Егор прибыл в Париж в середине дня. Было жарко. Июльское светило, зависшее в зените, пропекло город насквозь, и это не радовало. Несмотря на усиленную работу кондиционеров, и в самолете, и в аэропорту измучила духота. «Сейчас только в гостиницу», — решил он, благо, она была заказана им заранее. Влившись в разморенную толпу пассажиров своего рейса, он направился к стоянке такси.
В отеле «Марена», расположенном в двух шагах от Больших бульваров, Егор поспешно выполнил все формальности по заселению и очутился в превосходном одноместном номере. На ходу скинув с себя одежду, первым делом отправился в ванную. Два года назад в сентябре они с Флер жили именно в этом отеле, только в двухместном номере и на другом этаже. Они прилетали всего на пять дней на свадьбу двоюродного брата Флер Майка.
Дом Элизабет Ла-Пюрель находился на улице Эльзевира, в общем-то, не так далеко от отеля. Но Егор решил, что никуда сегодня не поедет. Закажет обед в номер, а потом с удовольствием отоспится. Однако после осуществления этих двух заветных желаний у него осталась еще уйма времени, и в половине шестого вечера он отправился на улицу Эльзевира испытать удачу. Подойдя к означенному в адресе дому, отыскал нужный подъезд и только было хотел нажать на кнопку домофона, как дверь с шумом открылась, и его чуть не сбил с ног подросток с взъерошенной, залитой гелем стоячей рыже-фиолетовой шевелюрой. Парнишке на вид было не больше пятнадцати лет. Вслед за ним тут же показалась девушка лет восемнадцати, которая крепко держала его за рукав джинсовой куртки и отчитывала на все лады. Из ее гневной со смачными ругательствами речи Егор понял только то, что отчитывает она подростка по-сестрински, на правах старшей. Мальчишка вяло огрызался, пытался вырваться и наконец изловчился, резко присел, высвободил свою плененную руку и дал стрекача. Она гневно выругалась, но догонять его все же не стала, а вошла в подъезд. Егор последовал за ней.
— Это ваш брат? — спросил он на своем плохом французском, глядя на нее глазами, полными сочувствия.
— А вы иностранец, что ли? — вместо ответа спросила девушка.
— Да.
— А, понятно! Да, он мой брат!
Подошел лифт.
— Вам на какой? — спросила девушка.
— На пятый, — ответил Егор.
И тут она внимательно окинула его взглядом, при этом нажав на кнопку под номером пять.
— Если вы к мадам Ренваль, то ее нет дома, я знаю.
— Нет, — улыбнулся Егор, — я к мадам Ла-Пюрель.
— К Ла-Пюрель? — удивленно воскликнула девушка.
— Да, а что, собственно, вас так удивляет? — спросил Егор, почувствовав, что она имеет какое-то отношение к нужной ему особе, и улыбнулся ей как можно любезней.
— Я… А ее тоже нет дома, — сказала девушка, слегка растерявшись.
— А кого еще нет дома в этом подъезде? — усмехнулся Егор, но, плохо владея французским, не очень отчетливо сформулировал свой вопрос.
Девушку явно забавляла беседа с обаятельным иностранцем.
— Как у вас с английским? — спросила она.
— Превосходно! — обрадованно ответил Егор.
— Тогда повторите еще раз свой вопрос на английском.
Егор повторил.
— В подъезде — не знаю! — улыбнулась в ответ его собеседница.
— А вы хорошо владеете английским? — в свою очередь поинтересовался Егор.
— Превосходно! — ответила девушка его же определением. — Я изучала его с первого класса в английской спецшколе, а теперь продолжаю заниматься тем же самым в колледже.
— Ну, тогда мне повезло.
— Вы так считаете?
— Если я скажу «да», это будет нескромно, но мне бы хотелось так считать!
В этот момент двери лифта открылись, и они вышли на площадку пятого этажа.
— Здесь только две квартиры. Мадам Ренваль и мадам Ла-Пюрель, — сказала девушка. — Я иду в одну из них, а вы?
— Я тоже.
— Угу! Ну, если вы не в квартиру мадам Ренваль, то, стало быть, в мою?
— Если вы имеете какое-то отношение к мадам Ла-Пюрель, то в вашу мне очень хотелось бы!
— Я ее дочь.
— Очень приятно! А как вас зовут?
— Николь.
— А меня Егор.
— Какое смешное имя! Я прежде никогда такого не слышала.
— Это исконно русское имя!
— Так вы русский?
— Да!
— Хм! Егор! — И Николь улыбнулась. — Ну что ж, приятно познакомиться, Егор, только в квартиру я вас не приглашаю.
