Глава 1

Утро началось отвратительно. Первое, что сделал в этот день подполковник Фойзе — проспал. В последний раз такой конфуз с ним приключился лет этак десять-двенадцать назад. И тогда у него была уважительная причина. А в этот раз даже оправданий не нашлось. Ему ещё повезло, что на утро не было запланировано никаких неотложных дел.

Влетев… нет, влетать он себе давно уже не позволял — стремительно войдя в приёмную, Фойзе ответил на приветствие секретаря, попросил кофе и зашел в кабинет. Едва приняв чашку, он тут же украсил живописной горячей лужей стол и еле успел отскочить сам. Пока секретарь ликвидировал последствия стихийного бедствия, подполковник, сидя в кресле для посетителей, пытался привести в порядок мысли и сконцентрироваться.

Валентин Фойзе не был суеверным. Но начало дня его не радовало. А впереди был неприятный разговор с Берсеневым, Карповым и Смитом, что тоже не добавляло оптимизма.

Интересно, — мрачно подумал Фойзе, — что ещё может случиться? Разбирательства со взводными были назначены ещё вчера вечером, это не считается. А что-то третье должно произойти, всего две неприятности как-то незавершённо смотрятся даже на его несуеверный взгляд.

От мрачных прогнозов его отвлёк вызов личного мобильного телефона.

— Фойзе, слушаю! — отрывисто произнёс он, запоздало соображая, что знает этот сигнал.

— Здорово, Муха! — опередил это соображение знакомый жизнерадостный голос в наушнике.

— Кузя! — обрадовался подполковник. — Хорошо, что это ты!

— Я знаю, что я — это всегда хорошо, — самодовольно отозвался Виктор Кузьмин. — Не помешал?

— Ты всегда вовремя, — усмехнулся Фойзе. — Мне как раз нужно было разбавить утренние неполадки чем-нибудь оптимистичным.

— А я к тебе, Валька, по делу.

— По личному?

— По личному, да не по твоему. Давай, звони своему демону огненному. Скажи ему, у меня для него выгодное предложение по работе.

— Озеро твое перепахивать? — серьёзно спросил Фойзе.

— Кроме шуток, Валентин. Если вы разбрасываетесь ценными кадрами, грешно за вами их не подобрать.

— Куда берёшь-то? Ну, если не озеро?

— Начинай завидовать. В «Колизей».

— В гладиаторы? — не удержался Фойзе, хотя понял, о чём говорит Кузьмин. Понял и удивился.

Он хорошо знал об агентстве «Колизей», предоставляющем услуги профессиональных телохранителей. Лет пять назад это было самое известное агентство такого профиля в Содружестве, со своей подготовительной базой, со своей специальной школой и преподавателями. Владелец агентства, Федерико Лучиано, долгое время сам занимался подбором кадров. Он принимал бывших спецназовцев, полицейских, ребят после пары-тройки лет контрактной службы. Несколько лет назад Лучиано передал дела своим управляющим, поскольку, как говорил сам, устал.

— А какое отношение ты имеешь к «Колизею»? — поинтересовался Фойзе.

— Теперь — самое прямое. Лучиано нашёл меня вскоре после увольнения. Сказал приблизительно то же, что я тебе сейчас — вы выкидываете, мы помогаем им выжить. Сам Федерико совсем старик, ему тяжело управляться с делами, а управляющие со стороны чуть не загубили всё.

— Вы были знакомы? — удивился Фойзе второй раз за пять минут.

— Лучиано знает всех. Если ему кто-то нужен, он его находит, — усмехнулся в микрофон Кузьмин. — В общем, я выкупил агентство. В рассрочку. И сейчас мне нужен твой Феникс.

— В качестве одного из ваших дуболомов?

— Валя, Валя… — Фойзе словно увидел, как Кузьмин качает головой. — Ты недооцениваешь работу телохранителя. Это целое искусство. И Феникс мне бы очень пригодился. — Он помолчал и любовно добавил: — Мой новый центурион.

— Что ты хочешь на него повесить?

— Да почти всё.

Кузьмин деловито перечислял обязанности, которые он предлагал Павлу Лазареву на себя взять, Фойзе молча кивал головой. Когда словесный поток иссяк, он поинтересовался:

— Ну, это всё хорошо, а сам-то ты чем будешь заниматься при таком раскладе?

Кузьмин довольно рассмеялся.

— А я буду наблюдать и поначалу руководить. Из кресла. А там посмотрим. А вообще знаешь, я уже набегался. Пусть молодые вкалывают. Ну что, скажешь ему?

Подполковник подумал.

— «Колизей», насколько я понимаю, полностью легальная контора.

— Обижаешь, — надулся Кузьмин. — Отвечаю!

— Хорошо, спасибо. Я позвоню и дам ему твой номер, договаривайтесь сами.

— Отлично! Это тебе спасибо, Муха! Все, извини, дела срочные, до связи! — и Кузьмин отключил микрофон, как всегда, не дожидаясь ответа.

Фойзе взглянул на часы. До начала неприятного разговора со взводными оставалось пятнадцать минут. Время есть. Он набрал номер Феникса, сел за стол, вслушиваясь в мелодичный сигнал дозвона. Подождал минуту, другую… Ответа не было. Попробовал набрать ещё раз — тот же результат. Нет, в том, что человек не отвечает на вызов, нет ничего странного. Мало ли, чем он сейчас занят. Если только этот человек не Павел Лазарев. Он никогда не расставался с клипсой мобильника — даже на службе, когда ему вряд ли мог позвонить кто-то из внешнего мира, даже во время сна. Представить себе Феникса без средств связи, пусть и на гражданке, Фойзе не мог. Ещё пару раз набрав номер и не получив ответа, он решил попробовать дозвониться до Индиго. Ребята всегда были вместе, а уж после их совместного увольнения наверняка не расставались.

Телефон Индиго звонил явно в пустоту. На вызов не отвечали.

Фойзе недовольно поморщился, услышав голос секретаря в селекторе:

— Господин подполковник, командиры взводов в приёмной.

— Пусть войдут, — вздохнул он. — Майк, а ты соедини меня, пожалуйста, с кем-нибудь из них… — Фойзе назвал номера Феникса и Индиго. — Я не смог сам дозвониться, ты уж постарайся.

— Есть, — отозвался секретарь.

Двери открылись, и в кабинет зашли трое взводных. После обмена приветствиями Фойзе предложил всем присесть, но едва начал говорить, как его прервал голос секретаря:

— Господин подполковник, второй абонент на связи. Будете говорить?

Индиго. Что ж, тоже хорошо.

— Да, буду. Извините, — добавил он, обращаясь к капитанам, застывшим в гостевых креслах.

Фойзе не мог отложить этот разговор. Тревожные предчувствия необходимо было развеять.

— Гордеев, слушаю, — раздался в наушнике голос Индиго, такой хриплый и раздражённый, что если бы не фамилия, названная этим голосом, Фойзе усомнился бы, что туда попал.

— Здравствуй, Дмитрий.

— Кто это? — ещё более раздражённо отозвался тот.

— Фойзе.

— А… Здравствуйте. — Раздражение сменилось неожиданной усталостью.

— Как у вас дела, Дима?

— Отлично. Просто замечательно, — Дмитрий явно не хотел продолжать разговор, и в нём даже не проснулось обычное любопытство, словно ему было абсолютно неинтересно, зачем объявился бывший командир.

— Слушай, я никак не могу дозвониться до Лазарева, а он мне очень нужен. Не знаешь, почему он не отвечает, может, номер сменил?

Неожиданно в наушнике раздался хриплый злой смешок.

— Это потому, что на тот свет ещё связь не провели.

— Гордеев! — рявкнул Фойзе, так что капитаны чуть не подскочили на месте. — Прекрати свои дурацкие шутки!

— Да какие шутки, — снова устало ответил Индиго. — Простите, Валентин Александрович. Пашки больше нет. Он умер. Это правда. Простите, мне некогда, — последние слова он договорил совсем еле слышно, и связь прервалась.

Тишина в кабинете, казалось, звенела. Или это звенело в ушах у Фойзе. Поверить было невозможно, не поверить — тоже. Некоторое время он молчал, пытаясь справиться с той новостью, которая раздавила его, смешала все мысли, сдавила виски и сердце.

Кашлянул один из взводных, и подполковник вспомнил, что не один в кабинете. Надо что-то сказать… он же начинал говорить… только вот что… Ах, да.

— Капитан Карпов, лейтенант Берсенев, — сказал он и подумал, что его голос сейчас звучит точно так же, как голос Индиго — устало, равнодушно… мертво. — Донесите до ваших подчинённых, что инциденты, подобные вчерашнему, непозволительны и недостойны звания бойца спецназа ВКС. В следующий раз выговоров не будет, уволю сразу. К вам и вашим бойцам, капитан Смит, это тоже относится. — Он помолчал, глядя на вскочивших взводных. Подумал и закончил: — Всё, Берсенев, вы можете идти. Карпов, Смит, останьтесь.

Двери за лейтенантом закрылись.

Ти-Рекс и Балу стояли неподвижно, не сводя глаз с Фойзе. Тот знаком велел им вернуться в кресла, сел сам. Он не знал, как сказать, но понимал, что сказать должен. Они имеют право знать.

Вечером оба взводных сидели в каюте Ти-Рекса. В течение всего дня им некогда было ни задуматься, ни поговорить друг с другом, но пришёл вечер, и дела отступили до завтра. Сейчас они молча сидели — один привычно на полу, другой на кровати. Они не смотрели друг на друга и не знали, что сказать. Четверть часа назад Балу пришёл к Ти-Рексу без приглашения, и ему не пришлось нажимать кнопку вызова — тот даже не удосужился закрыть дверь, словно ждал его прихода.

— Я хочу сам поговорить с Индиго, — прервал молчание Ти-Рекс.

Балу медленно поднял голову.

— Да, наверное, нужно. Надо получить разрешение на звонок.

— Фойзе разрешил, я спрашивал его.

Балу хотел спросить, почему же Кир не позвонил раньше, но потом понял, что тот просто не решался в одиночку.

Им пришлось ждать несколько минут, пока Индиго, наконец, отозвался.

— Димка, это Кир, — без приветствий сказал Ти-Рекс. — Рассказывай.

Громкая связь донесла до обоих тяжёлое дыхание на том конце канала.

— Мне нечего рассказывать, — наконец проговорил Индиго.

Пустой, без единой эмоции голос, так непохожий на голос Димки-Индиго… только усталость.

— Дим, Фойзе нам сообщил. Мы тебя просим, расскажи, что случилось? — включился Балу.

— Мне действительно нечего рассказывать. Он погиб, нет его больше, — с трудом выговорил Индиго. Он вообще говорил странно, будто запинаясь, то растягивая, то проглатывая звуки.

Он помолчал и добавил:

— Ребята, не звоните мне больше. Пожалуйста.

Связь прервалась.

— Да он пьян, — вдруг сказал Балу. — Ты слышал? Он же под градусом, мало ли, что он может сказать.

Ти-Рекс поднял на него сумрачный взгляд.

— Если он и не трезв, как стекло, то всё равно вполне вменяем. И шутить такими вещами он никогда не стал бы, под каким угодно градусом. Это же Феникс. Ты понимаешь? Феникс для Индиго — это всё. Он не смог бы выдумать такое. Он говорил правду. А что пьян… Я бы на его месте вообще застрелился.

Если бы было под рукой оружие — застрелился бы.

Такие вечера были невыносимыми. А сегодня эти звонки… ещё месяц назад Дмитрий был бы рад поговорить и с Ти-Рексом с Балу, и с самим Фойзе, но сейчас он не мог даже просто слышать их голоса. И все как сговорились — Пашка, Пашка, да что случилось. Что случилось, что случилось… Ничего особенного. Просто он взял и убил своего друга. Только вот как про это сказать им, да и вообще кому-то?

Сегодня в клинику посетителей не пускали. К Рите он не ходил, и день был ещё более пустым, чем обычно, а вечер — ещё более мучительным. Он думал, что со временем станет легче. Ничего подобного. Прошло уже почти две недели, а становилось только тяжелее. И так теперь будет всегда.

Дмитрий никогда не задумывался о том, зачем он живёт. Однажды, когда зашёл разговор с Пашкой об этом, тот сказал, что искать смысл жизни вне себя — бесполезное и даже вредное занятие. Он говорил что-то ещё, но Дмитрий не стал вникать. А зря. Дурак, ведь больше никогда они не поговорят, и он так и не узнает, что хотел сказать Феникс. И никогда сам не скажет ему всё то важное, что не считал нужным говорить раньше.

Тогда Дмитрий забыл об этом разговоре. А сейчас всё чаще его вспоминал. Не прав ты, Паша. Внутри себя искать этот самый смысл ещё более бесполезно. Нет в нём, в Индиго, ничего, ради чего стоит жить. Пустота и только твоя смерть, Пашка. И всё. Но есть Рита. И вот ради неё жить нужно. Потому что если её сейчас бросить одну, то будет ещё хуже, чем когда он оставил её, уйдя в армию. Ей нужно помочь выбраться. А потом… А потом будет видно.

Все эти мысли не уводили от главного. От того, что мучило его все эти бесконечные дни после рокового выстрела. Как жить с тем, что он сделал? Как жить, если он теперь один? И никогда больше спокойный уверенный голос не скажет: «Всё будет нормально, Димка, справимся». Никогда больше не ляжет на плечо сильная тёплая ладонь, которая усмиряет ярость и гнев.

Чёрт побери, Пашка, если бы я тогда понял, если бы увидел, если бы почувствовал! Я бы заставил эту ящерицу выстрелить. Это я должен был умереть, я, не ты!

Он должен был сказать «Я сам, это моё, не надо, Пашка», и сам должен был сдохнуть в этих чёртовых джунглях. Эх, Ника, знала бы ты всё до конца!

Тот последний их с Павлом разговор… Если бы он не был так занят собственными переживаниями и немного надавил, Пашка рассказал бы ему. Рассказал бы, сейчас Дмитрий был в этом уверен. Они вместе что-нибудь придумали и обошли бы эту «Диану», и Пашка был бы жив, и Хан остался бы с носом.

И голос Хана: «Рассказывать или будешь дальше в своём клубе прохлаждаться?», и снова он: «Да, Дима, он тебя научил доводить дело до конца. Только вот до осознания последствий не научил доходить».

«Удобное кресло. Феникс его для гостей берёг, правильно делал…»

И его собственное: «…Работник «Дианы» или просто наблюдатель — неважно, но он знал».

Вербовщик. Он и к Пашке приходил. Сидел в том же самом кресле.

— Мать твою, Хан! — вырвалось у него.

Неожиданно все разбросанные паззлы общей картины встали на место. Дмитрий тупо смотрел на ковёр под ногами, не в силах пошевельнуться.

Да Хан просто свёл их на этой охоте.

Хан.

Вот и появился чёткий смысл в этой жизни. Нет, стреляться он сейчас не будет. И потом не будет. Но, в любом случае, сначала он найдёт его.

Дмитрий медленно поднялся на ноги, рука нашарила бутылку на столе. И вдруг, словно внутри распрямилась туго скрученная спираль-пружина, рука крепче сжала горлышко и с силой запустила тяжёлой бутылкой в стену. Удар, звон, пятно на светлой стене и его, Дмитрия, всё тот же хриплый, но уже полный силы и ярости голос:

— Тварь!

* * *

Как и год назад, у космопорта Нику встречал Аристов на своём неизменном белом аэрокаре. На этот раз он был почти такой, как раньше — приветливая улыбка, глаза весёлые.

— Привет, малышка, — сказал он, принимая её сумку. — Устала в полёте?

Ника молча кивнула, постаралась улыбнуться.

— Ты вовремя, ещё немного, и меня не застала бы, — продолжил Володя, усаживая её в салон. — Я через неделю на Землю лечу, и надолго, почти на месяц. Сначала конференция, потом меня просили прочесть пару лекций.

Ника слушала его негромкую речь, не особенно в неё вникая, и думала о том, что время лечит. Прошёл год, как не стало Инги. А Володя снова улыбается. Может, и она научится через год улыбаться?

Отец встретил её в саду.

Ника, оставив сумку у аэрокара, быстро подошла к нему, обняла, и они долго стояли на дорожке, пока их не окликнул глубокий, знакомый Нике до боли в сердце голос:

— Ну, Андрей, ты бы выпустил дочку. Она же только приехала, дай ей хоть в дом пройти.

Орест подошёл ближе.

— Здравствуй, девочка, — сказал он.

Ника отстранилась от отца и тут же была заключена в другие объятия. Орест. От него, как всегда, пахло дорогим табаком и кремом после бритья. От этого родного знакомого запаха защипало в носу и на глаза навернулись слёзы. Орест будто почувствовал это — прижал ещё крепче, его губы мягко коснулись её макушки.

— Всё нормально, — произнесла Ника охрипшим голосом и, оторвавшись от него, прошла в дом.

Карина пришла тем же вечером, после работы. Ника встретила её в холле, они вместе поднялись наверх, в комнаты. Карина держалась на удивление сдержанно, старалась не смотреть по сторонам и расслабилась только в комнате Ники, когда они закрыли двери. На молчаливый вопросительный взгляд неопределённо пожала плечами и криво усмехнулась.

— Не хотелось бы сейчас с начальством пересечься. Я в «Артемиде» работаю, помнишь?

Ника поняла.

Карина принесла с собой вино.

— Моё любимое, — сообщила она, доставая из сумки фигуристую бутылку. — За встречу.

Ника кивнула, достала два бокала. Карина некоторое время наблюдала за ней молча, а потом решительно взяла за руку и усадила на диванчик.

— А теперь рассказывай, — скомандовала она. — Это из-за парня, да?

Ника грустно усмехнулась.

— Из-за парня… — эхом отозвалась она.

— Никогда не видела, чтоб ты из-за мужиков так переживала. Наверно что-то феноменальное было! — фыркнула Карина.

Ника отвернулась, внимательно изучая вид из окна.

— Там очень интересно, — понимающе сказала за спиной подруга.

Может быть. Ника не видела. Она видела совсем другое. Она снова и снова вспоминала тот самый первый раз. Феноменальное, да.

— Было, — жёстко ответила она на последний вопрос и подумала, что плакать сейчас не будет.

— Так, подруга. Я наливаю, — решительно сказала Карина, откупоривая бутылку. — Тебе определенно надо выпить.

Ника взяла бокал.

— Ну, за нашу встречу, Ника, и чтобы никакие мужики не были нам помехой, даже феноменальные, — громко провозгласила подруга.

— Нет.

— Что — нет? — непонимающе спросила Карина.

— За моего парня, — чуть громче сказала Ника и быстро выпила вино.

— Нет, ну, я согласна и за него, — окончательно растерялась подруга. — Только зачем же так вот, не чокаясь? Это же за покойников…

Ника осторожно поставила пустой бокал на стол, закрыла лицо руками и разрыдалась, впервые после того страшного дня.

Пустая бутылка стояла на столе. Девушки молча сидели рядышком, Ника положила голову на плечо подруги, а та тихонько гладила её по руке.

— Ты так и не сказала, как его зовут… Звали, — Карина запнулась. Только что в рассказе был живой замечательный парень, которого так крепко успела полюбить Ника. Говорить о нём в прошедшем времени не хотелось.

— Феникс. Его зовут Феникс, — отрешённо сказала Ника и выпрямилась.

Карина тоскливо посмотрела в сторону пустой бутылки на столе, которую они так и не удосужились убрать. Нике тоже стало жаль, что вино кончилось. Ей не мешало бы отключиться от этих переживаний. Она выговорилась, выплакалась, теперь ещё вспоминать перестать, и всё было бы хорошо. Хотя, что теперь может быть хорошего…

Внезапно раздался звук, который Ника слышала только два раза в жизни: когда умерла мама Карины и когда Ника сказала, что улетает на Землю.

— Рина? — тревожно окликнула она.

Все печали отодвинулись на второй план. Что могло случиться?

— Да что с тобой?!

Та сидела, закрыв лицо ладонями, но не нужно было смотреть ей в глаза, чтобы понять, что она действительно плачет, навзрыд, взахлёб. Ника слегка опешила. Она знала, что Карина ей посочувствует, но чтобы настолько! Она придвинулась поближе к подруге и осторожно коснулась её плеча. Карина словно ждала этого — прижалась к Нике, и, не отводя ладоней от лица, плакала уже в голос.

Они легли поздно. У Ники не было сил выспрашивать подругу о её беде, а сама Карина, успокоившись, качала головой — у неё-то всё нормально. Просто не сдержалась. Ника не стала уточнять — от чего. Услышать «тебя жалко» ей почему-то очень не хотелось. Не надо её жалеть.

* * *

— Удав! Сколько ждать можно, мать твою? Тебе персональное приглашение нужно?

Балу поморщился. От криков нового взводного закладывало уши. Нет, Берсенев неплохой офицер, и лично против него Балу ничего не имел. Однако как «предводитель стаи» это был далеко не Феникс. «Волки» так и не приняли нового командира. Формально обошлось без бунтов и повального увольнения всего личного состава одновременно, но взвод был уже не тот. Причём в буквальном смысле. Не одновременно, но в течение полугода половина ребят, и пришедших в своё время с Фениксом, и тех, кто служил ещё под командованием Скифа, положили на стол Фойзе рапорты об увольнении. Недавно, также воспользовавшись окончанием срока контракта, как и Дэн, и Аякс, ушёл Шторм. Он тоже не смог или не захотел приспособиться к замене.

Фойзе никого не останавливал. Казалось, ему самому сейчас всё равно. Или наоборот — ему слишком не всё равно, и он хорошо понимает уходящих. Те, кого приняли на их места, были хорошие ребята. Но им не повезло прийти в смутное время перемен.

Тогда, четыре с половиной года назад, когда погибли Скиф и его пятнадцать ребят, всё сложилось иначе. Никому в голову не пришло увольняться, не было никаких недовольств. И дело не только в том, что на место Скифа пришёл не кто-то, а Феникс. Конечно, его тоже приняли насторожённо, ребята не сразу стали ему доверять, и это нормально. Просто Скиф не ушёл и не был уволен. Он выполнял свою работу и погиб во время боевого задания. Это было ужасно, это была потеря — и, в то же время, это было в порядке вещей. Рабочий момент. Феникс прибыл в коллектив, сплоченный общей бедой, как новый командир, призванный занять место погибшего.

А сейчас… Берсенев пришёл, как штрейкбрехер. Он не виноват, что его назначили на место человека, который не должен был уйти. Он не виноват, что Феникс попал в эту мясорубку под названием «служебное расследование». Он не виноват, что Феникса так любили и уважали. Но Берсенев пришёл на его место. И, что оказалось ему в минус, — он не был личностью, способной заменить Феникса, как тот в своё время заменил Скифа. Всё это в сумме не оставляло надежд на то, что Берсенев сможет командовать «волками».

Балу со своим взводом закончил тренировки на полигоне «Киплинга», и они покинули смоделированные снежные скалы. Отправив бойцов отдыхать перед занятиями по стрельбе, Балу вернулся в свой кабинет. Нужно было закончить некоторые дела с документами.

Он сел за стол, включил монитор, открыл первый файл и некоторое время молча смотрел на всплывшую перед глазами таблицу.

«Волки» за эти полгода стремительно теряли приобретённый за долгое время статус передового взвода «Киплинга». Сейчас это место всё увереннее занимали «динозавры». Само по себе это не страшно, если бы не угроза, что первый взвод скатится ещё ниже. Уход Шторма не был катастрофой. Но Шторм был одним из последних, кто составлял когда-то ядро «волков». Оставался ещё Кельт. Он по-прежнему был отличным бойцом, но так и не ожил после гибели друзей. Да и что мог один Кельт!

Эх, был бы тут Феникс, — мелькнуло в голове Балу, но он сам себя оборвал. Не быть больше Фениксу. Вообще — не быть.

Балу в который раз задал вопрос в никуда, на который не существовало ответа. Как же так? Всю сознательную жизнь готовить себя к этой службе, почти пять лет отслужить в ВКС, стать в двадцать четыре года капитаном, получать самые сложные задания, столько раз бывать на волоске от смерти — и как заговорённый, всегда возвращался. А тут, ни с того, ни с сего… Да и вообще — парню двадцати шести не исполнилось!

Мысли о мировой несправедливости прервал сигнал вызова. Личный мобильный. Да, когда они стояли на базе, к ним пропускали звонки родных и друзей.

— Смит, слушаю.

— Тони… Это ты, да? Ой…

— Юля? — он ушам не поверил.

Жена брата никогда не звонила сама. Виделись они редко, перезванивались, конечно, чаще, но звонил обычно сам Балу.

— Ой, Тони… — кажется, она растеряла все слова, кроме его имени.

Он никак не мог сообразить, что сказать, но девушка вдруг разрыдалась, и придумывать слова стало незачем.

— Да что случилось, Юленька?

Балу всерьёз встревожился. Юлька всегда была весёлой, жизнерадостной девушкой, очень хорошо вписываясь в их семью. Плакала она, на памяти Балу, всего один раз — когда Фрэнк попал в больницу с серьёзным отравлением.

— Юля, если ты не перестанешь плакать, я ничем не смогу тебе помочь! — Балу сам начал нервничать. Почему-то пересохло во рту. Что там могло произойти?!

— Ой, Тони, — наконец выговорила она. — Фрэнки пропал…

Ти-Рекс пришёл к нему сразу после окончания стрельб. Сейчас он сидел на стуле у стола, а Балу нервно шагал по маленькой каюте, не в состоянии успокоиться. Да и как тут успокоишься.

— Тони, а теперь давай попробуем сначала. Только без нервов. Объясни ещё раз.

Спокойный голос Ти-Рекса выводил из себя.

— Кир, что сложного?

— Ну, пока ты орёшь, как раненый медведь, я вообще ничего не понимаю. Что точно сказала Юля?

Балу шумно вздохнул и постарался снизить громкость и скорость своих слов.

— Фрэнк влез в какую-то авантюру и задолжал кому-то огромную сумму. А потом и вовсе… — голос опасно дрогнул и Балу замолчал.

— Так, — кивнул Ти-Рекс. — Фрэнк связался с какими-то уродами и залез в долги. Наркота?

— Да ты что?! — вспыхнул Балу и тут же сник, сел на кровать. — Нет. Юля говорит, что он хотел открыть клинику, только сам, без помощи отца. Назанимал денег…

Ти-Рекс покачал головой. Ему была понятна позиция «я сам», но только не в случае Фрэнка Смита. Тот пошёл в медицинский и стал врачом, как и их отец. Балу рассказывал, что Фрэнк немного тяготился известным в медицинских кругах именем своего отца, и, конечно, ему хотелось перестать быть просто сыном и стать уважаемым профи самому по себе. Каким стал Балу. Уехал далеко, добился всего сам. Но у Тони и Фрэнка была такая замечательная семья, такие любящие родители, что поведение обоих братьев оставалось за рамками понимания Ти-Рекса.

— Да, — буркнул Балу. — Влетел по-крупному. Юлька прикрывает его по всём фронтам. Если родители узнают… Но сколько она ещё сможет врать? Сама еле держится.

Ти-Рекс усмехнулся. Родители, самая страшная проблема. А что там с кредиторами? Он хотел спросить, но Балу опередил его.

— И опять Каджеро, чтоб её, — тихо пробормотал он.

Ти-Рекс резко поднял голову.

— Что?

— Да снова эта дьяволова планета. Юля сказала, он собирался ехать именно туда. Сказал, вернётся через неделю и решит все проблемы с долгами. Типа, заключил выгодное пари, и для этого нужно сгонять на Каджеро. Просил никому не говорить.

— И что?

— И ничего. Через неделю её вызвали в банк и передали банковскою карточку с нехилой такой суммой на ней. Почти двести тысяч евро, Кир…

— Ни хрена себе, сюрприз.

— Она видела бланк открытия счёта, там стояла подпись Фрэнка. Юлька даже связалась с теми людьми, у кого он бабки занял, за детей боялась. Ей сказали, что долг полностью оплачен. А там было не пять евро, и ведь ещё осталось сколько…

— То есть, Фрэнк всё-таки вернул деньги. Значит, был в Москве?

— В том-то и дело что нет, там тоже был простой банковский перевод.

— Получается…

— Либо он на Каджеро, либо… Что делать, а? — Балу почувствовал, как его охватывает отчаяние.

— Лететь на Каджеро, я полагаю. Там он или нет, начинать надо оттуда, в любом случае.

Балу прикрыл глаза. Эх, Фрэнк, что же ты наделал!

— Я лечу туда, — решительно сказал он, поднимаясь на ноги.

— Конечно. Непременно, — Ти-Рекс силой усадил друга обратно. — Только не ты, а мы. Это первое. А второе — сначала надо поговорить со Стариком.

— Это ещё зачем? — снова повысил голос Балу.

— А, ты собрался в казаки-разбойники поиграть самостоятельно? — прищурился Ти-Рекс. — В самоволку? Ну-ну. Интересно, как далеко ты улетишь и что сам сможешь сделать вот так, нахрапом.

— Ага, а ты всерьёз уверен, что Фойзе тебя отпустит, пирожков в дорогу даст и платочком помашет вслед?

— Насчёт пирожков не знаю, врать не буду, а вот помочь он может. И ещё — мы на базе застряли минимум на три недели. Профилактика, тестовые испытания. Понимаешь?

— Нет, — мрачно буркнул Балу.

— Зато я понимаю. И, надеюсь, Старик тоже поймет. Пошли.

Подполковник мрачно изучал своих офицеров. Один спокоен, как ледяной истукан, смотрит в упор, ни единой эмоции на лице, второй напоминает хамелеона, меняя цвета от багрово-красного до мертвенно-белого. Фойзе вздохнул и поинтересовался:

— В сыщиков решили поиграть?

Балу бросил уничижающий взгляд на Ти-Рекса, но тот и бровью не повёл.

— Ты, Карпов, будешь выступать за Холмса, судя по каменной физиономии, а Смит будет Ватсона изображать? — продолжил мысль Фойзе.

Ти-Рекс спокойно сказал:

— Господин подполковник, я только что всё изложил. На Каджеро просто так не попадёшь, это частные владения. А выступать в роли военных, даже сославшись на другие войска, даже в отпуске, не хотелось бы.

Фойзе слушал, не меняя мрачного выражения лица. Ситуация сложная. По-хорошему, он должен настоять на обращении в полицию и никуда не выпускать этих доморощенных холмсов.

— Мы всего лишь хотим найти брата Тони. Его или его следы. Всё, о чём мы просим — дайте нам отпуск! Мы оба по два года в отпуске не были, если вспомнить. И сейчас такое удобное время.

— Стоп! — остановил его Фойзе. — Я вас понял. Сейчас отбой. Идите, а завтра с утра жду вас обоих у себя. Я подумаю, что можно сделать.

Он выгнал взводных не только потому, что ему нужно было собраться с мыслями. Он уже решил, что отпуск ребятам даст. Но не мог же он отпустить их просто так, без поддержки, пусть они хоть трижды умницы и настоящие профи. Если на Каджеро действительно что-то нечисто, их обязательно нужно подстраховать — а вдруг они в самый улей лезут? Ревнёв казался хорошим мужиком, но подполковник едва его знал, как говорится — пуда соли не съел. Ревнёв бизнесмен, Каджеро принадлежит ему, и, может быть, он сам замешан в чём-то нелегальном. Нет, тут надо по-другому. И Фойзе уже знал, кто поможет ребятам, подстрахует их легендой и поможет в поисках.

— Аристов, слушаю вас, — раздался в наушнике знакомый голос.

Взводные шли от лифта к жилым отсекам.

— Ну, что? Получил пирожков?

Балу был не просто сердит. Он был откровенно зол. Его раздражала спокойная улыбка Ти-Рекса.

— Тони, вот увидишь — пирожки будут завтра.

— Завтра он пошлёт нас и скажет, что передал дело в полицию!

Ти-Рекс покачал головой.

— Я лично иду спать и тебе советую выспаться. Завтра поговорим. Если Фойзе не отпустит нас, я обещаю сделать подкоп и сбежать вместе с тобой на Каджеро.

Он хлопнул Балу по плечу и быстро ушёл в сторону своей каюты. Балу издал невнятный звук, мало похожий на пожелание «спокойной ночи», и отправился спать. Как бы то ни было, друг был прав. Выспаться стоило в любом случае.

— Ваш отпуск начинается с завтрашнего дня, — заявил им Фойзе, едва они утром переступили порог его кабинета. — А сейчас присядьте, я кое-что расскажу.

С Владимиром Аристовым, руководителем Медико-Биологического научного центра Каджеро, Валентин Фойзе поддерживал связь с тех пор, как тот проявил живое участие в судьбе Феникса, пытался помочь оправдать его в том деле с захватом. Фойзе и Аристов, конечно, не стали друзьями, но раз в месяц то один, то другой совершали «контрольные звонки». О чём разговаривали — Фойзе сейчас не воспроизвёл бы. Он сам был ограничен в возможности говорить о своей работе, Аристов тоже не мог много рассказать, и, тем не менее, разговоры получались интересными и не самыми короткими.

Вчера вечером Аристов выслушал подполковника, который коротко изложил проблему, не углубляясь в подробности и уточнение деталей, и не отказался помочь. Он предложил провести ребят как своих старых знакомых с Земли. Как раз обстоятельства позволяли. Аристов предложил легенду: они — учёные, исследующие аллергическую реакцию, вызванную меларином, каджерианским цветком, собратом земной крапивы. Только местный цветок ядовит, и вслед за волдырями на коже появляются такие же и на слизистых оболочках, развиваются отёки, человек начинает задыхаться и умирает, если вовремя не ввести антигистамин.

Цветок не так давно появился в окрестностях жилых поселков, и лаборатории Каджеро уже начали изучать это явление, но помощь с Земли никого бы не удивила.

— Пусть это будут Энтони Вельд и Кирилл Крымов, почему бы и нет, — сказал Аристов.

— Конечно, легенда не выдержит доскональной проверки, — серьёзно сказал Фойзе взводным. — Но выпускать вас, как спецназовцев в отпуске вообще нельзя — это не позволяет уже наша специфика. Володя сказал, что вы сможете спокойно поговорить с сотрудниками туристической фирмы на Каджеро, а также с людьми, которые занимаются там кадровыми вопросами. Сможете прикрыться этими самыми смертями от аллергии. Как раз и Володе поможете.

Ти-Рекс кивнул.

— А мог он там на работу устроиться, теоретически? — задумчиво спросил Балу, словно не слыша последних слов командира.

— Мог. Каджеро всегда ищет людей определенного профиля. Егерей, например, — вздохнул Фойзе.

— Какой из него егерь… Да к тому же, этим парням столько не платят.

— Вот это всё нам и предстоит узнать. — Ти-Рекс выпрямился в кресле.

— Жить, кстати, будете в доме Ревнёва. — добавил Фойзе.

— Того самого? — не удержался Ти-Рекс.

— Да. Аристов сам сейчас живёт у него, после того захвата они решили держаться вместе. Так, а теперь марш к своим сержантам проводить инструктаж на время вашего отсутствия!

За взводными закрылась дверь. Фойзе посидел спокойно на месте и вдруг с силой хлопнул ладонью по столу. Чёртова Каджеро, с тебя всё и началось! Теперь он отпускал туда ещё двоих и, говоря по совести, под ложечкой сосало ощутимо.

* * *

Каждый раз перед тем, как навестить Риту, Дмитрию приходилось сутки приводить себя в нормальное состояние. Он помнил, какое у неё чуткое обоняние — запах спиртного она почувствует сразу. Возможно, она не скажет ему ничего, но ей будет неприятно. А ему не хотелось доставлять дополнительные неприятности. Он хотел, чтобы его проблемы теперь касались её как можно меньше. Сейчас, когда у него ничего и никого не осталось в жизни, кроме этой девушки, он испытывал незнакомое до сих пор желание оберегать её от любых ударов, пусть и самых незначительных. Никогда и ни о ком он не думал так, никогда и ни над кем не дрожал так сильно. Они с Ритой всегда, насколько могли, заботились друг о друге, но это не становилось для них идефиксом. Потому что в жизни было ещё много всего, о чём стоило думать и на что обращать внимание. Сейчас же вся его жизнь сосредоточилась в этих испуганных глазах загнанного зверька, которые оттаивали только при виде него.

Поэтому он не мог прийти к ней небритым или в несвежей рубашке, или не улыбаясь, или с запахом вчерашнего пива. Она больше никогда не должна хмуриться.

Накануне очередного посещения клиники Дмитрий не открывал холодильник, где его дожидались три банки холодного пива. Он даже не думал о них. Он думал о том, что вчера купил Ритке браслет — вроде того, какой у неё был раньше, почти единственное, что она унесла из своих вещей, уходя от родителей. Браслет потерялся ещё до его возвращения из армии. Она жаловалась им с Пашкой в их короткий отпуск. Пашка… Так, не в ту сторону думаешь, Индиго. Завтра ты идёшь к Рите.

Забудь о нём. Его больше нет.

На улице начался дождь. Из редких крупных капель он быстро превратился в ливень. Ливень. Как там.

Дмитрий уснул под шум льющейся за окном воды и, уже проваливаясь, знал, что там, за стеклом, на него в упор смотрят синие глаза. И они не отпустят его всю эту ночь.

Снова дождь.

Свет давно погашен, в соседней комнате спит соседка — Рита никак не могла запомнить, как её зовут. В коридоре тоже полумрак. При желании можно нажать кнопку у изголовья кровати, и придёт белокурая Росина, сегодня она дежурит. С Росинкой можно поговорить и послушать новости — она всегда готова поддержать разговор, даже ночью. Только вот не хочется сейчас никого слышать. Только дождь. Рита дохнула на холодное стекло и на затуманившейся поверхности пальцем быстро нарисовала сердечко. Через несколько секунд испарина на прозрачной глади начала высыхать, и сердечко словно растворилось в льющейся снаружи по стеклу воде.

Росина сегодня днём сказала, что её дела идут на поправку. Если всё будет нормально, то выписка не за горами. Она выйдет из этой уже привычной и спокойной клиники, от заботливых врачей. Куда она пойдёт отсюда, что ей теперь делать, чем заниматься?

Дима сказал, что никто из тех, кто чуть не поломал её жизнь, больше не появятся на горизонте. Возможно. Она сейчас никому не верила. Но Дима сказал, что они с Пашей сделали всё, как надо, и теперь она свободна. Имя Павла звучало для неё магическим заклинанием. Если он защитил её, значит, ей и правда ничто не угрожает. Она свободна. Только что теперь делать с этой свободой? Отсюда есть три пути.

Рита вздохнула. Стекло снова запотело от её дыхания, и она лёгким движением пальцев начертила веер из трёх веточек. Уйти отсюда и утопиться. Хороший путь. Обнадёживающий. Ещё пару месяцев назад она так бы и сделала, получив свободу. Но сейчас она не имела права так поступить. Ребята с таким трудом вытащили её. Она зажмурилась. Паша погиб. Рита не была виновна непосредственно в его смерти, но он погиб, чтобы жила она, и теперь нельзя его подвести. Она будет жить. Значит, пути всего два.

Ее ждёт Димка.

Он приходит раз в неделю. Иногда два раза, если позволяет работа. Он приносит ей цветы, фрукты, хотя в этом нет необходимости, иногда какие-нибудь новые записи из той музыки, что так нравилась ей раньше. Рита всегда благодарила, даже улыбалась, и складывала кристаллы с записями в самый дальний угол шкафчика — она давно не могла слышать музыку. Никакую. Но сказать об этом Димке почему-то не решалась. Боялась, что это огорчит его, он опять начнет волноваться, как в первые дни. А ей совсем не хотелось снова его волновать. Ему и так сейчас трудно.

Он всегда улыбается, когда приходит. Он такой светлый, сияющий, такой родной и такой… да, и такой желанный, даже сейчас, когда ей противны любые мысли о сексе. Но при всём этом она видит в его глазах ту же безысходность, что и в глазах собственного отражения. Ему так одиноко… Ника улетела. Рита однажды говорила с ней по голографической связи. Ника звонила узнать, как у неё дела. Она улыбалась, она говорила, что всё будет хорошо, спрашивала, как здоровье, приходили ли родители. И только когда Рита заикнулась о Димке, Ника помрачнела и довольно быстро простилась. Нике неприятно вспоминать о нём. Потому что он жив, а Паша — нет.

Димка сейчас совсем один. И Рита понимала ясно, что он так и будет один, пока она с ним. Он не смотрит на других девушек, она знала, что не смотрит, не спрашивая. Он ждёт, что вот-вот она выйдет из клиники, и они снова будут вместе. Рита зажмурилась. Но он всегда будет один. А будет думать, что вместе с ней.

Это невозможно объяснить словами. Он никогда не поймёт этого. Она будет улыбаться ему, встречая с работы, она будет ложиться с ним в постель, она будет играть страсть — она ещё не забыла, как это делается. Она, возможно, родит ему ребёнка. Врачи говорят, что она может иметь здоровых детей. Она будет ходить с ним в клубы, в кино, если он захочет. Но она всегда будет помнить, что врёт ему. И он будет это чувствовать. Что она врёт.

Она больше не умеет улыбаться. И любимые Димкой ямочки исчезли не от того, что она похудела. Нет, Рита просто разучилась смеяться. Она больше не помнит, что такое любовь. Если вообще когда-то это знала. Она будет обнимать его в постели и всё время со страхом ждать, что это окажется не он. Она будет бояться каждого его приближения к ней. Потому что некоторые рефлексы вырабатываются очень быстро и не исчезают никогда. Условный рефлекс.

Рита открыла глаза и уставилась в дождь. Один дьявол знает, как ненавидела она того, кто убивал её любовь. Кто надрессировал её, как собачку: Диму — бойся. Она умом понимала, что тот, кто приходит к ней в кошмарах и её Димка — это совершенно разные люди. И днём, при солнечном свете, она видела разницу. Но когда однажды он задержался в её палате чуть дольше — та же Росинка позволила им посидеть до вечера, — когда он попытался обнять её чуть более горячо, чем при встречах и расставаниях в холле, когда его губы коснулись её… она еле сдержалась, чтобы не закричать.

Он тогда всё понял и быстро отстранился. Он всегда чувствовал её, как себя, его нельзя было обмануть. И Рита видела, как больно его это ударило. Господи, неужели он заслужил, чтобы она била его таким отвращением ежедневно?

Рита почувствовала, как поднимаются слёзы.

Как поступить, кто подскажет? Принять помощь человека, который и так столько отдал ей, воспользоваться тем, что он ещё на что-то надеется, пытаться обмануть его и себя, каждый день играя любовь? Но его нельзя обмануть, в чём угодно, только не в этом. Рассказать ему всё? Чтобы каждый день встречать его испытующий взгляд — ну как, ты всё ещё не…? Или чтобы он постоянно выматывал себя тщетными попытками вернуть её к нормальной жизни, как он пытается делать это сейчас?

Или… или отказаться от всего этого? Отказаться от единственного, ради кого стоило жить, ради кого можно было попытаться вернуться? Отвернуться и уйти. Оборвать всё разом. Да, это жестоко и это чёрная неблагодарность. Но она ведь уже показала себя неблагодарной свиньёй, когда вместо того, чтобы просто дождаться своего парня, пустилась во все тяжкие, буквально пошла по рукам ради нескольких минут волшебного дурмана, за который потом расплачивались ребята. Она стала причиной всего того, что случилось. Она никогда от этого не отмоется. Если будет ещё одним пятном больше, тем лучше — таких, как она, не хочется возвращать.

Столько боли и несчастий, сколько она принесла Нике и Димке, она никогда не сможет искупить. А Пашина смерть всегда будет висеть на ней, как камень на утопленнике.

Итак, выбор. Две дороги, два пути. Уйти или остаться? Снова сесть на шею человеку, который и так простил ей больше, чем можно. Снова мучить его ужасным отношением, оттого ещё более ужасным, что она никак не сможет его изменить. Или уйти, освободить его для нормальной жизни? И может быть, когда-нибудь, если она выживет, попробовать вернуться, но уже нормальным человеком, а не психованной бывшей наркоманкой, не отмытой до конца от чужих грязных рук.

Дождь лил стеной, гипнотизируя и вводя её в почти транс.

Уйти или остаться? Ежедневно убивать его или попытаться выжить самой? Рита мучительно пыталась уловить ответ в шуме падающей с неба воды. Опять ждала помощи извне. А ответа всё не было…

Утром она встретила Дмитрия даже не в холле, а в саду, на дорожке, ведущей от ворот. Улыбнулась одними губами и позволила поцеловать себя в щёку. Она всё решила для себя этой ночью. Она приняла решение сама, за себя и за него. Теперь главное было не сорваться, не испортить ничего, суметь сказать так, чтобы он понял, чтобы не спорил, чтобы… И тут он чуть не сломал всю её решимость.

— Глаза закрой, — велел Дмитрий, и в его голосе она с болью услышала прежние, забытые уже нотки безбашенного веселья.

Рита послушно закрыла глаза, хотя чувствовала, что этого не надо делать, это не нужно, лишнее уже. Лёгкое движение, что-то тёплое на руке.

— Открывай!

Золотистый изящный браслет, почти точная копия того самого, её талисмана из далекого прошлого, охватил бледное запястье.

— Я подумал, что в новой жизни тебе понадобится новый талисман, — тихо сказал Дмитрий.

Ей понадобилось несколько минут и крепко зажмуренные глаза, чтобы снова собрать свою волю. Дмитрий даже испугался.

— Тебе плохо? Ну-ка, присядь.

Он силой усадил её на ближайшую лавочку, и только там она открыла глаза.

— Нет, мне не плохо, — сказала она, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Но разве его можно обмануть…

— Рит, я же вижу, с тобой что-то не так. Давай я врача позову.

— Не надо.

Она уже справилась с собой. Пора начинать, иначе она позволит себя уговорить. Рита решительным движением сняла браслет, уже уютно-привычный, как будто она носила его всю жизнь.

— Дима, большое тебе спасибо. Но я не могу его взять.

Она так же решительно вложила украшение в его полураскрытую ладонь, с трудом заставив себя разжать пальцы и выпустить тёплый, словно живой, металл. Опережая его вопрос, заговорила, стараясь быть спокойной и убедительной, даже резковатой. Чтобы у него пропало желание возражать.

— Дим, я не могу принять от тебя этот подарок. Я и так слишком много у тебя приняла подарков. Моё лечение, этот долг, эта самая новая жизнь… Я не могу больше пользоваться твоей добротой за просто так. Сильно подозреваю, что если я заговорю о том, что я заработаю и верну тебе то, что должна, ты справедливо мне не поверишь. Я никогда не смогу с тобой рассчитаться. Но я могу отплатить тебе одной вещью.

Его лицо из недоуменного делается почти счастливым. Он ждёт, что она заговорит о неземной любви… нет. Резать, так быстро.

— Я скоро выписываюсь, Дима, и ухожу. Навсегда. Так будет лучше для нас обоих.

— Рита…

— Не перебивай! — вдруг рассердилась она. Ей и так тяжело, неужели он не видит? — Мы не нужны друг другу. Мои родители были правы, ты принёс мне несчастье. Мы принесли друг другу только беду, Дима.

А вот это ударило в нужное место. Неверящий взгляд расширившихся глаз, словно ножом, резанул её в самое сердце, но после этих слов повернуть назад уже было нельзя.

— Нам не нужно больше быть вместе. Любовь прошла, Дима. То, что осталось, не стоит того, чтобы тратить на это силы и жизнь. Я никогда не забуду того, что вы с Никой сделали для меня. И лучшее, чем я могу отплатить вам — уйти с вашего пути.

Она помолчала, собираясь с силами.

— Прошу тебя, не приходи больше. Я выпишусь сама и больше не буду висеть у тебя на шее. Думаю, ты без меня вздохнёшь свободнее. Вокруг полно девочек, а ты всё так же хорош. Только купи себе новую обувь, — добавила она.

О, Рита хорошо его знала. Последнее замечание — намёк на истрёпанные походные ботинки, в которых он явно бессменно ходил последний год, а может, и не только — завершило дело. Конечно, она понимала, что Димка, одевавшийся всегда безвкусно, но раньше всегда тщательно следивший за состоянием своих вещей, просто наплевал на всё это сейчас, потому что деньги были нужны ей. Но ему незачем знать, что она это понимает. Незачем знать, как ей плохо от всей той гадости, что она ему наговорила. А чем сильнее он злится, тем глуше его чувствительность к её эмоциям.

— Спасибо за всё, Дима. А теперь тебе лучше уйти. Удачи.

Она поднялась со скамейки и быстро, не оборачиваясь, пошла по дорожке к зданию клиники.

Хорошо, что она не успела распуститься, решила донести слёзы до пустой комнаты, потому что он догнал её через несколько секунд. Рита даже испугалась, что он сейчас начнет уговаривать, убеждать и спорить. Она бы не вынесла этого. Но он молча, не глядя в глаза, вложил в её безвольную ладонь браслет и стремительными шагами ушёл прочь.

Рита позволила себе разрыдаться только в лифте. Она припала к зеркальной стенке и, наконец, дала волю разрывавшим её чувствам. Всё вышло так, как она решила. Кроме одного. Она крепче сжала в руке тёплый металл. Димка всё-таки настоял на своём — браслет останется у неё. Расстаться с этим талисманом она не сможет. Это последний его подарок. Слёзы хлынули с новой силой, и Рита с трудом сообразила, что лифт уже стоит на нужном этаже с открытыми дверями. Слава богу, на площадке никого не оказалось. Она почти на ощупь дошла до своей палаты и упала на кровать. Потом, позже, она поднимется и будет жить дальше. Но это потом. А сейчас жизнь её остановилась.

Так, лежащей на кровати, её и застала вечером Росина, которая принесла ужин.

— Эй, красавица, ты как себя чувствуешь? — осторожно спросила она, дотронувшись до плеча Риты.

Та подняла голову. Уже стемнело. Она пролежала тут весь день, словно время для нее, и правда, остановилось. Слёзы давно кончились. Остались только боль и пустота.

— Я в порядке, — сказала она и сама испугалась, как хрипло прозвучал её неживой голос.

— Хорошо, — словно и не заметив ни дорожек от слёз на её щеках, ни этого жутковатого голоса, отозвалась Росина. — Будем считать, что ты просто уснула и не встала к обеду. И к ужину тоже.

Она подняла с тарелки на подносе пластиковую крышку.

— Если сейчас нормально поужинаешь, завтра с утра будешь чувствовать себя намного лучше.

Рита вяло села на кровати, перевела взгляд на поднос.

— Хорошо, — сказала она наконец.

Какая разница, как она будет чувствовать себя завтра.

— Ой, какая красота, — выдохнула вдруг Росина. В голосе её звучало неподдельное восхищение.

Рита поняла. Браслет остался лежать на подушке. Она протянула руку и взяла украшение.

— Дима подарил? — легко спросила Росина.

Она молча кивнула. Его имя, так просто произнесённое вслух, снова разбудило уснувшие было слёзы. Чтобы скрыть их, она занялась браслетом, надела его на левую руку и склонилась, будто пристально изучая.

— Иногда это самое правильное, — вдруг тихо сказала Росина. — Чтобы стать новой, нужно расстаться со всем старым. Даже если кажется, что в этом старом — вся ты.

Рита подняла голову, прислушиваясь.

— Ты готова выйти отсюда, из этой палаты. Физически ты здорова, но тебе необходимо научиться жить. И вот это самое сложное. Научиться жить самой, без оглядки на поддержку и опору, самой отвечать за свои поступки и самой выбирать свою дорогу. А вот когда ты научишься…

— Буду ли я ему тогда нужна? — покачала головой Рита.

— На этот вопрос я ответить не могу, — печально сказала Росина. — Это то, чем придётся рискнуть.

— Я уже рискнула.

— Ну и умница. Перестань плакать. Сейчас ты поужинаешь, потом я дам тебе твоё лекарство, а потом ты выспишься. А завтра я покажу тебе одну вещь. Или не одну. Завтра посмотрим.

Рита прерывисто вздохнула и села ближе к столику с подносом. Странно, но у неё всё-таки проснулся аппетит.

* * *

Такси Дмитрий не взял. Ему нужно было двигаться. Идти, пусть и не видя, куда. Только не оставаться в покое. Казалось, если он остановится — голова взорвётся.

Зачем? Почему, за что? Что случилось, Ритка? Я не верю, ты же так радовалась мне каждый раз, когда я приходил, ты словно просыпалась, из глаз уходила тоска, а на губах появлялась улыбка — пусть слабая, но настоящая! Тебе не обмануть меня, я же знаю, я чувствовал, как ты мне рада. Ты меня любила, я знаю!

Но сейчас всё было не так. Неужели раньше он просто обманывал сам себя, выдавая собственные чувства к этой девчонке за её?

Сейчас Рита говорила искренне. Что думала, наверное, то и решилась сказать. Она не видит их будущего. После всего, что он для неё сделал! После того, как он перешагнул через себя, взялся за это мерзкое дело, ради неё, ради того, чтобы она снова могла быть здоровой, могла улыбаться и не бояться жить. После того, как он всё, что у него было, бросил к её ногам — всё, в том числе и их с Пашкой дружбу. Господи, он убил своего друга ради этой девчонки и улыбчивых ямочек на её щеках!

Ритка, зараза, как же у тебя язык повернулся сказать то, что ты мне сказала!..

«Мы приносим друг другу беду».

Дмитрий остановился, озарённый неожиданной мыслью.

Редкие прохожие обходили застывшего посреди дороги высокого парня, не обращая на него внимания.

А что хорошего ты сделал для неё? Попытался вытащить из того дерьма, в которое она попала по твоей же вине? Ты сам выдернул её из привычной жизни, из семьи, ты повёл её за собой, оборвав все её связи с родителями, потому что тебе казалось, что с тобой ей будет лучше. Ты втягивал её в разные переделки, из которых вы выпутывались только благодаря случайностям и твоему дурацкому везению, а потом — благодаря Пашке. А потом ты просто бросил её одну. Погнался за героикой, романтикой и крепкой мужской дружбой. А её оставил в одиночестве в этом чёртовом городе, фактически, передал с рук на руки Фрогу. Всё равно что сам передал. Ты ушёл, она осталась одна. Ритка совсем девочка, её нужно было защищать и оберегать, а ты бросил её. И когда этот подонок пообещал ей поддержку — она не смогла ему отказать, потому что не умела жить сама. А ты — ты знал, что она не умеет, и всё равно бросил её. Как щенка в воду, чтобы научить плавать. Но она — не щенок. Она не выплыла.

Ритка права. Это ты виноват в том, что её так ударило. И она ничего не должна тебе, ведь ты всего лишь попытался исправить то, что сам устроил.

Дмитрий медленно двинулся дальше, не видя дороги.

Эта мысль до сих пор не приходила ему в голову. Он просто решал проблемы по мере их поступления, как всегда говорил Пашка. И совершенно не задумывался над причиной всех этих проблем. Нет, конечно, то, что Ритка такая неприспособленная к жизни — не только его вина. Но он увёл её от родителей и, значит, принял на себя ответственность за неё. И не смог, не выдержал — сбежал. Потому что не был готов, потому что слишком плевал на всё, кроме собственных желаний. Хочу девочку — девочка моя. Хочу друга — друг есть. Хочу романтики — да на, забери…

Конечно. Пашка был прав, когда говорил, что они оба как дети. Дети и есть. И Ритка, повзрослевшая за последние два года в том аду, в котором она жила, теперь тоже права. Им не выбраться вдвоём, он будет тянуть её на дно. На нём висит такой груз, с которым никто не справится. Ритке, которая, может быть, именно сейчас и начнёт выбираться в нормальную жизнь, незачем тонуть вместе с ним.

Он не может помочь ей и не вправе просить помощи у неё.

Она сделала выбор за него и за себя. И правильно. Если нет любви, незачем цепляться друг за друга.

Нет любви? А что это было?

Что бы это ни было, оно ушло. Рита решила идти дальше одна. Он тоже должен идти дальше один. Сам. И неважно, что идти некуда и не к кому, и что оборвалась последняя ниточка, связывающая его с жизнью. Ну… В принципе, так даже лучше. Да, лучше! Всё равно не осталось больше сил тянуться вверх, а теперь незачем и стараться. Никто больше не важен. К чёрту всё.

Дмитрий огляделся. Ноги без контроля головы занесли его в какой-то неизвестный район. Он редко бывал в этой части города. Поднял голову и увидел невдалеке сияющую огнями вывеску, бегущую волной в воздухе. «Весёлый Роджер». И череп с костями, светящийся синим прямо над входной зеркальной дверью.

«Весёлый» — это то, что надо, — мелькнула мысль, и Дмитрий решительно направился внутрь.

Нет, пиво — это слабовато. К чёрту, он больше не спецназовец ВКС. Он одинокий волк.

От этой мысли разобрал смешок. Какой ты волк! Шакал…

Отлично — в этой забегаловке нет бармена-человека. Всё на автоматике, только парочка официанток в зале. Не придётся смотреть никому в глаза, не придётся судорожно доставать из глубины горла нормальный голос, который сейчас забился куда-то далеко в желудок. Автомату достаточно нажатия кнопки и банковской карточки.

Ледяная терпкая жидкость обожгла изнутри и тут же расползлась в груди горячими щупальцами, не согревая застывшего сердца. И сразу вторую порцию — чтобы щупальца добрались до головы.

После пятой он слегка сбился и долго вычислял, седьмая или шестая стоит перед ним на маленьком подносе. Так и не вычислил. После этой, невычисленной, даже захотелось оглядеться. Бар был гораздо скучнее, чем казалось снаружи. Стилизация под старинную таверну не удалась, обстановка выглядела слишком игрушечной, как будто из кукольного домика. И даже декорации разбитого корабля с обвисшими парусами в глубине зала не спасали — невооружённым глазом от стойки было видно, что это голограмма.

— Несолидно, — вслух сказал Дмитрий, прицелился и нажал кнопку на автомате-продавце в очередной раз. — И девочек нет.

Две-три дамы за маленькими столиками и официантки в зале на «девочек», нужных ему, и правда не походили.

Проглотив следующую рюмку, он обнаружил около себя парня в ярко-зелёной рубашке. На остальные детали одежды Дмитрий внимания не обратил — неожиданно оказалось тяжело охватывать взглядом фигуру соседа целиком. Зато контраст броской зелёной ткани и лимонно-жёлтого цвета волос заставил его заинтересоваться. Шевелюра слишком ядовитого цвета, значит краска, сделал он вывод. Он не успел подумать, что же из этого следует, как парень первым заговорил.

— Ты не космодесантник?

Дмитрий неожиданно развеселился, и даже голос тут же нашелся на прежнем месте.

— А что, ты часто видишь космодесантников, наливающихся водкой?

— Ясно. Значит, полицейский, — кивнул парень и небрежным нажатием кнопки получил бокал с шипучей газированной жидкостью из автомата. — Либо пристрелил кого-то во время работы, либо уволили за буйный характер.

Дмитрий расхохотался. Его позабавили рассуждения незваного собеседника.

— Опять не угадал, — мотнул он головой и потянулся к автомату.

— Всё равно военный. И у тебя был тяжёлый день.

— День ещё не кончился! — протестующе погрозил пальцем Дмитрий.

— Ну, у кого как. А у нас, гражданских, в шесть часов уже начинается вечер, — сообщил собеседник и протянул руку. — Стас.

— Дмитрий, — представился он, машинально пожимая предложенную ладонь. Взглянул на часы и снова засмеялся. — О, и правда, уже вечер… И денёк был тот ещё.

— И девочек нет, — подхватил многозначительно Стас.

— И девочек… — мгновенно впал в печаль Дмитрий.

— Это поправимо.

Дмитрий молча уставился на собеседника. Девочки… На самом деле, это идея. В конце концов, он теперь свободный человек. Его больше ничего не держит. Больше нет никого. Только он и его свобода. Ритке хватит тех денег, что лежат на её счету. А то, что он заработал за последнее время, теперь принадлежит только ему, вместе с остатками каджерианского «гонорара». Так почему не попробовать потратить всё это, наконец, на себя? Хватит уже страдать. Голову, наконец, отпустило, сердце… А и чёрт с ним. Сейчас вылечим. И его отпустит.

— Где? — спросил Дмитрий.

— Да прямо сейчас, — невпопад отозвался Стас.

«Прямо сейчас» оказалось недалеко от «Роджера». Несколько минут ходьбы, и они оказались в затемнённом помещении, откуда вели наверх шесть лестниц. В воздухе отчётливо пахло цветами.

— Рада вас приветствовать, — раздался из полумрака низкий женский голос. — Спасибо, Стас, ты можешь идти.

— Приятного вечера, — кивнул тот Дмитрию и почти бесшумно выскользнул в распахнувшуюся дверь на улицу.

— Вы выбрали удачное время для визита. Сейчас большинство девочек свободны, и у вас будет большой выбор, — говорившая вышла из темноты.

Высокая, не ниже самого Дмитрия, худощавая женщина в тёмном тяжёлом платье. Цвет глаз разглядеть невозможно, зато отчётливо видны полные яркие губы. Даже сейчас, когда мозг был затуманен алкоголем, Дмитрий явственно ощутил исходящую от неё густую волну смеси скуки, равнодушия и уверенности. В чём именно уверенности — не понял, да это и неважно.

— Я — Ариадна, хозяйка этого заведения, — продолжала женщина, явно не ожидая, что он представится в ответ. — Прошу вас.

Дмитрий молча прошёл следом за Ариадной в небольшую дверь напротив входа, между двух лестниц. В полутьме его слегка покачивало, а в маленькой комнатке он чуть не упал, ослеплённый светом небольших ламп на стенах. Хозяйка предложила ему присесть в одно из двух глубоких кресел, стоявших у невысокого круглого столика, и некоторое время ждала, когда он перестанет жмуриться.

— Если хотите, я сама выберу для вас девочку, — предложила она, опускаясь во второе кресло рядом. — Если у вас есть пожелания, скажите их мне, и я гарантирую, что результат вам понравится. Или вы будете выбирать самостоятельно?

Она сделала неуловимое движение рукой, и над столиком возникла голограмма — фигура девушки в одних соблазнительно коротких шортиках из блестящей ткани. Девушка призывно качнула бёдрами и подмигнула. Ещё одно движение руки Ариадны, и фигурка сменилась другой.

Дмитрий следил за улыбчивыми девушками, почти перестав соображать — где он, что здесь делает, кто с ним… И вдруг над столом возникла очередная фигурка. Дмитрий невольно подался вперёд, и хозяйка заметила его интерес — изображение увеличилось.

Черноволосая смуглая красотка с широко расставленными тёмными глазами, одетая в золотистую юбочку. Высокую грудь прикрывает сложное переплетение золотых цепочек со сверкающими кристаллами. Руки от запястья до локтя охватывает множество тонких переливающихся браслетов, которые, должно быть, издают мелодичные звуки при каждом движении. Дмитрий мысленно услышал этот знакомый перезвон, на него словно повеяло сладким тягучим ароматом сандала. Девушка переступила стройными ножками с широкими браслетами танцовщицы на щиколотках и неожиданно изогнулась в сложной фигуре восточного танца, не спуская с ошеломлённого парня пристального взгляда без тени улыбки.

— Любите экзотику? — негромко поинтересовалась Ариадна. — Только захотите — и Лейла будет вашей на всю ночь, вместе с танцами, пением и полным набором искусств древней Кама Сутры, всего за…

Дмитрий резко откинулся в кресле, не глядя больше на красавицу, застывшую в воздухе.

— Нет, — решительно сказал он. — Никакой экзотики. Мне нужны две… Нет, три девчонки. Без всяких восточных танцев и этих побрякушек, но весёлые и развратные.

— Если сразу три — это явно не на пару часов, — улыбнулась Ариадна. Улыбка изменила её лицо, сделав неожиданно моложе и некрасивее. — У нас правило — плата вперёд.

— На всю ночь, — кивнул Дмитрий и протянул ей свою карточку. — Только никаких брюнеток! И вина для всех.

— Девочки не пьют на работе, — снова улыбнулась хозяйка, принимая карточку.

— А на этот раз будут, — упрямо заявил он, с некоторым усилием поднимаясь из кресла. — Я не люблю пить один.

Ариадна некоторое время смотрела на него снизу вверх, потом медленно кивнула и поднялась тоже.

— Желание клиента, готового заплатить — закон, — серьёзно сказала она.

Комната, предоставленная Дмитрию, полностью подходила для того, что ему было нужно сейчас. Светлое помещение, много свободного места, почти никакой мебели, кроме огромной кровати с ярко-алым бельём у стены. В небольшой нише над кроватью — музыкальная аппаратура, по углам комнаты укрыты динамики. На невысоком столике у кровати — бокалы и бутылки.

Ариадна была права, ему всё понравилось, не успел он войти. Особенно та белокурая длинноволосая красотка, что томно улыбалась с алой подушки. Впрочем, расположившаяся на полу в позе «лотос» коротко стриженая крошка с шальными тигриными глазами тоже была вполне хороша. Третья, полностью обнажённая, с кудрявой каштановой гривой волос, грациозно склонившись над столиком, наполняла бокалы вином цвета спелой вишни.

Двери за спиной прошелестели, закрываясь, словно отделяя его от той жизни, в которой осталось всё — тревоги, горе, усталость, одиночество.

— …Ты такой неутомимый… — протянула Кристина, уютно расположив голову с растрёпанными короткими волосами на груди Дмитрия. — Честно говоря, удивлена. Мне давно не встречались мальчики, способные на самом деле играть сразу с тремя.

Дмитрий, одной рукой обнимая Кристину за голые влажные плечи, протянул вторую в сторону Лючии, которая снова занялась распределением вина. Девушка, поймав требовательный взгляд, мгновенно вложила в его пальцы прохладную ножку бокала.

Белокурая Селеста тем временем сделала музыку громче и начала медленный танец посреди комнаты, время от времени встряхивая длинными гладкими волосами и игриво посматривая на развалившегося в постели Дмитрия.

— Хватит валяться, сони! — вдруг громко сказала она, взмахивая рукой с пультом управления, и музыка сменилась на быструю и ритмичную. — Всем танцевать!

Дмитрий еле успел поставить бокал на стол, как Лючия и Кристина с визгом стащили его с кровати.

Забыть обо всём оказалось значительно сложнее, чем хотелось бы. За дверями этой ярко освещённой комнаты осталась Рита, осталась последняя записка Пашки, осталась надоевшая бессмысленная работа. Но саднящую пустоту в сердце не могли заполнить ни звуки музыки, ни тёмное терпкое вино, туманящее голову, ни общество трёх отвязных девчонок, готовых выполнять любые его прихоти и вполне, казалось, искренне довольных времяпрепровождением с ним. Он на некоторое время забылся, потому что алкоголь и секс в комплекте не располагали к размышлениям. Несколько часов эротических игр вчетвером, заливаемые вином, на время приглушили боль и чувство обиды, но сейчас, когда бокал пришлось выпустить из рук, а девочки самозабвенно вытанцовывали вокруг него, всё вернулось и ударило ещё больнее.

Дмитрий остановился, почти не реагируя на обнажённые грациозные тела, изгибающиеся перед ним, на струящиеся по коже руки — он уже не различал, где чьи, казалось, что с ним танцует какое-то непостижимое многорукое создание, наполненное желанием и бездумным весельем. Голова кружилась, сердце колотилось так, что отдавалось в ушах, а в висках стучало — один, один, один… Все ушли, одного он предал сам, другие предали его… чёртова жизнь.

И вдруг в музыку ворвался звук из другой жизни. Настойчивая повторяющаяся мелодия. Он не сразу узнал этот звук, не сразу вырвался из горячих объятий многорука, чтобы схватить со столика и надеть клипсу телефона.

— Чего надо? — рявкнул он, перекрикивая музыку. Получилось грозно и сердито, девчонки позади даже притихли. Дмитрий усмехнулся, но голос в наушнике стёр с его губ эту самодовольную усмешку.

— Это я, Димка, не рычи так, — близко-близко сказала Ника. — Ты можешь со мной поговорить?

Ника. Очень вовремя. Что, хочет узнать, как у него дела? И объяснить, что так нельзя? А вот можно!

— О чём, детка? — с вызовом, как ему показалось, спросил он.

— Дим, если я не вовремя…

— Ты очень вовремя! Сейчас самое время объяснить мне, какой я мерзавец и как подло себя повёл с тобой и… — он запнулся, но договорил: — …и с Пашкой. Расскажи мне, какой я урод и как довёл свою девушку, нежную фиалку, до панели. Прочти мне мораль!

— Дим, тебе плохо? Прости меня, я не должна была тебя оставлять…

— Да всё в порядке! — он рассмеялся и обернулся к девочкам, жестом подзывая их к себе. — Я в норме. Такие, как я, не тонут, Ника! И не потому, почему ты думаешь, а потому что дерьмо не тонет!

Все три красотки, снова обхватившие его жадными руками, захихикали. Дмитрий почувствовал, как его самого охватывает долгожданное хмельное весёлье. Хватит с него!

— Дим, хочешь, я приеду? — вдруг спросила Ника. — Я же слышу, что тебе плохо. Мне тоже, я тут подумала… Димка, нам надо держаться вместе, я поняла…

— О, тут ты права! — перебил он. Плохо ей. Как будто она знает, что такое плохо! — Нам надо держаться вместе. Знаешь, я тут уже держусь вместе с замечательными девчонками, мне с ними тепло и весело. А тебе там одиноко и холодно? Прилетай, я весь жду! Мы тебя согреем! Нам в постели как раз не хватает четвёртой крошки, а тебе явно не хватает мужика, раз ты даже мне, сволочи, во всём виноватой, решила позвонить!

У него были ещё слова, но в наушнике его уже не слушали, связь прервалась.

— Меня не надо жалеть, да? — спросил Дмитрий у заглядывающей ему в лицо Кристины.

Та помотала головой и обвила его руками за шею, Селеста снимала с него наушник, а Лючия уже подносила бокал, полный крови… тьфу ты, глупости. Вино в этом заведении подавали отличное.

* * *

Что?!

Ника застыла, прижав пальцем клипсу передатчика. Связь она прервала, но в ушах всё ещё звучал голос Дмитрия с чужими интонациями, с незнакомой ей наглостью и злостью. От его слов у неё немедленно вспыхнуло лицо и кончики ушей. И вместе с этой горячей волной нахлынула дикая ярость.

Ах ты, ты… Твое счастье, что ты так далеко, скотина!

Только сейчас до неё дошло, что это были за звуки, фоном сопровождающие их разговор. Музыка, танцевальная музыка и женские голоса. Он не сочинял, он действительно развлекается с какими-то девицами!

Ника вскочила, не заметив, как зацепила рукой клипсу, и телефон упал на пол. Она не могла стоять на месте, метнулась к окну, вцепилась в раму руками.

Не прошло и месяца, как не стало Пашки, Рита в больнице — а этот красавец уже вовсю отрывается! Весело ему… Скотина! А ты сама? Дура набитая… «Димочка, хочешь, я приеду?» Ага, хочет. Ему как раз четвёртой не хватает!

Ника отвернулась от окна, в котором всё равно ничего не видела, и зашагала по комнате, от стены к стене, не замечая собственных движений.

Как бы Павел порадовался, услышав, какие гнусности лучший друг говорит его девушке. Паша, Пашенька, ты всё для этого мерзавца сделал, для него и его подруги, ты погиб, ты оставил меня, только для того, чтобы вытащить их… а он…

Из глаз брызнули слёзы, но Нике было всё равно, она вся кипела.

Восхитительно! Именно для этого Павел и пожертвовал собой — чтобы Индиго мог развлекаться. Господи, как же больно разочаровываться в людях. Всё, забыла! Нет больше Димки, нет! И, видимо, никогда и не было. Был только Паша.

— Осторожно, девочка, ты раздавишь передатчик, — вдруг раздался негромкий голос, и к её ногам стремительно склонился Орест.

Ника схватила клипсу с его протянутой ладони, быстро закрепила её в волосах.

— Спасибо, — чуть задыхаясь, сказала она. — Я задумалась.

— Всё в порядке? — слегка встревожено спросил он.

— Да, — постаралась улыбнуться Ника. — Просто неожиданный звонок.

— У тебя расстроенное лицо. Твои друзья с Земли?

Расстроенное? Ерунда.

— У меня нет на Земле друзей, — отрезала она.

— Не хочешь прогуляться? Думать хорошо на свежем воздухе. Сиана садится, сейчас будет прохладнее, — Орест коснулся её руки кончиками пальцев. — Давай постреляем из лука, ты, верно, давно не тренировалась. Да и вообще, тебе развеяться надо, совсем заучилась.

Ника перевела взгляд на открытое окно.

— Ты прав, — кивнула она. — Мне действительно нужно развеяться.

* * *

Родных людей у него было немного, и Орест ценил каждого из них. Ценил, дорожил и готов был на ремни порвать любого, кто обидит или оскорбит его близкого. Нику кто-то обидел, кто-то важный для неё, кто-то, кто мог задеть по-настоящему. Но насколько бы ни хотелось наделать кожаных поясков, Орест понимал, что его девочке сейчас нужно совсем другое. Не разбираться, не лезть в душу, не утешать — просто быть с ней рядом. И всё.

Быть с ней рядом он был готов всю жизнь.

Ничего, всё наладится, и не такое налаживалось с его помощью. И иногда требовалось нечто большее, чем просто быть рядом, иногда нужно было решить проблему силой. Чего-чего, а сила у Ореста была.

Его давняя близкая подруга, Рада Лисовская, эту его силу знала. Знала и не сразу научилась ею пользоваться, то ли боялась, то ли не понимала, что она принадлежит той маленькой группе людей, которым эта сила была защитой всегда, что бы им не угрожало, и что ей это ничего не будет стоить.

Их с Радой история началась двадцать два года назад, когда Орест Кледнер и Андрей Ревнёв ещё учились в университете, на Земле. Один приятель затащил хмельных сокурсников в притон — это был тогда ещё вполне респектабельный «Дом Кларо». Сам приятель настроен был радостно, смеялся и кидался обнимать всех подряд по случаю сданного экзамена. Орест его веселья не разделял. Во-первых, он дико устал от нескончаемой сессии, во-вторых, зануда Андрей с ними не поехал, и теперь парень откровенно скучал. Друзья разбрелись по комнатам в компании весёлых соблазнительных красоток, он же остался сидеть один в самом мрачном расположении духа. Когда его коснулась лёгкая рука, Орест раздражённо повёл плечами, однако все возражения растаяли, едва он взглянул на обладательницу ласковых пальцев. Карие глаза-вишни, заглянувшие в самую душу и заставившие забыть, что до сих пор он предпочитал светлоглазых, смуглая кожа, чёрные густые волосы, такие же, как и у него, но длинные, почти до пояса. Юная, очень хорошенькая девочка — и не скажешь, что это обитательница «Дома Кларо»…

В ту ночь они не произнесли ни слова, просто занимались любовью. Да, именно любовью. Назвать иначе те пять часов сладкого томления и неизведанного до тех пор состояния невесомости у него просто язык не поворачивался.

Через некоторое время они встретились вновь, но почему-то больше не спали вместе. Просидели до утра в какой-то китайской забегаловке. Ели вкуснейших морских гадов и пили маотай. И говорили. Много, обо всём на свете. Рада рассказала о себе — простую, банальную историю. Как прилетела она три года назад в колыбель цивилизации, на Землю, как поняла, что никому тут не нужна. Как ей предложили стать той, кем она стала. Нет, она не сожалела ни о чём, ей даже нравилось.

Прощаясь, они просто обнялись, и это объятие принесло ощущение непривычного уюта и тепла. Орест понимал, что это совсем не те чувства, которые должна вызывать женщина, но быстро перестал спрашивать себя, почему Рада не стала его возлюбленной. Он очень любил её, со временем научился доверять так, как не доверял больше никому, но влюблённым он не был. Впрочем, как и она.

Скоро Раде стал тесен «Дом Кларо». Она была привлекательной, «аппетитной» — как называл её Орест, в ней были неповторимые шарм и стиль, которые нечасто встречаются в девицах её профессии. Лучшие клиенты были её, и в конце концов девушке просто надоело делиться своим доходом. Она справедливо полагала, что спокойно сможет обойтись без Кларо. Орест поддержал её решение уйти, помог найти квартиру и уехать от мадам. Впрочем, он был единственным, кто помог. Сама мадам рвала и метала, орала на Раду дурным голосом. Орест весело хохотал, когда подруга рассказывала, чего наслушалась и куда именно ей посоветовала идти Кларо.

— Ну, чего ты смеёшься? Она мне сказала, что проклянет меня старинным цыганским проклятием!

— Страшно-то как…

— Вот видишь.

— Конечно, вижу. Столько лет проработать в дурке, где главврач — пациент этого заведения…

Через шестнадцать лет Орест забыл дорогу в «Дом Кларо» и ему подобные заведения, его интересовали совсем другие люди и совсем другой мир, мир вершин.

…В маленькой комнате для «тузов» было не продохнуть, очистители воздуха и кондиционеры не справлялись. У каждого второго сигара во рту, у каждого первого — сигарета. Орест поморщился и вышел в общий зал. После небольшого замкнутого задымлённого пространства показалось, что он попал на Эверест, на самую вершину.

Ему нравилось проводить здесь время, не столько тратить «кровно заработанные» в «двадцать одно» или покер, сколько заводить новые знакомства и завязывать покрепче старые. Всё это происходило в «тузовых» кабинетах. Тузами называли VIP клиентов. Все знали — раз в «Grand Casino» тебя считают Тузом, то ты и есть Туз. В общем зале же все больше развлекались, прожигали деньги, ели, пили, обсуждали последние новости. Красивые девочки с манящим взглядом, длинными ногами и глубоким декольте — Дамы. Которой из них повезёт больше — уйдёт домой с Королём, меньше — с Валетом. Орест сел в глубокое кресло и подозвал официанта.

— Хеннесси, — коротко бросил он.

Официант тут же испарился, а Орест заметил неподалёку в толпе своего человека. Джокер — лишние уши не помешают. С соседнего дивана доносились мужские голоса. Ореста от их глаз скрывали раскидистые ветви живого деревца в кадке. Мужчины разговаривали достаточно громко, не опасаясь быть подслушанными. Впрочем, Оресту было всё равно. Он получил свой коньяк и прикрыл глаза, отдыхая.

— Теперь мадам в глубокой заднице, а была в шоколаде.

— Не совсем понимаю, откуда ты знаешь эту Кларо… А главное, чего не понимаю — как она могла связаться с братьями Стравинскими. Ведь они дурь толкают, при чём здесь она и её девочки?

— Да не знаю я её, не знал, то есть. Но ту, на которую долг повесили, знаю. Рада Лисовская. Бывшая любовница того шейха из Арабики. Говорят, её на счётчик поставили.

— Стравинские? Считай что она последние деньки доживает… Там только Бог и поможет. Ну, или Сатана.

Орест так и просидел всю их беседу, не открывая глаз, пока вдруг не почувствовал, что левая ладонь абсолютно мокрая. Тонкий бокал треснул в его руке.

Трансильвания встретила густым туманом и моросящим дождём. Пересев с личного самолёта в комфортный «Shark», Орест хмуро разглядывал местные красоты. Не густо тут сейчас с красотами. Он закурил, раздражённо сбросил входящий звонок от Касси. Он был зол и не хотел этого скрывать. Почему, ну почему Рася не попросила о помощи? Её посадили на цепь, держали в подвале и не давали выйти? Нет же, нет. Он узнал, когда уже летел в эту дыру — её действительно поставили на счётчик. Непонятно, по каким причинам бывшая мадам Рады передала ей бизнес и все долги, на него повешенные. Рада не смогла отказаться, да и кто бы её спросил? Уж точно не эти отморозки Стравинские… но всё это не объясняет того факта, что она не позвонила ему. Своему лучшему другу, тому, кто помогал всегда, и единственному, кто мог помочь в этой ситуации. Они знакомы так давно, что, кажется, будто так было всегда.

Сейчас, много лет спустя после того первого визита с сокурсниками, когда Орест вновь ступил в «Дом Кларо», он вдруг подумал, что мадам не завидовала Раде и даже, наверное, злилась не из-за того, что та увела за собой самых лучших и дорогих клиентов. Она просто боялась остаться одной, никому не нужной…

Да, а «Дому» не помешал бы ремонт. Хотя нет, ремонт тут уже не поможет, надо просто всё рушить и строить заново. Орест брезгливо оглядел некогда уютное заведение. Облезлые стены, обшарпанные полы. Из лопнувшего пластика окон сквозняк. Лестница на второй этаж проломлена в двух местах, перила и вовсе пропали. Потёртая мебель, увядшие заброшенные цветы. И такие же увядшие и заброшенные девицы, которым явно некуда податься и нечего ловить, раз они до сих пор сидят тут, как те цветы, которые не могут покинуть свои кадки. Общая картина производила удручающее впечатление, не хуже Феаниры в своё время. Но он-то не тот, его теперь разрухой не шокируешь.

— Где твоя хозяйка? — Орест рывком поднял из кресла одну из девиц, поморщившись от сильного запах алкоголя.

— Опоздал, красавчик… Хозяйка кормит червей.

Пальцы Ореста разжались, девица осела на пол, даже не охнув.

— Ищите её, — бросил он своим телохранителям.

Через минуту его позвали, сообщив, правда, что хозяйка немного не в себе.

Орест не стал дожидаться, пока подруга успокоится. Он толкнул дверь в её кабинет и вошёл, еле сдерживаясь, чтоб не сорваться и не наорать на неё с порога. Рада сидела за столом. Совершенно прямая спина и аккуратная прическа немного сбили его с толка. Может, она просто не осознаёт, насколько всё серьёзно? Нет, она всё осознавала. Он понял это, как только глянул на её ненакрашеное, заплаканное лицо. Плачет не первый день — об этом говорили опухшие веки, покрасневшие глаза. Орест вздохнул и забрал из неподвижной руки пустой стакан из-под виски.

— Какой день гуляем? — всё-таки не удержался он от ядовитого сарказма.

Рада медленно подняла голову, взгляд её слегка прояснился, а губы задрожали.

— Ты приехал…

Орест чертыхнулся.

— Приехал. Только не благодаря тебе.

Она разревелась в голос внезапно, словно прорвало плотину:

— Мне страшно! Я не знаю, что мне делать! Эти люди, они… — Рада не смогла договорить, закрыла лицо руками.

Орест сжал губы.

— Ты убила меня, Рада. Просто убила! Как ты могла подумать, что я не помогу тебе? Как ты…

Он оборвал сам себя. Надо успокоиться. Распекать её он будет позже. Сначала всё-таки поддержит.

— Значит так. Сейчас ты пойдёшь к себе, моя служанка тебя проводит. Она мастерица на все руки. Не возражай ей ни в чём и завтра будешь как новенькая.

Орест вызвал свою прислугу-китаянку, которую предусмотрительно захватил с собой. Лин была совсем молоденькая девушка, хрупкая, почти прозрачная, с короткими иссиня-чёрными волосами, она действительно умела многое и никогда не поднимала на хозяина взгляда без приказания, что было не последним из её достоинств.

Едва Лин вошла, Орест мягко, но решительно поднял Раду и едва заметно подтолкнул к служанке.

— Это госпожа Лисовская. Она устала и выведена из равновесия. Сделаешь всё, что нужно, чтобы завтра она была в форме. Понятно?

Девушка кивнула, не поднимая головы.

— Умница. Когда она заснёт, зайдёшь ко мне.

— Я не засну!

— Заснёшь. Теперь всё будет хорошо, дорогая.

Рада подчинилась осторожному и упрямому напору малышки Лин, но у двери обернулась.

— Ты всё устроишь, правда?

— Неужели ты сомневаешься?

Она не ответила, просто опустила голову, то ли в изнеможении, то ли от стыда.

Как только за женщинами закрылась дверь, Орест связался со своим начальником охраны. Тот получил немногочисленные, но очень чёткие распоряжения насчёт братьев Стравинских. Орест уже даже не помнил, когда в последний раз чувствовал такой азарт.

Позже вернулась Лин. Тихим голосом она сообщила, что госпоже Лисовской был сделан массаж, после которого та выпила фирменную настойку Лин и крепко уснула. Орест был доволен.

— Ты действительно умница, Лин. Я, кстати, тоже зверски устал и желаю расслабиться. Сделай всё, как я люблю…

На следующий день посвежевшая и похорошевшая Рада пыталась объяснить Оресту как оказалась в такой — по его выражению — глубокой заднице.

— Я честно не знаю, что на неё нашло, — Рада подливала душистый кофе в тонкие фарфоровые чашечки. — Вдруг получаю уведомление от её нотариуса — «приезжайте, госпожа Кларо оставила вам свой дом и бизнес в придачу».

— Паршивое наследство, — хмыкнул Орест.

— Я приехала, увидела это всё… великолепие. Этих облезлых девиц… а потом…

Рада замолчала, слёзы снова навернулись на её глаза. Орест, словно фокусник, вынул из нагрудного кармана платок и протянул подруге.

— Ну-ну, успокойся. Я сам расскажу. Дальше тебе позвонили Стравинские и мило сообщили, что помимо этого монстра с треснувшими окнами и престарелых красоток, к тебе перешёл немаленький долг Кларо.

Оресту вдруг стало весело. Эта ситуация забавляла его всё больше и больше. Отморозки Стравинские, не ведающие, с кем связываются, щенки. Рада, наверное, впервые в жизни так сглупившая. Этот идиотский бизнес, внезапно свалившийся на неё. Хотя, может не такой уж он и идиотский. Это ещё надо обдумать.

— Самое главное, что тебя не тронули, — сказал Орест уверенно. — Ведь не тронули?

Он спросил на всякий случай, хотя знал, что Рада осталась невредима.

Та помотала головой.

— Но что же мы будем делать? Они…

Орест поднял руку, прерывая её, чтобы ответить на вызов начальника охраны, тот был уже совсем рядом.

Через полчаса коренастый молодой человек сидел напротив Ореста и рассказывал последние новости, а Рада, так и не встав из-за стола, молча слушала.

— Господин Кледнер, у наших друзей огромные проблемы.

— Что так, Гай? — изобразил беспокойство Орест.

Парень сокрушённо вздохнул. Почти убедительно.

— Ну, во-первых, сгорело их казино.

— Неужели «Grand Casino»?

— Оно самое. Но это ещё цветочки. Полиция арестовала их бизнес в Лондоне и в Париже. Оказалось, что они там просто отмывали бабло. Следы ведут прямо на Карао.

— Карао? — Орест прищурился. — Эта та планетка наподобие Мун-Вегаса?

— Ну да, — парень огорчённо кивнул, хотя светлые серые глаза весело искрились. — Если я не ошибаюсь, там намечался грандиозный проект, с отелями, казино, борделями, кабаками. Там даже подводный отель строился, если слухи верны.

Орест поцокал языком.

— Ай-яй-яй, как же так…

— А сегодня утром любовницу старшего Стравинского нашли с простреленной грудью.

Рада вскрикнула, прикрыв рот ладонью. Орест покачал головой.

— Кошмар. Зверьё какое.

— Да уж, — согласно кивнул парень.

Когда он ушёл, Рада медленно повернулась к Оресту.

— Это… ты сделал?

Он не ответил. Смотрел на собственные скрещенные на груди руки и, наконец, перевёл на неё тяжёлый взгляд.

— Никогда не задавай мне вопросы, Рася, на которые не хочешь знать ответы.

Рада опустила глаза и кивнула. Она действительно не хотела знать, Орест был в этом более чем уверен.

Вечером Раде позвонили и сообщили, что вопрос о долге закрыт. С ней говорили очень вежливо и уважительно, просили прощения и мягко журили за скрытность. Орест всё слышал, но выражение его лица не изменилось. Это была не победа, а так, восстановление статус-кво. Но ещё это был шаг к очередной вершине, нужно только не потерять верное направление.

Удивлённый взгляд Рады не раздражал, а заставил слегка улыбнуться. Была бы на её месте Кэс, он уже кипел бы от её тупости.

— Новый Орлеан?

— Новый Орлеан.

— Подожди, я не понимаю, что ты мне предлагаешь…

Орест улыбнулся и затушил сигарету. Постоял неподвижно, опершись на подоконник.

— Я думаю, что идея этой твоей Кларо не так уж и плоха, — он отвернулся от окна и посмотрел подруге в глаза. — Просто здесь антураж неподходящий.

Рада молчала. Она всё ещё не отошла от шока, выглядела уставшей. Угадывать, как обычно, с полуслова, что имел в виду Орест, она сейчас была явно не в состоянии.

— Дорогая, — он подошёл к низкому диванчику, на котором примостилась Рада, и присел около неё. — Давай посмотрим правде в глаза. Тебе почти сорок. Прыгать по постелям — пусть и за бешеные деньги, пусть и редко — тебе просто не с руки. Пора изменить твой статус.

— Ты предлагаешь мне стать сутенёршей?

— Господи, — Орест поморщился. — Ну, что за слова? Я предлагаю тебе открыть свой бизнес.

Он встал, походил по комнате.

— Мне тут за долги отдали одну виллу. Она находится в Новом Орлеане, тебе не придётся даже делать ремонт. Разве что подогнать помещение под свои специфические нужды. Найдёшь профессионалок — красивых умных девочек, знающих, на что они идут и чего хотят. Наберёшь себе команду или как там это у вас называется… Охрану, врачей, поваров, визажистов, массажистов, парикмахеров. Я помогу тебе, дам денег на раскрутку дела. «Крышу» обеспечу.

Рада выглядела ошеломлённой.

— Я просто не знаю…

— Да всё ты знаешь. Тебе давно пора начинать свой собственный бизнес. Ты знающая, мудрая, с хваткой… почти всегда, — Орест не скоро забудет этот случай, и тем более не скоро перестанет ей о нём напоминать в воспитательных целях. — В общем, у тебя получится.

— Ты просто так отдашь мне виллу? Даром? — Рада на этот раз явно пропустила сарказм мимо ушей.

— Да, это мой подарок тебе.

— Мы будем партнёрами?

— Ну, уж нет! — Орест помотал головой. — Этим я заниматься не буду, всё в твоих руках. Я лишь помогу немного в начале.

— Немного? Ты только что сам ко мне работать не идёшь! Пятьдесят процентов твои!

— Нет. Ни пятьдесят, ни тридцать, ни десять. Мне этого не нужно. И потом, основную составляющую успеха, всё-таки, внесёшь ты.

— И какую же?

— Ну, во-первых, саму себя. Я очень верю в тебя, дорогая. А во-вторых, маленькую чёрную книжку.

— Ты имеешь в виду…

— Клиенты. Не простые там клерки и мелкие чиновники, а самые настоящие сливки общества. Политики, бизнесмены, богема. Они знают тебя и доверяют, а это главное.

Рада сжала и разжала кулаки, нервно покачивая головой.

— Но, всё-таки, ты наверняка что-то хочешь? Я не замечала за тобой тягу к альтруизму.

Орест вздохнул. Да, эта женщина знала его лучше, чем мать — своего ребёнка.

— Ну, хорошо. Мне иногда будут нужны твои связи и тонко организованные встречи в твоём доме.

— И всё?

— Нет, не всё. У меня появилась парочка идей, которые имеют отношение и к тебе. Но, в любом случае, без твоего согласия ничего не будет, да и говорить о них пока ещё рано.

Рада кивнула. Она, конечно же, доверяла ему и знала, должна была знать, что ничего, вредящего ей и её имиджу, он не сделает.

— Ох… я согласна! Если честно, то я давно начала задумываться о своём будущем. Но что же делать со всем этим? — она обвела рукой пространство.

— Ничего. Выкинь на помойку вместе с обитательницами. А если хочешь, оставь им эту развалюху, пусть доламывают.

— О, Новый Орлеан! Я никогда не была в этом городе, но чувствую, мне понравится! Мне так надоела Европа!

— У тебя мысли прыгают как зайцы, — усмехнулся Орест. — Да, город красивый. Наймешь на работу креолок… Если они там ещё остались.

Когда они уже стояли у аэрокара, готового сорваться с места, Рада оглянулась на старый, полуразвалившийся особняк.

— Думаешь, она это специально сделала? Так и не простила меня старушка.

Орест помолчал, глядя вдаль.

— Может, и не простила. А может, ей больше не к кому было обратиться за помощью. — Он приобнял Раду за плечи. — Пойдём, холодно.

Она кивнула и больше не оборачивалась…

…С Никой всё должно было быть проще. Какие проблемы могут быть у такой юной девочки, не связанной ни с кем, хотя бы отдалённо напоминавших братьев Стравинских? Если, конечно, не считать одного нюанса.

Орест всё время помнил её рассказ о шлюшке-наркоманке, которую она приютила в своей квартире с месяц назад. Орест тогда достаточно ругал себя за то, что дал Нике слишком много свободы. Да, это он говорил, что на Земле аквариум, где нет никого серьёзнее мирного наркодилера и дворового хулигана. Но это не значит, что мирный наркодилер не мог испортить жизнь его девочке.

— Скажи, как твоя подруга? — словно невзначай спросил он, когда они шли по затенённой тропинке к ближайшей поляне, облюбованной им для занятий стрельбой из лука.

Ника непонимающе вскинула ресницы.

— Подруга?

— У которой были проблемы с наркотиками. Когда я звонил, недели три назад…

Он знал, что девчонку поместили в клинику, за немаленькую сумму, что оплатила счета Ника, но глубоко не влезал, незачем было. Деньги у Ревнёвых что трава в джунглях — растут практически сами, и выкашивать их даже полезно, чтобы не застаивались. Она выбрала самое простое и правильное решение, умница. Заплатить и забыть. Но хорошо бы, чтобы на этом все проблемы и закончились.

— Она в клинике.

— То есть, трудностей не было? Всё решилось, тебе не нужна помощь?

— Всё хорошо. Помощь не нужна, спасибо.

Она слегка нахмурилась, дёрнула ладонью, словно отмахиваясь, небрежно, раздражённо. Орест поймал её за руку, развернул к себе и пытливо заглянул в лицо. Зелёные глаза смотрели открыто и просительно — отстань, ничего нет, не напоминай об этом, не хочу… Он знал, что ей было неприятно, когда он вмешивался, а этот жест и этот устало-умоляющий взгляд убедили его в том, что ничего серьёзного не произошло, про наркоманку можно забыть. Его девочка действительно сама вляпалась и сама разобралась.

* * *

День настиг внезапно. Ударил по ещё не открывшимся глазам солнечным светом, тупой, распирающей виски болью и отвратительной тошнотой. Справившись с первой волной этих мерзких ощущений, Дмитрий осторожно открыл глаза. Не сразу понял, что находится в своей комнате. Однако это была именно она. И он даже лежал на кровати, раздетый и под одеялом. Попытка напрячься и припомнить, как он сюда попал, успехом не увенчалась. Он напрягся, пытаясь сообразить, что последнее из происходившего он ясно осознавал. «Весёлый Роджер», Стас, Артеми… или нет, Ариадна. И три девочки на алых подушках. И вино. Осёл, кто же после водки пьёт вино, да ещё столько.

Дмитрий поморщился. Немного подумал и решил встать. Организм настаивал на совершении этого подвига для осуществления некоторых своих естественных потребностей. Пришлось повиноваться, хотя сволочной организм сам же этому подъёму и сопротивлялся. Однако нет ничего невозможного для бывшего спецназовца. Через пару минут Дмитрий стоял посреди комнаты, даже в ботинках на босу ногу, и судорожно соображал, в какую сторону ему двигаться. Он огляделся, стараясь не слишком резко поворачивать голову, и тут рассеянное внимание привлёк его собственный браслет, лежащий на столе рядом с небольшой красной розой. Два неуверенных шага — и при первом же прикосновении включился голографический передатчик, поставленный на воспроизведение недавно сделанной записи. Дмитрий от неожиданности чуть не выронил браслет, когда прямо перед ним возникло полузнакомое лицо из его туманных ночных видений.

Кристина озорно улыбнулась. Без «рабочей» косметики она выглядела совсем девчонкой, а тигриные глаза оказались не шальными и сумасшедшими, а просто весёлыми.

