовники пьют вино, смешанное с пеплом сожженных покойников.

Говорили, что в церкви тамплиеры плюют на распятие, поют непристойные песни перед иконами; что у них есть свои секретные заклинания; что они знают особые таинственные знаки, с помощью которых вызывают покойников с того света и отмечают места, где спрятаны сокровища…

Мало было европейских королевств, княжеств и графств, которые не были бы должны ордену тамплиеров. Главным должником ордена стал французский король Филипп Красивый. Его долг ордену составлял астрономическую сумму.

Орден с большой выгодой использовал свое положение кредитора короля и держал себя как особое государство в королевстве французском.

Филипп Красивый вел бесконечные войны, стремясь округлить свои владения, занимавшие не более трет» нынешней Франции. А войны требовали денег. Налогов и податей королю не хватало, и он пускался на всякие жульничества.

На монетном дворе в Париже полновесные монеты, которые привозили сборщики налогов, обтачивались. Из опилок чеканились новые монеты. Из ста монет получали сто десять-сто пятнадцать. Но и этого было мало.

Филипп Красивый имел большой опыт «оплаты» долгов. В начале своего царствования он задолжал ломбардским ростовщикам. Когда они потребовали возврата денег, французский король схватил своих кредиторов и сгноил их в тюрьме.

Позже он занял большие деньги у еврейских банкиров. Когда пришел срок платежа, король издал закон об изгнании евреев из Франции с конфискацией их имущества. По «случайности» жертвами конфискации стали все те, кому был должен король.

Филипп захотел проделать такую же операцию с тамплиерами. Однако с ними справиться оказалось не так-то просто. Они обладали сильным войском и пользовались покровительством римского папы. Бонифаций VIII, злейший враг Филиппа, никогда не допустил бы ареста одного из высших сановников католической церкви — Великого магистра тамплиеров.

Напасть на орден можно было только после победы над папой. Филипп Красивый приказал обложить налогом церковные земли во Франции. Бонифаций VIII отказался платить: церковные налоги должны отправляться только в Рим. Папа объявил, что священников, которые станут платить налог королю, постигнет тяжелая кара. Король не получил денег и в отместку запретил под страхом смерти вывозить из своего королевства золото и серебро. Папа также перестал получать деньги с церковных земель во Франции.

Он разразился посланием. Кто такой король? — Человек. А кто такой папа? — Наместник самого Бога. Подобно тому, как на небе есть два светила; «большое» — солнце и «малое» — луна, так и на земле есть папа и король. Блеск королевской власти всего лишь отражение власти папы, и король обязан ему подчиняться.

В ответ Филипп выпустил фальшивые грамоты, якобы случайно найденные в королевских архивах. Это были поддельные письма пап к королям и такие же поддельные ответы французских королей, высмеивающие претензии пап. Они были написаны так, чтобы все видели, как мудры короли, как гордо и вместе с тем твердо отвечали они не достойным своего сана папам. Грамоты читались на площадях.

Папа стал грозить королю «отлучением». Отлученный человек не смел перешагнуть порога церкви, что, по представлениям средневековых людей, обрекало его на адские муки. Но Филипп не только не испугался, а заявил, что отлучение недействительно, потому что папа — вор, плут, разбойник, предается волшебству, имеет своего собственного, так сказать, индивидуального демона, сечет до смерти священников и монахов и вообще папа — еретик.

Дело кончилось тем, что сторонники короля ворвались в покои папы, разогнали кардиналов и папских слуг, разграбили все ценности, что были в папском дворце, а один из королевских воинов железной рыцарской перчаткой отпустил папе такую пощечину, что старик, не выдержав, умер.

Римского папу избирает конклав: ровно через десять дней после смерти предыдущего папы собираются в алых мантиях и красных широкополых шелковых шляпах высшие сановники церкви — кардиналы. При свете восковых свечей они творят молитвы в Соборе святого Петра и дают клятву выбрать самого мудрого и достойного из своей среды. Избранному вручают многоярусную золотую тиару — символ папского сана.

Конклав заседает в обстановке глубокой тайны.

Кардиналов запирают двойными замками в особом помещении. Замки запечатывают двойными печатями.

На конклаве в 1305 году произошло такое, чего не знала история католической церкви.

Король Франции подкупил всех кардиналов. Это, конечно, было не простым делом — кардиналы постарались набить себе цену, однако агенты короля не хотели переплачивать. Торг затянулся на 11 месяцев. 11 месяцев христианская церковь была лишена духовного главы. Но Филипп добился своего — папой оказался его ставленник Климент V.

Предварительно новый папа дал обещание распустить орден «бедного рыцарства Христова». Обещание было дано письменно, скреплено подписью и печатью. Климент V находился в полной зависимости от французского короля. Тот даже заставил римского папу покинуть Рим и вместе с папским двором переехать во владения Филиппа — французский городок Авиньон.

К тому времени Великим магистром ордена тамплиеров стал бургундский дворянин Жак де Молэ. Свой высокий сан Жак де Молэ получил хитростью. Он воспользовался разногласиями между французскими и английскими тамплиерами на выборах главы ордена, сумев сложными маневрами столкнуть обе партии лбом. Это обеспечило ему избрание.

Но своими интригами новый Великий магистр восстановил против себя французских тамплиеров и, чтобы наладить с ними отношения, отправился в Париж.

Здесь он был обласкан Филиппом, умевшим при желании быть обходительным, щедрым. Возможно, что именно тогда король заронил в уме Великого магистра идею перебраться в замок Тампль у стен Парижа.

Еще в середине XIII века турки вытеснили крестоносцев из Палестины. Резиденцией ордена стал замок Лимасол — на острове Кипр. Но усиление мусульманских государств в Малой Азии сделало пребывание ордена и на Кипре небезопасным. В 1306 году Жак де Молэ вспомнил любезное приглашение Филиппа и решил переселиться в Париж.

Климент V ненавидел в душе короля и, видя в ордене союзника, осторожно намекнул Великому магистру, что не следует перевозить во Францию казну ордена. Письмо папы застало магистра еще на острове Кипр, но своевольный Жак де Молэ верил в силы тамплиеров и не считал совет папы для себя обязательным. О сговоре паны и короля он, конечно, не знал. Торжественный прием в Париже окончательно рассеял его опасения, если, конечно, они еще оставались, — Филипп Красивый, оказав магистру королевские почести, усыпил его бдительность.

Одновременно коварный король стал требовать у Климента выполнения клятвы. Папа колебался. И Филипп решил его подтолкнуть. В одной из тюрем Франции были подобраны «свидетели». Им обещали освобождение, если они покажут, что тамплиеры поклоняются языческому идолу. Запасшись «уликами», король потребовал, чтобы папа признал тамплиеров еретиками.

Папа назначил следствие. Но уполномоченные им монахи были сторонниками ордена и недоброжелателями короля. Следствие ничего не дало, и Филипп решил взять дело в свои руки. В сентябре 1307 года всем отрядам французского войска были вручены приказы о выступлении. Зачем — никто не знал. На заре 13 октября 1307 года войска получили новый приказ — начать грандиозную облаву на тамплиеров. «Дух и разум страдают, — говорилось в королевском приказе, — видя людей, столь отдалившихся от природы».

Великого магистра де Молэ и трех высших сановников ордена арестовал легист Гийом де Ногарэ. Незадолго до этого он стал Великим инквизитором Франции.

Так, ровно через год после торжественной встречи король бросил Великого магистра в темницу. Он писал в своем манифесте: «Мы, которые поставлены Богом на страже справедливости и свободы, зрело обсудив с прелатами и баронами и другими советниками, приказали арестовать всех членов ордена в нашем королевстве; всех, без исключения, предать суду церкви, а их движимое и недвижимое имущество конфисковать и передать в наши руки».

«Домини канем» — псы Господа. Так называли себя в средние века члены монашеского ордена доминиканцев. Они же, подобно собакам, выслеживают ересь и разрывают еретиков на куски. Орден доминиканцев поставлял всей Европе церковных судей — инквизиторов.

До середины XII века инквизиторы подчинялись только папам, но позднее во Франции инквизиция попала в зависимость и от власти короля. Короля и инквизиторов объединяла алчность: имущество обвиненных в ереси они делили между собой.

Инквизиторы проводили расследования в тайне. Свидетелями обвинения здесь могли быть мошенники, убийцы и клятвопреступники. Обвиняемому не назывались их имена и не разрешались очные ставки. У него не было защитников, часто он даже не знал, кто и в чем его обвиняет. Процесс длился нередко годами, и все это время обвиняемый гнил в сырой темнице.

Инквизиторы сначала уговаривали свою жертву добровольно признаться в преступлениях, но если обвиняемый отказывался, его подвергали пыткам. В способах мучительства и изуверства доминиканцы были неистощимо изобретательны, и Гийом де Ногарэ был в этом отнюдь не последним.

Изувечить или убить человека — грех. А Гийом грешить не хотел. Церковь запрещает своим служителям «отнимать жизнь и сокрушать члены». Поэтому инквизитор следил, чтобы палач случайно не сломал кости Жака де Молэ, который долго не признавал себя и орден тамплиеров виновными в ереси. Инквизиция была не только жестока, но и лицемерна.

В конце концов Великий магистр и другие тамплиеры не выдержали пыток и «сознались» во всем, что от них требовали. Да, тамплиеры плевали на Христа. Да, не верили в бессмертие души. Да, они поклонялись идолам…

Климент V, выступивший было в защиту ордена, понял, что тамплиеров ему не спасти. Не дожидаясь конца процесса, он заявил о роспуске ордена и потребовал, чтобы по всему христианскому миру членов ордена передали в руки инквизиции.

…В последний раз прошел по Парижу магистр ордена тамплиеров босой, в колпаке из желтой льняной ткани, на которой были нарисованы черти и языки пламени. Языки смотрели вверх, что значит сожжение заживо. Когда-то Великого магистра сопровождали слуги и оруженосцы. Теперь перед ним шли сто угольщиков (поставщики материала для костра) и двенадцать священников в белых облачениях. Замыкали шествие доминиканцы в черных сутанах и капюшонах, закрывавших лица.

Жак де Молэ и члены Капитула ордена сожжены на одном из островов Сены в присутствии короля и его семьи.

Казна тамплиеров была конфискована задолго до того, как языки пламени коснулись Жака де Молэ. Филипп лично проследил за тем, чтобы ни одна монета не прилипла к рукам его вельмож и инквизиторов. Короне передавалось все.

Но у тамплиеров оказалось меньше денег, чем можно было предположить. Очевидно, часть своих сокровищ тамплиеры успели поместить в тайники, доступные лишь посвященным. Не исключено, что они и всегда находились в тайных хранилищах, ибо высшие чины ордена не доверяли низшим. Возможно, Жак де Молэ, хотя и не допускал возможности своего ареста, все же принял меры предосторожности.

Прошли века. И вот в 1745 году немецкий архивариус Шитман опубликовал найденный им документ. В нем утверждалось, что Жак де Молэ перед смертью передал юному графу Гишару де Боже следующее:

«В могиле твоего дяди Великого магистра де Боже нет его останков. В ней находятся тайные архивы ордена. Вместе с архивами хранятся реликвии: корона иерусалимских царей и четыре золотые фигуры евангелистов, которые украшали гроб Христа в Иерусалиме и не достались мусульманам.

Остальные драгоценности находятся внутри двух колонн, против входа в крипту. Капители этих колонн вращаются вокруг своей оси и открывают отверстия тайника».

Жак де Молэ заставил графа де Боже поклясться, что он спасет сокровища и архивы и «сохранит до конца света».

После того, как Жак де Молэ был сожжен, а орден навеки запрещен, молодой граф де Боже испросил у Филиппа Красивого разрешение увезти из Тампля прах своего родственника. Он якобы вынул из колонн золото и драгоценные камни и вместе с гробом перенес архивы и ценности в новый тайник.

Сообщение архивариуса Шитмана взволновало в свое время всю Европу. Его версия получила косвенное подтверждение: одна из колонн в церкви тамплиеров оказалась полой. Куда же переправил сокровище Гишар де Боже?

Одни полагали, что золото вернулось на Кипр, единственное место, где суд над тамплиерами окончился их оправданием. В таком случае сокровища хранятся в орденском замке в Лимасоле (где их безуспешно ищут вот уже полтораста лет).

Другие уверяли, что клад должен быть во владениях графов де Боже. Естественнее всего, по их мнению, было бы перенести гроб с мнимыми останками Великого магистра в фамильный склеп его семьи.

Последнее предположение считалось настолько вероятным, что во времена Великой французской революции замок де Боже был разобран и перекопан. Но ни в склепе, ни в подвалах сокровищ не оказалось.

В 70-х годах XIX века при реконструкции Парижа Наполеоном III была снесена церковь тамплиеров. Оказалось, что одна из могил в подземелье — пуста. Не исключено, что это та самая мнимая могила магистра де Боже, в которой Жак де Молэ хранил архив и сокровища.

Поиски начались сызнова. В конце XIX века были найдены документы, гласящие, что графам де Боже, кроме родового поместья, принадлежало и поместье Аржиньи. Средневековый замок с башнями, сводчатыми входами и глубокими рвами, заполненными водой, до сегодняшнего дня прекрасно сохранился в департаменте Рона. В начале XIV века он лежал за пределами владений Филиппа Красивого и не пострадал во время облавы 1307 года.

Особенно хороша башня, сложенная из отлично обтесанных глыб местного камня. Башня имеет вверху восемь отверстий и называется Башней Восьми Блаженств.

Владеет замком Жак де Розмон.

Уже отец нынешнего Розмона заинтересовался предполагаемым тайником. Сын не придавал значения легендам, пока в 1950 году его не посетил загадочный английский полковник и не предложил продать ему замок за неимоверно высокую цену — сто миллионов франков.

Возникло предположение, что в английских архивах найдены какие-то сведения о сокровищах тамплиеров.

Как бы то ни было, Розмон продать замок отказался.

В 1952 году исследовательница тайнописи тамплиеров де Грация заявила:

«Я обнаружила в Аржиньи "знаки-ключи". Эти знаки фигурируют и на гербе у входа, и на стенах, всюду. Я узнала «египетский знак», указывающий на существование здесь сокровища мирского и одновременно духовного».

Действительно, замок Лржиньи весь испещрен странными знаками, на которые тамплиеры были большие мастера. Ключ ли это к сокровищам или магические заклинания против козней волшебников, в которых верили тамплиеры, неизвестно.

С разных концов Франции в Аржиньи стали являться искатели кладов. Но начать раскопки Розмон никому не позволил и решил сам заняться поисками.

«О принадлежности Аржиньи Великому магистру ордена Гийому де Боже знали лишь избранные тамплиеры, — заявил он. — Замок был вне пределов досягаемости Филиппа Красивого, возможно, что сокровища были помещены именно сюда. Но нельзя, не руководствуясь ни научным методом, ни разумными доводами, посягать на стены моего владения. Эмпирики умеют только разрушать, но никогда ничего не находят. Только научный метод может привести к ценным открытиям».

…Однажды в Аржиньи прибыл некий «магистр оккультных наук» Арман Барбо, имевший забавную привычку писать слово «Аржиньи» рядом со знаком доллара. Этот знак весьма древнего происхождения, по-видимому, имел какое-то значение в тайнописи тамплиеров. Арман Барбо и должен был использовать в поисках «строго научный метод».

Очевидец оставил нам удивительный рассказ о том, как шли поиски клада в Аржиньи под руководством Барбо. «Перешли к ночным «вызовам» в Башне Восьми Блаженств способом постукивания, в результате чего… явились духи одиннадцати тамплиеров — хранителей сокровищ. Все отчетливо расслышали одиннадцать ударов: они были настолько ясными, как будто там, за стенами башни, кто-то стучал молотком. Одиннадцать тамплиеров соглашались ответить на вопросы, однако отвечали довольно бессвязно, а сказать, где спрятано сокровище, отказывались наотрез»…

Секрет сокровищ должны были, оказывается, поведать сами тамплиеры, спешно вызванные в Аржиньи «магистром оккультных наук» с того света. Совершив столь утомительный путь, они, однако, ничего вразумительного сказать не смогли.

Тем не менее, несмотря на неудачу, Барбо возобновил свою странную деятельность. На этот раз он решил применить гипноз и обращаться с духами через загипнотизированное лицо (медиума). Был ли его медиум действительно под действием гипноза или Барбо привлек в качестве сообщника другого шарлатана, нам неизвестно. Да это вовсе и не важно.

