Глава первая

— Дайте ка я на вас посмотрю, — сказала своим грубым голосом Елена Львовна, прогуливаясь между рядами по классу, походкой тюремного надзирателя. Никто, встретив эту женщину впервые, не сказал бы, что она учитель русского языка и литературы, потому что она производила впечатление человека сильного и властного, совершенно далекого от искусства. Такие же прически, как у нее носили обычно дамы, работавшие на рынках или на худой конец в магазинах поприличнее, эти же дамы имели такой же громогласный голос и манеру говорить. Как она оказалась здесь было, похоже, загадкой не только для окружающих, но и для нее самой.

— Выросли за лето, — заключила Елена Львовна в конце-концов и вернулась на свое место и добавила с какой-то злобной улыбкой, — как сорняки, — и разразилась смехом, напоминающим звук, который получается из пыльного мешка, если по нему бить палкой, — ха-ха-ха.

Почему-то никто кроме нее не рассмеялся. «Сорняки» смотрели на нее с недоумением, агрессией или скукой, уже успевшие привыкнуть к ее поведению. Некоторые не смотрели вовсе и Елена Львовна пресекла это. Она постучала кулаком по столу, требуя внимания к своей персоне.

— Виноградова, языком своим ты будешь улицы подметать, если не сдашь экзамены в конце года, — пригрозила она, испепеляя взглядом ту, кто посмел не смотреть в ее сторону. Девушка, к которой она обращалась ничуть не смутилась, прикрыла красивые болотно-зеленые глаза и с невозмутимым видом одарила Елену Львовну ответным, полным презрения взглядом.

— Где Польских, Виноградова? — поинтересовалась Елена Львовна у девушки, та только передернула плечами.

— Я ей не нянька, — спокойно бросила она и хотела уже отвернуться к своей соседке Герасимовой, с которой они до этого шепотом обсуждали какие-то свои дела, но гнев Елены Львовны настиг ее в виде огромной фигуры учительницы, нарисовавшейся перед столом.

— Марина, — строго начала Елена Львовна, — как ты разговариваешь с учителем? Оставь свое хамство за дверью.

— Я лучше сама там останусь, — буркнула Марина, глядя исподлобья из-под густой выбеленной челки. Елене Львовне прекрасно помнилось, что в июне, когда на трудовых работах, она видела ученицу в последний раз, волосы ее были черными и это добавляло масла в огонь ее закипающей злости. Женщина хотела что-то сказать, но в этот момент вышеупомянутая дверь открылась и на пороге появилась Польских. Маргарита. Главный предмет ненависти Елены Львовны, некоторых учителей, директора и доброй половины учеников. Ненависть не мешала любоваться Ритой и на мгновение все в классе замерли, как будто перед ними раскрылся тропический цветок с сильным дурманящим ароматом, который околдовал их, и теперь они жадно вдыхали ее красоту, как запах. Маргарита Польских была красива. О, да! Хрупкая точеная фигурка, которой позавидовала бы любая фотомодель, огромные глаза насыщенного вишневого цвета, полные губы, насмешливо приоткрытые в полу вздохе, черты, словно нарисованные тушью, аккуратно подстриженная по уши копна сияющих здоровьем волос. Ее изящное тельце было облачено в черную юбку-карандаш и рубашку под цвет глаз, эффектно подчеркивавшую цвет кожи, немного золотистый после недели на Мальте.

Брови Маргариты презрительно и недовольно изогнулись, когда она заметила, что Марина сидит с ее обычной фрейлиной Олей. Оля, поймав это выражение, в свою очередь, испепеляюще посмотрела на Марину, в эту минуту желая только, чтобы та исчезла и больше никогда не существовала. Все ее дружелюбие исчезло, как дым.

— Польских, почему ты опоздала? — набросилась на Риту Елена Львовна, двинулась к ней, покачивая своей внушительной фигурой. Девушка смотрела на нее смело и насмешливо, как будто видела перед собой большую неуклюжую птицу и ничего, кроме иронии это зрелище у нее не вызывало. По крайней мере, никакого уважения.

— Я проспала, — демонстративно зевнув, ответила Рита и прошествовала к свободному месту рядом с отличницей Машей и положила дневник на стол Елене Львовне, опередив женщину, которая только открыла щедро напомаженный рот, чтобы попросить об этом. Отличница Маша от такого поворота событий была не в восторге и, стараясь сделать это незаметно, она подвинула на свою половину тетради и учебник.

— В ПТУ отоспишься, — рассудила Елена Львовна, хотя каждый ученик маленького класса, в котором было всего четырнадцать человек, в глубине души догадывался, что если у кого-то из них и был шанс поступить в приличное учебное заведение, то этим кем-то была Рита. Потому что у нее были родители, а у родителей были деньги. И то и другое в классе было пределом мечтаний, все чаще несбыточных.

В ответ на ее слова Маргарита только загадочно улыбнулась, неотрывным гипнотическим взглядом глядя в глаза Елене Львовне. Отвратительная девица, — подумала про себя учительница, открывая журнал. Самое отвратительное было то, что Маргарита Польских была не только глупой красивой куклой, как некоторые ее подруги, а еще и начитанной и коварной «королевой». Этого титула она добилась не деньгами своего отца, который часто финансировал начинания их директрисы, а своими зубами и когтями, которые она умело пускала в дело.

Могла и глотку перегрызть. Это знали и Елена Львовна и Марина, и ее соседка Оля и даже отличница Машенька, каждый, присутствовавший в классе.

— С огорчением должна сообщить вам, что нас покинул Ваня Сидоров, — заглянув в классный журнал, без тени сожаления выдала Елена Львовна, поспешно отводя взгляд и стараясь не смотреть на Риту, — лучше бы какой-нибудь двоечник ушел вроде Якушева, — прибавила она, и вот эти слова были сказаны искренне. Дима Якушев, услышав свою фамилию, оторвался от соседа по парте и вскочил с места, рукой приглаживая растрепанные, давно не стриженые волосы.

— Что сразу Якушев!? — воскликнул он недовольно. По классу прокатилась волна улюлюканья и смешков. Даже сама Рита обернулась и посмотрела на него игриво-насмешливо, обычно на существование такой вши как Дима она внимания не обращала.

— А вот потому и Якушев, что от тебя никакой пользы, — пояснила Елена Львовна и сочла свое высказывание изысканным каламбуром, поэтому за ним последовало ее глухое «ха-ха-ха».

— Что ж, — перестав смеяться, продолжила она, встала с места и развела руками, как тамада или руководительница фольклорного ансамбля, несомненно, подошедшего бы ей куда больше, — добро пожаловать в десятый класс, дети.

В женском туалете на третьем этаже обшарпанного здания школы стояло такое задымление, что все младшие боялись туда даже заглядывать. Закон школы напоминал закон джунглей и с ним они были знакомы с самого первого класса, откуда уяснили себе, что этот туалет выбран старшеклассниками, как комната для курения, не смотря на нелепую комичную табличку на двери «курить в здании школы строго запрещено».

Рита прошествовала внутрь уверенной походкой королевы, а следом за ней, как подобает фрейлинам, как обычно просеменили Марина и Оля. Рита посмеялась над табличкой, помыла руки и запрыгнула на подоконник, доставая из кармана, дорогие сигариллы, на менее благородное курево она не разменивалась.

Марина присела на бачек унитаза, не без смущения, закуривая свои дешевые и неказистые. Оля же оперлась спиной на стену и попросила сигарету у Риты.

— М-м-м. Вишня, — сказала она, выпуская в воздух струйку дыма. Ее холодные голубые глаза томно скрылись за пушистыми ресницами, не нуждавшимися в туши. Определенно ей нравился этот вкус, но в отличие от Риты себе такой роскоши позволить она не могла.

— У отца отняла, — с некоторой долей гордости в голосе пояснила Рита и улыбнулась.

— Он знает, что ты куришь? — удивилась Марина, хотя ее родители, а точнее мать, воспитывавшая ее в одиночестве, тоже уже ничему не удивлялась.

— Да, — кивнула Рита, — мать не знает и не надо ей знать. Будет орать, как Львовна после диктанта, — девушки вместе рассмеялись. Рита обернулась на окно за своей спиной и ощутила, принесенный ветром в форточку запах ранней осени. Небо было таким чистым, что хотелось открыть окно и улететь.

— А тебе хорошо блондинкой, — вдруг перескочила Рита на другую тему, и голос ее прозвучал до отвращения фальшиво, но Марина этого не заметила. Она загордилась и даже покраснела от удовольствия и, конечно же, забыла сказать спасибо. Такая вещь, как элементарная вежливость, казалась Марине атавизмом. Знала бы она еще, что такое атавизм!

— Слушай, Ритка, — не сдержалась Оля, до этого обдумывавшая что-то свое и подняла на подругу глаза, напоминающие озера с чистой ключевой водой, метафора была забавной, если учитывать то, какую грязную душонку отражали эти озера, — а почему ты проспала? Кто тебе спать мешал? Егор?

— Мы расстались, — равнодушно бросила Рита и как-то криво улыбнулась, смяла сигарету в пальцах и выудила другую.

— Как? — захлопала глазами Марина. Она дунула на челку, которая отросла и мешала ей смотреть на подруг.

— А вот так, — Рита сделала страшное лицо, но потом рассмеялась, — он дурак. У меня теперь другой «мальчик». Мы познакомились на Мальте. Я не знала, что туда еще кто-то летает из нашей глуши…

— М-м-м, — протянула Оля, и ее смазливое личико загорелось любопытством, — как его зовут? Сколько ему лет?

— Любопытной Варваре нос оторвали, — хихикнула Рита, тряхнула головой и собиралась зажечь вторую сигарету, как дверь вдруг открылась. На пороге стоял мужчина, прилично одетый, в костюме, молодой, он смущенно, но в тоже время сердито посмотрел на троицу.

— Вы табличку не видели, красавицы? — спросил он недовольно.

— А вы не видели другую табличку, что это женский туалет? — сразу же осадила его Рита, даже с учителями предпочитавшая сохранять свои королевские привилегии и манеру общения, — вы дверью ошиблись.

— Я новый зам. директора, — представился мужчина слегка виновато, похоже, слова девушки, его немного смутили и сломали его решимость, — и хорошо, что вас застал я, а не Евгения Олеговна.

— Да, мне это тоже нравится, — усмехнулась Рита и спрыгнула с подоконника. Зам. директора почувствовал от нее какую-то угрозу и отступил на шаг.

— Как ваша фамилия? — поинтересовался он.

— Польских.

Он изменился в лице, потому что явно был осведомлен о том, кто такой богатый спонсор всех дурацких проектов, которыми занималась их школа и понимал, что потеря этого спонсора принесет школе темные времена, а его карьере быстрое и печальное завершение.

Звонок вырвал его из некоторого коллапса и он, напомнив им о том, что курение на территории школы запрещено, быстро ушел. Маргарита проследила за ним взглядом.

— Какой милашка, — заключила она и бросила так и не закуренную сигарету в унитаз, — скорее бы эта мерзкая старуха сдохла и он стал директором…

— Рита… — как-то испуганно пробормотала Марина, которую напугала агрессия, с которой были произнесены эти слова. Девушка обернулась и смерила ее презрительным и насмешливым взглядом, который как бы говорил «Кто открыл здесь свой ротик? Клоп, которого я могу раздавить. Ползи сюда, пока я благосклонна». И Марина «пополза» следом.

— Шестнадцать лет Рита, — звонко рассмеялась королева акульим ртом.

 

Глава вторая

На асфальтовой дорожке от ворот до крыльца высокого советского здания школы лежали первые разноцветные листья. Они напоминали плавленое золото и как будто светились в лучах ласкового осеннего солнца. Соня спрыгнула со ступенек и подняла один особенно красивый кленовый лист с земли и подняла его над собой, через дырочку в нем, глядя прищурившись, на светящийся в небе диск.

— Авдеева! — окрикнула ее с крыльца Даша и вот она уже стояла рядом. Девушка залюбовалась тем, как сияют рыжие слегка волнистые волосы Сони с легким чувством зависти. Ее темно-русая грива была совсем не такой привлекательной, да и вообще Даша была уверена в своей собственной заурядности настолько, что завидовала всему, что видела кругом. Если бы взять рыжие волосы Сони, глаза Риты Польских, фигуру Леоновой, а черты Герасимовой, то из Даши бы получилось что-то привлекательное, но никто из вышеописанных не спешил с нею делиться.

— Хочу венок из листьев! — с улыбкой чистой как у ребенка, заявила Соня и запрыгала на месте, — а учиться не хочу… Не хочу!

— Для венка пока листьев мало, а учиться придется, — осадила ее Даша и невольно тоже заулыбалась, так заразительно получалось это у ее подруги.

— Давай погуляем? — предложила Соня, — не хочу идти домой.

— Давай, — легко согласилась Даша и ухватила ее под руку. У ворот их догнали одноклассники Миша и Саша. Радуясь встрече после недолгой разлуки в пятнадцать минут перемены, пока девушки забирали из раздевалки легкие куртки, юноши решили кинуть Соню в груду прошлогодней листвы, которая так кстати оказалась около ворот. Даша стала помогать подруге обороняться и в результате все четверо, раскидав кругом пожухшие листья, сидели на траве и смеялись.

— Ой. Лариска, — Соня заметила еще одну их одноклассницу, хотела вскочить и подойти к ней, но Сашка удержал ее за руку в этом неловком положении. Лариса заметила их и остановилась у бордюра.

— Разлеглись, — заключила она, и голос ее прозвучал нежно, почти по-матерински. При этом девушка казалась такой хрупкой из-за своей нездоровой худобы, что каждому встречному хотелось заботиться о ней самой, как о ребенке. Только очень мало кто воплощал это желание в жизнь.

На Ларисе был длинный растянутый свитер, связанный не то ей самой, не то ее бабушкой и потертые джинсы, во всем этом, благодаря короткой стрижке, спиной она напоминала мальчика.

— Эй… — позвала ее Даша, заметив, что та собирается уходить, — погуляй с нами?

— У меня дела, — Лариса обернулась и грустно-грустно улыбнулась, и что-то такое неразделенное и тяжелое вдруг засветилось в ее серых глазах. Чувствовалось, как ей хочется остаться с ними, поваляться на траве, разбрасывать листья, беззаботно посмеяться.

Даша тяжело вздохнула и поднялась, стала отряхивать свою одежду, как мимо нее прошла «святая» троица. Оля предпочла промолчать, Марина не открывала рта без разрешения своей королевы, а вот сама Польских удостоила ребят своего внимания:

— Наша школа наняла новых дворников? — хихикнула та. Ее красивое личико напоминало морду акулы и сейчас эта огромная хищная рыбина желала пролить чью-то кровь. Ветер забрался ей в волосы и взлохматил их, девушка кокетливо поправила их рукой и сунула ее в карман юбки в поисках сигарет.

— Как смешно, — огрызнулся Саша и встал рядом с Дашей. Рита подняла одну бровь и оглядела его с ног до головы, явно такой кавалер в ее свиту не подходил. Растрепанный, как воробей, какой-то непоседливый, как ребенок. Да что с них взять? Им надо не экзамены выпускные сдавать, а складывать кубики в детском саду — рассудила про себя королева и решила оставить их в покое, потому что они и в правду не стоили ее внимания. А на кого здесь обращать внимание? На избалованную дурочку Соню, которая считает, что никогда не повзрослеет? На серого мышонка Дашеньку? На ботаника и «интеллигента» Мишу? Или вот на этого полного героизма недотепу?

Рита презрительно фыркнула и закурила.

— Да что вы повскакивали? — спросила она, — валяйтесь на своем газоне, ваше право.

И ее высочество соизволило перейти через дорогу вместе со своими обожательницами, которые еще долго взглядами метали молнии в сторону друзей, почему-то вдруг помрачневших и задумавшихся.

— Разрешила, — зло прошептал Саша, и кулаки его сжались.

— Успокойся, — Даша по-дружески обняла его за плечи, и парень воссиял, сдул с лица длинные волосы, упавшие на него и посмотрел на нее с благодарностью. Сонька задумчиво пнула носком кроссовка камешек и проследила за тем, как он катится прочь.

И только Миша застыл как изваяние, провожая взглядом королеву со свитой, искренне радуясь тому, что толстые стекла очков поглощают эмоции, которые ему хотелось бы скрыть.

В старом здании музея было прохладно и пахло сыростью и временем. Лариса с детства привыкла к этому запаху и любила его, как любишь то, что всегда есть под рукой и о существовании чего ты никогда не задумываешься. Оно просто есть и ты принимаешь это как данность, но когда этого не будет, ты почувствуешь силу удара, валящего тебя с ног, такой непереносимой будет эта потеря. Сколько она помнила себя, она приходила сюда, оставив дверь приоткрытой, чтобы пропустить в пыльный вестибюль немного свежего воздуха, впитавшего в себя все краски ранней осени.

— Бабушка! — окликнула девушка старую женщину, сидевшую за столом вахтера с книгой в руках. Смотрительница выглядела как ожившая гравюра начала прошлого века — все в ней соответствовало образу старой леди и даже искусственная розочка, вставленная в кармашек пиджака была точно такая же, как на картинках. Ларисе и в голову не приходило, что цветы на картинках были живыми.

Женщина подняла глаза и улыбнулась ей, а девушка подбежала к ней и нежно обняла ее за шею тонкими руками в широком свитере.

— Как твой первый день в десятом классе? — спросила Анастасия Вячеславовна, откладывая книгу. Лариса все силилась прочитать имя на переплете, но ее подводило зрение, а денег на очки у них не было. Если бы у них были деньги, ее бабушка не сидела бы здесь с утра до глубокой ночи. Если бы у них были деньги, она бы сейчас не должна была торопиться на свою смену.

— Он внушает мне надежду, потому что это последнее первое сентября в моей жизни! — радостно призналась Лариса, но старая женщина отчего-то нахмурилась.

— Поосторожнее со словами, моя дорогая, — одернула она девушку, — в школе ты хотела сказать.

— Да, — легко согласилась Лариса и присела на свободный стульчик со спинкой, обшитой тканью. Такими старинными стульями был заставлен весь музей. Помимо десятка бездарных картин местных художников, гипсовых и бронзовых физиономий вождя и одного-единственного полотна заслуженного автора и вот этих антикварных стульев, смотреть здесь было не на что. Да народ и не спешил любоваться на профили главы союза и картины, которые успели приестся и надоесть, поэтому Анастасия Вячеславовна скучала здесь в полном одиночестве и очень радовалась появлению внучки.

— Еще будешь вспоминать школьные годы… — задумчиво произнесла женщина и прикрыла глаза, утонувшие в глубоких складках морщин, словно отправляясь в странствование по волнам своей памяти, — прекрасные семнадцать лет. Ты влюблена?

Лариса отчего-то смутилась, робко покачала коротко стриженной головой и вздохнула.

— Все еще впереди у тебя, — с улыбкой проговорила Анастасия Вячеславовна и погладила Ларису по волосам, любуясь чистой и хрупкой красотой девушки. В ней было что-то трогательное и прекрасное, что бывает только в тех, чьи черты омрачены горем и лишениями, которые им приходится терпеть.

— Да кто на меня посмотрит, — сказала без тени улыбки Лариса, — птушница на картошке, — она подавила смешок и облизнула полные губы и добавила нежно, — зато ты у меня, особа видная!

— Да Бог с тобой, — вздохнула Анастасия Вячеславовна.

— Ну правда, ба! — Лариса прижалась к ее груди лицом, отдавая эту невостребованную нежность, которой у нее было в избытке, как у котенка, которого выбросили на улицу. — Она острит, а я скучна, сижу, потупя взгляд…

— Ну, как назло, семнадцать мне, а Ей под пятьдесят, — закончила за нее старая женщина и довольно улыбнулась, радуясь и гордясь внучкой, но тут же погрустнела, — если бы под пятьдесят. Лара, — только она называла ее так, — засиделась ты со мной…

— И в правду, бабушка, — огорчилась Лариса, поглядев на настенные часы, — опоздаю на смену, будет выговор… Побежала я, не скучай здесь, — она коротко поцеловала морщинистую щеку и выбежала прочь.

Анастасия Вячеславовна подняла глаза к потолку, на котором красовалась псевдо-старинная люстра, изготовленная специально для музея по фотографии старой, когда-то висевшей в этом доме, до того, как его разорили и разграбили большевики. Где-то там над потолком в черных, как змейки трещинках, над еще двумя этажами здания музея, было голубое ясное небо с ленивыми облаками, которые неторопливо плыли куда-то, напоминая огромных белых китов. На одном из них, по предположениям Анастасии Вячеславовны, должен был восседать кто-то, кто создал этот мир и не в первый раз она спрашивала его, почему он так несправедливо обошелся с этой девочкой.

Книга выскользнула из расслабившихся пальцев и Анастасия Вячеславовна смахнула ими слезинки, бежавшие по щекам, смачивавшие живительной влагой сухую старую кожу.

Лариса переодела свой огромный, но такой любимый, от того, что он был связан бабушкой, свитер на нелепую форму забегаловки, где она работала, и вышла на кухню, где уже во всю кипела работа. Ее чуть не облили кипящим маслом, она чудом избежала столкновенья с ножом и еще какое-то время пребывала в некой прострации пытаясь заставить себя привыкнуть к этому новому шумному и быстрому миру. Он ничуть не напоминал нежную тишину старого музея, его прохладный воздух, пропитанный пылью с тонким пикантным ароматом плесени. Сколько воспоминаний было связано с этим местом, сколько она девочкой, кружилась в просторных залах, представляя, что она какая-нибудь графиня, владеющая этим домом, на балах, на приемах. Как читала там книги, которые ей давала бабушка звонким смешным детским голоском…

— Какая-то ты сегодня не расторопная, — заметила ее сотрудница Юля, пакуя пакеты, а потом исчезла, относя их к кассе. Лариса только хотела придумать какое-то оправдание, как к ней подскочила кассирша Алена и утащила за руку в другое помещение.

— Ларис, постой вместо меня, мне нужно помочь Маше отменить заказ, — попросила она и проводила девушку к своему кассовому аппарату, — пятнадцать минут. Я тебя обожаю, — эти слова не предполагали возражения, и Лариса только грустно кивнула. Стоять за кассой здесь была большая честь, ведь это дело было достойнее, чем возиться в гадким мясом, вонявшим чем-то химическим или получать ожоги, работая с кипящим маслом. В какой-то мере сбылась ее мечта и то, что ей обещали, когда она только пришла сюда работать, еще не зная, что будет драить унитазы.

До работы с кассой нужно было еще дослужиться, а это ей не позволяли не возраст, не стаж. Она была самой маленькой из постоянных работников и не имела даже трудовой книжки, что было говорить о каком-то уважении. Тем более таком уважении, как касса!

— О, прелестное создание, — Лариса подняла глаза от кнопок, когда услышала именно такое обращение к себе и ее постная наигранная улыбка поспешно уползла с лица. По ту сторону прилавка стоял очень привлекательный мужчина, но Лариса не привыкла оценивать красоту внешнюю, всегда отдавая предпочтение красоте духовной, как ее учила бабушка с самого раннего детства. Но сейчас она просто не могла остаться равнодушной — если бы не темные волосы, она бы сравнила незнакомца если не с Аполлоном, то Дорианом Греем как минимум, но эта аналогия показалась ей опасной. Слишком уж коварно, подобающе именно этому персонажу, улыбался незнакомец, а его прозрачные зеленые глаза изучали ее слишком внимательно. Это все очень опасно, но пока она всего лишь кассир ей ничего не угрожает. Впрочем, нет. Пока она кассир, она может угодить в любую западню, поэтому нужно вспомнить о том, что она Лариса.

— Что будете заказывать? — без энтузиазма спросила она, постукивая пальцами по кнопкам с номерами заказов.

— Зеленый чай, пожалуйста, — ответил он, поправляя ворот безупречно белой рубашки, — а лучше два. Ведь Ундина не откажется?

— У Ундины нет перерыва, если вы обо мне, — спокойно отказала Лариса, но сравнение ее потешило, она попыталась найти в себе хоть что-то общее с этой призрачной девой, но тщетно.

— С сахаром? — чуть более миролюбиво осведомилась девушка, незнакомец покачал головой, — может быть пирожок? — он снова ответил отрицательно. Лариса оформила заказ, думая о том, что тоже любит зеленый чай без сахара, особенно, если он остыл, но пробила все-таки один. Она чувствовала, что ничем хорошим знакомство и распитие любых, даже не алкогольных напитков, с незнакомым мужчиной на много старше ее, ей не светит.

Вернулась Алена и проводила Ларису обратно, обещая за то, что та помогла ей, вечером угостить ее чем-нибудь, и девушка рада была бы отказаться, но голод был сильнее гордости.

Весь остаток смены она на автомате выполняла свои обязанности, мысленно находясь где-то далеко, даже дальше, чем музей, где работала ее бабушка и дальше, чем страницы книг, которые заменяли ей игрушки.

«Ундина? Почему Ундина? — думала она, но тут же спорила с собой — да так просто ляпнул первое, что пришло в голову».

Так получилось, что у нее появилась возможность получить ответ на свой вопрос. Незнакомец, любивший зеленый чай без сахара, поджидал ее у выхода, нервно комкая в пальцах край пиджака. Увидев ее, он улыбнулся и на его лице выразились чувства человека, измученного долгим ожиданием. Лариса прикинула, сколько ему пришлось бродить в окрестностях забегаловки и даже прониклась к нему если не симпатией, то сочувствием.

На город спускалась ночь и на бульваре уютно горели витрины дорогих магазинов, в которых она никогда не была и старалась не заходить, чтобы не терзать себя глупыми мечтами. Лучше они с бабушкой будут хорошо есть целый месяц, чем она будет красоваться, как Рита Польских.

— Вы меня ждете? — недоверчиво осведомилась Лариса, мужчина кивнул.

— Ты не против? — спросил он, Лариса только равнодушно пожала плечами, кутаясь в свой свитер, ей отчего-то было холодно. Незнакомец заметил это, хотел набросить ей на плечи свой пиджак, но она остановила его.

— Почему Ундина? — вырвалось у нее. Она грустно посмотрела на свое продрогшее маленькое костлявое отражение в витрине какого-то роскошного магазина, где красовались манекены, разнаряженные как на приеме, а внутри блуждали некрасивые женщины, старавшиеся с помощью красивых вещей скрыть уродство тела и души. Лариса в стекле была невысокого роста, коротко стриженной, похожей на мальчика, а не на Ундину.

— Я чувствую себя рыцарем, приехавшим в глушь и увидевшим на пороге хижины деву с глазами, как речная гладь, — восторженно сказал незнакомец и Лариса почувствовала уважение к такой красивой фразе, но тут же одернула себя.

— Вы значит не местный?

— Я здесь в командировке, — признался мужчина. Лариса тяжело вздохнула и ускорила шаг, надеясь, что он сам отстанет от нее. С одной стороны ей этого чудовищно не хотелось, с другой она прекрасно понимала, что у нее есть блестящая перспектива стать развлечением этому «рыцарю» на время, пока он здесь. А дома, конечно же, жена и дети. Ей захотелось напрямую спросить его об этом, но она была мягче, чем ей хотелось бы быть.

— Послушай! — он догадался о чем она думает, — ничего такого!

Он хотел что-то сказать, но Лариса его опередила.

— И хорошо, — улыбнулась она и, обогнав его, запрыгнула в подошедший трамвай, — до свидания, рыцарь!

Она забилась в самый дальний угол, лишь бы только не видеть оттуда, как он потерянно и грустно смотрит ей в след.

Лариса прижалась лбом к холодному стеклу и, чувствуя на своем лице теплое прикосновения света витрин, окон и вывесок, проносившихся мимо, закрыла глаза Ночью город становился другим, как будто это был какой-то другой город и между ними не было ничего общего. Его огоньки напоминали новогоднюю елку или карнавал, рождая в душе веру в сказку или чудо.

 

Глава третья

— Слабо, да!? Слабо! — голос Коли был как удар плети, такой же резкий и невыносимый. Дима с ненавистью посмотрел на него, а потом перевел глаза на кусок кирпича в своей руке, борясь с желанием размозжить им другу голову. Коля внимательно наблюдал за реакцией Димы и ничуть не боялся, ему было смешно.

Он тряхнул головой, взъерошив черные непослушные волосы, и достал сигареты. Его интересовало сделает ли Дима это или нет, но в большинстве случаев Дима все-таки делал. Он находился в слишком сильной зависимости от мнения друга, от его темных цыганских глаз, которые так и толкали на совершение какой-то новой шалости. И чем старше становились друзья, тем опаснее были их выходки.

— Мне ничего не слабо! — заявил Дима бесстрашно и с размаху запустил кирпич в окно второго этажа. К великому везению юноши, он не рассчитал силу и его снаряд ударился в стену рядом, сбив с нее кусок краски и вместе с ней плюхнулся на землю у окна столовой.

— Мазила, — хихикнул Коля, покусывая конец сигареты из которой сыпался противно пахший дешевый табак.

Дима приглушенно выругался и потянулся к другому кирпичу, более увесистому, когда окно, в которое он целился, вдруг распахнулось и оттуда высунулся внушительный бюст завхоза Клары Петровны. Ее сморщенное, как высохшая слива лицо, украшенное густыми черными усиками над презрительными губами, сморщилось в гримасе злости и недовольства.

— Якушев! — завопила она писклявым голосом, — ты совсем сдурел, недоумок!? Да я тебя!!! — женщина готова была выпрыгнуть наружу и надавать ему тумаков, но решетка останавливала ее от таких решительных действий.

Коля, который был несколько проворнее, ухватил Диму за руку и уволок в школу, внутри себя посмеиваясь над глупостью друга и злостью завхоза. Эта особа с потными руками, густыми сросшимися бровями и замашками партийного начальника была Коле противнее всех толстых, грузных теток, которыми была так богата их школа.

— Якушев и Михайлов, — в коридоре парни были вынуждены притормозить, потому что на их пути, как огромная грозовая туча, вдруг нарисовалась собственной персоной сама директриса Евгения Олеговна. Она внушала страх и уважение, которые испытываешь, если видишь перед собой ожившего мертвеца или гостя из темного потустороннего мира. Было в ней что-то такое, ведьминское, колдовское, что так любили высмеивать те, кто был посмелее. Если бы Диму или Колю попросили представить, как на их взгляд будет выглядеть злая колдунья из детской сказки, они без сомнения бы описали Евгению Олеговну, ее высокую прическу из седых волос, ее рубашку с воротничком под горло и брошь с каким-то породистым красным камнем, ее длинную юбку, подметавшую пол директорского кабинета и крючковатые, как птичьи лапки, ручки, ссохшееся, как у мумии тело.

— Почему вы не на уроке? — железным скрипучим голосом поинтересовалась «злая колдунья» и юноши почувствовали себя маленькими мальчиками, которых сейчас засунут в печь и съедят.

— Простите, — пролепетал Коля, мечтая только о том, чтобы поскорее исчезнуть.

— Я чувствую запах сигарет, — заметила Евгения Олеговна и по-лисьи повела своим крючковатым носом.

— Но мы же не в школе курили! — сдался Дима. Лицо Евгении Олеговны исказилось каким-то сложно характеризуемым выражением злости, презрения и в тоже время снисходительности. Она как будто увидела перед собой раздавленную колесами автомобиля жабу и ей было противно смотреть на раскатанные внутренности, но в тоже время жаль это несчастное существо.

Спасение было неожиданным и явилось друзьям в лице нового заместителя директора Андрея Андреевича.

— Евгения Олеговна, — воскликнул он, увидев директрису и какой-то смешной мальчишеской походкой направился к ней, — там вас к телефону… — он заметил Диму и Колю и улыбнулся им ободряюще.

Колдунья бросила на своих жертв последний уничтожающий взгляд и походкой призрака, летящего в нескольких сантиметрах над полом, исчезла в дверях лестничного пролета.

— Курили? — догадался Андрей Андреевич. Дима обреченно кивнул.

— Ну ладно, ладно, — сказал мужчина и посмотрел на часы у себя на запястье, — десять минут от урока уже прошло! Что у вас?

— Алгебра, — ответил Коля.

— Поторапливайтесь!

На улице поднялся ветер. Он срывал с деревьев листья и тревожно завывал в щелях на оконных рамах. Ремонта в кабинете математики не делали больше десяти лет, и он был заветной мечтой толстой грузной Натальи Леонидовны. Она напоминала большую черную курицу и когда она, пошатываясь из-за хромой ноги, ходила по классу, у нее странно тряслась слишком маленькая для такой туши головка. Ветер Наталья Леонидовна ненавидела не меньше, чем своих учеников, потому что в холодную ветреную погоду ее некогда сломанное колено начинало болеть, что делало ее еще более недовольной и вспыльчивой, чем обычно.

— Экзамен вы не сдадите, — проговорила она, облизывая узкие губы и обводя класс взглядом маленьких, как бусинки, глаз, — с вашей стороны было фатальной ошибкой не уйти после восьмого класса в училище.

Наталья Леонидовна причмокнула, пожевала язык и решила перейти на личности и теперь выбирала себе жертву.

— Летом вы, конечно же, валяли дурака, — продолжила женщина, — я вижу по вашим глазам, какие вы глупые. Якушев, — Дима, привыкший к тому, что все дергают именно его, благодаря дурной славе, которую он сам себе создал, поспешно встал и вытянулся по струнке, — пойди к доске и найди мне производную вот в этом примере, — противно поскрипывая мелом, Наталья Леонидовна начертила уравнение, один вид которого поверг Диму в неописуемый ужас.

Парень остановился, с недоумением глядя на старую поблекшую доску.

— И не забудь про точки экстремума, — напутствовала его Наталья Леонидовна. Она уселась на стул, который издал жалобный хруст при соприкосновении с ее массивным телом.

— Решай, Якушев, — распорядилась женщина. В классе тихо зашептались, Оля наклонилась к Рите и, поведала ей что-то на ухо, а потом тихо хихикнула. Маргарита тоже заулыбалась. За «казнью» Димы она наблюдала с видом спокойного насмешливого равнодушия.

— Я не знаю, — пробубнил Дима и, почувствовав, что сейчас получит удар, решил напасть первым, — и знать не хочу! И не нужна мне ваша алгебра!

— Значит так? — Наталья Леонидовна снова причмокнула губами и глухо хохотнула, — ты, Якушев, считаешь, что ты можешь опаздывать на мои уроки и, что они тебе не нужны? Если так, то можешь больше не приходить. А мне было бы интересно побеседовать с твоим отцом.

— У меня нет отца, — как-то приглушенно одернул ее Дима. Наталья Леонидовна пропустила эти слова мимо ушей. Она встала, доковыляла до его места и схватила его сумку и кинула ему.

— Без родителей не появляйся.

Дима беззаботно пожал плечами, взял свои вещи и ушел, хлопнув дверью так сильно, что давно не ремонтированные окна жалобно зазвенели, а с потолка посыпалась штукатурка. Наталья Леонидовна кашлянула и невозмутимо заявила:

— А теперь давайте напишем самостоятельную. Эти задания войдут в экзаменационные билеты.

Без Димы Коля быстро заскучал и теперь сидел и зевал над пустым листком, на котором по идее должны были быть написаны решенные им примеры. С математикой Коля не дружил, как, впрочем, и с большинством школьных предметов и ходил в школу только для того, чтобы поболтать и пошалить с другом, ну и чтобы не оставаться наедине с неадекватной матерью-алкоголичкой, которая могла и руку на него поднять. Такого обращения Коля не любил и прекрасно понимал, что не чувствует к ней ничего кроме отвращения, поэтому без труда может дать сдачи, да еще и дать ее так, что ему придется ответить за это. Такая перспектива была не очень радужной.

Некоторое время Коля вертелся в поисках того, кто бы мог его развлечь или дать списать, но подходящей кандидатуры не подворачивалось. Отличница Маша никому никогда не давала из какой-то своей едкой вредности, Миша сидел слишком далеко, у Риты просить было глупо.

Но Коля не особо беспокоился на этот счет. До Натальи Леонидовны алгебру и геометрию у них вела хрупкая добрая старушка Мария Ивановна, которая все спускала с рук даже самым безнадежным двоечникам. К величайшему огорчению всех учеников, в середине весны она умерла от инсульта. Насколько было известно Коле многие его одноклассники даже ходили на ее похороны, но он не интересовался. Сейчас ему казалось, что Наталья Леонидовна хоть и кажется злой, но все равно простит ему сданный пустой листок, продолжая доброе дело своей предшественницы.

— Михайлов, мне интересно, почему вместо того, чтобы решать задания, ты считаешь ворон, — легка на помине женщина нависла над ним всей своей грузной фигурой. На уровне глаз Коли появился ее массивный бюст с какой-то безвкусной брошкой, приколотой к пиджаку. Она снова чмокала губами. Как же это было отвратительно! Коля поморщился.

— Я думаю, — промямлил он.

— Если ты ничего не надумаешь к звонку, — начала Наталья Леонидовна, — а осталось у тебя пятнадцать минут, то будешь сидеть здесь до вечера. Думать, — с этими словами она уплыла дальше следить за тем, как идет написание самостоятельной. Коля выругался одними губами ей в спину.

Оставаться с ней наедине до вечера ему совсем не хотелось, у него были другие планы.

— Иванова! — он ногой ударил по стулу девушки сидевшей перед ним. Она была маленькой и хрупкой, словно ей было не больше тринадцати лет, у нее были костлявые руки и ноги, торчавшие из-под старомодного синего костюма из юбки и пиджака с белой рубашкой. Она испуганно обернулась на него, вперившись недоверчивым взглядом карих глаз из-под густой пепельно-русой челки.

— Дай списать, — потребовал Коля.

— У меня другой вариант… — тихо-тихо пролепетала Иванова.

