В Польше в XIX — начале XX в. брак в форме традиционной свадебной церемонии и церковного венчания знаменовал создание новой семьи. Иные формы брака в это время распространения не имели, но в свадебных обычаях и обрядах прослеживались следы их бытования в более отдаленном прошлом.

Свадьба в однообразной повседневности была событием значительным и торжественным не только для семей жениха и невесты, но в деревне и для всей локальной общности: двое ее членов переходили из молодежной группы в семейную. Высокая значимость свадьбы как социального явления, обычаи и обряды ее традиционного сценария в региональном многообразии народной аранжировки издавна привлекали внимание и ученых, и любителей старины. Благодаря их стараниям были накоплены богатые материалы: этнографические, фольклорные, социологические и др.

Во второй половине XIX в. был издан многотомный труд «Dzieła wszystkie» известного польского этнографа Оскара Кольберга, переиздающийся в ПНР с 1961 г. по настоящее время. В него вошли сделанные этнографами и любителями старины описания крестьянской жизни в первой половине XIX в. по всем регионам Польши, каждому из которых посвящено от одного до нескольких томов. В них имеются наряду с другими материалами сведения о семейных обычаях и обрядах, приведены приметы, запреты, обереги, касающиеся семейной жизни. Особенно подробно рассказывается о крестьянской свадьбе, все этапы которой иллюстрируются произведениями сельского фольклора. В 1869 г. была напечатана работа Глогера «Свадебные празднования», позднее в периодических изданиях «Klosy» и «Tygodnik ilustrowany» помещены описания краковской свадьбы и др.

Изучение свадебной тематики продолжалось и в межвоенные годы XX в., о чем свидетельствуют публикации в периодической печати, отдельно изданные работы, главы монографических трудов. Интересные материалы и результаты их исследования содержит, например, книга В. Абрагама «Брак в обычном польском праве» (1925). В 1935 г. вышла в свет региональная монография Ст. Двораковского «Семейные обычаи в повяте Высоко-Мазовецком». Автором на основе собранных им полевых материалов систематизированы семейные обычаи и обряды, причем свадебные рассмотрены особенно подробно.

После второй мировой войны одной из главных проблем изучения обычаев и обрядов свадебного цикла стало выявление тенденций их развития в современной Польше, соотношения в них традиций и новаций. Эти проблемы рассматриваются в специальных главах общих трудов по этнографии Польши и в региональных монографиях. К ним относятся работы Я. Ст. Быстроня «Этнография Польши», опубликованная в 1947 г., обобщающий коллективный труд также по этнографии всей Польши (глава об обрядах К. Квасневич), изданный Польской академией наук, коллективные региональные монографии «Курпе. Зеленая Пуща», «Старое и новое в культуре кошалинской деревни», «Над рекой Ропой» и др. Описания обычаев вступления в брак встречаются в некоторых тематических работах польских ученых: К. Завистович-Адамской «Деревенское общество» (1958), М. Бернацкой «Формирование новой деревенской общности в Бещадах» (1974), В. Папроцкой «Современные изменения курпевской деревни» (1975). Традиционные свадебные обычаи и происходящие в них изменения рассматривает Д. Марковская в своей книге «Семья в деревенском обществе» (1976).

Кроме всех этих работ, значительная часть современных этнографических и социологических исследований свадебных обычаев и обрядов в прошлом и в настоящее время опубликована в научной периодике, в сериях сборников, в изданиях докладов на конференциях, съездах Польского этнографического общества, симпозиумах и др.

Источниками ценных сведений о брачном выборе, сватовстве, собственно свадьбе в XIX — начале XX в. являются экспедиционные архивы кафедры славян Ягеллонского университета и Этнографического музея в Кракове.

В XIX — начале XX в. традиции брачного выбора, свадебные обычаи и обряды и сопровождающие их песни в какой-то мере отражали особенности бытовавших в это время и ранее типов семей. По данным литературы и источников, в Польше XIX — начала XX в. преобладала сложная семья трех типов: первый тип — однолинейная, расширенная (естественно разросшаяся) семья с прямой линией родства. Такая семья состояла из родителей или одного из них, сына с женой, реже — дочери с мужем и с их потомством или бездетных. Второй тип — многолинейная отцовская семья с прямым и боковым родством брачных пар; в нее входили родители, их сыновья с женами и потомством. Третий тип — братская многолинейная семья, объединяющая братьев с женами и детьми. В польской этнографии и социологии известно название семей всех этих типов «большими семьями». Нуклеарных семей, иначе — «малых», состоящих из родителей и их детей, не вступивших еще в брак, было немного. В деревне, как правило, молодожены после свадьбы поселялись у родителей жениха, о чем свидетельствуют свадебные обычаи (см. ниже). В городе нуклеарные семьи имели бо льшее распространение, чем в деревне, особенно среди людей, приехавших на заработки из деревни, где у них остались родители.

Главой большинства супружеских семей был отец, в сложных братских семьях — преимущественно старший брат. Преобладали авторитарные семьи с характерным для них подчинением младших старшим, детей родителям, жены мужу, невестки — еще также свекру и свекрови и т. п. В решении важных семейных вопросов особенно веским было слово главы семьи, но не оставалось без внимания мнение его жены и взрослых сыновей.

* * *

Вопрос о вступлении в брак юноши и девушки в большинстве случаев решался в их семьях и прежде всего их родителями, а затем уже самими молодыми людьми. В деревне в подборе брачных пар были непосредственно заинтересованы семьи потенциальных женихов и невест, в нем участвовало также все сельское общество. С этой целью в домах девушек-невест устраивались так называемые поседы (posiedy) — посиделки, на которые приходили «кавалеры». Девушки занимались рукоделием, беседовали с парнями, которые старались их развлечь. Девушки собирались также в каком-нибудь из домохозяйств, чтобы помочь, например, в ощипывании пера или другой работе, стараясь показать свое умение пришедшим парням. Нередко на встречах молодежи было угощение со стороны родителей той, в доме которой собирались, в других случаях его приносили парни. Молодежь встречалась в частных домах и в общественных помещениях, где устраивались танцы — «музыки» (muzyki) — за счет кавалеров. Девушкам не полагалось приходить на танцы без сопровождения матерей, теток, крестных. Дочерей-невест родители вывозили на ярмарки, в ближайший костел, всячески старались, чтобы заметили и их красоту и скромность будущие женихи, а главное — родня этих женихов, особенно если она богатая. Дворы крестьянских семей, где есть дочери на выданье, тщательно подметали, а сами невесты следили, чтобы в доме был порядок. Им было важно заслужить репутацию хозяйственных, гостеприимных, что и неудивительно: ведь от общественного мнения в какой-то мере зависело их будущее замужество. Это было нелегко: ведь создавали общественное мнение главным образом люди пожилые, придирчиво подмечавшие то, что было хорошим или плохим, по их суждению, в поведении молодежи. Впрочем, как это будет показано далее, основным критерием ценности невест и женихов было имущественное положение их родителей, прежде всего размер земельных угодий.

Сельская молодежь общалась на свадьбах, причем родня и друзья жениха и невесты обычно входили в их «дружины», называясь «друхнами» — подружками и «дружбами» — приятелями. Случалось, что пара дружба и друхна впоследствии вступали в брак, если на это были согласны их родители. Юноши и девушки вместе участвовали в календарных праздниках: в святочных гаданиях, в увеселениях на «запусты» (zapusty) — масленицу, в обрядах на пасху, в «зеленые свентки» (Zielone świątki) — троицу, и др. Это давало возможность влюбленным или симпатизирующим друг другу общаться в праздничной атмосфере, когда игровые моменты обряда сближали их в границах дозволенного общественным мнением.

В XIX — начале XX в. в польских деревнях была распространена своеобразная форма ухаживания парней за девушками, так называемая бачарка (baciarka). Ночью по деревне ходили группы парней до 10 человек в каждой. Парни стучали в окно девушки — «симпатии» одного из них. Она выходила к ним или приглашала в дом, если родители не были против этого. Затем кавалер начинал разговор о любви со своей девушкой и они могли проговорить всю ночь. Так же поступали и остальные члены группы, тоже светили и стучали в окна своим «симпатиям», чтобы их разбудить и вызвать на беседу.

Сельские юноши и девушки общались не только на посиделках, во время увеселений и празднеств, они постоянно встречались в будни в пределах своей деревни: по дороге на работу в поле и с работы, у колодца, просто по соседству, оказывая друг другу мелкие услуги, и т. п.