«В ночь на св. Иоанна мы приступили к Великому заклинанию, — продолжает свидетель. — Барбо через медиума вступил в общение с хранителями сокровищ, и медиум произнес следующее:

— Я вижу сундук, который движется по рельсам в мою сторону. Механическая рука в железной перчатке, как по волшебству, погружается в сундук и вынимает оттуда золото. Сейчас его на столе целая груда…

Начальник стражей — рыцарь лежит в гробу. Он хотел бы выйти из могилы. Но для этого нужна Великая церемония с семью ритуальными заклинаниями».

Барбо заявил, что осведомлен лишь в вопросах Великого заклинания, а по Великой церемонии с семью заклинаниями — он не специалист. А так как без Великой церемонии духи ничего открыть не хотят, то магистр отложил поиски впредь до раскрытия тайны церемонии…

Неудача Барбо не обескуражила и некоего писателя Брейера, утверждающего, что он более искушен в тайнах загробной жизни. Последовали новые «вызовы» в Башне Восьми Блаженств. Брейер обратился к Гийому де Боже со словами: «Мой славный кузен» и попросил открыть тайну сокровища. Он предложил умершему 800 лет назад тамплиеру любопытную сделку: в обмен на сокровища он… обещал познакомить его с молоденькой красоткой. Несмотря на соблазнительные предложения Брейера, Великий магистр остался недвижим в своей могиле. Он не оказался более уступчивым, чем прочие духи, и ничего не открыл новоявленному «кузену»… Трудно поверить, что в наши дни кто-то может всерьез принимать подобные «научные» методы, чтобы решить загадку столетий. Видно, уж очень велико желание некоторых наших современников получить наследство из XIV века, но приподнять завесу таинственности, окутавшую клад тамплиеров, пока не удалось никому. Удастся ли когда-нибудь?

(Борис Бродский. Ненайденные сокровища. — М.: Знание, 1965)

 

2. ЗОЛОТЫЕ КОНИ ХАНА БАТЫЯ

Немалый интерес историков вызывает легенда, связанная с именем основателя Золотой Орды монгольского хана Батыя, точнее — с его золотыми конями. Что же это за кони?

В грабительских походах и набегах Батый захватил огромное количество золота. Стремясь подчеркнуть свое богатство, величие и могущество, честолюбивый хан повелел мастерам отлить двух золотых коней в натуральную величину. Приказ был выполнен, и литые кони солнечной масти украсили ворота Сарай-Бату — столицы Золотой Орды.

Но смертны и ханы. Когда Батый умер, его младший брат и преемник хан Берке решил воздвигнуть в нижнем Поволжье новую столицу, которая была бы еще помпезнее и величественнее прежней. Вскоре Сарай-Берке был построен, и туда переселились скульптурные кони Батыя.

Шли годы и десятилетия. Время неумолимо сменяло властелинов Золотой Орды. От одного хана к другому переходили по наследству и литые красавцы. Когда в 1380 году скончался хан Мамай, его погребли под стенами Сарай-Берке и вместе с ним в могилу опустили одного из золотых коней.

Его близнецу была уготована иная судьба. Отряд отважных русских воинов совершил дерзкий набег на Сарай-Берке и «пленил» золотого коня. Враг устроил погоню за смельчаками, и тем не оставалось ничего иного, как спрятать свой драгоценный трофей на дне встретившейся им на пути степной речушки, а самим вступить в неравный бой со значительно превосходившими силами преследователей. В этом сражении пали все до одного русские воины, унеся с собой в небытие тайну золотого коня.

После того как в конце XIV века полчища Тимура разорили Сарай-Берке, бесследно исчез и тот конь, что, по преданию, находился в могиле Мамая.

Были ли эти кони на самом деле или они существовали только в легенде? До сих пор однозначного ответа на этот вопрос нет.

(С. И. Венецкий. Где клады зарыты? — М.: Знание, 1989)

 

3. ТАЙНА ХАНСКОЙ КАЗНЫ

Немного моложе, если верить легенде, клад, покоящийся в водах казанского озера Кабан.

Согласно преданиям, когда войска Ивана Грозного подошли к Казани, несметные ханские сокровища были тайно, под покровом ночи, опущены на дно озера, в северной его части. Лишь несколько человек из окружения хана знали об этой ночной операции, в результате которой вода укрыла множество ювелирных изделий из драгоценных металлов и камней, золотых и серебряных слитков, монет различного происхождения — арабских, персидских, турецких, русских, западноевропейских. Общий вес сокровищ, «утонувших» в озере Кабан, измерялся тоннами, зато трофеи Ивана Грозного оказались куда скромнее, чем он предполагал. Тайна ханской казны передавалась из поколения в поколение тех немногих семейств, что вели свои родословные от близких сподвижников казанского хана. В начале нашего века кто-то из посвященных в тайну уехал за границу, и вскоре одна из иностранных компаний обратилась к Казанской думе с выгодным, казалось бы, предложением: очистить озеро Кабан от скопившегося в нем многовекового ила. За свои труды компания запросила совсем скромное вознаграждение: весь найденный на дне мусор и хлам должен был поступить в ее распоряжение. По каким-то причинам эта «экологическая» акция не состоялась, а свершившаяся спустя несколько лет революция привнесла в жизнь горожан множество новых проблем и забот. О мифических сокровищах хана вскоре забыли.

Прошло немало лет. В конце 40-х годов некоторые жители Казани стали свидетелями события, заставившего вспомнить о древней легенде. Что же тогда произошло? В озере Кабан утонул мужчина, и в поисках трупа несколько лодок кружили в этом злополучном месте, прочесывая дно железными «кошками». Внезапно одна из лодок словно стала на якорь: ее «кошка» зацепилась за что-то очень тяжелое. К ней подошли остальные лодки, и сидевшие в них люди попытались общими усилиями вытащить добычу со дна озера. Однако задача оказалась не из легких: туго натянутая веревка звенела, но дело не двигалось с мертвой точки. Постепенно все же удалось раскачать груз И, перехватывая веревку руками, поднять его к поверхности воды. Взорам присутствующих предстал небольшой бочонок, который на вид казался не столь весомым, каким он был на самом деле. Сама собой напрашивалась мысль о том, что он набит чем-то тяжелым, например золотом. Оставалось поднять находку на борт лодки, но… покрытый слоем ила бочонок выскользнул из рук и мгновенно исчез под водой.

Сколько ни пытались подцепить его снова в тот же день и позднее, сделать это не удавалось: хотя глубина здесь небольшая — всего несколько метров, но под слоем воды лежит примерно такая же по высоте мягкая «перина» из густого ила, в который и погрузился таинственный бочонок.

Спустя примерно сорок лет, в 1988 году, была предпринята новая попытка найти бочонок с привлечением аквалангистов, но и на этот раз фортуна не пожелала почтить поиски своим присутствием.

Удастся ли когда-нибудь поднять бочонок со дна озера? Действительно ли в нем покоятся несметные богатства казанского хана? Пока эти вопросы не находят ответа — Кабан упорно не желает расставаться со своей тайной.

(С. И. Венецкий. "Где клады зарыты? — М.: Знание, 1989)

 

4. СОКРОВИЩА МОНТЕСУМЫ

Если существование золотых коней хана Батыя или сокровищ ханской казны и вызывает сомнения, то в реальности кладов правителей латиноамериканских народов — ацтеков и инков — сомневаться не приходится: об этом говорят не только легенды, но и исторические документы. У древних жителей стран Латинской Америки золото считалось священным металлом, символом Бога Солнца. Огромные количества драгоценного металла скапливались у вождей и жрецов. Своеобразными хранилищами золота стали в этих странах храмы: потолок одного из них был весь усыпан ажурными золотыми звездами, золотыми стрекозами, бабочками, птицами, которые, словно невесомые, парили над людьми и были так великолепны, что их красота вызывала трепетное восхищение у всех, кто попадал в храм.

Впрочем, ступившие в начале XVI века на берега Американского континента испанцы и португальцы испытывали при виде сверкающих золотых шедевров отнюдь не трепет, а алчное желание тотчас же прибрать их к рукам. Эрнан Кортес, ставший завоевателем империи ацтеков, принялся грабить все подряд, проявляя при этом жестокость и вероломство.

Когда ацтекам стали ясны истинные цели «дружеского визита» заокеанских гостей, они поспешили понадежнее скрыть оставшиеся неразграбленными золото и серебро. Тогда-то и родились многочисленные легенды о припрятанных сокровищах правителя ацтеков Монтесумы.

…Кровавые сполохи пожаров день и ночь висели над израненным Теночтитланом — столицей империи ацтеков. Тушить их было некому и нечем. Акведук с ключевой водой давно разрушили испанцы, и драгоценную влагу добывали с трудом, по каплям, из старых колодцев с затхлой и полусоленой водой.

Почти три месяца голода, жажды и непрерывных сражений с бледнолицыми чужеземцами, стальным кольцом обложившими город. Казалось, еще один удар — и Теночтитлан падет: ведь есть же предел выносливости и терпения даже у самых стойких. Но наступал новый день, и, повинуясь призывному реву императорской трубы, сделанной из гигантской морской раковины, до предела истощенные ацтекские воины с новыми силами бросались на врага.

И все же неизбежное свершилось. По иронии судьбы день 13 августа 1521 года был отмечен в ацтекском календаре знаком «микиштли», что означает «смерть». Это и была смерть — смерть столицы, империи и целого народа. К полудню испанцам удалось пробиться почти к самому центру Теночтитлана. Кое-где, подобно языкам угасающего пламени, вспыхивали короткие, но ожесточенные схватки. Однако большинство уцелевших защитников бросилось к лодкам, чтобы по воде вырваться из агонизирующего города, заваленного грудами трупов и захлебнувшегося в волнах огня. В три часа дня над руинами ацтекской столицы в последний раз прозвучали резкие звуки диковинной трубы императора Куаутемока. По сигналу своего владыки десятки индейских суденышек появились на водной глади бескрайнего озера Тескоко. Там, на противоположном берегу, едва заметном в голубоватой дымке тумана, ждало спасение. Но как только ацтеки выбрались из лабиринта каналов на просторы озера, на них, словно коршуны, набросились испанские бригантины. Ветер был попутный. И одетые в белую кипень парусов, корабли легко настигали утлые челны индейцев и безжалостно топили их, тараня своими корпусами и расстреливая из пушек и мушкетов.

В соленых водах озера Тескоко нашли свою могилу тысячи отборных воинов, составлявших главную силу и гордость ацтекской империи.

Уже под вечер капитан одной из испанских бригантин Гарсиа Ольгин заметил три большие индейские пироги, быстро идущие на веслах к противоположному берегу. Догнать их для парусника не составляло труда. И когда дула мушкетов и орудий угрожающе нацелились на сидевших в лодках людей, в одной из них раздался крик: «Не стреляйте! Здесь наш повелитель!» В то же мгновение молодой индейский воин, безучастно сидевший до этого на корме ладьи, вскочил и, бросив свой меч и щит, воскликнул: «Я Куаутемок. Ведите меня к Малинцину (так звали индейцы предводителя испанских конкистадоров Кортеса). Я его пленник, но не причиняйте зла моей жене и слугам!»

Кортес находился в это время в пригороде Теночтитлана — Амашаке. Узнав о пленении Куаутемока, он приказал немедленно доставить его к себе…

Куаутемок появился перед конкистадором, окруженный плотным кольцом испанской стражи — целым отрядом отборных пехотинцев с мушкетами и копьями наготове. Твердым и спокойным шагом поднялся он на крышу дома, где ожидал его Кортес. Ацтекский монарх первым нарушил напряженное молчание.

— Я сделал все, что мог, для защиты моего народа. Но судьба была против меня. Поступай со мной, Малинцин, как тебе будет угодно. — А потом, взявшись за рукоять кинжала, который Кортес носил на поясе, с горечью добавил: — Убей меня этим кинжалом и тем избавь от ненавистной жизни.

Гордая осанка молодого императора, его мужественные слова настолько поразили Кортеса, что он постарался своей нарочитой учтивостью несколько утешить Куаутемока.

— Не беспокойся, — сказал он, — ты не подвергнешься ни малейшему оскорблению. Ты защищал свою столицу как храбрый воин: испанцы умеют уважать мужество даже в неприятеле.

Все лицемерие этих слов сказалось буквально через несколько дней. Но льстивые летописцы, шагавшие по пятам за конкистадорами, поспешили увековечить их для потомков.

Кортес торжествовал. Сбылись его самые сокровенные мечты: поверженная страна ацтеков со всеми своими богатствами лежит у его ног, а последний ее император сдался на милость победителя…

В ночь после падения ацтекской столицы Те-ночтитлана над долиной Мехико разразилась невиданной силы гроза. Яркие молнии, сопровождаемые оглушительными раскатами грома, вырывали на миг из густой темноты руины дворцов и храмов, груды неубранных трупов и сломанного оружия. А затем на многострадальную землю обрушился чудовищный тропический ливень, словно спешивший смыть с каменных плит улиц и площадей лужи крови. Казалось, это языческие боги навсегда покидают развалины древнего города, оплакивая его славное прошлое и трагический конец…

Через несколько дней, когда хмель победы выветрился из голов конкистадоров, в испанском лагере воцарилось всеобщее уныние. Теночтитлан, стоивший завоевателям стольких жертв и лишений, дал в конце концов лишь жалкие крохи тех сказочных ацтекских сокровищ, ради которых и отправились за океан все эти авантюристы. По самым оптимистическим подсчетам, общий объем добычи, захваченной в городе, составлял не более 130 тысяч золотых кастельянос. Это была примерно пятая часть того, что испанцы нашли в 1519 году в тайниках дворца Монтесумы и растеряли затем во время своего панического бегства в роковую «Ночь печали». (В 1519 году отряд Кортеса по разрешению Монтесумы вступил в Теночтитлан, но жестокости и вероломство испанцев вскоре вызвали всеобщее восстание ацтеков. Испанцы были разбиты и позорно бежали из города.) По договору, именно эту сумму (королевская доля составляла всегда пятую часть добычи) Кортес должен был отослать в Мадрид Карлу V. Так он и поступил, собрав для своего короля лучшие изделия ацтекских ювелиров. Но когда испанский корабль, нагруженный золотом из Теночтитлана, приблизился к европейским берегам, на него напали французы. И обладателем диковинных заморских сокровищ неожиданно стал вместо Карла V французский король Франциск I. Золото и драгоценные камни, обагренные кровью несчастных индейцев, так и не попали тогда в руки самого могущественного монарха Европы, подданные которого во имя святой веры и испанской короны творили на американской земле страшные злодеяния.

Среди солдат Кортеса росло недовольство. Разочарованные и озлобленные конкистадоры ломали голову, куда могли деться те фантастические груды золота, которые видели в кладовых теночтитланских дворцов их товарищи в 1519 году. И вдруг кто-то вспомнил об угрозе молодого ацтекского императора в разгар осады Теночтитлана.

— Передайте Малинцину, — заявил тогда Куаутемок, — первое, что мы сделаем, — это бросим все наши сокровища в воды озера, где вы их никогда не найдете, потому что мы не хотим, чтобы вы после нашей смерти наслаждались нашими же богатствами.

Над головой пленного теперь Куаутемока стали сгущаться тучи. Раздавались возмущенные голоса и по адресу самого Кортеса. Более того, на белых стенах солдатских бараков ежедневно начали появляться едкие шутки и эпиграммы, высмеивающие жадность и скупость завоевателя Мексики. Кортеса прямо обвиняли в том, что он обманом захватил для себя большую часть добычи: «одну пятую как главнокомандующий и одну пятую как король». Только угроза суровой расправы заставила солдат прекратить такие нападки. Но на этом всеобщее недовольство отнюдь не кончилось. Напротив, с каждым днем напряжение росло.

Наконец наступил момент, когда королевский казначей Альдерете открыто обвинил Кортеса в том, что тот вступил в сговор с Куаутемоком и присвоил себе все спрятанные сокровища ацтеков. Одновременно чья-то опытная рука подбивала раздраженную солдатскую массу схватить Ку-аутемока и хотя бы с помощью пытки вырвать у него тайну пропавшего клада. Кортес сначала колебался и медлил, не решаясь отдать юного пленника в руки палачей. Еще бы, ведь речь шла о его личном престиже и рыцарской чести! Но затем, видимо испугавшись обвинений в заговоре против короля, уступил. И злодеяние свершилось.

