Серафима сделала последний шаг, сойдя с трапа и очутилась в салоне уютного, просторного лайнера. Стюардесса, молодая красивая девушка с необыкновенно проницательными, серыми глазами, мило улыбнулась ей и жестом пригласила пройти вглубь салона. Отыскав свое место Љ 27 "А", Серафима, обремененная предполетными хлопотами и жарой, вот уде неделю не покидающей город, с удовольствием опустилась в мягкое, обитое синей материей кресло, ощутив приятную прохладу подлокотников, и перевела дух. Спустя минуту она, оценив удобную форму кресла, вольготно откинулась на спинку и закрыла глаза, чтобы расслабиться. Однако через несколько мгновений ресницы ее затрепетали, и она украдкой приоткрыв их, скосила глаза в сторону пустующего рядом кресла.

— Фу! Опять! Что за наваждение! Пора, видно, обратиться к психиатру!

Это длилось уже около двух месяцев. Иногда она ощущала рядом с собой чье-то присутствие. Ей казалось, что за ней кто-то наблюдает, что кто-то невидимый, но вполне осязаемый, заглядывает в самые недра ее души и читает самые сокровенные мысли! Вот и сейчас, только она прикрыла глаза, как тут же ощутила, что "наблюдающий" опустился рядом с ней в соседнее кресло, и дай она волю своему воображению, как тут же почувствовала бы, что "он", подобно ей самой, сбросив с себя тяжкий груз бремени, с облегчением вздохнул!

Раньше ничего подобного с ней не происходило, и вообще, Серафима считала себя человеком непроницательным, недостаточно интуитивным. У нее никогда не бывало предчувствий перед приятными или неприятными событиями, ей никогда не снилось вещих снов, приметы, о которых она знала понаслышке, никогда ничего ей не предвещали. А впрочем, может это происходило потому, что она сама не обращала на подобные вещи никакого внимания, как знать! Теперь же, она и рада была бы не замечать того, что с ней происходит, но уж слишком ярки и необычны были ее ощущения. Сначала все это ее просто удивляло, и она не придавала происходящему особого значения, однако, частая повторяемость таких ощущений заставила ее задуматься о них и насторожиться, ведь в такие моменты она чувствовала себя совсем неуютно. Это было сродни тому, что тебя заставляют раздеваться до нога при свидетелях!

Отсчет необъяснимым ощущениям Серафима вела с того самого момента, когда с ней приключилось неприятное происшествие, если это вообще можно так назвать. Она была в гостях у своей близкой подруги, бывшей одноклассницы Марии Кружилиной, с которой бессменно дружила с того дня, как в седьмом классе, в самом конце учебного года, они сели за одну парту. Причем инициатива эта исходила от Серафимы, у которой на то была веская причина. Она весь год "сохла" по двоюродному брату Марии, — черноглазому юноше Валере, с густой шевелюрой темно-русых, вьющихся волос, учившемуся тогда в девятом классе. Любовь Серафимы была тайной и она переживала ее в одиночку. У нее никогда не было по настоящему единственной, близкой подруги, которой она могла бы довериться и поделиться с ней своим сокровенным чувством. У многих девочек из ее класса были такие подруги, а у Серафимы как-то не сложилось! Лет с четырех, она, правда, дружила с двумя девочками из своего двора, с которыми была знакома еще с тех самых пор, когда мамы водили их на прогулку в парк и любезно предоставляли возможность поиграть друг с другом. А потом девочки попали в один класс, где с первого дня держались вместе, однако стать по настоящему близкими у них не получилось. Вся их дружба сводилась к определенному удобству и взаимной выручке, — узнать какие задали уроки, если ты пропустила занятия, своевременно одолжить что-нибудь, если тебе потребовалось, а под рукой не нашлось, да иногда что-нибудь поручить друг другу. А тут, на тебе, первая любовь, которая спонтанно и непрошено ворвалась в твое сердце! Да еще в седьмом классе, когда ты, по молодости своей, даже сама себе не можешь признаться в ней с определенной смелостью! Конечно, она не могла поделиться этим чувством с такими подругами. А что же Маша Кружилина? Маша в некотором роде была соперницей Серафимы по учебе, ибо только они в классе были круглыми отличницами. Учителя ставили их в пример всем остальным и разжигали определенный дух соревнования между ними.

— Кружилина, а твое сочинение все же слабее, чем у Симы Голубевой! Оно, конечно пятерочное, но по содержанию слабее! — укоряла свою лучшую ученицу литератор. А в другой раз, наоборот, ставила Машу в пример Серафиме, сетуя на недоработку последней в орфографии. Другие учителя, зачастую, поступали таким же образом, и дух соперничества между двумя лучшими ученицами незаметно, исподволь, укреплялся. Хотя, в целом, ни зависти, ни вражды между девочками не было, и они не обходили друг друга стороной.

И вот однажды на перемене, после серьезной контрольной работы по алгебре Маша с Серафимой, у которых случайно совпал вариант, уселись за парту, чтобы сверить ответы. И в этот момент в класс заглянул он, — Валера Кружилин!

— Маш? — требовательно воскликнул юноша, увидев сестру, и при этом улыбнулся хорошенькой Серафиме Голубевой, которая в этот момент оторвала глаза от своего чернового листочка.

— Да подожди ты! — отмахнулась от брата Мария.

— Ты, что забыла? — Валера с укором взглянул на сестру.

— Не забыла! Но сейчас мне некогда. Я сама зайду к тебе на следующей перемене. — И Маша вновь углубилась в свои расчеты.

Серафима же, напротив, смотрела на Валеру во все глаза, так, словно видела его впервые.