Для всех этих праздничных и будничных общений молодежи, ухаживаний и развлечений характерна локальная ограниченность: наиболее интенсивными они были в своей деревне, менее частыми — с молодежью соседних деревень (парни из соседних деревень хотя и считались чужаками, но браки с ними заключались); в границах прихода и далее контакты становились все более редкими и исчезали на периферии (если за центр взять конкретную деревню). Сильная бытовая и эмоциональная связь молодежи со своей деревней и ее окружением приводила к убежденности в том, что в брак надо вступать в родных местах. Поэтому некоторые из юношей, перебравшихся в город на работу, приезжали за невестами в свою деревню. Это поощряли и даже к этому побуждали молодых людей их родители и близкая родня.

Локальное ограничение имело общественное мнение, оно касалось главным образом молодежи одной деревни и соседних деревень. Хотя молва и хорошая и плохая расходилась более широко, но возникала она в их границах, где все было на виду.

Заботясь о своих выгодах, семья и близкая родня пытались строго контролировать поступки и влечения своих взрослых детей и внуков, братьев и сестер, племянников и племянниц. Особенно заботились о нужных знакомствах юношей и девушек их родители, прилагая все усилия, чтобы не допустить до брака влюбленных, если этот брак считали нежелательным, невыгодным. Родители могли воспрепятствовать браку, угрожая лишением наследства и родительского благословения. Если и случались браки по любви и взаимной склонности, то и тогда социальное и имущественное положение юношей и девушек почти всегда учитывалось при брачном выборе, особенно их родителями. Ценностные ориентации в вопросах брака отражало общественное мнение, согласно которому в деревне, например, брак с безземельным пренебрежительно назывался «браком на ветер». Общение молодежи несколько ограничивалось классовыми и социальными рамками. Шляхта предпочитала браки своих детей в своем сословии, если же шляхтянка выходила замуж за юношу из буржуазной среды, это, как правило, мотивировалось экономическими соображениями. В сельских местностях обедневшая шляхта, стремясь поправить материальное положение, соглашалась на браки своих детей с молодежью из богатых крестьянских семей. В таких сословно-смешанных семьях шляхетский гонор одного из супругов и имущественное превосходство другого нередко приводили не только к недоразумениям, но и к трагическим конфликтам. Правда, в конце XIX — начале XX в. среди лиц свободных профессий (писателей, художников и пр.), в том числе и представителей шляхты, стали «модными» браки с крестьянами. Это объяснялось увлечением в некоторых кругах интеллигенции всем, что связывалось с культурой «людовой», понимаемой как крестьянская, с желанием стать ближе к истокам национальной культуры. Притягательным становился крестьянский быт, привлекала простота и нередко художественная одаренность крестьянских девушек, свежесть восприятия жизни, неиспорченность нравов. Иногда некоторые из положительных черт просто приписывались любимому человеку, а в действительности не существовали. Тогда супружество интеллигента с необразованной девушкой оканчивалось крахом. Надо сказать, однако, что культурный уровень части сельского населения, и прежде всего молодежи, в конце XIX — начале XX в. заметно повысился, и поэтому сословно-смешанные союзы не всегда были дисгармоничны в интеллектуальном отношении; к тому же было распространено мнение, что муж как глава семьи должен быть выше по интеллекту, чем жена, и что ее основные дела — вести хозяйство и воспитывать детей.

Среди крестьян только в тех случаях, когда желание молодых стать супругами не противоречило намерениям их родителей, любовь беспрепятственно приводила к браку. Весь быт крестьянской семьи, ее частнособственнические и религиозные устои, традиционные основы воспитания прививали молодым людям убеждение в необходимости подчиниться судьбе, воле родителей. Поэтому любовь часто имела романтическую окраску, оставалась несбыточной мечтой, а брак по расчету, по воле родителей — неизбежной реальностью.

По-иному складывались судьбы молодежи из рабочих семей. Юноши и девушки из этих семей хотя и прислушивались к советам родителей, но нередко женились и выходили замуж по своему выбору, по любви или взаимной склонности. Более высокий культурный уровень интеллигентов положительно сказывался на частоте их браков по любви. Как уже говорилось, среди дворян и буржуазии в решениях вопроса о браке зачастую проявлялась социальная и даже сословная ограниченность. Основой брачного союза становился экономический расчет, а у буржуазии (особенно среди купечества) — желание породниться с именитыми шляхетскими семьями, пусть даже обедневшими.

С изменением социального строя, с ростом образования и повышением культурного уровня, неравномерным в разных социальных слоях, менялись мотивации брака, представления родителей и молодежи об идеальном партнере в супружеской жизни. В буржуазной Польше у родителей-собственников в выборе и оценке супругов для своих детей преобладали частнособственнические интересы. Прежде всего учитывалось имущественное положение жениха и невесты, зависящее у крестьян от размера земельного надела. В межвоенный период земля потеряла свою исключительную ценность в решении вопроса о браке. В один ряд с ней выдвинулся «капитал» — денежные накопления самих молодых людей или их родителей, которые отдавали часть своих сбережений детям, вступавшим в брак. Таким капиталом в деревне обладали, например, реэмигранты из Америки, где они были на заработках. У крестьян при выборе невесты ценились еще ее трудолюбие, выносливость, а затем уже добрая репутация ее самой и семьи, откуда она была родом. Внешняя привлекательность была желательна, но необязательна. Дочь старались выдать замуж за богатого, его внешние данные, характер, поведение в расчет обычно не принимались. Взгляды родителей передавались детям и становились обычными для многих поколений сельских жителей.

У сельских жителей возраст вступления в брак определялся опять-таки экономическими потребностями семьи, как и брачный выбор. В некоторых сельских семьях, например, отсутствие рабочих рук вынуждало сватать сыну 17 лет невесту старше его возрастом, но сильную и работящую. В семьях бедных и среднего достатка крестьян замуж дочерей выдавали по старшинству, отчасти по материальным соображениям, чтобы не всем сразу готовить приданое: сначала старшей дочери, а затем уже остальным.

В деревне в XIX — начале XX в. преобладающий брачный возраст женихов был 25–30 лет (часто женились и позже), невест — до 20 лет, в межвоенное время — соответственно 25–29 и 20–24 года, но среди женихов преобладали парни в возрасте около 25 лет и старше 30 (21,5 % женихов в краковских деревнях). В сравнительном плане интересно, что после второй мировой войны одинаковое число женихов вступали в брак 20–24 и 25–29 лет, женились и старше, но таких случаев стало меньше (например, в краковских деревнях — 9,2 % женихов), девушки сохраняли прежний показатель — 20–24 года.

В семьях потомственных рабочих (например, в Лодзи) девушки выходили замуж несколько позже, а юноши женились несколько раньше, чем в деревне. Брачный возраст рабочей молодежи из семей, в которых старшее поколение переселилось из деревни в город, почти не отличался от брачного возраста сельских жителей. Среди шляхты брачный возраст варьировал в зависимости от имущественных интересов семьи. Нет точных данных о брачном возрасте иных социальных групп городского и сельского населения Польши, и в частности интеллигенции, но, вероятно, он тоже различался.

* * *

Сельская свадьба. В жизни польской семьи свадебное торжество всегда было событием чрезвычайной важности. В свадебных обычаях и обрядах прослеживается межпоколенная преемственность, изменение или отмирание старых и формирование новых традиций. В выполнении свадебных обрядов отчетливо видна связь семьи с родственниками и социальной средой, при этом столь значительная, что некоторые из этих обрядов считаются не только семейными, но и общественными, что подтверждается истоками их происхождения.

В традиционной польской свадьбе выявляются разные хронологические пласты. Кроме временных, в ней прослеживаются региональные и социальные отличия при общности основных элементов свадебного цикла. Весь свадебный цикл делится на три периода: 1 — предшествующий свадьбе; 2 — собственно свадебное торжество; 3 — послесвадебный период, когда выполняются обряды, знаменующие начало совместной жизни молодых супругов.

В польской деревне XIX — начала XX в. господствовал брак по сватовству, но свадебные обряды сохраняли следы более ранних его форм. Сватовству нередко предшествовали так называемые «звяды» или «вывяды», «довяды» (zwiady, wywiady, dowiady). Их цель ясна из самого названия — выведать, есть ли шансы у жениха, каков достаток родителей невесты. Для этого в дом невесты родители жениха или он сам направляли женщину или мужчину пожилого возраста из числа родственников, кумов, соседей. Если сведения были благоприятными, к невесте засылали сватов.