— Доброе утро, соня! — сказала она. — Я не дождалась, когда ты проснёшься, мне уже пора. На всякий случай проясняю ситуацию: ты сам привёл меня к себе, Ариадну отпустить меня с тобой ты уговорил тоже сам, уж не знаю как. Твою карточку я положила тебе в карман, дверь захлопну, а цветок оставлю — за одну из лучших моих рабочих ночей. Ты хороший парень, только девушку свою зря так обидел. Ну, прости, это не моё дело, — оборвала она себя. — Всё, я убежала. Вряд ли мы ещё увидимся. Счастливо тебе, Димка-Индиго.

Запись выключилась, а Дмитрий ещё некоторое время стоял с браслетом в руках. Вот дурак… Напился, как свинья, притащил в дом проститутку, зачем-то сообщил ей свой позывной, денег промотал немерено, девушку свою зря обидел, говорят.

Он двинулся в сторону ванной комнаты, по дороге приводя в порядок мысли.

Чёрт, а ведь сегодня понедельник. Надо хоть позвонить, узнать, что там на работе, пропущенный день без уважительной причины — это серьёзно. А работу терять нельзя сейчас. Хотя… Один он и так проживёт. Ну, найдёт другую работу. Рите он больше ничего не должен. А то — девушку он обидел… Стоп. Какую девушку? Риту? Так тут кто ещё кого обидел. Неужели он и про неё рассказал? Нет, он так стремился забыть, вряд ли его понесло откровенничать на эту тему. А то пришлось бы и про Пашку рассказывать, и про Нику, и про Каджеро… Ника?!

И вот тут всё прояснилось. Он вспомнил и вчерашние постельные игры, и трёх танцующих красоток, и неожиданный звонок Ники. И то, что он ей сказал.

Его словно ударило, лицо как будто резко окунули в кипяток, а в груди, наоборот, всё заледенело от страха непоправимости. Кретин…

Дмитрий опустился на белый пол, запустил пальцы в волосы и закрыл глаза. Ника звонила ночью. Он был ей нужен. Она там совсем одна, вряд ли её отец понимает, что с ней происходит, она наедине с мыслями о Пашке, ей одиноко и больно, так же, как и ему. Она хотела приехать, хотела опереться на него, потому что только он её понимает, потому что он её друг. Как она думала. И получила такое.

Идиот. Пьяный обозлившийся идиот. Из-за глупой дурочки сорвался…да ладно бы, просто сорвался, ну загулял, ну, с кем не бывает, но как ты мог обидеть Нику!

Он вцепился в волосы и с наслаждением изо всех сил рванул. Резкая боль отрезвила, неожиданно разогнала муть в голове, забила начинающуюся истерику. Так, волк, ты совсем распустился. Хватит психовать. Надо срочно исправлять то, что наворотил ночью.

Телефон валялся на подушке — должно быть, он надел его при выходе из борделя и забыл снять на ночь. Названный им номер долго не отвечал, и он уже испугался, что Ника могла сделать что-нибудь неправильное, но тут сигнал вызова прервался её спокойным, чуть сонным голосом.

— Я слушаю.

Ах да, на Каджеро ведь ночь… Но всё равно!

— Ника, это я, Индиго. Я осёл, я знаю, я нахамил тебе, ты меня прости, я…

— Не думала, что ты после всего решишься позвонить, но у тебя и на это наглости хватило, — всё так же спокойно перебила его Ника. — Я не хотела больше вспоминать о тебе. Но раз ты позвонил, я всё-таки скажу то, что должна сказать.

— Ника, пожалуйста, выслушай! — он уже понял, что она не слушает и не собирается этого делать, но не мог не попытаться докричаться.

— Ты там неплохо живёшь, Дима, — ровно продолжила она, как будто её не прерывали. — Девочки, пьянки, танцы… Это твоё личное дело. Если ты способен так веселиться, после того как твой лучший друг несколько недель назад погиб ради твоей подружки, а сама она в это время лежит в клинике — это твой выбор. Если ты способен предложить девушке недавно погибшего друга то, что ты предложил мне — это тоже твой выбор.

Дмитрий молча слушал, чувствуя, как обрывается всё внутри. Она права. То, что она услышала этой ночью, даёт ей право так думать и так говорить. Господи, Ника, а ведь ты ещё не знаешь самого главного…

— Зато мой выбор — никогда больше не встречать тебя на своём пути. Меня тошнит от тебя, Дима. Забудь этот номер.

Связь прервалась.

Ну, вот, Индиго. Вот теперь ты точно один. Ты так жалел себя вчера, что последние мозги растерял. Сейчас ты можешь предаться этому занятию с абсолютно чистой совестью, если она у тебя осталась. Если, конечно, ты всё ещё способен себя пожалеть. Если тебя не тошнит от самого себя, как Нику.

Он сорвал клипсу телефона с уха и с размаху швырнул её об пол. Чёрная горошина подпрыгнула на белом пластике и замерла неподвижно. Дмитрий пару секунд смотрел на нее, а потом с силой ударил каблуком, растирая в пыль. Ему больше некому звонить, и не нужно, чтобы кто-то звонил ему. Больше никого не осталось.

 

Глава 2

Ника проснулась с первыми лучами Сианы. Ей плохо спалось в эту ночь. А ещё этот дурацкий поздний звонок от человека, которого ей хотелось забыть. Потому что думать о нём было невыносимо больно. И понимать, что потеряла его так же как и…

Паша. От одного только имени сердце разрывалось от тоски. Это невозможно исправить и забыть нельзя, такое не забывается. Такая любовь выжигает всё изнутри, если обрывается вот так — когда ни один из них не желал её конца…

Первые дни Ника старалась больше времени проводить дома. Ей было пусто и одиноко, и хотелось, как в детстве, прижаться к отцу, просто помолчать вместе. Но тот как будто ничего не замечал вокруг себя. Был погружён в собственные мысли, бродил тенью по дому. Орест же, наоборот, наскоро проглатывал завтрак и, на лету целуя Нику в щёку, говорил:

— Ничего, девочка моя, скоро немного разгружусь и буду полностью в твоём распоряжении, но пока ты же видишь в каком он состоянии, — кивок в сторону Андрея. — Всё наладится.

И он убегал до позднего вечера. В конце концов, девушка бросила тщетные попытки достучаться до отца и стала уходить из дома. Джунгли лечили, как всегда. Впрочем, не только они. Она то заглядывала в питомники, то летала на побережье, то просто гуляла по городу. Родной воздух Каджеро помогал, отгонял грустные мысли. В конечном итоге Ника совсем закрылась в себе и даже от общества наконец освободившегося Ореста отказалась.

После очередной прогулки она вернулась к обеду и застала в доме непонятную суету и оживление. Кроме постоянной прислуги Ника заметила садовника, повара и двух новых горничных. Поймать кого-либо на ходу оказалось затруднительно, а гоняться за всеми с вопросом «а что случилось?» ей совсем не хотелось. Поэтому она, не спеша, поднялась по лестнице в свою комнату. К обеду её должны позвать, там всё и выяснится.

— Ника, в столовой все ждут только тебя, — заглянула в дверь Шарлотта, немолодая горничная, жившая в их доме столько, сколько Ника себя помнила.

— Да-да, я иду, — торопливо отозвалась она.

Отец позвал её минут двадцать назад, но она зачиталась. На самом деле, настроение было на нуле, и ей вовсе не хотелось есть, но отец был очень настойчив, да ещё вот и Лотти прислал, не доверяя больше технике.

Уже приблизившись к столовой с гостеприимно открытыми дверями, она насторожилась всерьёз. Слишком много голосов. Володя улетел, голоса отца не слышно, но говорит мужчина, и не один.

— Да эти рудники давно пора позакрывать! — незнакомый голос, низкий и как будто даже рычащий. Как медведь.

— Ну уж и позакрывать! Феанира спонсирует половину научных центров Содружества. Центров, где кроме всего прочего, исследуются и тестируются лекарства спасшие множество жизней. Всё равно прикажете закрыть? — ехидно спрашивал Орест.

— Тони, не горячись, а? — новый голос, спокойный, даже холодный. Но не равнодушный.

— Господа, вы увлеклись, вам не кажется? — вступил отец. — Давайте перейдём на более мирные темы.

— О, у меня даже есть мирный вопрос, — с готовностью откликнулся Орест. — А где, собственно, Ника?

Девушка встряхнулась, выпрямилась и, больше не медля, вошла в столовую.

— Я уже здесь, — сказала она, глядя в глаза отцу. — Всем добрый день, приношу извинения за то, что вам пришлось ждать.

Только после этого она позволила себе оглядеть гостей.

Большой овальный стол, всё в том же любимом отцом викторианском стиле, был занят наполовину. Место во главе занимал Ревнёв, слева от него сидел Орест и было оставлено место для неё, а справа, напротив, сидели двое. Первый, скорее всего, обладатель «медвежьего» голоса, выглядел соответственно — крупный, пожалуй, такой же как Орест, только мощнее в плечах. Короткие волосы тёмные, почти чёрные, лицо приятное, хотя далеко не красавец. Наверное, приятным его делали зеленовато-карие глаза — удивительно добрые и мягкие для такого сурового облика. Второй казался полной его противоположностью. Скорее стройный, чем мощный, но тоже широкоплечий, с интеллигентным красивым лицом. Он мог бы тоже казаться приятным, если бы не взгляд. Серые глаза смотрят слишком жёстко и серьёзно, ни тени улыбки. Что ж, в последнее время Ника могла бы с ним потягаться.

— Ника, познакомься, — сказал Ревнёв. — Это наши гости, они поживут у нас пару-тройку недель. Они друзья Володи, но на Каджеро впервые. Пока его нет, они будут выполнять кое-какую работу, а мы поможем им адаптироваться на нашей планете.

По взгляду отца Ника поняла, что помощь в их адаптации он хочет возложить на неё. Интересно, кого из этих двоих он прочит ей в ухажёры? Она почувствовала раздражение к обоим непрошеным гостям, к отцу, ко всему.

— Кирилл Крымов, — продолжил Ревнёв, а сероглазый поднялся со стула, склонив голову, — и Энтони Вельд, — «медведь» повторил манёвр товарища.

Ника сухо кивнула и прошла на своё место.

— А это Ника, моя дочь, — закончил Ревнёв, наблюдая, как она садится.

— Обрати внимание, Ника, какие у нас сейчас учёные пошли, — весело сказал Орест. — Я думал, наши каджериане всем учёным сухарям фору дадут, а нам с Земли вон каких присылают — мускулатура, загар…

Ника неопределённо пожала плечами.

— Хорошая физическая форма нужна и учёным, и космонавтам, и инженерам с врачами, — отозвался сероглазый.

— А, ну да, ну да… «В здоровом теле — здоровый дух»? — Орест забавлялся.

Ника поморщилась.

— У этой байки про «большую редкость» такая же большая борода, — сказала она.

Орест огорчённо покачал головой.

— Что поделаешь, у меня у самого скоро борода вырастет. Седая. И шутки у меня такие же.

Ника снова пожала плечами, подняла со стола бокал с соком, погрузившись в изучение его гладких стенок, а Орест снова обратился к гостям.

— Так что же, в вашей лаборатории… кстати, как поживает Иван Матвеевич?

— Кто, простите? — удивился Крымов.

— Ну, ваш руководитель, профессор Лёвин.

— Ах, Илья Моисеевич, — понимающе кивнул парень. — Со здоровьем у него не очень хорошо, недавно вот ложился на обследование.

— Да-да, я слышал, слышал, — поцокал языком Орест. — И как же его здоровье сейчас?

— Он не рассказывает особенно, но в лаборатории поговаривают, что ему первый сердечный имплант поставили, — доверительно сообщил Вельд.

Нике показалось, что Оресту плевать на профессора, раз он даже имени его вспомнить правильно не смог. Неужели только для поддержания беседы спрашивает? Не похоже на него.

— А ведь это Лёвин первым начал исследовать влияние сильманитовой пыли на людей? — снова спросил тот, словно случайно.

Ника украдкой взглянула на гостей, увидела, как нахмурился Вельд — ему явно был неприятен разговор о Феанире, недаром он так рычал только что. А потом она столкнулась взглядом с взглядом сероглазого Крымова. Он смотрел серьёзно, изучающе, и как будто совсем не слышал, что рядом разгорается новый спор. Ника некоторое время смотрела на него так же в упор, но тут Вельд повысил голос, и она, вздрогнув, отвела глаза первой.

— Да на вашей Феанире права человека нарушаются!

— Это отрабатывающих там свой долг перед человечеством смертников вы называете людьми? — сухо спросил Орест. — Может, скажете, ещё и Эринию закрыть, пусть преступники на свободе гуляют?

— Господа, вы опять увлеклись, — как-то беспомощно попытался встрять Ревнёв, но на него никто не обратил внимания.

— То, что их приговорили за преступления, пусть и заслуженно, ещё не лишило их звания человека!

— Тони, спокойнее, — негромко сказал Крымов, и это неожиданно подействовало.

— Думаю, мы не сойдёмся во взглядах на этот вопрос, — сумрачно пробасил Вельд, затихая.

— Да, согласен и предлагаю прекратить этот разговор, — кивнул Орест.

Он тут же перевёл беседу на более нейтральные светские темы, а Ника тем временем чувствовала, как раздражение пошло на новый виток. Эти незваные гости, эта грядущая «помощь в адаптации», эти непонятные светско-любезные интонации в голосе Ореста, обед этот…

Она решительно встала, извинилась и немедленно вышла. Просто потому, что поймала себя на желании громко крикнуть «Да заткнитесь вы все!» Уже в дверях она услышала изумлённый вопрос:

— Андрей, да что с ней?

— У неё был тяжёлый год, Орест. Как у всех нас.

Кир проводил девушку взглядом. Какие у неё холодные глаза. Зелёный лед. А ещё, кажется, у неё очень, очень плохое настроение. Пожалуй, хуже, чем у Балу. Тот хоть кипеть может и переживать, а эта словно замороженная вся… да и не холод это в глазах, а тоска… Стоп, Карпов, какое тебе дело до посторонних девиц с их вселенской тоской?

— Простите мою дочь, господа, — тем временем сказал хозяин дома. — Она устала после тяжёлой сессии и, к тому же, никак не может прийти в себя после гибели матери.

— Да она в последнее время вообще заморозилась, — вдруг досадливо сказал Кледнер. — Такая девчонка была боевая, вся в отца, а сейчас не узнаю. Снежная королева.

Насчёт королевы Кир с ним мысленно согласился. А вот снежная ли…

Ника выскочила во внутренний двор, к бассейну. Почему её понесло именно на улицу, она не знала и уже начала жалеть об этом. Лучше бы поднялась в свою комнату, там можно было закрыться и никого не видеть. На улице сейчас жара. А она не захватила даже светозащитных очков. Не то, чтобы она без них не могла обойтись, но в прогулке под слепящими лучами Сианы приятного было мало. Нет, лучше вернуться. Пройти по боковой лестнице, не по центральной, она дальше от столовой, и проскользнуть в комнату. Да, так и надо сделать.

Ника торопливо пошла вдоль дома к боковому выходу. Двери открылись, пропуская её в спасительную прохладу помещения. Лестница эта была намного уже и чуть круче центральной, но она бегала по ней всё детство — привыкла. Вместо трёх пролётов здесь всего два, отсюда и крутизна. Поднявшись на второй этаж, Ника выглянула в коридор и вдруг увидела приближающегося человека. Она отшатнулась назад, уже понимая, что человек идёт по направлению к ней. Лихорадочно огляделась. Встречаться с кем-то из домашних, а тем более с гостями — а это был один из них — она сейчас не хотела. Бежать вниз — он наверняка пойдёт туда же, зачем бы ему на технический этаж идти. Значит, ей надо именно наверх.

На третий, технический этаж, продолжалась всё та же крутая узкая лестница. Ника быстро побежала вверх, на секунду выпустила поручень, чтобы ухватиться поудобнее, и потеряла равновесие. Рука схватила пустоту, не дотянувшись до опоры, и девушка с ужасом осознала, что падает.

Только хорошая реакция и то, что в таких ситуациях Кир сначала делал, а потом соображал, что это такое его тело выкинуло, позволили ему поймать на руки падающую с середины лестничного пролёта девушку. Секунда — и вот уже у него на руках сама «снежная королева», рефлекторно ухватившаяся за его плечи. И глаза, всё такие же зелёные, но уже не тоскливо-холодные, а очень даже живые и донельзя испуганные. Ну да, она уже приготовилась ломать шею, а тут такой кавалер галантный…

— Надо же, — слегка растерянно констатировал он. — Удержал.

Кир осторожно поставил девушку на ноги, та медленно разжала руки и быстро отступила на шаг, лишь слегка пошатнувшись.

— Спасибо, — чуть задыхаясь, сказала она.

— Куда ж вы так быстро бежали, леди? — Кир взял себя в руки и вернул свой обычный чуть насмешливый тон.

А вот теперь и девушка пришла в себя, из глаз исчез испуг.

— Я обязана давать вам отчёт? — спросила она, пытаясь справиться со сбившимся от падения дыханием.

Он пожал плечами.

— В принципе, нет. Но надо же поддержать беседу.

— А мы беседуем?

— Нет, пока что я просто молча ловлю вас, падающую с лестницы. У вас что-то случилось? — последний вопрос он не хотел задавать, но его вынудила это сделать тоска на её лице, медленно сменяющая оживление, вызванное их встречей.

— Нет, всё в порядке, — ответила она.

Кир никак не мог отвести взгляд.

— А глаза грустные, — сказал он, не удержавшись.

Ника покачала головой.

— Глупости. Всё нормально.

— Ваш отец говорит, что у вас был тяжёлый год.

Неожиданно она вскинула голову.

— Да, — отозвалась она. — Да…

Он заметил, что её как будто унесло, теперь её глаза казались ему заполненными туманным маревом.

— Как тебя зовут? — спросила она, вдруг переходя на «ты». — Я не запомнила, прости.

— Кирилл, — ответил он, впервые за эти полчаса чувствуя на себе по-настоящему внимательный взгляд, будто она впервые его увидела. Снова холод.

— У меня всё в порядке, Кирилл, — с нажимом сказала Ника. — Правда. И не надо меня больше спрашивать. Для знакомства есть более приятные темы.

— Твой отец сказал, что ты можешь помочь нам освоиться в Солнечном, — тут же нашёлся Кир. — Он сказал, что это отвлечёт тебя от грустных мыслей.

— Как странно, что он обратил внимание на что-то, кроме своих цифр.

Она произнесла это в сторону и так тихо, что он еле расслышал.

— Что же тут странного? — так же тихо спросил он. — Ты его дочь, он не может не заметить.

— Может, — задумчиво отозвалась Ника. — Раньше он всегда чувствовал, когда у меня даже слегка портилось настроение. А сейчас я могу плакать или смеяться, ему всё равно. Он ничего не заметит. Он не виноват, я понимаю, — голос её звучал всё глуше. — Но он ничего сейчас не видит вокруг себя. Мамин уход подкосил его. А я… Я стараюсь не мешать.

Внезапное желание обнять её и просто попробовать утешить охватило Кира, и он с трудом его подавил. Не стоит, она сейчас вряд ли оценит.

Ника медленно направилась вниз, не приглашая за собой, но и не убегая. Кир почти не колебался — догонять-не догонять — и во внутренний двор они вышли вместе.

Они остановились около большого овального бассейна с зеленоватой водой.

Ника словно встряхнулась, повернулась к нему лицом и даже слегка улыбнулась. Неправильная была улыбка. Дежурно-дружелюбная. Впрочем, и та уже пропала.

— Прости. Я что-то увлеклась, загрузила тебя своими проблемами. Сама не понимаю, что это на меня накатило, почему я так разговорилась.

— Может быть, потому, что больше некого загрузить? — серьёзно спросил Кир и поймал себя на эгоистичной мысли — хорошо бы это действительно было так!

Она невесело усмехнулась.

— Некого… Да. У Рины своих проблем хватает, она сейчас не лучший собеседник, — она задумалась. — Димка… Нет больше Димки. Орест… Вообще не пойму, что он хочет.

Она говорила словно сама с собой, но Кир не мог не спросить.

— Орест — это тот умник, который Ба… Тони доводил сегодня?

Ника кивнула, тень улыбки скользнула по серьёзному лицу.

— А, ну тут ясно, чего он хочет, — уверенно сказал Кир.

— И чего же? — чуть удивлённо спросила она.

— Да тебя он хочет, что ж тут непонятного. Это сразу видно.

Кир словно физически ощутил, как взгляд Ники превращается в колючий лёд.

— Жарко, — вдруг произнесла она невпопад.

Толчок в грудь он сначала почувствовал, не успев заметить — куда только делась хвалёная реакция! — и, только уже бултыхаясь в бассейне, понял, что столкнула его Ника.

Ах ты!.. Ты…

Он был уверен, что увидит её смеющейся, уже почти слышал девичий мелодичный смех. Но вынырнув, наткнулся на русалочий серьёзный взгляд. Ни смешинки.

— Освежись. Всё лучше, чем глупости болтать.

Ника не подала ему руки, просто развернулась и пошла к дому, предоставив ему самостоятельно выбираться в полном недоумении.

— А пока некоторые тут развлекаются с… ты почему весь мокрый?! — встретил Кира в отведённой им комнате Балу.

Кир пропустил вопрос мимо ушей.

— Ты что-то хотел мне рассказать? — спросил он невозмутимо, расстёгивая прилипшую к телу рубашку.

— Я тут выяснил кое-что, — сообщил Балу.

— А не пойти ли нам прогуляться? — кивнул Кир. — Только переоденусь.

— Вообще-то, мне кажется, ты уже нагулялся… Но ты прав. Пошли.

Едва они вышли за ограду дома Ревнёвых, Балу начал рассказывать.

Он успел предметно переговорить с Аристовым о том, к кому им можно обратиться для начала, чтобы вообще хоть что-то узнать.

— Пришлось обрисовать ему ситуацию с Фрэнком, — сказал Балу, а на вопросительный взгляд Кира тут же пояснил: — Да брось, я ж понимаю, что тут может быть прослушка в любом углу. Я звонил ему с улицы, с рабочего мобильного на телефон гостиничного номера. Так что если нас кто и слушал, так только Фойзе, а ему можно. Так я продолжаю? Володя сказал, что вообще попасть на Каджеро можно только по контракту на сафари или на работу, но про работу мы уже говорили. Нет здесь работы «на неделю», да ещё такой, чтоб с её помощью можно было погасить бешеные долги.

— А что за сафари? — заинтересовался Кир.

— Ну, то самое, одно из направлений бизнеса Ревнёва. Зверюшки местные, огороженные территории, егеря и клиенты, приезжающие поохотиться.

— Погоди, но на это же нужны деньги, откуда они у Фрэнка? — помотал головой Кир.

— Да вот и я задумался. Тут даже не в них дело. Дело в том, что он собирался отсюда с бабками вернуться, — Балу выделил голосом слово «отсюда», — а не дополнительно потратиться. Но вообще — туристическая виза обычно действительна всего неделю. Тот самый срок, улавливаешь?

— Это ничего не доказывает.

— Да, конечно. Но Аристов дал нам наводку. Начинать надо с того, кто оформлял документы на въезд и выезд. Здесь есть старший менеджер, к которому стекается вся информация о клиентах. Через неё же можно и о персонале попробовать узнать, как сказал Аристов.

— Через «неё»?

— Да, Карина Сайдарова. Кстати, у неё оседает и информация о медицинских осмотрах клиентов и персонала.

— А это нам зачем? — озадачился Кир, но сообразил раньше, чем успел себя мысленно по голове постучать. Конечно. Это можно использовать как повод для разговора, если вспомнить, под видом кого они тут находятся.

— Сайдарова примет нас завтра утром в своём офисе. Я договорился, — сообщил Балу и не удержался: — Пока некоторые там развлекались.

* * *

Опять стон. Гость так и не приходил в себя с ночи. Сменить повязку, пропитавшуюся кровью — кровоточить стало меньше, но рана заживает плохо. Вколоть очередную дозу противовоспалительного. Вытереть влажной салфеткой капли пота со лба раненого. Рана-то сама по себе не страшная. Дело не только в ней. Это-то и плохо, что дело не в ней… Врача бы.

Он попадал в разные переделки, не только на этой работе, но и на прошлой. Только всё было иначе. Даже когда он сам загибался во время перестрелки, когда некуда было уходить, они все знали, что за ними придут и вытащат. Даже когда здесь, в джунглях, на него напали разъярённые прошедшими мимо Охотниками лесные гиены, к нему на помощь пришли два егеря из посёлка, которых он смог вызвать по коммуникатору. А здесь — никто не придёт, не поможет. Есть только он сам, его знания и опыт. И только те лекарства, которые он может достать. А этого недостаточно. В общем, положение казалось отчаянным и безвыходным. Однако всё равно, по их неписанным законам безвыходных положений не существует. И тут выход может найтись. Надо было рискнуть и открыться кому-то из городка. Или сгонять в Алмазный? Там тоже есть нужные люди… только вот знакомых нет. И гарантий, что не сдадут, тоже нет. Но сколько можно ждать? Если ничего не предпринимать, финал будет довольно скорым и однозначным.

Но ничего не предпринимать он уже не мог. Слишком долго он плыл по течению, плюнув на собственные представления о чести, достоинстве, совести и человечности. А недавно он словно проснулся, как от пинка, словно вынырнул из вязкого болота равнодушия и бездействия. Один невидящий взгляд этих знакомых глаз, один звук этого голоса — всё, что оказалось нужным для пробуждения. И теперь он больше не мог сидеть, сложа руки. Надо было решаться, за себя и за того, кто однажды уже решил за них обоих. Пора наконец взять себя в руки и отдать все долги.

Все изменилось пару недель назад на одном из обычных рейдов второго уровня — да, они уже считались «обычными», — изменилось неожиданно, резко и необратимо. И он был уверен — это была не случайность. Таких совпадений не бывает. То ли это Судьба, то ли Бог, то ли та самая Удача…

…Тогда, пару недель назад, всё было, как обычно.

— Даниэль, ваш выход! «Мусор» в квадрате восемь-Б, — услышал он привычную команду-приглашение. Помнится, в самом начале это насмешливое «Даниэль» выводило его из себя. Сейчас же он бесстрастно и коротко ответил «есть!», завёл свой скутер-вездеход. В автонавигатор от старшего егеря уже поступили точные координаты места.

«Совсем рядом», — отметил он. — «Еще пятнадцать минут и на ближайший месяц всё будет закончено. Сегодня вечером напьюсь».

Он думал так раз в месяц, регулярно. После каждой зачистки. Правда, никогда не выполнял этого обещания. Просто выпивал снотворное, спал ночь без сновидений и недели три относительно спокойно отрабатывал обычным егерем. А потом ему начинали сниться кошмары. И однажды утром раздавалась команда — «На сегодня назначена прогулка, Даниэль!», и снова бесконечное ожидание в стороне сменялось лёгким раздражением от насмешливого голоса старшего, опять это «Вечером напьюсь», выстрел — и всё с начала.

Хорошо, что идёт дождь. Эту работу лучше делать не в солнечную погоду. Когда светит солнце, когда небо почти такое же, как на Земле, невыносимо тяжело сделать последнее движение. Особенно если на тебя смотрят глаза — ненавидящие, умоляющие, плачущие, надеющиеся…

Он нашёл «мусор» почти сразу. Тот лежал на тропе. Лежал на животе, лицо повёрнуто в сторону от подошедшего егеря-«чистильщика». Рана, кажется, не смертельная, и парень точно ещё жив. Защитный комбинезон порван в нескольких местах. Егерь удивился — Жертва встретился с урсом, судя по надрезам на плотной ткани, явно от когтей. Правда, если у них дошло до рукопашной, вдвойне удивительно, как этот человек выжил.

Он ощутил, как в нём просыпаются давно забытые чувства — уважение и сочувствие. Нет, не потому забытые, что он разучился чувствовать, а потому, что давно не встречал тех, кто бы такие чувства вызывал. Однако в данной ситуации подобные эмоции были лишними. Надо срочно делать работу и уходить, он не был уверен, что иначе в этот раз сможет довести дело до конца.

— Даниэль, что ты застыл? — голос старшего уже не насмешливый, а недовольный. Конечно, они где-то недалеко, наблюдают. — Заканчивай с ним и возвращайся в город. Он мёртв?

— Да, — зачем-то солгал он, не успев даже подумать над ответом. — Выстрел был удачным.

— Ну и отлично. — Голос старшего опять повеселел. — Давай, убирай труп, возвращайся своим ходом, и я сегодня тебе даю выходной. — Мы тебя не ждём, катер уже пришёл.

— Я закончу, — бесстрастно ответил он, уже зная, что снова лжёт.

— Не забудь подтверждение, занеси мне в кабинет, я через час забегу забрать. Удачи в твоём нелёгком деле, — старший снова насмехался, но его это уже не трогало.

Вдалеке взмыл в воздух катер. «Зрители покинули директорскую ложу. Свет погас, занавес опущен». Словно откликаясь на мысли егеря, ливень припустил с новой силой, создавая вокруг действительно занавес из потоков воды. Ливни здесь всегда такие. Где бы найти укрытие? Через час нужно быть в офисе, а потом до завтра свободное время, можно перевезти его в…

«Чёрт, что за мысли? — оборвал он сам себя. — Заканчиваем работу и отдыхать. Проклятый дождь, дезинтегратор-то сработает, а вот собрать останки будет нелегко, пепел размоет к чертям. Унести его в укрытие и там всё закончить?»

Егерь не хотел прикасаться к раненому, он знал, что после этого ему будет точно тяжелее выстрелить. Но унести Жертву отсюда придётся, потому что дождь помешает собрать доказательства смерти. Поэтому он всё-таки наклонился, перевернул лежащего на траве так, чтобы удобнее взвалить его на плечо. Тут парень слабо охнул, шевельнулся, повернул голову, и егеря словно ударил наотмашь невидящий, но живой взгляд знакомых синих глаз, с покрасневшими белками и опухшими веками.

Он молча отшатнулся, поскользнулся и упал на траву. А раненый неожиданно хрипло произнёс, будто с силой выталкивая слова из груди:

— Твою мать, мазила, ты закончишь сегодня? — и попытался приподняться.

Егерь оказался возле него раньше, чем успел понять, что хочет сделать. То ли помочь сесть, то ли наоборот уложить, то ли обнять, то ли потрясти за плечи, чтобы тот увидел, услышал, узнал…

— Феникс, это я, Феникс! Ты только не волнуйся, всё уже закончилось, они все улетели, тут только мы.

На окровавленном лице появилось насторожённое выражение, губы едва заметно шевельнулись. «Бред», — прочитал егерь. Не бред! Это же я!

— Феникс, командир, ты меня слышишь? — только осторожно, ему сейчас не хватает только сломанных ребер от дружеских объятий.

И слабый, всё такой же хриплый голос, в котором нет радости, нет удивления — только бесконечное облегчение и усталость:

— Я слышу, Дэн.

Подхватить на руки, бережно, нежно, чтобы не причинить дополнительной боли, унести в укрытие. Этот ливень им на руку, скроет все следы.

— Пашка, я не могу сейчас тебя взять с собой, я перевяжу тебя и спрячу, тут есть место… а часа через три вернусь.

Раненый уже не слышал, отключившись — как будто наконец позволил себе потерять контроль над происходящим, передав его Дэну.

Тушка дохлого гигантского грызуна благополучно рассыпалась в прах под лучом дезинтегратора, была аккуратно собрана в контейнер и привезена в офис «Дианы». Как Дэн и рассчитывал, никакой проверки не было — ещё не хватало, кому интересно копаться в останках очередной жертвы. Органика, и ладно.

Хотя Дэн и пришёл с опозданием, сославшись на поломку скутера, старший остался доволен. Он принял контейнер, отметил получение и отпустил чистильщика, как обещал. Дэн направился к лестнице — можно было ехать за Фениксом.

Внешне, как всегда, он сохранял спокойствие, однако под этой привычной коркой равнодушия в нём всё бурлило. Впервые за долгие дни, недели, месяцы он чувствовал неуёмную жажду деятельности. В голове выстраивался план, как незаметно привести командира к себе — недавно он, наконец, переехал из осточертевшего общего здания в свой собственный дом. Старший, помнится, не одобрил.

— Даниэль, тебе нельзя жить в одиночку, — непривычно серьёзно сказал он, когда застал Дэна сдающим ключ распределителю.

Пожалуй, на памяти Дэна это был единственный раз, когда старший егерь Реньер показался ему нормальным человеком.

— Таким, как мы, нельзя оставаться одним, мы начинаем думать.

— Знаете, господин Реньер, я этим и так регулярно занимаюсь, — не удержался Дэн.

Старший не оценил его реплики в духе Индиго.

— Я имею в виду, начинаем много думать о нашей работе. Я знаю, о чём говорю.

Реньер полгода назад сам переехал в отдельный дом.

Дэн пожал плечами.

— Думать о наших зверюшках — не слишком интересное занятие, — он упрямо делал вид, что не понимает старшего, желая только одного — чтобы его оставили в покое.

Реньер хмыкнул и потерял к Дэну всякий интерес. Больше он не поднимал эту тему никогда, видимо, понял, что тот ни в приятельских отношениях, ни в психологической помощи не нуждался. И в самом деле, зачем ему психолог? Ему бы раз в месяц дозу хорошего снотворного, а ещё лучше — хороший пистолет со снотворным поэффективнее…

Дэн шёл по холлу, где располагались кабинеты менеджеров по работе с клиентами. Холл пустовал — не сезон, и почти все менеджеры были в отпуске, сегодня вообще работала только одна девушка, та самая, что принимала его на работу. Обычно Дэн заглядывал к ней, просто поздороваться, но сейчас ему было не до неё. И всё же остановиться пришлось. Из кабинета до него донеслись голоса. Один принадлежал знакомой девушке-менеджеру, и, если бы не непривычно яростные нотки в нём, Дэн не обратил бы на это внимания. Но второй… Второй голос и заставил его замереть на месте. Потом он опомнился и бесшумными кошачьими шагами преодолел расстояние до стены, скрывшись за одним из выступов. Он ещё не совсем понял, правда ли слышит именно этого человека, но интуитивно уже хотел остаться незамеченным.

Тем временем в кабинете наступило молчание, нарушенное хозяйкой.

— Не принимайте мои слова близко к сердцу, Дмитрий Николаевич, — изменившимся ледяным голосом сказала менеджер. — Вы выполнили свою работу, получили за неё деньги, всё правильно. Я просто устала сегодня, поэтому сорвалась.

— Не извиняйтесь, пожалуйста, — мужской голос звучал устало и опустошённо. — Вы абсолютно правы.

— Только не надо сейчас начинать каяться, — Дэн почувствовал по голосу, как брезгливо поморщилась девушка. — Вы знали, зачем сюда ехали. Ваш выстрел — ваша победа, ваш гонорар Охотника.

— Вы правы, — повторил мужчина.

Во время наступившей паузы Дэн пытался привести в порядок окончательно взбесившиеся мысли. «Охотник? Он — Охотник? Это он стрелял в Феникса? Это он получил деньги за убийство? Это…»

Это не укладывалось в голове. Никак. Невозможно.

— Простите, мне нужно идти, — вдруг отрывисто бросил мужчина и стремительно прошёл мимо замершего в тени Дэна, не заметив его.

Дэн проводил знакомую до самого мелкого штриха высокую фигуру темноволосого человека совершенно безумным взглядом.

Он вернулся даже чуть раньше, чем обещал, но Феникс этого не оценил — он то ли спал мёртвым сном, то ли опять был без сознания. Наверное, это к лучшему. Дэн не знал, смог бы он сейчас внятно объяснить, почему пришёл в таком волнении. Неизвестно, в курсе ли личности Охотника командир.

Однако перевезти взрослого человека через джунгли на двухместном скутере-вездеходе в бессознательном состоянии не представлялось возможным. Ещё труднее будет доставить его в такой ситуации в городок, так что выхода не оставалось. Дэн некоторое время смотрел на измученное лицо Феникса. Незажившие шрамы, похожие на лёгкие ожоги, ссадины, длинная глубокая царапина, почти порез, на правой щеке, тёмные круги под глазами. Дэн пытался понять — а не убьёт ли командира доза стимулятора, которую он собирался вколоть? Медицинские познания, полученные ещё во время службы, говорили, что сердце раненого должно выдержать. Но как же плохо ему будет, когда действие препарата закончится! Однако иначе нельзя. Чтобы пройти, не привлекая внимания, им нужно обоим быть на ногах.

Дэн решительно приложил к запястью раненого шприц-автомат и тут же нажал на поршень. Как будто сделал очередной контрольный выстрел. Теперь оставалось только ждать.

Кроме новости об Охотнике Дэна глодала ещё одна мысль. Как объяснить командиру своё присутствие на той «охоте»? Он знал Феникса — ему нельзя врать. Это не Реньер. А если не врать… Как всё объяснить?

Спустя несколько минут Феникс шевельнулся. Тугая повязка на плече и анестетик локального действия, заботливо вколотый Дэном после стимулятора, позволили ему безболезненно повернуться на правый бок. Феникс приподнялся на локте и попытался оглядеться.

— Т-твою… — ещё слабо, но уже с интонациями прежнего взводного, вырвалось у него.

— Я здесь, командир, — сказал Дэн, опустившись на землю рядом.

— Я ни черта не вижу.

— В болото нырнул? И ожоги оттуда?

— К-какие ожоги?

— На лице, — уточнил он, помогая Фениксу сесть и, пока тот соображал, что ответить, перешёл к делу. — Ситуация следующая. В нашем городке тебе открыто пока появляться нельзя, если узнает кто-то из служащих конторы, тебя просто уберут. А городок небольшой, с кем-нибудь обязательно столкнёшься. По этой же причине не обещаю тебе врача на дом. Если честно, я тебе вообще врача не обещаю. Рана у тебя не слишком серьёзная, с ней мы справимся сами. Со зрением не скажу, не знаю. А пока тебе надо на дно лечь, в норму прийти. Поэтому сейчас едем ко мне — у меня отдельный дом.

Феникс внимательно слушал, одновременно переодеваясь в принесённую одежду с помощью Дэна. Сообщение о том, что сам он находится под действием стимулятора и обезболивающего, а потом свалится с ещё худшим самочувствием, принял философски. Пожал здоровым плечом:

— Хуже, по-моему, уже не будет, некуда.

Когда они были полностью готовы к выходу, Дэн решился сказать то, что его мучило.

— Послушай… Ты потом долго будешь не в состоянии разговаривать, а я должен объяснить… — тут его самого передёрнуло. Человек, можно сказать, только что с того света выбрался, и то не наверняка, а он спешит душу облегчить, как будто тому груза мало.

Феникс осторожно нашёл плечо Дэна здоровой рукой, останавливая:

— Не должен. Если захочешь, потом расскажешь. Давай думать, что ты был здесь именно для того, чтобы меня вытащить. А сейчас поехали, если мы хотим, чтобы я своим ходом передвигался.

Как бы заканчивая неприятный для обоих разговор, он решительно надел уцелевшие светозащитные очки. Теперь в глаза бросался только длинный порез на щеке, но с этим сейчас они ничего не могли поделать.

Болото. Да, это было не самое приятное приключение…

…До первой контрольной точки он решил идти по прямой, насколько это было возможно. Сначала путать преследователей не имело смысла. Они ещё не стартовали. А с первой точки им всё равно придёт сигнал. Так что надо поскорее дойти до неё, а потом у него уже был план, как двигаться.

Легко сказать — по прямой. Шоссе в джунглях ещё никто не придумал прокладывать. Приходилось полагаться только на свои силы и на лазерный резак системы «антипов», в особо переплётенных зарослях. Сами заросли отличались от знакомых земных только причудливой формой изгибающихся ветвей и непривычно ядовитым цветом зелени, так что очень скоро он привык и перестал отвлекаться на окружающую его чужую жизнь.

Обходить болото, расположившееся на пути, он не захотел. Тропа шла на север, пересекая трясину — так говорила карта. Значит, надо рискнуть и пойти напрямик. Из тонкого, но прочного деревца, похожего на бамбук, он сделал слегу — длинную палку-опору, чтобы проверять надёжность тропы.

Поначалу он шёл довольно быстро. Пискнул наручный браслет, пришлось вспомнить, что закончились два часа одиночества. Только что на след вышел его Охотник.

Спустя некоторое время на поверхности, помимо привычной уже ряски, он заметил странные маслянистые пятна. С каждым пройденным десятком метров обычной воды вокруг становилось всё меньше. При попадании на сапог непонятная субстанция как будто оживала и обволакивала ногу, тянулась следом ещё несколько шагов, не отпуская. Показалось, что он идёт медленнее, чем раньше, как будто слизистая пленка на воде задерживает его движения.

Одновременно с появлением этих непонятных пятен донёсся тонкий, едва уловимый запах. Он не мог утверждать наверняка, поскольку запахи чужой планеты воспринимались искажёнными, но это определённо был знакомый ему неприятный запах тлена. Где-то неподалеку на поверхности болота гнило большое погибшее в трясине животное.

На всякий случай он достал и вставил в нос облегчённые биофильтры, одобренные консультантом, Адамом, кажется.

Чуть дальше в одном из пятен обнаружились дохлые насекомые — из тех, что были похожи на бабочек. Ещё недавно яркие крылышки теперь утратили свои краски и вообще выглядели так, будто их полили слабой кислотой — не сожжённые, но разъеденные. В роли кислоты явно выступал именно мутный «кисель».

На всякий случай он надел водонепроницаемые перчатки, герметично подгоняемые к рукавам. У перчаток не было химзащиты, но от мелких брызг руки они должны были спасти. Подумал немного и надел на голову облегающий капюшон, так что незащищённым оставалось только лицо. Светозащитные очки вряд ли могут считаться хорошим препятствием для кислоты, пусть и слабенькой.

— Постарайся не падать лицом в грязь, — вслух посоветовал он сам себе.

Судя по карте, приближался центр болота.

Во время очередной короткой передышки вдруг оказалось, что единственным источником звуков являлся он сам. Не было слышно ни уже привычных протяжных, похожих на кваканье или кряканье криков неизвестных животных, ни жужжания насекомых, ни плеска, ни шороха. Даже ветер, казалось, затаился. Это была очень нехорошая тишина. Мёртвая. И характерная трупная вонь словно сгустилась, пробиваясь сквозь фильтры.

Через несколько шагов он обнаружил в пятне слизи левее тропы полурастворённый трупик местной «птицы» — небольшого летающего существа, больше похожего на помесь птеродактиля и попугая-ара. Сначала показалось странным, что «птица» не смогла вырваться — её крылья были посильнее, чем у насекомых. Однако вблизи он обнаружил, что крылья и тельце оплетали бело-зелёные тонкие, но, очевидно, прочные нити, тянущиеся из глубины. В голове нарисовалось нечто, питающееся органикой, которую оно ловит и растворяет, выделяя прямо в окружающую воду желудочную кислоту. Его против воли передёрнуло, накатило желание как можно скорее выйти из этого пакостного места. Умом он понимал, что сильно отличается от «птицы», но думать, что где-то рядом сидит болотный монстр с сетями под водой и жаждет растворить всё, до чего дотянется, было неприятно.

Когда левый сапог за что-то зацепился, первой мыслью было «чёртова трава!». То, что это далеко не трава и даже не корни, он понял только после того, как вторая бело-зеленая нить стремительно хлестнула чуть выше колена той же ноги.

Вот скотина, — мелькнула досадливая мысль. Покусилась-таки на царя природы.

Забеспокоился он всерьёз только после того, как понял, что не может вырвать ногу, не сняв сапога. Он потянулся за резаком и тут почувствовал ещё один захват под водой — или это усилился первый? Беспокойство переросло в отчётливый страх. Нити оказались не только прочными, как силикен, но ещё и активными. Они явно задались целью помочь ленивой инопланетной трясине затянуть его на дно. Он рванулся, упираясь слегой в только что нащупанный прочный участок тропы. Рванулся снова, чувствуя, что нога не то что не освобождается, а ещё прочнее запутывается и, самое страшное, живые путы с заметным усилием тянут вниз. Он похолодел. Изнутри, откуда-то из желудка, поднималась чёрная удушающая волна паники. Тонуть в болоте из-за пучка зелёных ниток не хотелось, хотелось выбраться на твёрдую почву и быстро отползти от этого жуткого места как можно дальше.

Усилием воли он заставил себя успокоиться и выровнять сбившееся дыхание. Сама трясина и эти сети отчётливо активизировались вместе с его судорожными подёргиваниями. Он сжал зубы и позволил нитям плотнее охватить сапог, а сам в это время просчитывал возможные варианты. Сгоряча показалось, что выхода всего два — снимать сапог или отпиливать ногу «антиповым». Внезапно его рвануло вниз, и он потерял равновесие. Материться он догадался мысленно, чтобы не открывать рта.

Спустя несколько секунд ругательства из головы вылетели. Остался животный страх перед смертью в этой вонючей луже, когда не только руки подать некому, но даже кричать бесполезно — единственный, кто может услышать, придёт не спасти, а добить.

Ухватиться в болотной жиже было не за что, кроме слеги, которую он рефлекторно выбросил перед собой. Но тонкий «бамбук» не помогал вылезти, лишь замедлял неотвратимое. Бесполезное и бесцельное барахтанье отнимало силы, волю и надежду на спасение. Безумно хотелось, чтобы всё происходящее оказалось ночным кошмаром, но драгоценные секунды уходили, а кошмар оставался явью. Оставалось только одно. Хорошо ещё, что рефлексы позволили не выпустить из рук резак, и спасибо создателю «антипова» за то, что тот и под водой работал.

Вот тогда-то он и окунулся в болото с головой. Очки не были герметичной маской, увы, и зажмуривание не сильно спасло глаза. Однако нырок не был напрасным — от пут он освободился и даже сумел вернуться на тропу. Что происходило с незащищённым лицом, он старался не думать, доставая флягу с водой. Пара таблеток из аптечки, и вода превратилась в вещество, нейтрализующее любую кислоту. Оставалось только надеяться, что он успел, и глазам не был нанесён непоправимый ущерб. Как бы то ни было, жжение после торопливого промывания прошло, но осталось ощущение, что в оба глаза попало по солидной горсти песка.

Тварь он нашёл через пять минут хода, точно посреди тропы, и обойти её не было никакой возможности. Над поверхностью болота виден был вполне цивилизованного вида кочан капусты брокколи — зелёный такой кудрявый кочанчик… По пояс человеку. И уже открыто плавающие на поверхности зеленоватые сети. Что находилось под водой, оставалось только догадываться. Время от времени «кочан» конвульсивно подёргивался, издавая негромкий чмокающий звук, и из глубины всплывали новые пятна слизи, медленно расползающиеся в стороны.

— Вот сволочь! — громко сказал он и медленно направился к безмятежно хлюпающему «кочану».

Медлить было нельзя, торопиться — опасно. Он напрягся, протягивая вперёд руку с зажатым в ней резаком. Осторожно коснулся «листьев» излучателем, готовый при малейшем сокращении твари включить лазер. Ноль эмоций. И тут очередное «чвок-хлюп» ударило по натянутым нервам, как по лицу кулаком наотмашь.

Что же это было, он так и не понял. Наверно, всё-таки, растение. Но по мелко нарубленным зелёно-буро-жёлтым останкам, медленно погружающимся в трясину, определить точно было уже невозможно. Продолжая двигаться к берегу, он подумал, что ещё неизвестно, на что ушло бы больше сил — на вырубку «капусты» или на борьбу с её сетями по пути к берегу…

…Днём в городке, как всегда в будни, почти никто не встречался, даже дети. Скутер Дэна, пронёсшийся по неширокой улочке, не вызвал интереса ни у кого из немногочисленных жителей, остававшихся в своих домах. По заказу самого Дэна дом находился не просто на окраине, а даже слегка на отшибе, насколько это было возможно внутри периметра городка — небольшое одноэтажное строение, ничем не отличающееся от стандартного коттеджа.

Дэн остановил скутер, спрыгнул на землю, помог сойти Фениксу. Повёл вездеход «в стойло», как он называл небольшой огороженный закуток под одним из окон, где расположил стоянку для своего железного друга. Феникс, придерживающийся за сиденье вездехода, отпустил его и тяжело опёрся об ограду.

— Сейчас, я технику припаркую, и пойдём в дом. Увидишь, тебе понравится. — На слове «увидишь» Дэн слегка споткнулся, но Феникс не обратил на оговорку внимания.

— Сгораю от нетерпения, — устало сказал он. — Знаешь, Дэн, мне бы и правда поскорее в дом попасть. Хватит уже на улице отсвечивать.

Дэн видел, что дело не только в конспирации. Командир стремительно начинал слабеть — действие лекарств пошло на спад. Он торопливо достал пульт управления, поставил на охрану сторожевое устройство «стойла» и дал сигнал на вход. Дверь гостеприимно открылась. Дэн осторожно подхватил гостя под руку и помог преодолеть невысокие ступеньки.

В доме была всего одна просторная комната в западном стиле — кухня, столовая, гостиная и спальня объединялись в одном зале.

— Я тут по-спартански живу, — сообщил Дэн. — Ничего лишнего. Комната одна, не заблудишься, хотя мне всё равно хочется, чтобы ты пока пореже выходил оттуда, где я тебя поселю.

Он усадил Феникса на небольшой диванчик, а сам нажатиями кнопок на пульте управления закрыл двери, опустил жалюзи на окна и открыл один замок, о существовании которого знал только он. Своим коттеджем он даже гордился, особенно той его частью, которую делал сам.

— Дэн, я хочу тебя попросить об одной вещи, — вдруг сказал Феникс.

— Давай я тебя устрою, а потом уже все просьбы.

— Нет, — прервал Феникс. — Я боюсь потом не вспомнить. Запиши телефон. Я хочу сообщить домой, что жив. Понимаешь, туда наверняка уже пришло извещение и моя записка. Они думают, что я погиб.

Дэн понимал.

— Это номер Ники, моей девушки, — начал Феникс, но тут же сам себя перебил: — Нет, не надо. — Он подумал и мотнул головой. — Лучше Димке. А то незнакомый человек, сообщающий такие новости… Димка тебя быстрее поймет. Да, лучше так.

Дэн замер. «Спокойно, не дёргайся. Небрежнее»…

— А вы с ним вместе? — он помог командиру подняться и медленно почти понёс его к открывшемуся в полу люку.

— Мы всегда вместе, ты же знаешь. И Ника… — Феникс остановился. — Ты номер запишешь?

— Спустимся вниз, и скажешь. Я запомню.

Дэн с усилием преодолел сопротивление упрямого раненого. Несмотря на прогрессирующую слабость, сил у Феникса оставалось достаточно, чтобы доставить Дэну несколько секунд сомнительного удовольствия побороться с ним за продолжение движения. Хорошо, что идти недалеко, а по лестнице вниз сопротивление прекратилось. Незрячему и так проблематично спускаться по незнакомым ступенькам, а уж незрячему раненому тем более.

— Это что, подземелье старого замка? — спросил Феникс, когда лестница закончилась.

— Почти. Я тут хотел что-то вроде кабинета устроить, да всё не складывалось, — Дэн подвёл его к встроенной в нишу в стене кровати. — Зато тут есть электричество, вода, кондиционер, постель и связь. Передатчик я настрою только на мой личный номер, чтобы ты случайно больше ни на кого не вышел.

Феникс почти упал на кровать. Действие стимулятора, видимо, заканчивалось, а боль проснулась ещё наверху, и это было заметно.

— Дэн, запоминай номер. Боюсь, скоро опять бредить начну, — слабо, но настойчиво повторил он и отключился сразу после того, как назвал все цифры номера.

…Камни, издалека казавшиеся гладкими, на самом деле представляли собой растрескавшиеся от времени и жары валуны и булыжники помельче, грозившие рассыпаться под ногами колючей крошкой. Каменные завалы перемежались довольно глубокими впадинами. Переход через поляну грозил затянуться, и даже он, при всей своей тренированности, не мог преодолеть её, как ровное место. Перебираясь через длинную, протянувшуюся вдоль всего поля гряду острых обломков, он пожалел, что не пошёл в обход. Поначалу ему почудилось, что это заняло бы больше времени, чем переход напрямую. Как знать. Сейчас он уже сомневался в правильности своего решения. Не то, чтобы он переоценил свои силы, но сколько же он потратит их сейчас зря… А возвращаться уже поздно.

Феникс почти перебрался через гребень каменного завала, когда боковым зрением заметил слева ленивое, но определенно живое движение. Он замер и медленно повернул голову.

Драться с огромной змеёй, чьё тело было словно выточено из живого горячего камня, он не стал. Всё равно бы не справился. Однако при всей стремительности, змее было нужно время, чтобы развернуться. Промахнувшись в броске один раз, она дала ему время уйти дальше и скрыться за камнем. Пришлось подождать, пока встревоженное пресмыкающееся удалилось на безопасное расстояние.

Он добрался до противоположного края поляны несколько быстрее, чем опасался вначале — всплеск адреналина придал ему скорости и ловкости. Но уже в тени листвы ему показалось, что становится жарковато. Это чувство он сначала отнёс за счёт того же адреналина. Но вскоре стало ясно, что начала барахлить терморегуляция походного комбинезона. Индикатор работы регулятора выдавал азбуку Морзе вместо ровно горящего огонька. Не смертельно, хотя и неприятно. Помнится, когда-то он совершал и не такие марш-броски, без всяких термокостюмов. Выживет и сейчас.

И всё же, жара выматывала. Пришлось сделать ещё один привал, хотя он и не планировал останавливаться до контрольной точки. Казалось, что посидеть в тени будет приятно — но это только казалось. Влажность и непривычные запахи затрудняли дыхание, давили на грудь. Аромат неизвестного цветущего кустарника начал кружить голову. Нет, надо двигаться. Он взглянул на часы. Темнеть начнёт часа через полтора. Что ж, если он сегодня доберётся до контрольной точки и ещё успеет отойти от неё в сторону третьей — можно будет считать, что плана он придерживается. Неожиданно вспомнилось, что с утра он ничего не ел, и тут же с удивлением понял, что и не хочет. Жара.

Он словно физически ощущал за спиной дыхание своего Охотника. Это чувство стало навязчивым и не отпускало ни на секунду. Ушло всё, что имело значение до начала этой гонки по джунглям. Любовь, долг, слово, все личные трудности, все те, кто ждал его возвращения — всё отступило. Осталось только это неприкрытое соперничество. Ты меня или я тебя. И других вариантов нет.

Когда он ввязывался в это приключение, он воспринимал его как ещё одно дело, которое нужно сделать для решения их с ребятами проблем. Он был уверен в своих силах и в благоприятном исходе, пусть даже через опасности, возможно — боль и страх, но он знал, что выберется. Сейчас впервые пришло понимание того, что не всё так однозначно. Стало даже немного совестно оттого, что он позволил себе так увлечься. Трудно было сказать, что именно заставило его задуматься. Может быть, именно ощущение Охотника позади. Может быть то, что переход перестал даваться относительно легко. Даже в том болоте, когда он испытывал давно забытое угасание сил и сомнения — а доберусь ли до берега? — даже там всё казалось в порядке вещей. Теперь же он ловил себя на том, что идёт всего второй час, и дорога не самая трудная, но он уже начинает уставать. Это было непривычно и внушало настоящий страх, не чувство опасности, а именно страх. Страх не дойти…

* * *

— Дэн…

— Да, командир?

— Ты только не горячись с врачами. Сам говоришь, опасно. Я выкарабкаюсь. Ты же принёс, что хотел?

— Принёс.

Дэн не стал уточнять, что принесённые им антибиотики, хотя и были эффективны, в данном случае могли оказаться бесполезными. Во-первых, лихорадка у Феникса далеко не первый день и первые инъекции сильно опоздали. Во-вторых, состояние усложнялось раной в плече. И в-третьих… В-третьих, как ни печально, железный организм командира дал сбой. Нервное и физическое истощение сделали своё дело. Тут требовалось проводить комплексное лечение, а не пытаться вытянуть раненого на одних антибиотиках. Это понимал даже Дэн с его довольно обобщёнными познаниями в медицине.

— Пока не вернётся Аристов, я обещаю ни к кому не обращаться. А он мужик правильный…

Тут он обнаружил, что говорит в пустоту. Феникс опять потерял сознание.

Дэн осторожно ввёл ему принесённый препарат. Надо подняться наверх и разобраться с ужином — когда командир очнётся, его нужно непременно накормить. Потом подумал, что именно сейчас, когда раненый в обмороке, можно переменить постель. Сейчас тот хоть боли не почувствует. Всё время колоть анестетики тоже невозможно, и Феникс от них сам отказывался. Когда был в сознании.

…А лихорадку он подхватил позже. Сам виноват. Впрочем, вместе с лихорадкой он подхватил и этот шрам на лице, и разодранную спину, и чуть совсем не потерял руку.

Очередная остановка была у долгожданного источника. Вода била ключом из трещины на высоте метра от земли. Он сбросил на землю рюкзак, отвинтил крышку с фляги и подставил её под струю. Хотелось, как на Земле, подставить воде не пластиковый сосуд, а обе пригоршни, и пить сразу, пока не напьёшься… но этого делать было нельзя. Он уже наполнил флягу и полез в аптечку за дезинфицирующими таблетками, как вдруг неожиданный далёкий шум позади заставил мгновенно забыть о воде. Он машинально закрутил крышку и прикрепил флягу к поясу, отступив так, чтобы за спиной оказалась каменная стена, а не открытое пространство. Надо бы скрыться в кустах, но он не мог определить, с какой стороны доносится шум. Неужели его уже догнали? Да нет, это не Охотник. Он не стал бы так ломиться сквозь джунгли.

А в конторе врали, что больших хищников на этом участке не водится.

Разрывая сплетения лиан, ломая тонкие стволы «бамбука», к поляне у скалы вывалилось нечто. Нечто имело рост под два метра, длинные передние лапы с когтями, уродливые и огромные задние — как у увеличенного раза в два земного кенгуру. Серая шкура, покрытая клочковатой торчащей во все стороны шерстью, маленькие блестящие глазки и клыкастая пасть в сочетании с ростом производили сильное впечатление. Нечто повело безобразной мордой, оглядывая скалу, деревья и замершего человека. Верхняя губа над пастью приподнялась, и раздалось приглушённое рычание.

Спокойно. Не факт, что он бросится. Он пришёл на водопой. Надо медленно освободить ему дорогу.

Феникс, не сводя глаз со зверя, сделал плавный шаг в сторону зарослей, открывая тому подход к источнику. Глазки с неподвижной головы следили за его передвижениями. Конечно, зверь будет следить за всем, что движется. Он снова замер, прикидывая, что лучше — остаться стоять в непосредственной близости от чудовищных когтей или всё же дойти до спасительных деревьев? И будут ли они спасительными?

Животное не переставало рычать, и тут он обратил внимание на длинный облезлый хвост, нервно хлестнувший по серым бокам.

Не психуй, чудо инопланетное… ухожу я, ухожу…

Еще шаг. И осторожное движение правой руки к резаку на поясе сзади. Потому что если это прыгнет, руками от него не отобьёшься. А прыгнуть может. Странно. Неужели для местных животных уже привычен человеческий запах и настолько раздражает один вид человека? Не должен этот зверь прыгать, не должен, он же видит, что я ухожу!

Левая рука нашарила пристегнутый к бедру нож.

Хвост зверя бил по бокам уже непрерывно, рычание звучало всё громче.

…Интересно, на сколько ему хватит сил?

Мысли текли размеренно и спокойно, независимо от шумного прерывающегося дыхания, от дёргающей левую руку резкой горячей боли, от мутного лёгкого тумана перед глазами, от того, что его довольно ощутимо мотало из стороны в сторону.

Там, на поляне, он не помнил, как всё закончилось. Просто вдруг закончилось — и вот уже хрипящий зверь медленно уползает в заросли, оставляя за собой кровавый след. Кажется, нож распорол его морду вместе с одним глазом. К сожалению, чудовище ещё при первом прыжке хвостом выбило из руки Феникса «антипов», и он так и не сумел добраться до него до финала боя. Сейчас ему самому не верилось, что он с одним ножом справился с этим монстром. Спроси — как, не ответил бы. Потому что не помнил. Но как когти вспороли комбинезон на спине — помнил. И как зубы сомкнулись на левой руке — тоже. И как только он смог нож перекинуть в правую. Но смог. Слава Богу, правая рука цела. И ноги. Хорош бы он был… А комбинезон — чёрт с ним. Повреждения были бы некстати, если бы работала терморегулировка, а сейчас ему так даже лучше, появилась естественная вентиляция.

Он остановился перед большим завалом. Когда-то ветер повалил «бамбук», целую широкую полосу, протянувшуюся поперёк его пути так далеко в обе стороны, как хватало взгляда. Сейчас они, поросшие ветвистыми кустарниками и переплетённые лианами-удавами, представляли собой непроходимую преграду. Что ж, всё равно пора остановиться. Судя по карте, он прошёл около пяти километров от места боя. Не было надежд на то, что Охотник потратит много времени на вычисление его маршрута. Следов на этот раз много.

Сначала он занялся рукой. Наспех наложенная повязка вся промокла от крови, нужно было найти в аптечке кровоостанавливающее и сделать нормальную перевязку. Чёрт, ведь уже присел, уже не так гудит в голове, уже прошла лёгкая тошнота, почему же всё ещё туман в глазах? Так, рука в порядке. Даже работает. Пальцы сгибаются, локоть тоже, больно — но это такие мелочи. Чёрт, как же хочется пить. Он снял с пояса флягу, зубами отвернул крышку и сделал несколько торопливых глотков. Хорошо ещё, смог наполнить флягу до того, как появился этот…

И тут его словно обожгло. Он не успел тогда продезинфицировать эту воду. Да что ж у него с головой!

Старый дедовский приём с двумя пальцами помог освободить желудок, но тревога осталась. Кто знает, что успел усвоить его организм за эти полминуты… Рассиживаться было некогда. Он должен был к вечеру добраться до третьей точки.

Этой же ночью он понял, что болен. И дело было не только в постоянной ноющей боли — к ней он уже привык и действовал левой рукой почти так же, как и здоровой правой. Беспокоили тяжёлая, гудящая голова, да непроходящий туман перед глазами. Кроме ухудшения собственно зрения он уже который час чувствовал лёгкий зуд. Неужели всё-таки аллергическая реакция на воду пошла? Или это ещё из болота привет? Феникс не был медиком, но, чтобы понять, что ты нездоров, необязательно быть врачом.

Третью точку он нашёл, хотя и с трудом. Свет медленно угасал, из-за деревьев наползали чёрные бархатные тени, обволакивая предметы вокруг, делая их вообще неразличимыми для его затуманенных глаз. Жара сменилась холодом. Странно, вчера так холодно не было, — подумал он и понял, что это не холод — озноб.

Да у тебя жар, парень.

Будильник вырвал его из липких объятий ядовито-зелёного болота только третьим сигналом. Несколько минут понадобилось, чтобы прийти в себя, стряхнуть с сознания последние обрывки кошмара. Ресницы слипались так, что для простого моргания приходилось прикладывать некоторые усилия. Всё-таки воспаление. В фляге воды хватило на то, чтобы промыть глаза. Стало чуть легче. Зрение не улучшилось, но хотя бы отпала надобность бороться с неоткрывающимися веками за каждый взгляд. Теперь он был полностью готов к походу, если не считать того, что голова кружилась, и в ней аккуратно постукивало молоточком — ерунда, не головой идти надо, а ноги у него в порядке. Левая рука при каждом движении отдавала тупой болью, но это не мешало ею работать. Оставалась проблема с маршрутом. Когда он развернул перед собой карту, то обнаружил, что вполне может при увеличении увидеть и координаты следующей точки, и наметить путь к ней. Однако он понимал, что если сейчас ещё в состоянии различить эти линии, то через полдня может уже не разглядеть их и в самом крупном масштабе. Эта мысль вызвала новый приступ страха — страха остаться слепым в незнакомых джунглях, да ещё с Охотником за спиной. Но у него не оставалось вариантов. Только один — запомнить карту, основные ориентиры и расстояния. Он надеялся, что как бы ни повернулось дело с глазами, но он будет в состоянии разбирать дорогу. Нашёл же он сейчас сигнальную панель.

Третий сигнал ушёл в центр. Пора двигаться. Сегодня он будет идти медленнее, это придётся учитывать. Он от души пожелал, чтобы на пути ему больше не встретился зверь…

* * *

Феникс пришёл в себя уже ночью. Дэн успел заснуть на своей импровизированной постели на полу около его кровати, однако проснулся сразу, как только почувствовал слабое движение рядом в темноте. Нашарил рядом пульт, включил неяркое освещение — несмотря на слепоту раненого, ему чудилось, что резкий свет может причинить тому боль.

Феникс полулежал на локте, напряжённо вглядываясь незрячими глазами в пространство, как будто искал что-то.

— Я здесь, командир, — тихо окликнул Дэн, не позволяя себе осознать болезненный укол жалости.

— Что ты делал в джунглях? — неожиданно спросил тот.

Ну вот. И отвечать, всё-таки, придётся. Кажется, он забыл, что сам отказался слушать объяснения. Оно и неудивительно — у него жар, он вообще только что вынырнул из бреда.

— Я — егерь.

— Ну да, конечно. Это же планетка-заповедник. Сафари…

Феникс откинулся обратно на подушку, закрыв глаза. Дэн вздохнул. Миновало. Тут же мелькнула мысль — «Трус, ты опять боишься признаний».

— Ты знал, что я там делал, Дэн.

Негромкий хрипловатый голос звучал почти как всегда — уверенно и спокойно, и только прерывистое дыхание напоминало о состоянии говорившего.

— Ты знал о преследователях. Ты говорил с ними. Они командовали тобой. Ты точно знал, кто стрелял.

— Нет, — вырвалось у него. — Тогда ещё не знал.

— Это неважно. Ты — чистильщик. Верно?

Ответить Дэн смог не сразу. Феникс его опередил.

— Я помню, что сказал там, в джунглях. Ты не обязан мне ничего объяснять. — Он помолчал, переводя дыхание. — Я просто должен знать.

— Да, верно, — первые слова пришлось выталкивать силой. — Я должен был добить тебя и уничтожить тело. Это моя работа.

Этот ответ Феникса не удивил и не разочаровал.

— Если они найдут меня, тебя уволят без выходного пособия? — серьёзно спросил он, не открывая глаз.

Дэн пожал плечами.

— Можно и так сказать. Но это меня волнует в последнюю очередь, командир.

— Зато это волнует меня. — Фразы стали короче, отрывистее, а паузы между ними увеличились. — Я же не младенец. Тебя могут просто убрать. Мне нельзя тут оставаться.

Он что, совсем с ума сошёл?

— Мне прямо сейчас тебя сдать или можно подождать до утра? — резко поинтересовался Дэн. Так резко, что самому не по себе стало.

Феникс медленно повернул к нему голову, открыл глаза, поморщился. Дэн понял — тот всё время забывает о своей слепоте.

— Ну, зачем ты так! — и надолго закашлялся. — Просто… ты звонил Димке?

Вот оно. Впервые Дэну от всей души захотелось, чтобы именно сейчас командир впал обратно в беспамятство. Он был готов в красках рассказать историю, как попал на Каджеро после армии, поведать о том, как легко согласился на эту работу, даже не поинтересовавшись оплатой и узнать обязанности, и как не отказался, когда узнал их. Он был готов описать каждого убитого, которого помнил, всё, что угодно — лишь бы не говорить сейчас об этом.

— Дэн! — почти прежний командирский окрик.

Нет, терять сознание Феникс не собирался. Наверное, первые две дозы препарата начали действовать, и он временно возвращался в норму, судя по интонациям. Или думал, что возвращается. Или… в общем, придётся отвечать. Ладно.

— Нет, командир. Не звонил, — хорошо, голос ровный, от той резкости и следа не осталось.

— Почему?

— Я не буду сообщать ему о тебе.

Феникс повернулся и снова поднялся на локте так резко, что Дэн вздрогнул.

— В чём дело? — по его лицу скользнула гримаса боли, пронзившей тело от порывистого движения. Но сейчас главными были не физические ощущения.

Дэн глубоко вздохнул.

— Ты сказал, что это неважно. А это важно.

— Что важно? Кончай мямлить! — Феникс начал раздражаться, и, казалось, это раздражение придавало ему сил.

— Твоим Охотником был Индиго, — рубанул Дэн, понимая, что дальше тянуть некуда. — Поэтому он будет последним, кому я сообщу о том, что ты жив.

Наступившую тишину, казалось, можно было потрогать рукой — такой плотной и тяжёлой она была.

Наверное, будь Феникс на ногах, сейчас Дэн лежал бы на полу со свернутой челюстью. Однако на этот раз он был готов принять на себя огонь гнева командира. Потому что чувствовал свою правоту. Он терпеливо ждал, когда Феникс сможет сформулировать свои эмоции в слова вроде «Какого чёрта!»

— Ты уверен? — вопрос прозвучал невероятно тихо.

— Я видел его в нашей конторе, когда он получал деньги. А потом нашёл фамилию в документах.

Слегка удивлённый реакцией, Дэн не стал рассказывать о своём знакомстве с Кариной, это сейчас не главное.

…Он не знал. Он просто спасал свою девушку. Он просто пытался сам решить проблему. Он не хотел, он бы никогда… Димка не виноват. Он не знал…

— Вот клоун, — как-то безнадёжно и растерянно сказал Феникс.

— Ты что… Поверил? — Дэн уже был настолько изумлён, что не смог этого скрыть. Не мог Феникс вот так поверить, что его лучший друг — киллер!

Однако следующий вопрос поразил его ещё больше.

— Сколько получает Охотник? Если убивает?

— Семьсот пятьдесят тысяч.

— Отлично. Значит, не зря всё.

Дэн порадовался, что пока не вставал на ноги. Что — отлично? Что — не зря?! Он уже был готов предположить, что раненый точно сошел с ума, и тут его озарила догадка.

— Ты знал? Вы это втроём и придумали?

Феникс неожиданно рассмеялся, но тут же резко оборвал смех.

— Втроём с кем?

— Тебя ведь тоже Хан привёл?

— Тоже?!

— У Индиго на документах тоже стоит гриф «Алекс».

А вот теперь спокойствие Феникса моментально улетучилось.

— Когда я найду эту тварь… — начал он негромко, и в этой негромкости звенела такая ярость, что Дэн поёжился, но продолжения не последовало. Разговор и внезапно вспыхнувший гнев отняли у раненого слишком много сил. Он уронил голову обратно на подушку и, казалось, снова забылся. Дэн подождал минуту, выключил свет и попробовал закрыть глаза. Сон не шёл. В голове не укладывалось недосказанное командиром. Кому из них пришла в голову эта безумная идея? Какую роль сыграл во всем Хан? Зачем они это затеяли? Неужели только ради денег? Это на них совершенно не похоже.

— Помнишь, Димка голограмму своей девушки показывал? — прервал его мысли Феникс.

— Помню, — тут же ответил Дэн.

Он не сильно соврал, хотя помнил только улыбчивые ямочки на щеках и длинные чёрные волосы.

— Она попала в историю. Круче, чем они в своё время с Индиго попадали.

Дэн терпеливо ждал, пока Феникс переводил дыхание. Надо было его прервать и заставить уснуть, но тот явно был намерен довести рассказ до конца. Если сможет, конечно.

— Наркотики, долги, потом лечение. Там нужны были бешеные деньги и никак иначе. Я пробовал…

Дэн не стал уточнять — как. Пусть говорит, не надо его перебивать. Да чего там — если уж Феникс не смог решить проблему, значит, решения не было.

— И тут Хан… Сам пришёл, сволочь… Это он хорошо придумал, — Феникс помолчал. — Он кто?

Дэн не сразу понял, что это вопрос.

— Хан — кадровик. Вербовщик. Ищет Охотников и Жертв. Находит. Я им заинтересовался, когда обнаружил, что и тебя, и Индиго один вербовщик привёл. Я раньше не знал, что он здесь работает. Я из внешних агентов вообще никого не знаю. Только имена, и те ненастоящие.

— Алекс… — в голосе звучала непривычная для Феникса явная ненависть. — Вырос из Алика в Алекса… Димка прав был. Сволочь он. Что же мы ему сделали, а?

Дэн задумался. Для него это было очевидно — он так долго наблюдал за всеми со стороны, что не сделать выводы на его месте мог только полный тупица. Объяснять ли это Фениксу?

— Не молчи, Дэн, — вдруг тихо попросил тот. — Говори.

Он пожал плечами.

— Хан с самого начала хотел быть на его месте.

— Не понял?

— Ты сделал Индиго командиром отделения.

— Да, Аякса тоже. И тебя.

— Я и был командиром отделения. Аякс стоит этой должности, а вот Димка вызывал сомнения почти у всех, кроме тебя.

— И тех, кто поступил под его командование. Ребята его приняли. А это главное…

— Ни я, ни Аякс не были твоими друзьями, — продолжил, словно его не прерывали, Дэн.

— Как это — не были? Ты что, Дэн? — от возмущения Феникс снова ожил.

— Не были, командир. Мы твои друзья по службе. Приятели, коллеги, сослуживцы. А Димка — твой друг по крови.

Они помолчали, а потом Дэн совсем тихо добавил:

— Поэтому я и не мог поверить, когда понял, кто в тебя стрелял. Не укладывалось в голове.

— Он не знал. — Голос Феникса отвердел, стал уверенным и убедительным. — Он пошёл на это потому, что его девушка погибала. А что я — его Жертва, он не знал точно так же, как и я не знал, что он — мой Охотник. Сам посуди, как он мог меня опознать, если следы я заметал большим веником. А в тот единственный раз, когда он меня видел… — голос оборвался.

— В прицел, — жёстко продолжил Дэн.

— Да, в прицел. Я стоял к нему спиной и шёл такой ливень…

— Ты меня убеждаешь или себя?

Дэн сам не понимал, почему так хочет, чтобы Индиго оказался виноват. Или не хочет. Просто сейчас все из внешнего мира казались ему врагами. И прежде, чем поверить в невиновность даже лучшего друга Феникса, ему нужно исключить все возможности предательства.

— Дэн… ты сам узнал меня только тогда, когда заглянул в лицо с расстояния вытянутой руки, — устало сказал Феникс, в который уже раз бессильно откидываясь на подушку. — Димка не знал.

То ли заснул, то ли опять потерял сознание. Доконал его этот разговор. Но сказать надо было. Так что же — звонить или не звонить? Вот в чём вопрос, чёрт бы его драл.

Командир так уверен! И в самом деле. Дэн сел на постели, взявшись обеими руками за голову. Поверить, что Димка-Индиго мог вот так выстрелить в спину своего друга — как можно? Дэн, что с тобой, как ты мог?

А внутри скрёбся гадкий червячок из той жизни, которой он жил последние месяцы, с довольно мерзким аргументом, но тоже в пользу Индиго. Ведь если бы он знал, кто его Жертва, в его же интересах было бы дать Фениксу уйти. Раз они работали ради одного и того же, денег они получили бы больше, чем в случае гибели Жертвы. Они же не знали, что Жертва никогда не доходит.

Дэн придавил гнусного червячка, но аргумент был последним. Он встал, бесшумно поднялся из подвала наверх, чтобы не мешать Фениксу, и достал телефон. Прикрепил клипсу на ухо, назвал номер и долго безрезультатно ждал, когда с той стороны хоть кто-нибудь ответит.

* * *

Димка не знал. Он не мог знать. Феникс сам сделал так, чтобы никто ничего не знал, не волновался зря, не останавливал. Теперь-то ясно, что Димка поступил так же. Тоже не хотел тревожить, не хотел объяснять, не хотел, чтобы останавливали… Как странно. Они так берегли друг друга, что чуть не потеряли…

…Увидеть тогда Хана на пороге их квартиры было более чем неожиданно. Павел не знал, чего ждать от визита, и не знал, хочет ли видеть бывшего подчинённого. Чернов никогда не был замечен в тёплых товарищеских чувствах, зато был замечен в расчётливых рациональных действиях. Все, что он делал, преследовало цель. Зачем Хан пришёл сегодня?

Пришёл он по делу. Усевшись в угловое кресло гостиной, он изложил цель своего визита. Павел выслушал его предложение с внешне равнодушным видом, внутри же всё кипело — это же не просто развлечение для богатых, это противозаконно, это нужно прекратить… Но здравый смысл подсказывал, что «прекратить» это ему одному не под силу. И нет времени. Совсем нет времени. Хан появился в момент, когда отказаться от его предложения было невозможно. Он как знал, когда прийти — ни днём раньше, ни днём позже. Совпадение? Не бывает таких совпадений. Ловушка? Да, возможно, но зачем? Зачем это Хану? Или он не врёт, и правда совмещает приятное с полезным — предлагает шанс, а сам за это получает гонорар, как вербовщик. Конечно, в угрызения совести этого типа поверить может только полный идиот, но нет времени думать. Нет времени анализировать. Надо соглашаться. Он справится. Он всегда справлялся. Хан это знает, потому и предлагает.

Павел взял визитку и счел, что гостю пора выметаться. Однако тот медлил.

— У тебя всё? — в лоб спросил Павел. Яснее указать на дверь можно было только руками.

— Ну, почти, — отозвался Хан, медленно поднимаясь на ноги. — Когда тебя искал, выяснил, на кого квартирка эта зарегистрирована… Господина Ревнёва с Каджеро ты помнишь, разумеется.

Хан выдержал паузу, но Павел не поддался, промолчал.

— Квартирку-то для его старшей дочки сняли, ещё до нашего с ним знакомства во время приснопамятного штурма. Качественно запрятали концы, но я же не просто психолог, я хорошо информированный психолог… Записали на фамилию матери.

Выражение лица Павел сохранил невозмутимое. Отвечать не стал — потому что ответить было нечего.

— Ну… Это я так. Подумал, ты сам копать не будешь, а знать должен.

Нет, он не знал. Ничего он не знал, хотя напрашивалось. Тогда, на Каджеро, погибло не так много женщин с детьми. Можно было и сопоставить факты. Фамилия, фамилия… Мало ли, что фамилия? Она же с доктором Ревнёвых была знакома. Можно было просто спросить… не хотел копаться, бередить. Не хотел знать.

Хан давно ушёл, оставив в руках Павла кусок пластика, бурю в душе и зарождающийся азарт борьбы. Ладно. Теперь у него появилась уверенность, что история закончится хорошо. Конечно, полностью доверять Хану Павел не мог. Но с другой стороны — если тот не соврал, что является вербовщиком этой конторы, то он сам заинтересован в том, чтобы Павел участвовал в этом сафари. А зачем бы ему врать? Нет, это правда. А если это правда… Чем он рискует? Ну, кроме собственной жизни? Да ничем. А жизнь… Павел усмехнулся. Чтобы отнять у Феникса его жизнь, придётся очень сильно постараться.

Да, он твёрдо решил, что Охотником не пойдёт. И дело не только в том, что Жертве больше платят. Хан, конечно, был прав, когда сказал, что он, Феникс, способен убить при любых обстоятельствах. Да, способен. Но, слава Богу, он в состоянии сам определять, когда наступили эти «любые обстоятельства». И в этой, новой жизни, где есть Ника, он убивать не будет. Он обойдёт убийцу. Никто не может сделать это лучше, чем тот, кто сам всю жизнь был охотником. Он справится.

Конечно, есть вариант, что противником окажется превосходящий его по классу профессионал. Или что игра будет нечестной. Но так ли давно его называли птицей удачи? Пусть ему не повезло тогда с тем захватом, но с тех пор прошло много времени, и больше ему не на что было жаловаться. Случившееся с Ритой — не его вина. А в остальном ему всё время везло. Повезёт и сейчас.

Повезло, да. Просто счастливчик. Да, выжил. А толку? Всё равно что утонуть в том болоте с чёртовой капустой, да ты и так почти утонул. Не стоит себя обманывать, никуда ты не выбрался. Дэн — это временная задержка, он не сможет долго держать тебя на плаву. Даже если он дозвонится до Димки — и что? Что они вдвоём смогут сделать? Это хуже болота…

А Ника ждёт. Он же обещал… Ника, почему ты сама мне не сказала? Ну, конечно. Хотела, чтобы полюбили тебя, а не папины миллионы. Сколько же раз тебя подставляли, львёнок мой, что ты никому не доверяешь, даже мне…

Даже тебе. А ты хоть раз дал ей понять, что любишь? Ты хоть слово ей об этом сказал? Она же ждала, каждый день ждала, и не надо этих глупостей, что настоящей любви слов не нужно… нужно. Ты ей ни разу не сказал этих трёх важных для неё слов. А теперь ты не вернёшься. И она так и не будет знать.

Ты только не плачь, Ника. Всё ещё будет хорошо, даже без меня. Только не плачь.

Или это не слёзы? Это дождь…

…Дождь начался неожиданно, после нескольких крупных капель, сразу и хлёстко ударил в лицо тугими струями. Он с наслаждением подставил прикрытые глаза свежему теплому водопаду. Стоять так, чувствуя живительную чистую влагу каждой клеточкой, было невообразимо приятно.

Он двинулся вперёд. Идти получалось теперь медленно, ещё медленнее, чем до начала дождя, потому что на мокрой траве скользили ноги, ещё — потому что он уже почти ни черта вокруг не видел, и ещё по одной, более важной причине, в которой он упрямо не хотел себе признаваться. Силы таяли буквально с каждым шагом, и вместе с ними также быстро исчезала надежда на то, что он вообще движется в правильном направлении.

Чёрт возьми, сейчас бы сесть в мокрую траву, просто сесть, сняв опостылевший капюшон, запрокинуть голову, чтобы ливень смыл пот, грязь и липкое омерзительное ощущение смерти. Это чувство не поддавалось контролю, оно было в сердце, в лёгких, в голове, оно пропитало кожу. Однако нельзя остановиться, нельзя сидеть, нужно двигаться, уже пятый день, уже пройдена предпоследняя точка, скоро финиш, и нужно идти. Где-то там, впереди — черта, за которой жизнь и свобода, за которой его ждёт Ника.

«Я обещал, что вернусь, значит, вернусь. Только дождись меня».

Он повторял это, как мантру, в такт неверным шагам, и вдруг в окружающем его тумане чётко увидел её спокойное лицо. Она дождётся, ты только иди.

Но эти мысли и жуткая, давящая, всё увеличивающаяся усталость не мешали ему трезво рассуждать. Пока ещё не мешали. Несмотря на свою мантру, он знал, что не дойдёт. Без зрения, без ориентиров в чужих джунглях, с непонятной лихорадкой, медленно, но верно лишающей его последних сил. Те царапины и пара ожогов с укусами, которыми его наградил последний плюющийся зверь с многочисленными зубами, да и все предыдущие раны сами по себе смертельными не были. Однако всего вместе было больше чем достаточно, чтобы он вскоре загнулся в чёртовых колючих зарослях. Охотник же за спиной всё ближе, его приближение чувствовалось в этом тяжёлом воздухе, пахнущем непонятной травой, сыростью и смертью. Почему до сих пор нет выстрела, он не понимал, и эта неторопливость преследователя начинала сводить его с ума.

Он помнил карту и, как ему казалось, двигался в нужную сторону, пусть и едва переставляя ноги. До сих пор ориентиром ему служила Сиана, которая жаркой белой кляксой ещё несколько минут назад бесстрастно висела слева, как и полагалось. Но теперь она была скрыта дождевой тучей, и ни одного яркого пятна в мареве угасающего зрения не осталось.

По-хорошему, надо бы переждать дождь, чтобы Сиана снова вышла на небо, и продолжать идти, хотя бы приблизительно придерживаясь маршрута. «Нельзя оставаться долго на одном месте, — стучало в голове, заглушая голос рассудка. — Нельзя подставляться. Пока не упадёшь — надо идти. Она ждёт». Он понимал, что делает глупость, с каждым шагом, возможно, уклоняясь от маршрута, на который потом уже не сможет вернуться. Но сопротивляться самому сильному из инстинктов — стремлению выжить — он уже не мог. Нельзя подставить себя под пулю Охотника. А что тот рядом, он знал наверняка. И ещё знал, что мишень из него сейчас — лучше не придумаешь. А значит, надо было идти, даже если это бесполезно.

Под ногой хрустнула крупная ветка, сапог соскользнул с мокрой коры, и он не смог удержать равновесие, не помогла даже палка, служившая ему то ли костылем, то ли тростью слепца. Последним движением он успел отбросить палку чуть в сторону, чтобы не напороться на её острие, и упал. Это уже третье падение под ливнем, а сколько их было раньше, он и считать перестал. Кажется, рефлексы всё ещё работают, хотя тело слушается с каждым разом всё хуже. Ничего не сломал и даже ушибов в свою коллекцию не прибавил. Просто снова надо вставать, снова делать усилие, снова искать отброшенную опору, снова шагать. Он зло усмехнулся, уперся в землю кулаками и сжал зубы.

«Всё равно поднимусь. Ты меня не достанешь», — упрямо подумал он, сопротивляясь собственному страху.

Мысль о преследователе подстегнула, помогла собраться и всё-таки встать. Ногой нащупал палку — она оказалась рядом, что обрадовало. Да, теперь для счастья надо так немного: суметь наклониться, взять опору, выпрямиться, потом сделать первый шаг и дальше всё пойдёт проще. А ещё для счастья была нужна она. И до неё нужно было дойти. Даже если всё в этом чужом ядовито-зелёном мире прёт против него, даже если он сам знает, что не сможет этого сделать…

… Менее удачно. Падение в кустарнике с шипами едва не закончилось выколотым и без того бесполезным глазом…

…Чёрт… Опять эта хитро загнутая ветка под ногами. Он, не видя, уже понял, что это то же самое место. Кажется, во время последнего падения он здорово потерял ориентацию в пространстве и просто вернулся на то же место. Надо же — почти полчаса пути проделаны впустую. Лучше бы он тогда просто остался здесь сидеть, не потерял бы столько сил зря.

А вот теперь он точно понял, что с этого места не сможет найти правильную дорогу. В голове уже путались данные о маршруте, видимо, подступающий лихорадочный жар всё-таки начал действовать на сознание. Жаропонижающее в аптечке закончилось ещё утром. Он повернулся лицом в ту сторону, откуда сейчас пришёл и напряжённо попытался всмотреться в белесо-серый туман, существующий только для него. Тщетно. Новый порыв ветра снова швырнул в лицо тяжёлые струи ливня. Наслаждения это уже не принесло — дождь бил, не освежая, а вызывая головную боль. Он вспомнил древнюю китайскую пытку водой. Древние китайцы знали, что делали.

Дороги нет.

Ноги отказывались держать, и желание упасть на землю стало просто всепоглощающим, но он упрямо стоял, понимая, что если сейчас сдастся, то подняться уже не сможет. Встречать Охотника в положении лёжа не хотелось. Если сейчас раздастся выстрел, то он будет сделан в живого человека, а не в полутруп на земле.

Сердце замерло. Внезапно в угасающем сознании вспыхнул прежний Феникс — чуткий и внимательный. Прямо в спину ему смотрел Охотник.

Красный круг мишени на левой лопатке ощущался просто физически реальным. Почему же он не стреляет, сколько можно тянуть? Это было хуже дьявольского тумана в глазах, хуже дурманящего жара в разбитом теле, хуже дробящего мозг ливня. Ожидание конца.

— Стреляй же, мать твою! — хрипло сказал он вслух.

И Охотник как будто услышал.

Страшный удар бросил его вперёд, но палка-опора не дала сразу упасть.

Неожиданно окружающий ад прекратился. Ливень перестал хлестать по щекам и теперь нежно гладил кожу. Дикая усталость, до сих пор причинявшая лишь боль, вдруг стала мягкой, как меховой ковер в её комнате, обняла и настойчиво потащила вниз. Под немеющей щекой — мокрая трава. Пахнет почти как на Земле. И дождь…

…А может, это и не дождь. Просто тут ужасно душно и жарко. Хотя кондиционер работает.

«Должно быть, лихорадка обостряется, — отстранённо подумал он. — Иначе откуда бы в подвале Дэна из стен выросли колючие лианы, такие отчётливо видимые, при условии, что зрение так и не возвращалось?»

— Ника… — шевельнул он губами и провалился в колючие заросли.

 

Глава 3

— Алекс! Этот отчёт вас совершенно не касается!

Меня всё касается, лапуля, особенно то, что ты так спешишь спрятать. А вот не оставляй открытыми документы.

— Кариночка! Всё, успокойтесь, я улетучиваюсь и больше не доставлю вам хлопот. Меня вовсе не интересует ваш отчёт. Меня интересует совсем другое.

Хан выскочил из кабинета Карины и направился прямиком в родной кадровый отдел.

Он, конечно, всегда интересовался любыми документами, оставленными без присмотра на столах сотрудников. Опыт показал, что иногда таким образом можно найти самую неожиданную и нужную информацию, узнать вещи, которые обычным путём никогда бы не узнал. Забывчивость и халатность сотрудников иногда его даже удивляла… как и сейчас. Уйти из кабинета, оставив открытым отчёт по второму уровню — надо ж додуматься. Однако сам Хан Карине сейчас был даже благодарен. Когда он заскочил к ней за дежурным отказом на дежурное предложение поужинать вместе, последнее, что он ожидал — это получить новую информацию по закрытому, казалось, делу. В отчёте Карины его зацепило одно донельзя знакомое имя.

Сейчас он почти бежал к своему компьютеру, мысленно постукивая себя по голове — как, как, чёрт побери, ты мог упустить такой момент? Тоже мне, кадровик. Конечно, егерей он на работу не принимал, но хоть своими, посвящёнными во второй уровень, можно было поинтересоваться?

В голове мелькнула дурацкая мысль: «А вот Феникс бы всех на собеседование повызывал бы, лично бы познакомился».

Феникс.

С того момента, когда оператор сафари сообщил, что выстрел был сделан, Жертва мертва, и чистильщик взялся за работу, Хан заставил себя не думать больше о нём. Незнакомое до сих пор чувство, трудно поддающееся идентификации, мешало спокойно жить и работать, и чтобы отделаться от него, пришлось потрудиться. А сейчас имя снова всплыло, и вместе с ним странная гложущая то ли тревога, то ли досада, то ли… то ли надежда — чёрт, а ведь вполне вероятно, что ничего ещё не закончилось!..

Потому что поверить в то, что этот самый чистильщик спокойно сделал свою работу именно с этой Жертвой, Хан никак не мог. Егерь Даниил Строганов, бывший спецназовец, чьё лицо на голограмме не оставляло никаких сомнений.

Надо же было такому случиться, чтобы тогда, когда добить нужно было не кого попало, а Феникса, именно Дэна поставили чистильщиком! Не верится, чтобы этот тугодум смог выстрелить в любимого командира.

Дэн не убил бы своего бывшего капитана, если тот оставался жив. Однако даже если он вынес Феникса из джунглей и теперь прячет у себя, это точно кончится плохо. Судьба самого Дэна Хана не волновала, но Феникс от Босса почти наверняка не уйдёт, даже если ему действительно повезло выжить. Кроме того, Хан знал, что он был серьёзно ранен, наверняка болен болотной лихорадкой и стопроцентно получил хорошее расстройство пищеварения, поскольку таблеток, обеззараживающих воду, ему должно было не хватать — запас их предусмотрительно не был рассчитан на все пять дней, как и запас аккумуляторов терморегулятора, и запас препаратов в аптечке. Хан сам контролировал, чтобы не хватало, хотя старался не для этой Жертвы…

Дэн хоть и тугодум, но к врачам он раненого на этом сафари не потащит. Медцентр, практически весь, находился под контролем Босса. Так что у Феникса есть все шансы загнуться у Дэна дома, даже если его и не вычислит больше никто, кроме Хана.

Что именно его встревожило больше, Хан не мог сформулировать. То ли то, что под угрозой сама схема сафари — Жертва не должна выжить, то ли то, что вынесенный Боссом персональный приговор не приведён в исполнение… то ли то, что смерти именно этого человека Хан никогда не хотел.

…Вызов к самому Боссу для него был неожиданностью. С одной стороны, именно Босс его в своё время и нанял, то есть, за что-то оценил, всё же. С другой — с тех пор не было ни одного особенно важного поручения, так, сплошная грязная работа. И вот теперь что-то может измениться. Что, заслужил, наконец, доверие?

Он ещё некоторое время поломал голову, но истинную причину такого внимания понял, только выслушав задание до самого конца. Девушка, о которой Босс говорил, несомненно, много для него значила, это было ясно. Конечно, то, что она спуталась с кем-то на Земле, было понятной причиной для беспокойства, но при чём тут он, вербовщик и инкассатор? При всём своём немирном прошлом Хан себя не считал пригодным в киллеры. Это слишком грязно… Правда, оказалось, Босс хотел не просто убрать наглеца, а убрать тихо, так, чтобы никто следов не обнаружил. Идея у него была простая по сути, но сложная по исполнению. Можно было начинать гордиться оказанным доверием и хвататься за голову одновременно. Загнать пацана в угол, вынудить самого сунуть голову в петлю… Да, сафари второго уровня было идеальным для этой цели — верная смерть по добровольному согласию и концы в воду, машина отлаженная. Только вот как заставить мирного парня с Земли пойти Жертвой в сафари?

Однако пацан оказался вовсе не пацаном и далеко не мирным. Крепкий орешек, бывший спецназовец, гроза женских сердец, неудивительно, что девушка купилась, да так намертво. Босс сам полностью не понимал, насколько серьёзно это увлечение, во всех смыслах. А Хан, как только увидел голографии — хорошо сработала слежка Босса, профессионально — сразу понял, что «убрать тихо» будет очень проблематично.

А ещё он понял, почему именно его на это дело выбрал Босс.

Эх, Феникс, Феникс… Угораздило же его вычислить на всей большой Земле одну-единственную девицу, с которой не стоило связываться.

Босс не ошибся в выборе исполнителя. План у Хана созрел почти сразу. Всё-таки, хоть он и не индиго, но интуиция у него развита — дай Бог каждому. Вот когда пригодится девчонка Язвы, которую он зачем-то дрессировал в своей постели несколько последних недель. План начинался с неё и заканчивался в джунглях Каджеро. Нужно было продумать пару моментов — как вернуть девчонку Язве наиболее натурально и как поднести идею с сафари Фениксу. И только ли Фениксу…

Чёрт, командир, я действительно не хотел этого для тебя. Я даже пытался помочь обойти Босса, хотя должен был делать точно наоборот. Ты сам в это влез, хотя я предлагал другой путь. Ты мог выбраться из всего и сразу, одним метким выстрелом, но предпочёл сдохнуть… неужели всерьёз поверил, что в таком мероприятии кто-то по-честному готов заплатить бешеные деньги потенциальному свидетелю? Вера в справедливость никогда так уж сильно не затмевала у тебя здравый рассудок. Надежда на порядочность людей по ту сторону закона могла греть кого угодно, только не тебя, ты слишком много о них знал. Тогда зачем ты сюда полез?

Хан в который раз махнул рукой на все эти вопросы. Он уже привык к тому, что Феникс был одним из немногих людей, чью логику постичь не представлялось возможным. То есть, теоретически Хан мог разложить все мотивации, все составляющие поведения Павла Лазарева, как и для любого другого человека. Но понять его, чисто по-человечески, Хан не мог. И это противоречие сводило с ума.

Может быть, в этой непостижимости и заключалось притяжение личности Феникса. Анализировать этот феномен можно было бесконечно, но сейчас перед Ханом стояла другая проблема. Нужно было узнать наверняка, насколько верны его предположения. Завтра — рейс на Землю. Значит, в распоряжении есть только сегодняшний день. Действовать надо быстро. Сегодня по графику Строганов дежурит в третью смену. Это значит, что он уходит из дома часа в три дня. Есть время, чтобы всё выяснить.

Что он сделает, если найдёт бывшего командира у Дэна, Хан не знал. Впервые не знал, что будет делать. Составилось уравнение со многими неизвестными. Нужно было найти способ решения этого уравнения как можно скорее, а для этого необходимо прояснить главное: жив ли Феникс.