Через семь дней после падения Теночтитлана Куаутемок, правитель Такубы и несколько других ацтекских вельмож были подвергнуты жестокой пытке огнем. Однако молодой император, доказавший свою храбрость на поле брани, не дрогнул и на этот раз. А когда правитель Такубы, не выдержав ужасных мучений, тихо застонал, Куаутемок повернулся к нему и с ледяным презрением сказал:

— Малодушный, а я, ты думаешь, наслаждаюсь или нахожусь в своей купальне?

Палачам так и не удалось сломить волю Куаутемока, и Кортес приказал прекратить пытку, что, впрочем, не может смыть с него пятна позора. Слово, данное им при капитуляции Теночтитлана повелителю ацтеков (не причинять пленным вреда и обиды), было нарушено.

Куаутемок, избавленный от мученической смерти на костре, с тех пор навсегда остался хромым, получив тяжелые ожоги обеих ног.

Позднее Куаутемок еще раз подтвердил, что большую часть золота ацтеки, как и намеревались, утопили в водах озера Тескоко. И все усилия лучших испанских ныряльщиков найти этот клад оказались напрасными. Зато поиски другой группы испанцев, несколько дней копавшихся среди обгоревших развалин дворца Куаутемока и в окружающем его саду, частично увенчались успехом. Из земли был извлечен огромный и тяжелый диск с изображением солнца, отлитый из чистого червонного золота.

Основная же часть ацтекских сокровищ бесследно исчезла. Тайна их не раскрыта до сих пор. 

(Валерий Гуляев. Гибель падающего орла (отрывок). На суше и на море. — М.: Мысль, 1970)

 

5. ЗОЛОТО ИНКОВ

Не меньше легенд и сказаний, касающихся кладов, связано с именем другого латиноамериканского правителя времен конкисты — вождя инков Атауальпы.

Вряд ли среди жителей Перу найдется человек, который не слыхал бы о сокровищах, спрятанных инками. В Перу каждый знает, что говорил о них один из завоевателей этой страны Педро Сесо де Леона:

«Если бы испанцы, войдя в Куско, не совершили столько злодеяний и не проявили свою жестокость убийством Атауальпы, я не знаю, сколько огромных судов потребовалось бы для перевозки в Испанию сокровищ, которые сейчас для нас потеряны, ибо те, кто зарыл их, — мертвы»…

ТАЙНА АТАУАЛЬПЫ

Был страшный август 1533 года. Как и прежде, щедро светило солнце, но не ласкали его лучи: древнее божество инков Великий Инти отвернул солнечный лик от своих детей, лишил их силы и разума, отдал во власть бородатых белолицых людей Франсиско Писарро. Испанцев было немного. Но, искусно используя междоусобную войну между наследниками Великого Инки братьями Атауальпой и Уаскаром, завоеватели стали хозяевами положения в стране.

Обещав Атауальпе помощь в борьбе с братом, Писарро заманил его в свой лагерь. Здесь гордого инку заковали в кандалы и потребовали выкуп: Писарро предложил освободить Атауальпу, если тот наполнит золотом комнату, в которой был заключен.

— На какую высоту? — инка поднял руку: — Так? — Красная линия прочертила стены комнаты на высоте поднятой руки.

И Атауальпа обещал выплатить захватчику такой фантастический выкуп — около 30 кубических метров золота!

Немедленно были разосланы по всей империи гонцы Великого Инки. Чтобы быстрее передвигаться, они пользовались носилками. Носильщики несли их бегом, сменяясь через равные промежутки времени. Посланцы должны были передать местным вождям «кипу» — цветные шнурки с узелками: в них содержались приказы Великого Инки.

Груда золота росла, но когда двухмесячный срок, назначенный Писарро, истек, оговоренная высота еще не была достигнута.

Инка улыбался: «Немного терпения!» Разве недостаточно, что все прилегающие к Кахамалке дороги забиты носильщиками, сгибающимися под тяжестью сосудов с золотом…

Комната в конце концов была наполнена золотом и серебром. Писарро оказался владельцем сокровища, какого не имел в своих сундуках ни один из европейских монархов. Стоимость этой груды металла составила бы в наше время около 3 430000 долларов или 1 225 000 фунтов стерлингов.

Атауальпа уплатил выкуп. Но Писарро не собирался вернуть ему свободу. Он знал, что выкачал далеко не весь запас империи. Инка, находясь в тюрьме, плел интриги против своего соперника Уаскара и в конце концов добился его умерщвления. Писарро, приказав зарезать Уаскара, получил великолепный козырь в руки: он тут же обвинил Атауальпу в братоубийстве и устроил ему суд по всей форме испанской юриспруденции.

Трибунал совещался недолго. Индейский монарх должен быть сожжен заживо. «Милосердные» испанцы предложили окрестить em перед смертью. Он согласился, и они заменили сожжение менее мучительной казнью.

Вечером 26 августа 1533 года на площадь в Кахамалке вывели новоявленного христианина Хуана де Атауальпу, сопровождаемого священниками и окруженного огромной толпой. Приставка «де» утверждала его в дворянском звании, а испанских дворян не вешали — смерть на виселице позорна. Дворян удавливали, и это считалось более почетным.

На шею инке надели ошейник… Он умер, не сводя глаз со своего палача.

Вот, пожалуй, и все. Но накануне смерти…

Накануне смерти обреченный Атауальпа тайком переправил верным людям свое последнее прощальное письмо — кипу. Оно было необычным. Узелки были привязаны не к веревке, а к бруску золота. 13 узелков, последнее послание последнего инки. Что было в этом письме? Ответить на это пока не может никто.

Факт тот, что сокровища из храмов почти в тот же день бесследно исчезли.

В районе Куско известие о смерти Атауальпы застало в пути одиннадцать тысяч лам, груженных золотом, но оно также исчезло, в руки испанцев не попало…

НЕНАЙДЕННЫЕ СОКРОВИЩА ИНКОВ

Четыре с лишним века золото инков будоражит умы охотников за сокровищами. В древних рудниках Перу и на высоких плато, в глухих пещерах и на склонах Анд — во всех уголках бывшей империи инков роются кладоискатели. Их воображение воспалено не без основания: золото инков существует, оно не легенда. Слишком много сведений о нем перекочевывает из поколения в поколение.

Искать золото инков начали еще сами завоеватели. Они считали, что большую часть золота индейцы спрятали в горах Азангар, что на языке кечуа означает «самое отдаленное место». Это была восточная, наиболее труднодоступная оконечность империи инков, не исследованная, по существу, и доныне.

Однако, по словам хрониста, самим испанцам удалось найти лишь ничтожную часть сокровищ. Когда они начинали пытать сразу трех или четырех индейцев, добиваясь от них признаний, то случалось, один из индейцев говорил: «Остальные знают». Когда же остальные подвергались допросу, то, в свою очередь, отвечали то же самое и погибали медленной и мучительной смертью.

Другой хронист пишет, что индейцы пожимали плечами и утверждали, что они сами не знают, где тайники.

Но они многое знали. В доме индейца Катуньи, в городе Кито, в 1564 году — после его смерти — монахи нашли подземелье с плавильной печью, здесь же лежали слитки золота и непереплавленные изделия древних ювелиров, очевидно извлеченные из тайника.

Большое количество инкского золота нашел в южном Эквадоре в 1787 году некий капитан Ромеро. Он переплавил его в слитки, и для науки оно, разумеется, пропало.

Сохранилось донесение испанскому королю бывшего солдата Вальверде, служившего в Эквадоре в конце XVI века. Вальверде женился на дочери индейского вождя, который отвел его в тайник, находившийся в Льянганати. Здесь Вальверде взял лишь столько золота, сколько мог унести, и с ним уехал в Испанию.

Эквадорские историки утверждают, что Вальверде действительно существовал и что упоминаемый документ — подлинный. Клад Вальверде в начале XX века разыскивали американский полковник Брукс, австриец Тур де Косе, американец французского происхождения Ричард д'Орсей. Эти попытки не имели успеха, ибо Льянганати лежит в исключительно труднодоступной местности.

Любопытно, что кладоискатели не нашли расхождений между указаниями документа Вальверде и топографией местности.

В 1933 году организовал экспедицию в Льянганати итальянец Лох. Обе экспедиции двигались по маршруту, указанному Вальверде, но им не удалось, по разным причинам, дойти по нему до конца…

В 30-х годах нашего века в Лиме истощенный и полубезумный белый авантюрист, умиравший от какой-то тропической болезни, рассказывал, что он пробился в Азангар, о котором испанские хронисты писали как о месте, где спрятаны сокровища инков, и видел храм, облицованный золотом. Всех его спутников убили индейцы…

Уже почти триста лет ведутся поиски и вокруг Куско. Известно, что из священного города исчезла цепь, которая в дни праздников протягивалась через его главную площадь. Она была из золота, и, чтобы поднять ее, требовалось 200 человек. В архивах Куско есть документ, в котором рассказано об индейце дои Карлосе, женатом на испанке. Дон Карлос якобы водил жену в подземелье под крепостью Саксауаман, и она видела там золотую цепь и золотые статуи.

Существует и другая версия того, куда была спрятана золотая цепь. Согласно этой версии, инки сбросили ее в воды глубокого озера вблизи деревни Уркос.

Это озеро представляет собой заполненный водой кратер древнего вулкана. Дно его покрыто многометровым слоем тонкой грязи и ила. Здесь, на большой глубине, укутанная грязевым покрывалом, и покоится многотонная цепь из чистого золота.

Исчезли также золотые пластины, которыми Уаскар собирался облицевать дворец в Куско. Поиски пластин тоже остаются пока безуспешными.

За все время, кажется, лишь один дон Хозе Эузебио де Льяно Сапата нашел в 1766 году клад в районе города, стоимостью в 800 000 песо. Сумма действительно колоссальная!

Обращает на себя внимание то, что на поиски золота инков до сих пор не было послано крупных, оснащенных современной техникой экспедиций. Серьезные, заслуживающие доверия авторы объясняют это боязнью правительств Перу, Боливии и Эквадора вызвать волнения индейских племен. До сих пор индейцы в этих странах говорят на языке древних инков, передают из уст в уста рассказы о существовавшей когда-то великой индейской империи. Доныне они верят в возрождение государства Солнца, разрушенного завоевателями, и ревниво относятся ко всему, что связано с его былым величием…

ПОИСКИ ЗОЛОТА ИНКОВ НА ВУЛКАНЕ САНГАЙ

Доктор Курт фон Риттер из Кито, эквадорец немецкого происхождения, в начале шестидесятых годов принялся последовательно изучать старинные дороги и тропы, бегущие на север от Куско. Одна из таких дорог, причудливо обвивая подножия Анд, устремлялась к вулкану Сангай. Двигаясь путями инков к подножию вулкана, Риттер вдруг обнаружил, что миновал по дороге двенадцать четко выраженных в рельефе снежных пиков. Сангай был тринадцатым (помните, 13 узелков на золотом бруске Атауальпы?)…

На стыке Западной и Восточной Кордильер (так называют главные цепи Анд) в вулканическом горном узле стоит увенчанный снежной шапкой один из самых активных вулканов мира, неприступный и страшный Эль-Сангай. Это священная гора индейского племени хиваро, место захоронения вождей и героев. Но одновременно Сангай — священный Бог Огня древних инков, изрыгающий пламя часовой, охранитель этого народа. Над его вершиной неизменно стоит столб паров и пепла. Бог Огня выбрасывает ядовитые газы и швыряет раскаленные камни размерами с двухэтажный дом на головы тех, кто осмеливается подниматься на его склоны.

Доктор Риттер твердо решил, что инкское золото находится на Сангае. Но прежде чем начать поиски, он стал заботливо искать факты, подтверждающие верность его гипотезы.

Он свел знакомство с индейцами хиваро, жившими у подножия Сангая (это уже само по себе требовало известного мужества, потому что хиваро по сей день наделены репутацией «охотников за головами»), и, улучив минуту, задал им невинный вопрос: не попадались ли им на склоне горы какие-нибудь фигурки? Риттеру принесли крошечную резную статуэтку, только что найденную детьми.

Археолог сразу узнал в женской фигурке инкскую Богиню Созидания Илья-Тику. Боясь поверить своему счастью, доктор бережно принялся счищать с фигурки приставшую к ней лавовую корку. Богиня Созидания была отлита из чистого золота.

Призвав на помощь могучее искусство перевоплощения, изображая полнейшее равнодушие, Риттер попросил хиваро показать ему то место, где был найден идол. Его привели на обрыв, переходивший в исполинское ущелье. Место это находилось на высоте примерно двух тысяч метров, чуть ниже того уровня, где висят облака, почти постоянно окутывающие вулкан.

Риттер начал копать. Очень скоро он наткнулся на череп, подвергшийся в свое время сложной операции. Какой-то безвестный нейрохирург определенно ковырялся в лобной кости своего соотечественника — хорошо известно, что инки знали толк в хирургии и успешно делали трепанацию черепа. Роясь дальше в теплом пепле, археолог обнаружил и сам скальпель — тонкую золотую пластину (хотя обычно для этой цели использовался нож). Сомнений уже не оставалось: инки были здесь!

Едва доктор Риттер возвратился в Кито и рассказал знакомым о находках, как началась подлинная лихорадка кладоискательства. Наспех сколачивались «бригады», вычерчивались маршруты, закупалось снаряжение. Однако решительною шага не делал никто. Видимо, здорово действовали скептические слова одного опытного археолога: «Может быть, золото и лежит на Сангае. Но оно погребено под огромной толщей горячего пепла и вулканических камней. Чтобы добраться до него, понадобилась бы работа тысяч людей в течение многих месяцев. Но и это еще не самое главное. Вы забыли о вулкане. Ведь он продолжает жить. Я сам едва оттуда унес ноги. Готов поручиться, что ни одна душа не может безнаказанно бросить вызов Саигаю».

Но вот прошел месяц, и к подножию Сангая добрались два молодых американца, Фрэнк Рокко из Пенсильвании и Роберт Каупп из Калифорнии. Два альпиниста с резко выраженным авантюрным уклоном. Опытные, здоровые, выносливые. Официально они отправлялись на поиски «ценных минералов», но каждый в Кито знал, что название «минерала» пишется так: з-о-л-о-т-о.

Они собирались вернуться в эквадорскую столицу к Рождеству. И не вернулись. В середине января объединенная американо-эквадорская спасательная экспедиция начала восхождение на вулкан.

…Бог Огня хорошо позаботился о неприступности своих владений. Путь к подножию преграждают несколько линий обороны. Сначала перед человеком встают влажные леса с густым подлеском и жидкой черной грязью по пояс. Затем злые, бурлящие реки, уровень воды в которых с неимоверной быстротой повышается при каждом оживлении вулкана: тают тысячетонные толщи снега, реки вздуваются и мгновенно выходят из берегов. Еще выше начинаются каменные осыпи, только и ждущие неосторожного шага человека, чтобы сорваться вниз.

Немного не доходя до кратера вулкана, спасатели наткнулись на последнюю стоянку американцев. По снегу были разбросаны вещи, следы вели к восточному склону и терялись там на плотном голубом льду. Когда экспедиция с превеликими трудностями спустилась в долину Кулебрильяс, она внезапно обнаружила в полуразвалившейся индейской хижине умирающего от истощения Роберта Кауппа. Вот что он рассказал.

Они с Фрэнком Рокко поднялись почти на самую вершину Сангая, когда почувствовали, что не могут дышать из-за ядовитых вулканических газов. С ними начало твориться что-то непонятное, их охватил приступ какого-то злого буйства, они утратили всякое представление о том, где находятся и куда им следует идти. Сознание мутилось. Каким-то образом они оказались на восточной стороне вулкана, хотя поднимались по южной, той самой, где доктор Риттер нашел свое золото. Вскоре они поняли, что безнадежно заблудились. По словам Кауппа, он долго уговаривал Рокко вернуться к последнему лагерю и поискать нужную тропу. Тот отказался наотрез, не переставая бормотать: «Оно здесь, точно говорю, здесь». Тогда Каупп оставил товарища, а сам отправился за помощью, но как он оказался внизу — не помнит, хоть убей!..

