Получив дневники, следователь некоторое время нас не беспокоил. По-видимому, изучал наши дневники. Каждый из нас постарался в своей писанине, ведь мы в тайне надеялись, что тетради приобщат к делу, и у потомков будет возможность узнать о судьбе своих родных.

Через сутки на допрос был вызван Николай Иванович, затем, минут через десять был вызван другой сокамерник, хотя Николай Иванович с допроса еще не вернулся. Через некоторое время был уведён и третий сокамерник. Я ждал своей очереди. Какой вид репрессивного конвейера заработал, мне предстояло узнать в самое ближайшее время. Наконец, пришли и за мной.

Я приготовился к новому продолжительному допросу. Когда я оказался перед следователем, он взглянул на меня и спросил:

– Иванов, будешь мне говорить всю правду? Я внимательно прочитал твои тетради. Ты ничего не написал по существу. Ты только изложил свои переживания в районной тюрьме. Учти, Иванов, меня всё это абсолютно не интересует. Я жду, что ты начнешь говорить мне правду. Итак, слушаю тебя.

– Мне нечего сказать Вам, гражданин следователь, – начал я отвечать. – Всё уже мною сказано. Оговаривать себя я не буду, так как ни в каких заговорах не принимал участие. Я чист перед государством. Я не…

Не давая мне договорить, следователь прервал меня:

– Всё, Иванов. Можешь не продолжать. Сейчас тебя отведут в «думное» место. Времени у тебя будет достаточно для того, чтобы ты нашёл нужные для следствия слова и привел необходимые факты.

И вызванный звонком конвоир вывел меня из кабинета и повёл по длинному широкому коридору. Когда шли, я обратил внимание на то, что в коридоре около дверей камер стояли надзиратели. Некоторые из них смотрели в глазки, следили, чем занимаются заключённые внутри камер. А дежурные старшие надзиратели наблюдали за рядовыми надзирателями. Карательные органы государства не доверяли своим рядовым работникам!

Конвоир подвёл меня к надзирателю, тот открыл передо мной дверь камеры (как я думал). Однако это оказалась не камера. Это была полая статуя, как раз по моему росту. Надзиратель поставил меня в эту статую и закрыл за мной дверь. Я остался в темноте. Ногами я пошевелить не мог, руки также не могли менять своё положение. Я мог только слегка вертеть головой вправо и влево. Воздух, однако, в этот «уютный персональный карцер» поступал. Сколько придется пробыть в этом карцере, тесном и темном, я не знал. Конечно, меня поместили сюда не на несколько минут. Следователь был знающим садистом, своё дело выполнял умело, порции наказаний распределял “справедливо” каждому арестанту.

Очевидно, и мои товарищи по несчастью тоже обрели свои персональные застенки-пытки. Вот она, инквизиция начала двадцатого столетия, изобретение репрессивного аппарата государства рабочих и крестьян.

Да, «думное» место заставляло мой мозг работать интенсивно. Я вспоминал уроки Николая Ивановича. Вспоминал об инквизиции церковников, которые уничтожали не только своих противников по вере, но и тех людей, которые владели каким-то богатством. Их богатство просто хотели присвоить, пользуясь для этого любым доносом.

А какое у меня богатство, кроме жены и детей? Зачем нужна государству моя смерть? Чем я мешаю? Ну, я умру и какая польза в этом? Какой смысл? Неужели, репрессивный аппарат, уничтожая меня, Николая Ивановича, других сокамерников-смертников, оправдывает своё существование? Должна же быть в этом какая-то идея, целесообразность? Мне было очень тяжело от этой непонятности, мой мозг пытался все осмыслить… Хотя я и старался ни о чем не думать, но мой мозг продолжал работать и анализировать все, что со мной произошло.

Стоять стало тяжело, очень тяжело. Боль появилась в руках, ногах, спине и груди. В голове тоже появилась какая-то тяжесть. Глаза я закрыл. В моём карцере всё равно не было света. Усилием воли, которая ещё оставалась в моём истощённом теле, я заставил себя думать о другом. Я стал вспоминать рассказ Николая Ивановича о том, что кто же у нас управляет государством.

– Слушай внимательно, – говорил Николай Иванович, – я не сразу понял, кто руководит нашим государством. Встречи в Москве с умными людьми здорово прочистили мои мозги от всякой “ереси”, которую всовывали в голову наши центральные газеты…

Как и кем была захвачена власть на Руси в октябре 1917 года, ты, наверное, понял сам. Власть была захвачена не русскими людьми, а инородцами. И почему у власти стал инородец, без каких-либо выборов народом, по матери – Бланк – Ульянов и он же – Ленин.

А ведь его привезли в запломбированном вагоне через территорию Германии в апреле 1917 года, эту перевозку, в страшной тайне от населения России и от населения Германии, организовал немецкий генеральный штаб. Вместе с Бланком приехали его сотрудники: Радомысльский (Зиновьев), Радомысльская, Е. Кан, А. Константинович, Е. Мирингоф, М. Мирингоф, Г. Бриллиант (Сокольников), Д. Розенблюм, И. Гоберман, А. Линде, М. Айзенберг, Ф. Гребеский, Равич и другие. Причём, этих других приехало очень и очень много. Подумай, Алексей Иванович, зачем эти инородцы нужны России?

Бланку помогал Лейба Давидович Бронштейн (Троцкий). И он тоже подделал свою фамилию, так легче было одурачивать русских рабочих и крестьян…

Николай Иванович продолжал:

– Ты, Алексей Иванович, как-то в разговоре со мной с возмущением прокомментировал убийство бывшего царя вместе с семьёй и прислугой. Так учти, Алексей Иванович, это было не убийство, это было мщение. Брат Бланка-Ульянова-Ленина Александр был казнён за покушение на царя. Поэтому от руководителя правительства рабочих и крестьян Бланка-Ульянова-Ленина поступило указание Янкелю Свердлову убить бывшего царя, его семью и прислугу, что он, Свердлов, и выполнил с большим усердием. Вот как в государстве рабочих и крестьян появился город Свердловск, как отметка о большой заслуге Свердлова.