— Это вполне осмотрительно с вашей стороны и похвально! — сказал Егор.
— Конечно! Я дома одна, — сообщила Николь в свое оправдание.
— Я вполне понимаю вас, Николь, но мне бы хотелось поговорить с вами. Может, выйдем на улицу?
— Ну что ж, пойдемте, — на удивление, быстро согласилась девушка, и они, снова вызвав лифт, покатили вниз.
Николь повела его во двор, где в тени деревьев пустовали две скамейки. Они присели на одну из них.
— Я вас слушаю, — сказала Николь и вопросительно на него посмотрела.
— Я прибыл из России, Николь, потому, что занимаюсь расследованием пропажи картины «Бэль», которая принадлежала вашей матери.
— Правда? — обрадовалась Николь.
— Совершеннейшая правда! И, как вы понимаете, мне бы очень хотелось увидеть мадам Ла-Пюрель.
— Но это сейчас невозможно! Она в отъезде.
— Где же она?
— В Ницце.
— В Ницце? — огорченно воскликнул Егор. — Но по моим сведениям она должна была находиться дома.
— Да она никуда и не собиралась после возвращения из России. Эта страна была завершающей в нынешнем выставочном сезоне. Поездка в Ниццу совсем не планировалась. Дело в том, что там живет наша престарелая родственница, у нее случился инфаркт, и она сообщила об этом маме. Та сорвалась на следующий же день.
— Ах, какая жалость! — огорчился Егор. — И когда же она вернется?
— Сказала, что пробудет там до тех пор, пока Августина не поправится.
Егор умолк, соображая, что ему делать дальше. Отправиться в Ниццу? Но какой смысл, если он там сможет только поговорить с Элизабет, и все. Ведь зацепиться за что-то существенное можно только здесь, в Париже. Только здесь имеет смысл искать доказательства истинного авторства «Бэль» и следы картины.
Николь с сочувствием на него посмотрела.
— А вы надолго в Париж? — спросила она.
Егор грустно покачал головой:
— На неопределенный, но не на долгий срок.
— Так, может, пока я смогу вам чем-то помочь, а потом, глядишь, и мама вернется!
— А почему бы и нет? — с надеждой воскликнул Егор, понимая, что если эта девочка хоть что-нибудь знает, то ее раскрутить будет гораздо легче, чем мадам Ла-Пюрель. — А почему бы и нет! — повторил он теперь уже утвердительно. — Я уверен, что сможете!
— Ну тогда я к вашим услугам! — согласилась Николь не без удовольствия, и Егор, не теряя времени, принялся излагать ей суть дела:
— Понимаете, Николь, кража картины могла произойти не только в корыстных целях. Согласитесь, что на этот счет могут существовать и другие версии. И я полагаю, что прежде чем приступить к их разработке, необходимо узнать, откуда в коллекции вашей матери появилась картина. И это самое главное, ради чего я прибыл сюда.
— А вот тут я должна буду вас разочаровать, — сказала Николь. — Думаю, мама этого не знает, так же как и я.
— Почему?
— Почти все картины нашей коллекции были приобретены очень-очень давно прадедом бабушки Лилиан. И, думаю, на вопрос, откуда появилась эта картина, не сможет ответить даже она.
— А что, она жива?
Николь возмущенно вскинула голову:
— С чего бы ей не быть живой?!
— Простите, Николь! Это было невежливо с моей стороны.
— Ничего! — снисходительно улыбнулась девушка. — Она жива. Ей восемьдесят один год, и она еще в здравом рассудке.
Егор призадумался.
— А может, с вашей бабушкой Лилиан все же стоит поговорить?
— Отчего же нет? Поговорить можно! — Николь взглянула на часы. — Она живет в пригороде Фонтенбло, в нашем родовом поместье, но сегодня отправиться туда я уже не смогу, к сожалению. У меня на сегодняшний вечер определенные планы.
— А как насчет завтра? — спросил Егор.
— Завтра я в общем-то свободна.
Они договорились поехать в Фонтенбло на следующий день в одиннадцать часов утра. Раньше Николь ехать никак не желала.
— Сегодня я занята допоздна, — пояснила она, — да и Жерар наверняка заявится только под утро. Я не смогу уснуть до тех пор, пока не буду знать, что он дома. — Она тяжело вздохнула. — Пока мама в Ницце, он совсем отобьется от рук!