* * *

— Алекс! Этот отчёт вас совершенно не касается!

Карина, едва не закипая от негодования, оттеснила незваного гостя от своего кресла и быстрым движением пальцев закрыла документ на мониторе, так заинтриговавший его.

— Кариночка! Всё, успокойтесь, я улетучиваюсь и больше не доставлю вам хлопот. Меня вовсе не интересует ваш отчёт. Меня интересует совсем другое.

Углубляться в то, что же интересовало его на самом деле, Карина не стала. Она решительно надавила кнопку открытия дверей и резко указала в сторону выхода. Подождала, пока Алекс выйдет, проводила его возмущённым взглядом. Что ему понадобилось в её кабинете с утра пораньше? Она досадливо хлопнула ладонью по столу, отчего виртуальный монитор выключился и будто свернулся в одну светящуюся точку, которая тут же исчезла.

Ведь до сих пор всегда закрывала документы, вставая из-за стола. Надо же, чтобы именно сегодня, когда она забыла это сделать и на секунду отошла в соседнюю комнату, у её компьютера нарисовался этот противный тип. Хорошо ещё это был он, а не Босс. Карина поёжилась. Да, растяпа, тот бы тебя точно не погладил по голове за открытый и оставленный без присмотра отчёт о сафари второго уровня.

Так. Сейчас должны прийти эти визитёры, протеже Аристова. Тоже очень вовремя. У неё на носу отчётность. Две. По обоим направлениям. А она будет развлекать этих кабинетных червей с Земли. Как будто Аристов не мог подождать пару недель и сам предоставить им всю информацию.

Входной сигнал возвестил о приходе гостей. Карина тяжело вздохнула, приняла непринуждённый вид и открыла дверь.

«Кабинетный червь», вошедший первым, заставил её брови удивлённо поползти вверх. «Червь» обладал крупным мощным телосложением, не уступающим, а в чём-то и превосходящим сложение фигуры Кледнера. Она не успела толком рассмотреть его лицо, уловила только дежурную приклеенную улыбку, когда в кабинете появился второй. Он был ростом чуть ниже первого, более гибкий и пропорционально сложённый, но мускулатурой он никак первому не уступал. А вот улыбки на красивом спокойном лице не было вовсе. Не было её и в холодных серых глазах, с порога впившихся в Карину внимательным цепким взглядом.

— Позвольте представиться — Энтони Вельд, а это мой товарищ, Кирилл Крымов, — глубокий бас атлета-тяжеловеса, вошедшего первым, немного оглушил Карину, как и накануне по телефону. Натянутая улыбка его уже пропала, что сразу сделало его более естественным и приятным.

Он остановился с одной стороны её стола, а Крымов с каменным лицом застыл с другой.

— Меня зовут Карина Сайдарова, как вы уже знаете, — улыбнулась она. — Прошу вас, присаживайтесь. Может быть, сок, чай или кофе?

— Если можно, воды, — всё так же внушительно попросил Вельд и первым уселся на предложенный стул.

Длинные каштановые волосы, большие карие глаза. Глаза испуганной оленихи. Девушка была достаточно привлекательной, но что-то в ней отталкивало с первой минуты. Сначала Кир заметил дежурную вежливость и нарочито деловое равнодушие, потом она стала немного нервничать.

— Меня зовут Карина Сайдарова…

…Ты старший менеджер, занимаешься туристами.

— Господин Аристов предупреждал вас?

У Балу раздражённый голос, он устал и извёлся. Мы всё узнаем, подожди ещё немного.

— Честно говоря, я не совсем понимаю…

…Почему именно к тебе.

— Но раз господин Аристов попросил…

…Ты будешь помогать.

— Нас интересуют медицинские отчёты по посещавшим Каджеро туристам за последний год, — вступил Кир. — Прививки, зафиксированные случаи болезней, раны. Все. И не только по туристам, но и тех, кого вы принимали на работу в этот период. Нам нужна статистика по всем новым людям, проходившим через вас.

— Пожалуйста. Но с сотрудниками будет проблема. Вам нужен особый допуск к файлам постоянных работников, это информация конфиденциальна. Однако контрактников можете посмотреть, они заключали договор не с «Артемидой», а с фирмой, занимающейся наймом людей для нас.

Для начала хватит и этого. И наводящий вопрос.

— Как сюда попадают туристы? Насколько мы успели понять — планета не свободна для посещений.

— Конечно. Это частные владения, и чтобы попасть сюда, требуется разрешение нашей службы безопасности.

— Вроде старого визового режима?

Девушка улыбнулась одними губами.

— Не так сложно. Однако тут нет памятников культуры, и для курорта Каджеро пока не приспособлена. Здесь нечего делать, если делать нечего.

Молодец, смешно.

— Основной целью прилетающих сюда является сафари на местных животных. Иногда кто-то хочет просто прогуляться по диким джунглям в сопровождении наших егерей.

— И как же это сделать?

— Платите деньги, получаете разрешение и развлекаетесь, — пожала плечами Карина.

Кир перевёл взгляд на Балу. Тот не пошевелился, упершись тяжёлым взглядом в стол перед собой. Чушь какая-то.

— И дорогое удовольствие?

— Это зависит от того куда идёте и на какого зверя. Укомплектовывается сопровождающая группа, егеря…

Кир слушал девушку в пол уха. Балу, между прочим, на последнем нерве, и тот совсем плохой. Надо поднажать, она что-то знает, это точно. Трудно сказать, почему ему так кажется, но это тот редкий случай, когда Кир был уверен в своей интуиции.

— Давайте я залью вам информацию на флеш-кристалл.

— Нет, мы бы хотели пройтись по именам с вами, могут возникнуть вопросы.

Карина снова пожала плечами. Что за идиотская манера!

Перед ними включились виртуальные мониторы. Кир углубился в чтение. Сафари… Наверняка к Фрэнку это не имеет никакого отношения. Ага, он попал в передрягу, задолжал целую кучу бабла и со всем этим багажом поехал развлекаться, по зверушкам стрелять? А потом пропал, и его жена получает наследство. Нет, это не сафари, конечно. Значит, Фрэнк был здесь по-другому поводу, значит, делал что-то и…

— Вот он! — не сдержался Балу.

— Кто — он? — удивлённо подняла глаза Карина.

— Вот — он, например, Фрэнк Смит, — Кир тоже выхватил взглядом имя на мониторе. — Он был у вас как раз в период наиболее яркой вспышки аллергии. Какие меры по предупреждению последствий контакта с меларином были приняты?

Девушка внимательно, намного внимательней, чем в начале, посмотрела на Кира. В её глазах вспыхнул тревожный огонёк, почти незаметный, но Киру этого было достаточно.

— Какие меры? Господин Смит спокойно прошёл сафари и благополучно отправился домой. Проблем со здоровьем у него не возникло, иначе это было бы отражено в его карточке.

— То есть, он вылетел с Каджеро?

— Конечно, — ответила Карина. — Я сама лично оформляла документы.

О, оленёнок, по-моему, ты врёшь. Твой голос так напряжён, что на нём играть можно. Как на струне.

— Если вас интересует именно сафари, вам следует побеседовать с господином Реньером, это наш главный егерь.

Переводит стрелки? Ещё интереснее.

— Мы обязательно последуем вашему совету.

Кир мельком глянул на Балу. Тот сидел неподвижно, смотрел невидящим взглядом в воздушный экран перед собой. Он опять обратился к своему монитору. Так, Марцелли, Лазарев, Лоуренс… Стоп! Совпадение? Кир лихорадочно открыл приложение к знакомой фамилии. Лазарев Павел Сергеевич, двадцать семь лет.

— Тони…

Тот не сразу отреагировал, но ожил, едва понял, куда показывает друг.

— Феникс! — Балу внезапно рванулся, ткнув пальцем в монитор. Имя Феникса высветилось красным.

Твою мать, Балу! Это было лишним. Впрочем, что поймет эта олениха…

Кир поднял глаза на девушку.

— Вам плохо? — он не собирался волноваться о её самочувствии, но уж слишком она переменилась в лице. Неужели, всё же, поняла что-то? От беспокойного взгляда не осталось и следа, глаза были как… как неживые на внезапно побелевшем лице. Словно Карина увидела что-то, чего не видели они, и её это убило. Она что, припадочная?

— Не может… — шевельнула она губами. — Я не хотела…

Нет, она не припадочная. Она точно знает. Но что?

— Вам плохо? — нарочито участливо повторил Кир.

— Нет, простите… Мне послышалось, показалось.

— Этот человек тоже благополучно вылетел с Каджеро?! — от усталости в голосе Балу не осталось и следа.

Не нужны им случаи аллергии. Им нужны совсем другие случаи. Они ищут совсем другое. Это не случайность. Всё это не случайность. Феникс.

— Так он тоже улетел?!

— Да! — Карина выкрикнула это, как будто выплюнула, но тут же пришла в себя. Она убрала прядь волос, упавшую на глаза, и постаралась взять себя в руки. Только не сейчас, не думать о нём. Не здесь. Сейчас она им скажет, что у неё разболелась голова и что…

Большеглазый красавец смотрел на неё в упор, давя тяжёлым и заинтересованным взглядом. Пристально, но не изучающе. Он всё понял, он знает, что она врёт! Надо прекратить этот разговор, пока не поздно.

— Господа, если это всё…

— Нет, не всё.

Карина отвела глаза. Да что же это такое?! Был бы кто-то другой, она бы уже давно выгнала его из своего кабинета, каменным тоном, она умеет. Но этот… этот жуткий тип… что же… Страничка, открытая на экране, поползла вниз. Может, всё же, случайность?

Гости просмотрели файл с контрактниками, ни на ком больше не задержавшись, и наконец, ушли. На прощание Крымов подарил ей ещё один взгляд. Помимо знания, в нём было и обещание. Карина взгляд выдержала, но только потому, что отвести глаз не могла, словно он был удав, а она — кролик. Когда двери кабинета за гостями закрылись, ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и перевести дыхание. Было трудно представить, что ещё час назад она волновалась из-за не вовремя забытого документа. Да она тогда была свободна и счастлива, вместе со всеми своими проблемами… Сейчас же у неё было ощущение, что её загнали в душный тёмный подвал, откуда нет выхода.

Они вышли на улицу и, отойдя на пару метров, уставились друг на друга. Внезапно Балу качнулся вперёд.

— Звони!

Кир сразу понял, кого имел в виду друг. Он набрал номер Индиго, но тот был заблокирован.

— Что за чертовщина… что значит «номера не существует», Кир?

Тот повёл плечами и мрачно хмыкнул.

— Значит, Пашка был здесь, — озвучил Балу.

Кир медленно отозвался:

— Да. Именно здесь. Это уже не совпадение, Тони. И кстати. Девчонка знает Пашку явно лучше, чем Фрэнка.

— Не удивлюсь, если она знает его несколько ближе, чем мы думаем, — Балу невесело усмехнулся. — Бред какой-то… Ни Фрэнк, ни тем более Феникс не полезли бы в это сафари на макак. На черта им? Фрэнк в долгах как в шелках, а Пашка настрелялся уже. И потом, Димка сказал, что он погиб, не пропал, а именно погиб.

— А теперь мы узнаём, что он был здесь. Но как же странно…

— Что?

Кир снова хмыкнул.

— Фрэнк мирный человек, необученный и в чём-то, прости, наивный. Он мог бы и попасться, но Феникс…

Возможности и способности Феникса превышали не только возможности и способности Фрэнка, но и большинства людей в принципе. Что ж тут произошло?

— А Дэн? Егерь на Каджеро. С ума сойти! Интересно, кого ещё из наших сюда занесло?

Да, в файле наёмников они с удивлением обнаружили фамилию Строганова.

— Нет, интересно не это. Он же может знать, что случилось с ребятами, как погиб Пашка. А заодно вдруг и про Фрэнка тоже. И вообще…

Они помолчали.

— А девчонка так побледнела, — мрачно произнёс Балу.

Кир кивнул. Он, наконец, понял, что его так оттолкнуло в ней. То, что он ненавидел в женщинах больше всего на свете, то, что приводило в бешенство и заставляло его терять контроль над собой. Он же заметил, как в какой-то момент полностью завладел её вниманием, будто они были наедине, и не просто завладел. Он даже провёл эксперимент — смотрел в упор, зная, что пока не позволит, она не сможет отвести взгляд. Она и не отвела. Девчонка тоже почувствовала его, такие всегда чувствуют хозяина. Того, кто может взять, а может и отпустить… Он отпустил. Пока.

Да, детка, рабынями не становятся, ими рождаются. Впрочем, как и королевами. Даже если они не носят корону и не укладывают волосы в высокие строгие прически. Даже если они бегают сломя голову по лестницам и падают с них, цепляясь за твои плечи, всё равно — королевы. Самые настоящие. А ты детка, можешь хоть две короны надеть, не поможет.

— Ты чего застыл?

— Думаю, до завтра у нас есть время, — не ответил Кир. — Предлагаю зайти в медцентр для поддержания имиджа, а потом пообедать в одном из местных ресторанчиков. Тут должен быть отменный сервис, на туристов ведь работают. А завтра поговорим с егерем, послушаем, что будет врать он. И завтра же вечером нанесём визит Дэну, посмотрим. Терпения-то у меня много, время вот ограничено.

Он позволил себе улыбнуться.

— А потом я ещё раз поговорю с девчонкой. Она может много рассказать, если правильно надавить.

Балу взглянул на него.

— Да. Особенно если давить будешь ты.

Кир снова улыбнулся. Да. Особенно, если давить будет он.

* * *

Сразу после работы Карина позвонила ему. Она редко это делала, практически никогда — обычно звонил он, и встречи назначал тоже он. Но в этот раз она не могла ждать и не знала, что делать и к кому еще бежать.

— Нам надо поговорить!

Она пыталась не кричать, но получалось плохо. И всё же Карина постаралась взять себя в руки. Человек, которому она звонила, нервных не любил.

Получив согласие на встречу, девушка тут же направилась в дом, где обычно он разговаривал с ней, да наверное, не только с ней.

Закончив приготовления, она опустилась в кресло, безвольно уронив руки, как будто силы покинули её окончательно. Со стороны могло показаться, что её ждёт свидание, а не деловая встреча. Интимный полумрак, живой огонь в камине, мягкие огромные кресла, зашторенные окна. И ожидание. Но трепет далеко не романтический…

Босс. Ох, как же она его боялась. Его безупречные манеры, спокойный голос — обман, иллюзия. Он мог бы сломать её жизнь одним щелчком пальцев, одним кивком, если бы захотел. Карина старалась не тревожить его по пустякам, все проблемы решала сама, за что получала одобрение. «Молодец, Кариша, ты умница».

Она не обольщалась. Сегодня этот человек мог погладить по голове, а завтра эту же голову снести. Но сегодня появился тот, кто напугал её ещё больше. Тот красивый парень с жуткими глазами был действительно опасен. Карина чувствовала это. А ещё она чувствовала, что не сможет его увидеть ещё раз, ещё раз услышать его вымораживающий голос. Она готова на всё, чтобы избежать ещё одного столкновения, а для этого ей нужен Босс.

Карина часто представляла свои чувства воплощёнными в образы. Любовь… Нику она любила, очень. Подруга всегда приходила в образе цветка. Каджерианская королевская лилия. Удлинённые белые лепестки, обрамлённые яркими зелёными краями. Забота… Родители — два гигантских облака, которые проливаются тёплым дождём во время засухи, чтоб обнять, прикоснуться к дочери. Страсть… Он сначала ей виделся большим огненным тигром, благородным и величественным. С самыми синими глазами на свете. Теперь это была птица… Феникс. Только, наверное, это не её он прикрывал своим огромным крылом, не её обдавал жаром. Страх… Босс — бездонная пропасть, куда Карина падала с диким криком в своих кошмарах. И вот теперь этот хищник. Красивый, очень красивый, глаза серые…. Сталь. Лезвие. Он как кинжал — обдает её металлическим холодом и медленно, с удовольствием, располосовывает её кожу, мышцы, нервы…

Карина неосознанно схватилась за горло. Хватит! Пусть Босс решит эту проблему и освободит её.

— Привет, Кариша.

Босс появился бесшумно. Карина давно перестала удивляться этой его способности. Спокоен, как всегда спокоен. И ты спокойна. Расскажи ему всё, что знаешь, пусть сделает так, чтобы кошмар ушёл, исчез.

— Мне показалось, я должна предупредить вас, побоялась говорить по связи. Наверное, вы знаете, что к нам в город приехали двое, по приглашению доктора Аристова…

Когда она закончила и замолчала, Босс несколько минут сидел неподвижно, глядя в огонь камина, как будто вовсе забыл, что не один в комнате. Карина боялась пошевелиться. Наконец он усмехнулся чему-то своему и посмотрел на неё:

— Хорошо, можешь больше не беспокоиться, я обо всём позабочусь.

— Я боюсь…

— Бояться, моя милая, тебе следует только меня. Всё остальное не твои проблемы. Главное — не болтать.

Взгляд в упор заставил Карину поёжиться, сердце застучало быстрее.

— Ведь ты не болтала?

— Нет, кому я расскажу? Даже Нике не могу.

Неожиданный смех заставил Карину вздрогнуть — его смех пугал не меньше его гнева.

— Особенно Нике, милая, особенно.

Смех прекратился так же внезапно, как и начался.

— Потому что если она узнает хоть что-то, ты пожалеешь о том, что тебя не придушил Крымов. Поверь мне на слово.

Она и так верила, ему не обязательно было уточнять.

По дороге домой начался дождь. Скутер фыркнул пару раз, будто насмехаясь, и заглох намертво. Карина попыталась завести его снова, но ничего не вышло. Дождь усилился, словно только и поджидал этого момента. Ждать на дороге было бессмысленно, поэтому она взялась за руль и медленно пошла пешком, ведя скутер рядом. И тут на неё накатило, прорвало безудержными слезами под давлением страха, тревоги и одиночества, душивших её с утра.

Она никому не нужна, никому! Никто не защитит, не придёт на помощь. Она устала бояться всех и каждого… Крымов — что Крымов?! Если она не ошибается в своих подозрениях, то Крымов всего лишь ищет справедливости, и конечно, он своего добьётся. Босс ей не поможет, он сам готов стереть её в пыль, если что. Ника… ох, Ника. Она вообще ничего не знает, но даже если бы и знала, если б Карина открыла ей правду, что это она отправила на верную смерть её Феникса, не спасла, не уберегла, не предупредила… что бы она сказала тогда? А он сам? Для него она была лишь ночным приключением, забавой перед смертельной опасностью. Он бы тоже ничего не сказал и не протянул бы руки. Побрезговал бы.

Карина, наконец, подошла к дому. Она промокла до нитки, но ей не было холодно, она вообще ничего не чувствовала, кроме дикой усталости, и хотелось только одного — упасть на кровать и провалиться в сон. Поднявшись на первую ступеньку, девушка с досадой отметила, что сегодня весь мир против неё, даже собственный дом — свет на террасе не включился. Она сильней стукнула каблучком — не помогло. Стучать больше не было смысла и сил, но в темноте она тут же ошиблась в наборе кода дверного замка. Так, ещё раз… И вдруг за спиной послышался еле различимый в шуме дождя смешок, явно мужской. Карина резко развернулась и оцепенела от ужаса.

Внизу, у самой нижней ступеньки, стоял он. Девушка узнала эту высокую стройную фигуру, чёткое очертание скул, немигающие, как у ящера, глаза — даже сквозь плотную дождевую завесу. Он смотрел в упор и молчал. И улыбался. Так не улыбаются, а скалятся, но он улыбался. Скрещенные на груди руки, вода льётся по короткому ежику волос… Крымов! Карина зажмурилась. Уйди, пожалуйста, уйди! Ей казалось, что если сейчас она распахнёт глаза, он окажется совсем рядом, обдаст взглядом серого холода, коснется лица.

— А ты лгунья…

Девушка вздрогнула и всё-таки открыла глаза, не вынеся неизвестности. Крымов исчез. Она постояла ещё немного, не в состоянии пошевелиться. Потом всё же вошла в дом. Ноги отказывались держать, и Карина сползла на пол, прислонившись спиной к двери, совершенно опустошённая, не в силах больше бояться и даже плакать. И только просидев так с полчаса, она начала сомневаться — а был там Крымов или это галлюцинация, порождение дождя?

Или не дождя, а её нечистой совести?..

* * *

Этот странный дождь начался внезапно и полил стеной. Впрочем, ничего странного в нём самом не было, дождь в этих джунглях всегда начинается внезапно. Странно то, что его — «Ти-Рекса из камня», как называли его ребята на «Киплинге», — этот ливень застал в саду, за прогулкой в одиночестве. Ти-Рекс из камня… Те золотые времена на носителе ушли безвозвратно, хотя ещё совсем недавно всё было иначе. Солдаты боготворили своих командиров, гордились ими. Великолепная троица — часто повторял Старик. Ти-Рекс из камня, Феникс из стали и Балу из плюша. Ребята шутили, пока сержанты отворачивали смеющиеся лица. Шутили по-доброму, без злобы. И Тони никогда не обижался за «плюшевого мишку». Все прекрасно знали, что на заданиях Балу меньше всего напоминал добродушного медведя из русских сказок. Это был гризли. Самый натуральный, ни в чём не уступающий ни ему, Киру, ни Пашке. Хотя разница между ними всё же была. Одна единственная отличительная черта — инстинкты убийц. И те же солдаты любили повторять это, когда думали, что никто их не слышит.

— Феникс и Ти — хищники, загрызут живьём, если что. А Балу не такой.

Феникс… Как нечасто приходится жалеть об ушедших, чувствовать пустоту. А тут даже каменное сердце бездушного динозавра щемит от невыносимого чувства потери.

Ливень усилился, и сквозь его струи уже вообще ничего нельзя было различить — ни дорожку, ни деревья. Только очертания крытой беседки-веранды впереди. Спасаться от воды было уже поздно, но струи дождя становились хлёсткими, как удары плети, и оставаться под ними было неприятно. Кир, не разбирая дороги, взбежал вверх по ступенькам, распахнул лёгкую резную дверцу и влетел внутрь, резко провёл рукой по мокрому ежику волос, стряхивая капли с ладони. Надо переждать этот потоп, не вечен же он.

Инстинкты сработали раньше, чем он увидел.

— Кто здесь? — собственный голос, резко прозвучавший в приглушенном мерном шуме дождя, показался нелепым.

В дальнем углу, возле окна, примостилась странно короткая округлая фигурка в широком дождевом плаще. Кто мог сюда влезть и зачем?

— Эй! — Кир подошёл и тронул непрошенного визитёра за плечо. Тот развернулся, как ёжик из клубка, полоснул зеленью глаз.

Ника…

Он понял, почему человек показался таким странным. Девушка сидела под плащом, сжавшись в комочек. Она ничего не ответила, отвернулась и уставилась в окно. Широкий капюшон соскользнул на плечи.

Кир осторожно присел рядом. Это было нагло, но он не мог отвести от неё глаз.

— От дождя прячешься? — охрипшим почему-то голосом спросил он.

Ника пожала плечами и вдруг… заплакала. Всё так же, не разворачиваясь. Кир оторопел. Это ещё что такое?

— Эй… Прекрати реветь, слышишь?

Девушка вытерла слёзы и стремительно обернулась.

— А ты мне не указывай! — проговорила она неожиданно сердито. — Можешь уходить!

Уже убегаю…

— Никуда я не пойду. Там дождь, и я тебе нужен.

Это было сказано быстро, скороговоркой, на одном дыхании. Зелёные глаза расширились.

— Ты — мне?! Мне… мне уже никто не нужен.

Снаружи полыхнуло синим пламенем и тут же грохнул гром, словно гроза набросилась из ниоткуда и сразу вплотную.

Всплеск ярости иссяк так быстро, что Кир понял — она и не сердилась.

— Так уж и никто? — он придвинулся ещё ближе, накрыл ладонью её руку. Уберёт?

Не убрала. Вздёрнула подбородок. Глаза, полные слёз, заставили сердце сжаться. Динозавры, может, и бездушные животные, но из этих глаз не должны литься слёзы. Господи, только этого не хватало!..

— Уходи, — Ника всё-таки высвободилась, неловко, будто нехотя.

Кир протянул руку и осторожно прикоснулся к её лицу. Он смахивал кончиками пальцев слёзы, нежно гладил, успокаивая. Она молчала, слегка прикрыв глаза, не отворачивалась, и ему на мгновение показалось, что она ждёт продолжения, что она чувствует то же, что и он. Кир наклонился и уже поймал её дыхание… Какое же морозное у тебя дыхание, голубка — захотелось ему сказать вслух. Только успел сам удивиться нежному прозвищу, и тут Ника вскочила, как ужаленная, вырывая его из состояния невесомости.

— Уходи! Я не хочу ничего, не хочу всего этого!

— Тебе страшно.

— Мне противно!

За что же ты меня так?

— Это неправда.

Внезапно девушка опустила голову.

— Да, неправда, — устало произнесла она. — Просто я не хочу и не могу больше…

В длинных волосах Ники словно запутались танцующие голубоватые всполохи, и снова снаружи ударило громовым раскатом.

— Не можешь что? — мягко спросил Кир, дождавшись, пока гром умолкнет.

— Терять.

Сердце забилось так яростно, что самому стало смешно.

— Ты боишься потерять меня?

— А чем ты не человек? — пожала Ника плечами.

Кир помолчал. Хотелось, чтобы она сказала нечто другое, но это глупо.

— Ты скучаешь по ней? По своей маме? — этот вопрос вылетел внезапно. Он вовсе не собирался бередить кровоточащую рану.

Ника вздрогнула.

— Да, — прошептала она дрожащим голосом.

Дурак!

Кир протянул было ладонь вновь.

— Это же мама, ты же понимаешь…

Рука застыла на полпути. Будто очередная молния шарахнула ледяным ударом.

Нет, я не понимаю.

…В самом начале их знакомства, на первые Рождественские праздники, Балу утащил его с собой. Кир не очень-то и сопротивлялся. Лететь ему всё равно было некуда, а Старик чуть ли не пинками выгонял с «Киплинга».

— И чтобы раньше, чем через две недели, я тебя здесь не видел, Карпов!

Семья Балу жила в Подмосковье, в огромном трёхэтажном доме, с теплицей и гигантской жаровней прямо во дворе. Как только они вошли в дом, на него отовсюду посыпались девушки, вскрикивающие на разные голоса:

— Тони! Тони!

А через секунду в прихожую вывалился ещё один Балу, только одетый в дурацкий свитер в оленях и красную шапочку Санта-Клауса с колокольчиком. Он сграбастал настоящего Балу в крепкие медвежьи объятия и вторил басовитым рёвом всё ещё галдящим девушкам.

— А ну-ка отпустите его! Дайте отдышаться с дороги!

Полная румяная женщина прихлопнула полотенцем того Балу, что был «в оленях», и встала перед вторым, осматривая его искрящимися голубыми глазами.

— Тонио, сыночек, ну наконец-то! Сколько же можно ждать?! Ты же знаешь, если мы не сядем ровно в шесть, мясо пересушится, картофель невозможно будет есть…

Она ещё много чего говорила, увлекая бормотавшего «да мама, хорошо мама» Тони как на буксире, и Киру на какое-то мгновение показалось, что тот стал на пару десятков сантиметров ниже. Сам Кир, слегка обалдевший от нашествия девушек и Санта-Клауса, последовал за ними, подталкиваемый Балу «в оленях».

Позже выяснилось, что девушки — это сестры Балу, их пятеро и все замужем — об этом с гордостью рассказала их мама. Брат-близнец-Санта — Фрэнк. И он тоже женат. Его жена Юля — миловидная блондинка, беременная на шестом месяце, только тихо улыбалась, сидя рядом с мужем.

— И только ты как отрезанный ломоть, Тонио! Когда у меня, наконец, будут внуки, а?!

— Мама, у тебя целая куча внуков, — проговорил Балу с набитым ртом.

— Не разговаривай с едой во рту! — шлепок по руке.

— Да, мама…

Кир чуть заметно усмехнулся.

— А вы почему не едите, Кирилл? Ешьте и никого не слушайте, в этой семье все очень любят поговорить! Вы такой привлекательный, была бы у меня незамужняя дочка, я бы отдала её вам! Или у вас уже есть жена, а? А если есть, то не очень хорошая, вот что я вам скажу! Потому что мужа надо…

Ему задавали вопросы и не слушали ответы. Все кричали, смеялись, спорили одновременно. Передавали друг другу еду, от которой стол ломился. Перебивая друг друга, рассказывали Тони последние новости и сплетни.

Семья его отца — Джонатана Смита, переехала из Англии в Америку в середине прошлого века. Сам Джон родился уже в Нью-Йорке, поступил в мединститут и женился на очаровательной девушке итальянке — Джованне. Она обожала детей и готова была ради своей семьи на всё. Через год у них родились близнецы Тони и Фрэнк. Потом каждый год приносил по дочке. Семья росла, росли расходы, и Джон решился открыть собственную клинику. Он прогорел буквально через год, утопая в долгах. Еле рассчитавшись с банком, Смиты решили всё бросить и попробовать снова, на новом месте — на совсем новом. И у них получилось. Теперь кардиологическая клиника доктора Джона Смита была лучшей в Москве, а пироги Джованны Смит сводили с ума всю округу. Их огромный хлебосольный дом всегда был полон гостей, шумных домочадцев и их отпрысков.

Уже через несколько дней Кир понял, что никогда и нигде не отдыхал так душой. Его приняли сразу и безоговорочно. Даже носок рождественский с его именем над камином повесили.

— В первое утро нового года там будут сладости. Будем сидеть, попивать яичный ликер и открывать подарки, — объяснил Балу. — У вас всё по-другому, да?

Кир промолчал. У «них» вообще никак, потому что «их» просто нет.

Вечером все собрались в гостиной. Тони сел за пианино.

— Ну ты даёшь! — тихо присвистнул Кир.

Балу пожал плечами и проворчал что-то невпопад о стойком матриархате в его семье.

Когда все они запели, все — включая даже невозмутимого отца семейства, не расстававшегося с новостным блоком над индивидуальным браслетом — Киру вдруг стало не по себе. Ему было так тепло и уютно, он так быстро привык к домашним пирожкам и весёлому смеху… Его вдруг передёрнуло. Эй, проснись! Это не твоя семья, Ти-Рекс, ты здесь просто гость. И носок над камином висит из уважения к Тони, и так спокойно и быстро приняли тебя только из-за него. Господи, вот действительно женился бы на одной из сестёр Балу, пусть и только для того, чтобы можно было считать этот дом своим! Нет, так нельзя… Нельзя!

Кир понял, что ему надо уйти, просто уйти и больше не возвращаться сюда. Не потому, что было плохо, а потому, что было слишком хорошо. А жить в иллюзиях нельзя, это очень опасно. Тем более для таких бродяг, как Кир Карпов.

Кир отозвал Балу в сторону и сообщил, что уедет немного раньше. Вот прямо сейчас.

— Хочу успеть заехать к одной крошке, ты уж извини. — Он улыбнулся и хлопнул друга по плечу. — Попрощайся за меня и извинись, пожалуйста.

Тот ни на секунду не поверил, Кир видел это по его глазам, но кивнул и ничего спрашивать не стал. Кир ценил это качество в друге не в последнюю очередь.

Он действительно думал оторваться с какой-нибудь девчонкой, но ноги занесли его совсем в другой район.

Как будто в другой мир окунулся, как в ледяную воду после жаркого солнца с разбегу. Он не видел этой улицы лет сто, и ещё столько бы не видеть, но вот уже он идёт по неухоженному тротуару, не отрывая взгляд от серого унылого блока старых домов.

Куда тебя несёт? Что ты скажешь? Здравствуйте дорогие мои родители, а вот и я! И даже не из тюрьмы… признаться себе в том, что он просто хотел увидеть мать, Кир не мог. Единственная женщина, которая его волновала тогда, которая снилась ему, о которой он думал, когда забывался. Единственная, которая предавала его, которая всегда могла задеть сильно и больно.

Кир наплевал на занятый лифт и легко взлетел по ступенькам на четвёртый этаж, прислонился к закрытой двери, прислушался. Тишина. Он уже протянул руку к звонку, всё ещё не зная, что скажет…

— Молодой человек, вы кого-то ищете?

Кир обернулся. Соседка. Он помнил её.

— Ой! Кирилл, это ты?.. Какой ты красивый, взрослый совсем!

Жадный зовущий взгляд. Когда-то таким же взглядом она смотрела на отца. И он это помнил.

— Она… Они дома?

— Ты что, ничего не знаешь? Квартира опечатана, полицией. Убийство.

Господи, это всё-таки случилось. Он убил её.

— Как это произошло? — хрипло спросил Кир.

Соседка помялась, улыбнулась как-то жалко.

— Он в очередной раз напился, а она не выдержала. Воткнула в него нож. Было столько крови, мы прибежали, но было поздно. Было столько крови…

Тяжёлый звон в ушах мешал слушать сбивчивый рассказ. Она его… Она — его?!

Ноги как деревянные. Шаг к лестнице. Ступенька вниз, ещё одна… Перед глазами всё плыло.

— Кир! Кир, куда же ты?! Она в тюрьме! Ты должен её проведать, она так ждёт тебя! Кир, это же твоя мать!

Он резко обернулся, заставив соседку замолчать.

— Нет! Нет, нет, нет! Ничего я не должен, слышала?! Нет!

Нет. Её больше нет, ничего больше нет… полно, Ти-Рекс. Никогда ничего и не было…

…Он ничего не сказал. Просто протянул руку и взял её ладонь в свою.

— Я никуда не собираюсь теряться, — твёрдо произнёс Кир, глядя в её удивлённые глаза. — Слышишь меня, голубка?

* * *

Хан вышел из своего коттеджа ровно в три. До квартала, где жил Строганов, двадцать минут ходьбы. Зная пунктуального Дэна, можно было предположить, что уже без четверти три его не будет дома, но Хан всё же решил перестраховаться. Для подстраховки же он захватил миниатюрную головизионную камеру-автомат. Он ещё не знал, что собирается записывать, но, опять же, опыт подсказывал, что есть вещи, которые лучше документировать сразу, а внутренний голос просто сказал «возьми». Если Лазарев жив, запись может пригодиться для доказательств. Кому и что доказывать — Хан ещё не знал, но зато он твёрдо знал, что может больше никогда не попасть в этот дом. Мало ли, что он там найдёт… А компромат на Строганова лишним никогда не будет, даже если у него никаких беглых Жертв нет.

Нужный дом оказался на окраине, последним около периметра. Джунгли совсем рядом — да, тут только пофигист Дэн мог себя чувствовать спокойно.

Стараясь не оглядываться, чтобы не вызывать подозрений возможных свидетелей, Хан осторожно изучил замок: стандартный, открыть — раз плюнуть. Оказавшись внутри, он первым делом закрыл дверь, запустил камеру, и теперь маленькая горошина следовала за ним на уровне макушки, отставая на пару шагов и снимая все, что попадало в её поле зрения.

Хан внимательно осмотрелся. Комната тоже стандартная. Строганов верен себе — никаких излишеств, всё аккуратно и безлико. Заглянув в ящики и за дверцы в нише шкафа, Хан убедился, что ничего личного, что могло бы рассказать о хозяине, тот в доме не хранит. Чёрт возьми, а больше и искать-то негде. Если только тайники, но на это может уйти не один день. Уходить, так и не найдя того, зачем пришёл? Он взял пульт управления домом. Интересно, что делает эта кнопка, самая потёртая, даже больше потёртая, чем кнопка управления входной дверью? Эти клавиши обычно пустуют, мало кто достраивает дополнительные к стандартным функции, разве что фантазёры-миллионеры. А аскету Строганову-то зачем… Он надавил кнопку и заметил, что слева на полу что-то шевельнулось. Мгновенно повернувшись в сторону движения, Хан с изумлением обнаружил открывшийся в полу люк.

Не такой уж дурак оказался Дэн, — подумал он и приблизился к отверстию.

Тишина. Там тоже пусто. Но заглянуть внутрь надо, а вдруг именно там хранится то, что наведёт его на ответ на единственный волнующий сейчас вопрос.

Крутая лестница вниз. Странный запах — как будто в медотсеке. Уже один этот запах взволновал Хана, он чувствовал, что не зря спускается. И точно. Не зря.

На кровати в нише стены, левее лестницы, лежал человек. Не надо было долго думать — кто же это. Даже если сомнения и оставались, рыжие кудри на подушке подтверждали все предположения. Это Феникс, и он жив. Пока.

Хан некоторое время стоял неподвижно, боясь сделать первый шаг, хотя уже понял, что раненый спит или без сознания. Однако несмотря на то, что времени хватало — до возвращения хозяина минимум пара-тройка часов, Хану не хотелось задерживаться. Поэтому он сделал над собой усилие и бесшумно приблизился к кровати. Да, бывший капитан без сознания. Рана в левом плече кровоточит, алое пятно на белой повязке.

Чёртов Язва! — неожиданно зло подумал Хан.

Воспалённая от солнечных ожогов кожа, круги под закрытыми глазами на бледном лице, заметно ввалившиеся щеки — от красавца Феникса остались только рыжие волосы. Жар, у него точно лихорадка. И всё-таки он жив, как ни странно. Пока. Прошло почти три недели, а ему явно не лучше, чем было в джунглях. Лихорадка без должного лечения, наложившаяся на раны и истощение, делает своё дело.

Ему нужен врач. И ему нельзя сейчас никому показываться. Замкнутый круг. Феникс умрёт, если выйдет из этого тайника, и умрёт, если останется здесь. Вмешательство Строганова ничего не изменило по большому счёту… Он не справляется, это ясно, потому что спасти Феникса можно, только вывезя его с планеты. А вывезти его Строганов не сумеет. Так что конца ждать недолго… Не этого ли результата должен был добиться Хан? Этого. Тогда надо развернуться и уйти. Всё случится само по себе.

Он чувствовал себя крайне нелепо. Очень давно, с далёкого нескладного детства, он не ощущал такой растерянности. Такой абсолютной, что даже злости на собственную глупость не было. Он пришёл, чтобы найти. Но, приняв решение идти самому, не сообщая ни Боссу, ни его службе безопасности, он понятия не имел, что будет делать дальше. Думал, что примет решение на месте, но и сейчас ничего не придумывалось. Логика подсказывала, что если ему нужна смерть Феникса — а она, бесспорно, нужна, Босс приказал, с ним нельзя спорить в таких вопросах, — то ему даже необязательно нажимать на спусковую клавишу, Феникс и так почти мёртв.

А если нет? Если не нужна?

C тех пор, как закрутилась эта карусель — с тех пор, как Хан её закрутил — этот вопрос не давал ему покоя и отпустил только ненадолго, пока он считал, что Феникс мёртв. Он не привык ломать голову над распутыванием уже разрубленных узлов. Но сейчас, когда узел оказался снова прочно завязанным, в памяти всплыл тот день…

…Адрес оказался правильным. Хан вошёл в дом, поднялся на лифте и легко нашёл нужную квартиру. Чтобы поднять руку и надавить кнопку звонка, ему пришлось глубоко вздохнуть, как перед нырком в воду. Встречи он не хотел. Вернее, может, и хотел, но не так, не по такому поводу. Однако другого повода не случилось. А имеющийся был слишком серьёзным, так что избежать этого события не представлялось возможным. А раз невозможно не действовать, значит, надо действовать. Быстрее начнём — быстрее закончим.

— Кто? — отозвался динамик над дверью знакомым хрипловатым голосом. Хан поднял лицо к глазку камеры домофона, улыбнулся:

— Без доклада по форме пустишь, командир?

Дверь чуть слышно пискнула, открываясь. Не раздумывал. Ну вот и отлично.

Как и предполагалось, Язвы и девицы Ревнёвой в квартире не оказалось. В прихожей Хана никто не встречал — было б удивительно, если бы Феникс приветствовал его хлебом-солью. Не в его характере.

Одна из дверей, ведущих в комнаты, была открыта, приглашая войти.

Феникс стоял у окна со скрещенными на груди руками. Да, распростёртых объятий и души нараспашку для Хана у него никогда не было. Не сильно обрадованный, но, по крайней мере, заинтересованный взгляд скользнул по гостю.

— Салют, командир.

— Здравствуй, проходи. Ты меня как нашёл?

В голосе особого тепла не слышно, но и неприязни нет. Это хорошо.

Под ногами сминался мягкий длинный ворс шикарного ковра. Хороший ковер, если нужно бесшумно подойти сзади…

— По своим каналам, командир. Не выгонишь? — широкая улыбка Хана могла или раздражать, или располагать к нему, в зависимости от настроения собеседника.

Феникс усмехнулся — не раздражённо, обычно, — и жестом пригласил присесть в удобное кресло у стены.

— Выпить за встречу не предлагаю, у меня ещё дела сегодня.

Дела? Ревнёва вернется? В банк за кредитом нужно успеть? Ладно, не будем углубляться в подробности, как Феникс не стал углубляться в уточнения, какие такие каналы позволили его отыскать.

Тем временем хозяин придвинул стул поближе к креслу, развернул спинкой к нему и решительно уселся верхом, лицом к гостю. Синий серьёзный взгляд напомнил их первую встречу. Только тогда Хан ещё не знал, с кем имеет дело, а сейчас — знает. И на сей раз это не нейтральная беседа, а часть грандиозного плана, в котором Фениксу отведена вполне определённая роль… Только он сам об этом не догадывается.

— Так ты на Земле сейчас? Видел кого-нибудь из наших?

А ведь он не просто беседу поддерживает, вдруг осознал Хан. Он же правда рад — не нежданному визиту, а возможности снова прикоснуться к тому, чего лишился. Похоже, это первая его встреча с кем-то с «Киплинга». Неожиданно для самого себя Хан не перевёл разговор в деловое русло, а ответил:

— Аякс работает в службе безопасности космопорта где-то на Марсе. Даже не знаю, в Первом или Втором. Дэн где-то на дальних колониях промышляет. Про Шторма я слышал только однажды. Ничего конкретного. Кельт остался на «Киплинге». Балу и Ти-Рекс тоже, куда они денутся…

— А ты почему не остался? — после небольшой паузы спросил Феникс.

Действительно. И чего ты там не остался, Хан.

Эта мысль подействовала, как холодная вода в лицо. К делу, Алекс, к делу, отложим сантименты.

— Мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться, — сообщил Хан. — Деньги, не самое низкое положение в структуре, плюс почти по профессии.

Потеплевший было синий взгляд снова отвердел.

— Да? И кто же ты теперь?

Хан неопределённо покрутил в воздухе рукой и уклончиво ответил:

— Сотрудник отдела кадров в одной небольшой, но очень перспективной конторе.

Феникс хмыкнул.

— «Контора» — это звучит плебейски, — заявил он.

— Плебейски, не плебейски, — не обиделся Хан, — а бабки платят неплохие, и перспективы, опять же.

От него не ускользнуло, как предсказуемо потемнело лицо Феникса при упоминании денег. Ничего, я тебе эту проблему создал, я её и решу. Сейчас мы вместе постепенно к этому решению и придём.

— А ты чем занимаешься? — словно не заметив перемен в настроении хозяина, непринуждённо спросил он.

— Работаю, — односложно ответил Феникс. — Так ты зачем пришёл-то?

Ну вот, а теперь можно и о делах.

Странно было себе признаваться, но начало разговора он почти сознательно оттягивал. Однако хватит.

Хан откинулся на спинку кресла.

— Вообще я по делу, командир. Слышал, тебе бабки нужны?

Феникс выпрямился.

— А я слышал, что любопытство — опасная штука, — спокойно отозвался он.

Хан засмеялся, искренне восхитившись. Он почти забыл, каким может быть этот человек.

— Да ладно тебе, я ж не просто так спрашиваю. Я, как уже было сказано, тоже работаю, командир. И одна из моих многочисленных обязанностей — поиск людей, которым нужны бабки. И не каких попало людей, а тех, которые могут быть нужны мне.

Он сделал паузу, но Феникс не стал её заполнять.

— У меня есть работа для тебя. Ты мне нужен, Феникс. А тебе нужны деньги. Может, выслушаешь?

Как он и ожидал, задавать лишние вопросы Лазарев не стал. Из двух вариантов — выгнать Хана или выслушать, он вполне предсказуемо выбрал второй.

— Немного о моей «плебейской» конторе, — не удержался от лёгкого сарказма Хан. — Контора наша организует сафари. Богатых любителей приключений всегда хватает, с законами тут всё в порядке, налоги платятся вовремя и в должном объёме, а чистой прибыли хватает и на зверушек, и на сотрудников фирмы, и на безбедную жизнь основателей. Так вот… — Хан понизил голос, но продолжить не успел.

В дверном проёме беззвучно возникла фигура девушки. Хан знал, кто это, не поворачивая головы. Он надеялся, что этой встречи не будет, но в любом случае — девчонка вряд ли его сейчас узнает, слишком мало прошло времени, она ещё не отошла от дури, слишком хорошо её накачивали в своё время. Однако лучше не рисковать… Он повернулся к двери только тогда, когда Феникс вскочил, чтобы увести девушку обратно в глубину квартиры. Хан успел услышать жалобное «я боюсь, там темно» и успокаивающее «не бойся, я включу ночник».

— Подруга? — негромко спросил Хан вернувшегося хозяина.

— Рита, — односложно отозвался тот.

— Димкина девочка? — изобразил озарение Хан. — С реона снимаете?

— Почему ты так решил?

Хан пожал плечами:

— Элементарно. Белый день на улице, а ей темно — значит, окна от солнца закрыты, а девчонка боится темноты. Бледность, заторможенность, глаза стеклянные, говорит через силу. И деньги тебе срочно нужны.

— Аргументы веские, — согласился Феникс.

Конечно, веские, ему ли не знать… необязательно быть телёнком, чтобы представлять себе вкус молока.

— Я по реону не спец, — после небольшой паузы сказал Хан. — Но тут без врача не обойтись. А ещё лучше в клинику её отправить.

— Мы в курсе, — хмуро сказал Феникс. — Ты, кажется, хотел мне что-то предложить?

Хан кивнул. Продолжаем разговор.

— У нашей фирмы есть дочерняя сеть. Занимается «дочка» в принципе, тем же самым — сафари. С одной разницей — Охотнику хорошо платят. В случае, если он зверушку подстрелит, получает семьсот пятьдесят тысяч. При промахе не получает ничего, но ты бы не промахнулся. Зверушка тоже бегает не бесплатно. Есть такие психи, которые за большие бабки готовы башку сложить. Или те, кому силу девать некуда. Им обещают в случае удачи миллион сто двадцать пять тысяч. Но удача в данном случае дама капризная.

Хан многозначительно замолчал, в упор глядя на Павла.

— Смысл мероприятия?

— Так клиенты же. Клиенты, которые в состоянии заплатить и которым нравится в такой игре участвовать, пусть и зрителями. Дело потому что незаконное, можно и под суд угодить, а с убийствами у нас сейчас строго, сам знаешь. Вот и платят за то, чего в обычной жизни им не получить. А тут развлечение под прикрытием, и руки чистые — только плати.

— А тебе какой резон?

Хан мысленно вдохнул поглубже. Это было самой сложной и непредсказуемой частью беседы. И — самой скользкой. Если бы его сейчас услышал Босс… но об этом лучше даже не думать, да.

— Как я уже сказал, удача в этом деле сомнительная. Я не должен тебе говорить… но за мной и так должок. Так вот, оттуда даже ты вряд ли выберешься. Если что — деньги твои близкие получат, контора в этом смысле честная, всё оплачивает. Но это будет сумма, вместо обещанного миллиона с хвостиком — треть. Охотником ты гарантированно жив и, в твоем случае, гарантированно с деньгами.

Феникс сидел, положив подбородок на скрещенные на спинке стула руки, и всё так же внимательно-серьёзно смотрел на Хана в упор. Хан был уверен, что тот обдумывает варианты, и неожиданный вопрос слегка огорошил, хотя он и был готов на него ответить.

— Какой должок?

— На Каджеро, — замявшись для вида, негромко сказал Хан. — С тем неудачным штурмом. Из-за которого тебя…

— При чём тут ты?

Забавно. Да ни при чём. Просто устроил тебе всю эту весёлую жизнь. Но про «всю» тебе знать не надо.

— Тот штурм из-за меня так паршиво закончился. Дэн-то виноват только в том, что без проверки попёр, впервые в жизни, наверное, поспешил. Говорил я тебе, что не стоит ему командование доверять! — не удержался Хан. Так, похоже, Феникс на него плохо действует. Завязывать надо с откровенностями, как бы лишнего не наговорить.

— Не понял.

— Я тоже не сразу понял, — почти искренне вздохнул Хан. Правда ведь, не сразу понял, чем всё это обернется. Хотелось только Дэна во всей красе показать, а вышло… ну, что вышло, то вышло. — Я перевёл неправильно, ложную информацию Дэну дал, все карты спутал. Те китайцы говорили торопливо, волновались… В общем, моя вина, командир.

Феникс прикрыл глаза. Хан прикидывал вероятность быть побитым и вероятность получения полной амнистии — получалось примерно пятьдесят на пятьдесят. Ну, рискнуть стоило. Лазарев любит правду. А это почти всё — правда.

— Ни хрена себе, ошибочка.

Голос звучал как-то непривычно. Хан нечасто слышал в нём эти потерянные интонации. Если говорить честно — первый раз.

— Виноват я. Теперь помочь хочу, чем могу уж. Веришь? — а вот в его голосе дрожь натуральная. Забавно отмечать как будто со стороны, что варианта «быть побитым» он, Хан, всё же опасается.

Феникс открыл глаза.

— Верю. Сомнительная только помощь. Игра ва-банк.

— Как всегда, разве не так? — резонно заметил Хан, мысленно выдыхая — амнистия. — Пан или пропал, и выбора у тебя особого нет. Я все варианты разложил. Ещё раз говорю: Жертвой даже ты не выберешься.

— Слушай, а ты не боишься, что я вас всех заложу? — вдруг спросил Феникс.

Хан усмехнулся.

— Нет. Это не поможет тебе решить проблему с финансами. И связи тех, кто руководит этим сафари, гораздо мощнее, чем ты можешь вообразить. Тут сам Президент со всеми его службами будет бесполезен. Так что нет, не боюсь.

Феникс выпрямился, и Хан по его взгляду понял, что только что потерял последний шанс на хорошее к себе отношение, зато проблема решена.

— Рассказывай. Где, как, кто и сколько.

— Чтобы стать участником, нужно всего лишь подписать контракт, — включился в рабочий режим Хан. — Я дам тебе координаты человека, который занимается именно контрактами второго уровня. Должен предупредить, что не в каждом офисе тебя поймут правильно, поэтому лучше следуй моим рекомендациям. По времени сейчас удачный период, если в ближайшие сутки туда обратишься, место тебе обеспечено. Рассчитывай максимум на неделю. Деньги перечислят на счёт, который назовёшь…

— Я всё понял, — перебил его Феникс и вдруг снова задал неожиданный вопрос: — Так как ты меня нашёл, Хан?

Эх, командир, какой ты настырный. Что ж, вот тебе ещё одна почти полная правда.

— Я хороший психолог, Феникс. И не просто хороший психолог, я — хорошо информированный хороший психолог, такой вот каламбурчик. Такие Охотники как ты, на дороге не валяются, я в этом смысле давно о тебе думал… Ну и чтобы предположить, что у вас будут проблемы с трудоустройством, не надо быть гением. И не надо быть сыщиком, чтобы просто приехать в тот город и тот район, где вы жили до армии, и найти ваши следы, которые вы не особо прятали, включая финансовые проблемы. Остальное — дело техники хорошо информированного хорошего психолога.

Ставший непроницаемым взгляд и неподвижно-спокойное лицо собеседника Хана насторожило. Он всегда напрягался, если не мог чего-то контролировать. В данном случае он не мог повлиять на ход мыслей Лазарева. Просто потому, что не понимал, о чём тот думает. И опасался что-либо добавлять к сказанному — любое слово могло испортить уже достигнутое. Впрочем, логика подсказывала, что о чём бы Феникс ни думал, деваться-то ему некуда. И всё же шанс, что тот из упрямства и пафосной брезгливости откажется, был.

Но отказаться не должен. В этом сафари можно играть по своим правилам, но если с сафари не получится — Босс возьмется за Феникса сам, и тогда уже ему точно можно будет место в колумбарии заказывать. И кстати, вполне вероятно, что возьмётся он не только за Феникса, но и за того, кто его не обработал как следует.

Хан мысленно поёжился — думать об этом варианте развития событий почему-то совсем не хотелось, хотя надо бы.

Но если получится втянуть его в Охоту… Если он согласится, если пойдёт на эту сделку с собственной совестью — потом обломать его, заставить исчезнуть с горизонта Босса и его пассии будет проще. Если сам не поймёт — дать откровение о Жертве, пусть знает, кого хлопнул. Чувство вины, самоедство и самоотторжение гарантированы. Потом — пара намёков на то, что бывшие Охотники и их семьи тоже долго не живут, и на то, что было бы неплохо скрыться. Намёк дать в виде кого-нибудь помощнее и поопаснее из людей Хана. И тогда хотя бы ради спасения девчонок Феникс исчезнет. Только это, собственно, и требовалось изначально. Скрыться Хан же ему и поможет. Естественно, из гуманных дружеских соображений.

Ох, как сложно работать на два фронта.

Однако был ещё вариант, что самоотторжение будет недостаточным, и Ревнёву этот рыжий Ромео потащит за собой. Чтобы потом Фениксу попроще было распрощаться со своей неземной любовью, надо ему выдать всю информацию. Прямо в лоб, прямо сейчас, открытым текстом, а потом добавить, добить — она же его дочь, она же всё знала, она же из них, из тех, кто всё это затеял.

Однако на известие о семейке своей девицы Феникс никак не отреагировал, на лице даже тени удивления не появилось. Знал раньше? Что ж, даже если так — надо было подтолкнуть. В конторе ему остальные слагаемые выдадут, сам сложит и сообразит, с кем связался…

…Хан простоял так почти четверть часа. Просто стоял и смотрел, как тяжело вздымается и опадает широкая грудь, как блестит испарина на лбу, как подрагивают пальцы свесившейся вниз руки. Несколько шагов — и он коснулся этой руки, осторожно уложил обратно на одеяло. Пальцы раненого дрогнули ещё раз и вдруг крепко сжались. Хан вздрогнул, но Феникс не пришёл в себя — это был просто спазм. Хан медленно выпрямился, не пытаясь освободиться.

Пора было уходить, раз решил. Это просто — выдерни руку, он и не почувствует. И можно будет уйти, а потом подумать, что делать. Правда, что тут думать? Одно сообщение Боссу… или нет, в его службу безопасности. Нечего Самого приплетать. Он поручил это дело Хану, и справиться нужно самостоятельно. Хорош он будет — «дорогой Босс, я тут вас рановато обрадовал, не дотянул, помогите!» Нет уж. Сам так сам. Сейчас только выйти отсюда и сразу в СБ. И Строганову мало не покажется.

Да. И Фениксу. Сюда придут люди Босса. Одного хватило бы, но придут двое — раненого придётся нести, он сам не может передвигаться… Нет, скорее всего, его тут и аннигилируют. Так будет вернее, чтобы не привлекать внимания. И всё, чисто и просто. И совесть спокойна. И после этого Фрога и компанию Хан больше никогда не увидит, потому что его снимут с этой грязной работы…

«Тебя и так снимут с этой работы, — тихо сказал внутренний голос. — Для всех Лазарев мёртв, и Босс доволен твоим рвением. По крайней мере, пока его СБ сюда не добралась. Для Босса ты и так герой. Стоит ли его разочаровывать демонстрацией своей недоработки?»

«Недоработка» снова стиснула ладонь Хана, возвращая его в пахнущую медикаментами и болезнью реальность.

Нет, никакой СБ. Просто уйти. Отцепиться от горячих пальцев, отвернуться, подняться по лестнице, выйти наружу, вдохнуть свежий воздух, уйти подальше и забыть обо всём этом. Забыть этого человека, его голос, взгляд, улыбку, непробиваемое спокойствие, его магнетизм, загадку, тайну… Забыть того единственного, кто не вызывал у Хана привычного раздражения, презрения или страха. Просто уйти и оставить его умирать.

Высвободи руку…

Хан ещё несколько секунд смотрел на стискивающие его ладонь загорелые пальцы в плохо заживающих царапинах и вдруг, неожиданно для самого себя, осторожно сжал свои. Это не было похоже на дежурное рукопожатие, которым обмениваются знакомые при встрече и расставании. Это не было похоже и на хватку «я тебя поймал». Это было что-то другое. Наверное, так касаются друг друга друзья. Глупые сантименты… Но разжать руку не было ни желания, ни сил. Хан чувствовал, что его прикосновение словно что-то изменило. Не было больше командира и подчинённого, вербовщика и Жертвы, не было молчаливого противостояния, не было обмана, насторожённости, недоверия. Жаль, что такое возможно, только когда Феникс без сознания. Хоть на эти минуты представить, что всё не так, что он по праву держит эту руку, что он может помочь, спасти, что потом они могут оказаться по одну сторону баррикад. Это невозможно, да, но хоть сейчас!..

— Димка… не дури…

Хриплый слабый голос и в бреду вырвавшееся имя ударили, как хлыстом.

Хан выдернул руку, как ошпаренный.

Ну конечно. Кто ещё мог ему понадобиться. Кого ещё ему могло хотеться за руку подержать! А ничего, что это Язва стрелял? Ничего, что это он гнал его по джунглям, вместе с командой зажравшихся ублюдков из высшего общества? Ничего, что сейчас этот благородный идиот подыхает тут в одиночестве, а Язва развлекается на Земле? Всё равно — «Димка». Этот щенок чуть не убил тебя, капитан, он — причина твоих проблем, он — твоё слабое место. Если бы не Язва, к тебе трудно было бы подобраться. Он сделал тебя уязвимым!

Уснувшие, забытые было злость и раздражение снова захватывали Хана. Как можно быть таким проницательным, умным, каким был Лазарев, и в тоже время таким идиотом, чтобы не понимать очевидного!

Он огляделся, пытаясь успокоиться. Взгляд наткнулся на камеру, бесстрастно продолжавшую снимать. Занятные сейчас, должно быть, вышли кадры. Показать кому — обхохочутся. Только что на колени не пал «Феникс, прости!». А у Феникса одна проблема — Язвы рядом нету. Может, тут не только Язва неровно дышит к другу?

Эта мысль заставила усмехнуться. Чушь, конечно. Зато злость прояснила голову. И на смену идиотским сантиментам наконец пришли здравые мысли. И идея, быстро принимавшая чёткие очертания.

Можно попытаться вытащить Феникса отсюда, не привлекая внимания к себе. Дать ему ещё один шанс. И дать шанс Язве облегчить совесть. Он же скажет, не сможет не сказать, что это он нажимал на курок. Потому что иначе слишком много придётся врать, а Язва с Фениксом патологически честен. Жаль, финала Хан не увидит, но и так ясно — такие выкрутасы капитан может и не простить. А если случится чудо, и всё же простит, то это будут только слова. Это не забудется и не выветрится, не сгладится и не растворится. Убийство, предательство… Чёртов эмпат не мог не знать, за кем идёт. Слишком хорошо зацепился за Жертву, чтобы не почувствовать своего. Не мог не чувствовать. Он догадывался, кого гонит, хотя до последнего и отмахивался — он же действительно боготворил своего дружка и вряд ли смог бы выстрелить, если бы сам себе признался, что знает, кто там впереди. А выстрелить ему было нужно.

Интересно, выстрелил бы Феникс на его месте, зная, в кого стреляет? Чёрт, как же жаль, что всё вывернулось наизнанку. Это Феникс должен был быть Охотником, это Язва должен был сдохнуть в джунглях от выстрела самого меткого «волка». И всё было бы проще. Фениксу пришлось бы скрываться, уж шантаж Хан обеспечил бы. И было бы ему не до романтики, а девице беглый киллер тоже вряд ли был бы нужен… Всё разрешилось бы мирно и для всех приятно. Но благородный капитан руки пачкать не захотел. Или захотел большой куш. Но не дурак же он, в самом деле, должен был понимать, что не выживет в любом случае. Или надеялся на свою мифическую удачу?

А вот у Хана удача не мифическая. И к Карине вовремя заглянул, и камеру захватил, и Феникса нашёл. Осталось всё это использовать, чтобы Язва узнал новость про удивительное воскрешение и прискакал на выручку. Он частенько дурак, но дурак деятельный. Всё перевернёт, на уши всех поставит, но Феникса вытащит, и скрываться им придётся уже на пару. А потом они будут долго разбираться, кто кого убивал, обманывал и всё такое, но это будет потом. Сначала вытащит.

Только вот просто так Язва этот подарок не получит. Ему придётся некоторое время потанцевать на задних лапках, чтобы получить адрес Дэна и кое-что, чем Хан его сюда и заманит. О, на эту приманку он прибежит, теряя не просто тапочки, но и последние мозги. Потому что страх за обожаемого Феникса, плюс чувство вины и плюс ревность — это очень горячительная и одновременно отрезвляющая смесь. Придёт. Теперь твоя очередь ревновать, Дима, в буквальном смысле.

А потом эту запись посмотрит и девица Босса. Думается, после этого она вряд ли будет мечтать о Фениксе, как раньше. И все условия будут выполнены — и для Босса, и для Хана, и для капитана Лазарева… и даже для Язвы. Побочный эффект. Но Язве это выполнение дорого обойдётся. А для этого нужна всего одна достоверная запись. Чтобы всех проняло. Хан перевёл взгляд на раненого, вслушался в хрипловатое дыхание. Да, джунгли капитана потрепали… Только что ему, Хану, круги под сомкнутыми слипшимися ресницами, эти шрамы, эта бледность? Он же не девушка, чтобы покупаться на ясный синий взгляд. Однако будущим зрителям об этом знать не стоит. Не обязательно же показывать порнографию, чтобы они поверили.

Хан вручную навёл камеру на «сцену» и зафиксировал её положение.

Глупый щенок поверит. Потому что этой записи поверил бы любой, актёр Хан всегда был хороший. А Язва будет потрясён двумя фактами — тем, что Феникс жив, и тем, что он с Ханом. И прискачет туда, куда Хан ему укажет, просто для того, чтобы убить на месте, придушить, разорвать, испепелить. И вот тут они поговорят по-серьёзному.

* * *

Рита закрыла сумку, старательно упаковав в неё свои вещи — те, что принесла с собой. Все Димкины подарки она сложила в отдельный пакет и никак не могла решить, что с ними делать. Выбросить рука не поднималась, оставить в этой палате — они попадут в чужие руки. Взять с собой… Она знала, что даже если когда-нибудь снова откроет этот пакет, то не решится ни включить музыку, ни надеть этот шарф, ни пролистать книгу… И только браслет, словно приросший к её коже, не вызывал у неё никаких колебаний. Эта вещь будет с ней всегда.

— Ритуль, ты собралась? Я могу вызвать тебе такси. Твои родители готовы тебя встретить?

Росина стояла на пороге, ожидая ответа. Рита улыбнулась, отрицательно качнула головой.

— Погоди, как это? Мы же с тобой уже говорили об этом? — нахмурилась медсестра. — Ты звонила матери, и она сказала…

— Она сказала, что была бы рада, но ей надо поговорить с отцом.

— И что? — Росина прошла внутрь комнаты, закрывая за собой дверь.

Рита пожала плечами.

— Ну и поговорила. Вчера вечером она перезвонила мне и сказала, что они не могут меня принять, — она снова улыбнулась. — Я и не ожидала ничего другого.

Росина села рядом с Ритой на кровать.

— Погоди, а куда же ты поедешь?

Рита не ответила.

— Так. Я не могу выпустить тебя. В твоей ситуации ни в коем случае нельзя уходить в никуда, — решительно сказала Росина, тряхнув светлыми кудряшками. — Поедешь ко мне. Только придётся подождать — у меня до конца смены ещё два часа. Но и тебе тут можно оставаться до вечера.

Рита растерялась.

— Как это — к тебе? Зачем?

— Затем, что я приглашаю. Настоятельно. У меня большая квартира, я живу одна. А изредка приходящие ко мне друзья не будут тебя стеснять — у тебя будет своя комната. Потом ты устроишься работать, будешь помогать мне платить за квартиру или сама снимешь себе комнату. Как тебе такой вариант? Ладно, ты подумай, а меня вызывают на восьмой этаж, там новенького привезли, нужно помочь. Я забегу через часик.

Росина убежала, а Рита осталась сидеть на кровати, положив руки на собранную сумку.

Забавная штука жизнь. Родители отказались помочь. От помощи человека, который её любил, она отказалась сама. А судьба предлагает ей новую помощь. От той, которая вовсе не обязана помогать.

Неожиданно Рита вспомнила старый анекдот, который ей рассказывал Димка. О том парне, который во время наводнения молился Богу, прося помощи. К нему подплывала лодка со спасателями, но он отказывался плыть — он молится, и Бог поможет ему. Прилетал вертолёт, но парень и на вертолет отказался садиться — всё помощи от Бога ждал. Когда же он утонул, и на небе встретил Бога, то сказал с возмущением: «Что же ты не спас меня, ведь я так молился!». На что Бог ответил — «Я посылал тебе лодку и вертолёт, но ты, дурень, отказался ими воспользоваться. Что же я ещё мог сделать, если ты сам не хотел спастись?»

Рита поднялась с кровати. Она хочет спастись. И отказываться от помощи Росины не будет. Действительно. Найти работу, начать жить, как нормальный человек. А что будет потом — увидим.

Она решительно направилась к двери. Росина сказала, что будет на восьмом этаже. Лифт встретил её миганием красной кнопки — он шёл вниз. Ладно, она вполне в состоянии воспользоваться лестницей.

Миновав два пролёта, она неожиданно увидела на площадке между этажами, у широкого окна, фигуру женщины в больничном халатике. Женщина стояла спиной к Рите, опущенные плечи еле заметно вздрагивали. Рита медленно поднялась на площадку, подошла ближе.

— Вам плохо? — осторожно спросила она у поникшей фигуры. — Может быть, позвать медсестру?

Женщина замотала головой.

— Нет, спасибо, — тихо, прерывающимся голосом отозвалась она. — Медсестра мне не поможет.

Рита посмотрела наверх. До восьмого этажа остался один пролёт. Пять минут — и она найдёт Росину. Однако что-то мешало ей сделать несколько шагов до лестницы и оставить женщину плакать у окна дальше.

— У вас что-то случилось? — спросила она.

— Нет, ничего, — сказала та, и в её голосе Рита уловила что-то знакомое.

Да, она сама ещё совсем недавно так же отвечала на подобные вопросы. Так, будто ей смертельно надоело на эти вопросы отвечать. Будто всё кругом её раздражало. Будто никто не мог понять её боль и смятение.

— Ничего, кроме того, что тебе больше незачем жить, — неожиданно произнесла Рита. Она ещё не понимала, зачем это говорит, но остановиться уже не могла. — Ничего, кроме того, что ты сделала больно всем своим близким. Ничего, кроме того, что ты чувствуешь себя грязной и растоптанной, а главное — знаешь, что сделала это с собой сама.

Женщина медленно повернулась к ней, открывая заплаканное лицо, и Рита обнаружила, что та не старше её самой. Бледная кожа, запавшие глаза, искусанные губы.

— Я знаю, как это, — продолжила Рита, глядя прямо в эти недоверчивые глаза. — Я сама точно также сломала себе жизнь. Ты давно здесь?

— Три недели, — тихо, но уже совсем другим тоном ответила девушка.

— Тебя привели сюда или ты сама?

— Мама…

— Мама ждёт тебя дома, — утвердительно сказала Рита и дождалась ответного кивка.

Только сейчас она поняла, как же ей самой нужна мама. Чтобы встретила, обняла, прижала к себе, сказала бы, как она любит свою дочку, сказала бы, что прощает её. Она сейчас многое отдала бы за то, чтобы дома её ждала мама. Чтобы быть нужной ей.

— Ты нужна ей, — изменившимся голосом сказала Рита. — Она любит тебя, и ей плохо тогда, когда плохо тебе. Она будет счастливой тогда, когда увидит, что счастлива ты. Она уже давно простила тебя и ждёт только того, чтобы ты простила себя сама. Но тут она не может помочь. Никто не может, кроме тебя самой.

— Я была такой стервой, — тоскливо сказала девушка. — Я её ругала, уходила из дома, воровала деньги с её карточки, я водила домой своих парней… Она всё знала, плакала, кричала на меня… А я…

— Ты была больна.

— Да, она тоже так говорила. А потом привела меня сюда. Я недавно узнала, сколько стоило это лечение. Я не знаю, откуда у неё такие деньги. Наверное, она их долго копила. Я не знаю, как мне смотреть ей в глаза после всего, что я сделала.

Тёмные глаза снова наполнились слезами.

Рита понимала. Это были точно её мысли, после того как она чётко осознала, где находится, что происходило с ней до этой клиники, и чего всем стоило уложить её сюда.

— Мама ждёт, когда ты сможешь вернуться к ней, — Рита вдруг отчётливо поняла, что сейчас нужно сказать. Это так просто. Если бы всё так же просто было у неё самой! — Тебе всего лишь нужно прийти домой, обнять её и сказать, как ты её любишь и как благодарна ей. И жить дальше так, как ты жила бы, если бы не эта твоя болезнь. Только так ты сможешь отплатить ей за то, что она сделала. Только так.

Девушка смотрела на неё широко открытыми глазами, и Рита видела, что слова дошли до её сознания.

— Хочешь, я провожу тебя в твою палату? Или в сад? Хочешь, погуляем в саду? — предложила она.

Рите уже очень хотелось, чтобы девушка улыбнулась. И чтобы к ней никогда не приходили те мысли, которые лишь недавно оставили её саму, о ненужности и никчёмности собственной жизни. Если люди спасают эту самую жизнь — значит, она нужна им.

— Мама хотела, чтобы я вернулась в колледж, — сказала девушка, а Рита поняла, что последние слова сказала вслух.

— Меня зовут Рита, — она взяла девушку за руку. — Так в палату или погуляем?

— В палате я совсем одна, — отозвалась девушка. — Я хочу в сад… я — Лидия.

Рита совсем забыла о Росине. Она потянула Лидию вниз, к лифту. В саду сегодня тепло, погода стояла солнечная.

Росина, выскочившая на лестницу, чтобы спуститься к Рите, затормозила наверху лестницы, услышав Ритин голос и странно незнакомый девичий голосок. Она осторожно заглянула вниз и обнаружила у окна своих пациенток — одну уже выписавшуюся и вторую — которая за все три недели пребывания в клинике ни разу не разговаривала в полный голос, отделываясь от лечащего врача и медсестёр односложными ответами шёпотом. Тем временем Рита взяла Лидию за руку, и они пошли вниз. Лидия ещё ни разу не спускалась ниже третьего этажа, где её обследовали во время приёма на лечение.

Вечером этого дня Рита Рей переехала в дом Росины, уже будучи зачисленной в штат клиники профессора Шитова на должность помощницы медсестры. Её взяли на испытательный срок, вменив ей в обязанность ухаживать за пациентами, идущими на поправку.

* * *

Вечером Кир с трудом заставил себя успокоиться и заснуть. Завтрашняя встреча с егерем его не тревожила. Тот, конечно, будет врать так же, как и Сайдарова. Если не заливистее. Ничего, они с Балу доберутся до правды.

Кира волновало другое — вечер в беседке. Там, под частый стук дождя и всполохи молнии, он слушал судорожное дыхание Ники и был счастлив. Глупо счастлив, как мальчишка, как последний идиот. Господи, он назвал её голубкой! Он постоянно искал её глазами, ждал этих мимолётных, таких важных для него встреч. Он не хотел всего этого, но «это» неотвратимо наступало, не давая дышать…

Утром его поднял Балу.

— Просыпайся! Завтрак на столе, а мы ещё ни в одном глазу, между прочим.

Друг вышел из комнаты, а Кир сел на постели, пытаясь справиться со странной тошнотой.

Нормально. Впервые за долгие годы не смог вовремя проснуться сам.

За столом Ника не появилась, что сразу отразилось на его и так не самом радужном настроении. Но с другой стороны, наверное, это к лучшему. Им предстоит нелёгкая беседа, и подталкивать и без того полностью съехавшую крышу Киру не хотелось.

Балу быстро запихивал в рот панкейки, поливая их густым малиновым вареньем — плохое настроение никогда не мешало его аппетиту. Киру же не лез кусок в горло. Он только пил кофе маленькими обжигающими глотками. Хороший кофе.

— Пойдём? — Балу промокнул губы салфеткой и решительно встал из-за стола.

— Угу… — Кир отодвинул свой стул и поплёлся за другом.

На улице стало значительно легче. Нужно поговорить с этим егерем и хорошо бы при этом быть в форме.

Стало быть, Реньер. Реньер, а всё остальное потом. Потом.

Реньер раздражённо вздохнул и тут же, спохватившись, улыбнулся. Двое высоких хмурых парней меньше всего походили на «экспертов-аллергологов». Гора мышц с густым басом и второй тип, обманчиво ленивый, как хищник на отдыхе — уж Реньер-то хорошо знал, как выглядят хищники. Они напоминали тех же егерей, телохранителей, наёмных киллеров, да кого угодно, но не лабораторных умников. Впрочем, вопросы парни задавали достаточно мирные, «аллергические». Вот только гора мышц был не меньше взвинчен, чем сам Реньер, а второй… второй был сама любезность, но Реньеру почему-то казалось, что по шее скользит ледяная рука, он даже закашлялся и поправил воротничок. Нет, это не рука, это всего лишь мерзкий холодный взгляд серых глаз. Странно знакомое ощущение… от взгляда Босса тоже хочется увернуться, расстегнуть рубашку — кажется, что тебя душат.

— Когда вы разрабатываете маршруты, как вы контролируете воздействие окружающей среды? Нас интересует местная флора, в частности — меларин. Знаете ведь о последних вспышках аллергических реакций? Вы обязаны предоставлять в медцентр сведения о необходимых на данных участках прививках.

Глупости какие.

— Все получают одни и те же прививки, мы не заводим людей в глубь джунглей, где водится ядовитая или неизученная флора. Тот же меларин. Конечно, мы в курсе всех проблем…

— И тем не менее подобные случаи зафиксированы.

— Ну, было, конечно. Аналог крапивницы или… — он неожиданно забыл название, будто споткнулся, — реакция похожая на простуду, но никак не то, о чём говорите вы. Паралич, удушье… Боже упаси!

Так, кажется, переиграл немного. Сероглазый еле заметно усмехнулся, гора мышц дёрнулся, вроде как начал злиться.

— А вот к нам обратился человек, который чуть с жизнью не попрощался. Именно после посещения Каджеро, после контакта с мелариновыми зарослями. Это одна из причин, по которой мы здесь. Мы обязаны расследовать этот инцидент.

Реньер улыбнулся как можно более любезно. Кто-то из дураков туристов полез, куда не надо, а ему теперь придётся откупаться от этих дотошных накачанных учёных. Ведь они именно на это намекают?

— И кто же это? — спросил он на всякий случай. Может, они вообще врут, на испуг берут.

— Господин Фрэнк Смит, — спокойно ответил сероглазый.

— Не может быть!

Слишком быстро, слишком громко, слишком эмоционально. Гора мышц резко подался вперёд:

— Почему?!

Реньер откинулся на спинку кресла и посмотрел в сторону молчавшего сероглазого. Почему? Да потому что его нет в живых.

Нет, конечно, нет! Реньер не запоминал жертв — зверьков, за которыми гнались другие зверьки — наёмные охотники для сафари второго уровня. Он главный егерь, управляющий, он общается с самим Боссом, не его это дело. Сафари Фрэнка Смита ничем не отличалось от других, ему подобных. Парень быстро сдался, охотник — мазила, оставил его истекать кровью, вызвали чистильщика, новенького. Реньер ещё не успел забыть, как принял его на работу, лично документы подписал.

Потом пацан рассказывал, что просто хотел прикончить беднягу, но у того как будто открылось второе дыхание. Он полз по земле, оставляя за собой кровавый след, словно пытался убежать от неизбежного, сопротивлялся… Чистильщик красочно рассказывал. Когда Реньер увидел снимки с места происшествия, он сразу понял, что егерь врёт. Смита будто дикий зверь разорвал или не совсем зверь, но этот не-совсем-зверь был не охотник — управляющий знал это так же хорошо, как и то, что его зовут Реньер. Босс, посмотрев на снимки, хмыкнул, и через день егерь исчез. Реньер мог только догадываться, что с ним произошло, а знать наверняка ему не хотелось. Босс не любил любопытных. А ещё Реньер хорошо понимал, что буря только что пронеслась мимо, а могла и накрыть — кто психа на работу взял, кто документы подписывал? Оставалось только благодарить собственное везение за то, что босс его самого слишком ценил и счёл достаточным просто предупредить, в своей неповторимой манере.

— Я хорошо помню господина Смита, вылетал с ним вместе с Каджеро. Он летел домой, а я на Землю по делам. Мы разговорились, подружились даже слегка. С ним всё было в полном порядке, господа, поэтому я и не понимаю…

Сероглазый улыбнулся. Его улыбка становилась всё шире, но глаза леденели, как будто улыбка забирала всё тепло из взгляда.

— Вы летели вместе с господином Смитом? Говорили с ним? Лицом к лицу, хорошо рассмотрев?

— Ну да, — пожал плечами Реньер. — А что вас так удивляет?

— Ничего, — неожиданно весело проговорил парень, поднялся и хлопнул своего огромного спутника по плечу, чтобы тот тоже встал. — Я просто рад, что он был в полном здравии и вас, господин Реньер, не в чем обвинить. Искренне рад. Ведь вы его видели и хорошо рассмотрели. И запомнили.

Когда они ушли, у Реньера осталось чувство, будто что он упустил что-то крупное в разговоре, и это «что-то» ему может аукнуться.

* * *

К дому Дэна на самой окраине посёлка ребята подъехали синхронно и также синхронно выключили моторы.

Темнота уже окутала Каджеро полностью. Балу нервно поглядывал на часы, но молчал. Кир ждал, облокотившись на руль скутера, он мог ждать долго — столько, сколько понадобится. В окнах не горел свет, Строганов, видимо, на работе. Кир рассчитывал увидеть Дэна входящим в коттедж и свалиться ему как снег на голову. Прошлогодний, увы. Но на вопросы тот всё равно ответит. У него не будет выхода.

Сколько всего интересного они узнали и ещё узнают…

— Кир, смотри!

Балу окликнул его шёпотом, ещё и подтолкнул в плечо.

О как. Строганов вышел из дома, направился к скутеру. Интересно, он всегда в темноте живёт?

— Пошли, остановим!

— Не надо, — сквозь зубы процедил Кир. — Заводись, поедем за ним.

Работа егерем предполагала посещение джунглей, но ночное их патрулирование оказалось неожиданностью. Кир волновался, что Дэн услышит их скутеры, ведь в ночных джунглях посторонний шум, даже такой негромкий, будет слышен издалека — но тот надел наушники. Тоже странно — зачем же затыкать уши, если едешь в лес с не самыми ручными зверями? Разумеется, прямых дорог в зарослях не прокладывали, но автопилот отслеживал их путь, и обратно они смогут вернуться и без Строганова в авангарде. Балу уже порывался прекратить бессмысленную слежку и догнать Дэна напрямую, но интуиция Кира на этой планете обострилась до неприличия, и догонять Дэна ему казалось рановато. Зачем он едет в джунгли ночью, кто из безумных туристов шляется тут в темноте?

Кир резко затормозил и выключил мотор — впереди Строганов сделал то же самое мгновением раньше. Балу соскочил с машины и показал: «Я пойду вперёд». Кир покачал было головой, но с расстояния, на котором они остановились, ничего не было слышно, и он утвердительно кивнул, но прежде свёл оба скутера с тропинки, на всякий случай.

Когда они добрались до места, откуда можно было услышать и увидеть происходящее, они обнаружили, что Дэн не один.

— …ты сегодня долго добирался, Даниэль. Думаешь, мне приятно тут прогуливаться с мусором на пару?

— Где он? — голос Дэна, но интонации непривычные, жёсткие и рубленые слова, куда только подевалась привычная тягучесть.

— Внизу, в овражке. Лохи, как всегда. Пальбы много, толку не хватает. И где только таких безруких находят… Заканчивай быстрее, а я поехал. С тебя подтверждение, как всегда.

Ответа не последовало, и говорливый собеседник Строганова — привет, господин старший егерь, давно не виделись — тоже умолк, завёл скутер и рванул прочь — Кир только и успел порадоваться, что предусмотрительно убрал их машины в заросли.

Балу уже спускался за Дэном. До овражка, куда указывал уехавший, они дошли с Киром вместе.

Дэн легко спрыгнул вниз. Свет фонарика выхватил лежащую на земле фигуру. Мужчина. Тёмная одежда, лицо повернуто вниз, не разглядишь. Неестественно вывернутая рука. Кир отсюда мог сказать, что этот человек не просто лежит, потому что споткнулся — он ранен. И ранен тяжело. Что тут происходит, чёрт побери?

Вспышка излучателя заставила на секунду зажмуриться. Но то, что выстрел был сделан на полной мощности, тоже можно было сказать отсюда, не глядя на индикатор оружия.

Балу шёпотом выругался, и Кир был с ним согласен, для разнообразия даже не задумавшись о том, что ругаться лучше про себя, если они не хотят быть замеченными. А они не хотели.

Внизу Дэн спрятал излучатель в кобуру и достал более объёмный предмет. Дезинтегратор материи. Нормально… а что, если надо убрать тело — самый быстрый и безотказный способ.

Убрать тело. Строганов — их Дэн, викинг с гитарой, медлительный добродушный Дэн — чистильщик.

Это озарение пришло в тот самый миг, когда новая вспышка полыхнула в овраге, распыляя убитого в прах. Кир ещё пытался осознать то, что понял только что, а Строганов методично собрал в небольшой контейнер то, что осталось от невезучего туриста, и так же легко, как спрыгивал вниз, выскочил из оврага. Он прошёл совсем рядом, чуть не задев Кира рукавом куртки. Ровно зашумел мотор, и через полминуты они остались вдвоём, а вокруг стояла тишина, прерываемая только звуками ночных джунглей. Эти звуки напомнили, что пора бы выбираться — встреча с местными зверями не входила в их планы. Кир повернулся к Балу, чтобы озвучить эту мысль, но осёкся.

Тот сидел на земле, ошалело покачивая головой. Вот чёрт.

Кир положил руку на его плечо, и только тогда Балу заговорил:

— Как же это, Кир, а? — он вскинул голову. — Кир… Они же Фрэнка…

Да. Они же Фрэнка. И Пашку.

На самом деле Балу понимал сейчас всё так чётко и ясно, как будто читал это в книге. Но понимать отчаянно не хотел. Кир тоже. Однако выводы были слишком очевидны, мозаика складывалась знатная.

Однако чудные дела творятся. Сафари не простое, а золотое — зверушки-люди, охотники-люди, чистильщики-люди… И зверушки до финиша не доходят. Не зря бравые ребята с дезинтеграторами ходят. Значит, Феникс подписался на такое сафари. И Фрэнк.

— Кир.

Балу смотрел куда-то в сторону абсолютно пустым взглядом.

— Думаешь… он Фрэнка добил? — он развернулся. — Если охотник его не убил, его добил чистильщик. Думаешь, это был он?

Кир опустил голову. Какая теперь разница!

— Пашку не смог бы… Да и Фрэнка не смог бы.

Сам Кир не поручился бы, что отличит Балу от его брата даже в обычной обстановке и зная, что они близнецы. А Дэн и вовсе о Фрэнке знал только то, что у Балу был брат. Он не смог бы убить ни Феникса, ни Балу, нет, не Дэн. Но кто-то другой наверняка смог, потому что Феникс ушёл бы от Охотника, от любого. Но раз здесь играют так нечестно… Кто играет? Господин Ревнёв, кто же ещё. Такие дела без ведома хозяина провернуть трудно. Вот сволочь! Уже по дороге к дому, глядя в согнутую спину Балу, Кир вдруг подумал, что сейчас ему лучше не встречать Ревнёва, а то конспирация слетит к чертям собачьим.

Внезапно вспыхнула ещё одна мысль, пожалуй, самая яркая из всего фейерверка за этот вечер. Ника! Как же ей сказать про такое?! Она же не знает, наверняка не знает.

Она ничего не знает.

* * *

В «Нэсте» было шумно, слышались удары шаров о бортики бильярдного стола. В воздухе, клубившимся сигаретным дымом, можно было подвесить если не топор, то небольшой охотничий нож точно.

Еще одна рюмка. Не падает. Третий этаж пошёл. Чем не карточный домик?

Дмитрий сидел на своём привычном месте в небольшом баре, у стойки. В последнее время он стал здесь завсегдатаем. Бар располагался недалеко от его квартиры, и эти посиделки после работы были очень удобны.

На барной стойке перед Дмитрием стройными — ну, почти стройными — рядами возвышалась небольшая баррикада рюмок из-под текилы, наглядная иллюстрация к количеству выпитого за сегодняшний вечер. Он старался построить нечто типа Великой Китайской стены, только вот строительного материала явно не хватало, а использование пивных банок из батареи справа он считал неспортивным. Он хлопнул ладонью по столу, бармен оказался рядом в мгновение ока, уже с новой рюмкой и вскрытой банкой пива.

Идти Дмитрию никуда не хотелось. Время детское, завтра — выходной, спешить некуда. Дома пусто, грязно и жутко. Пусто потому, что его никто не ждёт. Грязно потому, что он никого не ждёт. Даже самого себя. И жутко — потому что по квартире витали призраки. И самый большой и увесистый принадлежал его собственному идиотизму. Он доверился человеку, про которого сам же кричал раньше, что ему нельзя верить. Он доверился Хану, но не доверился Пашке. Единственный раз в жизни. И погубил этим и его, и себя. И ведь он не просто допустил, чтобы Пашка погиб. Он сам сделал этот выстрел. А потом, когда он этим заодно сделал несчастной одну из лучших девушек на свете — да, он так считал, потому что не мог Феникс полюбить другую! — он умудрился ещё и обидеть её так, что теперь самому больно, стыдно и хочется набить себе морду. А не получается. Потому что жалость к себе сильнее всего остального.

Еще одна рюмка встает на баррикаду.

И всё же есть, есть способ прогнать из головы видения — фигурка человека в перекрестье прицела, собственная рука с винтовкой и оглушительный звон в голове: нет, не надо, не надо, это же Феникс, Феникс, Феникс…

Вот он, этот способ. Он с каждым разом делается всё протяжённее во времени, и баррикады эти всё выше с каждым днём.

Дмитрий потянулся поправить верхнюю рюмку, как вдруг что-то заставило его отдёрнуть руку — и точно, кто-то в это же мгновение хлопнул его сзади по плечу. Не убери он руку — от прозрачной Великой Китайской баррикады остались бы одни осколки.

Дмитрий резко обернулся и уткнулся взглядом в широкую мужскую грудь. Медленно подняв замутнённый взгляд, он узнал широкую улыбку Аякса.

— Здорово, Индиго! Не ожидал тебя здесь увидеть.

— Салют, — мрачно буркнул он, отворачиваясь обратно.

Аякс поначалу не обратил внимания на его состояние.

— А что это ты тут один делаешь? — радостно спросил он.

— Пью, — последовал лаконичный ответ.

— Да я вижу, — сбавил тон Аякс. — В глаза бросается, что не рукопашным боем занимаешься. А почему один-то? Где компания?

— А мне и так хорошо. Я сам себе компания, — хмуро отозвался Дмитрий.

Аякс помолчал и удивлённо сказал:

— Ну, ты даёшь, Индиго. Что-то с тобой не то. У тебя всё в порядке? А где командир-то?

— А нет его. И не будет.

Аякс понял по-своему.

— Ладно. Не хочешь, не говори. Кстати, у меня тут мероприятие. Я на Земле ненадолго, с друзьями вот встретиться решил. — Он вдруг снова радостно улыбнулся. — У нас тут мальчишник. Я ж это… женюсь! Пошли, с нами посидишь, не могу же я тебя просто так упустить в такой день, раз встретились!

— Поздравляю, — вяло сказал Дмитрий, мотнул головой и, наконец, посмотрел Аяксу в глаза. — Лёх, ты прости. Не пойду я. Я сейчас плохой собеседник и ещё более плохой слушатель. Только настроение всем испорчу.

— Ты? Да ладно! — усмехнулся Аякс, но потом посерьёзнел. — Я ведь, правда, скучаю по всем нашим. По тебе, по Фениксу. Ну, почти по всем.

— Почти? — поднял бровь Дмитрий.

— Почти. Я тут недавно Хана видел.

Со звоном рассыпалась Великая Китайская стена, сметённая порывистым движением. Аякс отшатнулся от неожиданности — только что еле отвечавший и вяло реагировавший на внешние раздражители Индиго вдруг разом вспыхнул, вскочил на ноги и надвинулся на него, с таким бешеным огнём в глазах, что стало не по себе.

— Где? Где ты его видел? — и голос прорезался, да ещё какой, надо же! Как мало оказалось нужно, чтобы вернуть его к жизни.

— А в одном клубе. Я сначала там хотел мальчишник-то замутить. Да не понравилось, мрачновато.

— В каком?!

— В «Кактусе», который на Тверской. Да ты куда? Димка, его там уже нет!

Последние слова Аякса остановили его на полдороге. Он тяжело соображал, что это такое услышал. Уже нет? Опять ушёл. Ничего. Значит, ты, сволочь, на Земле бываешь… И тут его стукнуло. «Кактус»?

— Ну и псих ты, Индиго, — сказал позади Аякс удивлённо. — Я с ним совсем недолго разговаривал. Он занят был, что-то с владельцем клуба обсуждал.

— С владельцем? — встрепенулся Дмитрий. — Толстый, бритая голова, вид полного придурка?

— Точно. Вы что, знакомы?

Дмитрий сжал кулаки, взглядом следя за уборщиком-автоматом, подбирающим осколки баррикады.

— Можно и так сказать. Ладно, спасибо, Лёха. Ты мне помог всё равно… — он протянул бармену карточку. — За рюмки вычти.

Бармен кивнул спокойно, хотя Дмитрий знал, что слова лишние — ещё бы он и не заплатил. Принял карточку, спрятал в карман, с удивлением обнаружив, что руки не дрожат и карман нашёлся сразу.

— Спасибо, Лёха, — повторил он и направился к выходу, забыв попрощаться.

— Да ладно, — смущённо пробормотал тот, ничего не понимая. — Эй, не убей там Чернова и хоть привет Фениксу передай!

Индиго на пороге двери только усмехнулся. Непременно, но чуть попозже.

Пройти в клуб оказалось несколько сложнее, чем в давешний бар, но вполне возможно. Опьянение почти прошло. То есть, не прошло, а трансформировалось во что-то иное. Движения были чёткими и твёрдыми, голова ясная, но он сам отчётливо ощущал, насколько снялись все тормоза, которые могли остановить его раньше. Странное, непривычное чувство свободы от всех обязательств и целей, кроме одной — найти Хана, любой ценой найти. И больше ничего. На всё плевать. Впервые нет никого рядом, о ком нужно думать. Впервые нет никого, кто может прикрыть. И впервые так наплевать на собственную жизнь. Вот она, настоящая свобода.

Индиго ворвался в офис Фрога, буквально снеся человека на входе, только что прошедшего контроль. Его не остановила ни закрывающаяся перед носом дверь, ни охранник, решительно преградивший дорогу. Он не тратил время на объяснения. Охранник выхватил парализатор, которыми их вооружали — быстро выхватил, реакция у него была хорошая, и обращаться он с излучателем умел. Только вот Индиго сейчас невозможно было остановить. И он опередил парня буквально на доли секунды. Первый заряд парализатора ушёл в потолок, второй — в самого охранника. Излучатель Индиго прихватил с собой — лишним не будет.

Пока сигнал о незаконном проникновении дошёл до помещения охраны, он уже взбежал на второй этаж. Дверь в кабинет была закрыта, но и это его не остановило. Фрог не озаботился установкой сейфовых замков, поэтому дверь элементарно отжалась с помощью плеча и металлического корпуса парализатора. Фрог был очень удивлён вторжением в его закрытый кабинет.

Да ладно. Удивлён. Индиго никогда не видел у этого толстяка таких больших глаз. Надо же, они у него, оказывается, светлые. А то раньше в складках жира и не разглядишь.

— Здравствуйте, — как-то потерянно произнёс вдруг Фрог, хотя явно узнал его. — Чай, кофе, кальян?

Спустя полчаса Индиго вышел из офиса. Охранники не тронули его — вряд ли сильно напугались, скорее, напугался Фрог. Потому что он даже не отрицал знакомство с Ханом. Более того, сейчас Индиго знал о Хане много больше, чем предполагал до визита к старому знакомому. Не знал, всё-таки, главного — где Хан сейчас. Но зато у него имелось уверение Фрога, что как только тот объявится, он тут же сообщит.

Индиго не знал, с чего бы у толстяка так развязался язык, и не думал о причинах. Он просто твёрдо был уверен, что тот не лжёт и действительно позвонит, как только будет, что сообщить. Кто знает, может, Фрог надеялся, что они с Ханом поубивают друг друга и таким образом он избавится или от одного из них, или от обоих сразу. Странно, а ведь мог просто пристрелить, — мелькнула шальная мысль. — Или сам, или охрану вызвать. Но Фрог этого не сделал. И не сделает. То ли он испугался до потери сознания, то ли… нет, наличие совести даже у него, Индиго, сейчас под вопросом, а уж у Фрога её вовсе никогда не было.

Значит, будем ждать.

* * *

Что делать дальше, Балу не знал. С одной стороны, было абсолютно точно понятно, что Фрэнка больше нет в живых. Так же как и их Феникса. От потери последнего хотелось выть, о потере первого он боялся даже думать. В голову лезла разная муть, лишь бы не о родителях, о сестрах, Юле и племянниках. Лишь бы не вспоминать басовитый смех брата, его улыбку и голос. Надо уходить отсюда, возвращаться на «Киплинг», и дать Фойзе разрулить ситуацию. Но как же чешутся руки! Разнести эту планету, придушить всех этих зажравшихся сук! За брата, за Пашку, за многих других, таких же молодых, сильных, попавших в эту мясорубку от безвыходности или по глупости. За всех…

Кто-то осторожно тронул за плечо. Кир. Он кивнул в сторону сада и Балу молча последовал за ним.

— Что думаешь делать? — Кир не смотрел на него, присел на скамейку рядом.

Балу хотел ответить, что не знает, что он в шоке, в ступоре, но…

— Надо уезжать, Кир.

Тот как-то странно дёрнулся, но промолчал.

— Мы сделали всё что могли, закончили…

— Закончили?

Балу почувствовал раздражение в голосе друга, хоть тот и говорил спокойно.

— Ти…

— Я не закончил. Ты меня спросил?

Так. Эта чёртова планета приносит одни несчастья. Сначала полетели Пашкины погоны, потом его голова. Его и Фрэнка. Теперь намечается потеря головы у Кира. Или уже?

К дочери хозяина Каджеро Балу чувствовал симпатию. Они никогда не говорили тет-а-тет, но она нравилась ему своей спокойной речью и нежным голосом. Она красивая умная девочка — это, конечно, тоже влияло на его к ней отношение. И потом, Балу знал, что она ни в чём не замешана, просто чувствовал это, но всё равно — нельзя Киру с ней. Потому что с ней что-то не так. Она не просто скучает или грустит. Она тоскует, и это самая настоящая тоска по чему-то или кому-то, что она потеряла, причём не год назад, а совсем недавно. Это настоящее горе, которое, может быть, видит, но не ощущает и не понимает Кир. И отогреть эту девушку можно, но не за две недели, и не с его темпераментом. Он не будет терпеливо ждать, когда она сможет просто улыбнуться ему и принять его чувства. Он будет резок и настойчив, если не сказать — настырен. Он будет брать эту крепость штурмом и непременно встретит сопротивление. И вот чем это противостояние может кончиться, Балу даже думать не хотел.

