Более 30 лет я проработала врачом в СССР. В то время за медицину не было стыдно ни у нас в стране, ни за рубежом.

Советское здравоохранение было бесплатным, доступным для людей, имело профилактическое направление.

Недаром, американцы частично приняли у себя советскую модель здравоохранения, переняв у нас ежегодную диспансеризацию населения, производственную гимнастику и всеобщие занятия спортом.

В той же Белоруссии при мизерных ценах в санаториях до сих пор работает советская система здравоохранения, которую сохранил Лукашенко. Мы же ничего не сохранили, только всё разрушили. И в рейтинге Всемирной организации здравоохранения по уровню медицины Белоруссия на 72 месте, Россия на 130 месте.

Одним из факторов достойной работы советского здравоохранения, на мой взгляд, было то, что «случайных» людей, не любящих свою работу, в медицине было мало. Кроме того, на всех уровнях медицины тогда уделялось должное внимание вопросам деонтологии — науке, о которой современные медицинские работники не имеют понятия.

Вопросы этики медицинского работника, врачей деонтологии (учение о должном, о долге) — вопросы старые. Они существуют столько же времени, сколько существует медицина. В сочинениях Гиппократа мы находим специальные главы, посвященные им (главы «О враче», «Клятва» и др.).

Термин «врачебная деонтология» введен в нашу медицинскую литературу Петровским Б.В., выдающимся советским хирургом, организатором здравоохранения. Он был министром здравоохранения СССР в течение 15 лет (с 1965 г. по 1980 г.). Творя добро, он прожил 95 лет и до конца был активен и деятелен.

Я дважды слушала его конкретное и значимое выступление, касающееся улучшения качества медицинской помощи населению.

Борис Васильевич даёт следующее определение понятию «медицинская деонтология»: «Под медицинской деонтологией мы должны разуметь учение о принципах поведения медицинского персонала не для достижения индивидуального благополучия и общепризнаваемой почётности отдельных врачей и их сотрудников, но для максимального повышения суммы общественной полезности и максимального устранения вредных последствий неполноценной медицинской работы».

Я проработала главным врачом детской больницы с поликлиникой в течение 19 лет и на практике убедилась, сколь важно напоминать коллегам о значимости и необычности нашей профессии, профессии врача, которого должны волновать, прежде всего, интересы его пациентов, а это возможно только в том случае, когда любишь свою профессию.

Однако, при «развитом» социализме существовала такая точка зрения, когда утверждалось, что вопросы врачебной этики не должны подниматься, поскольку врач у нас облечён доверием общества, и он находится на государственной службе.

Была и другая точка зрения. Её сторонники считали, что вообще не существует «отдельной» врачебной этики, как и не должно существовать никакой профессиональной, например, этики кассира, судьи, продавца и т. д.

Все, утверждают они, имеют одну этику, — этику человека, определяемую такими понятиями как честность, порядочность, гуманность и т. д.

Видный советский клиницист — терапевт Кассирский И.А. считал, что та и другая точка зрения ошибочны.

Во-первых, считал он, врач, действительно, облечён доверием общества, он получает установленную государством зарплату. Однако, между врачом и больным могут возникнуть конфликтные ситуации. Жизнь не инструкция, она сложна и противоречива, а контакты с больными людьми и их близкими, теряющими во время болезни устойчивое равновесие нервной системы, ещё более усложнены. Кроме того, врач может допускать погрешности в своем поведении по отношению к больному, может вольно или невольно совершать медицинские ошибки, вызывающие иногда нарекания со стороны больного. Итак, конфликты имеют все основания для возникновения.

Во-вторых, неправильна точка зрения, утверждающая, что нет профессиональной этики, врачебной или какой-либо другой, что все люди страны должны иметь общую этику, общую мораль.