Они условились встретиться на Лионском вокзале ровно в одиннадцать часов утра следующего дня и на том расстались. Егор отправился в отель. Всю дорогу, пока до него добирался, он думал о Яне. Мысли о ней не покидали его с тех пор, как они попрощались. Образ Яны, запечатленный в памяти в последний миг их прощания, никак не хотел исчезать, и даже угрызения совести из-за Флер, о которой он должен был бы думать, не могли стереть его. Скорей, скорей прийти и позвонить!
Расстояние от метро до отеля он преодолел за считанные минуты, а потом, ожидая лифта, безотчетно переминался с ноги на ногу, сетуя на задержку, по коридору от лифта до своего номера он почти бежал.
— Алло! — услышал он в трубке голос Яны сквозь удары своего сердца и почувствовал, как оно замерло. Ему показалось, что она произнесла свое «Алло!» тоже с волнением, с сиюминутной готовностью ответа, которая происходит, как правило, после длительного ожидания желанного звонка. «Кажется… или? — засомневался он. — Да нет, скорее всего, не кажется! Она ждала звонка! Конечно! Она волнуется! Как и я».
— Алло! Яна, добрый вечер!
— Здравствуй, Егор! Как ты? Как долетел?
— Нормально!
— В каком отеле поселился?
— В «Марене», на Больших бульварах!
— Как Париж?
— Передает тебе привет!
— Спасибо ему!
— А меня неприветливо встретил ужасной жарой!
— Это кому как! Я бы, например, приняла жару за его чрезмерную ласку! — Яна засмеялась. — Ты уже звонил Егору Алексеевичу?
— Нет пока, решил, что сначала поговорю с тобой. Ведь он все равно не скажет правды о своем состоянии.
— Я заходила к нему два раза. Чувствует он себя хорошо! Так что не волнуйся! К тому же сегодня у него был врач. Я и с ней поговорила. Она сказала, что с ним пока все в порядке.
— Спасибо, Яна!
— А с Ла-Пюрель ты еще не встречался?
— Вот тут мне не повезло! Она уехала в Ниццу. Здесь, в Париже, только ее дети. Так что придется мне ее теперь дожидаться.
— Сколько же?
— Понятия не имею!
— Егор Алексеевич расстроится! — сказала Яна.
— А я пока ему ничего не скажу. Вдруг она на днях вернется.
— Ладно, что мне ему передать, Егор?
— Ничего, я ему сам позвоню.
— Тогда до свидания!
— До свидания! Я тебе завтра позвоню, хорошо?
— Конечно, ты же обещал звонить каждый день, так что не забудь!
Егор отключил мобильник и, повернувшись, чтобы пройти в глубь комнаты, наткнулся на свое отражение в зеркале.
— Фу! Ну и рожа! Не увидев, ни за что не представишь! Счастливая и глупая, как у инфантильного дурачка или у сытого гиппопотама! — громко воскликнул он. — Вот бы Яна сейчас на меня взглянула! Да не дай бог!
И в голове вновь зазвучали ее слова: «Ты же обещал звонить каждый день, так что не забудь!»
Он шумно вздохнул от радости и, плюхнувшись на кровать, раскинул руки во всю ее ширину, словно хотел распахнуть обуявшему его счастью свои объятия. Глаза закрылись сами собой, и он постарался представить лицо Яны, когда она это сказала. Так, глаза. «Лукавые? Счастливые? — И тут же сделал себе замечание: — Не обольщайся! Ишь чего захотел! Полные ожидания? Опять не обольщайся! Это почти то же, что и счастливые! Озорные, шутливые? Вот это, скорее всего!»
Зазвонил мобильник.
— Дед! — улыбнулся Егор. — Его позывные!
…Купив два билета до Фонтенбло, Егор отправился на перрон, где они с Николь договорились встретиться. Она оказалась довольно пунктуальной, явилась к одиннадцати десяти. Егор сначала ее не узнал. Выглядела она совсем не так, как вчера. На ней была облегающая открытая тенниска темно-лилового цвета и короткая белая юбка. Белые босоножки на высоком каблуке подчеркивали стройность ног, на голове красовалась шапочка-панама с широким козырьком. Свои вьющиеся рыжие волосы Николь собрала в «хвостик», который заманчиво выглядывал из-под панамы, легкий макияж лишь слегка подчеркивал приятные черты лица. «Ну надо же! — удивился Егор, вспоминая ее вчерашнюю, выскочившую вслед за братом в джинсах, бесформенной оранжевой футболке и с сердитым лицом. — Да она почти красавица!»
— Привет! — Николь по-приятельски подставила ему щеку для поцелуя.
— Привет! — чмокнул ее Егор.
— Нам лучше отправиться на середину платформы. Оттуда ближе до стоянки автобуса.
— Нам еще и на автобусе ехать?