В сватовстве главным действующим лицом был сват, с которым договаривались родители жениха и сам жених. Назывался он в разных областях страны по-разному: «дзевослемб», «дзевослумб» (dziewosłęb, dziewosłumb — Мазовше), «сват», «старший сват», «рай», «райек», «райко» (swat, starszy swat, raj, rajek, rajko — Подлясье, Мазовше), «староста» (starosta — краковские деревни), «маршалек» (marszałek) и т. п. Наиболее часто сватались в четверги и субботы, но ходили сваты также и по вторникам. Сватовство проходило по общей схеме, но с локальными и хронологическими вариантами. Сваты приходили без жениха или с ним, один или три раза.

Повсюду свататься ходили к вечеру, чтобы «не увидел злой человек и не мог пожелать зла, околдовать, сглазить». Обычно сват спрашивал иносказательно в доме невесты: «Не имеют ли телки для продажи», «Не пропала ли курица», «Нельзя ли купить гусыню» или что-то в том же роде. Это распространенный в Польше зачин сватовства. Кроме подобных вопросов, сват нередко произносил заранее приготовленную речь. После этого он ставил водку на стол. Если родители невесты были против свадьбы, то водку от свата не принимали, а дочь их не давала ему стакан и сама не пила. Зачастую сват и жених после отказа сразу же шли свататься в другой дом, где тоже была девушка на выданье.

Если сватовство было удачным, за ним следовал сговор — «умувины», «змувини» (umuwiny, zmuwiny) — между родителями невесты и жениха. В том случае, когда жених был из дальней деревни, к нему по приглашению свата ехали невеста и ее родители на «опатры» (opatry) — смотрины. С большим вниманием осматривали хозяйство семьи жениха, стараясь узнать, каков ее материальный достаток. Однако им это не всегда удавалось, так как бывало, что бедный жених прибегал к помощи соседей и приводил в свой хлев от них коров и прочий скот, чтобы его сочли богатым. Только при положительном впечатлении от хозяйства жениха отец невесты приглашал его с родителями и сватом на умувины.

На умувинах договаривались о приданом — «посаге» (posag), в которое входили скот, постель, одежда, утварь и т. п. В него могла входить также часть доли дочери в будущем наследстве после смерти отца (в областях, где наследовали все дети). Иногда отец сразу выплачивал эту долю, и тогда дочь отказывалась от наследства. В старину, если после свадьбы жена должна была поселиться у мужа, вернее, в доме его родителей, во всех этих переговорах полагались на честное слово («на веру»), хотя и бывало, что отец невесты не всегда сдерживал это слово. Иначе обстояло дело, когда парень шел в примаки — «пшибыши» (przybysz). Примак должен был внести в хозяйство жены (единственной наследницы своих родителей) некоторую сумму денег, иначе он бы всеми считался бесправным.

Семейно-общественной формой санкционирования брака, его признания родными и односельчанами был предсвадебный обряд обручения — «заренчины», «зренковины», «запоины», «змувины», «перечёнки» (zaręcimy, zrękowiny, zapoiny, zmuwiny, pierścionki). Вскоре после сватовства или в день сватовства (например, в краковских деревнях) в доме родителей невесты собирались их родственники, родители и родственники жениха, сваты, друзья, соседи. Жених — «нареченный» (naręczony) и невеста — «нареченная» (narzęczona) сидели за столом друг против друга. По распоряжению «старосты» они подавали друг другу руки и клали их на буханку хлеба, прикрытую платком. Этим платком или полотенцем связывали им руки на хлебе. Затем по куску этого хлеба давали жениху и невесте, остальное делили между присутствующими. Обряд совершал сват, старший дружба (дружка жениха), свадебный староста (руководитель свадебного торжества) или кто-нибудь из родителей. Бывало, что к нареченным он обращался с речью, в которой были разного рода пожелания и наставления. По обычаю, молодые обменивались венками или колечками, разными подарками. Жених, например, дарил невесте башмачки — «тшевички» (trzewiczki), невеста ему — собственноручно сшитую рубаху.

В некоторых районах Великопольши (Гостынь, Бискупин и др.) роль хлеба играло яблоко — известный в народе символ любви и плодовитости.

Обычай обмениваться кольцами на заренчинах не был повсеместным. Там, где его придерживались, он сопровождался разными действиями. Так, например, в куявских деревнях (левый берег Вислы, повяты Влоцлавский и Иновроцлавский) «здавины» (zdawiny — местное название этого обычая) начинались с того, что все присутствовавшие, и первая из них — мать невесты, дважды пили водку из одного стакана. После этого приносили две миски, ставили их вверх дном перед молодыми, затем мать невесты переворачивала одну, а сват другую миску. В миски жених и невеста клали кольца, а хозяйка наливала туда освященную воду. Собравшиеся вновь пили, причем когда стакан получал жених, он бросал в него серебряные монеты и подавал его невесте. Она выпивала водку, деньги прятала в карман, стакан покрывала платком и подавала жениху. Обряд заканчивался трапезой.

Своеобразно справляли заренчины любельские крестьяне. На заренчинах, которые устраивались у невесты в воскресенье, жених играл, пожалуй, главную роль. Именно он спрашивал, кто согласится быть на свадьбе «старостой», «старостиной», «маршалком», дружбой (старшим дружбой). После этого кто-нибудь из этих лиц брал нарезанные хлеб и сыр и раздавал по кусочку каждому из присутствовавших. При этом он говорил: «Pan-młody i panna-młoda prosi на cztery konie» («Жених и невеста просят на четыре коня»). Получивший сыр и хлеб бежал с ними к порогу и кричал: «Тпрр, тпрр», делая вид, что старается как бы задержать четверку коней, запряженных в свадебную повозку. Затем староста или дружба брал тарелку, клал на нее два кольца. Жених и невеста, держась за руки, слушали обращенную к ним речь, после которой им надевали кольца.

После обручения молодых трижды по воскресеньям в костеле оглашалась их помолвка, начиналось приготовление к свадьбе. Жених покупал невесте подвенечное платье, фату, туфли и пр., невеста, в свою очередь, приготавливала подарки жениху: рубаху, нижнее белье, которые он надевал на свадьбу. Они носили своеобразные знаки отличия — приколотые маленькие венки и букетики. Каждый из них подбирал себе «дружину» из родственников и друзей. Эти дружины жениха и невесты входили в единую «дружину весельну» (drużyna weselna, т. е. свадебная), которая состояла из всех участников свадьбы. В дружину невесты входили главным образом ее сестры, родственницы и подруги — «друхны», «дружки», «свахи», «старостины», «сванки» (druchny, drużki, swachy, starostiny, swanki). Старшей свахой чаще всего была жена «райка» (свата), не из близкой родни невесты, младшие свахи — нередко замужние сестры невесты.

Во главе дружины жениха стоял «дзевосломб», называемый иначе сват, райек, староста, маршалек. Он руководил большей частью свадебных церемоний. В дружине состояли также неженатые родственники и товарищи жениха — «дружбове» (drużbowie), которых возглавлял старший дружба. Женатые участники свадьбы звались «сваца» (swacia), в отличие от дружбов. В некоторых районах и все дружбове назывались сватами. Был среди них «грайек» (grajek) — скрипач, иначе «весулко», «веселко» (wesółko, wiesiołko).

В свадебных обрядах, кроме дружины в целом, разделяющейся на дружины жениха и невесты, большую роль играли еще две группы. В первую входили ровесники молодых — парни и девушки, которые назывались, как уже говорилось, дружбами и друхнами; во вторую — люди семейные, более старшего поколения. Именно из них выбирали старосту (маршалек, райек и т. п.) и старостину (сваха, нередко жена райка). В обрядовых, шуточных играх и борьбе противостояли друг другу не только дружины жениха и невесты, но и группа парней и девушек — группе семейных людей; жених и невеста должны были перейти из первой группы во вторую, что не обходилось без обрядовой борьбы.

Много внимания после обручения уделялось приглашению на свадьбу, в котором прослеживались региональные различия, касающиеся времени исполнения и главных действующих лиц. Так, например, в Мазовше гостей, по давнему обычаю, сама невеста в сопровождении дружки должна была попросить о благословении и пригласить на свадьбу каждого жителя своей деревни, а родственников — и из других деревень. В благодарность за это родные одаривали ее разными нужными в хозяйстве вещами.

Свадьба начиналась обычно в воскресенье и длилась два-три дня и более. Вечером накануне свадьбы невеста приглашала гостей во второй раз, и на свадьбу приходили только те, которых она пригласила вторично.