Кауппа отправили в больницу в Риобамбу. Однако, выйдя из нее через несколько дней, он бесследно исчез. Его пытались искать, но тщетно.

Кито, хоть и столица, город небольшой, и любой самый невероятный слух всегда найдет здесь благодатную аудиторию. Откуда ни возьмись объявился вдруг какой-то итальянец, поведавший любопытные детали восхождения американцев, причем говорил он складно, словно сам был очевидцем. Он утверждал, будто от вершины вулкана к восточному склону шли две цепочки следов. Потом в одном месте снег был раскидан во все стороны — несомненно, здесь шла яростная борьба, хотя крови не было видно. После этого вниз по восточному склону шли следы лишь одного человека… Итальянец называл себя одним из участников спасательной партии.

Когда в 1968 году, то есть четыре года спустя после драматического восхождения, в Кито вновь прибыла группа американских альпинистов, чтобы продолжить поиски Рокко, то оказалось, что те, кто прежде снабжал спасателей «исключительной важности» информацией, исчезли из города.

Поиски сокровищ Атауальпы продолжаются. Их пытаются найти тысячи и тысячи искателей кладов, но пока безуспешно…

(3. Каневский. Тринадцатый узел. — По материалам журнала «Вокруг света», 1969, № 12)

 

6. ПОИСКИ СОКРОВИЩ В СЕВЕРНОЙ АФРИКЕ

…Легенды об исчезнувших и спрятанных сокровищах не исчезают веками. В Северной Африке, и особенно в Египте, они живут вечно.

В старинных «книгах о сокровищах» говорится о богатствах царя Камбиза, завоевавшего Египет. У него были медные рудники и изумрудные копи, а золотые самородки с его сахарских рудников достигали, говорят, размеров дыни. Эти богатства так до сих пор и не найдены.

В знаменитом арабском манускрипте — «Книге о спрятанном жемчуге» неизвестный автор XV века дает подробное описание четырехсот мест в пустыне, где якобы находятся сокровища. И больше полувека археологи проклинали автора этой работы. Почти все места, указанные в манускрипте, были вблизи различных древних памятников. Это «пособие для начинающего кладоискателя», до издания его в Каире в 1907 году массовым тиражом, было известно в многочисленных рукописных вариантах, стоивших немалые деньги. После выхода «бестселлера кладоискателей» он разошелся в тысячах экземпляров по рукам местных и приезжих любителей древностей. И в поисках сокровищ вандалы нанесли древним памятникам непоправимый ущерб.

ЗЛОПОЛУЧНЫЕ ЭКСПЕДИЦИИ

В этом уголке Африканского континента сотни и тысячи раз можно слышать о погребенных под дюнами сокровищах. Они разжигают азарт и воображение многочисленных любителей авантюр. Очень часто при этом кладоискатели попадают в беду.

В 1922 году три человека — Хамер, Русек и Фоклер — отправились с какой-то тайной целью в Ливийскую пустыню и были захвачены племенем сенусси. Женщины племени подвергли Фоклера и Хамера пытке, а затем умертвили их. Полумертвый Русек, заклейменный каленым железом, бежал в оазис Дендера.

Еще одну злополучную экспедицию организовал немец Эрих Баумгартнер, воевавший в армии Роммеля. После второй мировой войны он вернулся в Египет. Проработав несколько лет в пароходной компании, он скопил денег, купил детектор, динамит и автомашины. В 1952 году он отправился по пути, который в 1874 году проделал его соотечественник Рольфе, так как верил, что тот нашел копи царя Камбиза.

По словам его рабочих, Баумгартнер кое-что обнаружил. Но рабочие не стали помогать ему в раскопках. Они считали, что он наткнулся на старинный храм, охранявшийся джинном или злым духом. Тогда Баумгартнер заложил динамит. Но заряд оказался слишком большим. Огромная дюна провалилась и погребла его под собой.

ТАЙНА ОАЗИСА ЗЕРЗУРА

Легенды о «потерянных оазисах» возникают по-разному, хотя сомнительно, чтобы в Сахаре можно еще было найти хоть один из них. Самым известным из всех преданий о Ливийских оазисах является легенда о Зерзуре («оазис птичек»). На поиски этого места отправлялось много экспедиций. Члены привилегированного клуба «Зерзура» в Лондоне (куда принимали только тех, кто участвовал в поисках) за обедом беседовали об этом неуловимом оазисе. Из года в год журнал Королевского географического общества включал оазис Зерзура в список географических названий. И наконец эта тайна была раскрыта.

Романтическое название «Зерзура» впервые появилось в арабской рукописи семьсот лет назад. В «Книге о спрятанном жемчуге», которая причинила столько бед, тоже описывается Зерзура в самых заманчивых выражениях. Вот один отрывок:

«От этого последнего вади начинается дорога, которая приведет вас в городу Зерзура, к его закрытым вратам. Город этот белый, как голубь, а на его вратах вырезана птица. Возьмите ключ от клюва птицы и откройте врата города. Войдите, и там найдете огромные богатства, а также царя и царицу, спящих в своем замке. Не подходите к ним, а возьмите сокровища».

Зерзура, о которой в начале прошлого века писал сэр Гардинер Уилкинсон, менее сказочна. Он узнал о существовании оазиса Черных, названном так потому, что оазис этот, расположенный к западу от Нила, был захвачен чернокожими людьми, пришедшими неизвестно откуда. Они похитили несколько человек и увели их в пустыню. Уилкинсон (автор, заслуживающий доверия) предположил, что оазис Черных мог быть Зерзу-рой.

В те времена, когда из Французской Экваториальной Африки шли торговые караваны в Египет через Куфру, упорно ходили слухи об арабах, которые заблудились в пустыне и неожиданно наткнулись на чудесный оазис. Там среди пальм возвышался золотой минарет и в солнечных лучах сверкало озеро. Но, видимо, пустыня обманула их своими миражами. Обратно эти арабы так и не вернулись.

В начале XX века исследователь Гардинг Кинг отправился на запад от оазиса Дахла, где он слышал о Зерзуре. Говорили, что в Дахлу вновь прибыли из песков таинственные черные люди. Кинг встретил двух бедуинов, которые сказали ему, что видели небольшой оазис с пальмами и развалинами в том месте, где на карте было белое пятно.

Много лет люди думали, что сыпучие пески, надвигающиеся на Дахлу, поглотили Зерзуру. Дюны могут вновь переместиться и открыть потерянный оазис, но кто знает, когда это случится? Летом 1932 года молодой исследователь сэр Роберт Клейтон-Ист-Клейтон с автомобилями и небольшим самолетом отправился на поиски Зерзу-ры. С самолета летчик увидел и сфотографировал широкую долину с акациями. Из-за страшной жары и отсутствия воды приземляться было слишком рискованно, и дальнейшее исследование было отложено до зимы. Сэр Роберт Клейтон-Ист-Клейтон чем-то заразился в пустыне и умер. На этом дело и кончилось.

И все же через некоторое время два участника авиационной экспедиции добрались до этой долины, не отмеченной на карте. Один из них, П. А. Клейтон, обнаружил к востоку от нее еще одну долину, а другой — граф Алмаси, член египетского географического общества, — нашел с западной стороны третью долину. Во время своего путешествия Алмаси встретил старого араба, многие годы жившего в Куфре и как никто знавшего пустыню. Араб уверял графа, что эти долины, которые видели с воздуха, а потом исследовали, известны населению Куфры как вади Зерзура. «В долине водятся горные бараны, лисы, но особенно много птиц. Поэтому-то долина и была названа вади Зерзура», — сказал старик.

Один из наиболее опытных и смелых исследователей Ливии, президент клуба «Зерзура» Майор Р. А. Бэнголд, решил тогда, что эти вади (сейчас на картах они названы Гилф Кебир) и являются легендарным оазисом Зерзура. Но он отметил, что происхождение названия «Зерзура» все еще неясно, потому что оно появилось в арабских рукописях за много веков до того, как арабы открыли это место. «Я по-прежнему думаю, что Зерзура — одно из многих названий, которое давали многим легендарным городам, созданным на протяжении веков загадочной великой Североафриканской пустыней в воображении тех, для кого эта пустыня была недоступна», — заключает Бэн-голд.

(Лоуренс Грин. Последние тайны старой Африки. — М.: Мысль, 1966)

 

7. ПОТЕРЯННЫЕ СОКРОВИЩА ЛОБЕНГУЛЫ

К числу исчезнувших сокровищ относится клад, зарытый где-то в нижнем течении Замбези верховным вождем африканского народа матабеле Лобенгулой. Большинство людей, кто участвовал в создании британской колонии Родезии, верило в миллионы Лобенгулы. Многие искали их…

Это поистине странная история. И только Африка может породить таких действующих лиц и фон, на котором она разворачивалась.

Начать со старого Лобенгулы, которого некоторые белые почитатели описывали как благородного дикаря. В действительности он был столь же жесток, как и его отец Мзиликази. Эти покинувшие свою родину зулусы, которые правили пародом матабеле, могли оказывать теплый прием миссионерам, но при этом проявляли кровожадность и отдавали приказы убивать людей тысячами. Неудивительно, что крааль Лобенгулы назывался Булавайо, что означает «место убийств».

За высоким, толстым, с кожей бронзового цвета королем стоит неприметная, но тем не менее зловещая фигура Джона Джэкобса, королевского секретаря и переводчика. Джэкобс, у которого была светлая кожа, описывался разными историками и как готтентот, и как полукровка, и как капский-цветной, и метис финго. На самом же деле он был из племени абелунгу, этих обитателей Бомваналеида в Транскее, которые унаследовали немного «белой» крови от потерпевших там много лет тому назад кораблекрушение европейцев.

Джэкобс стоит того, чтобы заняться им поподробнее, потому что у него был ключ к тайным сокровищам Лобенгулы и он сам очень старался заполучить их. Джэкобса бросила мать, когда он был еще совсем ребенком, и он учился у миссионеров в Лавдейле и Вустере в Капской колонии. Одно время его учителем был преподобный Л. Ф. Эсселен, дед доктора К. Луиса Лейпольда, поэта, а также дед майора Й. Г. В. Лейпольда. Юный Джон Джэкобс подавал такие надежды, что священник взял его в Эдинбург для продолжения образования. Видимо, его собирались выучить на священника, но неизвестно, был ли он вообще посвящен в духовный сан. Тем не менее, в более поздние годы, Джэкобс часто выдавал себя за священника эфиопской церкви.

Вскоре после возвращения в Южную Африку смышленый молодой Джэкобс был пойман в Кимберли за нелегальную покупку алмазов и приговорен к принудительным работам на моле в Столовой бухте. Когда его освободили, полиция использовала его в качестве «приманки». Джэкобс снова попал в тюрьму за попытку изнасилования. После отбытия еще одного заключения он продолжил свою преступную карьеру; а когда за ним стала охотиться полиция, бежал в Булавайо. Там он втерся в доверие к Лобенгуле. Джэкобс говорил по-английски, по-голландски и на нескольких африканских языках. Он произвел на Лобенгулу большое впечатление. «Ты можешь заставить бумагу разговаривать», — говорил он Джекобсу.

Лобенгула не мог представить, что Джэкобс будет плести интриги с его «главной женой» Лоси-кейи. Это была опасная игра, но коварный Джэкобс вел ее так умело, что оставался в милости у Лобенгулы вплоть до последних дней его жизни. Джэкобс знал все секреты королевского крааля. Когда миссионеры и торговцы покинули Булавайо, Лобенгула пошел к Джэкобсу за советом. Джэкобс часто занимался тем, что усыпал тело Лобенгулы золотыми соверенами — такова была королевская прихоть, из-за которой Джэкобс ощущал близость к сокровищам и которая еще больше разжигала его алчность.

В восьмидесятые и девяностые годы XIX века Лобенгулу стали донимать европейцы, стремившиеся получить у него концессии. На него сыпались богатые дары, и большая часть оплаты шла золотом. Каждый месяц он получал сто золотых соверенов от Привилегированной компании, и только ее выплаты к концу его жизни составили в общей сложности шесть тысяч фунтов. Африканские монархи до того, как белые люди ввели в оборот деньги, исчисляли свои богатства слоновой костью. Лобенгула унаследовал от своего отца огромные запасы слоновой кости и значительно увеличил их между 1870 и 1893 годами, т. е. в годы собственного правления. Сотни подданных Лобенгулы трудились на алмазных шахтах Кимберли. В те дни не было еще электронных приборов, и кражи очень часто оставались незамеченными. Рассказывали, что каждый матабеле, возвращающийся с шахт на родину, должен был принести с собой алмаз для короля. Никто никогда не сомневался в том, что Лобенгула был богат. Он много тратил на своих жен, на шампанское, на бусы и роскошные одеяла, но он не мог растратить все свои богатства, которые буквально стекались в королевский крааль в Булавайо. Фирма Джона Орра из Кимберли продала Лобенгуле сейф. Предполагали, что он наполнил его необработанными алмазами, а в другом держал золото из старых родезийских разработок. Лобенгула также вел добычу золота из собственной шахты и приобрел специальное оборудование для его обработки. «Все отрывочные свидетельства, сложенные вместе, приводят к однозначному выводу: огромные сокровища действительно существовали, и они не были растрачены», — писал полковник Хью Маршалл Хоул, который стал британским специальным уполномоченным в Булавайо после захвата Родезии.

Лобенгула полностью отдавал себе отчет в том, что столкновение с белыми неизбежно. Он был достаточно умен, чтобы попытаться избежать его; но его военачальников возмущало вторжение в их страну белых людей, и с ними нельзя было не считаться. Лобенгула также должен был знать, что рано или поздно его царствованию придет конец, поэтому он и закопал свои сокровища. И вот здесь оканчиваются известные людям факты и начинается легенда.

Некоторые говорили, что Лобенгула отправился в путь в своем собственном фургоне в сопровождении импи (военный отряд у зулусов и мата-беле) из 1200 человек, которые охраняли дюжину фургонов, нагруженных сокровищами. Это было в начало 1893 года, и, как говорят, караван направился на северо-запад от Булавайо в дикую местность. Согласно другой версии, караван доверили одному из братьев Лобенгулы. Но один человек, который точно был там, это Джон Джэкобс. Основная часть импи не приближалась к тому месту, где были зарыты сокровища. Из тех, кто работал в шахтах, выбрали надежных людей, чтобы копать ямы, заниматься взрывными работами и засыпать камнями сокровища. Поэтому шанс отыскать клад могла бы иметь только большая экспедиция. Деревья вокруг сожжены, в качестве примет были установлены тайные ориентиры, а затем все это место засеяли кукурузой.

Когда люди, прятавшие сокровища, вернулись к ожидавшим их импи, Джэкобс, как рассказывают предания, приказал воинам перебить всех, кто участвовал в захоронении клада. Есть свидетельства, что Лобенгула выслал большое войско, чтобы встретить импи Кузунгулы и уничтожить всех, кроме брата Лобенгулы и Джэкобса. Вскоре после этого Джэкобс застрелил брата Лобенгулы. Так остался лишь один человек, который знал секрет сокровищ.

В ноябре 1893 года две колонны белых войск двинулись на Булавайо, разбили матабеле и вошли в горящий крааль. Как только сражение закончилось, начались поиски сокровищ. Среди пожарища был найден серебряный слоник, которого подарили Лобенгуле торговцы, получившие концессию. Люди прочесывали развалины, рыли землю в поисках слоновой кости и под конец решили, что сокровища исчезли. Возможно, погоня за Лобенгулой была организована в надежде на то, что сокровища окажутся вместе с ним. Некоторые, например, утверждали, что майор Ален Уилсон со своим отрядом вряд ли бы погиб в Шангани, будь у него какая-то иная цель. Говорят также, что Сесиль Роде намеревался оплатить всю кампанию по захвату Родезии сокровищами Лобенгулы и предпринял несколько попыток найти их.

Необходимо упомянуть об одном странном и мрачном эпизоде, имевшем место во время погони. Лобенгула вручил Джэкобсу тысячу фунтов золотом и велел отнести их англичанам вместе с посланием: «Белые люди, я побежден. Возьмите это и уходите». Признание поражения могло бы спасти жизни Уилсона и его людей, если бы оно попало в нужное место. К сожалению, соверены попали в руки двух бесчестных солдат, которые поделили деньги, ничего никому не сказав. Их застали позже за игрой в карты на крупные ставки, и тут все и выяснилось. Очевидно, судья, который допрашивал этих людей, пришел к выводу, что отряд Уилсона остался бы цел, если бы было известно о признании Лобенгулой своего поражения. Он приговорил обоих солдат к четырнадцати годам каторжных работ. Они подали апелляцию, и приговор отменили, ибо нашлись неувязки в юридических формальностях.