— Ладно, я подожду! — сказал он, и фамильярно подморгнув Серафиме, скрылся за дверью.

С этого дня Серафима потеряла покой и на какое-то время даже снизила успеваемость. Однако после очередного родительского собрания в это вмешалась Серафимина мама, которая все эти годы дотошно блюла свою примерную дочь. Ее вмешательство слегка отрезвило любовный пыл Серафимы и заставило вновь взяться за ум, правда не по причине собственного сознания, а для того, чтобы строгая любящая родительница не заподозрила, что твориться в душе ее дочери, и не принялась копаться в причинах ее безответственного поведения. Чувства же Серафимы ослабевать не собирались и подстрекали рассудок к поискам сближения с объектом своего обожания, а посредником в этом сближении могла стать только Маша Кружилина. И Серафима, с присущей ей старательностью, стала "подбивать клинья" к будущей подруге. Та сначала была немало удивлена, но в конечном итоге приняла это как само собой разумеющееся. — Мы, в конце концов, лучшие в классе, так почему это не должно нас объединять? — сказала себе Мария и с удовольствием распахнула дружеские объятия Серафиме. Их дружба, подспудно сдерживаемая искусственно подогреваемым соревнованием, словно сорвалась с цепи, обоюдно держащей соперниц, и во всю прыть пустилась по ухабам совместных интересов. И вскоре каждая из них поняла, что теперь им нет никакой нужды обходиться друг без друга.

Со временем Серафима разлюбила Валерика, который на поверку оказался совсем не таким, каким она себе его вообразила: в десятом классе ее кумир попал на учет в детское отделение милиции за групповое хулиганство, а после окончания школы и вовсе загремел в тюрьму за какие-то темные дела! Тем не менее Серафима была ему благодарна за то, что именно из-за него подружилась с Машей Кружилиной. Хотя, надо отметить, что ее подруга стремительно менялась, и не в лучшую сторону, чему Серафима приписывала, как ей казалось, единственную на то причину. — От Машиной мамы ушел отец, да не просто к молодой сопернице, а к женщине, почти одного с ним возраста, да еще с тринадцатилетним сыном.

Сначала Маша как-то резко замкнулась в себе, и Серафима могла проявлять к ней только жалость и сочувствие, а потом подруга начала озлобляться, и ближайшим объектом ее озлобления, зачастую, становилась Серафима.

— Что ты лезешь ко мне со своими советами? — сорвавшись, кричала Маша. — Тебе вообще никогда не понять моего состояния!

А иногда и вовсе замечала.

— Где уж нам равняться на вас, таких правильных!

Что она имела в виду под словом "правильные", Серафима не выясняла, но догадывалась, что применение слова "вас" в этом контексте, относилось не только к самой Серафиме, но и к ее семье, которая действительно была более чем благополучна по социальным нормам.

Отец Серафимы, Голубев Алексей Витальевич, профессор, в советское время занимавший престижную должность директора экспериментального научно исследовательского объединения при Российской Академии Наук, был теперь успешным предпринимателем в области экспериментальных разработок высокотехнологичных термохимических материалов. Успешным, потому, что на подобные материалы имелся большой спрос, и заказы в его фирму текли рекой.

Мама Серафимы, Анна Сергеевна, теперь была домохозяйкой, а ранее хорошим экономистом. Она всего три года назад уволилась из своего статистического управления, где проработала четырнадцать лет, и с которым, как ни уговаривал ее муж, все же долго не решалась распрощаться даже в послеперестроечное время. Что же касалось личных отношений между родителями Серафимы, они, по мнению дочери, считались очень хорошими. Мама была моложе папы на девять лет. Алексей Голубев, кандидат наук, слыл тридцатидвухлетним устоявшимся холостяком, когда однажды случайно встретил ее у друзей своих родителей на дне рождения. Она приходилась двоюродной племянницей хозяйки, и ей тогда шел двадцать первый год. Алексей в тот поздний вечер приехал на своих новеньких Жигулях седьмой модели, чтобы забрать с торжества родителей, как было условленно, и его, конечно же, потащили к столу, невзирая на протесты и ссылку на занятость. Увидев молодую студентку Анечку Силаеву, которую ему представили наряду с остальными гостями, он тогда сразу подумал, что непременно начнет за ней ухаживать, и в конечном итоге это успешно завершилось свадьбой, которая состоялась через полтора года после их знакомства.

С самого начала своего сознательного возраста Серафима не замечала разлада между родителями, во всяком случае, они не давали ей для этого повода. А если что-то подобное и могло иметь место, им удавалось это умело скрывать от нее. Единственное, что могла отметить для себя девочка, было явное разногласие мамы и папы в отношении воспитания ее, Серафимы. Мама любила дочь, но была очень строгой. Она, например, в какой-то момент смотрела на Симочку любящим, нежным, полным обожания взглядом, и тут же, спустя пять минут, спокойно отчитывала ее за незначительную оплошность. Весь школьный жизненный путь дочери находился под неусыпным контролем Анны Сергеевны, даже не смотря на то, что Серафиме этого в такой степени не требовалось. Она была очень способной девочкой, да и прилежности ей было не занимать.

Алексей Витальевич часто, даже в присутствии Серафимы, укорял жену, стараясь в мягкой форме указать ей на излишества в строгости к ребенку. И Анна Сергеевна, убедившись в его неоспоримых доводах, иногда соглашалась с мужем. Но, увы, характер есть характер, и вскоре все начиналось сначала. А жизнь Серафимы, тем не менее, обоюдно любимой своими родителями, протекала по формуле, — она любила и уважала свою красавицу маму, и с фантастической преданностью обожала папу, в объятьях и баловстве которого отрывалась по полной программе.