— Не в это дело, Кир, ты же знаешь что не в этом.

— А в чём же?

— В ней.

— В ней? — Кир деланно рассмеялся. — О чём ты?

Балу вздохнул.

— Ты прекрасно знаешь, о чём я.

Глаза друга сузились.

— Не вмешивайся, Тони. Я знаю, что лучше для меня. — Кир поднялся на ноги. — И для неё.

Он развернулся и направился к дому.

Никуда он не поедет, а Балу ничего не сможет сделать. Только стоять и наблюдать ураган «Кирилл» в действии. Поправка — ураган «Кирилл влюблённый» в действии. Уникальное зрелище.

 

Глава 4

У Карины дома, в маленьком ящичке с самыми необходимыми лекарствами, в дальнем углу, лежал запечатанный флакончик. Она никогда не пользовалась снотворным, предпочитала химии бессонницу. Но для того, чтобы уснуть так надолго, как ей хотелось, эти крошечные капсулы были просто необходимы.

Она достала флакончик и поставила его перед собой. Карина не была врачом, но читать и считать умела. Написанное на этикетке число миллиграмм, напротив которого было ясно указано — «предельно допустимая доза для взрослого человека» — она автоматически перевела в количество капсул. Для верности увеличила его вдвое, и это была всего лишь половина всего содержимого. А если выпить всё…

Она села у стола и положила подбородок на сложенные руки, не сводя взгляда с белого флакона.

Это так просто. И вот там Босс её не достанет. И этот сероглазый красавец с Земли не дотянется до неё. И, может быть, где-то там, куда Карина уйдёт от них всех, она встретит того, кто не вернулся из джунглей. Сможет ли он её простить? Впрочем, за что? Она не звала его на Каджеро, не посылала умирать в этих треклятых зарослях. Он пришёл сам, не она, так кто-то другой… да. Но это была она. Это она пару раз в месяц подписывает документы на выезд людей, которые никогда уже никуда с Каджеро не уедут. Она знает так много, на ней висит такой груз вины перед всеми этими людьми и их близкими…

Да, она знает много. И уж если уходить — то так, чтобы эти знания не пропали.

Карина пришла к этой мысли не сразу. Уже стемнело, а она всё сидела, так что у неё затекли ноги и спина, но она упрямо смотрела на белеющий в сумерках флакон. К ночи она окончательно решилась, и снотворное вернулось в аптечку.

На всём свете не оставалось человека, которому она доверяла бы больше. Если бы был хоть кто-то ещё, она ни за что не стала взваливать это всё на Нику. Но больше не было никого. Да и не только в этом дело. Ника должна знать. Она должна знать, что случилось с её Фениксом. И ещё — нельзя оставлять её наедине с тем человеком в полном незнании.

Карина поежилась. Страх перед Боссом по-прежнему слепил и оглушал, но сейчас она уже решилась бежать, и это придавало сил. О, если бы она могла забрать с собой Нику… но это невозможно. Ника не согласится. На уговоры уйдёт слишком много времени, и она никогда не поверит, что должна бежать. Как поверить в предательство одного из самых близких людей? А у Карины нет времени на уговоры и доказательства. Нике не угрожает ничего страшнее разочарования, а вот Карина вполне может лишиться жизни или… или ещё хуже. Что именно может случиться, она не смогла бы сейчас сформулировать, но свято верила — этот человек может сделать что-то и хуже смерти.

Значит, надо передать Нике всю информацию. Если подруга будет достаточно осторожна, Босс ничего не заподозрит. И у Ники больше шансов достучаться до кого-то, кто сможет остановить Босса и его людей. У Карины этот шанс стремится к нулю.

Вдруг ей пришло в голову, что Ника может и не захотеть использовать эту информацию. Ну и что, что Феникс? Он уже мёртв… После смерти матери и сестры, любимого мужчины, потери подруги — Карина себя списала со счетов ещё тогда, когда поняла, кто такой этот рыжий и кем он был для Ники — вот после всего этого самой натравить на родного человека законников, лишив себя ещё одного члена семьи… Карина не была уверена, что сама смогла бы так поступить. Сможет ли Ника?

Но выбор был невелик. Больше никому доверить своё знание она не могла. Поэтому сомнения пришлось отбросить.

Вся доступная ей часть базы данных «Дианы» уже была скопирована на флеш-кристалл и спрятана в надёжном, насколько это возможно, месте. Оставалось только решить, как сообщить Нике то, что не входило в компьютерные отчёты.

Чтобы просто вытащить подругу в джунгли на разговор, не шло и речи. Карина не могла себе представить, как заговорить обо всём этом, как посмотреть хотя бы в землю рядом с ногами Ники, не говоря уже о том, чтобы встретиться с ней взглядом. Какие найти слова… нет, она не сможет. Поэтому оставалось письмо или звуковое сообщение. Если просто говорить, не думая, как будет меняться Никино лицо, не представлять, какие мысли сейчас приходят в её голову, если быть уверенной, что когда закончишь говорить, просто выключишь запись и больше ничего не случится… Ника не скажет ни слова, Ника не развернётся и не уйдёт молча, Ника не окатит ледяным взглядом, Ника не заплачет — просто потому, что её не будет рядом. Так легче.

Пользоваться электронной почтой Карина не решилась. Она нашла в своих личных документах обычный бумажный лист и пластиковый конверт. Письмо писалось долго, и не только потому, что трудно подбирались слова — Карина банально почти разучилась писать много от руки. Однако оно было написано, запечатано и готово к отправке. Как передать его адресату, она уже знала, это было несложно для них двоих, но никому другому не пришло бы в голову.

Карина разбудила Нику в четыре часа.

— Прости, подруга, что разбудила. Экран не включаю, поговорим так, — без приветствия начала она. — Я улетела с Каджеро, сначала хотела улететь, не прощаясь, но потом не смогла.

— Куда, Рина? — только и смогла спросить плохо соображающая со сна Ника.

— Понятия не имею. Искать меня не надо, я не хочу ни возвращаться, ни видеть кого-то снова… даже тебя, — голос Карины чуть дрогнул. — Так надо, Ника. Я должна. Помнишь, как мы в школе играли? Уйдём в джунгли, не ищите нас, мы самостоятельные. Я самостоятельная, Ника. Помнишь, как мы тогда играли? На той полянке, на опушке. Вроде, и в лесу, а на самом деле почти у дома. Мы хитрые были.

Нике казалось, что Карина бредит. Та не давала вставить ни слова, почти все три минуты разговора вспоминала о том, как они играли в детстве, как, учась ещё в школе, клялись друг ради друга сделать всё, что угодно, как прятали листок с торжественно написанной клятвой всё на той же полянке. Как прощались перед отлётом Ники, как обещали обязательно быть потом вместе.

— Все, подруга, мой рейс, — наконец остановилась она. — Прости, мне пора. Но мы ещё встретимся. Может, даже на той полянке. Где клятву давали.

Связь отключилась.

Пять утра. Рассвет чуть занялся малиновым светом, но ночная прохлада ещё ощутимо давала о себе знать. Ника поёжилась. На балконе в лёгком коротком платье было не жарко. Но она не могла заставить себя уйти в комнату. Ей необходимо было стоять тут, смотреть на светлеющее небо и пытаться успокоить сумбур в голове.

Рина улетела. Рина улетела внезапно, словно убегая, словно боялась чего-то. Что случилось, кто или что заставило её сорваться с места и даже не попрощаться толком? Они ещё пару дней назад разговаривали, и ничто не предвещало такого неожиданного срыва. Всё не так, всё не то, всё перепутано!

А ещё ей не давала покоя глупая, неправильная мысль. Ника сама понимала, что мысль неправильная — ей казалось, что она предала Павла. Тем самым, что позволила Киру утешить себя, дотронуться… Нет, даже не до своего лица, до своей души. То, что она рассказала Киру, Павлу не говорила никогда. Конечно, она не могла, он бы всё воспринял на свой счёт, подумал бы, что она обвиняет его. Нет, она и не обвиняла, просто потому что её Пашка не был виноват. Её Пашка. Баран, невыносимый дурак, который оставил её одну, просто потому, что гордость взыграла в крови, потому что привычное «я сам», на этот раз оказалось летальным и в последний раз произнесённым. Пашка… как же мне тоскливо без тебя, родной! Без твоей вызывающей улыбки, без твоих нежных рук и ласковых губ, без твоего простуженного голоса. Какая же я дура! Не надо было предохраняться, и сейчас у меня был бы твой ребёнок. Ребёнок с твоими глазами. Я так хочу к тебе, Пашка…

— Ты что-то сказала, девочка?

Ника вздрогнула и торопливо смахнула с лица прокатившуюся слезинку.

— Тебе показалось. Что ты тут делаешь так поздно?

— Поздно? Скорее рано. Ты что, ещё не ложилась?

— Нет, я не хочу спать. Ты что-то хотел?

Орест кивнул.

— Да, я хотел поговорить с тобой. Услышал, что ты не спишь… Что с тобой происходит, маленькая? Ты как тень стала, так нельзя.

Ника вздохнула. Нет, Орест читать лекции не будет, он понимает её, всегда понимал. Но, конечно, он беспокоится, она же для него как дочь.

— Это пройдёт, мне просто тяжело. Это пройдёт.

Ника пыталась уговорить саму себя. Это пройдёт. Ведь правда…

Орест подошёл на шаг ближе, он взял Нику двумя пальцами за подбородок и пристально вгляделся в её лицо. Она ненавидела этот жест, но ему возразить почему-то не смогла.

— Это не только из-за Майи, — он не спрашивал. — Ты влюбилась, Ника? Ты правда влюбилась в того мальчишку?

— В какого…

— Неужели ты думаешь, что я не проверил, с кем ты живёшь? Ты рассказала про наркоманку и её дружка, но забыла упомянуть о своём спецназовце.

— Откуда ты…

— Ника, ты самое дорогое, что у меня есть. Всё, что связано с тобой, касается и меня. Что случилось? Вы расстались?

Ника помотала головой. Только бы не заплакать. Она даже не злилась на Ореста, за то, что тот снова так бесцеремонно влез в её жизнь. Какая теперь разница?

— Я не хочу об этом говорить, — как можно тверже сказала она.

— Хорошо, не будем. Тем более, что…

Орест отстранился от неё и вдруг отвернулся. Обеими руками схватился за перила, стиснул пальцы.

— Мне надо тебе кое-что сказать, милая. Я хотел совсем по-другому, в другой обстановке, но… Но сегодня увидел тебя с тем парнем, как его…

— Кир? — подсказала Ника.

— Ну да, неважно. Ника, я… я не совсем тот, кем ты меня считаешь.

— Ты супермен? — спросила Ника без улыбки.

— Скорее, Лекс Лютор.

Он ещё раз сжал кулаки и развернулся к девушке.

— Я люблю тебя, девочка моя.

Вот ещё откровение.

— Я знаю, я тебя тоже.

Ника не удержалась от удивлённой улыбки. Какой он странный.

— Нет, — Орест мотнул головой. — Ты меня не поняла. Я влюблен в тебя.

Ледяным облаком застряли в горле слова. Ника по-прежнему улыбалась, ей почему-то стало смешно.

— Прости, мне показалось…

— Тебе не показалось, всё так. Я люблю тебя, уже давно, с тех пор как я вернулся на Каджеро. Наверно надо было сразу что-то делать, но я не мог. Тогда не мог.

Ника застыла. Закружилась голова, сердце застучало так быстро, что казалось, будто оно выскочит из груди. Орест подошёл почти вплотную и, осторожно протянув руку, коснулся пальцами Никиной щеки. Он лишь слегка погладил, а ей показалось, что он с размаху влепил ей пощёчину.

— Ну что же ты молчишь, маленькая моя?

От его охрипшего голоса, вдруг такого чужого, девушка будто очнулась. Она отдёрнула голову от его пальцев и отстранилась.

— Это бред. Как ты мог? Как ты…

Как он мог это произнести, выговорить эти слова? У неё не укладывалось в голове. Он всё объяснил, чётко произнёс всё то, что она не могла даже предположить. Он был с ней всё время, даже тогда, когда его не было на Каджеро — дядя Орест, папа номер два, как он сам шутил ещё лет десять назад. Да он действительно годился ей в отцы! Какая гадость. И как он смотрит… как он может так на неё смотреть? Как он смеет так смотреть?

Ника едва сдерживалась, чтобы не закричать. Злость на человека, который только что сломал ещё один кусочек её и без того разрушенной жизни, просто душила. Он лишил её ещё одной опоры. В один миг сделал невыносимым то, что до сих пор поддерживало её — их отношения. Наплевал, растоптал, опошлил…

— Что за бред?! Что ты такое говоришь?! — она не кричала, только руки сами сжимались в кулаки, как будто она была готова на него наброситься.

— Успокойся, Ника. Я сказал тебе правду.

— Нет! — она попятилась, желая быстрее убраться оттуда и не видеть этих изменившихся глаз. — Это бред, это бред! Это смешно!

— Не надо со мной так!

Голос его теперь напоминал сталь.

Ника бросилась прочь, не в силах больше находиться рядом с этим чужим Орестом. Она забежала в спальню и тут же бросилась к выходу — мысль о том, что он может войти, гнала её прочь. У двери ей пришлось на секунду опереться рукой о стену — перед глазами всё плыло. И тут её захватили в объятия, показавшиеся ей капканом. Она спиной ощутила крепкое тело, к которому её недвусмысленно прижимали сильные руки, а прямо в ухо ударил горячий шёпот, странные, но уже понятные интонации которого заставили окаменеть.

— Ты думаешь, мне легко было все эти годы? Ты считаешь, что я не пытался бороться с этим? Пытался. Я хотел забыть тебя, перестать жить тобой, дышать тобой. Я не смог. Ты такая красивая, такая нежная, ты свела меня с ума. Я принял это как должное, прими и ты. Я никому, слышишь, маленькая, никому тебя не отдам! Ты моя…

Последнее слово он выдохнул прямо в её ухо. Нику пробила дрожь. От его взгляда и голоса, от его рук, от его признаний. Господи, как же это неправильно!

— Отпусти…

Сильные руки ослабили хватку, и девушка отшатнулась от него, выбежала в коридор. Она слышала, как он зовет её. Ей казалось, что позади звучат тяжёлые шаги, что он догоняет её, но обернуться боялась. Она боялась встретить такой теперь незнакомый взгляд чёрных глаз.

У двери в холл её схватили за руку.

— Ника!

— Пусти!

Кажется, это был Кир, но Ника вырвалась, не разбираясь. Она вылетела из дома, вскочила на первый попавшийся скутер, врубила с места третью скорость и понеслась прочь. Чем дальше, тем лучше. Джунгли помогут, они всегда помогают. Джунгли…

Несносная девчонка. Всё равно же никуда от меня не денешься.

Орест вышел на крыльцо, провожая взглядом девушку на скутере. Разговор не получился. Орест вздохнул, развернулся и тут его остановил непроницаемый взгляд серых глаз. Опять он… А ведь девочку надо увозить, чем раньше, тем лучше.

— Кирилл, а я искал вас, — произнёс он вслух. Чего тянуть. — Хотел поговорить.

Парень сложил руки на груди, изобразил готовность слушать. Щенок.

— Я юлить не привык, так что скажу прямо, — сухо произнёс Орест. — Оставьте её в покое.

Ни тени удивления не отразилось на красивом лице.

— Почему я должен это сделать?

— Просто послушайтесь доброго совета, молодой человек. Надеюсь на вашу сообразительность, я не повторяю дважды.

Парень молчал. Орест уже собрался уходить — он всё сказал. Но Крымов вдруг улыбнулся. Такой понимающей, насмешливой улыбкой, что ясно было — этот не уйдёт. Ну, что ж, посмотрим.

Орест вернулся на крыльцо, снова оглянулся в сторону джунглей. Нику конечно уже видно не было, но он точно знал, куда она поехала. Джунгли для неё были как дом родной, благо девочка выросла на Каджеро, но всё же надо подстраховать. Растрёпанные чувства могут мешать здравому смыслу и холодной голове. Орест включил коммуникатор.

— Реньер?

* * *

Из тяжёлых раздумий Дэна вывел раздражающий голос Реньера.

— Даниэль, ты нужен в джунглях. Хозяйская дочка на скутере уехала прокатиться по просеке. Барышня не первый раз гуляет по Каджеро, но Босс так озабочен её сохранностью, как будто она хрустальная. Говорит, она укатила почти в истерике, мало ли что может случиться. Надо проконтролировать.

Дэн принял координаты, где в эту минуту находилась дочь Ревнёва, и быстро собрался. Феникс не спал, но бодрствованием его состояние трудно было назвать. Дэн понимал, что его присутствие сейчас ничего не изменит, но всё равно уходил с тяжёлым сердцем. Он потихоньку впадал в отчаяние, потому что командир умирал у него на глазах. Звать врача из медцентра нельзя, но Дэн чувствовал, что вот-вот будет готов рискнуть. Феникс умрёт без медицинской помощи, а если привезти врача, ещё есть шанс, что он выживет. Конечно, врач мог попросту сдать его сотрудникам «Дианы», но это для командира ничего не меняло — всё равно смерть.

— Дэн, ты иди, если надо, — вдруг тихо сказал Феникс. В отличие от Дэна, он был совершенно спокоен — а может быть, просто равнодушен уже ко всему, и только голос звучал непривычно. Он умирал вместе с хозяином.

— Я оставил передатчик на столе рядом, как всегда, — ровно сказал Дэн. — Зови, если что. Я ненадолго.

Феникс молча прикрыл глаза, соглашаясь. Но уже на лестнице Дэна догнал почти прежний голос командира:

— И не вздумай сдавать меня вашим врачам-вредителям. Я сам!

— Чего сам? — не выдержал Дэн. Он резко обернулся, так что чуть не упал с лестницы. — Сам загнёшься? Да, это ты талантливо делаешь.

Он снова спустился вниз, подошёл к кровати, присел на краешек, устало опустил голову.

— Паша, я знаю, что сам тебе всё время рассказывал, как опасно связываться с нашими медиками. Тут очень небольшой медцентр, и, возможно, все его служащие работают на Кледнера. Они сразу сообразят, откуда ты такой «красивый и здоровый», рана специфическая, да и лихорадка со слепотой. И Аристов никак не вернется, я бы попытался к нему пробиться. В общем, остается надеяться только на то, что человек попадётся с совестью.

— Это здесь вряд ли, — вдруг зло рассмеялся Феникс, но смех тут же перешёл в натужный кашель.

Дэн помолчал, ожидая прекращения приступа, а потом тихо сказал:

— Понимаешь, у нас очень нехорошие перспективы практически в любом случае. Или я привожу врача, он окажется сволочью и сдаст тебя. Тогда… Тогда тебя, скорее всего, ликвидируют, а я, думаю, не буду дожидаться, пока они сделают это и со мной, я и сам могу, — он движением руки остановил возражения Феникса. — Только даже если я врача не привезу — ты же всё равно умираешь, и сам это знаешь. Или, как внезапный вариант, врач окажется нормальным человеком, и ты, возможно, поправишься. Вот и весь выбор.

Феникс мрачно усмехнулся, но промолчал.

— Поэтому я всё-таки наведаюсь сегодня к одному человеку. Попробую, — закончил Дэн и решительно поднялся. — Я пошёл, а то опоздаю. Попытайся заснуть.

Да он и так всё время полуспал. Мутный туман вокруг раздражал и угнетал невыносимо. Со слепотой Феникс так и не смирился, поэтому ему проще было лежать с закрытыми глазами. Шевелиться не хотелось — даже простой поворот головы требовал таких усилий, которые он сейчас просто не мог приложить. Он ненавидел чувство беспомощности и безнадёжности, когда от него ничего не зависело. А сейчас он уже чёрт знает сколько дней валяется бревном и, кажется, собирается загнуться именно в таком состоянии. Чёрт, как душно…

…Душно и жарко. Как в джунглях. Опять джунгли?! Темнота отступила на шаг назад, и его плавно окружило ядовито-зелёное переплетение трав, листьев и колючек. Колючки были особенно раздражающими, их уколы заставляли кожу гореть изнутри. А откуда-то сверху палило невидимое светило, обжигая чёрными лучами горячечного жара. И снова надо было куда-то идти, и единственное, что он помнил — там, за этими зарослями, должна быть Ника…

…Ника, почему она не ответила? Или Димка. Почему они не отвечают? Неужели они так и не знают, что он жив и ему нужна помощь? Никогда Феникс не ждал ничьей помощи, а вот сейчас она была ему просто необходима. Умирать не хотелось. А ещё больше не хотелось умирать от глупой лихорадки в подвале на чужой проклятой планете, не имея возможности увидеть Нику, дотронуться до неё, услышать её голос, не пожать руку Димке, не сказать им обоим, как он их любит. Ника, он никогда не говорил Нике, что любит её…

…С Фойзе они никогда не говорили ни о той его давней операции, после которой впервые встретились, ни о родителях Павла, ни о семье самого Фойзе, о которой, к слову сказать, Павел не знал ничего — даже того, а была ли она, эта семья? И только однажды, подписывая при нём приказ об увольнении одного из «динозавров», Фойзе, тогда ещё майор, сказал:

— Знаешь, когда человек приходит ко мне с рапортом об увольнении по причине… Ну, словом, если он женится, то я подписываю этот рапорт с удовольствием.

Поймав мимолётную улыбку, скользнувшую по губам Павла, он покачал головой.

— Не только потому, что я рад за очередного окольцованного парня или готов с ним легко расстаться. Просто я считаю, что он правильно делает, что уходит, — он опустил глаза, внимательно разглядывая собственные руки, неподвижно лежащие на столе. — Жена, семья, дети… Это хорошо, и, в принципе, совместимо со службой даже в ВКС. Но для каждого из нас такой багаж за плечами — это тяжёлый груз. Потому что если сейчас ты отвечаешь только сам за себя и перед собой, то когда у тебя появляется близкий человек, появляется и ответственность перед ним. За твою жизнь. — Фойзе поднял задумчивый взгляд, но смотрел не на Павла, а мимо и сквозь, как будто говорил уже не с ним. — За твою собственную жизнь. За то, что ты у него… у неё есть. За то, что если завтра ты не вернёшься или станешь калекой, больнее, чем по тебе, это ударит по ней. За то, что ты месяцами не появляешься дома и лишь раз-два в неделю выходишь на связь. А голограмма не может заменить ей тебя.

Он явно говорил уже не свои слова. Когда-то ему сказал так человек, которого… которую Валентин Фойзе считал близкой.

Тогда Павел до конца не осознал, о чём говорил командир. Зато в эту минуту он не просто понял, он прочувствовал каждое слово. Если он не вернётся, Нике будет очень больно. Конечно, больнее, чем ему, потому что ему будет уже всё равно.

И, наверное, впервые в жизни, он почувствовал, по-настоящему почувствовал, что хочет вернуться домой. Дом — это там, где ждёт его она. А раз ждёт, раз он ей нужен, так же как нужна ему она сама, значит, он выиграет. Не имеет права проиграть.

Я вернусь, родная моя, ты только дождись. Дождись меня только…

…Заросли подступили к самому горлу, сдавливая и мешая вдохнуть…

…Эти слова раньше казались ненужными, и именно сейчас, когда нет никакой возможности сказать их, стали самыми главными…

…Очертания предметов по-прежнему расплываются, а туман перед глазами не только не рассеялся, но и стал ещё плотнее. Как трудно оказалось приспособиться смотреть на мир сквозь эту дымку…

…Дерево слева от тропы блестит на солнце, как будто кто-то развесил на стволе и оплетших его лианах сеть из светящихся мелких шариков. Он не успел понять, что это было, когда оно кинулось на него прямо из зелёной занавеси листьев. Отшатнувшись назад, спиной наткнулся на дерево, то самое, в блестящих пятнах, и вдруг понял, что не может больше сделать шаг ни вправо, ни влево, ни вперёд. Ствол словно клеем намазан. Эти блестящие шарики… Он не мог толком разглядеть подробностей, но по внешним очертаниям оно напоминало суслика ростом чуть выше чем по колено человеку. От суслика существо отличал ровный зелёный цвет и неправдоподобно большие уши. Или это был гребень на плечах — с его зрением не разобрать. «Суслик» молча неподвижно застыл на примятой траве, словно гипнотизируя приклеенную жертву, и вдруг зашипел, вытянувшись ещё больше. Взгляд выхватил широко раскрывшуюся алую пасть, а в следующий момент раздался характерный звук, и на правое плечо и шею шмякнулось нечто горячее. Эта тварь ещё и плюется… Бесшумное стремительное скольжение прямо перед глазами, и в левое плечо вцепляются миллионы мелких зубов, острых, как у акулы. И не отмахнуться — колючие заросли плотно охватили руки, не позволяя шевельнуться, а сил и так совсем нет…

…Ника…

* * *

Ника выбрала одну из главных просек, ведущую в соседний городок. Скутер по-прежнему слушался её рук, как будто не было перерыва почти в год. Сначала она ехала медленно, но когда по обочинам начались сплошные стены зелёных зарослей, она прибавила скорость. Ветер бил в лицо, очки она, конечно, забыла надеть, а останавливаться для их поисков не хотелось, поэтому тёплый, но резкий ветер выбивал из глаз слёзы. Или это не ветер был виноват?

Слева джунгли расступились, и мелькнула тропинка, уводящая вглубь. Ника, почти не раздумывая, притормозила и вернулась к этому повороту. Тропка была узкой, но скутер по ней проходил свободно. Скорость пришлось сбавить, и мысли постепенно упорядочивались, как будто до этого они не успевали за Никой и только теперь догнали и сами разложились по полочкам. Не успела она немного успокоиться, как её настигла новая неприятность. Двигатель скутера неожиданно сбавил мощность. Цифры на панели управления беспомощно замелькали, замигали, и вдруг табло погасло, а скутер плавно остановился.

Девушка растерянно соскочила на землю, обошла заглохшую машину. Она понятия не имела, что случилось, как с этим бороться, а главное — как теперь вернуться в городок. Был, конечно, вариант связаться с отцом или Орестом, но пока ей не хотелось слышать ни того, ни тем более другого, поэтому она просто зло пнула колесо и, не задумываясь, села рядом на траву.

Отцу нельзя говорить про Ореста. Мало того, что ему вообще сейчас всё равно, так ещё может оказаться, что он вовсе не против… Если они заодно — значит, отец сам хочет свести её с Орестом и помощи от него ждать не приходится. Нику передёрнуло, но она взяла себя в руки. Если так — значит, так, нечего психовать. А если они не заодно, то прежде, чем «радовать» отца, надо хорошо всё взвесить.

Девушка снова вскочила. Взвесить что? То, что этот человек, которого она всегда считала своим другом, другом своей матери, другом своего отца, оказался таким же, как все мужчины, которые смотрели на неё сальными глазами? При этой мысли у Ники потемнело в глазах от нахлынувшей волны бешеного гнева и отвращения, она с силой ударила кулаком по сиденью стоящего рядом скутера. Попала по металлической раме. Боль в руке отрезвила, всё вокруг опять стало светлым и чётким. И тут снова навалилось осознание: ты одна. Никого нет, никто не поддержит, никто не поможет решить, нет никого, нет его, нет единственного, нужного, любимого.

На душе стало так тяжело, так пусто, так страшно — как в тот момент, когда она окончательно поняла, что Павел не вернётся. Ника упала на колени возле скутера и разрыдалась.

Сколько времени она так сидела, Ника не знала. Она не следила за часами и пришла в себя только тогда, когда почувствовала присутствие другого человека. Она медленно подняла голову и встретила спокойный взгляд стальных глаз.

— Вы кто? — всхлипнув, спросила она и потянулась за салфеткой в кармане.

У неё не было сил удивляться появлению незнакомца, и не было сил волноваться.

— Строганов, Даниил. Я егерь, — ответил мужчина, не делая попыток двинуться с места.

Ника быстро вытерла слёзы и внимательно оглядела неожиданного собеседника. Пока он сидел на траве, трудно было сказать, какого он роста, но, кажется — высокий, крепкий, широкоплечий. Не красавец и немного старше Ники. Лицо слегка как будто сонное, но глаза живые, с цепким взглядом. Очень светлые волосы и загорелая кожа, только бледные следы от солнцезащитных очков выделяются — точно, егерь, похож. И надпись на скутере-вездеходе — «Diana». И имя его она слышала. Точно слышала. Не врёт.

— Что вы здесь делаете?

— Гуляю, — одними губами улыбнулся он. — А если серьёзно — о вас беспокоятся, попросили сопроводить.

Ника отвернулась. С одной стороны, ей хотелось молча уйти, с другой — егерь ей чем-то понравился. Она ещё не очень поняла, в чём дело, но от того, что он сидел рядом, ей не было неприятно.

— Конечно, — сердито сказала она в сторону. — Я же могу заблудиться и потеряться.

— А что, не можете? — серьёзно спросил он.

Она фыркнула.

— Я выросла тут. А потом… Может, я и хочу заблудиться и потеряться?

Даниил помотал головой.

— Не выйдет.

— Почему? Джунгли большие.

— Я вам не позволю, — всё так же серьёзно возразил он.

И тут Ника поняла, что её зацепило в Данииле. Мужчина был чем-то похож на Павла — не внешне, не голосом, у него слишком низкий. Просто такой же спокойный взгляд, уверенные интонации, непонятная забота — конечно, он выполнял порученную работу, но ведь официально его задание не состояло в задушевных беседах.

— У вас что-то случилось? — пробился тягучий голос сквозь её раздумья.

— Да! — вырвалось у неё.

«Стой, не будешь же ты ему про Ореста рассказывать!» — одёрнула она сама себя и торопливо продолжила:

— Вот, скутер выключился.

Даниил молча кивнул, не спуская с неё взгляда, и Ника поняла, что он догадывается — не в скутере дело. Она мысленно махнула рукой — не верит и не надо. Может, зато поможет с неисправностью. А потом всё равно можно будет уехать.

— Тут мелочь, — сказал он уже от скутера. — Проблема не в двигателе. Пять минут и сможете ехать дальше.

Ника обхватила руками колени, положила на них голову и закрыла глаза. Присутствие этого светловолосого егеря почему-то успокаивало. Она устало подумала, что в последний год ей везёт на встречи с такими «надёжно-успокаивающими» мужчинами — раньше таких у неё не было, если не считать отца с Володей… и Ореста. Того, который был раньше.

А потом появился Паша.

Эта мысль не доставила ей ничего, кроме нового резкого приступа боли в душе. Всё это бессмысленно. Его нет.

Дэн закончил настройку бортового компьютера — хорошо, что все скутеры в городке одинаковые.

Девушка по-прежнему сидела на земле с закрытыми глазами, сжавшись в комок. Нет, не в машине тут дело. Впрочем, Дэн не записывался в психологи или спасатели, так что особенно мучить её расспросами не собирался. Может, уговорить её вернуться, а самому всё-таки зайти к знакомому врачу из медцентра? «Наследница», вроде, вполне адекватно реагирует, не истеричка, может понять. Кстати, как её зовут? Он когда-то слышал имя дочери Ревнёва, но не мог его вспомнить. Вика, что ли.

— Готово, — окликнул он её.

Девушка подняла голову, медленно встала с земли и подошла ближе. Глаза сухие, но невозможно печальные. Да, это не капризы.

— Госпожа Ревнёва, — осторожно начал он. — Я могу попросить вас об одной вещи?

Она подняла на него вопросительный взгляд.

— Мне очень нужно в город. А я должен охранять вас. Разорваться я не могу, бросить вас — тоже, а в городе у меня очень срочное дело. Можно сказать, жизни и смерти.

Девушка некоторое время смотрела на него, словно ожидая продолжения, но он не знал, что ещё сказать.

— Чьей жизни? — вдруг спросила она.

Он опасался другого: «А что же вы хотите от меня?»

— Одного хорошего, очень хорошего человека, моего друга, — ответил он, стараясь вложить в голос всю свою способность убеждать. — Понимаете, мне нужен врач. Я не могу везти его в наш медцентр, потому что…

Чёрт знает, что на него нашло. Он понимал, что, возможно, совершает страшную ошибку. Но серьёзный взгляд этой грустной девушки внушил ему доверие. В самом деле — дочка Ревнёва, насколько он знал, давно живёт на Земле, учится там. Сейчас у неё каникулы, но она скоро должна возвращаться обратно. Она не имеет связей с «Артемидой» — это он знал точно, Карина как-то говорила. Она может помочь, у неё есть для этого возможности.

— Почему не можете в медцентр?

— Я не могу вам так просто объяснить. Понимаете, это по многим причинам невозможно.

— Он совершил преступление?

Вопросы задавались по-деловому, явно не из любопытства. Она совсем успокоилась, смотрела внимательными зелёными глазами, которым не хотелось врать.

— Нет.

— Лаконичный ответ, — усмехнулась она. — А почему я должна вам верить?

— Я не прошу вас мне верить. Я просто прошу поехать со мной в город, чтобы мне не пришлось бросать работу, и я бы успел застать дома моего знакомого медика.

Она помолчала.

— То есть, в медцентр вы везти его не можете, а кого-то из врачей того же медцентра звать к нему готовы?

— У нас нет выбора.

Он внимательно наблюдал за её лицом. Она явно что-то обдумывала.

— А что с вашим другом?

Дэн задумался. Стоит ли говорить всю правду?

— Болотная лихорадка.

Девушка вскинула на него недоуменный взгляд.

— У него нет прививки?

— Не знаю. Должна быть, но, очевидно, нет. Иначе он не заболел бы, верно?

Это была правда. Прививка от местных болезней делалась раз в год, в последний раз при Дэне командиру делали её перед той роковой высадкой. По идее, когда Феникс летел на Каджеро сейчас, ему обязаны были провести полный курс профилактической подготовки, включая все необходимые прививки, та же Карина просто не допустила бы его на дистанцию без соответствующей записи в его карте. Значит, кто-то добрый ошибся в документации. Или это всё ещё звенья той призрачной цепочки — слаженно выстроенный маршрут по самым опасным местам, отсутствующие антибиотики в аптечке, отсутствующая прививка, урс на участке, где раньше их не встречалось…

— Лихорадка не смертельна, хотя и неприятна, — сказала девушка. — Он вполне в состоянии улететь на Землю или хотя бы в другой городок, если в нашем ему опасно. Болезнь не передается по воздуху, так что он никого не заразит в дороге.

— Он не в состоянии, — решился Дэн. — Он попал в очень сложный переплёт и сейчас фактически умирает. Получил несколько ранений, в том числе огнестрельное, каждое из которых не смертельно, но всё вместе его убивает. У него жар уже который день, он бредит…

Он не понимал, зачем говорит ей эти подробности, но готов был рассказать уже и о сафари, и о своей роли во всём этом, сдать все имена, пароли и явки.

Ревнёва задумалась. Вид у неё сделался отсутствующий, как будто неожиданно её посетила совершенно посторонняя мысль, отвлекшая её от реальности. Когда Дэн уже почти пожалел, что вообще заговорил о своих проблемах, она сказала:

— Хорошо. Я не буду вам усложнять жизнь. Но в город не поеду. Вы спасайте своего друга, а я вернусь домой. Чуть позже. Я доеду, обещаю. Вы же починили мой скутер, и вообще… спасибо вам.

Дэн очень хотел ей верить. Она действительно выглядела успокоившейся, собравшейся и вполне адекватной. Пригодился бы сейчас Индиго, вдруг подумалось ему. Но Индиго не было, был только он, серьёзная зеленоглазая девушка, джунгли и умирающий Феникс в подвале.

— Возьмите.

Ревнёва протягивала ему белую пластиковую карточку. Визитка?

— Это мой телефон, — пояснила она. — Во-первых, сможете проверить, сдержала ли я слово, а во-вторых, я врач общего профиля. Мне, правда, учиться ещё год, но думаю, при необходимости я справлюсь с лихорадкой и царапинами-переломами.

Дэн взял карточку, ещё не очень понимая, что она имеет в виду. Буквы на пластике сошлись в слова «Ревнёва Н.А.» и — цифры.

Девушка вздохнула.

— Позвоните мне, если не получится с вашим знакомым в городе. Я возьму всё необходимое и приду к вашему другу, как врач.

Вот теперь Дэн ей поверил полностью. Когда она села на свой скутер и рванула с места вглубь джунглей, он был уверен, что она вернется домой. С ней всё будет нормально.

Во время разговора с егерем Нику вдруг осенило. Рина вовсе не бредила. Она не просто так вспоминала их игры в джунглях. Нике не терпелось проверить свою догадку, но совесть не позволила ей уехать, бросив этого симпатичного егеря с его проблемой, раз она могла помочь. Да и отвязаться от него надо было, не тащить же за собой.

Оставив Даниила в некотором недоумении и с визиткой в руке, она поспешила в то место, о котором так много говорила подруга в последнем разговоре. И в том самом тайнике, где они в детстве хранили свою смешную клятву, нашла кристалл с файлами и толстое бумажное письмо в пластиковом конверте. Она не решилась читать его на месте, всё-таки вернулась домой.

«Ника, когда ты закончишь читать это письмо, ты больше не будешь считать меня «почти сестрой», как ты всегда говорила. Поэтому я скажу тебе сейчас: ты всегда будешь моей любимой подругой, у меня нет никого ближе тебя. Прости, что оставляю тебя одну со всем тем, что я тебе расскажу, но поверь — я не могла остаться»…

Письмо было большим. Но Ника не заметила проглоченного объёма. То, что она прочитала, было невероятно, невозможно, не укладывалось в голове. Хорошо, что она поддалась конспиративному настрою Карины и ушла в садовую беседку. Хорошо, что не стала читать в своей комнате или, что было бы вообще ужасно, в общем холле.

* * *

Орест принял Карину на работу в центральный офис «Артемиды» сразу после отлёта Ники на землю. Это Ника знала. Ещё она знала, что работа подруге нравилась. Первое время они часто переговаривались, Карина вся сияла от неожиданной радости — она оказалась действительно полезной, её работа устраивала Ореста… Босса, как он потребовал себя называть. Она легко находила общий язык с клиентами, не ошибалась в принятии решений и не забывала деталей, и скоро стала старшим менеджером, контролирующим три других офиса на Каджеро, а так же принимала клиентов VIP.

Однажды, когда прошёл год с тех пор, как Карина впервые переступила порог центрального офиса в Солнечном, Босс вызвал её к себе, долго хвалил, потом выспрашивал про то, как она живёт, родителей вспоминал. А потом спросил, не хочет ли она начать зарабатывать по-настоящему…

Конечно, Карина хотела. И ей показалось, что расположить в свободные коттеджи пару VIP-туристов в месяц и обеспечить их необходимыми документами — это не противозаконно. И какая разница, что на самом деле они вовсе не охотиться приехали, а зачем — Карина не интересовалась. И почему именно она занималась их распределением и устройством, хотя иногда они останавливались даже не в Солнечном, она не спрашивала. И почему об этих туристах не должен был знать никто, кроме Босса и главного консультанта Адама Лероя, её не волновало.

А потом постепенно начала узнавать, почему, отчего и куда. И когда ей открытым текстом объяснили, что туристы, которых она оформляла, приезжали именно на охоту, пусть и не на звериную, ей уже некуда было деваться. Когда она узнала, что двое из проведённых ею людей были убиты теми, кого также провела и оформила она, отказываться было поздно. По указанию Босса она оформляла документы на выезд уже мёртвых клиентов, хотя и не знала об этом. Просто провела оформление заочно, как он приказал… Отказаться работать дальше она уже не могла. Ей дали понять, что она подходит для работы, и что она теперь связана с этим «вторым уровнем», как они его называли, намертво. Карина не могла пойти в полицию — к тому времени она поняла, что на этой планете Боссу принадлежит не только сафари, но и многие люди, которых он давно купил.

Босс начал дело с сафари задолго до того, как Карина пришла к нему работать. Машина скользила по накатанной дорожке, всё работало, как часы, и винтики, которые отказывались работать, просто исчезали, их быстро заменяли более послушными.

Карина не хотела исчезнуть. Поэтому она продолжала работать, хорошо понимая, что ей некуда деваться. Со временем она привыкла к постоянному чувству опасности, так что оно притупилось. Совесть какое-то время молчала. Убаюкать её оказалось реально — эти люди знали, на что шли, и сознательно рисковали жизнью. Даже то, что Карина вскоре узнала — ни один из них из джунглей не вернулся, всех добили на финише, не Охотник, так егеря-чистильщики — даже это совесть только пощекотало. А ещё Босс хорошо платил. И Карина надеялась однажды решиться на то, на что решилась сейчас. Сделать себе новые документы и сбежать так, чтобы Босс не достал. К базе поддельных данных у неё был полный доступ, уж что-что, а липовые документы, неотличимые от настоящих, её тут делать научили на совесть… такой вот каламбур, с совестью.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды Карину не ударило. Пока однажды её привычное существование не разбилось об один решительный, обжигающий синим пламенем взгляд. Карина словно проснулась.

Она была уверена, что это — будущий Охотник. Но когда открыла его контракт, не поверила глазам: парень приехал не охотиться, а уходить от погони. Почему-то первый раз за последнюю пару лет её это задело и стало не по себе. Такой уверенный, спокойный. Ни о чём не спрашивал, на всё согласился, ему было на всё плевать. Он ни капельки не боялся, не сомневался. Карина видела много тех, кто приходил с подписанным контрактом Жертвы. Они часто вообще плохо соображали, зачем они тут — таких всегда было видно, как бы ни они прятали руки, глаза… Приходили и другие — которым море по колено. Они не понимали, что это не игра. Им казалось, что круче них не бывает, что они всех сделают и уйдут победителями. Были и такие как этот — сильные, знающие, на что идут. Только никто не вернулся. Джунгли не выпускают никого.

Карина тогда не могла знать, кто этот уверенный парень напротив. Да если бы и знала, вряд ли смогла бы что-то сделать — контракт был подписан, ей нужно было только оформить прибытие будущей Жертвы, вселить его в коттедж для гостей и направить к Лерою. И всё же… всё же, механически проводя документы, как и всегда, она чувствовала, что подписывает смертный приговор этому синеглазому упёртому психу. И впервые чувствовала себя не просто увязшей в грязных махинациях, а настоящей убийцей.

Потом, когда за парнем уже закрылась дверь, она успокаивала себя тем, что этот синеглазый не маленький мальчик, а взрослый человек, действительно отчётливо понимающий, на что идёт. И, видимо, понимающий, зачем он это делает. Он знает, что может не выжить. И он сам сюда прилетел, сам пришёл, сам всё подписал. Не Карина, так кто-то другой зарегистрировал бы его прибытие, выделил бы консультанта, выдал бы ключ от коттеджа, сказал бы сухие напутственные слова перед тем, как отправить его на смерть. Это не её вина.

Аутотренинг подействовал, и до вечера она работала спокойно, даже оформляя будущего Охотника. Пока с ней не связался Лерой и не сообщил, что Жертва к охоте готова. Она почти забыла, что попросила его об этом сообщении утром, сама не зная, зачем. Как бы то ни было, а охота всё равно начнется завтра в семь утра.

А потом рабочее время закончилась. Она спокойно выключила компьютер, закрыла дверь в кабинет и пошла домой. А у самого входа развернулась и так же спокойно пошла в сторону гостевых коттеджей. Карина сама не очень понимала, зачем делает эту глупость. То есть, она этот поступок считала глупостью только снаружи. Если бы сейчас её остановили и спросили, куда и зачем она идёт, она бы так и ответила — иду свалять большого дурака. Она не могла бы словами объяснить, что именно влечёт её к одному из этих спящих домиков. Но знала, что ей это нужно, и что это нужно тому, к кому она идёт. То, что парень мог завтра к вечеру погибнуть, добавляло уверенности в том, что она поступает правильно.

На этом месте Ника остановилась. Она понимала, о чём сейчас будут рассказывать торопливые и слегка корявые рукописные строчки непривычного, но знакомого почерка. А ещё она понимала, что уже знает, к кому шла Карина. И ещё — почему та не смогла включить экран. И главное — Ника знала, как он погиб. Теперь знала. Не было смысла дочитывать. Но она подняла листок с расплывающимися почему-то буквами поближе к лицу и дочитала.

У Карины хватило ума не углубляться в описания. Хотя именно сейчас Нике совершенно нелогично хотелось знать, как всё было. Знать больше, чем скупо написала подруга.

…Когда она дошла до нужного коттеджа, шаг её слегка замедлился. Света в окнах не было. Он спит? Будить его не хотелось. У мальчика завтра тяжёлый день, не стоит лишать его нормального сна.

Карина остановилась. Ей страшно было стучать в дверь, очень не хотелось уходить, да и желание, которое привело её сюда, отнюдь не стало меньше от того, что Лазарев решил хорошо выспаться… Девушка отошла от двери и прислонилась к стене рядом. Сердце колотилось, как будто только что она не размеренно шла сюда, а мчалась во весь дух. Она закрыла глаза и попыталась успокоиться. Меньше всего ей хотелось думать, что сердце так выскакивает из груди вовсе не от быстрого движения, а от волнения. Господи, она что, никогда мужчин не видела? Да видела, конечно. Только не к каждому она готова бежать вот так, в темноту, не думая ни о последствиях, ни о том, что, может, и не нужна ему совсем, не скрываясь и не стесняясь. Если честно, такое накатило на неё впервые. Ведь совершенно незнакомый парень! Несколько взглядов, сильный голос с этой ласкающей слух мягкой хрипотцой, солнечные волосы, широкие плечи и непробиваемая уверенность в каждом движении, в каждом слове… Стоп, Карина, ты, кажется, собиралась домой. Немедленно забыла обо всём! Отлипла от стены и быстро пошла отсюда. Не мешай человеку спать…

— Кто здесь? Что вы тут делаете? — раздался прямо над ухом тот самый голос, от которого она только что собиралась убегать. Насторожённый и совсем не сонный.

Глаза открывать не хотелось. Пусть ещё что-нибудь скажет. Потому что если сейчас она откроет глаза и увидит сердитого, разбуженного ею чужого человека, будет очень неприятно. Чувствовать себя дурой неприятно всегда.

— Карина? — в голосе больше не было ничего, кроме безграничного удивления и… ещё непонятного оттенка. Как будто он чего-то ждал от её ответа.

Она лихорадочно соображала, что бы такое сказать, потому что отвечать было нужно, а вот что….

— У вас что-то случилось? — он уже стоит перед ней, она чувствовала его тревожное дыхание на своём лице.

Глаза пришлось открыть. И когда она это сделала и встретилась с ним взглядом, то слова вдруг показались совсем лишними. Она молча покачала головой — ничего не случилось, просто я сошла с ума, и поэтому я стою тут, смотрю на тебя и чувствую, что если сейчас ты ничего не сделаешь, я сделаю всё сама…

Ей не пришлось много делать самой. Только первый шаг, только первый вдох, только первый поцелуй. Он хотел её оттолкнуть — она почувствовала это, но тогда ещё не знала, почему. Тогда у неё в висках стучала кровь, жар, чувство вины и неуёмная нежность.

Не бойся, я не кусаюсь, я пришла к тебе, мне ничего не надо, просто сделай это! Я же чувствую, как тебя колотит, как ты ждёшь непонятно чего, я знаю, что тебе это нужно не меньше чем мне…

«Ему было это нужно, Ника! Он был совсем один, и он знал, что может не вернуться, и я тоже знала. Я знала даже больше — что он точно никогда не вернётся. Я не знала только одного: ему было всё равно кто с ним, потому что думал он всё равно о тебе. Но теперь я знаю. Его зовут Феникс. Твой Феникс.

Ты меня прости, подруга. Мне больше некого просить о прощении, только тебя».

…Простить? Кого, за что? Какая теперь разница… Его нет. Его нет и никогда не будет. Его убили. Убили здесь. На этой планете. В этих джунглях. На этом дьявольском сафари. И этого ничем не исправить.

* * *

Рано или поздно всё должно было закончиться. Они нашли всё, что могли, и даже больше, чем рассчитывали. Дальше это расследование вести нужно было профессионально. Пришло время подключить Фойзе и братские структуры — полицию Содружества. Дело уже попадает под их юрисдикцию. И Ревнёв сядет. За всё то, что под его крылышком тут развернулось. Жаль, доказательств маловато, но есть двое пропавших в одной мясорубке, есть свидетельства против Строганова, есть капитальные нестыковки в словах Реньера и Карины… И есть, в конце концов, Индиго, который явно что-то знает, только говорить не хочет. Ну, если не хочет разговаривать с ними, то от следователей точно не отмажется.

Кир не был удивлён. Нет, участие Дэна в этой кровавой авантюре заставило поднять бровь в недоумении, но и все. Уж кто-кто, а Кир хорошо знал, что может заставить сделать жизнь. А вот Балу был в шоке, и Кир понимал, насколько отвратительна другу вся эта ситуация. Эти его реакции иногда заставляли Кира снисходительно хмыкать, но чаще он всё же завидовал Тони. Тот смог сохранить человеческий взгляд на жизнь — большая редкость при их работе. Ребята со временем превращались в машины для выполнения заданий. Не все конечно. Феникс не превратился, хотя мог. Индиго — да этот вообще никогда не подходил для армии. Тони вот.

С другой стороны, у Тони был тыл — его семья, а Кир… Кир больше автомат чем человек, а автомат он и есть автомат, ничему и никогда не удивляется. Просто не способен.

Но вообще он устал. Устал от этих сумбурных внезапных открытий и тяжёлой суеты. Хотелось побыстрее всё бросить и вернуться обратно, на «Киплинг», снять шкурку Шерлока Холмса, стать самим собой и снова обрести равновесие. Превращения из Кирилла Крымова — любезного сыщика, в Ти-Рекса — беспощадного солдата, он ждал давно, но теперь это ожидание стало просто нестерпимым. Он хоть сейчас бросил бы всё и улетел бы, не дожидаясь, пока Балу закроет их легенду, чтобы Аристова не подставлять.

И только одно его останавливало. Эта зеленоглазая девочка.

Кир сел прямо, оторвавшись от спинки кресла, на котором до этого полулежал, тупо сверля взглядом потолок. Сел и потёр ладонями виски.

Скажи только слово, голубка, и весь мир полетит к чертям. Скажи «да», стань моей, и я увезу тебя отсюда. От твоего выродка папаши, от всего этого зверья, и животных и людей, от ядовитой зелени, так давящей на нервы. Скажи мне «да», милая и я сделаю тебя самой счастливой женщиной на свете. Я смогу перевернуть ради тебя весь мир, я смогу! Но сначала… сначала надо рассказать тебе всю правду. Ты должна это услышать и услышать именно от меня.

Он резко поднялся на ноги и почти выбежал из комнаты. Он найдёт её прямо сейчас. Ника узнает, и тогда всё решится. Так или иначе, но решится.

Кир нашёл её в саду. Всё в той же беседке, где они вместе прятались от дождя. Ноги сами принесли его к резному домику. На этот раз сквозь ажурную вязь стен прорывались солнечные блики, и вся беседка казалась пронизанной жаркими лучами Сианы. И Ника сидела на том же месте, только не свернувшись клубочком, а наоборот — выпрямившись, сложив на коленях руки с зажатыми в пальцах белыми листками, — сидела, глядя прямо перед собой. Всё это Кир разглядел мгновенно, едва открыв дверь, и так же мгновенно его охватило чувство чего-то непоправимого, настолько тревожно-неестественной выглядела девушка.

— Ника!

Она даже не повернула головы. Кир рывком пересёк пространство беседки и застыл над Никой, не зная, что делать дальше. Будь это Балу, встряхнул бы за плечо, чтобы хоть какой-то реакции добиться, но перед ним был не Балу.

— Что случилось?

Наконец она медленно подняла голову. Первые секунды ему казалось, что она всё равно его не видит, смотрит сквозь, и успел испугаться — возможно, первый раз за долгое время по-настоящему испугаться, но тут Ника его увидела.

— Да что с тобой?! — Кир всё-таки схватил её за плечи, упав рядом на колени, уже было не до церемоний, только бы она не потеряла его снова, только бы очнулась и сказала, наконец, хоть что-нибудь.

— Со мной? — будто бы даже удивлённо переспросила Ника странно натянутым голосом. — Со мной… Я не знаю. Не знаю!

Голос взлетел вверх и оборвался, но не тишиной, а тихим смехом. Она смеялась, но глаза были всё теми же — не здесь, не с ним…

Смех с такими глазами был страшнее молчания. Кир встряхнул её, так, что голова девушки мотнулась из стороны в сторону, русые волосы шелковисто скользнули по его руке, но ему было не до этих тонких ощущений. Помогло — смеяться она перестала, взгляд стал осмысленным.

— Я не знаю, — потерянно повторила она. — Не знаю, что теперь делать. Кому я могу теперь… Мне теперь тут верить некому.

Она взмахнула рукой, словно отгоняя назойливое насекомое, и Киру пришлось выпустить её плечо, чтобы перехватить руку с зажатым в ней белым листком обычной бумаги. Взгляд выхватил подпись внизу листка. Карина. Чёртова олениха, что ты наделала?

И тут его озарило. Олениха его опередила. Ну да, они же подруги. Неожиданно у Сайдаровой проснулась совесть?

— Дай угадаю, — слегка охрипшим, но спокойным голосом сказал Кир. — Она рассказала тебе о сафари. То, что ты раньше не знала.

Ника не отрывала от него взгляд, но руку высвободила.

— Так ты — знал? Знал, что здесь происходит? Знал, что Орест… что тут людей… Зачем ты здесь, кто ты вообще такой?!

Голос снова пошёл вверх, но Кир успел остановить второй прилив истерики:

— Я здесь ищу пропавшего друга. И я ничего не знал, пока не прилетел сюда. У Тони тут пропал брат, понимаешь? Нам ваш врач Аристов помогает, понимаешь? Мы тут не сами по себе.

Она кивнула, и Кир с облегчением почувствовал, что она поняла — он на её стороне. Ты не одна, голубка.

— Расскажи мне, что она написала, — мягко попросил он.

Ника прерывисто вздохнула и заговорила, сперва тихо, запинаясь на каждом слове, а потом всё быстрее и горячее, и Кир не останавливал — она должна была всё это сказать вслух, неважно, что некоторые нюансы он не понимал — потом переспросит…

— Она боялась, что он её убьёт! — со слезами в голосе наконец выкрикнула Ника и разрыдалась.

Кир, который уже сидел на скамейке рядом, привлёк её к себе — нельзя было так кричать, мало ли, кто мог услышать.

Пока Ника всхлипывала ему в плечо, он гладил её шелковистую голову, но думал совсем не об этом, а о том, что придушил бы стерву на месте, попадись она ему сейчас. Из Никиных слов он понял, что Карина написала потому, что сама уже сбежала. Она оставила письмо в каком-то только им с Никой знакомом тайнике — какая-то полянка в джунглях, какие-то детские игры, Кир не понял, да и неважно — и позвонила уже с пересадочной станции только для того, чтобы попрощаться и сообщить о письме. Тварь… Она не могла не понимать, что после её откровений Ника останется совсем одна со всем этим, потому что все её близкие оказались в центре преступления. Ника не могла знать, что Аристов чист, не могла знать, что к ним с Балу можно обратиться за помощью. Она сидела тут совсем одна и тихо сходила с ума.

И тут до него наконец дошло — тут не только Ревнёв был замешан, но и Кледнер. И тут же дурная мысль — ну что, милая, теперь ты веришь, что твой дядя не ангел, теперь понимаешь, что я был прав?

— Орест… — Ника словно прочитала его мысль. — Он это начал давно, даже до того, как мы с Риной школу закончили. Тут всё время умирали люди, Кир!

Она впервые произнесла так его имя, и от этого в груди разлилось тепло, странное, непривычное, но привыкать было некогда. Тут Ника резко отстранилась, и он вспомнил, что кроме откровений Карины о её несчастной жизни, полной обмана и страха, должно было бы быть что-то ещё.

— Она только о себе рассказала? — осторожно спросил он.

Ника задумчиво смотрела на него. Слёзы медленно высыхали на её щеках, но она уже успокоилась. Он был прав, ей нужно было выплеснуть то, что жгло изнутри. Теперь она пришла в себя, и Кир понял её задумчивый взгляд — она оценивала, может ли сказать ему больше.

— У нас связь с людьми, которые могут дать этому делу ход, — как можно более убедительно сказал он. — Если только мы будем обладать достаточными доказательствами для его открытия. Это частная компания, и планета — частная собственность. Нам нужны доказательства того, что это дело касается всего Содружества, чтобы госструктуры имели право вмешаться. У нас пока не так много информации…

Уже произнеся слова «частная компания», он вдруг подумал, что Ника могла колебаться совсем не из-за недоверия к ним с Балу. Это её отец и её дядя. Это её компания. Это её дом, и она может быть не готова пустить сюда полицейских. Но она снова его удивила.

— Рина записала всё, что ей было известно, всю доступную ей часть базы данных, на флеш-кристалл. Она передала его мне вместе с письмом. Я его не смотрела.

Она замолчала, но Кир словно услышал эхо — «я не могу его смотреть».

— Я передам тебе всё. Вы хотите это распутать… И вы можете это сделать. А я даже не знаю, с чего начать.

Она достала из маленького кармашка лёгких светлых брюк небольшой кристалл и вложила его в ладонь Кира.

— Рина боялась вас, — тихо сказала Ника. — Боялась вас с Тони, боялась Ореста, боялась его людей, боялась полиции… она всего боялась.

— Она сбежала, — прервал её Кир, не сумев сдержать ненависть в голосе. — Струсила и бросила тебя.

Ника пожала плечами.

— Она могла вообще ничего не рассказывать и просто улететь. Но она рискнула передать мне всё, что знает.

— Чтобы подставить тебя, — упрямо сказал он. — Сама испугалась в это бросаться, после всего, что натворила, а тебя втянуть, значит, нормально. Ты хоть осознаёшь, что если тот же Орест поймёт, что ты всё знаешь, тебе может не поздоровиться? Ты о себе-то думаешь хоть немного?

Ника внезапно вскинула голову. Он поймал её удивлённо-изучающий взгляд.

— Что?

— Ты мне очень напомнил одного человека, — сказала она, но удивление в её глазах исчезло.

Кир вздохнул. Он мог не спрашивать — кристалл уже у него. Но не мог не озвучить эту мысль, она не давала ему просто прекратить разговор.

— Ника, это может быть не только Кледнер.

— Да, — кивнула она.

— Может быть, твой отец тоже…

— Может быть…

— Ты хочешь, чтобы это было раскрыто любой ценой?

Ника помолчала и вдруг всё так же тихо и страстно проговорила:

— Я пережила очень страшное, Кир. Мне сообщили о гибели человека, которого я любила больше жизни. Это случилось здесь, на Каджеро, в этих джунглях, на этом чёртовом сафари. Они убивали его, все вместе убивали… Я хочу, чтобы это прекратилось. Я хочу, чтобы они больше никогда не могли убивать людей. Понимаешь? Я хочу, чтобы в моём доме не было бандитов!

Кир ушёл, повинуясь её просьбе — Ника хотела побыть ещё немного одна. Она была благодарна ему за то, что он оказался рядом, за то, что он тот, кто он есть. Кто именно он есть, она гадать не стала, просто доверилась ему. Кир сказал, что им помогал Володя. Значит, Володе можно доверять. Ника испытала новый прилив облегчения. Поначалу она чуть не задохнулась от того, что узнала от Рины. Ей казалось, что мир рухнул, что у неё снова выбили из-под ног почву, что всё пропало и больше никогда уже не будет хорошо. Но потом пришёл Кир и заставил её встряхнуться. А потом она услышала имя Володи.

Тут она снова против воли всхлипнула. Бандиты. Орест и… и папа? Ну уж нет, он не знает. Он просто ничего не знает, он слишком доверял всё это время Оресту, а тот умело прятал концы, Рина писала, что Кледнер хитёр, очень хитёр, умён и осторожен. И опасен.

Ника ничего не сказала Киру о том, что произошло на балконе. Не время было, да и незачем ему лезть в её личную жизнь. К тому же, он и так знает. «Тебя он хочет», — снова прозвучал в ушах его чуть насмешливый голос. Тебя. Да, и уже не скрывает этого. И теперь к отвращению, которое она испытала при его таком диком для неё мужском прикосновении, примешивалась настоящая ненависть. Он не просто сломал всё то, что было хорошего, связанного с ним в её жизни, он вывернул всё наизнанку, осквернил… Орест принёс на Каджеро смерть. Он убивал людей. Пусть и не своими руками.

Он сломал их дружбу с Кариной. Рина, Рина, как ты могла… почему ты не сказала мне раньше, почему не пришла за помощью, когда ещё не было поздно, когда ты только-только всё поняла? Почему ты не сказала мне всё тогда, когда мы встретились?

«…Я записала этот кристалл. Там всё, что я знаю, там мой пароль для доступа в сеть «Дианы», там все документы, которые находились в моей компетенции, там файлы Охотников и Жертв. Там нет только одного файла. Я знаю, что если ты не ненавидишь меня сейчас, ты точно возненавидишь меня за этот пропуск. Но я не могу позволить тебе получить эту информацию.

Я стёрла файл, где содержатся контракты и отчёт по тому самому туру сафари второго уровня, где погиб твой Феникс. Я знаю тебя, Ника. Ты будешь искать того парня, Охотника. Я не могу позволить тебе посвятить свою жизнь мести. Это не для тебя, хотя ты наверняка хочешь этого больше всего в жизни. Это единственное, что я могу сделать для тебя — лишить искушения. Мне наплевать на Охотника, но я не хочу, чтобы ты погубила себя, начав мстить».

Ника не могла быть благодарной Карине, но понимала, что та права. И, в любом случае, исправить уже ничего нельзя. Карина улетела, и неизвестно, встретятся ли они ещё когда-нибудь… Наверное, сложись всё иначе, для неё действительно не было бы ничего важнее, чем найти того, кто стрелял тогда в Павла. Но сейчас она уже знала, что это ничего бы не дало. Тот парень всего лишь нажал на курок. Но убивал не он один, убивали её Феникса и Орест, и Реньер, и Карина, и те, кто производил реон. А может быть, и её отец приложил к этому руку. Они — сеть, паутина, в которую попалась Рита, Димка, Павел и она сама. Так какая разница, кто именно нажал курок?

Внезапный сигнал вызова заставил вздрогнуть.

— Госпожа Ревнёва?

Знакомый тягучий голос.

— Я слушаю, Даниил, — отозвалась она почти спокойно.

— У меня нет выхода. Я не стал бы вас беспокоить, но моего знакомого нет в городе.

Что ж, сейчас заняться делом было бы самым правильным.

— Я поняла. Буду готова через десять минут. Где мы встретимся?

* * *

— Ну, и где больной? — оглядываясь, спросила Ника.

Она чувствовала себя обязанной помочь им обоим. Раненый наверняка чей-то сын, брат, друг, любимый. Он может умереть здесь и не вернуться домой. Как Паша. Она была уверена, что парень так или иначе причастен к этому сафари. Где ещё на Каджеро можно было получить огнестрельную рану? И от этого желание помочь становилось почти болезненным. Никто не помог, не спас её Феникса. А сейчас она сама может спасти чужого любимого, чтобы он вернулся.

Ника слегка волновалась. Не то, чтобы она сомневалась в своих силах, просто на душе было как-то неспокойно. Дело не в Данииле, мужчина её совершенно не настораживал. Она ему поверила почти сразу, и даже видимое отсутствие в доме обещанного пациента её не обескуражило, хотя прятать его явно негде — единственная общая зала дома была пуста.

Даниил молча нажал очередную кнопку на пульте и кивнул в сторону. Ника с удивлением увидела, как в полу открылся люк.

— Он внизу, — сказал хозяин.

Узкая крутая лестница привела их в небольшой подвал, оборудованный как жилая комната с неяркими светильниками на стенах. В комнате было прохладно, чувствовалось, что где-то здесь работает кондиционер с вытяжкой, но, несмотря на вентиляцию, в воздухе стоял запах, который Ника узнала мгновенно. Она чувствовала его всего дважды в жизни, во время практики, но забыть не смогла бы никогда. Запах смерти.

Девушка огляделась и почти сразу увидела у стены кровать с лежащим на ней человеком. В полумраке его лицо не различалось, но характерное прерывистое дыхание в тишине сказало Нике, что дело, в общем-то, действительно плохо. Да, это болотная лихорадка, причём далеко не в первой стадии.

— Кто с тобой, Дэн? — вдруг хрипло спросил человек с кровати.

Этот слабый тихий голос внезапно бросил Нику в дрожь.

— Дэн, это врач? Я же просил тебя… — и жуткий, страшный кашель.

Ей показалось, что стены подвала совершили невообразимый поворот, как гигантская карусель. Она качнулась назад и спиной оперлась о плечо стоящего позади Даниила, сквозь головокружение ощутила его сильные руки, удержавшие её от падения, и тут же забыла о нём. Сердце колотилось, как сумасшедшее, дышать стало нечем, а голова готова была взорваться, пытаясь вместить осознание того, что происходит. Это было невозможно. Это галлюцинация. Это невозможно…

Дэн едва успел поддержать Ревнёву, когда та отшатнулась прямо на него. Он испугался, что сейчас она упадет в обморок, но девушка устояла на ногах, только дрожала так, как будто её саму колотила болотная лихорадка. Дэн уже почти пожалел, что привёл её сюда, но тут она выпрямилась, выскользнула из его рук и медленно подошла к раненому.

— Она не выдаст нас, — запоздало ответил ему Дэн. — Я ей верю.

Он ожидал, что Ревнёва сейчас попросит прибавить свет, но она застыла у края кровати, просто глядя на Феникса. Дэн нахмурился. Нет, конечно, Пашка всегда производил впечатление на женщин, но в теперешнем состоянии он вряд ли мог покорить незнакомую девушку своим видом. Скорее, напугать.

— Жаль, что у тебя лихорадка, — вдруг громко и зло произнесла Ревнёва подозрительно звенящим голосом. — Я даже ударить тебя сейчас не могу!

Дэн вздрогнул, сделал пару шагов к ней, чтобы успеть остановить, если понадобится, но девушка просто опустилась на колени, уткнулась головой в левую руку раненого, неподвижно лежащую поверх одеяла, и заплакала.

Дэн плохо понимал, что тут сейчас происходит, но уже чувствовал, что не ошибся, когда решил открыться «наследнице» и позвать её сюда. Он понял это по тому, как резко рванулся подняться почти умирающий только что Феникс, по тому, как он неожиданно сильно привлёк к себе здоровой рукой рыдающую девушку, по тому, как неверяще повторял: «Ника, Ника», по тому, как эти двое припали друг к другу.

Конечно, Ника, не Вика. «Н» на визитке… Ну, кто мог подумать, что таинственная девушка Феникса и дочь Андрея Ревнёва — один и тот же человек?

Дэн отступил назад и сел на узкую ступеньку. Сейчас бы закурить!

…Беззвучный бой с мерзким «сусликом» прервали гулкие, бьющие по больной голове шаги на лестнице. Джунгли плавно отступили, но Феникс знал, что они всегда рядом, что они вернутся, как только он останется в одиночестве. Шаги странные, будто двойные. Спускаются двое, один из них — Дэн.

— Кто с тобой, Дэн? — спросил он, надеясь, что тот услышит. — Это врач? Я же просил тебя… — приступ кашля заставил его прерваться, а когда он смог снова говорить и слышать, тот ответил.

— Она не выдаст нас.

Она? Это ещё и женщина? Ни черта не вижу!

И вдруг в туман, окружающий его, ворвался чистый, звонкий, очень сердитый и до боли родной голос. Он даже не успел понять, что она сказала, но почувствовал, что она рядом. Она тут, совсем близко, вот её рука, вот её губы на его почти бесчувственной левой ладони, вот её слёзы на его коже. И это не галлюцинация, потому что она живая и теплая, потому что она плачет и шепчет его имя, потому что Дэн обалдело молчит где-то у входа.

— Ника!

Он сам не ожидал, что у него ещё остались силы, чтобы вот так рвануться к ней, чтобы обнять её здоровой рукой, чтобы на ощупь целовать её душистые волосы…

Этот день для Ники был просто сумасшедшим, бьющим по голове и всем чувствам одновременно. Она успела упасть духом, прийти в ярость, почти сойти с ума от тоски, впасть в отчаяние — и тут же взлететь на крыльях такого неуёмного счастья, что теперь она рисковала сойти с ума уже от него.

Когда улеглась первая радость от встречи, Ника незамедлительно пришла в ужас от состояния любимого. Хорошо, что у неё были знакомые в медцентре, которые могли помочь ей достать необходимые препараты и простейшее медицинское оборудование для работы в полевых условиях, не спрашивая — зачем. Уже через пару часов после встречи Ника буквально влетела в дом Дэна, увешанная сумкой с диагностической аппаратурой, отдельным чемоданчиком с аптечкой и всей справочной литературой, которую смогла найти в медицинской библиотеке, закачанной в её наручный браслет. Потом она сидела у постели Павла, отвлекаясь только на то, чтобы попросить Дэна принести воды или подать очередной приборчик.

В принципе, всё оказалось не так страшно, как боялся Дэн, и как испугалась она сама поначалу. Когда все приборы были разложены по своим футлярам и убраны в сумку, Ника вернулась на край кровати Павла и взяла его здоровую руку в свои, словно боясь снова потерять.

— Случай, конечно, запущенный, — сказала она, обращаясь к ожидающим её приговора ребятам — тревожному, нетерпеливому Дэну и усталому, ко всему готовому Павлу. — Но за неделю мы справимся и с истощением, и с теми ранами, что ещё сами не зажили. Воспаление раны в плече я сниму, уже сегодня к вечеру должно наступить улучшение. С лихорадкой тоже проблем не будет, хотя если бы я пришла хоть на несколько дней раньше… В общем, всё будет хорошо.

Она замолчала и посмотрела на Павла. Тот словно почувствовал её взгляд, слегка сжал её руку.

— Спасибо, родная. Что бы я без тебя делал.

— Сам бы выкарабкивался, — уверенно сказала она. — Ты бы справился. Просто… Это было бы тяжелее.

Павел слабо усмехнулся.

— Не тяжелее, а невозможно.

— Не будем спорить, — мягко сказала Ника, накрывая его руку второй своей ладонью. — Главное — сейчас я здесь.

Дэн неожиданно вспомнил, что у него есть срочное дело, извинился и торопливо ушёл наверх.

В комнату Ника поднялась минут через сорок.

— Мне пора. А то дома волноваться будут. Я давно так надолго не исчезала.

— Дома относительно спокойны. Я сообщил, что нашёл вас, что всё в порядке, вы успокаиваетесь.

— Дэн… Можно ведь вас так называть?

— Конечно.

— Давайте плавно перейдём на «ты». Нам ещё долго предстоит общаться, лучше уж без лишних усложнений, — Ника устало улыбнулась.

Дэн ответил серьёзным взглядом.

— Ника, а он рассказал тебе, как попал сюда и что с ним вообще произошло?

— Он пытался. Но нам сейчас было немного не до этого. Да я и так в курсе. Не предполагала только того, что оттуда можно выбраться. Ты спас ему жизнь.

Дэн вздохнул, потом спохватился.

— А откуда в курсе? Кто мог тебе рассказать?

— Кто рассказал, того уже нет на Каджеро, — уклончиво ответила она. — Но я знаю об этой организации достаточно, чтобы понимать, что Паша у тебя должен побыть ещё немного и никому не нужно знать, что он жив.

— Да. Но есть ещё один нюанс…

— Я знаю, что ты работаешь на них, — сказала Ника. — И ещё несколько людей, которые работают в этой организации. Тот, кто рассказал мне о сафари, передал мне и имена тех, кого знал лично.

— Карина, — вдруг понял Дэн. Она была подругой Ревнёвой. И она была знакома с ним. И она на днях исчезла, бросив работу и дом. — Я так и думал…

— Думал что? — тихо спросила Ника.

— Что она не выдержит долго, — ответил Дэн.

Это была не вся правда. Он не стал говорить о том, что Карина сорвалась, скорее всего, после того дня, когда он случайно слышал её разговор с Индиго. Уже тогда было ясно, что девушка на пределе.

— Я приду завтра, — полувопросительно сказала она.

— Да, конечно! — Дэн спохватился, полез в карман и передал ей ключ от входной двери. — Я завтра дежурю. У меня есть запасной комплект ключей, не волнуйся.

Он показал ей, как открывается люк в подвал, где искать посуду и как пользоваться его пультом.

— Ника, — нерешительно спросил он, когда она уже попрощалась и направилась к двери, — Ника, а что у него со зрением?

Она остановилась, повернулась к нему, посмотрела тревожными глазами, которые ещё пару минут назад сияли от счастья.

— Я не знаю, Дэн. Пока не знаю. Я постараюсь понять, но я не офтальмолог.

Она вышла, а Дэн остался стоять посреди комнаты, пытаясь переварить это сообщение.

 

Глава 5

Сразу после разговора с Никой Орест улетел на Землю. Только приземлившись в Риме, он понял, что сбежал как мальчишка. Ему стало и смешно и тошно одновременно. Рада звала к себе, в Новый Орлеан, но он отказался. Помимо головы, нужно было прочистить ещё пару мест. Он, словно дикий зверь, почувствовал загодя, что настало время перемен. Но эти перемены не должны застать и не застанут его врасплох. Сначала он подготовит почву, а потом заберет Нику и покинет Каджеро навсегда. Хватит.

Первый, кому он позвонил из отеля, был Керрино.

— Анри, будьте наготове, собери людей понадёжней. Я могу вызвать вас в любую минуту.

Капитан «Роксаны», одного из самых крупных кораблей Ореста, лишних вопросов никогда не задавал. Он был невозмутим, даже флегматичен. Казалось, будто всё, что его волнует — это большой космос. К тому же Орест его не обижал. Такой зарплаты, как у Керрино, не было даже у командира носителя в вооружённых силах, и он это хорошо знал.

— Будет сделано, господин Кледнер. «Роксана» всегда в полной готовности.

Орест поднялся в спальню и, прежде чем растянуться на огромной кровати, взглянул на собственное отражение в зеркале.

Десять долгих лет он поднимался по этой лестнице к вершине, десять нелёгких, но таких интересных лет. Он стал тем кем стал потому, что заслужил это звание. Его уважали и боялись, перед ним преклоняли колени и головы…

Сафари на Каджеро — всего лишь забавная игрушка, у него было столько источников дохода, что смешно было бы воспринимать эту беготню по джунглям как нечто серьёзное. Нет, на Каджеро его привело совсем другое, а заставило остаться и вовсе третье, непонятное и неизученное.

Это последнее — маленькая несносная стерва, так холодно и жестоко отказавшая ему. Ничего, так или иначе, она будет его. Она уже его, всегда была. По его расчётам, Ника не станет рассказывать об их разговоре на балконе. Не то чтобы он опасался, но ему требовалось ещё немного времени — ведь то, ради чего он вернулся на Каджеро, было всё ещё подвешено в воздухе.

Орест всё же растянулся на постели, попытался отключиться, но мысли о делах не давали покоя. С Итарой надо заканчивать, это место не приносило больше ничего, кроме раздражения и головной боли. Заводы уже почти все перенесены на Альту, осталось вывести свою армию, людей, оружие и корабли… Нет, передохнуть не выйдет. Он сел и снова включил связь, на этот раз с Итарой.

— Гай, что у вас?

Начальник охраны, тот самый молодой парень со смеющимися глазами. Обманчивая внешность. Мальчишка — палач. Это именно он тогда и расправился с братьями Стравинскими. Не псих, как Ник, но профессионал.

— У нас всё чётко, как всегда. Мы полностью свернули производство два дня назад. Последний грузовик вылетает на Альту через полчаса.

— А вы как?

Гай хмыкнул.

— Сюда вторглись войска Содружества, с севера. Ребята почти все переправлены. Кто на Альту, кто на Эринию. Я вылетаю последним кораблём на Альту.

Он помолчал.

— А на севере резня. Итарцы за вас горой, господин Кледнер.

— Спецназ? — равнодушно спросил Орест.

— Пока нет, полиция. С ВКС встречаться не хотелось бы. Будут большие потери. Так что мы сматываемся, Босс.

— Ты прав как всегда, мой мальчик. Потери нам не нужны…

Орест закурил. Вот оно, самое большое отличие между ним и Андреем. Тот не умеет подбирать людей, не видит их слабости, их страсти, не знает, чем взять, купить, завоевать. Он не глуп, далеко, но всё-таки наивен. А за это надо платить, и он будет платить. Уже платит. Хотя нет, это всё же не самое большое отличие. Самое большое заключается в том, что Андрей прямой, как стальная линейка, и отказывается видеть очевидную прибыль под собственным носом, даже если она сулит миллиарды… Ведь его тыкали носом, тот одержимый парень-биолог принёс всё на блюдечке с каёмочкой, но Андрей не заметил. Парня потом пришлось убрать, слишком принципиальным оказался, правильным, как и Ревнёв. Жаль, он был бы полезен. До сих пор жаль. Но его открытие было дороже его самого, даром что Андрей от него отказался. Что ж, подберём, мы не гордые. Кстати, насчёт этого.

Он набрал ещё один номер, каджерианский. Но вызывал он не Андрея и не его дочь, он вызывал своего человека. Того, кто принёс ему три года назад известие о золотых горах неониевых отходов на Каджеро, перехватив записи резвого биолога-энтузиаста.

— Что у вас, как продвигается?

— На Альте прорыв, господин Кледнер, в подводных оранжереях наконец удалось воссоздать нужный микроклимат, мы можем перевозить оборудование. Но…

— Но?

— Процесс идёт медленно, и пока рассчитывать на массовое производство не представляется возможным.

— И тем не менее ускоряйтесь, мой друг. Вывозите всё ценное и нужное, остальное уничтожьте. На Каджеро мы больше не вернёмся. Я надеюсь на вас.

Последнее предложение было сказано тем самым неповторимым тоном, от которого приседали все подчинённые Ореста.

— Да, Босс, будет сделано.

Через полчаса он спустился в бар, захотелось проветриться. В баре он сел в удобное кресло, откинулся на мягкую спинку и отпил виски. Полумрак, тихий джазовый квартет на маленькой круглой сцене. Можно немного расслабиться. Нужно. Он прикрыл глаза.

— Боже мой, Орест.

Этот голос он узнал бы даже во сне, не только с просто закрытыми глазами. Не двигаясь, он произнёс без удивления в голосе:

— Здравствуй, Кэс, — всё-таки открыл глаза, выпрямился, оглядел стоявшую рядом женщину.

Теперь она носила короткую стрижку. Короткую и тёмную. Её шло.

— Отлично выглядишь, — Касси присела в кресло рядом без приглашения, закинула ногу на ногу.

— Спасибо, ты тоже недурна, — он, наконец, улыбнулся. — Впрочем, как всегда.

— Ты один? — Касси неторопливо огляделась. — А она где?

Сердце ёкнуло, затрепыхалось, прежде чем Орест осознал — она не о Нике.

— Я не женился на ней. Не сложилось.

Касси пыталась скрыть эмоции, он видел это, но не смогла удержать маску на лице — целая буря чувств рвалась наружу. Однако она промолчала. Слишком хорошо знала, что разговоры на тему «зачем и почему» всегда раздражали Ореста.

— Ты здесь по делам или живёшь?

Орест взглянул на неё из-под ресниц. Неужели Касси не знает, где он сейчас живёт? Хотя да, с Радой она не общается уже давно, с тех самых пор. Может, и не знает.

— Я вернулся на Каджеро.

— Ты всегда бредил этой планетой.

Не планетой и не бредил. Была какая-то непонятная, болезненная тяга к чему-то или кому-то, не хотелось ощущать себя бродягой. А вот после возвращения туда и начался бред. Самый страшный и сладостный бред на свете. Орест не хотел говорить об этом с ней, он не хотел говорить об этом ни с кем.

— Выпей со мной, Кэс.

Касси кивнула, не сводя с него глаз.

Бокал, ещё бокал — вроде бы эта бутылка была полной всего полчаса назад. Надо заказать ещё, надо забыться, надо…

Как она оказалась в его апартаментах, в спальне, в его постели, в его объятиях — Орест так и не понял. Он видел её сквозь туман, слышал сквозь пелену. Как она повторяет его имя. С нежностью и укором, страстью и всё той же тоской, что и много лет назад. А он не чувствовал ничего, даже разрядка не принесла удовлетворения.

Хотя нет, одно точно было.

— А знаешь, проклятие сбылось, — он резко сел в постели, пошарил по столику рядом в поисках бокала, не нашёл.

— Какое проклятие, о чём ты? — Касси обняла его плечи, он стряхнул её ненужные уже руки.

— То самое… то самое!

Орест развернулся к ней так резко, что она отпрянула.

— Я думал что этого не существует, что люди сами себе врут, обманываются, принимая похоть за вот это! Я держался на взаимовыгоде, на сексе, на чём угодно — только не на этом, потому что этого для меня не было, никогда не было! — Ореста несло, но остановиться он не мог. Проклятое вино, проклятая Кэс, это всё из-за неё.

— Да о чём ты? Успокойся, пожалуйста!

— Я полюбил. Я полюбил, Кэс! Ты даже представить не можешь, кого!

Он расхохотался хриплым, сумасшедшим смехом.

— Я схожу с ума, мне так плохо… Я готов убить за неё… Я уже убил, — он поднял голову и посмотрел ошеломлённой Касси в глаза. — Я убил её жениха. Я истребил почти всю её семью, разрушил её дом. Только для того чтоб она принадлежала мне, для того, чтобы не оставить ей выбора. И она будет принадлежать мне, будет, Кэс, потому что иначе я убью и её.

— Господи.

Услышав неподдельный страх в её голосе, он внезапно успокоился.

— Как ты сказала мне тогда, так всё и получилось. Именно так.

Не обращая больше внимания на постороннего, совсем уже чужого человека в комнате, Орест сел перед камином. Да, тогда он жалел её. Конечно, жалел, ведь жалость чувство высокомерное. Не понимающее…

* * *

…На Альте оказался самый подходящий климат, чем сейчас и пользовались его специалисты по неониям. И Альта была самой молодой из его колоний. Там он и начал строить основную резиденцию много лет назад.

Ядовито-зелёные джунгли, красивый ухоженный сад с дорожками из гравия, трёхэтажный особняк. Дубовые двери на петлях, окна, которые надо открывать вручную, но так приятно распахивать их настежь и вдыхать… а вот запах не тот, совсем не тот. Потому что флора не та. Искусственно выведенные лианы такие запахи не распространяют — пряные, манящие… И вода не та. Даже в чёртовом полукруглом бассейне. Сколько он ни пытался, не мог добиться этого эффекта зеленоватой воды. То голубая, то изумрудная, то бирюзовая. Нет, зелёная вода оставалась там. Там же где и зелёные пряные джунгли, там же где и зелёные глаза его маленькой девочки. Она ведь совсем выросла. Без него.

Последний изворот своего сознания Орест понял, когда уже было поздно. Дом и сад были почти отстроены, и только тогда он полностью осознал, что строит себе свою личную Каджеро, этакий оазис посреди тоски по дому. По дому? Неужели он действительно считает Каджеро домом? Неужели всё-таки тоскует по планете, по Андрею и его семье?

Во время того звонка всё было рассчитано, каждое слово, каждый жест, каждая пауза были на своём месте. Андрей, как и следовало ожидать, остался всё так же доверчив, каким Орест его и запомнил, и радовался этому неожиданному звонку, как будто все шесть лет его ждал. Хотя, зная Андрея, можно было с уверенностью сказать, что именно ждал. Естественно, Оресту не понадобилось говорить лишнего, кроме сообщения, что он слишком давно болтается по Содружеству, и ему это порядком надоело. Ему не пришлось долго ждать, чтобы Андрей произнёс ожидаемую фразу: «Не хочешь вернуться?». Дальше всё шло, как по нотам, и уже через сутки Орест подлетал к планете, которую когда-то оставил, как казалось, навсегда. Если бы не дело, он бы так и не вернулся, скорее всего.

Был только один человек, о расставании с которым Орест жалел по-настоящему. Он никогда не размышлял о том, что это за чувство, потому что оно было таким же естественным, как необходимость дышать. Зачем обдумывать то, что составляет часть тебя? Он ждал этой встречи, наверное, с того момента, как улетел шесть лет назад. Эта девочка была единственной, кого он не хотел оставлять и о ком скучал в те редкие моменты, когда у него находились время, силы и желание что-то вспоминать.

Она любила мягких зверюшек, из тех, которых никогда не видела вживую, только в кино и по рассказам знала — в джунглях не водились ни ослики с печальными глазами, ни медведи, ни рыжие лисы, ни пушистые зайцы. Поэтому сейчас он вез для неё игрушки — самые шикарные, какие смог достать. Искусственный мех до мельчайших чёрточек был похож на натуральный. Лисица обмахивалась хвостом, а медведь умел рычать и вставать на задние лапы.

Орест ещё успел порадоваться, что не вытащил сразу всех зверей, да и вообще оставил их в нераспакованном багаже, когда вышел в гостиную сразу после приезда. Потому что в гостиной его встретили все: Ревнёвы — Андрей, Майя с маленькой Лизой на руках, сестра Майи Инга, её жених — бородатый спокойный парень, вроде как друг семьи, горничная Шарлотта, которую Орест помнил ещё по дому Ревнёва-старшего молодой девушкой… А у окна стояла невысокая русоволосая девушка. Тонкий силуэт на фоне светлой стены, солнце из-за стекла, позолотившее прядки волос и высветившее зелёные глаза — всё это взгляд выхватил мгновенно, и всё это почему-то оглушило. И, уже машинально пожимая руки — да, привет, я тоже рад, Володя, очень приятно, можете звать меня просто Орест, нет, Майя, я не устал, — он осознал, что эта девушка, ещё совсем подросток, но уже девушка, и есть его Ника.

Хорошо, что я не вышел с мохнатым медвежонком в руках, — подумал он.

Ника подошла последней, протянула по-взрослому руку. Он сжал тонкие пальцы, и вдруг её серьёзное лицо осветила улыбка — та самая, которая четырнадцать лет назад заставила его почувствовать, что жизнь-то не кончилась.

— Помнишь, ты обещал научить меня стрелять из лука? А сам уехал. Теперь научишь?

— Разумеется, — улыбнулся он в ответ, чувствуя, как от пальчиков в его руке тепло растекается по всему телу, как разжимается тугой обруч, сдавливающий голову с той минуты, как он сел в лайнер. — Можем начать завтра с утра.

Но завтра с утра он был намертво занят. Жалоба «стало трудновато» оказалась сильным приуменьшением. Андрей был отличным стратегом, но отвратительным тактиком — впрочем, Орест это всегда знал. То есть, не отдать открытие в чужие руки Ревнёв смог и даже смог провести его изучение и разработку. Новая линия омолаживающей косметики заработала и приносила доход, однако такого сказочного беспорядка в документах, такой непозволительной расточительности и невнимательности Орест давно не встречал. Ага, с тех самых пор, как наблюдал потуги Андрея самостоятельно вести бухгалтерские дела «Артемиды».

— Слушай, я тебе ещё десять лет назад говорил самому не прикасаться к этим вещам? — недовольно сказал он, отрываясь от монитора.

— Говорил, — почти виновато согласился Ревнёв.

— Я тебе говорил, что ты завалишь всё дело, и что ты должен руководить, а не с калькулятором играться?

— Говорил…

— Я тебе говорил, что для этого дела существуют специально обученные люди, которым надо просто хорошо платить?

— А ещё ты говорил, что этим людям надо доверять, — резонно напомнил Ревнёв, и с этим пришлось согласиться уже Оресту.

— Это да. Но неужели за шесть лет моего отсутствия не нашлось никого, кто был бы в состоянии справиться с этим? Значит, предлагал мало!

— Сколько мне предложить тебе, чтобы ты не сбежал снова?

Узнаю старого друга, — подумал Орест. — Наивный-доверчивый, а своего не упустит и момент выжидать тоже умеет.

Он усмехнулся.

— Ты столько не выпьешь, — отозвался он старым, ещё в студенческие годы прижившимся выражением. А в голове уже выстроились строгим порядком необходимые условия. Только не стоит выдавать их все сразу, пусть Андрей насладится своей хваткой — не успел друг вернуться, как он его уже и в штат зачислил.

Только нет уж, никаких «зачислил». Это будет как раньше. Партнёрство на равных. Тем более, теперь Орест имел за душой гораздо больше, чем гениальный мозг, умение влиять на людей и нечеловеческую работоспособность. Он имел то, что у всех бизнесменов является залогом партнёрства — деньги, которых сейчас, судя по просмотренному наскоро, Ревнёву и «Артемиде» всё же не хватает.

Конечно, они договорились. Потому что вторая не менее важная составляющая такого партнёрства — взаимная заинтересованность в процессе и результате. По-русски говоря — выгода. А уж этого у обоих было в избытке. Ревнёву был нужен вклад Ореста, как финансовый, так и человеческий, чтобы раскрутить «Анадиомену» и вернуть угасающий интерес к сафари «Артемиды» в инопланетных джунглях. Сам же Орест теперь рассчитывал не только на дивиденды от сафари, которое уже не поражало воображение туристов своей новизной. Требовалось придумать, как разнообразить этот бизнес, и на этот счёт у него уже были свои идеи.

Конечно, у него и в мыслях не было вываливать на Ревнёва все свои соображения сразу. Идея, пришедшая в голову хозяину Эринии, могла оказаться непонятой владельцем мирной Каджеро. Однако Орест всё же надеялся, что они смогут и тут сработаться. Не то чтобы он мечтал о работе «рука об руку», просто дело раскрутится быстрее, если не придётся тратить силы и время на конспирацию каждого шага.

Первое время Орест был слишком занят приведением в порядок дел «Анадиомены», и проблеме сафари пришлось подождать. Так же пришлось подождать и Нике — выходных у Ореста не предвиделось, а работали они с Андреем допоздна. Нельзя было сказать, что Оресту нравилось кормить Нику обещаниями, но ему всё равно было нужно время. За последние годы он пережил достаточно, чтобы ликвидировать те небольшие остатки неуверенности, которые у него ещё оставались, и научиться мгновенно приспосабливаться к любым жизненным поворотам. Но вот с этой переменой надо было научиться жить. Попрощаться с ребёнком и освоиться с подростком оказалось не так легко.

Поэтому навалившиеся проблемы пришлись даже кстати. Понадобилась не одна неделя, прежде чем Орест смог прерваться. Если быть честным, возня с «Анадиоменой», с её мирными загвоздками и упущениями, позволила ему отдохнуть. Не хотелось признаваться даже самому себе, но шесть лет непрерывной борьбы за выживание на разных уровнях порядком утомили его. И очередной этап этой борьбы он откладывал до последнего.

Когда же через несколько месяцев стало ясно, что первоочередные дела улажены, и можно продолжать движение дальше к намеченной цели, ему пришлось признать, что ни о каком сотрудничестве с Андреем в этой области не может идти и речи. Тот остался всё тем же патологически правильным и честным, каким Орест его оставил шесть с лишним лет назад. Он был готов к такому варианту развития событий, план по собственным разработкам втайне от Ревнёва и его людей Орест начал продвигать сразу, как только получил доступ к производству. Возможность набирать персонал развязала ему руки, и в нужных местах уже стояли его собственные люди, готовые в любой момент приступить к работе. Скрытая схема работы не была ему в новинку, он давно умел вести двойную игру, спасибо Падре. Однако нельзя сказать, что он был рад продолжению этих игр. Необходимость конспирации, несомненно, добавляла остроты ощущений, хождение по лезвию было его любимым видом спорта в последнее время, только вот даже от любимого спорта можно уставать.

Дело прежде всего — и разочарование, причины которого он не хотел признавать, не могло захватить его полностью, но здорово отравляло бы жизнь, если бы не прежняя отдушина. Собственный лучик в жизни. Когда они с Никой смогли снова найти общий язык, ему стало легче. Он не мог говорить с ней абсолютно откровенно — всё же, она была дочерью своего отца, да и что могла понять в бизнесе девочка. Однако обычные беседы обо всём на свете, просто прогулки по саду, просто поездки на скутерах по джунглям были тем, чего ему всё это время так не хватало. Даже сильным мира сего иногда нужно просто жить. И Ника давала ему возможность почувствовать прелесть этой часто недоступной для него «просто жизни». Однако и эта простота была кажущейся.

Орест всё ещё играл с ней, когда она на выходных оставалась в доме, он учил её выслеживать мелких грызунов и стрелять по ним из лука. Они могли вместе смотреть мультики по центральному каналу вечером, и она от смеха прислонялась лбом к его плечу, а он придерживал её, чтобы она не свалилась с диванчика на пол. Они вместе торопливо завтракали в столовой по понедельникам, и он подбрасывал её в своём аэрокаре до центра, откуда уходил аэробус, увозивший детей в школу. Она спала на переднем сиденье, и ему приходилось будить её, сонную, с нежно помятыми щеками. В эти минуты она больше всего напоминала ту, прошлую себя. И именно в такие минуты он остро осознавал, что той девочки больше нет. А та, что есть, его настораживала.

Он так и не смог полностью привыкнуть к этой девушке-подростку. И в то же время он чувствовал, что роднее существа в его жизни нет и не будет. Это двойственное ощущение разрывало его пополам, и он очень надеялся, что она не понимает этого. Как бы то ни было, короткие минуты отдыха рядом с ней очень много значили.

Перед запуском своего скрытого производства Орест получил вызов от Рады. Первым желанием было отказаться — не время, некстати… а потом вдруг нестерпимо захотелось хоть на пару часов оказаться рядом с человеком, от которого не нужно было скрываться. Пусть даже и всего лишь обсудить какие-то её проблемы.

Конечно, когда они закончили с её делами, она не отпустила его просто так. На неизбежный вопрос «Как твои дела?» Орест ответил довольно сдержанно, но Рада слишком хорошо его знала.

— «Нормально»? Для такого большого дела слишком лаконичный ответ.

Орест пожал плечами.

— Нормально — значит нормально. Не хуже, чем ожидалось.

— Но и не лучше… — заметила она.

Не лучше. Да.

— Он всё тот же, прямой как палка законопослушный болван, — вырвалось у него. — Я не смогу ничего сделать, если он хоть что-то поймет.

— И ты не пытался объяснить ему? Он же бизнесмен и один из самых удачливых. Нельзя было построить такую сеть этих ваших сафари, соблюдая все законы, нельзя было занять то положение, которое он занял, на голой честности.

Орест усмехнулся.

— На честности, деньгах, связях и моих мозгах, милая, не забывай. Как только он лишился последней составляющей, всё пошло вкривь. С этим я и разбирался последние полгода.

— По твоим рассказам раньше нельзя было сказать, что он настолько беспомощен, — покачала Рада головой.

— Он не беспомощен. Потому я пока и не могу идти напролом. Он способен здорово помешать. У него есть голова, силы, люди, у него сейчас гораздо более прочное положение, чем он сам осознаёт. Я не хочу вступать с ним в противостояние, мне это пока не нужно.

— И никогда не будет нужно.

— Иногда мне кажется, что я должен тебя придушить, — без улыбки сказал Орест. — Ты слишком глубоко проникаешь мне под кожу.

Рада не ответила, молча подошла к его креслу, опустила руки ему на плечи и начала мягко массировать основание шеи.

— Ты всегда делаешь то, что считаешь должным, — спокойно сказала она ему в затылок. — Но ты зол не на меня, и уж точно не на то, что я могу вслух сказать то, что ты и сам думаешь.

Он наклонил голову, расслабляя мышцы, позволяя её ловким пальцам разминать тугие узлы мускулов, мешающие ему последние дни. Прошло больше минуты, прежде чем он ответил:

— Я не надеялся, что он примет моё предложение с восторгом. Но я надеялся, что смогу его убедить. Он же всё усложнил. Он заставил меня идти по самому неудобному пути.