Совершенно по-иному происходило приглашение в краковских деревнях. Накануне свадьбы — ночью или на рассвете — совершал объезд деревни старший дружба. На шею своему коню он вешал несколько колокольчиков, так что его приезд был слышен в каждом доме. Старшего дружбу сопровождали музыканты. Останавливаясь около домов, дружба приглашал их обитателей на свадьбу. Под окнами домов каждой из друхн музыканты играли и пели, друхне давали венок, присланный невестой. Это называлось «огрыванем венцув» (ogrywanie wienców) — обыгрыванием венков. Нареченные сами приглашали только ближайших соседей.

В келецких деревнях на свадьбу приглашали гостей не заранее, а в самый день свадьбы. Это было обязанностью старосты, дружбы и скрипача, которые вместе ходили по домам и звали на свадьбу. Прусские мазуры (поляки части Польши, входившей в Пруссию) нередко справляли свадьбы по пятницам. В предшествующее свадьбе воскресенье один из членов дружины, «прошен» (proszen), приглашал гостей из деревни, где жили молодые, а другой — «плацмистш» (platzmisz) — гостей из других деревень.

В польской деревне одновременно с приглашением на свадьбу обращались с просьбой о благословении и помощи. В тарновско-жещовских деревнях, например, невеста за неделю или за две вместе с выбранной ею бабкой (соседкой более старшего возраста) ходила в горы за «волком» (ро wilku), в низины «за куделью» (ро kądzieli). Так иносказательно называлась материальная помощь для будущей свадьбы, одно из проявлений родственной и соседской взаимопомощи, характерной для семейно-родственных и соседских взаимоотношений крестьян.

Невеста прощалась со своими подружками, собравшимися у нее накануне свадьбы на «дзевичы вечур» (dziewiczy wieczór) — девичник. Подруги плели венки и пели песни. Известно было и другое название вечера накануне свадьбы — «розплецины» (rozpleciny) — там, где в этот вечер совершался обряд расплетения косы невесты (Мазовше, Великопольша). В других местах расплетение косы совершалось в день свадьбы и предшествовало «очепинам» (oczepiny) надеванию чепца. Одновременно с девичником в доме жениха пировали его дружбы и гости на «вечере кавалерском» (wieczór kawalerski). Так же как и невеста, жених прощался со своими холостыми друзьями и готовился к переходу в круг семейных людей. В одних случаях жених приезжал на девичий вечер и участвовал в обряде розплецин, в других — не приезжал и его заменял в обряде райко или старший дружба. Дружбы и друхны пели невесте песню «на добраноц» (na dobranoc) — на добрую ночь.

В предсвадебных и свадебных обрядах «вянек» (wianek) — венок — был символом целомудрия невесты; девушка, потерявшая невинность до свадьбы, боясь публичного позора, почти никогда не шла в костел в венке. Только там, где допускалась добрачная свобода, например в районах гор на юге Польши и в Силезии у гуралей (горцев), общественное мнение не было столь строгим по отношению к невесте. Другим обрядовым символом была «рузга весельна», иначе — «веха», «зеле», «венец», «кшак», «джевко», «хоинка», «яблонка» (rózga weselna, wiecha, ziele, wieniec, krzak, drzewko, choinka, jablonka).

Рузга весельна представляла собой деревце (сосну, ель и др.) с ветками или просто соединенные ветки сосны, ели, яблони, груши, сливы и др. Она была украшена лентами, растениями, цветами, перьями и т. п. Были также рузги в виде украшенного искусственного деревца из прутиков, соломы. Неясна символика рузги, но известно, что ее роль в свадебной обрядности была очень велика и во многих случаях подобна роли венка. Изготовление и венков и рузги приурочено, как правило, к кануну свадьбы и связано с давним обрядом расплетания косы невесты и со многими иными обрядами свадебного цикла. «Выкуп» косы женихом или его старшим дружбой свидетельствует о том, что расплетение косы на девичьем вечере или в день свадьбы было, вероятно, одним из актов древнего обряда обрезания косы, известного не только полякам, но и многим другим европейским народам.

Утром в день свадьбы перед выездом к невесте жених угощал свою дружину завтраком (Мазовше, Подлясье). По дороге к невесте рядом с женихом ехал старший дружба с венком на длинной ветке. У двора невесты перед дружиной жениха закрывали ворота, начинался торг о косе невесты и угощении, в этом торге жених не принимал участия. Когда стороны жениха и невесты приходили к соглашению, процессия въезжала во двор, но двери дома оказывались закрытыми. Наконец жениха с дружиной торжественно впускали в дом. Родители невесты усаживали его за стол, накрытый белой скатертью. По углам стола лежали четыре свадебных хлеба. В это время невеста с подружками пряталась в «коморе». Оттуда райко выводил их одну за другой. Каждая из них была прикрыта кожухом и хромала. Старший дружба говорил о каждой: «Эта скотина не нравится», «Она хромая, горбатая». Наконец выводили невесту, также прикрытую кожухом, она не хромала. Дружба говорил о ней, что «эта скотина им нравится и что они хотели бы ее приобрести». С невесты снимали кожух, застилали им лавку или дежу . Несколько позже невесту сажали на этот кожух для выполнения обряда «розплецин».

Косу невесте расплетали в разное время: в «девичий вечер» или утром по приезде молодого жениха в ее дом, перед венчанием или же после венчания, когда были «очепины».

По традиции косу невесте расплетал ее брат или иной ближайший ее родственник, иногда дзевослемб — старший дружба. В деревнях, расположенных вблизи городов Остроленки и Острова, курпе (региональная группа поляков) сажали невесту для расплетения косы не на дежу, а на пень или улей. Старший дружба «покупал» косу и в виде платы клал несколько злотых на тарелку для невесты. За ним расплетали косу остальные дружбы и тоже платили за нее, обряд заканчивался приглашением жениха расплетать косу. Так же, как вначале к дружбе или к брату невесты, к нему обращались с песней (Мазовше).

В XIX в. были известны другие локальные варианты этого обряда, отличавшиеся некоторым своеобразием, хотя и выполняемые по сходным сценариям. Так, например, в любельских деревнях своеобразным обычаем были так называемые «веньчины» (wieńczyny). В ночь с субботы на воскресенье или в воскресенье утром (в день свадьбы) друхны готовили к свадьбе рузгу невесты — богато украшенное венчальное деревце, которое потом выносили в комору.

В это время к невесте приезжал жених с оркестром и гостями. В избе за столом сидели староста и старостина, а невеста со старшей друхной ходили под музыку по кругу, остальные друхны шли за ними и пели, обращаясь к приехавшим:

Старостины, сидя за столом, пели:

Старшая друхна отвечала им, танцуя:

На веньчинах танцевали, двигаясь по кругу — «в коло», все танцы сопровождались песнями, в которых нередко обращались к кому-нибудь из танцующих.

Во время танцев «сваташкове» или «дружбове» (дружки жениха) в сенях делали рузгу жениха. Для этого они брали еловую ветку, обвешивали ее стеблями гороха. Под рузгу сажали курицу и клали два яйца. В избе один из сватошков держал эту рузгу, а другой — колючий чертополох. Кроме того, небольшие рузги из перьев и листьев были у каждой старостины. После танцев маршалек в сопровождении сватий и друхен торжественно вносил большую, главную рузгу, которую приготовили друхны. Она называлась также «пальмой», «венцом» (palma, wieniec). Сверху на каждой ее ветви было яблоко или пучок листьев. Большую рузгу маршалек выносил на середину избы и держал ее не один, а вместе с женихом и невестой. Старостины «покупали» ее у друхен. Во время торга им показывали вместо главной другие рузги, а также колючий чертополох. Все кричали о своей рузге: «Моя лучше!».

Когда торговля заканчивалась, старостины получали главную рузгу и ставили ее на стол, а невеста отдавала одной из старостин кольца и готовилась к розплецинам. Начинались танцы с деревцем-рузгой. Вначале танцевали староста со старостиной, затем маршалек, сват, жених с невестой. Наконец, «зеле»-рузгу отдавали вновь маршалку. Невесту сажали на стул посредине избы, и происходил обряд расплетания косы невесты ее братом. Когда он делал вид, что хочет отрезать косу, жених ее выкупал.

В некоторых районах Польши вечером накануне свадьбы, по обычаю, били старые горшки и стекло под дверями невесты. Рано утром невеста должна была вымести этот мусор (Силезские Бескиды, Опольская Силезия, Великопольша). Название этого обычая «полтерабент», «полтроване» (połterabend, połtrowanie), как и районы его распространения, где в прошлом было смешанное польско-немецкое население, позволяют предположить, что он заимствован от немцев.

Среди давних свадебных обычаев большой интерес представляет пиршество замужних женщин у невесты накануне венчания. Они пели и танцевали, ели и пили до утра. Никто из девушек — подруг невесты в этом пиршестве не участвовал, не было на нем ни мужчин женатых, ни парней. Это пиршество знаменовало, по-видимому, вступление невесты в возрастную группу женщин.