Маша Кружилина часто бывала у Голубевых и неоднократно наблюдала за спокойными, отлаженными, теплыми отношениями ее родителей. Она подсознательно, даже сама того не сознавая, завидовала Серафиме, и особенно ярко это проявлялось после того, когда их оставил отец, а мама в первое время даже попивала с горя, о чем Маша никогда не рассказывала Серафиме, хотя иногда ей этого и очень хотелось. Ее детскому сердечку было тяжело сдерживать свое горе и страх за то, что мама, не дай бог, совсем сопьется. А ведь Серафима могла бы посочувствовать ей и даже, по- своему, утешить. Однако гордость брала верх, и Маша молча подавляла свое желание поплакаться в жилетку подруге.

Кризис миновал где-то через полгода. Машина мама, наконец, взяла себя в руки. Она была первоклассным бухгалтером и устроилась на новую работу в довольно солидную фирму, где по положению, не могла ударить в грязь лицом.

Серафима тогда сразу заметила, как повеселела ее подруга, и вскоре их отношения встали на старые рельсы. Девочки были выпускницами и готовились к поступлению в ВУЗы. И однажды Маша как-то сказала Серафиме, что ее папаша раздобрился и отвалил маме кругленькую сумму денег для их знакомого репетитора из Плехановского.

Серафиму же родители готовили в МГУ на юридический.

Студенческие годы подруг не разлучили. Они регулярно встречались друг с другом. Когда учеба подошла к завершению и каждая из них начала подумывать о своей дальнейшей карьере, Серафима, которая наотрез отказалась работать юристом в фирме отца, желая побыть самостоятельной, устроилась в одну из московских юридических контор. Маша, же, скитаясь более месяца по Москве, так и не смогла подобрать себе что-то ее устраивающее, в основном из-за мизерной зарплаты. И вот тут подсуетилась ее усердная подруга. Серафима уговорила отца взять Машку к себе на фирму.

— Но, чем она станет у меня заниматься со своей специальностью технолога пищевой продукции? Бутерброды каждое утро готовить? — отшучивался Алексей Витальевич.

— Папа, Машка такая хваткая и энергичная, она может заниматься чем угодно! — нахваливала ее Серафима.

— Ну, хорошо, хорошо! — пообещал Алексей Витальевич, не посмев отказать любимой дочери. — Я, в общем-то, всегда был хорошего мнения о Маше. Думаю, мне удастся что-то придумать для нее.

И он придумал, обрадовав дочь сверх всякой меры.

— Возьму твою Марию вторым секретарем. Ирина Валерьевна, которая разрывается между всеми нами, думаю, будет очень рада такой, как ты говоришь, хваткой помощнице.

Вечером того же дня, после приятной новости, которую Серафима незамедлительно поведала Марии, подруги закатились в бар, чтобы отметить это событие.

Уже через неделю Мария приступила к работе. А спустя три месяца Серафимин отец даже начал нахваливать протеже своей дочери.

— Твоя Машка действительно не промах! Ирина Валерьевна ей вполне довольна и даже собирается посетить немецкую выставку технологий на следующей неделе, оставив ее одну на контроле на целых три дня!

С тех пор прошло около двух лет. Мария успешно продолжала работать в фирме Серафиминого отца, а Серафима не менее успешно трудилась в своей юридической конторе, правда за гораздо более низкую зарплату, чем ее подруга. Они теперь хоть и редко, все же продолжали видеться, и эта неприятная история произошла как раз после их очередной встречи. Девушки не общались уже около трех месяцев, и за это время им было чем поделиться друг с другом, а потому они за бокалом мартини засиделись почти до полуночи.

Взглянув на часы, Серафима всполошилась.

— Машка, время-то, без четверти двенадцать!

— Вот видишь! Я же говорила тебе, поставь машину на стоянку! Легли бы сейчас спатеньки без всяких проблем.

— Спасибо, Маш, но мне позарез домой надо! Завтра на работу, а я все отчеты дома на флешке оставила. Да и вставать нужно будет около семи утра. С какой стати я стану будить твою маму в такую рань своими сборами, да и потом, я не высплюсь на новом месте. Знаешь, я в последнее время даже у родителей не высыпаюсь.

— Ладно, подружка, как знаешь! — ответила ей Мария.

— Пошли, я провожу тебя до машины.

Девушки вышли на улицу и медленно побрели к Серафиминой "Пежо", одиноко мерцающей своими выразительными фарами под разметавшимся светом фонарей.

Они уже почти попрощались, когда из-за угла соседнего дома, послышались возгласы, и вслед за ними показалось четверо молодых людей.

Увидев девушек, подростки остановилась, и до слуха Марии и Серафимы донесся чей-то голос.

— О! Телки, да еще при тачке! — После этого последовал массовый пьяный хохот.

— Вот дура! — взволнованно воскликнула Мария, интуитивно предчувствуя надвигающуюся неприятность. — Надо было взять с собой Арчика. Будь он рядом с нами, они б и взглянуть в нашу сторону не посмели!

Серафима тоже пожалела о том, что подруга не взяла в провожатые своего полуторагодовалого "ротвейлера" которого она сама же и подарила ей на день рождения.

— Так, Машка, быстро в машину! — тут же скомандовала Серафима, увидев, что толпа направляется к ним, и пока подруга, огибая широкий лик автомобиля бежала к противоположной двери, лихорадочно принялась открывать свою. Она уже открыла дверь, и, наклонившись, закинула ногу в салон, когда чей-то грубый ботинок ударил ей по щиколотке, а потом бесцеремонно приложился к внутренней стороне двери. И длинная нога в синих джинсах, тут же представшая перед взором Серафимы, преградила ей путь в машину.