Тем временем Лобенгула с некоторыми из своих жен, тремя сыновьями, Джэкобсом, большим числом рабов и несколькими верными последователями двигался к Замбези. Был сезон дождей. Им пришлось бросить четыре свои фургона в болотах и продолжить путь верхом. Кони и волы погибли. Лобенгула был сломлен. Когда в его лагере вспыхнула эпидемия оспы, он умер одним из первых.

Дожди вынудили до срока завершить кампанию. Узнать судьбу Лобенгулы послали торговца по имени Досон, и к концу января 1894 года он вернулся в Булавайо с новостью о смерти Лобенгулы. Подробности были неизвестны, но считалось, что Лобенгулу похоронили там, где он умер, — на берегу ручья Млинди, в сорока милях к югу от Замбези.

Лобенгула умер давно, но сокровища остались в памяти у многих из тех, кто знал о богатствах королевского крааля в Булавайо. Как вы понимаете, самым решительным среди них оказался единственный оставшийся очевидец того, как эти сокровища прятали, — Джон Джэкобс. Джэкобс сдался властям вскоре после смерти Лобенгулы. У него нашли необработанные алмазы, но власти не возбудили против него уголовного дела. Его отправили через границу в Трансвааль, едва ли представляя себе, что выслали единственного человека, который мог быть уверен в том, что найдет сокровища Лобенгулы.

Прошли годы, прогремела англо-бурская война, и Джон Джэкобс вообразил, что власти в Родезии забыли и о нем самом, и о его преступлениях.

В конце 1903 года на отдаленный пост колониальной администрации в Баловале в Северной Родезии прибыло трое белых людей на трех фургонах. Баловале расположен неподалеку от ангольской границы. Прибывшие сообщили представителю колониальных властей в Баловале Дж. X. Веннимгу, что они занимаются поисками сокровищ Лобенгулы. Веннинг все записал в свой официальный дневник, который до сих пор сохранился в архивах. Он взял показания у проводника, который оказался Джэкобсом. Джэкобс утверждал, что сокровища были зарыты не у Южной Родезии, как полагали многие, а за границей, в португальской колонии. Клад состоял из двух сейфов, набитых золотыми соверенами, двух ящиков с необогащенным золотом, ящика с необработанными алмазами и большого количества слоновой кости. Этот груз везли в тринадцати фургонах.

Веннинг лично подверг Джэкобса тщательному допросу, так как очень хотел узнать, почему человек, который собственными глазами видел, как закапывают сокровища, не смог их обнаружить. Джэкобс ответил: «Я случайно услышал, что белые собирались меня убить, как только я покажу им место. Они собирались забрать сокровища и смыться с ними в португальскую колонию, поэтому я сделал вид, что не смог их найти».

Джэкобса оштрафовали и выслали. Восемь лет спустя он проскользнул незамеченным через родезийскую границу с еще одной хорошо оснащенной экспедицией и добрался до Леалуи в Барот-селенде. На этот раз Джэкобс, кажется, заблудился. Конечно, он вернулся с пустыми руками. Но его вновь опознали, арестовали, посадили на месяц в тюрьму и выслали из страны. После первой мировой войны Джэкобс вел еще одну экспедицию, на этот раз замаскированную под охотничье сафари. Бдительная полиция не забыла Джэ-кобса, и после еще одного короткого срока в тюрьме он был переправлен через границу в последний раз.

Джэкобс помнил о сокровищах до конца своих дней. Он говорил о них майору Лейпольдту, а также охотнику Томасу Ллоису Эллису. Эллис пытался получить разрешение, чтобы Джэкобс сопровождал его в качестве проводника, но родезийцам уже надоел секретарь Лобенгулы, и в разрешении было отказано. Скорее всего, Эллис самостоятельно отправлялся на поиски драгоценностей несколько раз, но не ясно, были это серьезные экспедиции или просто охотничьи путешествия. Но он так и не добрался до того места, где зарыты сокровища.

Джон Джэкобс умер в Джерминстоне 28 июня 1937 года. Он жил там последние четыре года своей жизни. В одной газете его возраст определили в сто пять лет… «Он присутствовал при захоронении сокровищ Лобенгулы и был единственным человеком, который остался в живых после того, как их зарыли. Все остальные были убиты», — утверждала газета «Кейп аргус».

На самом деле майор Лейпольдт заинтересовался сокровищами Лобенгулы задолго до того, как встретил Джэкобса. Это было во время его службы в качестве офицера разведки в Германской Юго-Западной Африке в 1915 году, когда взгляд наблюдательных, цвета стали, глаз майора Лейпольдта упал на папку секретного немецкого досье, помеченную надписью «Лобенгула». Складывается впечатление, что немецкий синдикат по добыче алмазов знал о том, что сокровища находятся в дебрях Анголы. Они были настолько уверены, что найдут их, что даже планировали обратиться к германскому правительству с просьбой выделить военный корабль для перевозки сокровищ в Германию. Война 1914 года спутала все карты.

Лейпольдт изучил всю секретную и другую информацию, и у него сложилось мнение, что горные районы в глубине Анголы вполне могли подходить для осуществления планов Лобенгулы. Лобенгула боялся, что ему придется бежать из Матабелеленда. Он знал, что есть отдаленная, никем пока не занятая скотоводческая страна за ангольской границей; он и отправил туда свои сокровища, намереваясь последовать вслед за ними, если придется оставить Булавайо.

В этом расследовании майор Лейпольдта имел полезного союзника. Среди его сослуживцев в Виндхуке был полковник Дж. X. Веннинг, тот самый, который снимал показания у Джэкобса около предполагаемого места нахождения сокровищ за девять лет до этого. Несколькими годами позже Лейпольдт и Веннинг писали друг другу на эту тему…

Лейпольдт предпринял первую попытку найти сокровища в 1920 году, используя ключи к разгадке тайны, найденные им в германских документах. Он купил в Кейптауне за сто фунтов подержанный «Форд» и отправил его морем в Уолфиш-Бей. Оттуда он проехал через Юго-Западную Африку в Анголу — незаурядное достижение в те дни, когда основные дороги так же сильно засыпал песок, как и тайные тропы в буше. Он проник в Анголу на некоторое расстояние, двигаясь в сторону восточной границы. Но потом португальские власти что-то заподозрили в намерениях приехавшего туда южноафриканца и вернули его обратно. Неизвестно, слышали ли они что-нибудь о сокровищах Лобенгулы в то время, хотя то, что цель экспедиции стала им понятна несколькими годами позже, это очевидно.

Во время следующей экспедиции, в 1921 году, Лейпольдт двигался через Южную и Северную Родезию, следуя маршруту несчастных импи матабеле, которые охраняли сокровища. Многие местные жители помнили еще поход импи, так как свирепые воины опустошили страну как стая саранчи. Лейпольдт, его спутник Джэклин и их туземные носильщики вступили на территорию Анголы без объявления о своем прибытии. Районы, прилегающие к границе, были настолько отдаленными, что местные власти не потревожили их. Лейпольдт и Джэклин обнаружили несколько сожженных фургонов — они расценили это как явное подтверждение того, что они на верном пути. Остатки фургонов стояли у края большой прогалины в джунглях площадью примерно в квадратную милю. В центре прогалины находился большой камень. Лейпольдт без особой надежды найти что-либо вырыл канаву около камня. Камень выглядел явным ориентиром, но сам непосредственно не служил указателем. Деревья вокруг прогалины, похоже, были помечены, но точные указания на само место захоронения клада отсутствовали.

Вновь и вновь Лейпольдт возвращался к этому уединенному месту среди леса. Он ушел в отставку со своего поста в вооруженных силах Южноафриканского Союза в 1923 году, отказавшись от права на пенсию, чтобы иметь возможность посвятить все свое время поискам. И снова он ломал голову над тем, чтобы найти верный ключ к разгадке, и снова рыл впустую. Он побывал там в 1924, 1925 и 1928 годах с разными партнерами. В конце концов Лейпольдту удалось разыскать Джона Джэкобса в гостинице «Апельсиновая роща» в Йоханнесбурге и выдать себя за внука миссионера Эсселена. Джэкобс вряд ли испытывал какое-то чувство благодарности по отношению к тем, кто дал ему образование, но он на этот раз говорил охотно, и Лейпольдт смог получить более подробную карту расположения рва с драгоценностями, чем все предыдущие искатели сокровищ.

Лейпольдт предпринял последнюю и самую основательную попытку в 1930 году, полагаясь на инструкции, данные Джэкобсом. У него было больше денег для оплаты рабочих, чем когда-либо раньше. Они копали в этот раз глубоко — настолько глубоко, что траншея осыпалась и несколько туземцев было убито. Начался сезон дождей. Лейпольдта свалила малярия. Он едва не умер в этом пустынном лесу, но все-таки лихорадка отпустила его. Он выбрался оттуда обратно в цивилизованный мир, полностью уверенный, что он ходил по сокровищам, хотя после стольких неудач чувствовал себя разочарованным.

Расходы в течение десятилетия поисков миллионов Лобенгулы составили для Лейпольдта и его партнеров около двенадцати тысяч фунтов.

Лейпольдт обосновался в городке Спрингбок в На-макваленде в качестве правительственного землемера. Он поддерживал контакты с другими людьми, кто жаждал найти сокровища Лобенгулы, но сам он уже никогда не возвращался к ангольский границе.

К сокровищам Лобенгулы проявляла интерес и Британская Южно-африканская компания. Директора рассматривали компанию в качестве наследницы Лобенгулы и давали понять, что, если сокровища будут найдены, она претендует на значительную их долю. «Де Бирс», компания по добыче алмазов из Кимберли, также заявляла о своих правах на любые алмазы, украденные с ее шахт…

В заметках самого Лейпольдта, помеченных 1935 годом, есть такие слова: «Джон Джэкобс доверился мне ради моего дела. Он зарыл сокровища, включающие два фургона золота (примерно четыре тонны, что теперь стоит около миллиона), несколько возов слоновой кости и два ведра алмазов. Затем Джэкобс предусмотрительно убил всех, кто помогал ему, так что теперь он единственный, кто знает об этом. Роде прикладывал очень большие усилия, чтобы найти эти богатства. Я нашел место, но точное местонахождение известно только в радиусе пятидесяти ярдов. Отметки на деревьях, при помощи которых Джэкобс смог бы установить точно, были уничтожены разрушительным действием времени и лесными пожарами. Таким образом, ничего не оставалось, как перекопать все это место. За время моих экспедиций, начиная с 1920 года, я проделал три четверти работы. Мне приходилось нанимать от восьмидесяти до ста рабочих, так как грунт очень твердый. Джэкобс утверждает, что они рыли на двадцать футов вглубь до коренной скальной породы, а затем проделали в ней углубление с помощью взрыва. Скальный грунт был затем уложен обратно так, чтобы напоминал коренную породу, поэтому это место легко не заметить. Нами были использованы электрические и магнитные приборы, но они ничего не дали из-за наличия в глине и коренной породе железа. Работы возможно вести только в течение августа, сентября и октября, так как в другое время грунт очень сырой. Джэкобс утверждает, что вместе с зарытым грузом находится и подписанное завещание, согласно которому Лобенгула назначает его (Джэкобса) своим наследником. Вопрос о законном преемнике очень запутан. Родственники Лобенгулы предъявят свои претензии, и возникнут трудности. Район, где лежат сокровища, является алмазной концессией Оппенгеймера. Они заявляют свои права на алмазы, будь они найдены, как на украденные у «Де Бирс». Они мне разрешают работать там, но следят за мной, и я боюсь, обратятся в суд, как только что-либо будет найдено. Главная сложность в настоящее время — это нехватка денег. Я подорвал свое здоровье и финансовое положение, но я настолько уверен в успехе, что упорно продолжаю дело».

Майор Лейпольдт так никогда больше и не отправился в Анголу, но его вера в существование сокровищ Лобенгулы оставалась непоколебимой до его смерти. Он оставил план той поляны, где лежат сокровища, на нем были помечены места его собственных раскопок…

Если посмотреть на всю историю сокровищ Лобенгулы и множества экспедиций, которые отправлялись на их поиски, то все эти годы тут и там возникает запятнанная кровью рука Джона Джэкобса. Несомненно, что он дал указания немцам в 1914 году, ибо в оставшемся от них досье Лейпольдт и нашел первый ключ. Но почему указания Джэкобса так и не привели к находке сокровищ? Вполне возможно, что Джэкобс слишком понадеялся на собственную память, а оставленные ориентиры оказались ложными…

Остается еще один аспект в истории Лобенгулы, о котором стоит упомянуть. Многие годы после смерти правителя в Родезии были люди, которые считали, что королевские миллионы похоронены вместе с самим королем. Но место его захоронения оставалось в глубокой тайне. Представители примитивных африканских племен, похоже, хранят секреты лучше любых дикарей в мире. Десятки, может, даже сотни матабеле должны были знать место около Замбези, где в 1894 году тело Лобенгулы было предано земле. Но ни один белый человек за все прошедшие годы так и не узнал этой тайны.

Лосикейи, «великая жена» Лобенгулы и приятельница Джона Джэкобса, вызвала переполох в Булавайо, когда появилась там несколько лет спустя после смерти короля и истратила большое количество золотых соверенов в торговых лавках. Это были старые соверены, на которых изображены головы монархов, правивших еще до королевы Виктории. Полковник Маршалл Хоул уверен, что эти деньги — часть сокровищ Лобенгулы. У Ло-бенгулы, по-видимому, было с собой золото незадолго до смерти. Это подтверждает и эпизод с бесчестными солдатами.

Так что могилу Лобенгулы видели всего несколько белых людей. Теперь это национальный памятник, а то, каким образом тайна была раскрыта, представляет собой удивительную историю, более фантастичную, чем романы Райдера Хаггарда. Через пятьдесят лет после захвата Булавайо, в ноябре 1943 года, оставшиеся в живых пионеры колонизации Родезии собрались в городе, построенном около того места, где стоял крааль Лобенгулы. В то время как старые солдаты вновь переживали свое богатое событиями прошлое, комиссар по делам туземцев А. Дж. Хакс-тейбл получил волнующее послание. Была найдена гробница Лобенгулы.

Хакстейбл на заре отправился из Булавайо в путешествие длиной двести тридцать миль. С ним были члены клана Кумало (потомки Лобенгу-лы), африканский чиновник и двое туземных полицейских-связных с ружьями. Свернув с главной дороги, они поехали по тропе среди буша через дикую долину Лубимби с ее соляными папами, горячими солевыми источниками и камышовыми зарослями. Оставив автомобиль, Хакстейбл со своей группой двинулся по тропам, на которых то и дело встречались слоновьи фекалии, пересек несколько раз реку Маньянда и пришел наконец к пещере на берегу реки. И здесь он услышал фантастическую, но правдоподобную историю о событиях, которые завершились у этой пещеры.

Умтака-Млимо («Дочь Богов»), толстая и престарелая Богиня Дождя, внушавшая всем страх и уважение, обратилась в Департамент по делам туземцев в Булавайо с просьбой найти для нее чернокожего посыльного (одна из разновидностей полиции в Родезии) для работы в качестве телохранителя. Она заявила, что собирается считать скот. Ее просьбу удовлетворили, и она отправилась в путь. На самом деле ее целью была могила Лобенгулы: как выяснилось, ее подкупил один белый, желавший выведать секрет. Африканец-полицейский ей понадобился для того, чтобы придать мероприятию авторитетный вид. И эта маленькая хитрость ей удалась.

Млимо сразу же отправилась в один крааль, расположенный в двадцати милях от пещеры, где был похоронен Лобенгула. Там она убедила Уеке-ни, сына вождя, который присутствовал при смерти Лобенгулы, показать точное место. Их сопровождал белый человек. Был там также семидесятилетний матабеле по имени Гиньилитше, который догадался о цели экспедиции. Гиньилитше II стал тем человеком, который проинформировал власти. Он встретил Хакстейбла у пещеры и начал разговор.