— Совсем чуть-чуть, всего три остановки, минут по пять!
Поезд подошел вовремя, и они, войдя в вагон, уселись на мягкие сиденья друг против друга. До Фонтенбло было около часа пути.
— Я позвонила бабушке, — сообщила Николь, — нас ждут!
— Ты часто ее навещаешь?
— Нет, конечно! Поэтому ждет она нас с нетерпением. Думаю, даже испечет свой фирменный пирог с творогом и курагой.
— Здорово! — сказал Егор.
— Подожди, пока не стоит обольщаться! Это ведь только мое предположение. Лилиан в последнее время любит полениться, покапризничать! Как знать, расщедрится ли она на пирог!
Егор добродушно рассмеялся:
— Ничего! Уж лучше я пообольщаюсь сейчас, а потом как-нибудь переживу свое разочарование! Кстати, брат вернулся вовремя?
— У него без мамы «вовремя» не существует! Он вернулся в три часа ночи.
— Что у него за прикид такой? Особенно на голове?
— А у него манера такая — навешивать на себя всякую дрянь. Он то панкует, то рокерует, то под гома обрядится! А! — Николь досадливо махнула рукой. — Страшно мне за него! Брат все-таки!
— Ничего, подрастет и изменится!
— Если бы! Но ведь до этого он в любую историю может вляпаться!
— Гони от себя мрачные мысли, Николь! Советую! Может вляпаться, а может и нет! Чего зря переживать!
— Да, давай-ка лучше поговорим о картинах. Ты знаешь, я вчера вдруг вспомнила кое-что. Правда, не знаю, важно это для тебя или нет!
Егор заинтересованно взглянул на нее.
— Дело в том, что мама не всегда выставляла «Бэль». И не только ее, но и еще несколько картин, не то две, не то три. Я, правда, не знаю, какие точно! И вообще, картины наши стали путешествовать за пределы Франции только после смерти папы. При его жизни они вообще редко выставлялись, даже во Франции.
— Почему?
— Не знаю! Может, в этом не было необходимости.
— А сейчас есть?
— Думаю, есть. Это очень понадобилось маме.
— Понадобилось?
— Ну да! Она нашла в этом для себя хобби, отдушину, наконец, стала чем-то серьезно занята. Выставки — дело хлопотное, но привлекающее к себе массу народа, а значит, и общественный интерес к имени коллекционера. А мама моя, похоже, очень любит славу.
— А ты, Николь, как относишься к славе?
— Я? Я ее люблю! Да, люблю! Во всяком случае, я бы от нее тоже не отказалась! Только приобрести ее на таком поприще не желала бы.
— Почему?
— Но это же была бы не моя заслуга! Мне хочется достичь чего-то самой, но только без особого труда! Я ведь ленивая, в бабушку Лилиан. Так что слава мне не светит!
Егор улыбнулся:
— Похоже, так! Значит, ты вспомнила, что «Бэль» не выставлялась?
— Не выставлялась!
— Стало быть, имелись веские причины. Это ведь одна из самых лучших картин вашей коллекции, чего ж было ее не выставлять?
— Я полагаю, если эта веская причина и существовала, то о ней мог знать только папа.
— А когда он умер, Николь?
— Пять лет назад. У него был рак легких. Кстати, об этой причине ему мог рассказать либо дед Лион, его покойный отец, либо сама Лилиан.
…Родовое имение Ла-Пюрель находилось недалеко от парка Фонтенбло, ближе к его пейзажной английской части. Это был старинный двухэтажный дом белого цвета, выполненный в стиле классицизма, несколько раз реставрированный, но так и не доведенный до своего первозданного состояния. На эту мысль уже с первого взгляда наталкивали довольно броские детали — полуразвалившиеся колонны фасада, осыпавшаяся в нескольких местах штукатурка, остатки двух античных скульптур, некогда стоявших по обе стороны входа, с унылой неприглядностью напоминали о былом величии.
«И почему бы их совсем не убрать? — подумал Егор. — Хотя, как знать, может, как раз эта девочка Николь со временем захочет все восстановить. Может, каждое предыдущее поколение рассчитывало на силы и инициативу последующего. Авось восстановят, думали предки, с надеждой поглядывая на своих преемников, и оставляли руины в покое. А может, все это было им просто безразлично, как знать!
На пороге дома их встретила Лилиан Ла-Пюрель и манящий сдобный запах только что испеченного пирога. Николь, потянув носом, незаметно подмигнула Егору.
— Разочарования не будет! — шепнула она и повисла на шее старушки, награждая ее поцелуями.