— Ты хорошо умеешь работать одновременно в двух направлениях, — заметила Рада. — С этим у тебя не должно быть трудностей.

— Да, если цель того стоит, трудности ничто. А цель стоящая. Последние испытания доказали, что зацепка верная. Такого Галактика ещё не видела. Это будет прорыв, фурор… Оно того стоит, Рася.

— Тогда что тебя гложет?

Он долго молчал, потом поймал её руку, останавливая массаж и не давая ей двинуться с места, чтобы выйти из-за его спины.

— Смешно признаваться. Я до последнего надеялся, что смогу работать с другом.

Слово далось нелегко, и он замолчал. Рада сжала его пальцы, не делая попыток высвободиться.

— Мы идём по дороге, на которой такие вещи можно встретить лишь чудом, — тихо сказала она. — А чудес не бывает. Как и друзей-партнёров.

«А ты?» — хотел он спросить, но она опередила.

— А у нас с тобой взаимовыгодный союз, Орест. Я много должна тебе за твою помощь, но и ты много должен мне.

— За то, что я должен тебя придушить, но не делаю этого?

Рада коротко рассмеялась.

— И за это тоже.

Она вывернулась из его ослабнувшей хватки и направилась к столу.

— Я сделаю кофе, тебе пора улетать.

— Ты права, чудес не бывает, — кивнул Орест своим мыслям. — Значит, не будем думать об утопии. И ты снова права — мне пора. Не надо кофе.

Он вскочил с кресла. Разговор был окончен и продолжения не требовал. Точки над «i» поставлены. Чудес не бывает. Андрей Ревнёв — это ещё одно препятствие, которое ему придётся долго преодолевать, прикладывая определенные усилия не только к конспирации. А друг у него, похоже, действительно всего один. И только с ней он мог чувствовать себя свободным и настоящим.

— Спасибо, Рася, — совершенно искренне сказал он, прощаясь. — Звони, если я понадоблюсь.

— Ты тоже, — кивнула она.

Линия его собственного производства, надёжно спрятанная вдали от основного на берегах Второго материка, была запущена на следующий день. С этого момента Орест оказался занят ещё более плотно, чем раньше. Отдых кончился, началась работа. Производство, расфасовка, упаковка и даже транспортировка готового продукта были важным, но не основным этапом. Сложнее было со сбытом. Орест никому не мог доверить первые шаги в этом деле, и формированием первого звена цепочки пришлось заниматься самому. Если бы не «Артемида» с Ревнёвым, всё было бы намного проще, не приходилось бы тратить время и силы на отработку легенды своих отсутствий и занятости. Конечно, он и раньше так делал, и ещё сразу по возвращении дал Андрею понять, что Каджеро — не единственный его источник доходов, а свои дела он бросать не собирается. В принципе, это было чистой правдой. Но всё-таки постоянная конспирация утомляла.

Во время одной такой поездки он нашёл первых клиентов для «Артемиды» — первых «своих» клиентов. Владелец известной сети заводов по производству аэрокаров сам завёл разговор, и Оресту оставалось только аккуратно подкинуть искателю приключений идею использовать для желаемого джунгли Каджеро. Объяснять клиенту некоторую секретность мероприятия не пришлось, тот был человеком разумным и правила принял, не раздумывая. Так Орест получил едва ли не самый выгодный контракт за всё время существования сафари и заодно — хорошего знакомого в сети аэропроизводства, связанного с Орестом не только приятными воспоминаниями об охоте, но и тем, что его подпись стояла на контракте, за который, по идее, можно было и сесть надолго.

Пока это знакомство было не сильно нужным, но Орест придерживался принципа «каждому овощу своё время». Придёт время, и эта ниточка пригодится. И она пригодилась даже раньше, чем он думал. Следующего клиента на сафари «второго уровня», как Орест назвал своё нововведение, привел именно этот заводчик.

Постепенно отлаживались правила, набирались опыта сотрудники, появлялись новые клиенты. Спустя год после своего возвращения на Каджеро Орест Кледнер не только помог своему партнёру отладить работу его предприятий, но и получил два новых источника доходов, один из которых по масштабам прибыли и влияния на людей был сравним с его приобретениями на Эринии и Феанире.

Про эти две базы Орест не забывал. Управляющие неплохо справлялись со своей задачей, еженедельные отчёты поступали исправно, и результатами прошедшего года Орест был доволен.

И только одно мешало ему наслаждаться плодами своей упорной работы. То, что много лет доставляло ему только радость, сейчас становилось всё сложнее и запутаннее, так что вместе с радостью он постоянно испытывал чувство необъяснимой тревоги, и никак не мог понять причин.

Он так и не смог, хотя пытался и очень хотел как можно скорее привыкнуть к новой Нике, ощутить их прежнее родство. Пока однажды понял, что ему не нужно привыкать.

Это случилось через несколько дней после дня рождения Ники — того самого, когда ей исполнилось пятнадцать лет.

Утром Орест не успел войти в холл первого этажа, когда вдруг услышал её голос:

— Папа, Энди меня зовёт на площадь, там сегодня фонтаны запускают! Можно?

— Конечно, можно. Энди, смотри, чтобы она не полезла в фонтан, с неё станется.

— Папа!

Послышался смех. Отец, дочь и незнакомец.

— Я буду смотреть за ней, сэр…

Ломающийся голос — уже не мальчик, ещё не юноша. Явно американец, судя по обращению.

Орест осторожно отступил от двери, не желая вторгаться в это трио, и вернулся на второй этаж, в свою комнату. Потому что с балкона хорошо будет видно, как они уходят.

…Двое на дорожке. Парень нагло, собственнически, кладет руку ей на плечи, а она не сопротивляется. Он останавливается, притягивает к себе, она запрокидывает голову, на высокой мраморной шее бьётся голубая жилка. Она приоткрывает губы и…

Щенок. Он посмел её коснуться!..

Двое на дорожке. Парень осторожно приобнимает её за плечо, она мягко уворачивается, бежит к посадочной площадке и смеётся. Он смущается — даже с балкона видно, как краска заливает его щёки, и бежит следом.

Чёрт. Что это было?

В ту секунду, когда Орест достроил сцену, которая могла бы случиться после того, как пальцы подростка коснулись её плеча, он был готов броситься вниз и разорвать сопляка на куски. Яростная волна, затопившая его сознание на тот краткий миг, была странно незнакомой и, в то же время, абсолютно понятной. И только шум взлетающего аэрокара позволил вдохнуть полной грудью и разжать пальцы. Это оказалось даже немного больно — пальцы успели онеметь, так сильно были напряжены. Он мог выломать ограждение, если бы видение продлилось чуть дольше… Что с тобой, что ты делаешь, о чём думаешь?

Девочка уже большая, у неё есть родители, пусть их и беспокоит, куда и с кем она идёт гулять. Это дело отца и матери, следить за своей дочерью. Конечно, он чувствует и свою ответственность тоже, но… Какую ещё ответственность, добрый дядюшка? Кому ты сейчас пытаешься лгать?

Он любил эту крошку с её рождения. Ну, почти. С той самой первой улыбки, которую она ему подарила. Он учил её ходить, соперничая в этом обучении с её матерью. Она была тем маячком, который звал его сюда, который обещал дом и тепло, это её смех в снах прогонял ночные кошмары там, где он вообще боялся о ней вспоминать… он когда-то таскал её на руках, играл в лошадку, дарил ей игрушки, несколько штук до сих пор лежат нераспакованными в его вещах.

Орест откинул заслонившие вход с балкона синие лёгкие шторы, ворвался в комнату, застыл посередине, пытаясь вспомнить, куда запихнул коробки с неподаренным при встрече. Ниша над кроватью.

Почти выламывается декоративная панель, скрывающая шкаф для вещей. Летят на пол коробки, рвётся тонкая упаковка. Меховой ушастый зверь выпадает из пластикового плена и смотрит снизу вверх. Узкая мордочка кажется хитрой, как и полагается лисице. Зверёк словно издевается.

Орест замирает.

Качнувшиеся от ветра шторы на секунду отбрасывают блик на глянцевую поверхность, и глаза зверька вдруг сверкают синим живым светом с рыжей шерстки. Этот издевательский несуществующий взгляд словно взрывает его изнутри.

Хорошо, что в доме качественная звукоизоляция…

Он перевёл дыхание и оглядел комнату. Да. Шарлотта может не понять. Надо бы убрать самому. Он медленно собрал обломки пластика и обрывки меха, запихал мусор обратно в нишу и вяло подумал, что потом придётся попросить кого-нибудь вынести это барахло. А ещё так же неохотно, но неотвратимо поверх всей этой ерунды всплыла мысль, которую он старательно отгонял от себя всё время с тех пор, как вернулся.

Это была ревность. Настоящая, до сих пор неизведанная, но понятная и естественная, как дыхание. Он никогда такого не испытывал, но твёрдо знал — это она.

Впервые в жизни ему стало не по себе от собственных чувств. Никогда он не испытывал такого нежелания понимать самого себя. Оказалось, что все трудности, которые ему пришлось преодолеть, все решения, которые казались невозможными, все препятствия, которые он разнёс на своём пути — всё это было ерундой по сравнению с тем, что теперь он пытался осознать в себе самом. И что с этим осознанием делать, он не знал, впервые в жизни.

Орест закопался в работе. Он хватался за любую проблему, возникающую в делах «Артемиды», он лично контролировал всё производство. А ещё искал и приводил собственных клиентов для сафари. Андрей об этом не знал, однако и так считал, что Орест трудоголик, который не жалеет ни себя, ни своих людей. На подобные замечания Орест наставительно сообщал, что только так и можно поднять производство и полностью отладить сбыт такой уникальной продукции, какой была косметика «Анадиомены».

— Сумел найти, сумей удержать и раскрутить, — говорил он.

— Да мы и так впереди Галактики всей, передохни!

— Ты меня позвал поставить твоё чудо морское на ноги? Ты мне «Анадиомену» свою поручил?

Получив утвердительный ответ, Орест торжествующе заканчивал диспут весомым:

— Вот и не лезь теперь со своими упадническими советами.

Андрей вздыхал, а потом непременно бросал что-нибудь снова об отдыхе и о том, что Ника давно спрашивает, когда он Ореста отпустит с каторги.

— Я ей объясняю, что ты сам, а она не верит, — жаловался он.

— Ничего, твоя дочка — ты и объясняйся, — усмехался Орест.

Он никогда не показывал Андрею и тени тех чувств, которые вызывало у него одно только имя Ники. Да что там Андрею, он и себе по-прежнему старался ничего не объяснять. В те редкие минуты, когда он задумывался, он искренне надеялся, что это период привыкания так затянулся, что ревность — это просто отцовский синдром, пройдёт. Ну, да, полтора года. Подумаешь… Ему казалось, что если всё время загружать себя работой, то неясность сама рассосётся, а непривычное постепенно станет обыденным.

Орест успокаивал себя так изо дня в день, но однажды самовнушение не сработало.

Андрей всё-таки отловил его в промежутке между двумя поездками на Второй материк и фактически насильно оставил в доме, отправив на производство своего помощника. Принудительный отдых превратился в прогулку по саду вокруг дома, плавно перешедшую в бесцельное сидение на краю бассейна. Ну, не совсем бесцельное. В бассейне, вдоль бортика, плавала Ника. Она словно выполняла подряд все пункты руководства «Как самостоятельно научиться плавать кролем», совершенно не обращая внимания на происходящее вокруг. Орест следил за ней, просто потому, что она была единственным движущимся объектом в поле его зрения. По крайней мере, он старался так думать.

Созерцание прервал голос Майи, которая позвала дочь ужинать. Обычное в таких случаях «Ма-а-ам, ну ещё пять минут, ну, я не замёрзла, ну, я ужин потом сама согрею!» продолжалось те самые пять минут и даже дольше. Майя не сдавалась, и Орест решил прекратить прения самым доступным способом — поднял большое полотенце, которое Ника бросила у начала дорожки, и направился к лесенке, ведущей из воды на берег.

— Давай-ка, русалочка, вылезай. Не стоит спорить с мамой, — шутливо скомандовал он, и, к его удивлению, Ника не возразила — послушно уцепилась за поручень и почти мгновенно взлетела на бортик, обдав Ореста брызгами.

Даже на жарком воздухе Каджеро, если выскочить из нагретой солнцем воды, делается прохладно. Орест набросил на узкие плечи полотенце, придержал руками — чтобы не слетело. Руки на секунду сжались, впитывая пушистой тканью воду, впитывая кожей ощущение этой девочки в своих руках.

— Да мне не холодно! — Ника вывернулась, одним движением выдернула заколку, скрепляющую волосы, и влажная русая волна обрушилась на её спину.

Полотенце соскользнуло, и чтобы удержать его, Оресту пришлось буквально обхватить Нику руками. Она откинулась назад, засмеялась, мокрые волосы пахли водой и солнцем, её фигурка утонула в его объятиях… и в этот момент он понял, что рядом есть кто-то ещё. Орест поднял голову и встретился взглядом с Майей. В её глазах было нечто такое, что заставило его выпрямиться, всё ещё придерживая Нику. Как только его хватка ослабла, девочка выскользнула и скрылась в доме, откуда через секунду донесся её смех.

— …Она смотрела на меня, как на монстра из ужастика!

На этот раз он не сидел в кресле, а мерил шагами комнату, как зверь в клетке. Орест улетел к Раде тем же вечером, сославшись на срочные дела и необходимость встретиться с партнёром лично. Рада приняла его, как всегда, безоговорочно, хотя он знал, что для этого ей пришлось отменить пару важных собеседований, как она называла личное знакомство с клиентами.

— Матери подозрительны и постоянно находятся в состоянии повышенной тревожности. Не волнуйся, это пройдёт. Она же знает, что ты друг семьи, что ты любишь её дочь. Дай ей время, и всё наладится.

Орест замер у стены на полудвижении и только через пару минут смог сказать то, зачем прилетел.

— Не пройдёт и не наладится, Рася, — тяжело произнёс он и только после этого повернулся. — И дело не в Майе. Она всего лишь видит то, что видит.

Вскинутые брови Рады заставили его поморщиться. Она или не поняла, или делает вид, что не понимает. Да и как его понять-то…

— Хочешь сказать, что её тревога не напрасна? — осторожно спросила она.

— Налей мне чего-нибудь, — не ответил Орест.

Получив в руки бокал, он так и не присел, а продолжил ходить по комнате.

— Я не могу не думать о ней. И сделать с этим тоже ничего не могу. Рася, когда я вернулся, я хотел её увидеть. Да я всё время хотел увидеть её снова. Всё то чёртово время, все эти шесть лет!

— Ты её увидел.

— Нет.

Орест нервно поднес бокал ко рту и одним махом проглотил содержимое, даже не успев понять, что это было.

— Её не было. Той малышки нет больше, понимаешь? Моя девочка выросла…

— Дети растут, — тихо сказала Рада, когда пауза затянулась. — Они всегда вырастают.

— Не так! — он сам поморщился от своего крика и сбавил тон. — Я не могу больше прятаться от самого себя. Когда я её увидел… В той комнате, у окна… Она вся такая тоненькая, хрупкая, и эти глаза… И волосы, как у русалки…

— Орест, ты просто совсем заездил себя на этой своей Каджеро, — вдруг жёстко оборвала его Рада и отобрала пустой бокал. — Нельзя столько пахать без перерыва.

— При чём тут работа? — огрызнулся он. — Да я на Феанире больше вкалывал!

— Да, только в конце тяжёлого дня ты возвращался под тёплое крылышко Касси. А сейчас ты сам себя в монастырь заточил. Непрерывная работа и целибат в комплексе на таких, как ты действуют, как отрава.

Орест хотел, чтобы она замолчала — пусть его чувства не самые правильные, но она не имеет права приравнивать их к обычной неудовлетворенности. Однако он промолчал. Рада обладала спокойной житейской мудростью — тем, что сейчас ему было просто жизненно необходимо. Несмотря на то, что он чувствовал себя слегка обезумевшим, способность видеть выход из безвыходной ситуации осталась. Сейчас он видел выход в совете этой женщины. Может, ничего и не выйдет, но ему просто не к кому больше идти. А решить проблему сам он оказался не в состоянии.

Чёрт побери, за что ты цепляешься, на что надеешься? Возьми то, что тебе нужно и не думай об этике и приличиях. Или что там тебя так пугает… Но сейчас так делать нельзя. Это не та девушка, которую можно просто взять и подчинить себе, как любую другую.

— Я думаю, тебе нужно хорошо отвлечься, — прервала его сумбурные мысли Рада. — Задержись у меня до завтра, я придумаю что-нибудь.

Орест собрался сказать, что у него дела, что он никак может остаться. Но желание воспользоваться шансом хоть ненадолго забыться, действительно отдохнуть, пересилило. Хоть на одну ночь перестать думать, разрываться на части, перестать разбираться и судиться с самим собой. Пусть Рада попробует. Пусть хоть раз кто-то что-то решит за него…

Рада отправила его в комнату для гостей, когда не было и девяти часов. Солнце ещё не село, но Рада опустила тяжёлые шторы и настояла, чтобы он лег.

— Тебе необходимо выспаться, — непреклонно заявила она.

По её виду Орест понял, что она уже «что-нибудь придумала». И даже догадывался, что именно. Что ж, если в чём-то она точно права, так это в том, что для него воздержание никогда не было полезным.

Выспаться, конечно, он не успел, когда его разбудил тихий шорох открывшейся и закрывшейся двери. В комнате царил полумрак — на стене кто-то включил пару светильников, похожих на факелы. Свет был сильно приглушённым, «факелы» играли роль ночника, и в этом свете он разглядел у дверей девичью фигурку. Рада оправдывала его ожидания.

Орест медленно сел на кровати. Девушка у дверей не двинулась с места.

— Подойди, — негромко приказал он, и тогда она приблизилась к кровати, позволяя рассмотреть себя получше.

Совсем девочка. Голова склонена, глазки потуплены… Чисто ягнёнок невинный. Волосы собраны в высокий хвост, лицо открыто, платье совсем простое, застегнутое до горла, ни штрихом не напоминает о роде профессии его владелицы. Рада решила, что такое теперь должно его возбуждать?

Орест невольно качнул головой, и этот жест девица восприняла, как команду. Лёгкий стремительный шаг к кровати — и вот уже она опустилась на колени, заглядывая снизу в его лицо.

Свет «факелов» как будто мигнул, комната вокруг качнулась.

Поднятый подбородок, тонкая жилка, бьющаяся на открытой шее, широко распахнутые глаза на нежном юном лице. Зелёные, как каджерианское море.

Ореста словно парализовало. А она всё смотрела — открыто, доверчиво, как всегда, когда они разговаривали лицом к лицу, смотрела и ждала чего-то.

— Ника… — голос предательски дрогнул.

Часть его понимала, что это мираж, что её здесь нет, это девочка Рады, это игра света и тени, это его больное воображение. Но другая часть отчаянно хотела заткнуть первую, разумную. И ей это удалось.

Она здесь. Она смотрит и ждёт.

— Иди ко мне, девочка моя…

Она поднялась с колен, перебралась на кровать, он рывком притянул её к себе, свободной рукой рванул ленту, и длинные волосы рассыпались по её плечам, шелковисто пощекотали его обнажённую грудь. Нежные пальцы коснулись его плеч, он кожей ощутил её дыхание. Это было так волшебно, что ненадолго он потерял чувство реальности. Его переполняло что-то большое, радужное, что-то, что заставило его улыбнуться.

— Чего ты хочешь, дорогой? — шепнул рядом с его ухом незнакомый голос.

Сладкое облако внутри лопнуло.

Орест схватил её за руки, которые с его плеч уже скользнули ниже, умело и недвусмысленно.

— Ты недоволен?

Он оторвал от себя девушку, пристально вгляделся в лицо, не отвечая. Это было всё то же лицо, что и минутой раньше… и это было чужое лицо. Никины глаза смотрели на него с лица незнакомки, но уже не доверчиво, а вопросительно. «Чего ты хочешь?» Чего я хочу? Не этого!

— Уйди!

Он с силой оттолкнул девицу от себя, так, что она не просто упала с кровати, а ещё и отлетела в сторону стены, ударилась о подлокотник тяжёлого кресла, вскрикнула сдавленно и замерла на полу. Волосы разметались, неудобно согнутая тонкая рука застыла неподвижно, приковывая к себе взгляд. Господи, что он наделал?

— Ника! — на секунду показалось, что мир рухнул. Он ударил свою девочку, он совсем потерял рассудок, она же не виновата, она просто хотела сделать всё правильно!

Орест упал на колени рядом с девушкой, схватил её за плечи, перевернул, отвёл спутавшиеся волосы с лица, хотел обнять, поцеловать, вернуть… но тут он встретил тусклый взгляд цвета зелёного стекла и только теперь понял, что на этих глазах контактные линзы. Цветные линзы. Он разжал руки и некоторое время тупо смотрел на лужицу крови на полу, медленно расползающуюся из-под русой копны волос.

Подделка, подделка, фальшивка! Всё фальшивка.

Орест сжал голову руками, закрыл глаза. Спокойно. Надо позвать Раду, пусть разберётся. Он поймал себя на мысли, что думает о ней со злостью. Конечно. Это она придумала. Это она заставила девчонку надеть линзы. Это она научила её, как войти, как смотреть… Не научила только тому, что Ника — не шлюха.

Поднявшись на ноги, он нажал кнопку вызова, потребовал срочно позвать хозяйку. Голос звучал хрипло и зло.

— Что-то не так? — начала было Рада ещё с порога, но увиденное заставило её замолчать. Она закрыла за собой дверь и подошла к девушке. Наклонилась, положила пальцы на шею, в поисках пульса. Выпрямилась.

— Не так, — подтвердил он и сел на кровать. — Зачем?

Она поняла.

— Я подумала, что тебе нужно получить то, что ты хочешь. Пусть в виде постельной игры. Ты всегда ценил такие спектакли.

— Нет. Такие — нет.

— Я заметила, — сказала Рада и села рядом, сложила руки на коленях, не отрывая взгляд от тела на полу.

— Я не специально, — почему-то сказал он, хотя она его не обвиняла, а он не имел привычки оправдываться.

— Что она сделала?

— Она всё испортила.

— Это я тоже заметила…

— Я почти поверил. — Орест встал и заходил по комнате. — Я почти поверил, что это она. Я знал, что это игра, но поверил. Она была тут, она была рядом, она хотела меня… — Его начало встряхивать, как при лихорадке, снова оглушила непоправимость происшедшего, чуть не убившая его несколько минут назад, когда ему показалось, что он убил Нику, свою Нику. — Я ей верил. А потом она повела себя, как обычная проститутка. Она играла, она просто играла!

Рада поймала его на полпути от окна к стене, остановила и заставила замолчать, просто положив руку на его губы.

— Это была игра. Я виновата, я не подумала, что сходство может быть слишком сильным, и недооценила твоё желание. Прости меня.

О чём она? При чём тут…

— Это был несчастный случай. Правда?

Орест нехотя кивнул. Да, это был несчастный случай. Бывает.

— Сейчас ты перейдёшь в другую комнату, я дам тебе снотворного, и ты будешь спокойно спать до утра. Да?

Он снова кивнул. А что ещё делать? Продолжать бегать вокруг трупа и обсуждать собственное безумие?

— Я тебе вот что скажу, Орест, — Рада опустила руку, но продолжала смотреть прямо ему в глаза. — Да, я недооценила силу твоего желания. Но ты и сам его недооцениваешь. Тебе придётся с этим что-то делать. Или уйти с её пути, или получить то, что тебе нужно. Иначе ты можешь сорваться по-крупному, а этого мне очень не хотелось бы, да и тебе это ни к чему.

Уже лёжа в новой комнате, он думал, что то, что ему нужно, он вряд ли сможет получить так, как он привык получать всё остальное. Сила тут не поможет и упрямство тоже. Ему нужно, чтобы она любила его. Не так, как сейчас, не так, как изображала эта шлюха. Чтобы просто любила… И в момент, когда сознание уже проваливалось в тягучий лекарственный сон, он ясно увидел, как это будет.

Её родители будут мешать. У них свои представления о любви и порядочности, и взгляд Майи у бассейна это чётко дал понять. Они никогда не отпустят Нику с ним. Они будут внушать ей, что его чувство противоестественно… Она никогда не будет с ним, если они будут продолжать влиять на неё. У него есть только один шанс добиться её любви — просто не оставить ей выбора. Стать единственным близким любящим человеком, стать тем, кто будет защищать и обеспечивать её, стать тем, кто будет носить на руках и утешать, когда ей будет плохо. И когда он станет таким человеком, он откроется ей и добьётся её любви. Настоящей. Той, которую только она и сможет ему подарить.

Рада обещала, что снов не будет. Она снова ошиблась. Утром Орест проснулся с чётким планом, как ему действовать дальше. Он знал, как убрать с дороги Майю, Андрея и его людей. И осознание этого вернуло ему ясность ума и чёткость мыслей. Он снова чувствовал себя человеком, который владеет собой и своей судьбой. И не только своей…

* * *

Дмитрию никто не писал писем, не присылал голографических сообщений и не связывался с ним по голографону или мобильному. Никто не знал его новый номер, никто не знал его почтовый адрес, он не регистрировал их в общей Сети — незачем. Только редкие сообщения с работы, которые извещали об изменениях в графике смен или напоминали о предстоящих коллективных мероприятиях, традиционно им игнорируемых.

Поэтому, когда однажды в выходной день с утра, то есть часа в два дня, он проверил ящик, просто по привычке, он был несказанно удивлён письмом с неизвестного адреса, с пухлым по виду вложением внутри. Сообщение было голографическое, но на рекламный спам не похожее. Дмитрий включил воспроизведение звука и откупорил новую банку с пивом — традиционная утренняя банка. Уже вторая, и ещё три ждут своего часа в холодильнике. Он приложил к губам холодный пластик и сделал первый глоток, когда раздавшийся в пустой комнате голос заставил его захлебнуться.

— Салют, Индиго!

Дмитрий, не глядя, отбросил начатую банку и ударил по браслету, включая изображение. Наглая улыбчивая рожа самого ненавистного человека в мире повисла прямо перед его глазами. Он вскочил на ноги, и экран связи поднялся в воздухе вслед за этим движением.

— Удивлён? Не ждал, наверное, — продолжал Хан. — А у меня для тебя сюрприз, Дима. Если он тебе понравится, ты придёшь ко мне туда, куда я укажу. И мы с тобой поговорим, как два взрослых человека, которые знают, чего они хотят. И главное — о нас с сюрпризом никому! А иначе сюрприз может и пострадать. Ты сейчас плохо понимаешь, о чём я, но ничего, поймёшь после просмотра. И помни Дима — от твоего поведения сейчас будет зависеть жизнь… хмм… сюрприза. Итак, приятного просмотра и, конечно же, удачи, Дима, она тебе понадобится.

Хан пропал.

То, что увидел Дмитрий в следующую минуту, сбило его с ног в буквальном смысле слова. В первую же минуту, когда он, наконец, поверил своим глазам, то почувствовал, как подгибаются колени, и не смог удержаться — мешком свалился на пол, сжавшись в комок. Это было невозможным, но это было. Медленное понимание увиденного сдавило горло, мешая вздохнуть. Это хуже, чем тогда, когда он хоронил его. Тогда он не был так раздавлен, тогда он мог дышать, тогда не душили эти детские, неудержимые слёзы счастья.

Медленно возвращалось дыхание, сквозь его собственные рыдания-спазмы неохотно проступали звуки из внешнего мира.

— …Скажи мне, Индиго, ты ведь всегда мечтал об этом? — вкрадчивый голос вернул к действительности. — Посмотри, какая у него кожа. Ты когда-нибудь хотел ласкать его так? А может быть, я не всё о вас знаю? И это только я в своё время мечтал об этом? А ты — делал?

Дмитрия словно подбросило. Он рывком поднялся на колени и уставился в равнодушный к его истерике экран, который продолжал воспроизводить запись.

Хан словно ждал, когда он снова посмотрит на них. Он замолчал, и только сбивчивое дыхание доносилось с экрана. И стон. Слабый стон Феникса.

Дмитрий так и не смог выключить запись. Он досмотрел её до конца, и ещё долго в шоке, с широко открытыми глазами стоял на коленях, уставившись в ту точку, где только что светился этот мерзкий ролик на виртуальном экране, не в силах отвести взгляд от вновь возникшей посередине физиономии этого ублюдка.

— Как тебе кино, а, Дима? Думаю, ты захочешь получить своё обратно, — голос изменился, в нём больше не было наигранности, и улыбка с лица пропала. Он серьёзен, чтоб тебя, тварь… — Я сегодня же жду тебя здесь, — браслет еле слышно пискнул, выводя адрес отдельной строкой. — Приезжай к пяти часам. Поговорим. И да, Дима… Приезжай один. Помни, от тебя зависит его жизнь. Снова.

* * *

Павел проснулся, привычно несколько секунд пытался понять, почему ничего не видно — ночь ещё, что ли? Потом, так же привычно, вспомнил, всё встало на свои места. Ночь. Его, персональная. Надо было полежать неподвижно, просто приходя в себя после сна, где царил яркий свет.

Он слышал негромкие голоса, но чтобы понять, что они говорят, понадобилось ещё несколько секунд.

— …Значит, ты не можешь ничего обещать?

— Дэн, я говорила, что не специалист. Я не могу даже поставить точный диагноз. От лихорадки мы почти избавились, но что за инфекция поразила глаза — не могу понять. Нужно специальное оборудование, моих возможностей не хватает.

— Что же делать? — в голосе Дэна плохо скрываемая растерянность.

— Ждать Володю. Он должен вернуться на неделе. Я с ним связывалась, но я не могу в открытом эфире вот так рассказывать ему всё. Просто дала понять, что он мне тут очень нужен. Он обещал быть поскорее.

— Ты уверена, что Аристов не замешан во всём этом?

— Да. К тому же, он ко мне относится настолько хорошо, что не сделает ничего, что могло бы повредить мне или моим друзьям.

— Уверена?

— В Володе — да.

Молчание. И снова Дэн.

— Значит, может быть всё как хорошо, так и плохо.

— Да. Он может остаться слепым, — какой у Ники спокойный голос! — Это не исключено.

— И что ты будешь делать?

Усмешка.

— Глупый вопрос, Дэн. То же, что делала бы, если он будет видеть. Я же люблю его. Найдём, как вернуть зрение — не его глаза, так с помощью техники. Это возможно. Дорого, но возможно. Справимся.

Павел плохо слушал дальше. До сих пор он не допускал мысли, что этот мрак может быть навсегда. И вот Ника так спокойно об этом сказала.

— Я принесла тебе обед. Сегодня отец занят, я посижу у тебя подольше, — Ника присела рядом, подняла изголовье, поправила подушку, помогла ему устроиться. — Сейчас поешь и если захочешь — можно будет ненадолго встать.

— Спасибо.

Он не мог сейчас отказаться от её помощи. Возможно, слепые прекрасно могут ориентироваться в знакомом пространстве на слух и по памяти. Но он был слеп сравнительно недавно, половину времени проведя без сознания в лихорадке. Не сумел ещё адаптироваться. А если всё это байки, и он никогда не будет самостоятельным? Эта мысль не пугала, нет. Она просто делала бессмысленной жизнь. Ника любит его. Пока он сильный и она надеется на его силу — это любовь. А что за любовь может быть к калеке?

— Всё. Теперь, если хочешь, я помогу тебе встать.

Звяканье посуды, Ника поднимается с кровати, берет его руку в свою.

— Или потом?

— Сейчас.

Её рука, её плечо. Хрупкие, но сильные. Надёжные. Он раньше не замечал, что в ней столько силы.

— Я сам.

У него должна быть своя сила. Нельзя на ней виснуть. Во всех смыслах — нельзя.

Сам так сам. Ника понимала его. Павел только начал осознавать, что с ним происходит. До сих пор ему было слишком плохо физически, он не понимал, что в нём что-то изменилось. А сейчас ему надо освоиться в этой темноте, привыкнуть к ней, научиться в ней жить. Хотя бы на ближайшие недели. Может — месяцы. Может…

Она отошла немного, не опуская рук, готовая в любой момент поддержать, подхватить. Понятно, что он вряд ли сейчас сделает больше двух шагов — слишком слаб. Ника закусила губу, чтобы не вздыхать сочувственно. Тяжело было видеть, как он борется за каждое движение сам с собой и с его темнотой, будь она проклята. Но Ника не двигалась, не торопилась подставлять ему плечо. Он сам.

И в этот момент Павел потерял равновесие — то ли споткнулся, то ли голова закружилась, то ли просто слабость взяла своё. Ника отреагировала быстрее, чем он начал всерьёз падать, успела подскочить и поддержать.

— Я в состоянии передвигаться самостоятельно! — резко бросил он, отталкивая её руки.

Она снова отступила.

— Тебе ещё рано падать, — сказала мягко. — Твоя рана может открыться.

— Если тебе противно смотреть — уйди, — глухо отозвался Павел.

— Никуда я не уйду. Что ты выдумываешь, — ответила Ника, напоминая себе о том, что он сейчас плохо владеет собой.

Снова попытка выпрямиться. Снова неверный шаг вперёд. Снова качнулся. Снова земля уходит из-под ног.

Ника снова не удержалась, подбежала, обхватила его руками, уткнулась в плечо лицом.

— Хватит, милый. Лучше ложись. Потом повторим. Ты наберёшься сил и…

— Нет, сейчас!

Сколько злости. Не на неё — на себя, на это непослушное тело. Не на неё. И эти руки, отталкивающие её, они не на неё сердятся, просто она не вовремя.

— Ника, отойди. Ты мешаешь! Я сам!

Она отшатнулась.

— Я тебе мешаю?

— Не прыгай вокруг меня, просто отойди! — Павел всерьёз начал злиться. — Ты не понимаешь! Я сам со всем справлюсь!

Ника застыла чуть поодаль, бессильно опустив руки. Павел не видел её лица, не замечал, как больно ранят его неконтролируемые слова. Он несёт чушь, но не осознает этого.

— Я знаю, что могу навсегда остаться слепым! Но это не значит, что меня нужно водить на поводке.

Он неловко шагнул в сторону — где-то тут должна быть стена. Есть.

— Паша, — попыталась она остановить его, — Паша, что ты говоришь?

— И мне не нужна помощь твоего отца. Если я не смогу видеть, значит, буду с этим жить. И справлюсь со всем сам!

Ника зажмурилась до цветных кругов перед глазами. «Я сам всё решил».

— Хорошо.

Несколько секунд он восстанавливал силы и ориентацию. Решительно оттолкнулся от стены, справился с новым приступом головокружения и тут осознал, что не понимает, куда идти. Неуверенный шаг влево. Пустота. Вперёд. Пустота. А ведь тут должен быть стол.

Ника молча наблюдала за его сердитым сосредоточенным лицом и неловкими попытками преодолеть небольшое пространство между кроватью и столом. Она понимала, что испытываемые ею чувства неправильные, потому что злиться на любимого в этой ситуации было верхом жестокости и эгоизма. И всё же она вся кипела. Упрямый баран. Хорошо, я тебя больше пальцем не трону, пока сам не попросишь. Не нужна помощь — не надо. Отца вообще оставим в покое, чёрт знает, зачем ты про него сейчас вспомнил. Но вот так на меня кричать… Вот честное слово — пальцем не шевельну, хоть в лепешку расшибись.

— Ника, — вдруг тихо сказал Павел странно потерянным голосом. — Ника, скажи что-нибудь, я не могу сориентироваться.

Ну вот. И вся злость моментально испарилась. Солнышко моё…

— Я здесь, Паша, — отозвалась она, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо и спокойно.

Она сделала два шага, чтобы сократить расстояние между ними.

— Я здесь, — повторила снова и была вознаграждена улыбкой на прояснившемся лице.

Он молча сделал шаг, слегка качнувшись, второй, третий — она не выдержала, всё-таки поймала его вытянутые вперёд руки. На этот раз он не оттолкнул её, притянул к себе и крепко обнял, стараясь не слишком сильно опираться на её плечи.

— Ну, ходить ты будешь и очень скоро, — сказала Ника ему в рубашку. — А всё остальное…

— Забудь, львёнок. Я научусь с этим жить. Ты только не уходи, — слегка задыхаясь, как от быстрого бега, отозвался Павел. — Когда ты замолчала… Мне показалось, что тебя опять нет. Совсем нет.

Он крепче сжал её в объятии и прижался губами к волосам на макушке, привычно вдыхая её запах.

— Я не хотела мешать, — виновато сказала она, чувствуя себя последней свиньёй.

Злость, которую она уже не могла вспомнить, казалась сейчас просто преступлением.

— Ты мне нужна, львёнок, — выдохнул он. — Без тебя я не смогу.

Ника замерла. Он никогда не говорил так. Он никогда не признавался, что ему нужно её присутствие. Да, говорил, что ему с ней хорошо, что с ней жизнь светлее, но вот так — никогда.

— Я люблю тебя, Ника.

Такие простые, такие древние и такие оглушительно новые, непривычные слова. Она раньше слышала их от родных, от друзей, от парочки ухажёров. Но никогда ещё эти три слова не были наполнены для неё таким глубоким смыслом. Никогда от них не хотелось умереть. От счастья.

Она не сразу ответила. Подняла голову, всматриваясь в его лицо с обращёнными на неё невидящими глазами. Шрам на правой щеке, пересекающий бровь, почти зажил, но всё ещё был заметен. Ника невольно подняла руку, коснулась раненой брови, нежно провела пальцами вверх, зарываясь в отросшие рыжие кудри.

— Я тоже люблю тебя, ты же знаешь, — просто сказала она и, не дожидаясь реакции, осторожно, чтобы не потерять равновесие и не толкнуть Павла, приподнялась на цыпочки и поцеловала его.

Это был первый настоящий поцелуй с тех пор, как он улетел с Земли. Настоящий — когда его руки обнимают, поддерживают, когда надо тянуться к его губам, потому что он намного выше, когда в этих его губах столько силы, жизни и… и желания.

Стоп, Ника. Ему нельзя. Он ещё слишком слаб, и рана в плече не позволит ему… Успокойся сама и оставь его тоже в покое.

Она постаралась как можно мягче прервать поцелуй и слегка отстранилась.

— Подожди, солнышко. Не надо увлекаться. Тебе лучше лечь сейчас.

Как ни странно, он послушался, хотя она знала, что успокоиться и справиться с внезапно нахлынувшим возбуждением им обоим будет нелегко. Но, наверное, он сам чувствовал, что стоять ему всё-таки тяжело, потому и не сопротивлялся, когда она помогала ему снова устроиться полусидя в кровати.

Оторваться от неё сейчас, когда сказано так много, и они снова так близко друг к другу, было трудно. Но проклятая слабость дала о себе знать, и ему ничего не оставалось, как позволить довести себя до постели. Инвалид хренов. Хотя, если быть честным, далеко не весь организм поддался подлой усталости. И от этого хотелось немедленно застрелиться, потому что сам он, весь целиком, сейчас не был способен ни на какие лишние телодвижения. Но истосковавшемуся по его маленькой женщине организму это объяснить было невозможно. А самое неприятное в ситуации было то, что он буквально кожей чувствовал, как Ника тоже с трудом справляется с собой — он же только что держал её в руках и не мог ни с чем другим перепутать это её взволнованное дыхание и лёгкую дрожь при каждом его прикосновении.

— Ника, — он поймал её руку, — львёнок, ты меня прости. Сначала наорал, теперь — вот… — продолжить не получилось, потому что он просто не знал, что сказать.

— Я понимаю, — тихо ответила она, склоняясь к нему. — Ничего, у нас всё впереди.

Ника снова коснулась его губ, хотела легко и ласково, успокаивая, но у неё ничего не вышло. Поцелуй снова захватил обоих, уже совершенно безоглядно, ведь теперь можно было не волноваться, что Павел не удержится на ногах. Неожиданно он рванулся к ней, резко повернувшись, и задел раненым плечом подушку. Короткий стон боли, который он не сумел удержать, дал им обоим понять, что пора, всё-таки, остановиться.

Ника хотела что-то сказать, но Павел уже молча отвернулся к стене и, кажется, зажмурился. И слова тут бесполезны — как успокоить мужчину, который не в состоянии даже просто обнять свою женщину, не говоря уже о большем?

Она коснулась его руки, сжатой в кулак, скользнула пальцами по груди, к расстёгнутому воротнику. Надо отойти, не будоражить его своими ласками, но это же невозможно — просто так отойти и оставить его с этими сжатыми кулаками и зажмуренными глазами. Он, конечно, и не в состоянии сейчас пошевелиться лишний раз, но она-то не больна. Она может. И Ника осторожно попробовала расстегнуть рубашку до конца, чтобы ткань не мешала ей дотронуться до него по-настоящему. Павел не пошевелился, но она чувствовала, как он замер, ловя каждое её движение. Одна её ладонь, как впервые — робко, но настойчиво, — исследовала широкие мышцы на его груди, плавно поглаживая кожу, а вторая рука скользнула ниже, чтобы увериться в том, что её действия приносят ожидаемый результат. Приносили, и даже больше, чем она ожидала.

Ника опустилась на колени, откинула одеяло и уже обеими руками освободила Павла от мешающей одежды. Сейчас она не думала о своих желаниях. Да и чего о них думать, когда оно осталось только одно — подарить ему эту радость, сейчас, здесь, сию секунду, не дожидаясь никакого ответа.

Ответ, всё-таки, был. Когда она коснулась его губами, то с восторгом ощутила, как Павел прогнулся всем телом, откликаясь на её пока ещё невесомые поцелуи. И уже совсем другим стоном, который он даже не пытался сдержать, отозвался на её более решительные действия. Когда Ника начала ритмичные движения, его рука осторожно легла на её затылок, направляя и мягко поглаживая одновременно. Он не произнёс больше ни звука, но она слышала его сбивчивое дыхание, такое знакомое, что по каждому вздоху она могла определить, стоит ли остановиться — или наоборот, не прерываться, приятно ли ему это движение её языка — или надо попробовать иначе. И эта тёплая вздрагивающая ладонь в её волосах… Ника обняла его одной рукой, второй нежно лаская в такт своим движениям. И вскоре почувствовала, как он напрягся, как сладкая судорога прошла по всему его телу, и ладонь его тоже затвердела, охваченная той же судорогой, сжались пальцы, запутались в её волосах, и внезапно сильным, неконтролируемым рывком он прижал её ниже, не позволяя отстраниться, заставляя принять его в себя полностью, без остатка. И этот жест был Нике неожиданно приятен. Она так была счастлива в эту секунду, что сама себя плохо контролировала. Она не смогла сама достигнуть пика — но это мелочи. Его оргазма с лихвой хватило на обоих.

Когда всё закончилось, Павел всё той же здоровой рукой, не отпуская, привлек её к себе, заставил подняться с пола и лечь рядом. Ника прижалась к нему, обняла и они долго лежали, не произнося ни слова, просто слушая, как бьются их сердца, как успокаивается их дыхание, и как всё это становится единым — одно дыхание и одно бьющееся сердце на двоих.

Спустя час, когда в подвал спустился Дэн, они сидели рядом, прижавшись друг к другу, и на их лицах было написано такое блаженство, что ему ужасно не хотелось нарушать это состояние. Но…

— Ника, уже почти девять часов. Ты просила напомнить.

— Ой! — девушка вскочила с кровати. — Я должна быть уже дома! Сегодня отец просил меня быть на ужине. А я сегодня пешком, как назло…

— Я отвезу тебя, — предложил Дэн. — Доброшу до вашей территории.

Ника быстро попрощалась с Павлом, и они с Дэном поднялись наверх.

Его вездеход быстро доставил их обоих к границе территории дома Ревнёва. Ника соскочила на землю, быстро поцеловала Дэна в щёку — он даже не успел удивиться — и убежала к дому. Дэн некоторое время смотрел вслед, освещая ей дорогу фарой скутера, потом развернулся и уехал.

* * *

Кир бездумно переключал каналы, раздражённо поглядывая на часы. Ника задерживалась у очередной подружки, и его, как ни прискорбно было признавать, это бесило. Умом он понимал, что не имеет никакого права ждать её, тяготиться отсутствием — она ему не жена. И не подруга. Она вообще не знает, что он… что он её ждёт. Конечно, не знает, её это не волнует совершенно! Боже! Кир вскочил с кресла и нервно заходил по комнате. Если это любовь, то спасибо, не надо! У него девки в шеренгу выстраиваются, а он лениво выбирает. Так было и так будет всегда! Угу, пока не появилась эта зеленоглазая. Себе-то не заливай, парень.

Кир дёрнулся и, отодвинув нервным движением занавеску, вышел на балкон. Едва только рыжий огонёк коснулся сигареты, он заметил скутер-вездеход, приближающийся к дому. За рулём возвышалась фигура широкоплечего парня. Лица Кир не различил. А вот девушку, появившуюся из-за широкой спины водителя и легко соскочившую на землю, он узнал сразу. Длинные русые волосы развевались на вечернем ветру, и она постоянно откидывала их назад. Кир замер с сигаретой в руке.

Двое у ограды. Они стоят рядом, неслышно переговариваются. Вдруг она привстаёт на цыпочки, обхватывая его за плечо рукой, чтобы не потерять равновесия, и касается губами его лица. Поцелуй стремителен и невесом, но для Кира он тянется вечность.

Двое расстались. Девушка пошла к дому. Фара скутера освещала ей дорогу, пока она не ступила на залитую светом прожектора дорожку сада. Скутер мигнул фарой на прощание, развернулся, и через пару секунд в поле зрения осталась только фигурка Ники, направляющаяся к входу в дом.

Рука с сигаретой медленно приблизилась к губам. Кир затянулся, чувствуя, как в висках стучит кровь. Правую руку пришлось разжимать медленно, по одному пальцу — ему казалось, что он погнул перила… нет, ничего.

Пришло время разобраться, голубка моя.

Балкон, галереей окружающий весь второй этаж, пришёлся как нельзя кстати. Кир стоял возле комнаты Ники и смотрел в сторону джунглей немигающим взглядом. Ну, чисто динозавр, — с ухмылкой подумал он о себе.

— Ну и подружки у тебя.

Девушка, ещё толком не успевшая ступить на балкон, вздрогнула и замерла.

— Что?

— Говорю, подружка у тебя ничего так, рослая, здоровая, — Кир медленно развернулся. — Плечи, как у штангиста.

— Ты что, следил за мной?

— Пока нет, — спокойно ответил он, улыбнувшись. Нехорошая вышла улыбка, судя по изменившемуся Никиному лицу.

Она помолчала, потом качнула головой и так же спокойно проговорила:

— Кир, оставь, это не твоё дело.

— Оставить что? Я просто хочу знать, где ты была и с кем.

— У тебя есть право об этом спрашивать? — прищурилась Ника.

Кир почувствовал перемену её настроения. Если секундой раньше он ощущал замешательство, даже страх — его недоброжелательного вида, да ещё в сумеречном свете, пугались и мужики, не то что хрупкие девушки, — то сейчас она явно разозлилась.

— Ника, мне казалось, мы друг другу доверяем.

— Кто дал тебе право лезть в мою личную жизнь? — повторила вопрос Ника.

Он словно не слышал. Злость начала клокотать в груди. Всё же налаживалось!

— Зачем ты врёшь мне? Ведь этот мальчик на скутере меньше всего напоминает кого-то, кого можно называть подругой. Ты с ним гуляешь? Отвечай!

— Кто дал тебе право следить и допрашивать меня? — у Ники начал дрожать голос, но не от страха, чем он мимолётно восхитился. — Я что, жена тебе?

Он тихо засмеялся.

— Будь ты моей женой, ты бы не смотрела по сторонам.

Внезапно Кир посерьёзнел.

— Скажи мне, Ника, ты так быстро забываешь о гибели любимых? Со мной, значит, не могла, а с этим…

— О чём ты?! — перебила она.

— Что ты делала с этим человеком? Что с тобой происходит? Ты же ведь не первый раз с ним встречаешься. Зачем ты уходишь, куда, к кому?

— К моему парню! — выкрикнула вдруг Ника.

Несколько секунд Кир молчал, потом спросил уже совсем другим тоном — растерянно и тихо:

— Это действительно твой парень?

Но видимо и Никин запал уже прошёл, она ответила так же тихо:

— Нет, — голос её окреп. — Это его друг.

Кир нахмурился.

— Погоди, я ничего не понимаю. Ты говорила, что твоего парня убили, что он погиб здесь, на охоте.

Девушка покачала головой.

— Нет. Они пытались. Они пытались, но он выжил, понимаешь?

— Нет. Не понимаю.

Жертв добивают…

— Его спас тот парень, штангист, как ты говоришь. Он прятал его у себя.

— А ты думала что…

— Сначала я думала, что его больше нет, но недавно я узнала, что он жив.

— Тогда где ж он был всё это время, почему не позвонил, не приехал?

Ника помолчала. Кир чувствовал, что она колеблется. Нет, ему надо знать!

— Он не мог. Его сильно ранили на этой охоте. Его так покалечило, и он… — её голос прервался.

— И что?

— Он ослеп, — тихо закончила она.

Некоторое время Кир внимательно смотрел в её лицо, освещённое из сада снизу.

— И что ты собираешься делать? — наконец, спросил он.

— В смысле? — не поняла она. — Он поправляется, а скоро вернётся Володя и…

— И что дальше? — перебил её Кир. — Он встанет на ноги, вылечится, прозреет?

Ника молчала.

— Ну?

— Какая разница! — в её голосе снова прорезались нотки раздражения, но Киру было уже всё равно. Значит тот парень ещё и калека. А Ника просто не знает что это такое. Она совсем ещё девчонка, но он-то — он-то хорошо знает!

— Ты чувствуешь свой долг перед ним, — тихо произнёс Кир, стараясь вложить в свой голос максимум мягкости. — Ты встречалась с ним раньше, тебе было с ним хорошо, возможно, он был твоим первым мужчиной, возможно, он был замечательный.

Ника слушала его, он видел, как трепетали её ресницы. Она хочет, чтобы он заткнулся, злится. Но он знает, что прав, и постарается донести это до неё.

— А потом он трагически погибает. Траур, горе, непотопляемое чувство одиночества, от которого ничто и никто не спасает. И вдруг — бац! — он воскресает, как… — он на секунду прервался, будто споткнулся, но продолжил: — … как птица Феникс из пепла.

Ника, кажется, вздрогнула.

— Он возвращается. Он всего лишь тень себя прошлого — калека, слепой, больной — но ты так счастлива, что тебе всё равно. Ты чувствуешь, что должна быть рядом, поддерживать, лечить, помогать. Ты хорошая девочка, Ника, ты замечательная подруга, но ты… ты ничего ему не должна!

— Ты вообще не понимаешь, о чём говоришь! — яростно оборвала его Ника. — Я просто хочу быть с ним, мне не нужно ничего и никого другого!

Он усмехнулся.

— Ника, голубка моя, это сейчас ты так думаешь. Ты вся переполнена эмоциями, эйфория и всё такое… но потом придёт полное осознание. И что ты будешь делать тогда?

— Не смей меня поучать таким тоном!

— Ты так злишься, потому что понимаешь, что я прав. Наступит такой момент, когда тебе понадобится защита. Когда тебе самой нужна будет поддержка. Когда тебе банально захочется настоящей мужской ласки. А он — не сможет. Ника, зачем ты приковываешь себя к калеке?

Ника отшатнулась. Кир понял, что перегнул палку, шагнул вслед за ней вглубь комнаты, протянул руку, желая то ли погладить, то ли удержать около себя. Он уже сожалел о том, что у него вырвались эти слова, и теперь хотел успокоить её.

— Голубка, прости, но факты — вещь упрямая. Я не должен был так резко говорить с тобой…

Ника вдруг рассмеялась. Это была не истерика. Смех звучал ровно, тихо и искренне — ей действительно было смешно. Кир словно захлебнулся словами и умолк.

— Господи, какой ты глупый, — наконец, проговорила она. — Знаешь, я никогда в жизни не встречала человека, которого можно было бы называть мужчиной с такой уверенностью, как его. Он сильный. Он сильнее того, кто его убивал, он сильнее тех, кто пытался его сломать, он сильнее тебя, и ему никогда в голову не придёт унижать другого из-за того, что тому не повезло. Он больше мужчина, чем вы все можете себе вообразить. И только рядом с ним я могу быть настоящей женщиной, — Ника с явным наслаждением выговорила эти слова. — Никто не сможет поддержать и защитить меня лучше, чем он. Какие вы все глупые, — повторила она. — Он всё это выдержит и выкарабкается, а я помогу ему. И счастливее, чем с ним, я ни с кем не буду.

Эти слова, этот тихий счастливый смех словно ударили Кира в самое сердце. Ещё никогда ни одна женщина не била так верно и сильно. Не отказом принять его, а этим укором, этим снисходительным «какой же ты глупый». И самое ужасное в том, что она была права. И в своём смехе, и в своей уверенности, и в том, что он дурак.

Кир ещё несколько секунд смотрел в её сочувственно-счастливые глаза и вдруг почувствовал, что ещё немного — и он может ударить её. За то, что она всё это сказала. За то, что она отказалась быть с ним. За то, что она любит другого. За то, что она так счастлива без него, с этим своим калекой.

Он развернулся и стремительно вышел из её комнаты, не сказав больше ни слова.

Ника понимала, что обидела Кира, но не чувствовала себя виноватой. Он хороший парень и всего лишь пытается помочь, уберечь, пусть и в такой резкой форме. Она подумала, что если бы чувствовала хоть толику правды в его словах — наверное, разозлилась бы не на шутку, сейчас она не смеялась бы, а кричала и доказывала…

Паша выкарабкается. Ради неё, ради их будущего, ради себя самого. И назло, да. Назло всем тем, кто придумал этот дьявольский аттракцион, кто заманил его туда. Конечно, он не наивный ребёнок, на слабо не возьмёшь. Но ему очень нужны были деньги, и этой слабостью воспользовались.

Воспользовались… Господи, её Пашку чуть не убили у неё же дома! Там где она росла, там, где чувствовала себя защищённой. А теперь…

Пашка, любимый, он привык всё и всегда решать сам. Можно было злиться, но на что? На то, что он научился ни на кого не рассчитывать? Он тренировался в этом с пяти лет, и теперь эти его привычки отшлифованы до идеального блеска. Требовать от него резких перемен не стоит, он не сумеет измениться. Только постепенно он сможет начать делиться проблемами, принимать помощь, рассчитывать не только на себя… Злиться на то, что он полез в эту безумную аферу? Так он не знал! Не знал, что это безнадёжно, что тут всё просчитано, что он обречён. Он никогда не пошёл бы на самоубийство.

Такое чудо, что он выжил, что Охотник промазал, что там оказался Дэн, что потом Дэн привёл сюда именно её, а не кого-то из людей Ореста…

Девушка закусила губу. Какая отлаженная схема лжи.

Орест. Ну как же ты мог, как?! Недавно ей показалось, что она разочаровалась в Димке, из-за его злого пьяного бреда. Ей было больно «потерять ещё и его». Дурочка — она тогда не понимала что такое настоящая боль от разочарования. Димку она простила и даже не заметила этого. Наверное, горечь прошла, как только вернулся Пашка. А вот Орест, Орест, который был для неё одним из главных мужчин в жизни — этот Орест теперь мёртв. И воскреснуть не сможет, он не Феникс.

Феникс только один — и он выжил. А дальше они выберутся. Вместе выберутся.

 

Глава 6

Утром, едва открыв глаза, Хан почувствовал, как неуклонно поднимается настроение. Этот и следующий день он специально освободил от рабочих дел. Сегодня у него запланировано… Нет, это не развлечение. Развлечение — это у Фрога в «Кактусе». А здесь… Был бы он чуть более пафосен, сказал бы — «возмездие». Но пафос Хан не любил. Поэтому от определений решил воздержаться. Какая разница, как это назвать.

Письмо было доставлено, и адресат его вскрыл. А раз так — он придёт.

Специально для этого случая Хан снял номер в гостинице на окраине Москвы, выбрав заведение с репутацией поскромнее. К назначенному времени Хан сидел в центральной комнате номера, в специально вытащенном на середину кресле, и крутил в руках кристалл с записью. Эта маленькая штучка сейчас убьёт двух зайцев — поможет вытащить капитана Лазарева с Каджеро и заодно укажет место заносчивому щенку.

Зуммер входной двери заставил подобраться. Это будет тот ещё спектакль, Язва…

Хан, не глядя, открыл дверь нажатием кнопки на пульте и встретил гостя, вальяжно развалившись, закинув ногу на ногу. На лице его светилась самая доброжелательная и искренняя улыбка, которую он мог изобразить. Как и предполагалось, ворвавшийся в комнату человек улыбки этой не оценил.

— Ты, тварь!

Реальный разъярённый вид Язвы превзошёл все ожидания. Таким Хан его не видел даже в лучшие времена, хотя, помнится, раньше он частенько доводил Гордеева до бешенства.

— И тебе здравствуй, Дима. Давно не виделись, а? — спокойно ответил он, не переставая улыбаться. — И постарайся сдержать свой темперамент, сейчас тебе лучше быть поаккуратнее в выражениях. А темперамент ещё пригодится. Чуть позже.

Язва словно задохнулся. Соображал он быстро, ситуацию оценил правильно, и следующая фраза, очевидно, с пожеланиями долгой счастливой жизни Хану и его потомкам, так и не увидела свет.

— Так-то лучше. А теперь присядь, — кивнул Хан на стоявший рядом стул. — Я хочу объяснить тебе ситуацию.

Некоторое время ему казалось, что гнев и ненависть Язвы всё же задавят здравый смысл, и внутренне напрягся, готовясь к драке. Но в следующее мгновение яростно горевшие глаза потухли, прикрытые ресницами, и гость нехотя опустился на предложенное сидение. Отлично.

— Послание моё, надо полагать, ты просмотрел целиком, — утвердительно сказал Хан.

Каряя вспышка на побледневшем лице была коротким ответом, который, в общем-то, не требовался.

— Вижу, ознакомился. Тогда обрисовываю положение дел. Как понимаешь, Феникса ты не добил, — заметив, как Язва вздрогнул, Хан с удовольствием добавил: — Хотя, несомненно, очень старался. Так вот, не добил. И мне удалось его вынести из джунглей. Зачем я это сделал? О, у меня много причин. Всё тебе знать ни к чему, но одна из них сейчас сидит передо мной на стуле и нервно сокращается, пытаясь просчитать мой следующий ход.

Снова выстрел из-под ресниц. Холостой, Дима. Я тебе нужен. И долго буду нужен. Сиди и молча слушай.

— Твой драгоценный Феникс сейчас жив и находится там, где тебе никогда его не найти. Об этом укрытии знаю только я. И если сейчас ты вдруг решишь, что я в полном твоём распоряжении, и ты можешь безнаказанно свернуть мне шею, отобрав кристалл с записью, — ох, как ты ошибёшься. Потому что в этом случае Феникс просто сдохнет от голода, жажды и своих ран. Сдохнет, как одинокая раненая крыса в норе. Если ты этого хочешь — валяй, я весь в твоем распоряжении.

Минутное молчание дало понять Хану, что такой вариант развития событий Язве не понравился.

— Отлично. Тогда я делаю обратный вывод, — Хан поставил обе ноги на пол и резко подался вперёд всем туловищем, не поднимаясь с кресла. Голос его из прохладно-вежливого стал низким и многообещающим. — Это не я в твоём, это ты — в полном моём распоряжении.

Взгляд, в первую секунду полный непонимания, но тут же осветившийся омерзением осознания, принес удовлетворение. Сообразительный ублюдок, он понял, понял раньше, чем окончательно услышал, что именно Хану нужно. Кто бы знал, как сладок миг, когда твой враг понимает, что влип по уши, но никак не может изменить происходящее.

Хан снова откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и медленно оглядел Язву с ног до головы. Лицо того уже было полностью непроницаемым — нахватался от Феникса, — с неудовольствием подумалось Хану, но глаза выдавали то смятение, в котором он находился. Ещё немного, и он сломается окончательно.

Осталось дожать и получать многоплановое удовольствие.

— Итак, у меня предложение. Ты понимаешь, что я мог бы убить и тебя, и его, но мне это не интересно и не нужно. Мне нужно другое. Ты так кичился тем, что ты его друг, ты так презирал меня, тебе доставляло такое удовольствие плевать в мою сторону и выставлять меня на смех, — Хан откровенно наслаждался происходящим. — Я могу тебя понять. Да, это я понимаю. Как удовольствие от высмеивания того, кто кажется тебе недостойным большего, так и то, что таким другом, как Феникс, можно гордиться. И любить его, — последние слова прозвучали с лёгкой издёвкой. — Теперь мне интересно, как далеко может зайти твоя любовь.

Он покрутил в руке блестящий кристаллик, привлекая к нему внимание Индиго.

— Здесь — единственная копия той записи. Я честный человек и играю честно.

Несмотря на безысходность ситуации, Язва не удержался от холодной издевательской усмешки на этих словах.

— Не веришь? — сухо сказал Хан. — Впрочем, правильно не веришь.

Да, честность хороша, только когда она выгодна. Как и ложь. Но сегодня можно позволить себе быть честным. А эта усмешка — последнее, что Язве осталось. Смеяться он скоро перестанет.

— Да, насчёт моей честности — это я пошутил, конечно. Копия ждёт завтрашнего полудня, чтобы быть посланной Нике Ревнёвой, если, конечно, я не отменю отправку. Так что ты завтра уберёшься отсюда к своему другу, а у меня будет гарантия, что ты меня не убьёшь. И как ты понимаешь, я этот чудный эротический ролик сохраню себе на память. И тот, что запишу сегодня — тоже.

Разумная мера предосторожности. Не стопроцентная гарантия на будущее, но девяноста девяти процентов Хану пока хватит.

— Итак, как говорится, я делаю предложение, от которого тебе трудно будет отказаться. Хотя выбор, несомненно, у тебя есть. Вариант номер раз. Ты сейчас встаёшь на ноги и уматываешь отсюда. Забываешь обо мне и этой записи, спокойно наслаждаешься жизнью со своей крошкой… — нет, сейчас не время. О Рите он ему расскажет чуть позже, в более подходящий момент. — А Феникс для тебя всё равно уже мёртв. Ты же сам его и убил, — ах, как же напоминание об этом факте биографии бьёт по Язве, одно наслаждение смотреть! — И что с ним будет, тебе не так важно, верно? А с ним всё будет хорошо. Если сейчас я пользовался тем, что он без сознания, то потом… Знаешь, реон — это действенная штука, которая способна держать в подчинении не только молоденьких девушек, но и крепких бывших спецназовцев. Доза побольше — и твой Феникс будет сам отдаваться мне, воображая… — Хан сделал паузу, — …воображая, что видит тебя, например.

Приглушённое рычание, вырвавшееся из горла внешне неподвижного собеседника, было прекраснее самой чарующей музыки. Ах, как мило гадёныш покупается на дешёвые подначки!

— И есть второй вариант. Поверь мне, Дима, тебе лучше выслушать меня до конца. Так вот. Второй вариант заключается в том, что ты остаёшься со мной, в этом номере. На одну ночь. Вот эту самую, которая сейчас наступит. И делаешь то, что захочу я. А утром ты получаешь этот кристалл и координаты укрытия, где Феникс ждёт кого-нибудь, кто сделает ему перевязку, накормит и напоит. — Снова пауза. Снова напротив — непроницаемое, совершенно белое лицо с прикрытыми глазами. Ах, какая буря сейчас бушует там, внутри этого изваяния! — Решай, Дима.

Наступило молчание. Хан чувствовал, как время тягучей струёй течёт сквозь них обоих. Он чувствовал секунды и минуты, несущие мучительные раздумья сидящего напротив человека, и наслаждался каждым мгновением, приближавшим сладкий миг перелома в сознании гостя. Нет, уже не гостя. Ещё немного — и это будет послушный раб. Мысленно Хан уже видел отвращение на лице Язвы, чувствовал нервные судороги в послушном теле, которое он будет ломать так, как ему будет нужно, уже как будто ощущал на себе взгляд, полный бессильной ненависти. Нет, он не будет торопить этот перелом. Пусть дозреет самостоятельно. У Язвы тоже хорошее воображение, пусть сам всё увидит, поймёт и оценит. Наблюдать за этим процессом не менее приятно, чем представлять себе дальнейшее.

Хан не врал в одном. Когда сказал, что по поводу своей честности пошутил. Это Индиго понимал так же ясно, как и то, что не будет убивать этого подонка. Потому что жизнь Феникса важнее всего. Он жив, это главное. И его нужно вытаскивать. Ещё в одном прав Хан — такого, как Пашка, можно и нужно любить. Ради него можно сделать и гораздо больше, чем предлагает эта сволочь. Не убивать же он его будет, в конце концов. А остальное он переживёт, невелика плата.

Трудно было не понять, чего Хан хочет. Наверное, будь Индиго не настолько взвинчен и зол с самого начала, он бы осознал это ещё на входе. Только что бы это изменило?

Только Хан мог так вывернуть всё, что раздирало сейчас Индиго изнутри. Только он мог так чётко и ясно расставить точки над Ё, чтобы после этого жить уже не хотелось. И если раньше можно было огрызнуться, отшутиться, плюнуть и забыть, то сейчас деваться было некуда. Но есть одна вещь, которую не вывернешь, которую невозможно повернуть правильной или неправильной стороной, от которой невозможно уйти, да и не хочется — это то единственное, что имеет сейчас значение.

Феникса нужно вытащить, любой ценой.

И неважно, как это называется — любовь, дружба, чувство вины, всё это вместе — неважно. Плевать на мерзкую улыбку Хана, на его хищный прозрачный взгляд, на то, что в нём через край бьёт предвкушение… В нём тоже много всего — и осознание власти, и наслаждение ею, и желание растоптать и раздавить того, кто слишком долго был недосягаем, и неподдельная радость, и та особенно скользкая похоть, которая появляется у людей, незнакомых с чувством любви.

Царапало только то, что всё это было рядом. Всегда. Все эти годы Хан был таким, какой он сейчас, только Индиго при всех своих способностях этого не видел. Лишь чувствовал мутное двойное дно, а глубже копать не хотел, брезговал. А копнул бы сразу — и сам бы поостерёгся, и Пашку бы предупредил. А так и сам влип, и Феникса подставил. Знал бы Пашка про Хана всё достоверно, выгнал бы его к чертям.

А сейчас этот подонок, наконец, добился того, чего хотел с первой их встречи.

Он добрался до Пашки.

На этом месте кулаки Индиго снова непроизвольно сжались. Оставалось только надеяться, что тот на самом деле ничего не чувствовал. Сейчас он без сознания, и, кроме этой записи и Хана, нет ничего, что могло бы навести его на мысль о том, что с ним было. Если он, Индиго, сейчас всё сделает, как надо — возможно, Пашка никогда не поймёт, что это происходило. Возможно — в том гипотетическом случае, если Хан выполнит свои обещания. А между тем надежды на это крайне мало. Похоже, что сейчас Хан просто отыгрывался за прошлые унижения, и никакой уверенности в том, что он этим и ограничится, не было.

— Откуда мне знать, что ты не врёшь и сделаешь всё, как обещаешь? — он сам поразился своему деловому тону.

Хан тоже был удивлён, но ответил быстро и с довольной ухмылкой.

— Ниоткуда. Тебе придётся мне поверить. А у тебя есть варианты?

Подонок снова был прав, чтоб он сдох. Вариантов нет. Индиго снова закрыл глаза, чтобы ещё хоть ненадолго остаться наедине с собой, немного оттянуть то, что неотвратимо приближалось. Только сейчас, когда он уже решился, перед ним отчётливо проявилось то, на что именно он решился. До этого момента он думал только о том, что будет с Фениксом. А теперь в ярких красках нахлынули картины того, что будет с ним самим.

Было всё равно. Это небольшая плата за жизнь Феникса. Но если…

…Если ты узнаешь, ты будешь меня презирать всю оставшуюся жизнь. Ты вряд ли сможешь даже руку мне подать, если будешь знать, что эта мразь меня касалась. Но это такая фигня, по сравнению с тем, что это из-за меня ты попал туда, где сейчас находишься. Чёрт возьми, я предпочёл бы, чтобы ты узнал обо всём, чтобы ты плюнул мне в лицо, только бы ты выжил и выбрался из этой передряги. Я сам тебе всё расскажу. Если вообще смогу смотреть тебе в глаза после этого.

А если ничего не выйдет… нет, об этом лучше не думать вообще.

— Дима, время идёт, — обманчиво мягко прервал его мысли Хан. — Ты слишком долго размышляешь. У тебя нет выхода. Раз ты до сих пор здесь, значит, ты уже согласился со вторым вариантом. И тогда тебе лучше больше не думать, поверь мне. Лучше начинать действовать.

…Действовать. Да. Если это единственное, что я могу сделать для тебя и ради тебя, я это сделаю.

Солнце клонилось к закату. Скоро начнет темнеть. Они сидят тут уже час. Как ни приятно наблюдать за метаниями Индиго, пора переходить к следующему этапу.

Медленно открылись глаза, в которых Хан ожидал увидеть… Да всё, что угодно, только не это.

Спокойствие. Даже, где-то, равнодушие. И ровный голос.

— Я согласен.

Так, Хан, ты сам сказал — думать уже не надо. Теперь надо действовать. К черту, пусть побалует себя театральным пофигизмом. Парень, похоже, ещё не совсем осознал, на что подписался.

А вот Хан осознал.

Еще пара мгновений, и они получат то, что давно заслуживают. И он, и Язва. Гордый Индиго будет ползать у его ног, выполняя все его прихоти, сделает всё, что только захочется Хану, а ему много чего хочется… Нет большего наслаждения, чем обладать правом топтать своего врага, да и физическое удовольствие при этом получить вовсе не лишне. А оно будет.

Я тебя научу, как правильно заниматься сексом, щенок. Как твою девчонку научил.

— Надеюсь, ты хорошо подумал, — Хан поднялся на ноги, и Язва, словно уже угадывая его желания, сделал то же самое. — Раздевайся.

Все тот же спокойный взгляд глаза в глаза. Медленно, но решительно поднимающиеся руки. Почти неслышный шорох расстегиваемой молнии. Падающая на пол куртка. Секунда — и взгляд прячется за снимаемой через голову рубашкой, чтобы в следующий миг снова обжечь спокойствием. Блестящая ткань отсвечивает в последних лучах солнца, и трудно оторваться от неё, чтобы взглянуть выше, обратно, на эти руки, так же методично принявшиеся за ремень брюк.

— Стой. Не так быстро, успеешь. Иди сюда.

Когда говоришь с человеком, не приближаясь к нему, или когда вы просто сидите друг напротив друга, не всегда чувствуется эта разница. Какой же он высокий! Ничего, это легко исправить. С трудом удерживая губы, расползающиеся в улыбке, он произнёс слова, которые и не надеялся когда-либо сказать, будучи уверенным в их исполнении.

— На колени, щенок.

Взгляд не изменился. Ни один мускул не дрогнул на лице.

Смотри, это он, Индиго-Язва, он стоит перед тобой на коленях. Ты этого хотел, правда? И не это ли самое возбуждающее средство для секса?

Ну, а теперь пусть поработает.

— Догадайся, Язва, чего я от тебя хочу сейчас, — тихо, почти неслышно, но властно. Так, как должен говорить хозяин этой ночи. — И запомни — мне не хотелось бы шевелить руками, так что сделай всё сам.

Щенок оказался понятливым. Но, чёрт побери, почему он даже не помедлил, прежде чем коснулся пряжки на поясе Хана? И где ненависть и отвращение? Ч-чёрт… Что это за взгляд, почему всё так, вернее, совсем не так?!

Нет, не надо! Это совсем не то!

— Стой! — а вот теперь у него неконтролируемо сбилось дыхание, и голос сорвался.

Дьявол, только не так!

Хан отшатнулся назад и почти упал обратно в кресло, на ходу торопливо приводя в порядок одежду. Он сам ещё не совсем понял, что его не устраивало. Вот же оно, то, что щекотало воображение, вот он, реванш за всё, ведь впереди целая ночь развлечений! Впервые за долгое время с ним без всякой наркоты тот, кого он действительно так давно хотел получить в свою власть, кого хотел унизить, уничтожить, сломать… и впервые этот щенок смотрит без насмешки, готов выполнить любое желание, даже то, которое чуть не выполнил только что — такое случается раз в жизни!

Вот же оно. Язва сейчас не должен быть таким. Это даже не покорность. Это что-то такое, чего не должно быть. Он не перешагивает через свою гордость, не делает над собой усилий, подавляя гнев. Он не сломался, но всё равно готов сделать всё это… Почему? Ради чего? Ради гипотетической возможности получить этот чёртов кристалл?

— Что тебе нужно? — сорвалось с губ раньше, чем он успел подумать, а стоит ли это спрашивать.

Секунда молчания и короткое, ровное и всё такое же бесстрастное:

— Феникс.

Конечно. «…Как далеко может зайти твоя любовь…» А вот так далеко. Съел, Чернов? И ведь правда — далеко. Он сделает всё, что ты ему сейчас прикажешь, прыгнет с пятнадцатого этажа, огрызёт себе руку — что ему какой-то минет. Просто потому, что у него есть тот, ради кого это стоит сделать.

— Скажи, Дима… А почему ты так уверен, что это поможет? — плевать на то, что он не собирался сегодня разговаривать, а только приказывать, плевать на рушащийся план. Он хотел понять.

Снова молчание.

— Ты сам сказал — у меня нет выбора.

— А если я обману?

Пожатие плечами.

— Значит, обманешь. Но я сделаю всё… что будет зависеть от меня.

Хан привалился к спинке кресла. Не было сил видеть эту коленопреклонённую фигуру, не было сил смотреть в эти глаза. Хорошо ещё, сумерки как раз накрыли комнату, и взгляд Язвы стал совсем непроницаемым.

Ну, продолжай же! Щенок готов, он сдался. Он твой, делай, что хотел.

Но он хотел совсем не этого. Он хотел страданий, нечеловеческих усилий по преодолению себя, ломки и лютой ненависти в глазах. Но никак не этой мягкой, почти нежной податливости. Потому что это была не уступка обстоятельствам, не вынужденное подавление чувства собственного достоинства. Это было нечто другое. То, что Хан никогда не понимал и не принимал, существование чего он не мог отрицать, но с чем никогда не сталкивался в реальности.

Жертва. Язва сознательно отрёкся от самого себя, от своей гордости и от самой своей сущности, только ради иллюзорной возможности освобождения того, другого.

Это было понятно и ясно, как только что угасший день. И при этом находилось выше понимания. И подавляло своей непонятностью и очевидной ясностью. И что делать со всем этим, Хан не знал. Чуть ли не впервые в жизни он не мог воспользоваться тем, что само легло в руки, что он так долго выстраивал. Местью, которую долго ждал.

Потому что он — не жертвенный алтарь! Он — Александр Чернов, и участвовать в акте искупления и жертвоприношения ему не улыбается.

— Дьявол тебя побери! — в руку подвернулся пульт.

Вспыхнул ослепительный, как ему показалось, свет. Язве, видимо, тоже так показалось, потому что он закрыл глаза, просто прикрыл веки, не шевельнув рукой.

— Поднимайся, придурок!

Куда только девалось его наслаждение ситуацией… Хотелось как можно скорее прекратить это, выгнать Язву, чтобы больше никогда не видеть этого взгляда ягнёнка на заклании, чтобы прогнать ощущение того, что его снова использовали, причём тот, кого он собирался использовать сам. Хан выругался, сам себя ненавидя за то, что выругался вслух, и швырнул кристаллом в щенка.

Реакция у того всегда была хорошей, и блестящий кристалл он поймал раньше, чем понял — что это.

— Он никогда не был у меня, Язва, — выплюнул Хан. — И съемка эта — чушь собачья, я не некрофил, трахать лихорадочное бесчувственное тело не входит в список моих сексуальных предпочтений. Так что не дёргайся, никто твоего Феникса не тронул, а от того, что я его один раз перед камерой полапал, ему хуже не стало.

Злость на самого себя и на этого тронутого умом осла так душила Хана, что он готов был рассказать всё, лишь бы дотянуться, достучаться до спрятанной в самый дальний угол ослиной гордости, хоть так заставить Язву почувствовать себя униженным.

— Ты повёлся на сочинённую специально для тебя байку, идиот! Ты чуть было не отсосал мне за этот никому не нужный кристалл! Подавись ты им!

Он остановился на секунду перевести дыхание, и тут его буквально оглушил всё тот же ровный голос:

— Тогда зачем же ты остановился?

— Потому что мне на хрен не сдались твои жертвы! Я не желаю способствовать твоему самобичеванию. Иди и объясняй своему Фениксу, зачем ты в него стрелял. Провалитесь вы все!

Я не дам тебе возможности снять с себя эту вину с моей помощью. Слишком много чести. Иди и разбирайся со своими грехами сам, щенок. И нет, сейчас я не скажу тебе ничего про твою красотку, как бы ни хотелось добить тебя хотя бы этим. Но это лучше приберечь, хватит на сегодня спектаклей, убирайся от меня, оставь меня в покое.

— Где копия?

Обнаглел, мерзавец. Хан вздохнул.

— А копия останется у меня. Я ещё жить хочу, Гордеев.

У него не оставалось никаких сил, чтобы разговаривать, хотелось только одного — чтобы Язва поскорее ушёл. Он был готов сам вытолкать придурка за дверь, но навалившаяся вдруг усталость принесла прояснение — дело-то ещё не доделано. К чёрту спектакль. Лазарев всё ещё там.

— Строганов живёт в Солнечном, там же на Каджеро. Он твоего драгоценного Феникса и вытащил, у него и валяется твоя Жертва, Кривой Глаз — Дрожащая Рука.

Первым живым выражением на лице Язвы за последние часы оказалась недоуменная растерянность, вызвавшая новую вспышку раздражения. К счастью, тот настолько обалдел, что не стал выяснять, как Хан про всё это узнал, откуда тогда взялась запись, и вообще не стал задавать вопросов — просто развернулся и вышел, на ходу застёгивая куртку и запихивая кристалл в карман.

Дверь давно закрылась, в комнате окончательно стемнело, а Хан всё сидел в кресле посреди пустого номера занюханной гостиницы, сжимал подлокотники и изо всех сил старался не сорваться. Глупо получилось. Нервы, пафос, слюнтяй! «Так мне не надо, мне с красным бантиком не нравится, хочу зелёный!» — как капризная девчонка. Брать надо было, пока дают, и ещё как дают! Чёртов Феникс. Это всё его влияние. Это из-за него всё. И благородство это дурацкое, не вовремя прорезавшееся желание спасать тех, кто ради него, Хана, и пальцем не шевельнул бы, и эта жалкая попытка Язвы принестись в жертву, и то, что теперь Язва может в любое время вернуться — чтобы выбить оставшуюся копию… Ладно, когда мы встретимся при других обстоятельствах, Гордеев, мы ещё посмотрим, кто кого. Не сегодня, даже, наверное, не завтра, но тебе сегодняшний вечер покажется дружескими посиделками у камина.

За унижение надо платить, не правда ли?

* * *

Тони уехал.

После той ссоры Кир с Никой почти не разговаривал, только перед отъездом Тони он сказал про флеш-кристалл, что его отдадут в надёжные руки, чтобы она не волновалась. Она верила им, верила ему. Они оба ей были симпатичны, оба внушали доверие. Только сейчас она была рада этому затишью в их общении. Не то чтобы ей нравилось, что он злится на неё, просто времени и сил выяснять отношения не было. Их вообще, кроме Павла, ни на что и ни на кого не оставалось. Помирятся они с Киром, куда денутся.

На следующий же день после отъезда Тони вернулся Володя. Ника сама вызвалась его встретить. Ей нужно было поговорить с ним наедине, до того, как он приедет в Солнечный.

— Привет, малышка!

Он привычно улыбался, помахивая рукой.

Ника тоже улыбнулась и выскочила из аэрокара.

— Здравствуй.

— Ты сегодня в роли моего личного водителя? — подколол её Аристов, укладывая сумку в багажник.

— Не совсем. Володя, нам нужно поговорить. Мы можем задержаться, посидеть тут в каком-нибудь кафе?

Аристов понимающе покивал.

— Ну да. Ты говорила, у тебя дело. Хорошо, давай перекусим, я сегодня не завтракал.

В небольшом кафе людей было немного. Утро всё-таки, туристы ещё спят.

Ника с Аристовым заняли один из столиков с краю открытой веранды, в тени большого ветвистого дерева.

— Давай, выкладывай, — потребовал Аристов с набитым ртом.

Ника вздохнула.

— Начну с вопроса, на который ответ уже знаю: эти двое, которых ты поселил в нашем доме, на самом деле никакие не учёные?

Аристов перестал жевать и нахмурился.

— Это странный вопрос.

— Володь, я знаю, что они не имеют отношения к медицине. Вообще никакого. И они вовсе не тебе тут помогали, а занимались поисками человека, пропавшего у нас, на Каджеро.

Он продолжал смотреть на неё.

— И что из этого следует?

— То, что ты знаешь, что происходит на Каджеро.

Аристов пожал плечами и, наконец, проглотил пережеванное.

— А что происходит? Да, пропал парень, что-то случилось, видимо, на охоте. Или он просто решил сбежать. Меня попросили помочь с жильём и обеспечить ребятам доступ к людям, которые могут что-то знать, но тихо, чтобы бучу не поднимать раньше времени. Ничего лучше такой вот легенды у меня не придумалось.

— Володя, я знаю, — Ника сделала ударение на последнем слове, — что здесь убивают людей. Что существует целая организация, которая этим занимается в рамках нашего сафари. Здесь устраивают охоту на человека.

— Чушь какая, Ника! — он даже не задумался, ни на секунду. Как она сама не задумалась бы ещё месяц назад.

— В этой организации работала моя Рина. Она и рассказала мне обо всём, и у неё есть доказательства.

Аристов будто задохнулся, закрыл глаза, пытаясь осознать и понять только что услышанное.

— И это не фантазии? — всё же спросил он спустя несколько секунд.

— Нет. Такое не фантазируют. Но это ещё не все. В этой охоте месяц назад участвовал мой парень. Я узнала об этом только от Рины. Мы уже похоронили его, Рина тоже думала, что он погиб, — Ника снова вздохнула. — У меня есть письмо от неё, где она рассказывает обо всём, есть флеш-кристалл с копиями документов, подписанных многими участниками этих сафари, есть часть базы данных этой организации — всё, что оставила мне Рина. Сама она улетела.

— Куда?

— Понятия не имею. Она просто сбежала, опасаясь мести тех, на кого она работала и… и ещё она чувствовала себя очень виноватой передо мной и другими.

— Где этот кристалл? — Аристов забыл о еде, он уже пришёл в себя после услышанной новости и хотел знать подробности.

— У меня остался дубликат, в надёжном месте. А оригинал увез Тони. Они с Киром сказали, что знают, как его использовать для дальнейшего расследования.

— Да, они знают… Постой, — спохватился он. — Ты сказала — твой парень. Он тоже пропал?

— Да, и я почти целый месяц думала, что он мёртв. Но недавно он нашёлся, живой, здесь, на Каджеро, в Солнечном, — она стиснула руки, потому что на неё с этими словами снова нахлынула радость от встречи с Павлом, и, чтобы справиться с собой, ей понадобилось некоторое время. — Он живой. И тоже может кое-что рассказать об этой охоте. И, кроме того, есть человек, который его спас. Он был чистильщиком.

— Кем?

Ника поморщилась.

— Добивал раненых Жертв. Он… Он хороший, но сильно запутавшийся человек.

— Ничего себе, — только и смог сказать Аристов. — И это говоришь ты! «Хороший человек», добивающий раненых.

— Поверь мне, тут все не так просто, как кажется, — сказала она. — В общем, мне нужна твоя помощь. Я не знаю, что мне делать. Понимаешь, по словам Рины, всё это организовал Орест.

— Кледнер?! — удивлению Аристова не было предела.

— Да, — прошептала она. — А ещё…

— Что ещё? — спросил он, когда пауза слишком затянулась.

— А ещё я не знаю, имеет ли к этому всему отношение отец, — тихо, но решительно произнесла Ника.

— Конечно, нет! — воскликнул Аристов так громко, что на них обернулись девчонки из-за соседнего столика. — Конечно, нет. Как ты можешь!

— А как он мог столько лет не видеть, что творится у него под носом? — задала Ника мучавший её всё это время вопрос. — Ладно — последний год, ему теперь вообще ни до чего. А раньше?

— Я не знаю, Ника, — растерянно сказал он. — Но я не могу поверить, что он мог участвовать в такой мерзости.

— А Орест — мог? — с болью спросила она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.

— Я не знаю, — повторил Аристов. — А ты не пробовала сама поговорить с отцом?

Ника промолчала.

— Он не стал бы тебя обманывать, — убежденно продолжил он. — Только не тебя. Ты должна поговорить с ним.

Наступило молчание.

А если и он?.. Если он всё знает, заправляет этим наравне с Орестом? А если он поддерживает его во всём? Во всём?!

— Хорошо, — с трудом сказала она. — Я сделаю это. Может быть, даже сегодня. Тем более что есть ещё одна проблема, которую я не могу решить без него. В любом случае. И тут мне тоже нужна твоя помощь.

Он словно встряхнулся.

— Говори.

— Мой парень. Паша. Он был ранен на той охоте, а в довесок подхватил болотную лихорадку. С этим я почти справилась сама. Но он потерял зрение. И вот тут я ничего не могу сделать. Я только студентка общего профиля.

— Понятно. Я должен его осмотреть, сама понимаешь. Он у тебя дома? Почему не в медцентре?

— Володь, ты как маленький, — укоризненно сказала Ника. — Какое дома, если я не уверена в собственном отце, но зато уверена, что Орест — преступник? Какой медцентр? Я тебе говорю — это целая организация. Половина ваших врачей работает на неё же. А Паша — сбежавшая Жертва. И как только он пересечётся с кем-то из них, его просто убьют. Я не могу так рисковать. Потому что… Если я опять его потеряю, я сама умру. Не могу я больше, Володя!

Неожиданно для неё самой всё пережитое, весь страх за Павла, вся напряжённость последних дней, все подозрения и усталость выплеснулись хлынувшими слезами.

Аристов вскочил из-за стола, оказался рядом, обнял её, и несколько минут Ника с наслаждением ревела у него на плече, как раньше, когда она обижалась на кого-то и искала у него утешения и защиты, как у старшего брата.

Когда она выплакалась, то почувствовала, что ей стало значительно легче. Они расплатились и вернулись к машине. Аристов поставил управление на автопилот, и они весь путь до дома проговорили о своих планах. Самым первым пунктом в них шёл разговор с Ревнёвым.

Ника отказалась от присутствия Аристова.

— Это наше дело, Володя, — непреклонно сказала она. — Прежде всего, это наше с ним дело. Уже потом ты можешь предпринимать всё, что сочтёшь нужным, но это я должна сама.

Ревнёв удивился, когда Ника позвала его прогуляться на скутерах в джунгли, прокатиться по просеке. Они раньше часто ездили вдвоём, но в последние два года ни разу не выбрались — не до того было. Он согласился, недолго думая. Несмотря на все его печали, несмотря на пропавший интерес к жизни, Ника оставалась его любимой дочерью и единственным родным человеком. Не хотелось ей отказывать.

Они отъехали от дома на несколько километров по западной просеке, и тут Ника неожиданно сбавила скорость, а потом и вовсе остановилась. Ревнёв последовал её примеру. Он остановил свой скутер на несколько шагов впереди дочери и нетерпеливо обернулся. Ника стояла рядом с машиной, смотрела выжидательно. Он понял, подошёл ближе.

— Ты хотела меня о чём-то попросить? — встревоженно спросил он. — У тебя что-то случилось?

Она несколько секунд смотрела ему в лицо, потом сделала шаг в сторону, села на траву и подняла голову. Ревнёв вздохнул и сел рядом.

— У меня — случилось, — сказала она странным голосом, который он никогда не слышал от своей дочери. — У тебя тоже. Вопрос в том, знаешь ты об этом или нет.

Он — не знал. Ничего не знал. И сейчас никак не мог поверить в то, что сказанное этим взрослым серьёзным голосом его маленькой девочки — правда. Но она не могла так сочинять. Аристов, Карина, двое ребят с Земли, непонятный парень, пострадавший в этой «охоте» — нельзя было приплести столько народа только для того, чтобы… Для чего? Ника уверена в том, что весь этот кошмар существует в реальности. Да что там «уверена» — есть свидетели, есть документы. Господи, неужели всё это время его Орест, человек, которому он верил, как самому себе, за его спиной… ладно, не стоит себе льстить, — не за спиной, а под носом, — проворачивал такое, а он ничего не знал и не замечал?

Эти изумление и неверие, бурлившие в голове Ревнёва, принадлежали просто человеку, другу, брату. А тот, кем он был раньше, холодный и расчётливый бизнесмен Андрей Ревнёв, в это же самое время жёстко говорил: «Да, дорогой, это реально. Ты так обрадовался Оресту, что вообще перестал следить за тем, что он делает, почти сразу после его возвращения. Ты прекрасно понимаешь, что и как можно скрыть, имея ту степень доверия, которую имеет всё это время Кледнер, имея его мозги. И то, что ты доверял ему, как себе, говорит только об одном — лопух ты, а не бизнесмен».

И вдруг он понял, почему последние недели Ника не подходила к нему. Он не обращал на это особенного внимания, потому что ему самому было нужно одиночество. Но она ведь действительно замкнулась в себе. И только сейчас ему стало понятно, зачем она вызвала его на эту уединённую прогулку, почему её голос звучит так странно, почему она смотрит таким насторожённым взглядом. И только сейчас стали ясны эти её слова «Вопрос в том, знаешь ты об этом или нет».

— Ника! — он оборвал свои мысли на полуслове, схватил дочь за руку, увидел, как расширились её глаза. — Ника, милая, ты думаешь, что я стою во главе этого всего? Ты думаешь, что это могла быть моя идея?

Она моргнула. Выражение её лица медленно менялось. Из строгого, закрытого и тревожного оно становилось растерянным и несчастным.

— Я не знаю, — слабо сказала она, и новая перемена её голоса заставила сердце Ревнёва сжаться.

Она была совсем одна с этой тяжестью, с этими сомнениями и с этими подозрениями. Бедная маленькая девочка!

Он не смог удержаться, обхватил её, прижал к себе, беспорядочно проводя рукой по её волосам.

— Девочка моя, прости! Я ничего не замечал, я и не думал, что тебе так тяжело, я понятия не имел, что здесь происходит. Ты мне веришь, Ника?

Это были всего лишь слова. Он не мог сейчас, здесь, сию секунду представить доказательства того, что он не замешан в этих убийствах. Он мог только надеяться, что его дочь ему поверит, как верила всегда.

— Я поклянусь, чем хочешь. Жизнью моей, памятью мамы, чем хочешь! Я ничего не знал, Ника!

И вдруг напряжённое тело дочери в его объятиях начало расслабляться. Она не ничего сказала, не попыталась освободиться — обняла его в ответ обеими руками так, как давно уже не обнимала, словно боялась потерять.

Они просидели так почти полчаса. Первой опомнилась Ника.

— Папа, — глухо сказала она в его плечо, — мне нужна твоя помощь.

— Что ты, милая, это дело я возьму на себя, у меня есть друзья, они мне помогут…

— Мне нужна твоя помощь, — повторила она и отстранилась.

— Все, что захочешь, — твёрдо сказал он.

Она помолчала, словно собираясь с духом. Только что, готовясь рассказывать ему о страшных преступлениях, подозревая его в том, что он и есть главный преступник, она не колебалась. А сейчас?

— Папа, на Земле я встретила человека, которого полюбила, — наконец, решительно сказала Ника.

Да. Теперь понятно, почему она так тянула с этими словами. Это всё-таки случилось.

— Так. И что дальше? — он постарался сказать это как можно мягче.

— Он очень хороший человек, папа. Я вас познакомлю, и ты сам всё поймёшь. Но… помнишь, я только что сказала о раненом в этом сафари парне?

— Ну?

— Это он.

— Восхитительно, — только и смог произнести Ревнёв. Мало того, что она собирается их знакомить, говоря об этом парне так, будто он уже её чуть ли не муж, так он ещё оказывается связанным с этой бандой.

— Папа, он ни в чём не виноват. Он никого не убивал, не совершал преступлений. Он просто подписал контракт с «Дианой». Контракт Жертвы.

Ну да. Просто подписал.

— Им с другом очень были нужны деньги. А брать их у меня он не стал. Он не хотел, чтобы наша с ним жизнь начиналась с его долгов тебе.

Ревнёв с усилием закрыл рот, открытый для родительской тирады в духе «и зачем тебе нужен человек с такими проблемами?».

— Его ранили там, папа. Ему было очень плохо, он потерял зрение, и я не знаю, насколько это серьёзно. Я нашла его совсем недавно, сделала всё, что могла, сейчас прилетел Володя, он тоже поможет, но ему нужна не только медицинская помощь, — голос Ники начал вздрагивать. — Его могут убить, если обнаружат, что он выжил после сафари. Люди… люди Ореста. Его должны были убить ещё там. Мы думали, что он погиб, они тоже думают, что он мёртв. Если он открыто появится на улице или его найдут там, где мы его прячем сейчас — его убьют. Папа, нам нужна твоя помощь. Здесь только ты сможешь защитить его.

Ясно. Ладно, остальное выясним потом. Сейчас главное, чтобы она успокоилась. Ника и правда влюблена в этого парня.

Значит, она считала его погибшим. Вот почему она была такая замороженная, когда прилетела домой. Ты бы хоть поинтересовался, что происходит с твоей дочерью! А то все: «устала, год тяжёлый»… Счастье ещё, что парень на самом деле выжил.

— Так, где он сейчас? Мы перевезём его в дом под охраной моих людей.

— Только тех, которых нанимал ты сам. Ни одного человека Ореста не должно быть рядом!

— Да, конечно. Мы вызовем врачей с Земли, разберёмся с его зрением, и всё будет в порядке. А я займусь Орестом. Не волнуйся, всё будет хорошо.

Господи, почему только они не поговорили раньше?! Зачем было терпеть, изматывать себя самыми чёрными сомнениями? Отец ни в чём не замешан — теперь Ника была в этом уверена. А может она всегда верила в это, ей только нужно было увидеть его глаза, услышать его голос, вложить свою руку в его широкую чуть шероховатую ладонь.

Отец никогда не стал бы осквернять Каджеро — это их дом. Тут жили мама, Инга и Лиза. Тут росла Ника.

Оресту он не простит именно это — осквернение их дома, их планеты. Орест умудрился и затронуть Нику, и «Артемиду» запятнать. Отец не простит, нет.

О ночном разговоре на балконе Ника умолчала. Это здесь ни при чём, нечего добавлять отцу неприятных новостей. Всё же одно дело компания, другое — личная жизнь его дочери. Не стоит сейчас мешать одно с другим.

А Пашка теперь может спокойно лечиться. Ему незачем знать обо всех этих событиях, о Кире с Тони, о сбежавшей Карине. Ему нужно восстанавливать силы, а всё остальное потом.

Ника почувствовала что, несмотря на все трудности — Пашкины глаза, предательство Ореста, тёмную паутину преступлений, окутавших Каджеро — у них всё будет хорошо. Теперь действительно всё будет хорошо.

* * *

Феникс жив. Одна эта короткая ослепительная мысль разбудила целое море эмоций. Там, где до сих пор жила только ненависть, теперь бушевали неверие, облегчение, счастье, безудержная радость, от которой хотелось взлететь. И ужас. Потому что в глубине души Дмитрия всегда жила надежда на ошибку. Он знал, что стрелял в Пашку. Знал это так же чётко, как собственное имя. Он чуть не умер сам, осознав это. Последние несколько недель он провёл в аду, куда сам себя загнал, и даже там не смог искупить свою вину ни перед другом, ни перед собой. И всё равно, где-то глубоко, далеко, забитый в самый недоступный уголок, тлел крохотный огонёк надежды на то, что этот выстрел — неправда. Что это был не Пашка. Что он виновен в убийстве, но не в предательстве.