— Не спеши, детка! — крикнул ей на ухо владелец черного на микропорке ботинка и синих джинсов, одарив не только грубой репликой, но и густой порцией спиртного.

Серафима, мысленно стараясь придать своему лицу бесстрашное выражение, с вызовом взглянула на наглеца.

— Убери ногу, слышишь, ты ко мне в папаши не нанимался!

Парню на вид было около семнадцати лет, и Серафима, окинув взглядом его ухмыляющуюся, нахальную физиономию, невольно подумала о том, что сейчас с ней происходит как раз тот случай, когда человек попадает в историю, и с этим уже ничего не поделаешь!

Трое других, тем временем, кинулись к Марии. Они подскочили к девушке с двух сторон и схватили за руки, заставив ее вскрикнуть от боли и выругаться.

— Попалась, птичка! — сказал один из них, и грубо дернул ее за волосы.

— Это тебе за придурков, красотка! А теперь, быстро полезай в машину. Слышь, Генка, запихни свою девку в салон, и открой нам дверь с той стороны.

— С удовольствием, "Бубен", — с готовностью ответил контролирующий Серафиму парень, и она тут же ощутила, как грубая рука попыталась склонить ей голову.

— Давай, полезай! — рявкнул ее истязатель, а второй, отделившийся от остальных и подоспевший ему на подмогу, подтолкнул Серафиму сзади. Она сопротивлялась изо всех сил, отчего получила от подростков сначала сильный удар в спину, а затем тот, которого звали Генкой, схватил ее за волосы и потянул следом за собой в солон.

Марии, тем временем, каким-то чудом удалось вырваться, и она, с криком "помогите" изо всех сил рванулась к своему дому. Подростки побежали за ней, а затащившие Серафиму в солон принялись досадливо материться.

— Вот шланги-то, не могли девку удержать!

— Да, ладно, "Хобот", не парься, сейчас догонят!

А до Серафимы, которую уже начинало трясти от страха, доносились возгласы подруги.

— Спасите Серафиму, Спасите Серафиму! — кричала Мария, так, словно ей самой, освободившейся, это спасение уже вовсе не требовалось. Однако вскоре подростки настигли ее и схватили за руки. Они потащили ее к машине, и тут произошло нечто странное, совершенно не поддающееся никакой логике. Один из парней остановился и выпустил руку Марии, заставив второго замедлить шаги и вопросительно на него взглянуть.

— Девушка, Вы уж простите нас! — улыбнувшись, сказал Марии остановившийся. — Мы просто пошутили.

Второй же, воспринимая слова друга как пикантную издевку над своей жертвой, не преминул сделать ему замечание по этому поводу.

— Кончай прикалываться, "Бубен", для этого у тебя еще целая ночь впереди. Она ж орала как сумасшедшая, сейчас глядишь, кто-нибудь и ментов вызовет. Потащили ее скорей в тачку, нам лучше смотаться с этого места. — И он снова потянул Марию за руку.

— Отпусти ее! — повелительно сказал ему "остановившийся".

"Второй" недоуменно на него уставился.

— Чего это ты, "Бубен", а?

— Ты, что, не понял? Я сказал, немедленно отпусти ее!

— Да, пожалуйста! — ответил "второй" и обиженно пожав плечами, выпустил руку Марии.

Девушка, опешив, уставилась на этих двоих. Она, естественно, не собиралась верить в ниоткуда взявшееся благородство одного из своих преследователей и принимала его поведение, как и "второй" за издевку, однако тут же лихорадочно принялась думать, как бы возникшую ситуацию обратить в свою пользу.

Бежать? — не выйдет! Кричать они тоже ей не дадут! А что тогда делать?

— Оставь нас и отправляйся к машине! — снова скомандовал "остановившийся" "второму".

Тот, ухмыльнувшись, последовал приказу друга.

— А он, похоже, у них лидер. — Отметила Мария.

— Еще раз простите! — и минуту назад, будучи отвратительным, парень вдруг превратился в приятного молодого человека. Мало того, он подошел к девушке, и нежно взяв за руку, прикоснулся к ней губами со словами, — стойте тут и ничего не бойтесь, а я пойду вызволять вашу подругу, и гарантирую, что через несколько минут вы сядете в свою машину и отправитесь туда, куда собирались. — И он, оставив Марию в полной растерянности, скрылся в ночи.

Увидев приближающегося к машине парня в совершенном одиночестве, у Серафимы мелькнула мысль. — Машка все-таки сбежала, и теперь, возможно, вызовет милицию.

И тут же страшная догадка снова обуяла ее.

— Но ведь эти подонки сядут сейчас в машину и заставят ее уехать отсюда как можно скорей. Господи, что же делать?! — Хоть бы Машка догадалась сообщить в ГАИ номер машины! Их задержали бы тогда на первом попавшемся посту!

— Ну, что там, "Паха"? — высунувшись в окно, спросил у подходящего парень, которого друзья называли Хоботом.

— Не знаю, "Бубен" чего-то выпендривается, — ответил тот, и, открыв дверцу, молча уселся в машину.

— А где же он? — снова спросил "Хобот".

— Там, с телкой разбирается.

У Серафимы захолонуло сердце. — Господи, что же теперь с ними будет?!

— Ладно, пусть разбирается! — с ухмылкой ответил его сосед, — Генка. — А мы начнем разбираться с этой. — И он грубо обняв Серафиму за плечи одной рукой, протянул вторую к ее груди.

Серафима попыталась его отпихнуть.

— Убери свои грабли, молокосос!

— Чего? — и Генка грубо схватил ее за грудь.

— Слышь, "Хобот", а сиськи у нее классные, потрогай!