«Королевская могила найдена, — заявил Гиньилитше. — Теперь я открою вам свое сердце. Зачем хранить молчание? Великой тайны больше не существует. Я участвовал в битве при Шангани. Король уехал перед сражением. Он был на лошади. Мы сражались, чтобы не дать врагу возможности преследовать короля. Его фургоны остались сзади. Позже их захватил Джохвана (полковник Коленбрандер). Нам не велели следовать за королем, так как по нашим следам могли определить, куда он направился. Все спутники короля, кроме вождя Магвегве, вернулись обратно и сказали нам, что король умер и его похоронили».

Гиньилитше заявил, что король умер от оспы. Другие говорили, что король и вождь Магвегве приняли яд. Был убит черный бык, короля завернули в его шкуру и оставили в пещере. Магвегве предали земле снаружи, так как только король мог быть похоронен в пещере. Гиньилитше сказал Хакстейблу, что Млимо заходила в пещеру дважды. Другие туземцы, которые были с ней, также побывали внутри. Они не хотели нарушать покой «места духов», но Млимо пригрозила им. Богиню Дождя они боялись больше духов, так как они думали, что она способна навести на них порчу. Ги-ньилитше знал, что это вторжение в пещеру было посягательством на святыню. Он осудил Млимо так сурово, что она даже попыталась повеситься.

Хакстейбл обратил внимание, что камни у главного входа в пещеру сдвинуты. Он также заметил еще три входа — небольших, но достаточно широких, чтобы туда мог проникнуть шакал или гиена. Белый человек, ответственный за все происшедшее у пещеры, исчез. Внутри пещеры Хакстейбл обнаружил череп и голенную кость Лобенгулы. Видимо, животные, питающиеся падалью, проникли в пещеру через небольшие входы и утащили остальную часть скелета.

Было также ясно, что кто-то обшарил пещеру задолго до Млимо. Теперь, когда секрет могилы Лобенгулы раскрыт, появился какой-то старик и рассказал о тех предметах, которые были оставлены вместе с телом короля. Это два стула и трубка, деньги и куски золота, королевское седло, латунный подсвечник, два ружья, глиняная посуда, серебряные кувшины, ваза из белого металла, кувшины, сковороды и форма для литья пуль. Как вы сами понимаете, золото забрали задолго до появления Хакстейбла. Некоторые предметы — форма для литья пуль, старые ружья, горшки и сковороды, которые вытащила Богиня Дождя, были возвращены на место.

Архивы Британской Южноафриканской компании доказывают, что власти впервые узнали о могиле Лобенгулы еще в 1912 году, но скрыли находку по соображениям безопасности, боясь роста враждебных настроений у матабеле в случае если эта новость будет опубликована.

Искатели сокровищ беспокоили правительство в разные годы. Так, один белый утверждал, что он случайно обнаружил захоронение в 1915 году, когда охотился на бабуинов. Но власти очень хорошо знали, что за всеми этими визитами, нарушавшими покой мощей короля, стояли сокровища Лобенгулы. Королева Лосикейи несколько раз тайком посещала пещеру для совершения священных ритуалов. «Сокровища пещеры, если они вообще существовали, забрали оттуда много лет назад, — говорилось в одном официальном отчете. — Но как это было на самом деле мы, может, никогда и не узнаем».

Пещера Лобенгулы была замурована, и череп великого вождя покоится в безопасности, когда снаружи бродят гиены. А где же алмазы, золото и другие сокровища? Лейпольдт умер в 1945 году, его здоровье было подорвано тяжелыми испытаниями и малярией во время его многочисленных экспедиций. Но вероятнее всего, что тайна миллионов Лобенгулы умерла вместе с негодяем Джоном Джэкобсом, человеком, который когда-то знал точное место клада, но так и не смог добраться до сокровищ.

(Лоуренс Грин. Тайны берега скелетов. — М. / Общество по изучению тайн и загадок земли, 1993)

 

8. КЛАД ЕМЕЛЬЯНА ПУГАЧЕВА

А теперь отправимся в другое место — Уральские горы. Именно здесь, как утверждал известный геолог и популяризатор науки профессор А. А. Малахов, спрятал свои «сбережения» Емельян Пугачев, когда понял, что его попытка овладеть российским престолом обречена на провал.

Поводом для этой версии послужила случайно приобретенная ученым в середине 60-х годов малахитовая пластинка — вероятнее всего, крышка от старинной шкатулки. В калейдоскопе научных и житейских проблем у Малахова до нее долго не доходили руки, но однажды настал и ее час.

Профессор решил как-то внимательно рассмотреть зеленую плитку, вооружился увеличительным стеклом и неожиданно для себя увидел любопытную и загадочную картину: целая портретная галерея людей в высоких меховых шапках — такие головные уборы были в моде у русских людей во второй половине XVIII века. Более того, приглядевшись, ученый обнаружил в одном из портретов немалое сходство с Емельяном Пугачевым, да и другие изображенные на малахитовом «холсте» лица напоминали по описаниям некоторых сподвижников крестьянского царя. Один из них, например, имел явно восточный разрез глаз — уж не Салават ли это Юлаев, талантливый башкирский поэт и отважный воин, сражавшийся на стороне восставших крестьян?

Судя по всему, плитка была создана в XVIII столетии, поскольку кусочки малахита неизвестный мастер наклеивал на мрамор, а в следующем столетии камнерезы уже использовали обычно для этой цели металлические пластинки. Чтобы хоть в какой-то мере пролить свет на происхождение загадочного группового портрета, Малахов подверг плитку ультрафиолетовому облучению, а свердловские криминалисты с помощью специальных методов выполнили ряд фотографий. И что же удалось выяснить?

Оказалось, что верхний слой пластинки отличается по структуре от малахита: поверхностное вещество излучает бледно-зеленый свет, а малахит в ультрафиолетовой «обстановке» ведет себя иначе. Видимо, художник по камню либо воспользовался чем-то вроде эмали, либо втирал при нагреве в камень малахитовую крошку, смешанную с клеем.

Но почему мастер сделал свою картину как бы тайной, не доступной для случайных взоров? Отчасти это могло быть объяснено тем, что в годы екатерининского царствования (а именно тогда создавалась малахитовая плитка) запрещалось все, что имело хоть какое-то отношение к имени посягнувшего на власть бунтовщика. Но была и другая причина: продолжая изучать рисунок на плитке, Малахов обнаружил скалистые пейзажи, а приглядевшись к ним, увидел вязь букв, сложившихся в слово «ТАВАТУ». Ученый понял, что имеется в виду Таватуй — озеро близ Екатеринбурга. Скалы же, изображенные на каменном рисунке, были очень схожи с кручами протекавшей неподалеку реки Чусовой. Однако самое удивительное ждало Малахова впереди: на одной из скал он увидел слово «КЛАДЪ».

Вот в чем была главная причина художественной тайнописи! Малахитовая пластинка — не что иное, как зашифрованное указание того места, где Пугачев спрятал золото и другие ценности. И профессор геологии по прихоти судьбы становится кладоискателем. Разумеется, не корысти ради, а влекомый любопытством познания — тем светлым чувством, которое всегда побуждало человечество на поиски и находки. К тому же Малахову как истинному ученому хотелось доказать правильность своей гипотезы, почерпнутой из рисунка на малахитовой плитке.

Прежде всего он засел за изучение документов пугачевской ставки, благо, многие из них сохранились в екатеринбургских (тогда еще свердловских) архивах. Первые впечатления, казалось бы, не давали никаких поводов, которые можно было бы истолковать в пользу гипотезы о кладе: ни крупные денежные суммы, ни драгоценности в бумагах не упоминались. Но почему бы не предположить, что «царь», вышедший из крестьян, а стало быть, человек с хозяйственной сметкой, запасливый, имел своего рода «нз» — неприкосновенный запас золотишка, серебришка и разных там камушков на черный день? Сведения об этой личной «императорской» казне, конечно же, не попадали на страницы официальной документации ставки.

Зато весьма интересная находка ожидала профессора в разделе неофициальных бумаг Пугачева. В письме, адресованном своей жене «государыне-императрице» Устинье Кузнецовой, воюющий супруг сообщал: «При сем послано от двора моего с подателем сего казаком Кузьмою Фофановым сундуков за замками и собственными моими печатьми, которые по получению вам не отмыкать и поставить к себе в залы до моего императорского величия прибытия».

Это «письмо с фронта» Пугачев отправил в Бердскую слободу под Оренбургом, в дом казака Ситникова, где находился «царский дворец», в феврале — марте 1774 года, когда мифический трон под ним уже основательно покачивался. Быть может, именно эти «сундуки за замками» по каким-то причинам не дошли до места назначения, а осели в скалистых берегах Чусовой?

Малахов пытается заинтересовать «царскими» драгоценностями, государственные организации, но безуспешно — тем до них и дела нет. Тогда ученый решает сам отправиться на поиски в верховья реки. С помощью биолокационного метода шаг за шагом прощупываются береговые скалы, которые — Малахов в этом уверен — изображены на малахитовой пластинке. Вот уже кажется, что найдено, наконец, то самое место, где на глубине под гранитной «крышей» находится скопление металлов — во всяком случае, об этом сигнализирует ивовая лоза. Теперь надо приехать сюда снова, чтобы добраться до клада сквозь каменную толщу. Но этой мечте профессора не суждено сбыться: он вскоре внезапно умирает, унося с собой все нити, которые связывали его идею с реальной действительностью. Неизвестно куда исчезла и сама малахитовая плитка, поведавшая о пугачевском кладе. Но может быть, он никогда и не существовал, а был рожден лишь смелой фантазией ученого, любившего и умевшего мечтать?..

(С. И. Венецкий. Где клады зарыты? — М.: Знание, 1989)

 

9. КЛАД НАПОЛЕОНА

Говоря о сокровищах, спрятанных, потерянных и забытых, можно ли не упомянуть о «кладе Наполеона»? Известно несколько версий истории возникновения этого клада — речь идет, вероятно, о разных кладах. Мы познакомим читателей с двумя из них.

ВЕРСИЯ ПЕРВАЯ: РЕКА БЕРЕЗИНА

В один из сентябрьских дней 1836 года по улицам города Борисова прошла воинская команда. Все было, как обычно: цокот копыт по главной улице, трубач впереди, офицеры в пропыленных мундирах, старающиеся скрыть усталость и казаться хватами, прохожие и горожане, выбежавшие из лавок и домов на деревянный тротуар, чтобы не пропустить событие, о котором сегодня будет говорить, а потом многие месяцы вспоминать весь народ.

Время от времени шествие останавливалось, несколько военных отделялись от него и въезжали в ворота домов, заранее намеченных квартирмейстером, прибывшим накануне. Воинский постой — обязательная повинность, возложенная на жителей, и только на редком доме, как знак особых заслуг и привилегий его хозяина, можно было увидеть дощечку с надписью: «Свободен от постоя».

В доме дворянина Станислава Рачковского было оставлено четверо солдат, окончивших свою долгую 25-летнюю службу и отправлявшихся теперь по домам. Что дома, как там — никто из них не знал, как и там не ведали ничего об их судьбе, не знали даже, живы ли они. Отсчет один: вернулся — не вернулся. Писем писать было не принято, да и грамоту мало кто знал. Так что на другой день, пораньше с утра, как солнышко встало, солдаты отправились каждый в свою деревню, которые все расположены в окрестностях Борисова.

Но один солдат остался в доме. В отличие от других он, казалось, не спешил на родину. Несколько дней он помогал по двору, как бы в благодарность за хлеб и кров, в потом как-то сразу вдруг ослабел и больше уже не вставал с постели.

— Эк ты, Иоахим, — говорил Рачковский больному, — в стольких сражениях был, и с Бонапартом воевал, и с турками, до Парижа дошел, неужто здесь-то, на родине, хворости поддашься? Вставай, Иоахим, болеть солдату негоже…

Иоахим только улыбался и благодарил за ласку. С каждым днем становилось ему все хуже.

— Может, ксендза позвать? — спрашивал хозяин (Иоахим, уроженец Могилевской губернии, был католик). Но тот только мотал головой.

Вечером, в Покров день, чувствуя, что силы оставляют его, Иоахим попросил хозяина прийти в нему. Сын Рачковского, Юлиан, мальчик лет десяти, увязался с отцом. Он слышал все, что говорил солдат, и долгое время был единственным, кто сохранил в памяти слова, сказанные в тот вечер умирающим.

Оказалось, Иоахим не первый раз в Борисове. Почти четверть века назад, в ноябре 1812 года, он находился здесь вместе с батальоном своего егерского полка. Это были дни, когда шло сражение между армией адмирала Чичагова и французами на подступах к Березине. Осенняя грязь покрылась коркой льда, достаточно прочной, чтобы выдержать солдатский шаг, но с хрустом ломавшейся под тяжелыми колесами армейских телег, которые тут же застревали, так что приходилось подпрягать свободных лошадей, чтобы выбраться ни сухое место.

Их было десятеро в то промозглое утро — Иоахим и еще девять солдат, когда они заприметили такую повозку, крытый фургон, за перелеском, в стороне от движения русских и неприятельских войск. Француз-возница пытался, видимо, незаметно, в объезд, подобраться к переправе, но повозка застряла, и, судя по тому, как накренилась набок, безнадежно. Он тоже заметил приближавшихся русских и успел, обрезав поводья, ускакать на одной из лошадей в сторону, откуда доносились шум переправы и выстрелы.

Иоахим одним из первых подбежал к брошенному фургону и, откинув тяжелый кожаный полог, заглянул внутрь. Сначала показалось, что фургон пустой, но через секунду он разглядел восемь небольших бочонков, стоявших в два ряда на дне повозки. По 6–8 гарнцев (гарнец — мера объема сыпучих тел, равная примерно 3,3 л) каждый, как вспоминал потом Иоахим.

— Ребята, вино!

Но когда стронули один бочонок, почувствовали — не вино, слишком тяжел. Они не сразу поняли, что это, и боялись дать веру глазам, когда, сбив тесаком крышку, увидели россыпь золотых монет, «арабчиков» — так почему-то называл их Иоахим в своем рассказе.

Раздумывать было некогда. Каждую минуту могли появиться либо французы, либо свои. И неизвестно, что в этой ситуации хуже. Здесь же, в стороне, неподалеку от берега реки, у двух дубов вырыли яму, застлали ее кожей, содранной с фургона, и высыпали содержимое всех восьми бочонков. Один из солдат бросил туда же свой нательный крест — «чтоб вернуться». А чтобы свежая земля не бросалась в глаза, не была заметна, разожгли на том месте костер и, пока он горел, говорили, как заживут, когда, отслужив, уйдут в «чистую».

Но может ли знать человек, что его ждет?

Через два дня пятеро из них — ровно половина — полегли на переправе.

Потом был поход через всю Европу, война с турками… Иоахим оказался последним, кто остался в живых.

— Завтра, добрый барии, я пойду с вами и покажу это место.

Рачковский понял, о каком месте говорит солдат. Он помнил эти два дуба, срубленные уже лет пятнадцать назад. Сейчас на их месте торчали два больших черных пня, которые тоже могли бы служить ориентиром. Но наутро ударил мороз, началась метель, вывести больного в такую погоду никто не решился.

— Ничего, Иоахим, вот через недельку спадут морозы…

Солдат только улыбнулся печально.

— Нет, добрый барии. Не суждено мне, вижу, этим богатством пользоваться. Все мои товарищи погибли, один я остался, но чую, что и мой конец уже близок. Если вас Бог благословит взять деньги, то сделайте так, чтобы на вечные времена служились три раза в год общие панихиды за русских и французов, убитых в этой войне, ибо они христиане и притом хорошие люди, я это испытал на себе, когда был во Франции. Остальными деньгами за то, что вы такие добрые, живите сами и помогайте бедным.

Похоронив солдата, Рачковский так и не решился завладеть кладом, справедливо опасаясь, что власти отберут его.

Прошло несколько лет. Сын Рачковского, Юлиан Станиславович, слышавший все разговоры Иоахима с отцом, «по не зависящим от него обстоятельствам должен был переселиться на житие в Вятскую губернию». (В таких выражениях принято было обозначать в ге времена политическую ссылку.) Вернуться в родные места Рачковскому-младшему разрешено было, когда ему исполнилось уже 70 лет. Тайну о золоте, зарытом у двух дубов, ОН хранил все эти годы.

