Когда меня притащили в камеру и бросили на пол, я много времени пролежал, не двигаясь. Трое моих сокамерников тоже лежали на полу. Тишину нарушал чуть слышный стон. Кто стонал, я распознать не мог.

Боль была страшная. Мое тело словно превратилось в сплошную рану. Мне было трудно определить, что болело сильнее: голова, спина, живот, ноги или руки. Мне казалось, что у меня болят мозги, но этого просто не могло быть, но… мозги болели. Мне хотелось быстрее забыться, уснуть. Наконец, я заснул.

И мне приснился сон.

Мои руки связаны, в спину меня толкают четверо воинов. Оглянувшись, я вижу, что это не воины, а следователи. Именно они поочерёдно избивали меня в первый день ареста. Они толкают меня острыми пиками и заставляют подниматься вверх к татаро-монгольскому хану, который сидит высоко на золочёном троне. А трон поставлен на самую верхушку пирамиды, построенную из черепов. По бокам трона стоят два татарина-телохранителя и держат в руках кривые сабли. Сзади хана стоит слуга с опахалом. У подножия высокой пирамиды также стоят татары-стражники: в одной руке у них – кривая сабля, в другой – блестящий металлический щит.

Самоё страшное – это черепа. Я должен по черепам подниматься к хану. Я наступаю на черепа и… О, ужас!!! Это уже не черепа, а человеческие головы, и они живые. Я наступаю на голову, а ее глаза смотрят на меня. Каждый шаг даётся с большим трудом. Ноги не слушаются меня. Я медленно поднимаюсь к вершине пирамиды. И вдруг замечаю, что это не просто живые головы, а каждая голова – голова Николая Ивановича. Глаза Николая Ивановича моргают, губы чуть шевелятся, он что-то говорит. Я слышу: “…иди, не бойся наступать на меня. Я мёртв. Мне отрезали голову по приказу татарского хана”. Я не могу идти дальше, не смотря на то, что в мою спину упирается острие пики. Голова моя наполняется ужасом, ноги подкашиваются. Я падаю, скатываюсь вниз, и … просыпаюсь. Сердце у меня так бьется, словно хочет выскочить из груди.

Я оглядываюсь и вижу, что все еще лежу на полу. Вспоминаю последний допрос. Тело моё по-прежнему наполнено болью.

Через некоторое время все сокамерники, и я в том числе, зашевелились и медленно, без посторонней помощи взобрались на нары.