Отрицание врачебной профессиональной этики несостоятельно ещё и потому, что положение медицинского работника в обществе, его отношения с людьми, с коллективом имеют свою специфику и, конечно, отличаются от аналогичных отношений с клиентами, например, у работника прилавка, кассира и т. д.

Правила поведения врача, его этика, кроме общих для граждан этических законов, общих положений морали окрашены рядом особых элементов. Этого никто не может отрицать. Врачу вручается здоровье человека, его жизнь. Моральная ответственность врача вследствие этого приобретает специфические черты по сравнению с некоторыми другими профессиями, при которых человек не является прямым объектом их действий.

Далее, врачу приходится сталкиваться и с интимными сторонами больного, доверяющего ему свои личные, семейные тайны.

Врач не может осуществлять свои функции подобно работнику прилавка, руководствуясь принципами: не обмани, не укради, будь вежлив. Более того, нет более чудовищного преступления перед врачебной совестью, чем проявления безразличия и равнодушия. К данной ситуации вполне применимы слова, которые приводит Бруно Ясенский в романе «Заговор равнодушных»: «Не бойся врагов — в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей — в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных — они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия совершается и то и другое».

Понятие врачебного долга можно понимать очень широко — от честного, скромного выполнения повседневной врачебной работы до проявления высокого мужества в чрезвычайных обстоятельствах и ещё выше — до готовности принести себя в жертву для спасения людей, для осуществления научного эксперимента, призванного решить проблему победы над опасной болезнью, способной унести миллионы жизней.

Ярким примером выполнения этого или другого подвига и долга в одном лице служит советский врач Нина Кузьминична Завьялова, вызывающая глубокое преклонение всего человечества за свой подвиг. Имя Н.К. Завьяловой занесено в славный список великих героев-ученых. Несколько раз она бросалась в «горячее пекло» чумных вспышек за рубежом нашей страны и в результате сама заболела лёгочной чумой. Новейшие средства медицины спасли ей жизнь. Во имя науки, во имя её масштабных успехов она подвергла себя повторному заражению, чтобы установить законы иммуногенеза при чуме, а также уточнить эффективность и дозировки при новых комплексных методах лечения. Н.К. Завьялова была спасена и на этот раз.

Подобных примеров научного подвига медиков история насчитывает сотни.

Илье Васильевичу Мамонтову судьба готовила блестящую карьеру — службу при императорском дворе. Но он посвятил себя медицине. Поехал добровольцем в Маньчжурию, в отряд бесстрашного чуманолога Заболотного. Спасая больных и занимаясь изучением роли грызунов в передачи чумы, он заразился лёгочной чумой и погиб.

Он писал матери: «Дорогая мама, заболел какой-то ерундой, но так как на чуме, ничем кроме чумы не заболевают, то это, стало быть, чума.

Милая мамочка, мне страшно обидно, что это принесет тебе горе… Мне казалось, что нет ничего лучше жизни, но из желания сохранить её я не мог бежать от опасности, которой подвержены все, и, стало быть, смерть моя будет лишь исполнением служебного долга».

Врач Деминский много работал с чумной культурой. Окончив свои опыты, он почувствовал себя больным. Отправив мокроту в специальную лабораторию, он тут же написал письмо жене и дочери: «Милые мои, письмо дезинфицировано, не бойтесь. Мне так хочется вывести вас на дорогу, но судьба рассудила иначе. Заразился от сусликов лёгочной чумой и покончил расчеты с жизнью. Когда вы получите это письмо, меня уже не будет на свете. Мне трудно писать — поэтому ограничусь не многим. Будьте хорошими людьми — это главное. Целую крепко всех вас. Живите дружно».

Так русские ученые, пожертвовав своей жизнью, доказали, что чума — болезнь крыс, сусликов. И это решило победу над чумой.

Одесский врач Минх решил научную дискуссию о патогенной роли спирохет возвратного тифа экспериментом на себе: он ввел себе кровь больного, в которой было много спирохет, тяжело заболев.