— Да что ты врешь! — разозлился парень, снова ударил по ее стулу ногой, заставив ее подпрыгнуть от неожиданности, — тебе жалко что ли!?

— Эй! — кто-то со всей силы врезал Коле по спине и он ощутил примерно тоже самое, что и Иванова, только во много раз сильнее, — отвали от нее.

— Кеша, ты дурак что ли? — Коля обернулся, и хотел уже было дать сдачи однокласснику, но перед ним снова появилась туша Натальи Леонидовны. Она уперла руки в широкие бока и кашлянула для важности.

— Михайлов, если ты думаешь, то делай это один, — прокудахтала она, подумала немного, а потом отобрала у Коли листок и задание и изрекла, — придешь ко мне после уроков. Свободен, — ее пухлые пальцы порвали страницу с его фамилией и цифрой класса в углу на множество кусочков и она удалилась, чтобы выбросить их в урну.

Коля снова посмотрел на Кешу полным ненависти взглядом.

— Ты что, охренел совсем?! — зашептал он. Кеша поднял глаза от своего варианта, сдул с лица лохматые волосы и поправил очки.

— Лиду не трогай, — толи попросил, толи потребовал парень, но голос его прозвучал угрожающе. Колю даже позабавило то, сколько внимания было уделено этой молчаливой, замкнутой в себе девице, явно имевшей какие-то отклонения.

— А ты что, влюбился? — совсем тихо осведомился он, уже уходя, наклонившись к Кеше, — так она занята. Они с Зиновьевым друг для друга созданы. Олигофрен олигофрену пара…

— Сука, — вырвалось у Кеши и в следующее мгновение, Коля уже лежал на полу, не успев отреагировать на удар. К ним уже спешили Наталья Леонидовна и Саша с Мишей, чтобы разнять неожиданно начавшуюся драку, но Кеша уже успокоился и отступил на шаг. Глаза его за стеклами очков горели, как будто он был пьян, а щеки порозовели от злости.

— Вы оба, — взвизгнула Наталья Леонидовна, — выйдите вон.

 

Глава четвертая

Лариса выбежала из школы и, запыхавшись, остановилась. Она устала, пока искала Иннокентия по всем этажам старого пыльного здания школы и теперь судорожно глотала ртом воздух. Когда она отдышалась, она наконец-то заметила Кешу и поспешила к нему — он сидел спиной к крыльцу на спинке обшарпанной лавочки, поставив на сидение ноги в истертых кроссовках и курил. Ветер играл с его длинными, не знавшими ножниц и расчески, волосами, а он и не замечал этого и даже не пытался их убрать.

— Что с тобой? — спросила Лариса и села рядом. Она знала, что времени у нее немного, но упустить возможность поговорить не могла, — почему ты так вышел из себя?

— Потому что этот ублюдок не имеет права… — Лариса без труда поняла, о чем он говорит и вздохнула, а потом осторожно обняла его за плечи.

— Это не Паша и Лида олигофрены, — мягко, но в тоже время зло проговорила девушка, — а Коля, потому что он не понимает…

— Лида не такая, — возразил Кеша как-то потерянно. Лариса вздохнула, потому что была уверена в обратном, хотя у Лиды признаки болезни были выявлены куда слабее, чем у Паши. Может быть, внешне она и была обычной девушкой, пусть и очень слабой физически, но ее поведение говорило об обратном.

— Просто ты добрый, — заметила Лариса и с грустью подумала о том, что на нее, к сожалению, чудесное Кешино сопереживание не распространялось.

— Нет, — мотнул головой парень и кинул на асфальт догоревшую сигарету.

— В любом случае… — Лариса отстранилась, спрыгнула с лавочки и потянулась, — не бери в голову. Он просто дурак…

Она сказала это очень не во время, потому что именно в этот момент за ее спиной появился Коля, который откровенно недолюбливал Ларису за то влияние, которое она оказывала на Кешу. Причину появления его глупых «рыцарских» замашек, парень списывал на ее проповеди.

— Кто это дурак? — недовольно поинтересовался он. Лариса испуганно отступила.

— Сашка, — поспешно выкрутилась девушка, — опять ни одного примера не решил, все у меня списал!

— А-а-а, — разочарованно потянул Коля и «стрельнул» у Кеши сигарету, — а мне списать не удалось. Пойдем? — это обращалось к Кеше, — нас ждет свидание со злобной толстухой, — свои слова он дополнил такой гримасой, что сразу стало понятно, как он относиться к Наталье Леонидовне и алгебре вместе взятым. Кеша слез с лавочки и спросил:

— А Димка не пойдет?

— Я не знаю, где он, — беззаботно передернул плечами Коля.

— Ларис, мы пойдем, — с нежной улыбкой бросил Кеша девушке и ненадолго взял ее за руку, хотел пожать ее, но почему-то передумал. Лариса прикрыла глаза, наслаждаясь теплым прикосновением его пальцев, но в следующее мгновение, она держала уже только пустоту. Парни, беззаботно болтая о чем-то, словно вовсе и не ссорились, докуривали на школьном крыльце.

Лариса тяжело вздохнула и ушла, опаздывать на работу она не могла, а ей нужно было еще навестить бабушку, которая скучала одна, проводя целые дни в обществе бездарных картин и антикварных стульев.

После трех часов в школе становилось поразительно тихо.

Тишину нарушали только визгливые звонки, приглушенное бормотание радиоприемника на первом этаже в комнате охранника и завывание ветра в старых трубах. Под его сильными порывами сотрясались старые стекла и деревья, которыми было окружено здание и только оно стояло несокрушимое и равнодушное как скала, как памятник чему-то вечному, сильному и храброму со временем потерявшему смысл.

Коля и Кеша спускались по лестнице и слышали, как во все стороны разносится эхо от их шагов. Где-то на третьем этаже послышался писклявый голос Клары Петровны и они пошли быстрее.

— Ненавижу алгебру, — признался Коля уныло. Его красивые черты были заморожены выражением смертной скуки, которая овладела им, пока он пытался решать примеры под руководством Натальи Леонидовны.

Кеша молчал, потому что внутри себя продолжал злиться на товарища за сегодняшний выпад, хотя сам не мог понять, почему это так задело его.

Они попрощались с охранником и выбежали на улицу. Их встретил сильный порыв ветра, растрепавший волосы и края одежды и бросивший в лицо пыль и мелкие соринки. Коля закашлялся и закурил, Кеша протер очки краем рубашки.

На лавочке, где он сидел после уроков, теперь расположилась королева вместе с ее вездесущей свитой. Рита и Оля говорили о чем-то так тихо, что из-за ветра расслышать было нельзя, а Марина молча слушала их, широко распахнув свои болотного цвета глаза. Заметив их, она весело махнула им рукой.

— Не хочу к ним, — признался Кеша. Коля, который был настроен совсем иначе, нахмурился.

— Из-за того, что вы расстались с Олей? — едко осведомился он, Кеша мотнул головой.

— Просто не хочу.

— Давай хотя бы поздороваемся, — предложил Коля и Кеша, тяжело вздохнув, согласился, деваться ему было некуда.

Маргарита перестала болтать с Олей и смерила их презрительным оценивающим взглядом.

— Привет мальчики, — сказала она и фальшиво улыбнулась. Ветер играл с ее густыми темными волосами, которые выглядели такими приятными, что хотелось прикоснуться к ним, чтобы ощутить сладость теплого шелка. Рита выпустила в воздух струйку дыма с шоколадным ароматом и ее глаза уперлись в лицо Кеши. Коля ее не интересовал, потому что она видела его насквозь.

Оля же напротив сразу же как-то поникла, стоило им появиться, стала прятать взгляд и комкать в пальцах пачку сигарет, чтобы скрыть нервную дрожь.

— Что вы тут сидите? — поинтересовался Коля.

— Вас ждем, — ляпнула Марина и тут же вжала голову в плечи, готовая к казни, которой не последовало. Рита сдержанно хохотнула и улыбнулась одними губами, причем улыбка эта предназначалась Кеше.

— Может пойдем искупаемся? — предложила она.

— Сейчас придет мой парень, — радостно заявила Марина, — я хотела бы вас с ним познакомить.

Это звучало очень странно при том, что в школе они почти не общались, и связывала их только о память, об отношениях Кеши и Оли. Но сам Кеша предпочел бы лучше отказаться от этой памяти вовсе и сделать вид, что ничего не было, что он и делал теперь.

— Простите, не могу, — с наигранным разочарованием вздохнул он, получилось слишком театрально, — у меня дела…

— Какие? — осведомился Коля.

— Важные.

— Ну какие?

— Я обещал сводить Ленку в кино… — Кеша трижды проклял то, что не мог соврать под прицелом Ритиного взгляда. А ведь он бы мог сказать, что устроился на работу, что должен помочь тете, подменить брата на смене, да что угодно! Полить цветы у соседки, сделать алгебру… Дурак.

— Ленка — твоя девушка? — подала голос Оля и звучал он до отвращения холодно, а в ее глазах сейчас сиял арктический ледник. Кеша кивнул, хотя мог сорвать.

— Хорошо вам сходить, — бросила Рита, гипнотизируя его взглядом, что-то недоброе было в ее словах и он почувствовал опасность, исходившую от этой девушки, ее властность, ее внутреннюю силу, от которой было не убежать. Она привыкла получать то, чего ей хочется и в данный момент ей хотелось его. Это читалось в этих вишневых глазах яркого насыщенного цвета.

— А вода такая теплая, как летом, — протянула она и облизнула полные губы. Это прозвучало как призыв, как приказ и, как любой послушный поданный ее высочества, Кеша не мог его ослушаться.

Из-за сильного ветра горожане, обычно прогуливавшиеся по бульвару, сегодня предпочли отсиживаться дома. Исчезли все уличные художники, которые торговали здесь незатейливыми городскими пейзажами и портретами, которые рисовали для желающих прямо на месте. Любое удовольствие за ваши деньги! Даже искусство. Только то искусство, к которому привыкла Лариса благодаря бабушкиному воспитанию, не продавалось на бульваре за копейки и не выставлялось на всеобщее обозрение, предпочитая скрываться от любопытных глаз. Этим искусством не были даже безвкусные картины в музее и головы вождей, не были люстры, копировавшие те, которые разгромила и пустила в переплавку красная армия, когда взяла этот город.

Что было им? Книги в толстых пыльных переплетах, которые жили вместе с ними в их небольшой квартире, на которую они поменяли свою прежнюю с трехметровыми потолками и старинной мебелью, за которую были не в состоянии платить. Потемневшие от времени картины, на которых уже не разглядишь изображения?

— Не принимайте меня за легкодоступную дурочку, которая станет развлечением во время вашей командировки, — выдала она, оторвавшись от собственных мыслей и бросила оценивающий взгляд на своего спутника. Они бродили вместе по пустому бульвару, где кроме ветра и пьяного дворника, который лениво скреб метлой у какого-то магазина, никого не было.

Мужчина улыбнулся, ему нравилась прямолинейность Ларисы, сочетавшаяся с ее вежливостью. Даже хамство из ее уст звучало так высокохудожественно, что из него можно было сделать афоризм.

— Я не принимаю, — спокойно сказал он, звали его Валентин, и был он лет на пятнадцать, а то и на все двадцать старше Ларисы, — ты просто интересна мне.

— Фея из закусочной, — Лариса покатилась со смеху, но в ее словах было слишком много горечи, — вы верно шутите, — продолжила она, успокоившись, — что же во мне интересного?

— Ты умнее многих взрослых людей, — признался Валентин, — ты очень интересный собеседник…

— Мужчина вашего возраста и положения не ограничится положением собеседников, — рассудила Лариса.

— На роль любовницы больше подходят такие девушки, как Вероника…

Если бы это была не Лариса, она бы не поняла, но после этих слов она вдруг воссияла и стала куда более дружелюбной.

— Вероника? «Две недели в другом городе»? — осторожно поинтересовалась она.

— Да, это моя любимая книга, — подтвердил Валентин, радуясь своей победе, впрочем, он вовсе не собирался с ней воевать и ее завоевывать. Ему действительно была интересна эта девушка, поражавшая совсем не детской мудростью, совсем не детским взглядом и взглядами на мир.

— Я вас обожаю! — Лариса расплылась в улыбке, чудесным образом преобразившей ее не красивое, но симпатичное лицо с большими чуткими глазами, — и, пожалуй, дам вам шанс.

— Теперь ты не откажешься от чая или чашечки кофе?

— Да, только мне нужно позвонить бабушке, — согласилась Лариса. Она чувствовала себя счастливой и окрыленной, потому что она всегда мечтала иметь взрослого друга, человека, который будет общаться с ней на равных, не взирая на ее возраст, как общались с ней только бабушка и мама, которая давно умерла.

 

Глава пятая

— Лариса, ты с ума сошла! — только и могла сказать Даша, слушая по телефону рассказ подруги о том, как та гуляла с каким-то взрослым мужчиной, который если не годился ей в отцы, то был старше больше чем на десять лет, — он наверное какой-нибудь извращенец, — добавила Даша после паузы. Она лежала на кровати на животе и накручивала на руку телефонный провод. В комнате было светло и уютно, а за окном завывал ветер.

— Что он сделает со мной в кафе? — беззаботно рассмеялась Лариса, — разве что только заболтает до смерти! Дашка! Как у него язык подвешен!

— И о чем только можно говорить со взрослым мужиком, — вздохнула Даша и добавила для верности, — дурочка ты, Лариска.

— О книгах! — ответила ее подруга, — он такой начитанный! Да наша Елена Львовна не знает и половины того, что знает он…

— Надеюсь, ты не о премудростях в постели, — цинично бросила Даша.

— Пошлячка, — беззлобно вздохнула Лариса.

— Просто я боюсь за тебя, дурынду, — грустно поделилась девушка и перевернулась на спину, разглядывая потолок с аляповатой люстрой, — как бы это не закончилось плохо…

— Мне ничего не угрожает.

— Хочу в это верить, — сказала Даша, — он тебе нравится?

— Как человек, — попыталась отмахнуться Лариса, в ее голосе послышалось беспокойство.

— Нет, а серьезно? — Даша оставила в покое телефонный провод и стала пальцами расчёсывать свои длинные волосы, снова с тоской думая о том, что они не рыжие и не белые, как у Марины. Может быть тоже, перекраситься? А что мама скажет? Нет, ей не пойдет. С такой физиономией только мешок на голову одеть и не волноваться больше на счет своей внешности.

— Бог с тобой, — как-то неопределенно ответила ее подруга на том конце провода.

— А Кеша? Ты его все еще любишь? — вот это она сказала зря, потому что за ее вопросом последовала некоторая пауза, в которую Даша слушала хруст в телефонной трубке и волновалась. — У него есть девушка, — ледяным голосом откликнулась Лариса.

— Мне кажется, что он ее не любит, — поделилась Даша. Она не хотела делать Ларисе больно и пыталась дать ей хоть крошечную надежду, хотя нисколько не верила в свои слова.

— Это его дело.

— Ты что!? — вдруг разозлилась Даша, — даже не попытаешься бороться за собственное счастье?!

— Я только и делаю, что борюсь, — как-то зло одернула Лариса, — это у тебя есть мама и папа, которые работают, чтобы у тебя было все, что тебе нужно, тебе только и остается, что с жиру беситься и рушить чужую любовь, — после этих слов Лариса вдруг кинула трубку. Такое было впервые, и Даша раньше никогда не слышала, чтобы девушка разговаривала с кем-нибудь так. Она была смятена, напугана, но в тоже время обижена. И что с того, что у нее полноценная семья? Что из того, что они живут пусть скромно, но в достатке? Разве она виновата в этом, виновата, что Лариса сирота? Как она может обвинять ее в этом!

В комнате хлопнула дверь и на кровать рядом с девушкой села Дашина мать Галина Аркадиевна. Она потрепала дочь по волосам и спросила:

— Дашуль, у тебя что-то случилось?

— С Ларисой немного повздорили, — честно призналась Даша и уронила голову на руки, опершись о спинку кровати.

— Из-за мальчика? — Галина Аркадиевна каверзно улыбнулась, Даша грустно посмотрела на нее и покачала головой.

— Нет, мамочка. Не важно, в общем… Это ерунда, — девушка выдавила из себя улыбку.

— Ну хорошо, — облегченно вздохнула женщина и встала с кровати, — не грусти. К нам сейчас заедет Юрочка.

— Как здорово… — протянула Даша. Галина Аркадиевна ушла и тогда девушка упала на подушки и зарылась в них лицом, кусая губы, чтобы не заплакать. Она вскочила и со всей силы ударила кулаком в стену, а потом прикусила его так сильно, чтобы на нем остались следы. Дверной звонок застал ее в виде жалком и печальном — она сидела все в той же позе, уставившись в одну точку на полу.

— Дашка! — она чуть не подпрыгнула, когда на пороге комнаты нарисовался собственной персоной жених ее старшей сестры Юра. Он был как обычно обворожительным и прекрасным — Даше оставалось только любоваться, как и всегда и таять под прицелом взгляда теплых светло-карих глаз.

— Почему такой кислый вид? — спросил мужчина, садясь рядом с ней на кровать. Он бесцеремонно потрепал ее по волосам, а потом порывисто обнял — к Даше он привык относиться, как к маленькому ребенку. Впрочем, кем она была еще? Серый мышонок, пугавшийся его дружеских прикосновений.

— С подружкой поссорилась, — пожаловалась Даша, играя в туже игру, что и обычно, выполняя роль миленькой глупенькой девочки. А была ли она была кем-то другим?

— Бедная Дашка, — пожалел ее Юра, — вы с ней еще сто раз помиритесь, — пообещал он, — а чтобы ты не кисла, у меня есть подарок для тебя.

Даша удивленно захлопала глазами, и мужчина одел ей на шею серебряную цепочку, на которой болтался кулон в виде бабочки с эмалевыми крыльями. Дорого. Но так по-детски… Даша все равно засияла и засветилась, как раскаленная вольфрамовая нить, и полезла к Юре обниматься. Она купалась в теплых волнах его обаяния и чувствовала себя почти счастливой. Ложкой дегтя в бочке меда, которая все портила, было то обстоятельство, что вообще-то Юра жених ее старшей сестры.

Ночь стояла тихая и ясная, ветер улегся и на бархате небосвода можно было увидеть каждую маленькую звездочку. По старой привычке Кеша вышел курить на балкон, потому что тетя не любила, когда они с братом дымили в квартире, что было оправдано ее аллергией с астматическим компонентом. Он стоял, опершись на ржавые перилла, высоко запрокинув голову и любовался уходящим ввысь космическим простором. Ему вспоминалось старое, давно забытое ощущение, пришедшее, казалось бы, из прошлой жизни. За год до смерти отца, Кеше было не больше лет пяти, они ехали из деревни на машине и она сломалась посередине поля и, пока отец пытался что-то сделать с двигателем, Кеша сидел на бампере и смотрел на небо, поражаясь тому, какое оно огромное, необхватное и прекрасное. Тогда все воспринималось совершенно иначе и вроде бы звезды были ярче.

Когда парень вернулся в комнату, Рита уже проснулась и теперь лежала, прикрывшись простыней и курила свои сладкие дорогие сигареты. Сон сточил остроту черт ее лица и взгляда и они стали такими же плавными и пластичными, как и линии ее тела. Под покровом ночной темноты она не казалась похожей на акулу, в ней появилось какое-то магическое очарование, которое не чувствовалось до этого. Или это ночь так искажала привычные вещи?

— Это я тебя разбудил? — поинтересовался Кеша, возвращаться в постель он не торопился, потому что его настигло невыносимое гадкое чувство стыда и отвращения к себе. Как после этого он будет смотреть Лене в глаза? Или он больше не будет смотреть в ее глаза вообще, чтобы скрыть от нее свое маленькое приключение? Да и что смотреть на эти глаза, разве они сравняться с глазами Риты, красивыми, глубокими, полными магнетизма и властности.

— Да нет, — девушка сладко потянулась, голос ее звучал хрипло и сладко. Хотелось прикоснуться к ее обнаженной коже и похитить немного королевской благосклонности. Фу, противно. Как он только согласился пойти с ней, пить с ней и спать с ней? Молча и покорно — напрашивался ответ, от которого Кеша пожелал побыстрее провалиться под землю.

До утра не так уж и долго, а утром он вернется домой, позвонит Лене… Ну что за дурак! Рита поманила и вот он уже здесь, просто потому что это Рита. Маргарита Польских, черт бы ее побрал. И ее семейку, и ее папашу с его деньгами, а заодно и с их школой. Нужно уехать отсюда, бежать подальше от этой Риты, от всех этих людей, которые ненавидят друг друга, даже не пытаясь это скрывать.

Он вернулся в постель и хотел совершить попытку заснуть, но у Риты были другие планы и все кругом обязаны были с ними считаться. Она прильнула к нему, как кошка.

— А твой парень? — почему-то спросил Кеша, вспомнив, как вечером, когда они шли с пляжа, и королева была пьяна настолько, что без его помощи, идти не могла, она без умолку рассказывала про какого-то юношу с Мальты, который блестяще знает итальянский и работает здесь переводчиком в крупной фирме, как ее отец.

— А твоя девушка? — язвительно откликнулась она и коротко поцеловала его, заметив, как его огорчили эти слова, — не хмурься, — промурлыкала она, — ты ее все равно не любишь…

— Это не правда, — возразил Кеша.

— Ты любишь другую, — продолжала Рита, прижимаясь все теснее, ее вишневые глаза горели в липкой ночной темноте, как две звезды.

— Кого по-твоему? — заинтересовался Кеша.

— Откуда мне знать, — беззаботно пожала плечами Маргарита, — одно я знаю точно — это не Леонова, — напоминание про Ларису заставило парня тяжело вздохнуть. Он очень ценил эту девушку и считал ее своим другом, хотя чувствовал, как она тянется к нему, как нуждается в нем и вовсе не как в друге.

— Она смотрит на тебя глазами побитой собаки, — продолжала королева, радуясь достигнутому результату, — таскается как хвостик за тобой… Никакого самоуважения!

— Да что ты знаешь о самоуважении? — разозлился Кеша, — когда спишь со всеми подряд!?

— Т-с-с, — Рита приложила пальчик к его губам, — я всего лишь получаю удовольствие от жизни…

— Ты просто коллекционируешь любовников, — перебил ее Кеша, и в это мгновение ему очень сильно хотелось ее придушить. За эти слова, за желания, которые пробуждала в нем ее красота, за измену Лене, за то, что она считала себя в праве смеяться над чувствами Ларисы — чистыми, искренними и настоящими, такими, каких ей никогда не знать.

— Может быть и так, — улыбнулась Рита, ей понравилась такая формулировка, она почувствовала себя кукольником, хозяином сундука с куклами, которыми могла вертеть и теперь смаковала это чувство. Она наклонилась к его уху и прошептала сладким, но насмешливым до тошноты голоском, — ну так трахни меня.

Кеша очень хотел ударить ее, но, конечно же, не смог.

 

Глава шестая

Из отпуска учительница английского Татьяна Георгиевна вернулась загорелая и посвежевшая. Исчезли синяки под глазами и следы усталости на ее лице, которые весь учебный год обычно только умножались, благодаря стараниям учеников. Теперь молодая женщина выглядела куда более симпатичной, чем раньше и ее кожа, став смуглой и золотистой, красиво оттеняла ее темные от природы волосы и зеленые глаза.

Татьяна Георгиевна хотела верить, что в этом году ей удастся достигнуть с учениками куда большего понимания, но в глубине души понимала, что все это глупые мечты. С каждым годом школьники становились все менее управляемыми, все более самоуверенными и все более жестокими к молодой учительнице.

— Good morning, — приветливо сказала она, собравшемуся десятому классу. Теперь ученики были ростом с нее и казались ее ровесниками, так сильно они выросли за лето, а Татьяна Георгиевна как будто напротив, стала на сантиметр ниже. — Let us speak English, — обратилась она к классу, но ее энтузиазм никто не разделил. Женщина тяжело вздохнула и села за свой стол, открывая журнал. — Who are absent?

С места поднялась отличница Маша и голосом пионер-вожатого, ответственного за свой отряд отчиталась:

— Сидоров выбыл. Отсутствуют Виноградова, Иванова и Якушев.

— Что опять с Якушевым? — устало спросила Татьяна Георгиевна, привыкшая к его выходкам и глупостям. То, что она была старше учеников всего на пять лет, делало ее объектом излишнего внимания хулиганов и прочих сомнительных личностей.

Маша безразлично передёрнула плечами. С места поднялся Коля, выглядел он помятым и заспанным, но желание поприставать к молодой англичанке было сильнее сонливости, с которой он боролся всеми силами.

— Он так расстроился, что его выгнали с алгебры, что с тех пор в школу не приходил, — ответил Коля, — но если вы хотите я могу найти его для вас. Только вы мне оставьте телефончик…

Татьяна Георгиевна обиженно поджала губы, от Колиного внимания она устала особенно.

— Колеченков, how you spent the summer? — обратилась она к Саше, который о чем-то тихо болтал с Мишей, но вынужден был замолчать и погрузиться в попытки сформулировать хоть сколько-нибудь верную фразу на английском. Тщетно.

— Да что Колеченков! — не дал ему и слова сказать Коля, — вы, Татьяна Георгиевна, лучше о себе нам расскажите! Где вы были, что так загорели. На Мальте? — он скривил рожицу и обернулся на Риту, которая не особенно интересовалась происходящим, разглядывая свой маникюр. Услышав слово, относившееся к ее жизни, она зевнула и бросила на Колю недовольный взгляд.

— Михайлов, пожалуйста, — взмолилась молодая женщина, но это только больше раззадорила парня, хотя, не имея рядом такого прикрытия, как Дима, он чувствовал себя немного некомфортно, — имейте совесть.

Он хихикнул и пробормотал себе под нос «да лучше бы вас» и, как мешок с картошкой, плюхнулся на жесткий стульчик, из которого он уже пару лет, как вырос.

Заметив, что Коля чуть-чуть поостыл и заскучал, Татьяна Георгиевна выдохнула облегченно, закончила разбираться с журналом и подняла глаза на класс. Ученики выглядели какими-то уставшими, погруженными в свои мысли, всех, кроме, пожалуй Маши Волковой, никто больше заниматься не хотел. Эту картину женщина наблюдала из года в год и не знала, каким образом можно в ней что-то изменить. Заинтересовать не получалось, давить она не умела.

— Давайте повторим с вами безличные предложения… — начала она монотонным голосом, нагонявшим и на нее саму сонливость и скуку, — в английском языке каждое предложение обязательно имеет и подлежащее и сказуемое…

Колю убаюкивало ее бормотание, и он стал искать, чем бы себя развлечь, без Димы это было задачей непростой. В конце-концов, не придумав ничего лучше, он написал не очень содержательную обидную записку на клочке бумаги и кинул ей в Дашу. Девушка сделала вид, что ничего не заметила и придавила ее ногой. Коля фыркнул, обернулся на Кешу, сидевшего сзади него, и шепотом спросил:

— Ну и как «королева» в постели?

Кеша нахмурился, поправил очки и процедил сквозь зубы:

— Не твоего ума дело…

— Какие мы злые, — передразнил Коля, а потом тихонько добавил, — а Оля твоя очень даже ничего!

— Она не моя, — поправил его Кеша, и прозвучало это слишком громко.

— Иннокентий! — рассерженно и в тоже жалобно позвала парня Татьяна Георгиевна, — удели мне немного своего внимания, — Кеша вздохнул и кивнул. С первой парты на него обернулась Лариса, которая сидела вместе с Лидой, никак не реагировавшей на окружающий мир. Взгляд ее серых проницательных взгляд был тревожным и осуждающим, судя по всему, она прекрасно слышала все, о чем они говорили с Колей. А Кеше этого совсем не хотелось.

— Итак, отрицательная форма образуется в безличных предложениях обратным порядком слов, — продолжила Татьяна Георгиевна, вышла к доске и стала писать на ней примеры того, о чем она говорила. Фигурка у нее была еще совсем девичьей и если бы не морщинки у глаз и синяки под ними, так омрачавшие ее красоту, она бы выглядела куда моложе. Но со спины ее лица видно не было, а только хрупкие плечи в белой блузке с кружевными рукавами, узкую талию и широкие бедра, обтянутые коричневой юбкой, расклешенной к коленям.

— Спорим… — Коля снова обернулся к Кеше и наклонился к нему, чтобы никто не слышал, что он собирается сказать, — что она со мной переспит?

— Кто? — не понял Кеша.

— Наталья Георгиевна, — по-женски красивое Колино лицо расплылось в каверзной улыбке, хулигана, задумавшего новую шалость. Раньше его проказы были куда безобиднее.

Кеша рассмеялся, потому что был уверен в том, что Колина задумка провалиться. Это все казалось ему очень глупым, нелепым и жестоким, как впрочем, и все, что делал его друг, которого то и другом назвать было сложно.

— На что спорим? — с азартом откликнулся Кеша, — деньги?

— Нет, это не интересно, — покачал головой Коля, — если я это сделаю, а я это сделаю, то ты разобьешь стекло в кабинете директрисы…

— А если ты проиграешь, то в новогоднюю ночь будешь плавать в проруби, — решил Кеша, хотя деньги были ему куда больше по вкусу. Коля скривился, но был слишком уверен в себе, чтобы не согласиться.

— Заметано, — возликовал Коля и посмотрел на доску именно в тот момент, когда Татьяна Георгиевна через плечо глянула на него.

— It was not difficult to read this article. One may not smoke in the office, — прочитала женщина написанное на доске, — вам все понятно, Михайлов?

— Мне все понятно, Татьяна Георгиевна, — лучезарно улыбнулся Коля самой обольстительной улыбкой из всех, которые были в его арсенале. Кто-то справа от него сдержанно хохотнул себе в ладонь.

Коля посмотрел в ту сторону и уперся взглядом в Риту. Судя по выражению ее лица, она слышала все, о чем они говорили с Кешей и это очень позабавило ее. «Рад угодить ее высочеству» — мрачно подумал Коля.

— До завтра! — Даша и Соня помахали рукой друзьям, и перешли дорогу. Саша с Мишей пошли в другую сторону, жили они рядом, в разных подъездах одного дома и поэтому знали друг друга с детства, познакомившись когда-то на детской площадке, которая теперь стояла заброшенная и покинутая. С горки спилили перилла, чтобы отнести их в металлолом, от нее осталась только раздолбанная деревянная лестница и ржавое, уже совсем не скользкое полотно, песок из песочницы пошел на дачи к жителям соседних домов, клумбу вытоптали и закидали окурками, только качели, поблекшие, скрипевшие жалобно и тоскливо остались целыми. Это место внушало самые печальные чувства, но идти домой Саше совсем не хотелось, и он готов был лучше побыть здесь.

— Может, погуляем? — предложил он.

— А к контрольной по химии кто готовиться будет? — строго спросил Миша, но глаза его за стеклами очков улыбались. Друзья сели на край песочницы, покидав свои сумки прямо на землю.

— Я просто не хочу домой, — признался Саша и тяжело вздохнул.

— Я тоже… — поделился Миша и отвел взгляд, он что-то скрывал и это было в новинку. Почему? Саша был хорошо знаком с родителями Миши — образованными, интеллигентными людьми, приветливыми и веселыми, которые относились к нему, как к собственному сыну, да и своего баловали и любили по-настоящему. Конечно мама Миши, Светлана Степановна и была порой чрезвычайно строгой и требовательной, но только потому, что у ее сына были большие перспективы в жизни. Уехать из их захудалого городишки, поступить в столичный технический вуз и стать хорошим ученым, может быть перебраться за рубеж… Из четырнадцати человек, вместе с которыми Саша перешел в десятый класс, будущее, достойное будущее, с перспективами и исполнением желаний, могло быть только у двоих людей и вторым после его друга была Рита, но для нее все двери открывали отцовские деньги. А у него? У него будущего не было, он сам так решил.

— У тебя что-то случилось? — заботливо спросил Саша и сдул со лба густую челку. Миша потерянно мотнул головой, — а чего такая физиономия? — не унимался Саша.

Миша тяжело вздохнул и раскололся.

— Рита.

Саша разозлился, вскочил, топнул ногой.

— Да прекрати ты о ней! Она дура! Она тебя не достойна! Да она с половиной школы переспала! — закричал он.

— Не смей так о ней говорить! — перебил его Миша и тоже вскочил, его глаза цвета озерной воды метали синие молнии. «Еще и подраться из-за этой шалавы не мешало с лучшим другом!» — разгневанно подумал Саша, но одна только мысль о этой девушке выводила его из себя и он не мог успокоиться.

— Она лучше, чем кажется, — куда более миролюбиво изрек Миша, — ты ошибаешься.

— Но она тебя не замечает! — всплеснул руками Саша.

— Заметит! Вот поступлю я в Бауманку, стану лучшим физиком-ядерщиком страны и денег у меня будет больше, чем у ее отца! Тогда заметит! — порывисто прошептал юноша.

— Дурак, — грустно сказал Саша и поднял с земли свою сумку, — дурак ты, Мишка. Ты думаешь нужен ей будет «лучший физик-ядерщик страны»? — он грустно рассмеялся и побрел к своему подъезду. Миша продолжал стоять на месте, глядя ему в след.

— А ты Дашке тоже не очень то нужен! — заявил парень и запустил пальцы в светлые волосы. Саша обернулся.

— Она мне не нравится, — спокойно бросил он.

— Ну конечно, — усмехнулся Миша и его голос прозвучал очень непривычно холодно, отчужденно, зло, как будто ему доставляло удовольствие то, что он нашел лазейку, с помощью которой можно было уколоть Сашины самолюбие и уверенность в своих словах. Такой Миша бы понравился Рите, но она никогда не видела его таким. Никто, кроме Саши не видел.

Саша поднялся на свой этаж и с разочарованием обнаружил, что дверь закрыта изнутри. Это могло значить только одно.

В дверном проеме нарисовалось расплывшееся из-за количества выпитого им спиртного лицо отца, небритое, хмурое и отчего-то злое.

— Явился, урод, — совершенно без эмоций бросил тот, пропуская парня в квартиру и удалился на кухню, где его дожидалась початая бутылка паленой водки. Он не потрудился даже достать рюмку.

Саша сбросил обувь и заглянул к нему.

— Ты пообедал? — спросил он.

— Нет, — пробурчал отец. На плите стояла сковородка, утром оставленная матерью, когда она уходила на работу. Саша тяжело вздохнул и закатил глаза.

— Почему? — строго осведомился он, — ты совсем спятил, пить на пустой желудок?! Хочешь язву?

— У меня есть язва, — равнодушно откликнулся отец и уронил на руки лохматую давно не мытую голову. Саше ударил в нос гадкий коктейль из ароматов пота, перегара и гниющей плоти, он инстинктивно поморщился.

— Чмо, — не сдержался парень и отобрал у отца бутылку, — себя не жалеешь, маму пожалей.

— А ты меня жизни будешь учить, сученок?! — разозлился отец, заметил отсутствие бутылки и двинулся на Сашу с кулаками, — водку отдай!

— Разобью, — пригрозил Саша и сам пожалел о своей смелости, потому что тут же получил за это по лицу, а удар у отца был крепкий. Все-таки некогда он был человеком спортивным и успел испробовать многое — от лыж до бокса. Лучше бы он ограничился когда-то лыжами.

Отец с легкостью вернул себе водку, пользуясь замешательством Саши, пытавшегося остановить кровь, хлынувшую из носа.

— Будешь знать, как перечить старшим, — самодовольно заявил мужчина и плюхнулся обратно на свое место, — жри давай.

— Нет уж, спасибо, — бросил Саша и ушел в ванную, чтобы отыскать там перекись водорода, для компресса. Разбитое лицо было для него делом привычным, и он спокойно справлялся с этой проблемой, куда хуже было, когда рука отца поднималась на мать, и нужно было оказывать первую помощь ей, обрабатывать ссадины, гематомы, стирать кровоподтеки.

Когда-то давно, когда Саша был младше и глупее, он решил, что станет врачом, чтобы вылечить папочку, но со временем он понял, что это безнадежная мечта. Врачом он станет только в том случае, если не убьет эту сволочь, а это с каждым годом становилось все более и более сложной задачей — держать себя в руках.

 

Глава седьмая

Физкультурный зал находился в пристройке, на уровне подвала, рядом со столовой и ремонта там не было уже очень давно. Новый спортивный инвентарь и маты, которые были закуплены несколько лет назад смотрелись очень нелепо и смешно на фоне обшарпанных стен с нарисованными на них октябрятами и комсомольцами, краска на лицах которых от времени стала желтой и теперь они напоминали не то китайцев, не то инопланетян. Решетки на окнах превращали зал в маленькую тюрьму и он по праву мог считать самым мрачным местом во всей школе, особенно из-за того, что сюда попадало очень мало света.

— Погода хорошая, — заметил Петр Петрович, мужчина пожилого возраста и очень низкого роста, обладатель блестящей лысины и старой советской закалки. К ученикам он относился по-доброму, но насмешливо, потому что они совсем не напоминали его поколение, были какими-то совсем нежизнеспособными и бестолковыми, — пойдем на улицу. Кто готов сдавать стометровку, на выход. Я не советую вам тянуть с этим!

Вместе с ним из зала ушла добрая половина класса. Остальные остались на попечение нового физрука — Алексея Максимовича — молодого, не очень приятного на вид мужчины с какой-то гадкой улыбкой и бегающими глазами. Его прелесть была в том, что в отличие от Петра Петровича, здоровье учеников его не волновало. Он давал им мяч и, пока они играли, читал какие-то журналы в маленьком кабинете, который делил со своим старшим товарищем.

Алексей Максимович обречено оглядел всех оставшихся и кинул мяч Коле.

— Зачем мне он? — спросил тот, но мяч поймал.

— Поиграете с Пашей, — усмехнулся Алексей Максимович и кивком головы указал на сидевшего в уголке мальчика. Коля поморщился.