Надежды больше не оставалось. Он стрелял в своего друга, это реальность. Но Феникс выжил. Остальное сейчас ерунда. Он жив, и… и дальше Дмитрий не думал. Они должны встретиться. И пусть это будет их последний разговор, но он будет.

Снова лайнер несёт его на Каджеро. Только сейчас, впервые за их с планетой знакомство, там его ждёт единственная опасность: что Павел убьёт его при встрече за всё хорошее. Но эту опасность он был готов встретить с радостью.

От космопорта до Солнечного он дорогу помнил. Впрочем, автопилот местного такси помнил эту дорогу ещё лучше. Сидя на заднем сиденье машины, Дмитрий бездумно смотрел в окно. Неловко повернувшись, он почувствовал, как что-то колет его в бок. Сунул руку в карман куртки и тут сообразил, что так и не уничтожил кристалл с этой чёртовой записью. Выкинуть в окно? Нельзя. Мало ли, что джунгли — не дай бог, попадёт кому-нибудь в руки. Нет, пусть лежит в кармане. Потом можно будет его стереть. Жаль, что флеш-кристаллы не разобьёшь своими силами.

Вот тот дом, о котором говорил Хан. Тишина. Ни одного человека вокруг.

Он подошёл к двери и решительно нажал кнопку. Спустя несколько минут дверь слегка приоткрылась.

— Ты?!

Дмитрий понял, что у этого дома не было элементарной системы видеонаблюдения. Забавно. На Дэна не похоже, но факт — тот не показал бы, что удивлён, если бы у него была хоть пара секунд на осознание увиденного.

— Салют, Дэн, — сказал он, пытаясь понять, что там, за этим удивлением.

Он уже начал сомневаться, что его вообще пустят, когда створка двери плавно ушла в сторону.

— Заходи, — Дэн отступил, освобождая проход. — Как ты меня нашёл?

Дмитрий сделал пару шагов, быстро оглядел комнату. Интерьер не тот. Неужели Хан обманул? Неужели всё зря?

— Где он?

— Какой у нас интересный и содержательный диалог выходит, — привычно тягучим голосом сказал Дэн. — Я тебе вопрос — ты мне вопрос. И так всё в тему…

Дмитрий повернулся к нему. На него вдруг навалилась дикая усталость. Нет, не врал Хан. Пашка здесь. А Дэн знает, кто стрелял. Потому так насторожённо смотрит, потому старательно делает вид, что не понимает вопроса.

— Дэн, я знаю, как это выглядит, — начал он.

— Паршиво выглядит, — кивнул тот, не сводя с него холодного испытующего взгляда.

Дмитрий прикрыл на секунду глаза. Дэн был прав в своём недоверии. Но объяснять и доказывать что-то он уже просто не мог.

— Дэн, — попробовал он снова, но голос сорвался. Если бы он нашёл слова… Но всё, что он мог сейчас сказать, предназначалось только одному человеку. Который был близко. Теперь это чувство ничто не могло заглушить, как тогда, в джунглях. Теперь он точно знал, кого ощущает где-то рядом.

Слева раздался непонятный шорох, который доносился как будто немного снизу.

— Нет, если ты можешь мне рассказать что-то интересное, я тебя с удовольствием выслушаю, — Дэн вдруг заговорил быстрее и чуть громче. — Например, как ты меня нашёл, всё-таки? Я звонил тебе, но твой номер «не существует».

— Я сменил номер, почти сразу после того, как развязался с делами, — устало ответил Дмитрий. — Дэн, я должен ему всё объяснить.

Снова шорох.

— У тебя что, крысы водятся? — уже понимая, где Павел, не удержался он от ехидного вопроса.

— Нет, — неожиданно досадливо ответил Дэн. — Только птицы, которым невтерпёж в подвале сидеть, им всё полететь хочется раньше времени, — он поднял руку, нажимая кнопку на пульте управления, и уже совсем другим голосом громко поинтересовался: — Зачем ты встал, тебе что, обратно свалиться не терпится?

Дмитрий замер, глядя, как Дэн стремительно почти ныряет в открывшийся в полу люк и помогает выбраться Павлу. Осторожно, бережно, будто боясь, что тот сейчас упадёт, помогает подойти к креслу, усаживает. В голове стучало — смотри, смотри, что ты с ним сделал. Это же Пашка, Феникс, и посмотри, он даже передвигаться сам не может. Неловкое движение — и лицо исказилось, рана в плече сковывает свободу… Рана, которую нанёс ты.

— Ну, здравствуй.

И голос только похож на тот, который снился ему. Тень. И глаза… Никакие. Смотрит, будто сквозь Дмитрия. Не хочет встречаться взглядами. И правильно.

— Здравствуй.

Краем глаза отметил, как не отходит Дэн — встал за спинкой кресла и смотрит тоже мимо.

— Дэн сказал, что не мог тебе прозвониться.

— Я сменил номер.

И нет смысла объяснять, что хотел оборвать всё, что было, что хотел одиночества, чтобы никто не мешал подыхать, чтобы опомнившаяся Ритка не пыталась вернуть и вернуться, чтобы ничто из той жизни не напоминало о тебе. Это всё неважно и никому неинтересно.

— От Фрога скрывался? — непонятная интонация в голосе, непонятное чувство. Не презрение, не брезгливость. Странное.

— Нет. Фрог знает мой новый номер.

И опять не надо ничего объяснять. Неважно, зачем он искал Хана. И тем более неважно, что он его нашёл.

— Ясно. Как Рита?

Господи, какой тяжёлый разговор! Зачем он всё это спрашивает? Просто потому, что о главном ему говорить незачем. Для него это давно не главное. Дэн знает. И Павел знает, конечно. Слова не нужны — они всегда понимали друг друга с полуслова. Павел знает всё, что он, Дмитрий, может ему сейчас сказать. И он для себя уже давно решил, как поступить. И, конечно, правильно. Обжалованию не подлежит.

— Нормально. Её должны были уже выписать.

— Вы вместе?

— Нет.

Реакции никакой. Всё тот же взгляд в никуда.

Дмитрий не мог больше поддерживать эту светскую беседу. Он слишком устал физически и вымотался душевно. Визит к Хану, последнее звено в цепи чёрных событий его жизни за последние несколько недель, окончательно подкосил его. Он чувствовал, что ещё немного, и он банально сорвётся, впадет в детскую истерику с воплями и слезами. Этого допустить было нельзя, ни в коем случае. Не тут, не под этими несмотрящими взглядами двух своих друзей.

— Денег хватило? — неожиданный вопрос Феникса вывел его из ступора.

— Да. Спасибо тебе, Паш. Без тебя я бы не справился… — он запнулся. Воспоминание о тех деньгах, полученных вместе с известием о его смерти, резануло, как ножом, и он не выдержал, почти крикнул, в последней попытке достучаться: — Пашка!

Павел услышал его, ещё лежа в кровати. Он не сразу понял, как, откуда, не разобрал слов — но в комнате наверху говорил Димка. Он пришёл. Павел был убеждён, что это не галлюцинация. Галлюцинации остались в прошлом. Сейчас он уже шёл на поправку, и его беспокоили только недостаточно быстро восстанавливающиеся силы, незажившая рана и зрение. Но он мог уже сам вставать, сам ходить, хотя и недалеко, и только опираясь на руку Дэна или Ники. Сейчас он был один. Однако лежать и слушать, как Дэн исполняет партию пограничника на службе, испытывая его и Димкино терпение, сил не было никаких. Поэтому Павел медленно поднялся — слава богу, он настоял на том, чтобы не валяться в постели, а просто лежать на застеленной кровати, одетым. Встречать Нику в спально-больничном состоянии он не мог, она на это насмотрелась в первые дни после того, как нашла его.

Так что сейчас проблема состояла только в том, чтобы подняться наверх.

Он почти не думал — что скажет, что сделает, когда окажется рядом с Димкой, он думал только о том, как бы не упасть. Но когда сильные руки Дэна подхватили его и помогли выбраться из подвала, тут-то Павел не смог сказать ни слова из тех, которые хотел. Он чувствовал, что Димка стоит перед ним. Слышал дыхание — сбивчивое, взволнованное, но не мог видеть его глаз, и это раздражало. Начать этот разговор было необъяснимо тяжело. Чёрт, если бы он видел — он не упустил бы момент, просто нашёл бы Димкин взгляд, и они бы поняли друг друга, как всегда, а уже потом можно и поговорить. Но контакта не было. Павел не мог понять, почему тот стоит столбом, его-то что держит?

И первое же сухое «Здравствуй» вместо «Димка, наконец-то ты пришёл!» стало ещё одним препятствием.

Павел снова столкнулся с тем, что не знал, как разрулить ситуацию. Дмитрий подхватил его сухо-деловой тон, хотя с Дэном только что говорил гораздо живее. Павел чувствовал, что должен что-то сказать, нечто такое, что разбило бы эту стенку непонятного отчуждения между ними. Но слова выскакивали всё время не те. А ещё он действительно не мог найти начало правильного разговора. Спросить в лоб: «Димка, а ты знаешь, что это ты меня подстрелил?» — было бы просто убийственно, если тот не знает. А с другой стороны — если знает, то ещё хуже.

…Зачем этот ненормальный дал Фрогу свой номер? Зачем давать на себя наводки — раз уж закончил с ним дела, так закончил…

Он подумал о том, что Димка не дурак. Клоун, безбашенный тип, легкомысленный, наивный — но не дурак. Сложить два и два он мог легко. А если он понял? Не знал сразу, но понял потом. Вот дьявол, страшно представить, что он там напридумывал себе за это время.

Павел автоматически задал очередной вопрос, про деньги — зря задал, ведь если с Ритой всё в норме, значит, хватило им денег, — и в ответе, таком же странно-выдержанном, вдруг услышал отчётливую безуминку. И последнее «Пашка!», наконец-то сказанное, почти выкрикнутое живым Индиго, его Индиго, дало ту трещину в стене, которой не мог добиться он сам. Чёрт побери, хоть на секунду бы его увидеть!

Павел резко поднялся, преодолевая ожидаемое головокружение. Он чувствовал, по дыханию, по голосу Димки чувствовал, что тот не просто рад встрече, не банально нервничает, увидев воскресшего мертвеца — да он в отчаянии, которое, наконец, прорвало его напускное спокойствие. Неужели он всё-таки знал, потому и психует сейчас?

Рядом тут же оказался Дэн, поддерживая, не давая покачнуться.

Он опёрся на его руку и поймал себя на том, что напряжённо пытается всмотреться в туман, который не рассеется. А ещё на том, что не слышит Димкиного дыхания.

Павел вскочил, слегка качнувшись вперёд, Дэн моментально подхватил его под руку, тот нетерпеливо мотнул головой, и тут Дмитрий отчётливо понял — это вовсе не взгляд мимо, это не потому, что он не хочет смотреть ему в глаза.

Павел был слеп.

Горло перехватило так, что несколько секунд он просто не мог вздохнуть. Пашкины знакомые, упрямые, всегда такие внимательные глаза ничего не видят. Поэтому он ни разу и не взглянул на него, ориентируясь только на слух. И сейчас он не просто отозвался на своё имя. Он мучительно старался разглядеть стоящего прямо перед ним человека, но темнота не пускала.

— Пашка… — повторил Дмитрий, едва дыхание вернулось. — Пашка, как же это…

Павел резко выбросил вперёд правую руку, словно пытаясь найти его на ощупь, раз не получилось увидеть. Дмитрий не смог остаться на месте. Невозможно было не откликнуться на этот жест.

Он преодолел эти три шага, разделяющие их, и осторожно коснулся протянутой ладони. Пальцы Павла тут же схватили его руку, а лицо, наконец, разгладилось. Дмитрий только теперь понял, как тяжело было ему вести эту неторопливую беседу. Пашка привык всегда держать контакт взглядом. И, не видя собеседника, ему было трудно правильно реагировать. А тут ещё он, кажется, действительно не знал, с чего начать. Зато Дмитрий, сжимая тёплую руку друга, поверив в то, что тот действительно живой, настоящий, что он не погиб там, в джунглях, от его выстрела, сам почувствовал, что нужно сказать, хотя говорить это было по-настоящему страшно. И чтобы окончательно не испугаться, не потеряться, не замолчать, будучи раздавленным тяжёлым взглядом Дэна, он торопливо заговорил, судорожно подбирая слова.

— Я дурак был, Пашка, я решил, что я смогу сам всё сделать, что я справлюсь, что не хочу больше тебя вмешивать в свои проблемы. Когда он пришёл и сказал, что такие бабки можно за один выстрел получить, ухватился. Нельзя было его слушать, но ты же знаешь, что выхода другого не оставалось.

Павел вдруг выпустил его руку и отвернулся.

— Срок заканчивался, — беспомощно продолжил Дмитрий, испугавшись, что они снова отдаляются. — Я согласился. Я сам это сделал, сам, я понимал, что буду делать, и всё равно подписал.

— У тебя не было выбора, — вдруг произнёс Павел. — Ты не мог иначе.

Да он опять меня оправдывает, — стукнуло Дмитрия. — Он опять доказывает мне, себе, Дэну, что я не виноват.

— Пашка, это я был твоим Охотником, — резко сказал он, отсекая все пути к отступлению.

Лицо Павла неуловимо изменилось. Он снова повернулся к нему, в тщетной попытке увидеть. И этот слепой взгляд родных синих глаз разрушил последние остатки самообладания Дмитрия.

— Ты всё пытаешься меня вытащить, да, Пашка? — чуть слышно спросил он, чувствуя, как натягивается внутри тонкая струнка ярости на самого себя и на этого барана, который и сейчас хочет его прикрыть.

— А ты хочешь, чтобы я тебя добил? — так же тихо ответил Павел.

— Я хочу, чтобы ты открыл глаза, наконец, и увидел, кого покрываешь! — уже плохо соображая, что именно он говорит, оборвал его Дмитрий.

Рядом дёрнулся Дэн, но на него никто не обратил внимания.

— Ты что, не понимаешь? Помнишь, ты мне всегда говорил, что мы не убийцы, мы «санитары леса»? Так вот, Феникс, я — убийца. Я киллер, понимаешь ты?! Это я, я в тебя стрелял, это я тебя убивал, Пашка! — он уже кричал. Струнка оборвалась. — Я — убийца! Ты что, не видишь?!!

— Не вижу!

Резкий, оглушительно громкий голос Павла ударил по истрёпанным нервам, заставляя заткнуться. Только тут до Дмитрия дошло, что и кому он ляпнул. Он замер, боясь шевельнуться. Буря, которая захлестнула его изнутри, спутала все эмоции вокруг, он уже не мог разделить свои и чужие чувства, не мог сориентироваться, окончательно запутался в происходящем.

— Я не вижу! — Павел сбавил тон, но всё равно каждое его слово словно хлестало по щекам. — Ни тебя, ни Дэна, я ни черта не вижу! Но ты в этом не виноват. Ты всего лишь сделал один аккуратный выстрел, — голос его сделался тише и спокойнее. — Один из многих выстрелов в своей жизни, не хуже и не лучше. «Киллер», — передразнил он вдруг ехидно. — Ну, киллер. И что теперь? Ты хочешь сказать, что мой лучший друг — записной подлец и убийца, а я всё это время покупался на твои ясные глаза, считая тебя почти своим братом?

Дмитрий слушал и не понимал, что он слышит. Павел вёл себя не так, как должен был.

— Если уж на то пошло, то это я виноват. Потому что ты никогда не был подлецом и убийцей. Это я научил тебя убивать. И когда пришлось решать, ты не колебался — потому что я научил тебя не колебаться! Ты пошёл делать то дело, которому тебя на «отлично» научил тоже я. — Павел снова отвернулся и вдруг яростно добавил: — Но тому, кто скажет, что ты — подлец, я лично язык вырву, понял?

— Слава Богу, ты плохой учитель, — вырвалось у Дмитрия. Он ещё не пришёл в себя, но упустить момент не мог. — Стрелял бы я на «отлично», хрен бы ты тут сейчас распинался.

Наступила пауза, и вдруг напряжённую тишину нарушил смех. Сначала тихий, но с каждой секундой всё более неудержимый. Дмитрий поднял глаза и увидел, как Дэн медленно отступает назад, глядя на них непривычно искрящимися весельем глазами. Дэн попытался что-то сказать, но смех скрутил его с новой силой. И, отзываясь на этот смех, рядом сдвинулся с места застывший до сих пор Павел. Он сделал неуверенный шаг к Дмитрию, и тот машинально подхватил его под руку — как до этого Дэн. Ладонь Павла нашла его плечо.

— Клоун ты, Димка, — легко сказал он, и Дмитрий увидел, как улыбка освещает его лицо, знакомая солнечная улыбка, которой так не хватало ему после того страшного дня.

Всё ушло. Страх, боль, тоска, жуткое чувство одиночества — Пашка вернулся. Из ниоткуда, из мрака смерти, оттуда, откуда люди не возвращаются. Всё правильно. Он же Феникс.

Нерешительно, всё ещё подсознательно боясь проснуться в своей пустой комнате, осторожно, чтобы не зацепить раненое плечо друга, Дмитрий обнял его. С облегчением почувствовал, как рядом бьётся сердце, живое и настоящее — бьётся так же сильно и взволнованно, как его собственное.

Легкое покашливание Дэна напомнило Дмитрию сразу обо всём. О том, что они тут не одни, о том, что Пашке, наверное, тяжело стоять, о том, где они находятся, а ещё о том, какой ценой он сюда попал.

— Мне всё равно завтра рано вставать, — вдруг сказал Дэн. — Вы спускайтесь вниз, а я наверху останусь. — Ника сегодня не придёт, так что никто вам не помешает.

Он неверно понял изменившееся лицо Дмитрия.

— Да ладно, ладно, я же понимаю, что вам поговорить надо. Давай, не тормози, Фениксу лучше лечь.

Дмитрий помогал Павлу спуститься вниз по неудобной лестнице, краем сознания узнавал помещение — да, именно эта небольшая комнатка была в той чёртовой записи, — что-то малозначащее отвечал ребятам, но мысли сейчас занимал один момент, который он упустил раньше. Ника. Она наверняка появится здесь. Раз Дэн так легко вспомнил о ней — значит, она была тут и раньше. И придёт завтра сменить Дэна. Как они встретятся?

— Димка, она ничего не знает, — тихо сказал Павел, который не мог не почувствовать его смятение. Он уже лежал на кровати, а сам Дмитрий, как выяснилось, сидел на её краю. — Мы не сказали ей. Всё нормально, Дим. Это была наша проблема, и мы её решили. Решили?

Дмитрий задумался, прежде чем ответить. Решили? Наверное. Пашкина рука на плече и его радостное лицо… да, их проблему — решили. Но Никой у них тоже есть проблема. Своя. Ладно, будем решать по мере поступления, как всегда.

— Да, — ответил он.

Дэн, не слушая возражений, заставил их поужинать — оба были так взволнованы, что о мелочах вроде еды даже не задумывались. О мелочах вроде сна они не задумались точно так же. Поэтому большую часть ночи проговорили, перебивая друг друга. Прошло чуть больше месяца друг без друга, а им казалось, что никак не меньше полжизни.

Правда, начало разговора чуть не убило в Дмитрии вообще всякое желание говорить.

— Так как ты нас нашёл? — нетерпеливо спросил Павел. — Дэн же так и не дозвонился до тебя?

— Не дозвонился, — чуть помолчав, отозвался он.

А вот сейчас надо быстро придумать, как всё объяснить. Если правду… Рассказывать подробности — нет, ни за что. Под страхом смерти он не сможет говорить об этом с Павлом. Тем более сейчас, когда воспоминания так свежи и ярки. А если сказать, что Хан просто позвонил и любезно поведал, что Феникс жив? Или сообщение написал. И никаких объяснений… Нет. Имя Хана произносить вообще нельзя. И не только потому, что рано или поздно Павел может с тем столкнуться. Просто — нельзя. Дмитрий не мог объяснить, почему язык отказывался назвать это имя. Соврать? Да, наверное, можно придумать что-нибудь. Только врать он не хотел. Друзьям всегда трудно врать. А сейчас просто невозможно. Нельзя испачкать момент их встречи, когда всё так светло и солнечно, грязью лжи, пусть и во спасение.

— Дим, если тебе не хочется рассказывать… — начал Павел, не дождавшись ответа.

— Не хочется. — Он уже понял, что выдумывать не будет. — Я не могу сейчас. Поверь, я не хочу тебе врать и не буду. Но… Потом. Может быть, потом. А может быть, никогда.

Дмитрий умолк. Ни разу прежде он не уходил от ответа так прямо и откровенно. И как это воспримет Павел, он не знал.

— Хорошо, — спокойно ответил тот. — В конце концов, главное, что ты здесь.

Дмитрий был ему очень благодарен за то, что разговор тут же перешёл в более спокойное русло.

Тут очень кстати пришлась его случайная встреча с Аяксом. Павел с таким интересом выспрашивал подробности, что Дмитрий пожалел о том, что тогда не принял предложение Аякса поучаствовать в мальчишнике. Сейчас смог бы побольше рассказать.

И вот когда он совсем расслабился от ностальгических воспоминаний о «Киплинге» и ребятах, Павел вернул его на землю одним вопросом.

— Так что у вас с Ритой? Опять поругались?

Спросил легко, небрежно даже, но это был не просто мимолетный интерес. В конце концов, Дмитрий с Ритой давно были для него семьёй, самыми близкими людьми. Они никогда это не обсуждали, но это было так, Дмитрий просто знал. И ответить, махнув рукой, — «а, чепуха, обойдётся», — он не смог.

— Нет, мы не ругались. Она ушла.

Перед глазами стоял парк клиники, песочная дорожка и удаляющаяся своей по-прежнему лёгкой походкой Рита.

— Помиритесь? — серьёзно спросил Павел.

Он не стал говорить, что не в первый раз, что милые бранятся — только тешатся, и прочие глупости. Потому что всегда знал, в отличие от самого Дмитрия, когда можно сводить всё к шутке, а когда лучше не надо.

— Нет.

Рассказывать опять не хотелось, но было нужно, потому что Пашка имел право знать. Ведь это из-за них он валяется в этом подвале, это из-за них он рисковал жизнью.

Дмитрий сжато пересказал разговор с Ритой, из которого сам смог понять только одно — она никогда его не любила. Этого вывода он говорить не стал.

— Да уж. Ты, конечно, решил, что любовь прошла или её никогда и не было.

Вот и пробуй от него что-нибудь скрыть. Дмитрий промолчал.

Павел сел на кровати, опираясь о подушку здоровой рукой.

— Дим, я никогда не вмешивался в ваши ссоры, ты помнишь. Вы не маленькие, в состоянии разобраться сами. Но тут ты не прав. Не знаю, могла ли ваша любовь пройти, но она была. Не забудь, что я знаю Ритку также, как тебя. Ну, почти.

— Ты её знал, — возразил Дмитрий, упирая на слово «знал». — Это было раньше. Раньше и я думал, что знал её. Я никогда не подозревал, что она может такое сказать, так думать.

— А что изменилось?

Что-то в голосе Павла говорило, что это не просто вопрос. Это одновременно и ответ. Но уловить его сейчас Дмитрий был не в состоянии. Господи, неужели сейчас так важно говорить об их с Риткой проблемах!

— Ты же сам знаешь, что именно изменилось. Мы столько с тобой обсуждали, что с ней случилось, мы думали, как ей помочь, но забыли о самом главном. Она ведь тоже думала о том, что с ней случилось.

— Она и придумала, — перебил его Дмитрий.

— Придумала. Что не имеет права быть с тобой после всего. Ты хоть понимаешь, через что она прошла? Вот не словами, а на самом деле, — понимаешь?

Павел не горячился, не повышал голос, говорил всё так же тихо и даже задумчиво. Словно размышлял вслух. Но Дмитрия последние слова как огнём обожгли.

Понимает ли он? Понимает ли это он, после всего того, что сам пережил в последнее время? После того, как успел убить своего друга, получить за это деньги, практически спиться, а потом, в довесок, согласиться стать секс-рабом для своего врага, пусть и ради самого Феникса. Ему повезло, что у Хана сдали нервы. Но это не отменяет самого факта.

— Понимаю, — шёпотом сказал он.

И снова его ударило собственными же мыслями.

«…Если ты узнаешь, ты будешь меня презирать всю оставшуюся жизнь… я предпочел бы, чтобы ты узнал обо всём, чтобы ты плюнул мне в лицо, только бы ты выжил и выбрался из этой передряги. Я сам тебе всё расскажу»…

Он не рассказал. Не смог. Пашка ничего не знает. А вот он о Рите знает почти всё. И Рита знает, что он в курсе. И ещё — у него есть оправдание. Он делал это ради Пашки и то, до конца не довёл, ему повезло. А у неё нет никаких оправданий перед собой. И перед ним.

Павел некоторое время молча сидел, прислушиваясь.

— Вернёшься на Землю — найдёшь её. Всё будет хорошо, — он привычно нашёл плечо Дмитрия. — Ложись-ка ты спать.

Дмитрий мотнул головой.

— Я посижу ещё.

Как можно сейчас просто так свалиться спать, он не понимал. Завтра всё будет иначе, завтра придёт Ника и снова всё закрутится. А ведь было ещё одно, что они должны были обговорить именно сейчас, наедине, чтобы понять, что происходит. И что с этим делать.

— Пашка, что у тебя с глазами? — начал он.

Павел ответил не сразу.

— На самом деле, мне не очень хочется обсуждать сейчас всё это…

— Я понимаю. — Дмитрий и правда понимал. Что ж, каждый из них имеет право о чём-то промолчать. — Я просто хотел спросить, насколько всё серьёзно.

— Ника говорит, что она не сможет сама поставить диагноз. Она ждёт, когда вернется Аристов. Тот врач с голографии, помнишь? Он главный врач Солнечного и вообще на Каджеро. Должен был приехать сегодня, поэтому Ника и не приходила. Посмотрим, что он скажет, — Павел замолчал и нащупал руку Дмитрия. Теперь осязание заменяло ему зрение, а контакт был необходим для этого разговора. — Димка, ты тут ни при чём. Это какая-то инфекция, я сам осёл. Надо было внимательнее следить за всякой ерундой типа прививок.

Дмитрий задумался.

— Слушай, а мне вот они всё сделали сами. Я тоже ни за чем не следил. У них же отработанная схема.

— Ну, вот мне по этой схеме и пропустили минимум один пункт. Они ошиблись, а я не заметил.

— Всё это странно, Пашка. — он не мог объяснить, что именно казалось странным, но что-то определённо было.

— Ты занятный человек, Димка. Вся эта организация сама по себе более чем странная, а тебя волнуют такие мелочи.

— А тебя что волнует?

Павел крепче сжал пальцы.

— Эту контору надо накрыть. Это не обсуждается, да? Я первый хочу это сделать. Только… Она работает под крышей «Артемиды», хозяин и глава которой — Никин отец. И сейчас я в первую очередь думаю о том, что будет с Никой, если окажется, что он и стоит на верхушке этих сафари. И только потом я думаю о том, что должен помочь прихлопнуть это гнездо осиное… Это меня действительно волнует… я не знаю, что выбрать.

Дмитрий, слушая эту сбивчивую речь, внезапно понял.

Конфликт интересов. Пашке впервые в жизни предстоит выбор между тем, что он считал делом своей жизни, и тем, что называется «личное». Никогда прежде он даже не задумывался — долг всегда был на первом месте. Конечно, его это волновало. Дмитрий был уверен, что выберет Пашка правильно, и Ника поймёт, но…

— Но я всё равно не знаю, что выберу, — словно закончил его мысль Павел.

— Зато я знаю, — тихо сказал Дмитрий.

Павел пару секунд молчал, потом снова пожал его ладонь и продолжил решительно, будто и не прерывался на минутный психоанализ:

— Чтобы накрыть «Диану», нужны доказательства. У нас с тобой есть только слова. Мои, твои, Дэна. Возможно, Карины.

Дмитрий вспомнил длинноволосую худенькую девушку из офиса «Дианы», которая так яростно кричала на него в своём кабинете.

— Карина работает в офисе, — задумчиво сказал он. — У неё наверняка есть доступ к каким-то документам.

— Она всего лишь менеджер, — поморщился Павел. — Вряд ли…

— Слушай, — мысли Дмитрия совершили новый скачок. — А как ты думаешь, она рассказала отцу о тебе?

Павел усмехнулся.

— Беспокоишься о том, как меня примет её папа?

— Беспокоюсь, — упрямо кивнул Дмитрий.

— Нет, не рассказала. Мы же не знаем, можно ли ему доверять. Ну и пока вообще неясно, смогу ли я вообще отсюда спокойно выйти — не расскажет. А потом… — Павел выпустил руку Дмитрия. — А потом посмотрим. По рассказам мне показалось, что её отец не дурак и не самодур вроде Риткиного папаши. Возможно, всё будет хорошо. Если он не причастен к «Диане».

— А если причастен?

— Тогда всё будет зависеть от Ники. И знаешь, — он снова осторожно дотронулся до плеча Дмитрия, — давай спать. Ты уже еле сидишь, ты вымотался сегодня. Да и я тоже.

Когда Дмитрий уже улёгся на полу, рядом с кроватью — там, где раньше спал Дэн, — сверху свесилась голова Павла.

— Димка, я так рад, что ты пришёл, — вдруг сказал он.

Это была первая ночь за долгое время на памяти Дмитрия, когда он спал спокойно, без кошмаров и вообще без сновидений.

* * *

Ника поставила скутер «в стойло». Дэн уже на дежурстве, его вездехода под окном нет. Она только успела достать ключи, как вдруг дверь открылась, приглашая войти. Ника удивилась. Неужели Пашка сам ходит по дому? Или… какие ещё сюрпризы ей приготовили?

Она тряхнула головой и решительно вошла в комнату, двери плавно закрылись за её спиной. Да. Сюрприз был немаленький. Метр девяносто пять ростом, укомплектованный встрёпанной чёрной шевелюрой, сжатыми губами, парой виноватых карих глаз и стаканом с водой в руке.

— Привет, — ошеломлённо сказала Ника и села на маленький диван-лавочку у входа.

— Привет, — тихо отозвался Дмитрий. — Он спит, мы вчера… то есть, уже сегодня поздно заснули. А я проснулся. Тебя ждал, знал, что ты с утра придёшь.

— Ясновидящий ты наш, — только качнула головой Ника, не зная, что говорить и что делать.

Он виновато опустил глаза. Поставил на стол стакан и медленно подошёл к ней.

— Ника, я знаю, что тебе неприятно меня видеть…

— Нет.

— Что — нет? — удивился он.

— Нет, не неприятно, — честно пояснила Ника.

Ей и правда было уже всё равно. Их с Димкой ссора по телефону, его обидные слова — всё казалось таким далёким и ненастоящим, по сравнению с тем, что там, внизу, лежит и спит Павел.

— Ты… Ты прости меня, — Дмитрий подошёл ещё ближе и опустился на одно колено, чтобы их лица оказались на одном уровне. — Мне тогда очень плохо было, я нажрался, как последняя свинья. Я ничего не соображал.

— Прекрати, — слегка поморщилась Ника. — Не надо ничего объяснять. Нам всем тогда было плохо. И все мы делали не то, что нужно было, — последние слова она произнесла чуть тише. Да, она ведь тоже тогда делала не совсем то, чем могла бы сейчас гордиться. — Всё прошло. Он живой, и это главное.

— Да.

— Я не говорила ему о той нашей… беседе.

— Спасибо, — отозвался Дмитрий.

— Ему и так хватило боли, обид и проблем. Не будем добавлять ещё и наши выяснения отношений, — Ника протянула руку, коснулась его плеча. — Он хочет, чтобы мы оба были с ним.

Дмитрий поднял голову и неуверенно улыбнулся.

— Ну, это-то мы можем, — сказал он.

Аристов приехал с Никой на следующий же день, нагруженный небольшим, но увесистым чемоданом.

— Ну, где у нас больной? — поинтересовался он, оглядывая небольшую комнату.

— Внизу, — отозвался Дэн, привычно открывая люк.

— Конспирация, — уважительно прокомментировал Аристов, следуя за Никой вниз.

Павел встретил их сидя. Он чувствовал себя намного лучше — появление Дмитрия словно подстегнуло его, как чуть раньше встреча с Никой.

— О, да мы знакомы, — воскликнул Аристов, присаживаясь на стул возле кровати. — Я вас помню, капитан!

— Я вас тоже, — отозвался Павел, протягивая на голос руку.

— А Ника говорила, вы не видите, — удивился Аристов, пожимая его ладонь. — Можно просто Володя.

— Я помню. Только я давно не капитан, — он сам удивился, как спокойно сказал это. — Меня зовут Павел. И я действительно не вижу.

— Ну, как я понимаю, потому я и приехал сюда.

Аристов открыл свой чемоданчик, оказавшийся мини-лабораторией.

— Ника, останься, ты мне поможешь. А остальные могут погулять на свежем воздухе, — категорично заявил он.

«Остальные», недовольно нахмурившись, молча поднялись наверх.

— Ника сказала, сегодня к вечеру вы уедете, — сказал Дэн, когда они уселись на диван.

— Да, её отец пришлёт машину с охраной, — подтвердил Дмитрий. — Что ты будешь делать дальше?

Дэн помолчал.

— С одной стороны, мне бы сейчас слинять отсюда, как Карина. Так, чтобы не вычислили. Но я не смогу сделать себе фальшивые документы, а по моим меня всё равно найдут.

— А с другой?

— А с другой — я устал бегать. От себя всё равно не убежишь, Димка.

Дмитрий кивнул. Он знал это лучше, чем Дэн мог себе представить. И понимал того так, как не мог понять год назад, на «Киплинге».

— Так что я останусь. Сейчас второй уровень не работает. Видимо, там почуяли что-то. Говорят, на Каджеро появились люди, копающие парочку исчезновений. Друзья Жертв или что-то в этом роде. В общем, пока у меня только обычная работа в лесу. Я поработаю, а там видно будет.

— Ника говорит, её отец начал своё расследование. Пока что у него есть только некоторые записи от Сайдаровой, мы с Пашкой и ты. Если понадобится…

— Если понадобится — вы знаете, где я живу, — сказал спокойно Дэн. — Я не собираюсь больше прятаться.

— Тебя посадят, скорее всего. Да и меня могут, — Дмитрий усмехнулся, и это была далеко не грустная усмешка.

— А тебе всё весело, — улыбнулся и Дэн.

— Знаешь, я уже наплакался, мне на всю жизнь хватит.

— Тоже верно. Ну, посадят, так посадят. Отсижу — выйду. В принципе, в дальних колониях на судимости смотрят сквозь пальцы. Да и сюда могут обратно взять, если помогу следствию, чем чёрт не шутит.

— Да ты оптимист, — восхищённо сказал Дмитрий. — Никогда за тобой этого не замечал.

— Я хорошо шифровался, — рассмеялся Дэн.

— Меня лично перспектива загреметь за соучастие как-то не радует, — весело сказал Дмитрий. — Но тут ещё ничего не известно, да и ты прав. Отсижу-выйду.

— Ну, что ты оптимист, в этом никто и не сомневался.

Аристов поднялся спустя полчаса. Дэн помог ему вытащить чемоданчик из люка, предложил присесть к столу, на котором уже стояли наскоро сделанные бутерброды, сок и кофе.

— Ну, что я могу сказать, — начал Аристов. — Случай с глазами непростой, но не смертельный. Если завтра-послезавтра начать лечение, через пару недель будет, как новенький.

Дэн и Дмитрий молча переглянулись. Аристов поднес к губам чашку с кофе и чуть не захлебнулся от дружного «Ура!», выкрикнутого вполголоса, но так эмоционально, что он вздрогнул.

Переезд состоялся тем же вечером.

Время было выбрано как нельзя лучше — Орест так и не появился на Каджеро. Он уехал после их разговора на балконе в тот же день, а потом Ника столько узнала — и про него и вообще, что видеть его, даже слышать о нём было просто невмоготу. Она ничего и не спрашивала. Кир отправился в Алмазный. Тони возвращался именно сегодня, и Киру наверняка хотелось встретить его, пообщаться наедине.

В доме сейчас находился только отец. Он, казалось, вполне оправился от новости о парне своей дочери, и уже пылал желанием с ним познакомиться.

Ника не разделяла этих его неуёмных стремлений, но откладывать переезд было нельзя. В конце концов, знакомить его с Павлом пришлось бы рано или поздно. Жаль, что встреча произойдёт в такое смутное время, и жаль, что Павел сейчас не в форме, но, в конце концов, он не стал хуже от того, что был болен. Если он понравится отцу — понравится и такой. Если нет… Ника от всей души надеялась, что подвиги Риты ей повторять не придётся.

Прибывший аэрокар с тремя знакомыми Нике охранниками приземлился недалеко от крыльца.

— Дэн, ты не скучай, — услышала Ника голос Дмитрия. — Я забегать буду.

Она развернулась. Оба парня аккуратно выводили из дома Павла.

— Я надеюсь, я тоже, — вставил тот.

— Непременно, как только начнёшь видеть и передвигаться самостоятельно, — кивнул Дэн.

— Ничего подобного. Не раньше, чем здесь наведут порядок, — нахмурился Дмитрий.

— Тогда, Дэн, это тебе придётся забегать, — не растерялся Павел.

Тот улыбнулся, но ничего не ответил.

Они простились у машины, Дэн коротко обнял молчавшую Нику и отошёл ближе к крыльцу. Дверцы аэрокара опустились, и машина плавно взлетела.

Ника успела увидеть, как Дэн, не оборачиваясь, вернулся в свой коттедж.

Ревнёв нервно ходил по холлу, благо тот был немаленький. Прислугу он отослал отдыхать до вечера, в доме было пусто. Он взглянул на часы. Почти семь. Они вот-вот должны прилететь.

Так, спокойно! Это не президент Содружества и даже не премьер-министр, а всего лишь парень твоей дочери. Это он должен нервничать, а не ты!

Ревнёв понимал, что голос разума прав. Но волноваться перестать не мог. Ника — его единственное родное существо. Этот парень ей очень дорог, она его действительно любит. А если он плохой человек? Ника совсем девочка, ей и двадцати ещё нет! Ну, будет скоро, но ведь ещё нет! Она же не разбирается в людях. Как сказать ей, если его опасения оправдаются?

Еще голос разума подсказывал, что лучше бы он переживал из-за Ореста, но сейчас разум проигрывал отцовскому сердцу. Ладно, недолго осталось.

О, а вот и они. Аэрокар сел на площадке перед домом. Они идут. Ревнёв с трудом удержался, чтобы не выскочить за дверь, навстречу, но вместо этого сел в кресло у стены и приготовился.

Первым вошёл один из охранников, следом Ника, показывая дорогу. А за ней медленно шли двое — высокий черноволосый парень вёл под руку второго, с огненно-рыжими кудрями, в светозащитных очках.

— Здравствуй, папа, — звонко сказала Ника, и он почувствовал, что она волнуется не меньше него. — Познакомься — это Дмитрий и Павел.

Черноволосый Дмитрий, отзываясь на своё имя, слегка склонил голову, а Павел зачем-то снял очки, и Ревнёв понял, что тот действительно слеп.

— Я рад, — он поднялся с кресла и направился к гостям. — Чувствуйте себя, как дома. Я надеюсь, что…

Он не договорил. Павел повернул голову на звук голоса, его невидящий взгляд скользнул мимо, но Ревнёву этого мимолетного контакта оказалось достаточно, чтобы застыть от неожиданности.

Он уже видел этот взгляд, правда, тогда тот был живой, уверенный и цепкий. Это было последнее, что он запомнил в тот день, когда погибла Майя. Эти глаза — глаза человека, пришедшего в операторскую, чтобы вытащить его из ада, устроенного той мразью.

И рыжие волосы.

— Это был ты, — вырвалось у него.

— Папа? — удивлённо переспросила Ника.

— Тогда, во время захвата. Это ты вытащил меня?

Павел не отвечал.

— Он чуть не убил меня, и если бы не ты… Я терял сознание, я не помню всего, но ты снял маску…

Ревнёв волновался ещё больше, чем раньше, он видел, как удивлённо смотрит Ника, как непонимающе мотает головой высокий Дмитрий, но мог сейчас думать только о том, что узнал этого человека.

— Ты спас мне жизнь.

— Я только выполнял свою работу, — наконец, отозвался Павел. — Я помню вас.

Ника вдруг всхлипнула и подошла к нему. Уткнулась в грудь лицом и замерла.

— Ты успел, — шёпотом сказала она. — Ты не мог не успеть. А ты говоришь…

Ревнёв чувствовал, что это не просто так, это продолжение чего-то серьёзного, что было раньше между ними. И тут вспомнил: «Вокруг слишком много моих людей». И голос того садиста в чёрном: «Тем более, ты их командир».

Это он командовал тогда штурмом. Это его тогда чуть не засудили из-за гибели заложников. Из-за гибели Майи и Лизоньки.

— Ладно, я думаю, мы ещё успеем поговорить об этом, — взволнованно сказал он вслух. — Я вдвойне рад, что могу помочь вам сейчас. Эйтан, помоги им подняться наверх, — обратился он к охраннику. — Ника, ты знаешь, где приготовлены комнаты для гостей, я не буду вам мешать.

Эйтан увёл гостей наверх.

Ревнёву нужно было переварить всё это. Слишком много информации.

— Папа…

Ника стояла в дверях, глядя на него всё теми же тревожными глазами. Господи, бедная моя девочка, сколько же на тебя всего свалилось!

— Папа, я хочу сказать тебе одну вещь. Про Пашу. Надо было раньше, но я не думала, что ты его узнаешь.

Он глубоко вздохнул.

— Я уже понял. Он был командиром ребят, которые тогда штурмовали Солнечный.

— Он не виноват ни в чём. — Ревнёв заметил, как дрожит голос дочери. — Он старался, он просто не успел…

— Я понимаю, милая, — Ревнёв стремительно подошёл к ней, заглянул в лицо. — Я тогда сам хотел помочь ему, предлагал показания дать, но его командир сказал, что это бесполезно. Я всё понимаю, — повторил он.

Ревнёв помолчал и решительно сказал:

— Ника, твой Павел — хороший парень. Я не знаю его лично, но верю тебе и тому, что о нём говорил тогда его командир. Так что не волнуйся. Считай, что моё благословение у тебя есть, если ты в нём вообще нуждалась.

Ника облегченно вздохнула — так, будто гора свалилась с её плеч, — обняла его, поцеловала в щёку и, стремительно развернувшись, убежала.

Все, Ревнёв, улетела твоя дочка.

* * *

Ника поднялась в комнату Павла. Они с Дмитрием сидели на низком диванчике и тихо разговаривали.

— Ну, я пошёл, — поднялся Дмитрий, заметив Нику в дверях. — Надеюсь, вам без меня не будет скучно, а то могу и остаться!

— Иди, мы справимся, — улыбнулся ему Павел.

Когда дверь закрылась, Ника прошла вглубь комнаты.

— Сиана села, — сообщила она. — Можно открыть балкон, вечером очень приятный воздух.

Павел только молча кивнул.

Распахнутый настежь балкон действительно принёс с собой лёгкий ветерок. Ника села рядом с Павлом на диван, положила голову ему на плечо и забрала в свои руки его правую ладонь.

— Папа нас благословил, — серьёзно сказала она. — Он всё понял. Ты ему нравишься.

— Это хорошая новость, — улыбнулся он. — Значит, я тут на законных основаниях?

— Ну, это не отменяет соблюдения правил безопасности. Но в целом — на абсолютно законных.

Павел сжал пальцы, ловя Никину руку.

— Володя сказал, я буду видеть.

— Я слышала. Если ты помнишь, я была рядом, — Ника почувствовала, что не может удержаться от сияющей улыбки. Да и зачем от неё удерживаться! — Паш, я поверить не могу, что всё это скоро закончится. Мне кажется, что мы в раю. Представляешь, завтра мы с тобой сможем выйти в сад. Просто пройтись вместе… ты ведь уже можешь ходить?

Павел негромко рассмеялся.

— Глупый мой львёнок, а чем я только что занимался?

— Ну да, — слегка смущённо ответила она и уткнулась лицом в его плечо. — Глупый вопрос…

— Я тебя люблю, — нежно улыбнулся Павел.

Ее эйфория передавалась и ему, Ника чувствовала. Он мог, наконец, перестать волноваться за свою жизнь. Можно было расслабиться и знать, что и сейчас, и ночью, и завтра утром они будут рядом, вместе. А совсем скоро он станет здоров как и раньше.

— Я тебя тоже, — отозвалась Ника из-под его руки.

Она пошевелилась, немного отстранилась от Павла, потянулась к его лицу — он, конечно же, почувствовал её движение, поддержал, словно боясь, что она может потерять равновесие — и поцеловала. Поддержка довольно быстро превратилась в объятие, нежность — в страсть. Теперь им ничто не мешало. Они не ждали Дэна, который мог в любую минуту спуститься сверху, не боялись, что вот-вот Павла начнут искать по всему Солнечному, их отпустили все страхи и опасения, позволив чувствам и желаниям охватить их целиком.

Ника почти забыла о том, что балкон опоясывал весь второй этаж, и мало ли, кто мог там пройти… Да кто, — нетерпеливо отмахнулась она от этой мысли — никого же нет, а отец предпочитает теперь спать в кабинете. А хоть бы и пройдут, неважно.

* * *

Кир полдня мотался по Алмазному, пытаясь развеяться. Их последний разговор с Никой совсем выбил его из колеи. Он целыми днями пребывал в самом сумрачном расположении духа и даже не пытался с этим бороться. А сейчас вот-вот прилетит Тони и непременно обратит внимание на эту мрачность. Новых столкновений Киру не хотелось, поэтому он и сбежал из особняка, чтобы хотя бы немного переключиться.

— Привет, Ти.

— Привет, — отозвался он, поднимаясь с кресла в зале ожидания.

Балу выглядел ужасно. Щетина на щеках, покрасневшие белки… Он наверняка не спал уже несколько суток. Помимо встречи с Фойзе, Тони ездил к себе домой. Он не хотел откладывать, куда уж дальше.

Кир молчал, хотя знал, что Балу ждёт чего-то, вопроса. Но спросить ему было нечего. Что, в самом деле, можно спросить?

— Матери плохо совсем было… еле откачали.

Глухой голос друга заставил Кира развернуться. Потемневшие глаза, невозможно грустные и бесконечно уставшие.

— Юлька в ступоре, — деревянно продолжал Балу. — Я им сказал, что он попал в аэрокатастрофу, управление аэрокара подвело.

Кир перехватил его сумку и пошёл к выходу. В машину они сели молча.

Балу прислонился к спинке сидения и прикрыл глаза. Может, заснёт? Хотя нет, вряд ли.

— Кристалл я передал. Старик рвется в бой. Тут уже личное.

Ну, да. Феникс.

— Спросил меня, не выжил ли я из ума.

— Ммм?

Балу выпрямился и мрачно посмотрел на Кира.

— Что оставил здесь тебя одного. И это он ещё не знает…

На этот раз глаза прикрыл Кир.

— Не начинай, Тони, — сказал он, чувствуя, что плохо справляется с раздражением.

— Как вы?

Мы? Мы прекрасно.

— Никак.

Она просто любит другого.

— Дай ей время.

Я сойду с ума.

— У неё есть парень, — произнёс Кир вслух.

— Погоди, ты же говорил — он погиб?

Аэрокар остановился у особняка Ревнёва.

— Воскрес, — отрезал Кир и выскочил в открывшуюся дверцу.

Он посмотрел на дом. Были освещены всего несколько окон. Кабинет Ревнёва, столовая — их ждали с ужином, наверное, и одна из комнат, которые были предназначены для гостей. Это было не их окно.

— Ещё гости появились? — спросил Балу сзади.

Кир пожал плечами.

— Понятия не имею. Пошли в дом, я проголодался.

 

Глава 7

После быстрого ужина Кир вместе с Тони зашёл в их комнату. Тот, приняв душ, сразу разобрал постель и упал спать. Кир немного посидел в кресле, бездумно просматривая все программы подряд, потом устал от мелькания картинок, кажущихся бессмысленными, и выключил головизор. Бросил взгляд на часы. Половина десятого. Детское время. На улице — практически ночь. Здесь рано темнеет, и темноту можно резать ножом, такая она плотная. И фонари на улице не спасают здесь, наверху. Кир вышел на балкон. Хорошо, что Балу заснул…

Мыслей в голове практически не было, известие от горничной Шарлотты о новом госте выбило их все. Тупо хотелось курить. Он пошарил по карманам, нашел сигареты и тут увидел — через две двери правее слабая полоска света падает на широкий пол балкона. Огромное окно в комнату приоткрыто, тот, кто там находится, тоже любит свежий воздух.

Это та самая комната, его комната. И дойти до неё — нечего делать. Балкон-галерея тянется вдоль всего фасада на втором этаже, ты же это знаешь, пользовался уже. Несколько шагов, и ты увидишь своего соперника.

Эти несколько шагов Кир преодолел почти мгновенно. Голос разума он игнорировал напрочь. Какая-то ересь о том, что не стоит нарываться, что это неправильно, что парень может быть там не один… А вот эта мысль только подстегнула. Тот всё равно слеп. Он не увидит гостя в балконном проёме. И не услышит, потому что услышать Ти-Рекса, который не хочет, чтобы его слышали, практически невозможно.

Он бесшумно подошёл к распахнутому окну. Занавески скрывали от него происходящее в комнате, и чтобы увидеть то, что они загораживали, ему пришлось приблизиться к проёму и придержать развевающуюся ткань рукой.

Да, они бы не услышали его, даже если бы он топал, как слон. Он мог сейчас войти в комнату и унести что-нибудь из мебели, они бы не заметили.

Нет, он не вошёл. Хотя искушение было слишком велико. Взглянуть, как выглядит тот, кто отнял у него женщину, ему было необходимо, но всё, что он видел сейчас — сильные руки, покрытые давно не обновлявшимся загаром. Зато её он видел во всём великолепии, которое ему даже сниться раньше не могло.

Она была обращена лицом к Киру, но не замечала его, она вообще ничего не замечала вокруг. Взгляд её не отрывался от парня, лежавшего на небольшом диване ниже поля зрения Кира. Его руки удерживали девушку за бёдра, помогая двигаться в чётком ритме. Загорелые пальцы собственника на светло-золотистой коже. Растрепавшиеся русые локоны, не прикрывающие грудь, влажные завитки на шее, на висках, разрумянившиеся щеки, приоткрытые губы, с которых срываются низкие стоны и частое, возбуждённое дыхание.

Он никогда не видел её такой. Мог только представлять в фантазиях.

Гибкая точёная фигурка, высокая грудь, тонкая талия. Не девушка — мечта. Несбыточная. Её новый стон заставил его задохнуться. И сразу следом — горячий шёпот мужчины:

— Иди ко мне, львёнок…

Она наклоняется, на виду остается только прогнувшаяся, как у кошки, спина. И звук поцелуя.

Кир отшатнулся, выпустил из рук ткань занавеси, спиной наткнулся на перила балкона. Звуки догнали его, и не услышать последнего вскрика женщины и короткого стона мужчины он не мог. Потом в комнате затихли, и больше ни шороха.

Занавески парусами выносило прямо на него.

Он медленно приходил в себя. Ну, увидел? Ты доволен? Ты за этим сюда шёл? Чего ты добивался, вот этой пустоты внутри? Вот этой жгучей ярости, душащей горло? Этой дикой ревности к неизвестному сопернику, отнявшему то, что ты почти завоевал?

Сейчас уже не имело значения, что Ника никогда не давала ему повода так думать. Она могла быть с ним! Ему бы только немного времени, и всё сложилось бы. А тут появился этот… воскресший мертвец и отнял её. Кир почувствовал, что ещё немного, он ворвётся в комнату и просто придушит этого калеку. Пока ещё он мог относительно ясно соображать, надо было уходить отсюда.

Он сделал несколько шагов, придерживаясь рукой за перила. Его слегка пошатывало, голова готова была взорваться от затмевающей злости на всех вокруг. Где-то глубоко внутри билась слабая мысль — оставь её, оставь, она не любит тебя, ты не получишь её добром, только силой…

Значит, силой.

Нет, так нельзя. Она никогда не простит тебе.

Но она должна понять. Неужели это так сложно — понять, что он ей нужнее!

До комнат, где крепко спал Балу, оставалось пройти шагов десять. Кир уже справился с головокружением, только вот ноги совершенно отказывались уходить от той полоски света на полу. И вдруг он заметил, что в одну из комнат между их спальней и комнатой, где оставалась Ника, тоже приоткрыта. Должно быть, горничная забыла закрыть. Он ещё не понял, зачем это делает, опомнился только стоя посреди пустого тёмного помещения. Но когда он подошёл изнутри к двери, выходящей в коридор, он уже знал, что будет дальше.

Закрыть балкон и открыть изнутри замок на выходе в коридор — плёвое дело. Он приоткрыл створки дверей и занял выжидательную позицию.

— Всё, солнышко, ты ложись, а я ещё раз зайду к отцу.

Ника в очередной раз поцеловала Павла и в очередной раз начала подниматься с дивана, где они, уже одетые, в очередной же раз пытались проститься на полчаса. Эта попытка ей удалась.

— Возвращайся скорее, — попросил он. — Когда ты уходишь, мне тревожно.

Ника улыбнулась, склонилась к нему, коснулась губами всё ещё влажных от их жаркой любви рыжих прядей и выскользнула из удерживающих её рук.

— Не закрывай дверь, — попросил он вслед.

Она вышла, потянулась к стеновой панели, но отдёрнула руку. Пусть будет открыто, если ему так спокойнее.

Ника прошла по коридору, ещё раз обернулась назад, словно не в силах просто так уйти, и вдруг её запястье ухватила крепкая рука, а вторая зажала рот, так что она не успела вскрикнуть. Её с силой втащили в одну из дверей, и створки сомкнулись позади.

— Только не кричи, — сказал знакомый голос. Почти спокойный, если не считать тревожного дыхания. — Я не причиню тебе вреда.

Рука на её губах ослабла и исчезла.

— Кир? — изумлённо спросила она, не успевая понять, что происходит.

— Нам нужно поговорить.

— Мы уже всё обсудили! — Ника поверить не могла. Да что же это такое! Оставят они все её когда-нибудь в покое? Почему именно сейчас, когда ей было так хорошо…

— Не кричи! — он совсем незначительно повысил голос, но по её коже вдруг словно морозец пробежал.

— Отпусти меня, Кир. Открой дверь, пожалуйста.

Он молчал, словно собираясь с мыслями. Потом заговорил, пугая её новыми, до сих пор не слышанными нотками срывающегося безумия.

— Ника, я без тебя не смогу. Ты нужна мне, очень. Я знаю, я видел, тебе хорошо с ним, ты думаешь, что любишь его. Но это не любовь, это морок, понимаешь? Он не стоит тебя!

— Господи, Кир, можно, я сама решу, кого я люблю, а кого нет? Не начинай снова, прошу тебя.

— Зачем тебе калека? — словно не слыша её, продолжил он. — Чтобы ты всегда работала в постели за двоих?

— Замолчи! — гневно вскрикнула она.

— Я просил тебя не кричать! — рявкнул он, схватил её за плечи и неожиданно сильно встряхнул.

Ника осознала, что не сможет договориться с ним. Он же её просто не понимает и не слышит.

Павел не ложился. Он твёрдо решил дождаться Нику. Понятно, что ей есть, о чём поговорить с отцом, и правильно, что она пошла одна — от того, что он появился в её жизни, она не перестала быть дочерью Ревнёва. Ничего страшного не могло случиться с ней в этом доме. И всё же что-то тревожило его, не давало успокоиться и попытаться уснуть. Полчаса — это недолго. Он дождётся.

До его слуха донёсся странный звук. Будто кто-то стукнул в стену. Нет, не в эту — где-то в коридоре.

Он вскочил. После сегодняшних переходов и переездов, казалось бы, он должен был чувствовать слабость. А последний час физических нагрузок, пусть и до невозможности приятных, должен был измотать его окончательно. Однако сейчас он не чувствовал ни усталости, ни слабости. И только мерзкая мгла перед глазами мешала невыносимо.

Звук повторился. И теперь ему отчётливо послышался женский испуганный вскрик.

Павел поблагодарил небо за то, что Ника так и не закрыла дверь — кто знает, сколько бы он возился с замком. Он выскочил в коридор, пытаясь определить, откуда доносились эти крики. Он был уже уверен, что ему не чудится, что это кричит именно его Ника.

Снова стук — как если бы кто-то изнутри пытался вырваться сквозь стену. Или если бы внутри шла борьба. Ника! Спокойно, зато теперь он знал, с какой стороны доносится звук этой борьбы. Спокойно, Феникс, спокойно. Сейчас горячность ни к чему. Вот она, стена. Если приложить ухо — слышно, что именно там, внутри именно этой комнаты, раздаются голоса. Мужской и женский. Ника. И опять этот стук!

Какая хорошая звукоизоляция, почти ничего не слышно. Если бы он не попросил её не закрывать дверь — точно бы ничего не услышал. Он шёл вдоль стены, время от времени прикладывая к ней ухо, чтобы убедиться, что ещё не перешёл к другой комнате. И вдруг нащупал створки дверей, а чуть левее — пульт с кодовым замком. Ковыряться с ним на ощупь времени не было. За дверью снова вскрикнула Ника, и на этот раз голос её был не испуганный, а яростно-гневный. Казалось, он смог разобрать слова «не трогай!». Да что ж там происходит?!

Я уже рядом, львёнок, держись!

Он осторожно обвёл руками створки, исследуя их поверхность и стыки. Кажется, выломать не получится, да он и не смог бы сейчас, наверное. Впрочем, он знал такие двери. Открыть их руками, в принципе, возможно. Только если тот, кто внутри, не додумался заблокировать дверь. Тогда придётся искать комнату Димки, пытаться разбудить его… это будет сложнее, чем найти комнату, где зовёт на помощь Ника.

И тут она снова крикнула. И замолчала — будто ей зажали рот. Всё.

Всё спокойствие, которое он так старательно удерживал, слетело к чертям. Его Ника там одна, и какой-то мерзавец посмел коснуться её руками. Так, что она кричала!

Тот, кто был внутри с Никой, оказался глупее, чем Феникс боялся. Дверь оказалась не заблокирована. И створки медленно, с трудом, но поддались его натиску. Ещё усилие — и они раскрылись настолько, чтобы пропустить его внутрь и тут же закрыться обратно.

На слух оказалось ориентироваться не так уж сложно. Особенно если учесть, что противник издавал так много звуков — он шумно дышал, видимо, пытаясь справиться с бешеным сопротивлением девушки. Вдруг мужчина вскрикнул, а Ника, судя по звукам, вырвалась, отскочила к стене.

— Помогите! — крикнула она, не узнавая Феникса.

В комнате, видимо, было темно, потому что тот, кто боролся с Никой, вдруг крикнул хриплым, рычащим голосом:

— Кто здесь? Убирайся вон, пока я…

Он не успел сказать, что собирался сделать. Феникс молча бросился вперёд. Он понимал, что если мерзавец увернётся и затихнет, он не сможет с ним справиться. Поэтому, едва его руки коснулись одежды мужчины, он мёртвой хваткой вцепился в плотную ткань, нанося одновременно удар головой — в то место, откуда доносилось хрипящее страшное дыхание.

Он слышал, как Ника выскочила из комнаты, зовя на помощь, слышал, как к ним бегут люди, но останавливаться не собирался. Тот, кого он повалил на пол, сначала дрался — уже молча, но так же яростно, как он сам. И вдруг, когда Ника выскочила, оставив открытыми двери, замер. Феникс ещё несколько раз ударил его и вдруг осознал, что тот не шевелится.

Он медленно поднялся на одно колено, придерживая руками неподвижного человека. Потерял сознание? Нет, не похоже.

Топот ног, мужские голоса, взволнованный голос Ники — шум ворвался в комнату в распахнутые двери и словно замер на пороге. Как и мужчина под его руками.

— Ты в порядке? — Ника. Бросилась рядом на пол, обнимает, её руки торопливо исследуют каждый сантиметр его тела. — Он ничего не сделал тебе?

— Кто ещё кому чего сделал, — негромко и как-то растерянно сказал рядом Дмитрий. — Ну, ребята, вы даёте.

— Чёрт меня побери, — сказали от дверей.

И вот тут растерялся уже сам Феникс, потому что он готов был поклясться, что знает этот бас и этот лёгкий, едва уловимый акцент.

— Отпусти его, Паша, — тихо попросила Ника, поглаживая его плечо.

Только тут он сообразил, что до сих пор прижимает к полу человека, напавшего на неё. А тот и не думает возражать. Павел ослабил хватку, почувствовал, как нападавший шевельнулся под рукой. Ничего, выживет.

— Что тут происходит? — ворвался в дверь ещё один человек. Ревнёв, собственной персоной.

— Ничего особенного, — извиняющимся тоном начал знакомый бас.

— Просто ребята немного погорячились, — подхватил Дмитрий. — Вы не волнуйтесь, они уже успокоились, больше не будут.

— Папа, это случайность, — вступила и Ника.

Да что вообще с ними происходит! Они тут чуть не поубивали друг друга, на Нику напали, а она вместе с этими ненормальными от всего открещивается! Как будто только что сама не звала на помощь. Чёртова слепота, сейчас бы их лица увидеть!

— Господин Ревнёв, — снова бас. И теперь он его узнал, хотя и не верил ушам. — Вы не беспокойтесь, они уже всё выяснили. Правда, Кир?

Кир?!

— Правда.

Все тот же хриплый голос с пола, но в нём нет больше бешенства, только безграничное изумление и безнадёжность. Теперь Феникс узнал и его. Отшатнулся, потерял равновесие и сел на пол, даже не заметив этого.

— Не дёргайся. У тебя, кажется, нос сломан.

— Переживу.

— Дай, я повязку зафиксирую! Тони, подержи его.

Дмитрий, сидя на полу рядом с Павлом, наблюдал за работой Ники.

— Ну, может, ты теперь объяснишь, что вы не поделили? — поинтересовался он у друга.

Тот сидел, обхватив руками колени, с закрытыми глазами вслушивался в голоса. Ответом были лишь сжавшиеся губы. Верный признак — Пашка сердится.

Дмитрий больше не спрашивал. Что там у них произошло, он не знал, зато чувствовал, как от обоих бьёт обжигающей волной. Это не ненависть — это злость и ярость, непонимание и досада.

— Как вы сюда попали? — спросил он Балу, сделав попытку перевести разговор.

— Мы-то тут по делу в отпуске, — мрачно пробасил тот, но едва перевёл взгляд на Павла, тут же посветлел. — Ну, ты даёшь, Пашка. Хотя Феникс, он на то и Феникс — чтобы воскресать из пепла.

— Как вы узнали, что я здесь? — спросил Павел.

— Да мы и не знали, — пожал плечами Балу и, наконец, выпустил дёрнувшегося Кира из крепких медвежьих объятий. — Говорю же, мы на Каджеро по делам, по нашим. Хотя и тебя, Пашка, они тоже касаются. Но вот что ты тут, в доме Ревнёва делаешь?

— Ника моя невеста, — негромко, но твёрдо произнёс Павел.

— Да в курсе мы уже! — резко бросил Кир, поднимаясь на ноги. — Всех благодарю, спокойной ночи.

— Сладких снов, — бесстрастно произнёс Павел, не открывая глаз.

— Ты его невеста? — ошеломлённо спросил Балу, когда за Киром закрылись створки. — О, Господи…

Это «О, Господи», сплелось с его собственным, в унисон. Потому что он всё понял, как тут не понять.

— Я знал, что ничем хорошим это не кончится, — тоскливо сказал Балу и тяжело опустился на один из стульев, который жалобно скрипнул под его весом. — Что он сделал, Ника?

Ника помолчала и вдруг спросила вместо ответа:

— Хотите чаю? Я смотрю, спать вы не рвётесь. Пойдёмте на кухню, а?

Как ни странно, никто не отказался. И уже на кухне Балу рассказал, как они с Киром рванули на Каджеро в поисках Фрэнка Смита, как узнали что тот погиб, как и Феникс. Тут же упомянул Дэна.

— Да, про Дэна мы знаем, — тихо отозвался Павел. — Если бы не он, я бы с тобой сейчас не разговаривал. Жаль, что твоего брата он не видел.

Дмитрий посмотрел на Балу, тот как-то жалко усмехнулся.

— Ну да, он бы подумал, что это я. Может, и Фрэнку бы удалось…

— Точно — Дэн спас бы, — Дмитрию вдруг захотелось защитить бывшего сослуживца, так же яростно, как всего год назад — удушить. Там, на «Киплинге».

Может от того, что у самого рыльце в пушку? Может признаться во всём, прямо здесь и прямо сейчас, сказать — это ж я, это я стрелял! — и покончить, наконец, с этим угнетающим чувством вины?

Внезапно он ощутил ладонь Павла на своём плече. Успокаивающую и останавливающую одновременно. Как же всё-таки Пашка чувствует его, оберегает и заставляет молчать. И пусть это было малодушно, но он был рад этому безмолвному приказу.

Потом разговор перешёл на Хана. Говорил Павел, Балу только качал головой.

— Я говорил Марату — этот тип не для «Киплинга». Да и вообще…

Да, Одинцов просчитался в своё время. А потом просчитались они с Пашкой. Особенно он, Дмитрий.

— А на Кира не сердитесь, — вдруг негромко проговорил Балу, глядя на Павла с Никой.

— Мы и не сердимся, Тони, — легко сказала Ника, вставая из-за стола.

А вот о Павле Дмитрий такого бы не сказал.

— Он… Он не хотел зла, я уверен. — Балу тяжело качнул головой. — От судьбы не убежишь, как ни старайся.

— И от себя тоже, — эхом повторил слова Дэна Дмитрий.

— Убежать от себя нельзя. А вот догнать можно, — резко сказал Павел. — Только не все этим себя утруждают.

Ника положила руку ему на плечо знакомым жестом. И, что удивительно, Павел заметно успокоился от её прикосновения.

— Ребята, я рада, что вы все встретились, но мне кажется, нам пора ложиться. Светать скоро будет. А некоторым, между прочим, постельный режим никто не отменял.

— Тётя доктор, — вдруг ясным голосом сказал Павел, поворачиваясь к ней. — Я уже почти совсем здоровый, можно, я завтра гулять пойду?

Ника рассмеялась, подхватила его под руку и повела наверх. Дмитрий, который тоже не мог сдержать улыбки, поинтересовался, не помочь ли им, на что Павел отмахнулся свободной рукой:

— Я же сказал, что в порядке!

Балу долго смотрел им вслед, а потом спросил:

— Он будет видеть?

Дмитрий уверенно ответил:

— Аристов говорит, что непременно. Всё будет хорошо.

— Кстати, вы знаете, что Литного сняли? — спохватился Балу. — Буквально пару недель назад?

— Конечно нет! Откуда? Нам тогда не до новостей из штаба было, — удивлённо качнул головой Дмитрий. — И что теперь?

— Да не знаю. Судя по всему, Фойзе наконец идёт на повышение, не откажется уже. На кого «Киплинг» останется, никто не знает пока.

Дмитрий вздохнул. Он только сейчас ощутил, насколько далека от него вся эта военная жизнь. Он должен был бы испытать ностальгию при воспоминаниях, но ничего похожего в нём не зародилось.

— Как же они теперь? — вырвалось у него. Нет, он сейчас думал вовсе не о Фойзе и «Киплинге».

Балу понял.

— Не знаю. Думаю, мы с Киром завтра же улетим. Надо, во-первых, его увезти отсюда, вряд ли они вскоре помирятся, не дети в песочнице и не игрушку делили. А во-вторых, надо Старика обрадовать, он же сам не свой после вашего последнего разговора.

Дмитрий кивнул. На Каджеро грядут большие перемены, надо собраться и выиграть этот последний бой.

Завтра ребята улетят. Павел никогда не думал, что будет ждать расставания с Тони и Киром с таким нетерпением, но они мешали сейчас. Мешали и тем, что они были из прошлой жизни, всё такие же здоровые, полные сил, а он не мог шагу ступить, не держась за стенку или чью-нибудь руку. Мешали и тем, что сделал Ти-Рекс. Павел не мог по-прежнему говорить с ним, не мог подать руки, не хотел слышать его голос, всё время мерещился отчаянный крик Ники, поддающийся под руками пластик двери, хрипящее тело под руками и дикое желание раздавить, уничтожить, стереть в пыль того, кто посмел причинить ей боль.

Это желание тоже мешало. Оно не ушло, просто забилось куда-то глубоко внутрь и всплывало, когда Павел слышал голос Кира. Он понимал, что желание оправданное, но не хотел его испытывать. Поэтому и ждал, когда Кир улетит. Чтобы справиться с самим собой.

Полчаса назад Ника ушла к отцу — она и вчера перед сном заходила к нему и, наверное, делала так и раньше. Павел не спрашивал. Он просто вышел на балкон и вдыхал вечерний пряный воздух. Когда Сиана садилась, её лучи светили прямо ему в лицо. Он не видел свет, но ему нравилось ловить это закатное тепло, сжимая пальцами нагретые за день перила. В саду тихо, только слышен непрекращающийся звук джунглей. Он уже начал привыкать и к этим ароматам, и к звукам, и к необходимости пользоваться спреем-репеллентом. Наверное, он смог бы здесь остаться. Если Ника захочет. Может быть, остаться здесь было бы самым правильным…

— Ты меня прости. Я не хотел этого.

От звуков этого голоса вдруг пропало всё очарование вечера. А от второго словно судорогой свело пальцы.

— Скажем так: ты не этого хотел.

— Не этого. Но так вышло. А я сорвался. Прости.

Молчание.

Слишком долгое молчание.

…Двое на дорожке. Внизу, под балконом. Перед глазами сплошная тьма, но он видит не глазами, а чем-то глубже.

Они смотрят друг на друга. Она поднимает руку и касается его щеки, а он кладёт ладонь на её затылок, склоняется… Она приоткрывает губы…

— Если бы ты знал, что это Паша, ты бы отступился сам?

Как звенит вокруг воздух. На перилах, должно быть, остались вмятины.

— Да.

Ты сам-то веришь в это, Карпов?

— Ты сам себе веришь? — эхом отзывается Никин голос внизу, и он понимает, кожей чувствует, что стоят эти двое внизу в паре шагов друг от друга. И Ника не подпустит Кира к себе ближе, теперь она — хозяйка ситуации.

— Я… не знаю.

Впервые в этом голосе такая неуверенность. Грозный Ти-Рекс сдаётся?

«…Да и вообще, любовь-морковь, сказки это всё! Не родилась ещё та девушка»…

Похоже, что родилась, а, Кир?

— Я улечу. Мы больше не увидимся. Не будем искушать судьбу, да?

Павел будто слышит, как Ника пожимает плечами.

— Вы увидитесь. Мы увидимся. А в судьбу я не верю. Я в людей верю.

— В людей? — короткий нервный смешок.

— Да. И в тебя тоже.

Тихий шелест лёгких девичьих шагов.

— Ты обязательно найдёшь другую, лучше меня. И она будет только твоя. А теперь извини, мне надо идти. Паша ждёт.

Кир и Тони улетели ещё до полудня. Прощание вышло скомканным — да к тому же все понимали, что это ненадолго, дело только началось.

Ника стояла рядом с Павлом, его рука лежала на её плече. Он не видел, но чувствовал, что она спокойна, по голосу слышал, как она улыбается Балу, как ровно, без тепла, но и без злости, прощается с Киром, и всё время чувствовал, как она постоянно поворачивает голову и смотрит на него. Нет, он не собирался срываться. Вчерашний случайно услышанный разговор всё прояснил. У него не было зла на Кира, но не было и ощущения, что всё нормально, всем всё простилось. Потому что простить крик Ники он не мог. Даже зная и понимая, что это был не совсем Кир.

«Я улечу, мы больше не увидимся». Убежать от девушки нетрудно. Убежать от себя — не выйдет. Так почему ж ты, Карпов, не догнал себя там, в доме Ревнёвых, когда она кричала?

— Счастливо, Пашка, выкарабкивайся! — Балу стиснул его в объятиях.

Он выпустил Нику, ответил тем же.

— Ты тоже держись, мишка косолапый, — тихо сказал Павел, почувствовал, как тот кивнул.

Кир руки не подавал, обниматься тоже не стал. Негромко сказал «Ну, ещё увидимся».

— Счастливо, — сдержанно отозвался Павел и снова нашёл ладонью Никино плечо.

— Знаешь, Феникс, я всё равно рад, что ты жив.

Он ещё не сообразил, как отреагировать, а ровный гул двигателя и ветер в лицо дали понять, что аэрокар взлетел.

В этот же день Аристов приехал домой на этот раз не с чемоданом, а с целой полевой лабораторией.

Следующие десять дней Ника разрывалась между отцом, закопавшимся в отчётах и проверках, и Павлом, которого Аристов заставил-таки уменьшить активность передвижений. Дмитрий, вопреки её опасениям, почти не мешал. Он тихо сидел рядом с Павлом, покидая его только тогда, когда тот сам гнал его отдохнуть и «прошвырнуться по городу». «Прошвыривался» Дмитрий обычно до дома Дэна, где мог зависнуть на неопределённое время, пока тот не начинал собираться на работу.

Самого Дэна уже навестил человек от Ревнёва, который объяснил ему, что он взят на заметку, что его участие в преступной деятельности «Дианы» практически доказано, на что Дэн со свойственной ему прямотой ответил, что он и не отказывается от своей вины и готов хоть сейчас отправляться в полицию.

— Простите, Даниил Михайлович, но вот в полицию пока не надо, — остановил его гость. — Мы пока ведём своё внутреннее расследование, и я не пришёл бы к вам, если бы не был уверен в вашем искреннем раскаянии и желании помочь нам.

Он предложил Дэну помощь на суде, фактически, пообещал сделать наказание минимальным.

— Представляешь, Пашка, — возмущался Дмитрий после своего очередного визита к Строганову, — этот идиот сказал, что помочь расследованию поможет, а отмазывать его не надо. Тот ему: «А если вышка или рудники Феаниры?» Знаешь, что этот ненормальный ответил?

— «Значит, вышка или Феанира», — отозвался Павел, слегка растягивая слова, как Дэн. — Это его право, Димка. И он не идиот.

— Ладно, ладно, — сник Дмитрий. — Не идиот. Но всё же… он тебя вытащил, жизнью рисковал. Неужели этого недостаточно?

— Это Дэну решать, — сказал Павел.

Дмитрия разбирательства пока не коснулись, но Павел знал, что тот даже не думает о том, что грозит лично ему. В принципе, максимум, что Дмитрию могут вменить в вину — использование огнестрельного оружия в мирных условиях, с нанесением тяжких увечий человеку. Однако, поскольку пострадавший, то есть сам Павел, в полицию не заявлял, а свидетелей нет — Димке вряд ли могут приписать даже хулиганство. Ведь даже в документации, предоставленной Кариной, нет ни слова о Дмитрии Гордееве.

Карина вытащила Димку, сама того не подозревая.

Последнюю неделю Павел ходил с повязкой на глазах. Аристов сказал, что она необходима для защиты глаз от воздействия внешней среды на время лечения.

Ника старательно вникала во все тонкости работы врача-окулиста, многое, конечно, оказалось для неё совершенно новым и неизведанным.

— Лучше бы я решила стать ветеринаром, — вздыхала она.

Павел тут же обижался и просил объяснить, с каким же из животных она бы тогда уравняла её первого серьёзного пациента, то есть, его самого.

— Ты — волк, — с удовольствием говорила она и видела, как разглаживается его лицо, хотя вслух он жаловался, что сравнение с дикой собакой его мало радует.

От Ореста по-прежнему не было ни слуха, ни духа. Нику стало тревожить подозрение, что он что-то узнал, догадался, что Каджеро сейчас не самое безопасное для него место. Орест всё-таки очень умен. И опасен. Это не стоило забывать.

Пару раз звонил Тони — ненадолго и только Павлу по личному каналу. Передавал приветы от «вышестоящих лиц», подразумевая подполковника Фойзе, и коротко сообщал, что «дело движется, не волнуйтесь, делайте то, что начали». Желал скорейшего выздоровления и отключался.

Прошли долгие десять дней, и вот однажды Аристов пригласил Павла в комнату, оборудованную под временный медицинский кабинет.

— Сегодня попробуем снять повязку, — сказал он, усадив Павла в кресло и закрывая жалюзи. — Ты только не волнуйся.

Павел почти не волновался, а руки вовсе и не дрожали, это просто вечерняя прохлада…

— Так, всё, — Аристов снял плотную ткань с его лица. — Теперь открывай глаза, только не торопись и не волнуйся — сразу, скорее всего, ты ничего и не увидишь.

Медленно-медленно поднялись веки. В ушах Павла всё ещё звучали последние слова Володи, и только поэтому он удержался от разочарованного вздоха. Вместо мутного непроницаемого тумана перед глазами всё та же чернота — будто он и не открывал глаз. Стараясь, чтобы не дрожал голос, он сказал об этом вслух.

— Спокойно, — издалека сказал Володя. — Так и должно быть, глаза будут привыкать медленно. Не волнуйся, в комнате сейчас темновато.

Но даже этот полумрак показался ему ясным днём — когда, спустя некоторое время, у комнаты начали наконец проявляться очертания. Спустя четверть часа он ясно различил светлые стены, контуры мебели и фигуру мужчины чуть в стороне. Володя.

— И как? — осторожно спросил тот.

Павел медленно поднялся, не отвечая, и сделал неуверенный шаг к Аристову, привычно вытянув вперёд руку. Тот не пропал, не растворился. Осталась на месте и комната.

— Я вижу, — просто сказал Павел, голос дрогнул, но он больше не следил за ним. Не до того.

Аристов тут же подошёл, сжал его протянутую руку, быстро усадил обратно и, спустя полчаса каких-то сложных манипуляций со своими приборами, откинулся на спинку стула.

— Ну, что я могу сказать… Повезло тебе, Паша. Зрение восстановится стопроцентно, не сразу, но восстановится. Ещё неделю поплаваешь в тумане, но это пройдёт.

Он дал несколько рекомендаций, которые требовалось выполнять первое время, Павел слушал его, кивал, а сам жадно вглядывался в окружающий мир. Затемнённая комната казалась ему просто сказочно красивой. Он никогда раньше не думал, что просто видеть — это такое наслаждение.

Аристов поймал его взгляд, обращённый к двери, усмехнулся понимающе.

— Ладно, самое главное я тебе сказал. Сейчас, позову.

Он быстро поднялся и вышел.

Павел остался один. Подошёл к окну, подумал, не открыть ли жалюзи. В одной из рекомендаций Аристова прозвучало: избегать яркого света первые пару недель. Да. Но там же уже вечер.

Одно нажатие кнопки, и плотная завеса медленно уползла в сторону, открывая вид на сад, посадочную площадку, городок за территорией дома. Павел почти не помнил этот пейзаж. Когда он видел его год назад, то не обращал внимания на местные красоты — тогда это был самый обычный вид из окна — постройки и чужая растительность. Но теперь он казался ему самым восхитительным и волшебным видом на свете. Павел не знал, как долго пробудет на Каджеро, не представлял, куда он отправится дальше, не был уверен в том, что вообще когда-нибудь вернётся сюда ещё раз, как и в том, что покинет эту планету вообще. Но он знал твёрдо, что эти стройные, даже в полумраке ярко-зелёные причудливые деревья, эти изгибающиеся волнами по саду дорожки, эти буйные цветы на клумбах, эти светлые здания вдали — всё это навсегда врезалось в память и останется с ним везде, куда бы он ни улетел отсюда.

Позади открылась дверь. Он замер, не решаясь обернуться. Шаги. Эти шаги он узнал бы в самой густой толпе. Лёгкие, танцующие шаги его женщины, самой прекрасной женщины на свете. Она подошла совсем близко, так, что Павел уже слышал её взволнованное дыхание. Вздохнул, набираясь смелости, и медленно повернулся. Он не видел этого лица, казалось, целую вечность, мог только мечтать о нём, об этом зелёном взгляде, мог только во сне прикоснуться ко всему этому, но сон был так невесом, так неизбежно ускользал, что только добавлял тоски.

И вот теперь она — перед ним. Смотрит тревожно, ждёт.

Ника не отрывалась от лица любимого и с облегчением видела, что его взгляд снова живой. Не та зеркальная стена, которая мешала им обоим всё это время, а снова внимательный, глубокий взгляд синих глаз, в которых она тонула, как и раньше.

— Львёнок, — тихо сказал он.

Девушка шагнула ещё ближе, погружаясь в синие волны, ласкающие душу, в объятия сильных рук, бережно притягивающих её к нему. Она прижалась к груди Павла, прислушиваясь к биению его сердца, но он не позволил ей долго наслаждаться этой неподвижностью. Он слегка отпрянул, настойчиво поднял её лицо и поцеловал. Нежный, осторожный поцелуй — словно в первый раз.

* * *

Зрение практически полностью восстановилось. И даже потихоньку начало забываться то жуткое время, когда весь мир был погружен в туманную тьму. Первые пару дней Павел просто тихо радовался возможности видеть. Но этой тихой радости хватило ненадолго. По мере возвращения сил его стало беспокоить то, что возвращались они слишком медленно, он всё ещё быстро уставал. Вернуться в форму ему помогали ежедневные тренировки — благо, в доме Ревнёва находились собственный оснащённый тренажёрами зал и бассейн, а Димка всегда был рад составить компанию для спарринга.

Он старался соблюдать правила, установленные Аристовым, но чем дальше, тем труднее это становилось, и скоро он махнул на них рукой.

Павел сел — почти упал — в глубокое кресло и поморщился, поглаживая левое плечо. Он заметил как Ника, сидевшая около туалетного столика, проследила его движение в зеркале и покачала головой, но ничего не сказала. Отложила щетку для волос и начала заплетать косу. Павел чуть заметно улыбнулся.

— Сердитый Львёнок, — нежно проговорил он.

— Не смешно, Паш.

Павел выпрямился в кресле.

— Поцелуй меня лучше.

Девушка развернулась на пуфике, оказалась лицом к нему.

— Лучше чем что?

Так, понятно.

— Мы и сами можем подойти, мы не гордые!

Павел подскочил к пуфику, встал перед Никой на колени, заглянул в глаза.

— Ты ещё не готов к таким нагрузкам, это я тебе как врач говорю, — она, казалось, абсолютно не замечала его манёвров.

— Доктор Лазарева, вы совершенно правы!

Намёк прошёл незамеченным.

— Если тебе плевать на моё мнение, то можешь поговорить с Володей. Он скажет тебе то же самое.

Павел опустил голову и вздохнул.

— Мне не плевать, просто я рассчитываю свои силы. Не первый год замужем, Ника.

Она встала, аккуратно обошла неподвижного Павла и стала поправлять подушки на кровати.

Между прочим, он совсем не устал, и ему очень хотелось бы добавить физической нагрузки. На двоих.

— Ника…

— Видимо, ты не совсем правильно рассчитываешь. Или забываешь некоторые составляющие.

Ну, что я не так делаю? Сейчас-то что?

Он прищурился и наконец встал с пола.

— Ты о чём?

— О твоей самостоятельности, которая, прости, иногда превращается в махровый эгоизм.

Ее голос звучал странно напряжённо, как будто ей не хотелось говорить то, что она говорит. Или наоборот, хотелось говорить больше, но она себя сдерживала.

— Ты о сафари?

— В том числе.

— Ты прекрасно знаешь, что я не мог поступить по-другому, зачем ты снова…

— Мог, но не захотел. Чувствуешь разницу? Тебе легче умереть в джунглях, чем попросить о помощи. И у кого — у меня!

Голос Ники опасно пошёл вверх, надо бы остановиться — но ответить иначе Павел не мог:

— Я привык решать проблемы сам и по-своему. Сам.

— Сам? — зелёные глаза потемнели. — Когда ты сорвался там, у Дэна, я поняла. Ты был дезориентирован и совершенно сбит с толку. Но теперь, после всего — опять сам?!

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Он старался говорить спокойно. Ей придётся это принять. Он не умеет иначе, он стал тем, кем стал только потому, что не полагался ни на кого, потому что не боялся решать и делать. И менять он ничего не будет!

— Ты прозрел лишь физически. В остальном ты слеп, как и был. Ты ничего не чувствуешь, ничего!

Ничего не чувствую? Как ты такое могла…

— Ты упёртый, до мозга костей упёртый баран! Ты так ничего и не понял!

Девушка махнула рукой и рванулась к выходу, но Павел успел заметить слёзы в её глазах, и тут его словно ударило.

Господи, что ж я делаю…

В мгновение ока он оказался позади неё, прижал к себе, преодолевая лёгкое сопротивление. Левой рукой осторожно запрокинул её голову и поцеловал.

Ну да, баран. Но ты же любишь меня, правда? Не злись, любимая моя.

— Не злись, — выдохнул он между поцелуями.

— Если с тобой ещё что-нибудь случится, я… я не знаю…

На секунду ему показалось, что это уже было. Он держал её в своих объятиях, там, на Земле, на её маленькой уютной кухне, а она дрожала в его руках, и он думал о ней то же самое, сам внутренне содрогаясь от запоздалого страха за неё. «Если с тобой что-нибудь случится»… Она боится за него. К этому нужно привыкать — на свете появился человек, которому он нужен и который боится его потерять. Перед кем он теперь отвечает за себя и свою жизнь.

Павел медленно развернул Нику к себе и заглянул в глаза.

— Я постараюсь, милая. Я обещаю, я просто не могу так сразу. Я обещаю…

Ради тебя я на всё готов.

* * *

Владимир Аристов сидел в своей лаборатории, в кресле перед длинным столом. Приборы были уже выключены, рабочий день окончен, сотрудников он отпустил. Он уже собирался выключать все приборы и сам уходить, как вдруг пискнул сигнал вызова голографона. Аристов включил экран.

— Привет, Володя, — сказал Ревнёв. — Ты сейчас очень занят?

— Добрый вечер, Андрей. Да нет, уже собирался уходить.

— Отлично. Зайди ко мне, как вернёшься, надо поговорить.

Ревнёв поджидал его в кабинете с открытыми дверями.

— Тебе надо съездить на Второй материк, срочно, — с порога заявил он. — Надо проверить, наконец, что там творится. У меня очень нехорошее ощущение.

Аристов присел к столу напротив Ревнёва. Тот потер виски.

— Ты что-то нашёл? Чёрную бухгалтерию?

Ревнёв поднял на него взгляд и запоздало усмехнулся.

— Мой бывший лучший друг, — язвительно произнёс он, — не стал бы держать чёрную бухгалтерию в доме. Нет, это другое. Ты не посмотришь одну диаграмму?

Аристов присел к столу, и Ревнёв включил перед ним отдельный монитор.

— Смотри. Вот это — вес добытых неоний. А здесь — сырьё для производства. А вот тут — нечто непонятное.

— Погоди… — Аристов всматривался в цифры.

Ему трудно было включиться в процесс с ходу, и он медленно вникал в каждое число на мониторе. Аристов сам в своё время участвовал в разработке технологии производства — Ревнёв об этом помнил, потому и позвал его для консультации.

По всему выходило, что отходов от производства уничтожалось процентов на шестьдесят меньше, чем должно было по плану. Кому могли понадобиться отработанные водоросли?

— Твое появление на производстве не должно вызвать никаких подозрений, в отличие от моего, — решительно подвёл черту Ревнёв. — Да, так будет лучше всего.

На следующий день Андрей мерил широкими шагами свой кабинет. Сотни вопросов и подозрений крутились в его голове, но ярче всего на данный момент было чувство досады. На самого себя, на собственную глупость и доверчивость. Наивный, он думал, что Орест явился манной небесной. И действительно, с тех пор как тот вновь появился на Каджеро, дела пошли в гору. Сафари заиграло новыми красками, наладился сбыт «Анадиомены». Сафари-то заиграло — покрасило всё в красный цвет. А косметика… Почему свободолюбивый, даже властолюбивый Орест вернулся? Он же так старался вырваться из-под опеки «Артемиды» и его, Андрея опеки. Почему согласился играть роль второй скрипки? Да потому что — не второй, потому что он никогда не сдавал своих позиций. Даже не собирался. Открытие неонии — вот что на самом деле привлекло его внимание, вот почему он объявился. И почему это раньше не пришло ему в голову — это же яснее ясного, это не совпадение!

Тот молодой ненормальный биолог, прорвавшийся к нему вскоре после запуска первой линии «Анадиомены». «Ваша косметика производит отходы пострашнее ядерных». Он тогда просмотрел данные и отмахнулся. Отходы есть отходы — достаточно их правильно утилизировать, и никого не подпускать. Да, никого. Кроме старых друзей…

Володя вернулся в особняк только к вечеру. Уставший и мрачный, он сразу прошёл к Андрею, отказавшись от ужина.

— Предприятие Кледнера свёрнуто, — с порога бухнул он.

Андрей молча пригласил его присесть.

— Вся мало-мальски ценная аппаратура вывезена, людей там тоже не оказалось.

— Ты хочешь сказать…

— Да, учёные, и наши, каджерианские, работавшие под его руководством, и приглашённые — все покинули планету неделю назад. Я связался с Космопортом — такое впечатление, что там эвакуация была. Но кое-что я всё-таки смог узнать.

Володя включил браслет, и перед Андреем развернулась голограмма.

— Что это? — спросил он обреченно. Он догадывался, что услышит.

— Реон.

Орест мелко не плавает.

— Тот самый сильнейший галлюциноген, разработанный на основе органики. Именно туда и пропадали сверхурочные шестьдесят процентов из добытых неониий. Туда, а не на новые опыты.

Андрей молчал. А что тут скажешь, кроме очередного — ну и осёл же ты Ревнёв!

— Я тут, пока ехал, всё проверил, — продолжал говорить Володя, не обращая внимания на его мрачное лицо. Наверное, другого он и не ожидал. — Конечно, это не наши отходы в чистом виде. Нужна была дополнительная обработка, условия сейчас не назову, но явно не на коленке в пробирке варили. Не зря же он целый новый цех построил…

Целый цех. Ты же ему ещё и землю для производства дал.

— Там в джунглях, километрах в пяти от побережья, настоящая минифабрика стояла. Сейчас-то почти одни стены остались. Всё вывезено, — повторился Аристов. — Так вот, я не знаю, как он это сделал, но факт тот, что из нашей водоросли он в итоге получал тот самый реон. Сказку наяву.

Сказку… кошмар наяву. Как любой наркотик с физической и психологической зависимостью. И неизвестно, какая из составляющих тут сильнее.

Володя ещё продолжал что-то говорить, но Андрей его уже не слышал. Оресту тоже раскрыли глаза, указали на потенциальный доход. Огромных, просто космических размеров доход. И он, в отличие от Андрея, осознал и не отказался. А то, что Орест смог превратить ещё одну травку в ставший уже легендарным реон — на это он и Орест. Он всегда умел делать то, что было не по силам остальным. А мораль и принципы его не интересовали никогда. У него своя, собственная мораль.

— Андрей, есть ещё одно… — замялся Володя.

Андрей молча смотрел на него, требуя не тянуть.

— Доктор Ревадзе тоже покинул Каджеро. Я думаю, он в его команде.

Андрей криво усмехнулся и кивнул. Где один, там и второй. Нечего горевать о щепках, когда лес горит…

— Ника, — произнёс он, словно со стороны слыша свой хриплый голос. — Она должна знать. Только завтра. Завтра, не сегодня.

Ника сидела рядом с Павлом у стены в кабинете отца, ожидая, пока Лотти уберет грязную посуду — отец, не спавший почти всю ночь, завтракал прямо здесь, и поставит чистые бокалы с соком для всех присутствующих. Говорить при горничной отец явно не хотел. Молчание затянулось. Дмитрий, сидевший напротив них, нетерпеливо постукивал пальцами по колену. Павел сохранял невозмутимый вид.

— Лотти, вы вчера ночью беседовали с кем-то? — вдруг спросил Володя. — Я вернулся поздно, а вы не спали. Как вы ухитряетесь так рано подниматься после полуночных разговоров?

Женщина смущённо улыбнулась, собирая посуду со стола на автоматическую тележку-поднос.

— Так привыкла я, Владимир Борисович. Моя сестра, сколько лет я тут работаю, всё никак не запомнит, что у нас разница во времени. Вот и звонит, как с работы домой придёт. Она у меня немолодая уже.

Отец раздражённо вздохнул. Ника его поняла. Лотти редко открывала рот, но уж если начинала говорить о родственниках, это было надолго. Он в своё время ещё маму укорял, что та заводит с горничной подобные беседы, заставляя их выслушивать подробности о её сёстрах, братьях и тётках.

— …Помню, как-то позвонила она прямо в два часа ночи. Я только заснула. Ну, и проговорили мы с ней почти час. Я ещё обрадовалась, когда в три часа связь-то оборвалась. А то бы так всю ночь она мне и рассказывала о своём, а мне подниматься-то рано…

— И часто у вас тут связь обрывается? — спросил вдруг Павел.

— Нет, что вы, Паша! — воскликнула та, взмахивая рукой с зажатым в ней бокалом. — Да никогда, в общем-то. А тогда, ровно в три, я ещё цифры запомнила на панельке, как отрезало. Я удивилась, но это было так кстати. А выспаться всё равно не вышло. Это ж в ту ночь случилось, когда…

Она вдруг замолчала, бросила быстрый взгляд на Нику с отцом и окончательно умолкла.

— Когда что?

— Когда бандиты эти пришли, — упавшим голосом закончила Лотти, включила тележку и следом за ней торопливо направилась к выходу.

Когда она вышла, все некоторое время молчали.

— Да, не надо было этот разговор заводить, — досадливо сказал Володя. — Андрей Викторович…

— Брось, — нахмурился тот. — У нас сейчас проблемы покрупней. Говори.

Володя тяжело вздохнул и перевёл взгляд на Нику.

— Мы, наконец, разобрались в истинной причине возвращения Кледнера на Каджеро четыре года назад.

Он включил большой монитор над столом.

Ника почувствовала, как внутри всё сжимается. То, что Орест совсем не тот человек, которым виделся ей все эти годы — Ника уже знала. Ещё бы. Но теперь-то речь пойдёт не о сафари. О нём и отец, и Володя уже знают, значит что-то ещё.

Возникший на мониторе набор латинских букв и цифр заставил вздрогнуть.

— Это…

— Это реон, — перебила Аристова Ника.

Она заметила, как вздрогнул Димка. Да, для них троих это давно не просто слово. Только сейчас не время нервничать. Паша вот выглядит задумчивым, даже немного отсутствующим…

Володя кивнул, словно ждал её реплики.

— Верно. Только эта формула не из учебника по наркологии, а из отчёта моей лаборатории. Мы нашли это вещество в промышленной зоне Второго материка, в здании, которое недавно было эвакуировано.

Володя говорил долго. Всё это время в комнате царило гробовое молчание. Такое странное, жуткое, густое… Ника чувствовала, будто ей не хватает воздуха.

Господи, Орест.

Неужели этот монстр, тот, что создал и распространил один из самых дьявольских, никого не щадящих наркотиков, и есть он? Человек, подсадивший мир на эту страшную сказку… Несчастная Рита, Димка, её Пашка, чуть не погибший в ядовитом капкане Ореста, тоже из-за реона… И — здесь. Всё здесь, на Каджеро, на её родной планете. Это было слишком.

А Володя тем временем продолжал говорить.

— И галлюцинации, и зависимость — только верхушка айсберга. Реон имеет и потенциальную опасность. Как я уже говорил, человеком под его воздействием можно управлять и довольно легко.

— Наркоманом всегда легко управлять, — хрипло проговорила Ника, чувствуя, как тяжело выталкиваются звуки из горла.

— Да, конечно, — кивнул Володя. — Но это другой уровень.