Не беремся судить, как могла бы завершиться эта история со спрятанным сокровищем где-то еще, а в нашем случае она кончилась так. Рачков-ский отправил в Петербург докладную записку о кладе на имя министра земледелия и государственных имуществ. Ни министр, ни министерство не ответили ему. Ответ пришел наконец от императорской Археологической комиссии, которая извещала, что сообщение его «принято к сведению». На последующие обращения с предложением своих услуг, с просьбой начать раскопки комиссия просто не отвечала.

Кто-то надоумил старика обратиться к почетному председателю Археологической комиссии графине Прасковье Сергеевне Уваровой. Он так и сделал. В октябре 1895 года получен ответ: «Ни Петербургское археологическое общество, ни Московское — никто из нас не пускается в такие дела, ибо мы по уставу преследуем только ученые цели, предоставляя кладоискательство частным лицам или правительству».

Старик не сдавался. Он продолжал писать во все инстанции и стучаться во все двери, пока министерство внутренних дел не дало ему разрешение на раскопки сроком на год.

С того далекого дня, когда солдаты торопливо забрасывали землей свою нечаянную находку, прошло восемьдесят пять лет. Берега, каждую весну заливаемые Березиной, изменились неузнаваемо. Да и самого места, где когда-то стояли два дуба, найти было уже невозможно.

На свои скудные средства старик нанял нескольких землекопов, те покопали выборочно в двух-трех местах, потыкали землю железным щупом. На том все и кончилось.

Примерно в то же время, когда землекопы ходили со щупом вдоль берега Березины, один из наполеоновских ветеранов, которому было уже за сто, рассказывал журналистам в Париже, как маршал Ней поручил ему переправить через Березину повозки с золотом французского казначейства. Мост, наскоро построенный из разобранных домов близлежащей деревеньки, не выдержал тяжести орудий отступавшей армии и рухнул…

Не на одну ли из этих повозок наткнулись солдаты 14-го егерского полка в то ненастное осеннее утро? Никто не знает. Может быть, история эта будет еще иметь продолжение и более удачный конец.

(Александр Горбовский, Юлиан Семенов. Закрытые страницы истории. — М.: Мысль, 1988)

ВЕРСИЯ ВТОРАЯ: СЕМЛЕВСКОЕ ОЗЕРО

Обоз остановился в лесу. Смолкли скрип колес и чавканье копыт по грязной снежной каше. Уланы конвоя сразу задремали в седлах. Солдаты-обозники поплотнее закутались в пеструю смесь всевозможных одежд. Остановка длилась недолго. Короткий приказ — и снова одна за другой тронулись вперед повозки, фуры, телеги, кареты. Переваливаясь через придорожную канаву, заваленную ветками и тонкими стволами осин, они въезжали в узкую просеку.

Просека выводит к маленькому лесному озеру.

Прямо от кромки леса начинается сплавина — плотно связанный из стеблей и корней плавучий берег. Он колышется под ногами солдат, и на черной поверхности озера возникают едва заметные волны.

Стучат топоры. Солдаты гатят сплавину. Саперы собирают плоты. Два плота уже плавают по поверхности озера. Идет промер глубины. На берегу — группа старших офицеров. Впереди высокий смуглый генерал в черном плаще.

— Мой генерал! — перед генералом стоял молодой офицер, который только что спрыгнул на берег с плота. — Глубина озера на середине пятьдесят футов, у берега — тридцать пять футов. На дне, по-видимому, толстый слой ила, толщина двадцать футов…

Вдруг лес наполнился сдержанным гулом многих голосов. На просеке послышались возгласы возниц и скрип колес. Ближайшие к берегу повозки подались в сторону, и на опушку выехала кучка всадников во главе с Наполеоном.

Смуглый генерал, высоко поднимая длинные ноги в ботфортах, подошел к императору.

— Все сделано, сир.

— Что сделано? — почти выкрикнул император.

— Все готово. Глубина озера пятьдесят футов, и на дне много ила.

— Начинайте.

Наполеон круто повернул коня и в сопровождении свиты ускакал.

Простуженным голосом генерал выкрикнул команду. Солдаты, толпившиеся вокруг плотов, потащили их к воде, проваливаясь и оступаясь. Началась погрузка. Артиллерийские запряжки въезжают с гати прямо на огромный плот. Солдаты сбрасывают в воду тяжелые тюки в грубой холстине.

Через час все было кончено. Поверхность озера успокоилась.

НУЖНЫ ЛИ ПОИСКИ

…Итак, может ли Семлевское озеро хранить в своих глубинах московские трофеи Наполеона?

19 октября 1812 года армия Наполеона покидала Москву. Значительно выгоревшая и покинутая большинством жителей Москва нанесла этой армии незримый и неожиданный удар. Без продовольствия, без регулярного снабжения, наполеоновская армада пьянствовала и мародерствовала. Выступившие из Москвы интервенты были обременены гигантским обозом, везли с собою много золотых и серебряных изделий, ценной посуды, тканей, мехов… «После полудня, — пишет в своих мемуарах сержант Бургонь, — мы двинулись в поход… Вскоре мы очутились среди множества повозок… Они шли в три-четыре ряда, и вереница тянулась на протяжении целой мили». Сержант пишет, что среди прочих ценностей, найденных в подвалах сгоревших московских зданий, он нес в своем ранце даже обломок обшивки креста с московской колокольни Ивана Великого (Пожар Москвы и отступление французов, 1812 год. Воспоминания сержанта Бургоня. Изд. А. С. Суворина. Спб., 1989, с. 61). Крест этот был сделан из дерева, окован серебряными золочеными полосами и удерживался несколькими также золочеными цепями. «Рабочая команда, плотники и другие были отряжены снять этот крест, — пишет Бур-гонь, — для перевезения его в Париж в качестве трофея». Сняты были и золоченые орлы с вершин кремлевских башен. Таким образом, кроме личных трофеев, обоз отступавшей армии имел и трофеи, которым придавалось особое, символическое значение. Мемуары этого сержанта, как и многих других участников похода в Россию, не оставляют сомнений, что из Москвы в 1812 году были вывезены большие ценности.

После ожесточенного сражения при Малоярославце, то есть 25 октября 1812 года, положение отступавших стало настолько тяжелым, что, как свидетельствует вюртембергский военный врач Г. Роос, «отдан был приказ поджечь и отдать в жертву пламени все, что будет оставлено на месте» (Генрих Роос. С Наполеоном в Россию. — М.: Сфинкс, 1912, с. 193). При этом были взорваны даже громоздкие фуры со снарядами. 1 ноября обоз понес новые потери, на этот раз в результате нападения казаков. «Казаки… напали 1 ноября на обоз и имели некоторые успехи», — признавал в своих мемуарах Арман де Коленкур. На следующий день, когда отступавшая армия достигла района Вязьма — Семлево, положение стало для нее настолько угрожающим, что, по свидетельству того же Рооса, в Вюртембергском корпусе приказано было даже снять с древков знамена и раздать наиболее здоровым и выносливым солдатам, которые должны были спрятать их либо в своих ранцах, либо обмотав вокруг тела. Имелись и другие причины, побуждавшие Наполеона сократить обоз своей армии. Из-за утомительных переходов, постоянных схваток с русскими войсками и партизанами, а также по недостатку корма количество лошадей значительно уменьшилось. Кроме того, нужно было везти с собой множество раненых.

Все это указывает на такую поспешность отступления, на такое бедственное положение отступавших и на такое осознание ими грозящей опасности, что возможность уничтожения трофеев представляется вполне реальной.

Снаряды взрывали, повозки жгли, а те из них, при которых еще сохранились лошади, предоставляли раненым. Следовательно, надежд на доставку трофеев в Париж не оставалось. Но чтобы сделать недоступным противнику большое количество ценностей, их нужно было, конечно, не взорвать, а лишь утопить, причем не в мелкой речке, какие попадались на пути отступления, а в достаточно глубоком водоеме. Им, видимо, и оказалось Семлевское озеро…

Итак, обоз с большими московскими ценностями мог быть столь же реальным, сколь и сами обстоятельства, побудившие Наполеона и его штаб к решительному ускорению бегства из России. И если армия вынуждена была взрывать боеприпасы, заведомо ослабляя свою способность к сопротивлению, то необходимость избавиться от крайне обременительного груза, требовавшего сильной охраны, представляется очевидной.

Мы думаем, что есть все основания считать Семлевское озеро хранилищем московских трофеев Наполеона, и поиски этих трофеев заслуживают самой активной поддержки.

(М. Баринов. Загадка Семлевского озера. Тайны веков. — М.: Молодая гвардия, 1978)

ПОПЫТКИ РАЗГАДАТЬ ЗАГАДКУ КЛАДА НАПОЛЕОНА

Точных сведений о том, что именно в Семлевском озере оставил Наполеон свои трофеи, история до нас не донесла. Да это и понятно: ведь операция проходила в строжайшей тайне. И все же кое-какие слухи об утопленных сокровищах начали расползаться по земле. Самому императору судьба не предоставила возможности вновь посетить смоленские леса, а вот искателям кладов семлевская легенда не дает покоя уже много-много лет. Еще. в прошлом веке здешняя помещица Плетнева в надежде укрепить свое финансовое положение попыталась отыскать легендарный клад в озере, но его воды не пожелали делиться золотом с и без того богатой землевладелицей.

Несколько лет назад очередную попытку разгадать загадку клада Наполеона предприняла группа молодых энтузиастов из Москвы и других городов. Различные конструкторские бюро разработали приборы и устройства, которые предназначались для помощи водолазам и аквалангистам. Но с чего начинать работу?

Первыми в дело включились геофизики: они измерили магнитное поле над водной поверхностью. Результаты разведки обнадеживали: приборы показали, что в некоторых местах на дне встречается металл. Но что это — царская карета времен Отечественной войны 1812 года или фюзеляж самолета, рухнувшего в озеро в годы Великой Отечественной войны, приборы сказать не могли.

Поиск осложнялся тем, что озерное дно покрыто многовековым слоем ила, толщина которого кое-где достигала шестнадцати метров. Чтобы уточнить месторасположение металла, участники экспедиции начали «прощупывать» дно и измерять электрическое сопротивление между щупами, находящимися в каком-то десятке сантиметров друг от друга. В некоторых местах оно оказалось очень низким. Это означало, что расположенные на дне, под щупами, объекты обладают хорошей электрической проводимостью. Иными словами, подтверждалось наличие здесь металла. Стало быть, имел смысл пробиваться сквозь ил, чтобы поднять неизвестный металл.

Немало металлических предметов извлекла группа из озера, но никакого отношения к императорскому кладу они не имели. И все же надежды оставались: химический анализ проб озерной воды свидетельствовал о том, что в ней содержится в десятки раз больше золота и серебра, чем в воде других окрестных озер. Поиск продолжался много месяцев. Работы порой приходилось вести при тридцати-,-а то и сорокаградусных морозах, когда озеро сковывалось могучим панцирем льда. Сколько было прорублено в нем майн, сколько раз водолазы погружались в свинцовую воду, сколько пришлось исходить им по дну, устланному иловым ковром… Но тайна, рожденная студеными ноябрьскими днями 1012 года, продолжает оставаться тайной. А быть может, сокровища покоятся в каком-либо из соседних озер?

(С. И. Венецкий. Где клады зарыты? — М.: Знание, 1989)

 

10. ЗОЛОТО КОЛЧАКА

Клад (а вернее, клады) Наполеона до сих пор не найдены, как не найдены и несколько других военных кладов. К ним, например, относится клад полковника русской армии Икатурова.

…В годы первой мировой войны казначей полковник Икатуров отнял у турецких войск бесценное церковное имущество, награбленное ими в христианских монастырях и храмах: золотые оклады икон, монеты, бриллианты (некоторые — от 70 до 80 карат!) и т. д. Но военное счастье переменчиво. Через несколько дней отряд Икатурова сам оказался окруженным турецкими войсками в горах Армении и почти весь погиб. Чтобы сокровища не достались врагу, полковник сложил их в два больших тюка и зарыл на склоне горы.

«Клад Икатурова» пытались искать не раз. В начале 30-х годов там побывала экспедиция английских искателей сокровищ. Повторная экспедиция должна была состояться в 1939 году, но начавшаяся вторая мировая война помешала этому.

Так же безвозвратно потерянной оказалась и золотая казна 10-й русской армии, зарытая в 1915 году, когда армии угрожало окружение, где-то в районе Каунаса. Тайна места захоронения клада была доверена нескольким офицерам. Но все они погибли, не успев никому передать ее.

Не найден до сих пор и знаменитый клад адмирала Колчака. Именно с историей поисков этого клада мы и хотим более подробно познакомить читателей.

…Внешне это дело ничем не отличалось от десятков и сотен других дел из архива бывшего КГБ бывшей Эстонской ССР: стандартные папки из пожелтевшего (и весьма рыхловатого) картона с грифами «Секретно» и «Строго секретно».

Отличалось же — формулой обвинения, уникальной в своем роде.

Представьте: Москва, осень 1941 года. Сражения на подступах к столице и, знаем уже (хотя бы по фильмам о милиции), стремительный ход всякого следствия: при малейшем сомнении единообразные приговоры — ВМН, ВМН, ВМН (высшая мера наказания). А тут…

Распоряжение об аресте гражданина П. отдает замнаркома внутренних дел Абакумов (которому еще предстоит стать начальником СМЕРШа, а затем министром ГБ).

Соответствующее постановление выносят тоже весьма высокопоставленные лица — и. о. начальника 2-го спецотдела НКВД СССР Кузьмин и старший комиссар того же отдела Евланов.

Утверждающую санкцию накладывает и. о. прокурора СССР Бочков.

Заключение о передаче дела особому совещанию подписывает начальник отдела по надзору за милицией Прокуратуры СССР Руденко (через несколько лет он станет главным обвинителем Союза на Нюрнбергском процессе, а затем Генпрокурором СССР).

А в итоге — статья 169 ч. 2 УК РСФСР, то есть просто-напросто мошенничество, увенчанное (по предложению Руденко)… пятью годами ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей). Чудеса…

И хоть бы «своего спасали» — какого-нибудь видного госдеятеля, артиста, ученого… А то ведь рядового гражданина из Эстонии (которая лишь за год до того стала советской республикой).

Пора назвать имя: Пуррок Карл Мартынович, 1893 г. р.; в 1910 году выехал с родителями из Эстляндской губернии на Алтай (напомним: по инициативе П. А. Столыпина раздавались тогда за Уралом БЕЗВОЗМЕЗДНО стопные, лесные, луговые угодья, и тех же, к примеру, эстонских поселений за несколько лет по России выросли десятки).

В начале июня 1919 года «колчаки» мобилизовали Карла Пуррока. Был сперва рядовым, а после, учитывая, что еще на эстонской родине хаживал в так называемое министерское училище, повысили до фельдфебеля, по должности же — до старшего писаря 21-го пехотного запасного полка. К октябрю белым пришлось туго: отступали от Барнаула через Омск в Новосибирск, а красные шли по пятам, то и дело норовя взять этот арьергардный полк в окружение. К тому соблазнял и обоз — более 100 подвод. Что в обозе? Солдатское обмундирование, боеприпасы, провиант, сбруи, седла, уздечки, подковы — причем с расчетом обеспечения всей адмиральской армии.

Но только два человека во всем полку знали, что среди прочего груза имеются и ящики с золотом. Только двое: комполка Жвачин (по некоторым документам из «дела» — Жвакин) и старший писарь Пуррок.

По его объяснениям, события далее развивались так.

В конце октября поздним вечером, примерно пять верст отойдя от станции N., полковник приказал нескольким обозным попридержать своих лошадушек, а самим пересесть на другие подводы и двигаться дальше.

На лесной поляне остались четверо: полковник, писарь и двое солдат. Тут уже были кем-то заранее выкопаны четыре большие ямы. «Братцы, — молвил комполка. — Надо схоронить кое-какое барахлишко».

В одну яму уложили оружие, в том числе довольно много новых револьверов системы «наган», в другую — лошадиную амуницию (подковы, седла и пр.), в третью — солдатские шинели и подметки…

В четвертую же, утверждал Пуррок, СЛОЖЕНО БЫЛО 26 ЯЩИКОВ, В ОСНОВНОМ ПО 2 И 4 ПУДА, НЕСКОЛЬКО ПО 1 ПУДУ, ИЗ НИХ 8 С ЗОЛОТОЙ МОНЕТОЙ, ОСТАЛЬНЫЕ СО СЛИТКАМИ. И поскольку до края ямы оставалось еще сантиметров 60–70, то затолкали туда и убитую лошадь, имея в виду, что ежели кто начнет тут копать, то, завидя скелет, бросит.