— Нет уж, спасибо, — шутки преподавателя он не оценил и толкнул мяч однокласснику, — лови, Зиновьев.

Паша упустил мяч и убежал за ним, а потом стал забавляться с ним в одиночестве, пытаясь закинуть в кольцо. Выходило у него плохо из-за сильной косолапости, делавшей его неуклюжим.

— Ладно. Я вам сейчас вынесу еще один, — сжалился Алексей Максимович, — а ты чего не пошел сдавать? — обращался он к Мише. Парень поднял на него глаза и как-то сжался, бросил беглый взгляд на Риту, в его сторону даже не смотревшую и вздохнул.

— Я не готов, — заявил он. Алексей Максимович скривил свои тонкие губы, потому что чаще всего Миша оставался с Петром Петровичем и лишних неудобств не доставлял.

— Как знаешь, — пожал плечами мужчина и ушел в подсобку за мячом. За ним увязалась Маргарита, она по-хозяйски уселась за стол Петра Петровича и сцепила руки в замок. К моменту возвращения Алексея Максимовича она листала классный журнал. Она сама чем-то напоминала молодую учительницу — строгая юбка-карандаш, белая блузка, расстегнутая на несколько пуговиц, ровная стрижка-боб, не хватало только очков в черной оправе. Именно такими обычно представали «учительницы» в тех похабных журнальчиках, которые любил листать Алексей Максимович и тех фильмах, которые он прятал у себя дома под кроватью в большой потрепанной коробке, чтобы мама не нашла.

— Ты как себя ведешь, Польских? — с улыбкой спросил он. Рита даже не оторвала глаз от журнала, продолжая также увлеченно листать его.

— Маргарита! — Алексей Максимович в шутку топнул ногой, но и это не вызвало никакой реакции. Он начинал злиться, но в тоже время им овладевало какой-то другое чувство, которое не в коем случае не должно рождаться между учителем и ученицей.

Повинуясь магнетизму больших темно-вишневых глаз Риты и ее презрительного хамского поведения, он подошел к ней со спины и положил руки на плечи. Его пальцы скользнули по шее девушки, она даже не дрогнула, а потом медленно поползли вниз. Он нагнулся, чтобы ощутить запах ее густых, как шерсть кошки, волос. Это был коктейль из ароматов дорогих сигарет, гибискуса и боярышника, такой пряно-травяной и в тоже время освежающий, он околдовывал, подчинял себе и заставлял желать еще раз ощутить его.

Чертовка!

Алексей Максимович заставил Риту встать, развернул к себе, и она послушно запрыгнула на стол, игриво разводя колени, от чего ее узкая юбка скользнула вверх, обнажая кружевные полоски чулков. Рита томно прикрыла глаза и откинула голову, что говорило о ее полной готовности к любым приключениям.

Мужчина хотел приблизиться к ней, но ему в грудь уперлась шпилька ее туфли и уперлась очень больно, в солнечное сплетение, как будто она специально все рассчитала.

— Вы думаете, я не знаю о вашей интрижке с Олей? — спросила Рита, и выражение ее лица мгновенно переменилось — из жертвы она превратилась в охотницу и сейчас эта дикая кошка выпустила когти, которые до того скрывались в мягких подушечках.

— Что!? — растерялся Алексей Максимович.

— И про ваши журнальчики? — продолжала Рита. Она изо всей силы оттолкнула его и он даже закашлялся, отступил к стене. Девушка спрыгнула со стола и одернула юбку.

— Расслабьтесь, — приказала она, — вы не в моем вкусе.

— Польских! — Алексей Максимович вспомнил о том, что все-таки здесь он старший, он учитель и имеет над ней административную власть, и такое поведение обожгло его обидой до глубины души, — что ты себе позволяешь?

— А вы? — усмехнулась Рита, — вы забыли, кто мои родители и благодаря кому куплен весь ваш новый инвентарь? — она закрыла классный журнал и направилась к двери, но у нее остановилась и оперлась спиной о косяк.

— Оля моя подруга, — сказала девушка, выдержав паузу, — и с кем она будет спать, решаю я.

— Да кем ты себя возомнила, девочка?! — разозлился Алексей Максимович, сделал шаг к ней, ему безумно хотелось наказать ее за такую дерзость, за игры, в которые она играла, может быть ударить, может быть все-таки, положить на стол и продолжить начатое, но в любом случае не дать просто уйти. Но он боялся. Одно слово этой девушки и он будет искать новую работу.

— Вершителем ваших судеб, — рассмеялась Маргарита, и в это мгновение в ее лице мелькнуло что-то мистическое, колдовское, ведьминское. Или брать выше? Дьявольское? Алексей Максимович сам испугался собственных мыслей.

— Я пошутила, — беззаботно успокоила его Рита и вышла прочь.

Тишину, царившую в зале нарушали только постукивания мечей о деревянный пол и тяжелые шаги Паши. Миша сидел в углу с учебником физики. Заметив, что Рита вышла из подсобного помещения, он как-то дернулся и испуганно посмотрел на нее.

Рита села на лавочку рядом и стала наблюдать за Пашей и Колей.

— С тобой все в порядке? — спросил настороженно Миша, но Рита даже головы в его сторону не повернула.

— А что со мной должно было случиться? — насмешливо переспросила она.

— Ну… ты там так долго была… — пролепетал Миша.

— Бельский, ты чего? — Рита облизнула полные губы и тихонько рассмеялась, — или ты себе тут на придумывал, что меня там съедят или изнасилуют? — краем глаза она заметила, как Миша залился краской.

— Да надо мне о тебе думать, — буркнул он, — я просто спросил.

С этими словами он собрал свои вещи и вышел из зала. Рита улыбнулась ему в след одними уголками губ. Беспокойство парня показалось ей забавным, и она думала над тем, боится ли она чего-нибудь. Большинство людей боится смерти, но Риту только забавлял тот факт, что когда-нибудь она тоже будет лежать в гробу среди цветов со сложенными руками, такая хрупкая и чистая, как Кларисса или Джульетта.

Смерть представлялась ей лотереей, где она могла вытянуть билет с путевкой в рай или вечное пребывание в аду.

Боялась ли она чужой смерти? Чьей? Безмозглой курицы Марины или маленькой потаскушки Оли? Кеши, ее парня Антона или Коли? Нет, эти люди представлялись ей безликими тенями, купавшимися в лучах ее обаяния и чистого разума. Родителей? Да лучше бы она была сиротой.

Она любила страх других людей, он забавлял ее и делал умнее.

Но сама она не боялась ничего. Так ей казалось.

Уже давно Лариса не чувствовала себя такой счастливой и не видела такой счастливой свою бабушку. Анастасия Вячеславовна как будто расцвела и помолодела, когда девушка сказала ей, что хочет познакомить ее со своим другом. Она все допытывала Ларису, что это за друг, но та только загадочно молчала и улыбалась. Она готовила целый прием в их тесной квартирке с плохим ремонтом. Но, не смотря на все эти недостатки в этом доме было уютно, как не было во многих других с дорогой мебелью и свежими обоями.

— Пришел, пришел! — радостно сказала Лариса и бросилась в прихожую. Ради такого случая она даже изменила своим привычкам, одев мамино платье вместо своего мешковатого свитера и чуть-чуть подведя глаза синим карандашом. Платье было ей велико, но девушка подвязала его лентой и таким образом оно не выглядело на ней мешком, а очень выгодно подчеркивало то, какая у нее тонкая талия.

Анастасия Вячеславовна была несколько удивлена, когда увидела на пороге мужчину, годившегося Ларисе в отцы. Он был красив, обаятелен и одет с иголочки, но все это не могло скрыть его уже достаточно солидного возраста.

— Здравствуйте, — лучезарно улыбнулся он и протянул Анастасии Вячеславовне букет пурпурных роз, декорированных красной бумагой с золотом и пальмовым листом, а Ларисе коробку с тортом.

— Вы, значит, Анастасия Вячеславовна? — спросил мужчина, — я очень рад знакомству.

— А вы Валентин, — как-то грустно сказала Анастасия Вячеславовна, вдыхая аромат цветов, — как вас по батюшке?

Женщина поймала на себе недовольный взгляд Ларисы. К сожалению, девушка слишком хорошо умела угадывать ее эмоции и сейчас поняла, что Анастасии Вячеславовне ее друг пришелся совсем не по вкусу. Это было не причудой, а опасением. Отец Ларисы тоже был в их городе проездом по долгу службы и спокойно уехал, когда пришло время.

— Да зачем… — начал Валентин как-то растерянно, но потом сдался, — Михайлович.

— Вот и хорошо, — Анастасия Вячеславовна ободряюще улыбнулась, — пойдемте к столу, Валентин Михайлович, — ей показалось, что Лариса выдохнула облегченно.

— Благодарю вас за цветы, — тихо сказала женщина, садясь в антикварное кресло, которое они с Ларисой привезли со старой квартиры, — мне очень приятно.

Повисла некоторая тишина. Она слушала, как на кухне Лариса гремит чашками, как свистит чайник и во дворе какие-то мужики, изысканно матерясь, заводят машину.

— Скажите… — Анастасия Вячеславовна прикрыла глаза и помассировала их морщинистой рукой, металлические браслеты на ее запястье мелодично звякнули, — чего вы хотите от Ларисы?

— Ничего, — совершенно спокойно ответил Валентин, — не беспокойтесь, я не причиню ей зла. Она просто интересна мне, как человек.

— Я бы рада вам верить, но… — Анастасия Вячеславовна вынуждена была замолчать, потому что появилась Лариса с подносом, на котором стояли чашки. Она так счастливо улыбалась, что у старой женщины пропало всякое желание читать ей или Валентину мораль. К тому же она заметила с какой почти отцовской нежностью посмотрел на девушку мужчина, как рванулся к ней, чтобы помочь ей донести поднос. Конечно же, в другом городе, откуда он приехал, у него есть жена и дети, он вернется к ним и забудет этот вечер, забудет Ларису… Или нет? Может быть, им наконец-то улыбнулось счастье и это именно тот прекрасный принц, который достоин ее девочки, рыцарь, который увезет ее в свой замок и окружит заботой и любовью, даст ей все, в чем она будет нуждаться. Почему нет, почему?

— Лариса! Зачем ты таскаешь такие тяжести? — возмущался Валентин, отбирая у девушки поднос, а она только смеялась:

— Я несу куда большую тяжесть, она называется жизнь!

«Какая метафора» — думала Анастасия Вячеславовна тоскливо, и ее сердце леденело от боли за внучку. Всю жизнь она хотела дать ей лучшую жизнь, готовила ее для лучшей жизни, которую была не в силах обеспечить. А может быть этот человек сможет?

— Ба, что с тобой? — Лариса осторожно дотронулась до ее руки. До этого она все болтала без умолку, они с Валентином обсуждали какую-то книгу, которую когда-то Анастасия Вячеславовна сама дала внучке, думая, что она ей понравиться. Конечно же, не ошиблась.

— Все в порядке… — пробормотала старая женщина, встала и сказала, — я пойду, поставлю чайник… хочу еще чаю.

Лариса не успела ее остановить, а Анастасия Вячеславовна сделала пару шагов и вдруг рухнула, хорошо, что Валентин успел среагировать и подхватить ее.

— Боже! Что с ней! — прошептала Лариса, бросаясь к бабушке. Мужчина отнес ее на диван и проверил пульс.

— Не знаю, — сказал он и обернулся на девушку, — только не волнуйся. Вызови скорую…

Лариса убежала на кухню, чтобы позвонить, она слышала каким оглушающим ритмом в виски отдает сердце, готовое выпрыгнуть из груди. Почему?! Что произошло!? Все же было так хорошо… Ну почему она не имеет права даже на один короткий счастливый вечер с людьми, которые ей близки? Слезы сами собой покатились из глаз, смывая синий карандаш.

Валентин выглянул из комнаты, и Лариса бросилась к нему, готовая услышать самое страшное, но этого не случилось.

— Она… — пролепетала девушка.

— Она в обмороке, — успокоил ее Валентин, но вид у него был встревоженный, — ты вызвала скорую?

— Да… — кивнула Лариса и порывисто обняла его. Это было очень приятное ощущение, прятать лицо на чьей-то груди, чувствуя рядом кого-то сильного и знающего, что делать. Рубашка Валентина приятно пахла парфюмом, и этот аромат убаюкивал девушку, внушая ей надежду. Было уже не так страшно.

Мужчина осторожно обнял ее и погладил по растрепанным, как перья воробья, волосам.

 

Глава восьмая

Марина, как ошпаренная влетела в класс, чем вызвала недоумение Елены Львовны. Женщина сняла очки и презрительно посмотрела на запыхавшуюся девушку.

— Виноградова, где пожар? — осведомилась она. Марина хотела было объяснить, что она отводила младшего брата в детский сад, но натолкнулась на взгляд Риты и почему-то передумала об этом говорить.

— Не ваше дело, — буркнула она и прошествовала к своему месту позади королевы и Оли и развалилась на стуле, демонстрируя свое презрение ко всему окружающему миру.

— Ты мне тут хамить будешь, Виноградова? — злобно спросила Елена Львовна, поднимаясь со своего места и шествуя к ней, — думаешь покрасилась и можешь так разговаривать с учителем?

Марина и бровью не повела, она надула пузырь из жвачки и достала из сумки, предназначенной совсем не для школы, единственную тетрадь. Ручки с собой у нее не оказалось, и она обернулась на Михайлова и Якушева, чтобы попросить у них. Елена Львовна заметила это.

— А где твой учебник, Виноградова? — Марину нагнал гнев женщины, и ей предстояло слушать все, что о ней думает классная руководительница, а та любила делиться своим мнением и чаще всего ничего хорошего об учениках она не думала, — а ручка? Забыла? А голову ты дома не забыла? Юбку покороче нацепить ты тоже не забыла. Ты сделала домашнее задание?

— Какое домашнее задание? — захлопала глазами Марина.

С передней парты на нее посмотрела Рита и ее лицо было таким веселым, будто она только что услышала очень смешной анекдот. Ее остренький носик напоминал клюв, который пригодиться, чтобы клевать череп Марины, когда грузная Елена Львовна вытрясет из нее душу своими огромными, как у мужика, ручищами.

— Упражнения пятнадцатое и двадцатое из синего учебника, — подала голос отличница Маша, всегда во время вставлявшая свое веское слово. Одобрительная улыбка классной предназначалась ей, для Марины у нее осталось одно недовольство.

— Мать в школу вызову, — пригрозила она.

— У нее времени на ваше общество нет, — на автомате бросила Марина, — она работает.

— Вот и тебе пора отправиться на работу. Засиделась ты в школе, красавица, — проворчала Елена Львовна и неожиданно оставила ее в покое, вспомнив, что урок не резиновый, и она не может весь его посвящать Марине.

— Дневника у тебя, конечно же, нет? — спросила женщина, открывая журнал. Марина кивнула и отняла ручку у Якушева, чтобы нарисовать цветочек на полях тетради, в которой вперемешку были страницы физики, русского и географии. Дима не особенно расстроился тому, что теперь ему нечем писать и стал царапать булавкой поверхность парты, выводя там свое имя.

— Что с Ивановой и где Леонова, — Елена Львовна подняла глаза на класс, желая услышать ответ от одного единственного человека, который всегда слушал только ее.

— Лида болеет, — отчиталась Маша, — про Леонову не знаю, — после этих слов Даша и Соня переглянулись между собой.

— Дома у нее никто не берет, — поделилась Соня. Она выглядела встревоженной и в ее теплых светло-карих глазах читалось беспокойство за подругу. Даша же отвернулась к окну.

— Загуляла, — решила Елена Львовна, которой куда проще было подумать плохо, чем почувствовать беду и испугаться, — ладно. Остальные выродки на месте. Будем готовиться к экзамену, повторим деепричастия. Открывайте учебники, у кого они есть, — к ее величайшему разочарованию были они у немногих. — Марина, можешь сесть к Зиновьеву.

Девушка поморщилась, бросив взгляд на мальчика, сидевшего за первой партой другого ряда в полном одиночестве. Не за какие сокровища мира она бы не согласилась к нему приблизиться, потому что это грозило ей насмешками подруг. В глубине души она жалела этого человека и радовалась тому, что в душу к ней Рита заглянуть не может, как бы она не хотела.

С Пашей совершенно без смущения сел Саша и даже не подумал изображать то отвращение, которое как правило кривили все остальные, стоило им оказаться подле мальчика.

— А ты знаешь, где Леонова? — Рита обращалась к Кеше и достаточно громко, Марина и Оля могли хорошо слышать каждое слово.

Кеша напрягся и покачал головой, во взгляде его читались злость и недоумение.

— Как же! Вы же с ней друзья! — с наигранным удивлением воскликнула Рита, — тебя совсем не волнует, что с ней?

— Польских! — Елена Львовна постучала кулаком по столу, привлекая к себе внимание девушки и Маргарита покорно посмотрела в ее сторону, улыбаясь одними уголками красивых полных губ, — если тебе охота поговорить, выйди к доске и пиши словосочетания, потом объяснишь где здесь деепричастия и почему ты их так написала.

— Без проблем, — бросила Рита и вышла, уверенная в себе и собственных силах. Пока она была у доски, класс порядком заскучал. Марина рисовала цветочки в тетради, Оля писала записку Коле, но все время перечеркивала слова. Соня и Даша лениво беседовали о чем-то так тихо, что со стороны услышать, о чем они говорят было невозможно. Дима с Колей хихикали над чем-то со своей последней парты.

— Гляди ка… — сказал Коля Диме, — наш олигофренчик один остался, вот и нет его подружки…

К своему несчастью парень сказал это слишком громко и помимо его собеседника эти слова донеслись до Кеши.

Повисла тишина, которую нарушал только скрип мела по доске, а потом вдруг Кеша вскочил и оказался напротив Коли.

— Ты опять за свое взялся!? — прорычал парень, — я тебя предупреждал, чтобы ты их не трогал!?

— Барсуков! Ты что!? — закричала Елена Львовна, как чувствуя, что сейчас понадобиться их разнимать.

Коля сидел, как ни в чем не бывало, внимательно глядя на Кешу снизу вверх черными цыганскими глазами. На губах его играла улыбка. Отчего-то ему нравилось изводить друга, играя с этой больной для него темой. Одного Коля не мог понять, почему Кеша так печется об этих убогих, особенно о Лиде.

— Да чего ты завелся? — бросил он.

— С того, урод, что ты не имеешь никакого права говорить о них так! — Кеша схватил Колю за край футболки и вытащил из-за стола, но от удара тот увернулся, оказавшись проворнее и ударил сам.

— Что пристал!? — прошипел он, — защитник униженных и оскорбленных! Влюбился, да!?

Ответом ему послужил удар в челюсть, которая от его силы жалобно хрустнула. Коля хотел дать сдачи, но его схватил за плечи Дима и оттащил в сторону. Кешу держал Саша, хотя он так и рвался стукнуть Колю снова.

Марина, которая невольно оказалась на поле боя, теперь стояла за спиной у Саши и с нетерпением ждала продолжения разборки. Ей было немного обидно, что из-за нее никто никогда не дрался, а из-за каких-то больных детей здесь устроили такой дебош.

— Вы с ума сошли, оба!? — проорала Елена Львовна, расталкивая всех в стороны. — Барсуков! Тебе должно быть стыдно перед твоей тетей! Лучше бы она отдала тебя в приют, и ты бы там устраивал драки! — пристыженный Кеша опустил взгляд, его лицо исказила гримаса боли, потому что женщина напомнила ему о том, о чем он думать не любил, дальше она переключилась на Колю, — а ты, Михайлов!? Что скажет твоя мама?

— Ей плевать, — насмешливо сказал Коля, но голос его прозвучал глухо и хрипло. Он отвернулся в другую сторону.

— К директору, — приказала Елена Львовна, — перед Евгенией Олеговной будете объясняться, почему сорвали мне урок!

Андрей Андреевич мерил шагами просторный директорский кабинет, украшенный портретом Сталина, который висел здесь неизвестно зачем, разве что только Евгения Олеговна молилась ему и взывала к его духу, чтобы он научил ее управлять школой, как союзом. Кеша думал об этом и ему становилось как-то легче, хотя на душе было все равно скверно. Его голова была занята тремя девушками сразу и мысли были совсем не веселыми. Первой была Лариса. Кеша волновался о ней, гадал, что у нее случилось, потому что так просто прогуливать школу она бы не стала. Порой она приходила с температурой или насморком, с головной болью, да с чем угодно… Все-таки она была его другом и он чувствовал себя ответственным за нее, после слов Риты. Второй была Лида. Он не мог понять, почему вообще думает о ней, но ему делалось больно только при одном воспоминании о ее кристально чистых глазах, всегда таких испуганных, несчастных, как у загнанного зверька. А третьей была Лена, и его оглушало чувство стыда перед ней. За измену, за ложь, за мысли о других… За то, что он дрался не из-за нее и за то, что из-за нее ему драться почему-то совсем не хотелось.

— Ребята! Повезло вам, что Евгения Олеговна на собеседовании, — сказал в конце-концов Андрей Андреевич, — ну что вы такое устроили? Почему хоть?

— Он говорил гадости про мальчика с синдромом Дауна, который учится в нашем классе, — пожаловался Кеша и ему самому стало противно. Андрей Андреевич вздохнул.

— И про девочку, — добавил Коля сам, — надо было с этого начать.

— Значит вы дрались из-за девочки? — спросил Андрей Андреевич и почесал подбородок.

— Ну… да, — подтвердил Кеша.

— Из-за Риты Польских?

— Почему вы спрашиваете? — насторожился Коля. Их обоих как будто облили ледяной водой. Кеше стало тошно и противно от одного только упоминания Риты. Ему захотелось заползти в какую-нибудь темную нору и умереть там, лишь бы только нигде никогда не слышать это имя и не видеть ее смазливую физиономию.

— Мне так показалось, — спокойно пожал плечами Андрей Андреевич, — ладно. Вы уже взрослые и я не хочу лезть в ваши дела. Я надеюсь, что этого больше не повториться, и вы будете впредь благоразумны.

— Спасибо, — выдохнул Кеша, и они вместе вышли из кабинета директора в тесный коридорчик. Коля молчал и вид у него был хмурый.

— Почему я вечно из-за тебя влипаю в истории!? — злобно поинтересовался Кеша, решив, что Коля главная причина всех его бед и проблем. И даже в исчезновении Ларисы виноват он, и даже в том, что Кешина мама умерла. Во всем.

— Потому что ты бесишься, стоит мне только сказать слово о Ивановой! — ответил Коля недовольным голосом, — что с тобой? Какое тебе дело до этой дурочки?

Кеша нахмурился, хотел ответить что-то обидное, но вовремя удержал себя. Снова завязывать драку ему совсем не хотелось.

— Не знаю, — отмахнулся он, — просто я не люблю, когда сильные обижают слабых.

— Я пальцем ее не тронул! — воскликнул Коля. Кешей снова овладело что-то неконтролируемое, глаза его заблестели, он схватил друга за плечи и тряхнул изо всей силы.

— Если ты, урод, тронешь ее хоть пальцем, то я тебе шею сверну! — прошипел он. Коля смотрел на него с неподдельным ужасом.

— Кеш… — робко начал он. Кеша тряхнул головой, прогоняя наваждение, и отпустил парня. Он сам не знал, что на него нашло и это его пугало. Стоило ему только услышать о Лиде, он полностью терял над собой контроль. Разумного объяснения этому не было.

 

Глава девятая

Рита открыла дверь квартиры своими ключами и только сейчас поняла, что сегодня впервые за две недели она вернулась домой с целью переночевать. Идея была, конечно, не самой удачной, потому что мать обязательно поднимет крик по поводу того, что она пропадает неизвестно где и отвратительно себя ведет. Но Рита устала от общества Антона, который отчаянно старался казаться умнее, чем он есть, и пытался занять ее всякими высокоинтеллектуальными беседами, а в действительности лишь хотел как-то разнообразить их времяпровождение, состоявшее из обедов в ресторанах и занятий любовью. Был, конечно, вариант переночевать у Оли, но та сама давно не появлялась там, а шататься по всем «пьянкам», которые посещала ее подруга, Рита считала ниже себя. Марина с ее приставучим братом и болтливой мамашей тоже не подходила, и девушка жалела, что у нее нет своей собственной квартиры.

В темноте прихожей она на что-то наступила. При включении света это оказалось небрежно брошенной обувью и рядом с отцовскими ботинками стояли еще чьи-то красные женские туфельки на высоком каблуке. Чуть дальше валялись пальто и галстук. След из разбросанных вещей вел в комнату, откуда, тем не менее, не доносилось ни звука.

Маргарита уверенно прошествовала туда и увидела обнаженную девицу чуть постарше ее, прикрытую только простыней. Особа лежала на разложенном диване, разметав по подушке, выбеленные кудрявые волосы и вальяжно покуривала отцовские сигареты.

Рита почувствовала приступ тошноты и бессильной злости. «Ага, привел шлюху» — злобно подумала она, — «где живу там и гажу! Ублюдок!». Тем временем незваная гостья соизволила заметить ее и не на шутку перепугалась.

— Вы кто!? — выдохнула она тонким голоском, запутываясь в простыню, как бабочка, попавшая в паутину. Сейчас паук тебе устроит! Ох, как Рита была рассержена!

— Жена, — заявила она, наблюдая за реакцией. Ей было и грустно и смешно от того, что особа, была настолько безмозглой, что поверила в эту версию. И как мог ее отец спать с такой глупой бабой! Она потерянно шарила глазами по комнате, пытаясь найти спасения у какого-нибудь предмета. Но их судьба девушки волновала мало.

Рита присела на псевдо-антикварный стульчик и извлекла из кармана юбки пачку своих сигарет. Курить она не спешила, хотя ей очень хотелось. Ее волновал один вопрос — где же прохлаждается ее папочка, если его любовница лежит здесь, а одежда разбросана в коридоре? Впрочем, догадка у нее была, и она оказалась верной. Вскоре он появился собственной персоной — в черном атласном халате на мокрое после душа тело, с растрепанными влажными волосами, которые вились от воды, как у дочери.

— Рита, — как-то апатично, без удивления сказал он и тяжело вздохнул, — как-то нехорошо получилось.

— Да, папуля, — процедила сквозь зубы Рита и вставила в рот сигарету, — мне тоже не нравится.

Она вышла на лоджию, давая отцу и его подруге понять, что их общество ее совсем не радует. Она оперлась о подоконник и посмотрела на большой раскидистый клен под окном, к которому она привыкла с детства.

Когда рухнул священный институт семьи, в который верила маленькая наивная девочка Риточка, от которой остались рожки да ножки? Она затруднялась ответить, но была уверена в том, что это произошло куда раньше.

В квартире хлопнула дверь. Ушла. В комнате еще стоял запах ее духов и ее тела. Гадость! Зажав нос двумя пальцами, Рита прошествовала на кухню, налила себе горячего шоколада и обхватила кружку замерзшими пальцами. За окном сгущались тучи и собирался дождь.

— Я же не лезу в твою личную жизнь, — даже не пытаясь оправдаться, сказал Александр Викторович и тяжело вздохнул. Он уже успел одеться и подобрать все, что валялось в коридоре. Рита страдальчески посмотрела на него и вспомнила о том, как ей всегда в детстве нравилось быть похожей на отца, он был для нее, куда большим авторитетом, чем мать, то равнодушная, то крикливая и хоть сколько-нибудь строгая. Сейчас ей напротив хотелось искоренить всяческое сходство — сделать кучу операций, чтобы избавиться от его черт на своем лице, купить линзы, перекрасить волосы.

— Ты изменяешь маме, — грустно пробормотала девушка, хотя почему-то она не была ничуть удивлена. Уже достаточно давно она поняла, что ее родители не любят друг друга, а просто устраивают. Какое холодное слово! Похоже, в постели они друг друга больше не устраивали.

— Ты трахаешься в нашей квартире со своими бабами! — плаксиво продолжала Рита.

— Маргарита! — одернул ее отец, хотел обнять за плечи, но она скинула его руки, — следи за выражениями. И прекрати это, — он отошел к окну и закурил сигареты с ароматом вишни, голос его стал таким отчужденным и злым, — мы дали тебе все, чего бы ты могла пожелать. В тебе есть хоть немного благодарности?

— Есть, — спокойно ответила девушка, она сумела взять себя в руки, хотя ей и хотелось сейчас ударить его. Даже не за эту обнаженную куклу. А за то, что ему куда проще было швыряться деньгами, чем дать ей хоть немного любви. Как и мать. Рита была не ребенком, а выгодным вложением, которое они сделали шестнадцать лет назад и все ждали, когда же оно окупится.

— Это хорошо, — кивнул Александр Викторович и тоже присел за стол, сигарета в его пальцах почти догорела. Этот запах был привычным с детства.

Рите тоже захотелось курить, но все-таки при отце было немного неловко. Глупость полнейшая.

— Сколько ей лет? — поинтересовалась она.

— Какое это имеет значение? — попытался отмахнуться мужчина.

— Мне просто интересно, — беззаботно бросила Рита.

— Ладно. Двадцать.

Рита присвистнула и посмотрела на отца с наигранным восхищением. Вот что, а изображать на своем лице эмоции, которых она не испытывала, а она умела. Наверное, из нее получилась бы хорошая актриса, если родители сочтут эту профессию выгодной. А что? Внешность у нее очень даже ничего, опять же спасибо папочке. Впрочем, мать тоже была женщиной видной, но Рита походила на нее мало.

— И давно ты с ней? — задала она совершенно бессмысленный вопрос, заранее зная, какой на него услышит ответ.

— Это был один раз, — сказал Александр Викторович, хотя по нему чувствовалось, что он не пытается оправдаться, а говорит правду, — и все.

— А что, девочка симпатичная, — рассудила Рита и поставила чашку в раковину, даже не думая о том, чтобы ее помыть, — я сегодня переночую дома.

— Это явно знак, говорящий о приближении конца света, — сострил мужчина, но Рита даже не улыбнулась. Раньше она ценила его чувство юмора и то, что могла говорить о чем угодно, рассчитывая на понимание, но потом поняла, что понимание было только иллюзией, за которой крылось равнодушие.

Рита была тем человеком, которых можно или обожать или ненавидеть. Родители являлись исключением, подтверждавшим это правило и сейчас был один из тех моментов, когда девушка жалела об этом.

— Оля!

Стук каблуков по асфальту затих, «фрейлина» остановились, и посмотрела в сторону того, кто ее звал. На кукольном, слишком симпатичном для живого человека, личике Оли написалось недоумение, когда она поняла, что перед ней Лариса, для которой видеть свиту без ее королевы тоже было в новинку.

— Чего тебе? — совсем не дружелюбно поинтересовалась Ольга и пригладила свои темные волосы, которые растрепал ветер. В легкой курточке ей было холодно, но она не подавала и виду.

— Мне поговорить с тобой нужно, — объяснилась Лариса, — только давай отойдем с тобой куда-нибудь в сторонку.

Оля только передернула плечами и они вместе сели на лавочку во дворе стоявшей рядом пятиэтажки. Лариса стала дышать на свои замерзшие руки, чтобы согреть их, а ее одноклассница достала пачку тонких сигарет и закурила.

— О чем это? — апатично откликнулась она.

— Понимаешь… тут такое дело, — Лариса очень ломалась, и ей было трудно об этом говорить, ее смятение остро ощущалось в лихорадочных движениях и бегающих глазах, — ты ведь очень опытная…

— В каких это делах? — Оля ее прекрасно поняла, но ей хотелось лишний раз помучить девушку.

— Гм… интимных, — краснея, ответила Лариса, — понимаешь… мне нужны деньги…

— И ты хочешь переспать с кем-то за деньги? — догадалась Оля, и с трудом сдержала смешок. Она даже дымом поперхнулась, такой забавной казалась ей эта ситуация. Этот хрупкий цветок, невинный агнец, «монашка» Леонова вдруг говорит о таких вещах! Ну дела! Мир перевернулся.

— Не совсем, — вздохнула Лариса и поняла, что нужно рассказать все по порядку, — только это останется между нами. И никто об этом не узнает. И Рита.

— Без проблем, — пожала плечами Оля.

— Есть у меня один друг, — начала Лариса, разглядывая свои бледные пальцы, все покрытые ожогами от кипящего масла, с которым она работала в забегаловке, — он из другого города, у него все хорошо с деньгами. Он мне помогает, но… Боже, что же я такое говорю! — Лариса схватилась за свою коротко стриженную растрепанную голову и из ее глаз ручьями потекли слезы. Оля некоторое время смотрела на нее, а потом по-свойски обняла ее и сказала примиряюще:

— Ну, тише. Нет ничего плохого в том, что ты будешь с ним спать, а он тебя содержать. Так все сейчас делают.

Лариса нахмурилась, в ее блестящих из-за слез глазах читалось недоумение. «Кто это все?». Похоже, Оля имела в виду себя, но это было не так, ей никак не удавалось найти кого-то, у кого были бы деньги на ее совсем нескромные запросы, а заодно и на запросы ее матери.

— Мне бабушке… на операцию надо, — словно оправдываясь, прошептала Лариса, — я так бы никогда не подумала…

— Да ладно тебе, — бросила Оля, — он хоть симпатичный?

Лариса как-то растерянно кивнула, глаза у нее были грустные-грустные.

— А лет ему сколько? — продолжала расспрашивать любопытная Оля, пытаясь представить себе этого серого мышонка с каким-то умопомрачительно богатым и красивым мужчиной.

— Тридцать шесть… кажется, — светлый образ в Олином воображении сразу померк, она поморщилась и повела Ларису к трамвайной остановке, где они и встретились.

Ветер уныло завывал в уже поредевшей листве, было так холодно, что хотелось поскорее куда-нибудь спрятаться. На асфальте стояли глубокие лужи, в которых отражалось хмурое небо, и плавали разноцветные листья, как большие красные лилии.

Оля думала о том, что тридцать шесть — это слишком, и с таким «стариком» она бы спать не согласилась даже ради спасения бабушки. Впрочем, у Оли не было бабушки, и знать она точно не могла. А узнавать ей не очень-то и хотелось.

 

Глава десятая

К вечеру зарядил дождь. Унылый и монотонный, он становился все сильнее и сильнее и вскоре стало невозможно разобрать дом напротив за его мутной серой пеленой. Саша все пытался заставить себя решать задачу по геометрии, а вместо этого пялился на воду, текущую с неба и думал о том, что меньше всего на свете сейчас ему хочется, чтобы пришла зима. Были бы деньги убежать куда-нибудь туда, где всегда весна и никогда не бывает холодно, где нет слякоти и мокрого снега. Но откуда они у него возьмутся? Вот если бы его папаша был не потерявший человеческий вид пьяница, а Польских, он бы мог позволить себе такое удовольствие. Но жизнь распорядилась иначе.

Вернулась его мать — бледная маленькая женщина с хрупкими костями и усталым лицом. Она была лет на десять моложе отца, но все испытания, выдавшиеся на ее долю, уравняли их, и она казалась старше своих лет. Она напоминала моль или ночную бабочку — померкшую, бесцветную, выгоревшую, полумертвую.

Она ничего не сказала, сняла мокрое пальто и сапоги и ушла готовить ужин. Разговаривала она вообще немного, все время погруженная в тяжелые печальные думы. Саше очень хотелось обнять ее, как-то утешить и приласкать, но у него создавалось впечатление, что если он прикоснется к ней, то она рассыплется и превратиться в пепел. Но у отца таких чувств не было.

— Люда! — услышал Саша из кухни его голос и трижды проклял его за то, что эта пьяная свинья вообще проснулась и сделала это именно сейчас, — где ты была?

— На работе, — совершенно без эмоций бросила женщина.

— Иди сюда, я тебя давно не видел! — заявил отец и, судя по тяжелым шагам, двинулся к ней. Саша понял, что сейчас самое время появиться и обломать его планы, какими бы они не были. В любом случае ничего хорошего папаша задумать не мог. В тот момент, когда Саша появился на пороге кухни, мужчина как раз лез к Людмиле своими грубыми руками.

— Да уйди ты, — спокойно сказала она, — не до тебя, мне.

— Люда! — разозлился отец, хотел ударить ее, но Саша удержал его руку.

— Ах ты, крысеныш! — прорычал мужчина, обернувшись на него и глаза его безумно засияли. Они обожгли парня холодом и ненавистью, к которым он уже успел привыкнуть за годы, но все равно каждый раз вздрагивал и пятился, ощущая их кожей.

— Все из-за тебя, из-за тебя! — вдруг закричал отец и бросился на Сашу, нанося удары, куда более сильные, чем обычно, — урод! Если бы не ты! Да лучше бы ты сдох!

— Сергей! — подала голос Людмила и вцепилась в занесенную руку мужа, таким образом переключив огонь на себя. Теперь вся его агрессия предназначалась женщине, а она принимала все со стиснутыми зубами, не издавая не звука, и взгляд ее серо-зеленых глаз сделался такой злой-злой и уверенный, какой бывает у солдат, которые стоят у расстрельной стены или ждут пыток в гестапо. Все это закончилось тогда, когда Саша обрушил на голову отца удар табурета и тот свалился, как мертвый. Парень отбросил свое оружие и облокотился на стену, сжимаясь от оглушающей боли.

— Я его убил, да?! — пробормотал парень срывающимся на крик голосом, — убил!?

Людмила молчала, ее как будто сейчас не было здесь. Только крупные как бусины слезы стекали у нее по щекам и падали на выцветший линолеум рядом с телом мужа, который не подавал никаких признаков жизни.

Саша не выдержал этой картины, он убежал прочь, на улицу, под дождь, без зонта и куртки. Некоторое время он постоял, подставив лицо ледяным струям, в глубине души надеясь, что его догонит мать и скажет, что все в порядке и удар был недостаточно сильным, но этого конечно же не произошло. Тогда он пошел к Мише, потому что кроме лучшего друга ему пойти было не к кому.