В свадебное утро вновь приглашали гостей на свадьбу. Этот обычай в краковских деревнях назывался «игрой на добрый день», «хождением по добрый день». По деревне ходили дружбы с музыкантами. Деревенский оркестр играл вначале около дома жениха (если он жил в одной деревне с невестой), затем по очереди под окнами дружек, свадебных старост и в конце — невесты. Играли и пели, приглашая гостей до тех пор, пока они не выходили и не платили за приглашение.

К свадьбе пекли обрядовый хлеб — «колач» (kołacz — западные районы страны), «коровай», «короваль» (korowaj, korowal — восточные районы). На каравай шла преимущественно пшеничная мука и только в некоторых районах ржаная. Его украшали птичками, фигурками людей (сват, сваха и т. д.). Выпечка каравая сопровождалась песнями и некоторыми обрядами. Так, женщина, которая сажала на деревянной лопате каравай в печь, после этого выбегала из избы и забрасывала лопату на крышу. В некоторых местностях на крышу бросали кусочки свадебного теста для птиц.

Известны были так называемые «весельные хлеба» (chleb weselny) — это четыре больших пирога из ржаной муки (окрестности Вельска). В некоторых местах весельным хлебом когда-то называли именно «короваль», что нашло отражение в обрядовых свадебных песнях. Кроме большого хлеба, выпекали малые — разной формы «шишки», «стулини», «бычки», «гуски», «гонски» (szyszki, stuliny, byczki, huski, gąski).

День свадьбы в доме родителей невесты начинался с завтрака, на который приходили все, кто был на розплецинах, родственники, соседи. Во время завтрака пели свадебные песни, после него танцевали. В Мазовше, например, невеста наряжалась к свадьбе в доме старшей свахи. Там она умывалась, надевала две рубахи, праздничную одежду, прятала за пазуху половину горсти льна, кусок хлеба, сахар, деньги. Все это имело определенное значение. Так, например, хлеб невеста брала, чтобы всю жизнь в доме был хлеб; лен, чтобы он хорошо рос (кое-где льном невеста подвязывала чулки), и т. д. В других районах невеста одевалась у соседей или родственников (Краковское воеводство) или в коморе своего дома (Любельское воеводство). Обычно друхны надевали на нее новую одежду — платье, «горсет» (gorset), белый фартук, на шею — кораллы, подаренные матерью, на голову — венец, в котором она ходила до очепин. Жених, в свою очередь, готовился к свадьбе в своем доме; он надевал белую «сукману», опоясывался широким ремнем, к вороту рубахи прикалывал «спинку» (spinka) — брошь с кораллом, на голове у него была красная «рогатывка» (rogatywka) — шапка с павлиньим пером (Краковское воеводство).

За невестой должен был приехать или прийти жених, вместе с ней его ждали все собравшиеся в доме ее родителей. Жених отправлялся к невесте из дома своих родителей в сопровождении дружины. Дорогу им несколько раз загораживали «воротами» из жердей, и, чтобы освободили путь, жених давал выкуп. В дом невесты жених входил только после того, как навстречу ему выходили родители невесты, или только вслед за встретившей его невестой.

В старину был известен интересный обряд прощания невесты с хлебом в своем доме (Мазовше). Под пение дружек молодые вставали из-за стола, на углах которого лежали четыре буханки хлеба, украшенные калиной. Около молодого стоял старший дружба с платком, около молодой — друхна. Молодые, старший дружба и старшая друхна ходили вокруг стола «за солнцем», при этом невеста плакала и целовала каждый из хлебов. После этого молодые останавливались и начинался обряд с венком; старший дружба держал венок и произносил речь от своего имени, от имени жениха и невесты. В речи он обращался к родителям невесты с просьбой благословить молодых, хвалил невесту, достойную носить венок и т. п., благодарил ее родителей, родных и всех гостей. Со словами: «Прими, панна, этот зеленый венок» — дружба вручал его старшей друхне для невесты.

Перед самым выездом на венчание молодых благословляли родители невесты, она прощалась со всеми, умоляла простить ей все ее провинности, прощалась со всем, что было в доме: со столом, лавками, печью, иногда также с хлебной дежой и огнем. Прощаясь, невеста горько плакала и причитала, иначе бы ее осудили.

Мать невесты давала отъезжающим в костел «ядло на возы» (jadło na wozy) — «еду на телеги»: пироги, сыр, напитки, чтобы могли есть в дороге и оделить съестным людей, которые им повстречаются. Жених и невеста получали от нее по куску хлеба, который они должны были после венчания отдать нищим. В жешовских деревнях в конце XIX — начале XX в. после благословения молодых свашка осыпала всех присутствующих «осыпанками» (osypanki) — небольшими «рогатыми» печеньями (с четырьмя — шестью углами — «рогами») из круто замешанного теста. Внутри каждой осыпанки — горох. Бросая осыпанки, свашка говорила:

Все хватали осыпанки и бросали их друг в друга. По народным поверьям, растертые осыпанки могли помочь больным людям и скоту.

Согласно традиции, у крестьян родители (есть сведения, что и братья) невесты при венчании не присутствовали, у мелкой шляхты — в костеле был отец. Нарядно одетая невеста должна была ехать в костел в венце, символизирующем ее девичество. Она не могла покрыть голову, даже если было очень холодно, так как ее распущенные волосы и венец — символ «красы» (целомудрия) — должны были видеть все люди. Если же невеста была в добрачной связи, она не только не имела права надеть венец, но должна была покрыться платком или надеть чепец.

В костел жених и невеста со своими дружками всегда ехали отдельно. Так, в Поморье в первой повозке ехала невеста — по местному названию «брутка» (brutka) — с друхнами и музыканты, во второй — жених, называвшийся здесь «бруткон» (brutkon), с товарищами — «пахолками» (расhołki). В познаньских деревнях невеста отправлялась в костел в одной повозке со «свахнами» (swachny) — подружками, которые кричали о ней: «Ой, наша! Ой, зелена! О, веселко», «О, светится». Молодой со своими друзьями ехали на венчание верхом. Также и у прусских мазур в костел брутка-невеста ехала в одной повозке со свахной, которая называлась здесь «браутмуттер» (brautmutter — добрая жена). В краковском свадебном поезде невеста находилась в повозке, жених со своей дружиной — верхом на конях. В повозках ехали все остальные свадебные гости. По обычаю, все они давали вознице невесты деньги «на кнут». В тех случаях, когда костел был близко, бывало, что на венчание все отправлялись пешком: невеста, жених, их дружины, остальные гости, музыканты. По дороге в костел примечали все, что, согласно народным приметам, предсказывало молодым счастливую или несчастливую жизнь. Если по дороге в костел что-нибудь ломалось в упряжке, шел дождь или снег, то считалось, что жизнь молодых будет несчастливой. Частые ссоры молодых будто бы можно было вызвать, протащив из мести перед свадебным поездом кота за хвост (молодые будут «драть котов», т. е. ссориться), и т. п. В костеле наблюдали, кто из молодых держит сверху руку: если жених, то он будет верховодить, и наоборот. Верили, что в случае когда старшей друхне удавалось накрыть вуалью или какой-нибудь частью одежды невесты ноги молодожена, то в семье главенствовать будет жена, а чтобы было наоборот (главенствовал муж), старший дружба должен откинуть то, что набросили (Мазовше, Краковское воеводство).

После венчания молодожены отправлялись в обратный путь обычно в одной повозке, а старшая друхна со старшим дружбой и сватом — в другой. Однако в Поморье, например, из костела возвращались в том же порядке, как ехали на венчание. Дорогу свадебному поезду в нескольких местах преграждали «брамами» (brama — ворота из жердей и прочего). Выкуп (водка, пиво и др.) за проезд давал старший дружба или староста. Девушки кричали: «О, весулко», «О, наша!» и т. п. В познаньских деревнях наблюдался также интересный обычай: жених в шутку пытался ускакать от остальных, парни его догоняли и возвращали. По другому еще обычаю, старший дружба бежал что есть силы вперед к поджидавшим его мальчикам, брал у них кувшин с водой и прялку (kądziel). Вернувшись, он отдавал прялку невесте, при этом ударял ее кнутом, чтобы всегда внимательна была при прядении, пил воду и отдавал ей кувшин. Она его старалась облить водой, когда он вновь в шутку ударял ее кнутом.