В 1881 году великий И.И. Мечников повторил опыт: 5 и 7 марта ввел себе кровь больного возвратным тифом, и 12 марта наступило заболевание.

Подвиг врача-ученого… Это высшая форма проявления врачебного долга.

Изумительный, беспрецедентный подвиг совершил немецкий хирург и уролог Вернер Форсман. В 1929 г. он ввел себе в вену катетер и продвинул его до сердца. В 1956 году, через 27 лет после его замечательного открытия и героического подвига, В. Форсман был удостоен Нобелевской премии по медицине. В его статье всего 5 страниц и Нобелевская премия. Что находим мы в этой статье? — скромное описание того, как было совершено открытие, приведшее в настоящее время к безопасной и абсолютно точной диагностике врожденных пороков сердца.

Форсман, изучив анатомию вен и их клапанов, а также проведя опыт на трупах, решил ввести катетер подопытному живому человеку. Таким человеком он избрал себя (друг отказался). Он провёл зонд до правого предсердия. Сестра милосердия держала зеркало перед рентгеновским экраном, а он, стоя, делал снимки. В статье мы видим снимки, один из них показывает, как катетер прошел в правое предсердие.

А вспомним героизм медиков во время Великой Отечественной войны — они показали высшие образцы выполнения врачебного долга. Оперировали под бомбами, работая и день и ночь. И в мирных условиях они продолжают проявлять истинный героизм.

Особое впечатление на меня производит ночное бдение врачей и медсестёр в стационаре. Весь мир спит, а вот здесь, в полусвете и полутишине, в которой едва слышны шуршащие шаги медсестёр, в операционной идет борьба, борьба за жизнь, борьба, которая должна кончиться победой над смертью. Тихо делаются уколы, тихо налаживаются и включаются системы. Вот наступил рассвет, так хорошо, тепло спится под утро, а врачи спокойно продолжают свою полную тревоги драматическую борьбу за жизнь людей. Она будет продолжаться и весь день, и опять ночь — круглые сутки, и много, много суток — это и есть жизнь врача, сердце которого без остатка отдано человеку.

Жизни противостоят, угрожают болезни и смерть, а врачи должны бороться с ними столько, сколько живёт каждый из них. И в своей практической и в научной деятельности врач не должен работать по принципу «от» и «до».

Древнее изречение гласило: «Избрав врачевание, отдай всё». Говоря о врачебном долге для иллюстрации можно использовать чеховские рассказы, обладающие особым, удивительным острым клиническим зрением всевидящего художника и врача. Всем известен рассказ Чехова «Попрыгунья», рассказ о докторе Дымове. Дымов — врач труженик, человек очень простой, душевный, мягкий, даже несколько робкий и в то же время неутомимый в труде, стремящийся к научным открытиям. Жена его, «попрыгунья», отдавшая всю жизнь поискам «великого человека», и не замечает, что он рядом с ней. Но вот Дымов умирает, заразившись дифтерией от мальчика, у которого он высасывает через трубочку дифтерийную плёнку. Дымов выполнил свой врачебный долг. У постели умирающего его коллега Коростылёв с горечью произносит следующие слова: «Умирает потому — что пожертвовал собой. Какая потеря для науки. А какая нравственная сила! Добрая, чистая, любящая душа — не человек, а стекло». Сначала Чехов назвал этот рассказ «Великий человек». Ведь основной герой Дымов. На фоне «попрыгуньи» доктор Дымов вырисовывался как подлинный герой, простой и великий человек. А вспомним знаменитый рассказ Чехова «Враги». У земского доктора Кириллова, человека 44 лет, умер от дифтерии его единственный сын. Кроме того, у него тяжело больна жена. Кириллов подавлен, ошеломлен своим горем. И вот в его квартире появляется барин Абогин, который умоляет доктора поехать в его имение, за 15 верст — спасать «умирающую жену». Кириллов объясняет, что никак не может поехать, так как умер его мальчик и тяжело больна жена. Но нахальный и эгоистичный Абогин умоляет его совершить «подвиг». В Кириллове, конечно, победил рефлекс врачебного долга, и он едет. Когда же они приехали в усадьбу Абогина, обнаружилась коварная измена Абогиной. Она притворилась смертельно больной, услала мужа за врачом, а сама сбежала с любовником. Вот так в рассказе пересекаются две линии — линия врачебного долга и линия пошлости.