— Сашка? — изумленно сказал парень, открывая ему дверь. Час был уже достаточно поздний.

— Можно? — потерянно спросил Саша, его трясло. За спиной у Миши нарисовался его отец, с которым они были похожи как две капли воды. Миша унаследовал у него дистрофично-худощавое телосложение, сутулую спину, голубые глаза с зелеными ободками по краям радужек, плохое зрение, светлые волосы цвета нескошенной соломы. Что досталось ему от матери? Саша не знал, и сказать затруднялся.

— Александр, — улыбнулся ободряюще, но как-то встревоженно Степан Аркадьевич, положил руки на плечи сыну, — у тебя что-то случилось?

— Да… — прошептал Саша, отводя глаза, хотел признаться, но ему помешал приступ кашля, заставивший его согнуться на пополам и судорожно ловить воздух ртом. Миша кинулся к нему и на лице его написался такой ужас, будто он был уверен в том, что Саша сейчас умрет на его глазах.

— Что там? Кто пришел? — из комнаты послышался голос Светланы Петровны, и вскоре в прихожей нарисовалась и она. Это была уже далеко не молодая, но еще очень красивая женщина, в облике которой сразу читался ее характер — жесткий и строгий, все линии ее лица и тела были отточены, как лезвия. Ее взглядом можно было резать хлеб, а тонкой линией губ — душить, как веревкой.

— Саша, — женщина заметила гостя и торопливо обняла его крючковатыми пальцами, когда он перестал кашлять, ему было не уютно в ее объятиях, как-то жутко, словно она хотела не дать ему убежать, а не утешить, — что с тобой? Что случилось? — потом ее внимание переключилось на Степана Аркадьевича, и забота на ее лице сменилась злостью, — что ты встал, как изваяние!? Мальчику нужна помощь, а ты глазами хлопаешь, увалень бесполезный!

Степан Аркадьевич на ее слова ответил каким-то грустным и обреченным взглядом, ушел за телефоном.

— Что случилось? — снова обратилась Светлана Петровна к Саше.

— Я… — начал он, но осекся. Говори, говори! Что теперь молчать?! Это все равно станет известно и свидетелем его преступления будет его мать. Конечно же, она не станет оправдывать его, ведь она тоже ненавидит его в глубине души. Ненавидит, боится и считает чужим. Конечно не так, как отец, по-другому, молча, своим серым бесцветным лицом, своим опустевшим взглядом. Ведь это из-за него она стала такой! И отец…

— Я убил отца.

Светлана Петровна округлила глаза, как сова и даже отступила на шаг назад. Тонкая полоска ее губ дрогнула в недоумении. Миша, стоявший у стены, поднял лицо и посмотрел Саше в глаза. Он не верил. Конечно, он не верил.

— Как? — обронила Светлана Петровна.

— Вот так… — пролепетал Саша и его снова начало трясти, — он бил мать. А я ударил его табуретом по голове. Все, — он тяжело вздохнул, и сейчас ему больше всего на свете хотелось убежать обратно под дождь, туда, где его никогда не найдут. Туда, где никто никогда не узнает, кто он и кем он был.

— Саша, — сказала тихо Светлана Петровна и крепко-крепко обняла и вдруг ее обычно жесткие руки стали мягкими, материнскими, теплыми, от этого чувства он уже лет десять как отвык, а голос из жесткого сделался жалостливым и плаксивым, — не волнуйся. Все будет хорошо. Ты поступил правильно…

— Убив его!? — воскликнул Саша, но понял, что она права. Это был куда лучший вариант, чем, если бы он до смерти забил мать на его глазах. А его оправдают, обязательно оправдают, у него есть смягчающее обстоятельство… Он уже даже знает, как вести себя в суде, он уже бывал там однажды, только в другой роли.

Но после этого мать будет ненавидеть его еще больше. Наверное, она вообще никогда с ним не заговорит или и вовсе выгонит из дома.

Вернулся Степан Аркадьевич с телефоном на длинном проводе в руках.

— Куда звонить? — спросил он.

— В скорую, — распорядилась Светлана Петровна, — сам что ли не понимаешь, дурень!?

— В милицию… — поправил Саша.

В Ленке не было ничего необычного, даже красивой особенно она не была. Кеша все смотрел на нее и пытался понять, почему они вместе, но не мог и понимать, что лучше не пытаться найти объяснение, иначе он разочаруется в мечте жить с ней вместе. Ленка была невысокого роста, немного полноватая, за счет чего у нее впрочем, были почти модельные стандарты, только вот талия тонкой совсем не была и вряд ли могла потянуть в шестьдесят сантиметров, по крайней мере, его руки на ней не смыкались. Волосы у нее были темно-русые, какие-то блеклые и она все мечтала их перекрасить, но не делала этого. Глаза — серо-зеленые, но больше серые. Нос картошкой, слишком смазливая улыбка. Если правильно накрасить, выглядит красавицей, но по утрам вполне себе посредственная особа. Ему невольно вспоминалась Рита, то, как утром она сидела в кресле, закинув ногу на ногу и курила, а ее не накрашенные глаза, оттого казавшиеся детскими, были устремлены за окно и она так странно улыбалась, думая о чем-то, не смущаясь того, что на лице у нее нет косметики, а волосы растрепаны. Нужно было отдать должное ее обаянию. Но Кеша все равно ненавидел ее и старался забыть о ночи, проведенной с ней, хотя та все время всплывала из памяти.

— Мне тогда пришлось помочь Грише, — говорил он, пока они шли под красным Ленкиным зонтом по опустевшему из-за дождя бульвару. Он был главной достопримечательностью их маленького совсем непримечательного городка. Ну, конечно музей, но его большинство горожан не любили, считая обителью мировой скуки. Многие вообще были уверены в том, что его закрыли, когда развалился Союз.

— Ночью? — Ленка совсем не была ревнивой, но вопрос этот почему-то задала.

— Привезли слишком много товара, и мы его разгружали до двух, — умело плел Кеша. Ленка довольно кивнула, потому что поверила этой глупой лжи. Они еще немного погуляли, Кеша успел выкурить две сигареты, а Ленка одну тонкую, другие она не признавала, считая, что эти смотрятся куда более женственно.

— Холодно, — в конце-концов пожаловалась девушка, кутаясь в свою ярко-розовую курточку из блестящей ткани. Кеша хотел накинуть не ее плечи свою ветровку, но она помотала головой.

— Ну, ты чего, — насмешливо сказала она, — пойдем лучше куда-нибудь погреемся.

Кеша, конечно же, согласился, хотя денег у него было кот наплакал. Выражение казалось ему глупым и забавным, но в тоже время что-то было в нем печальное. Кеше вспомнилось далекое-далекое время, когда родители были живы и у них жила ворчливая старая персидская кошка с каким-то книжным именем, которое для нее придумала мама. Она была очень образованной и начитанной. За годы ее образ стерся у Кеши из памяти, и сейчас она казалась ему похожей на Ларису. Может быть, поэтому он не мог относиться к ней никак иначе, чем как к другу, но беспокоился о ней?

Они с Ленкой уселись за свободный столик у окна в отдаленной части заведения, где было тихо и приятно играла какая-то зарубежная музыка, постепенно просочившаяся в радиоприемники, привыкшие в основном к отечественному исполнителю. Ленке музыка нравилась, она стала вслушиваться в слова и пытаться что-то разобрать, английский она знала не плохо, когда-то в школе имела по нему твердую, заслуженную пять. Сейчас она была на втором курсе медицинского училища.

— Ты что будешь? — спросил Кеша.

Девушка беззаботно передернула плечами.

— Что-нибудь горячее, — распорядилась она. Он коротко поцеловал ее в щеку, стесняясь большего при людях, которыми было набито помещение, и ушел к кассе. Потом они пили горячий шоколад из пластиковых стаканчиков. Ленка обнимала свой пальцами и смотрела в чашку, отчего казалась очень милой.

— Извините, вам поднос еще нужен? — звук знакомого голоса разрушил иллюзию счастья, в которую Кеша уже было поверил. У него было такое чувство, словно кто-то взял горячий шоколад и вылил ему на голову или за шиворот.

— Лариса? — изумленно пробормотал он. Девушка в униформе забегаловки очень смутилась и отступила на шаг назад, сжимая мокрую тряпку, которой до этого протирала столы, как оружие. Беспокойство Кеши заставило насторожиться и Лену, взгляд ее, обращенный к Ларисе стал каким-то злобным и скользким.

— Вы знакомы? — поинтересовалась она.

— Да, — Кеша заторможено кивнул, — это моя одноклассница.

— А, — Лена кивнула и сделала то, за что Кеша потом очень долго ненавидел ее в глубине души. Она протянула Ларисе ладонь и лучезарно улыбнулась, — очень приятно. А я Лена, девушка Кеши.

Как же ему хотелось провалиться под землю! Но нужно было сидеть с глупым лицом, делая вид, что он тоже рад их знакомству и встрече. По виду Ларисы, она тоже подумывала, как бы исчезнуть. И вдруг Кеша опомнился.

— Слушай, — сказал он, — мне нужно с тобой поговорить.

Лена стала с невозмутимым видом мешать пластиковой ложечкой сахар в своем напитке. Он уже начал остывать и вовсе не казался таким аппетитным.

— О чем же это? — подняла тонкие брови Лариса и они скрылись под густой темно-русой челкой. Она безумно смущалась того, что работала здесь, своей формы, смущалась того, что чувствовала себя какой-то золушкой, какой-то бедной родственницей, пока ее «принц» распивает горячий шоколад с другой. Которую, должно быть, любит.

— Почему ты не появляешься в школе… у тебя что-то случилось? — нерешительно начал парень.

— Давай выйдем, — попросила Лариса. Пока на нее смотрела Лена, она чувствовала себя, как на расстреле.

Капли дождя залетали под козырек у крыльца и оттого воздух там был свежий как в горах или на море. Кеше поначалу не хотелось даже доставать сигареты, но он все-таки закурил. Он чувствовал себя куда более уверенно, когда его руки были чем-то заняты.

— Что происходит, Лариса? — упавшим грустным голосом спросил он.

— Ничего, — пожала плечами девушка и вдруг попросила у него сигарету, — просто мне нужно работать. Я сейчас не могу приходить в школу, утром я дежурю в музее у бабушки… — она прикусила губы, чтобы не заплакать.

— Что-то с ней? — догадался Кеша.

— Инсульт, — совсем без эмоций бросила Лариса, но в ее больших серых глазах читалась такая вселенская скорбь, что становилось легко понятно, как тяжело ей держать себя в руках, — половина тела парализована. Ей нужна операция. А мне… твой совет. Я хочу посоветоваться с тобой, — голос ее прозвучал как-то зло и насмешливо. Кеша насторожился.

— Мои соболезнования… чем я могу помочь? — проговорил он и поперхнулся дымом. Как будто кто-то сжимал ему горло невидимой рукой.

— Ты мне помочь не можешь, но может один человек, — как-то загадочно продолжала девушка, она вертела в пальцах сигарету, все не решаясь вдохнуть дым или попросту не умела, — у него есть деньги. Столько, сколько нужно. Но для этого мне нужно лечь с ним в постель…

— Лариса… — прошептал Кеша. Повисла пауза, он не знал, что сказать. Внутри поднялась волна негодования, как она может продать себя, она, она… Она же не решиться! Только не она. Марина или Оля, да та же Ленка могли бы так поступить, но… Или, напротив? Едва ли самопожертвование было поступком, на который они были способны.

— Но ты же не любишь его… — упавшим голосом заметил парень. Лариса разозлилась, швырнула сигарету на асфальт и наступила на нее ногой.

— А откуда тебе знать!? — поинтересовалась она.

— Рита сказала, что ты… прости. Черт, — он запнулся и отвел взгляд.

— Что ты мне нравишься? — закончила за него мысль девушка, — когда ты с этой Ритой спал? А твоя девушка знает об этом? Послушай… — Лариса немного остыла, сложила руки на груди, а потом обняла себя за плечи, как будто ей было холодно, и она сама пыталась себя согреть, — это уже не имеет никакого значения. Все это не имеет. Забудь об этом разговоре. Я все равно уже приняла решение.

Прежде, чем он успел что-то ответить, она ушла, сильно хлопнув дверью. Он не мог пойти за ней, что-то мешало ему, и этим чем-то была не Лена. Сейчас ему было абсолютно плевать на нее и на то, что она подумает. Хотелось убежать под дождь, исчезнуть, раствориться в его мутной пелене, сгинуть. Потому что он ничем не сможет помочь Ларисе, чтобы он к ней не чувствовал. Потому что все глупо, бессмысленно, бестолково. Безвыходно.

 

Глава одиннадцатая

Ветер был слишком сильным и один из его шквальных порывов переломил старый зонтик так, словно сделан был он из бумаги. Теперь Лариса стояла и держала в руках его останки, которые не могли спасти ее от лившего стеной дождя. Капли сползали по ее лицу, смешиваясь со слезами. А ей вдруг стало так светло и радостно, как в детстве. Она бросила зонт в урну у автобусной остановки и раскинула руки, а прохожие смотрели на нее так, будто она сошла с ума, и пятились в разные стороны.

А она все стояла и стояла под ливнем, закрыв глаза и улыбаясь без малейшего на то повода. Руки ее напоминали крылья большой черной птицы.

«Все будет хорошо» — шептала она, пытаясь заставить себя поверить, — «будет, будет… и бабушке будет легче…»

— Лариса… — за шумом дождя она не услышала звука шагов Валентина, и он легонько коснулся ее промокшего плеча, а потом набросил на нее свой пиджак и спрятал под своим зонтом, — прости, я опоздал…

— Просто я пришла рано, — улыбка исчезла с лица девушки, она тяжело вздохнула, а потом вдруг порывисто обняла его, вспоминая то ощущение, когда с бабушкой случилась беда и он успокаивал ее.

— Пожалуйста, можно мне сегодня остаться у вас? — тихо сказала Лариса. Конечно же, он был не против, ведь он все понимает, как ей тяжело сейчас.

В номере отеля было светло, просторно и очень красиво. Он ничуть не походил на тесную, заваленную разными вещами квартирку, где девушка жила с Анастасией Вячеславовной. Конечно здесь не было того уюта, который бывает в обжитых домах, но красивые обои под старину и роскошная мебель с лихвой компенсировали этот недостаток. К тому же из больших окон, прикрытых только тонкими тюлевыми шторами открывался потрясающей красоты вид на всю прибрежную часть города, на набережную и свинцовые штормящие воды реки. Как редко Лариса бывала здесь! Ведь она начала забывать о том, как красиво это… когда много воды. Она никогда не видела моря, но мечтала когда-нибудь побывать на его берегу, вдохнуть свежий соленый ветер.

В шкафчике она обнаружила бутылку дорогого вина и решила, что Валентин не будет возражать. Но услышав его шаги, она торопливо убрала ее обратно. Он вернулся с теплым махровым халатом из ванной.

— Переоденься, а то заболеешь, — распорядился он, но девушка покачала головой. Она сбросила обувь и взобралась на кровать с ногами, обхватив колени. С ее волос и одежды стекала вода. Она думала о том, что Кеша о ней никогда не заботился. Ему просто было на нее плевать, куда уж ей сравниться с Ритой или его подружкой! А чего она ждала, когда сказала ему, что собирается сделать? Что он станет ее останавливать?! Святая наивность.

Валентин сел рядом с ней.

— Что за упрямство? — беззлобно спросил он, — ты простудишься!

— Ну и пусть… — прошептала Лариса, и эти слова пробили броню его спокойствия, он вышел из себя, схватил ее за плечи и заставил посмотреть себе в глаза. Лицо у Ларисы было зареванное и грустное, как у щенка, которого выбросили на улицу и он промок под дождем. Или плюшевого медвежонка, лапка которого выглядывает из контейнера с мусором.

Белки у нее совсем покраснели от слез.

— Лариса, — серьезно начал Валентин, — с твоей бабушкой все будет хорошо. Нейрохирург, который будет делать ей операцию, сам сказал, что все обойдется. Он мастер своего дела! Ну, Лариса… — он притянул ее к себе и крепко-крепко обнял, — я не могу смотреть на твои слезы.

— После операции… вы ведь уедете, да? — девушка отняла заплаканную мордашку от его промокшей от ее слез рубашки и жалобно-жалобно посмотрела на него. Сколько мольбы было в ее взгляде!

— Никуда я от тебя не уеду, дурочка, — нежно сказал мужчина и тяжело вздохнул.

— Но у вас же там… — Лариса оттолкнула его и отбежала к окну, отдернула занавеску, чтобы лучше видеть дождливые серые тучи над такой же серой водой и маленькие старые домики на набережной, — жена, да?

— Нет у меня никого, — покачал головой Валентин. Он подошел к ней и обнял ее со спины, уткнулся лицом в ее мокрые волосы, которые еще хранили тошнотворный запах закусочной, хотя на самом деле пахли шалфеем и дождем. Он был уверен в этом.

— Только ты есть, — он коснулся губами растрепанных, как перья воробья прядей, они были такими мягкими, как шерсть котенка. Она вообще напоминала котенка или щенка, какую-то маленькую беззащитную зверушку с доверчивыми глазами.

Лариса обернулась в его руках, и очень сложно было понять, что за выражение написано на ее лице. Надежда? Нет, что-то другое.

— У меня тоже, — проговорила хрипло после паузы она, — есть только вы и бабушка, — когда она произносила это, голос ее дрогнул. Она прикрыла глаза и по-детски смахнула кулачком предательскую слезинку, скользившую по щеке, но без толку, потому что за ней побежала следующая и еще одна. Валентин наклонился к ней и поймал соленую каплю губами.

Дима вышел к доске и написал огромными буквами, старательно выводя каждую: «Елена Львовна — злобная старая сука», а потом отступил на шаг, любуясь проделанной работой. Хороша надпись! Коля, сидевший за своим местом наградил друга одобрительной улыбкой и поднял в воздух сжатый кулак, с оттопыренным большим пальцем. Он напоминал римского императора, стоящего в Колизее на балконе для особых персон, и сейчас он приказывал своему любимому гладиатору Диме идти в бой с голодным разъяренным львом в лице преподавательницы словесности. Но Дима успел убраться на свое место вовремя и теперь они с Колей как ни в чем не бывало играли в крестики-нолики на обложке Колиной тетради.

За окном завывал ветер, срывая с деревьев разноцветные листья, лишая их последних кусочков их былого великолепия.

Жизнь шла своим чередом. Маша что-то тихо объясняла Мише, потому что в русском языке он разбирался куда хуже, чем в физике; Саша спал, уронив голову на руки; Рита и Оля о чем-то оживленно болтали, а Марина слушала их, хлопая щедро накрашенными глазами с открытым, как у рыбы ртом. Лида и Паша на своей первой парте в правом углу класса, отведенной специально для изгоев, сидели неподвижно и молча, боясь привлечь к себе внимание, хотя Паша и оглядывался все время на других учеников в надежде, что кто-то с ним заговорит. Все были почти в сборе, кроме, конечно самой разъяренной львицы.

Хлопнула дверь, но на пороге, вместо Елены Львовны появился Кеша и все, а особенно Дима, испустили вздох облегчения.

— Это что такое? — строго спросил он, кивнув на доску, — вам жить надоело?

— Это, брат, суровая правда жизни, — подражая манере речи криминальных элементов заявил Коля и скорчил гримасу, — против нее не попрешь.

— Сейчас «правда жизни» вернется с совещания, и ты поймешь насколько она сурова, — предупредил Кеша и сел на свое место, следующее за партой изгоев. Он инстинктивно считал себя обязанным защищать их от выпадов остальных и это уже вошло в привычку. Даже одноклассники к этой его причуде успели привыкнуть в кои-то веки.

— А они на совещании? — подала голос из своего угла Даша, отрываясь от беседы с Соней, — откуда ты знаешь?

— Они все собрались в учительской, я видел, — ответил Кеша без особого энтузиазма. Вид у него был уставший и грустный, очки сползли с носа, а он и не торопился их поправлять, мир расплывчатым ему куда больше нравился.

— Может литры не будет? — с надеждой бросила в пустоту Даша и снова обернулась к Соне, она отчего-то казалась испуганной и ее светло-каштановые глаза на веснушчатом лице тревожно сияли.

— Даш… — тихо обронила девушка, — две недели, как Ларисы нет. А никто ее не ищет…

— Елена Львовна наверное знает, — пожала плечами Даша, после того, как они повздорили, ей не очень хотелось мириться первой, все-таки она считала себя правой. А что, если этот Ларисин «друг» с ней что-то сделал!?

Даша поймала внимательный Кешин взгляд, он как-то разволновался, услышав, что они говорят о Леоновой. Но их разделял средний ряд, который занимала королева со своей свитой, и ему очень не хотелось давать им пищу для ссуд и сплетен. Он собрался подсесть к Маше, на пустое место рядом с ней, чтобы обмолвиться парой слов с Дашей и Соней, но не успел. Появилась Елена Львовна собственной персоной и вначале она даже не заметила сюрприза, который подготовил для нее Дима.

— Опять нет Леоновой, — заметила она, заглянув в журнал, — и куда только бабушка ее смотрит, — она нарисовала жирную букву «н» напротив Ларисиной фамилии и кашлянула для важности.

— Ну что, ублюдочки мои, — обратилась она к классу почти с материнской нежностью, — кто хочет пойти к доске и написать небольшой словарный диктант? Притихли… — она покатилась в своем обычном, пыльном гулком смехе, — ха-ха-ха.

Все молчали и не шевелились, старательно пряча глаза в пол, потому что находиться под ударом, когда Елена Львовна обнаружит ожидающую ее на доске «суровую правду» никому не хотелось.

— Вы чего оробели? — спросила Елена Львовна, она начинала закипать, — писать разучились? Вот недоумки! — снова «ха-ха-ха».

К доске вышел Саша и уверенно взял в руки мел. Лицо его выглядело очень живописно, украшенное большой синей кляксой фингала и расползавшейся от подбородка к правой щеке гематомой.

— Ты что, камаз головой тормозил? — осведомилась Елена Львовна, глядя ему в глаза, а потом перевела глаза на доску. Все. Наступило затишье, которое могло говорить только об одном. Сейчас произойдет что-то страшное.

Все уже заранее вжали головы в плечи, готовясь к неистовому крику громогласной классной руководительницы, но этого не случилось.

— Кто это написал? — обратилась Елена Львовна к классу, и голос ее был крепче бетона.

Тишина.

— Если умник не сознается, то весь класс сейчас получит двойки, — предупредила Елена Львовна, она то знала, что сейчас Маша Волкова сломается и ей все расскажет. Не может девочка, идущая на золотую медаль позволить себе пострадать из-за чужой глупой выходки. Время шло и все ждали, когда же она встанет и заложит Диму. Глаза девушки забегали, она стала комкать край своей клетчатой юбки и облизывать пересохшие губы. Расскажет, куда она денется. Это знал каждый. Ее же еще и по головке за это погладят за доносы товарищу «ген. секретарю».

Маша неторопливо, как в замедленной съемке, поднялась, отодвинула стул, открыла рот и тут Саша сказал:

— Это я написал.

— Ты? — Елена Львовна скептически скривилась и ее лицо стало похоже на большую протухшую грушу, разумеется фрукт, — ты сдурел, что ли?

Она встала и решительно двинулась к нему. Все ждали, когда у Саши на лице появится новый фингал. А рука у учительницы была крепкая, как у мужика, как будто она специально дома поднимала штанги и гири. Елена Львовна замахнулась и схватила Сашу за ухо, очень больно, но он не подал и виду, только и ухо и щека у него сделались красные-красные.

— Лживый дурень, — изрекла она и обернулась к классу, — Якушев, встань.

Дима повиновался.

— Это же ты написал, — обратилась к Диме Елена Львовна, и не думая отпускать Сашу, — а молчишь, чтобы за тебя другие отвечали. Нехорошо, — она скривила губы в какую-то немыслимую трубочку и сжала зубы, они даже хрустнули, — Волкова. Это Якушев?

— Якушев, — обреченно подтвердила Маша и сидевшая сзади Соня пнула ее стул. К Диме никаких теплых чувств девушка не питала, но стукачей ненавидела больше всего на свете.

Елена Львовна протащила Сашу к двери и кивком приказала Диме тоже собраться и подойти к ней. Наконец-то она отпустила несчастное Сашино ухо, и теперь он старательно тер его ладонью и морщился.

— На моих уроках можете больше не появляться, если вы такого мнения, — заявила она и распахнула дверь, чтобы вытолкнуть их туда, но была вынуждена остановиться. За дверью стояла Лариса. Что-то в ней стало совсем другим, но сложно было уловить эту перемену на первый взгляд. Разве что — вместо мешковатых свитера и джинсов на ней было одето красивое, но строгое черное платье, с приколотой к нему искусственной красной розой, а глаза были подчеркнуты черным карандашом, отчего девушка казалась на несколько лет старше. Она как будто за эти две недели своего отсутствия вдруг стала совсем взрослой.

— Извините за опоздание, — проговорила Лариса и прошла мимо Саши и Димы, даже на них не взглянув. Она села рядом с Мишей, который остался один. А следом за ней в класс ворвался пряный аромат хороших духов.

Оля наклонилась к Рите и тихо-тихо прошептала:

— Посмотри, как людей меняет приобретение богатого любовника, — и противно захихикала. Рите было совсем не смешно, она разглядывала свои ногти, стараясь сделать вид, что они волнуют ее куда сильнее, чем личная жизнь ее одноклассницы, всех ее одноклассников вместе взятых или выходка Якушева, королева была не в духе.

— Угу. Надеюсь, что он не мой папаша, — процедила сквозь зубы она.

Елена Львовна тем временем вытолкала за дверь Сашу и Диму и вздохнула облегченно.

— Авдеева, сотри с доски, — распорядилась она, шествуя к своему месту, — и приготовься писать словарный диктант, — проходя мимо Ларисы она остановилась и презрительно посмотрела на девушку, — у тебя есть справка от врача?

— Какого врача? — подняла тонкие брови Лариса.

— О причине твоего двухнедельного отсутствия. Где записка от родителей? Бабушка вообще знает о твоих подвигах?

— Моя бабушка в больнице и ей не до написания записок для вас, — холодно сказала Лариса, чувствуя себя победительницей. Она бросила короткий взгляд на Кешу, не отрывавшего от нее глаз, и осталась довольна.

— Хамство свое оставь за дверью! — гаркнула на девушку Елена Львовна и оставила ее в покое. Даша, которая слышала, что сказала фрейлина своей королеве и сидела оттого хмурая, не сдержалась и все-таки написала Ларисе послание. Девушка прочитала ее даже не моргнув, начеркала там пару слов и вернула листок бумаги Даше.

«Он тебе просто друг, конечно.

Завидуешь?»

 

Глава двенадцатая

— Эй! Леонова!!! — оказывается Даша и Соня были не единственными, кто собирался поговорить с Ларисой. В дверях школы они столкнулись с Кешей, который выглядел потерянным и злым. Конечно же, Лариса не торопилась их ждать для серьезных разговоров, она на ходу накинула короткое полупальто и уже спускалась вниз по ступенькам. Подруги опередили ее и преградили дорогу, Кеша поспел следом.

— Что случилось? — с неподдельным недоумением осведомилась Лариса, выглядела она немного раздраженной.

— Куда ты? — нашлась Соня, потому что она понимала, как обидно прозвучат сейчас другие вопросы.

— К бабушке, в больницу, — ответила Лариса и даже выдавила из себя улыбку, но предназначалась она только Соне. Дашу и Кешу ей видеть совсем не хотелось.

— Можно мы с тобой? — робко предложила Соня, но Лариса покачала головой и нежно, как-то по-матерински потрепала подругу по растрепанным рыжим волосам.

— Нельзя, — сказала она и обошла их, чтобы идти своей дорогой. Даша посмотрела на Соню, вид у которой был жалкий и очень грустный. Когда Лариса отошла на привычное расстояние, и можно было бы говорить так, чтобы она не слышала, Соня вздохнула:

— Мы не можем ни в чем обвинять ее.

— Почему? — напала на нее Даша, — ее спасать нужно, связалась с каким-то!

— А ты бы так не поступила, если бы тебе нужно было бы спасти близкого тебе человека? — осадила ее Соня.

Кеша догнал Ларису и схватил ее за руку, но она вырвалась. Ветер развивал полы ее не застёгнутого полупальто и чуть расклешенный край платья. Она показалась Кеше такой красивой, как никогда в жизни и такой сильной, что он ощущал себя рядом с ней глупым мальчишкой. Как глупо, глупо он себя вел! Только у мальчишки, в которого он в момент превратился, не было сил, чтобы попросить прощения. Это всегда самое сложное. Нужно иметь мужество, чтобы сказать такое, казалось бы, простое слово «извини».

— Чего ты хочешь?! — грубо проговорила Лариса. Она мысленно умоляла Кешу о том, чтобы он поскорее исчез, исчез навсегда из ее жизни, никогда больше не появлялся ей на глаза, не разговаривал с ней. Как будто на ее душе при одном только его появлении появлялась старая рана, которая только покрылась пленочкой, но все еще продолжала болеть.

— Скажи, ты сделала это!? — вместо извинений спросил Кеша, отчего-то ему было грустно и противно думать о том, что произошло между ней и ее неизвестным благодетелем.

— Это? — Лариса рассмеялась, глухо, гортанно. Да это роковая женщина, а не одноклассница, которая всегда смущалась, разговаривая с ним, и заливалась краской до кончиков ушей! Кешу как будто ударили.

— Ты спала с ним? — по слогам произнес парень и отступил назад. Он мучительно пытался понять почему это так задевает его. Он же не любит ее! Или любит?! Кеша сам запутался в своих чувствах и злился на себя, но недовольство собой почему-то выливалось в недовольство Ларисой.

Чуть поодаль от школьных ворот, у высокого старого вяза на обочине примостилось такси. Судя по всему, дожидалось оно именно Ларису.

— Ты так спрашиваешь, будто ты мой муж, — заметила девушка, и губы ее дрогнули, как будто за презрительностью она пыталась скрыть обиду. У нее слишком хорошо получалось. И почему только Рита Польских не приметила ее в свою свиту? Побоялась достойной соперницы? В это мгновение Кеша ненавидел их обеих одинаково сильно, потому что чувствовал, что при всех их различиях, они удивительно похожи.

Хлопнула дверца автомобиля и вот уже к Ларисе уверенной походкой направлялся высокий красивый мужчина. Признаки возраста читались на его лице, но еще не сильно, похоже он следил за собой, и изо всех боролся с ними, и пока ему удавалось одерживать победу над временем.

Лариса тоже заметила его и улыбнулась.

— Я люблю его, — шепнула она Кеше, — и не суй свой нос в чужие дела…

— Значит чужие? — воскликнул он.

— А ты как думал? — бросила Лариса и быстрой походкой направилась к своему благодетелю. Мужчина бережно обнял девушку за плечи и повел к дожидавшейся их машине.

Она выглядела действительно счастливой. Была ли она такой на самом деле?

Кеша сжал кулаки и отвернулся. А что, если она ему наврала и вовсе между ними ничего нет? Откуда ему знать? Может это какой-то ее богатый родственник? Какой вздор…

На счастье Кеши из школы вышли Коля и Дима и он поспешил к ним, чтобы отвлечь себя от злых и грустных мыслей.

— Ты чего тут прохлаждаешься? — спросил его Коля и засунул сигарету себе за ухо, чтобы потом достать ее, когда ему захочется. Кеша не счел себя обязанным отвечать.

— Дим, — вдруг опомнился он, — а почему Колеченков стал тебя защищать?

Дима почесал затылок и скорчил какое-то непонятное лицо, из которого сложно было судить о его чувствах.

— Сказал, что тоже так думает. Дурак какой-то, — заторможено ответил он.

Саша и сам много раз за день успел назвать себя дураком и прочими емкими словечками, которые как нельзя кстати, подходили для этой ситуации. Кто просил его лезть в чужие дела и брать на себя чужую вину, он не знал. Но он всегда жалел тех, кто был слаб, как Паша Зиновьев, как отец Миши, как его мать и никогда не мог пройти мимо, если такие люди нуждались в защите кого-то сильного. Конечно, нашелся защитник! Шестьдесят килограмм костей, обтянутых кожей, но это было к лучшему. Саше становилось страшно думать о том, что было бы, если бы он был сильнее. Тогда отец бы точно умер от его удара, а он бы уже не шел с обреченным видом в учительскую, а отправился в колонию для несовершеннолетних.

— Эй! — кто-то положил руку ему на плечо и заставил остановиться. От этого кого-то очень приятно пахло духами, рука была красивой, ухоженной, длиннополой и отличалась от сотен других наличием хорошего маникюра и серебряного кольца с гранатом, скорее всего настоящим. Саша тяжело вздохнул и бросил назад один короткий взгляд.

— Чего тебе? — грубо поинтересовался он. Маргарита Польских скривила свой изысканный ротик и улыбнулась очень дружелюбно.

— Спасать тебя, идиота, иду, — объяснила она и, опередив его, заглянула в учительскую, а потом и вовсе там исчезла. Саша оперся спиной о стену, покрашенную в противный ярко-зеленый цвет, какого-то очень холодного оттенка, и стал гадать, что задумало ее высочество и зачем он ей понадобился. Похоже, захотелось пополнить свой «послужной список». Не выйдет, барышня!

Рита вернулась подозрительно быстро, и вишневые глаза ее сияли сладостью одержанной победы.

— Я припугнула Львовну. Ты прощен, — объяснила она и усмехнулась, — попробовала бы она меня ослушаться! Может быть, ты скажешь мне спасибо? — поинтересовалась она. Саша прикусил губу, продолжая молчать.

— Какой ты невежливый, — заметила девушка.

— Куда уж мне до вас, ваше высочество, — пробурчал он и все-таки выдавил из себя то, чего она так хотела, — премного благодарен.

Он собрался уже уйти, но Рита навязалась с ним. И куда только пропали, обычно следующие за ней фрейлины? Сама отпустила, чтобы не мешали измываться над ним?

— Чего ты ко мне подкапываешься? — не удержался Саша, услышав за своей спиной стук ее каблуков.

— Может быть ты мне интересен, — спокойно предположила Маргарита. Из школы они вышли вместе, а Саша все с грустью думал о том, что его друзья уже давно ушли и стыдился того, что идет рядом с ней, хотя стоило бы гордиться. Многие умерли бы от восторга, если бы сама Польских, сама не коронованная королева, приняла факт их существования и обратила на него внимание! Да тот же Миша… догадка быстро посетила Сашу.

— Я интересен тебе тем, что в тебя влюблен мой лучший друг, — озвучил он свое предположение. Рита закурила и выпустила в воздух струйку дыма, которую тут же унес суровый октябрьский ветер.

— А он в меня влюблен? — как будто бы удивилась. Или искренне? Не верю! Тот еще Станиславский конечно, но все же. Саша на всякий случай кивнул, хотя чувствовал себя предателем. Ему казалось, что она знает. Все про всех знает. Как Господь Бог. Или сатана, второе казалось куда более вероятным. Сидит и коллекционирует их грехи и грешки, чтобы использовать в своих целях, вплетая в паутину лжи и интриг.

И про его отца знает и про него знает и про то, почему отец запил, почему мать уже десять лет не поднимает глаза от пола. Десять же? Нужно отметить эту круглую дату.

— Ты ошибаешься, — после некоторой паузы возразила Рита и вместо того, чтобы пойти прямо повернула вместе с ним, — мне интересны твои чувства ко мне.

— Что в них особенного? Я тебя презираю, — честно поделился Саша, — тебя все ненавидят. Просто не решаются признаться.

— А ты, значит смелый? — странно, это ее ничуть не задело, она даже как-то расцвела от его слов и дышала дымом ему в лицо, у него был такой сладкий шоколадный вкус.

Каблуки ее туфель проваливались глубоко во влажную рыхлую землю.

— Вот это мне и нравится, — объяснила девушка, — тобой я не могу управлять.

— Это комплимент? — хмыкнул парень, и они оба рассмеялись, как друзья, которыми не были. И никогда не станут. Если Саша и ненавидел в жизни кого-то сильнее всех на свете, то этим человеком была она. Квинтэссенция всех пороков и страстей, цену которым он знал слишком хорошо.

— А еще… — Рита как будто специально замедлила шаг, — у тебя есть какая-то тайна.

Саша насторожился — что может следовать за этими словами? Тысяча глупых вопросов, на которые она не получит ответа. Так он ей и рассказал. Всю жизнь только и мечтал излить ей душу!

— Да ладно, — буркнул Саша, — с чего ты взяла?

— Я чувствую.

Чувствует она! Она вообще умеет?

К его счастью или все-таки несчастью перед ними вырос его дом, их с Мишей дом. И последний был легок на помине. Лицо его немыслимым образом исказилось, когда он заметил рядом с лучшим другом предмет своего обожания.

— Шла бы ты лучше, пока ноги целы, — вздохнул Саша.

— Ты мне угрожаешь? — изумилась Рита, — судя по фингалу, ты не мастер кулаками махать.

— Для такого случая научусь, — усмехнулся парень, хотя это было ложью. Но нечего ей знать о его семейных делах и проблемах. И о том, что драться он учился не за гаражами у школы, где все обычно устраивали разборки.

— Ты правда сможешь меня ударить? — продолжала девушка. Саша ее слушал невнимательно, он следил за Мишей, который в свою очередь, неотрывно глядел на них, но подойти не решался.

— Почему ты спрашиваешь? — решил отмахнуться Саша. Все это ему порядком надоело и Рита с ее многозначительными взглядами и глупыми вопросами особенно. Он и так чувствовал себя героем от того, что так долго переносил ее общество.