Свадебный поезд останавливался на границе селения, дружба ломал кнут у первого возницы, за это должна была заплатить друхна. Молодые слезали с повозки. Тогда жениху давали цеп, чтобы на снопе, снятом с повозки, он показал свое умение молотить. Невеста брала прялку и веретено, чтобы проявить свое умение прясть. И в этот раз бывало, что жених в шутку пытался ускакать от невесты и свадебных гостей.

Были известны четыре варианта дальнейшего свадебного веселья. В первом — гости сразу после венчания разделялись на прежние две дружины: дружина жениха отправлялась пировать в дом его родителей, невесты — в дом ее родителей. Во втором варианте — пировали вначале в корчме, но сидели каждый со своей дружиной, затем опять-таки разделялись. В третьем варианте — из корчмы все ехали в дом родителей невесты, где их ждал свадебный обед. В четвертом — в дом родителей невесты все гости отправлялись после венчания «на поченсне» (na poczęsne) на угощение. Первое угощение было скромным: нередко только из хлеба, вареного гороха или фасоли, днем гостям подавали «барщч» (barszcz) из свеклы и картофеля, вечером — хлеб, пшеничные лепешки. Первую ночь отдельно у жениха и отдельно у невесты веселились их дружины (например, в Краковском воеводстве).

По-видимому, все эти обычаи могут рассматриваться как следы давних противостоящих (и даже противоборствующих) социально-локальных общностей (жениха и невесты), уксорилокального поселения супругов (у родителей невесты) и переходных форм к вирилокальному поселению (у родителей жениха), в то время уже господствовавшему.

В XIX в. наиболее распространенным был обычай заезжать после венчания в корчму, а если по дороге была не одна корчма, а несколько, то заезжали в каждую из них. Это было первым совместным пиршеством гостий жениха и невесты. Угощением зачастую были «дары» (всяческая снедь) матери невесты, которые она давала перед выездом в костел, и то, что приносили свахи. В краковских деревнях, например, в корчме участников свадьбы встречала мать невесты с хлебом, горилкой, сыром, «кукушкой», выпеченной из теста, и всем этим их угощала. В корчме по распоряжению старшей дружбы невеста сидела за одним столом с друхнами, а жених за другим — среди мужчин. В это время мать невесты возвращалась домой, чтобы приготовить все для приема гостей. В корчме пели песню о хлебе и кукушке, по-видимому олицетворяющей образ новобрачной, которая благодарила своих близких за свадьбу.

Среди радомских крестьян также был распространен обычай совместного пиршества гостей молодоженов сразу же после венчания. Для этого по дороге из костела в деревню, где жили родители невесты, также заезжали в корчму. Совместное веселье там длилось до вечера, после чего все гости — участники свадьбы отвозили невесту домой. Но здесь уже они разделялись: гости жениха ехали с ним к его родителям, гости невесты оставались в доме ее родителей. Жених со всеми своими гостями приезжал к невесте только на второй день свадьбы, к вечеру на очепины — обряд надевания чепца. У прусских мазур свадебное увеселение начиналось тоже в корчме, продолжалось у свахны, а заканчивалось в свадебном доме у родителей невесты. На следующее утро плацмистш (старший дружба) с музыкантами вновь приглашал гостей. В этот день происходило «очепение» молодой, после которого она должна была танцевать с каждой из женщин.

На третий день свадьбы, в воскресенье, молодую отвозили в дом родителей мужа. Там ее трижды проводили около печи, чтобы «никогда не покидала мужний дом». У ленчицких и калишских крестьян, в отличие от свадьбы к других районах Польши, на свадебный обед после венчания гости и жениха и невесты ехали вместе в дом родителей невесты. Обязательным свадебным блюдом был горох: когда его подавали на стол, пели о нем песню. В конце обеда друхны вносили огромный калач из пшеничной муки. Для надевания чепца молодую сажали на стул или, по более старому обычаю, на хлебную дежу, покрытую кожухом. В калишских деревнях через неделю после свадьбы, до того, как в воскресенье молодуха должна была идти в костел на «вывод», «выводзины», женщины отрезали ей косу, которую она хранила у себя в сундуке (скрыне), а иногда и продавала. У познаньских крестьян более древним обычаем было первое пиршество в корчме (здесь было распространено ее название «гостинец» — gościniec) потом стали направляться в дом родителей новобрачной. Около дома ей приказывали сесть на дежу, давали хлеб и нож. Она резала хлеб и раздавала его бедным и детям, что, по мнению крестьян, должно было обеспечить урожай ее семье.

Повсюду в Польше молодоженов у порога дома невесты встречали или только ее родители или также и родители жениха с хлебом и солью на крышке от дежи. Бывало, что мать выходила навстречу молодоженам в вывернутом кожухе. Повсеместно, по обычаю приветствуя невесту после венчания, брали ее руку через кожух или мех, говорили; «Встречаем космато, пусть будет богато». Молодых осыпали овсом под старинную песню «Буйны овес».

Интересен старинный обычай устраивать «малый обед» после возвращения из костела. Для этого мужчины давали деньги, женщины, особенно свахи, приносили закуску. Мелкая шляхта не устраивала обеда в складчину, зато у нее было принято, чтобы местные гости забирали к себе до свадебного пиршества гостей, приехавших издалека.

Главное свадебное пиршество у поляков начиналось обычно вечером. Перед этим полагалось еще раз пригласить гостей. На крестьянской свадьбе молодожены, старший дружба и скрипачи сидели за отдельным столом, поставленным в углу, остальные — за другим большим столом или за несколькими столами (например, в Краковском воеводстве). Среди крестьян встречался другой, вероятно более старый, порядок размещения за столом, когда рядом с молодым сидели его гости, с молодой — ее гости (Мазовше). На свадьбе шляхетской, по обыкновению, молодожены сидели посредине одной из сторон стола, лицом к входным дверям. Рядом с молодой за столом находились старшая сваха, иногда свекровь и другие женщины, которые назывались свахами. Около молодого — старший сват, отец и другие сваты. Напротив новобрачных сидели дружбы со своими дружками, оставшиеся места занимали остальные гости.

На свадебный стол особенно часто подавались отварная и тушеная свинина в горячем и холодном виде, студень, «капустник» или баршч из свеклы, бульон с клецками, горох, у бедняков — репа. Обрядовые блюда — коровай (korowaj) и запеченная курица. За обедом гости кричали: «Горький барщч!», «Горькая капуста!», пока молодой не поцелует свою супругу. Иногда во время свадебного обеда появлялись ряженые: «бабы», «деды», «медведи» и др. В конце свадебного застолья обыгрывался сбор денег от гостей… По столу двигали искусно изготовленного «козелка» (koziołek — козлик) и пели песню, чтобы его пожалели, дали деньги, а за это музыка будет играть до утра (Краковское воеводство).

После обеда и танцев до позднего вечера начинались так называемые «забёры» (zabiory): старшая сваха брала к себе на ночь молодоженов и старшего свата, старшая друхна — старшего дружбу, остальные устраивались как придется (Мазовше). В деревнях, где эта древняя свадебная традиция исчезла, новобрачные сразу же ночевали у родителей молодой. В далеком прошлом для гостей в избу, где была свадьба, вносили солому, и они ложились там спать без разбору, но каждый дружба старался лечь рядом со своей дружкой. Молодоженов провожали спать на чердак или в «стодолу» (stodoła — сеновал). В некоторых деревнях, кроме соломы, вносили в избу кровать. В шутку новобрачный ложился на нее и звал жену прилечь отдохнуть с ним, что вызывало всеобщее веселье. Случалось, что на солому молодоженов укладывали насильно, а зачастую, также насильно, других юношей и девушек. Это, по мнению польского этнографа С. Двораковского, было пережитками древних обрядов, связанных с «поклядинами» (pokładiny) — укладыванием молодых в первую брачную ночь. В старину бывало, что при этом в постель, приготовленную для молодых, вначале ложился дружба и тогда молодой «выкупал» у него свое место. По своим истокам это было символической платой жениха за свое право на первую брачную ночь.

С первой брачной ночью были связаны некоторые магические действия. Так, например, в первую ночь под перину молодым помещали куклу из тряпок, иные предметы. Если хотели, чтобы первым родился сын, клали под подушку мужскую шапку, кнут и рукавицы, если дочь, то туфлю. Утром гости шли будить новобрачных, обливая их водой. Приходил старший дружба, музыканты играли им «на дзень добры» (na dzień dobry — «на добрый день»), но если молодая оказывалась не целомудренной, ей надевали на шею хомут, всячески оскорбляли ее и т. п.