— Как ты, Лилиан? Смотрю, уже вовсю ковыляешь! Никак, нога пришла в норму?
— Пришла, как же! Это я для тебя из последних сил стараюсь выглядеть молодцом! — Старушка прислонила свою трость к стене, а потом прошлась туда-сюда, слегка прихрамывая.
— Ну! Прогресс налицо! — воскликнула Николь и, подхватив Лилиан под руку, попыталась вовлечь ее в некий произвольный танец.
— Ты что, сумасшедшая? — воскликнула Лилиан. — Отпусти меня сейчас же!
— Ничего, ничего! — приговаривала Николь. — Ты еще и на свадьбе моей потанцуешь!
— А что, уже пора? — обрадовалась Лилиан и вопросительно взглянула на Егора.
— Нет! Он тут совсем ни при чем! — махнула рукой Николь. — Я просто так, к слову сказала.
— Жаль! — разочарованно изрекла старая Лилиан, бесцеремонно разглядывая Егора. — Очень жаль!
Они были похожи, внучка и бабушка, и не только внешне. В них присутствовало нечто общее, и прежде всего — прямота суждений. Это в первую очередь обратило на себя внимание Егора.
Фирменный пирог Лилиан был подан на десерт, а прежде старая дама накормила их картофельным супом, заправленным зеленью и трюфелями.
После обеда, дав старой даме немного передохнуть, Егор приступил к расспросам.
Лилиан не знала причины, по которой ее свекор Людвиг Ла-Пюрель запрещал сыну выставлять некоторые свои картины, но то, что запрещал, помнила точно.
— Оттого я и злюсь теперь на Элизабет, — в сердцах сказала старая дама. — Ведь я ее предупреждала! Чуяло мое сердце, что не следует нарушать установленные в семье правила! Ну почему было ей не оставить эти три картины в покое?! А теперь вот… — Лилиан махнула рукой совсем как Николь, заставив Егора невольно улыбнуться и этому сходству.
К его огорчению, Лилиан действительно мало что знала о коллекции картин, перешедших по наследству ее мужу. Сказала только, что она принадлежала его прадеду Семеону Травинскому, русскому по происхождению. Он был очень богат в свое время и в тридцатилетием возрасте неизвестно по каким причинам перебрался из России во Францию.
«Семеон Травинский! Значит, его русское имя Семен! — подумал Егор. — Уже тепло! Хотя это имя ни в письмах Софьи, ни в ее дневнике не упоминается».
Архивов никаких у Лилиан не имелось, единственное, чем она располагала, были старые фотоальбомы, причем один из них принадлежал лично прадеду ее мужа Семеону. Лилиан в свое время заинтересовалась личностью богатого предка, тогда-то Лион и показал ей фотоальбом со стершимися золотыми вензелями на обложке.
Лилиан заставила Николь достать эту семейную реликвию, бережно хранимую ею в большом коричневом чемодане, и они, усевшись втроем на диван в просторной гостиной, принялись его рассматривать. С пожелтевших от времени старых дагеротипных портретов на них смотрел загадочный коллекционер Семен Травинский. Облик его было довольно изящен. Небольшие, с прищуром глаза на узкоскулом удлиненном лице, аккуратно подстриженные небольшие усики, прямой нос, небольшой рот, тонкие, в ниточку, губы. Бороды Семен не носил. Он был сфотографирован и один, и с семьей, а также с друзьями, а может, и родственниками. Лилиан никого из них не знала, кроме жены Семена француженки Адель и дочери Аниты, которая приходилась бабкой ее мужу Лиону. Почти все фотографии были подписаны с обратной стороны. Правда надписи эти хранили в себе совсем ничтожную информацию, в основном дату и имя, в некоторых случаях, правда, какую-нибудь короткую крылатую фразу в качестве дарственной.
Они перешагнули за половину альбома, когда взгляд Егора наткнулся на фотографию, запечатлевшую двух молодых людей, один из которых был не то китайской, не то индусской наружности. Затаив дыхание, Егор осторожно вытащил фотографию и, перевернув ее, прочел: «На память Т. от Ку-Льюна».
Вот оно! Есть! Значит, перед ним был Ку-Льюн собственной персоной! Вот это удача! А этот второй, красивый и молодой?! Наверняка Павел Андреевич Ратников. Ах, как бы это узнать?!
— Егор, что с тобой? — спросила наблюдательная Николь, заметив, как изменилось его лицо, а на щеках от возбуждения выступил румянец. — Похоже, ты что-то нашел, или я ошибаюсь?