— Просто так, — сказала она, но он был уверен в том, что у нее ничего просто так не происходит и не бывает. Всегда есть какие-то подводные камни, которые она как козыри, прячет до поры до времени в рукаве.

— Бельский тебя совсем заждался, — изрекла она со злой улыбкой на лице и пожевала сигарету, которую вставила в рот, очень уж ей нравился сладкий вкус на губах, остававшийся после, — иди. А я тебя еще разгадаю…

«Только попробуй!» — про себя пригрозил Саша, потому что он был уверен в том, что покажи он сейчас агрессию или страх, она сразу поймет, что ему действительно есть что скрывать и это что-то действительно достойно внимания, ее внимания. Как она вцепиться в эту историю, если услышит ее! Как будет по тысяче раз обсуждать со своими фрейлинами! Нет, не за что.

Саша, не оборачиваясь, поспешил к Мише.

— О чем ты с ней говорил? — сколько ревности в голосе. Саша вздохнул, ему и в голову не могло прийти, что Миша будет его в чем-то подозревать.

— Пристала, как банный лист, — проворчал он, — все интересовалась, почему я Диму попытался выгородить…

— И почему? — с плохо скрытым скептицизмом спросил Миша, снял очки и протер стекла краем курточки.

— Мне жаль его, — поделился Саша, — все его ненавидят, ждут от него плохого… — и вдруг он понял, как несправедливо поступал, жалея одного человека, являвшегося предметом всеобщей ненависти, и в тоже время, презирая другого. Ведь Рита и Дима были практически на равном положении, просто Рита при этом еще и убеждала всех и себя, что хоть они ее и ненавидят, но жить без нее не могут. И, надо сказать, это у нее неплохо получалось, ведь, правда, не могли!

Но по-любому Саша еще не готов был жалеть Риту. Может когда-нибудь он сможет, но не сейчас.

 

Глава тринадцатая

Оля думала о том, как она ненавидит осень. В ее легкой курточке и туфлях было до дрожи холодно, но девушка всегда жертвовала здоровьем в пользу внешнего вида. Она неторопливо натягивала сползший чулок, боясь порвать тонкую ткань, а потом приводила в порядок свое красивое и без косметики личико. Но в отсутствии макияжа девушка казалась себе какой-то невыразительной, поэтому тратила на него много времени утром и не меньше вечером — чтобы все смыть. Сейчас он почти не помялся, разве что только помада смазалась от страстных поцелуев. Мысли об этом не доставляли Оле не удовольствия, не негодования, ситуация казалась ей до отвращения скучной. Ну, подумаешь грязный подъезд, ну подумаешь, мало знакомый парень. Точнее нет, он все-таки был знакомым, ведь этим человеком был Николай, парень Марины и это было единственное, что Оля знала о нем.

Теперь он смущенно стоял в стороне у окна и курил, похоже, осознание того, что он изменил своей девушке настигло его только сейчас и он пытался как-то переварить этот факт. Оля питала к нему почти отвращение, она ненавидела людей, которые сначала делали, а потом думали. Она то с самого сначала отдавала себе отчет, что уводит у подруги любимого человека.

«И что Маринка в нем нашла?» — скучающе думала Оля, закончив со своим внешним видом, который теперь не вызывал никаких подозрений.

Ниже пролетом хлопнула дверь и Николай вздохнул, потушил сигарету о подоконник и потерянно посмотрел на Олю, она в ответ очаровательно улыбнулась ему и сказала наигранно-смазливым голосом:

— Почему ты такой грустный? — она сделала шаг к нему и провела пальчиком по жесткой на ощупь ткани его куртки, хотя ей было противно. В нем ее интересовало только то, что он любит Маринку. Правда, как выяснилось, недостаточно любит. Впрочем, Кешу же тогда тоже не остановило наличие девушки, когда они забавлялись с Ритой за стенкой в Олиной квартире, пока она была с Колей. Почему-то Оля с грустью задала себе вопрос — изменял ли ей Кеша, пока они были парой?

Кеша… От любви до ненависти один шаг и на собственной шкуре Оля испытала насколько правдива эта пословица. Как она его обожала, боготворила! Как ей хотелось стать маленькой наивной девочкой, чтобы он защищал ее, сбежать с ним на край света, от Риты, от матери с ее ухажерами, от учителей, ото всех, кого она ненавидела. Но не получилось, и теперь она коллекционировала экземпляры в своем послужном списке. Любовники напоминали ей конфеты — какие-то были вкуснее, слаще, после каких-то оставался горький привкус. Это чувство появилось после того, как они расстались с Кешей и ей нужно было чем-то заполнить образовавшуюся пустоту — как будто она вкусила самый сладкий в мире шоколад, а потом вынуждена была ломать зубы о леденцы, все чаще твердые и гадкие.

— Марина… — обронил Николай и отвернулся к окну. Оля зевнула, но у него за спиной, чтобы он не видел. «Дура твоя Марина» — хотелось сказать ей, — «да и ты не лучше». Но она почему-то промолчала. Вроде бы ей стало страшно, потому что вдруг она почти физически ощутила исходящую от него агрессию, захлестнувшую ее ледяной волной. Пальцы Николая сжались, он что-то неслышно прошептал одними губами, но к тому моменту, как он спохватился, Оля уже запрыгнула в лифт.

Она ругала себя самыми последними словами за то, что вообще ввязалась в это. Но с другой стороны она чувствовала себя победительницей и наслаждалась своим торжеством над подругой, которая верила в свою глупую беззаботную и настоящую любовь! Еще бы до Ритиного Антона добраться… Впрочем, Рита его все равно не любит. Никого не любит. Поэтому у нее и отбивать некого, все люди для нее лишь только декорации, чтобы на фоне их казаться самой замечательной, самой красивой и самой умной.

Но вопреки своим мыслям Оля решила пойти именно к Рите, потому что домой ей ничуть не хотелось — там царил полнейший хаос и разгром, было грязно и неуютно, мать не любила устраивать уборку, а Оля тем более этим не занималась. Ей очень не хотелось марать свои красивые рученьки в грязной воде с хлоркой или гнуть спину с веником.

Продрогшая и злая она стояла под дверью и ждала, когда откроют. Ей до ужаса хотелось выпить чашку горячего чая или набрать ванну с теплой водой и расслабиться там, забыв обо всем. Но она уже притащилась к своей королеве, как последняя дура, чтобы отчитаться о своем маленьком приключении с Маринкиным парнем и потешить любопытство ее высочества. Но их с Ритой планы не сошлись. Дверь открыл отец девушки.

— А Рита дома? — спросила Оля, инстинктивно начиная строить глазки и наигранно улыбаться, это происходило с ней при виде любого хоть сколько-нибудь привлекательного мужчины.

— Нет, но должна скоро вернуться, — ответил Александр Викторович и гостеприимно сказал, — проходи, подождешь ее… Ты ведь Марина, да?

— Нет, я Оля, — поправила его девушка и вошла в квартиру. А почему бы и нет? Ей нравилось бывать дома у королевы, там было красиво и уютно, она как будто попадала в другую жизнь, совсем не похожую на ее серую и «трущобную».

Александр Викторович извинился и проводил ее в гостиную, которая была по совместительству кабинетом. Для Оли, жившей в «двушке», в которой нельзя было развернуться, и всюду мешали разные бесполезные предметы, иметь отдельную нежилую комнату было непростительной роскошью.

Она присела на край дивана, рядом со столиком с резной ножкой, откинувшись на спинку, прикрыла глаза, проваливаясь в сладкую дремоту. Она наконец-то согрелась, ей было хорошо и спокойно и не хотелось уходить. Лишь бы только Рита подольше не появлялась!

— Может быть, выпьешь чего-нибудь? — голос Александра Викторовича заставил ее вернуться в реальность и она даже испугалась от того, каким внезапным было ее пробуждение. Мужчина стоял, облокотившись спиной о дверной косяк, убрав руки в карманы темных классических брюк. Рубашка на нем была как-то кокетливо расстегнута на пару пуговиц сверху, обнажая длинную изящную шею с сильно выступающим кадыком. У Риты была такая же лебединая шея. И черты лица она во многом переняла у него — такие правильные, аристократичные, отточенные, словно нарисованные тушью. И эти изумительные темно-вишневые глаза, на солнце казавшиеся бордовыми. Оле всегда нравились темноглазые брюнеты со светлой кожей, только вот, как правило, они должны были быть несколько моложе.

— Например? — спросила она, намекая на алкоголь. Она же уже большая девочка, ей в январе будет восемнадцать, не все же чаем с плюшками баловаться.

— Кофе. Или чаю, — он пожал плечами, явно не привыкший, обслуживать вкусы подруг своей дочери. Оля вообще представляла ее отца другим, последний раз она видела его очень давно, когда ей было лет десять, Рита праздновала свой день рождения и знакомила всех со своей семьей. До этого момента Оля была уверена в том, что он как и подобает богатому деловому человеку, не вылезает из офиса и разговаривает таким надменным заумным голосом. Все-таки ее мнение о людях подобного круга было почерпнуто из бразильских сериалов и с родным менталитетом плохо сочеталось.

— Чаю, — решила она и тяжело вздохнула, — а можно с коньяком?

— Тебе лет сколько, чудо? — усмехнулся Александр Викторович беззлобно, — какой коньяк.

— Простите, — Оля вжала голову в плечи и поправила себя, — просто чаю.

— Вот это другое дело, — улыбнулся мужчина и исчез в темноте коридора. Оля вздохнула облегченно, потому что в его присутствии она чувствовала себя как-то неловко, как будто это был отец не Риты, а ее собственный, и она становилась маленькой девочкой, которая что-то слишком расшалилась, пока за ней никто не следил.

Впрочем, мать же была в курсе ее «подвигов». Вечно надоедливо зудела о контрацепции, гоняла Олю к гинекологу и все время повторяла «ну когда же ты уже приличного кого-то окрутишь!? Как я устала тебя содержать!». Вряд ли все это было проявлением материнской любви, такие отношения скорее напоминали заботу сутенера, который не хочет, чтобы его «рабочая лошадка» износилась и раньше времени потеряла товарный вид. А ведь мать все мечтала, что Оля правда выскочит замуж за кого-нибудь побогаче и решит разом все ее проблемы. Конечно, ей не нравился сирота и «оборванец» Кеша! «Вам с ним только в шалаше и рай», — ворчала мать, — «денег на другое жилье все равно никогда не будет».

Зато теперь она была довольна.

Думать о Кеше было все равно грустно, и Оля стала разглядывать окружающую ее обстановку. Что привлекало ее не избалованное хорошими вещами внимание? Красивая люстра под высоким потолком, вся состоящая из кусочков стекла и тоненьких позолоченных цепочек, как в театре, где Оля последний раз была года три назад вместе с классом, когда Елена Львовна еще не махнула рукой на своих воспитанников, переливалась всеми лучами радуги в тусклом свете с улицы. Псевдо-старинная мебель с резными ручками, куча книг и каких-то непонятных мелочей за стеклом — ракушки, сувениры, какие-то странные фигурки. Они показались Оле особенно интересными, и она даже не поленилась подойти поближе, чтобы разглядеть эти причудливые вещицы. Это были крошечные изображения каких-то толстых лысых людей, дракончиков и рыцарей в странных, явно не европейских доспехах. Оля во всем этом разбиралась мало, но злобноватые лица персонажей околдовывали ее своим уродством. Впервые она видела перед собой что-то мерзкое, но настолько привлекательное. Наверное, Олина душа выглядела точно также, но девушка об этом не задумывалась.

— Чай, — в гостиной неслышно появился Александр Викторович и поставил на круглый столик две чашки на подносе, они мелодично звякнули, заставив девушку лишний раз вздрогнуть.

— Спасибо, — пробормотала она, некоторое время поломалась, но потом все-таки спросила, — простите… а это что такое?

— Нэцкэ, — не глядя бросил мужчина и расположился в кресле. Чашку он держал за ручку, как и подобает аристократу. Оле почему-то показалось, что это от желания напомнить ей, что она здесь в гостях — бедная оборванка, которая и отца то своего не знает. И не знает, что такое нэцкэ. Так обычно делала Рита.

— А зачем они нужны? — Оля знала, что выглядит полной дурой, но можно сказать впервые в жизни, ей было интересно. Она же не виновата, что дома у нее не было столько книг, а в школе вместо того, чтобы ее учить, у нее снова и снова отбивали желание учиться.

— Да в принципе не зачем, — вопрос заставил его немного задуматься, похоже раньше он этим не озадачивался, — просто брелок, который вешался на кимоно.

— Это что-то японское? — догадалась Оля, Александр Викторович как-то отсутствующе кивнул и девушка вспомнила о том, что как-то слышала от Риты, что ее родители работают в представительстве какой-то японской компании переводчиками и блестяще знают язык, Оле казавшийся страшнейшей тарабарщиной. Ну, конечно же! Наверное, они и в Японии бывали, да и вообще объездили пол мира, и Рита еще объездит. А Оля так и будет торчать в этом маленьком мерзком городишке без всяких жизненных перспектив.

— Хочешь, возьми себе, — разрешил он, но Оля покачала головой, хотя ей и хотелось. Она села на диван и взяла чашку с чаем обеими руками, согревая замерзшие пальцы. Плевать, что это не соответствует правилам этикета. Откуда ей их знать? Да и зачем? Ее судьба уже предопределена — если она не выйдет замуж, то станет или продавщицей, как мать, или проституткой. Во втором случае она будет работать так лет до тридцати, пока ее красота не увянет и тогда она все равно станет продавщицей. Оля догадывалась, что судьба ее матери была именно такой.

Она сделала пару глотков и остановилась.

— Коньяк, — сказала она удивленно. Александр Викторович коротко улыбнулся, и ему нужно было отдать должное, потому что девушка сразу попала под действие чар его обаяния. Она даже забыла о том, что ему, наверное, лет сорок.

— Ты же просила, — серьезно ответил мужчина. В Оле всколыхнулась волна необъяснимой злости. Посмотрите, какие мы услужливые! Желание дамы — закон, не правда ли? Как ее тошнило от всех этих «джентельменских» выкрутасов, ведь она прекрасно знала, что все люди куда хуже, чем хотят казаться, а делая глупые геройские поступки, тешат свою самооценку. Посмотрите, какой я хороший, какой я замечательный. Как Саша, который полез защищать Диму, хотя его об этом не просили, как Кеша, которому было какое-то дело до чертовых «даунов», которые ужасно раздражали Олю одним только своим существованием. Какая фальшь! Да лучше быть обыкновенной шлюхой, как она, чем корчить добродетель, которой ты не являешься. Честность тоже достойна уважения.

Оля резко встала и направилась к двери.

— Эй? Что-то случилось? — Александр Викторович догнал ее и зачем-то схватил за запястье. Пальцы у него были теплые и цепкие, как когти хищной птицы. Оля почувствовала себя мелким грызуном, которого эти когти уносят все выше от земли в свое гнездо. Впрочем, она и так была там. Сейчас ее разорвут на части, чтобы накормить плотоядного голодного птенца по имени Рита.

— Ничего, — пробурчала Оля, надеясь, что ограничиться этим, но увы. На нее накатило. А что ей, собственно будет?! Выскажет все, что думает, порвет с этой чертовой Ритой, с ее семейством, с этой гадкой школой, где все на задних лапках перед ними пляшут. Это не единственная школа в их мерзопакостном городишке. Да и зачем ей вообще нужна школа? Восемь классов окончила и молодец, ей не идти в филиал японской компании работать.

— Уберите от меня свои руки, я ненавижу таких как вы, — скороговоркой произнесла Оля на одном дыхании и встретилась взглядом с Александром Викторовичем. Ей очень сложно было понять с каким выражением он смотрит на нее, но он отчего-то улыбался, и девушке делалось не по себе от этой улыбки. Она тут же испугалась своей смелости, ей показалось, что теперь случиться что-то страшное. Кажется, нынче в понедельник, ее хладный труп найдут на каком-нибудь пустыре. Какая незадача! Ей захотелось умереть драматично — жертвой насилия, задушенной чулком, лучше одним из тех, который был на ней сейчас, уж очень они ей нравились, в нелепой кукольной позе с растопыренными ногами и руками и обязательно открытыми глазами. У нее же такие красивые глаза, должны же их оценить патологоанатомы!

Именно такие мысли навеивал Оле взгляд отца ее подруги, но он не собирался ее убивать, и едва ли вообще это входило в ее планы. Мужчина выпустил ее запястье, а потом за талию притянул ее к себе. У Оли закружилась голова, и ей захотелось поскорее куда-нибудь упасть, например, в чьи-то объятия.

А почему бы и нет?

Идея разбить Ритину семью показалась девушке просто гениальной.

 

Глава четырнадцатая

Впервые за долгое время день выдался ясный и теплый. Светило ласковое осеннее солнце и остатки разноцветных листьев на деревьях переливались в его лучах, играли, словно написанные маслом. Над зданием школы кружились вороны и возмущали спокойствие громким недовольным карканьем. Что привлекло этих птиц, никто не знал, но в их появлении было что-то жуткое, страшное, разливавшееся холодом по конечностям.

Петр Петрович дурным знаком это не счел и напротив решил, что сегодняшний день как нельзя кстати подходит для сдачи оставшихся нормативов. Он грозно пообещал, что все, кто не пробегут стометровку, могут забыть об оценке выше трех в четверти, а следовательно и в аттестате, и удалился расставлять на территории красные треугольники, напоминавшие те, которыми обычно отмечают аварии и чрезвычайные происшествия на дороге. Большая часть учеников покорно убрела в след за ним, в подвальном помещении женской раздевалки остались только Марина и Оля. Первая сдавать нормативы ленилась, вторая собиралась сбежать с урока и поэтому хотела выйти через задний ход, когда никто не заметит.

— Ритка совсем нас забыла… — грустно сказала Марина, расположившись на лавочке, среди вещей, оставленных одноклассницами, и стала разглядывать свои потертые кроссовки, сегодня она была даже в физкультурной форме, которую ее заставила одеть мать, — все таскается за Колеченковым!

— А она нам нужна? — неожиданно спросила Оля. Она прогуливалась туда-сюда по тесному помещению, периодически подходя к висевшему на стене зеркалу и любуясь своим отражением. Хороша, ничего не скажешь!

— Ты что? — Марина устремила на нее изумленные глаза.

— А что? — с напором осведомилась девушка и запустила руки в свои длинные темные волосы, — почему мы должны ее слушаться?! Всем с ней делиться?! Почему это она главная?! Чем мы хуже?

Марина никогда не задумывалась об этом и сейчас она пребывала в некотором ступоре. Что такое говорит Оля? Она пьяна? Головой ударилась? Но подруга сама поспешила объясниться.

Она села на лавочку рядом с Мариной и в упор посмотрела на нее, ее глаза горели синим газовым пламенем, которое обжигало и пугало. На ее пухлых губах играла безумная улыбка. Вся она словно напряглась, как хищник, готовый к броску.

— Знаешь с кем я трахнулась? — спросила она восторженным шепотом, — только это будет нашей с тобой тайной, хорошо? — Марина заторможено кивнула. Оля облизнулась, снова встала и отошла к зеркалу, приблизилась к своему отражению и провела ладонью там, где было ее лицо в серебристом полотне амальгамы. Другая Оля в том, отраженном мире, сделала тоже самое.

— С кем? — на всякий случай задала вопрос Марина.

— С отцом Риты, — с неподдельной гордостью в голосе заявила Оля, запрокинула голову и расхохоталась, — всем мужикам мужик! Дикий зверь! О, как он на меня бросился!

— Но он же старый? — испуганным шепотом пробормотала Марина, хлопая глазами. Она туго соображала, и не могла для себя решить, что шокирует ее больше всего в словах Оли.

— Ну да, сорок три — не мальчик, — согласилась Оля, и спиной прижалась к зеркалу, — зато опытный. Но ты подумай, подумай, Маринка! Это же отец нашей королевы! Ох, знала бы она! Рассказать бы ей поскорее…

— Нет! — воскликнула Марина и подскочила к ней, тряхнула за плечи и тревожно заглянула в глаза и сейчас она была не на шутку напугана. Боялась Риту? Да что ее бояться теперь? Все козыри как-то незаметно из ее рукава перекочевали к Оле, и она еще даже не решила, что будет делать с этой неожиданно доставшейся ей властью. Для начала не позволит больше унижать себя и вертеть собой этой твари, вокруг которой она столько лет прыгала на одной ножке.

— Да, точно, — опомнилась она, — это наш секрет.

— И что теперь? — осторожно спросила Марина, и Оля сначала не поняла о чем она вообще говорит. — О чем ты?

— Что вы с ним будете делать, — пояснила подруга. Эти слова вызвали у Оли приступ смеха, она даже на лавку присела, так ей было смешно. Ей хотелось сказать какую-нибудь особенно вульгарную пошлость, но что-то ее останавливало, может быть, наивный взгляд Марины. В отличие от них с Ритой она верила в чистую и светлую любовь и была уверена в том, что нашла ее в лице Николая. Которому это не помешало затеять интрижку с Олей в грязном заплеванном подъезде его дома. Потому что в квартире у него строгая мамаша, и он не сможет объяснить ей, почему привел не Марину, а какую-то другую девицу, да и наверняка так бы он себя при ней не вел. Оле стало даже немного жаль подругу, которая тепло смотрела на нее, доверившись ей, когда она так с ней поступила.

— А что мы будем делать? — не поняла Оля, — переспали и переспали.

— Как ты… — Марина отвела взгляд, и что-то в ней как будто сломалось и поникло, она стала комкать свои не очень красивые руки, дедушка ее был крестьянином и ее кисти тоже были предназначены для грубой работы, — как ты можешь без любви?

— Любовь, Маришка? — переспросила Оля и в это мгновение готова была даже рассказать ей правду о том, за кого подруга собралась замуж, но вовремя остановила себя, — какая к черту любовь? Я не ребенок, чтобы верить в сказки про принцев. Никто тебе помогать так просто не будет, сама же уже заметила. За все в этом мире нужно платить…

— Ты рассуждаешь, как проститутка, — заметила Марина и в ее голосе прозвучала непривычная жесткость.

— А я и есть, — обронила Оля, но ее ничуть не огорчал этот факт. Хотя она почему-то начинала злиться на Марину за ее распахнутые глаза, глупую веру и глупые претензии. Да что она вообще понимает в жизни, с чего она взялась ее учить? Сама же живет с одной матерью, которая пашет, как лошадь, чтобы содержать их с младшим братом. Так откуда эта розовая бурда у нее в голове? Влияние Риты, начитавшейся глупых книжулек, никогда ни в чем не нуждавшейся? Таким как королева только и рассуждать о любви, когда их место в жизни куплено, да и любовь они могут купить, если захотят.

Стоило ей подумать о Рите, как та сразу же нарисовалась в дверном проеме.

— Что вы тут застряли? — поинтересовалась она. Оля хотела ответить грубо, но почему-то не смогла.

— Мы не хотим на физ-ру, — нашлась Марина, успевшая быстрее среагировать.

— Кто же хочет, — усмехнулась Маргарита и подошла к зеркалу, чтобы проверить так ли идеально выглядит ее лицо. Конечно же, она была прекрасна как всегда, так что ей любовались представители обоих полов, независимо от возраста. Только теперь Оля видела в ее чертах черты ее отца, узнавала шею, запястья, чуть сутулую спину и сразу ей становилось жарко от воспоминаний о том, что было между ними. Мысль, что перед ней стоит плоть от плоти его щекотала ее нервы, пробегаясь электрическим разрядом по всему телу.

— Рит, а чего ты вокруг Колеченкова вьешься? — чтобы отвлечься спросила она.

— Ну как тебе сказать, — Рита поднялась на носках, потянулась, как кошка и подмигнула своему отражению, — я его хочу.

— Да ну, — фыркнула Оля, — совсем у тебя вкус испортился.

— Чья бы корова мычала, — многозначительно бросила королева и удалилась, оставив Олю и Марину в состоянии легкого недоумения. Оля почувствовала, как ей вдруг стало холодно и жутко от мысли, что Рита стояла где-нибудь за дверью и слышала все, о чем они тут говорили. Что она сделает? Разве что поговорит со своим папашей, расскажет правду про Олину личную жизнь. Напугала! Впрочем, именно этого Оля и боялась, сама не могла понять почему. Просто боялась и все.

Она побыстрее собрала вещи и ушла, а Марина так и осталась сидеть в раздевалке, задумчиво глядя в одну точку. Когда наверху хлопнула железная дверь, которой закрывался спуск в подвал, девушка решила, что вернулся кто-то из подруг и уже было обрадовалась, что ей не придется коротать время в одиночестве, но в помещение заглянул Алексей Максимович. Лицо у него было по-лисьи хитрое, а сам он напоминал скользкую змею или скорее червяка. Что-то было в нем неприятное, отталкивающее, что девушке невольно стало не по себе. Она ощутила опасность на уровне звериных инстинктов.

— Чего ты тут расселась? — поинтересовался он, — там все нормативы сдают.

— Я не хочу, — буркнула Марина, мечтая только об одном, чтобы он ушел. И вроде бы он обернулся к двери, но почему-то закрыл ее изнутри на ключ, а ключ положил в карман своего спортивного костюма.

— А хочешь хорошую оценку в четверти?

Марина начала понимать, к чему все идет. Но слишком поздно.

— Я закричу! — пригрозила она и вцепилась руками в лавку, словно это могло помочь ей защититься. В это мгновение на девушку нахлынули душные и страшные воспоминания детства. Их маленькая квартира, в которой лет десять не делали ремонт, обои в цветочек, скрипучий старый диван. Улыбающаяся физиономия отчима и его огромные потные руки, тянущиеся к девочке, с одному ему известными целями. Крик, который комкается в горле от удара, и мир исчезающий в пелене слез.

Как тогда мать лупила отчима! Марине было бы его жалко, коли бы она не ненавидела его так сильно. Руками, ногами, потом шваброй, потом она разбила о его голову его же любимую чашку и выставила за дверь. А теперь он вернулся. В лице Алексея Максимовича, только помолодел лет на десять, похудел и стал учителем физкультуры. Марина все равно узнала его, человека из своих детских кошмаров.

— Виноградова, ты ведь умная девочка, — продолжал мужчина, — и конечно хочешь пятерку по физкультуре? Так ее надо заработать.

Марина встала, отвернулась к нему спиной, чтобы он не видел какими влажными от слез сделались глаза, и стала стаскивать с себя футболку.

У Кеши не было зонта, да и если бы он у него был, то он все равно забыл бы его дома. На улицу он выскочил даже без куртки и сразу же промок насквозь, под хлынувшим с небес ливнем. Хмурые стальные небеса хотели выплакать всю свою горечь, не беспокоясь о том, что ее будет достаточно, чтобы смыть с лица земли этот маленький неприметный городишко.

— Иванова! — крикнул Кеша и голос его сорвался на хрип, который обжег болью стенки пересохшего горла. Он судорожно сглотнул и догнал даже не подумавшую обернуться девочку. Она медленно брела под своим темно-синим зонтом, накинув на голову капюшон, уставившись себе под ноги на свои смешные сапожки, казавшиеся какими-то детскими.

Конечно, с таким маленьким размером ноги, как у нее, впору было носить именно детскую обувь.

— Подожди, пожалуйста… — взмолился Кеша. Вода стекала по его лицу, по стеклам очков, из-за чего мир сделался расплывчатым, как акварель.

Лида все-таки остановилась, хотя все в ней говорило о том, что она торопиться поскорее исчезнуть.

— Лида… — наверное, впервые за десять лет, что они учились с этой хрупкой девушкой в одном классе, он назвал ее по имени. Ощущение было странным, словно во рту таяла сладкая вата. — Лида, — повторил он зачем-то, — я буду праздновать день рождения в следующее воскресение. Приходи, пожалуйста…

Идея была просто идиотской и Кеша знал об этом, он понимал, что друзья засмеют его, если узнают об этой причуде, но это его мало волновало.

Он никак не мог представить себе тихую скромную Лиду среди пьяных лиц остальных одноклассников, громко смеющихся и разговаривающих, но хотел видеть ее такой же, как они. Обычной. Нормальной. А лучше бы, чтобы пришла только она, а не вся эта орава, слетевшаяся как мухи на сахар, на выпивку и чужой праздник.

Иванова молчала.

— Придешь? — нервно спросил Кеша, хотел ухватить ее за крошечную детскую ладонь, но заметил приближающуюся фигуру ее бабушки и отступил в сторону. Конечно эта женщина не внушала никому страха, но что-то в ней было пугающим и отталкивающим на подсознательном уровне. Может быть уродливый горб, слепой глаз с бельмом или хромая нога? Люди чаще всего боятся таких патологий, как будто это заразно и сторонятся их носителей, как прокаженных.

— Здравствуйте, — пробормотал Кеша, потеряв всякую надежду все-таки уговорить Лиду.

Старуха кивнула и улыбнулась ему очень дружелюбно, взгляд ее единственного здорового глаза был очень добрым и приветливым, она так радовалась, что кто-то обратил внимание на ее внучку, всегда страдавшую от собственного одиночества. Второй глаз был устремлен куда- то мимо Кеши, в вечность и казался стеклянным. От этого становилось не по себе.

— Я не знаю, — очень-очень тихо сказала Лида. Старуха взяла ее за руку и повела прочь от школы, как будто без этого она сама бы не нашла дорогу домой. Кеша долго смотрел им в след. Он не чувствовал холода. Вообще ничего не чувствовал.

— Эй! — к нему подскочил Коля, на этот раз без Димы, и со всей силы ударил его по спине, конечно же дружески и в шутку, — «медуза горгона» обратила тебя в камень? — не сложно было догадаться, что эти слова были о бабушке Ивановой. Кеша сжал кулаки, но смог сдержать себя в руках.

— Подожди, я сбегаю за курткой, — буркнул он.

— Хорошо, — пожал плечами Коля и накинул капюшон своей широкой черной куртки, в нем он сразу стал похож на монаха какого-нибудь католического ордена или сектанта. Он достал сигарету и собрался зажечь ее мокрыми спичками, но вдруг рассмеялся Кеше в след.

— Не говори, что ты пытался пригласить ее на свой день рождения! — бросил он презрительно.

— Не скажу, — не оборачиваясь ответил Кеша.

— Ты бы еще Пашу пригласил, — фыркнул Коля.

 

Глава пятнадцатая

День рождения Кеши пришелся в этом году на последнее воскресенье осенних каникул. Всегда в это время погода портилась окончательно и не перестающие дожди сменялись мокрым теплым снегом. Порой он уже выпадал и лежал тонкой белой пленкой на спящей земле, словно зыбкий призрачный саван. Ноябрь пах смертью и страшным темным колдовством, не зря именно в этом месяце древние кельты праздновали свой новый год и остерегались кровожадных духов зимы.

Марина стояла на крытом балконе квартиры Кешиной тети и курила, щурясь от капель, которые ветер заносил в распахнутую створку окна. Ей было до безумия непривычно находиться в одиночестве, без Риты и Оли. Первая сама не захотела посещать столь недостойное ее высочества мероприятие, вторую не хотел видеть сам Кеша, о чем он честно поведал Марине, когда тоже выходил покурить.

Девушка была слегка пьяна и от того чувствовала себя легко и непринужденно. Ей хотелось громко смеяться или плакать. Она не решила еще, поэтому не делала ни того, ни другого.

— Марин… — на балкон вышла Даша, которая явно с непривычки перебрала с алкоголем и вела себя очень странно, — одолжи сигарету.

— Ты же не куришь? — изумилась Марина и захлопала глазами. Даша тряхнула запутанной копной волос и скорчила рожицу. Щеки ее раскраснелись, и ей очень шел этот румянец, оживлявший ее хорошенькое свежее личико с большими темными глазами, как-то наивно глядевшими из-под густой челки.

— А мне хочется! — заявила она и радостно затянулась данной сигаретой. Курить она, конечно же не умела, и поэтому действо это показалось Марине очень забавным. Даша попробовала набрать дыма в легкие и в результате закашлялась до слез. Марина заботливо постучала ее по спине, чтобы та скорее отдышалась.

— Хорошая ты девка, Марина, — изрекла после этого Даша, охрипшим от алкоголя голосом, — добрая! И почему ты позволяешь Польских тобой вертеть? — эти слова были сказаны до подозрительного трезво. Может Даша просто прикидывалась? Но Маринины сомнения растаяли, когда Даша, плохо удерживая равновесие, полезла к ней обниматься.

На балкон заглянула Соня. Ее рыжие волосы были собраны в два маленьких пучка и напоминали кошачьи ушки. Она недовольно уставилась на повисшую на Марине Дашу, отодрала ее, извинилась и утащила в комнату.

— Даш, ты чего!? — недовольно спросила подруга и потрясла девушку за плечи. Даша заморгала, рассмеялась и хотела обнять и Соню, но та не далась, — ну кто просил тебя столько пить?!

— Да я немного! — заявила Даша. Соня тяжело вздохнула и посадила ее на кровать рядом с Мишей, который о чем-то оживленно спорил с двоюродным братом Кеши Григорием. В пылу разговора он весь раскраснелся и вспотел и теперь вытирал лоб платочком, сложенным вчетверо.

В комнате орал приемник, так громко, что удивительно, как они вообще друг друга слышали.

— Можешь мне не верить, но я тебе говорю, скоро все на него перейдут!!! — почти кричал он, — мне папа давал почитать статью про разработки немецких ученых!

— Вы о чем? — шепотом осведомилась Сонька. Даша тем временем обрадовалась тому, что сидит на чем-то мягком и там же разлеглась, ничуть не смущаясь присутствия друзей, и уткнулась лицом в Мишину спину, он этого даже не заметил.

— О дизельном топливе, — буркнул Миша и снова набросился на Гришу, который только улыбался, слушая его, — оно куда более…

— А Сашка где? — снова оторвала его Соня. Миша был очень недоволен тем, что она все время встревает в ее пламенные речи и с таким же пылом, как он сейчас спорил, готов был поколотить девушку, смевшую мешать размышлять такому великому ученому, каким он себя мнил. Он сердито махнул рукой и пнул Соню в бок. Девушка обиделась, встала и отправилась сама искать друга, бросив задремавшую Дашку на кровати.

В другой комнате она обнаружила Диму и Колю, которые ругались на тему «кто пойдет за пивом». Судя по виду Димы, ему еще только немного не хватало для того, чтобы упасть под стол, но Коля отчаянно убеждал его в том, что все веселье только начинается. Третьим за столом был Кеша. Он сидел, уронив голову на руки, и скучающе смотрел сквозь них.

— Давай в дурака? — в конце-концов предложил Коля, обычно подкидывавший Диме разные идеи, до которых он сам додуматься был не способен, — а проигравший пойдет.

— Ну давай, давай, — согласился Дима апатично и потрепал Кешу по голове, — ау! Ты с нами будешь, именинник? — Кеша нахмурился и встал из-за стола. Тогда парни заметили до этого молчавшую Соню.

— О, Авдеева, — обрадовался Дима, — садись. Поиграем в дурака.

— На деньги, — тут же нашелся Коля.

— Нет, я должна Сашку найти, — возразила Соня и неуверенно взяла Кешу под руку, он не сопротивлялся.

— Ну и дура, — фыркнул Коля, который к ней особой симпатии никогда не питал. Он вообще был очень избирателен в людях и предпочитал выражать симпатию только тем, от кого можно было получить какую-то пользу. Ну, какая польза от Соньки? Много не пьет, слишком воспитанная, чтобы спать с кем попало, учиться тоже как-то средненько, сама всегда у всех списывает. На деле дитя малое, глупое и в жизни не смыслящее. Когда они были младше, в классе пятом, Коля всегда дразнил ее рыжим пугалом и сейчас придерживался такого же мнения.

Соня вытащила Кешу в коридор и осторожно поинтересовалась:

— Что с тобой?

— Ничего, — отмахнулся парень, — с чего ты взяла?

— Ке-е-еш! — потянула Сонька. Никогда особенно близко они не общались, но у них просто не было поводов друг друга ненавидеть.

К величайшему огорчению Кеши, она была права, предположив, что с ним что-то не так. Он все время думал о Лиде и спорил с собой — придет она или нет, но на часах было уже восемь и глупо было предполагать, что бабушка отпустит ее так поздно. С чего он вообще решил, что у него есть шанс увидеть ее вне школы, поговорить с ней? Глупость какая-то!

А еще Кеша вспомнил о Ларисе, и ему сделалось еще хуже, потому что он невольно представлял ее с тем мужиком, который годиться ей в отцы, и начинал злиться. Как она могла?! Продалась, как последняя шлюха!

— Все со мной хорошо! — заявил он, скинул руку Сони и быстро ушел на кухню. Там он по шарил по шкафам в поисках еще чего-нибудь горячительного, у него резко появилось желание «догнаться» и посильнее. Но ничего лучше спирта он не нашел. А почему бы и нет? На всякий случай он разбавил его водой, но эффект все равно был достигнут. Голова пошла кругом.

Он плюхнулся на табурет и спрятал лицо в ладонях.

Она сделала это, чтобы спасти бабушку.

Она добровольно взошла на эшафот, маленькая храбрая девочка, ребенок с чистыми глазами и не смутилась расстрельной стены. Как он мог презирать ее, мысленно обзывать ее всеми этими грязными мерзкими словами, когда в глубине души понимал, что ее поступок был совершен от самого сердца, поступок героический. На такое не каждый способен!

Как бы поступил он, если бы тогда давно, когда ему сказали, что у матери рак, был бы шанс ее спасти? Разве он бы не согласился раздобыть любой ценой деньги, чтобы сделать операцию за границей? Да он бы под кого угодно лег, лишь бы только дать ей шанс на жизнь!