После окончания операции полковник скомандовал Пурроку и солдатам догонять свою часть. Но буквально через несколько часов на них наткнулись красные, завязался бой: сперва убило одного солдата, потом другого, а на следующий день всех остальных окружили и взяли в плен. Полковника сразу куда-то увезли, и больше Пуррок его не видел. Сам же писарь назвался крестьянином, мобилизованным с лошадью. Красноармейцы к нему расположились, месяц он с ними пробыл (опять-таки в писарской должности) и был отпущен домой. В марте 1922 года Пуррок выехал на историческую родину (по межправительственному договору меняли тогда массово всех желающих российских эстонцев на эстонских россиян), поселился в городе Тюри, взял в аренду участок земли…

Верить ли нам сегодня этому сюжету, изложенному более полувека назад на лубянских допросах? А почему бы и нет?

В 1930 году Карл Пуррок делится великой своей тайной с родичем Аугустом Лехтом, таллиннским инженером. Тот вскидывается: ехать! отыскать! «Путешествие в страну большевиков», совершенное Пурроком и Лехтом в 1931 году, весьма широко освещено в материалах дела: тут двое участников, и оба порознь дают показания. Но результат один и тот же: места захоронения золота установить им НЕ УДАЛОСЬ. Причины этого, в принципе, сводились к изменению облика района. В 1919 году рос там сплошной лес, а в 1931 — лишь мелкий кустарник. Все приметы, пни, какие запомнил Пуррок, исчезли. Правда, уйму полусгнивших пней они обнаружили и даже какие-то гнилые подошвы на глубине около четверти метра, но это были все их находки в первый день.

А дальше пошла какая-то чепуха… В тот день они рано решили прекратить поиски, как объяснял Лехт, из-за страшной жары. Отправились в ближнюю деревню — переночевать, но по дороге Пуррок вдруг обнаружил потерю… бумажника со всеми деньгами и документами, в том числе с загранпаспортом. Вернулись, искали, но все было бесполезно, и пришлось им той же ночью получать временное удостоверение, мчаться в Москву, там через НКИД оформлять возвращение в Эстонию.

Что тут, на наш взгляд, полностью согласуется с правдой? Перемены на местности. Известно, что в жирном черноземе (а именно таков характер здешней почвы) пни березы сгнивают за 5—6 лет, а хвойных деревьев (пихты, например) за 10–12 лет.

А что не согласуется? Думаем, стало им ясно, что тайком с почти открытой теперь местности клада не достать.

Словом, в тот раз золота они не нашли.

Через несколько лет предпринимается Пурро-ком новая попытка. Но теперь с помощью хитроумного аппарата конструкции Митова, немецкого инженера болгарскою происхождения.

Об этой попытке тоже много ПОКАЗАНО на следствии. О том, как сумели Пуррок и Лехт заинтересовать своей историей богатого берлинского адвоката Кейзера, а тот свел их с Митовым. В 1934 году эта пара приехала в Таллинн, имея с собою 18-пудовый прибор, что, конечно, не укрылось от местной прессы, и в парке Кадриорг были даже проведены сеансы поисков золота, впрочем, безрезультатные. Еще узнать можно из показаний, что Кейзер выезжал в Москву, в Кредит-бюро, подписал там договор, по которому СССР отходили 75 процентов, а поисковикам остальные 25 процентов клада (если найдут), получил разрешение на «операцию», вернулся в Таллинн. После этого немедля отправили аппарат в Москву, а вслед за ним выехали туда же Пуррок и Митов.

Поселясь в недешевом отеле, ждали они прибытия аппарата больше месяца и дождались… аккурат ко времени, когда в Сибири засквозили морозы, упали снега. Так что в конце ноября несолоно хлебавши Пуррок отъехал в Таллинн, а Митов с аппаратом в Берлин.

Далее из показаний явствует, что несколько последующих лет Пуррок неоднократно порывался войти в контакт с генконсульством. Лехт от его имени строчил просьбы о въезде в СССР, предложения о сотрудничестве, но все как-то впустую. Отмахивались наши инстанции. И лишь после вхождения Эстонии в состав СССР на Пуррока и его компаньона было наконец обращено внимание. Попутно в поле зрения органов оказался еще один кладоискатель — Юри Соалисте: у него была целая обойма адресов различных кладов на территории СССР. Наконец, после серии допросов, куда Пуррок, Лехт и Соалисте приглашались поначалу лишь в качестве свидетелей, сжатое резюме руководства НКВД СССР в виде служебной записки легло на стол замнаркома внутренних дел СССР, комиссара госбезопасности III ранга Кобулова.

В сущности, именно с этого момента возникает «дело Пуррока». Еще формально не обвиняемого, но уже попавшего в жернова розыска, И пишет замнаркома размашисто зеленым карандашом наискось документа: «Вызовите Пуррока в Москву вместе с оперативным работником. Направьте на место для поиска золота совместно с начальником УЫКГБ тов. (нрзб. — Авторы). Результаты доложите. 4.6.41 г. Кобулов».

6 июня 1941 года на том же листе почерком помельче: «Тов. Борщеву. Прошу Вас организовать реализацию указания тов. Кобулова. Федоров».

7 июня 1941 года на том же листе, но еще скромнее: «Тов. Корниенко! Поручите тов. Шостакову заняться этим вопросом. Заготовьте запрос о Пурроке. Проследите за прибытием. Встретьте его и доложите мне. Борщев».

И в тот же день аккуратненько в уголке: «Шестакову. Исполнить. Корниенко».

Пуррока встретили, поселили в гостинице. А 9 июня 1941 года в сопровождении офицеров ГБ Кузьмина и Митрофанова он уже отбыл поездом Москва — Иркутск навстречу своей судьбе.

Начиная с 14 июня Кузьмин вел дневник, где ежедневно подробнейшим образом излагал ход событий. Дневник этот приложен к делу, точнее, к той части дела, которую не только обвиняемым, но даже прокурорам и членам особого совещания видеть не полагалось. В отдельной папочке с грифом. Перепечатанный в те еще времена, дневник занимает ни много ни мало 30 машинописных страниц. Дадим оттуда несколько извлечений.

«14.6.41 г. За 10, 11 и 12 июня. В поезде в разговоре с Пуррок (фамилию автор дневника не склоняет. — Авт.) уточнял, по каким путям отступала армия Колчака.

В разговоре со мной Пуррок очень часто говорил о плохом состоянии своего здоровья, что ему нужно серьезно лечиться. Я такие разговоры всегда сводил к тому, что все зависит от него, если будет обнаружено то, за чем мы едем, то он не только будет обеспечен лечением, но и вообще вознагражден. Пуррок после таких разговоров оставался очень доволен, так как видно по всему, что его интересует в первую очередь вознаграждение.

Пуррок мне сообщил следующие ориентировочные данные.

1. Отступление шло от района Новосибирска до ст. N.

2. Шли параллельно ж. д. пути с северной стороны полотна.

3. На ст. N пересекли ж. д. полотно и стали двигаться в южном направлении от железной дороги.

4. В 4–5 км от станции был закопан клад.

5. Когда закопали клад и пошли дальше, полковник Жвакин крикнул Пуррок; «Запишите: 5-я дорога от просеки вправо».

6. «Я, — говорит Пуррок, — когда уходил, то заметил, что мы закопали клад между трех пихт, а на них была повалена береза. В 1931 году, по моему мнению, я эту березу нашел, она имела такой же наклон (в северную сторону), но была наполовину сломана, пихт и пней я не обнаружил.

13 июня в 5 часов 30 минут по местному времени мы подъехали к ст. N, сдали вещи в камеру хранения, а сами отправились на место, где Пуррок с Лехтом были в 1931 году».

В тот же день Кузьмин разыскал старые карты, выяснил фамилии старожилов, знающих все проселочные и трактовые дороги и таежные тропы, спорил с Пурроком, поскольку пришел к выводу, что тот путает стороны железной дороги, заручился поддержкой НКВД и т. д. и т. п. В общем, запись событий этого дня заняла шесть страниц.

14 июня. «Всю ночь шел сильный дождь, утром прекратился. Дул сильный северо-западный ветер, на улице грязь, дороги размыло, но мы решили идти на поиски. Взяли с собой компас, рулетку, папку с бумагами и на всякий случай лопату и топорик».

Тут начались сомнения. Местный оперуполномоченный, знаток окрестностей Кротов разошелся с Пурроком в определении маршрута отступления Колчака. Много было споров. Цитата: «Пуррок подавлен, волнуется, плачет. Мы чувствуем, что он совершенно дезориентирован и не знает, что делать». Отшагали они в тот день 20–25 километров.

И вот что интересно: Кузьмин ежедневно через местное отделение НКВД отправлял в Москву подробное сообщение о ходе поисков.

15 июня. Очень подробный отчет о встрече со стариком Литвиновым, указавшим, где была первая просека (а надо было найти 5-ую дорогу от первой просеки). Установили вроде бы девять дорог. По всем рассказам и толкованиям была составлена «Примерная схема тракта с таежными дорогами, где проходила отступающая армия Колчака».

«Пуррок сегодня никакого участия в работе не принимал, лежит в постели в гостинице, заболел, не может ходить. В больнице ему сказали, что у него грыжа, прописали разные лекарства. Вечером с Митрофановым еще раз устроили Пуррок основательный допрос. Он совершенно как будто пришиблен. Я, говорит, даже сейчас себе не верю, что в 1931 году был с Лехтом на том месте, где зарыли клад, т. к. сейчас здесь все резко изменилось. Опять плачет, думает, что ему не верим».

Кузьмин намечает большой (на две машинописные страницы) план назавтра.

16 июня. Запись за этот день открывается фразой: «Сегодня мы окончательно убедились, что не Пуррок нам показывает, где зарыт клад, а я и Митрофанов ищем место при слабой и иногда противоречивой консультации Пуррок».

И дальше — мучительные размышления над вариантами поиска. Изучение карт, беседы со старожилами приводят Кузьмина к выводу о трех возможных путях отступления. Вроде бы отыскивается наконец и 5-я дорога. Отмечает: «Эта пятая дорога имеет все приметы, что здесь раньше росли крупные пихты, кедр, береза и осины, чего нет на других дорогах. Найти какие-либо углубления, которые указывают на осадок почвы, нам не удалось, т. к. очень густая и высокая трава, цветы и папоротник все сглаживают… Очень страдаем от мошкары, комаров и особенно лесных клещей».

Продолжается сбор сведений от местных жителей, вычерчиваются схемы и т. д. В плане на 17 июня, в частности: «Через НКВД подобрать трех землекопов для работы с разведочной группой инженеров (3 чел.)».

Намечено рыть шурфы глубиной 0,75 метра в три линии. Семистраничная запись 16 июня кончается словами: «Ну, пора спать. Время 1 час 15 минут, по небу ходят тучи, дует северный ветер».

17 июня. «Весь день размечали, где копать шурфы.»

18 июня. «Начать шурфовку не удалось, поскольку всех рабочих неожиданно мобилизовали на один день для выполнения «спецзадания».

Пуррок по-прежнему болен — воспаление грыжи, температура. Заболел и Митрофанов — у него 30 гр. С.»

19 июня. «Приступили к шурфовке».

20 июня. «Весь день шел сильный дождь, рабочие отказались копать, т. к. заливает».

21 июня. «Сегодня весь день проводили шурфовку. Ничего не обнаружено».

22 июня. «С 7 утра до 6.30 вечера проводили шурфовку. Никаких признаков того, что мы ищем. Пришли в гостиницу, узнали о нападении на СССР Германии».

23 июня. «Утром в 7 часов пришли 4 чел. рабочих, заявили, что они идти сегодня не могут, т. к. им прислали повестки явиться в военкомат. Рабочих найти невозможно. Дал телеграмму в Москву».

На этом дневник обрывается.

А дальше было то, с чего начинался этот очерк. Пуррока вернули в Москву, отправили в Бутырку, и закрутилось уголовное дело «по обвинению его в обманных действиях, причинивших ущерб государству».

После всех перипетий: «Обвиняется в том, что с целью пробраться в Москву и др. города Союза ССР неоднократно подавал заявления генеральному консулу СССР о том, что будто им в 1919 году при отступлении армии Колчака зарыто около 50 пудов золота, однако местонахождение клада не указал, явно злоупотребив доверием. Действия Пуррок по розыску этого клада, поездка в Берлин (признал-таки на допросе, что ездил туда по предложению Кейзера для знакомства с аппаратом. — Лвт.), его связи с Кейзером и Митовым подозрительны на шпионаж.

Дело подлежит направлению в Особое совещание при НКВД Союза ССР.

4 декабря 1941 года».

Срок ему дали, а точнее говоря — спрятали (до лучших времен?) в один из саратовских лагерей, там он и умер в 1942 году.

А что с кладом? Судя по материалам дела (там есть отметки 50-х годов), он все еще не найден.

(Владимир Пооль, Михаил Рогинский — «Совершенно секретно» 1992, № 11)

 

11. НЕ ИЩИТЕ СОКРОВИЩА В НЕСВИЖСКОМ ЗАМКЕ. ГДЕ ОНИ, ЗНАЕТ РАДЗИВИЛЛ

Не в первый раз предпринимается попытка отыскать легендарные сокровища князей Радзивиллов. Несколько тонн золота в слитках, золотые фигуры 12 апостолов, усыпанные драгоценными камнями, и другое — все это исчезло в 1812 году и до сих пор покоится где-то в белорусской земле. Сокровища искали в прошлом веке; дважды (в 1916 и 1941 годах) территорию Несвижского замка, резиденцию Радзивиллов, перекопали немцы. Безрезультатно. Теперь в подвалах Несвижского замка роют землю земляки.

Это обстоятельство и встревожило известного в Беларуси предпринимателя Вадима Радзивилла, который уполномочил автора этих строк сделать следующее заявление. Никаких сокровищ под замком в Несвиже нет. Они действительно существуют, но находятся совершенно в другом, «неожиданном», по словам Радзивилла, месте.

Как утверждает Радзивилл, он знает точное место, где спрятаны сокровища, и даже видел их. Отыскать фамильные ценности знаменитых магнатов помог ему медиум. Радзивилл, отыскав их, даже отделил фрагмент от одною из золотых слитков, чтобы показать специалистам. Это стоило ему впоследствии больших неприятностей, так как золотом с необычным химическим составом активно заинтересовались представители криминального мира. Радзивилл, по его словам, еле отбился от них, заявив, что этот кусок благородного металла ему привезли из-за границы.

По этой причине удачливый кладоискатель и не решился использовать свою находку — это могло стоить ему жизни. Радзивилл даже попросил медиума «закодировать» его так, чтобы он даже под пыткой не смог назвать место, где спрятаны сокровища, посторонним. Освободить его от «блока на памяти» может теперь только тот медиум.

Как заявил Радзивилл, он согласен указать место, где спрятаны сокровища, официальным властям, но при соблюдении ряда условий. Главное из них — решение судьбы сокровищ при участии всех ныне живущих наследников знаменитого рода. Так как ценности Радаивиллов — это не безымянный клад, то потомки знаменитого рода имеют право голоса при определении их будущего.

Выступить же с этим заявлением Радзивилла заставила активность нынешних поисковиков. Он опасается, что они в замке «все перекопают, разворотят» и даже в приступе «золотой лихорадки» могут решиться вскрыть саркофаги, где покоятся останки знаменитых князей. Один раз это уже было сделано: в 1924 году их вскрывали большевики, искавшие тайну сохранения тела Ленина (останки Радзивиллов сохранились на удивление хорошо). Уже тогда большевики убедились, что никаких сокровищ в саркофагах нет. Но вряд ли это может остановить современных исследователей. Одновременно с прессой Радзивилл сообщил о своем намерении представителям властей, среди которых, по его словам, «первые лица государства». Сделал он это, чтобы избежать «ненужного внимания» со стороны различных структур, как правоохранительных, так и их антиподов. Иначе «хвост за мной ходил бы даже в туалет».

(Анатолий Дроздов. — «Рэспублiка»)