Изо дня в день, нога в ногу трудятся вместе с нами, врачами, сёстры и нянечки. Какая это тяжелая и многотрудная работа. И надо сказать, что подавляющее большинство их несут эту работу честно и самоотверженно, чутко и заботливо ухаживают за больными. Порой кажется, что уход за больными — их врожденная профессия.

В дореволюционной России медицинских сестёр называли сёстрами милосердия. Многозначительно уже то, что обязанность медицинской сестры выполняется женщинами. Да, женские нежные ручки здесь незаменимы! «Братья милосердия» — это не то! Очень хорошо по этому поводу написал Лев Толстой в послесловии к Чеховской «Душечке»: «Женщины стараются доказать, что они могут делать всё то же, что и мы, мужчины. Я не только не спорю с этим, но готов согласиться, что женщины могут делать всё то, что делают мужчины, и даже, может быть, и лучше, но горе в том, что мужчины не могут делать ничего, близко подходящего к тому, что могут делать женщины. Да, это несомненно так, и это касается не одного рождения, кормления и воспитания детей, но мужчины не могут того высшего, лучшего дела — дела любви, дела полного отдания себя тому, кого любишь. Женщина! Ведь ей обязано человечество тем, что на свете существует самое лучшее слово — любовь».

Улыбка медицинской сестры, согревающая больного, часто делает для его выздоровления больше, чем лекарство. Но иногда нашим медсёстрам не хватает медико-психологического воспитания. Мало покорять больного вниманием, умением и тактом, медсестра должна уметь говорить с больным, утешать его, внушать словом оптимизм и уверенность в его силы и силы врачевания. Кто же ближе всех к больному в часы и минуты его самых больших страданий, когда они выполняют предписания врача? Сестра. А ведь её успокаивающее слово может сотворить чудеса. Если о враче говорят, что одно его слово успокаивает, лечит, то в той же мере это можно сказать и о медсестре. Она тоже в какой-то степени осуществляет психотерапию, всё шире и шире входящую в арсенал врачевания в наше время.

Великий художник Левитан в письме с курорта писал: «Здесь специалисты лечат сердце ваннами. Какой вздор! Сердце можно лечить только сердцем!»

Разумеется, внимание и гуманизм врача, его любовь к больному не должны определяться наигранной обходительностью и притворной слащавостью его слов, хорошими, но фальшивыми манерами. Наши больные дети хорошо умеют различать наигранное от искреннего, идущего от сердца. Подлинная чуткость, любовь к больному выражается, прежде всего, содержанием работы врача, его знаниями, опытом, его искренним стремлением помочь больному. Слова учат, примеры и дела влекут.

Однако обходительность с больным не заменяет существа его работы. Никогда не надо забывать, что болезнь — большая многократная драма со многими действующими лицами.

Реакции больного и его близких на болезнь невероятно разнообразны: сколько людей, столько индивидуальных реакций и врач должен быть готов к ним. Многие реакции больных трудны, почти невыносимы, иногда даже выходят из рамок необходимой сдержанности, но что поделаешь! Такова миссия медика! Больных надо понимать и жалеть….