Ненависть к Ларисе вдруг сменилась ненавистью к себе. Его Лариса… которая так долго безответно любила его, поддерживала, оберегала, насколько это было в ее силах, со слезами на глазах наблюдала за их романом с Олей… Ну что за дурак, право! Как он мог не замечать своего счастья, которое всегда было рядом, не замечать этого кроткого ангела, всегда готового пожертвовать жизнью ради него!? Да что теперь думать об этом, когда поздно… поздно…

Он потянулся за спиртом, чтобы выпить еще, не разбавляя водой, и в этот момент прибежала Соня.

— Ты спятил!? — закричала она, отнимая у него спирт, — жить надоело?

— Да, надоело! — вырвалось у Кеши, и он даже вскочил на шатающихся ногах, чтобы вернуть себе бутылку с прозрачной жидкостью, но девушка отступила в сторону. Кеша был вне себя и готов был на что угодно пойти, чтобы продолжить сеанс самоуничтожения, но, как на зло за спиной у Сони появились встревоженные лица Миши и Григория. Брат выглядел очень недовольным и, судя по его взгляду, быстро понял, что здесь происходит. Он был намного сильнее Кеши и это превосходство позволило ему легко усадить того на табурет и парой не сильных ударов привести в чувство. Гриша был человеком жестким и нянчиться не привык.

— Пил спирт? — строго спросил он, схватив Кешу за воротник рубашки, — а ну отвечай!

— Пил. Но я разбавил…

— Дурья твоя башка! — выдал Гриша и отпустил брата, а потом обернулся к Соне и Мише:

— Скорую вызовите!

— Да не надо скорую! — встрял Кеша, — вы чего!? Все со мной в порядке!

— Угу, — мрачно откликнулась Соня и отдала злосчастный спирт Григорию. Он поднял бутылку перед глазами и посмотрел на свет, проверяя, много ли Кеша успел употребить.

На кухню заглянул встревоженный долгим отсутствием именинника Дима.

— Что вы тут? — поинтересовался он.

Соня тяжело вздохнула и совершила вторую попытку отыскать Сашу, но почему-то его нигде не было. Даша по-прежнему дремала в комнате на кровати, рядом сидела Марина и с каким-то отсутствующим видом глядела во включенный экран телевизора, в котором за сильными помехами, передавали выпуск последних новостей. По лицу Марины становилось сразу понятно, что новости ее не волнуют.

В другой комнате оставался один Коля, он перетасовывал карточную колоду и ждал возвращения Димы и Кеши.

— Где Саша? — спросила у него Соня. Парень поднял на нее взгляд темных цыганских глаз и криво ухмыльнулся.

— Сказал, что ему неприятны наши пьяные рожи и ушел, — бросил он, явно получая удовольствие от того, что расстроил Соню, или ей просто так показалось. Она оперлась спиной о стену и закрыла глаза, слушая, как галдят на кухне друзья, и громче всех раздавался голос Кеши, он орал что-то вроде «Да оставьте вы меня все в покое! Уроды! Ненавижу!». Соне было и грустно и смешно это слышать. «Веселый день рождения» — подумала девушка.

— Прямо так и сказал? — зачем-то переспросила она.

— Слово в слово, — подтвердил Коля и предложил, — ну чего ты теперь приуныла? Давай лучше в картишки!

Соня покачала головой.

— Ты мне лучше телефон дай, — попросила девушка. Коля зевнул и протянул ей старенький голубой лакированный аппарат с колесом, на котором были написаны цифры. Соня позвонила Даше домой и трубку взяла ее старшая сестра Настя, к Соне она относилась очень хорошо с самого детства. Разница в возрасте у них с Дашей была в целых девять лет и она окончила школу, когда они еще были детьми, тогда она любила играть с Соней, как с котенком, ерошить ее рыжие волосы, тогда коротко стриженные, читала им в слух, гуляла вместе в парке и устраивала для них какие-то представления и конкурсы, в которых девочки очень любили участвовать. Потом Настя уехала и пропала из их жизни и по возвращению конечно прежних отношений не осталось, но Соня очень живо помнила, как боготворила ее когда-то.

Она вкратце описала девушке ситуацию и спросила что делать.

— Ну Дашка! — рассмеялась Настя, — дурочка. Ладно… — она немного помолчала, — я сейчас Юрку пришлю, он вас до дома проводит.

Соня отблагодарила ее и продиктовала адрес, а потом вернулась к подруге, которая уже не спала, а лежала с открытыми глазами и морщилась. Вид у нее был такой, будто она наглоталась камней и теперь они мешали ей дышать.

— Пойдем домой, Дашка? — Соня села рядом и потрепала девушку по спутанным волосам. Даша обреченно кивнула. Они незаметно дошли до прихожей, Соня помогла Даше одеться.

Из кухни послышался звук бьющейся посуды, сопровождаемый чьим-то отборным матом. Соня разобрала голос Кешиного брата:

— Нет, ну я не могу! Мудак! — и после этой его тирады все закудахтали еще больше, что-то взвизгнула Марина и разразилась пьяным хохотом. Соне отчего-то стало неуютно, она поскорее вытолкала Дашу за дверь.

Девушка сделала несколько шагов, рухнула на колени и уперлась руками в обшарпанную стенку подъезда, испещренную нецензурными высказываниями, ее тошнило. Тускло мигала лампочка, ниже пролетом была темнота.

Соня отвернулась и спустилась вниз на десяток ступенек. Больше всего на свете ей хотелось куда-нибудь сбежать из этого грязного старого дома, от ощущения мерзости, которым было здесь все пропитано. Сейчас она была согласна с Сашей, который просто взял и ушел, не в силах терпеть того, в каких свиней они превратились. Даже Даша, которая никогда прежде не пила, тем более столько.

— Сонька… — хрипло позвала она, пытаясь отползти и встать на ноги. Соня тяжело вздохнула, вернулась к ней и крепко обняла.

— Да, Дашуль, — ласково сказала она, — пойдем? Можешь идти?

— Могу… — слабо откликнулась Даша.

— Сейчас Юрка придет, проводит нас… — ее слова вызвали неожиданную реакцию. Даша вскочила, оттолкнула ее и попятилась, глаза ее стали как два блюдца. Она вытерла лицо рукавом куртки.

— Юра!? — прошептала она и простонала, — нет! Только не это! Не хочу, чтобы он видел меня такой! Нет, Сонька! — она снова приблизилась к подруге и схватила ее за руку, — пожалуйста, не надо! Пусть не приходит…

— Даш, ты чего? — Соня не могла понять смысла этой сцены, но одно она понимала ясно: надо куда-нибудь отсюда уходить, нельзя оставаться в этом подъезде, и лучше всего домой. Родители Даши наверное волнуются… А ее? Соня не знала. Она ушла из дома под громкие крики и ругань, которыми ее папа и мама развлекались почти каждый вечер, как будто им нравилось друг друга изводить, а они даже не заметили. Скорее всего мать опять ушла ночевать к подруге, лишь бы только не видеть отца, а он злой и грустный завалился спать. Так бывало не раз.

— Ничего… — Даша почему-то испугалась и на шатающихся ногах зашагала вниз по раздробленным ступенькам, — все хорошо. Пойдем…

Соня пожала плечами и пошла следом, стараясь следить, чтобы Даша не споткнулась, потому что сама она себе под ноги не смотрела.

У подъезда на лавочке сидел Саша. Он прятал руки в карманах куртки и смотрел в одну точку, в начале даже не заметив появления девушек. Волосы скрывали его лицо и в таком тусклом освещении они казались черными.

— Сань… — Даша тронула его за плечо и без сил плюхнулась рядом, все-таки ходила она с трудом, — ты чего тут?

Саша был немного смущен. Он поднял голову и шмыгнул носом.

— Да так… домой не хочу, — ответил он и вздохнул, — а вы почему здесь?

— Дашка выпила лишнего… — начала Сонька, но Даша бросила на нее такой уничтожающий взгляд, что она тут же осеклась и решила, что лучше оставить подробности, — просто пора домой. Может прогуляешься с нами?

— Ну, хорошо, — легко согласился Сашка.

— Только нам нужно дождаться Юру, — напомнила Даша.

— Юра? — переспросил парень как-то отсутствующе. Он задрал голову и посмотрел на окна третьего этажа, где была квартира Кешиной тети. В светящемся квадрате кухни маячили люди, раздавались громкие голоса, смех и ругань. На балконе кто-то курил, сложно было разобрать лица, только огоньки на концах сигарет, их было две.

— Это жених моей сестры, — грустно объяснила Даша и голос ее дрогнул. Вся она сжалась, как от холода, отвернулась в сторону и стала заламывать пальцы. Ветер бросил ей в лицо волосы, но она и не подумала убрать их.

Накрапывал мелкий дождь, было неуютно и мрачно. Саше хотелось обнять Дашу, чтобы она не казалась такой потерянной, но он не решался. Это за него сделала Соня.

— Он очень хороший… — тихо проговорила Даша.

— Кто? — не поняла Сонька, уткнулась лицом в волосы подруги, пытаясь так согреть замерзшее лицо.

— Юра.

Сашка отвернулся, чтобы скрыть выражение своего лица. Ему почему-то было неприятно слышать, как Даша с таким восторгом говорит об этом человеке. Почему? Он же все равно жених ее сестры! Не может же быть…

— Сонька… Сашка… — плаксиво позвала их Даша и вдруг всхлипнула, по щекам ее покатились слезинки, — какая же я дура!

— Дашутка! — воскликнула Соня и присела перед ней на корточки, взяла ее руки в свои, — ну выпила лишнего! С кем не бывает! Проспишься и будешь как новенькая…

Саша все-таки решился тоже обнять девушку и даже погладить по растрепанным волосам. Они были такими мягкими и шелковистыми, что хотелось прикасаться к ним снова и снова.

— Я не об этом… — возразила Даша и судорожно покачала головой, попыталась отнять у Сони свои руки, чтобы прижать к лицу, но не смогла, — дура я… и сволочь.

— Что случилось? — спросила Соня.

И вдруг Даша вырвалась из их рук с невиданной силой, вскочила на ноги и вцепилась себе в волосы.

— Я люблю его, люблю! — закричала она, срываясь на хрип.

— Его… — повторил Саша, в отличие от Сони он почему-то сразу все понял.

— Юру. Я люблю Юру. Я ЛЮБЛЮ ЮРУ! — проорала Даша, выпустила свои волосы и сжала руки в кулаки, — я мерзкая сука, — зло добавила она и убежала куда-то в темноту, туда, куда не падал бледный желтый свет фонарей.

Соня и Саша обменялись испуганными взглядами и бросились следом.

 

Глава шестнадцатая

Рита вышла из здания районной библиотеки и достала из кармана смятую пачку сигарет. Ее отрезвила волна холодного ветра, встретившая ее и сорвавшая со стоявшего рядом клена еще несколько пурпурных листов, он нехотя отпустил останки своего великолепия в стальные хмурые небеса.

Рита закурила, чтобы согреться и грустно сказала:

— Эх, Саша, Саша, Саша…

Несколько часов она провела, перелистывая старые газеты пятилетней давности, но это было самое бестолковое занятие из всех, которые она могла придумать, потому что в результате она ничего не нашла. Ее обманули ее расчеты, в которых она была так уверена, когда шла сюда и теперь она злилась на себя и свою глупость.

Ей удалось вытянуть из Елены Львовны информацию о том, что отец Саши, который теперь занимал все ее мысли, безнадежный алкоголик, а мать вроде бы сидит на каких-то очень сильных таблетках толи от депрессии, толи от шизофрении. По словам женщины, продолжается это последние пять лет, до этого они вполне исправно приходили на родительские собрания и помогали ей с организационной деятельностью. Исходя из этого, Рита решила, что пять лет назад произошло то самое что-то, что так изменило жизнь семьи Колеченковых и что являлось тем самым секретом Саши, который ей так хотелось разгадать. Ему было тринадцать, думала она, и что такого можно сделать в двенадцать лет? Вариантов было не мало, и все они казались какими-то глупыми, Рите хотелось услышать правду и, причем желательно от Саши. Но он не торопился открывать королеве свою душу. Как же Риту заводила его чертова непокорность и презрение к ней! Как она не пыталась поймать его в словесную ловушку, он все равно выскальзывал из расставленных сетей. Она не думала, что игра будет настолько сложной, а она любила решать сложные задачки.

«Он будет моим», — пообещала себе Рита, открывая дверь своими ключами. Ей не хотелось идти к Антону, который вызывал в ней только раздражение, а все одноклассники кроме Оли, неизвестно куда подевавшейся, отправились на день рождения к Кеше, поэтому пришлось вернуться домой. К величайшей радости Риты отца с его бабой дома не оказалось, зато она застала на кухне мать, которая пила кофе и задумчиво курила тонкую дамскую сигарету.

Возраст не отразился на изысканной, но немного грубоватой и оттого пикантной красоте Александры Антоновны, он, напротив, придал ей какой-то иной, более благородный оттенок. Рита не без удовольствия отметила, что ее мать чем-то напоминает Ахматову на ее портретах, которые девушка так любила разглядывать в детстве, все-таки когда-то это была ее любимая поэтесса.

У ее матери был острый «греческий» нос, смелая линяя подбородка и губ, часто изогнутых в презрительной улыбке, ровное каре из рыже-каштановых волос, чуть не достававшее до плеч и густая челка, из-под которой смотрели надменные шоколадного цвета глаза.

— Вернулась, — констатировала женщина, даже не дернувшись в ее сторону, и голос ее был холоден как всегда. Эмоции в нем проскальзывали только тогда, когда она злилась и начинала орать. Вот тогда то Рита испытывала всю силу ее характера на своей шкуре!

Девушка села на стул и подперла голову руками, любуясь матерью и разглядывая ее так внимательно, словно она видела ее в первый раз. Впрочем, она действительно не видела ее очень давно, стараясь, лишний раз не попадаться ей на глаза, и начинала забывать, как та выглядит.

— У кого ты сейчас живешь? — поинтересовалась Александра Антоновна. Забавно, когда Рита была совсем маленькая, ей очень нравилось, что у нее родителей зовут одинаково, она даже в шутку иногда звала их папа Саша и мама Саша, что совсем не нравилось ее матери.

— У Антона, — ответила она.

— Это тот калибан с Мальты? — спокойно уточнила женщина, Рита кивнула. Александра Антоновна потушила сигарету и зажгла новую. Она запрещала отцу курить в квартире, хотя курила сама, объясняя это тем, что не переносит запаха его сигарет. — Только не говори мне, что собираешься за него замуж, — продолжала она после некоторой паузы, помешивая свой кофе, который уже почти остыл.

— Еще чего, — фыркнула Рита, — меня от него тошнит.

— Моя дорогая, — Александра Антоновна рассмеялась глухим прокуренным голосом и зачем-то поправила полоску жемчуга у себя на шее, хотя та и без того лежала правильно, — знала бы ты, как меня тошнит от твоего папаши, но тем не менее, он мой муж.

— Я давно ждала, когда ты это скажешь, — призналась Рита, и ей тоже очень захотелось курить. В ней снова проснулась прежняя ненависть к отцу за ту сцену, которую она застала здесь и ей захотелось мести. — А ты знаешь, что он тебе изменяет?

Александра Антоновна прикрыла щедро накрашенные ресницы и положила сигарету в пепельницу.

— Я догадывалась, — обронила она ослабевшим голосом. Рита очень сильно сомневалась в том, что матери причинили боль ее слова. Напротив, скорее всего, она испытала облегчение, ведь теперь у нее есть повод для развода, о котором она мечтает и заодно для собственной измены. А Александра Антоновна была мстительной, в свое время девушка убедилась в этом.

— А я видела, — поспешила поделиться Рита, — и бабу его. Она немногим меня старше.

— Мужчине столько лет, сколько его любовнице, — припомнила Александра Антоновна и перефразировала, — а женщине столько, сколько ее любовнику. Незавидное же положение у этой крошки! — вот за это Рита любила свою мать, за ее непробиваемое спокойствие, за ее надменность и острый язык. Но совсем не за то, что она ее мать.

Этой женщиной можно было восхищаться, ее можно было боготворить, уважать, учиться у нее, но ждать от нее тепла было глупо. Александра Антоновна напоминала статую, каменное изваяние, которое не имело сердца, а если и имело, то уже давно спрятала его под своей глухой броней, откуда было не слышно бьется оно и бьется ли вообще. Не удивительно, что папаша с радостью прыгнул в постель к обыкновенной человеческой женщине из плоти и крови, а не белого мрамора. Рита даже понимала его, но все равно осуждала.

В дверь позвонили, и она решила, что это он. Стоило бы запастись попкорном, чтобы понаблюдать, что ему сейчас устроит Александра Антоновна за измену, но ожидания Риты не оправдались.

— Открой, — приказала женщина и налила себе еще кофе.

На пороге стоял мужчина, которого девушка видела впервые, поэтому сейчас изучала с особенным интересом. На глаз она определила, что судя по всему, он или ровесник ее матери, или старше ее на год-два, что она прочитала в морщинках у век и складке между презрительными бровями. Глаза у него были темно-зелеными и чем-то напоминали Маринины, но оттенок их был более холодным и близким к серому, стальному. Рита позабавилась, думая, как смешно было бы, окажись он отцом ее подруги.

— Вы кто? — бесцеремонно поинтересовалась девушка. Мужчина улыбнулся узкими хитрыми губами, вынул руку из кармана пальто и взял ее за подбородок, заставив посмотреть себе в лицо.

— Значит дочка? — поинтересовался он, — хороша бесспорно.

Рита немного смутилась такого беспардонного поведения с королевской особой. С ней могли вести себя грубо, только если она этого хотела и желала побыть жертвой. Сейчас этот господин врывался в ее планы, не считаясь с ее мнением. Это было забавно, прямо как Саша, который тоже не очень-то с ней считался.

— Еще бы, — за Риту ответила Александра Антоновна, появившаяся в прихожей с чашкой кофе с тонких длинных пальцах, — хватит мучать ребенка, Богдан.

Мужчина снял пальто и протянул его ошеломленной Рите. Она что — гардеробщица что ли?! Она готова была убить гостя за такие дела и вся позеленела от негодования. Кто он такой и как он смеет такое себе позволять, этот небритый нечесаный тип!?

Рита подняла взгляд на мать, требуя от нее справедливости.

— Маргарита, сделай лицо попроще, — вместо поддержки распорядилась она и коротко поцеловала мужчину в губы, ничуть не смущаясь присутствия дочери, — а то мне противно на тебя смотреть.

— Может быть, ты нас познакомишь? — спросил тот, кого она назвала Богданом.

— А как мне тебя представлять, мон ами? — откликнулась Александра Антоновна, — как некого Богдана, который собирается затащить честную женщину в свою нечестную постель? — она хохотнула. «Как смешно» — зло подумала Рита.

— Зачем так грубо? — он вроде бы даже обиделся, и ободряюще улыбнулся совсем помрачневшей Рите, — мы просто друзья с твоей мамой, прелестное дитя.

— Я вам не дитя, — огрызнулась Рита. Впервые в жизни она чувствовала себя агрессивным подростком, который хотел выразить протест обществу своим поведением. В данный момент она желала выразить протест поведению матери, которая тоже притащила в дом любовника, ничуть не смущаясь того, что сейчас отец готовиться к отъезду и может нагрянуть сюда в любой момент. А может она именно этого и добивалась? Устроить шоу здесь, чтобы доказать, что она тоже не лыком шита и не один он может гулять на сторону?

Рите стало так тошно, как никогда в жизни, захотелось убить их обоих, а заодно отцовскую любовницу с абсолютно глупым лицом и пустыми глазами, и этого маминого дружка. Впрочем… К нему у Риты были свои счеты, за то, что не испытывал должного уважения к ее высочеству. Она еще покажет ему, какое она дитя!

Да она такое дитя им всем покажет, что они пожалеют, что они родились на свет, что она родилась на свет. Впрочем, сейчас и так сложно было найти человека, который не сожалел бы о ее существовании, не шептал бы ей проклятия в спину, улыбаясь в лицо.

Прыгают вокруг нее и унижаются, стараясь добиться ее расположения, когда сами ненавидят ее больше всего на свете. Лживые мерзкие твари! Глупцы и завистники.

И только один Саша видел ее такой, какая она есть, и смог в лицо сказать ей, что он чувствует на самом деле. Но почему ненависть? От любви Рита бы тоже не отказалась, в кои-то веки.

Особенно от его любви.

Лариса проснулась, и долгое время еще не хотела открывать глаза. Ей было тепло и спокойно, вылезать из-под одеяла совсем не хотелось, за краем постели ждал неуютный ноябрьский холод. Но девушка все-таки одолела себя и села, завернувшись в одеяло и зевнула.

С кухни приятно пахло свежезаваренным чаем и еще чем-то вкусным и пряным, травяным. Ларисе захотелось поскорее узнать, что это и она натянула на себя свой длинный свитер-платье и босиком отправилась туда. Услышав звук ее шагов, Валентин оторвался от плиты, ласково улыбнулся ей и сгреб девушку в охапку.

— Я тебя не разбудил? — нежно спросил мужчина, легко и невинно поцеловал Ларису и поставил на землю, напутствовав, — не ходи босиком, простудишься.

— Заботливая мамочка, — откликнулась девушка насмешливо, села на табуретку и принялась тереть кулачками глаза, от этого она выглядела сущим ребенком. Маленькая, хрупкая, нескладная, растрепанная и такая домашняя в этом растянутом свитере, она вызывала у Валентина море щемящей мучительной нежности, от которой делалось тяжело дышать. Лариса… его Лариса, фея из закусочной с вечно грустными серыми глазами. Когда же зеркала, отражающие ее чистую душу наконец-то станут сиять счастьем? Может быть, когда вернется бабушка, она наконец-то перестанет плакать ночами в его объятиях?

— Ну а ты как хотела, — сказал он, — должен же кто-то заботиться о тебе до возвращения Анастасии Вячеславовны? Да, кстати… — опомнился Валентин, — поторапливайся, солнышко, иначе мы опоздаем в больницу…

Лариса со серьезным видом кивнула и тяжело вздохнула.

— А когда бабушка вернется… ты останешься? — очень тихо проговорила она. Глаза ее выражали беспокойство, и не сложно было догадаться, как она боится того, что он может просто взять и уехать, не вернувшись в этот город, в эту квартиру уже никогда.

— По всем правилам, как подобает рыцарю, я бы должен увезти тебя, — витиевато начал Валентин, — но куда более разумный вариант, если я поменяю квартиру сюда, — решил он.

— Ты правда готов уехать из Москвы ради меня? — изумленно выдохнула Лариса. Мужчина присел перед ней на корточки и взял ее руки в свои.

— На что угодно, мой ангел, — ответил он и прижался лицом к ее пальцам, наслаждаясь нежностью кожи, которая только-только начала отходить и заживать после чудовищных ожогов, которые она получала в забегаловке, где работала раньше. Впрочем, это мерзкое местечко стало переломным в его судьбе.

Всю дорогу до больницы Лариса молчала и смотрела за окно машины на серое небо. Оно напоминало огромное серебряное блюдо, в котором отражались тени города и огромные грозовые медленно ползущие облака, из которых сыпался крупный теплый снег, оставлявший мокрые пятна на стеклах.

Анастасия Вячеславовна была в хорошем расположении духа, к их приезду уже успела по трижды проститься со всеми медсестрами, с которыми успела подружиться за время пребывания здесь, и собрала свои немногочисленные вещи. К факту присутствия Валентина в их жизни она постепенно привыкла, хотя в первое время продолжала держать себя с ним холодно и надменно. Сейчас он стал для нее чем-то вроде сына, которого у нее никогда не было, и она радовалась тому, что он так боготворит ее Ларису.

— Бабушка… — девушка чуть не плакала, когда они вышли за ворота больницы и садились в такси, она крепко-крепко прижалась к груди женщины и затихла там, пригревшись, как кошка, — как же хорошо, что ты снова будешь дома…

Анастасия Вячеславовна обняла Ларису ослабевшими руками. Валентин ободряюще улыбнулся им с переднего сидения и объяснил водителю такси, куда им нужно ехать.

— Ну, Лара, Лара… — старая женщина заметила, что девушка в ее объятиях начала плакать и отстранила ее от себя и погладила по щеке, — все хорошо. Ты мне лучше скажи, как ты себя вела в мое отсутствие?

— Плохо, бабушка, — грустно сказала Лариса. Анастасия Вячеславовна нахмурилась и недоуменно посмотрела на нее, но сейчас девушка и не думала шутить. Ее огромные серые глаза были наполнены такой тоской, что старая женщина невольно отшатнулась и даже руку убрала. Что произошло с ее девочкой за это время? Кто причинил ей столько боли? Кто смел! Подозрение сразу же пало на Валентина.

У подъезда Анастасия Вячеславовна попросила внучку отнести сумку с ее вещами наверх, а сама намеренно задержалась у машины. Она поймала пару снежинок в морщинистую ладонь и сжала пальцы, чувствуя, как они превращаются в ледяные капли.

— Вам помочь подняться? — заботливо спросил ее Валентин, расплатившись с таксистом. Он заметил, что она чего-то ждет. Снежинки путались в его темных волосах, делая их седыми.

— Нет, спасибо, — покачала головой женщина и решила сразу перейти к делу. Все это время у нее не было возможности поговорить с ним, всегда в больницу к ней они приезжали вдвоем с Ларисой, а заводить такие разговоры при внучке Анастасия Вячеславовна не решалась, потому что это могло ее ранить.

— Валентин Михайлович, о чем мы с тобой в самом начале говорили? — напомнила Анастасия Вячеславовна, остановившись напротив него и внимательно глядя ему в глаза, — я спросила тебя, какие у тебя планы на мою внучку…

— К чему это? — нервно спросил мужчина.

— Мне интересно, что я пропустила, — надменно произнесла женщина, буравя его взглядом, — посмотри в ее глаза и попробуй поступить с ней подло, — последнее она сказала с напором, со злостью, сама испугалась сил, неожиданно появившихся в ее истерзанном временем теле.

— Этого не будет, — пообещал Валентин, — я люблю Ларису.

— Значит так? — подняла брови Анастасия Вячеславовна, — отец ее сюда тоже в командировку приехал когда-то.

Валентин залился краской, поискал в карманах своего френча сигареты, хотя курил он крайне редко. Сейчас ему просто необходимо было успокоить нервы и занять замерзшие пальцы.

— Послушайте, — сказал он, после некоторой паузы, — я знаю, что слишком многое позволил себе, но я действительно люблю вашу внучку, и вам придется принять это и терпеть меня…

— Да бог с тобой, — усмехнулась Анастасия Вячеславовна, — я хорошо к тебе отношусь, ты очень многое для нас сделал, — эти слова предполагали какое-то но, которое она предпочла сохранить за собой и Валентин это почувствовал, но расспрашивать ее было как-то невежливо, к тому же врачи запрещали женщине волноваться, а мало ли что могло ее взволновать.

— Я женюсь на ней, — пригрозил он, и они оба улыбнулись.

— Ей семнадцать лет, — напомнила женщина.

— Я никуда не тороплюсь, — пожал плечами Валентин и вставил в рот сигарету, но закурить он не успел. Из подъезда выбежала Лариса, без куртки, в одном только свитере и джинсах, все-таки этой простой незамысловатой одежде она предпочитала любые роскошные наряды, в которых чувствовала себя ненастоящей.

— Вы чего тут застряли? — весело спросила девушка. Она заметила сигарету у Валентина и нахмурилась, а потом отняла ее у него и сломала напополам.

— Мне кто-то обещал, — заметила она. Валентин сделал очень виноватое лицо и был прощен. Он подтянул девушку к себе и крепко обнял, накрыв своим пальто, чтобы ей не было холодно. Анастасия Вячеславовна смотрела на них и не могла поверить своим глазам, ведь к горю всегда привыкаешь быстрее, чем к счастью. Неужели тот прекрасный принц, которого была достойна ее Лариса, все-таки нашелся и любил ее так сильно, как любят только в книгах? Хороших вечных книгах, которыми была забита их квартира, которые заменили ее Ларисе игрушки в свое время.

Но теперь то у нее будет все, она не будет нуждаться не в чем… Теперь все будет хорошо.

Какое непривычное слово.

Оля бродила одна по опустевшему парку и пыталась придумать, чем себя занять. Сигареты у нее почти закончилось, денег ей мать дать отказалась, и нужно было как-то спасаться от накатывавшей на нее скуки, а заодно от сырого ноябрьского холода. Одета Оля была как всегда легко, совсем по-летнему — в серебристую короткую курточку из блестящей тонкой ткани, топ без бретелек, кожаную мини-юбку, едва прикрывавшую белье и чулки, и высокие тканевые сапоги на тонкой шпильке. Все это было смешной преградой для сильных порывов ветра, который забавлялся с ее длинными густыми волосами и так и норовил задрать ей подол.

Чувствовала себя Оля скверно и не сколько от того, что в очередной раз поругалась с матерью из-за того, попросила у нее денег, хотя сама не приносила в дом не копейки. Может быть потому, что все ее так называемые друзья сейчас были на дне рождении Кеши? А ведь она тоже могла бы там быть… но теперь у него другая девушка! Эта страшная корова с огромной задницей и носом в форме картошки, который на ее лицо прилепили точно для того, чтобы над ней посмеяться. Оля пару раз видела эту «красотку» вместе с Иннокентием и никак не могла понять, каким дураком надо было быть, чтобы променять ее смазливую мордашку и красивое тельце на это убожество. Никак иначе про себя Кешину Ленку девушка не называла.

Факт оставался фактом. «Убожество» наверное, сейчас веселиться с ним, пока она блуждает одна, замерзшая и злая, без денег и каких-либо жизненных перспектив.

Оля тяжело вздохнула и присела на лавочку, не потрудившись даже стряхнуть с нее снег. Заболеет и ладно, хоть досадит матери немного. Не может же та выгнать на улицу больного ребенка?

— Скучаешь? — к ней подсел какой-то парень, совсем не привлекательный, из числа таких, которые, как их физрук, почитывают журнальчики и посматривают грязные фильмы, не имея надежды на лучшее. Конечно, кому понравится это невыразительное лицо, сплошь усыпанное прыщами и блеклые безжизненные глазки! А ведь любви всем хочется.

— Скучаю, — без особого энтузиазма подтвердила Оля и глянула на него с практическим интересом. Конечно, беседы его не интересуют, да и она совсем не подходящий собеседник, она ведь даже не знает, что такое нэцкэ! Ей почему-то стало совсем грустно.

А что сможет предложить он за то, чего ему нужно?

— Как может скучать такая красивая девушка, — продолжал незнакомец, на вид он был немногим ее старше, скорее всего года на три-четыре, — может быть красивая девушка не откажется развлечься?

— Каким же образом? — поинтересовалась Оля.

— Выпить пива в хорошей компании, — предложил он, намекая явно на себя. Пиво? Ну, почему бы и нет. К тому же она уже порядочно замерзла и ей хотелось перебраться куда-нибудь в тепло.

— Не откажется, — улыбнулась девушка и встала, взяла его под ручку, от чего невыразительное лицо парня засияло, а она разглядела почти незаметную щетину на его лице и сделала вывод, что бреется он неаккуратно, ей стало противно. В какой-то момент что-то в ней вдруг взбунтовалось, закричало, завизжало «Нет, нет не делай этого, не хочу! Он же мерзкий!». Оля бы с радостью оставила эту часть себя мерзнуть на лавочке, но она была неотделима от нее, поэтому пришлось смириться и приказать этому голосу в голове заткнуться.

Они пришли к нему домой, там были еще какие-то люди, они были то ли пьяные, то ли обкуренные, о чем-то громко спорили, но девушка не могла вникнуть в предмет их спора и не особенно хотела. Приведший ее парень отобрал у них бутылку пива и вручил Оле, а ее проводил в другую комнату, где было темно и пусто, но стояла кровать. Пока он где-то ходил, Оля сняла куртку и быстро выпила пиво — оно было теплым и гадким, вызвало рвотные порывы, но ее так и не стошнило. Она стянула с себя сапоги и прилегла на кровать. Парень вернулся и обрадовался, найдя ее в таком положении, это послужило для него намеком. Оля прекрасно знала, зачем он привел ее сюда, и ничуть не смущалась этого. Ей уже давно не было противно, просто скучно. Единственное, что она ненавидела — это фальшь. А они были честны друг с другом.

Парень, не тратя времени на долгие прелюдии, стал снимать с нее безвкусный топ, в котором можно было ходить в июне, но не в середине ноября. Прикосновения его были гадкими, руки какими-то липкими, волосатыми и потными, а обветренные губы царапали кожу. Он облизывал ее, как огромная муха.

Оля почему-то вспомнила отца Риты и на нее нахлынула волна мучительного жгучего непривычного стыда. Она вспоминала его частенько и всегда такие мгновения были грустными, и сейчас ей захотелось мучительно плакать, от того, что она лежала под этим сопливым юнцом, думая о том роскошном мужчине и незабываемой близости с ним. Из памяти всплыли его слова после:

— Ольга… прости, я не должен был.

А она сидела на разворошенной постели, завернувшись в простыню и как-то глупо улыбалась.

— Нет-нет. Все хорошо, — прошептала она тогда, но засмущалась того, что он может догадаться, что для нее это обычное дело, лечь в постель с малознакомым человеком. Ей совсем не хотелось, чтобы он знал о ней правду, эту грязную, горькую, липкую правду. Как глупо… ведь она сама всегда старалась быть честной и без смущения могла сказать о своих пороках.

Может быть потому, что в тот момент ей захотелось перечеркнуть все это, забыть, стереть, начать жизнь с начала, с чистого листа? Ради чего? Ради кого? Как глупо! Он отец ее подруги, каким бы кощунством не было бы называть Риту ее подругой.

И ей не на что надеяться. Ее удел — вот такие вот прыщавые уродцы, изголодавшиеся по женскому телу, которое они видели только на картинках в порно-журнальчиках, а еще в своих мерзких фантазиях, которые вызывает у них каждая встреченная юбка.

Только грязь.

 

Глава семнадцатая

Ночью наконец-то выпал снег, и весь мир стал совсем другим. Белая пелена скрыла грязь, мусор и все следы порока, отразившиеся на холодной спящей земле, и теперь все, что вчера казалось неприглядным, сегодня приняло облик сладкой зимней сказки. Все сразу же забыли о том, что весной, когда снег стает, все бутылки, бумажки, валяющиеся у каждого подъезда, обязательно всплывут наружу в лужах черной грязной талой воды и будут зловонно пахнуть, отравляя жизнь горожан.

Саша сделал погроме приемник из которого орала неизменная «Агата Кристи», чтобы не слышать, как за стенкой отец разговаривает сам с собой. Или с бутылкой, Саша не знал. Он только слышал, как отец ругается с кем-то, хотя мать еще не пришла, а телефон не работал.

Глупо было думать, что он сможет заниматься алгеброй, которая ему никак не давалась, но музыка хотя бы помогла ему немного расслабиться. Он уронил голову на руки, как часто делал в школе, когда ему хотелось спать после бессонных ночей или когда накатывали неприятные воспоминания и закрыл глаза.

Ему вспомнилось далекое-далекое время, когда ему было лет шесть, и они всей семьей встречали новый год, за большим столом с белой скатертью, а за окном был сильный снегопад. И родители тогда были совсем другими, и он тогда был ребенком, с чистыми глазами и верой в светлое будущее. Все они когда-то такими были, и даже Рита Польских. Почему Саша думал о ней, он не знал, может потому что в последнее время она все время мозолила ему глаза и приставала с глупыми разговорами.

Самое первое воспоминание о ней? Десять проклятых лет назад, еще до того как все случилось. Первое сентября. Тогда в первый класс их пришло двадцать три маленьких шумных неугомонных торнадо, который умудрялись быть всегда и везде. Самыми тихими из них были две девочки — одной из них была Лида, она пряталась за юбку матери и боялась подойти к одноклассникам, второй — Рита. Она задумчиво стояла подле их классной руководительницы, державшей табличку с номером и буквой класса, и с каким-то осторожным интересом изучала всех окружающих большими вишневыми глазами. Родители ее прийти не смогли, она казалась брошенной и оттого классная старалась держаться рядом с ней, чтобы девочка не потерялась. Но Рита и не думала теряться, уже тогда, кажется, в ее маленькой головке, украшенной двумя хвостиками с огромными белыми бантами, зрели какие-то совсем не детские мысли.

Статус королевы укрепился за ней позднее, хотя в их детских играх, она всегда была прекрасной дамой, предметом сражений маленьких рыцарей и соперничества подруг. Может быть, она манипулировала ими уже тогда, но более мягко, по-детски? Саша не знал, он всегда старался держаться от нее подальше.

И сейчас бы стоило.

Он ясно видел, что весь ее интерес нацелен на ту мерзкую и страшную правду, которую он успешно прятал уже десять лет и пока она не узнает, она не успокоиться. Ее не волнует он. Ее никогда не волновали люди. Ведь они же только пешки в ее шахматной партии, только тени, на фоне такого яркого светила, как ее высочество!

А как только она узнает, она расскажет всем и каждому. Ее фрейлины будут долго чесать языками, снова и снова пересказывая друг другу подробности, смакуя его боль, его унижение.

Саша не услышал, но почувствовал шаги и поднял голову. В комнату заглянул отец, вид у него был как обычно хмурый и неприглядный.

— Выключи эту ересь! — распорядился он хриплым голосом, — она мне спать мешает.

Саша пожал плечами и покорно нажал на кнопку магнитофона.

— Спокойной ночи, — буркнул он, ожидая, когда же отец уйдет, но тот не торопился. Похоже, он был зол и ему хотелось выместить свою злость.

Мужчина решительно подошел поближе, вытащил из приемника кассету и разбил ее об пол. К таким выкрутасам Саша привык и следил за его действиями с грустным равнодушием.

Отец для верности пнул осколки пластмассы, но поцарапался одним из них и взбесился еще больше.