И тут Серафима вспомнила о мобильном телефоне, лежащем у нее в кармане пиджака. Она незаметно просунула освободившуюся руку в карман, и, нащупав телефон, попыталась нажать на единицу. Под этой цифрой был закодирован домашний номер телефона ее родителей, которые жили в соседнем от Марии доме.

— Господи, хоть бы они сняли трубку! — взмолилась она, — хоть бы сняли! Может, она тогда сумела бы крикнуть им, где находится, а они понять, что с ней происходит.

Она затихла, предоставив малолетним выродкам возможность беспрепятственно себя полапать, ибо сейчас все ее нервы были обращены в слух. — Длинные гудки, которые она едва расслышала, вдруг прекратились. — Так! Значит, кто-то снял трубку!

Приняв решение, Серафима моментально выдернула телефон из кармана, и, приставив его к уху, закричала.

Папа, я у Машкиного дома! На нас напали, вы…

— Ах ты сука! — взревел Генка и в тот же миг вырвал у нее телефон.

И вслед за этим Серафима получила удар по лицу. Как не пыталась она себя сдержать, слезы покатились у нее из глаз, и она молча опустила голову.

В этот самый момент открылась дверца, и в проеме показалась физиономия "Бубна".

— Быстро все вышли из машины! — скомандовал он.

Однако, "Хобот", оставив его реплику без внимания, шутливо поинтересовался, куда он дел вторую телку.

— Я сказал, чтобы все вышли из машины! — повторил "Бубен". — Или, может, кто-то из вас не расслышал?

— "Буб", ты чего такой злой-то? — спросил его Генка. — Может, тебе эта больше понравилась? Так ты присоединяйся, тут на всех хватит! — и наглец снова провел рукой по груди Серафимы.

— Может вас вытряхнуть по одному? — громко крикнул "Бубен", никак не реагируя на предложение друга.

— "Буб", ты что, серьезно что ль? — удивленно спросил его "Хобот".

— Серьезней не бывает! — и "Бубен", не долго думая, схватил "Хобота" за шиворот и потащил наружу.

Серафима съежилась. Она подумала, что этот самый "Бубен", вышвырнет сейчас из машины всех остальных и предпочтет заняться ею без союзников. А "Паха", до сих пор молча сидящий на заднем сидении, которому уже пришлось столкнуться с новыми странностями "Бубна", подумал, — уж не узнал ли тот в убежавшей девке какую-нибудь свою знакомую. По крайней мере, иначе объяснить его поведение он не мог!

"Хобот", тем временем, почувствовав волевую, авторитетную руку товарища на своем загривке, завопил.

— Ладно, ладно! Я сам вылезу, чего тянуть-то?!

Когда все трое оказались на улице, "Бубен" выхватил из рук Генки телефон, а потом наклонился к дрожащей от страха Серафиме.

— Девушка, возьмите телефон и простите нас, пожалуйста! Мы кажется, серьезно Вас напугали. Вы теперь можете ехать. Ваша подруга ждет вас вон там, за углом.

Серафима, не веря своим ушам, машинально взяла у него телефон, и дрожащей рукой схватилась за ключи. Однако вставить их в замок зажигания ей никак не удавалось.

— Давайте я помогу. — Предложил ей "Бубен".

Однако Серафима недоверчиво отдернула свою руку, от его, протянутой для услуги руки.

— Хорошо, хорошо, вставляйте сами, только не волнуйтесь, Вам теперь нечего бояться.

Серафима и впрямь собралась с духом, после того как "Бубен" захлопнул дверцу и улыбнувшись, помахал ей рукой.

Она завела машину и тут же сорвалась с места, оставив позади себя, по меньшей мере, странную четверку молодых ребят. За углом ее действительно ждала Мария, расхаживая взад и вперед от волнения. Серафима притормозила.

— Быстро садись! — нервно крикнула она, приоткрыв дверцу, и подруга, не заставив себя ждать, тут же влетела в машину. Выбравшись из переулка, они не говоря друг другу ни слова, выехали на трассу и увеличили скорость. И только тут Серафима смогла заставить себя вздохнуть с облегчением. Она машинально направила машину к своему дому, совершенно забыв о Марии.

— Ты куда? — спросила у нее подруга. — А я-то?

— Слушай, Машка, я туда ни за что не вернусь! — и она достала телефон из кармана.

— На, позвони своей маме. Скажи, что поехала ночевать ко мне.

Мария не стала с ней спорить и позвонила, взамен получив от Галины Дмитриевны весьма весомый выговор за нашедшую дурь и блажь среди ночи.

После этого подруги с минуту помолчали, а потом Серафима спросила у Марии, чего такого она сказала "Бубну".

— Я? — удивилась та в свою очередь.

— Абсолютно ничего!

— Как ничего?

— Да так!

— Но ведь что-то же произошло!? Машка, ты шутишь со мной?

— Сим, я совершенно ничего ему не говорила, клянусь! Какие шутки, мне сейчас совсем не до них!

Серафима резко притормозила, направляя машину на обочину. И когда они остановились, недоуменно посмотрела на подругу.

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Нет! — ответила та, одарив Серафиму таким же недоуменным взглядом.

— Но ведь что-то же произошло?! Как иначе объяснить его поведение? Послушай, Машка, а мажет, он тебя знает?

— Да ты что! Я никогда не видела этого придурка!

— Точно?

— Абсолютно точно!

— А может, его кто-то напугал в тот момент, когда они гнались за тобой?

— Да, нет же! Я не встретила на своем пути ни одной живой души! — и Мария в подробностях рассказала Серафиме о том, как преследователи настигли ее и о том, как изменилось поведение "Бубна" после этой погони.