Кое-кто иногда говорит, будто врач мало переживает состояние своих больных, что якобы на сердце надет панцирь, с годами вырабатывается своего рода иммунитет к человеческим страданиям, иначе он бы не выдержал всей тяжести своей профессии… Увы, это досадное заблуждение. У каждого чуткого врача страдания и тем более смерть больного вызывают переживания, оставляет глубокий след в его душе. Врач, может быть, не всегда обнаруживает перед другими всю тяжесть своего состояния. Но в этой внешней сдержанности, в которой нераздельны врачебная этика и такт, присутствует самый беспощадный судья врача — его собственная совесть.

«Спешите делать добро!» — такова легендарная надпись, высеченная на могиле старого врача Ф.П. Гааза. Эти слова, вероятно, можно было бы поставить ко всему, что касается медицинской деонтологии. По-прежнему, есть врачи хорошие и плохие. Но последних не должны быть вообще, ибо плохое врачевание затрагивает благополучие другого человека, а часто — многих людей.

Если попытаться суммировать высказывания писателей, философов, самих медиков о требованиях, предъявляемых к врачу, то средне арифметическое выглядело бы так: прежде всего ему необходимы знания медицины и доброжелательность к людям.

Известный советский хирург С.С. Юдин считал, что нехватка знаний — беда исправимая. Нехватка природных способностей опасна, ибо даже большим прилежанием нельзя восполнить того, чем обидела природа. «Выработать любовь к делу, к избранной специальности почти невозможно, как нельзя насильно полюбить человека!» — писал он.

Специального подхода требуют к себе дети. Надо твердо помнить, что притворством и наигранным снисхождением не установить с ребёнком контакта, а без такого контакта лечить ребёнка очень трудно.

Л.Н. Толстой замечательно написал об этом в «Анне Карениной»: «Притворство, в чём бы то ни было может обмануть самого умного, проницательного человека, но самый ограниченный ребёнок, как бы оно ни было искусственно скрываемо, узнает его и отвращается».

Педиатр должен уметь так подойти к ребёнку, чтобы не только не запугать его предстоящим осмотром, но постараться сделать общение с ребёнком занимательным для последнего, отвлечь, приблизить к себе.

Знаменитый русский педиатр Н.Ф. Филатов постоянно учил, что лечить ребёнка может только тот врач, который любит детей. Сам он действительно любил их, ласково обращался с ними, но честный по своей природе, он не допускал фальши и притворства по отношению к детям. Он не соблазнял их подарками и неисполненными обещаниями, не уверял, что не будет больно, например, при уколах. В то же время в общении с детьми он был терпелив, ровен и спокоен, а при исследовании, которые производил всегда подробно и всесторонне старался избегать всего, что могло бы причинить боль; так исследование больного органа он обычно откладывал на конец. И дети своей чуткой восприимчивой душой угадывали доброе сердце Филатова и тоже любили «дядю профессора». Этими словами вспоминал о Ниле Федоровиче один из его учеников, профессор Молчанов.

Добросовестное отношение медика к своей работе проявляется и в добровольном признании ошибок, допущенных им в распознании или лечении болезни. От последних никто не застрахован, но, допустив ошибки, надо сделать всё, чтобы они не повторялись, а для этого необходимого, прежде всего, признать эту ошибку и определить причины её происхождения. Н.Н. Петров говорил: «Делай больному только то, что сделал бы точно в таком же случае себе или своему самому близкому человеку».

Медицинские работники должны не только прекрасно знать свое дело, но и любить его, отдавать ему всё, что можно, воспитывая в себе чувство большой ответственности перед возложенными на него важными задачами, проявляя чуткое, гуманное отношение к больному.

Я написала эту лекцию о деонтологии в 60-e годы прошлого века, когда работала главным врачом. Почти ежегодно я меняла текст лекций о врачебном долге, читала их, убеждая коллег в том, что наша профессия особенная, требующая не только высокого профессионализма, не только знаний, но и любви к пациентам.

У нас, врачей «шестидесятников», было истинное призвание быть врачом, мы не думали о заработной плате, мы просто много работали, много учились — в школе, в институте, на курсах усовершенствования. Нам постоянно говорили: каждый человек должен ощущать свое желание служить человечеству, приносить пользу миру и вашим близким, а не иметь только свою собственную выгоду.