В свадебном торжестве важнейшим событием были очепины, чепины — надевание чепца, что символизировало прощание молодой с обществом девушек и вступление в круг замужних женщин. У крестьян этот обряд совершался чаще до «пшеносин» — переезда невесты в дом родителей жениха. Позднее их приурочили к свадебному обеду. Начиная обряд очепин, пели: «Это уже не свадьба, только очепины, это уже не девушка, только хозяйка».

В Краковском воеводстве в день, когда справлялись очепины, жених приезжал к невесте на коне. Однако он должен был остановиться перед закрытыми воротами на усадьбу ее родителей. Для того чтобы их открыли, жених должен был заплатить выкуп, если ему не удавалось их перескочить. На коне жених въезжал не только во двор, но иногда в сени и даже в жилую часть дома. Невеста преграждала путь жениху, вставая между конем и порогом хаты, окруженная домашними и гостями. Тогда жених платил невесте за проезд деньги, которые она прятала в коморе. Жених в это время соскакивал с коня и шел в дом. Очепины совершались вечером, символизируя переход невесты в группу замужних женщин. Об этом их значении свидетельствует шуточная борьба за невесту между девушками и женщинами, сопровождавшаяся песнями и выкриками: «Ой, наша!» и т. п. Ритуальный танец невесты начинали ее подружки, затем танцевали с ней товарищи жениха, после них — замужние женщины и старший дружба. У него, чтобы потанцевать с невестой, выкупали ее женатые мужчины. Некоторые из них наряжались «купцами», торгуясь, указывали на «недостатки» невесты, причем называли ее то «телкой», то «скотинкой». Желая «поднять цену» на невесту, старший дружба, наоборот, всячески ее восхвалял, говорил, что это «красивая и здоровая телка», «добрая (хорошая) скотинка — много молока дает» (познаньские деревни). Во время танцев старший дружба, победив в шуточной борьбе со старостиной, отдавал молодую друхнам и дружбам. После этого он ее «продавал» старостине, а та — женщинам, которые должны были ее «чэпичь» — надевать чепец (краковские деревни).

Более древним был обычай совершать очепины в коморе, куда не пускали ни девушек, ни мужчин. Чепец на молодую надевали замужние женщины, при этом ей остригали волосы по уши. В XIX в. этот обряд зачастую совершали также и в избе, где молодую сажали на дежу или стул. В Краковском воеводстве под песню о хмеле с молодой снимали венок. Замужние клали невесте на колени несколько чепцов; каждый раз, когда надевали невесте какой-нибудь из чепцов, она его сбрасывала под предлогом, что «он ей не к лицу», тесен, велик и т. п. Наконец старостина надевала на нее чепец. В шутку прикрывали молодую и несколько ее подружек платками, а молодожен угадывал, которая из них его супруга, и выкупал ее у старостины. Как бы принимая новобрачную в свое общество, с ней танцевали все замужние женщины. Трижды танцевала молодая со своим мужем, но при этом дважды представлялась хромой и возвращалась к старостине и только на третий раз танцевала так, как надо. В том же Краковском воеводстве (повят Вадовице) случалось на очепинах, что молодая несколько раз убегала от старостин, пока они окончательно не усаживали ее на дежу. Тогда, сняв венок, они надевали на нее небольшой льняной чепец и покрывали платком. Сопровождался этот обряд песней о хмеле. Тем временем друхны стерегли жениха, а если ему все же удавалось убежать, они его искали и находили. Несмотря на их усилия, он отказывался возвращаться к невесте и кричал: «Не хочу бабу, только девушку!» После долгих уговоров и платы, которую давали жениху друхны (часто это им дорого обходилось), он приказывал, чтобы за ним пришли музыканты, и только с ними уже возвращался к невесте.

В середине XIX в. несколько иначе выполнялся обряд очепин в сандомирских деревнях. Здесь во время очепин посредине избы сидел на стуле старший дружба. Невеста танцевала с каждой из друхен и после каждого танца убегала к дверям, чтобы отдалить потерю своего девичьего венка. Тогда старший дружба подбегал к ней, обнимал и сажал к себе на колени. Из его объятий невеста вновь шла танцевать с друхнами, что означало прощание с подругами своего девичества. Затем ее окружали старостины, снимали с нее головной убор из лент и надевали чепец. Гости давали невесте «на чепец» деньги. Это сопровождалось песней с просьбой к каждому из присутствующих одарить ее деньгами. После этого невеста танцевала с каждой из старостин по очереди, что символизировало принятие ее в среду замужних женщин.

Интересный обычай одаривания невесты во время очепин в складчину был распространен в Поморье. Сумма денег была иногда столь велика, что молодые могли даже купить на них корову. Молодуха должна была отпраздновать свое вступление в общество замужних. Если она этого не делала, то в конце масленицы — в «пепельную среду» (popielec) — женщины везли ее насильно на тачке в корчму и там получали от нее выкуп в виде угощения.

В северо-западных районах и мазурско-подлясском пограничье в шутку совершали очепины жениха, надевая ему на голову венок из стеблей гороха или старую шапку. Этот шуточный обряд был, видимо, пережитком древних традиций подстригания волос жениха, символизирующего его вступление в круг женатых мужчин, подобно тому, как это, например, имело место в старину у белорусов. После общераспространенных очепин невесты староста или старший дружка делил между гостями обрядовый хлеб, известный в восточной части страны под названием «коровай», в западной — «колач». Обрядовым блюдом была также печеная курица, которую разрезал и делил между гостями старший сват. Это происходило также на очепинах или на свадебном обеде, с которым нередко они совмещались (например, в Мазовше).

Традиционная свадьба у поляков в зависимости от времени переезда невесты в дом жениха — «пшеносин» (przenosiny) — разделялась на два типа. В первом переезд невесты в дом жениха происходил на следующий после венчания день или в ближайшие два дня, во втором — через две или даже через шесть недель после венчания. Интересно, что там, где был распространен второй тип свадьбы, жених после венчания оставался на несколько дней в доме родителей невесты. К его родителям молодожены приезжали только в «отведзины» (odwiedziny), причем молодая вскоре возвращалась к себе домой и там жила до пшеносин (например, в Высоко-Мазовецком повяте).

Кроме этих двух типов, в XIX в. была распространена переходная, по-видимому, форма пшеносин. Так, например, в горах и предгорье на третий день свадьбы вечером молодую, одетую так же, как на венчание, вели с родителям ее супруга. Двери их дома открывали после песни с обращением к свекрови с просьбой об этом. Прибывших встречали на пороге дома, давали им кусочки калача или хлеба. Новобрачная, в свою очередь, давала свекрови четыре хлеба. На следующий день рано утром молодая отправлялась к своим родителям, где веселились ее гости. Женщины приносили невесте пряжу, лен, коноплю, прялку и т. п. Жених со своими родителями и гостями вновь шли «в поход» за молодой. Среди них был ряженый дед, обмотанный перевяслами и соломой. Пришедшие уводили невесту в дом жениха на чепины.

По свидетельству источников и литературы, в XIX в. особенно широко был распространен первый тип пшеносин — переезд в дом родителей жениха на второй-третий день после венчания. Он начинался со сборов приданого невесты (перины, подушки, одежда, утварь и т. п.), которое торжественно укладывалось на возы. Выводили из хлева корову (или несколько — в зависимости от зажиточности родителей невесты), мелкий скот, которые также входили в приданое.

Во время прощания молодой со своей семьей и домом гости нередко старались «украсть» для нее в доме ее родителей все необходимое в хозяйстве — от ложки до птицы и даже коровы. Украденное становилось собственностью молодухи. Когда участники пшеносин приближались к дому молодожена, его супруга убегала и пряталась, он должен был ее найти. Мать встречала сына с невесткой хлебом и солью. Невестка, по обычаю, сразу же должна была показать, какая она хозяйственная. Для этого около порога клали кисть для побелки стен, ставили прялку с куделью и т. п. Невестка отодвигала прялку на положенное место в доме, кисть бросала на печь, кудель за печь (опочиньские деревни Келецкого воеводства). Существовала также примета: если невестка подымет брошенную свекровью метлу и поставит в угол, то будет она хорошей хозяйкой. Невестка дарила свекрови и свекру по рубахе, свекру еще полотняные штаны, в противном случае ее могли осудить (Мазовше).

Если выходила замуж вдова, в дом нового мужа ее водворяли, по-видимому в целях оберега, через окно, разбив стекла и прежде бросив туда кота (краковские деревни). Иногда также и не вдовую невестку впускали не через дверь, а через окно: по народным приметам это делалось для того, чтобы ей «не хотелось убегать».