— Я сама удивилась не меньше чем ты, и вплоть до той самой минуты, пока не увидела тебя за рулем одну одинешеньку, не поверила в то, что все это не является большим подвохом со стороны этих молокососов!

— Мама дорогая! — воскликнула Серафима, и устало опустила голову на руль.

— Ну, тогда я вообще ничего не понимаю!

— Ладно, поехали! — посоветовала ей подруга, — может до нас потом что-нибудь дойдет, главное, что все обошлось!

Однако сколько девушки не анализировали события этого странного вечера на следующий день, до них так ничего и "не дошло", и вскоре, плюнув, Серафима попыталась и вовсе об этом забыть. Но именно с тех самых пор ее и стало посещать злополучное чувство преследования.

…… Самолет, между тем, заполнялся пассажирами, и вскоре к Серафиме подошли попутчики, занимающие соседние места под номером 27"Б" и 27"В". Ими оказались пожилая женщина и ее внучка, — девочка лет четырех. Серафима привстала с кресла, чтобы пропустить их на свои места и мило улыбнулась девчушке, без стеснения разглядывающей ее во все глаза.

Как только они разместились, малолетняя пассажирка тут же принялась удовлетворять свое любопытство.

— Бабуля, а почему эта тетя сидит вместе с нами?

Женщина улыбнулась.

— Анечка, тетя тоже летит в Ялту.

— К бабушке Вере?

Удивилась девочка.

— Нет! К бабушке Вере она не летит. — Вновь улыбнулась женщина и взглянула на Серафиму.

Серафима, растроганная непосредственностью девочки, тоже ответила женщине улыбкой.

— Я лечу к своей сестре, Анечка. Тебя, кажется, так зовут? — сообщила она девчушке.

— Да! — утвердительно кивнула ей любопытная малышка.

В этот момент в салоне появилась стюардесса, и все внимание девочки переключилось на нее.

Девушка с проницательными серыми глазами, которая встречала их на пороге лайнера, мило улыбнулась, и, поприветствовав, объявила о взлете, после чего попросила всех пристегнуть ремни.

Серафима откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. В полете обычно она предавалась воспоминаниям, и за этим занятием время ускоряло свой темп.

Вот и теперь ей сразу вспомнился позапрошлогодний роман, который и случился-то в Ялте, куда она летала довольно часто. Там, с мужем и племянником жила ее двоюродная сестра Ирина, которая предоставляла ей для отдыха одну из комнат в своем большом двухэтажном с мансардой доме, доставшимся им с мужем по наследству от его покойных родителей.

Тогда, в августе Серафима прилетела в Ялту, и у нее впереди было целых три недели отдыха перед занятиями. Папа, правда, предлагал ей поехать по путевке за границу, но Серафима так соскучилась по Ялте, — месту, к которому она приросла с самого раннего детства, отдыхая там постоянно, правда тогда еще не в доме мужа Ирины, а в небольшом домике ее мамы, — тети Вали, которая приходилась родной сестрой Анне Сергеевне. И к тому же, зимой на каникулах она уже летала на десять дней в Египет, да и по Ирине с племянником Серафима очень соскучилась.

Серафима тогда еще училась в МГУ, и это лето как раз было предшествующим последнему году обучения. Она встретила Богдана в первый же день на пляже.

Полна нетерпения, после пары часов общения с родными, она отправилась к морю. Время близилось к полудню, и к этому часу на пляже было полно народу. Пробравшись сквозь торчащие то тут, то там зонтики, навесы и лежанки с распластавшимися на них загорелыми телами, она, отыскав свободное местечко, небрежно бросила туда свои вещи. Потом, закрутила на затылке длинные русые волосы, и в предвкушении долгожданного блаженства, бросилась в воду. Когда она вернулась, и, расстелив на песке голубое махровое покрывало, с удовольствием на него улеглась, надвинув на лицо панаму, мимо нее сначала прошел какой-то мальчик, а вслед за ним мужчина. И вдруг возле самого уха Серафимы раздался треск. Она тут же сдвинула с глаз панаму и обнаружила, что треск раздается из — под ступни мужчины, которая в этот момент как раз и находилась возле самого ее уха.

— Ой! — воскликнул мужчина, — я, кажется, на что-то наступил.

И тут Серафиму осенило. — Уж не на мои ли очки он, "кажется" наступил! — Она приподнялась на локте, желая изо всех сил усомниться в своей догадке, и не увидеть раздавленными любимые солнечные очки. Мужчина, тем временем, тоже наклонился, и, встретившись взглядом с Серафимой, с любопытством приподнял брови. А потом, покопавшись рукой в песке, извлек оттуда ее очки, а вернее то, что от них осталось.

— Девушка, это Ваши очки?

Серафима горестно вздохнула.

— Это были мои очки, — сказала она, особо значимо выделив слово "были".

— Действительно были. — Подтвердил мужчина. — И что, они вам уже надоели?

— Надоели? — возмущенно переспросила его Серафима.

— Ну да, раз Вы решили положить их у меня на пути и заставили безжалостно раздавить. И теперь за эту услугу я попрошу у Вас компенсацию.

— Компенсацию? — возмутилась Серафима, не преминув обратить внимание на приятную внешность мужчины.

— Конечно! И причем, двойную. За раздавленные очки и моральный ущерб.

— Интересно! — возмутилась Серафима. — Уж кому требуется компенсация за все сразу, так это мне!

— Ничего подобного! — возразил мужчина. — Я испытал досаду от содеянного, а это, согласитесь, является немалым душевным потрясением!

Между тем, спутник мужчины, — мальчик, примерно восьми лет, взял его за руку и потащил за собой.

— Пошли, Богдан, — сказал он, и при этом возмущенно взглянул на Серафиму, которая так некстати появилась у них на пути.