— Может, нашел, а может, ты и ошибаешься, — рассеянно сказал Егор. «О господи, ведь ей придется все это как-то объяснить! — подумал он. — И ей, и Лилиан! Ладно, это потом!» Окрыленный находкой, Егор принялся листать альбом дальше, но ничего интересного для него больше не было. И все же ему удивительно повезло. Теперь было окончательно ясно, что картины Ордынцева попали в коллекцию Травинского именно через эту пару.
Они с Николь пробыли в Фонтенбло до позднего вечера. Посетили английскую часть парка, увидели знаменитый пруд с карпами, одним словом, погуляли в свое удовольствие. У Егора было достаточно времени, чтобы придумать версию, предназначенную для Николь. Он сказал, что в деле о краже картины присутствует некий восточный след, оттого он и ухватился за эту фотографию.
— Хорошо бы определить второго. Его фамилия вполне может быть Ратников.
— Почему ты так думаешь?
— Я пока не имею права разглашать тайны своего расследования, — стараясь как можно искренней смотреть ей в лицо, сказал Егор. Вынужденная ложь тяготила его. Искренность девушки, ее желание помочь только усиливали эту тяжесть. — Прошу тебя, не задавай мне вопросы, на которые я не смогу ответить. Я чувствую себя очень неловко.
— Хорошо, только как я узнаю, на какие ты сможешь ответить, а на какие нет?!
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Действительно! Ну сморозил чепуху! Каюсь! — сказал Егор сквозь смех.
В Париж они вернулись в половине одиннадцатого вечера, и Егор, придя в гостиницу, первым делом принялся звонить Яне, в который раз, несмотря на угрызения совести, откладывая звонок Флер на следующий день. Да и не только звонок! Он отодвигал на потом все, что их касалось. Все, что совсем недавно казалось ему очень важным, о чем он не мог думать без счастливой улыбки на лице — их помолвку, предстоящую свадьбу, будущую семейную жизнь. Ведь они с Флер даже спланировали, что у них будет двое детей! А теперь? Теперь он не мог думать об этом и не знал, что ему с этим делать.
В Фонтенбло ехать больше было незачем, старая Лилиан рассказала все, что знала, и обещала позвонить в том случае, если вдруг вспомнит что-то новое. Николь предложила Егору безумный на первый взгляд план по розыску предполагаемого Ратникова.
— Надо отыскать всех Ратниковых, живущих во Франции. Будем надеяться, что с такой фамилией их много не наберется, — сказала она. — Современная компьютеризация позволит сделать это довольно быстро, следует только обратиться в соответствующее агентство, а получив адреса, разослать всем этим Ратниковым копии фотографии с каким-нибудь жалобным письмом по розыску родственников. Письмо можно написать одно, с неким обобщенным текстом, и размножить. Как знать, может, у кого-то из них и найдется такая же фотография?
Егор с восхищением посмотрел на Николь:
— И ты еще говоришь, что слава тебе не под силу! Ты же придумала гениальный план, и заметь, без особого труда!
— О! — воскликнула польщенная девушка и манерно приложила руку к груди.
Николь сообщила ему также, что у ее матери имеются какие-то документы, касающиеся коллекции, однако хранятся они в спецквартире, там же, где и самые редкие картины. Но квартира находится под охраной. Элизабет бывает там очень редко, а сама Николь и вовсе не кажет туда носа.
— До возвращения мамы я все равно не смогу туда попасть, — сказала она. — Во-первых, нам с братом это запрещено, а во-вторых, я не знаю даже, какие там коды и где хранятся ключи.
Егор вынужден был ждать возвращения Элизабет Ла-Пюрель да надеяться, что кто-нибудь из французских Ратниковых пришлет ответ на письмо. Они с Николь занялись поисками подходящего розыскного агентства, составлением письма и размножением фотографий.
Жара, раскалившая Париж, сжалилась наконец, уступив место обильному ливню, не прекращавшемуся вот уже несколько часов. И, несмотря на то что ливень принес желанную прохладу, им с Николь он спутал все планы.
Она позвонила Егору накануне вечером и предложила поехать погулять. Ей захотелось устроить ему экскурсию по набережной Сены и непременно прокатить на речном трамвайчике.
— В такую жару эта прогулка самая что ни на есть подходящая. Поехали, а то мы совсем закисли с этими картинными делами! А потом закатимся в какую-нибудь прибрежную кафешку, и я познакомлю тебя с прелестями парижской кухни.
Егор был смущен:
— Я и так запряг тебя почти на целую неделю, а уж если ты, помимо дел, еще и на экскурсию меня поведешь, не знаю, как я буду с тобой расплачиваться.