Сейчас к этому я могу добавить: и это воздастся вам стократно, по крайней мере, на долгие, долгие годы сохраните самое ценное, что есть в жизни человека, — здоровье.

Распался Советский Союз, кончилось в стране здравоохранение, именно «кончилось» — современная застрахованная медицина (от слова «страх») деградировала окончательно.

Безразличие, невнимание, равнодушие медицинских работников, непрофессионализм — так можно охарактеризовать современную медицину. Качество медицинской помощи, несмотря на хорошее техническое её оснащение, остается на низком уровне.

Недавно я прочла книгу Александра Мясникова «Как жить дольше 50 лет: честный разговор с врачом о лекарствах и медицине». По учебникам деда А. Мясникова я училась и могу сказать, что А. Мясников был воистину великим советским ученым, а с его «американизированным» внуком я во многом не согласна.

Во-первых, жить нам можно и нужно дольше 100 лет и при этом вполне возможно сохранить здоровье. Многие японцы живут более 100 лет, они здоровы, активны, живут самостоятельно одни, не идут жить в семью своих детей; долгожители занимаются огородом, садоводством. Почему у японцев такое возможно, а у нас, русских, нет?

Мы тоже можем жить в полном здравии 80-100 лет, если государство, правительство поймет, что нужно поддерживать российскую науку. Но и самим ученым следует признаваться — почему же нет толку от их научных разработок, почему их работы не имеют практического значения, почему не разрабатываются для врачей, например, методические рекомендации по тем или иным заболеваниям, как это было в советское время, и ещё можно было задать вопрос «почему?».

Одно я, практический врач, знаю точно — не надо нам бездумно перенимать у американцев стандартизацию лечения. Впрочем, лет двадцать назад мы уже успели перенять стандартизацию лечения при сердечно-сосудистых заболеваниях.

Что такое стандартизация? Это схема, которую применяют у всех больных при каком-то конкретном заболевании, при этом не учитывается никакая индивидуальность организма, т. е. покупай диплом в метро, включай компьютер, чтобы прочитать симптомы, характерные какому-либо заболеванию, и… лечи по схеме, будто перед тобой не человек, а робот.

Об американской медицине А. Мясников пишет: «Конечно, огромны успехи в борьбе с заболеваниями благодаря стандартизации лечения. Мы только-только начинаем понимать, что такое лечение по стандарту. Там для любой болезни разработаны алгоритмы диагностики и лечения, врач действует чётко в соответствии с ними и поэтому, как правило, не может упустить чего-то важного».

Так вот, позаимствовав много лет назад стандартизацию лечения при сердечно-сосудистых заболеваниях, применяя всем больным данной категории бета-блокаторы, ингибиторы ферментов и т. д., мы имеем в настоящее время такие показатели: на первом месте у нас смертность от сердечно-сосудистых заболеваний — 56 % всех смертей от болезней. Это данные независимого эксперта, академика Р.А.Н., доктора экономических наук А.Г. Аганбегяна. Он пишет: «Общая смертность в России на тысячу человек сейчас 14.2. И здесь мы лидеры. Опережаем не только Западную Европу — у них — 9, но и слаборазвитые страны (даже те, чей уровень экономического развития в два-три раза ниже, чем в России), у которых — 12. Это катастрофа». («Аргументы недели № 33 от 25 августа 2011 г.»).

Таких показателей у нас не было ни во время Великой Отечественной войны, ни после войны. Сейчас (в 2013 г.) смертность в России в 5 раз выше, чем в США, но это совсем не значит, что мы должны перенимать у них стандартизацию лечения.

Нам нужно перенимать их экономический уровень развития страны, социальный уровень — достойную зарплату, заботу о людях, пропаганду здорового образа жизни, нам нужно срочно налаживать работу фармакологической науки, чтобы фальшивые лекарства и всевозможные, никем не апробированные БАДы не отравляли людей, детей.