А Серафима, в свою очередь, обратив внимание на то, что мальчик называет мужчину по имени, почему-то с радостью, совершено не объяснимой для постороннего человека, подумала, что он вовсе не его сын.

— А ты иди, Славик, иди! — сказал мужчина мальчику.

— Один?

— Ну да.

— А ты?

— А я приду попозже. Скажи бабушке, чтобы она пока для меня обед не разогревала, хорошо?

— Хорошо! — ответил мальчик, снова метнув на Серафиму возмущенный взгляд, и обиженно поджав губы, медленно побрел с пляжа.

— Он кто? — Спросила Серафима.

— Внук хозяйки, у которой я снимаю комнату. — Ответил Богдан, а потом представился Серафиме.

— Как Вы уже слышали, я Богдан, а Вы?

— Серафима. — Ответила она.

— О! — удивился он. — Мне еще не приходилось знакомиться ни с одной девушкой, носящей такое редкое имя.

— Да, это так. — Улыбнулась Серафима. — Имя у меня действительно редкое, да и у Вас, по моему, если уж не редкое, то неизбитое!

— Ну, так как насчет компенсации, Серафима?

Серафима понимала, что приглянулась ему, и он подбивает к ней клинья. Она прицельно окинула его взглядом с ног до головы, подумав, — почему бы и нет?

Молодой человек, примерно тридцати лет, был высок и красиво сложен. Темные волосы, карие глаза, прямой нос — это как раз то, что в большей степени соответствовало ее вкусу. Скулы, правда, были у него слегка широковаты, но высокий открытый лоб компенсировал этот едва заметный недостаток на его лице.

— Что ж, видно придется отвечать за нанесенный урон. — Сказала Серафима и развела руками, в знак того, что с этим нельзя не согласиться.

— Ну тогда, может, начнем с совместного купания? — обрадовался Богдан, и склонившись, взял ее за руку.

— И что же вы хотите компенсировать совместным купанием, услугу за раздавленные очки или моральный аспект своего "Я"?

— Думаю, второе. Потому как жара еще больше усиливает мой душевный дисбаланс.

— Ну….если вшей душе нужно немедленно остудиться, то придется заняться купанием в одиночку, ведь я только что из воды.

— Нет, нет! — запротестовал Богдан. — Думаю, душа еще немного подождет!

Он опустился на песок рядом с Серафимой.

Так начался их роман.

Богдан был геодезистом и находился в Ялте в двухмесячной командировке.

— Ничего себе, хорошая у тебя работа! — завидовала ему Серафима. — Два месяца в Ялте, да еще в самый разгар сезона.

— А как тебе моя перспективка на следующий сезон? — Три месяца в Ханты- Мансийском автономном округе!

— Н — да! — ухмыльнулась Серафима. — Перспективка на все сто! Интересно, какой будет твоя следующая пассия? Наверное, какая-нибудь молодая, страстная ханта!

Он засмеялся и нежно поцеловал ее в шею.

— Не знаю, сможет ли она оказаться более страстной, чем ты, но имени такого у нее точно не будет!

Серафима приподнялась с подушки и, облокотившись на локоть, заглянула ему в глаза.

— И ты сможешь меня забыть всего через год? — возмущенно воскликнула она.

— Забыть тебя?! — Богдан шутовски приложил руку к сердцу и отрицательно замотал головой.

— Ни за что! Я вообще никогда ничего не забываю.

— Правда?

— Правда!

— Значит, ты помнишь всех девиц, которым вскружил голову в разных концах нашей необъятной родины?

— Не всех, только самых самых!

— Ах, вот как!

— Угу! — и Богдан потянулся к ее губам.

Серафима нежно его обняла.

— Ну, что ж, придется мне постараться, чтобы быть не только самой, самой, а супер-самой!

Он замер на полпути к поцелую, — как это понимать?

— Я хочу остаться в твоей памяти на веки вечные!

Богдан был женат, и сообщил об этом Серафиме сразу после первой их интимной встречи.

— Наверное, для того, чтобы она не строила насчет него никаких серьезных планов. — Подумала Серафима. — Ну и правильно! Было бы гораздо хуже, если б он это утаил. — Она усмехнулась. — Похоже, у него уже были с этим проблемы. Наверное, какая-нибудь очередная "залетная птичка", приняв его блуд за серьезное ухаживание, решила, что может претендовать на него, а, разочаровавшись на этот счет, предъявила претензии.

Богдан никогда больше не заговаривал с ней о жене. Серафима, завистливого интереса ради, пыталась выведать у него хоть какие-нибудь подробности о супруге. Однако он, либо умело от этого увиливал, либо просто отмалчивался. Серафиму, конечно, остро волновал вопрос, — любит ли он свою жену? Но, увы, этого она так и не узнала!

Богдан страстно дарил ей свою временную любовь, вызывая и у нее ответные чувства, однако Серафима подспудно ощущала, что в Москве продолжение их романа не состоится. Горестное чувство, вызванное этим предчувствием и предстоящая близкая разлука с Богданом, заставляла Серафиму тяжело вздыхать по ночам, а после таких ночей с нетерпением нестись к нему на свидание и снова предаваться любви с еще большей страстью.

А он восхищался ее чувственными порывами, от которых испытывал немалое наслаждение.

— Ты сегодня была просто восхитительна! Я давно не испытывал ничего подобного! — с радостью сообщал он ей и благодарно целовал в щеку или плечо.

Серафима шутила. — Напитываюсь впрок, ведь нам скоро расставаться, — и при этом, тяжело вздыхала, пряча от него грустные глаза, всем сердцем желая услышать его признание в любви, а не восхищение ее сексуальностью.