В обычаях встречи новобрачной большую роль играл обрядовый хлеб. Так, в Краковском воеводстве, встречая молодую, свекровь давала ей буханку хлеба. В избе молодая трижды катала этот хлеб с одного конца стола на другой, затем разрезала его и раздавала куски детям. В Мазовше во время пшеносин брали из дома невесты в дом жениха каравай и там им одаривали всех участников свадьбы, начиная с главных — молодоженов и их родителей, сватов, свах и др. Известна обрядовая кража каравая и его выкуп старшей свахой.

Во время пшеносин выступали ряженные медведями, разыгрывались разные сцены, связанные с этим событием. Дружбы рядились «торговцами» и «продавали» всякую мелочь. Молодой выкупал у «торговцев» «куфр» (сундук) своей супруги. Снимая куфр с телеги, парни делали вид, что он очень тяжел. Нередко они сами в шутку клали в куфр камни, чтобы он был потяжелее.

Через несколько дней после свадьбы, чаще всего в воскресенье, в доме родителей новобрачной устраивалась малая свадьба — «поправины» (poprawiny), иначе «огон» (ogon — хвост). На поправины собирались близкие родственники молодоженов, старшая сваха, старшая дружка. Бывало, что они в складчину помогали родителям молодой справить поправины. Иногда на поправинах танцевали женщины в венках из крапивы, в кожухах, вывернутых мехом наружу. Танец этот, вероятно, был ритуального происхождения.

Большое значение придавалось обычаю, по которому молодуха в следующее после венчания воскресенье после обязательного религиозного «вывода» (wywód) в костел (до этого она считалась нечистой) шла на так называемое «пшебабе» (na przebabę) в корчму, чтобы отметить свое вступление в круг замужних женщин (радомские деревни).

После «вывода» супруги, взяв с собой пироги и иную еду, отправлялись к родителям молодой на послесвадебник, или «окрухы» (okruchy). которые справлялись в кругу близких родственников.

* * *

Городская свадьба. Свадьба разных социальных групп городского населения Польши в XIX — первой четверти XX в. сохраняла некоторые древние традиционные элементы, присущий ей игровой характер и в то же время значение общественной санкции перехода молодых людей в круг людей семейных. Особенно это относилось к свадебным торжествам тех горожан, которые были тесно связаны с сельскими жителями происхождением, узами родства или свойства. Свадьба простолюдинов в небольших городах и местечках мало отличалась от сельской, так же как и многое другое как в их повседневной жизни, так и в праздничных обычаях и обрядах (например, в праздниках календарного цикла). В начале XX в. процесс урбанизации заметно нивелировал их быт, но нивелировка происходила и в сельской среде, хотя менее интенсивно.

Наиболее полное представление о свадьбе городских рабочих дают этнографические материалы, собранные в г. Лодзи — важном промышленном центре Польши.

Среди лодзинских рабочих церемония приглашения на свадьбу в конце XIX — начале XX в. была подобна выполняемой в сельской среде. Согласно традиции, вначале приглашали старостину, старосту, крестных, ближайшую родню и соседей, а после них — сверстников жениха и невесты. Помолвленные после оглашения в костеле сами ходили приглашать гостей. Приглашая пожилых людей, они подчеркивали свое уважение к ним тем, что целовали им руки, обнимали их ноги.

Вечером около дверей комнаты, где жила невеста, били «на счастье» стеклянную и глиняную посуду — бутылки, тарелки, горшки. Если она работала на ткацкой фабрике, то случалось, что все это били перед ее станком.

Свадьба рабочих всегда начиналась в субботу во второй половине дня, а кончалась к вечеру в воскресенье. Таким образом, в отличие от крестьянской она длилась всего только два дня, свободные от работы на фабриках и заводах; дополнительного времени на свадебное торжество администрация промышленных предприятий не предоставляла. Но и сокращенная во времени свадьба сохраняла много традиционных обычаев, часть которых была связана с сельской средой, другая создалась уже в городе и также стала в семьях лодзинских рабочих передаваться от поколения к поколению. Так, например, обычай иметь на свадьбе друхен и дружб был тем же, что и в деревнях, но они отличались от деревенских парней и девушек, выполнявших те же роли в свадебной церемонии. На свадьбу они надевали праздничную одежду городского типа. Правда, в конце XIX — начале XX в. в деревню проникает городской костюм, и это сказывается на одежде сельских женихов, невест и свадебных гостей, прежде всего молодежи.

По давней традиции невесту одевали после приезда жениха не в родительском доме, а у соседей. Полагалось к венчанию надеть на нее все новое, как говорили, «из-под иглы»: это сулило ей счастье в супружестве. Костюм невесты состоял из белого, реже — иных светлых тонов платья, белых чулок, белых или черных туфель и длинной фаты — «велона» (welon). Жених надевал на свадьбу черный костюм, белую рубаху с бабочкой, шляпу с высокой тульей, белые перчатки.

Войдя в родительский дом, наряженная к венцу невеста здоровалась с ожидавшим ее женихом и прикалывала ему к правому борту костюма бант с искусственными цветами. Друхны прикалывали банты дружбам. Невеста получала от жениха свадебный букет из живых или искусственных цветов. Родители благословляли будущих супругов. С напутственными словами к ним обращались староста или старостина, после чего они прощались со всеми присутствовавшими. Весь этот обряд в своей основе не отличался от благословения в сельских семьях.

Под звуки музыки нареченные выходили из дома. Еще в начале XX в. они, по обычаю, ехали в костел раздельно: впереди невеста с дружбами, за ней жених с друхнами, за ними остальные. Позднее распространился новый обычай: жених и невеста вместе ехали и в костел и из костела в карете, украшенной белыми цветами.

При встрече молодоженов, вернувшихся из костела, им давали хлеб, соль и ребенка, что имело магическое значение: должно было обеспечить достаток в совместной жизни и рождение детей. Всех гостей приглашали за стол на первое свадебное угощение. По сохранившейся давней традиции вначале садились молодожены, староста, старостина, старшие гости, а потом уже молодежь. Когда подавали кофе, старостина обращалась к свадебным гостям с песней: «Ой, горький этот кофе, ой, горький». Гости кричали: «Горький кофе!» — молодые целовались. Тогда старостина пела: «Ой, сладкий кофе, ой, сладкий».

Во время второго угощения — обеда — гости кричали, что все несоленое, также, чтобы молодые целовались. В свадебной церемонии старинный обряд очепин выполнялся в ночь после свадебного пиршества. Старший дружба сажал невесту на стул посредине комнаты. Обряд начинался песней: «Do oczepin grają… Oj chmielu…» («Играют к очепинам, ой, хмель»). Старостина снимала с головы невесты венок и, положив его на тарелку, отдавала жениху. Она трижды надевала тюлевый чепец на голову невесты, но только на третий раз невеста его не сбрасывала.

К старинным обрядам относилось «вкупины» (wkupiny) — «вступление» молодой в общество замужних, отмечавшееся в некоторых семьях рабочих (Лодзь). Невесту в чепце приводили к гостям, ее окружали замужние женщины, они кричали: «О, наша, о, наша!», каждая из них танцевала с невестой. Это был танец невесты. Исполнялся во время вкупин еще и танец «здавиновы» (zdawinowy): все мужчины по очереди танцевали с невестой, а женщины с женихом. В конце танца старостина передавала невесту жениху. Интересно, что в Лодзи в начале XX в. общий обряд вступления молодых женщин в круг замужних справлялся в последний день масленицы — «на остатки». Известно, что этот обряд был широко распространен в деревнях. В таком развитом промышленном городе, как Лодзь, этот обряд был приспособлен к специфике жизни работающих женщин. Там «на остатки» замужние женщины подъезжали на санях к воротам фабрик, забирали всех возвращавшихся с работы молодух и везли их на пиршество.

На самой свадьбе в рабочих семьях иногда происходила шуточная церемония «угадывания» женихом своей невесты, сидящей с друхнами на полу под одной большой простыней. За каждую ошибку жених платил штраф.

* * *

Традиционная свадьба у поляков справляется и в настоящее время. Однако после второй мировой войны политические, экономические, социальные и культурные преобразования в ПНР отразились на глубинной сущности ее обычаев. Свадьба сократилась и за счет ее некоторых циклов, и в отношении времени выполнения основных церемоний. Возросло значение гражданского брака. Не только в городе, но и в деревне упростилось приготовление к свадьбе. Более того, под влиянием молодежи и в крестьянской среде стали придерживаться городских обычаев. Вместо нескольких дней свадьбу нередко справляют один день. По сравнению с прошлым на свадьбу приглашают меньше гостей, хотя свадьбу отмечают очень торжественно.