— Атака зомби?

Димка уже пришёл в себя. Только беспокойный взгляд перебегал с задумчивого Павла на остальных — и обратно.

— Ну, не совсем. Просто реон может превратить тебя в меня, меня в Венеру Милосскую, а того же Кледнера в отца родного. Это сила.

Ника снова взглянула на Димку. Она знала, знала наверняка, о чём, вернее, о ком тот подумал.

— В своё время Тенгиз Малхазович занимался похожими опытами, — Ника всё ещё смотрела на Дмитрия, но думала уже о другом. — Только там было что-то с гипнозом связанное…

— Да, Никушка, Тенгиз с ним. Они покинули Каджеро и думаю, мы их больше никогда не увидим.

Отец, наконец, встал из-за стола, прошёл к окну и распахнул его, зачем-то впуская в комнату жаркий воздух. Ника прикрыла глаза.

— Тенгиз… но как… он же ещё с дедушкой работал. И дружил…

Внезапно она ощутила привычные надёжные объятия. Пашка. Он бережно прижал её к себе, и она прильнула к нему, уткнувшись лбом в сильное плечо.

— Кледнер пользовался только уже добытыми неониями? — вдруг услышала она его голос.

— Наверное, поначалу да, — не сразу ответил Володя. — Но потом ему, видимо, показалось мало, и он стал добывать неонии сам. Ссылаясь на то, что ставит новые опыты.

— Значит, — медленно произнёс Павел. — Вы, Андрей Викторович ему могли попросту мешать, так? Ведь с вами под боком не особо развернёшься.

Ника отпрянула от Павла.

— Что ты хочешь сказать?

— Пока я хочу просто спросить. Андрей Викторович, насколько мне известно, в ту ночь, когда Солнечный был захвачен…

Володя шумно вздохнул, прерывая его. Воспоминания о тех событиях были очень болезненны для всех них. Но ведь Паша не стал бы просто так ворошить прошлое, бередить эту рану — если у него не было на то важной причины!

Он дождался, пока смолкнет вздох, и продолжил, будто его не прерывали, всё с тем же сосредоточенным выражением лица:

— В ту ночь сигнал SOS был отправлен Кледнером. Это так?

— Да, он успел отправить этот сигнал из своего кабинета, у него там стоит персональный передатчик внешней связи, — кивнул отец.

— Когда он отправил сигнал?

— Как только бандиты дали о себе знать, — теперь голос отца звучал слегка неуверенно, будто он то ли не знал, то ли не помнил точного ответа.

— А когда его самого схватили, он говорил вам?

— Да, конечно. Когда я зашёл в его кабинет, он уже был захвачен. Я ведь потому и пошёл за Кледнером лично, что он не отвечал ни по местной связи, ни по телефону.

Павел помолчал.

— Может быть, это случайность, конечно, — задумчиво сказал он, наконец. — Может быть, но я не очень верю в такие случайности. Может, Шарлотта неправильно запомнила время… Понимаете, бандиты сначала должны были вырубить связь и только после этого обнаруживать своё присутствие. Это логично, верно? Но связь блокируется в три, как следует из рассказа Шарлотты. А сигнал SOS был отправлен в два пятьдесят пять. Могли у неё спешить часы?

— Она смотрела на панель передатчика, — тихо отозвался отец. — Эти часы не могли спешить или отставать.

— Но она могла округлить. Было без пяти, а она сказала нам — ровно три, например, — вставил Дмитрий.

— Да… Надо будет спросить у неё поточнее, — кивнул Павел.

— Не обязательно, — медленно и тяжело произнёс отец. — Это уже не так важно.

— Почему? — насторожился Володя.

Ника затаила дыхание.

Отец с потемневшим лицом смотрел перед собой.

— Потому что я взглянул на часы, прежде чем зайти в его кабинет. Мои часы в порядке. И тогда, и сейчас. — Он сделал паузу, словно собираясь с духом. — Я вошёл к нему в два сорок пять.

Ника ничего не понимала, но объяснение не заставило себя ждать.

— Он не мог отправить сигнал в два пятьдесят пять, если его повязали раньше, чем вас, — закончил Павел. — Да и в совпадения вроде блокировки связи ровно после отправки SOS я не очень верю.

— Ничего себе, — вырвалось у Дмитрия. — Ну и осиное гнездо тут у вас.

Отец вернулся к столу, но так и остался стоять, опираясь на спинку кресла.

Ника неотрывно смотрела на него, не в силах отвести взгляд, а перед глазами стояло сочувственное лицо Ореста, когда он сообщал ей о смерти мамы и Лизы. Этого не может быть, это нереально, так не бывает!

Она снова почувствовала прикосновение Павла.

— Это ещё надо будет выяснить, я могу ошибаться.

— Не думаю, — глухо сказал отец, уставившись в стену напротив себя. — Ты прав. Это не просто путаница со временем.

— Надо связаться с Фойзе, — решительно поднялся Володя. — Андрей, если хочешь…

— Нет, я сам. Мы сделаем это прямо сейчас.

— Только надо будет предупредить, что Кледнер покинул Каджеро и вряд ли вернётся, — хмыкнул Володя. — Думаю, он получил неонии или прямо реон в искусственных условиях. Или, по крайней мере, на пути к такому решению. У него были все условия для научных работ столько времени…

Отец, наконец, сел за стол.

— Ребята, не уходите, — он взглянул на Павла. — Думаю, Паша, ты не откажешься рассказать подполковнику свои подозрения.

Конечно, он не отказался. Он до сих пор не задумывался о том, как ему нужно было снова увидеть это лицо, услышать знакомый глубокий голос, встретить взгляд знакомых голубых глаз. И даже не подозревал, что эти глаза способны так резко потеплеть, как только Фойзе увидел его перед передатчиком. Ревнёв сразу начал рассказывать, едва они обменялись стандартным приветствием, но всё время, что длился этот рассказ, взгляд подполковника не отрывался от Павла. Он внимательно выслушал Ревнёва, потом Аристова, кивнул головой.

— Я передам запись нашего разговора в штаб. Это всё очень важно. Володя, вышли мне всё, что нашёл.

— Да, конечно, — кивнул Аристов.

— Хорошо. Мы уже взялись за это дело всерьёз, Андрей Викторович, — тут Фойзе снова перевёл взгляд на Павла. — Феникс, я очень рад тебя видеть. Надеюсь, мы скоро сможем встретиться лично.

— Я тоже, — отозвался он.

Когда связь прервалась, и они втроём вышли из кабинета, Дмитрий вдруг усмехнулся.

— Пашка, я не удивлюсь, если он предложит тебе вернуться.

— Кому я там теперь нужен? — возразил Павел и почувствовал, как Ника взяла его руку в свою, взволнованно сжала пальцы.

— Недооцениваешь ты себя, птичка, — покачал головой Дмитрий. — Ты им всегда будешь нужен.

Он встретился с Павлом взглядом, кивнул. Потом молча развернулся и быстро пошёл в сторону гостевого крыла.

Павел и Ника смотрели, как он идёт по коридору.

— Я думаю, он прав, — нарушила молчание Ника. — Я видела, как он смотрит на тебя. Ты ему нужен.

— Не надо об этом, — попросил Павел.

Это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Ника вздохнула. Она выпустила его руку и, не оборачиваясь, направилась к своей комнате.

Павел не двигался с места. Нужно было догнать её и сказать, что без её согласия ничего не будет, он не поедет никуда. Даже если Фойзе и предложит вернуться. Потому что она важнее всего. Важнее даже того, что казалось таким значимым всего пару месяцев назад. Но она ведь знает это, правда?

Вечером он ждал её на балконе, прикуривая одну сигарету за другой. Ника всегда приходила после девяти — пожелав спокойной ночи отцу. Сейчас на часах уже двадцать минут десятого, а она всё не шла. Конечно, им необходимо побыть вдвоём, Ревнёву нужна её поддержка. Она задержалась у него, и это нормально, — успокаивал себя Павел.

Ему очень не хотелось думать, что она может вовсе не прийти.

Очередной окурок полетел в пепельницу у перил.

— Опять дымишь, как паровоз? — услышал он за спиной слегка сердитый голос и не успел развернуться, как был захвачен в тёплые объятия. Ника прижалась к его спине и вдруг тихо сказала:

— Я доучусь и попробую устроиться к вам врачом. Я хочу быть рядом с тобой.

Павел всё-таки развернулся, сам обхватил её обеими руками, зарылся лицом в русые волосы. Она представить себе не могла, какой музыкой звучали эти слова для него. Пусть даже Фойзе ничего не предложит. Или пусть предложит, и он откажется. Главное — она понимает. Она будет с ним всегда и везде, даже если мир рухнет.

Но мир не собирался рушиться. Он как раз рождался заново.

* * *

Еще в космопорте Хана насторожила тщательность, с которой проверяли и его самого и его документы. А когда он обратил внимание на отлетающих, так ему вообще вспомнился «кактусятник» Фрога с его дотошным фейсконтролем. Рвение служащих особенно бросалось в глаза потому, что отлетающих было на порядок меньше, чем обычно. Собственно, всё остальное проходило как всегда, но Хан задумался.

Он попытался связаться с Боссом сразу после прилёта, но ответил тот только к вечеру. Хан успел прокурить насквозь и коттедж, и себя, хотя курил раньше только за компанию да для понту. Он не мог спрашивать о случившемся егерей — просто потому, что кроме Реньера никого не знал лично. С другими вербовщиками он не поддерживал связь. Оставались только Карина или Лерой. Лерой не просто не отвечал — его номер, по заверениям автоответчика, не существовал. И Каринин тоже. Местный номер Босса не отвечал.

Сработала дальняя связь. Босс был резок.

— «Диана» финишировала. Думаю, за это мы должны благодарить тебя.

Неужели…

— Порученное тебе дело провалено.

Ну уж нет.

— Босс, на участке оказался егерь, друг Жертвы, но я узнал об этом слишком поздно. Я прилетел убрать его!

Молчание на том конце начало напрягать.

— Не высовывайся. Ничего не предпринимай. Никому не звони. Я сам тебя найду.

Связь оборвалась.

«Диана» финишировала. Он понял. Конечно, официальным расследованием тут и не пахнет, но Ревнёв что-то знает. Возможно, все. Возможно, они не знают имен. Ясно совершенно точно — они не знают Босса и Хана. А проверки в космопорте и уменьшившееся количество туристов значат только то, что они что-то раскапывают. Босс рассказывал об этих лже-учёных. Да, с них всё и началось, скорее всего.

Он пожалел, что лично с этими учёными не пересёкся. Он смог бы понять больше Босса.

Ладно, что теперь? Сидеть и не вылезать? Ему не хотелось верить в то, что всё кончено, и придётся сначала убегать, потом скрываться, потом искать новое место. Конечно, работа на Босса сделала своё дело, и пару-тройку лет он сможет прожить безбедно. Хан в очередной раз похвалил сам себя за то, что в своё время перевёл все сбережения в отцовский банк со счёта в «Артемиде». Не факт, что он смог бы сейчас пользоваться этими деньгами. Наверняка все счета компании и её служащих уже блокированы Ревнёвым. Чёрт, как же узнать, что случилось? Неизвестность хуже всего. Хотя морально Хан был готов к такому исходу. И на Солнце есть пятна, и Босс не всесилен.

В Солнечном, в отличие от Алмазного, вообще некуда было податься. Да и не рекомендовали. Однако неизвестность и невозможность прояснить ситуацию убивали. Беглый просмотр новостей, как местных, так и общих от Содружества ничего не дал. На самом деле Хан был уже почти уверен, что это сам Ревнёв, не сообщая никуда, силами своих людей пытается что-то выяснить.

Он попытался понять, следуя обыкновенной логике, откуда дует ветер и в чём они прокололись. Всё было отлажено, продумано. Как на сафари вышли эти горе-учёные, он не мог понять. Но вполне допускал, что они и правда искали пропавшего друга. Допустим, тот наследил. Ладно. Но Босс сказал, что они ничего не раскопали, им подсунули грамотно составленную легенду… Тогда как? Феникс? Возможно, если он был готов сдать подстрелившего его Язву. Но это вряд ли, даже если он Язве тот выстрел и не простил.

Логика зашла в тупик.

Хан не мог сидеть спокойно на месте. От Босса привета в ближайшие сутки он точно не дождётся. И что, так и метаться с кресла на диван, с дивана к окну и обратно, не подходя только к двери? Смотреть бесполезные новости и ждать, когда в коттедж ввалятся охранники «Артемиды» с наручниками?

Нет. Надо пройтись хотя бы по Солнечному. Если его не задержали в космопорте — значит, о нём не знают. «Пока», — шепнул внутренний голос, но он тут же заткнул паникёра. Спокойно. Местные светозащитные очки на пол-лица, шляпа по последней каджерианской моде с широкими полями, самый незаметный недорогой комбинезон для прогулок по джунглям — и никто не узнает лощёного вальяжного сотрудника компании в этом скромном сером человеке, похожем на сотни других таких же местных жителей. Тем более, если учесть, что Алекс-Хан редко появлялся просто так на улицах раньше.

Прогулка поначалу ничего не принесла. В Солнечном всё тихо, спокойно, обыкновенно. Среди коттеджей люди попадались редко — рабочий день в разгаре, зато в центре было пооживлённее. Но что центр… там слонялись немногочисленные туристы, ничего не подозревающие, и обслуга, занятая этими самыми туристами по самые уши. И конечно, никто не обсуждал кровавые преступления местной мафии, никто не вглядывался в лица встречных людей в поисках мафиози. Никто, кроме Хана — он искал кого-то или что-то, кто мог бы подсказать.

Только поэтому он успел спрятаться за справочный автомат, один из раскиданных по всему городку, когда заметил неподалёку, около одного из ресторанчиков, троих. Они словно насмехались над природой и остальными людьми — все трое с непокрытой головой, тёмные очки только на одном из них. Но его Хан узнал бы и в маске, полностью скрывающей лицо. По жестам, по развороту плеч, по голосу, по этим огненно-рыжим, светящимся в лучах Сианы, волосам. И второго он узнал, ещё до того, как тот повернулся. Спутать с кем-то другим эту долговязую фигуру со смоляными кудрями было нельзя. Девушка стояла к Хану лицом, и не оставалось никаких сомнений в том, кто перед ним.

Они не видели его. Феникс был занят изучением меню, плывущего перед входом в ресторан, а Язва и Ревнёва были заняты изучением Феникса, изучающего меню.

Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Вытащил Феникса? Вон он, живой, здоровый и даже зрячий — не на ощупь же он виртуальное меню читает. И девица его рядом. Не вышло у Босса, судя по всему. Не конкурент он капитану Лазареву оказался в этом вопросе… И Язва тут же — великодушен капитан и благороден. Интересно, где они Строганова потеряли… ах да! У «Дианы» же неприятности. Наверное, Дэн или в подполье ушёл, или им уже занимаются люди Ревнёва.

Хан понимал, что всё логично. Это он на месте Язвы первым делом вывез бы Лазарева с планеты. А у Язвы и, главное, у самого Лазарева могли быть другие планы — например, выздороветь, отбить Ревнёву у Босса и развалить «Диану». И то, и другое, и, судя по происходящему, третье им удалось.

Хан прислонился спиной к тёплому автомату, отвернувшись от весёлой троицы. Вот чёрт! А ведь он сам во всём виноват. Позволил дурацким эмоциям взять верх над разумом… да надо было пристрелить Лазарева ещё там, в подвале, после записи, а потом трахнуть-таки Язву, когда тот припёрся бы за кристаллом, и тоже пристрелить, это было бы логично и справедливо! Нет, зачем-то понадобилось в гуманиста играть. Сам себя наказал.

На самом деле в глубине души он понимал, что сам себя накручивает. Не смог бы он там пристрелить Феникса. И Язву, с этим его ягнячьим взглядом, тоже. И толщина кишки тут ни при чём. Просто не смог бы. В тех условиях — нет. Но теперь всё изменилось. Вернее, не так: ни черта не изменилось. Хотя должно было. Они должны были понять! Лазарев должен был понять, что за фрукт его дружок! И не улыбаться его, вне сомнений, идиотским шуточкам сейчас, а вежливо отпинать его подальше, во избежание повторения пройденного. А Язва должен был понять, что он ничтожество… Впрочем, ничтожества сами никогда этого не осознают. И вот теперь — спасибо тебе, добрый волшебник Алик Чернов! — они снова вместе, на свободе, чувствуют себя хозяевами жизни и даже не задумываются о том, кому обязаны этой сомнительной радостью. И если ещё месяц назад Феникс был искалеченным загнанным зверем, скрывающимся от всех в глубокой норе, то сейчас роль зверя принадлежит ему, доброму волшебнику. Только вот ему никто не спешит помогать, даже Босс… Хотя когда это он спешил помогать неудачникам.

Пока Хан предавался размышлениям о смысле жизни и её несправедливости, троица исчезла в дверях ресторана. После этой встречи прогулка потеряла смысл, и Хан вернулся в коттедж, чувствуя себя оплёванным и растоптанным.

Он никогда не пил ничего крепче пива, даже к вину не притрагивался. Этим же вечером он заказал прямо в коттедж упаковку старого земного виски, чувствуя, что ему необходимо как-то расслабиться, и на этот раз не с помощью размышлений. Конечно, с непривычки Хан даже одну ёмкость не прикончил. Он и не ставил перед собой цель напиться. Поначалу хотелось просто забыть. Ну, многие из тех, с кем он говорил об алкоголе, напирали на то, что с некоторого момента наступает состояние «всёравно ничегонепомню, а этоктовзеркале». Хан ждал этого момента весь вечер. Хотя бы одну его треть. Насчёт «всёравно».

То ли виски был неправильный, то ли выпить нужный литраж он не смог, то ли его мозг в принципе отказывался впадать в опьянение, но вместо «всёравно» наступало состояние «какого чёрта!»

Снова и снова перед глазами крутилась картинка — самоуверенный Феникс, вполне живой и здоровый, его рука на плече спокойной, не сводящей с него влюблённых глаз Ревнёвой, а рядом — Язва. Такой же наглый, улыбчивый, как раньше. Хану после их последней встречи казалось, что достал он таки шута горохового, растерял тот свою лёгкость-безбашенность. А сейчас, по трезвому размышлению, после пары стаканов виски, стало понятно — может, тогда и достал, да с этого щенка всё, как с гуся вода, вон, уже прыгает вокруг своего Феникса. И все трое просто сияют, как лампочки.

Он почувствовал, как сами собой сжимаются кулаки. Столько времени и сил потратить на это дело, и что в итоге? Он сидит в своём коттедже, именно как лис затравленный в норе, не смея высунуться, а они там, снова вдвоём, и эта Боссова принцесса рядом. Мысли привычно покатились по накатанной дорожке. Алкоголь не мешал, скорее, придавал определенную ясность сознанию.

Интересно, знает ли Феникс эпопею с той записью и их с Язвой увлекательной беседой вокруг неё? Вряд ли. Язва наверняка никому ничего не сказал. Никому — значит и Ревнёвой. Ну, какой нормальный человек будет рассказывать такое о своём друге его же девушке, а уж тем более, о самом себе? Зачем, если всё закончилось, причём так удачно? Все живы, все вместе, все всех простили, вот и славно. Только ничего ещё не закончилось.

Хан допил очередной стакан и со стуком поставил его на стол. Они думают, что могут вот так беззаботно радоваться жизни, наплевав на него? И на то, что он ради них, можно сказать, пожертвовал собственной карьерой, репутацией, впервые в жизни попытавшись проявить то, что они все называют благородством… Нет, ребята. В задницу такое благородство. Если кому в этом мире и стоит помогать, так только тем, кто сможет и, главное, захочет за эту помощь заплатить.

Босс, вы хотели эту девчонку? Вы её получите. Ей просто податься некуда и не к кому больше будет, когда она поймет, с кем связалась. Надо полагать, она такая же, как сам Феникс, и вряд ли сможет быть с ним после того, как ознакомится с той инсценировочкой из строгановского подвала. А если её ещё правильно преподнести и откомментировать, то мало никому не покажется. И пусть потом Феникс доказывает, что «это не то, что ты думаешь», а Язва… А Язва пусть объясняет, откуда у него тот кристалл с записью. Наверняка ведь не выкинул сувенир — от стирания и перезаписи кристалл заблокирован, а с утилизацией его существуют некоторые сложности, которыми Язве озаботиться было некогда и негде на Каджеро, наверняка на потом отложил. Такие как он стараются негорящую проблему не решать, а загнать поглубже, «авось само рассосётся».

Выйти с местного компьютера в Сеть, закачать в письмо запись, которую он предусмотрительно хранил в памяти браслета — дело нескольких минут. Теперь, собственно, само письмо. Анонимка?

Мелькнула мысль, что когда Язва увидит это послание — а он увидит, вряд ли девчонка будет так сдержана, что не сообщит ему о полученном подарке сразу же, как только обретёт дар речи — он сам поймёт, от кого привет. Он хоть и щенок, но не дурак. И будет искать его, Хана. Найдёт ведь, он парень настырный, прилипчивый.

Ну и пусть, они ведь не договорили. Когда они снова встретятся, тут уже на месте будет ясно, кто — кого.

…Теперь, собственно, пояснительная записка. Эх, мне есть, что рассказать тебе, детка. И всё равно ведь ты увидишь, что это — я, и Индиго поймет, откуда ветер дует. Так что долой анонимность. Снимем маски, все, дружно. И я, и Дима.

«Отправить письмо с прикреплённым файлом?». Идиотский вопрос. Конечно, отправить.

* * *

Ника проснулась от того, что её нежно целовали в плечо. Пока поворачивалась — открылась и закрылась дверь. Ну вот. Ушёл. Ника вздохнула. Вчера Павел говорил, что с утра хочет выбраться в Алмазный. Что он там забыл — не сказал, но Ника знала, что это связано с расследованием.

Девушка вскочила с постели, зашла в ванную, вылетела оттуда уже умытая и одетая. На ходу расчёсывая волосы, выбежала из комнаты в надежде успеть поймать Павла в столовой. Как бы не так.

— Доброе утро, — встретил её Дмитрий. Он сидел один за большим столом, заканчивая завтрак. — А Пашка только что уехал. Я сам только попрощаться с ним успел.

— Доброе утро, — ответила Ника.

Она слегка расстроилась, но не настолько, чтобы испортилось настроение. Павел обещал вернуться после обеда, это совсем скоро. Хотя Ника уже чувствовала, что скучает. После того, как Володя разрешил Павлу выходить и самостоятельно передвигаться по Солнечному, того стало не удержать в доме. Ника его понимала. Столько недель провести в темноте и не иметь возможности просто выйти на улицу — конечно, теперь он не может сидеть взаперти.

— Он скоро приедет, не скучай, — угадал её мысли Дмитрий. — Хочешь, я с тобой побуду, пока ты завтракаешь?

Ника улыбнулась, отрицательно качнула головой.

— Я пока не хочу есть. Спасибо.

У неё действительно не было аппетита. Мелькнуло в голове — как бы Димка не подумал, что она просто не хочет его компании. А с другой стороны — это, наверное, немножко правда. Ника избегала оставаться с ним наедине, хотя давно уже простила ему всё. Простила, но не забыла. Однажды сказанное до сих пор висело между ними, и они оба это ощущали. Особенно, наверное, Димка.

Ника вздохнула.

— Я сейчас почту проверю, может, Рина написала. А потом хочу заехать к Володе. Поедешь со мной?

Почему-то очень приятно было видеть, как он улыбается в ответ.

Нет, Карина не написала. Зато…

«Получено сообщение с прикрепленным видеофайлом с неизвестного адреса. Вирусов не обнаружено. Хотите просмотреть сообщение и файл?»

Занятно. Кто бы это мог быть?

Ника дала команду для просмотра.

— Здравствуйте, Ника Андреевна! — раздался в комнате незнакомый мужской голос. — Вы вряд ли меня знаете, по крайней мере, лично мы не знакомы.

Голос спокойный, дружелюбный, слегка даже расслабленный. Тембр сам по себе слух не режет, но есть в каждом звуке что-то неприятное. Тревожное…

— Ника Андреевна, у меня для вас есть две новости, и обе вам не очень понравятся. Новость первая содержится в том видеоролике, который пришёл вместе с моим письмом. Прежде, чем вы его посмотрите, я расскажу, как мы его сняли. Вы знаете — я, Дмитрий и ваш Павел вместе служили на «Киплинге». Спросите как-нибудь их, помнят ли они Хана. С Индиго мы так и не расстались до конца. Скажите, вы ему всерьёз поверили, что он так же, как и вы, горевал о мнимой смерти Феникса? А зря поверили. Потому что ролик, который вы сейчас увидите, был снят именно его руками. Доказательства можете поискать в доме, вторая копия записи находится у него, вряд ли он с ней расстался. И ещё, прежде чем включится наш любительский фильм…

Ника ничего не понимала, но ей хотелось зажать уши, скомандовать «Стоп!». Однако этот странный вкрадчивый голос словно околдовал её. Она должна была понять. Димка, Димка, что ещё могло случиться?!

— …Вторая новость, Ника Андреевна, едва ли не веселее первой. И опять же — я без фактов не работаю. При случае спросите вашу подругу Карину, она подтвердит. Знаете ли вы, кто был Охотником, кто стрелял в вашего Феникса во время этой роковой прогулки по джунглям?

Ника замерла. Её сердце готово было разорваться, так сильно и часто оно начало биться. Ей снова казалось, что вокруг всё рушится. Это не могло быть правдой. То, что говорил этот тип, не могло быть правдой.

Димка — не мог!

Она не сразу поняла, что происходит на небольшом экранчике перед её глазами. Не сразу сообразила, что это подвал в доме Дэна. Единственное, что она поняла моментально — это Павел. И действие происходит до того, как они встретились в этом самом подвале.

Дальше всё воспринималось, как в тумане. Ника никогда не понимала этого выражения. А это вот так — когда всё мутное, в глазах двоится, в уши словно ваты набили, голова кружится, а встать невозможно, потому что в коленках тоже туман — ватный, вязкий, липкий. И крикнуть невозможно, в горле — тоже он. И невозможно отвести глаз. И сквозь этот туман в ушах доносится стон. Слабый, тихий, такой знакомый…

— Ника, с тобой всё в порядке?

Она медленно подняла голову. Сообщение давно остановлено, экран погас. Но перед глазами всё ещё та картинка, от которой останавливается сердце. А в голове всё тот же гулкий туман. Но сквозь него пробился этот голос. Встревоженный, беспокойный.

— Кто такой Хан? — Ника спросила это тихо, но так, что тот, за спиной, замер.

Она слышала в наступившей тишине его дыхание, неуверенное, мгновенно сбившееся с ритма.

— Что? — тупо отозвался он, наконец.

— Я спросила, кто такой Хан.

Ника медленно развернула кресло к Дмитрию, застывшему в нескольких шагах от двери. Его посеревшее лицо и расширенные глаза сказали ей, что она на верном пути. Он нервничает. Значит, она попала вопросом в точку. Значит…

— Мы служили вместе.

Чего ты боишься, Дима? О чём ты думаешь? Какие варианты просчитываешь?

— Когда ты его видел в последний раз?

Ника должна была услышать, увидеть его ответ. Соврёт или скажет правду?

— Месяца полтора назад.

Какой у него странный голос. Он, правда, боится. И врёт, скорее всего.

— Отдай мне кристалл с той записью.

Спокойно, только спокойно и уверенно. Пусть чувствует, что она всё знает. Господи, что — всё? Неужели это всё правда?! Димка, скажи, что не понимаешь, о чём я, скажи, что всё ложь.

Он молчит. Не шевелится. Смотрит на неё так, как будто она приставила ему нож к горлу. А может, так и есть? Скажи же хоть что-нибудь!

— Отдай — мне — кристалл — с записью. — Как трудно чеканить слова вместо крика.

Неловкое, тяжёлое, непохожее на лёгкого во всём Димку движение — медленно поднимающаяся к застёгнутому карману куртки рука. Ника не верила своим глазам. Этот кристалл существует. Да, существует. Ядовитая гладкая тяжесть укладывается в её протянутую ладонь. Не хочу, не надо, Димка, это ведь не то, правда, не то ведь?!

Кристалл с ледяным стуком ложится в гнездо считывающего устройства. Воспроизведение.

Она отключила его через несколько секунд, едва успев понять, что Чернов говорил правду. Это копия. И она у Дмитрия. И он отчаянно боится. А ведь это ещё не всё.

— Это ты стрелял в Пашу? — Ника снова повернулась к нему, заставляя себя смотреть ему в глаза.

Нет, глаза не бегали, как она ожидала. Он тоже смотрел прямо на неё, но она знала, что это не от повышенной правдивости. Так смотрят обезьянки на удава, не в силах отвести взгляд, зная, что сейчас наступит конец. Молчание становилось невыносимым.

— Да.

Всё. Это не укладывалось в голове. То, что он тогда ляпнул ей по телефону — это всё ерунда. Цветочки. То, что он сделал с Пашей — это… Этому просто не было названия. Она снова словно вживую увидела масляные глазки Чернова, услышала его гнусный голос, обращающийся к Дмитрию, и тот нестерпимо беспомощный стон любимого. Снова почувствовала горячие от лихорадки руки на своих плечах, снова ощутила невидящий взгляд родных, таких измученных глаз.

— Ника… Послушай, я должен тебе объяснить, ты не думай…

Что? Мне — не думать? Что ты хочешь опять мне соврать?! Не приближайся!

— Не трогай меня! — видимо, истеричные нотки в её голосе заставили Дмитрия остановиться. — Да, объясни мне! Объясни, как ты убивал его! Объясни, как ты стрелял, объясни, как бросил его умирать в этих треклятых джунглях!

Каждое «объясни!» летело в стоящего напротив Ники человека, как пущенный из пращи камень. И каждое попадало в цель…

…И каждое попадало в цель. Как объяснить то, чего не делал? И как объяснить то, что сделано? Хан, сволочь, неужели тебе было мало? Зачем ты прислал ей это? Ты же жить хотел! Я же найду тебя, тварь. И на этот раз у тебя нет больше защиты от меня. Я убью тебя. Найду, сейчас или чуть позже.

— Объясни, как ты оказался у Дэна и чем вы там занимались с твоим дружком-мерзавцем! Объясни, как ты мог на это смотреть и как потом смог прийти к нему и снова играть в дружбу!

Не буду я ничего объяснять, Ника. Ты потом, может быть, сама поймёшь. Ты устала волноваться за него, и эта запись тебя просто убила. Прости, я ничего не буду говорить.

Зуммер вызова. Телефон. Нет, только не Пашка, пожалуйста… Не умолкает. Подожди, Ника. Сейчас я уйду.

— Я слушаю.

— Это Руслан. Фрог, — трясущийся от жира голос прилетел издалека, напоминая о том, что за стенами этой комнаты есть жизнь. — Ты велел позвонить, если я узнаю.

Хан.

— Где он?! — в его вскрике выплеснулось столько ярости, что Ника отшатнулась, умолкнув на полуслове.

— Кажется, я вовремя, — мгновенно сориентировался Фрог. — Так я могу рассчитывать на снисхождение?

— Где он?! — из горла вырывается уже какое-то рычание.

— Хорошо, хорошо! Не кричи только. Он вчера днём улетел на Каджеро. У меня есть его тамошний адрес.

— Куда?! — это было слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. — На Каджеро?

— Да, у него там хата. Солнечный, гостевая зона, восьмой коттедж на Восточной аллее.

— Восточная, восьмой… гостевая зона, — повторил Дмитрий вслух.

— Да, верно. Мы в расчёте?

Язвительный резкий смех, вызванный дурацким вопросом, напугал Нику не меньше, чем Фрога на том конце канала, но сейчас Дмитрий просто не мог об этом беспокоиться.

— Ну уж нет, жаба. Ты со мной никогда не рассчитаешься.

Он оборвал связь.

Тварь здесь. Он сам пришёл туда, где его легче всего достать. Что ж, Шер-Хан недобитый, молись. Охота объявляется открытой.

Дмитрий, забыв о Нике, резко развернулся и выскочил из комнаты.

Она некоторое время стояла неподвижно. Злость, обида, ненависть, только что бурлившие в ней, притихли, затаились в глубине груди. Эти рычащие реплики, этот блеск в его глазах, эта звериная стремительность движений, сменившая шоковую неподвижность — всё было так странно, так пугающе! Привычный, знакомый Димка исчез. Она никогда не представляла, что он тоже может быть таким. Кто — на Каджеро? Восточная аллея, восьмой коттедж.

Выбежать из дома, вскочить в сиденье скутера и рвануть в сторону гостевой зоны — это быстро. Ника ещё не очень понимала, зачем ей так нужно увидеть, куда рвётся Димка, но твёрдо знала, что это необходимо понять. Уже отъехав пару километров от дома, она сообразила, что на стоянке не хватало одного аппарата. Он тоже на скутере. Можно не успеть.

Ника прибавила мощности двигателя. Слава Богу, что она не первый раз на этой дороге и знает каждую кочку и каждый поворот. Она догонит его.

Она выехала на Восточную аллею как раз в тот момент, когда от восьмого коттеджа в сторону периметра рванул голубой скутер-вездеход, а следом за ним — лёгкий светлый скутер Дмитрия. Ника никогда не жаловалась на зрение. На вездеходе летел Хан — тот самый человек из записи, который только что чуть не убил её своим письмом. Ника, не останавливаясь, рванула за ними. Теперь она понимала, что должна увидеть и услышать то, что там будет.

 

Глава 8

Хан знал, что Язва вернётся. Фрог позаботится об этом, получив его, Алекса, разрешение. И ожидание этого одновременно бодрит и успокаивает. Опасность со стороны расследования деятельности «Дианы» отступает на второй план — глупо, наверное, но сейчас это даже хорошо.

Устраивать драку в коттедже — фи, детство. Сейчас же набегут немногочисленные туристы, вызовут охрану, а это наверняка будет охрана Ревнёва… нет уж, встретятся они там, где будет удобно Хану. Для этого на дорожке наготове стоит скутер, все вещи собраны, остаётся только дождаться народного мстителя, увести его подальше в джунгли и спокойно с ним разобраться. Оттуда — или в Алмазный, или в Арзун… скорее последнее, в Алмазном сейчас опасно. А в Арзуне можно взять аэрокар и слинять на Второй материк, где ещё могли остаться люди Босса и улететь с планеты с ним. Или переждать трудное время и улететь потом.

Мысли прерывает приближающийся звук двигателя. Неужели пора? Пора, вон он несётся… Что ж, поехали.

Хан выкинул недокуренную сигарету и быстро, но не суетясь, подошёл к скутеру. Отлаженная машина включилась с пол оборота. Догоняй, Язва!

То ли легкий полуспортивный скутер действительно развивал большую скорость, то ли ярость Индиго подгоняла его, но он настиг Хана на просеке, километрах в десяти от города. Пока длилась эта гонка, он почти не думал, только одно билось в висках — убью сволочь.

Позади осталась боль клеветы, позади — чувство вины перед всеми, позади Феникс — прости, Пашка, это мой бой, я закончу его сам, — позади Ника. Есть только мерзкая тварь, пытающаяся сбежать, и он, Охотник.

Индиго вырвался вперёд, резко развернулся, и скутер встал поперёк дороги, вынуждая остановиться и Хана — его вездеход не мог взять такую высоту, чтобы перелететь препятствие. Индиго даже не вздрогнул, когда вездеход затормозил буквально в десяти сантиметрах от него. Он аккуратно поставил машину на выдвинувшуюся из корпуса опору и соскочил на пластобетонную дорогу.

Зелёные стены джунглей по обеим сторонам не укрывали от жарких лучей Сианы в зените. Хан поднял голову, взглянул сквозь светозащитные очки в небо. Индиго сделал шаг вперёд.

— Погоди, щенок, — будничным голосом остановил его Хан. — Не думаешь же ты, что я совсем кретин?

Нет, не думаю. Ты мразь, но не кретин.

В лицо ему смотрел серебристый ствол боевого лазерного излучателя. Точно такого, как те, что служили им на «Киплинге».

— Я знал, что ты придёшь, Дима, неужели я настолько туп, чтобы не просчитать этот вариант? Что, не нравятся мои сюрпризы?

Он говорил, не вставая с сиденья вездехода. В любое мгновение он мог выстрелить, надавить стартовую клавишу и сорваться с места, снося невесомый скутер. Но Индиго знал, что Хан не сделает этого, пока не скажет всё, что хочет. Хан любил разговоры.

— Убью, тварь, — лаконично ответил он.

Хан рассмеялся своим приятным на слух, отвратительным смехом.

— Из нас двоих излучатель у меня, Язва. А ты слишком торопился, чтобы захватить оружие.

Ника затормозила, едва заметив вдали их машины. Она понимала: хочешь услышать — подойди тихо. Она поставила скутер на обочине, надела перчатки и нырнула в редкие придорожные заросли, успев заметить, что Димка уже стоит на ногах, а Хан всё ещё на вездеходе. Она смотрела только вперёд, поэтому не заметила, как на другой стороне дороги, чуть позади, шевельнулись лианы, пропуская высокую мужскую фигуру, направлявшуюся туда же, куда и Ника.

— Что он тебе сделал, Хан?

Язва изо всех сил старается держаться, но голос его выдаёт — как всегда. Он весь кипит. Судя по всему, беседа с Ревнёвой состоялась непосредственно перед этой встречей, а плохо скрытая ярость Язвы говорит о том, что ничем хорошим для него беседа эта не закончилась.

— Что он мне сделал? — как ощутимо выделяется эта связка «он — мне».

Вопрос не то, чтобы совсем неожиданный, но к этому разговору Хан не готов.

Ты всерьёз спрашиваешь, да? Он — мне? Да ничего. В том-то и дело. Ничего. Он делал для всех всё, раздавал направо и налево улыбки, похлопывания по плечу, одобрительные взгляды, слова благодарности и похвалы. И только для меня у него оставался всегда спокойный равнодушный взгляд, и эта показушная дружелюбность. Плевать он хотел на меня, понимаешь?

Нет, не понимаешь. Ты и раньше-то не понимал, а сейчас тем более. Взгляд прыгает со ствола на моё лицо, оттуда на руку, сжимающую руль скутера, снова на ствол. Думаешь, выстрелю сейчас? Или планируешь, как выбить у меня из рук излучатель? Но ты ни черта не понимаешь.

— Что он мог мне сделать, Дима? Просто… — вдруг хочется сказать это вслух. — Я не люблю, когда я к человеку со всей душой, а он отворачивается, как будто ему гадюку подсовывают.

— Может, потому, что душа такая? — с готовностью отзывается этот щенок, и видно, что ему нравится ощущать чужой гнев. Нет, не доставлю тебе этого удовольствия. Тебе меня не разозлить сегодня.

— Ничего. Моя душа при мне, Язва. А вот где теперь капитанские погоны, власть и слава?

На лице явственно проступает работа мысли. Доходит, а? А вот я тебя выведу сегодня из себя, Дима.

— Ты.

— Я. Неплохая каша заварилась тогда, верно? Всего несколько фраз, неточно переведённых, и такой эффект.

Неважно, что я тогда понятия не имел, чем всё закончится. Неважно, что последнее, что я хотел — это гробануть самого Лазарева. Тебе это знать незачем, Язва. Что случилось, то случилось.

— А всё потому, что Феникс твой излишне самоуверен. Не слушал советов Чернова — а кто такой Чернов, чтобы его слушать, — оставил этого тугодума трусливого на месте, которое мог бы занять и я, с большей пользой для дела. И вот вам результат.

Работа мысли на лице продолжается. Видно, как жажда сложить паззл борется с желанием броситься в драку.

— А сафари это, Хан? Неужели плевок в душу стоит жизни?

Ну да. Знал бы ты, как я старался вывернуться, чтобы этот плевок стоил жизни тебе, а не ему. Но слугой двух господ не все могут работать. Увы, я не Труффальдино.

Медленно закипает холодная, бешеная ярость. Это плохо, руки начинает вести, излучатель вздрагивает, но Язва этого уже не замечает, ему не до ствола.

— Этот цирк был имени тебя. Феникс тут ни при чём. Я для тебя старался, я всё сделал — урс этот подсадной, аптечка-некомплект, прививка невколотая, я всё сделал, чтоб ты сдох в любом случае. Я из шкуры вон лез, чтобы Жертвой пошёл ты, но ты сдрейфил, выбрал, что попроще. Конечно, ты его выследил, конечно, ты его догнал. Скажи, что ты не понимал, за кем идёшь, и я плюну тебе в наглую рожу! — тихо, только не кричи. — Ты его гнал, всё равно что с собаками за ним шёл, и ничего, ни ноги, ни руки не дрогнули. Небось, до последнего сам от себя прятался, гнал мысли — что же тебя ведёт так уверенно за посторонним пацаном по джунглям.

Язва бледнеет, наклоняет голову, будто забодать хочет, но смотрит в глаза, взгляд не опускает. Как кролик на удава.

— У тебя все тормоза отказали, только о своей шлюшке и думал. Кстати, знаешь, как она в эти долги влезла? Нет, Фрог сам не додумался бы, он при упоминании твоего друга терял волю и соображалку. Я его понимаю, там есть чего бояться. Только не мне. Ты хоть сейчас соображаешь, кто на вас этот долг навесил?

Глаза под спутанными чёрными прядями вспыхивают.

— Ты.

Других слов не находится, да? Паззл складывается. Теперь он понимает. Да, я. Всё я. И даже чуть больше, чем всё. Вот он, момент, чтобы закончить исповедь.

— А как тебе понравилась твоя шлюшка? Она не рассказывала, почему её так шарахает от тебя?

Глаза расширяются, из карих превращаются в чёрные, несмотря на яркий свет Сианы. Не доходит, но уже настораживает. «Не смей о ней говорить, ублюдок» — не надо быть телепатом, чтобы прочитать эту мысль.

— О, ты себе не представляешь, что она могла бы тебе позволить с собой сделать. Твои фантазии в сексе так далеко не заходят, щенок. А она бы могла… Она и позволяла. Тебе. Ты за месяц смог сделать так, что её жаркое чувство к тебе превратилось в страх, ужас, ненависть. И хотя на самом деле были всего лишь реон и я, для неё всё это был ты. Мы с реоном постарались сделать этот месяц незабываемым для твоей крошки. И она его никогда не забудет.

Из груди вырывается неуместный, но неудержимый смех.

— Между прочим, она такое умеет, что я только диву давался. Ты затейник, Дима, хоть и щенок, так её надрессировал. А как она извивалась подо мной! Ей нравилось, когда я её бил. Ты никогда не пробовал это с ней? А она бы позволила тебе. Она всё время тебя звала. А мне и так нравилось. Пусть хоть папой римским называет, лишь бы ноги раздвигала.

Выстрелить он не успевает, потому что слишком внезапно к щенку возвращается способность соображать и двигаться. И быстро двигаться. Язва сбивает его с вездехода, и пару минут они молча возят друг друга по пыльному пластобетону. Никто не может взять верх. Язва слишком разъярён, чтобы победить, но эта же ярость придаёт ему бешеных сил.

Щенок превратился в волка, — мелькает в голове отстранённая оценивающая мысль. Приходится забыть всё, что ещё хочется сказать, становится не до разговоров, слишком неожиданен этот натиск, слишком сильными оказываются эти руки. Волк может и горло перегрызть…

…Убить. Придавить к земле, сжать пальцы на горле этой гадины, заставить его хрипеть и извиваться, почувствовать, как уходит пакостная субстанция, которую эта тварь называет своей жизнью. Убей, сделай то, что должен!

— Димка! — этот голос ворвался в сознание издалека, заглушая внутренний крик, взывающий к мести. — Димка, не делай этого!

Прохладные руки на его, останавливающие, успокаивающие, умоляющие.

Он поднял глаза, всё ещё замутнённые яростью, и на секунду ему показалось, что это не человек. Развевающиеся волосы, пронизанные светом, огромные глаза и этот голос.

Ника. И глаза такие от страха. За него?

— Не делай этого, пожалуйста, не надо. Давай уйдём отсюда, я прошу тебя! Отпусти…

Индиго разжал пальцы, выпуская хрипящего раздавленного Хана. Медленно поднялся, Ника тут же ухватилась за его руку. Он перевёл дыхание.

— Ника, он…

— Я всё слышала, Димка, он мерзавец, но не убивай, ты не должен, только не ты! Поедем отсюда.

Она с силой тащила его в сторону города, не сразу сообразив, что его скутер так и остался стоять поперёк дороги.

Дмитрий осторожно высвободился, вернулся к машине, не глядя на сипящего под ногами врага, взялся за руль, попытался успокоить дрожь в руках, ещё не отошедших от ощущения человеческого горла в ладонях.

— Щенок… — просипел Хан, не делая попыток подняться. — Сопляк, пацифист!

— Какая же ты мразь, — вдруг звонко сказала Ника.

Индиго видел, что она уже пришла в себя, и чувствовал, как ей трудно сдержаться, чтобы самой не броситься на Хана. Ну уж нет.

Он поспешно довёл скутер до Ники, обнял её одной рукой, увлекая прочь. Против ожиданий, она подчинилась, пошла рядом, касаясь его бока плечом и не отстраняясь. Они больше не обернулись назад. Для них этот бой закончился.

* * *

— Володя, а где ребята?

Со второго этажа спустился Ревнёв, озабоченно оглядываясь, как будто кто-то из молодёжи мог прятаться от него в нишах стен холла.

Аристов невольно огляделся сам, оторвавшись от чтения.

— Павел в Алмазном, обещал вернуться к обеду. Диму я только в столовой видел, за завтраком, а Ника… должно быть, у себя.

— Да нет наверху ни её, ни Дмитрия, — досадливо сказал Ревнёв.

— Ну, устали ребята в доме сидеть, поехали прокатиться, — предположил Аристов, возвращаясь к чтению.

— Я сам устал тут сидеть.

Его оборвал звук приближающегося скутера — не одного, кажется, двух. Ревнёв, не договорив, быстро подошёл к окну.

— О, вот они, — с видимым облегчением произнёс он. — Ника и Дмитрий.

Ребята оставили скутеры и почти бегом направились в сторону от главного входа.

— Похоже, они не собираются к нам заглянуть.

— Надо будет Паше сообщить. Его невеста слишком много времени проводит с его другом, — усмехнулся Аристов.

Ревнёв резко обернулся, и Аристов замотал головой под осуждающим взглядом:

— Я пошутил, пошутил!

* * *

По дороге они не разговаривали. Ветер свистел в ушах, и перекрикивать его было совершенно невозможно. Да и не хотели они сейчас разговаривать. Дмитрий ещё не остыл от только что оборвавшейся драки, ещё не ушла ненависть, переполнявшая душу, ещё не оставило сожаление о несостоявшемся последнем ударе. Убить, вышибить остатки склизкой омерзительной жизни из этого паука, чтобы он больше не отравлял воздух своим ядовитым дыханием. Однако горячая буря эмоций всё же медленно отступала, её уносил бьющий в лицо ветер. И на смену этой буре приходило тяжёлое понимание — что же этот ублюдок только что наговорил. Почему, зачем она оказалась там и почему не позволила ему сделать это благое для всех дело? Ведь он видел, чувствовал, как бьётся в её глазах та же ярость, что и в нём самом, при виде Хана. Почему?

Впереди показался периметр города.

Ника сбросила скорость скутера, Дмитрий последовал её примеру.

— Дима, нам надо поговорить, — сказала она, не глядя в его сторону. — До того, как мы увидим Пашу.

В доме они прошли через один из боковых входов, чтобы не столкнуться ни с кем, прямо в жилое крыло. Ника затащила Дмитрия в первую попавшуюся свободную комнату, и, не предлагая присесть, развернулась к нему лицом.

— Объясняй! — потребовала она. — Это правда, что на самом деле ничего не было?

— Правда, — устало кивнул он. — Это была убедительная инсценировка. Пашка валялся без сознания, только поэтому Хану всё и удалось провернуть безнаказанно, иначе бы он в том подвале и сдох, наверное.

— Ты уверен?

— Что без сознания? Да, уверен.

Ника вздохнула. Её потихоньку начало отпускать дикое напряжение, которое держало её с момента, как она открыла это чудовищное послание. Одновременно с тем, как она расслаблялась, накатила дрожь. Её стало трясти так сильно, что пришлось шагнуть к окну и вцепиться рукой в раму, чтобы хоть немного сдержать собственное тело. Она закрыла глаза и ткнулась лбом в прозрачный пластик. Он ничего не помнит. Не знает. Какое счастье!

Неожиданно тёплые ладони коснулись её плеч, сжали, впитывая нервные сотрясения, вбирая медленно покидающий её ужас, успокаивая. Она хотела упрямо вывернуться, ведь это же Димка, человек, которого ещё недавно она была готова стереть в порошок… за что? И одновременно она не хотела, чтобы эти руки оставляли её.

— Ника, Пашка ничего не знает. Он не смог бы притворяться, врать, что всё нормально — тебе, мне… он сам бы нашёл Хана и снес бы ему башку, если бы знал. Ты успокойся. Он не знает. И мы ему не скажем.

Ника всё-таки вывернулась, и он тут же опустил руки, как будто испугавшись того, что посмел только что её коснуться.

— Мы не скажем! — требовательно глядя ему в глаза, повторила она. — Никогда. Потому что даже если он и знает, ему не нужно знать, что мы — тоже!

Дмитрий кивнул. А потом неожиданно спросил:

— Зачем ты помешала мне?

Она непонимающе моргнула.

— Ещё немного, и от этой твари осталось бы мокрое место. Зачем ты помешала?

Ника отвернулась к окну.

— Я слышала почти всё, что он говорил. Он… он хуже, чем ты говоришь. Я не понимаю, как такую мерзость вообще земля носит. Но ведь носит. Ты хотел его убить. Ты имел право и мог это сделать.

— Мог, — эхом отозвался он.

— Но это было бы ошибкой. Не ты. Не сейчас, — Ника повернулась обратно к Дмитрию и умоляюще посмотрела ему в глаза. — Димка, я правда не могу объяснить. Но ты не должен был делать этого. Ты не убийца.

Последние слова она произнесла твёрдо, решительно, с нажимом — словно сметая всё то, что кричала ему два часа назад, стоя почти на этом самом месте. И он её понял.

— Спасибо, Ника. — Несколько секунд он молчал, словно прислушиваясь к ощущению, которое подарили ему эти её слова, а потом решительно сделал шаг назад, словно отдаляясь от неё. — Ты сказала, что слышала почти всё.

— Всё, — теперь её очередь была работать эхом.

— Но он не всё рассказал. Ты знаешь, я приходил к нему за этой записью. Тогда он и отдал мне копию и рассказал, где Пашку искать. Но я не смог выбить из него оставшееся.

— Да, но ты не мог знать…

— Я знал, что запись осталась у него. Просто я не смог. Я не убийца, я вообще ни на что не способен. Так что ты зря меня прощаешь.

Ника закрыла глаза. Как она от всего этого устала! Сейчас ей безумно захотелось, чтобы этот поток откровений иссяк. Скорее бы вернулся Паша! После всего, что на неё свалилось, после всего, что она узнала, ей нужно увидеть его, услышать спокойный голос с родной хрипотцой и заглянуть в его глаза, чтобы убедиться — с ним всё в порядке, он ничего не помнит, не знает.

— Дима, пожалуйста, не надо больше ничего говорить, отпусти меня. Я не могу больше думать обо всём этом.

Он торопливо отступил в сторону, как будто до этого загораживал ей выход.

— Прости. Я так был рад, что мы снова нормально разговариваем, что совершенно не подумал о тебе. Только помни — он по глазам читает. Так что не ври, просто не говори всего. Пусть узнает про Ритку, про драку, этого будет достаточно. Иди.

Она с облегчением повернулась, чтобы выйти, уже открыла дверь и сделала шаг. Но тут за её спиной Дмитрий, как ей показалось, взмахнул руками, и она невольно обернулась на движение.

Дверь плавно закрылась, так и не выпустив её в коридор.

Ника осторожно вернулась к нему, но он, кажется, этого не заметил. Трудно заметить бесшумно передвигающегося человека, если у тебя лицо закрыто обеими руками, и ты уверен, что в комнате остался один. Даже если ты эмпат.

Она почувствовала, что едва не сделала ещё одну ошибку, снова оставив его одного. Осторожно коснулась его ладоней, ощутила, как он вздрогнул от неожиданности. Взялась за его руки, с некоторым усилием отвела их в стороны, тревожно заглянула в лицо снизу вверх. Ничего. Сухие блестящие глаза, крепко сжатые губы и вернувшаяся на уже привычное место суровая морщинка между бровей.

— Я в порядке, — предупреждая её вопрос, быстро сказал он. — Иди, не волнуйся, я просто тоже устал.

— Нет. Не обманывай. Ты хотел мне что-то ещё сказать. Говори.

Горячий взгляд обжег карим пламенем.

— Ты уверена, что хочешь это слышать?

— А ты уверен, что хочешь рассказывать? — парировала она.

— Да.

— Так говори.

Он снова отступил на шаг, как будто издалека ему было легче, и произнёс:

— Я получил эту запись и адрес, где меня ждал Хан. Я не мог не прийти к нему. Ты сейчас понимаешь, что я чувствовал. А ведь я тогда ещё считал, что Феникс мёртв. Но это ты тоже понимаешь. Он сказал мне, что Пашка у него и что он готов его выпустить, если я сделаю то, что он хочет…

Ника слушала сбивчивый рассказ, не решаясь прервать. Она чувствовала, что Димка говорит это впервые, что она первый и, возможно, последний человек, который это слышит. Она не могла его остановить, хотя ей было не менее тяжело слушать, чем ему — говорить.

От картины, которая рисовалась из его слов, у неё перехватило дыхание.

— Зачем, Дима? — вырвалось у неё, когда он замолчал. — Зачем так? Неужели это был единственный выход?

Уже спросив, она поняла, что это был один из самых неправильных сейчас вопросов. Однако он ответил. Не сразу, но уверенно.

— Да. Для меня — да.

В наступившем молчании он сделал шаг назад и сел на диванчик у стены.

Ника осталась стоять. В её голове прокручивалась только что описанная сцена. Если бы там был Паша, этот подонок уже через четверть часа, выплёвывая собственные зубы, рассказывал бы — и где на самом деле находится раненый, и собственный адрес, и пароль своего почтового ящика, и где найти все копии записи, и номера счетов с его грязными деньгами и все скелеты из своих шкафов. Димка тоже мог бы всё это сделать. Физически. Но Димка не был Фениксом.

— Хан — сволочь, — вдруг произнёс Дмитрий, не поднимая головы. — Но он знал, что делал. Он знал, что я готов расшибиться, только чтобы не навредить Пашке больше, чем я уже это сделал. Он сказал две вещи, которые я сам никогда не признал бы, даже мысленно.

Ника снова хотела остановить, не надо… Но промолчала.

— Он сказал, что я использую эту ситуацию для принесения себя в жертву. Для искупления своих грехов. И он был прав. Был другой выход, был. Но я его не принял. Опять заигрался.

Ника шумно вдохнула внезапно ставший как будто очень горячим воздух. Ничего себе, игры…

— А ещё он сказал, что понимает, как можно гордиться таким другом, как Пашка. И как можно его любить.

О, это Ника понимала ничуть не хуже.

— Я чуть не погубил человека, которого люблю больше всех, — почти шёпотом сказал Дмитрий. — Я никогда раньше не понимал, насколько это так. Я мешал ему жить, я впутывал его в дурацкие истории, я злил его, смеялся над ним и с ним вместе, мы вытаскивали друг друга из таких передряг, когда казалось, что это финиш, и мы уже не выберемся. Я так привык к его присутствию в моей жизни, что почти перестал понимать, как он для меня важен. Мне нужно было убить его, чтобы это понять. Вот чего я никогда себе не прощу.

Ника стояла неподвижно и только стискивала пальцы. Она уже не стремилась уйти, она не могла сейчас бросить Димку — сейчас, когда он так раскрылся, когда доверил ей свои самые тайные страхи, сомнения и те чувства, которые не давали ему свободно жить. Она вспомнила, как пару часов назад в этой самой комнате швыряла ему в лицо жестокие, злые обвинения и не удивлялась — почему он не защищается. Тогда ей казалось это правильным. Теперь она понимала — самое ужасное заключалось в том, что ему это тоже казалось правильным. Кажется и сейчас. Но это не правильно и не справедливо! Димка говорит верно некоторые вещи. Да, он своим легкомыслием и беспечностью приносил неприятности и себе, и Паше, но это же не стоит тех страданий, которые он перенёс, расплачиваясь за свои ошибки! Она уже осознала, поняла, что в случившемся здесь, на Каджеро, Димка виноват не больше, чем сам Паша. И что то наказание, которое он себе сам назначил, не без помощи этого ублюдка, Хана, непомерно велико и несправедливо.

— Всё это закономерно, — словно откликаясь на её мысли, сказал Дмитрий. — Хан снова был прав. Я долго не понимал, что со мной происходит, а он понял всё с самого начала.

— О чём ты? — изумилась она.

Он долго молчал, так долго, что ей показалось — передумал, но он всё же сказал:

— Я ведь действительно люблю его. И для него готов сделать всё, что угодно. Насколько всё, я сам не понимал, пока Хан не помог. Я не знаю, что это, Ника. Но так нельзя. Если бы сам Пашка узнал…

— Глупый мальчик. Разве можно стыдиться любви?

Он ожидал услышать что угодно, только не эти слова. Ника прочла это во вскинутом на неё непонимающем взгляде. Она сделала два шага и опустилась на пол, так, чтобы её лицо оказалось на одном уровне с его. Протянула руку и нежно убрала упавшую на его лоб смоляную прядь волос, заглянула прямо в глаза.

— Ты не можешь его не любить. Он тебе больше, чем друг, больше, чем брат, и ты ему — тоже. Я знаю, потому что он сам так говорил. И потому, что я не слепая. Я с самого начала чувствовала, как много вы друг для друга значите. И в том, что это больше дружбы и ближе кровного родства, нет ничего ужасного, — Ника перевела дыхание и продолжила, пристально глядя ему в глаза, стараясь, чтобы ни одно её слово не ускользнуло от его понимания, донести до него не только сами слова, но и все свои чувства, всё, что она долго растила в себе, и чем теперь хотела наполнить его опустошённое сердце, вернуть его к жизни, доказать, что он лучше, выше, чище, чем ему кажется. Она говорила то, что никогда раньше не произносила вслух, но что жило в ней всегда.

— Любовь — это то, чем мы живём. И у неё нет различий для мужчин, женщин, старых, молодых, красавцев и уродов. Она может быть взаимной и неразделённой, духовно-платонической или возвышенно-сексуальной, нежной и кроткой или буйной и всепоглощающей… Любовь во всех её проявлениях — высшее чувство, данное людям, это сила, которая держит этот мир, которая даёт жизнь. И если она коснулась тебя, ты становишься больше, чем мужчина или женщина. Неважно, кого ты любишь, неважно, что думают другие, непонимающие. Нет ничего, что может унизить и растоптать любовь.

Ника замолчала. Дмитрий не шелохнулся, но его горящие глаза ни на секунду не отрывались от её лица, пока она говорила и потом, когда она замолчала.

— Ты думаешь, Пашка тоже это понимает? — тихо спросил он.

Ника улыбнулась, впервые за этот день легко и свободно.

— Конечно. Даже не сомневайся, — она не стала подавлять внезапно вспыхнувшее желание и с удовольствием растрепала отросшие чёрные кудри. — И ещё. Он тоже любит тебя, глупый мальчишка.

Хан сидел на дороге. Воздух с жутковатым присвистыванием входил в лёгкие. Несмотря на боль во всём теле, на несколько шатающихся зубов и с трудом восстанавливаемое дыхание, он улыбался. Индиго не сделал этого. Слабак. Баба остановила. Да и не убил бы ты, сопляк. Вся твоя ярость выеденного яйца не стоит.

— Сопляк, — сипло произнёс он вслух и медленно поднялся на ноги. Где-то тут валялся излучатель. Куда его этот гадёныш отбросил? Левее… ещё левее…

Еще левее на дороге обнаружились высокие ботинки егеря, надетые на ноги, судя по размеру, высокого и крупного человека. Излучатель лежал на притоптанной траве точно за ним. Человек стоял неподвижно и молчал. Как будто ждал.

Хан медленно поднял голову и встретил знакомый взгляд, в котором сейчас не было ни привычного сонного равнодушия, ни непробиваемого спокойствия. Только холод и ненависть.

— Салют, Дэн, — автоматически сказал Хан, лихорадочно прикидывая, как можно избежать стычки. Что ему нужно? Что он видел? И что знает?

— Салют, Алик, — и низкий голос на этот раз звучит не лениво-тягуче, а так же жёстко и холодно, как смотрят глаза. — Смотрю, прогулка была весёлой?

Хан не ответил. Вездеход тоже за широкой спиной вновь прибывшего. Чтоб ты сдох, Язва! Излучатель нужно достать любой ценой. С Дэном голыми руками он точно не справится. Особенно с таким Дэном. По спине пробежали непривычные мурашки. Да, это был страх. Ты боишься, Хан.

— Это ищешь? — Дэн мимолётным движением, не глядя, ногой зашвырнул излучатель ещё дальше в траву. — Не понадобится. У меня нет оружия.

— Слушай, Строганов, что тебе надо? — Хан тянул время, чувствуя, как медленно, но всё-таки восстанавливаются силы после атаки Язвы. — Давай разойдёмся по-хорошему. Я тебе не враг, ты же знаешь.

Дэн усмехнулся одними губами и кивнул.

— О, я-то знаю. Ну, хорошо, раз ты хочешь передохнуть — валяй, мне тоже неинтересно давить полусдохшую крысу.

— Благородный, да? — не удержался Хан. — Тебе ли говорить о благородстве, чистильщик? Сколько людей ты убил за последний год?

— Это мои грехи и мои проблемы, — на лице Дэна не дрогнул ни один мускул. — А к тебе у меня большой счёт, Хан. И за это, кстати, тоже.

Дэн сделал вперёд шаг, другой, и Хан невольно попятился, припадая на подвёрнутую в предыдущей стычке ногу.

— То, что я оказался тут — только моя вина, хотя если бы не ты, я служил бы по-прежнему на «Киплинге», но мы забудем это. Однако ты подставил и Феникса. А главное — из-за твоего эгоизма и мелочной мстительности погибли люди. И наши ребята, и женщины с детьми, — Дэн остановился. — Только потому, что ты зарвался.

Хан рассмеялся. Смех рассыпался, как металлические шарики по асфальту. Как же ему самому не понравился этот смех!

— Кто подсказал? Или сам додумался? Нет, это вряд ли. Не с твоими мозгами так резво соображать, тугодум. А чем докажешь, что всё это — я? И что ж ты раньше молчал, когда вашего Феникса пинали по всем статьям?

— А потом ты заманил Индиго и Феникса с этой охотой, которая им обоим дорогого стоила, — не слушая его, продолжил Дэн. — Я сейчас не хотел мешать Индиго, это было его право, но он не довёл дело до конца.

— Да, этот слабак не смог бы. А ты сможешь, Дэн? — Хан отступил ещё на пару шагов. — Ты ведь профи, не то, что этот пацифист слюнявый, да?

Дэн молча наклонил голову, соглашаясь. Он явно не собирался больше разговаривать. По напрягшимся плечам и слегка изменившемуся выражению его лица Хан понял, что сейчас начнётся. И в эту же секунду взгляд упал на траву, в которой запуталась толстая, почти прямая суковатая ветка. Больше ничего подходящего вокруг не оказалось, поэтому он дождался, когда противник ринется вперёд, и тут же ушёл в сторону, ныряя в траву. Рука сжала нагретое жаркой Сианой дерево — о счастье, ветка была не высохшая и хрупкая, а прочная, почти живая, и тяжёлая. Хан перекатился обратно на дорогу, вскочил на ноги, сделал несколько пробных взмахов и выпадов. Как по нему растили дубинку! Боль в повреждённом ребре уползла куда-то глубоко, не до неё стало, ноющие руки вспоминали технику владения этим оружием, с каждым мигом всё больше привыкая к нему. Забыт Язва, забыто пугающее только что чувство неизбежного поражения, голова мыслит спокойно и ясно, у него есть преимущество, и он его использует. Кроме того, Дэн всегда был слишком медлителен, и его движения можно предугадать. Хан никогда не дрался с ним, но часто наблюдал за его спаррингами с другими.

Дэн, казалось, не обратил внимания на палку. Он, не отрываясь, смотрел Хану прямо в глаза. Как удав — мелькнуло в голове Хана. Но меня хрен загипнотизируешь.

Он собрался и резко бросился вперёд.

Хрустнула кость, и острая боль в правой руке ослепила на несколько секунд. Он смог не упасть, а остановиться, стоя на одном колене и прижимая к груди сломанную руку. Снова резануло ребро, напоминая о предыдущем поединке.

— Ты за этот год стал быстрее, Дэн, — всё ещё пытаясь прогнать огненную пелену боли перед глазами, прохрипел Хан. Он не мог промолчать, чтобы противник не думал, что всё кончено. — Я это учту.

— Учти, учти, — у Дэна даже дыхание не сбилось. — И ещё учти — моё благородство выдохлось. Или ты встаёшь, и мы продолжаем, или я просто так сверну тебе шею.

А положение изменилось, прикинул Хан. Вездеход теперь позади него, и если бы оставались силы, и так не кружилась голова от боли, он смог бы уйти. Но бежать, чтобы быть пойманным в ту же секунду за шиворот? Нет.

Хан снова рассмеялся всё тем же перекатывающимся смехом. И начал подниматься. Потому что не мог позволить Дэну вытирать о себя ноги. Странно, но страх так и не вернулся. Остались только боль и ненависть. И то, что можно было назвать гордостью.

— Добивай, — скомандовал он, вложив в это слово всё презрение и ехидство, которые у него оставались. — Ты ведь привычный. Это твоя профессия.

Удар в челюсть слева всё-таки сбил его с ног. Когда он снова открыл глаза, пытаясь сориентироваться в кружащейся вокруг реальности, Дэн стоял над ним, перекидывая из руки в руку дубинку.

— Да, это давно моя специальность. Но я впервые это сделаю бесплатно и с удовольствием.

Хан плюнул ему в ноги кровавым сгустком, не попал и тихо выругался. Дэн не обратил на это внимания.

— Димка и не должен был тебя прикончить — не его это дело. Это моё…

Он не договорил, прислушиваясь к чему-то неясному.

Хруст веток, шум листвы, рвущихся лиан, тяжёлый топот, неясный рёв, стремительно приближающийся — и тут на просеку вывалилось огромное нечто. Хан, только начавший подниматься, замер на месте. Дэн медленно повернулся, открывая спину, но Хан сейчас был не в состоянии думать о драке.

Огромное создание, порождение чужой природы, застыло посреди просеки метрах в пяти от людей, присев на задние лапы, уродливую пародию на конечности земных кенгуру — мощные и вооружённые длинными когтями. Передние лапы животного, длинные и не уступающие задним в мощности, опирались о землю. Когти на них были короче, но сам вес лапы позволил бы этой твари свалить того же Дэна с одного ленивого взмаха.

Жуткая морда не была похожа ни на одну виденную Ханом до сих пор. Обилие клыков с капающей с них то ли слюной, то ли пеной, непроницаемые чёрные глазки. Один глаз. Второй был то ли выбит, то ли выколот. Длинный заживший шрам пересекал морду от глаза до пасти. Шерсть зверя росла по туловищу ужасающе неравномерно. Лохматые клочки неровных тёмных волосков разбросаны по сероватой шкуре, создавая иллюзию то ли дряхлости, то ли изувеченности.

В общем и целом существо производило просто омерзительное впечатление. Омерзительное и опасное. И этот ужасный запах…

— Урс! — вполголоса сказал Дэн, не оборачиваясь.

Хан вздрогнул. Точно. Он видел этого «красавца» на голограммах, но изображение оказалось просто бледным подобием реальности. Одно дело — брезгливо рассматривать миниатюрный снимок, другое — видеть живого монстра рядом с собой. Урс был на голову выше даже рослого Дэна. И вот с таким встречался Феникс в своём последнем походе. Хан почувствовал совершенно неуместное восхищение — нет, всё-таки, Феникс настоящий зверь. Справиться с таким чудовищным хищником в одиночку почти голыми руками практически невозможно. Дэн, похоже, думал о том же самом. Он мельком обернулся, окинув взглядом замершего Хана и дорогу позади него, вездеход вдали. Да, на его месте Хан сделал бы то же самое.

Куда Дэн тогда зашвырнул излучатель? Если выставить мощность на максимум, можно попытаться уложить монстра. Чёрт, а ведь излучатель остался за урсом. Вон то место, где он подобрал дубинку, а излучатель чуть дальше. Не судьба.

Приглушённое жуткое рычание заставило его переключить внимание на чудовище.

— Уходи, — вдруг произнёс Дэн.

— Что?!

— Уходи, — Дэн уже отвернулся обратно, к начавшему подниматься зверю. — Он уже сталкивался с человеком. Он сейчас нападёт. Вдвоём не уйти.

И тут урс прыгнул. Сильные задние лапы буквально катапультировали тяжёлое тело вперёд. Рёв хищника оглушил Хана, он буквально откатился назад, отчаянно стремясь оказаться дальше от чудовища. Снова зацепил сломанную руку, снова искры из глаз.

Дэн встретил летящую на него тушу на острие палки. Конечно, удержать вес животного он не смог, да и не стремился. Он упал на спину, перекидывая зверя через себя. Урс по-обезьяньи ловко перевернулся и оказался стоящим между ним и Ханом, на которого хищник не обратил никакого внимания. Потому что это именно Дэн только что ранил его своим примитивным оружием.

Урс снова встретил человека, и снова тот причинил ему боль. Животное не злилось — оно было разъярено.

Дэн сумел удержать в руках окровавленную палку. Кровь урса была не красной, а тёмно-бурой, и на зеленоватой древесине выглядела просто грязью. Но рана оказалась лёгкой, она даже не стесняла движения зверя. Тот снова упёрся в землю передними лапами и приготовился к новой атаке. Теперь за мощным туловищем Хан не мог видеть Дэна. Он видел только длинный голый хвост урса, неприятно гибкий и подвижный. Хвост на напрягшемся теле жил, казалось, самостоятельной жизнью, извивался и хлестал зверя по серой спине и бокам.

Все хищники с хвостами одинаково готовятся к прыжку, отстраненно подумал Хан, и тут урс пригнулся и бросился в ноги Дэну, стремясь сбить его на землю и подмять под себя.

У него это почти получилось, но с этим человеком было справиться также трудно, как и с тем, первым. Сопротивление, с которым хищник встретился, только обозлило его ещё больше. Огромные когтистые лапы рвали землю и воздух, но добраться до человека, который оказался почти вплотную прижатым к его туловищу, не могли. Урс не мог в силу строения лап, как медведь, сжать жертву в смертельных объятиях, он мог сражаться только на некотором расстоянии. Сейчас он уже осознал свою ошибку и пытался выбросить противника из-под себя.

Хан с трудом оторвался от созерцания боя. Участвовать в нём он не стремился. Он обернулся и посмотрел в сторону словно поджидающего его вездехода. Сделал в его сторону пару неверных шагов, стараясь не обращать внимания на рёв и жутковатые звуки борьбы позади. Сейчас всё это как будто осталось где-то в параллельном мире. Был мир с дорогой, вездеходом и самим Ханом, в котором его главной задачей оставалось не свалиться на полпути к цели, и был мир, в котором рычал и безумствовал огромный чужой зверь, где боролся за свою жизнь человек, которого Хан сам только что хотел убить.

Да не только за свою, — вдруг подумалось ему устало. Если урс победит, то он будет следующим. Дойти до машины он может и не успеть.

Хан остановился. Конечно, он не успеет. И Дэн не справится. Один — не справится. Он нехотя повернулся назад.

Удивительно, но драка всё ещё продолжалась. И как ни странно, урс двигался значительно медленнее и явно стал слабеть. Бурая кровь грязными пятнами заливала траву, смешиваясь с алыми потёками.

И вдруг перед глазами блеснула серебристая молния. Излучатель лежал в испачканной траве в десяти шагах от него. А урс и Дэн откатились далеко в сторону — ещё шагов на пять. Хан не успел изумиться неизвестно откуда взявшимся силам, но эти десять шагов он преодолел почти мгновенно — насколько это было возможно. Какое счастье, что левой рукой он действовал так же свободно, как и правой, которая сейчас висела плетью и помочь никак не могла. Передвинуть регулятор мощности на максимум оказалось одной рукой не так уж легко, но он справился.

В той реальности, где Хан боролся с неподдающимся рычажком, прошла вечность. Он поднял голову, и в него ворвался тот параллельный, дикий стремительный мир с запахом крови, полный ненависти, злобы и бешеного рёва зверя-убийцы. Хан как будто проснулся. Рука привычно сжала оружие.

Бой подходил к концу. Оба — человек и хищник — уже находились на пределе своих сил. Это слышалось во всё слабеющем рычании урса, в слабом вскрике Дэна, которого Хан так и не видел за тушей зверя. Сделав ещё два шага, он оказался почти рядом со сцепившимися в яростной схватке врагами. Животное и человек. Оба его враги. Оба смертельно опасны. А ведь заряда аккумулятора хватит на них вместе. Один мощный, направленный под правильным углом выстрел, и луч прошьёт обоих.

Он поднял руку с излучателем, взяв на прицел сплетённый клубок тел на траве. Можно было нажать клавишу пускателя и избавиться от обоих сразу. Давай, Хан! Это так просто!

Рычание. То ли урса, то ли Дэна. А в ушах звенит «Уходи!». Уходи… А ведь Дэн мог бы уйти сам. Тогда он ещё был цел и невредим и спокойно мог в три прыжка оказаться у вездехода.

…Переворот. Дэн оказался на ногах, но урс одним движением передней лапы смел его обратно на землю, на обочину дороги.

…Несколько мгновений тогда, ещё перед боем, — и он был бы недосягаем для монстра. Вездеход развивает максимальную скорость за десять секунд. Но Дэн остался и принял чудовище на себя. Возможно, у него на то были свои причины. Однако он дал шанс спастись другому человеку, раненому и обессиленному. Своему врагу. А теперь, похоже, ситуация изменилась. Но враг по-прежнему — враг. Хан напрягся, стараясь унять нервную усталую дрожь.

Дэн был прижат к земле чуть правее, под тушей животного. Его руки сжимались на загривке урса, который судорожно ударял по земле с вырванной травой левой задней лапой, оставляя глубокие выбоины от когтей.

Палец надавил клавишу, плавно и нежно, словно лаская. Едва заметный в жарко колышущемся воздухе луч вонзился в левую лопатку зверя, распахивая шкуру на спине тонким обугливающимся на глазах разрезом. Отвратительная вонь палёной шерсти и горелого мяса ударила в ноздри. Тут же раздался характерный хруст ломающихся позвонков и слился с резким, разрывающим барабанные перепонки воем, который тут же перешёл в хрип и совсем умолк. Чудовищное серое тело, вымазанное бурой и алой кровью, ещё пару раз дёрнулось (Хан сам вздрогнул, представляя, что испытывает сейчас человек, придавленный им) и затихло окончательно.

Наступившая тишина, прерываемая только его собственным дыханием, оглушила и словно толкнула в спину. Его швырнуло вперёд, оттаскивать труп монстра. Это оказалось почти невозможно — мешала сломанная рука, пальцы скользили по мокрой от крови шкуре, а весил урс, казалось, целую тонну. Однако Хан не останавливался. Неожиданный толчок снизу добавился к его усилиям, и туша урса поддалась, тяжело перевалилась на спину, освобождая Дэна.

— Живой! — вырвалось у Хана. Он сам не думал, что будет так рад снова встретить этот взгляд.

Однако Дэн находился в том состоянии, которое «живым» назвать можно было с большой натяжкой. Последнее движение, которым он оттолкнул от себя зверя, кажется, полностью истощило его силы.

Совершенно непривычное и непонятное чувство захлестнуло Хана. Он сам никогда не думал, что способен испытывать такие эмоции — ощущение полной беспомощности и страха не за себя. К чёрту, к дьяволу, но именно сейчас, когда жизнь уходила из глаз Строганова, Хан впервые отчаянно хотел, чтобы тот не умирал. До сих пор ему было всё равно, наплевать на всех, ещё пять минут назад он не менее страстно желал сам убить этого человека, но сейчас ему почему-то необходимо было вытащить его из этой передряги. А потом, при случае, можно будет продолжить выяснение отношений.

Он осмотрел раненого. Тот почти не реагировал на движения вокруг себя, смотрел куда-то в небо. Он был в сознании, и Хан, бросив беглый взгляд на то, как искалечил его урс, внутренне содрогнулся. Представить, что переживал сейчас распростертый на земле окровавленный человек, он был не в состоянии.

Определить, сколько ребер поломали звериные объятия, было невозможно на глаз, но розовая пена в уголке рта сказала о том, что как минимум одно из них повредило лёгкое. Когти урса разодрали одежду, на груди и животе — глубокие раны, кровь. Холодея, Хан понял, что это не только кровь. Мощные мышцы на животе пропороты насквозь, до внутренностей. Если бы тут сейчас оказался врач с переносной лабораторией, спасти Дэна было бы сложно, но возможно. Только вот перевозить его нельзя, даже передвигать рискованно. А бросить всё и ехать в город за помощью Хан опасался — урс мог быть не один, и оставлять Дэна здесь без защиты нельзя. Да и нет гарантии, что в городке его самого не арестуют.

— Как вызвать помощь? — спросил он, осторожно сжав неподвижную руку Дэна. — Ты же егерь, у тебя должна быть связь с городом! Нужен врач, я не довезу тебя!

Губы раненого шевельнулись, а взгляд, наконец, оторвался от неба и сфокусировался на лице Хана.

— Не довезёшь, — почти неслышно сказал он. — Не надо никого. Не успеешь.

— Если вызвать катер, то успеем!

— Не кричи… — слегка поморщился Дэн.

— Если у тебя нет связи, так я сгоняю, вездеход рядом!

— Я не хочу, — чуть повысил голос раненый, и тут же лицо его исказилось. Видимо, любое движение и каждый лишний глубокий вдох причиняли боль.

— Я не хочу, — повторил Дэн и на секунду прикрыл глаза. — И ты не успеешь. Это… хорошая смерть, Алик. Для меня даже слишком… хорошая. Мечта. — Он перевёл дыхание. — Я не могу так… и ничего уже не исправишь. Так лучше…

Хан не мог понять, о чём он говорит. Мечта? Он бредит, кажется.

Дэн уловил его удивление. Усмехнулся, на этот раз не только губами, глаза на покрытом кровоподтёками лице тоже улыбнулись, спокойно и понимающе.

— Ты не поймёшь. Ты так всю жизнь живёшь, Алик. А я… — голос становился всё тише. — Просто сдался, сломался… не починишь. Зато так… — он замолчал, а по лицу прошла судорога.

Хан пропустил мимо ушей все слова в свой адрес, не до того.

— Не неси чушь, Строганов, — его тоже слегка передёрнуло, он будто физически ощутил волну боли, прокатившейся по телу Дэна. — Давай, я тебя хоть перевяжу, на вездеходе аптечка есть… — он дернулся, чтобы встать, но только что казавшаяся бессильной рука раненого сжала кисть его здоровой руки, едва не расплющив.

— Нет, — и голос тоже стал сильнее, не похожим на умирающий. — Ты правда хочешь помочь?

Хан замер, боясь шевелиться — Дэн плохо себя контролировал и мог легко сломать ему и левую руку, просто чтобы остановить, ненароком.

— Да. — Как ни странно.

Неожиданно Дэн разжал пальцы.

— Тогда помоги. Мне всё равно не выжить. Подними его.

Хан не сразу понял, о чём говорит Строганов. А секундой позже взгляд упал на брошенный недавно излучатель. Он, всё ещё не до конца осознав, машинально поднял оружие.

— Ты ведь тоже профи, Хан, — сказал Дэн, голос снова стал тихим, последняя вспышка жизни закончилась. — Просто сделай это.

Глаза его закрылись, но слабое дыхание, с хрипом вырывающееся из груди, говорило о том, что он ещё жив.

Никогда в жизни Хан не испытывал таких проблем с тем, чтобы просто нажать на спуск. Сейчас даже думать об этом не хотелось. Но прерывистое, почти умоляющее «сделай это» от железного Дэна заставляло думать. Дэн умирает. Он прав — не довезти и не успеть позвать помощь. Он всё равно погибнет. Хан опустил глаза, снова увидел страшные раны на груди и животе умирающего. И решился.

Выстрел был сделан аккуратно и эффективно — рука его не подвела. И только теперь Хан позволил себе высказать то, что давно вертелось на языке, даже жаль, что Дэн уже не слышит и не ответит.

— Благородные все! — с непонятным себе самому отчаянием и злостью сказал он. — Правильные. С совестью, мать вашу!

Он в последний раз взглянул в успокоенное лицо Дэна, встал на ноги и медленно, прихрамывая, пошёл в сторону вездехода. Бережно придерживая сломанную правую руку, он чувствовал, как мешает в левой ненужное уже оружие. Убрать его в карман почему-то не пришло в голову, он так и добрёл до машины, не разжимая пальцев. Остановившись, Хан задумался. Куда теперь? Ехать обратно в Солнечный опасно. На другом конце просеки — Алмазный. Что делается в космопорте, он представлял. Что остаётся? Джунгли. К Арзуну можно добраться беспрепятственно, если взять левее просеки.

Но это значит — двигаться через джунгли. Со сломанной рукой. Вездеход поможет, но хватит ли заряда его батарей? Не хотелось бы оказаться посреди чужих зарослей без транспорта, в таком состоянии.

Несколько минут назад он стоял перед разгневанным Дэном и знал, что сейчас умрёт. И никакого особенного страха или сожаления не испытывал. Только азартное «Давай, давай, у тебя это хорошо получится!». Всё было предельно ясно и понятно, никаких сомнений. А теперь, когда Дэн ушёл, внутри всё холодеет. Потому что выхода нет. Или его сейчас просто не видно. Осесть бы где-нибудь, подумать, проанализировать всё — так негде и некогда. Как же всё было легко и просто несколько минут назад!

А сейчас он стоял, опершись на нагретый вездеход, баюкая на груди правую руку, и думал. Дьявол, о чём тут думать? Ничего, что усталость сковывала тело, ничего, что непонятное сожаление о смерти Строганова мешало чувствовать себя в норме, ничего, что пульсирующая боль от руки отдавалась даже в затылок. Всё это ерунда. Он жив и свободен. Пока.

«Ты так всю жизнь живёшь». Да, и никогда не рефлексирую по этому поводу! Я всегда знаю, чего хочу.

Хан помотал головой, отгоняя лишние мысли, не до философий теперь. Вариантов не так много. И все они с изъяном, ни один не подходит полностью. А выбирать надо быстро. Лишь на долю секунды он позавидовал Дэну, который выбрал хоть и простое и категоричное, но самое эффективное решение всех проблем. Но он, Александр Чернов, не настолько слаб, чтобы вот так сдаться.

Убрав оружие, он взялся за руль вездехода. Как бы то ни было, а отсюда надо сматываться. И чем быстрее, тем лучше, он и так слишком задержался. В принципе, с управлением можно справиться и одной рукой.

Внезапно далёкий характерный звук в воздухе привлёк его внимание. Со стороны Солнечного приближался катер.

— Ч-чёрт! — Хан завёл вездеход и моментально оказался на сиденье. Однако вдоль просеки двигаться невозможно — катер скоро догонит его, и не будет никаких шансов уйти. Решение пришло быстро, и оно было единственно верным. Он развернул руль в сторону той тропы, откуда полчаса назад появился Дэн, и решительно въехал, почти вломился, в джунгли.

Катер с надписью «Патрульная служба» появился над просекой сразу, как только вездеход скрылся в зарослях. А на утоптанную землю упала капля. Ещё и ещё… Дожди на Каджеро всегда начинаются неожиданно. Только что небо ясное, а через минуту уже тучи. И дождь… Ливни тут сильные.

* * *

Ника всё-таки оставила Дмитрия. Он ушёл в холл, откуда доносились голоса отца и Володи, а ей нужно было побыть одной, в своей комнате. Наверно, даже хорошо, что Паши нет дома, эта пара часов пригодится для обретения внутреннего равновесия.

Дверь за Никой бесшумно закрылась. Она сделала шаг к кровати и вдруг замерла. Присутствие в комнате ещё одного человека, ощущалось очень явственно, хотя тот не издал ни звука. Девушка медленно развернулась, чтобы убедиться, что не ошиблась, что здесь действительно кто-то есть. Она не ошиблась.

Он сидел в её любимом кресле, откинувшись на невысокую мягкую спинку, широко расставив ноги. Взгляд в упор. Немного сердитый, немного испытующий, зовущий взгляд чёрных глаз. Ника никогда раньше не замечала, что его глаза похожи на пропасть. Без дна.

— Ника.

И голос. Другой, совсем не такой как всегда.

— Зачем ты здесь? — Она, стараясь не выдавать дрожь, отступила к кровати.

Орест помолчал, потом усмехнулся, покачал головой.

— Я приехал за тобой, маленькая.

— Зачем? — глупый вопрос, но очень уж напрашивающийся.

— Чтобы увезти тебя и жить с тобой долго и счастливо.

Он шутит? Нет, даже не собирается.

— Ты уже забыла о нашем разговоре? По-моему, я говорил тогда предельно ясно.

— Прости, тут столько всего произошло. Сафари, реон, теракт…

Ника почувствовала, что не может сдерживать злость. Да кто он такой вообще?! Сидит тут со скучающим видом, глупости какие-то говорит!

— Значит, вы узнали, — Орест действительно, казалось, скучал.

— Да, мы узнали. Зачем ты это сделал? Зачем ты её убил?

Как ты мог отобрать её у меня, у папы?! Как ты посмел?

Он вздохнул, не меняя позы.

— Ты не хочешь знать ответ на этот вопрос, девочка моя, поверь мне.

— Хочу!

Орест улыбнулся.

— Она мешала мне, впрочем, как и твой отец. Я хотел, чтобы ты осталась одна, только со мной, только для меня.

Ника ошеломлённо уставилась в чёрные глаза-пропасти. Что он такое говорит?.. Что…

Внезапно она поняла. Это не Орест, тот уехал с Каджеро когда ей было восемь лет и никогда больше не возвращался. А этот чужой, жестокий мужчина, уничтоживший почти всю её семью — это не Орест.

Господи…

— В доме полно людей, — говорить им больше не о чем. Теперь надо торговаться.

— Я справлюсь.

— Я буду кричать, — Ника ощутила, как страх поднимается до самого горла и сжимается тугим кольцом.

— Не будешь, — буднично произнёс Орест и поднял руку.

Раздался тихий щелчок, и стена с дверью резко качнулась, уходя назад и в сторону.

Она пришла в себя в том самом кресле, где только что сидел Орест. Голова её была запрокинута на спинку, так что видела она только светло-зелёный потолок, а на руках мешалась неприятная тяжесть. Ника пошевелилась, подняла голову. Всё вокруг слегка кружилось, тяжесть на руках не пропадала. Короткий взгляд на запястья обнаружил на них массивные гладкие браслеты золотистого цвета.

— Знаешь, что это? Браслеты Кали, — голос доносился будто издалека, но Орест был рядом, сидел перед ней на стуле, внимательно наблюдая. — Я не хочу причинять тебе боль, не вынуждай меня, маленькая.

Пояснение про браслеты Ника не поняла, да и не стремилась. Она постаралась выпрямиться в кресле. С улицы послышался шум мотора. Паша? Пожалуйста, пусть это будет он!

— Это не он, — Орест словно прочёл её мысли. На его лице застыло странное выражение, будто ему было очень больно.

— Он всё равно придёт, — тихо сказала Ника. — Он придёт за мной.

Орест молча смотрел на неё несколько секунд и вдруг резко поднялся со стула.

— Хватит болтать! Нам пора уходить.

Он подошёл к креслу.

— Нет, я не пойду, не хочу!

Голос опасно пошёл вверх. Орест покачал головой и поднял руку, в сжатых пальцах блеснул лакированный пластик.

— Ну, я же предупреждал.

Внезапно всё её тело пронзила острая боль, словно в желудок воткнули железную палку и несколько раз с силой провернули. Крик резанул горло, но спазм не позволил ему вырваться. Когда же боль отступила, от крика остался только сдавленный стон.

— Никогда не спорь со мной, девочка моя. Это принесёт тебе лишнюю боль.

Он подхватил её на руки.

— Из-за твоей осведомлённости тебе придётся поносить эти украшения. Мы доберёмся до космопорта, сядем в челнок и улетим отсюда. На орбите нас ждёт корабль.

Ника молчала. На самом деле слабость во всём теле была настолько велика, что девушка с трудом поднимала голову.

Орест вышел в коридор, пройдя несколько метров, свернул в небольшую нишу. Ника даже не знала, что здесь есть дверь. Он внёс её в ещё один коридор, тёмный, без окон и дверей, свет исходил только от фонарика на браслете Ореста, затем спустился по узкой лестнице вниз и вышел к чёрному входу.

Их выпустили, конечно. Мёртвые вообще не умеют сопротивляться. Ника только зажмурилась, когда Орест, освободив одну руку, уложил обоих охранников на землю выстрелами игольника. Через минуту они оказались на посадочной площадке, где стояли три аэрокара. Он открыл дверцу одного из них, усадил Нику на переднее пассажирское сиденье, сел за руль, и они сорвались с места. Она понимала, почему он ведёт сам — автопилот был осторожен и вёл бы машину не самым коротким, а самым безопасным путем. Оресту же сейчас была важна скорость.

— Твои друзья, наверное, думают, что причинили мне кучу неприятностей, — сказал он вдруг, не поворачивая головы. — Милые дети…

Ника выпрямилась на сидении. Она, наконец, почувствовала себя лучше, тошнота отступила.

— Спецназ ВКС действительно очень мил, — хрипло произнесла она.

— Мил. Они увидят тебя в качестве моей заложницы. Я буду серьёзен и убедителен, и нас выпустят. Ведь они не знают, что вернулся я ради тебя, любовь моя.

Нику передёрнуло. Она чувствовала, как её снова охватывает страх. Потому что если сейчас их всё ещё не останавливают, не догоняют, значит, в доме ещё не заметили её исчезновения. Аэрокар приближается к Алмазному. Да, там должен быть Паша. Но надеяться на то, что он ждёт её в космопорте — глупо. Он может быть где угодно, в том числе и вообще уже за пределами города. А это значит, что то, о чём говорит Орест, выполнимо. Это значит, что через час она может оказаться на его корабле, летящей с ним в неизвестность. Может быть, их догонят. А может быть, и нет. До сегодняшнего дня Оресту всё сходило с рук.

Это какой-то кошмарный сон. Ещё утром она была самой счастливой женщиной на свете рядом со своим любимым мужчиной, а теперь у неё есть реальный шанс вообще больше никогда его не увидеть! Пашка, я не хочу! Найди меня, вытащи отсюда, я не смогу без тебя.

— Твой мальчишка, конечно, будет расстроен, — Орест опять отвечал на её мысли. — Но недолго. Просто потому, что долго он не проживёт.

Ника перевела на него взгляд. Боже, кто этот человек?..

— Думаешь, справишься с ним? — спросила она. — С сафари ты промахнулся.

Орест нахмурился.

— Сафари — игрушка. И промахнулся не я. Поверь, девочка, я ещё даже не начинал им заниматься.

Ника отвернулась к окну.

Нет, не справишься. Он вытащит меня, по-другому и быть не может. А если вдруг…

Она ещё раз взглянула на Ореста, сосредоточено смотрящего на дорогу.

А если вдруг он не успеет, то лучше умереть. Потому что с тобой я не буду никогда.

* * *

Когда-то он думал, что не сможет причинить ей боль, что бы она ни сделала. Наверное, он нашёл бы способ увезти её без этих крайних мер. Может быть, он сделал бы это позже, чтобы не рисковать головой, лично прилетая туда, где на него фактически объявлена охота. Сафари.

Последним, что связывало его с Каджеро, была система видеонаблюдения, исправно передающая сигнал через длинную цепочку серверов. Цепочку надо было оборвать давно, по ней рано или поздно умельцы законников смогли бы выйти и на Альту. Орест давно не включал трансляцию, не нужно было — в кабинете Ревнёва, коридорах и общих помещениях все камеры были заменены, это было первое, что сделал новый начальник службы безопасности. Орест сам бы на его месте сделал бы то же самое. Весь дом был проверен и очищен… весь, за исключением пары мест. Одно из подсобных помещений, где случайно пропустили одну камеру, но никакой пользы она всё равно не принесла, помещение это после захвата дома практически не использовалось, и второе — одна из гостевых комнат.

В принципе, ничего бы Орест не потерял, просто отключив видеонаблюдение сразу после того, как он покинул Каджеро после разговора с Никой, и когда понял, что в его ведении остались только эти две камеры. Но он не стал отключаться. Мало ли, зачем они ещё могли пригодиться.

И сейчас, прежде чем оборвать последнюю нить, связывающую его с домом на Каджеро, он всё-таки включил обзор. В подсобке, естественно, было темно и тихо. А вот в гостевой комнате его словно ждали.

На Каджеро ночь, а в комнате светло, горят светильники под потолком, лёгкие белые занавеси развеваются на ветру — открыта балконная дверь, впуская в помещение пряный воздух джунглей. В комнате были люди. Он ещё не осознал, что увидел, ещё не понял, что за звуки доносятся из динамика, но словно на самом деле почувствовал оглушающе знакомый цветочный аромат, пробудивший возбуждение, с которым так тяжко было бороться.

На диванчике у стены лежали двое. Его будто ударило, он не мог пошевелиться, это было похоже на кошмарный сон, когда ты всё видишь, всё понимаешь, но ничего не можешь сделать, чтобы хоть как-то изменить происходящее. Ужасающее чувство беспомощности и гнева, не имеющего выхода.

Ника, Ника как ты могла…

Сначала показалось, что это Крымов — кто ещё это мог быть? Парень не давал ей прохода с первого дня пребывания на Каджеро. Но потом…

Ника выпрямилась, откидывая русую волну волос на спину, и он увидел лицо мужчины. Тот лежал с закрытыми глазами, но Орест знал — глаза у него синие. Ярко-синие.

Он отвернулся от монитора. Погиб, значит? «Охотник удачно выполнил свой квест, Босс»! Алекс, маленький слизень, большой дурак! Проверять работу чистильщика надо было самому и несколько раз, если личность Жертвы так важна твоему хозяину. Этот урок надо было вбить в твою башку, не дожидаясь вот этого…

Хотя, если хочешь сделать что-то хорошо, делай это сам, ведь прописная истина, Орест!

Послышался томный стон Ники, у него потемнело в глазах. Он развернулся к монитору.

Да, это был тот же самый человек. Тот, кто вытащил тогда Ревнёва. Тот, кто убил Ника. Тот, кто помешал ему тогда. Тот, кто должен был умереть от когтей урса, от ран и лихорадки, от пули Охотника в джунглях. Это он сейчас держал в объятиях его женщину. Это его руки ласкали ту, которая по праву принадлежала ему, Оресту Кледнеру.

Руки сжали подлокотники кресла, на котором он сидел. Что-то хрустнуло. Надо было отключить камеру и не доводить себя до порчи мебели, но его останавливало непонятное желание узнать и увидеть всё. И пока он неотрывно смотрел на экран, вслушиваясь в доносящиеся до него вздохи, стоны и невнятный жаркий шёпот, в голове медленно вырисовывалась одна мысль. Лазарев был Жертвой. Он подписывал контракт в его, Ореста, офисе. Он знает достаточно, чтобы Ревнёв схватился за голову.

Он в доме, он с Никой, причём они не прячутся — все окна и двери нараспашку, смотри, кто хочет. Значит, Андрей знает о сафари второго уровня. Значит, на Каджеро в открытую соваться уже нельзя. Вовремя они всё вывезли, успели. Что ж, придётся войти через чёрный ход и выйти напролом.