Николь лукаво усмехнулась:
— Не волнуйся, без расплаты не останешься. Я что-нибудь придумаю.
Дождь сорвал им эту запланированную прогулку, но Николь, дождавшись вечера, снова позвонила:
— Послушай, Егор, у моей подруги сегодня намечается небольшая тусовочка. Ты не мог бы составить мне компанию?
Егор растерянно молчал.
— Ну… — замялась Николь, — прошу тебя. Я хочу, чтобы ты в этот вечер побыл моим козырем.
— Что, что?
— Что, что! Я хочу козырнуть тобой перед друзьями!
— А я подхожу на эту роль?
— Вполне!
— Понятно! А кроме меня козырнуть некем?
— Ты хочешь меня обидеть этим вопросом?
— Прости, Николь, я не подумал!
— Ладно, не выпендривайся со своими извинениями! Ты прав, мне не с кем туда пойти. Сейчас не с кем! — сделала она акцент на слове «сейчас». — Но дело даже не в этом. Там будет мой бывший парень со своей новой подружкой, и я хочу показать ему, что мне на него наплевать. Для меня это важно, понимаешь?
— Понимаю! А тебе и впрямь на него наплевать или нужно только сделать вид, что наплевать?
— Думаю, твой первый вариант подходит больше, но он еще окончательно мною не утвержден!
— Ясно!
— Ну так что, пойдешь?
— Конечно! Разве я могу отказать такому прелестному, несостоявшемуся на сегодняшний день экскурсоводу! Выходит, теперь не ты меня поведешь гулять, а я тебя!
Николь усмехнулась:
— Выходит, так!
Подружка Николь жила в соседнем подъезде.
— Везучая! — сказала Николь. — Совсем недавно в наследство от деда ей досталась квартира.
Лайза, так звали хозяйку, встретила их приветливой улыбкой и тут же бесцеремонно спросила:
— Николь, с кем это ты?
— Мой новый бойфренд! — представила Егора Николь на американский лад. — Между прочим, русский!
— Русский? — удивилась Лайза. — Ничего себе! И где же вы с ним перехлестнулись?
— А я на прошлой неделе ездила в Ниццу к Августине. Там на пляже мы и познакомились, — солгала Николь.
Лайза, не спуская заинтересованного взгляда с Егора, пригласила их пройти в комнату. Николь встретили бурные, восторженные приветствия друзей. Она представила им Егора и, усадив его на диван рядом с двумя подружками, демонстративно уселась к нему на колени.
— Моего бывшего пока еще нет! — шепнула она ему на ухо.
Бывший явился только через полчаса. Его новая девушка оказалась вовсе не красавицей, увидев Николь, она недовольно взглянула на своего кавалера, напряглась.
— Расслабься, — шепнул ей Егор, — иначе у тебя ничего не получится.
— А разве я напрягаюсь?
— Еще как!
Тусовка началась с принятия спиртного, которого у Лайзы было заготовлено довольно много. Потом танцевали. Николь старательно льнула к Егору и громко смеялась, якобы реагируя на его шутки и комплименты.
— Мне кажется, что ты переигрываешь, — заметил Егор.
— Ничуть! Он же ничего не замечает! Даже не смотрит в мою сторону!
— Замечает! Просто старается не показывать ни тебе, ни своей девушке! — сказал Егор и почувствовал, как Николь передернуло от последних слов.
— Ты думаешь?
— Уверен! Я просто ставлю себя на его место и прислушиваюсь к своим чувствам.
— Оригинально и в то же время просто! И что они говорят, твои чувства?
— Ну, прежде всего он удивляется, как быстро ты нашла ему замену, и в душе его возникает протест. Ведь обычно партнер, даже несмотря на то, что сам, по своей собственной инициативе идет на разрыв, по инерции все еще продолжает считать бывшего возлюбленного своей собственностью.
— С какой это стати?
— Со стати элементарного человеческого эгоизма, присущего каждому из нас.
— Ну и…
— Ну и, видя, как этой собственностью, в общем-то ему уже ненужной, интересуется кто-то другой, невольно начинает нервничать, заводиться, порою даже самому себе не отдавая отчета почему!
— Ты намекаешь на то, что он может приревновать меня к тебе уже будучи с этой?
— Что-то в этом роде с ним и происходит сейчас.
Николь заметно повеселела.
— Ну и о чем еще он, по-твоему, думает? — спросила она, ожидая ответа с предвкушением удовольствия.
Егор улыбнулся, поглядывая на ее горделиво вздернутый носик.
— А он ничего, ее новый бойфренд, — думает он дальше. — Это я, значит. Как, ничего?