— Что ты уставился на меня, урод!?! — зашипел он, — дай мне йод!

— А сам взять не можешь? — поинтересовался Саша. Он догадывался, что сейчас получит за свою дерзать и, конечно же, получил. Удар был не сильным, но отрезвляющим. Он вскочил с места и попятился к окну, но потом испугался, что отцу ничего не стоит вытолкнуть его оттуда. И ведь он вздохнет облегченно. Все вздохнут облегченно! Но Саше отчего-то хотелось жить, слишком уж много сил он прикладывал, борясь с судьбой, чтобы просто так отказаться от всего.

Отец подошел к нему и схватил за ворот рубашки и заставил посмотреть себе в глаза, они были мутными и какими-то жуткими, такого же, как у Саши серо-голубого цвета, всегда казавшегося ему невыразительным. Скорее серые, чем голубые.

— Ты как с отцом разговариваешь!? — прорычал Сергей и рывком толкнул Сашу на пол. Спасибо, что не в окно, стекло ему разбить ничего не стоило.

— Выродок. Ты не мой сын, — продолжал мужчина, наклонившись над ним, теперь он уцепился Саше за волосы, снова и снова заставляя смотреть на себя, — где мой сын!? Что ты с ним сделал!?

— Ты бредишь, папаша, — холодно сказал Саша, — опять выпил лишнего?

Хотя он понимал, о чем говорит Сергей и сам часто спрашивал себя, где он прежний. Наверное, все там же, где он остался навсегда десять лет назад, когда все случилось. В холодной земле или в небе с ангелочками. Тот, кем он стал после, был кем-то другим и больше всего на свете Сергей ненавидел этого кого-то в Саше, считая, что он украл его мальчика. Он немножко рехнулся на почве этой истории, как и мать. Только, в отличие от нее, он лечил свою боль водкой, а не феназепамом. Саша бы предпочел лучше, чтобы они оба сидели на антидепрессантах, тогда бы синяков на его теле стало бы хоть в половину меньше.

— Сука, — прорычал Сергей и добавил к своим словам пару ударов. Остановиться его заставила хлопнувшая в прихожей дверь — вернулась Людмила. Саша не почувствовал никакого облегчения, только пожалел, что не ударил тогда посильнее.

Отец убрел на кухню и стал что-то тихо и хрипло втирать жене и, пользуясь тем, что никто не замечает, Саша одел обувь и куртку и вышел прочь.

Как же ему хотелось не возвращаться в эту квартиру больше никогда!

Но он не мог так поступить. Он любил их, они все равно были его родителями, и он считал себя виноватым в том, что с ними стало. Глупость? Полнейшая. Но он часто брал на себя чужую вину, особенно если настоящий преступник себя виноватым не чувствовал.

У подъезда он обнаружил Риту. Она сидела на лавочке и курила, задумчиво глядя куда-то в темноту. Нужно отдать ей должное, как она была хороша! Мороз окрасил ее щеки легким румянцем, от которого глаза вроде бы стали еще ярче, эти прелестные глаза, обрамленные густыми пушистыми ресницами. Темно-сливовое пальто с золотыми пуговицами было ей очень к лицу, выгодно подчеркивая ее фигурку и цвет кожи мраморно-белый, от мальтийского загара не осталось и следа.

— Сашка, — задумчиво произнесла она, заметив его, когда он уже было, собирался пройти мимо, сделав вид, что ее не заметил, — ты сбежал из дома? — она опомнилась и вложила в голос прежние насмешливые нотки.

— Не твое дело, — буркнул Саша и спрятал замерзшие руки в карманы. Рита встала и подошла к нему.

— Почему так грубо? — ласково спросила она.

— Простите, ваше высочество, — ухмыльнулся он, — забыл, что с вами все сюсюкаются!

Рита коротко, но как-то грустно рассмеялась и тряхнула густой шапкой волос, стряхивая с них снежинки. Она смотрела на него нежно, почти восторженно и Сашу настораживал ее взгляд, он решил, что она пьяна. Тащить еще одну пьяную девицу домой, ну что за судьба у него, мало ли, что ли Дашки!?

— У тебя кровь, — заметила Рита и коснулась холодными пальцами, хранившими запах шоколадных сигарет, его лица. Только сейчас Саша понял, что папаша в очередной раз разбил ему губу и сам почувствовал во рту железный солоноватый привкус.

— Отец, да? — прошептала королева. Саше стало не по себе. Откуда она знает!? Что еще она сумела узнать!? Тварь!

— Как ты узнала? — на всякий случай поинтересовался он. Рита тяжело вздохнула, руку убирать она не торопилась.

— Расслабься, — сказала девушка, — мне Львовна рассказала об этом. И про маму твою…

— Послушай, Рита, — Саша не на шутку разозлился, почувствовав нависшую над ним опасность, хотел тряхнуть ее за плечи, но почему-то не решился, — оставь меня в покое. Не лезь не в свои дела! Я не стану с тобой церемониться, я тебе как следует вмажу. Мать родная не узнает, слышишь!? — угрозы прозвучали как-то глупо и Рита ничуть не испугалась. Она только улыбнулась одними глазами, но как-то растерянно, и насмешливо осведомилась:

— Ударишь девушку?

— Тебя — да.

— За что такая честь? — усмехнулась Маргарита и другой рукой извлекла из кармана платок, протянула ему, но он покачал головой. Не нужна ему ее помощь и ее королевская снисходительность.

— Тогда может прямо сейчас попробуешь? — предложила она, и голос ее показался ему каким-то плаксивым. Поняла, что наступление ничего не даст, и решила надавить на жалость. Прирожденная актриса! Миледи. Маркиза де Мертей. Так сама она себя называла, когда была помладше.

Пока Саша злился, Рита сократила расстояние между ними и осторожно и коротко поцеловала его в губы, слизнув с них кровь, которую до этого собиралась вытереть платком. Он отскочил от нее, как ошпаренный и хотел и в правду ударить, но что-то его остановило.

Рита даже не улыбалась.

— Что же ты меня не бьешь? — спросила девушка, — давай. Я ведь все равно узнаю твою тайну! Чего бы мне это не стоило!

— Да узнавай, — сухо бросил Саша, — делай ты, что хочешь. Да хоть рассказывай всем и каждому, мне уже хуже не будет. Тебе не удастся меня сломать. Можешь сколько угодно воображать себя великой интриганкой, каждый из твоих «подданных» все равно в глубине души знает, что ты обыкновенная шлюха! — выпалив все это на одном дыхании, он быстро ушел в темноту улицы, не оборачиваясь. Рита некоторое время смотрела ему в след, а потом села на лавочку и зарыдала, спрятав лицо в ладонях, громко, зло и совсем по-детски. Такого с ней давненько не случалось.

Соня чистила картошку и краем слушала, что болтают по радио, когда с работы вернулась мать. Вид у нее был очень грустный и расстроенный, она выпила холодной воды из холодильника, ушла в комнату, чтобы переодеться, и, вернувшись, решила все-таки завести тот разговор, который планировала уже много времени.

— Софья, — проговорила она, садясь за стол и приглаживая короткую стрижку из вьющихся рыжих волос, их девушка унаследовала именно от нее, хотя у матери совсем не было веснушек, — ты можешь меня послушать?

— Да, конечно, — Соня отложила картошку и тоже присела за стол, разглядывая разный хлам, который на нем стоял — какие-то чашки с недопитым чаем, баночки с медом, в которых и меда то уже давно не было, пузырьки и коробки из-под лекарств. Почему это все пылилось здесь? Потому что всем было плевать.

— Ты ведь у нас уже взрослая девочка, — Ольга Андреевна, погладила дочь по волосам, сегодня заплетенным в тугую французскую косичку, — ты должна все понять.

— Что-то с папой? — испугалась Соня, но ее мать только покачала головой. Она отняла руку, встала, налила себе еще воды и снова села.

— Понимаешь… — женщина прикрыла глаза и посидела так несколько мгновений, а потом внимательно глянула на девушку, — ты, наверное, тоже очень устала от того, что мы все время ругаемся. Соня молча слушала ее и разглядывала свои покрасневшие от горячей воды пальцы, — ну так вот… мы с твоим папой решили наконец-то развестись.

«Наконец-то» Ольга Андреевна как будто специально подчеркнула и облегченно вздохнула. И почему только она должна была извещать об этом дочь и решать все проблемы? Она надеялась, что с отсутствием Ивана Семеновича в этой квартире проблем станет хотя бы в половину меньше и поэтому мечтала о том, чтобы он поскорее уехал.

— И давно вы это решили? — зачем-то спросила Соня.

— Нет, — отмахнулась Ольга Андреевна, — недавно. Сонечка, я пойду прилягу, устала я, — она потрепала девушку по щеке, коротко поцеловала в висок и ушла, оставив ее в одиночестве. Соня долгое время так и сидела, не шевелясь, а потом тихонько всхлипнула и зажала себе рот ладонью, чтобы мать не услышала.

Ее привычный мир дал огромную трещину. Больше не существовало счастливого слова семья, пусть в нем было много плохого, много скандалов и недовольства друг другом ее родителей. Теперь были отдельно папа и отдельно мама и ей еще, и предстояло выбирать, с кем она останется. Как это жестоко, унизительно, грустно! Вот и закончилось детство…

Соня уныло побрела дальше чистить картошку, кусая губы, чтобы успокоиться, но без толку. Слезы ее капали прямо в кастрюлю с водой.

Когда они ругались, они просто ругались, и у нее еще была какая-то надежда, что они помирятся и все будет как прежде, как когда-то, совместные походы по выставкам, в музеи, на лыжах в маленький и грязный лес, находившийся недалеко от их дома. Но теперь глупо было думать о том, что что-то будет как раньше, потому что ее ждал другой, новый, надломленный мир, в котором не было места теплым мечтам детства, чувству любви и защищенности, которые окружали ее в семье.

Соне захотелось провалиться под землю, исчезнуть. Она задрала рукав своего свитера и резанула руку чуть выше запястья ножом, которым только что чистила картошку и стала, как зачарованная, смотреть на хлещущую в раковину кровь. Потом она сделала еще несколько порезов и все они расцвели красными цветками гибискуса в горячей воде.

— Сонь? — на пороге кухни появилась встревоженная мать и девушка торопливо накрыла раны ладонью и одернула рукав, — ты тут не плачешь?

— Нет, мамочка, — быстро сказала она. Женщина постояла некоторое время, а потом обняла ее со спины и вдруг заметила кровь.

— Я поранилась, — поспешила оправдаться Соня и убежала в ванную, захлопнув дверь. Она отсутствующим взглядом пробежалась по пузырькам, стоящим на полочке, взяла йод, но обрабатывать свои порезы не стала. Она закрыла задвижку на двери и включила воду, а сама осела на пол, спрятала лицо в ладонях и заплакала.

Добро пожаловать во взрослую жизнь, — злобно сказала она себе и с грустью вспомнила чувство, которое возникло у нее на дне рождении у Кеши, где все были пьяными и мерзкими, когда ей захотелось убежать к мамочке с папочкой, лишь бы только не видеть того, во что превратились ее друзья. Бежать больше было некуда, путь назад был отрезан. Теперь только вперед.

 

Глава восемнадцатая

— Good buy, — улыбнулась Татьяна Георгиевна Маше, которая забрала классный журнал и вышла последней из класса. Коля дожидался этого за дверью, и стоило девушке скрыться из виду, он с видом наигранной неуверенности заглянул в класс.

— Простите, — сказал он, — я не помешаю?

Татьяна Георгиевна, у которой был свободный вопрос, только собралась сходить покурить в учительскую и испуганно спрятала в ящик стола пачку тонких дамских сигарет и любовный роман в цветастой обложке. Она как-то неуверенно кивнула и отвела взгляд темных внимательных глаз.

— Чем могу помочь, Михайлов? — спросила она не очень-то приветливо. Коля сел за парту напротив нее и объяснился.

— Я плохо понял тему. Не могли вы бы мне объяснить? — вежливым и до тошноты ласковым голоском попросил парень.

— Какую тему? — обреченно уточнила Татьяна Георгиевна.

— Вопросительные и отрицательные предложения в простом настоящем времени, — без запинки ответил Коля. Эту фразу он разучил заранее, чтобы она уж точно не вызывала никаких подозрений.

— Что именно тебе не понятно?

Вопрос заставил Колю глубоко задуматься, потому что он был к нему немного не готов. Он был уверен в том, что Татьяна Георгиевна просто начнет повторять ему тему точно также, как она сделала это на уроке для всех.

— Все! — смело заявил он.

— Ох, Михайлов, — молодая женщина тяжело вздохнула, — горе ты мое. Опять весь урок проболтал с Якушевым. Ну, ничего. Главное, что есть желание учиться, — рассудила она, и Коля подхватил про себя. «Главное, что есть желание» — усмехнулся он и ситуация показалась ему очень забавной.

Татьяна Георгиевна встала из-за стола и направилась к доске. Сегодня она была одета в костюм, состоявший из темно-зеленых юбки-карандаша и пиджака, под которым у нее была строгая белая рубашка с черными пуговицами, пуговицы Коле определенно нравились, да и то, как юбка обтягивает ее бедра, особенно, когда она наклоняется, чтобы взять мел. Так и хотелось глупо по мальчишески, шлепнуть ее в это мгновение. Но нет, нужно действовать иначе, если он хочет чего-то добиться.

— Обрати внимание, Михайлов, вспомогательный глагол «to do» на русский язык не переводится, — Коля с умным видом кивал, слушая ее, пока она писала на доске примеры, — вот, посмотри. Do I read much? Здесь будет, не «я делаю читаю много», а «много ли я читаю». Это тебе понятно?

— Да, Татьяна Георгиевна, — улыбаясь, проговорил Коля. На него нагоняли скуку все эти правила, и ему куда больше нравилось наблюдать за женщиной, за тем, как напрягаются мышцы ее худенького плеча и руки, когда она пишет, как бегают жилки в кисти.

— Тогда пойдем дальше. Вспомогательный глагол спрягается, а смысловой нет. В отрицательных предложениях частица «not» ставится между смысловым и вспомогательным. I do not read much. Понял? — Коля снова кивнул. Татьяна Георгиевна чувствовала себя героем, совершающим великое дело, раз ей удалось хоть что-то втолковать невнимательному и ленивому парню. Ей захотелось проверить, что же он усвоил в итоге и тщеславие ее погубило.

— Попробуй написать под мою диктовку простенькие предложения с переводом, — распорядилась она и Коля довольный вышел к доске и взял в руки мел. Все шло по его плану. Он уже представлял себе, как Кеша будет бить стекло в директорском кабинете.

Конечно же, он не смог написать и пары слов, в английском он был совсем плох и Татьяна Георгиевна, чувствуя себя в этом виноватой, стала исправлять его каракули, перечеркивая в них почти все. Когда она стала писать, как должно было быть на самом деле, Коля подошел к ней сзади и обнял одной рукой за талию. Женщина замерла и от испуга даже выронила мел.

— Как же я благодарен вам, что вы тратите на меня свое драгоценное время! — восторженно воскликнул Коля ей прямо в ухо, хотя стоило бы сказать иначе «хватит тратить наше драгоценное время на всякую ерунду». Татьяна Георгиевна часто задышала, она не знала, как вести себя — Коля вел себя ужасно, но при этом говорил ей такие слова, которых она от него никогда не слышала.

— О, Татьяна Георгиевна! — продолжал парень. — Татьяна! — он заставил ее развернуться в своих объятиях и теперь гипнотизировал ее взглядом своих коварных цыганских глаз, подарком от отца, которого он никогда в жизни не видел. Отчество в свидетельстве о рождении у него было написано по имени дедушки. Мать и правда не знала, как зовут его отца, хотя частенько вспоминала ту блистательную ночь, которую они с ним провели, в своем пьяном бреду.

Татьяна Георгиевна почувствовала себя героиней романов вроде того, который лежал у нее в ящике стола, и поняла, что не может противостоять обаянию своего ученика.

— Татьяна… — еще раз повторил Коля и без малейшего сопротивления повалил женщину на парту, торопливо стаскивая с ее шеи темно-красный шейный платок и принимаясь за черненькие пуговицы, — я люблю вас, Татьяна! И уже давно! — ну а что? Для пущей выразительности и приврать можно немного, никто от этого не пострадает. Она все равно уже целиком и полностью в его власти и позволит делать с собой что угодно и плевать, что ему семнадцать и ей двадцать два и она уже успела окончить педагогическое училище. «Для любви это не преграда» — усмехнулся про себя Коля, освобождая женщину от рубашки и пиджака. Давно же ему хотелось посмотреть на ее выразительный бюст, который так и дразнил через тонкую ткань ее блузок. И юбка, да, конечно…

Под выразительный стон Татьяны Георгиевны Коля представил себе Кешу с кирпичом в руках и испепеляющую его взглядом Евгению Олеговну. А что бы она устроила, узнай, каким образом педагоги ее школы помогают ученикам усваивать английский язык!

В любом случае вопросительные и отрицательные предложения в простом настоящем времени Татьяна Георгиевна запомнит надолго и Коля тоже.

Кеша собрался идти домой, когда к нему вдруг подлетел неизвестно откуда взявшийся растрепанный Коля в наспех застегнутой рубашке, отсутствовавший на последнем уроке. Он тяжело дышал и его черные цыганские глаза горели так, словно он только что украл коня.

— Все, дружище, — заявил он, после того, как перевел дух, — пойдем за кирпичом.

Кеша сначала не понял, о чем он говорит, сейчас он куда больше был занят тем, что следил, как одевается и уходит Лида. Кирпич? Какой кирпич? — подумал он и вдруг его настигла догадка от которой волосы встали дыбом. Он схватил Колю за плечи и тряхнул, испуганно глядя в его довольное лицо.

— Это что, правда!? — изумленно спросил он, Коля только кивнул и облизал полные по-женски губы.

— А ты что думал? — откликнулся он после некоторой паузы, — что я шутил, когда обещал это? Мы поспорили и ты проиграл.

— Михайлов, да ты придурок! — воскликнул Кеша.

— Я бы в прорубь полез, — напомнил ему друг и скорчил каверзную гримасу, — а как «выполняй», так сразу придурок. Давай-давай, а то буду считать тебя бесчестным.

— И ты говоришь о чести, после того, как спал с учительницей? — нервно хохотнул Кеша, поправил очки, сползшие у него с носа, и обреченно сказал, — ладно… пошли.

Коля воссиял, поймал Диму, который уже успел надеть куртку и шепнул ему, что сейчас будет на что посмотреть. Кеша одевался и с грустью думал о том, что как на зло именно сегодня Евгения Олеговна сидит в своем кабинете и возиться с какими-то бумагами. Каково же будет ее удивление, когда к ней в окно вдруг залетит кирпич, брошенный им! Можно попрощаться с этой школой, да и с любой другой, наверное тоже. И с возможностью хоть иногда видеть Ларису. Чужую Ларису, которая больше не любит его и живет с другим взрослым мужчиной.

Кеше захотелось сломать кирпич о свою голову и побыстрее умереть, но увы, от него ждали другого. Они втроем дошли до нужного окна и Коля протянул Кеше его «оружие». Парень тяжело вздохнул и взвесил его в руке.

— Ненавижу я тебя, — бросил он Коле, которого эти слова ничуть не задели.

— Да-да, молодец, — насмешливо сказал он, — давай кидай.

Дима за его спиной прыгал от восторга, но при этом ему было как-то не по себе, он чувствовал неладное.

Кеша вздохнул и размахнулся, проклиная свою меткость. «Снаряд» угодил прямо в цель и послышался громкий звон, бьющегося стекла. Окно как будто взорвалось и осыпало одноклассников с ног до головы осколками. Кеша испугался, что мог попасть в Евгению Олеговну и полез внутрь, посмотреть, все ли с ней в порядке и пропорол себе ладонь об осколок. К его величайшей удаче, в кабинете было пусто. Он дотянулся до кирпича, приземлившегося аккурат на директорский стол, и уже успел убраться, когда дверь открылась и в помещение влетела старая колдунья собственной персоной.

Она подскочила к разбитому окну и громогласно выдала своим скрипучим голосом:

— Якушев!

Парни не стали разбираться, почему ее гнев пришелся именно на Диму, и поспешили убраться с места преступления.

— Якушев, сейчас же ко мне в кабинет! — донеслось до них. У крыльца они остановились и переглянулись.

— Ну почему сразу я?! — плаксиво сказал Дима.

— Сейчас я схожу и объяснюсь, — решил Кеша. Товарищи посмотрели на него, и вид у них почему-то стал очень испуганный. Коля полез за сигаретами, даже он сейчас вдруг разволновался, хотя всегда был спокоен. Его трясло от понимания того, что они только что сотворили кое-что действительно серьезное, за что им, возможно, придется расплачиваться. Может быть деньгами, которые для каждого из троицы были проблемой.

— Кеш… не стоит, — уверенно возразил Дима, — ты лучше… с рукой что-нибудь сделай…

— А что? — начал Кеша, но осекся. Только сейчас он почувствовал сильную пульсирующую боль. Он поднял кисть и увидел проглядывающую из-под содранной кожи плоть, перемазанную в чем-то черном, похоже, осколок не был стерильно чистым.

— Иди к Львовне, у нее в кабинете есть аптечка, — посоветовал ему Коля, — там сейчас Орлова и Леонова дежурят.

Кеша слишком поздно понял опасность своего появления там.

Посередине класса стояло большое старое ведро с грязной мутной водой, рядом валялись швабра и веник. Даши негде не было, зато Лариса в одиночестве поливала цветы на шкафу, встав на стульчик. Волосы у нее немного отросли и она заправила их зауши, от чего она казалась маленькой девочкой. Не хватало только заколочек со зверюшками, которые она носила в первом классе, Кеша почему-то очень ясно это помнил. На ней снова был растянутый свитер и изношенные протертые местами джинсы. Словно ничего и не произошло и она была прежней.

Девушка сначала не заметила его появления, а потом испугалась, увидев, что у него с рукой.

— Боже… — прошептала она, спрыгнула со стула, подбежала к нему и заботливо осмотрела рану, — где же ты так?

— Я стекло в директорском кабинете разбил… — грустно поделился Кеша, — осколком.

Заботливость в лице Ларисы сменилась злобой, она вспомнила все, что было между ними, но постаралась не подать и виду. Она подтолкнула его к умывальнику в углу класса.

— Промой, — распорядилась она и полезла в один шкафов за аптечкой. В классе запахло медикаментами и перекисью водорода, — иди сюда, — сказала Лариса, присела за парту и стала обрабатывать его протянутую ладонь. Ее большие серые глаза были такими серьезными, как будто она была медсестрой в полевом госпитале, а он солдатом на войне, и она каждый день обрабатывала по сотне таких ранений.

Закончив, девушка перемотала его ладонь бинтом и стала убирать все медикаменты обратно, отвернувшись к нему спиной. Кеша присел на парту и прикрыл глаза здоровой рукой. Ему совсем не хотелось уходить. Хотелось заговорить с ней о чем-нибудь, как прежде, когда они еще были друзьями. Точнее нет, когда они вели странную дружбу, балансировавшую на границе с любовью. Он готов был отдать что угодно, чтобы вернуть это время!

Умолять на коленях дать ему второй шанс. А почему бы и нет в конце-концов.

— А где Даша? — чтобы хоть как-то завязать разговор поинтересовался он. Лариса закрыла шкаф и стала дальше поливать цветы.

— Мы с ней немного в ссоре, мне помог Саша, — ответила она и зачем-то добавила, — но он ушел.

— Саша у нас прямо Мать Тереза, — усмехнулся Кеша.

— Должен же хоть кто-то ей быть, — спокойно пожала плечами Лариса и слезла со стула. Вид у нее был какой-то потерянный, чувствовалось, что она ломается. С одной стороны ей хочется, чтобы он остался, с другой она мысленно умоляла его убраться отсюда поскорее и не приближаться к ней ближе, чем на метр.

Она отошла к окну, чтобы он не видел слез, выступивших на глазах, но Кеша все понял. Девушка спрятала лицо в маленьких ладошках и тихо всхлипнула, плечи ее дрожали. Она казалась такой хрупкой, такой несчастной, что невыносимо было смотреть на нее. Как кленовый лист, дрожащий в порывах ветра, вот-вот сорвущийся с дерева навстречу неизвестности.

Кеша не мог так холодно стоять в стороне, он подошел к ней и хотел обнять, но Лариса скинула его руки.

— Прости меня, — заговорил он, — я не имел права обвинять тебя. Ты поступила правильно. Я восхищаюсь тобой. Не каждый может пожертвовать собой…

— Ты говоришь так, будто меня пытали в гестапо, — заметила Лариса, и голос ее был удивительно твердым, хотя она и плакала, — но это не так. Я живу с человеком, который любит меня и желает мне добра.

— А ты… любишь его? — зачем-то спросил Кеша.

Лариса обернулась на него и ее покрасневшие от слез глаза были полны боли, словно собрав в себя страдания всех людей земли. Она преодолела разделявший их шаг и приникла к нему, касаясь губами губ, и у ее поцелуя был соленый привкус горечи. Кеша прижал ее к себе и погладил по волосам здоровой рукой, ему не хотелось отпускать ее больше никогда, не хотелось отдавать ее тому мужчине, пусть тот мог предложить ей совсем иное будущее.

— Лариса… пожалуйста, прости меня… — пробормотал он, когда она отстранилась и спрятала голову у него на груди, — прости, прости… я такой дурак… ты ведь нужна мне, Лариса!

— А как же Лена? — тихо проговорила девушка и закрыла глаза. Ей было тепло и спокойно.

— Да не люблю я ее, — вырвалось у Кеши.

— Но почему тогда ты живешь с ней? — вопрос застал парня врасплох и он совершенно не представлял себе, что на него ответить. Просто потому, что они устраивали друг друга? Просто потому, что их объединяла убогая иллюзия любви? Жалкий хромоногий уродец, которого они выдавали за чистые и прекрасные чувства.

Лариса вдруг отстранилась от него, отступила. Он не мог видеть ее лица и того, что написано на нем. Без нее сразу стало пусто и холодно.

— Ты тоже прости меня, Кеша, — очень тихо заговорила девушка, — я тебя люблю. По-прежнему люблю. Но он любит меня и… после всего, что он для меня сделал и готов еще сделать… я не могу причинить ему такую боль. Попытайся меня понять.

И он ее понял.

 

Глава девятнадцатая

Пользуясь своими привилегиями, Рита выпросила у завуча личное дело Саши. Мягкотелая добрая Татьяна Семеновна была готова помочь девушке, но все никак не могла понять, зачем Рите понадобились эти бумаги, в которые и учителя то заглядывали очень редко, не чаще раза в год, когда должны были внести туда данные об успеваемости за год. Помимо своих прямых обязанностей Татьяна Семеновна выполняла еще и косвенные — вела физику у шестых и седьмых классов, поэтому она оставила Риту в учительской и ушла на урок.

Эта женщина была единственным человеком, до появления Андрея Андреевича конечно, который вызывал у Риты хоть сколько-нибудь теплые чувства. Девушка знала о том, что несколько лет назад Татьяна Семеновна потеряла своего единственного сына и очень тяжело переживала эту потерю, но из школы не ушла, а напротив, стала проводить здесь больше времени, чтобы не возвращаться в опустевшую квартиру, где все напоминало ей о ее почившем Петеньке. С тех пор женщина очень сильно похудела, постарела, хотя она была немногим старше родителей Риты. Щеки у нее ввалились, словно она переживала очень тяжелую болезнь, съедавшую ее изнутри, а глаза напротив стали как будто сильнее выпирать на этом похудевшем лице. Стали они блестящими, грустными и слегка отчужденными, но взгляд у Татьяны Семеновны всегда был добрый и она любила всех учеников школы одинаково сильно, какими бы подонками они не были. Она старалась оправдывать Диму перед другими учителями и директором, старалась с пониманием относиться к Рите и часто осуждала ее за то, что она пользуется положением дочери попечителя школы, но ничего с этим поделать не могла. Год от года Рита становилась все большей интриганкой и росла маленькой акулкой с кровожадным ртом, который запросто мог впиться в чье-то горло.

В учительской девушка осталась одна и теперь наслаждалась тишиной и запахом чужих сигарет, который витал здесь, не смотря на работающий кондиционер. Она неторопливо перелистывала страницы личного дела Саши и не могла отыскать там ничего интересного. В последние страницы была вложена медицинская карта, Рита мельком просмотрела ее и тоже осталась недовольной. Ничего.

Не жалея времени, она решила просмотреть все снова и вдруг наткнулась на что-то, что привлекло ее внимание. В медицинской карте значилось, что в первом классе Саша лежал в больнице с бронхитом, но Рита вдруг вспомнила, что тогда он пропал куда-то на пол года и, как говорила их классная, болел коклюшем. Слово тогда казалось каким-то колоссально страшным и поэтому их родители запрещали им на пушечный выстрел приближаться к однокласснику и его семье, боясь, что это может быть заразным.

Девушка задумалась над этим и стала внимательно прочитать все, что было написано неразборчивым почерком врача, и не обнаружила там никакого упоминания о коклюше.

Ее охватил азарт, она услышала, как сердце в груди стало биться чаще, предвкушая долгожданную разгадку, но все было не так просто.

И что с того, что тогда он попал на пол года? Это еще ничего не говорит! Рита стала мучительно соображать, в голове крутились разные варианты, но все они упирались в то, что нужно снова отправиться в библиотеку и внимательно искать что-то в газетах, но уже десятилетней давности.

В карте значилось, что он вышел из больницы в начале декабря. Значит нужно цепляться за декабрь…

Рита посмотрела за окно учительской, где с темно-синих небес сыпались пушистые снежные хлопья.

Ровно десять лет назад. Что случилось ровно десять лет назад? Почему он вернулся в школу только в апреле?

— Польских! — Рита только уцепилась в своей голове за одну хоть сколько-нибудь логичную мысль, как на пороге учительской появился Андрей Андреевич, он поставил на полку журнал шестого класса и стал искать какой-то другой, которого там не оказалось, — ты почему не на уроке?

Рита тяжело вздохнула и положила личное дело Саши на стол Татьяны Семеновны.

— У нас физ-ра, — припомнила она и невинно хлопая глазами заявила, — так я освобождена.

— Но от присутствия то там это тебя не освобождает! — возмутился Андрей Андреевич, — хватит тут рассиживаться! Еще Евгения Олеговна тебя не видела. Давай-давай.

Девушка обиженно надула губы, взяла свои вещи и поплелась на физкультуру. В зале было душно настолько, что запотели стекла и было невозможно разобрать ничего за ними. Петр Петрович измывался над одноклассниками, заставляя их отжиматься и качать пресс на новеньких ярко-синих матах. Сам он стоял над ними и засекал время. Рите стало как-то не по себе об этой картины и она спустилась в раздевалку, где она обнаружила Марину.

Девушка сидела в углу, и вид у нее был печальный и загнанный. Волосы ее были больше не белыми, в начале месяца она перекрасилась в какой-то красно-рыжий оттенок, который шел ей еще меньше, чем предыдущий.

— Ты чего? — поинтересовалась Рита, садясь рядом с ней. Марина немного смутилась и уставилась в пол, стараясь не смотреть королеве в глаза, — где Оля?

— Прогуливает, — беззаботно бросила она с таким видом, будто это ее вообще не волнует.

Рита немного разозлилась. В последнее время Оля вообще вела себя отвратительно, все время ускользая куда-то от нее, даже не отчитываясь о том, где она и что с ней. Конечно Рите было не сложно догадаться, что Оля пустилась во все тяжкие, но она привыкла к тому, что ее фрейлина была всегда под рукой и даже «тяжкие» у нее были только с разрешения ее хозяйки.

— Тогда и мы пойдем, — решила Рита и кивком головы приказала Марине следовать за ней. Охранник не стал их останавливать, потому что, как и все здесь, боялся гнева Риты или, правильнее сказать, ее папочки. Где он еще так же хорошо устроиться охранником, что будет дремать на работе, просыпаясь только утром, чтобы к приходу начальства сделать вид, что он увлечен безопасностью школы? Конечно нигде. Вот он и не выражал возражений.

Рита и Марина купили себе по алкогольному коктейлю в магазине и отыскали незакрытый подъезд с пожарной лестницей, где никто не станет их беспокоить.

— Марин, что-то случилось? — поинтересовалась Рита, закуривая. Подруга подняла на нее свои болотного цвета глаза и по ним девушка поняла, что попала в точку. Что-то случилось.

— Ритка… — тихо начала Марина. — Алексей Максимович… — она прикусила губы и захныкала, как ребенок. Рита сразу все поняла и обняла Марину за плечи. Королева должна быть и милосердной иногда, иначе ее подданные разбегутся или взбунтуются.

— Да чего ты ревешь, — осадила она девушку, — взрослая же баба.

— Я Колю люблю! — с напором выдала Марина, — как я ему об этом расскажу!? — в голосе ее читалось такое отчаяние, будто она только что убила человека и не знала, куда спрятать труп, пока ее за это не осудили. Стала бы Оля сожалеть, что кому-то изменила? Рита даже посмеялась про себя над тем, насколько разными людьми были ее фрейлины. Как две противоположности. Одна мечтала о чистой и взаимной любви, о муже и множестве детишек, которых бы они воспитывали в мире и понимании. Вторая отрицала напрочь существование каких-либо чувств, и не спала с одним партнером больше двух раз, а детей ненавидела больше всего на свете. Как же Оля боялась забеременеть! Рита вдоволь насладилась этим ее страхом. На примере матери Оля поняла, что ребенок сломает ей жизнь, разрушит все возможные перспективы и навсегда лишит ее свободы, которой она так дорожила.

Даже при своем циничном отношении к людям, Рита все-таки больше уважала Марину. У нее были хоть какие-то идеалы, пусть и очень сомнительные.

А у нее?! У Риты?! Осталось хоть что-то святое? Когда ее родители уже давно имеют любовников на стороне, когда все кругом ненавидят ее, за то, что она вертит им, как ей вздумается? Когда она не верит уже не во что, не в бога, не в любовь, не в семью?

Этим чем-то святым для нее неожиданно стал Саша. Его упорство, его глупое геройство и неоправданный гуманизм. Рита уцепилась за эту соломинку изо всех сил, хотя соломинка и пыталась сбросить ее обратно в бурлящую пучину безысходности.

— А ты не рассказывай, — посоветовала Рита, — с Алексеем я разберусь, — Марина улыбнулась ей через слезы и физиономия ее была до тошноты благодарной. Она готова была расцеловать Риту, но решилась только на робкие объятия.

Рита пила свой коктейль и думала о Саше, о его тайне, которая теперь не давала ей покоя.

Десять лет…

— Слушай, — вдруг опомнилась она, — а помнишь, Колеченков болел коклюшем в первом классе. Болел же?

— Ну да, — подтвердила Маринка, — мама меня тогда заставила сделать прививку. А почему ты спрашиваешь? — насторожилась. Конечно, королева ничего так просто не спрашивает. Всюду у нее интриги, интриги. Паутина, которую она создает своими тонкими красивыми пальцами, чтобы опутать всех кругом.

— Любопытной Варваре нос оторвали, — напомнила Рита и села на грязную лестницу, поставила рядом опустевшую жестяную банку. Ей отчего-то хотелось плакать или бежать прямо сейчас в библиотеку и читать все газеты подряд, но плакать больше. Да и голова стала такая мутная, что заниматься какой-либо умственной деятельностью сейчас было бы глупейшей идеей.

— А правда? — настояла Маринка. Что-то в ее зеленых глазах сейчас загорелось такое непривычное, загадочное, вызвавшее в Рите неожиданную симпатию. Ей захотелось все рассказать, но… Сашина тайна приятно грела душу именно тем, что была Сашиной тайной, точнее теперь их общей тайной, потому что Рита твердо решила, что узнает ее.

— Рит… — Марина села на лестницу рядом с ней и по-свойски обняла за плечи, — с тобой все хорошо?

— Да… — рассеянно кивнула Рита и прикрыла глаза. Конечно, с ней все хорошо. Это не она совсем недавно сидела около Сашиного подъезда под сильным снегопадом и ревела, как последняя истеричка. А потом напивалась в одиночестве, чтобы хоть немного успокоиться и выместить обиду. Когда девушка подумала об этом, на нее нахлынуло снова. Она сползла вниз и прижалась лицом к обшарпанной стене.

— Как он смел, как он смел! Так обращаться со мной… чертов Саша, — жалобно протянула она и ударила стену кулаком, не пожалев свои красивые рученьки. Марина подвинулась поближе, но тронуть ее побоялась.

— Что он сделал? — спросила она, готовая кого угодно порвать за свою королеву.

— Он меня ненавидит! Обещал ударить, унижал всячески, — Рите самой стало от себя противно, она, наверное, впервые в жизни кому-то жаловалась. Но она была уверена в том, что Марина никому ничего не расскажет. А если попробует рассказать, то Рита устроит ей такую сладкую жизнь, что она три тысячи раз об этом пожалеет.

Марина осторожно погладила ее по напряженной спине под тканью темно-сливового пальто, которое Рита даже не потрудилась застегнуть.

— Рита… — тихо позвала ее Марина и прижалась к ее плечу лицом очень нежно, как кошка или собака, преданная своему хозяину, старающаяся его утешить, когда он расстроен, — ты его любишь?

— Какое глупое слово… — проговорила Рита и закрыла глаза. Кажется, сейчас Марина попала в точку, но за это Рита готова была вырвать ей все ее крашенные патлы. Как она смела даже предположить такое! Идиотка!

— Нет, — решительно заявила Рита, скинула прикосновения подруги и встала, — я просто его хочу. А если я чего-нибудь хочу, то оно будет моим. Любой ценой.