Кстати, переняли мы у США и «метод приёма» больных — на врачебном приеме на пациента отводится 10–15 минут, при этом врач не говорит ничего лишнего, чаще вообще ничего не говорит, а только что-то пишет, пишет в амбулаторной карте.

А сейчас почитаем у А. Мясникова: «В Америке — никаких сантиментов! Жестокий, прагматичный подход. Отношения врача и пациента похожи на отношения механика автосервиса и клиента. Врач говорит: принимайте это и это, приходите через две недели… Качественная услуга за деньги на профессиональном уровне. Получите — оплатите… Американские врачи никогда не уделяют больному более пятнадцати минут времени, если только это не вызвано жесткой необходимостью».

Так почему же при таком «душевном» отношении врача к больному в Америке достойные показатели в области здравоохранения?

Дело в том, что практически у каждого американца есть свой врач психолог или психоаналитик, который в любой момент, при любой ситуации может прийти на помощь. Услуга эта далеко не из дешёвых.

Мы, россияне, не имеем возможности иметь индивидуального врача психолога, да и едва ли можем положиться на «качество» их работы.

Вот почему каждый пациент у нас желает иметь Врача душевного, доброго, такого, какими были в России земские врачи, врачи в СССР.

Мне очень повезло в жизни — я получила знания у истинно великих Ученых, корифеев нашей науки — медицины, добрых, умных, талантливых, необыкновенных… у тех, кто ради наших пациентов готовы были отдать жизнь.

Учителя — Н.А. Виноградов, М.П. Матвеев, Н.А. Коровина, О.С. Бойцова, З.Н. Вихарева, С.В. Левицкая, Л.П. Гаврюшова, Э.А. Эдельштейн, А.В. Чебуркин, Е.А. Долецкий, Р.А. Тюркян, Г.И. Клайшевич, К.С. Ладодо, И.М. Колобашкина, В.М. Балагин (многие из них уже ушли из жизни — светлая им память). Они были не только гениальными, но и очень, очень добрыми.

В заключение этой главы я хотела бы сказать вот о чём; в настоящее время телевидение через рекламу часто убеждает людей принимать витамин Д в сочетании с кальцием, таких препаратов сейчас существует большое множество — только знай, принимай их. И при наличии у больного остеопороза приходится делать это, но следует знать следующее: кальций необходим для зубов, для костей и всасывается он в организме человека процентов на 6–8, но если кальций давать одновременно с витамином Д2, то всасывание кальция увеличивается до 40–60 %. Хорошо, если бы весь кальций шел в кости, зубы, но в огромном количестве он всасывается мозгом, печенью, почками; откладываясь в этих органах, кальций вызывает там склеротические процессы, а потому не надо делать людей склеротиками раньше времени! Берегите свое здоровье.

И ещё — в последние годы среди взрослого населения (от 20 до 50 лет) резко увеличилось число больных ветряной оспой, которая проходит у них очень тяжело, нередко осложняясь серьезным менингитом.

За свою практику я видела десятки тысяч детей больных ветряной оспой и ни разу не было у них тяжелого осложнения. У детей до 5 лет заболевание часто протекает в лёгкой форме, а потому я бы не стала накладывать карантин по ветряной оспе в детских дошкольных учреждениях — пусть детской инфекцией болеют дети, вырабатывая иммунитет от данного заболевания на всю оставшуюся жизнь.

В России пока нет вакцины от ветряной оспы, я бы и не хотела, чтобы она была — нагрузка от вакцины на иммунную систему ребёнка и так достаточно высока, но чтобы предостеречь детей от лишних (тяжелейших) заболеваний, всё-таки необходимо делать вакцинацию от многих болезней, но не от ветрянки. О важности прививок, о вакцинации детей я писала в своих работах.