— Ты у меня спрашиваешь? — удивилась Николь.
— Ну да!
— Ну… — Николь, отстранившись, окинула его оценивающим взглядом. — Ничего! Очень даже ничего. Красавец мужчина! Ладно, что дальше?
— Дальше? Бойфренд ничего, она, то есть ты, ему нравишься. То бишь смогла заслужить симпатию такого красавца мужчины. Смеется, значит, счастлива! Но если он заметит, что ты делаешь это преувеличенно, напоказ, сразу поймет, что стараешься только ради него, и тогда ни о чем таком он думать не станет, как бы тебе этого не хотелось!
— Понятно. А если увидит, что не напоказ?
— Тогда другое дело. Тогда ты можешь считать, что своего добилась.
— Чего?
— Как чего, того, зачем сюда пришла! Показать ему, что теперь тебе на него наплевать.
Николь грустно усмехнулась.
— Что? — спросил Егор. — Разве ты пришла сюда не за этим?
— Я думала, что за этим, а теперь и сама не знаю зачем!
— Зато я знаю.
Николь вопросительно на него посмотрела.
— Тебе просто захотелось его увидеть.
— Сомневаюсь насчет того, что захотелось, скорей всего, мне просто нужно было его увидеть!
— Да какая, в сущности, разница?
— Существенная!
— Объясни!
— Захотелось — это когда невмоготу и ты с этим ничего не можешь поделать! А нужно — это чтобы сделать выводы о своем к нему отношении!
— О! Николь, да ты прирожденный философ, коль с такой логической легкостью развела эти два однозначных понятия.
Николь улыбнулась:
— Ты мне льстишь!
— Нисколько! — сказал Егор. — Ну и как? Удалось тебе сделать выводы о своем к нему отношении?
— Вполне! — засмеялась Николь.
— И что же?
— Ничего! — Она хитро улыбнулась. — Давай уйдем отсюда?
— С удовольствием! — обрадовался Егор, которому уже не терпелось поскорей вернуться в гостиницу и позвонить Яне. «Благо, что провожать всего-то до соседнего подъезда», — с облегчением подумал он. Но не тут-то было! В планы Николь сейчас не входило расстаться с ним, и она затащила его к себе на чашку кофе, не приняв никаких возражений. На столе появился коньяк. Решительный блеск глаз Николь натолкнул Егора на мысль, что кофе — всего лишь предлог, прелюдия… Он тут же, как практичный торговец, принялся рассуждать, что будет в случае, если он решится ей отказать. Вывод напрашивался сам собой — все наработанное рухнет в единочасье, только и всего.
Николь, разогретая приличной порцией коньяка, уселась к нему на колени и, запустив руки в волосы, принялась нежно теребить их. Егор взял ее лицо в свои ладони и, повернув к себе, спросил:
— Ты уверена, что тебе это нужно?
— Уверена! — смело ответила она. — Мало того, мне это просто необходимо!
— А я…
Николь перебила его, не дав договорить:
— Можешь ничего не объяснять. Я не собираюсь строить относительно тебя далеко идущие планы. Согласись, с моей стороны было бы глупо думать, что у тебя никого нет.
Егор налил ей и себе коньяка:
— За тебя, Николь! За твою смелость! Знаешь, твоя прямота импонировала мне с самого первого дня нашего знакомства.
— Ну что ж, я рада, что хоть этим тебе понравилась!
— Но почему только этим? Я еще даже не начал перечислять все остальное.
Девушка закрыла ему рот рукой:
— Не напрягайся!
Они выпили, после чего Николь по-хозяйски взяла у него фужер, поставила на стоящий рядом журнальный столик, отломила ломтик шоколада, сунула его в рот Егору и, потянувшись к настольной лампе, щелкнула выключателем.
…Николь отдавалась ему просто, без стеснения, так, словно они занимались сексом уже не в первый раз. «Этой девочке будет легко в жизни, у нее нет комплексов, — подумал Егор. — Она не копается в себе, не создает ненужных проблем, и это при том, что совершенно неопытна в сексе! Другая на ее месте, несомненно, вела бы себя иначе».
Они расстались за полночь. Егору пришлось вызвать такси, чтобы добраться до гостиницы. Войдя в номер, он посмотрел на часы. Яне звонить было поздно, и он, раздосадованный, отправился в ванную. И тут ему позвонила Флер. Узнав ее позывные, Егор почувствовал, как на сердце наваливается тяжесть. Вздохнув поглубже, он нажал кнопку приема.
На этот раз Флер разразилась упреками, и Егору ничего не оставалось, как начать утешать ее и просить прощения.