Мысль о том, чтобы не возвращаться вовсе, не рисковать головой, даже не поднималась. Он заберет её и убьёт его. Пусть не сразу, но убьёт. Теперь это дело чести.

Перед глазами всё расплывалось. Орест медленно протянул руку, выключил монитор и несколько секунд сидел, глядя на тёмный экран…

…Этот тёмный экран и стоял у него перед глазами, когда он нажимал на кнопку пульта управления браслетами.

* * *

Дмитрий сидел в холле, рядом с Аристовым, слушая монолог Ревнёва. Он пытался сосредоточиться, но большинство сказанного просто уплывало мимо.

— Валентин сказал, что всё разрешится в течение пары дней. Конечно, я понимаю, что это было сказано приблизительно, но пара дней закончилась сутки назад. А ведь уже даже нам тут всё ясно!

Всё ясно, да… только что ж так сжимает сердце? Дмитрий начинал злиться сам на себя — что всё никак не успокоится, что накручивает… или нет? Всё-таки последние события слишком вымотали, нервы на взводе, дергаются, — а причина непонятна. Это злило вдвойне, а злость мешала ясно мыслить и чувствовать. Замкнутый круг.

— Успокойся, пожалуйста, Андрей. Наверняка тут всё несколько сложнее, чем кажется, — Аристов говорил это уже не в первый раз, но, видимо, на Ревнёва его резонные замечания мало действовали.

Что ж так тошно-то… лучше уйти отсюда. Нике он надоел за сегодня, значит, надо пойти к себе.

— На карте стоит будущее моей компании, — горько сказал Ревнёв. — Моё будущее, Ники…

Он говорил что-то ещё, но Дмитрий уже не слышал.

Тонкий, знакомый до боли, пронзительный звоночек в голове заставил его резко выпрямиться. Теперь он знал, что это было.

— Что с тобой? — удивлённо спросил Аристов, но ответить Дмитрию пока было нечего.

— Ника, — шёпотом повторил он последнее слово, услышанное от Ревнёва, вскочил и бросился наверх.

Нику они не нашли. По записям видеокамеры перед её комнатой они поняли, что здесь был Орест. Как он попал в дом, было неясно, но исчез он вместе с Никой, убив двух охранников. Ревнёв скрылся в своём кабинете, бросив что-то вроде «надо поднять всех», а Аристов с Дмитрием в операторской быстро просматривали записи с остальных видеокамер. По всему получалось, что Кледнер вошёл в дом незамеченным и сразу направился в комнату Ники.

— Что толку в этих камерах, когда никто не наблюдает за ними! — с досадой бросил Аристов.

Дмитрий пожал плечами. Ему сейчас было плевать на всё, кроме того, что Ника в беде. Он был рядом, он чувствовал происходящее, но слишком поздно дёрнулся. Однако поверх всего этого уже привычного самобичевания вертелось ещё что-то. То самое, что помешало ему понять, что с Никой случилась беда. Неуместное, непонятное, смешанное с чужой, незнакомой решимостью…

— Он взял аэрокар. Наверняка направился в Алмазный. Вряд ли на Второй материк. Ему нужен космопорт, — Аристов лихорадочно мерил комнату крупными шагами.

— Откуда такая уверенность? — спросил Дмитрий, чтобы отогнать впечатление, будто тот говорит сам с собой.

— На Втором ему больше нечего делать, там пусто. Он будет вырываться с планеты, это уже ясно, для того и Нику захватил. Только вот зачем он вообще прилетал?

— Мало ли, что он хотел тут забрать.

— К себе он даже не зашел, на камерах слежения ничего…

Мало ли, что Кледнер хотел тут забрать. Мало ли, что ему тут было нужно. Они что-то упустили. И сейчас он что-то упускает.

В операторскую ворвался Ревнёв.

— Они в Алмазном! Мне только что звонил начальник космопорта. Кледнер требует катер-челнок для отлёта на свой корабль.

— Какой корабль? — упавшим голосом переспросил Аристов.

— Серж вызвал полицию, но это, кажется, бесполезно, они не удержат его. Он угрожает убить Нику, — голос Ревнёва сорвался.

Они выскочили из дома и уже когда сидели в аэрокаре Аристова, Дмитрия стукнуло — Пашка в Алмазном. Как же он сегодня туго соображает, чёртов Хан, из-за него голова не варит совсем! Он тут же набрал номер.

— Лазарев, слушаю.

— Пашка, Кледнер сейчас в космопорте Алмазного, рвётся на свой корабль, с ним Ника, а мы только узнали и минуту назад вылетели из Солнечного, — выпалил на одном дыхании Дмитрий и не успел больше ничего добавить — связь отключилась.

* * *

Павел опоздал совсем чуть-чуть. Когда он прорвался сквозь оцепление охранников космопорта и полиции, челнок с Орестом Кледнером и Никой Ревнёвой на борту уже взлетел. Павел смог узнать, что когда они приехали в космопорт, корабль Кледнера уже ждал своего хозяина. Через четверть часа, как только челнок будет на борту, они улетят. Остановить корабль класса «Роксаны» силами Каджеро невозможно.

Павел с трудом восстановил ясность мыслей. Ника там, одна, с этим мерзавцем. Как Димка допустил, как ты сам мог оставить её там одну… Подумаешь, полон дом охраны — вот она тебе, охрана!

Дмитрий увидел его издалека. В пустом зале ожидания были только несколько охранников космопорта и он.

— Пашка!

Дмитрий подбежал к нему, глупо спросил:

— Как тут?.. — хотя ответ был уже ясен по лицу Павла и по тому, что он стоял один, без Ники.

— Мне нужно попасть на этот корабль, — ровным голосом отозвался Павел, глядя в стену за Дмитрием.

В паре шагов от них Ревнёв с Аристовым слушали рассказ Эрнесто Орего, нового исполняющего обязанности начальника полиции Каджеро. Дмитрий тоже прислушался.

— …А нам только сегодня утром сбросили списки тех, кого необходимо арестовать по обвинению в деле… Мои ребята все заняты, патрули по всем населённым пунктам разосланы, вы же знаете, а тут такое… Мы не могли его не выпустить, он угрожал убить вашу дочь, Андрей Викторович. — Орего досадливо мотнул головой. — Почему же вы раньше не обратились за помощью к нам, мы бы его задержали, когда он только прилетел, не пропустили бы!

— Мы не знали, к кому у вас можно обращаться. Ваш начальник, уже бывший, был тесно связан с Кледнером, — хмуро отозвался Аристов.

Орего сник.

— Да, вы правы. Я стал исполняющим обязанности начальника полиции Каджеро именно поэтому.

— Что нам теперь делать? — прервал их Ревнёв.

— К нам летят военные. Думаю, с их помощью…

Орего замолчал и поднял руку, прося тишины, — у него звучал вызов передатчика.

— Орего на связи. Да? Кого на этот раз? Ого, — он заметно обрадовался. — Отлично, молодцы. Что? Ну, ничего, не умрёт. Обеспечьте ему врача, и пускай ждёт. Пусть сидит в нашей конторе, отвечаете головой. Я буду позже, хочу сам передать его. Ещё? А… Ну, невелика потеря. А это вы мне потом доложите. До связи.

Он отключил передатчик, уловил вопросительные взгляды и довольно сказал:

— Шестнадцатый патрульный катер задержал ещё одного из списков по «Диане». Они говорят, это крупная рыба — помощник Кледнера, Александр Чернов.

Дмитрий бросил взгляд на друга, но тот, казалось, вообще не отреагировал на знакомое имя.

— Говорят, взяли в джунглях, парень потрёпан, как будто с урсом дрался. Впрочем, может, и дрался. Недалеко оттуда, где его арестовали, нашли мёртвого урса и труп человека, которого тот задрал. Тоже, кстати, из списков. Егерь, Даниил Строганов.

Он снова связался с кем-то, куда-то быстро ушёл Аристов.

Дмитрий закрыл на секунду глаза. Дэн… Ну, как же так?! Он снова бросил взгляд на Павла.

Тот молчал, напряжённо глядя перед собой. Дмитрий понял. Ника всё дальше, и скоро «Роксана» стартует, а они не могут её остановить. На борт корабля им не проникнуть. Не постучишь же, не скажешь «Пустите, дяденьки, нас забыли»… Стоп.

— Погодите, — сказал он, обращаясь к Орего, ещё не до конца поняв, что это за мысль зародилась в голове. — А откуда сведения о том, что Чернов — именно помощник самого Кледнера?

— Так в списках, кроме имён, ещё должности по второму уровню указаны были и короткие характеристики, — и Орего снова обратился к мрачно растерянному Ревнёву, уговаривая того не волноваться.

Дмитрий повернулся к Павлу.

— Пашка, а если бы Хан захотел догнать Кледнера, как думаешь, тот его взял бы на борт?

Тот пожал плечами, но тут же оживился.

— Чёрт, а может и взял бы! Он же ещё не знает, что Хан арестован.

— Только надо быстро, можем не успеть. Корабль готов к старту, а нам нужно хотя бы с планеты взлететь.

Павел стремительно подошёл к Ревнёву с Орего.

— Господин Орего, Андрей Викторович, — прервал он речь полицейского, — нам нужен этот Чернов. С его помощью мы могли бы проникнуть на борт корабля.

Ревнёв поднял на него недоумевающий взгляд.

— А ещё нам будет нужен катер побыстрее, и, желательно, вооружённый, — вступил Дмитрий.

— Вы что, собираетесь брать «Роксану» на абордаж? — удивился Орего, сбитый с толку их дружным натиском.

— Нет, они нас сами пустят, если вы как можно быстрее доставите сюда Чернова.

— Можно подумать, он согласится вам помогать. Вы его уговаривать дольше будете.

— Андрей Викторович! — Павел повернулся к Ревнёву, словно только от него всё зависело. — Если вы мне хоть немного верите…

Ревнёв напряжённо раздумывал, но Дмитрий уже понял, что он согласен, да и Орего тоже.

— Эрнесто, пусть они попробуют, — сказал, наконец, Ревнёв, и тот согласно кивнул, потратив на колебания всего несколько секунд.

— Его привезут через десять минут, — сообщил он, отдав распоряжение своим людям. — А Серж Лиони сейчас готовит для вас наш «сокол». Вы хоть знаете, что это за катер?

Павел коротко кивнул, а Дмитрий заметил:

— Имели дело. По работе. Пилот не потребуется.

— Тогда должен вас предупредить об одном нюансе, — Орего покосился на Ревнёва. — На руках у девушки была последняя модель браслетов Кали. Это приспособления из класса наручников…

— Мы в курсе. Запрещены к производству и использованию лет десять назад, — перебил его Павел. — Ранее применялись в тюрьмах строгого режима и в особо опасных случаях при задержании.

На удивлённый взгляд полицейского Павел лаконично пояснил:

— Работа.

Дмитрий поёжился. Он хорошо знал Павла. Если кому-то этот ровный холодный голос мог показаться признаком абсолютной уверенности, то для него было ясно, как день — его друг на взводе.

— Господин Орего, «сокол» готов.

Тот не успел ответить.

— Господа, все вылеты с планеты запрещены до окончания операции, — раздался за спиной Дмитрия знакомый голос.

Они с Павлом одновременно резко развернулись.

— Подполковник ВКС Валентин Фойзе, — представился Орего говоривший. — С этого момента мы берём всё под свой контроль. Моей группе поручено навести порядок в Алмазном. Господин Орего, нам нужно помещение, чтобы разместить там временный штаб. Помещение в здании космопорта нас устроит.

— Сейчас я распоряжусь.

Когда Орего отошёл к своим людям, Фойзе протянул руку Ревнёву.

— Здравствуйте, Андрей Викторович. Вы не волнуйтесь, мы сделаем всё возможное. Сейчас мы удерживаем «Роксану», они не смогут стартовать. Кледнер уже выдвинул свои требования, мы взяли тайм-аут. Через сорок минут переговоры продолжатся, — он выпустил руку Ревнёва и, наконец, повернулся к Павлу с Дмитрием.

— Я так понимаю, мне предложат занять места в зрительном зале? — спросил Павел без предисловий.

Фойзе кивнул.

— Ты всё правильно понимаешь. Паша, я знаю, как тебе хочется самому участвовать в этом деле, но ты вряд ли забыл, что гражданские лица не принимают участия в подобных операциях.

Дмитрий видел, как неприятно самому Фойзе говорить всё это. Пашка — гражданское лицо. Звучит-то неправдоподобно.

— Я понимаю, — кивнул Павел.

Подошёл Орего вместе с Лиони, начальником космопорта, Фойзе переключил на них своё внимание, и они вместе куда-то направились, не оборачиваясь.

Вместе с Ревнёвым их проводили в небольшую комнату ожидания для VIP-персон, где им предстояло ждать, чем всё закончится. На стене работал голографон, на который транслировалось происходящее в центральном распределительном зале.

— Я так полагаю, зрительный зал не для нас? — осторожно спросил Дмитрий, не отрывающий взгляд от сосредоточенного лица друга.

— Они ничего не смогут с ним сделать, пока на борту Ника, — с усилием сказал Павел. — Он пару раз включит браслеты перед голографоном, и их выпустят.

— Должен быть способ, — подал голос Ревнёв, — Валентин пообещал мне, что будет ставить условия так, чтобы освободить Нику. У них должно получиться…

Дмитрий слышал, как за старательно удерживаемым спокойствием у обоих мужчин прорывается отчаяние — у одного от страха за дочь, у другого — от невозможности что-то сделать.

С одной стороны, Пашка был прав. Ника, как заложница, самый реальный шанс Кледнера на спасение. Только вот насчёт браслетов… Дмитрий вспомнил записи — как Кледнер шёл мимо камер наблюдения в доме Ревнёва. Спокойно, уверенно, зная, куда и зачем идёт. Да, он вернулся за чем-то, что ему было жизненно необходимо. Настолько, что он был готов рискнуть свободой и жизнью. А Ника была его пропуском на корабль.

«…На Втором ему больше нечего делать, там пусто»… «К себе даже не зашёл»…

Кледнеру нечего было делать на Каджеро. Ему ничего не было нужно в доме Ревнёва. Ничего из того, о чём они могли подумать. Но он забрал то, за чем вернулся. Вот оно — то странное, что не позволило Дмитрию почувствовать угрозу, пока не стало поздно.

Кледнер и не был угрозой. Он не угрожал Нике в привычном смысле этого слова. Он просто похитил её. И Дмитрий смог понять, что с Никой что-то случилось, только когда она сама испугалась по-настоящему. Это он и почувствовал ярче всего остального, всего, что в его и без того запутавшемся сознании воспринималось единым переплетённым клубком эмоций. Ярче странной жгучей смеси волнения, досады, отвращения, удивления… любви и желания. Не Никиных.

— Пашка, он её не освободит, — сказал он вслух.

Павел резко развернулся к нему, взглядом требуя продолжать.

— Вот то, что мы упустили, Андрей Викторович. Кледнер возвращался за ней.

— Зачем? — вырвалось у Ревнёва.

Почему-то оказалось трудно это произнести, когда на него смотрели одновременно эти двое.

— Он вернулся за ней, потому что она нужна ему… он любит её. И далеко не как друг семьи.

Понадобилась пара секунд, чтобы до них дошёл смысл.

— Что за бред?! — Ревнёв не сдержался от крика.

Павел ничего не сказал.

Лучше бы ты тоже кричал, Пашка, — подумал Дмитрий, понимая, каких усилий другу стоит это молчание.

— Андрей Викторович, Индиго никогда не говорит то, в чём не уверен, — наконец медленно сказал тот. — А я уверен в нём. Но убеждать Фойзе нам некогда. — По мере того, как вырисовывалась мысль, голос становился всё тверже, и Дмитрий чувствовал, как отступают естественные в этот момент гнев Павла, страх за Нику, растерянность от неожиданного удара. — Фойзе не имеет права основывать свои действия на видениях постороннего, будь он хоть сто раз индиго… Мы не успеем. А я должен попасть на борт корабля до того, как Кледнер стартует с орбиты. Понимаете?

— Вы всерьёз полагаете, что смогли бы вдвоём что-то сделать на борту этого корабля? — растерянно спросил Ревнёв. Убеждённость в голосе Павла подействовала, он тоже попытался собраться.

Дмитрий чувствовал, что Ревнёв не будет сопротивляться и поможет. Пашке осталось только чуть-чуть уверенности ему добавить.

— Мы смогли бы найти Кледнера и освободить Нику, — ответил тот. — А после того, как она покинет «Роксану», можно будет и стрелять, и взрывать, и на абордаж брать.

— А этот Чернов, он согласится помочь?

— Думаю, мы его убедим, — Павел сжал кулак.

Ревнёв задумался.

Он уже согласен, — понял Дмитрий.

Двери раскрылись, и в комнату быстро вошёл человек в форме службы безопасности космопорта.

— Господин Ревнёв, Орего велел мне сообщить вам, что Александр Чернов доставлен в полное ваше распоряжение.

— Фойзе знает об этом? — быстро спросил Павел.

Вошедший бросил на него быстрый взгляд, но ответил, уловив одобрительный кивок Ревнёва:

— Нет, я доложил об этом Орего, и он тут же отправил меня к вам. Мне показалось, он не хотел, чтобы подполковник слышал о Чернове.

— Думаю, у него те же опасения, что и у нас, — медленно сказал Ревнёв.

— А ещё он просил передать, что «сокол» стоит на пятой стартовой площадке. Но я хочу вам напомнить, что взлёты с планеты запрещены.

Павел с Дмитрием коротко переглянулись.

— Ведите нас к Чернову, — скомандовал Павел.

Охранник вопросительно перевёл взгляд на Ревнёва.

— Делайте всё, как вам скажет господин Лазарев, — сказал тот и обратился к Павлу. — Я предупрежу Фойзе. И… я на тебя надеюсь, Паша.

— Не волнуйтесь, — кивнул тот и вышел вслед за охранником.

По дороге Дмитрий тихо сказал:

— Паш, только давай я сам с ним поговорю.

Павел коротко взглянул на него.

— Давай, — кивнул он, не задумываясь.

— Сюда, прошу вас, — открыл дверь охранник.

Павел вошёл в комнату, Дмитрий вдохнул поглубже и шагнул следом.

Да, выглядел Хан более чем плачевно. Дмитрий заметил про себя, что он оставил его более целым. По крайней мере, сломанная рука, уже запакованная в пластиковую шину, — не его творение. Вот и Хана джунгли потрепали. Или урс. Или Дэн.

— Салют, Хан, — прервал его мысли жёсткий голос Феникса.

— Салют, командир, — хрипло ответил тот. — И тебе привет, Индиго.

Голос спокойный, ничем не выдающий той ненависти и презрения, которые звучали в нём несколько часов назад.

— Чему обязан счастьем новой встречи? — без интереса спросил Хан.

Феникс отступил в сторону, кивнув Дмитрию. Ну что, твоё соло, Индиго.

— Итак, обрисовываю ситуацию, — без прелюдий начал он. — Твой друг Кледнер в данный момент находится на своём корабле, зависшем на орбите Каджеро. Вместе с ним находится небезызвестная тебе Ника Ревнёва, которую отпускать в межзвёздный полёт с этой скотиной у нас нет ни малейшего желания. Пока что корабль Кледнера удерживает «Киплинг», — он с удовольствием отметил, как скривился Хан, услышав это название. — Однако есть у нас твёрдая уверенность, что долго это продолжаться не будет, и скоро «Роксана» уйдёт вместе с Никой.

— Весьма сожалею. А я что могу сделать? — отозвался Хан.

— А тут есть три варианта развития событий, — улыбнулся Дмитрий и поднял кулак с оттопыренным указательным пальцем. — Вариант номер раз. Ты забываешь о том, что я тут тебе сейчас рассказал, валишь отсюда в сопровождении конвоя, тебя судят и потом сажают… очень надолго. Вариант номер два, — он отогнул средний палец, наглядно демонстрируя Хану порядковый номер варианта. — Ты садишься с нами в местный «сокол», связываешься со своим Боссом и убеждаешь его впустить тебя на борт, умалчивая, что ты не один, а с компанией. А потом, возможно, тебе смягчат наказание, как оказавшему добровольную помощь.

Он не сказал о том, что само мероприятие будет неофициальным, и как бы их самих потом не пристрелили свои же, за самоуправство.

Хан с непроницаемым лицом неотрывно смотрел на руку Дмитрия, словно загипнотизированный. Тот отогнул безымянный палец.

— И есть третий вариант. Мы просто убиваем тебя прямо тут, и нам за это ничего не будет.

Дмитрий сам не ожидал, что в его голосе прозвучит такая угроза. Хан, который мог бы вспомнить, что он недавно уже пытался это провернуть, промолчал. Видимо, его тоже зацепила эта интонация. Да и Ника на этот раз была далеко.

— Думай быстрее, Хан, — сказал от стены Феникс.

— Да, я так понимаю, мне времени на размышления не дадут, — медленно сказал Хан, сделав ударение на слове «мне».

Дмитрий понял подкол, обращённый к нему.

— Нет, не дадут, — спокойно ответил он. — Так как?

Он уже чувствовал, что Хан сдался. Тот быстро понял, что первый и третий варианты ему подходят мало. А попав на корабль Кледнера, он обретал шанс и улететь вместе с ним. Да, Хан не преминет воспользоваться ситуацией.

— Согласен, — сказал тот. — Извини, рукопожатием обменяться не смогу.

Дмитрий не ответил, перевёл взгляд на Феникса.

— Тогда на пятую площадку, — скомандовал тот. — Хан, ты дойдёшь сам?

— Я ещё не полный инвалид, — отозвался Хан презрительно.

— Тогда вперёд.

У стартовых площадок им пришлось аккуратно вырубить троих из службы безопасности космопорта.

— Надеюсь, Ревнёв действительно предупредит наших, — сказал Дмитрий, когда люк «сокола» закрылся. — Что-то мне не хочется быть подстреленным своими же.

Феникс пожал плечами и ничего не ответил, устраиваясь в кресле пилота. Дмитрий тоже замолчал, втолкнул Хана в одно из пассажирских кресел, потуже задвинул фиксатор, сам устроился рядом.

Включился динамик передатчика — связь с диспетчерской, и салон «сокола» заполнили голоса.

 

Глава 9

Едва челнок оказался на борту «Роксаны», шлюзовая камера наполнилась воздухом. Прежде чем открыть люк, Орест взглянул на Нику. В космопорте он был вынужден в очередной раз воспользоваться браслетами. Начальник космопорта Лиони и этот недоумок Орего на слово верить категорически отказывались. Ника сползла прямо к его ногам и замерла. Для пущей достоверности пришлось сохранить на лице непроницаемую маску. Он даже не взглянул на неё, только закинул на плечо, словно марионетку, когда их наконец выпустили. А вот сейчас он посмотрел. Протянул руку, убрал локон с лица.

— Прости, маленькая, — тихо произнёс Орест. — Скоро всё закончится.

Он открыл люк. К челноку уже спешил Анри Керрино в сопровождении врача, которого Орест вызвал ещё в полёте.

— Со мной всё в порядке, — остановил он медика, бросившегося к нему. — Там, в челноке, Ника Ревнёва. Я переборщил, кажется, с браслетами Кали. Осмотрите её и окажите помощь. Браслеты не снимать, пригодятся ещё! — крикнул он вслед врачу. — Докладывайте, — кивнул он Керрино, двигаясь к выходу из шлюза.

Капитан последовал за ним.

— Новости неприятные. На подходе к Каджеро — боевой носитель ВКС. Пока мы сможем включить двигатели и стартовать, он уже будет здесь и потом нас вряд ли выпустят.

— Выпустят, — хмыкнул Орест. — Куда ж они денутся…

— Со мной связался Гай. Он в лайнере, на пути к Альте. На Итаре тоже спецназ. Арестованы люди, цеха опечатаны.

Несмотря на напряжённую ситуацию, Орест негромко рассмеялся.

— Дети… — он бросил взгляд на Керрино. — Наших людей там давно нет. А ту продукцию, которую могли бы выпустить эти так называемые цеха, не купили бы даже на Чине. Итары давно не существует, мой друг. Готовьтесь к старту.

— Слушаюсь, Босс, — ответил тот, но тут же добавил: — Но нас не выпустят.

— Об этом позабочусь я. А вы позаботьтесь о скорости и о курсе. Летим на Альту, только не напрямую, надо сбить военных со следа.

В своей каюте Орест не позволил себе расслабиться. Он быстро переоделся в чёрный местный комбинезон, попутно размышляя.

Всё менялось очень стремительно. Не сказать что слишком — были в его жизни повороты и покруче, но всё же вираж захватывал дух.

Он практически всё успел, за всем проследил. Хотя конечно, с Каджеро можно было бы и повременить. Можно… да невозможно. С реоном сейчас будет туго, но ничего, бизнес он наладит — это лишь вопрос времени.

Все перемены это результат «мирного» пребывания на Каджеро Крымова и Вельда. И видел же, что что-то не так, чувствовал, но не до того ему было. Что там произошло? Да просто Крымов всё-таки дожал Карину, скорее всего. Дурочка… сейчас не до неё, но найти девчонку надо будет. Глупость наказуема. В любом случае, сию секунду нужно думать о том, как бы вырваться отсюда поскорей. И про Нику. С ней будет сложно, сложнее всего.

— Босс, «Роксана» захвачена силовым полем носителя. Военные вышли на связь, — включился передатчик громкой связи голосом Керрино. По голосу чувствовалось, как ему хочется добавить «а я предупреждал», но он благоразумно не поддаётся этому желанию. — Они хотят говорить с вами.

— Сейчас буду, — отозвался он.

Бросил взгляд в зеркало, оценивая свой вид, вызвал медицинский отсек.

— Как она? — спросил без предисловий.

— Всё в порядке, — начал врач, — но я должен переговорить с вами о…

— Чуть позже. Сейчас доставьте её в рубку.

Он отключил связь и быстро вышел из каюты.

В рубке его ждали Керрино, ещё трое парней из экипажа, Ника, безучастно смотрящая в стену, и сопровождающий её врач.

— Господин Кледнер, — начал он, едва Орест вошёл в двери.

— Всё потом, — отмахнулся он раздражённо. Тенгиз сейчас был бы не лишним, но он уже далеко. — Давайте связь.

— Но если вы снова воспользуетесь…

Орест взмахом руки оборвал врача, становясь перед передатчиком. Включился экран голографона, и перед ним возникло изображение светловолосого мужчины в форме.

— Подполковник ВКС Валентин Фойзе, — представился он. — Господин Кледнер, вы обвиняетесь в незаконном производстве и распространении запрещённого наркотического препарата реона, а также в организации преступной группы, виновной в совершении десятков предумышленных убийств. У меня есть приказ арестовать вас и ваших людей и передать в руки правосудия. При оказании вами сопротивления у меня также имеется разрешение не брать вас живыми. Я требую пустить на борт вашего корабля моих людей и предлагаю добровольно сдаться.

Орест, не глядя, протянул руку в сторону Ники, щёлкнул пальцами. Керрино подвёл девушку к нему.

— Подполковник, я не намерен ни пускать ваших людей на мой корабль, ни сдаваться. Зато я намерен потребовать, чтобы мой корабль выпустили из силового поля и позволили нам беспрепятственно уйти.

— Вы же понимаете, что это невозможно, — спокойно ответил Фойзе. — У меня приказ.

— А есть ли у вас приказ стрелять по кораблю, на котором находится эта леди? — Орест аккуратно выдвинул Нику перед собой.

Ника чувствовала себя бесконечно уставшей. Боль оставила о себе воспоминания в каждой клеточке её тела, и на борьбу с этим воспоминанием сейчас уходила большая часть её сил. В последний раз, в космопорте, она думала, что умирает. Но в медотсеке её привели в чувство, хотя она видела, что после осмотра врач остался встревоженным.

Как бы ей ни было плохо, она не могла не услышать знакомое имя. Фойзе. Тот самый, которого так уважал Паша. Неужели они вместе не спасут её?

— Ника Андреевна, как вы себя чувствуете? — вместо ответа Оресту спросил подполковник. — Как с вами обращаются?

— Всё нормально, — негромко сказала она и почувствовала, как дрогнула на её плече рука Ореста.

Фойзе внимательно посмотрел ей в лицо, медленно кивнул.

— Мы рассмотрим ваши требования, господин Кледнер. Через два часа мы сообщим вам своё решение.

— Час, — резко сказал Орест. — Через час я свяжусь с вами, и если не будет положительного ответа, я начну использовать эти игрушки, — он поднял безвольную руку Ники и продемонстрировал Фойзе браслет на её запястье. — Поинтересуйтесь у начальника космопорта Алмазного и господина Орего, они наблюдали это представление не так давно. Она может не пережить этих экспериментов, поэтому думайте быстрее и не делайте глупостей.

Он подал сигнал оператору у передатчика, и тот отключил связь.

— А вот теперь ведите Нику Андреевну в её каюту и давайте поговорим, — обратился Орест к врачу.

В каюте, предназначенной для Ники, врач усадил её на кровать и повернулся к наблюдающему за ними Оресту.

— Господин Кледнер, вы не должны больше применять браслеты. Это угрожает здоровью как самой Ники Андреевны, так и ребёнка. Вы можете спровоцировать…

Что?!

Ника услышала последние слова врача, хотя он говорил довольно тихо.

Ребёнок?!

Перед ней мысленно пронеслись последние дни дома. Дни — и ночи. Ребёнок. Как она плакала, что не смогла забеременеть, когда думала, что Паша мёртв. Как мечтала об этом ребёнке! И вот он есть. Её ребёнок! Их ребёнок.

Господи…

Она подняла взгляд на Ореста, на его резко побледневшее лицо. Казалось, что он не слышал врача, не понимал, о чём тот говорит. Он смотрел в одну точку, на неё.

— Вон!!!

Низкий, хриплый рык заставил Нику вздрогнуть.

Врач поспешно ретировался из каюты.

Медленно, целую вечность, поднималась рука Ореста. Лицо его было искажено гримасой боли. Ника неотрывно следила за его пальцами сжимающими пульт от браслетов.

— Прошу тебя…

Стало очень страшно. Не за себя. За него, такого маленького и беззащитного.

Ника прикрыла глаза и именно поэтому услышала, а не увидела еле различимый щелчок.

На этот раз она потеряла сознание. Ещё бы, он еле остановил себя, еле перестал жать чёртову кнопку. Так хотелось удавить этого чужого ублюдка.

Ника, Ника, как ты могла?! Это вопрос всё снова и снова проносился в голове, уже далеко не первый раз.

Ты хочешь её убить? Ну, убей! Ты можешь это сделать. Убей и избавься, наконец, от этой пагубной страсти, от чёртовой боли, от невозможности дышать в полную грудь. Убей!

И тогда я умру сам.

Нет, она будет жить. Она будет жить со мной. А это…

Он взглянул на бесчувственную девушку.

Думаю, мы решим это вопрос, если уже не решили.

* * *

О том, что заложник Кледнера — дочь Андрея Ревнёва, Балу узнал, едва спустившись на планету. Первая мысль была о Нике. Бедная девочка, браслеты Кали — это не игрушки. А вторая мысль — операция будет сорвана, как только имя заложника узнает оставшийся на командном мостике носителя Ти-Рекс. Очень скоро. И помешать этому с Каджеро Балу не сможет. Сейчас «Киплинг» занимал позицию на орбите, удерживая «Роксану» своим силовым полем. Ребята Балу уже сидели в своих «соколах», ожидая приказа на взлет для штурма «Роксаны» вместе с «Киплингом», но наличие заложника на борту сделало ситуацию практически патовой. Отпускать нельзя, захватывать тоже. С Земли Фойзе получил приказ делать что угодно, но заложник должен быть освобождён и освобождён живым. План по освобождению требовался в экстренном порядке. Для того Фойзе и созвал совещание — Балу и капитан Берсенев во временном штабе в здании космопорта и Ти-Рекс на мостике «Киплинга» по прямой связи.

— Ситуация нестандартная. Наши протоколы работают. Пока. Он дал нам время на согласование выпуска «Роксаны» в обмен на освобождение заложника.

Балу с тоской слушал Фойзе, зная, что точно так же его сейчас слушает Кир. Всё случилось так быстро, что переговорить с подполковником он не успел, да и то, если бы предупредил, чтобы тот не называл имени заложницы — это была бы временная отсрочка, не больше.

— Я получил особое распоряжение Главного штаба — заложница должна быть освобождена живой и, по мере возможности, невредимой. Ситуация осложняется тем, что речь идёт о дочери владельца Каджеро…

Он говорил ещё что-то, но Балу слушал только напряжённую тишину в динамиках связи, ясно представляя себе окаменевшее лицо Кира.

— Мы составим план, результатом которого будет добровольное согласие Кледнера отпустить заложницу. Он должен быть уверен, что для нас не остается никакой возможности задержать его. Мы же должны обойти собственные условия, добиться освобождения девушки и всё-таки остановить «Роксану», если понадобится — взорвать точку входа.

Берсенев рядом с Балу не удержался и присвистнул, тут же извинившись.

Взрыв корабля в точке входа означал риск лишиться этой точки навсегда.

— Готовьте орудия, «Киплинг», — закончил подполковник. — Когда мы закончим согласование плана, я сообщу вам ваши дальнейшие действия.

Тишина вместо привычного «есть!» не удивила Балу.

— Капитан Карпов, вы меня слышите?

— Так точно. Господин подполковник, ваш план не сработает. — Связь работала без помех, и ледяной голос Кира звучал будто от стены напротив. Балу закрыл глаза.

— Причины?

— Кледнер взял не заложницу. Он выдает её за свой последний шанс вырваться, но сюда прилетал именно за ней. Он её не отдаст.

— Капитан, ваши предположения основаны на фактах?

Какие факты… Глубоко в душе Балу думал, что Кир, возможно, и прав, но ничего, кроме своих подозрений, тот предложить не мог.

— Нет, господин подполковник. У меня нет доказательств. Но я прав.

— Если вы правы, то нам остается только отпустить Кледнера с богом? — Фойзе раздражён, и его можно понять.

— Кир, мы должны попробовать, — Балу заставил себя произнести это, понимая, что тот вряд ли будет слушать, и Фойзе ещё не понимает, насколько он слушать не собирается.

— Он не отдаст её. И вам придётся или отпустить его с Ревнёвой, или взорвать корабль с ней на борту.

— Что вы предлагаете?

Балу не знал, предложит ли что-нибудь Кир вслух, но то, что он может натворить молча, его откровенно пугало.

— Мы можем взять «Роксану» штурмом.

— Это неприемлемо. Он не позволит вам приблизиться.

— Пока мы удерживаем его силовым полем, он не может стрелять из бортовых орудий. Мои ребята подойдут на «соколах»…

— Он убьёт заложницу, едва увидит вас на подлёте.

Кир коротко рассмеялся.

— Он никогда её не убьёт и даже не ранит.

Балу встретился взглядом с Фойзе. Тот не собирался менять своего решения, это было ясно. Балу подумал, что шансов остановить Кира у него нет, но надо ещё раз попробовать…

— Господин подполковник, с планеты взлетел неопознанный катер! — ожил передатчик местной связи.

— На монитор!

Повинуясь команде Фойзе, над столом включился виртуальный экран.

— Удалось идентифицировать?

— Катер типа «сокол», на борту трое. Направляются к «Роксане». Какой будет приказ?

На этот раз их прервал сигнал вызова личного телефона Фойзе. По приветствию Балу понял, что звонит Ревнёв. О чём тот говорил, было неясно — больше Фойзе не проронил ни слова. Так же молча отключил связь и несколько секунд стоял неподвижно, следя за тем, как на мониторе крохотная белая точка неумолимо удалялась от планеты, оставляя позади и «Киплинг».

— Ничего не предпринимать, — наконец уронил он. — Установите связь с катером.

— Есть связь. Вы в эфире, господин подполковник.

— Феникс, это Фойзе. Приказываю вернуться на стартовую площадку, — чужим уверенным голосом произнёс подполковник.

Балу воспринял прозвучавшее имя Феникса со странным чувством тревоги и облегчения одновременно. Волнуясь о Кире, он совсем забыл о том, что похищение Ники задевает не только буйного Ти-Рекса.

Ответа не было, но приборы показывали, что сигнал цели достиг, и в кабине «сокола» его слышали.

— Паша, вернитесь. Вы не должны вмешиваться в нашу операцию. Мне придётся вызвать с «Киплинга» истребители. Ты хочешь, чтобы мы вас сбили?

— Сбивайте, — отозвался, наконец, передатчик голосом Феникса. — А приказам я не подчиняюсь. Вы больше не мой командир, Валентин Александрович.

— Паша, это глупо! — совсем не официально воскликнул Фойзе.

Раздался высокий звук, обозначающий закрытие канала. В «соколе» отключили связь.

— Он может погибнуть сам и убить девчонку, — сказал Фойзе, не глядя на Балу. — Я должен его остановить. Если «Киплинг» даст залп нужной мощности по двигателям…

— Валентин Александрович, — вдруг раздался спокойный и такой же неофициальный голос Кира. — Пока вы не отдали этот приказ.

Балу замер. Он был почти уверен, что Кир скажет именно это. И надеялся, что он так скажет, и сомневался, что тот сможет вот так…

— Я не буду по ним стрелять.

…вот так передать ответственность за Нику.

— Это опасно, господин подполковник. Сканеры «Роксаны» засекут нашу подготовку к выстрелу, Кледнер может решить, что орудия приводят в боевую готовность, чтобы стрелять по нему. Мы ведь не можем так рисковать, правда? Я выпущу истребители. Их возьмут тихо и не потревожат Кледнера… когда вы отдадите такой приказ.

Балу вздохнул. Кир пришёл в себя и решил работать в связке с Фениксом. Слава Богу.

— Он прав, господин подполковник, — вдруг произнёс молчавший до сих пор Берсенев. — Не стоит провоцировать Кледнера. Он может убить девушку.

— Истребители — лучший вариант, — подтвердил Балу.

Пока они тут говорят, Пашка всё ближе к цели.

Феникс, не глядя, ударил по панели, обрывая связь. Да уж. Полюбить так королеву, проиграть так миллион, послать — так командира боевого носителя, который держит тебя на прицеле.

— Думаешь, они будут нас сажать силой? — спросил Язва.

А что, страшно стало?

— Думаю, они выпустят истребители, когда мы уже будем на борту, — спокойно отозвался Феникс. — Он позволит мне попробовать, потому что тоже понимает, что они не удержат его сейчас.

— Ты так уверен?

— Готов вызвать «Роксану» на связь, — вместо ответа сообщил Феникс.

Корабль приближался. Хан сидел спокойно — что ему ещё оставалось? — и мельком поглядывал на своих конвоиров.

Феникс напряжён и, кажется, вовсе забыл что он, Хан, находится рядом. Впрочем, когда он об этом помнил?

А вот Язва помнит. Его этот чуть насмешливый взгляд… хотя нет, взгляд у щенка не насмешливый. Он просто не умеет насмехаться, наслаждаться ситуацией. Слишком наивный для этого.

— Хан, твой выход, — Язва подошёл к его креслу, отодвинул фиксатор.

Ну, почему же не умеет наслаждаться? Вот, командует уже, сволочь.

Впрочем, теперь Хану было не до Язвы. Какая разница, что там возомнил себе Гордеев? Хан попал в ловушку, застрял между двух огней. Вот в чём ужас.

Опасность номер раз — вот она, рыжая и вполне осязаемая. Если он не вернёт свою девчонку, может и прикончить. Феникс — это вам не Язва-выскочка, его на «Паша, не надо!» не возьмешь. Опасность номер два — Босс. Он тоже отступать не собирается, вернулся ведь не просто так, а именно ради зазнобы своей. Он просто их не впустит, не поверит. А если и поверит, может не впустить. Ведь провал с сафари он списал на Хана, что, конечно, правильно. Но даже если сим-сим и откроется, Кледнер увидит, кого именно привёл с собой Хан и уж потом…

Что же делать?!

— Алик, ты в эфире.

Хриплый голос Феникса не приказывал, он просто оповещал.

Хан прокашлялся.

— Босс, это Алекс, — сказал он в осветившийся экран, прямо в глаза Босса. — Прошу принять меня на борт.

Тот пристально обвёл взглядом пространство вокруг Хана.

Да нет никого в поле зрения, они не идиоты.

— Откуда ты взялся, непотопляемый? — чуть изумлённо спросил Босс.

— Я смог уйти, — ответил Хан, и волнение в его голосе не было наигранным. — Там в космопорте сейчас такая неразбериха, что мне удалось захватить этот катер. Слава Богу, я умею им управлять.

Он немного помолчал.

— Я знаю, что промахнулся с сафари, но виновник наказан, Босс. Тот егерь, Строганов — он мёртв. Я убрал его.

Хан спиной почувствовал колебание воздуха. Язва. Но ему было наплевать. Пусть даже Феникс думает, что это он прикончил Строганова. По большому счёту, это правда, последний выстрел его был. Главное чтоб так же думал и Кледнер.

— Похвально, — сухо произнёс тот. — Дальше что?

— Не бросайте меня здесь, — Хан устало прикрыл глаза. — Они собьют «сокол», как только поймут, что на нём не их люди.

Сейчас мой бывший командир придушит меня, не бросайте меня, Босс…

— Босс, носитель выпустил два истребителя, — словно в подтверждение его слов, сообщил чей-то голос по ту сторону экрана.

Кледнер ещё секунду молчал, потом развернулся и приказал:

— Откройте шлюз, примите его.

— Спасибо, Босс! — с облегчением выдохнул Хан.

Связь оборвалась.

— Дэн был ранен или, может, пьян? — с еле сдерживаемой яростью спросил Язва. — Как ты с ним справился, тварь?

Хан не ответил, он взглянул на Феникса, который, казалось, и вовсе не слышал его признания. Да конечно, он слышал, ему просто было всё равно. Сейчас всё равно. Всегда всё равно.

Его привязали к подлокотникам кресла ремнями, оторванными от крепежа шины с его же руки, заклеили рот самоклеющейся лентой и намертво закрепили фиксатор кресла. Следующее действие спектакля, похоже, будет проходить без него.

— Всё, он никуда не денется.

Столько ненависти, сколько в голосе Язвы Хан получил за сегодня, он не получал от него за всё время знакомства. Ну что ж, взаимности не дождёшься. Ненависть — слишком сильное чувство. Не для тебя.

— Отлично. А теперь приготовься, нас будут встречать. Первая задача — тихо снять встречающих, не позволив им поднять тревогу, и завладеть оружием. Как, по-твоему, сколько на этом корабле может быть человек?

Много, командир. Тебе столько не съесть.

— Одного экипажа человек двадцать, — уверенно ответил Язва, не задумываясь. — А ещё охрана. Кледнер вряд ли путешествует без эскорта.

Ну, почти попал…

— Да, и охраны столько же. Ладно, прорвёмся. Внимание, снаружи двое с излучателями. Мой — слева.

Люк катера медленно открылся.

* * *

Оресту казалось, что из него выпустили воздух, высосали все силы. Ему должно было быть всё равно — ведь знал, что за отношения связывают рыжего гадёныша с его девочкой — но было не всё равно. Если бы это была его территория, он бы решил эту проблему незамедлительно. Но теперь, когда он силой вырывался с Каджеро, это её «интересное положение», стало последней каплей. Нервы на пределе, а нужно быть в тонусе, вести переговоры с этим непробиваемым солдафоном и вести их так, чтоб даже сомнения не оставалось — ситуация у Ореста под контролем.

— Что ты наделала? — вопрос вырвался сразу, как только она очнулась и с тихим стоном открыла глаза.

Он буравил её взглядом последние пятнадцать минут, всё больше закипая.

Ника конечно не ответила. Она лишь отвернула голову.

— На меня смотри! — Орест силой удерживал себя в сидячем положении.

Девушка не отреагировала.

Он подскочил с кресла и, как пушинку, сдернув её с кровати, прижал к себе спиной.

— Меня тошнит от одной мысли о нём в твоей постели! — прошипел он ей в ухо. — Этот ребёнок — тебе так не терпится, маленькая? Что ж, хорошо, я сделаю тебе ребёнка. Как только избавимся от этого.

— Не трогай меня! — всхлипнула Ника и попыталась вырваться из его объятий.

Орест развернул её лицом к себе.

— Замолчи или клянусь, ты пожалеешь.

Она опустила голову.

— Так-то лучше, — кивнул он. — Теперь слушай меня внимательно. Сейчас я пойду в рубку, потом приведут тебя. Если ты хоть словом, хоть взглядом, выдашь истинное положение вещей, слово «аборт» перекочует из области твоих теоретических знаний в практическую, причём прямо на месте. Не провоцируй меня, девочка.

Орест окинул девушку пристальным взглядом, поднял её голову за подбородок.

— Будь умницей и не зли меня.

Он притянул Нику к себе и прикрыл глаза, вдыхая её запах.

— Удачи нам, — прошептал Орест.

В рубке его ждал сюрприз в виде возникшего из небытия Чернова на «соколе». Явление этого летучего в буквальном смысле голландца на пару минут отвлекло Ореста от чёрных мыслей, а тут и сеанс связи с военными подоспел. Самое время. Все свои на борту, пора и честь знать.

— Итак, вы готовы нас выпустить?

Орест прекрасно понимал, что Фойзе просто тянет время разговорами. Хватит!

— Я ещё не получил ответа из центрального штаба, — спокойно произнёс тот. — Прошу у вас ещё хотя бы полчаса.

Да что за напасть!

— Решение таких вопросов вполне в вашей компетенции, — возразил Орест. Подполковник начинал раздражать. — Если своим бездействием вы допустите гибель Ники Андреевны…

— Если она погибнет, мы расстреляем корабль, — резко оборвал его Фойзе.

Нервничаешь. Это хорошо. Сейчас добавим.

— А, так вы хотите, чтобы я убивал её на ваших глазах медленно, до тех пор, пока вы не изволите согласиться? — Он обернулся к Керрино. — Приведите заложницу.

Тот кивнул.

Двери в рубку открылись, пропуская Нику и двоих охранников, которые вели её под руки.

— Как видите, Ника Андреевна не в лучшем состоянии, подполковник, — принял Орест девушку из рук охранников.

Подполковник молча смотрел на Нику. Ну, давай же!

— Кледнер, мы даём вам зелёный коридор до точки перехода, — раздался, наконец, голос Фойзе. — При условии, что вы отпустите Ревнёву в спасательной шлюпке, когда достигнете контрольной отметки. Если мы не увидим в назначенном месте заложницу, у меня есть приказ стрелять на поражение.

Как же, выстрелишь ты.

— Поле снято. Помните наши условия, уйти вы не успеете.

Связь прервалась.

— Это мы ещё посмотрим.

— Босс, у нас проблемы, — встревоженно доложил Керрино. — Мы потеряли связь со Скоттом и Рединым. Я отправил их встречать «сокол» к докам. Они не отвечают на вызовы, а видеонаблюдение в принимающем третьем шлюзе отключилось.

— Так пошлите туда ещё людей, и пусть выяснят, в чём дело, — раздражённо отозвался Орест.

— Уже. Трое. С ними тоже пропала связь. Похоже, ваш Алекс был не один.

Вот сучонок. Сбиты камеры видеонаблюдения, без шума уложены пятеро дюжих охранников. Притащил-таки своего бывшего командира… Так. Надо стартовать. С гостями можно разобраться и в дороге.

— Анри, предупреди людей. На борту очень опасные гости, бывший спецназ ВКС, один, возможно двое. Стрелять на поражение. И Чернова тоже.

— Есть, Босс.

Орест ощутил, как слабо дёрнулась в его руках Ника.

— Скажи спасибо что так, а не по-другому. У меня сейчас просто нет времени разбираться с ним лично.

Хотя очень хочется.

— Сколько у нас времени до точки перехода? — обратился он к Керрино.

— Два часа, — ответил тот.

— Отлично. Успеем выловить незваных гостей. Старт, капитан.

* * *

Внутри «Роксана» оказалась совершенно не типовым звездолётом. После прямых, чётко направленных коридоров «Киплинга» внутренности корабля Кледнера казались паутиной, в которой можно было увязнуть. Паук, как водится, сидел где-то в стороне и ждал, пока непрошенные гости сами не влезут как можно глубже и дальше, пока не запутаются в бесконечных поворотах, лестницах и лифтах.

Впрочем, не такой уж и большой корабль. А Феникс так уверенно идёт вперёд, что нет никаких сомнений — он придёт именно туда, где его меньше всего ждут. Индиго снова, как пару лет назад, ясно ощущал его железную отрешённую от всего уверенность. Сейчас это был Феникс — командир «волков», спецназовец ВКС на задании. И он чётко знал, куда идти и что делать.

Тут размышления на тему пауков и спецназа пришлось прервать, потому что за следующим поворотом стояли двое. Индиго не успел понять, что было раньше — его сигнал или скользящее движение Феникса, но количество шакалов на борту уменьшилось ещё на два. Итого — икс минус семь, вместе со встречавшими их в доке и за ним. Было бы неплохо отловить побольше таких вот одиночных гуляк, чтобы потом они не навалились все сразу.

Идущий впереди Феникс поднял руку, останавливая его. Развилка. Судя по местным указателям, рубка — налево. Индиго понимал, о чём думает Феникс. Нет гарантии, что Ника сейчас с Кледнером. Но если переговоры ещё ведутся — скорее всего, они оба там, в рубке. Видимо, Феникс пришёл к тому же выводу, указав налево, но Индиго остановил его, вскинув два пальца вверх, и только секундой позже осознал, зачем — слева шли ещё двое. И не просто шли, а искали. От них веяло насторожённостью и азартом… Ищут их? Если так, всё ещё больше усложняется.

— Он знает, что мы здесь, — еле слышно бросил и Феникс, когда они оставили позади и этих двоих.

Нужно спешить. И переговоры не вечны, и их мини-десант стремительно теряет преимущество внезапности.

— Внимание по кораблю. Включаю двигатели, — включились динамики громкой связи, разнося голос командира корабля по всем помещениям. — Объявляю пятиминутную готовность.

Перегрузки для пассажиров при старте кораблей давно ушли в прошлое, но предупреждения подобного рода оставались обязательными.

— Выпустили, — одними губами произнёс Феникс, но Индиго его понял.

Бедная Ника!

— Орест Карлович, вам и девушке лучше занять свои каюты, — предложил Керрино, отключая громкую связь. — В ближайшую пару часов, думаю, ваше присутствие в рубке будет ни к чему. Я доложу вам, когда мы будем подходить к контрольной отметке. Катер спасательный готовить?

— Готовьте, Анри. Хотя я не уверен, что мы им воспользуемся. Они не выстрелят, несмотря на все приказы. Там находится господин Ревнёв, который не позволит Фойзе сделать это. — Орест передал обессиленную Нику на руки охранникам. — Мне нужны четыре человека.

Он стремительно покинул рубку, четверо охранников с Никой последовали за ним.

Керрино выставил у входа в рубку двоих человек с излучателями наготове и закрыл двери. Сейчас предстояло объявить минутную готовность по кораблю и включать двигатели. Он нажал кнопку громкой связи, но не успел сказать ни слова.

Закрытые, но незаблокированные створки двери распахнулись и тут же закрылись снова. Керрино обернулся.

— Всем оставаться на местах, если кто шевельнётся — я стреляю, — резко бросил рыжий незнакомец с излучателем, явно отобранным у кого-то из охраны. — Включение двигателей отменяется. Обыщи их и зафиксируй.

Второй — высокий, черноволосый — бросился исполнять последнюю команду.

— Простите, я уже могу отпустить кнопку громкой связи? — предельно вежливо спросил Керрино.

Он заметил краем глаза, как замер при этом вопросе высокий, но рыжий и бровью не повёл.

— Отпустите, — кивнул он и дождался, пока капитан поднимет руку от приборной панели. — Где сейчас находится Кледнер?

— Полагаю, что по дороге в медотсек, — пожал плечами Керрино. — Или баррикадируется в своей каюте. Или в её каюте. А может быть, они уже на пути к спасательным катерам.

Он протянул руки высокому, который несколькими движениями заставил его сложить их за спиной, где и связал так, что пошевелиться было уже невозможно.

Капитан «Роксаны» давно был уверен, что этим всё и закончится, и к происходящему отнёсся философски.

— Я за Кледнером, а ты заблокируй двери, свяжись с Фойзе и скажи ему, что мы контролируем рубку и готовы принять ребят на борт, — сказал рыжий.

— Есть, — откликнулся высокий, но когда тот был уже в дверях, добавил совсем другим тоном: — Будь осторожен.

— Следи за шлюзами, — и двери рубки закрылись.

Высокий быстро отыскал на панели кнопку управления дверями, блокируя их.

— Ну что, граждане бандиты? Будем звать гостей? — спросил он даже немного весело, но Керрино слышал в его голосе хорошо подавляемую тревогу.

Конечно. Он бы на его месте тоже волновался. Как бы ни был крут этот рыжий, Босс и те, кто его охраняет, будут посерьёзнее Скотта с Рединым.

Орест помог Нике улечься на кровать, сел рядом, не обращая внимания на двух рослых парней в чёрной форме, замерших у дверей.

— Ну, как ты? — заботливо спросил он.

Ответить Ника не успела. Включился динамик громкой связи.

— Всё, через минуту стартуем, — улыбнулся Орест, однако улыбка тут же погасла, едва из динамика донеслось:

— Всем оставаться на местах, если кто шевельнётся — я стреляю, — голос звучал издалека, будто говоривший стоял далеко от микрофона, но Ника не могла не узнать этот голос. — Включение двигателей отменяется.

Они здесь!

— Добрался-таки, герой, — выплюнул Орест. От заботливости в его голосе не осталось и следа. — Он что, всерьёз хочет справиться один со всеми сразу?

Он включил передатчик на своём браслете.

— Боб, это Кледнер. Наши гости в рубке. Отправь туда всех, кто свободен. Я в каюте заложницы, ко мне тоже пришли двух-трёх человек.

— Слушаюсь, Босс.

Орест снова повернулся к Нике.

— Не переживай, девочка, мы всё равно улетим. Их всего двое, они просто не справятся. А тебя я ему не отдам.

— Он не будет тебя спрашивать, — слабо отозвалась Ника.

Он тихо засмеялся.

— Ты так веришь в него, что это даже восхищает. Почему ты так не веришь в меня? Ты ведь знаешь, что я всегда получаю то, что хочу. Получу и тебя.

Ника промолчала. Она не хотела разговаривать с этим человеком. Она просто ждала, когда придёт Павел.

Орест пожал плечами.

— Ну, если ты сейчас не расположена говорить, мы побеседуем позже.

Неожиданно включился его передатчик.

— Босс, это Боб. Мы уже у рубки. Двери заблокированы.

— Так взломайте их! — он повысил голос.

— Мы пытаемся, но вы же знаете, на что рассчитана эта блокировка.

Да, он знал. Сам настаивал на том, чтобы в случае необходимости в рубку можно было попасть, только взорвав корабль. Проектировщики и конструкторы постарались на совесть. Он усмехнулся. Как сегодня переменчива Фортуна. Уже который раз дает ему шанс выбраться, и тут же его отнимает. Что ж, раз нельзя улететь с «Роксаной», улетим без неё. В третьем шлюзе стоят три катера и приблудный «сокол». На катерах «Роксаны» далеко не улетишь, а на «соколе» — неизвестно, зависит от воздуха и топлива на его борту. Возможно, на нём даже удастся пройти точку перехода. В любом случае, сидеть тут и ждать личного визита Фойзе и компании он не будет.

— Ну, что, девочка, ты готова к путешествию? — спросил он, рывком поднимая Нику. — Не уверен, что это будет путешествие с хорошим финалом, но без тебя я в него не отправлюсь. Откройте двери, — скомандовал он охранникам.

Створки разъехались в стороны, и в открывшийся проём из коридора мешком свалился человек в чёрной форме.

— Отпусти её, Кледнер, — сказал с порога ровный голос, звенящий металлом.

— Паша, осторожно! — вскрикнула Ника. Откуда только силы взялись.

Одновременно с её вскриком оба охранника, словно спохватившись, выхватили излучатели. Выстрелы прожгли пластиковый пол и одну из створок дверей. Орест отшатнулся назад от молниеносного прыжка Лазарева, прикрываясь Никой, как щитом. Одновременно он выхватил свой излучатель и приставил его к виску девушки.

— Ещё шаг, герой, и я снесу ей голову. Не думаю, что моя скромная персона нужна тебе такой ценой, — негромко сказал он.

Охранники за спиной Лазарева взяли его на прицел. Отлично.

— Выпустите нас, ребята, и закончите с ним. Только чтобы насовсем. А то эта птичка любит воскресать.

Он боком, не опуская излучателя и не выпуская Нику из рук, совершенно не чувствуя ни веса её тела, ни слабого сопротивления, которого она не прекращала, прошёл мимо замершего Лазарева. Двери каюты закрылись за его спиной. Орест опустил излучатель, поудобнее перехватывая Нику за талию. Справа спешили ещё двое из охраны.

— Как там в рубке? — спросил он, зная, что услышит.

— Ребята стараются, Босс. Но, кажется, всё бесполезно.

— Ну, не всё, — сказал он, крепче прижимая к себе Нику. — В каюте находится человек, которого нельзя выпустить. Там уже есть двое парней, помогите им.

Он подхватил девушку на руки, не обращая внимания на её слабое сопротивление, и направился к докам. Она не сказала ни слова с тех пор, как вскрикнула при виде Лазарева, и его это вполне устраивало. Не хватало ещё слушать истеричное верещание. Нет, Ника, определённо, та женщина, которая хороша не только внешними данными и удачным родством с нужным человеком.

Дверь в третий шлюз была открыта. «Сокол» стоял там, где он и ожидал его увидеть, чуть в отдалении от трёх катеров «Роксаны».

— Пришли, — сообщил он Нике, аккуратно ставя её на пол и доставая из кармана комбинезона небольшой пульт дистанционного управления. — Кстати, если ты попытаешься сейчас бежать, не забудь, что у меня всё ещё с собой эта штучка, а у тебя на руках мои украшения. Поверь, я не хочу причинять тебе лишней боли, но если ты вынудишь, мне придётся.

Ника стояла неподвижно, и он понял, что её не нужно больше запугивать — она не могла сейчас бежать, даже если бы была готова рискнуть. Он открыл входной люк катера, снова подхватил девушку на руки и занес в «сокол». Устроил в ближайшем кресле, опустил фиксатор и спрыгнул вниз.

На случай неисправности центрального управления доками, в каждой шлюзовой камере предусмотрено ручное управление. Зная особый код доступа, можно было перейти на ручное в любое время, не дожидаясь сигнала о неисправностях. Естественно, Орест Кледнер, хозяин «Роксаны», знал этот код. Оставалось только сообразить, как снимается защитная крышка, на панели управления. Пришлось немного напрячься, потому что он никогда раньше не имел дела с ручным управлением, знал всё только в теории. Так, крышка снята. Он добрался до самой панели, набрал нужную комбинацию цифр. Загорелся зелёный огонёк. Отлично. Теперь можно спокойно запустить программу открытия дока. Предлагает выбор параметров… Ну, предположим… Он задумался, прикидывая, сколько времени ему понадобится, чтобы спокойно задраить «сокол» и подготовить двигатели. Так, пусть будет третий режим. Он нажал кнопку, и внутренний люк шлюза с шелестом закрылся. Всё, через десять минут начнется обратный отсчёт.

Ника почти пришла в себя ещё по дороге в доки. Ей нужно было, чтобы Орест поверил, что она еле двигается, и оставил бы её одну. Когда фиксатор мягко вдавил её в кресло, и она услышала, что Орест спрыгнул вниз, открыла глаза. Осмотрелась, поняла, что он действительно снаружи, осторожно подняла фиксатор, встала на ноги. Что делать дальше, было пока неясно, но у неё появился шанс. Она тихонько подошла к люку, выглянула наружу. Орест возился у стены с панелью управления. Внутренний люк шлюза пока открыт.

Не позволяя себе задуматься, она соскользнула вниз, на холодный пластиковый пол. Стараясь ступать бесшумно — какое счастье, что она без обуви, та осталась в каюте, когда Орест спешил вырваться — девушка бросилась к люку. Если она успеет, то люк закроется, и когда Орест заметит её исчезновение, будет поздно.

Ника чуть не вскрикнула, когда сильные руки обхватили её за плечи, едва она выскочила в коридор доков перед шлюзовой камерой. Крикнуть ей не позволила ладонь, плотно, но бережно, почти нежно, зажавшая рот.

Она забилась в этих руках, и вдруг ей позволили вывернуться, а ладонь на лице мгновенно сменили жадные губы. Ещё не осознав, что происходит, она замерла, а тело уже отвечало этим рукам, губам, этому родному дыханию. Господи, он нашёл ее…

Прервать поцелуй было сложно, но необходимо. Она почувствовала, как отвердели его губы, когда пальцы нашли на её руках тяжёлые браслеты. Он отстранился, знаком призывая к молчанию, и склонился над её запястьями. Несколько ловких движений, и золотистые оковы распались на половинки, он едва успел их подхватить, чтобы избежать шума. Вместе с браслетами вспомнился и тот, кто надел их на неё. Ника взглянула на Павла. Тот, кажется, думал о том же самом. Лицо его стало словно каменным, это было уже лицо Феникса, который находился на работе. Девушка отступила в сторону, повинуясь его жесту — «оставайся здесь». Он шагнул к шлюзовой камере, и тут же, словно только его и дожидался, люк закрылся.

Ника замерла. Она ещё не очень понимала, хорошо или нет то, что он не успел войти внутрь, но по лицу Феникса было ясно, что закрытый люк его не остановит.

— Идём, — бросил он и первым стремительно направился в сторону рубки.

Он почти бежал, так что Ника сразу начала отставать, и тогда он останавливался, дожидался её и снова уходил вперёд. Она видела, что он боится оставлять её одну в этих коридорах, но нечто более сильное подгоняет его вперёд, не позволяя передвигаться даже чуть-чуть медленнее. Ника хотела сказать — иди, не жди меня! — но один его взгляд заставил её промолчать. Феникс будет делать всё так, как делает, и сейчас лучше не вмешиваться вообще ни во что.

За очередным поворотом послышался шум и взбудораженные голоса.

— Стой здесь.

Ника молча прижалась к стене и проводила его взглядом. Ей оставалось только ждать, надеясь, что её Феникс справится со всем, что встретится ему на пути.

* * *

Спектакль, разыгрывающийся за стенами ангара катеров, несомненно, был интересным. С некоторой долей вероятности можно было представить и мизансцены, и реплики персонажей, и развитие сюжета. Правда, кое в чём были и сомнения. В частности, при всех своих способностях Хан не мог вывести логически, чем всё закончится. Дело было не в том, что он плохо знал людей, участвующих в спектакле, или не мог предсказать их поведение в той или иной ситуации. Дело было как раз в том, что он знал их слишком хорошо и единственное, чего он не знал — кому из них сейчас повезёт. Потому что только удача была непредсказуема в такой патовой ситуации. Если бы здесь вдруг включился тотализатор, Хан предпочёл бы не рисковать деньгами и ставок не делал бы вовсе.

Этим спектакль и был интересен, однако в зрительном зале Хана не было.

Он по-прежнему сидел в «соколе», надёжно обездвиженный клейкой лентой и фиксаторами пассажирского сиденья, с заткнутым ртом, без шансов освободиться. Скорее всего, результат битвы титанов он узнает только по тому, придёт за ним спецназ, чтобы сдать полиции, или человек Кледнера, чтобы пристрелить за предательство. Оба варианта Хану не нравились, но даже между ними выбирать сам он не мог. Оставалось только ждать.

Думать о своей незавидной участи ему было противно, о событиях на борту гадать надоело. Хан пытался воссоздать общую картину в шлюзовой камере по интерьеру в поле видимости за стеклом и по коротким воспоминаниям об увиденном до того, как его зафиксировали. В широкое лобовое стекло катера он мог видеть только небольшой участок шлюза с парой челноков «Роксаны», закрепленных на своих стартовых платформах. По предварительным подсчётам получалось, что кроме «сокола» с Ханом на борту здесь находится три или четыре «родных» катера. Зная Кледнера и его вымуштрованных людей, можно предположить, что все катера в полной готовности…

Что из этого следует, Хан додумать не успел, потому что входной люк «сокола» с шипением открылся. Обернуться было невозможно, мысли о катерах вылетели из головы, остался только вопрос — выстрелят сразу в затылок или всё же сменят скотч на наручники? Почему-то очень захотелось в полицию. Послышалась возня, тяжёлое дыхание, потом всё стихло. Хан напряжённо ждал продолжения — кто бы это ни был, он не спешил ни стрелять, ни надевать наручники, он словно вообще Хана не заметил. Снова движение сзади — тихое, почти незаметное, и только обострившийся слух ожидающего приговора бывшего «волка» смог это движение уловить. И опять тишина. Издеваются они, что ли? Сделайте вы три шага вперёд и давайте уже покончим с этим!

Третий раунд движения у входного люка оказался более шумным. Вошедший сквозь зубы выругался и с силой пнул одно из задних кресел. Что-то его разозлило. На военного не похоже… Человек на этот раз не стал долго топтаться у входа и быстро скользнул мимо Хана к пульту управления, уже почти коснулся клавиш, но на мгновение застыл и медленно обернулся.

Хан подумал, что уже и в полицию не обязательно, можно было бы и пристрелить. Возможно, любой вариант был бы лучше, чем то, что сейчас сделает Кледнер. В голове пронеслась… нет, не вся жизнь покадрово, а вереница мыслей. Кледнер жив, но Кледнер здесь явно не как победитель, он проиграл, причём по-крупному, он знает, что это Хан привёл сюда Феникса с Язвой, и он зол. О, он очень зол. Хан много раз сталкивался с раздражением Босса, пару раз видел, как тот отдавал приказ убрать исполнителя, умудрившегося его подвести и сорвать дело… Но никогда не хотел знать, каким этот человек может оказаться, если его действительно разозлить. Кажется, всё же ему предстоит это ощутить собственной шкуре. Чёртов Феникс!

— Какая приятная неожиданность. Алекс.

Голос спокойный. Слишком спокойный. Маска ледяной статуи — Босс умеет держать лицо.

С одной стороны, липкая лента на губах мешала оправдываться, пустив в ход своё единственное не дающее сбоев оружие — язык, а с другой стороны, давала лишние минуты на продумывание — чем оправдываться-то…

Непроницаемые глаза Кледнера гипнотизировали, мешая сконцентрироваться. Однако чем дольше тянулось неподвижное молчание, тем Хану становилось яснее, что убивать его пока не собираются. Да Боссу не до мести! Не Хана же он искал в доках! Идиот, ему нужно то же, что и самому Хану — бежать с «Роксаны», пока «Киплинг» не подошёл ближе и не высадил десант, потому что когда носитель подойдёт вплотную, незаметно уже не уйдёшь… Ступор, сковавший мозг от ужаса при виде Кледнера, отпустил так же мгновенно, как и навалился. Варианты — как незаметно покинуть тонущий корабль — проскакивали один за другим, отметались, как неэффективные и заведомо провальные.

Кледнер пошёл не в свой катер, не в родной роксановский, а ввалился в военный «сокол». Зачем, ведь он не спец по управлению военной техникой? Пилота он тут застать вряд ли собирался… хотя, может, как раз пилота-то он и искал? Ну, нашёл… А смысл?

Маскировка? Фигня, «Киплинг» видит военные катера на радарах даже в режиме невидимости, да и тот, кто сейчас в рубке «Роксаны», прекрасно знает, кто может свалить на «соколе». Феникс наверняка сумеет настроить сканеры на нужные частоты, едва получит сигнал об открывшемся доке и стартовавшем катере. Никакая маскировка не поможет, один залп Боссовыми же супер-ракетами — и даже катафалк не нужно будет заказывать… а менять частоты маскировочного поля сейчас просто некогда, это не пятиминутное дело. Просто выдать себя за военного? Чушь, Фойзе знает, что на «Роксане» только один «сокол», и только двое «своих», и оба, наверняка, с ним на связи из рубки. Скорость? Вряд ли скорость «сокола» намного выше, а запас топлива и воздуха больше, чем у модифицированных под нужды самого Босса катеров «Роксаны».

Судя по остановившемуся взгляду, Кледнер и сам проиграл все эти варианты и понял, что и с «соколом» у него ненамного больше шансов, что с пилотом, что без. Умеет или нет он обращаться с панелью управления, маскировкой и программированием — неважно, его всё равно собьют не с «Киплинга», так с «Роксаны».

Мысль остановилась и провернулась чуть назад. С программированием. Автопилот. Наверняка он есть и в катерах «Роксаны». Но вот возможность принимать и ретранслировать сообщения с другого передатчика в них вряд ли предусмотрена…

Кледнер сделал шаг вперёд. В глазах больше не было гипнотической силы, была холодная убийственная решимость — пилот не нужен, пилота можно убрать. Оружия у него не было, но это вряд ли остановит справедливое возмездие — силы в пустых руках Босса было не меньше чем у того же Феникса. И убивать людей руками Кледнер умеет не хуже, а то и лучше, чем любой из бывших хановых сослуживцев. Хан понял, что если он сейчас ничего не сделает, то этот «сокол» и будет его катафалком. А что можно сделать, когда невозможно даже шелохнуться, а из всех звуков, которые ты можешь производить, доступно только мычание, которое будет однозначно истолковано, как «не надо, не убивай!» — и также однозначно проигнорируется? Чёрт. А ведь решение, которое только что Хана озарило, Кледнеру в голову не придёт!

Хан понимал, что у него почти нет шансов остановить Босса, у которого нет выхода, зато есть последняя возможность лично удавить предателя. И мычать и извиваться в фиксаторе смысла нет вовсе, разве только распалить Кледнера ещё больше. Поэтому оставалось одно.

Он собрал остатки самообладания и демонстративно спокойно уставился на пульт управления, игнорируя наступающую на него тень. Когда плечо Кледнера загородило обзор, он слегка наклонил голову, насколько позволял подголовник, и продолжил сверлить взглядом панель программирования, расположенную как раз с видимого им края пульта. Подумалось, что даже если не сработает, то хоть умрёт он не как визжащий шакал, а как человек, с достоинством. Как Дэн. Неожиданно стало плохо при воспоминании о Строганове. Представлять собственные выпущенные кишки оказалось совсем неприятно.

Так, а что там Босс? Хан осторожно скосил глаза на нависшую над ним фигуру и встретил совершенно адекватный заинтересованный взгляд. Сработало. Чёрт побери, сработало!

— Ладно. Заинтриговал.

Взмах руки, от которого нет возможности отшатнуться, болезненный рывок клейкого кляпа с кожи.

— Говори.

Изложить идею, осенившую Хана в последний момент, оказалось быстрее, чем он боялся. Оценил её Босс так же быстро, поэтому уже через минуту с небольшим Хан смог, наконец, подняться из кресла, откуда в этой жизни уже не надеялся отклеиться.

С момента явления Кледнера прошло не больше трёх минут. А казалось — полжизни.

— У нас от силы минут семь, — сообщил тот, неподвижно стоя за спиной Хана. — Успеешь?

— Если поможете, Босс, — ответил Хан, удивляясь, как ровно звучит голос. Отбоялся своё, что ли? Да, наверное, ещё там, в лесу.

— Руководи, начальник, — неожиданно блеснул усмешкой Кледнер.

Вдвоём они наладили систему приёма и ретрансляции за три минуты. Ещё пара минут ушла на программирование автопилота «сокола». Оставалась одна мелочь, которую Хан упустил поначалу, а теперь опасался о ней спрашивать, потому что из-за неё весь план мог провалиться.

— «Киплинг» не поймает нас радарами, если мы будем держаться вплотную к корпусу, — осторожно начал он, усаживаясь в кресло пилота. — Но визуально нас засекут с первого же десантного катера, отправленного на борт «Роксаны». Маскировочное устройство мы не успеем…

— Думаешь, мы пальцем деланные? — отозвался позади Кледнер. — Читать умеешь? Под левой рукой, зелёная клавиша.

* * *

Усталости Феникс не чувствовал, слишком бурлил адреналин в крови, слишком велико было облегчение от осознания, что Ника спасена, да и сил у него за последние недели накопилось достаточно, пора было их куда-нибудь приложить. Он и прикладывал…

У рубки его не ждали. Это было делом техники — ещё на ходу снять всех шестерых, пыхтящих над вскрытием заблокированных дверей.

Браслет хуже стандартного коммуникатора, соединяет не моментально, но не орать же сквозь звуконепроницаемые створки.

— Индиго, я у дверей, здесь чисто. Открывай.

Створки разошлись, впуская Феникса внутрь.

— Приведи Нику, я её оставил в правом коридоре, во втором секторе, — сказал он, скользнув невидящим взглядом по аккуратно сложенным у стены капитану «Роксаны» и его людям. Рта никто не открывал. То ли Индиго успел объяснить, кто в доме хозяин, то ли сами оказались понятливые. — Будь осторожен, я не уверен, что мы уложили всех.

Индиго молча исчез за дверью, и Феникс тут же забыл о нём, его стремительно заполняло ясное, затмевающее всё на свете, чувство неотвратимости. Он знал, что сейчас сделает, и знал, что у него получится, и надо было это сделать сейчас же, не дожидаясь, когда катер заметят с «Киплинга», когда вернётся Индиго, а за спиной появится единственный человек на свете, способный его остановить. Проверять — будет ли она вообще останавливать — он не хотел.

Проверить третий шлюз. Люк открыт. Катер покинул корабль, но направляется не к планете, а к точке перехода. Далеко собрался, Кледнер?

— Индиго, ты меня слышишь? Кто в «соколе»? — прорвался сквозь звенящую пустоту знакомый голос в динамике внешней связи.

— Это Феникс. На борту «сокола» только Кледнер и Чернов, Ника Ревнёва в безопасности, — бесстрастно ответил он Фойзе, в то время как пальцы стремительно носились над пультом — активировать оружие правого борта, проверить систему наведения, проверить дальность, найти цель…

— Высылаю на перехват истребители, только ничего не делай, Паша, ты уже сделал все, что мог, оставь его нам. Мы можем взять его живым.

«Цель захвачена» — замигала надпись на диалоговом мониторе.

Пальцы замерли.

Истребители «Киплинга» скоро будут здесь. Они не дадут «соколу» уйти. Ты сделал всё, что мог. Между строк читается «хотя тебя и не просили». Кледнер не уйдёт. Можно остановиться. Остановиться и ждать.

Хан удерживал катер в нужной позиции, одной руки на пару кнопок вполне хватало, а Босс не отрывал взгляд от носителя, во всей красе разворачивающегося чуть в стороне.

— Кледнер, говорит подполковник Фойзе. Сдавайтесь, — включился динамик связи.

— Я уже отвечал на это щедрое предложение, подполковник, — спокойно отозвался тот. — Мой ответ не изменился.

— Вам не уйти, мои истребители вышли на перехват. Вас догонят через несколько минут, захватят силовым полем и доставят на «Киплинг». Если будете активно сопротивляться, расстреляют вместе с «соколом».

Кледнер нахмурился, Хан понял — истребители в их планы не входили. Кабина «сокола» просматривается насквозь. Почему Фойзе не дает приказ стрелять с носителя? Катер уже далеко от «Роксаны», её не зацепит. Так хочет захватить их живыми? «Сокол» приближается к точке входа, истребители же могут не успеть… они правда, что ли, будут взрывать точку, совсем рехнулись?

Размышления его прервал Кледнер, решительно включивший связь.

— Эй, кто там в рубке моего корабля?

Попрощаться решил?

Истребители приближались. Феникс следил за ними отстранённо, всё ещё не опуская рук на пульт, чтобы отменить последние команды. «Цель захвачена». Фойзе пытался выйти на связь, но он больше не отвечал, и тот оставил попытки.

Кажется, этот псих намеревается дойти до точки перехода, судя по курсу. Либо у него козырь в рукаве, либо крыша поехала. Но как бы то ни было, ещё минуты через три он станет недосягаем для оружия «Роксаны», даже если Феникс запустит двигатели, этот корабль слишком неповоротлив по сравнению с «соколом», пока он просто двинется с места, тот уже уйдёт. И потом, он никогда не управлял таким кораблем. Капитана задействовать? Феникс бросил взгляд на флегматичного пленника у стены. Ага. И у кого теперь поехала крыша?

— Эй, кто там в рубке моего корабля? — снова включился динамик. Не Фойзе. Этот голос Феникс узнал бы из тысячи других. — Вряд ли это Анри, верно?

Что тебе надо, сволочь?

— Я за него, — ответил он.

— Неужели опять живой? — искренне изумился динамик после секундного молчания. Надо же, он тоже узнаёт голос Феникса. — Герой, я потрясён.

— Сдавайся, Кледнер.

— Что вас как заело. Ты же понимаешь, что я этого не сделаю.

— Тебя всё равно возьмут.

— Посмотрим. Как там Ника?

— Выключай двигатели, тормози и сдавайся.

— Ты слишком спокоен, а она сама ушла из катера… значит, в порядке.

Чего он добивается? Зачем этот разговор?

— Ты посмел к ней прикасаться, зверёныш, — в голосе Кледнера зазвучали свистящие яростные нотки. — Ты серьёзно думаешь, что сможешь сделать её счастливой, герой?

— С тобой, тварь, она бы точно счастлива не была. Ты чуть не убил её.

Короткий смешок. Зачем этот разговор? Истребители уже догоняют их.

— Я убивал не её. Я убивал в ней тебя, — свистящая ярость исчезла, остался мстительно звенящая непонятная радость. — Твоего ублюдка. Врач любезно сообщил мне, что браслеты — лучшее средство для нехирургического аборта.

Для… что?!

— Ты так долго молчишь. Ты не знал! — а вот это уже наслаждение, садистское наслаждение. — Даже если выкидыша и не было, надеюсь, я твоего ублюдка хорошо подпортил. Ты на досуге почитай научную литературу и выясни, как на трёхнедельный зародыш могут подействовать браслеты Кали. Ублюдок твой родится — если родится — или уродом, или идиотом. Это будет мой последний привет вашему счастливому семейству.

Браслеты. Да. Они и на взрослого-то человека… Сука.

— Видел бы ты, как её скрутило в последний раз. Кажется, это был пятый импульс, я точно не помню. Врач сказал, что её организм сопротивляется так долго именно потому, что она беременна…

Заткнись, тварь!

— …Но если импульс такой мощности они с ублюдком и перенесли, то нервная система обоих пострадала. Не знаю, как насчёт Ники, но у зародыша, скорее всего, повреждения необратимы. — В голосе звенело всё то же удовольствие, наслаждение каждым словом. — Я бы посоветовал аборт. Всё равно ничего хорошего у вас уже не родится.

Мой ребёнок. Ты пытал моего ребёнка, скотина. Ты мог его убить.

И не только его.

…Яростный взгляд чёрных сумасшедших глаз и силикеновая нить, вспарывающая пальцы. Окровавленное лицо человека, который оказался отцом Ники. Голография в чёрной рамке на столе — молодая весёлая женщина среди берёз. Дэн, погибший где-то в джунглях, Бут и Джин, не вернувшиеся с того штурма. Безучастная Рита, боящаяся солнечного света. Ядовитые заросли, прущие на него в горячечных видениях. Димкин безумный голос «Паша, это я, я убийца!».

«Цель захвачена».

Истребители совсем рядом. Но он их не зацепит. Простите, подполковник, я не могу. Он не должен жить. Если он будет жить, если он будет существовать в любом уголке Вселенной, не смогу жить я.

— Феникс, я её нашёл, идём к тебе.

Голос Индиго вернул в реальность. Сейчас они придут сюда. Но ещё раньше «сокол» выйдет из зоны поражения, а потом его настигнут истребители, поймают в силовое поле, стрелять будет нельзя, чтобы не задеть ребят, и уже ничего не исправишь.

«Цель захвачена».

Нет, подполковник. Я ещё не всё сделал.

…Никины слёзы на его коже там, в подвале, и её руки с этими браслетами на тонких запястьях. Их нерождённый малыш…

Пальцы, наконец, опустились на кнопку.

«Цель атакована».

Короткая вспышка на мониторе слежения.

«Цель уничтожена».

— Пашка, в коридорах чисто. Ребята ещё не высадились?

Димка влетел в рубку, принеся с собой движение и звук. Словно включилось окружающее, зашевелились у стен пленники, включился динамик сухим голосом Фойзе:

— Лазарев, готовьтесь к стыковке, два «сокола» на подходе. Истребители отозваны. На месте взрыва живых не обнаружено.

Димка замер за спиной.

«Цель уничтожена».

— Ты его…?

— Паша, он… это он?

Ника уже стояла за вторым плечом, тоже увидела надпись.

— Я не мог его упустить, — глухо сказал Павел, движением пальца отключая диалоговое окно. — Он почти ушёл.

— Давай я впущу ребят, — предложил Дмитрий спустя пару секунд и плечом отодвинул Павла, который и не думал возражать.

Теперь они стояли с Никой лицом к лицу.

— Я не мог, — упрямо повторил он, а она всё смотрела на погасший экран. Наконец лицо её дрогнуло.

— Он не должен был уйти, — неожиданно уверенно произнесла она и перевела взгляд на него, а её рука скользнула в его ладонь, сжались прохладные пальцы. — Ты пришёл за мной… за нами.

— «Роксана», мы поднимаемся на борт. Встречайте! — сообщил динамик голосом Кельта. — Индиго, если найду хоть одного действующего шакала, с тебя выпивка!

— Не найдёшь, фирма веников не вяжет!

Павел притянул к себе Нику, обхватил её руками, спрятал лицо в русых волосах, вдыхая родной запах, и отключился от всего происходящего вокруг.

* * *

В доме Ревнёвых было шумно. Пока полиция Содружества, прибывшая вместе с «Киплингом» и вторым носителем, разбиралась с арестованными, временный штаб из космопорта перенесли в Солнечный.

Сам хозяин взял на себя разъяснительную функцию, успокаивая в городе встревоженных жителей и немногочисленных туристов. Пришедший в себя Павел сдал Нику с рук на руки Аристову, коротко объяснив ситуацию. Володя нахмурился, но сказал, что волноваться пока рано, нужна диагностика.

Подполковник Фойзе сдержал своё обещание «поговорить после» и пригласил Павла в бывший кабинет Ореста, где и расположили штаб. Правда, поначалу разговора не получилось, потому что их постоянно прерывали с докладами командиры подразделений, с требованиями отчётов из центрального штаба, с вопросами — начальник полицейских. Но через пару часов, когда Павел уже потерял надежду на обещанную выволочку, звонки и вызовы как-то резко схлынули. Правда, к этому моменту Фойзе выглядел совсем не так бодро, как несколько часов назад в космопорте.

— Я должен был бы объяснить тебе, как ты был неправ, вмешавшись в ход боевой операции «Киплинга», — сказал, наконец, подполковник. — Но что я буду тебе объяснять, когда ты сам всё это знаешь не хуже меня.

Павел кивнул.

— Наказывать тебя я не имею права.

Павел снова кивнул.

— Хотя хотел бы.

Еще один согласный кивок.

— Паша, а ты знаешь, что дело о захвате две недели назад передавали на пересмотр? — вдруг спросил Фойзе. — Только не кивай.

Павел поднял на него изумлённый взгляд.

— Зачем?

— Я настоял, а новый начальник штаба поддержал. И решение уже вынесено.

— Так быстро?

— В отсутствие генерала Литного вся бюрократия начала шевелиться несколько быстрее. А результаты узнать не хочешь?

Павел промолчал. Что ему сейчас эти результаты. Оправдали его или признали виновным — какая теперь разница?

— Ты признан виновным в некорректном проведении штурма, повлекшего за собой смерть заложников, с отстранением от занимаемой должности сроком на четыре месяца, с момента окончания расследования и вынесения приговора. Расследование было окончено и первый приговор вынесен четыре месяца назад, так что срок этот уже истёк. Тебе вернули звание капитана ВКС.

Павел кивнул ещё раз.

— Спасибо. Это, несомненно, утешает. Только я свою вину знаю. А все эти нюансы меня перестали интересовать ровно четыре месяца назад.

— А если я предложу тебе вернуться? — решительно спросил Фойзе. — Неужели откажешься?

Димка-Димка… Ты опять был прав.

— Паша, эта операция для меня в качестве командира «Киплинга» была последней. Я иду на повышение и как только получаю полковника — меня переводят в штаб. Начальник штаба может сам назначить нового командира ребятам. Но он спросил, кого рекомендовал бы я.

Павел смотрел на подполковника расширенными глазами, боясь поверить в то, что сейчас услышит.

* * *

Вечером того дня, когда военные оставили Солнечный, Андрей Ревнёв стоял на балконе своего дома, смотрел на звёзды, высыпавшие на густой черноте неба, и крепко прижимал к себе дочь.

Он даже не подозревал, что в одном простом слове может быть сосредоточено столько радости и совершенно сумасшедшего счастья. Внук. Или внучка. Сейчас этот нюанс казался неважным.

— Как же ты теперь, Никушка? — в очередной раз спросил Ревнёв.

Ника тихонько рассмеялась.

— Папа, ты спрашиваешь уже третий раз. Думаю, я успею экстерном закончить институт. Мне это уже предлагали, я отказывалась, хотела по-человечески. Но теперь уж придётся. У меня есть ещё восемь месяцев.

— А потом?

— Потом прилечу сюда, конечно. Неужели буду рожать где-то ещё? Мой ребёнок должен появиться здесь.

— А Паша не будет возражать? — опасливо спросил Ревнёв.

Ника усмехнулась.

— Пусть попробует. Если он решил, что я вполне могу рожать в его отсутствие, то никаких возражений…

— Когда это я такое говорил? — возмущённо спросил голос позади.

Ревнёвы обернулись.

— Я не подслушивал, я шёл вас позвать к чаю, но вы так кричите, что вас слышно ещё в коридоре, — не смущаясь, ответил на их вопросительные взгляды Павел.

Они вовсе не кричали, но он всегда слышал больше, чем мог услышать кто-то другой. Ника вздохнула.

— А как прикажешь понимать то, что ты сказал мне после ужина?

— Только не так! — горячо возразил Павел.

Ревнёв отступил на шаг в сторону и осторожно направился к лестнице, ведущей сразу с балкона в холл первого этажа. Чай — это сейчас очень нужное мероприятие. А вот стоять рядом с выясняющими отношения влюблёнными — слуга покорный.

— Андрей Викторович! — остановил его уже в конце балконной галереи голос Павла.

Он обернулся. Павел и Ника, держась за руки, почти бегом догоняли его. Догнали, остановились, переглянулись. Ну и?

— Андрей Викторович, я давно хотел вам сказать… спросить… — Павел начал решительно, но быстро сбился.

Ника подтолкнула его в бок, не отрывая взгляда от Ревнёва. Тот насторожился, но Павел быстро с собой справился:

— Я хотел просить руки вашей дочери. Вот.

Смущённый взгляд синих глаз из-под рыжих вихров и слегка старомодные слова были так неожиданны в исполнении этого мальчика-воина, что Ревнёв невольно улыбнулся, но быстро посерьёзнел под суровым взглядом дочери.

— Я надеюсь, ты сможешь сделать её счастливой, — только и смог он сказать.

* * *

Снова лайнер. Дмитрий смотрел в иллюминатор салона первого класса. Вниз уходила огромная чаша Каджеро, медленно принимая привычную форму шара.

Всё. Всё закончилось. Пашка получил свою Нику, вернулся на «Киплинг», скоро станет отцом. Дмитрий подавил снова вскинувшуюся тревогу за этого малыша, впервые в жизни не желая обдумывать её происхождение. Аристов сказал, всё должно быть нормально. Не надо анализировать свои страхи, это нервы. Просто нервы.

Много-много рыжих птенцов удачи. Он даже зажмурился от удовольствия.

Кледнер мёртв. Пашка всё-таки сделал это. Что ж, это было самое правильное в той ситуации. Кледнер мёртв…

Балу с Ти-Рексом вернулись на «Киплинг». Кир хотел уйти в отставку, но кажется, Балу его отговорил. Неизвестно, что будет, когда Пашка вернётся на «Киплинг», а уж когда он сменит Фойзе — и подавно, но пока Кир остался. Ему некуда уходить, это все знают.

Дэн. Дэн остался на Каджеро навсегда. Умом Дмитрий понимал, что в его гибели есть закономерность. Так должно было случиться. Но как же это несправедливо! Дэн только нашёл в себе силы и мужество вернуться к нормальной жизни, когда это случилось. Несправедливо.

Рита.

Он не хотел думать о ней. Ведь всё было кончено, и он почти не вспоминал о ней всё это время. Хотя, зачем врать самому себе — он не мог её не вспоминать. Просто бурные события последних недель помогали забивать эти воспоминания как можно дальше. Но всё закончилось. Он возвращается на Землю.

Пашка звал его с собой. Но Дмитрий отказался. Это не его дорога. Он отказался от своего неуёмного желания всюду следовать за Фениксом, и оказалось, что самому ему в армии делать абсолютно нечего. Он уже пережил в себе и романтику, и героику, и жажду славы, и внимание девчонок, покупающихся на погоны сержанта ВКС. Всё это казалось теперь ненужным. На Земле его ждали родители, всё равно ждали, хоть он и непутёвый сын. На Земле находился Транспортный Институт, куда он хотел поступать когда-то — это ещё не поздно сделать. И, как бы то ни было — на Земле оставалась Рита.

Когда лайнер высадил его на Луне, он уже знал, что будет делать. К чёрту всё — он, в конце концов, мужчина или кто?

Он решительно зашёл в кабинку голографона и набрал первый номер.

Естественно, Натали была не в курсе дел. С одной стороны жаль, а с другой — и слава Богу, что Рита больше не путается с этой кошкой.

Второй номер.

Как и следовало ожидать, Фрог исчез. Видимо, сразу после того, как накрыли Кледнера. Или вместе со всей сетью.

Третий. Это было труднее всего, но необходимо.

Рандхир Рей едва не скончался от апоплексического удара, осознав, кого видит. Он начал хватать ртом воздух и уже издал первый вопль, когда его вдруг оттеснили от передатчика. Ольга.

— Дима, если тебе нужна Рита, попробуй позвонить в её клинику. Алиша недавно была у неё, ты наверняка найдёшь её там.

Она отвернулась от голографона, и, пока связь не отключилась, Дмитрий успел расслышать её гневный голос:

— Она моя дочь!

Ясно. Бунт на корабле. Это будет посильнее Риткиных ультиматумов, — улыбнулся Дмитрий и мысленно пожелал Ольге с Алишей удачи.

Итак, клиника. Что она там делает? Её должны были выписать месяц назад, если не раньше. Неужели что-то снова случилось?

* * *

Новый рабочий день начинался, как обычно.

Рита приходила пораньше, чтобы успеть переодеться, заплести косу, настроиться. Ночные дежурства ей пока так и не доверяли, считалось, что у неё всё ещё продолжается восстановительный период. Сама же она понимала, что уже давно в состоянии и ночами дежурить, и учиться пойти — теперь она точно знала, чего хочет. Работа медсестры её вполне устраивала, а Росина подбивала её пойти учиться на психолога. Ну, может быть. Над этим стоило подумать. Во всяком случае, чем больше она сейчас проводила времени на работе, тем лучше себя чувствовала. Осознание того, что она, наконец, приносит какую-то пользу людям, вместо неприятностей, несчастий и прочего, чем она клеймила себя ещё не так давно, помогало ей вставать по утрам с постели. Если бы не работа, было бы совсем плохо, ощущение никому ненужности Риту не оставляло.

Всё равно в жизни у неё не было больше ничего, кроме этой работы. Росина что-то говорила о клубах по интересам, где собирались молодые люди, чтобы проводить вместе время, занимаясь общим делом, интересующим их — творчеством, музыкой, танцами, просто беседами. Но сочетание слов «клуб» и «танцы» вызывало такое отторжение в душе, что Рита отказывалась наотрез, не решая даже попробовать. Росина поняла это довольно быстро и больше таких предложений не делала.

Однажды Рита поймала себя на том, что неосознанно ищет встречные взгляды, когда идёт по улице. С одной стороны, её это обрадовало — она уже понимала, что раз ей эти взгляды нужны, значит, она приходит в норму. Но то, что эти взгляды если и встречались, то ничего не обещали и не предлагали — вот это задевало. Впрочем, она не была уверена, что смогла бы ответить хоть кому-то хотя бы улыбкой… Когда ночью, наревевшись в подушку, она обдумала ситуацию, её собственный небольшой, но живой опыт подсказал, что даже если внешне она не сильно изменилась, то в ней больше нет того, что привлекало мужчин больше, чем глазки и фигура. Она больше не хочет их.

А хочет она только одного. Никто больше ей не нужен. Но именно он и не вернётся больше никогда, потому что она, Рита, сама прогнала его, решив, что должна его освободить… Освободила, молодец. И ему жизнь испортила, и себе.

— Рита, в палате Б-восемнадцать твой случай, Ирина в депрессии. Зайди туда, — раздался в передатчике голос старшей медсестры.

— Конечно, — ответила Рита.

У Ирины был тяжёлый случай. Рита уже не впервые навещала её. Каждый раз после их совместных прогулок намечалось улучшение, но спустя несколько дней всё начиналось сначала.

Рита вздохнула, поправила зелёный форменный халатик и бегом спустилась по лестнице. Вошла в палату, радостно улыбнулась.

— Привет! Иришка, смотри, какая погода, — без особых предисловий начала она, как будто только ради этих слов и забежала. — Пойдём, прогуляемся, мне одной скучно.

Ирина сумрачно взглянула на неё из-под низкой тяжёлой челки, что-то неразборчиво буркнула, но нехотя поднялась.

— Сегодня садовники обещали, что на клумбе распустятся новые цветы, — сказала Рита, когда они вошли в лифт. — Ты никогда не видела такой красоты.

Она умолчала о том, что сама этой красоты тоже никогда не видела, потому что июльские пионы не цвели, когда она легла в клинику.

Они вышли из здания и направились по аллее к клумбам. Рита была здесь рано утром, когда бутоны ещё не раскрылись, но Лим, садовник, клятвенно пообещал ей, что к девяти утра первые пионы уже раскроются. Оставалось надеяться, что не обманул. Уже подойдя к последнему повороту, Рита с облегчением вздохнула. Цветут.

Ирина, которая до сих пор шла, медленно переставляя ноги, вдруг выдернула руку из Ритиной ладони и почти побежала к цветам. Да, Рита помнила из её карты, что цветы — Иринино давнее увлечение. Хорошо, что она сама про это вспоминает. Рита остановилась, глядя, как её пациентка подходит к Лиму, стоящему рядом с клумбой и задаёт ему вопрос. Интерес просыпается снова, это же здорово. Она улыбнулась и вдруг почувствовала внимательный взгляд. Кто-то стоял чуть в стороне, у больших каштанов, и наблюдал за ней.

Мне никто не нужен!

Рита повернулась, чтобы поинтересоваться, какого лешего он на неё пялится, и вдруг уже готовые сорваться язвительные слова застряли в горле.

Прислонившись к одному из каштанов, стоял он.

Рита краем уха ещё слышала, как разговаривают неподалеку Лим с Ириной, что-то пискнул браслет на руке, рядом смеётся какой-то мальчишка. Но всё это было так далеко и настолько неважно, по сравнению с тем, кто шёл к ней прямо по траве, слегка смущённо улыбаясь и уже раскрывая ей объятия. За те несколько секунд, что он шёл, Рита успела пережить приступ острого страха, что это опять галлюцинация, что она снова сходит с ума, что сейчас он подойдёт и растворится в воздухе, что она всё равно одна, никому не нужная и брошенная. И только когда её привычно обхватили эти руки, а знакомый до последней нотки голос сказал прямо в ухо так нежно и ласково «Как же я скучал, звёздочка моя!» — Рита расплакалась впервые за несколько лет от настоящего, абсолютного счастья.

КОНЕЦ