Марина слишком долго знала Риту, чтобы усомниться в этих словах, но все равно она чувствовала неладное, потому что не видела свою королеву такой разбитой, расстроенной, вообще никогда не видела ее плачущей, тем более из-за кого-то. Тем более из-за такого человека, как Саша. Как она вообще вспомнила о его существовании, ведь никогда не замечала же!

Пьяная и грустная Оля брела по улице в своей легкой курточке и короткой юбочки, ничуть не смущаясь такого, что ее шатало, да и чулок на левой ноге у нее сполз и болтался где-то в районе колена, подтягивать его она не спешила. Ее шпильки глубоко проваливались в снег, от чего она теряла и без того зыбкое равновесие, ловила руками воздух, как будто собиралась взлететь.

На нее оборачивались люди, тыкали пальцами, смеялись. Конечно, ведь одного взгляда на нее было достаточно для того, чтобы решить, что она что-то жалкое, мерзкое, подобное червякам, которые обычно заводятся в помоях и копошатся там, поедая гнойную массу.

Она уже давно не появлялась дома и не заглядывала в школу больше, чем на два урока, стараясь избежать встреч с представителями администрации или Львовной, которые бы начали орать на нее за прогулы и требовать вызвать мать. А что ее вызывать? Ей все равно? Она была уверена в том, что в девятый класс Оля пошла только, чтобы быть поближе к своей Ритуле, от которой она не могла отойти не на шаг. Да вот отошла же! Может быть, именно этим она и была обязана своим глубоким падением? Или тем, что воспоминания об отце подруги никак не давали ей покоя, и она видела его в каждом встречном мужчине, который задирал ей подол в грязном подъезде или полной какими-то мерзкими людьми квартире, или просто в каждом мужчине?

Все. Хватит. Нужно пойти и рассказать королевне правду о ее папаше. Может быть тогда Оле станет чуточку легче, да и Риту она позлит этими словами. А что может быть лучше взбешенной Польских? Такая радость выпадала Оле очень редко, Рита почти всегда была довольна жизнью и тем, как складывались обстоятельства. Конечно, ведь она сама складывала их так, как ей нужно.

В подъезде Оля все-таки подтянула чулок и кое-как пригладила растрепанные волосы и облокотилась на стену, в ожидании, когда же ей откроют.

— Оля? — девушка очень сильно пожалела о том, что настолько пьяна, потому что от неожиданности, она чуть не упала вниз со ступенек и не свернула шею. Финал бы был печальный. Но она никак не ожидала увидеть снова Александра Викторовича, а он как будто даже обрадовался встрече, только вид девушки его насторожил.

— С тобой все в порядке? — спросил он и добавил на всякий случай, — ты к Рите?

— Да… я к Рите… — задумчиво ответила Оля и прошла в прихожую, он закрыл за ней дверь, повесил ее куртку на крючок. Так холодно, будто ничего не было. А что, собственно было? Немного обжигающей страсти сначала на полу кабинета, а потом в постели в их с женой комнате, когда на каких-то пол часа они превратились в диких зверей, яростных демонов. Судя по всему, молоденькие девочки отцу Риты вообще были по вкусу. Только явно не такие потрепанные, как она.

Оля с удивлением поймала себя на том, что ей больно находиться в этой комнате, все напоминало тот день. Она забилась в угол дивана и спрятала лицо в грязных ладонях. Где только ее руки не побывали за это время, да и о душе было только мечтать. О ванне — вообще глупо. Как только она вернется домой, она получит веником по спине за все хорошее, а не ванну.

— Хочешь чаю? — спросил девушку Александр Викторович. Он старался не смотреть в ее сторону, как будто ему тоже было неприятно вспоминать о том, что между ними случилось.

— Чаю… нет… спасибо… — пробормотала Оля заплетающимся языком. Как же ей хотелось провалиться под землю!

Когда Оля услышала его удаляющиеся шаги, она вздохнула облегченно. У нее проклюнулись слезы, и вот она уже захлебывалась ими, стремительно катившимися по щекам вместе с остатками макияжа. Она и думать не хотела, как жалко и нелепо выглядит сейчас. Посмешище!

— Тише-тише, — она почувствовала осторожные прикосновения Александра Викторовича, приторный запах его одеколона, тепло его объятий, — все хорошо…

— Да ничего не хорошо! — яростно заявила она, но потом затихла, ей было так спокойно, даже плакать было куда приятнее. Но ей мучительно хотелось большего. Прямо сейчас! Прямо здесь. Избавиться от остатков одежды, преодолеть разделяющее их расстояние, глупо и вульгарно кричать от страсти, а не реветь как первоклашка.

— Давай я провожу тебя до дома? — предложил Александр Викторович, стоило ей немного успокоиться, — Рита может и не прийти.

Оля поняла, что ничего ей не светит и уныло согласилась.

Машина у отца Риты была красивая, какой-то иностранной марки и, судя по названию, все-таки японской, похоже неспроста. Оля никогда не ездила в таких автомобилях, можно было загадать желание. Только какое? Оля не знала, чего она хочет, кроме Риткиных страданий и расплаты за все ее унижения, которые она терпела за годы дружбы с этой избалованной самоуверенной девицей. Может быть, немного любви этого мужчины? Почему бы и нет.

Она сидела вся, сжавшись от холода, отвернувшись к стеклу, и глядела на свое отражение в боковом зеркале. Оля там была грустной, бледной и недовольной своей жизнью и окружающей действительностью. Впрочем, действительность за окнами машины ей и в правду ничуть не нравилась.

Александр Викторович заметил, что ее колотит озноб и отдал ей свое пальто, девушка закуталась в него, как в большое черное одеяло, вдыхая его сладкий запах, будораживший ее воспоминания. Оля гадала, что ей нужно сделать, чтобы заставить его снять рубашку. Это было забавно, но в тоже время так грустно, что ей снова захотелось плакать.

— Послушай, — в конце-концов мужчине надоело молчать, и голос его прозвучал хрипло и как-то потерянно, — ты можешь рассказать о том, что у тебя случилось? Может тебе нужна помощь?

Оля даже не знала, как объяснить причину своих слез. Наврать, что ее бьет мать или что ее изнасиловали? Врать ей совсем не хотелось. Честно рассказать о своей жизни? Или намекнуть, что она не против повторить их приключение и ее обжигает его холодность? Бред собачий, Оля это понимала и от этого зареветь ей хотелось еще больше.

— Или… это из-за того, что между нами было? — предположил он и остановил машину во дворе ее дома. Свободных мест почти не было и какое-то время мужчина выискивал взглядом, куда бы вписать автомобиль. Как же она ненавидела этот дом и этот гадкий двор, где она все свое детство шаталась с утра до глубокой ночи, чтобы не мешать матери водить своих ухажеров в квартиру! Каждый кустик ей был знаком, каждое деревце.

— Нет, что вы, — нашла в себе силы заговорить девушка, хотя ей так и хотелось ответить утвердительно. Он немного расслабился, услышав, что его подозрения не оправдались. Так трогательно помог ей доковылять до подъезда и подняться наверх. Вид у нее, конечно, был забавный — тонкие ножки на высоких шпильках, торчавшие из-под его пальто смотрелись так, будто она просто забыла одеть юбку. У двери своей квартиры Оля остановилась, попятилась и помотала головой.

— Я не хочу туда, пожалуйста, — пробормотала она, — там моя мать, она меня ненавидит… не спрашивайте почему. Просто ненавидит.

— Как можно тебя ненавидеть? — задал Александр Викторович очень странный вопрос. Оля подняла на него глаза и встретилась с ним взглядом, она опять не могла понять с каким выражением он смотрит на нее, но сейчас она готова была поклясться, что он напоминал влюбленного мальчишку. Глупость какая-то!

— Вы меня не знаете, — честно сказала девушка, не способная слукавить под действием этого взгляда, все-таки не спроста Рита вертела ей так долго, был у этих людей какой-то магнетизм, которому было невозможно противостоять, — я дрянной человек. Знали бы вы, тоже бы меня возненавидели…

— Не верю, — возразил мужчина и сделал шаг в ее сторону, а она в свою очередь, отступая, вжалась в стенку, — я хочу узнать, какая ты.

— Может быть не стоит? — прошептала Оля и ее слабые ничуть не менее пьяные, чем она сама ножки подвели и если бы не Александр Викторович, она бы упала, он вовремя подхватил ее, крепко прижимая к себе. Оля обвила его шею руками и поцеловала его робко и неуверенно, словно делала это в первый раз.

Было бы прекрасно, если сейчас ее мамаша решит куда-нибудь отправиться или сюда придет Рита, чтобы поинтересоваться, куда пропала ее главная фрейлина. Но этого не произошло и опасения Оли не оправдались и из подъезда, который был местом опасным, они вернулись в машину.

— Зачем я вам? — спросила она по дороге.

— Может быть, ты мне нравишься, — загадочно улыбнулся Александр Викторович.

— Но у вас же есть жена, — напомнила Оля, — и дочь, а она, между прочим, моя подруга.

— И что с того?

«И что с того?» — повторила девушка про себя и отчего-то улыбнулась, ей вдруг стало тепло и хорошо, хотя она продолжала мерзнуть в своем легкомысленном вульгарном наряде. «Поматросит и бросит» — сказала она себе, но она была согласна и на такое, лишь бы только с этим человеком. В машине она не стала пристегиваться и перелезла к нему на колени, ничуть не смущаясь того, что ее короткая юбка не была рассчитана на такие акробатические этюды, провела пальчиком по его гладко выбритой щеке.

— Ну что, по-вашему, между нами может быть кроме секса? — грустно поинтересовалась она. Александр Викторович ничуть не смутился. Его забавляла ее прямолинейность, противоречившая тому, как она заливалась краской, стоило ему прикоснуться к ней, тому, как она отводила свои большие небесно-голубые глаза, чистые, как горные озера с родниковой водой.

— Любовь, — предположил он, наблюдая за ее реакцией. Оля рассмеялась, но как-то глухо, сдавленно и хрипло.

— Да бог с вами, — вздохнула девушка, — вы такой глупый. Ну, какая любовь? — голос ее звучал так неуверенно и нежно, что она казалась сущим ребенком. Ребенком, который играет в глупую игру, в которой он думает, что он взрослый и старательно убеждает в этом всех окружающих людей.

— А ты умная? — насмешливо спросил Александр Викторович, — должно быть. И опытная?

Оля грустно кивнула и обняла мужчину, спрятала лицо в его волосы, лишь бы он только не видел выступивших на глазах слез.

— Я не строю иллюзий, — сказала она, немного успокоившись, и снова посмотрела ему в глаза. Но она ошибалась. Все, чем она окружила себя, все, чем жила, было не больше чем иллюзией. Иллюзией самостоятельной взрослой жизни. Взрослый человек — это тот, кто может отвечать за свои поступки, принимать решения и справляться со сложными задачами, а не пить пиво и спать с теми, с кем ему захочется. Иллюзией свободы — рафинированной, искусственной и глупой, которой ей казалась вседозволенность, которую ей подарила мать, чтобы отмахнуться от нее, чтобы она ненароком не захотела любви. Но все живые существа желают ее, признают они этого или нет, и ее мать с ее ухажерами, и те отвратительные прыщавые пареньки, рассматривавшие журналы, и гадкий Алексей Михайлович, и Рита… и она.

— Просто… я понимаю, что ради меня от жены вы не уйдете, да и я успею вам быстро наскучить, — поспешила объясниться Оля, — я же глупая, поверхностная, мой удел — хорошо выглядеть и раздвигать ноги, когда это нужно. Я же даже не знала, что такое нэцкэ!

— Никогда не поздно научиться, — заметил Александр Викторович без тени улыбки.

— И кому нужно меня учить? — Оля демонстративно махнула рукой и сказала очень тихо, — пожалуйста… давайте лучше займемся любовью. Я вас хочу! — она потянулась к мужчине за поцелуем, но вдруг замерла и начала судорожно ловить воздух ртом. Она попыталась вдохнуть, но тщетно, из горла вместе с воздухом вырвался неприятный свистящий звук, которого она так боялась в детстве. Особенно, когда это начиналось ночами.

Как же она ненавидела свою чертову астму! Ну почему это должно было произойти именно сейчас!

— Оля, Оля… — испугался Александр Викторович, — что с тобой?

Девушка не могла ответить, она шарила по карманам своей легкой курточки в поисках ингалятора, которого там почему-то не было. Да куда же он мог деться?! Неужели вывалился на чьей-то квартире, когда она раздевалась или одевалась!? Вот идиотка! Нужно было проверить… Таблетки она тоже, конечно же, забыла дома, ведь уходила она с жутким скандалом, и это совсем вылетело у нее из головы.

Александр Викторович открыл дверцу и вытащил Олю на улицу.

Она так побелела, что кожа ее теперь слилась со снегом. Эта бледность облагородила ее черты, сделала глаза чище и сейчас они вдруг стали совсем другие, наполненные одними болью и ужасом, она как будто увидела свою смерть, ясно, близко… Оле даже показалось, что она чувствует ее холодные прикосновения, но это были всего лишь снежинки, сыпавшиеся с неба. Ей стало так страшно, как никогда в жизни, без ингалятора и эуфиллина под рукой она чувствовала себя совершенно беспомощной.

Мужчина распахнул на ней куртку и уложил ее на свое пальто, которое он расстелил на снегу.

— Выдохни, — приказал он, но Оля слабо покачала головой.

— Не могу, — прохрипела она, хотя сама понимала, что если постарается, то сможет. Она совершила над собой титаническое усилие и набрала в легкие воздуха, хотя они противились этому. На выдохе Александр Викторович сильно надавил ей на грудь руками, потом еще раз. Оля насчитала десять. Было больно, страшно, но дышать стало чуточку легче. Удушье постепенно спадало, и дышать становилось проще. Голова гудела от недостатка кислорода, в глазах было темно, и весь мир куда-то уплывал. Оля никак не могла решить умерла ли она или нет, но она проваливалась куда-то в темноту, она приподнялась и уперлась спиной о колесо автомобиля. Холод щекотал кожу.

— Как же ты меня напугала, — признался мужчина и опустился на снег на колени. Вид у него был очень потрепанный. «Не мальчик все-таки, — как-то даже зло подумала она, — и до инфаркта не далеко с такими потрясениями!»

— Я и сама испугалась, — хрипло призналась Оля, — я где-то потеряла ингалятор…

— Астма? — спросил он. В этом девушка сознавалась всегда, куда с меньшим удовольствием, чем в том, какую порочную жизнь она вела. Болезнь казалась ей чем-то ужасным, постыдным, чем-то, что равняло ее с Пашей Зиновьевым и Лидой Ивановой, этими убогими ущербными детьми, которых всегда все жалели.

Она только слабо кивнула.

— Только, пожалуйста, не нужно жалости, — тихо попросила девушка, — жалость — это унизительно.

 

Глава двадцатая

Сколько бы Даша не росла и не менялась, а одно в ней всегда оставалось неизменным — светлое чувство волшебства, охватывавшее ее в предновогодний вечер. С детства она любила это время — когда все бегают, суетятся, прячут подарки под душистую елку, принесенную с базара. Мама всегда доставала из шкафа лучшую посуду и лучшую скатерть и заставляла их с Настей ее мыть. Сейчас Даша как обычно была занята этим несложным делом, и они с сестрой уже отладили своего рода механизм, помогавший им быстрее справиться с этой задачей, нов этот раз им помогал еще и Юра. Даша мыла фужеры, тарелки и прочую утварь, Настя протирала полотенцем, а ее жених относил все это в большую комнату, где их расставлял папа.

Даше было тепло и спокойно. Ее околдовывал запах хвои грядущего праздника, она не могла думать о чем-то плохом в этот сказочный вечер, как будто вернувшись ее в давно ушедшее детство.

Закончив с посудой, она пошла в свою комнату и набрала номер Сони, а сама устроилась на кровати, глядя в не зашторенное окно на то, как с темно-синих небес сыплется сияющий в свете фонарей снег. Больше всего на свете Даше сейчас хотелось выбежать туда и поймать снежинки в теплые ладони.

— Привет, — улыбаясь, сказала она, — ну как ты празднуешь, Сонька?

— Привет, — ответила Соня на том конце провода, — у меня все хорошо. А ты? Не будешь сегодня так напиваться? — последнее было сказано беззлобно, заботливо и мягко, но Дашу все равно задели эти слова. Можно подумать она так часто напивалась! Но ссориться с Соней, тем более под новый год, ей совсем не хотелось.

— Не буду, — буркнула Даша.

— А вы празднуете всей семьей? — почему-то спросила Соня.

— Ну да. А вы?

— И мы… просто я имела в виду: Настя и Юра тоже там? — уточнила Соня как-то встревоженно.

Даша некоторое время помолчала, вопрос застал ее врасплох. Она вспомнила, как кричала о любви к жениху сестры после дня рождения Кеши и залилась краской до самых кончиков ушей. Ведь Соня и Сашка все слышали! А перед Сашкой девушке было особенно стыдно, потому что она не раз слышала от друзей весьма непрозрачные намеки о том, что она ему нравится. Даша любила его как брата, но почему-то боялась, что-то было в нем страшное, отталкивающее, хотя он никогда на ее памяти не делал никому зла. Что-то в глубине глаз было жутким и неприятным Даше, к тому же ее немного нервировала его скрытность. «Кто тебя ударил? Откуда синяк?» — «Да так, случайность», «Что у тебя случилось?» «Да так, ничего…». Дашу безумно раздражала эта привычка друга всегда отнекиваться и никого не посвящать в свои дела. Но ведь они ему добра желают, доверяют!

— Да, тут… — задумчиво подтвердила она. В комнату заглянула Настя. Они с Дашей были очень похожи, только вот, в отличие от Даши, Настю никогда не называли серой мышкой и все всегда считали красавицей.

— Дашуль, пойдем за стол, — позвала она и младшая сестра кивнула.

— Сонька, забудь то, что я тогда сказала. Это ерунда! — заявила Даша наигранно веселым голосом, чтобы не смутить сестру, — все хорошо. Мне пора к столу. С новым годом тебя! С новым счастьем.

— С новым годом… — задумчиво ответила Соня, и некоторое время еще слушала короткие гудки, сидя с телефоном в руке. Ей грядущий год не предвещал ничего хорошего — ведь с января должен был начаться бракоразводный процесс ее родителей, а в июне ее ждали экзамены, к которым она была совсем не готова. Как ей хотелось остаться здесь! В этом мгновении, в этом году, навсегда, в десятом классе, остаться такой, какая она сейчас и никогда не становиться другим человеком. Но стрелки часов неумолимо двигались к двенадцати.

Соня положила телефонную трубку на рычаг, включила гирлянду на елке и залюбовалась тем, как уютно сияют разноцветные огоньки. Из старенького динамика послышалась заезженная и затертая до дыр мелодия, привычная с детства. Слушая ее с грустной улыбкой, Соня поправила колпак деда мороза, все время сползавший ей на глаза и стала раскладывать оливье по тарелкам.

— Когда ты уже починишь тостер!? — послышался из кухни недовольный голос ее матери, — сколько можно!?

— Когда у меня будет время, тогда и починю, — ответил отец.

— Да у тебя никогда времени нет на нас и на домашние дела! — грустно воскликнула Ольга Андреевна.

Соня тяжело вздохнула, села за стол и стала в одиночестве ковырять салат на своей тарелке тяжелой старинной вилкой из того набора, который достался им от прабабушки, и которым они пользовались только по праздникам.

— Всю кровь мою выпила, стерва! — выкрикнул Иван Семенович и хлопнув дверью ушел в свою комнату. Ольга Андреевна еще долгое время посылала ему в след разные проклятья, которые Соня уже давным-давно все знала наизусть.

Соня посмотрела на часы и отметила, что до нового года осталось меньше часа, а садиться за праздничный ужин в ее семье никто не торопился. Шрамы на руке болели, но постепенно заживали, а Соня все сильнее растягивала рукава свитеров, натягивая их по самые пальцы.

— Что за мерзкая баба!? И в праздник умудрилась настроение испортить, — ворчал за стенкой отец.

— И я еще мерзкая, — злобно пробормотала Ольга Андреевна, шурша пачкой сигарет, которую она всегда доставала только тогда, когда нервничала. Конечно, она все слышала, что говорит муж, к ее величайшему счастью, в скором времени, бывший.

А Соня слышала, что говорят они оба и грустно пережевывала салат, обреченно уставившись в экран телевизора, где шел какой-то дурацкий «огонек», все звезды в котором раздражали ее одинаково сильно.

— Нет, ну что за мужик! — говорила Светлана Петровна, протягивая Мише тарелки, чтобы он отнес их к столу. Парень грустно выполнял ее поручения и украдкой поглядывал на отца, который с невозмутимым видом продолжал паять какую-то схему в своем углу. По последним данным сына он собирал из двух старых сломанных радиоприемников один новый, но рабочий. Но матери же этого не объяснишь, как не объяснишь того, что он хотел закончить эту работу до нового года. Такая у него была привычка еще с молодости — что все дела нужно было оставить в году уходящем, чтобы без сомнений, браться за новые и ожидать в них успеха.

— Тебе помочь? — услужливо спросил Миша, но Степан Аркадьевич только улыбнулся ему и потрепал его по пушистым светлым волосам цвета пшеницы в яркий солнечный день.

— Нет, Мишутка, — ласково сказал он, — какой ты у меня хороший мальчик.

Голос его прозвучал как-то грустно и потерянно, он бросил на сына один короткий взгляд и тут же отвернулся к своему детищу, поправил очки с толстыми стеклами, которые скользнули у него с носа и чуть не упали.

В комнату вошла Светлана Петровна, поставила на стол две миски с салатами, украшенные листочками зелени, так она делала всегда, сколько Миша себя помнил. В детстве его убеждали, что эта зелень «травка, которая сама выросла» и он даже верил в этот бред. Впрочем, в детстве всегда проще верить, во что угодно. В травку, маму-папу, Бога, солнце, деда Мороза, чудеса или сказки. Просто почему-то получается, верить и все, а теперь, как он не старался, он не мог найти твердой земли, на которой мог бы стоять без сомнения.

— Стёп, где у нас шампанское? — обратилась она к мужу весьма миролюбиво, хотя и сейчас в ее голосе звучала привычная жесткость, — и вино, то, которое я из Крыма привезла.

— Не знаю, — не отрываясь от своего дела, промямлил Степан Аркадьевич.

Светлана Петровна недовольно поджала тонкие губы, и они обтянули ее агрессивные верхние зубы, отчего-то напоминавшие кроличьи, но куда более острые. Как и язык.

— Иди порежь колбасу, — приказала женщина Мише и распорядилась, — только ровно, а не как ты ее обычно кромсаешь. И выложи на блюдце.

— На какое? — уточнил Миша.

— Ну что за человек такой бестолковый! — всплеснула руками Светлана Петровна, — любое красивое блюдце возьми.

— Хорошо, — буркнул Миша и ушел на кухню, стал искать это самое красивое блюдце, в конце-концов взял первое попавшееся с темно-синей каемочкой и красными цветами. На точно таких же им в школе давали завтраки в начальной школе, почему-то это запомнилось ему очень ясно, хотя такой мелочи он никогда не придавал значения. Миша резал колбасу так тонко, как только мог, опасаясь гнева матери, и думал о том, что с куда большим удовольствием, он бы встретил этот новый год с Сашкой, которого ему не позволили пригласить. «У Саши своя семья», — строго сказала Светлана Петровна и хотя открыто она не выражала неприязни, ей совсем не нравилась их дружба. Как цинично с ее стороны было делать вид, что она жалеет Сашу и любит как своего, а за его спиной много раз напоминать Мише и Степану Аркадьевичу, что сын алкоголика тоже рано или поздно станет алкоголиком и он не товарищ будущему ученому.

Миша даже допустил мысль сбежать из дома и пойти к другу, но почему-то остановил себя, вспомнив, как видел того с Ритой. Ему сразу же расхотелось и он вспомнил об этой самовлюбленной девушке, которая никогда не замечала его существования. Где она? С кем она? Как она встречает этот новый год?

— Ты неудачник и недотепа! — услышала он вдруг голос матери из комнаты, — вместо того, чтобы помогать нам, возишься с этой ерундой! — дальше последовал звон бьющейся посуды, кажется Светлана Петровна чем-то кинула в отца, — какой ты пример подаешь сыну?! — при этом Степан Аркадьевич как обычно смиренно молчал, слушая ее претензии, — даже не можешь сказать мне, где это проклятое вино! Да ты тряпка, а не мужик! Посмотри на себя, нестриженный, небритый, рубашку погладить тебе, конечно же, некогда, что уж там говорить, к празднику себя в порядок привести! — она топнула ногой и стала чем-то грохотать, вроде бы стулом, — ничтожество! Великий ученый, конечно! Всю квартиру своими железками завалил, никакого от тебя толку!

А потом вдруг что-то звякнуло, и Светлана Петровна даже вскрикнула. По полу что-то покатилось, а потом простучали шаги отца, он быстро вышел в прихожую, накинул пальто, шапку и ботинки и ушел, хлопнув дверью.

Миша испуганно заглянул в комнату. Женщина стояла у окна, заламывая тонкие пальцы, а на полу лежали осколки того, что до этого так вдохновленно паял отец. Миша нагнулся, чтобы собрать их, но тогда Светлана Петровна сказала:

— Не трогай. Он сейчас вернется, знаю я его. Пусть сам убирает.

Дима стоял у окна и смотрел на снег, хотя на самом деле весь он был напряжен в ожидании. И вот оно наконец-то закончилась: об оконное стекло звонко стукнул кинутый кем-то камушек, и парень распахнул раму и выставился наружу, не боясь холода.

— Яку — шев! — проскандировал нарисовавшийся внизу Коля, завернутый шарфом под глаза, но без шапки, отчего его темные волосы стали белыми из-за плотного слоя снежинок, лежавших на них.

— Сейчас! — крикнул Дима и закашлялся от снега, набившегося в рот, — выхожу!

Рядом с Колей стояли какие-то его товарищи, которые были уже изрядно пьяны. Все они по команде своего «атамана» начали вопить на разные голоса фамилию Димы, призывая его поскорее спуститься к ним и отправиться в увлекательное путешествие по ночным улицам праздничного неспящего города.

Дима закрыл окно и лицом к лицу столкнулся с бабушкой, которая преградила ему дорогу. Ее морщинистое лицо выглядело настолько недовольным, что складок на нем, казалось бы, стало в два раза больше и ее строгие глаза, не знавшие нежности, рисковали утонуть в них.

— Куда это ты собрался!? — сурово поинтересовалась старая женщина и подтолкнула его к столу, за которым уже сидели мама и Васька. Мама как обычно была печальной и задумчивой и накладывала салата в тарелку младшему сыну. Праздничный сервиз они доставать не стали, решили обойтись обычным, к тому же бабушка Варвара Антоновна очень боялась, что кто-нибудь что-нибудь разобьет и в случае нужны им совсем нечего будет продать, а на этот сервиз она возлагала огромнейшие надежды.

— Ну… гулять… — промямлил Дима и встретился с грустным взглядом матери, которая ему никогда ничего не запрещала, потому что не умела, зато запрещала бабушка.

— Ночью!? — переспросила она и заставила парня сесть за стол у поставленного для него прибора, — с этими разбойниками!? Еще чего!

— Салют смотреть! — Дима еще не потерял последнюю надежду.

— А мы можем вместе пойти, — подала голос Мария Ивановна, его мать и ее бледное нездоровое лицо преобразилось доброй мягкой улыбкой, даже кожа перестала казаться такой болезненно-серой, — и Васеньку возьмем. Васенька, хочешь салют посмотреть? — обратилась женщина к ребенку и он радостно захлопал в маленькие ладошки, которые уже умудрился перемазать в салате. Мария Ивановна тяжело вздохнула и стала вытирать его ручки старым полотенцем, которое они постирали специально для такого случая.

Дима представил себе, как выходит к друзьям вместе с матерью и младшим братом, а еще лучше со сварливой, вечно недовольной всем окружающим миром Варварой Антоновной.

— Нечего вам ходить, — буркнула она злобно, — там все пьяные сейчас! А с тебя приключений вообще хватит! — она нахмурилась так, что ее брови сошлись в одну полоску, и уничтожающе поглядела на Диму, — мы еще за разбитое тобой стекло долго будем расплачиваться, недоумок!

— Мама! — одернула женщину Мария Ивановна, но Варвара Антоновна была неприступна.

— А как с ним еще!? Погляди, рожа бандитская! И в кого он только такой пошел, — и все за столом, кроме, конечно, маленького Васеньки, который его помнить не помнил, вспомнили о покойном отце Димы.

Оля три тысячи раз пожалела о том, что вообще предложила Марине встретить новый год вместе. Теперь она скучающе слушала, о чем болтают их матери, пока подруга смотрит в телевизор, а ее младший брат прыгает под комнате, под раздающуюся оттуда музыку. Так скучно ей бывало только на уроках химии и алгебры и то, если их рассаживали с Ритой, и ей не с кем было поговорить.

А Рита уехала на каникулы в Австрию, вместе со своими родителями, которые зачем-то продолжают изображать идеальную семью. Кто, если не Оля, мог еще знать о том, что это глупая, но красивая ложь, иллюзия, на которую Польских тратили столько сил и денег? У матери Риты любовник, у отца… не любовница, а так, потрепанная молоденькая шлюха, которая иногда корчится в приступах своей автоматической астмы. И зачем он только возиться с ней, тратит на нее свое время и силы, когда мог бы завести другую женщину, не такую ущербную, с душой чуть менее гнилой, чем у нее? Что за глупой благотворительностью занимается папаша ее королевы! Или это тоже самое, зачем сама Рита держала ее подле себя долгих десять лет? Потому что она позволяет управлять собой, вертеть, как вздумается и становится тем, кого видят в ней. Рита видела в ней свою фрейлину, и Оля поддакивала любым ее словам и следовала за ней, спала с теми, кому подкладывала ее хозяйка, улыбалась тем, кому она велела и ненавидела тех, кого было нужно. Мать упорно повторяла ей, что она распутная легкомысленная девка и Оля решила оправдать ее ожидания. И вот теперь у нее появилась новая роль — эдакой Сони Мармеладовой, которая пошла по пути порока из-за своей тяжелой судьбы, которую нужно спасти, отмыть и обогреть. Почему бы и нет? Теперь у Оли престарелый ухажер, который таскает ее по театрам и консерваториям, покупает ингаляторы и таблетки, убеждая ее, что она не такая плохая, какой кажется себе. А на самом деле просто пытается оправдать сам себя — мол, он изменяет жене с благими целями, спасти эту заблудшую овечку! А хочет ли овечка спасения?

Оле стало противно, она вышла на балкон покурить, чтобы чуть-чуть отдохнуть от той ерунды, которую несла ее уже чуть-чуть подвыпившая мать, рассказывая про своего нового ухажера.

Про Александра Викторовича она не знала, к счастью. Чтобы она сказала? Давай, Оленька, разбей семью подруги, он должен быть твоим, раз уж купился на твои ноги от ушей и голубые глазищи, которые никого не оставят равнодушным. Наконец-то у нас будут деньги! Не зря я тебя родила и терпела чертовых семнадцать лет, которые были поистине отвратительными.

— Оль… — на балкон следом за ней вышла Маринка, накинула ей на плечи теплую кофту, потому что одета была Оля как обычно легкомысленно. Ее взбесила эта заботливость, но она не подала и виду. — Ты чего? — спросила подруга. Оля совсем не была настроена откровенничать, но два стакана коньяка, которые она выпила, сделали ее чуть более разговорчивой.

— Да ничего. Хреново мне, — поделилась она.

— Почему? — Маринка посмотрела на нее своими добрыми болотно-зелеными глазами, которые почему-то напомнили сейчас Оле глаза олененка или дикой лани. Что-то было в ней такое — простое по-животному и оттого беззлобное, доверчивое, открытое. Оля понимала, почему Рита держит Марину всегда под рукой — она не умеет лгать и предавать, и все-таки продолжает в душе оставаться человеком добрым и верным, в беде не бросит, все просит. Оля вспомнила про Николая и ей стало до тошноты стыдно перед Мариной.

Глаза олененка развязали ее язык, но она так и не дала себе сознаться в правде, понимая, что не стоит проверять, где заканчивается всепрощение подруги.

— Укатил, — тихо сказала она и выпустила в воздух струйку дыма с ароматом вишни. Эти сигареты были в разы дороже тех, что она курила раньше, но напоминали ей об Александре Викторовиче. Как же мать орала, что она столько тратит на курево, а у него денег на них было не выбить, потому что он запрещал ей курить «С твоей астмой? Ты совсем сдурела?». Оле стало совсем тошно, когда она вспомнила эти слова.

— С женой своей, — прошептала она и опасливо обернулась, проверяя, не слышит ли их мать.

— Ты… любишь? — обронила Марина и тоже закурила. Голос ее прозвучал так, словно ей было жаль подругу и это вызвало у Оли новый приступ злости, обращенный к ней.

— Я что, дура что ли? — поинтересовалась она разгневанно и скомкала окурок в длинных пальцах с ярко-красными ногтями, — просто деньги у него есть и в постели он уж очень хорош. Только мне ничего не светит.

— Это отец Риты?

Оле захотелось смеяться, так жалко сейчас выглядела Маринка, словно это был ее отец, и ей было больно узнавать о том, что ее семья рушится. Только вот отца у подруги никогда не было, был только отчим, и тот оказался педофилом и мерзавцем. И откуда в ней только после всего этого глупая наивная вера в любовь? Ну как дитя малое, право.

— Да, он самый, — подтвердила Оля и щелкнула Марину по курносому носу, — ну ты чего?

— А Рита знает? — что за уверенность в том, что Ритуля действительно так могущественна, как хочет казаться? Королева всегда убеждала всех в том, что ничего в этом мире не случайно и если с ними что-то случилось, то только потому, что этого захотела она. Польских создала что-то вроде религии, где главным светилом была ее персона, к которой никто не мог оставаться равнодушным — ее или боготворили или ненавидели с одинаковым азартом. Оле боготворить надоело в классе восьмом, но от привилегий первой фрейлины она отказываться не торопилась, потому что дружба с Ритой была делом выгодным — пока Рита не захочет, она в обиду не даст, а если в голову взбредет, сама обидит. Но настало время с этим заканчивать.

— Узнает, когда я стану ее мачехой, — пообещала Оля самоуверенно. Конечно, эта мечта казалась ей недостижимой, но отказываться от нее она не торопилась. Игра стоила свеч.

Она отомстит. За все свои унижения. За все годы, что ее держали на шнурке, как домашнего питомца. За Кешу, с которым она рассталась, потому что Рите надоел их роман, не вписывавшийся в ее планы и она нашептала Олиной матери, что он ее дочери не пара.

Ее высочество еще обо всем пожалеет, да так, что будет умолять ее пощаде.

— Ого! — Ленка неуверенно заглянула в просторную пустую комнату. В «гнездышке» пока не было никакой мебели, зато под потолком уже висела скромная люстра, в которую была вставлена одна неяркая лампочка, и из большого окна с незастекленным балконом открывался прекрасный вид на весь район, лежавший отсюда, как на ладони.

— Ну как тебе? — Кеша постелил на полу свою куртку, потому что больше здесь сидеть было не на чем. В руках он держал бутылку дешевого шампанского и два стеклянных бокала, которые предусмотрительно прихватил из дома.

— Здорово… — протянула девушка и присела на куртку, вытянув свои полноватые короткие ноги, прикрытые юбкой ярко-красного платья, — это теперь твоя, да?

— Да, солнышко, — подтвердил Кеша, — скоро мы сюда переедем. Ты рада?

— Конечно! — воскликнула Ленка и поцеловала его, но потом сама отстранилась и напомнила, — а мы новый год не пропустим?

— Надеюсь, что нет, — улыбнулся парень и стал ножиком ковырять пробку на бутылке. За окном послышались первые салюты, и Ленка вскочила и подошла ближе, чтобы любоваться тем, как разноцветные всполохи озаряют ночное небо. Стало совсем светло — всюду вспыхивали и рассыпались множеством ослепительных бликов новые звезды, синие, красные, желтые, зеленые. Они отражались в серо-зеленых глазах Ленки и она улыбалась как маленькая девочка, припав лбом к стеклу.

Кеше наконец-то удалось открыть бутылку, пробка отскочила куда-то в сторону и докатилась до Ленкиных ног, обутых в сапоги, оставлявшие на паркете мокрые следы. Парень разлил шампанское, умудрившись не пролить не капли и подошел к ней.

— Спасибо, — поблагодарила девушка и взяла у него один из бокалов, но пить не торопилась, сначала подняла золотистую пузырящуюся жидкость и посмотрела через нее на огоньки салютов. Красиво! Ах, как красиво. Душа ее замирала в восторге, видя перед собой это море теплого света.

— С новым годом, — сказала Ленка и чокнулась с Кешей, сделала пару неуверенных глотков.

— С новым годом, малыш, — он приобнял ее за талию, выпил свое шампанское и зарылся лицом в ее шевелюру, специально завитую и красиво уложенную по такому случаю, которые пахли какими-то дешевыми слишком сладкими духами. Он с грустью вспомнил аромат волос Ларисы, ее прозрачные глаза, прохладные губы и острые плечи, ее болезненную нежность и неразделенную тоску. Где она сейчас? С тем человеком, которого не любит. Глупая добрая девочка… Почему она там, а он здесь? Ведь он мог точно также обнимать ее, встречать новый год не с Леной, а с ней. Быть не с Леной, а с ней.

Ну почему она решила все иначе? Но Кеша доверился ей и считал, что она поступила правильно, и ему было достаточно знать, что она любит его.

— С новой жизнью, — тихо сказал он Лене, но она не услышала его слов, оглушенная грохотом взорвавшегося прямо в их дворе снаряда. И вот на верхушки деревьев, которые темнели за периллами балкона, посыпался сияющий и переливающийся разноцветный огненный дождь.