— Ах, если б только он влюбился в меня так, как я в него! — мечтала Серафима! — Тогда бы…Тогда бы наши встречи непременно продолжились!

Она не чувствовала вины перед женой Богдана.

— Какая разница, — оправдывала себя Серафима. — Ведь я такая же женщина и вполне имею право на его любовь! У них нет детей, а в этом случае Богдан ничем жене и не обязан! И он вполне может расстаться с ней, чтобы уйти ко мне, если… Если только сможет меня полюбить! Но, увы! Мечты есть мечты! И двадцать дней, пролетевших в любовном угаре, вскоре помахали Серафиме на прощание джинсовой панамой Богдана, зажатой в его руке с площадки аэродрома. И это было последним, что видела Серафима, шагая к самолету, разлучившему их навсегда.

Ее чувства к Богдану оказались такими сильными, что после него она долго не могла ни с кем встречаться. Прошло полгода, прежде чем Серафима смогла пофлиртовать со своим однокурсником на дне рождения подруги и пригласить его на ночь к себе. После этого они встречались еще несколько раз, но Серафима оставалась к нему равнодушной, а потому ничего хорошего из этого не получилось. Затем у нее была еще одна короткая связь с парнем из боксерского клуба. Мария, решив развеять совсем закисшую подругу, откопала его где-то среди своих друзей-однокурсников и пригласила праздновать Новый Год. Но и эта связь Серафиме ничего хорошего не принесла. Богдан маячил в ее памяти вечным соблазном, отпугивая всех остальных, и она ничего не могла с этим поделать. Конечно, спустя время ее чувства к нему притупились, и в этом не последнюю роль сыграли преддипломные хлопоты, а также выбор предстоящей работы. Однако Серафима твердо знала, появись Богдан где-то на горизонте, и ей снова будет не обуздать своей любви. И даже сейчас, воспоминания о недавнем прошлом, навеянные полетом в Ялту, заставили ее разволноваться. Серафима тяжело вздохнула и открыла глаза.

Взлет завершился, и самолет, рассекая необъятные небесные просторы, плавно парил в вышине, с каждой минутой приближая своих пассажиров к конечному пункту путешествия. Серафима повернула голову и взглянула на Анечку. К ее великому удивлению, девочка спала.

— Я дала ей снотворное в дорогу. — Сообщила Серафиме бабушка девочки.

Серафима с пониманием кивнула женщине, и снова откинувшись на спинку сидения, прикрыла глаза.

И в тот же миг стройный силуэт Богдана, стоящего на пирсе и объятого мягким розовым предзакатным отблеском солнца, возник в ее памяти. И его улыбка, обращенная к ней, и озорной ветерок, теребящий его слегка выгоревшие темные волосы, и взмах руки, манящий ее к себе. — Ах! У нее захолонуло сердце!

Серафима снова тяжело вздохнула, пытаясь отогнать ностальгическое видение, и вздрогнула, услышав за своей спиной чей-то ответный, тяжелый вздох. Она резко повернула голову и уперлась взглядом в круглое, в таких же круглых очках лицо мужчины, с интересом уткнувшегося в журнал. Почувствовав внимание к своей персоне, мужчина нехотя оторвал глаза от чтива, и вопросительно посмотрел на Серафиму.

— Извините! — растерявшись, зачем-то сказала она, и снова отвернулась, услышав в ответ его ироническое — да, пожалуйста.

— Опять! — с раздражением подумала она. — Господи, как же мне это надоело!

Самолет совершил посадку, и через несколько минут Серафима оказалась на сером плацу аэродрома, с удовольствием вдохнув полной грудью первую порцию горячего южного воздуха. Выбравшись из толпы пассажиров, она принялась выискивать среди встречающих Ирину, и, увидев ее, помахала рукой.

— Ира! Я здесь! — крикнула Серафима, как только приблизилась к металлическим ограждениям, отделявшим встречаемых от встречавших.

— Серафима! — обрадовалась Ирина, и ее лицо озарилось улыбкой.

Встретившись, девушки обнялись.

— Пошли скорей! — поторопила сестру Ирина, и, повесив себе на плечо одну из ее сумок, взяла Серафиму за руку. — Володька вырвался с работы, чтобы встретить тебя на машине.

— О! Какая благодать! — обрадовалась Серафима, мысленно поблагодарив зятя за то, что он избавил ее от душной езды в автобусе.

Девушки, болтая на ходу, прошли через зал ожидания, чтобы напрямик выйти к автомобильной стоянке, где их поджидал Володя. И в тот момент, когда они уже открыли массивные стеклянные двери, на них налетел молодой человек.

— Ты, что, ненормальный?! — воскликнула Ирина, у которой от этого внезапного столкновения свалилась с плеча сумка.

Молодой человек, явно, и сам не ожидая такого пассажа, на минуту замер на месте, оценивая происходящее, и воззрился на девушек.

— Простите, я не хотел! — сказал он, и, оглянувшись назад, побежал дальше.

Серафима, встретившись с ним взглядом, не преминула отметить, что молодой человек был очень красив. Она бы даже сказала, что подобная красота была слишком яркой для мужчины: — каштановые вьющиеся волосы обрамляли точеный профиль его, слегка небритого широкоскулого лица, высокий лоб, прямой нос, чувственно очерченный красивый рот и большие голубые глаза под изогнутыми как у девушки широкими бровями.

— Какой красавец! — удивилась она, — ну, надо же! — такому только в рекламе сниматься.

— Черт бы его побрал! — выругалась Ирина, поднимая сумку. — Летит так, словно за ним гонятся!

— Наверное, на самолет опаздывает. — Высказала предположение Серафима.